Летняя ночь

Летняя ночь. Я сидел на кухне, разбирался с бумажками. Ужасно скучными бумажками, от которых меня, признаться, уже тошнило. Но вот то, что я не помню, с чем разбирался, весьма забавно, смешно и странно. Наверное, это было что-то якобы нужное, необходимое, раз я занимался каким-то бумажками до ночи, мысленно бросая проклятья на всё, о чём думал. Но зачем это было нужно мне? Я задал себе вопрос, сначала ответил быстро, не задумываясь, но потом окунулся в омут.

Тогда-то я остановился. Прекратил читать, писать, складывать, перечитывать, переписывать, перекладывать, шуршать, копошиться, рвать, начинать сначала, читать, писать, складывать, переписывать, перечитывать, перекладывать, браниться, жалеть себя, ругать соседей за грохот и шум, за шарканье ног, ругать ветер за то, что он воет так громко. Прекратил искать отговорки, идти на сделки с самим с собой и начал думать о мире, войне и чуме, о здравии, голоде, сытости, об обжорстве, гордыне и скромности, зависти и благодушии, блуде и верности, гневе и безмятежности, алчности и бескорыстии, унынии и радости, действии… Я думал о счастье, дружбе, предательстве, красоте, гармонии, безобразии, любви, ненависти, истине и лжи. О свободе.

О редком состоянии духа и ещё более редком состоянии тела. Идеальная и недостижимая, та, что якобы близко. Но где же она настоящая? Не мнимая, живая и нерушимая, постоянная.

Я встал из-за стола, закрывая крышку ноутбука, крутя в голове случайно найденную мысль, сравнимую с нитью, которая тянется с момента создания мира, уходящая далеко за горизонт. Я понимал, что никогда не пойму её полностью, её суть, но продолжал думать. Я как ребёнок хотел понять, жадно терзал свой разум, ища ответ, сутуля плечи и спину…

Не помню, как оказался на улице, но помню одно-тьма до сих пор стояла над спящим городом, только птицы, подхваченные ветром, прыгали с ветки на ветку, шурша крыльями и испуганно чирикая. Машины проезжали редко, быстро, а я не понимал зачем. Зачем люди куда-то спешат в такой час? Ради чего? Люди куда-то спешили, а я шёл в никуда.

Я шёл, опустив голову, ссутулив плечи и спрятав руки в карманы, пялясь в потрескавшийся серый асфальт. Так, думая о свободе, прибрел на Центральную площадь, вымощенную кирпичом, изуродованным продуктами людской бестолковости, гадства и легкомысленности. Мне было мерзко смотреть, но голова была настолько тяжёлая, словно свинцовая, она тянула мои плечи к земле, опуская лицо все ниже и ниже, пряча его за копной волос. Веки сами закрылись. Шум от рабочих, женщин, стариков, транжир, лжецов, страшил, романтиков, глупцов и городских сумасшедших сливался в одну большую кучу слов, слогов, несвязного потока бессмысленной ереси, брани, визгов, смеха, шуток с проблесками здравого смысла и гениального юмора. Слушая этот гомон в разных точках площади можно было попасть в разные реальности, услышать о судьбах и мельком прикоснуться к рою мыслей, неустанно жужжащих в чьей-то голове. Я постарался забыться, домой почему-то идти не хотелось. Звуки остро били в уши, заползая под черепную коробку, сразу глушась из-за яркости дьявольски быстрого танца клубка спутанной нити.

—Что ты здесь делаешь? —резкий голосок прямо под ухом, заставляющий вздрогнуть от неожиданности. Он наивный, звонкий, певучий и чистый. Ребёнок. Но что привело такого его на эту поганую, грязную площадь? В общество одиноких взрослых. Что ребёнок делает на площади, где одинокие души, спутанные самими собой, бродили, как призраки в дыму, смешанном с полуночным мраком? Существа крайне странные, сложные и элементарные одновременно.

—Я? Я си…—он перебил меня.

—Ты одинок? —Спросил у меня ребёнок, пинающий воздух ногами в сандалиях с двумя ремешками.

—Наверное, нет…—я отвечал честно, первое, что пришло в голову. Так мне хотелось говорить сейчас, возможно потому что рядом со мной сидел чистый ребёнок, не способный меня обмануть. А может, так действуют ночь и поганая площадь, выворачивающие из меня откровения.

—Почему сомневаешься? Ответь точно, не ври самому себе. Так да или нет? —кожаные крохотные сандалии остановились. Позади пронеслась машина, на секунду блеснув фарами и скрывшись за поворотом. Кстати, я, к сожалению, знал, что находится за этим поворотом и почему она или он едет туда в нынешнее время. Я внутренне пожалел его или её.

—Нет.

—Тогда почему ты сидишь здесь, а не с теми, то делает тебя не одиноким?

Мне показался это вопрос наивным и простым, поэтому я ответил так же просто, но не наивно:

—мне нужно подумать. Одному.

—Слепой, глухой эгоист. И балбес к тому же.

—что? —я опешил, чуть не взбесился.

—Ты все правильно услышал. Ты ведь думал, что такое свобода?

—Как догадался?

—Неважно, мы говорим не об этом.

Меня поразила его дерзость. Признаться, я давно не испытывал такого чувства собственной ничтожности, больно бьющего по самолюбию. Меня уделал ребёнок. Какой стыд. Повисла звенящая тишина, которая, как мне казалось, давила только на меня. Я вновь опустил голову, ссутулив плечи.

—Может, у тебя есть ответ?

—Увы, не, я только догадываюсь и думаю о ней с друзьями.

—Так почему же ты здесь, в обществе одиноких взрослых? Почему не пойдёшь к ним?

—мои друзья здесь, от ветра и неба до цветов и травы. Все люди и звери, на всех континентах, я верю всем искренним и во всех искренних. Я люблю всё и всех. В том числе и себя самого.

—А я разве нет?

—нет, ты загнал себя в душную квартиру, сидел, перебирал бумажки, одновременно бранясь на весь мир. Выбрался, и даже не оглянулся, ссутулил плечи, измученно поплелся сюда, не видя людей вокруг. Не видя ни удивительных редких лиц, ни дружбы, ни любви, ничего. Если бы ты любил всех и всё вокруг, не шёл бы таким убитым. Мимо тебя за все время прогулки прошла молодая влюбленная пара, в которой люди только что признались друг другу, прибывая сейчас в эйфории, старик сидел на лавке, читая газету, увлечённо перебирая страницы, прежде смочив пальцы слюной, а уличный музыкант играл на скрипке, прерываясь, чтобы погладить котёнка.

—Я спрашивал о свободе…

—и я отвечаю тебе он ней. Свобода в дружбе, а дружба в любви. Свобода в гармонии жизни, а гармония в красоте. Свобода в знании о мире, а знания в истине.

—Свобода, красота, истина и любовь—идеальны, а идеала не существует. Люди веками ищут ответы на вопросы о каждой из них, и все никак не находят. Великие мыслят, творят и ничего не находят.

—Пусть так, будь, по-твоему. Я верю тебе.

—И что же мне делать, если хочу быть свободным?

—Любить, творить красоту и познавать истину в данной тебе возможности. Любовь, красота, свобода и истина друг в друге. Найдёшь истинную красоту —Полюбишь её, а когда полюбишь сполна, тогда и станешь свободным.

—Бред какой-то. —я истерически усмехнулся. Мне показались простыми его слова, будто это было так очевидно, что я на самом деле не понимаю к чему он говорит об этом.

—Ты ведь искал истину, думая о себе, людях и мире, разве не почувствовал себя свободным?

Я впал в ступор, мечась взглядом по площади и слушая шум собственной крови в ушах.

—И Сейчас ты, что не свободен? В своих душе и разуме? –Я промолчал, не спеша ответить. —истинная свобода телесная вряд ли в современном мире возможна. То, что люди подразумевают под телесной, материальной свободой—это не свобода вовсе, а лишь иллюзия, пародия на неё.

— Почему же? —теперь перебил его я.

—Потому что в лучшем случае через лет шестьдесят ты окажешься в могиле. Через сорок будешь уже не молод, через двадцать будешь захвачен рутиной, через десять будешь жить в иллюзии. А старуха с косой будет ждать и в назначенный час постучится туда, где её не ждали, роняя обрывок фразы, звуки которой теряются в скрежете зубов: «Я устала ждать за дверью. Я хочу войти. Соберётесь по пути. Пора идти.» Вот и все. То, что люди называют свободой —ограничено, что уже вызывает противоречия. Оно умело замещает её в жизни. Однако, возможно быть свободным духом. Я верю в это, живу этим. Эта возможность достичь свободы духовной дарована всем, но не все способны ею воспользоваться, а потому кто-то бродит во тьме, кто-то из неё вышел, а кто-то не смог даже войти во мрак. В ушах зазвенело, сутулые плечи сводило от напряжения, до боли в лопатках. Ножки в сандалиях спустились на камень. Пошли куда-то, а я не смог выдавить из себя даже писка, чтобы ответить.

Я молчал, его присутствие покидало меня.

—Стой! Как тебя зовут хоть?

—Свобода.

Я проснулся. За окном было прохладное летнее утро, на улице хлопнула дверь подъезда, а я, с отпечатанной на лице клавиатуре, смотрел сквозь свои руки. Ноутбук был закрыт, позади меня на кухонном гарнитуре стояла тарелка печенья. Прошлым утром она была полная, я помню точно. В уши ударил звук будильника, а по правую руку красовалось пятно на столе. Кофе залило все бумажки, а я не бранился. Что это было-не знаю, где я действительно был той ночью, в собственном сознании ли или нет-не знаю, но после встречи с ребёнком по имени «Свобода «я больше никогда не тратил время впустую, жил с людьми, которые не делали меня одиноким, не появлялся на той площади ночью, больше никогда не сутулил плечи и смотрел не в омут, таившийся в трещинах асфальта, а в небо.