Лето и два доллара

 

 

Трамвай, как всегда, загрохотал своим железным корпусом совсем некстати. Сергей проснулся от скрежета колёсных пар на повороте с улицы Некрасова на Литейный. Окно его комнаты выходило на Некрасова. Стоял июль, жара пришла в Ленинград, поэтому последние ночи створку окна он не закрывал до конца, оставляя щель для прохладного ночного воздуха.

Сергей смотрел на потолок с сетью трещинок на старой побелке. В коммунальной квартире было тихо. Мать рано утром уехала на дачу в Синявино. Соседи тоже ушли на работу, оставив двух кошек. Он подумал, что такие дни приятны, как в повести Гоголя, во всех отношениях. Например, можно в трусах пойти в ванную, а потом сидеть на кухне, не думая, что может неожиданно войти тётя Зина в линялом ситцевом халате и с вечно недовольным лицом.

А ещё можно курить в открытое окно, не раздражая мать. Главное, потом хорошенько проветрить.

Сергей сел на краю тахты, полированная боковина приятно холодила икры ног. Подошёл к книжному стеллажу и, немного подумав, вытащил из-за двухтомника Хемингуэя пачку «Maльборо». Рядом стоял серый том Ремарка, с ним соседствовали Пикуль и Дюма «Три мушкетёра». Самым потрёпанным выглядел Ремарк. «Триумфальная арка». Сергей перечитывал его несколько раз. Доктор Равик ему очень нравился. Сигареты, кальвадос, немногословность, ироничные диалоги, в которых Сергей чувствовал скрытый надлом, какую-то драму.

Сергей подошёл к приоткрытому окну. Солнце успело нагреть подоконник, в некоторых местах отлупилась белая масляная краска, из-под которой выглядывало тёмная древесина. Он залез с ногами на подоконник. Это было его любимое место во всей коммуналке. Его комната и его место силы. Толкнул раму вперёд, с улицы стало немного холодить ступни ног.

Коммунальная квартира, или «коммуна», как называл её он сам, находилась на шестом этаже большого дома, второго от угла с Литейным проспектом. Некоторым он казался мрачноватым, но это из-за давно некрашеного фасада.  Его бордовая краска, покрытая густым слоем городской пыли, действительно выглядела весьма грязной. Осенью вообще ужасно.

Но ему нравился дом. Сергей прожил здесь всю сознательную жизнь, все свои 18 лет. Отсюда он ходил в школу на Басковом переулке, поздней осенью и зимой, по такой неуютной улице Некрасова, потом налево, по Восстания. Весной было хорошо, ему нравилась солнечная и пыльная ленинградская весна. Взрослые не понимали, и ворчали из-за клубов пыли, которые иногда напоминали миниатюрные смерчи. А ему были приятны сухие прохладные улицы, немного блёклые фасады домов. Нравились пыльные окна, за которыми была неведомая ему жизнь. Серёже казалось всё это прелюдией к жаркому и душному лету, и это радовало его апрельскими днями, когда так приятно было идти по серому асфальту, порой останавливаясь, рассматривая его  причудливые трещинки и щербинки.

 

Он курил, глядя, немного прищурившись, на улицу, на окна противоположного дома. Курение, конечно, вред. Это он знал. Но курение создаёт стиль и, вообще, это так по-мужски. Пока, думал Сергей, курение ему не мешает. Как только организм начнёт бунтовать, он бросит. Хотя «Мальборо» так ароматны и, главное, дефицитны. Сергей стал рассматривать пачку. Настоящие американские сигареты. Не финские и, тем более, не молдавские, которые иногда были в табачных ларьках. Это тешило самолюбие. Где можно найти американские сигареты в Ленинграде летом 1983 года? Только в «Берёзках» или в закрытых распределителях для партийного и комсомольского актива.

Но Сергей не имел доступ к благам красивой ленинградской жизни. Мама работала учителем русского языка и литературы в школе на Восстания. Индийский чай «со слоном» и плоские баночки португальских сардин считались редкостной удачей. Конечно, были родители несовершеннолетних чад, которые не отличались усердием в постижении русского языка и литературы. Мамаши таких деток иногда дарили маме коробки конфет или, например, что было гораздо круче, консервированную датскую ветчину. На крышке была изображена симпатичная брюнетка в какой-то полувоенной форме, задорно смотрящая на советского человека. Пару таких баночек соседи по коммуналке приспособили под хранение разной мелочёвки, в хозяйстве всё пригодится, как говорила тётя Наташа, очень хозяйственная и практичная.

Сергей создавал блага красивой жизни сам. Он был фарцовщиком. Хотя, как он сам считал, фарцовщик громко сказано. Скорее, энергичный и активный молодой человек.

Во рту появился кисловатый пластмассовый привкус. Сигарета тлела почти у фильтра. Конец удовольствия. Сергей аккуратно затушил окурок о жестяной подоконник.

Посмотрел на отрывной календарь, лежащий на выступе старого буфета. «Тринадцатое июля, чёртова дюжина… говорят, не везёт. Хотя, что, всему человечеству не вёзет? Если ты сам готовишься к невезению, так оно и будет,» — подумал он, направляясь в ванную.

 

За дверью его встретил длинный и прохладный коридор. До мест общего пользования, как выражалась та же тётя Наташа, надо было пройти мимо семи дверей, за которыми протекала коммунальная жизнь обитателей квартиры. В коридоре всегда было темно, перед тем, как начать движение, необходимо было повернуть древний выключатель, висевший прямо напротив комнат Сергея и мамы. Комната, на самом деле, была одна. На две половины её разделяла перегородка, а прямо у двери строители устроили маленький тамбур, где стоял старенький холодильник «ЗИЛ» и были две вешалки. «Прихожая», как называла этот закуток мама, всегда был заставлен коробками, в которых складывали на лето зимние вещи, а на зиму, соответственно, летние. Коробки стояли друг на  друге и, однажды, накренившаяся конструкция рухнула на Сергея, когда он собирался утром в школу. Примерно полчаса он собирал рассыпавшиеся тряпки и укладывал их обратно. Конечно, опоздал. И Фаина Вениаминовна, их классная, жёстко смотрела на него сквозь очки в старомодной оправе.

Фаина Вениаминовна… теперь это в прошлом. Серёжа закончил десятый класс в прошлом году, поступил, на удивление просто, в институт железнодорожного транспорта. И сразу после первой сессии, втайне от мамы, оформил академический отпуск. Учиться ему, откровенно говоря, было тошно. Железная дорога, как он сам понял еще в октябре, была абсолютно не его темой. Его жизненной темой стали, как говорил его новый приятель Сева, деньги. Мани, капуста, бабло. Сергей познакомился с Севой в институте, точнее, в Волосово, куда их отправили на борьбу за урожай картофеля. Местные борцы за урожайность, испитые мужички и уставшие от жизненных  безнадёг тётки  неопределённого возраста, не справлялись с ежедневными трудами. Поэтому каждую осень сотни студентов устремлялись на поля Ленинградской области.

Сева выглядел сильно на фоне серых волосовских пейзажей. Ярко- красная олимпийка с огромными буквами на спине «Nippon» и заветным трилистником на груди. Сверху накинут выцветший до белизны армейский ватник, на спине которого старательно масляными красками были изображены пулевые отверстия с подтёками крови. Словно хозяина ватника прошили автоматной очередью. Позднее это художество увидел парторг института, приехавший из города проведать обстановку. Он заволновался, увидев такое творчество, и Севе настоятельно рекомендовал больше его  не надевать. Подтекст политический увидел. Афганистан, знаете ли, сложная политическая обстановка, а тут такое…

И ещё у Севы были светло-голубые «Ливайсы», достаточно быстро посеревшие от совхозного быта. Он был крутой, этот Сева. Сергей это понял быстро.

 

Сева был, как он сам говорил, творческой личностью. О чём он доходчиво и объяснил Сергею. Главное, с примерами. Рассказал про своего приятеля Алика, татарина с Гражданки, каждое лето устраивавшегося на работу в уличный киоск «Овощи-фрукты» и делавшего, как выражался Сева, за летний сезон не менее «штукаря». Сергей сначала не поверил. Он понял, о чём идёт речь, просто не поверил в масштаб заработка. Дальше севины рассказы были ещё интереснее. Творческая  личность рассказала о быстром заработке, где успех предприятия зависел от харизмы и физической подготовки. Всеволод Эрнестович (отчество нового приятеля Сергей запомнил мгновенно, он очень любил Эрнеста Хемингуэя), умел расположить к себе людей и пользовался этим для личного обогащения. Всё было просто и криминально рискованно. Имело дух авантюризма. Сева приезжал на Охту, где недалеко от импозантного Большеохтинского моста находился большой магазин телевизоров и радиоаппаратуры. Он был известен всему Ленинграду. Именно там продавались новинки завода Козицкого, цветные телевизоры, стоящие приличных денег, шестьсот-семьсот рублей. Телевизоры продавались по пригласительным, выдававшимся на предприятиях города. Иногда люди месяцами ждали своей очереди.

 

Этим и пользовался Сева. Тактика была простой. В соседнем с магазином дворе Сева надевал синий халат работника торговли. Для убедительности на голову иногда водружался  синего же цвета берет. Далее, с деловым видом он подходил к кучкующимся у магазина людям. Среди них было много персонажей, приехавших, как говорят, на удачу. Они стремились или купить пригласительный с рук или, как вариант, перекупить новенький телевизор. Сева разыгрывал небольшой спектакль. Он предлагал, как сотрудник магазина, талон на покупку телевизора совсем за пустяковую за такое приобретение сумму. Десять рублей. Червонец – и цветной телевизор становился реальностью. Многие соглашались на такую операцию. И вот здесь приходил «самый бульон», как говорил сам Сева. Оперативно собрав с простаков деньги, Сева просил подождать у входа, сам деловитой походкой проходил в торговый зал и нахально шёл в подсобные помещения. Некоторое время в магазине работал его дядя, и Сева ориентировался в коридорах. Быстро пройдя мимо кабинетов товароведов, он сворачивал направо и, почти бегом, выскакивал на заднее крыльцо магазина. А дальше дело техники — здоровье молодого организма зависело только от скорости бега через проходные дворы.

 

Сергей улыбнулся, вспомнив, как Сева в лицах изображал, как он выражался, «лошков понаехавших», которые давали ему деньги. Конечно, подумал он, с такими занятиями Сева плохо кончит. Ему не нравился откровенный обман. Это было грубо и как-то нехорошо. Даже не как-то, а просто нехорошо. Очень плохо.

А так Сева был неплохим парнем. Раздолбай, конечно, но обаятельный раздолбай. Однажды, после совхозной картошки, Сергей пришёл в институт в своих любимых голубых джинсах и не первой свежести кроссовках. Сева тут же схохмил: «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, носил он «Рибок» старенький и «Левис» голубой…»

На ногах Сергея тогда была «Romika», но это не важно. Сева был известный хохмач, язык у него подвешен был правильно.

 

Из зеркала в ванной на Сергея смотрел пухлогубый молодой человек с копной вьющихся волос. Он критично осматривал себя.  Да, Сева подколол точно – маленький мальчик с курчавой головой.

 

Ванная комната была приличных размеров, по-барски спланированной, с окном, выходящим в глухой двор. Такие дворы, Сергей узнал недавно, в старом Петербурге называли «световыми». Узкие, без проходов, только с небольшими дверьми, выходящими с «чёрных» лестниц.  О прошлой жизни напоминал пол из красивой метлахской плитки и рама в окне с латунной фурнитурой.

Сергей подумал было о том, чтобы побриться. Погладил подбородок. Рановато еще, дня через два будет самое то.

 

Только начал было ополаскивать лицо, как резко зазвонил телефон в коридоре. Сергей чертыхнулся. «Забыл, это Севка звонит, точно он!» В такое время, рабочий день, кто, как не Сева. Тем более, они вчера договорились об одном коммерческом мероприятии.

 

— Але, юноша, проснулся? Не забыл – кто рано встаёт, тому Бог поДДаёт? – Сева довольно засмеялся в трубку. Сергей знал эту севину шутку, заранее предугадывая нажим на букву «д». Вообще, у Севы был целый набор таких переделанных пословиц. Он был остроумным парнем.

— Привет, Сев. Как, сегодня всё в силе? Без изменений?

Сева разговаривал из будки телефона-автомата, наверняка, около арки его дома. Сергей слышал звуки городской улицы.

— Всё в силе, мосье Серж.  На том же месте в тот же час! Сегодня будет славная охота. До встречи!

Сергей положил трубку. Телефон стоял на лакированной полочке, привинченной к стене около кухни. Обои желтовато-серого цвета были основательно затёрты и даже блестели в некоторых местах.  По ним можно было изучить почерки всех обитателей квартиры. Прыгающие буквы тёти Зины: «Чайный гриб», «Путёвки», о очень важное – «сантехник Гена». И цифры, номера телефонов, тоже прыгающие, нервные. Серёжин почерк был более аккуратен. «Толик, велосипед». Дальше синим карандашом, как он помнил, в пятом классе, «жывачки «Калев», Димка из «в»…Сергей улыбнулся. «Жывачки»… да, детские мечтания были просты и и незатейливы.

Он вернулся в ванную. Быстро умывшись, почти бегом вернулся в комнату. Времени было мало. До встречи с Севой оставалось меньше часа. Надо было что-то съесть перед выходом из дома. День обещал быть насыщенным.

«Докторская» была немного склизской. Ну да, три дня назад мама купила её в универмаге на углу Некрасова и Маяковской, отстояв небольшую очередь. Колбаса второй свежести, как говорила мама. Вскипятил чайник. Заварник был старый, как говорила мама, «времён Очакова и покоренья Крыма». На дне чайника стояло клеймо Кузнецовской фарфоровой мануфактуры. Прадедушкин, семейная реликвия.

Так, два ломтика колбасы и ещё маленький плавленый сырок «Дружба».Сергей, немного поколебавшись, достал кастрюльку из холодильника. Мамины котлеты. Две из них выложил на тарелку. Мясо надо есть утром. Молодой растущий организм требует белка. Об этом он прочёл в журнале «Здоровье», который выписывала тётя Зина и читала его вечерами, сидя у своего кухонного стола и куря «Родопи» в открытую форточку.

Посуду не стал мыть, просто сдвинул в угол стола. Быстро протёр клеёнку и пошёл одеваться.

Подумав, взял плечики с клетчатой рубашкой «Timberland». Рубашка была изумительна и очень нравилась Сергею. В крупную ржаво-болотную клетку, которую дробила более мелкая, зелёная и голубая. Ткань была немного фактурная, очень приятная на ощупь. Он был уверен, что такая рубашка одна на весь Ленинград, если не на Союз. Весной, когда они делали коммерческий вояж в Ольгино, встречать автобусы с финскими краснолицыми туристами, он сумел выцепить из толпы и «окучить» (опять Севино выражение), пожилую туристку. Та, видимо, не в первый раз приезжала на выходные в Ленинград, поэтому сразу и деловито предложила Сергею два блока американских сигарет, рубашку и пару футболок Nike. От Сергея в её большую дорожную сумку перекочевало четыре литровых бутылки водки «Столичная» и палехская шкатулка. Если честно говорить, то шкатулка была ширпотребовской. Были более достойные изделия мастеров из Палеха, но Сергей захватил именно эту. Картинка на крышке была очень эффектной. Жар-птица и царевич. Скандинавам нравились такие по азиатскому яркие картинки.

Достал Levis, посмотрел на цвет. Вздохнув, отложил в сторону и вытащил ещё одни, варёные Lee. Сегодня именно они, их  оптимистичный голубой цвет отвечал его настроению.

Вообще, он давно стал замечать, что выбирает одежду и цвет под настроение. Впрочем, как и все люди. Просто когда человек маленький, то свой образ он доверяет родителям. Потом, становясь старше, личность начинает соотносить себя с окружающими людьми, выбирая ориентиры. Так и Сергей. Дожив до 11-12 лет, он чётко понял, что ему не нравится серый мир, с желтоватыми и коричневыми вкраплениями, такой монохром. Мама, заметив изменения в предпочтениях сына, только вздыхала «Весь в папашу.» Папа… Сергей плохо помнил его. Родители расстались, когда ему не было и пяти лет. Отец был геологом, много ездил в экспедиции. В том числе, как рассказывала мама, и в зарубежные поездки, в дружественные страны. В основном демократическая и свободолюбивая Азия. Вьетнам, Индия. В одной из экспедиций папа и познакомился с женщиной. Соперницей и разлучницей, как зло говорила бабушка, поджимая губы.

Папа, как понял Сергей, был большим модником. Им он и остался. Просто теперь он жил в Москве, работал в крупном институте на хорошей должности. Иногда он звонил, но не приезжал никогда. Пару раз прислал фотографии. Из Индии, со слонами. Папа, как убедился Сергей, знал толк в хороших шмотках. На фотографиях он выглядел убедительно. Гавайская рубашка, шорты песочного цвета, модные кроссовки. Мама это и имела в виду – вкус к ярким вещам,  тяга к цветовому разнообразию.

 

Вспомнил о Рае. Как он мог забыть. Сегодня они договорились куда-нибудь пойти вместе. Рая. Красивая девочка с большими карими глазами и улыбкой. Такой улыбкой, ради которой Сергей был готов пойти на всё. Ну, или почти на всё. Пошёл в коридор к телефону.

— Алло, доброе утро, Инесса Самуиловна… да, Серёжа. Рая дома? Ага, спасибо…

Сергей слышал в пластмассовую трубку, как бабушка Раи зовёт внучку. Подумал, что бабушка не очень одобряет её выбор молодого человека. Голос Инессы Самуиловны всегда  был какой-то подозрительный. Казалось, что вот-вот она скажет «Раечка, убери серебряные ложки из буфета. Твой Серёженька опять звонит…»

Рая была немного запыхавшейся.

— Привет-привет, Сергунчик!

Ему нравилось, что Рая так обращалась к нему. Было что-то уютное в этом. Рая тоже это знала.

— Как у тебя вечером? Планы не изменились?

— Вечером всё хорошо. Я встречаюсь с тобой. Практика до трёх часов, потом с Катей заедем на Пестеля к её тётке, и всё… летние дела на сегодня закончены. Можем гулять, есть мороженое.

Сергей хотел добавить «и целоваться», но сдержался.

— Прекрасно, Рай… тогда давай там же, на «Черныше», да? В шесть?

— Хорошо, я успеваю. В шесть часов на «Чернышевской».

 

Сергей немного постоял у телефона в коридоре. Прикинул временные отрезки. Так, с Севой они решат всё до трёх часов легко. Потом надо заскочить на «точку». И всё, можно идти встречаться с Раей.

C ней он познакомился совсем недавно, в конце апреля. Рая занималась художественной гимнастикой, в той же секции были и две его одноклассницы. Они и пригласили своих бывших школьных друзей на региональные соревнования в СКК. Ну, а потом была долгая прогулка по весеннему Ленинграду, пара бутылок сухого вина на всю компанию в Юсуповском саду на Садовой, и Сергей понял, что влюбился. Рая была красива, хотя среди девушек своего возраста она не считалась первой красоткой. Но Сергей твёрдо был уверен, что красота Раи, как говорили некоторые, не местного разлива. В общем-то, это было понятно. Фамилия Раи была Герштейн. Мама, узнав об увлечении сына, только вздохнула и печально посмотрела на него. Этот разговор он запомнил.

— Она тебе очень нравится? Вот, прямо очень – очень? А кто её родители?

— Мам, да, очень – очень. Она такая, хорошая… А родители врачи. Мама стоматолог, а папа протезист.

Мама кривовато улыбнулась, — Ну да, кем еще могут работать Герштейны… Впрочем, смотри сам, сынок. Только всегда держи в памяти момент разочарования своей увлечённости… как тебе правильно объяснить… понимаешь, эта национальность…

— Евреи, мам?

— Да, именно… понимаешь, они всегда держались и держатся своей группой, ну, не любят они сходиться с другими национальностями, родниться с ними…Мы, конечно, современные люди, но это, Серёжа, не предрассудки… это жизнь такая…

 

Сергей, быстро сбегая по лестничным маршам вниз, думал про себя, что, в принципе, сейчас, в конце двадцатого века, обращать внимание на национальность какой-то пережиток. Как керосиновая лавка, которую он видел в Ломоносове, около городского рынка. Рая вне национальности. Рая прекрасна и удивительна.

 

Толкнув тяжёлые, много раз крашеные двери, Сергей оказался на улице. Теперь налево, к Литейному. До встречи ч Севой оставалось немного времени, но он не опаздывал. Шумный в любое время суток Литейный, трамвай шёл от Невы, сворачивая на Белинского. Сергей подумал, что сейчас, в рабочий день, этот отрезок пути, до моста через Фонтанку, он преодолеет быстрее трамвая. Так оно и вышло. Сергей стоял на переходе через Фонтанку, когда мимо него с грохотом неспешно проследовал трамвайный вагон.

 

Сегодня у них с Севой предстояло дело на миллион. Два дня назад приятель завязал выгодное знакомство. Точнее, перспективное. Так будет правильнее сказать. Сева промышлял около Гостиного двора, на «Галёре». Конечно, места были распределены и фарцовщики «Галёры» не очень дружелюбно относились к молодым нахальным конкурентам, типа Севы и Сергея. До серьёзных дел там их не допускали. То есть «окучивать» туристические группы финнов или немцев они не могли. Пока не могли. Но свою грядку, как выражался ветеран «Галёры», мускулистыё поджарый «Доберман», или просто «Доб», они получили. Парни работали с приезжими. С провинциалами, стремящимися в универмаг «Гостиный Двор» за дефицитом. Обычно они приезжали к открытию, слонялись по периметру универмага, узнавая, где сегодня предполагается продажа дефицита. Австрийские сапоги, японские куртки «Аляски» или, как предел мечтаний, французская косметика. Севе особенно удавалась работа с женщинами средних лет, такими оплывшими тетками с химической завивкой на голове. Видимо, он вызывал у них доверие. Как вызывал доверие у наивных покупателей цветных телевизоров. Через такое доверие он и продал на днях несколько итальянских косметических кремов двум приезжим барышням, выцепив их напротив «Гостинки», когда те выходили из «Пассажа». Но главное было не это. Разговорившись с покупательницами, Сева выяснил, что приехали они из Норильска и что у них есть задача на приобретение качественной фирменной одежды для мужей. А именно, интересовали их хорошие кроссовки и джинсы. Не индийский пошив, и не соцстраны, а именно «фирма». Деньги, как понял Сева, у них были и настроены женщины были по-деловому.

 

Сева и Сергей были компаньонами. Это значит, что они держали общую кассу, «общак», как называл это Сева, и складывали туда прибыль от сделок для того, чтобы в дальнейшем снова пускать деньги в оборот. В работу. Деньги должны работать, это компаньоны знали точно. Вкладывались, конечно же, в быстрооборачиваемые товары с хорошей доходностью. Мужские и женские носки, колготки, сигареты, реже кроссовки и трикотаж. Пока что было не потянуть большие инвестиции в сотни рублей. Имело смысл брать мелким оптом и на хороший шмот у ребят просто не хватало ресурсов.

Мелкий опт подразумевал визиты в общежития около станции метро «Приморская», где жили студенты из дружественных стран, африканцы и латиноамериканцы. Крутыми были сирийцы и палестинцы. У них всегда был качественный товар, который «улетал» почти мгновенно. Сергей давно просил палестинца Соджара привезти ему американскую военную куртку. С погончиками, накладными карманами и красивой аллюминевой молнией. Как у крутого Сталлоне из «Рембо».

 

Сева должен был его ждать на Манежной площади, около Зимнего стадиона. Сергей прошёл мимо цирка. Закрыт до нового сезона, до осени. Летом гастроли по Союзу. Он не любил цирк, как-то так вышло. Это было даже странно для ленинградского школьника, но маленьким Сергей испытывал своего рода отвращение к жонглёрам, силовым акробатам или к вульгарным клоунам. Мама пыталась привить сыну любовь к такому искусству, но всё было тщетно.

 

В лицо летел тополиный пух, начинало припекать. У Сергея, к счастью, не было аллергии на пух, но многие его сверстники страдали в  летние месяцы. А тополей в Ленинграде было много.

 

 

 

Сева сидел в тени от разросшихся кустов сирени, полулёжа на массивной скамье. Народу в этот час на площади было немного, и Сева мог позволить себе, нацепив наушники от кассетного плеера, энергично мотать головой.

-Привет, партнёр!, — Сева разговаривал громко, пока не снял поролоновые кругляшки с ушей.

— Привет- привет. Что слушаешь?

— Отличная тема, чувак! «Банановые острова», слышал такой альбом? Свежачок! На, зацени, — Сева протянул наушники.

Сергей услышал потрескивание. Потом, сквозь шумы и трещание начала нарастать электронная музыка. И какой металлический голос с хрипотцой начал рассказывать ему о мальчике Бананане.

— Ну, партнёр, как? – Сева с интересом наблюдал за выражением лица приятеля.

Сергей округлил глаза, мотнул головой, — Слушай, крутой музон, такая электроника модная… кто это сделал?

— Говорят, наши слабали… Только с такими песенками их не то что в «Утренней почте», в колхозном ДК не разрешат… наши совковые ценители кроме Анне Вески и «АББЫ» никого не признают, это реальность, дружок.

Сева убрал плеер в рюкзак. Серёжа с интересом посмотрел на ремень рюкзака, прочёл «Соломон».

— Хороший рюкзачок ты вырвал где-то.

— А, этот… да Мишель Ликин подогнал на днях. А где он его нарыл, даже не спрашивал. Полтос – и фирменная вещь на плечах модного ленинградского юноши, — Сева засмеялся. Потом стал серьёзным.

— Слушай, с этими курицами я договорился вон там, — он мотнул головой в сторону Фонтанки, — там есть проходной двор, если что, дёрнем дворами.

— Ты что, тёток кинуть хочешь?

— Да нет, Серж, — Сева поморщился, — наша служба и опасна и трудна… вдруг они со спецурой придут? Тогда всё, можно легко по статье пойти, мы же по лезвию ходим, — Сева криво ухмыльнулся и быстро оглядел площадь вокруг них.

— Надо быть всегда начеку, как этот… Карацупа со совей собакой. Помнишь, в четвёртом классе нам втирали?

— Ну да… а ещё приходил к нам на урок ветеран-пограничник. Тоже, помню, про бдительность рассказывал и про тлетворное влияние Запада и так далее… даже по жвачке прошёлся. Типа, западный продукт, который разлагает нашу пионерию.

— Ага, тупая обработка детских мозгов. Ладно, давай так сделаем – я сейчас иду впереди тебя, ты отстань на десяток метров, изображай из себя просто прохожего. Ну, ты понял?

Сева вынул из рюкзака полиэтиленовый пакет. «Стирали, похоже, пакетик, вид такой ношеный», — подумал Серёжа.

— Неси пакет, в рюкзаке у меня не будет ничего такого, криминального.

В пакете было несколько пар джинсов, Сергей посмотрел вопросительно на Севу.

Эти джинсы были взяты с «точки», так они называли крохотную однокомнатную квартирку на Рылеева. Там лежал товар и там же, в критической ситуации, можно было «загаситься», спрятаться. Правда, пока было не понятно, от кого.

— Чего смотришь? Взял три пары… Просили две, но попробую втереть три… «Левисов» две штуки и «Райфл», может клюнут.

 

Приятели двинулись по горячему асфальту в сторону Фонтанки. Сергей смотрел на худую спину Севы в белой футболке, одновременно внимательно рассматривая прохожих и машины у тротуаров. Навстречу прошла симпатичная девушка, в нарядном летнем сарафане. Ножки, как подумал про себя Сергей, были прекрасны. Тонкие лодыжки и очень правильные коленки. Она с интересом посмотрела на Сергея, Он даже хотел обернуться, но потом подумал, что не стоит отвлекаться от рабочего процесса.

Сева остановился на углу. Сергей увидел две женские фигуры, направляющиеся к «партнёру». Короткий разговор и Сева махнул ему рукой. Сергей, остановившись около телефонной будки, пахнущей сыростью и чем-то кислым, увидел, как Сева повёл двух тёток в парадную углового дома. Это было хорошее место для сделки. Внутри парадной была железная дверь, крашенная коричневой краской. Открыв её, можно было попасть в проходной двор и уйти от опасности. Сергей знал, что надо подняться на площадку второго этажа. Алгоритм был проверенный.

 

Норильчанки оказались на вид не такими простушками, как представлял их Сергей. Одна, крупная крашеная блондинка, облачила свои мощные телеса в джинсовый сарафан «Монтана». На загорелой шее величаво покоились три золотые цепочки. Вторая была более миниатюрной, с рыжими волосами и в модных льяных брюках. Сергей заметил, что рыжая было тоже любительницей золота. На шее не было такого многообразия, как у её подруги, но  несколько пальцев были с массивными золотыми кольцами.

— Куда это, мальчики, вы нас затащили? – крупная блондинка с гигантской чёлкой рассматривала двери коммунальных квартир, — Зин, интересное приключение мы нашли себе в Ленинграде.

Рыжая Зина ухмыльнулась, — Мы подруги тёртые, нас так просто не проведёшь. Давайте, парни, показывайте товар.

 

Серёжа достал из пакета две пары голубых «Левисов». Джинсы были новенькие, со всем картонками. Флэшеры, так они назывались, как узнал Сергей.

— Вот, уважаемы дамы, как и просили. Две пары, стоун вош, сделаны в США. Размеры для ваших мужей, — Сева говорил негромко, чтобы эхо не разносилось по подьезду.

Рыжая взяла одну пару, развернула. Придирчиво осмотрела со всех сторон.

— Да, вижу, без обмана. А то нашим бабам в прошлом году какие-то ухари у «Гостиного двора» продали джинсы… точнее, половину от них. Тема ваша, спекулянтская, простого человека надуть, — рыжая говорила немного агрессивно.

— Ну, бывает, жулья в большом городе много. Но мы честные коммерсанты, репутацией дорожим. Вижу в вас потенциальных покупательниц, милые дамы, — Сева говорил мягко и даже как-то вкрадчиво.

Блондинка широко улыбнулась. «У тёти во рту половина «Жигулей», наверное», — удивился Сергей количеству золотых зубов норильчанки.

— Ближайшие честные коммерсанты, мальчик, в Хельсинки, — с насмешкой сказала она, — ладно, по размерам всё нормально. Что по деньгам, как и договаривались?

Сева сделал скорбное лицо.

— Конечно, я слово держу. Четыреста за обе.

— Эй, дружок, а скидка за количество? Давай триста пятьдесят!

— Уважаемы гости нашего города-героя, — заговорил Сергей, — есть еще пара прекрасных итальянских штанов «Райфл», — и он достал из пакета третью пару.

— Да, тоже ваш размер, — поддакнул Сева.

 

Джинсы были прекрасны, как думал Сергей. Плотный тёмно-синий деним, жёсткие. Такие джинсы носить и носить.

— Будут чудесно «пилиться», девушки, — начал комментировать Сева.

— Чего-чего? Чпокаться, что ли? Пилятся мужик с бабой, ты чё, парниша? – рыжая смотрела на Севу с удивлением.

— У нас в Ленинграде слово «пилиться» применяется к одежде из джинсовой ткани, мадам, — галантно ответил Сева, — и обозначает оно то, что джинсы будут красиво выцветать, изменять свой цвет.

-Так, а по деньгам-то что? – блондинка спросила напористо. Сергей подумал, что надо отвечать очень мягко, не провоцируя.

— Милые дамы, за эти великолепные итальянские джинсы сто пятьдесят и триста пятьдесят за «Левики». Очень выгодное предложение. Я не издеваюсь, понимаю, что деньги зарабатываются тяжело… Но! Где вы найдёте прекрасные итальянские джинсы за сто пятьдесят и американский «Левик» за сто семьдесят пять? Только у нас, на «Галёре» меньше двухсот «Левик» вам никто не уступит. Вы тоже женщины самостоятельные и напористые, уважаю таких… ради вас снизил цену. Иду навстречу труженицам крайнего Севера!

 

Зина посмотрела на подругу, — Он дело говорит, пижон… Джинсы для наших супружников, а эти сыну привезёшь… в этом году велики будут, так через два года самое то, впору. Будет самым модным в нашей тундре.

Блондинка отвернулась к почтовым ящикам и полезла в глубь декольте. «В лифоне носят бабки, провинциалки,» — насмешливо подумал Сергей.

Повернулась к ребятам, протянула пять сотенных. Сева взял деньги, быстро посмотрел на просвет.

— Чё смотришь, думаешь, сами рисуем? – блондинка укладывала джинсы в пакет.

— Да нет, доверяю. Но, как известно, доверяй, но проверяй!

Вышли на улицу. Женщины повернули направо. Рыжая Зина посмотрела на них и спросила, — А что с кроссовками? «Адидас» или «Найки» есть? Срок четыре или сорок пять размер?

Сергей точно знал, что сейчас таких кроссовок нет. Но сразу отказывать нельзя, это закон коммерции.

— Для вас отыщутся, уважаемые, — Сева улыбался, — вы до какого числа в Ленинграде?

— Двадцатого поезд. Шестнадцатого можете что-нибудь показать?  — Зина смотрела на ребят.

— Да, конечно. Может, телефон есть, куда позвонить?

Зина вытащила из сумки блокнотик, быстро написала номер, протянула Севе, — мы на Зине Портновой, у тётки живём. Лучше встречаться на «Ленинском проспекте», так нам удобнее шестнадцатого будет.

— Окей, милые барышни, — Сева махнул ладошкой.

 

Приятели шли по Фонтанке к Аничкову мосту. Горячие гранитные плиты имели достаточно ощутимые наклоны, казалось, что они идут по какому-то горному склону. Сергей подумал, что этому граниту миллионы лет, а лежит он здесь тоже давно, лет двести. И сколько он видел, скольких слышал… Его отвлёк голос Севы, до этого молча шагавшего рядом с ним.

— Так, компаньон, мы имеем пятьсот. Вложения были триста двадцать за трое штанов, если помнишь, так?

— Да, так, я записываю все затраты и приходы. Бухгалтерию веду.

— Молодец, чувак. Итак, прибыли сто восемьдесят. По вложениям выходит так… мне сотка и тебе восемьдесят. Всё верно, компаньон?

Сергей пару минут прикидывал, вспоминал, — Да, так вроде… верно.

— Давай в «Эльф», чего-нибудь похаваем? Хотя нет, давай в «Ольстер», там поцивильнее будет. Не хочу на рожи системщиков и хиппарей смотреть.

Сергей понимал нелюбовь Севы к неформалам Сева приехал в Ленинград из Узбекистана. Приехал, как он полагал, в самый европейский город страны. Ну, не считая Таллина и Риги. В нём еще не сформировалась терпимость к «инаковости», как про себя называл отличия неформальной молодёжи от остальных Сергей.  Терпимость, когда ты понимаешь, что в большом городе могут прекрасно уживаться любители разной музыки и литературы, что не все должны быть одинаковы. Одинаковость хотела сформировать советская власть. Даже определение придумали «советский народ». Сергей в школе пытался это осознать и как-то не очень получалось. Особенно перестало получаться после поездки в Латвию, где продавцы в магазинах или кассирши в столовых наотрез отказывались обслуживать на русском языке. Или во Львове… Сергей с отвращением вспомнил красные рожи молодых парней, которые окружили группу ленинградских школьников на одной из городских улиц и на украинском языке начали советовать им убираться быстрее с «ридной Вкраины». Язык хоть и украинский, но общий смысл посланий был понятен.

А у Севы пока ещё оставались внутри раздражение и непонимание всех, кто не похож на остальных. Типично для провинциала, ещё не погрузившегося в жизнь мегаполиса.

 

— Пойдём по солнечной стороне, хорошо? – Сева шагал чуть впереди. Перешли Аничков мост. Настроение у Сергея внезапно улучшилось. Вот просто очень улучшилось. Ему стало казаться, что мир вокруг прекрасен и что впереди его ждёт только праздник. Он смотрел на прохожих, отмечая автоматически красивых девушек. Их в это время на Невском было много. Ещё больше будет вечером, после семи, это он знал точно. Он смотрел, как смотрят на девушек все молодые люди его возраста. Ничего не поделаешь, природа, как он сам себе говорил. Вот прошла рыженькая, обогнала их. В брючках из тонкой плащёвки и белой рубашке с коротким рукавом. Брюки выгодно обтягивали попку барышни, Серёжа невольно залюбовался. Вспомнил, как в институте его сокурсник Федя Быстрецов говорил про такие формы немного цинично «жопа-игрулька».

— Слушай, а ведь у нас есть припасы кроссачей… на «точке» лежат три пары «Смитисов». Размеры, правда, не мужские… сороковой и тридцать девять. Но этим курицам обязательно надо показать.

— А как ты найдёшь «Адидас» или «Найк»? – Серёжа посмотрел на Севу.

— Как… ну, съезжу сегодня в общагу Лесгафта. Там кубинцы и болгары есть. Поговорю с ними. Наверняка что-нибудь в загашнике лежит. Блин, лето, лишь бы не уехали к себе.  Хотя нет, мне говорили, они до августа будут здесь. Тренировки, то да сё…

Проходили мимо подвальной пирожковой, недалеко от Литейного. Из двери потянуло жареным тестом. И еще какими-то мокрыми тряпками, что явно отбивали аппетит.

— Пацаны моднявые! Куда курс прокладываете? – у дверей пирожковой стоял Толик-морячок, валютчик. Сегодня, видимо, он отдыхал. Толик выглядел очень затейливо. На нём был узбекский халат, надетый прямо на голое тело. В комплекте с бейсболкой и голубыми джинсами получался достаточно запоминающийся образ. Прозвище, или «погонялово», Толик  получил из-за своей прошлой профессии. Он был настоящим моряком, ходил в загранку. Но, как сам говорил, «погорел» на валюте. Точнее, как он добавлял подробностей к биографии, не поделился прибылью со старпомом. За что и был удалён с зарубежных рейсов и потерял «золотую жилу». Толик не унывал. Похандрив с полгода и поработав, как он сам выражался, на «Совдепию» на заводе, Толик устроился  приёмщиком стеклотары при универмаге на Кировском проспекте. И продолжил заниматься валютой. Что, как знал Сергей, было очень опасно. За сто долларов легко можно было уехать на несколько лет в Мордовию или еще дальше, в Магадан. Поэтому Толик вызывал даже некоторое уважение. Рисковый мужик.

— В «Ольстер» чапаем, — Сергей пожал протянутую Толиком руку.

— Эх,  молодёжь, денег девать некуда? – сам Толик жевал пирожок с зелёным луком,  держа его в серой обёрточноё бумажке двумя пальцами.

— Просто заботимся о своём здоровье, о качественном питании, — Сева скептически смотрел на пирожок.

— А по пятёрке за обед оставлять, это для здоровья полезно? – Толик ехидно разглядывал Севу.

— Ну, не по пятёре, поменьше… зато без очередей и рож скобарских.

— Мда, Сева, хоть ты и живешь в Ленинграде, а вежливости тебе ещё надо учиться. Не скобари, а труженики. Рабочий класс и интеллигенция. Со всякими затесавшимися уклонистами и тунеядцами, — Толик засмеялся.

— Толь, почем сейчас грины? – Сева понизил голос.

— Ну, у тебя по два с полтиной возьму, так и быть. Но немного, не более трёхсот. На мели сейчас. Работаю аккуратно. Много у тебя?

— Да так, больше трёхсот. Допустим, семьсот хочу слить, — Сева говорил осторожно, словно прощупывая Толика.

Тот с равнодушным видом посмотрел на противоположную сторону проспекта, щелчком отправил бумажку в урну, доев пирожок.

— Это тебе к Самуилычу. У него бабла нормально. Может брать сразу тысячу, или три… но я тебе этого не говорил, понял, дружище? Ты сам к нему подойди. Он в «Белой лошади» каждый вечер трётся.

— Ладно, Толь, поспрашиваю у пацанов. Может, халдеи в «Ольстере» подскажут.

— Давай- давай. Только не запались. Халдей тебя и вложит. Уголовку нарисует быстрее, чем салат «Оливье».

 

Перешли Литейный.

— Сев, а у тебя валюта есть? Ты ничего не говорил, — Сергей смотрел на приятеля, неожиданно погрустневшего.

— А?.. Ну да, есть слегонца… немного… всё, что честным непосильным трудом за последние три года нажил. Надо в рубли перевести и сеструхе отправить в Ташкент… там вопросы некоторые закрыть.

Сева молчал, что-то обдумывая.

— Этот балабол, стеклотарщик Толя, дело сказал… Самуилыч ещё тот крендель. Жирнобогатей, это точно. Он и штуку баксов может взять легко.

 

Серёжа вспомнил мужика, которого все называли Самуилыч. Вроде, полностью его имя звучало как Лев Самуилыч. Говорили, что его дети эмигрировали в Израиль, а он отказался. Конечно, подумал Сергей, зачем ему Израиль. Ему и здесь хорошо. Он же профессиональный торгаш. Все связи и деньги здесь, в Питере. А там что? Пенсия от государства и нарды по вечерам с такими же старикашками? Несмотря на возраст, а Самуилычу было далеко за шестьдесят, он вёл достаточно активную коммерческую жизнь. Пару раз Сергей его видел, выходящим из «Европейской» с эффектными дамами. Не проститутками, это точно. Дамы были холёные. Таких Сергей встречал в Кировском театре на балете, куда он ходил с мамой в школе. Высокие, ухоженные, с ниткой жемчуга на шее, или с бриллиантами.  Самуилыч, похоже, был старый ловелас. Это не удивительно  — энергичный, всегда хорошо выглядит. Шмотки носит хорошие.

— Уверен, что возьмёт? Он же тебя не знает, вроде? Слышал, что осторожный старичок. С посторонними на работает.

— Возьмёт. Деньги решают, — Сева ухмыльнулся.

 

«Ольстером» назвался бар на первом этаже, на углу Марата и Невского. Официально он относился к ресторану «Невский», далее по Марата шла кулинария с продукцией этого же ресторана. Кулинария была прекрасна. Особенно хороша была гусиная печень. Сергей как-то брал её на свой день рождения, понравилось всем. Салаты были тоже замечательны. Всегда свежие, выбор поражал. Особенно приезжих, которые иногда забредали сюда, идя от Московского вокзала. Сергей часто видел настороженных тёток, сидящих за металлическими столиками, прижимающих к ногам обьёмные сумки с продуктами. Их мужей, уныло жующих котлеты с винегретом. Мужей можно было понять. Им хотелось пива и праздника. А не хождений за супругами по Невскому с его окрестностями  в поисках дефицита.

 

В «Ольстере» было прохладно. Освещение не включали, свет проникал из больших окон с Марата. Бар был, как думал Сергей, буржуазным. Интерьер выглядел так, как показывали иностранные заведения общепита в советских фильмах про современную западную жизнь. Темно-вишнёвые стены, столы, накрытые сероватыми скатертями, на которых стояли приготовленные фужеры и лежали приборы. Жизнь здесь начиналась вечерами, когда в бар собирались весьма любопытные личности. Сергей пару раз видел серьёзных мужчин с острым колючим взглядом, разговаривающих вполголоса за столом у самой стены, чтобы никто не мешал их общению. «Цеховики», как уважительно сказал Сева. Именно такие мужчины делали большие, очень большие деньги. Сергей знал, что надо стремиться к такому уровню. Но как? Учиться, учиться находить прибыль и ускользать от неприятностей.

 

Друзья сели у стола перед окном. Так светлее, да и интереснее разглядывать улицу.

Подошёл официант. Как его… подумал Сергей, имя такое редкое… Ипполит, верно… как в «Иронии судьбы» у Яковлева…

— Привет, парни. Перекусить или отдохнуть?

— Не, просто обед. Просто рабочий день, — Сева смотрел на лист меню. Он был знаком с Ипполитом давно. Говорил, что весьма  положительный персонаж. Не обсчитывает безбожно, как практикуют остальные.

— Итак, готовы?

Сева посмотрел на Сергея, — Может, сухонького? «Цинандали» бутылку? Отметим встречу с незнакомками?

Сергей мотнул головой. Ему еще идти с Раей встречаться. Какое вино.

— Ладно, давай по пиву! Ипполит, чешское есть? Супер. Давай две бутылки «Злата фазана», ага. Потом, мне салат «Охотничий» и жюльен с курицей и грибами. Ты что будешь?

Сергей выбрал салат «Столичный» и котлету по-киевски. От пива не отказался.

Ипполит удалился. Сева достал пачку «Кэмела», придвинул массивную стеклянную пепельницу. Закурил и посмотрел в окно.

— Слушай, Сев, а ведь чешского в меню нет. Есть «Жигулёвское», есть «Ячменный колос». А чешского нема. Это как так?

— Серж, ты как маленький. Такое пивко для своих держат. Его, наверно, и на складе нет. Сами привозят и барыжат. Будь на нашем месте другие люди, Ипполит бы сделал удивлённые глаза и сказал бы, что чешского пива нет и не бывает. Бизнес. Каждый работает, как может и с чем может.

 

Помолчали. Сергей смотрел в большое окно. По улице Марата шло много людей. Это было оживлённое место. Вдруг он подумал, что вот не станет его. Вдруг он исчезнет, умрёт внезапно. Он слышал о таких случаях. Идёт человек, думает о делах житейских и вдруг раз, и падает замертво. Сердце отказало. Тромб оторвался и всё. Конец пути. И ничего не изменится. Всё так же будут идти люди по улице Марата. Девушки в летних  платьях, с гибкими телами под лёгкими тканями, неторопливые бабушки, школьники в синих пиджачках… Только его не будет. И эта мысль как-то очень сильно огорчила его, прямо легла свинцовым грузилом в груди.

— Слушай, Сев, никогда не думал о том, что вот умрём мы… и ничего, ничего не изменится. Ну, поплачут родители, друзья… а мир этого не заметит. Иногда так вот подумаешь об этом… и как-то так тяжело становится.

Сева курил вторую сигарету. Прищурился от дыма, попавшего в глаза, посмотрел на Сергея.

— Ты что это вдруг? Откуда мысли такие? Как это ничего не останется? Каждый человек след оставляет на Земле. Ты просто ещё не думал об этом… А ещё лучше, ещё лучше… это дети! Много детишек! Это и будет твой след на Земле! А, ты не думал об этом? Рая вон у тебя есть, — Сева хитро улыбнулся.

— Не, ну ты скажешь… Что Рая? Мы дружим, то есть, конечно, у нас отношения и всё такое… Но дети это же… это надо жениться, работать, семью создавать. А я –то кто сейчас? Вон, скорее всего осенью повестка придёт и пойду я в Красную Армию…

Сева помрачнел.

— Да, армия это проблема.

— Сева, так ты же инвалид вроде? – Сергей как-то услышал комментарий Севы о том, что он инвалид третьей группы. Сначала не поверил. Потом Сева показал ему небольшую бумажку, верно, инвалидность он оформил.

— Инвалид… до сентября инвалид. Комиссия будет, отберут инвалидность и всё… привет кирзачи. Или Афган… Докторишка, которому я триста на рыло дал в прошлом году, уволился… с кем теперь этот вопрос порешать, я даже не знаю.

 

Ипполит принёс две бутылки пива и салаты. Сева открыл одну, налил в высокие стаканы.

— Давай, компаньон… За удачу. Чтобы мусора нас не прихватили, чтобы бабла было больше и чтобы девки нас любили. И чтобы стоял!

Отпили по большому глотку. Пиво было прохладным и свежим, с приятной горчинкой.

Сева продолжал.

— А вообще, компаньон, надо тебе остепениться, так думаю… Вот Рая, например, очень хорошая дева… прямо такая хорошая-хорошая… Подумай, надо форсировать может события, а? А там и папик ейный. Отмажет тебя от армейки навсегда. Зять же дороже воинского долга, — Сергею показалось, что Сева иронизирует над ним.

— Ну, хватит стебаться-то… Какой папик? Меня родители раины не очень принимают. Как-то настороженно… Сам-то как думаешь выходить из положения?

— Как-как…Каком об косяк! – Сева ухмыльнулся, — есть у меня план, компаньон. Свалю я из Ленинграда на некоторое время. На год, может, два… Короче, надо мне свалить. На Дальний восток.

— Почему туда? У тебя же в Ташкенте мама, и сестра там, да?

— Да, в солнечном Узбекистане они. Надо их вытаскивать оттуда, перевозить в Россию. Мама же русская, из Воронежа. А там климат такой, не всем подходит… местные тоже, знаешь, чурбаны… конечно, много белых, но всё равно, Россия роднее…

— А папа у тебя где?

— Папа? Непонятно где… Как в три года меня оставил, так и не слышал я о нём ничего, — Сева задумчиво рассматривал сквозь зелёное стекло пузыри, сложившиеся в небольшую конструкцию в горлышке пивной бутылки.

— Слушай, Серж. Завтра съезди со мной на встречу с Самуилычем. Хорошо? В час дня я с ним договорился около «Приморской».

— Ты когда с ним успел договориться? Мне ничего не рассказываешь…

— Не хотел при этом баклане Толике говорить. Деньги любят тишину. Зачем лишнее знать.

— Много хочешь сдать?

— Восемьсот. Рубли нужны. Мамке отправлю, болеет она сильно последнее время. А там, в Азии, не подмажешь врача, загнёшься… Везде бакшиш нужен.

Сергей посмотрел на Севу. Худощавое, немного вытянутое лицо, нос с горбинкой. Рыжеватые волосы, слегка вьющиеся на затылке. «На русака-то не сильно похож. Хотя, он же из Средней Азии. Наложило отпечаток», — подумал он.

— Да, компаньон, кстати… — Сева достал из кармана какую-то бумажку. Развернул. Банкнота в два доллара. Сергей никогда не видел таких.

— Не боишься в кармане носить? Это же валюта. Остановят, найдут – проблемы сразу нарисуются, — Сергей опасливо рассматривал протянутую Севой банкноту, — Джефферсон, хм, президент…

Президент на банкноте имел немного утомлённый, как показалось Сергею, вид и смотрел куда-то вбок.

— Это тебе. На удачу. Мне говорили, что два доллара приносят удачу. Одни я в лопатнике ношу, вторые вот тебе решил задарить.

— Спасибо, Сев. Удача мне потребуется. Деньги нужны тоже.

— Эх, Серж, деньги нужны всем. Только у всех разные планки желаний. Фантазий, скажем так. Вот у тебя какой потолок желаний?

— Сев, сейчас не хочу об этом говорить. Ну, хочу специальность нормальную получить. Наверное… — Сергей задумался. Конечно, в технический институт он больше не пойдёт. Но куда? Что ему интересно? Наверное, торговля… а что,закончить торговый. Потом товароведом в нормальный магазин, лучше в универмаг, типа «Гостиного Двора» или «Московского»…И после сороковника стать заведующим большой секцией, или, что ещё круче, директором.

— Понятно, надежды юношей питают, — Сева не спеша ел салат, — а я вот, Сергуня, свалить хочу из совка, нахрен… до блевотины мне надоело всё здесь. Рожи эти на плакатах, пятилетка в четыре года… очереди за всем… книжку хорошую не найти… в кино пойти на классный фильм, так это, бля, целое событие! Очередь с пяти утра, билетов на всех не хватит! Надоело, бля, валить надо…

— Ты же не читаешь. Зачем тебе книжки?

— Чего? Ты плохо меня знаешь. Я в Ташкенте был лучшим учеником в школе по литературе. На Олимпиады ездил, вот… только нищета меня угнетала, Серж, просто вымораживала меня… Не могу я жить так, не хочу… и не буду…

Помолчали. Тихо подошёл Ипполит с горячим. Пиво закончилось и Сева молча показал официанту два пальца. Тот кивнул, убрал пустые бутылки. Быстро принёс свежего пива.

Сергей почувствовал, что немного захмелел. Взял сигарету из севиной пачки, закурил.

— И как ты… как собираешься дёргать? На Дальнем Востоке плот построишь и в Японию уплывёшь? Или, доберёшься до Чукотки и по льду перейдёшь на Аляску? Планы у тебя, Сев, конечно, грандиозные…

Сева улыбался и смотрел в окно. Как раз мимо шли очень красивые девушки в коротких юбках. Сева пристально рассматривал ноги, провожая красоток взглядом.

— Ладно, Серж, проехали… не знаю как и когда. Главное, когда… и вообще, нужно мне это или нет…

Сергей достал из кармашка рубашки банкноту, посмотрел ещё раз на Джефферсона, сунул обратно.

— Носи на удачу. Нам она всем нужна, Серж, — Сева сделал большой глоток.

 

У дверей раздалась чья-то ругань. «Кто-то матерится от души», — подумал Сергей и обернулся.

По проходу к бару шёл Толя-морячок. Вид его был ужасен. Левый глаз оплыл, вокруг него было сине-багровое пятно. Рукав халата был надорван, из него торчала белоснежная вата. Толик прижимал к носу белую тряпицу в пятнах крови.

— Толик, кто тебя так отоварил? — спокойно спросил Сева, когда тот подошёл к их столу, — ты сейчас всех посетителей распугаешь.

Правда, в это время в баре было мало народу. Как понял Сергей, все свои. Пришлый люд начинал подходить ближе к вечеру. Толя обращал на себя внимание, два мужика у стены с удивлением и опаской разглядывали среднеазиатский халат с пятнами крови.

— Так и думал, что вы ещё здесь… пивко трескаете! Дай глотнуть, у… твари… что с лицом сделали! – Толя взял бутылку грязными пальцами и жадно отпил остаток. На них была заметна засохшая кровь и пыльные разводы.

— Мрази, суки! Ничего, Толя такое не забывает. Вычислю козлов!

— Да что произошло-то, Толя? – не выдержал Сергей.

-Что-что… вы ушли… я постоял, подумал, может ещё с мясом сьесть пирожок… Потом гляжу, два бундеса идут, баба и мужик. А у меня при себе значки армейские были. Ну, эти… классность там, лучшему воину и всякая хрень. Думаю, дай продам им или махну на что-нибудь. За ним пошёл, около «Колизея» нагнал, типа, шпрехен зи дойч там, гутен таг сказал. Ну, нормально подошёл. Они залопотали там чего-то… Я их по отработанной схеме во двор кинотеатра, ну, чтобы спокойно всё сделать… ченч типа… Им говорю «Битте, ченч советиш армия…» Значки показал. Они спрашивают, скока стоят? Я им показал на пальцах, типа десять марок. Мужик вроде согласился. А эта фрау Марта губищи поджала, что-то ему сказала и они отвалили… Ну, ладно, сорвалось. Дай, думаю, дойду до «Октябрьской», там со швейцаром потрещу. Пошёл обратно на Невский. Под арку, значит. А мне навстречу два бугая, такие хари скобарские! И мне, типа, ты что, дурак ленинградский? Что, типа, как клоун тут ходишь? Я им ответил, что дураков только что встретил. Штаны у них ещё клетчатые, широкие… я сразу понял, понаехавшие. Любера, бля! Слово за слово, хером по столу… Хотел пройти между ними и зря! Сам лоха включил! И ведь боксом занимался… и пропустил сразу боковой! А потом, сука, второй прислал мне! Я третий выпад отбил, к стене спиной и одному ногой по яйцам… бля, а второй-то ещё прислал! Короче, упал я на асфальт, они меня два раза попинать успели, суки! И тут с Невского бабы начали верещать. Эти два козла дёру! Бабы подошли, хорошие такие… платок вот дали. Говорят, милицию надо, милицию! Я им не надо, сам дойду… тут типа близко… Вот, пришёл… Надо умыться. И водки выпить! Я ведь из-за этих пидоров клетчатых значки армейские там выронил! Они на куске бархата пристёгнуты были, чтобы красиво так, чтобы товарный вид! И, бля, в подворотне остались!

Толик стал дальше вытирать подбородок от крови.

 

— Толик! Толенька! Да что с тобой сделали-то! Живой? – между столами почти бежала пухленькая блондинка в белом халате и фартуке, — Толик, кто тебя так? Звери, а не люди!

— Надь, ты не волнуйся… живой… Давай это, в душ для персонала отведи, пока вашего начальства нет… Умыться бы мне… Аптечка у вас есть на кухне? Должна же быть, йод там, пластыри, — Толик взял Надю за плечи и они пошли в сторону больших дверей на кухню. Сергей заметил, что сначала Толик держал спутницу за плечи, потом его рука ловко скользнула вниз, на крупные полушарья, игриво движущиеся из стороны в сторону при ходьбе.

— Хорошо морячку. Его любят официантки и поварихи почти во всех ресторанах Невского проспекта. Не пропадёт в голодное время, — Сева ехидно смотрел вслед уходящему Толе.

Сергею вдруг захотелось к Рае. Сильно-сильно захотелось. Услышать её голос, смех. И запах. От Раи пахнет всегда так хорошо, чуть горьковато, как на лугу с полевыми цветами. Подумал, что надо идти. Встал, отряхнул джинсы от крошек. Сева посмотрел на него.

— Всё, пора? Ты на «точку» зайдёшь сегодня?

— Да, надо два блока сигарет взять.  Курсанты просили сигарет американских принести.

-Ну да, военным тоже хочется хорошо подымить.

Около «Чернышевской» было большое военное училище, с курсантами которого познакомился Сергей, когда те поинтересовались его солнцезащитными очками –«каплями». Так он стал поставщиком сигарет и, иногда, импортного шмота,  для будущих отличников боевой и политической подготовки.

— Серж, завтра всё в силе? Составишь компанию для встречи с воротилой незаконного оборота валютой?

— Да, не вопрос.

— Тогда давай за полчаса, у «Приморской», в скверике к Каховскому… ну, знаешь где. Мы там встречались однажды.

Сергей молча кивнул, пожал руку Севе и вышел на Марата.

 

Миновал вестибюль «Маяковской». Как всегда, кто-то кого ждал. Бросился в глаза крепко сбитый парень, одетый, несмотря на жару, в серый пиджак. «Синтетика. Как ещё не спарился в этом гэдэровском убожестве?» — подумал Сергей. Парень явно ждал девушку. Он держал в руке три розы, неловко опустив их бутонами куда-то вниз и вбок. На щеке, порозовевшей от жары, была заметна большая родинка. Вид у него был забавный. Такой типичный влюблённый, подумал Сергей. Обернулся, праоень с родинкой был уже не одинок. Симпатичная брюнетка что-то ласково ему говорила, прижимая к лицу цветы. Явно кокетничает, как подумал Сергей, улыбнувшись.

Перешёл Невский на углу с Маяковского,  двинулся в сторону Жуковского. Традиционно, около пивбара «Жигули» стояла небольшая очередь. Это сейчас небольшая, а вечерами хвост очереди тянулся до самого Невского проспекта. Стояли вполне приличные мужчины, некоторые со спутницами. Женщины делали вид, что они здесь так, случайно. Встречались и откровенно пропитые физиономии, некоторые из них были знакомы Сергею. Районные алкоголики. На две кружки пива есть. Плюс «чекушка», которую разольют в компании  для достижения нирваны.

Сергей увидел стоявшим в очереди своего одноклассника, Артёма Белых. Или просто Тёму. Троечник, которого «дотянули» до выпускного благодаря маме, старшему инспектору РОНО. При других родителях, после восьмого класса парень направился бы получать рабочую специальность. Вид у Артёма был неважный. Он учился на слесаря и, как и ожидалось, с большим энтузиазмом влился в питейную культуру учащихся ПТУ. Правда, предпосылки к этому были ещё в школе. Сергей вспомнил, как после туристического похода в девятом классе под Сиверскую, благодарный физрук оставил в дневнике Артёма запись «Благодарим за воспитание сына! Он единственный из класса, кто взял в поход водку!»

Артём явно маялся в ожидании прохладного пива, вид его был понур и грустен. Сергей, отвернувшись, прошёл мимо очереди. Не хотелось разговаривать с будущим слесарем. Да и о чём?

 

В арке дома на Рылеева пахло кошками и чем-то кислым. Запахи объяснялись наличием двух мусорных баков, вечно заполненных до самой крышки. Несколько раз Сергей видел здесь, прямо посреди белого дня, нахальных крыс. Издержки старого ленинградского фонда.

Сергей соблюдал правила конспирации. Пройдя арку почти до конца, он остановился и резко повернулся. Подождал минуты три. Потом, зайдя в подъезд чёрной лестницы, бегом поднялся на второй этаж, встал у стены, прислушиваясь, не зайдёт ли кто в подъезд следом. Если что, то путь отхода был через чердачную дверь на шестом этаже, где были мансарды художников. С чердачной двери они заблаговременно сняли замок.

Такие меры предосторожности были не просто так. Сева и Сергей были наслышаны про случаи нападения на «коммерсов», как говорили гоп-стопщики Ленинграда. Некоторые серьёзно пострадали. Проламывали головы, ломали челюсти и отбирали деньги и товар. Попадать в такие истории друзья абсолютно не хотели, поэтому и продумали последовательность захода на «точку».

«Точкой» назвалась крохотная картирка, не больше двадцати пяти квадратных метров, расположенная на первом этаже. Это была бывшая дореволюционная дворницкая, продолжавшая оставаться служебным жильём для дворников и в советском коммунальном хозяйстве. Два окна, выходящие во двор-колодец, находились в паре десятков сантиметров от асфальта и были забраны ржавыми решётками. Изнутри окна были завешаны пыльными ковровыми дорожками, чтобы ни один любопытный не мог рассмотреть складские запасы. А их было, хоть и немного, но на приличную сумму. Несколько спортивных финских костюмов, блоки сигарет, десяток бутылок хорошего спиртного, стояло несколько коробок с обувью. В общем, было что брать разбойникам.

Внутри пахло пылью и сыростью. Ребята пару раз делали уборки, но запах сырости из подвала был не истребим. Аскетичная обстановка включала в себя старую тахту, два венских стула с ободранными ножками, полированный шкаф,  на дверцы которого Сева клеил пустые пачки сигарет, что, по его мнению, делало интерьер дворницкой более современным. На стене висел трёхпрограммный приёмник. Самое важное было в двух ящиках от неведомого технического оборудования, которые компаньоны приспособили под хранение товара. Из одного из них Сергей достал два блока «Мальборо», подумав немного, взял упаковку жевательной резинки. На пороге огялнулся, ещё раз осмотрев  крохотную комнату и вышел. Пора идти к Рае. Через проходную военного училища, конечно.

 

— Что ты думаешь на будущее, Серёж? Тебе образование получать надо.

Они сидели на ступеньках спуска к Неве.на набережной. За рекой виднелись бордовые корпуса «Крестов» и башенка Финляндского вокзала. Рая задумчиво смотрела на речную рябь.

— Да это понятно. Буду поступать в торговый, так решил… Только меня, Рая, в ноябре в Красную Армию призовут, ты же знаешь…

— Торговый…да, перспективно…только там по пятнадцать человек на место. И проходят только блатные. Ты в курсе?

Сергей помолчал.

— Ну и что? Блатные…Я в армии время зря терять не стану. Буду этим… отличником боевой и политической… характеристику правильную получу. Изображу из себя идейного комсомольца. И вперёд, в институт!

Рая улыбнулась, — Ну да, отличник…Для этого надо действительно поверить в это… в комсомол… во весь этот балаган. А что если…я с ужасом думаю об этом… Афганистан…там ведь убивают наших. В соседнем подьезде вон парень призвался,  и через год всё… при выполнении интернационального долга.

Сергей нахмурился.

— Здесь лотерея своего рода. Афган – не Афган… Не всех же забирают. Говорят, городских, из Питера и Москвы, не очень берут. Больше деревенских. Те, типа, не избалованы комфортом, быстрее адаптируются. Рассказывали про палатки на песке, как на камнях спали пацаны… Не хочу сейчас думать об этом.

— Ну да, лучше не думать… Знаешь, я ведь завтра на сборы уезжаю, в Тверь. Две недели не увидимся. Скучать будешь?

Сергей мотнул головой. Точно, завтра Рая уезжает в спортивный лагерь. Гимнастика требует. Спорт дело такое, требует самоотдачи. Он, конечно, всё понимает. Но всё же немного грустно, и как-то щемит в груди.

— Конечно, Рай, без тебя мне будет… будет не здорово… думаю о тебе каждый день…, — Сергей говорил тихо, смотря на гранитные ступени, спускающиеся в Неву.

— Две недели быстро пройдут. Ты и не заметишь. Для меня быстро, это точно. Три тренировки в день, не до скуки будет.

Рая помолчала. Взял руку Сергея, погладила его кисть.

— И знаешь… хотела тебе сказать вот что ещё… надо сказать сейчас, чтобы ты знал…, — Рая вздохнула и нахмурилась, — в общем, папа решил уезжать. В Израиль. Мы все поедем.

— Как уезжать… зачем? И почему все? Ему надо, пусть и едет, — Сергей заволновался, — а как же мы, как я? Хотя… я понимаю…ну да, Израиль, там тепло, там лучше… там всё есть. Образование хорошее, наверное. Медицина…

— Да, понимаешь, папа и мама… они, в общем, как сказали мне, хотят пожить остаток дней в нормальной стране. Мир посмотреть. С паспортом израильским везде можно…и в Америку, и в Австралию. У папы специальность там востребована тоже… работа будет. Потом там пенсии хорошие, а не как здесь…

— А ты? Ты хочешь этого?

Рая вздохнула, — Понимаешь, такое решение может определить всю жизнь… Что здесь? Родной город, друзья, спорт. Который, кстати, несмотря на все уверения тренера и начальников наших, из федерации, может не стать «трамплином в большую жизнь»… Это риски такие огромные… ты сам знаешь. Травма, связки порвала и всё… до свидания мечты о международных соревнованиях, об Олимпиаде… Родной город… да, конечно, Ленинград один. Но я могу приезжать сюда. Ну, уже как иностранная гражданка, как турист… Почему нет? Друзья… ну да, только мы станем взрослее, повыходим замуж или переженимся и останутся от юношеской дружбы лишь осколки… такова жизнь, Сергунчик, — Рая улыбнулась.

Сергей вытащил два доллара, протянул Рае.

— Вот. Это тебе подарок от меня. Редкая банкнота. Говорят, надо носить в кошельке. На удачи и к деньгам… на память, обо мне…

— Ух ты, никогда не видела доллары. Только на фото и в кино, — девушка рассматривала президентский портрет, — Джефферсон… а у нас только Ленин везде… Как Ленинградский метрополитен имени Ленина и ордена Ленина… Будто никого больше не было…

— Всегда носи в кошельке? Есть же у тебя кошелёчек такой маленький, красненький? Ну, вот там… откроешь его, увидишь два доллара и сразу меня вспомнишь.

— Серёж, а мы что, надолго расстаёмся? Всего-то на две недели. А потом опять будем вместе, — Рая улыбалась, глядя его по голове.

— Ну, ты того… в Израиль вон уедешь… я в армию уйду. И вот… вот разлука…

—  Дурачок ты. Женщин совсем не понимаешь. Если женщине нужен мужчина, она любые расстояния преодолеет, любые пространства ей ни почём…

Сергей молчал. Ему нравились прикосновения Раи. Это было так сладко, так хорошо. Как в детстве, у бабушки в Устюжне. Просыпаешься утром в комнате крепкой бабушкиной избы, а окно открыто, и так сладко пахнет травами и чем-то терпким…  и такое ощущение счастья было.  До школы далеко, а тепло и летний запах вот они, здесь, рядом.

— Знаешь что, Серёж. Сделаем так. Я такое в одном кино видела, — Рая сложила банкноту и аккуратно порвала её на две половинки. Прямо по портрету Джефферсона. Протянула одну половинку Сергею, — вот, держи. Одна половинка будет у тебя, вторая всегда при мне. И когда мы вместе, то и они вместе. Понимаешь? А когда будет кому-то трудно из нас, или, всякое же может случиться, придёт большая беда… в общем,  если кто-то придёт к тебе и покажет мою половинку, ты сразу  поймёшь, что гонец от меня… или от тебя ко мне. Хотя лучше без этого. А если… если вдруг мы расстанемся… ну, мало ли по какой причине, то свою половинку надо уничтожить. Сжечь.

— Лучше съесть, Рай. На завтрак И запить кефиром, — Сергей вертел в руках свои половинку двухдолларовой банкноты, — ну что ты, как маленькая-то… порвала вот деньги американские.

— Я, Серёж, хочу, чтобы удача и богатство, слово-то какое пошлое, были у нас поровну. Я так хочу.

И они начали целоваться. Так, как любил Сергей, долго-долго, и чтобы языком щекотать Раю, а она бы упиралась ладонями в его грудь. Ну так, вроде бы и сильно, а на самом деле, как знал Сергей, нежно и с какой-то  завораживающей его мягкостью.

 

Домой Сергей пришёл около полуночи. Тихонько, стараясь не звякать цепочкой, закрыл дверь в квартиру на все три замка, точнее, один замок и две массивные задвижки. Цепочка, в последнюю очередь. Прошёл неслышно в комнату. Мама уже спала. Видимо, сильно устала на даче от жары. Электричка, забитая дачниками, тоже не прибавляла сил. Сергей прошёл на кухню. Так и есть – мама не забыла налить ряженку в его любимую кружку, из которой он пил какао и молоко ещё в нежном детсадовском возрасте. С тремя медвежатами.  Сергей любил ряженку комнатной температуры, как и кефир.

Не включая лампу, юркнул в кровать. Решил спать без пледа. Тепло. Вспомнил о завтрашней встрече с Севой. Ещё раз прокрутил свою быструю коммерческую операцию с курсантами, к которым он направился после встречи с Раей. На удачу, парни остались в наряде, поэтому достаточно быстро подошли к воротам, приняли иностранные табачные изделия и по-честному рассчитались. «Еще два чирика упали,  сегодня был хороший день, хоть и тринадцатое», — подумал Сергей, — завтра после Самуилыча надо сгонять на Невский, новости узнать, приходили шведские морячки или нет. У Пола спросить, они  должны были рубашки рэнглеровские принести. Но это всё завтра… завтра…»

 

У «Приморской» он был, как и договаривался с Севой, за полчаса до сделки. Сергей любил Васильевский, здесь было всегда свежее, чем в остальных  районах города. Сказывалась близость залива. А район станции метро «Приморская» вообще был, как говорил тот же Сева, «моднявым» местом. Общежития для иностранных студентов, гостиница «Прибалтийская». Всё это были места, прекрасно знакомые ленинградским фарцовщикам.

Сева появился неожиданно, словно вышел из кустов сирени в сквере. Сергей критически посмотрел на компаньона.

— Ты что, спецом такой прикид надел?

На Севе были выцветшие штаны от стройотрядовской формы,  немного ему великоватые и складками спадавшие на заношенные кеды. Дешёвая клетчатая ковбойка, «дачный вариант», как говорил сам Сева. На плече висела сумка из кожзама мерзкого коричневого цвета с трафаретной надписью на боку «Москва – 80». С такими ходила на учёбу половина школьников Ленинграда. Сам Сергей носил в последних школьных классах югославский «дипломат», папин подарок и предмет зависти однокашников.

— Рабочий прикид, Серж У меня при себе около тысячи гринов, и очень странно было бы идти на встречу в хорошем шмоте. Не хочу на гопоту нарваться случайно. Ты-то, традиционно, модник-огородник…  — Сева посмотрел на голубую футболку Lee, надетую на Сергее, на белые кроссовки, вздохнул, — Ну, в принципе, нормально. Сейчас этот старый пень подъедет. Я на переднее сидение к нему, а ты сзади, за мной садись. Верти головой по сторонам, если что, сразу шухери… Ну, сам знаешь всё…

Постояли, покурили.

— А, вот и он, пойдём. Не спеши, иди нормально… — Сева двинулся в сторону метро. Они договорились встретиться на Одоевского, там было малолюдно и хорошо просматривались тротуары. Район был новый, с нечастой застройкой.

Самуилыч приехал на «семёрке» цвета «кофе с молоком». Машина была новенькая. «Экспортный вариант, судя по фарам и решётке радиатора», — подумал Сергей.

Подошли. Самуилыч внимательно посмотрел на ребят, открыл переднюю пассажирскую дверь, мотнул Севе головой. Садись, мол.

— Это со мной, — сказал Сева, взяв Сергея за плечо.

— Что, телохранитель? – с ехидцей спросил Самуилыч, — на заднее давай.

В машине Сева поставил сумку на колени, расстегнул молнию.

— Как и договаривались. У меня восемьсот, бумажки по двадцать и по пятьдесят. Курс, как и говорили, верно? – Сева смотрел на Самуилыча. Тот, отвернувшись в окно, рассматривал прохожих. Их было немного. Пожилая женщина медленно катила по тротуару розовую  коляску, прошли два парня в морской курсантской форме.

Повернул голову к Севе, улыбнулся. Зубы были ровные и белые. «Голливудская улыбка у старикана. Следит за собой», — с какой-то неприязнью подумал Сергей.

Самуилыч достал маленький калькулятор, набрал цифры, результат молча показал Севе. Тот кивнул.

— Давай зелёные. Снизу мне подай, не держи их над торпедой, — Самуилыч протянул руку к Севе. Тот достал пачку долларов и вложил их в руку валютчика.

Самуилыч профессионально начал их  пересчитывать, ощупывая кончиками пальцев некоторые банкноты.

— Всё нормально. Сейчас твои, — Самуилыч сунул руку под сиденье, достал сумочку с наплечным ремнём.

Расстегнул, начал пересчитывать. Сергей не видел, какие деньги он искал, но было понятно, что в сумочке их достаточно.

Сева зачем- то сунул руку в свою сумку. Лицо его стало каким-то рассеянным.

Наконец Самуилыч закончил отсчитывать деньги и протянул Севе пачку жёлтых бумажек. «Сотенные», — догадался Сергей.

— Всё, как в аптеке. Можешь не пересчитывать, юноша.

— Можешь не пересчитывать… это хорошо. Деньги любят точность. Да… точность, Сева говорил как-то растянуто и медленно. На него это было не похоже.

— Ну что, юноша? Всё в порядке? Разбегаемся? – Самуилыч держал руки на руле.

Дальше Сергей видел всё словно в замедленной киносъёмке, как он потом вспоминал эти минуты.

Внезапно у Севы в руке оказался пистолет. Ствол упёрся Самуилычу в грудину,  Сева держал его как-то неумело.

— Не дёргайся, хер старый! Давай, бля, езжай вперёд. Доедем до указанного места, отпущу. Бабло отдашь и езжай живым и здоровым, к тёлкам своим!

«Что, что он творит, дурак? Наган, это ведь наган… как из фильмов о Гражданской», — мысли проносились в голове у Сергея.

— Ты что, парень, ты что, опусти волыну, дурачок, — Самуилыч говорил негромко. Лицо его покраснело, — опусти волыну… ты на кого прыгнул, козлина? Тебя же в порошок потом… не менты даже, а люди… Ты знаешь, кто я? Давай, гоп-стопом не занимайся, разойдёмся по чесноку, понял, да… Я тебя не вложу, так и быть…

— Что, хер моржовый?… Ты мне угрожаешь, бля? Бабки гони! Давай бабки!

Ствол нагана по-прежнему прижимался к серой рубашке Самуилыча.

— Не гони, не гони… парень. Хорошо, хорошо… только ствол убери… сейчас… сейчас…

Самуилыч левой рукой стал шарить под сиденьем. Правая рука лежала на коленях.

Сергей попытался тронуть Севу за плечо. Тот, обернувшись с каким-то  жёстким оскалом,  процедил, — Сиди ровно, коллега… ровно сиди. Закончим дело, пойдём…

Левая рука Самуилыча, резко поднятая от пола, ударила Севу по скуле. Правая схватила его руку с пистолетом и попыталась нагнуть её к полу салона.

Сергей, перегнувшись через кресло, схватил Самуилыча за шею, пытаясь сделать удушающий.

Выстрел! Салон наполнился кисловатым запахом. Самуилыч обмяк, как-то вздохнул, словно хотел зевнуть, и уронил голову на грудь.

 

— Ты что…ты что.. что ты сделал? Что? Что это? Ты…ты.. его убил! – Сергей сорвался на какой-то сдавленный крик. Его мелко трясло.

— Ша, напарник… ша, тихо… тихо… не ори! – Сева, прижавшись спиной к стойке двери, смотрел какими-то пустыми глазами на притихшего Самуилыча, — он да… совсем… совсем мёртвый. Бля, как же я это так… как же… Бля, вот ведь… теперь всё, напарник, всё!

По тротуару убегала женщина с розовой коляской, часто оборачиваясь на их машину.

— Давай, Серж, дёргать отсюда… быстро! Быстро дёргать! Эта баба видела нас! Эта, с коляской своей долбанной!

Сергей словно оцепенел. В его голове проносились тысячи, нет, миллионы мыслей. «Всё… всё… теперь я соучастник… как это… или нет, я же не стрелял! Рая, мама… как же это всё, как… зачем?»

— Да-да… слушай… это же случайно всё, случайно! Давай, давай милицию! Милицию вызовем! – Сергей говорил громко и торопливо. Ему было очень страшно. Сева ощерился и посмотрел на Сергея какими-то стеклянными глазами.

— Что? Ты что, охренел? Мусоров, мусоров сюда? Да мы же, блять, пойдём по такой статье… ты что, не понимаешь? Групповое! Групповое убийство! Давай валить, валить отсюда! Только это… бабки надо забрать у этого мудака! На хер он стал меня крутить, хер старый!  Сам виноват!  Отдал бы капусту и всё, всё! Друг друга бы больше никогда не увидели! А теперь… теперь вот это всё… говно! Говно!

Сева полез под сиденье. Внизу рубашки Самуилыча расплывалось тёмное пятно, ткань набухла и кровь, как увидел Сергей сбоку, с пассажирского сиденья, начала течь вниз, на модные брюки песочного цвета. Голова упёрлась подбородком в грудь. Он был мёртв, как подумал Сергей, точно мёртв. Он впервые так близко видел труп. Его колотило, какой-то мелкий озноб. Такой, что начинали постукивать зубы. Внезапно тело Самуилыча накренилось и повалилось на спину Севы, который пытался нашарить что-нибудь под водительским креслом.

— А, блять, сними! Убери эту тушу! Блять! Вот, сука, тяжёлый какой! Кровища! Он меня, гнида, в кровище испачкал!

Сергей, перегнувшись, откинул мёртвого Самуилыча обратно. Крови было много, и ковбойка Севы была на спине перепачкана кровью.

Сергей обернулся. Сзади к машине шли два мальчика. Они не смотрели на машину, разглядывая что-то в раскрытом цветном журнале.

-Тише! Тише, Сева! Не ори! Мальцы идут! Бля, ты весь в крови, как отсюда уходить будем?

Сева, откинувшись на сиденье, быстро пересчитал деньги в сумочке и в полиэтиленовом пакете, который он достал из-под кресла мёртвого Самуилыча.

— Всё… валим! Кровь? Да хер с ней! Добежим до Кима, там машину поймаем. Дворами только, дворами давай! И да, не беги, просто иди быстро. Вон, дойдешь, бля, до той трансформаторной будки, сразу налево, там детский садик, кусты… зелень… давай там в тень встань… я за тобой идти буду.

Сергей быстро вышел, прикрыд дверь и пошёл по дорожке в сторону двора. Народу, как он заметил краем глаза, не было на тротуаре. Но очень скоро люди появятся. Очень скоро. И тогда всё. Их запомнят.

Дошёл до забора из сетки рабицы. Вдали виднелся двухэтажный детсадовский корпус. Никого не было видно. Хотя сторож, конечно, был. Внутри садика, как подумал Сергей. Сейчас лето, нет ни детей, ни воспитателей. Встал, потом сел на густую траву, откинулся спиной к облезающему зелёной краской заборному столбу.

Подошёл Сева. Лицо его было серым, взгляд продолжал оставаться таким же стеклянным. Он сел на траву рядом с Сергеем.

— Так, Серж, нам оставаться здесь нельзя. Надо быстро валить из этого района. Баба эта с коляской нас срисовала, это точно! Делаем так, значит… на, держи пакет этого мудака, там вроде боле семи тысяч, кому-то вёз, сука старая… Иди на Кима, вон там выйдешь… Давай, бери мотор и дуй на «точку». Жди меня там. Я через минут тридцать после тебя приеду. Там будем разбираться, что делать дальше. Понял, компаньон? Теперь, бля, ты  ещё и соучастник…

Сергей оторопело посмотрел на него.

— Вот ты сука… Ты сам, сам его… его убил! Надо идти… идти и сказать, что это самооборона! А как, как ещё быть?

— Успокойся!  Бля, успокойся! Возьми себя в руки, что ты, как шмара уличная сопли начал жевать, бля? Так, что там по бабкам-то…из-за чего этот дедуля отправился к предкам… посмотрим быстро…

Сева деловито открыл сумочку, достал стянутые резинками несколько пачек банкнот. Пересчитал. Потом достал из пакета деньги, Сергей заметил, что пакет был немного испачкан кровью. Скривился.

— Так, Серж. Не кипишуй. Ты не при делах. Вообще не при делах. Мои проблемы. Я взял ствол, хотел на гоп-стоп его взять… видишь, какой баран попался… А здесь, между прочим, семь девятьсот… это нормальные бабки, очень нормальные…

— Ты… ты человека убил! Меня, меня подставил!

— Ша, напарник !  Не  убил, это несчастный случай… Конечно, влезли мы в говно… Но! Слушай меня! Тебя никто не видел и никто не знает, что ты со мной был! Я один за всё отвечу, понял? Та баба с коляской тебя не видела, она две наших рожи видела, а тебя нет, не срисовала, понял ты, ссыкло? Так, давай иди, бери тачку и езжай на «точку». Выйди на углу Салтыкова и Рылеева, иди спокойно, как обычно… Я следом приеду. Да, возьми пузырь по дороге и закусон! Колбасит меня вон как… надо треснуть чего-нибудь.

Сергей смутно помнил, как он доехал. Остановил какого-то смурного водилу на «Москвиче», за три рубля доехали, хотя мужик просил два. Обрадовался навару, что-то начал говорить Сергею. Он не слушал, молча вышел и пошёл по Рылеева.

 

«Вот люди идут навстречу. Идут себе спокойно, по своим делам. Бабушка вон с Некрасовского идёт, груши с клубникой несёт… Всё, как обычно. И только я теперь  в крови. Не отмыться, не отмыться ведь… А вдруг, вдруг это всё сон… просто такой дурной, идиотский сон… Проснусь, и не было ничего… Вот, вот ведь… три часа назад ещё так всё было хорошо. И теперь всё идёт совсем иначе… иначе!» — Сергей шёл и словно не видел идущих навстречу людей. Пару раз чуть не врезался. Первый раз в женщину с большой сумкой, та прикрикнула на него. Типа, оглашенный или как-то так… и второй раз в здорового лысого мужика. Тот еле увернулся и с удивлением посмотрел вслед Сергею. Наконец, дошёл. По привычке постоял несколько минут под аркой. Никого. С облегчением открыл дверь квартирки, быстро закрыл изнутри на засов. Рухнул на матрац. Потянуло в сон. Какая-то слабость словно обволакивала его.

Рая стояла около парапета Невы, только с той, с другой стороны, со стороны воды…Странно как-то… Он обнимал её, хотел поцеловать, но она легонько оттолкнула его рукой. Хотел взять её за плечи, но Рая начала отдаляться от него. Он резко перегнулся через парапет и увидел, что она стоит на какой-то высокой, на первый взгляд нелепой конструкции из отёсанных брёвен. Что-то типа ладьи, только очень высокой. И Рая на этом подобии корабля начала всё дальше и дальше плыть, нет, скорее скользить по воде… Дальше и дальше… и только стук его сердца был слышен в тишине.

Очнулся, словно вынырнул из сна. Стучали в окно. Подошёл к пыльным шторам, чуть отдёрнул. Сева.

— Бля, добрался не очень. Водила косился на рубашку, на пятна крови… Говорю ему, типа подрался недавно, гопники привязались около Смоленки. Поверил или нет… да и хер с ним! Водки не взял?

— Не, забыл, состояние такое… нестояния…

Сева начал рыться в двух ящиках. Стащил с себя рубашку, энергично порвал её на несколько кусков. Достал футболку в пакете.

— Вот, надену эту… помнишь, брали во «Фрунзенском» польские футболки? Вот, это мне нормально будет. Нас уже ищут. Это точно. Меня ищут, меня баба с коляской видела. Тебя, скорее всего, нет. Так, пока они установят с кем старый хрыч встречался, пройдёт время. Только сколько? Я с ним договаривался через рыжего Антона, ну, помнишь, наверное… постоянно в «Неве» вечером квасит…

Только этот Антон до конца августа будет в Сочи, сам мне рассказывал, что поедет с подругой. То есть найдут его не раньше, чем через месяц. Самуилыч если только кого предупредил… но мы этого не узнаем. Серж, сходи за бухлом, будь другом, а? Давай треснем!

Сергей кивнул. Встал с тахты, посмотрел на кисти рук. Они мелко дрожали. Сева, заметив его взгляд, успокаивающе сказал, — Это тремор такой. Нервы. Не ссы, Серж, выкарабкаемся. Кто говорил, что жить будет просто? Мне лично никто.

Сева достал из сумки наган, повертел в руках, понюхал ствол.

— Ты что, ты что, дебил? Ты чего его не выбросил, не утопил? Совсем охренел? Из этого ствола человека убили, а ты с ним по городу ходишь! На хрен он тебе сейчас, избавься от него!

Сева криво ухмыльнулся.

— Успеется ещё. Он мне пригодится. Утром было три патрона. Сейчас два. Блин, гильза… гильза там осталась… вот, бля, улика. Только они этот ствол никогда не найдут. Сваливать мне надо быстро, Серж, из города. Так, мы это решим, как и куда. Куда понятно, а вот как…Давай, иди в магазин. Только через дом. Зайди к себе, переоденься, одежду эту выброси. Не жалей, сверни в три узла и по разным бакам брось. Так надёжней будет.

Сергей кивнул. Подумал, что Сева очень здраво рассуждает. Не паникует. Будто готовился заранее к сегодняшнему дню. Такому ужасному дню.

Сева деловито открывал блок «Camel», хотя раньше они договаривались о неприкосновенных сигаретах. То есть тех, которые были для продажи. Но это было раньше.

 

Сергей зашёл в коммуналку. Прислушался. Вроде, тихо. Перед домом он, как опытный конспиратор, прошёлся по противоположной стороне Некрасова, посмотрел на припаркованные машины. Стояли два «Жигулёнка» и чёрная «Волга». Он было заволновался, завернул за угол, ко входу в музей Некрасова. Но потом, обернувшись, увидел, как в «Волгу» сели молодой мужчина и старушка. Просто жители дома, или в гости приехали.  Сева старался не думать о засаде и о том, что будет при появлении милиции.

Мамы не было. На холодильнике лежала записка. Уехала к Валентине Семёновне в Петергоф. Может быть, там и останется до завтра. Оно и лучше. Спокойнее.  Быстро переоделся. Сложил кроссовки и джинсы в один пакет, замотал его в старую простыню. Рубашку свернул комком, обернул газетой, перемотал куском бечевы. Оделся просто, чтобы особо не выделяться. Серые летние брючки, подаренные мамой. Как она любит говорить «немарко и практично». На ноги выцветшие от времени текстильные тапочки. «Тенниски» как говорила мама. Хотя какое отношение они имели к большому теннису, Сергей смутно представлял. Надел пенсионерской расцветки, мелка бежевая клеточка, рубашку, взял брезентовую куртку, в которой ездил на дачу и в походы. Она также вынесла бурную осеннюю эпопею на уборке картофеля.

Вышел из квартиры черёз чёрный ход на кухне. С трудом открыл старый навесной ригельный замок. Совершенно точно, что этот замок поставили при постройке дома. Сбоку маленький Серёжа, исследующий в третьем классе все углы коммунальной квартиры, обнаружил выбитую дату на торце замка «1887». То есть скоро будет юбилей, подумал он, сто лет замку дореволюционного неведомого производителя.

На чёрной лестнице традиционно пахло плесневелым картофелем и кошачьей мочой. Первый запах исходил от запасов соседей по всей лестнице, которые хранили огородные урожаи между двух дверей чёрных выходов, второй от популяции кошек, живущих, как казалось Сергею, на чёрной лестнице с момента постройки дома.

Спустился тихо, не спеша. Приоткрыл перекошенную дверь из подъезда, внимательно осмотрел двор. Вроде, ничего подозрительного. Быстро выбросил тюки в мусорные баки в углу двора и быстро вышел через арку.

 

Небо посерело. Стали набегать облака. Наверное, вечером будет дождь, подумал он. Ещё подумал о том, что этот день никак не заканчивается. Пожалуй, самый длинный день в его жизни. Вспомнил. Рая. Надо позвонить.

В телефонной будке пахло прогорклой сыростью и чем-то кислым. Долгие гудки. Дребезжащий голос бабушки. Раи нет, она уже поехала на вокзал.

Сергей вышел. Постоял у будки. Ну вот, не успел. Хотя, что он мог сказать Рае?

Многое. Только не сегодня. Надо собраться и решить проблему. Проблема, подумал он. Говорю, как в заурядном дедективе. Ладно, две недели пройдут быстро. Всё будет нормально.

Вспомнил о водке для Севы. Да и для себя тоже. Пошёл, где она точно есть. В гастроном на углу Маяковского и Некрасова.

Магазин был районной достопримечательностью. Как и универсам «Тульский», находящийся на Тульской же улице. Близость к Смольному налагала на «Тульский» особые обременения. В нем всегда можно было купить дефицит. Пельмени «Останкинские» в серых картонных пачках, сардельки и сосиски Ленинградского мясокомбината, майонез производства ЛМЖК в маленьких стеклянных баночках, которые лично у Сергея прочно ассоциировались с анализами мочи для поликлиники.

С универсамом был связан первый опыт Сергея в  его коммерческой деятельности. В восьмом классе он со школьным приятелем рано утром, за час до открытия, пришёл и оказался одним из первых в очереди за тортами «Север». Дело было 7 марта, что, конечно же, очень нервировало мужское население города. Стоять в очередях надо было за всем – за цветами и шампанским, не говоря уже о тортах и пирожных. Этим и воспользовались ушлые подростки.  Купив по четыре торта на каждого и потратив 20 рублей, Сергей с дружбаном перепродали их через два часа уже около магазина «Речник» на углу Чернышевского и Салтыкова-Щедрина на общую сумму в  36 рублей.  Чистого навара 16 рублей, это было супер.

Но до «Тульского» было далеко идти, а универмаг на углу был в пяти минутах ходьбы. Выбор был здесь поскромнее, но всё же он давал фору магазинам в Купчино или Сосновой Поляне. Во всяком случае, водка, портвейн и пиво здесь были практически всегда.

Интерьер был очень «ретро». Деревянные панели на стенах, люстры и отделанные тёмной древесиной витрины. Особенно выигрышно они смотрелись в кондитерском отделе. Леденцы и дешёвая карамель в таких витринах смотрелись очень выигрышно, празднично и богато.

Водка была двух сортов – «Русская» и «Пшеничная». Была ещё «Старка», но Сергей к ней испытывал отвращение с десятого класса. Два года они с одноклассниками  собрались на квартире Ленки Самоцветовой из 10 «Б», решили «по-взрослому» отметить первый весенний праздник. «Старки» было много, а хлеба и варёной колбасы мало. Сергея сильно рвало, сначала в туалете Самоцветовой, а потом и на улице. В общем, воспоминания остались не очень.

Взял «Пшеничную», четыре бутылки «Ячменного колоса». Хлеб, плавленые сырки, взвесил несколько сосисок. Подумал, что как-то не совсем привычно выбирать и, главное, думать о выборе продуктов после всего, что произошло.

 

Когда он пришёл на «точку», Сева спал. Свернувшись калачиком, засунув руки между колен, Сева выглядел человеком, уставшим от праведных трудов. Сергей даже удивился. Надо же, человека утром убил и спит. Значит, совесть чиста, как в народе говорят.

Сева открыл глаза, сел на тахте.

— О, пришёл… а я тут прикемарил. И знаешь, спал так крепко. Ничего не снилось. Странно. Водка есть? И пиво? Круто, надо же, повезло!

Потом они сидели на полу, облокотившись спинами на тахту. На пол постелили старый ковёр, который стоял за входной дверью в прихожей. Пили молча. Глоток водки, большой глоток пива. Молчали.

Сева вытащил плеер, вставил кассету, — Хочешь «Восресенье» послушать? Такие прям песни… и музон… за душу берут, — протянул поролоновые наушники Сергею.

 

Кто виноват, что ты устал,
Что не нашел, чего так ждал
Все потерял, что так искал,
Поднялся в небо и упал…

 

Музыка завораживала, а слегка надтреснутый голос произносил слова, которые Сергей словно ждал всю жизнь. Песня была классная. «Кто, действительно, виноват во всём этом… почему так вышло…» — он посмотрел на Севу, прикрывшего глаза. Видимо,  водка с пивом действовали усыпляюще.

— Сева, а на хрена ты вообще ствол брал? А, скажи мне, вот зачем это всё было?  Сергей налил себе в стакан ещё водки.

Сева внимательно посмотрел на него.

— Ты думаешь что, Сева совсем охренел, решил из-за нескольких тысяч человека грохнуть? Да не, всё не так… Проснулся рано утром и подумал… что можно ведь бабло взять, много взять и отвалить… Решил вот наганом пугнуть. А видишь, как вышло всё…

— Ты его где взял-то, пистолет?

— Волыну? Да… — Сева вяло махнул рукой, — купил у одного старпёра-алкаша из коммуналки на Обводном. Он вохровцем отбарабанил больше пятнадцати лет… видимо, оттуда и ствол. Патронов только три штуки было. Теперь вот один в расходе, два в барабане осталось. Бля, гильза там осталась, на полу… Мусора же могут по гильзе определить ствол, если, конечно, найдут этот ствол… Сука, не подумал об этом. Ладно, из города выберусь, сброшу его сразу в ближайшую канаву… или болото…

— Ты дёргать собрался? А я? Как же я? Нас же двоих ищут!

— Не егози, что ты… как маленький. На вот две пятьсот, возьми… остальные я в дорогу возьму, — Сева придвинул к Сергею стопку сотенных, — остальные мне. В путешествии в дикие края пригодятся.

— Ты куда собрался-то? И я… ты не сказал! Меня же могут прихватить! Куча народу знает, что мы с тобой партнёры, точнее, сейчас подельники!

Сева налил себе водки, потом плеснул из бутылки пива, — Это будет «ёрш», ленинградский коктейль! Ты не знаешь, кто я… — Сева хитро посмотрел на приятеля.

— Как кто? Сева, который сегодня стал убийцей… это вот так… так… так хреново всё. Ты не понимаешь?

— Знаешь, почему я на Дальний Восток еду? Почему все дела здесь решил закрыть? Я, Серж, из Узбекистана приехал, ты знаешь. Про папу ещё меня спрашивал… Так вот, папа у меня чеченец. Чечен, как говорят. Высланный в Узбекистан с родителями, вест тейп выслали. Половина померла в дороге, кстати… Про это в школе на истории не рассказывают. А папка мой выжил, вырос и попал в правильную компанию, скажем так… Короче, Серж,

мой отец чеченский авторитет… нохча…вор в законе, понял?

— То есть… им же это… нельзя иметь семью и детей… как же так?

— А вот так! Поэтому он и не жил с нами. А несколько лет назад нашёл меня, я уже в Ленинграде жил. В общем, срок он получил большой, двенадцать лет… на зоне еще накинули пять… по оговору…Прессовали его на «красных зонах», слышал про такие? Где ломают воров и всех, кто жить по правилам не хочет. Ничего, папка выжил. А сейчас он должен освободиться, откинуться с колонии под Благовещенском. Вот я и хочу дёрнуть к нему. Говорит, что тема есть на Колыме в золотодобывающих артелях. Ингуши там сидят на этом… на добыче золота. Но и ему найдется делянка… как говорят, корова, которую можно доить. Понял, кто я?

На улице громыхнуло. В комнате на стене в полумраке отразилась вспышка с неба. Молния. Через минуту, как понял Сергей, ударил мощный ливень. Капли дождя, отскакивая от дворового асфальта, били в грязные окна дворницкой.

«Вот оно как вышло всё. А я -то думал, чего лицо у Севки такое, не славянское…»- Сергей допивал пиво и смотрел на кусочек тёмно-серого неба за окном. Дождь не переставал.

— Поступим так, Серж… давай сейчас поспим, а рано утром съездим ко мне на Шкапина. Надо ехать так, чтобы люди на работу шли, до восьми утра. Есть у меня одна мысль… вполне возможно, меня пробили уже по всем базам, и мусора знают, где я живу. Риски есть. Но там,  дома, паспорт, вещи мои…короче, домой надо попасть утром, понял, да?

Сергей кивнул. Голова потяжелела и навалилась сонливость. Надо поспать, подумал он.

— Конечно, Сев, съездим. И потом разбежимся… я тоже уеду на дачу на недели три. Надо залечь на дно.

 

Проснулись рано. Ополоснули лица над ржавой мойкой. Сергей осторожно выглянул во двор. Никого. Моросил мелкий дождь, стены дома напротив были в мокрых подтёках под жестяными подоконниками. Пейзаж не вселял оптимизма. Надо было ехать.

Долго ловили машину на Некрасова, у рынка. Остановилось такси, «Волга» жёлтого цвета.

Сева назвал адрес – Балтийский вокзал. Сергей подумал, что так правильнее, надо местность осмотреть при подходе к Шкапина.

Вышли, пошли мимо бани. Серое, дождливое утро. Сева остановился, посмотрел по сторонам.

— Слушай, напарник… возьми наган себе… я пойду впереди тебя метров за сто. Ты не спеши, иди, смотри на меня. Если меня прихватят, спокойно уходи, не оборачивайся. Нельзя мне ствол при себе носить, понимаешь, да?

Сергей кивнул. Его опять стал бить мелкий озноб. Сева, напротив, был внешне спокоен.

— Не дрожи. Что будет – то будет. Значит, судьба такая… Я зайду в парадняк, поднимусь, соберу вещи и выйду. Давай так поступим… значит, я вошёл, всё спокойно на улице. Ты иди дальше. Через три дома увидишь забор из плит, проходи его. За ним будет пустырь, там навес есть металлический… постой там минут тридцать, походи, ну так, не привлекая внимания… если меня не будет, уходи. Ствол выброси там же, там есть канава , сейчас грязища в ней. Утонет ствол и всё, нормально. Ну, а сам домой езжай. Меня не ищи. Про то, как и где меня видел в последний раз, ну, это мы проговорили… в пирожковой на Литейном три дня назад. Всё, пошёл я… давай следом.

Наган Сергей сунул в карман куртки. Накинул капюшон, хотя он не особо спасал от капель дождя.

 

Народу было немного. Мужчины в серой одежде, с серыми лицами. Работяги, как понял Сергей, спешат или в метро или на предприятия на Обводном. Женщины с измученными лицами, идущие по серым мокрым улицам. Рабочее ленинградское утро.

Сева перешёл улицу и пошёл по противоположной стороне. Двигался уверенно, иногда, правда, посматривая по сторонам, ну так, украдкой, как заметил Сергей.

Подошёл к подъезду. Остановился, будто отряхивая какую-то грязь с рукава, оглянулся.  Открыл дверь и вошёл в тёмную парадную.

Вроде всё тихо. Внезапно, через мгновение после того, как Сева вошёл в дверь, вслед за ним быстро забежала фигура молодого мужика в сером пиджаке.

Сергей остановился, быстро оглянулся. Сейчас он почувствовал, что всё… начинается какая-то скорость…

К подъезду больше никто не подходил. «Чёрт! Надо же… кто этот хрен? Откуда…» — Сергей быстро перешёл улицу и вошёл в подъезд.

Сразу услышал, а потом и увидел возню на площадке второго этажа. Сева пыхтел и матерился, пытаясь освободиться от захвата мужика в сером пиджаке. На полу валялась смятая пачка «Беломорканала», часть папирос были раздавлены. «Выпали из кармана этого, в пиджаке», — машинально подумал Сергей. Мужик говорил быстро и сдавленно: Врёшь, не уйдёшь, козлина! Милиция! Я из милиции! А ну, давай… давай…

Сергей сунул руку в карман ветровки, достал наган. Перехватил за ствол и ударил рукояткой в стриженый затылок с двумя складками. Мужик как-то по детски вскрикнул, потом охнул, обмяк и повалился набок.

Сева вскочил, матерясь.

— Всё, меня выпасли мусора! Ты чё прибежал! Зачем… зачем… он же не один!

Точно. Не один. Хлопнула дверь. По лестнице бежал еще один, более молодой. Добежал до площадки, увидел парней.

— Стоять! Не двигаться! Милиция! Я из милиции!

Сергей вскинул руку, увидев, как второй потянул руку под мышку, за краем молнии голубой куртки увидел кобуру на ремне, под мышкой. Нажал на курок, скорее, машинально. «Как в кино», — подумал Сергей.

Отдача была небольшой. Выстрел немного оглушил Сергея. Он оторопело смотрел на свою руку с пистолетом.

Второй как-то засвистел носом, упал на колени. На груди расплывалось алое пятно. Глаза закатились. Сергей увидел большую родинку на щеке. «Бля… это же тот парень, который позавчера девушку ждал на «Маяке»… вот ведь… зачем ты здесь…» — его начало колотить, к горлу подкатила тошнота.

Сева растерянно смотрел на упавшего. Зашевелился первый. Сева ударил его кулаком в затылок, тот опять затих.

— Давай, давай! Валим! Вверх… вверх давай! Там, на шестом, люк открыт на чердак! – Сева побежал по лестнице наверх.

Сергей, перепрыгивая через ступеньки, бежал за ним. «Как глупо… как глупо… я убил его… или нет, нет! Он просто ранен! Просто ранен!» — мысли проносились хаотично и безжалостно, — убил! Убил!»

Люк действительно был открыт. Пробежали по пыльному чердаку. Из открытого люка доносились голоса, несколько человек быстро поднимались по лестнице.

— Короче, Серж! Я по чердаку в другой подъезд попробую уйти! Там… там вон люк есть! Надо разделиться! По одному проще оторваться! Кто-то обязательно уйдёт… давай, кореш, на крышу, беги направо, там спрыгнешь на вторую крышу, там не высоко, метра два… и уходи по лестнице пожарной… там… увидишь! Вечером встретимся на «точке»! Давай, жми!

Сева побежал, пригибаясь под стропилами крыши, в серый полумрак. Кто-то поднимался по лесенке в люк.

Сергей вдруг ощутил какое-то спокойствие. «Так, лезут, суки… что им надо… что им всем от меня надо… надо уходить. Крыша!»

Над люком показалась голова. Сергей, плохо прицелившись, выстрелил в сторону люка. Голова исчезла. Послышались ругательства. «Ага, не нравится… да… вот так… не нравится, бляди!»

Он швырнул наган в сторону люка и полез в слуховое окно.

Крыша блестела от прошедшего дождя. Облака начали расходиться, Сергей даже увидел голубой просвет. Там, вдали, над Канонерским.

Побежал налево от окна. Забыл совет Севы. Через минуту раздался грохот кровельного железа, несколько человек бежали за ним.

«Наверное, трое… чего-то они кричат мне… не стреляют. Может, нечем?» — Сергей перепрыгивал швы на железе, стараясь не зацепиться за швы. Подошвы тапочек немного проскальзывали на железе крыши, особенно на новых листах. На крашеных сцепление лучше, машинально отметил Сергей.

Добежал до края. Посмотрел вниз. Напротив была крыша какого-то производственного задания, на два этажа ниже дома, как примерно прикинул Сергей. Метра три между стенами. Внизу строительный мусор, катушка от кабеля, обломки бетонных плит.

Сунул руку в карман, достал половинку банкноты. «На удачу…Рая… Рая, ты думаешь сейчас обо мне, это я знаю… знаю точно…» — он оглянулся.

Три мужских фигуры быстро шли по крыше к нему.

— Парень, не дури! Милиция! Давай по-хорошему! Не уйдёшь ведь, давай, остановись!

Сергей отошёл несколько шагов обратно, присел, определил ногу для толчка. Побежал, оттолкнувшись толчковой на краю крыши. Подошва предательски скользнула по серому кровельному железу.

 

— Молодой дурак. Зачем, зачем прыгнул… Мозгов нет, считай, калека, —  капитан Орехов смотрел на Сергея, — мгновенно умер. Три арматурины насквозь. Не мучился пацан. Ты чего, Петренко? Плохо тебе?

Петренко, молодой опер, отошёл к стене дома. Его тошнило.

— Это твой первый труп, Петренко? А, ну да, ты у нас три месяца всего… Ничего, привыкнешь. Правда, привыкнуть трудно. Эти пацаны, похоже, валютчика на «Приморской» завалили позавчера… по ориентировкам они. Что там с Максимом? Убит?  Бля… кто-то из этих его… а ведь к свадьбе готовился, заявление подали на осень. Наташе его надо позвонить… Пусть полковник звонит… и маме в Лугу. Второго взяли. Расколется быстро. Конечно, на дружбана своего мёртвого всё переведёт. Надо выяснить, что за половинка банкноты двухдолларовой у него в руке была зажата… Надо его кореша прессануть… может, это бабки валютчика, которого они завалили…Ладно, давай, дождись  экспертов, а я в отдел. Вот и солнышко вышло, сегодня опять припекать будет.

 

Июльское солнце уверенно пробивало облака. День обещал быть хорошим. На Шкапина заскрежетал своим корпусом трамвай, заворачивая на Чернова.

Еще почитать:

Зеркало разума 1 — Глава 11

Не запоминай меня такой.

Неведанная грусть

Проба пера