Прежде чем вы начнёте читать эти строки я хотел бы предупредить тех, кто уже знаком с тем, что я публиковал ранее. Здесь вы не найдёте для себя ничего нового. Это даже не черновик, а всего лишь набросок — моя попытка собрать все эпизоды из ‘’ Потерянной души’’ связанные с Легионом. В будущем я собираюсь переосмыслить все, что я писал про него и, убрав всякую философскую заумь написать просто легкий приключенческий рассказ.
“Вначале была Тьма, и Тьма была всюду, и всё было Тьмою. Всё началось через Тьму, и без Тьмы ничего не началось, то, что началось. И сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и Тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет Свет. И стал Свет. И увидел Бог Свет, что он хорош, и отделил Бог Свет от Тьмы”.
Пролог.
“Кара! Милая моя выдуманная девочка Кара! Я не знаю, почему наделил твои глаза таким необычным цветом. И цвет твоих волос не мой любимый цвет. Прости! Я вообще не знаю, почему вокруг меня столько красивых женщин, которые не совсем отвечают моим предпочтениям.… Ведь это же я вас всех выдумал. Да? …И …как мужчина я посчитал бы за счастье оказаться с любой из вас в постели. Любить вас, ласкать, искренне и страстно делиться своей нежностью и теплотой.… Но, сейчас, сегодня мне нужно вернуться ДОМОЙ, туда, откуда началась моя нереальная история. Я снова должен заглянуть в глубины своего персонального ада и оказаться один на один со своими кошмарами, болью и разочарованиями… И, я честно скажу что боюсь. Я не хочу вас всех потерять, не хочу, чтобы реальность вновь изменилась, выкинув меня в тот мир, из которого я бежал. Но, я должен это сделать, чтобы сохранить свой рассудок, чтобы вновь стать целостной личностью, чтобы вернуть память и сберечь все то, что мне дорого. Я должен это сделать, даже если мне суждено будет окончательно и безвозвратно потеряться. Мне нужно проснуться.… Или умереть!”.
************************************************************************************
Реальность с тихим гулом и мелодичным позвякиванием фурин затрещала и покрылась змейками временных расколов.
-Началось! — произнес я и, в последний раз оглядевшись по сторонам прошептал: — Дороги назад больше нет.
Мои слова раскалывают тишину звоном многочисленных осколков и тонут в нарастающем шуме реактора Девятой, в веселых ритмах трактирной музыки и оре подвыпившей солдатской толпы.
-Ты что сбрендил накануне вылета связываться с сестрами? – бросает в мою сторону Святогор и, рыгнув, с громким стуком опускает на стол только что залпом выпитую кружку темного таежного эля.
Я, опрокинув стакан кедровой водки, морщусь, и, зачерпнув рукой прямо из кадушки пригоршню квашеной капусты с побегами молодой черемши, с набитым ртом отвечаю ему:
-А что ты мне брат предлагаешь, бежать, поджав хвост, отдав им на растерзание нашего товарища? – не дожидаясь ответа, я делаю глоток холодного молодого кваса и, заслышав радостный визг танцующих близняшек, кричу ему: — У нас осталось всего пара дней на отдых. Иди, танцуй, веселись и радуйся, — и, плеснув себе щедро в стакан еще водки, хмуро бросаю взгляд на Волчицу, понуро сидящую в конце стола, а после низким голосом твердо добавляю: — Пока вы идете за мной, я иду за каждым из вас. Забыл брат нашу клятву?
Визг сестричек переходит в восторженный вой когда, скинув майки, они обнажают свои девичьи грудки и, запрыгнув на стол, трутся озорницы ими друг об друга, в такт синхронно отбивая ритм каблуками.
Кто-то из самых смелых и столь же пьяных тридцатого авиационного лезет к ним, что бы составить компанию, но не удерживается на ногах и сваливается под гогот своих товарищей, с грохотом опрокидывая лавки. Волчица оборачивается и, бросив взгляд на них, лишь грустно улыбается и качает головой, а потом смотрит на меня исподлобья с виноватым видом.
-Она из падших и ты это брат лучше всех знаешь, — вновь подает голос Святогор. Чокнувшись со мной, он опрокидывает содержимое своего стакана и, утёршись рукавом, снова наливает себе: — Они все равно за ней явятся, не в этот раз так в другой. И то, что ты сделал ее старшой первого взвода и своим заместителем не спасет ее от суда.
— Командире, не казали ти, че заповедите трябва да се изпълняват? – перебивая, встрял в разговор Василиск: — Трябваше да изпълни проклетата заповед, а не да те натопи. Нищо, не малка, можеше да направи гордостта си… (Ей нужно было выполнить этот гребанный приказ, а не подставлять тебя. Ничего, не маленькая, могла бы поступиться своей гордостью).
-И честью? – перебил я его, чувствуя, что меня охватывает гнев: — С каких пор она стала катом и начала выполнять его работу? Я ей такие полномочия не давал и без моего дозволения никто не имеет право принуждать ее делать то, что не входит в ее обязанности. Для этих целей в нашем легионе есть Байкал. …Но даже он никогда не взялся бы палить живьем детей, будь то проверенные или нет. Он взял грех за всех нас на себя, и никто иной — ему же крест сей нести. А выполнив такой приказ после вызвать на поединок чести она лишена права. Увы. Статус ‘’ падших” не позволяет ей защищать свою честь подобным способом. Хм. А это единственное, что у нее осталось и, что все еще признается с первых “институций совести” и всеми нами. Разве это не так, братья мои?
— Още ли мислиш, че е натопена? – спросил Василиск, откусывая кусок от сочного оленьего окорока. (Так ты все еще считаешь, что ее подставили?)
Я с минуту помолчал, разглядывая как сидящая рядом Касуми высунув язычок, увлеченно вырезает серебряным ножичком из спелых персиков фигурки животных и, залпом осушив свой стакан произнес:
-Если в том и была какая-то подстава, то не думаю, что совершенна она была по злому умыслу. У наших боевых сестер из ордена хоть и нет сердца, но душа чиста и все что они делают, происходит от искреннего желания служить делу Его и безудержной жажды справедливости. Они, что дьяволицы жаждущие крови и новых эмоциональных наслаждений испытывают неутолимую потребность в исполнении своего долга — и это достойное всех похвал рвение нередко лишает их разума, терпения и выдержки. Они слишком горделивы, прямолинейны и честны – чем я и хочу воспользоваться в своих целях.
Все за столом разом замерли и подняли свои головы, в тревожном предчувствии глядя на меня.
Я с шумом встав из-за стола, налил полный стакан бодрящей “кедровки”, осушил его, не закусывая и, громко объявил своим товарищам что, выступая заступником Сиены, намерен вызвать сестру Велину на поединок чести. Шум в таверне тут же стих, и все присутствующие молча уставились на меня.
-Сквозь тьму… — прорычал я, оскалив клыки и обведя всех присутствующих в зале пылающим взором Зверя.
-Сквозь огонь, — раздались робкие нестройные голоса со всех сторон.
-Все вместе, — решительнее прозвучало в зале многоголосие.
-До смерти! До победы! – c непоколебимой уверенностью одобрительно проорали все дружным хором.
-Ты не можешь на это пойти, — с отчаянием кричит мне вскочившая с места Сиена. Но ее голос уже заглушает шум возбужденных алкоголем голосов и тонет в ритмах задорной музыки скоморохов.
“ Могу. Я уже принял решение и оно окончательное ”, — бросаю я спокойный твердый взгляд командира в большие прекрасные глаза Волчицы и, как ни в чем не бывало присоединяюсь к застолью.
Реальность взрывается осколками зеркал и, вновь собрав стеклянное полотно, преображается, изменив окружающий мир и текущее время.
Поверхность брони БШМ начинает течь и деформироваться, по всему телу машины начинают проступать барельефы, с изображением замысловатых узоров и животных, а на металле проявилась причудливая вязь слов, схожая с арабской. В застывшей тишине над ней с легким хлопком разворачивается стяг с изображением черного мифического зверя на золотом фоне и начинает трепыхаться под резкими порывами ледяного ветра. Очарованный этим величественным видом я замер как замерло и все вокруг меня. И в следующий миг последовала короткая яркая вспышка перед глазами, и мир ожил, наполнился движением людей и машин, натужным гулом двигателей и ревом стремительно пролетающих штурмовиков.
-Что брат застыл, любуешься? Думаешь, победа сама к нам придет при одном только виде твоего ‘’ Ветра’’? – раздается добродушный хриплый голос, хлопнувшего меня по плечу Святогора.
Улыбаясь, я лишь отмахиваюсь от него рукой и киваю головой в ответ на одобрительный кивок проходящей мимо Волчицы. Она гордо вздергивает головой, взметнув густой гривой своих серебристо-пепельных волос и, на ее губах появляется сдержанная улыбка, когда мимо со смехом, дурачась, пробегают сестры — близняшки. Я провожаю их взглядом и уже не слышу как они о чем то весело перекрикиваются с такими же молодыми, как они ребятами из сто первого танкового батальона сверхтяжелый штурмовых машин – мое внимание обращено на Касуми, идущую с кошачьей грацией в мою сторону.
-Ты готова? – спрашиваю я ее, когда она подходит и, обняв за талию, крепко прижимаю к себе.
Бросив восхищенный взгляд на стяг, она с нежностью смотрит на меня и трогательным озорством отвечает:
-За тобой?! Сквозь Тьму, на смерть, Митя-сама!- и одаривает горячим страстным поцелуем.
-И меня, поцелуй меня Касуми-сан, — выкрикивает на ходу Байкал, спускаясь по лестнице из своей машины. Спрыгну на землю, он незамедлительно под общий хохот и одобрительные выкрики товарищей получает то, что просит и тут же вскрикивает от боли, когда Касуми кусает его за губу.
-Ах ты, лиса девятихвостая! — выкрикивает он, пытаясь хлопнуть ее по попке, но она ловко уворачивается от него и, смеясь, прячется за широкую спину Волкодава.
— Брат ти получи това, чого просил! – ухмыляясь в бороду, дружелюбно кричит ему Василиск и, вмиг став серьезным бросает суровый взгляд на небо.
-Вернись малявка…
Время на шалости уже не осталось. И, последние слава Байкала глохнут в реве проносящихся над нашими головами звеньев штурмовиков и тяжело бронированных фронтовых бомбардировщиков, теряются в рокочущем гуле заведенных и набирающих обороты многочисленных танковых двигателей, тают в наэлектризованном ожиданием воздухе под шипящие сполохи сигнальных ракет.
“ Все, началось!” – оглядываюсь я по сторонам и кивком головы провожаю разбегающихся по своим машинам сестер и братьев.
-Береги себя, милая! – говорю я с нежностью Касуми, которая вновь подойдя ко мне и обняв смотрит своими большими черными глазами с такой любовью и грустью что у меня отчего-то начинает щемит сердце.
-Я люблю тебя, — шепчут ее губы. И после того как я целую их почти беззвучно добавляет на прощание: — Дэва о-карада-о таисэцу-ни, Митя! ( Береги себя.)
Я провожаю ее взглядом, прислушиваюсь к отдаленной канонаде взрывов и, бросив взгляд на хмурое арктическое небо с которого белыми хлопьями медленно опускаются снежинки, решительно иду к механикам, ожидающим меня у “Яростного ветра”.
-Ильич, все готово? – пытаясь перекричать шум пробуждающей военной мощи, обращаюсь я к старшему мастеру.
-Как всегда, Митяй Михайлович, все в порядке. Нет тебе повода для беспокойства, — раздается в ответ сквозь все стремительно нарастающий бой боевых барабанов, сквозь зов Войны.
-Я никогда в вас не сомневался, друзья мои! – хвалю я свою команду техников и отдаю свое последнее распоряжение: — Лука Ильич, слушай меня очень внимательно и запоминай. Этот бой будет не легким. И что бы ни случилось сегодня со мной, ты должен сохранить всю документацию на машину, архив Легиона, всё до последнего листа. Ты понял меня?
Тот молча кивает головой, хмуро глядя на меня.
Мы крепко пожали друг другу руки и обнялись: — До скорой встречи, друг! Мы тебя будем ждать.
-Прощайте добрые люди! – выкрикиваю я остальным и, вскарабкавшись в машину, бросаю взгляд вперед, на виднеющуюся на горизонте Цитадель. И щёлкнув тумблером радиосвязи, выхожу на общий канал подразделения:
-Легион, братья мои и сестры, переговоры закончились ничем, время слов истекло. И если враг отвергает наше милосердие, то пусть же он сполна познает наш гнев! Пришла пора заканчивать эту войну! Вперед!
-Вперед, сквозь тьму, сквозь огонь, все вместе, до смерти!- раздался дружный хор голосов.
Исполины вздрогнули и, издав многоголосый боевой рев, подняли свое оружие и дружно ринулись в бой — все быстрее и быстрее ускоряя свой шаг. А потом побежали, вызывая ужас и вселяя отчаяния в сердца тех, кто посмел встать на их пути. И ничто не способно было их остановить,…до смерти! До их победы!”
*************************************************************************************
“ Заснеженные, промерзлые на пять метров вглубь земли арктической зоны некогда прекрасные своей безлюдной пустотой и бескрайними ледяными просторами обезобразились многочисленными воронками от снарядов, остовами сожженной техники и руин бетонных защитных сооружений растянувшихся на сотни километров. Пушистые хлопья снега, непрерывно падающие с неба, не успевают укрыть все это уродство своим белым саваном от обилия сажи и пепла, поднятых в воздух, и тают на металле раскаленных орудийных стволов, злобно шипя и стекая черными струйками на землю, на лица убитых. И от того казалось, что даже мертвые заплакали от горечи одних и отчаяния других. Атакующие солдаты упорно продолжали наступать, теряя товарищей одного за другим, обороняющие продолжали умирать, разрываемые реактивными снарядами скорострельных авто пушек и объятые пламенем напалма. И ни у кого уже не осталось сил даже на то что бы закрыть глаза и упасть. Все вымотались и смертельно устали от затянувшегося штурма последнего оплота Федерации – огромной цитадели построенной сотню лет назад, для надёжной охраны этих Северных земель и торговых морских путей. Ее высокие башни ПВО уже давно умолкли, бесчисленные доты и артиллерийские позиции на подступах к ней превратились в горы вздыбленного бетона и скрюченной арматуры, но она все еще упорно огрызается огнем. Доблесть ее защитников, как и должно в таких случаях, ещё вызывает уважение, но милосердия к ним уже никакого не будет. Перемирия никакого не будет и ничего иного от них не требуется, кроме безоговорочной капитуляции и поднятия белого флага .Так решено свыше, такова их Судьба. И они об этом уже догадываются и продолжают из последних сил цепляться за жизнь. Тем самым все более вызывая гнев и ярость противника, что с нечеловеческим упорством и высочайшим профессионализмом взламывает одну неприступную линию обороны за другой. Люди устали, а их оружие нет. Но оно и не требует кровавых жертв и не жаждет славы, оно хочет лишь одного: что бы наступила тишина. Победная тишина. Могильная тишина. И в какой-то момент эта минута наступила. В миг все замерло, смолкли выстрелы, стихли взрывы, а радиоэфир наполнился молчанием — будто кто-то вырубил рубильник движения времени. И тысячи глаз и сенсоров с обеих сторон линии фронта устремили с тревогой своей взор к небесам. А там вспыхивали и тут же гасли бесчисленные звезды — превращаясь в черные, сверкающие и стремительно летящие вниз капли смертоносного дождя. Взвыли сигналы предупреждения бортовых систем и взревели сирены противоракетных установок, но остановить надвигающуюся неизбежную катастрофу уже ни у кого не было ни сил, ни средств….
Бум-бум-бум,… бум-бум. Словно кто — то бьет по огромным пустым металлическим бочкам. Удары сливаются в ритм, создавая воинственную и мрачную музыку. Ритм войны синхронизируется с ритмом сердцебиения. Посреди заснеженных суровых полей, среди остовов сожженных бронемашин и порушенных бастионов неподвижно замерли силуэты разбросанных на равном удалении исполинов. Они терпеливо ждут, как ждут и защитники цитадели. Ждут обреченно глядя в небеса. Они знают, что многочисленные всполохи среди высоких редких облаков породят дождь. Смертельный дождь из металла и огня, от которого никому и нигде не укрыться. Под истошный вой сирен и тревожный сигнал зуммеров исполины зашевелились, присели, встали на колени. Но не в мольбе о пощаде, а лишь в тщетном стремлении пережить этот “дождь” и последующий за ним огненный шторм. Все умрут, превратятся в прах, а они надеются пережить, должны пережить. Для этого они и рождены. Что бы, во что бы то ни стало выжить и рассказать потомкам об их последнем и славном бое, — в котором, сотни тысяч мужчин и женщин мужественно, с доблестью и героизмом, с нечеловеческой яростью бились друг с другом, навсегда изменив ход истории этого мира.
Вспышки на небе, летящие вниз боеголовки и следующие за этим взрывы, свет и огонь. Это был “ ангельский удар” – удар баллистических ракет древней системы ‘’ Мёртвая рука” РВСН московских князей технократов .
Земля вздрогнула и загудела. Невыносимо яркие вспышки света пробились сквозь защитные фильтры, ослепив, ураганные ветра с силой ударили по исполинам, обездвижив, огонь обжигал и плавил их тела и промерзлую землю под ними, погружая все глубже в кипящую грязевую жижу и пепел……..
«Больно, больно… БООЛЬНО!»
Когда спустя какое-то время огненный шторм утих, оплавив сталь и превратив плоть в угли, а поднятый им в воздух пепел и горячий пар от растопленного снега и льда смешались в темных облаках то, начав остывать, излились черным радиоактивным дождем — приведя в сознание искалеченного исполина. Тот поднял голову и, с трудом приоткрыв один, залитый кровью глаз, взглянул на свои руки – кожа на них висела струпьями, обгорев полностью до самых плеч, а мышцы обуглились и покрылись сырой от сукровицы пленкой, оголив кости на первых фалангах пальцев. Шатаясь от боли и ударной дозы обезболивающих и стимулирующих препаратов, исполин встал на ноги и обвел взглядом превращенную в болото тундру.
-Отзовитесь кто-нибудь,.. прием, — прошептал он почерневшими от сажи опухшими губами и ощутил вкус крови сочившейся сквозь глубокие трещины на них. Застонав от боли, он сфокусировал зрение, что бы разглядеть своих товарищей, братьев и сестер,… или хотя бы их тела. И снова повторил:
— Это говорит…., — он закашлялся и пошатнулся, но устоял на ногах — оперевшись стволом оружия на корпус перевернутого на бок тяжелого танка. На губах выступила темная кровавая пена, ещё сильнее затрудняя дыхание и сделав его голос ещё тише. Он, преодолевая боль, с трудом попал костяшкой пальца по оплавленной кнопке системы командного управления и, посмотрел на треснутый информационный экран, на котором отражались показания датчиков систем жизнеобеспечения других членов его подразделения.
Сильный и добродушный “ Василиск”, лежащий на спине в сто пятьдесят метрах на северо-востоке в глубокой заполненной жидкой грязью воронке был первым: “Потерян”. Оружейник и специалист по тяжелому “за земельному” оружию. Он любил детей из эвакуационных лагерей и, мог найти общий язык с любым из них – успокоить, развеселить, приносил им сладости и чинил сломанные игрушки, а они платили ему своим безграничным доверием…
За ним на расстоянии в трёхстах метрах неподвижно лежала лицом вниз по-ангельски прекрасная и вечно серьезная воительница ‘’ Белая волчица” и по ее телу все еще периодически пробегали змейками электрические разряды. “Жива?!”…Глядя на нее ему показалось, что он услышал ее голос… “Не думайте, что я пришла принести мир на землю; не мир пришла я принести, но меч, ибо я пришла разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и судить вас с гневом его”, — любила сурово приговаривать она, когда шла в бой, одновременно метко ведя огонь из двух своих роторных автопушек, что держала в обеих руках. Лучше ее никто не умел так стрелять. Никто. … Он еще раз сверился с показаниями датчиков: “Нет, по нулям”.
Следующим был толстяк весельчак ‘’ Байкал”. Двадцать метров …останки все еще чадят густым смолянистым дымом, руки оторваны вместе с ракетными установками: ” Потерян”. …Палач и философ, кашевар и вдовий любимец, смелый надежный товарищ. Несочетаемое в одном кувшине подогретого айнского шушу и чаши передержанной вагаси. … “ Лети брат на крыльях журавля в земли вечной жизни!”
Никогда неунывающие “ отчаянные сорвиголовы’ сестры близнецы “ Дива” и “ Альва” из штурмового крыла. “Потеряны.” Одна прикрыла другую своими щитами…. Так их тела и сплавились вместе в неразлучном объятии. “И смерти вперекор никто не разлучит нас”. …Он вспомнил, как они вместе весело отплясывали на столе перед самым отлетом сюда. Но.. несмотря на все попытки уже не мог вспомнить, сколько дней тому назад это было. И, попытался улыбнуться, но лишь вскрикнул от неожиданной и резкой боли, когда обожжённая кожа на лице лопнула как переспелый плод и система жизнеобеспечения вспрыснула очередную дозу лекарств.
“ Сдохну не от ран, а от передозировки”, — невесело подумал он и снова закашлялся. Сплюнув кровь и, осторожно сделав несколько глубоких вздохов, он поднял оружие и, пошатываясь медленно побрел, утопая в жидкой грязи и осматривая тела и груды искорёженной техники — оценивая масштабы поражения от бомбардировки. Считывая данные с экрана, он визуально отыскивал местоположение тел своих товарищей, по привычке профессиональным взором отмечал видимые повреждения их брони и оружия и скорбно повторял: — Потерян. Покойся с миром, брат. Потеряна. Упокойся на перине из лебяжьева пуха, сестра. Потерян. Потерян. Потерян. …Прими души детей твоих Всевышний, они были славными войнами твоими!
Ему оставалось преодолеть еще каких- то пятьсот метров и проверить еще троих, когда экран монитора погас, не выдержав тряски и вибрации и, по его поверхности расползлись черные пятна.
“01000100 01101111 00100000 01101110 01101111 01110100 00100000 01100010 …..Ошибка. Обход. Фатальная ошибка”, — пискнул зуммер СКП.
-Есть кто на связи? Прием, — на минуту остановившись и прислушиваясь, прошептал он, борясь с приступами кашля, разрывавшего его обожжённые легкие на куски, болью во всём теле, представляющем из себя одну сплошную рану и непрерывно нарастающей слабостью. Сквозь вой ветра несущего обжигающий холод, фантомное эхо предсмертных криков и рев труб, сквозь отзвуки барабанного боя и отдаленные глухие взрывы боеприпасов в разрушенных арсеналах горящей цитадели он услышал еле различимый призыв:
-Помогите,….итай…кто ни будь….пожалуйста….тасукэтэ сэмпай.
Он узнал этот голос и, собрав остатки воли в кулак, решительно двинулся вперед:
-Я иду!…. Слышишь? Прошу… Нет, приказываю,… пожалуйста, держись.…Не уходи.
Слезы застилали его глаза, стекали по его опаленным щекам “щелочными ” ручейками и, разъедая кожу, смешивались с кровью, прибавляя новые мучения вконец одурманенному лекарствами организму. Но он не обращал уже на боль внимание и, сжав зубы, упорно шел — шаг за шагом преодолевая последние метры. Между грозным и бездыханным ‘’ Святогором’’ и изорванным совсем еще зеленым юнцом ‘’ Шайтаном” он приметил тело маленькой ‘’Касумито”, милой чернявой разведчицы их подразделения, лежащей на холме и все еще удерживающей в одной руке снайперский деструктор, а пальцами второй она медленно вгрызалась в уже начавшую подмерзать землю. Ноги ее были вывернуты и поломаны, а броневые пластины на груди разорваны и оплавлены. Но система жизнеобеспечения все еще функционировала и была надежда, — которая умерла сразу же, как только он, припав на одно колено, склонился над ней. Нежный и ласковый котенок Касуми, милая и родная самурская айночка, она узнала его, несмотря на то, что в ее широко открытых глазах от нечеловеческой боли и переизбытка анальгетиков уже читалось безумие.
-Пожалуйста,…помоги,…убей меня, — почти беззвучно, одними губами прошептала она.
Ее тело содрогалось от боли и холода, а глаза были наполнены слезами — и это ранило его сильнее чем все то, что случилось с ним до этого момента. Он был слишком опытным воином, что бы сразу же понять, что с такими повреждениями как у нее ее уже не спасти. И, под воздействием препаратов она будет еще долго мучиться, пока совсем не сойдет с ума. Если раньше, до ее тела не доберется арктический холод…. Он посмотрел на небо, все еще затянутое черными облаками. Но теперь вместо дождя начал падать снег, а грязевые озерца из растопленной вечной мерзлоты вновь начали затягиваться льдом. Пройдет совсем немного времени и от ядерного урагана не останется и следа, а серый пепельный снег укроет своим саваном все то, что не превратилось в прах и не погрузилось под толстый слой раскисшей земли и воды. Тела его боевых товарищей, сражавшихся не ради славы и медалей, а лишь за тем, что бы остановить войну и спасти от полного вымирания этот мир.
Он снова посмотрел на Касуми, поднял свое оружие и просунул ствол между грудными пластинами, а она не отвела взгляда и продолжала смотреть на него. И он увидел, как уголки ее губ вздрогнули, а в ее больших черных глазах блеснула искра благодарности: “домо аригато …сама!” Сухой щелчок соленоида поврежденного сервопривода, с хрустом переводящего оружие в режим “одиночными”, чавкающий выстрел патрона, выбрасывающий тяжелую 30мм реактивную пулю сквозь тело девушки и броневую защиту её спины, и глухой взрыв глубоко в земле. Он не стал проверять результат, он не хотел видеть ее в таком виде. Он желал, чтобы в памяти остались лишь ее озорной и чистый как перелив горного ручейка смех, томный голос и согревающее тепло ее стройного гибкого тела, сладкий как лесные ягоды вкус губ, кружащий голову луговой аромат ее прямых и длинных как конская грива волос. Его руки помнили нежный бархат ее упругой кожи, каждую будоражащую фантазию ложбинку и бугорок … Она мечтала стать его младшей женой и не успела. Хотела до конца своих дней прожить вблизи его и делить радость с ним, но… Он застонал и до хруста крепче сжал зубы, когда слезы с новой силой заструились по его щекам, обжигая и смывая сажу и кровь. Сотни раз она рисковала, жертвовала собой, спасая его и их товарищей от беды, а себя уберечь не смогла, не успела. И никто не успел. “ Умереть от руки любимого…псиный гэар, собственными руками оборвать жизнь любимой женщины.… Да, вы, там, на небесах, совсем свихнулись, окончательно перестали отличать добро от зла?…. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее. …О, нет, Всевышний, не говори, что она пожертвовала собой ради меня, не говори, что она просила тебя спасти меня… Касуми зачем? …Зачем мне нужна такая душа, такая жизнь, в которых так много стало пустоты? “ — он понял все и почувствовав нарастающую боль в груди развернулся в сторону того что осталось от вражеской цитадели и набрав полные легкие обжигающего морозного воздуха неистово закричал. Его крик, наполненный болью и гневом разнося по полю боя, словно рев сотен органных труб, заставив архангелов в испуге хлопая бордово-серыми от крови и пепла крыльями спешно отпрянуть прочь и, пробуждая не упокоенные тени и зловещие образы преисподней.
А когда его крик смолк — он почувствовал лишь бездонную пустоту и услышал призрачный шёпот тысячи людей, которые когда-либо погибли от его руки. Расплата — наказание одиночеством и очередное испытание. Он с грустью усмехнулся, смиренно принимая сею кару и, поднявшись на руины оборонительного сооружения, посмотрел на догорающую цитадель. Бомбы не пощадили и ее защитников, разрушив её толстые стены и могучие бастионы. То, что не сумели сделать они, доделывали взрывающиеся подожжённые склады и арсеналы, а тех, кто выжил, уже приступили добивать радиация и мороз.
Подлые московские князья технократы вопреки договоренностям с наблюдателями от Высшего Совета Миров всё же применили свое термоядерное оружие, тем самым обрекая своих же солдат на лютую мучительную смерть и то божественное возмездие, что теперь неминуемо настигнет их самих. Безграничная глупость и неуёмная алчность, трусость и природная жестокость вождей порой не знают границ.
Он настроился на открытую частоту радиостанций защитников цитадели, с которыми ему уже доводилось ранее вести переговоры:
-Полковник, прием. …Полковник Краснова, прием. …Это говорю …я…, — он вновь поморщился, силясь что-то вспомнить и подобрать нужные слова. Но с удивлением обнаружил лишь пустоту и абсолютное отсутствие желания продолжать напрягать свою память — даже для того что бы вспомнить номер своего подразделения, свое собственное имя или ….Он кисло улыбнулся осознав что он сомневается в том что помнит имя той которую только что пристрелил. И любая попытка вспомнить ее имя лишь пробуждала в его груди неприятную ноющую боль, за которой следовала утечка воли и силы. Он с легкостью волевым решением запретил себе это делать. Все его жизненные функции перешли в автоматический энергосберегающий режим для выживания, — в котором не было места эмоциям и сентиментальным переживаниям. Остался только холодный логарифмический расчет электроники, прагматичность человека с огромным боевым опытом и эффективная функциональность стали. Всё остальное он посчитал никчемным исходя из своей бесполезности и даже в чём-то забавным, осознав, насколько беспомощным он сейчас выглядит.
-Полковник Дарья Краснова…, — снова произнес он и закашлялся. Дождавшись, когда инъекторы жизнеобеспечения вновь впрыснут в его израненное тело очередную дозу и, отдышавшись, он с трудом продолжил: — Полковник, …мы предлагали вам сдаться …без кровопролития и возможность …сохранить жизни — вы неразумно отказались. Теперь же …я ухожу, как победитель, …а вы остаетесь умирать …как проигравшие …и, преданные …теми, ради которых вы пожертвовали своими жизнями. Наши задачи выполнены – война закончилась! …И большего мне от вас ничего не нужно… Прощайте, Даша, …ваши люди дрались достойно,…дай вам Бог разума …больше …не гневить его!
Он постоял еще несколько долгих минут — всматриваясь во всполохи на руинах цитадели, и без надежды вслушиваясь в треск эфира. Но ответа не последовало. Зато послышалось мерзкое шипение воздушных клапанов СРХЗ поднимающих давление и писк зуммера, сигнализирующий о том, что герметичность восстановлена, и радиация больше не представляет смертельную угрозу. Щелкнув ставший невероятно тугим тумблер медицинского дозатора, он лишь крепче сжал зубы, когда начался болезненный процесс вывода радионуклидов из его, еле теплившегося организма. И, развернувшись, побрел прочь, без четкого понимания конечной цели своего маршрута. Никакого тыла больше не было, как не было и никакого полевого штаба, а мачты пространственных порталов видневшихся на горизонте были скручены и повалены. Он вновь зло усмехнулся, осознав, что из многотысячного экспедиционного корпуса, возможно, он теперь остался один и, что выхода из этого ада больше нет, а преодолеть тысячи километров до ближайшего гарнизона КНС он даже при всем желании и везении физически не сможет. Будь он в лучшей форме, то обязательно постарался бы выжить при любом раскладе — однако теперь от его былого осталось только выжженная тень, неупокоенный дух.
…Но, нет, он никогда не сдавался и сегодня он тоже не собирался этого делать: “ Нее, не сейчас. Ради моих боевых братьев и сестер, …ради Касуми. Я обещал вернуться к тем, кто меня ждет…и, я вернусь…живым или мертвым, но вернусь”.
С трудом перебираясь через нагромождения из обломков бетона и стали и проваливаясь в затянутые тонким льдом глубокие воронки, он с осторожностью обходил поврежденные корпуса штурмовых тяжелых танков, осадных самоходных артсистем и в клочья разорванные остовы, легкой броне-авиа техники — опасаясь подорваться на неразорвавшихся снарядах и минах. В былые времена ему не было особой нужды этого избегать, но сейчас его ноги были искалечены, а щиты убраны многочисленными критическими сбоями в электронных системах. Застрять из-за своей невнимательности и неосторожности было бы сверх глупости, которую он не мог себе позволить, но это стоило ему большого напряжения и отнимало много сил. Поэтому и приходилось идти медленно и часто останавливаться, не допуская, что бы система жизнеобеспечения считала, что необходима дополнительная стимуляция его организму. Жизнь итак медленно и неуклонно покидала его тело, но глупая автоматика не могла прекратить этот процесс и продолжала вгонять все новые и новые дозы в попытке стабилизировать состояние искалеченного израненного организма. По-доброму он мог бы ее отключить, если бы смог дотянуться до её разъемов и переключателей, но панель управления ею была повреждена огнем, и ему приходилось хитрить и мобилизовать свои внутренние силы — тем самым лишь ещё сильнее ухудшая свое состояние. Впрочем, вскоре он забыл о ней когда, проходя мимо массивного тела “ Святогора” сработала система обнаружения и опознавания, и раздался тихий писк зуммера датчиков движения.
“Что это, ошибка?” – насторожился он, бросив хмурый взгляд на поврежденный монитор спектрального радара и, увеличив громкость эхолокатора, стал сканировать окружающее пространство на разных частотах.
Первое время он не слышал ничего кроме привычного завывания ветра, а потом к нему добавились уже знакомые звуковые маркеры – продолжающего сковываться сильным морозом тихое потрескивания льда, скрежет оторванных листов металла, хлопанье обрывков ткани, отдаленный шум моря, редкие хлопки внутри тех машин, что всё ещё продолжали догорать и еще с десяток узнаваемых звуков. В них не было ничего необычного, и он уже счел, что в системе произошел сбой, когда до его слуха донеслись очень тихие новые, настораживающие звуки. Такие которые здесь просто ниоткуда не могли взяться, им просто не было тут места:
— Итадакимасу,… Ам, ам…ам,…ам. Гомэн насай, ня!
Он, осторожно ступая, обошел массивный крупнокалиберный гатлинг ‘’Святогора” и снова замер. Звуки на короткое время пропали, а потом вновь появились и на этот раз более громко и отчетливо. И это не была слуховая галлюцинация, в чем он стал более уверенным, когда заметил ели заметное движение в тени развороченных броне пластин тела “Касумито”. Он вскинул стволы обоих оружий вверх, щелкнул тумблером перевода пушку в автоматический режим с захватом и отслеживанием цели и, запалив фитиль тяжелого импульсного огнемета, сделал пару шагов к ее телу.
“ Чем бы ты ни было, но тебе от меня не уйти”, — делая над собой неимоверное усилие, подумал он, высматривая цель.
Секундная задержка в схватке с противником была непростительным промахом – цена, которой многих привела к гибели. А он, несмотря на свой обманчивый вид, был не из тех, кто проигрывает — даже в учебном бою с более молодыми и ловкими. Но эту схватку он «проиграл», так и не начав её.… И отчасти даже был рад тому, что не успел сделать ни одного выстрела, когда увидел своего » противника».
— Итай! Мосивакэ аримасэн? Ня! (Ой! Мне нет прощения?)
— Урусай! ( Заткнись!)
— Сумимасэн… Хидой! ( Прошу прощения…Злюка!)
— Со ка? …Это я то злой? Другой бы тебя тут же пристрелил. …Ладно.…Наелась? Икудзо! (Пошли!)
— Ханасэ!… Тасукэтэ! ( Отпусти!…На помощь!)
-Не дури.…Тут кроме нас никого больше нет…Никто не придет нам на помощь! Понимаешь? …Ну, так что, наелась?
— Саа…Готисосама дэсита! Ня. (Ну…Спасибо, было очень вкусно!)
-Агась. …На здоровье! …А теперь залезай ко мне наверх поживей, и пойдем отсюда…
Ожесточение в его сердце чуть утихло, когда он с сдержанным любопытством взглянул на нее вблизи. А ощущения утраты и одиночества стали не так остры при виде её трогательной улыбки: «столь поразительно схожей с улыбкой…». Он помотал головой отгоняя видения и спросил:
-Как тебя зовут?
-…ась?!
-Тогда,… я так и буду звать тебя — Муля!
-….Ммм. Ня!
****************************************************************************
Монотонный шум кипящей плазмы в реакторе, размеренные щелчки реле вычислителей успокаивают мои нервы, и я с удовольствием сливаюсь сознанием с машиной, ощущая спокойствие и безмятежность: “ Словно теплые мамины руки, словно нежная женская грудь, словно сладкие губы любимой, словно объятия верной и преданной Девятой.…Словно ласковые слова Клары, доносящиеся сквозь время и пространство. Мама, мамочка, мне сейчас так хорошо и спокойно. …Только почему у меня руки в крови, почему здесь так много пепла, почему мне так больно и одиноко…?”
Я отчаянно хочу проснуться и обессиленный смыкаю веки, ставшие тяжелыми, словно свинец.
-Конбанва, до дэс-ка? ( Добрый вечер. Как дела?)
Я кощу взгляд на нее, вижу ее большие черные глаза и ощущаю, как ее пальчики остро впиваются в мою правую руку.
-Еще дышу, как видишь. …Выспалась?
Она еще острее впивается в мою руку и, мило улыбаясь, оскалив свои острые зубки, хитро щурит глазки:
-Таихэн аригато годзаимас! Ня. …Мо сукоси юккури иттэ кудасаи. ( Большое спасибо. Говори, пожалуйста, помедленнее.)
-Доитасимастэ, — кисло улыбаюсь я в ответ и, снова кошусь на нее, когда она кладет свой подбородок на мою руку, не сводя с меня свой взор. ( Не стоит благодарности.)
Она проводит своим язычком по моей руке, не отрывая взгляд, и это меня смешит и одновременно огорчает. Я сурово смотрю на нее и неодобрительно качаю головой:
-Нет. Иначе мы никогда отсюда не выберемся.
-Нодо га кавакимасита, — обиженно говорит она и еще сильнее впивает пальчики в мою руку, причиняя мне сильную боль. И громко кричит, глядя мне в глаза:
— О-нака га суйтэимас! (я голодна, есть хочу.) Ну, дафай, ма ненечко.
-Потерпи, пожалуйста. Я тоже хочу и есть, и пить, – говорю я ей и показываю рукой на запорошенный снегом подбитый БМП.
Она отпускает мою руку и, подбежав к окну, упирается в стекло руками и лбом, с тревогой внимательно рассматривает машину, а потом радостно улыбается, задорно щуря свои глаза и нетерпеливо ждет, когда я, остановившись, скину давление и открою дверь кабины.
После этого я какое-то время с теплой улыбкой смотрю как по глубокому белоснежному снегу утопая в нем и проваливаясь по самые ушки пробирается черный комочек и устало смыкаю глаза: Нэмуй дэс. ( Спать хочу.) …Не давай мне спать.
Я не слышу, как она возвращается, и сквозь забытье слышу лишь шипение насосов, а потом ощущаю снова режущую боль в руке, когда ее острые как иглы клыки впиваются в мою руку, пробуждая меня. Она с тревогой заглядывает мне в глаза, спешно слизывая выступившую кровь из ранок от ее зубов и, злобно шипит на дозаторы системы жизнеобеспечения. А я снова проваливаюсь в темноту и чувствую как Муля, запрыгнув на кресло, отрыгивает из себя полупереваренную пищу и, прижавшись к моим губам своими, язычком пропихивает мне в рот мерзкую мясную кащицу. …От вкуса этой отвратительной на вкус на запах и на саму ее природу еды меня тянет рвать, но я сдерживаю эти порывы и превозмогая отвращение, раз за разом проглатываю. А потом она спрыгивает и через несколько минут вновь возвращается, но уже с полным ртом растаявшего снега и поит меня….
-Аригато…Муля!
Я морщусь от отвращения, ощущая долгий привкус сладковатого перемороженного мяса во рту и тяжело дыша, гляжу в ее бездонные черные глаза, в глубине которых вспыхивают искорки инфернального огня. И ощущаю мягко окутывающее меня согревающее тепло, исходящее и от них и от её улыбки.
-Сумимасэн. ( Извините.) – состроив невинные глазки, виновато говорит она. И снова улыбается.
— Дай дзёбу дэс (Ничего страшного). Ты какой уже день меня кормишь этим и каждый раз извиняешься, — ласково говорю я и глажу ее по голове, по ее длинным почти до пят прямым черным и нечеловеческим волосам:
-Сама-то хоть наелось? Еды надолго запаслась?
Она довольно урчит, улыбаясь и скаля свои зубы, и кивает головой.
— Сорэ-ва маттаку дэс (Ну вот и правильно), — хвалю я ее и говорю: — Все, Муля, давай ищи нам путь. Только прошу когда будешь в другом виде не разговаривай со мной….Иначе я умру.
Она грустно и задумчиво несколько минут смотрит в окно, прижавшись щекой к моей руке а, после улыбнувшись, принимает иной облик и, подойдя к окну, бросает на меня взгляд и кивает головой.
-Только не давай мне спать.…Пожалуйста.
-Дерьмо. Дерьмо! Дерьмо!.. Все одно, дерьмо, — ворчу я спросонья: “Прости боженька, меня грешного, что ругаюсь как крестьянин какой поутру или юный семинарист на экзамене по сопромату искусственных материалов. Просто сегодня еще рот с мылом не полоскал и зубы не чистил “. Я рассмеялся, вспомнив в этот момент Мульку, и как она описалась в кабине: “ Ну что можно взять с маленькой девочки-котенка? Ребенок же еще. Заставил убрать за собой — она и убрала. Приволокла листья лопуха и размазала ими сачки по всей кабине, а заодно и сама вся вымазалась. И стоит такая вся довольная урчит, лыбиться склонив голову набок и сощурив глазки. Потом правда весь вечер капризно носик морщила и через каждые пять минут напоминала что “тутки фу, пахет не вкусненько” и пора снова ‘’ лопушками полик пометать”. А куда там, что подметать, если в кабине на аршин золы и сажи, которые продолжают осыпаться с меня и обгоревшего оборудования. …Для нее слова хорошо и вкусно были почти словами синонимами стоящими где-то рядом со словами ‘’ ам-ам” и еда. А слова нельзя, больно и плохо были чем-то “далеким-далеким” для ее понимания, которые я сам якобы придумал, чтобы с ней поиграть. Она понимала только простые и рациональные слова, независимо от того на каком языке мы с ней разговаривали. Но я даже и подумать не мог, что на самом деле Муля обладала такой тонкой и сложной душевной организацией — просто она не знала, как называть те или иные свои чувства и эмоции. Ей не было в этом необходимости. А может быть, они были настолько сложными, что у людей просто не было для них никаких определений и значит, не было и понимания и названия.
Первый день нашего знакомства она проплакала, обернулась котёнком и, свернувшись в комочек, жалобно промяукала, фыркая и пчихая, целые сутки, от страха ли, от голода ли, но скорее всего от тоски по Касуми. В следующие несколько дней она тоже плакала, но это уже от того что я ее отругал за то что она попыталась меня скушать, “ маненько чуть-чуть”, как “маму Касуми”. Но тут я немного был неправ, признаю. Дело в том, что в облике котенка, она не умела пользоваться, своими ментальными способностями и этим причиняла мне очень сильную боль, зато ей требовалось намного меньше еды. А в облике человеческой девочки она могла общаться со мной более-менее понятно на айнском языке, но при этом расходовала очень много энергии, так необходимой ее молодому организму, для поддержания этой формы, и потому для восстановления сил необходимо было чаще кушать. Свежего мяса! А у нас порой и грамма мертвечины на обед не было. Я одной ногой в могиле, держусь только на честном слове, она с голодухи злится, капризничает и готова меня сожрать пока ‘’ вкусный’’ и при этом мы оба сразу же осознали, что друг без друга нам дороги домой не найти. А кто была в первые дни для меня этот“ Чертенок Касуми”, которого она, пожалев, подобрала, и о котором весь Легион знал, но никто никогда не видел? Всего лишь ещё одно дьявольское отродье! Живое напоминание о той, которую я очень сильно любил — и, каждый день осознавать это было для меня невыносимо больно. Хорошо хоть что большую часть пути мое сознание было поглощено сознанием “Яростного ветра”, – который и сам был поврежден на 78,052 % и очень медленно восстанавливался. И, я знал что Муля — это детеныш очень сильной смертельно опасной твари обитающей в тенях. Мог ли я относиться к ней с симпатией, доверять ей? Хм. Никогда и ни за что. Однако я даже и не знаю, почему я ее не пристрелил сразу же, почему дрогнула рука?! Наверно потому что, увидев ее одну, “голенькую”, на пятидесяти градусном морозе, с окровавленными лицом и руками, посреди ада войны я… хм. Может быть, как и Касуми почувствовал ее одиночество, пожалел, понял, что на многие сотни или даже тысячи верст мы с ней остались единственные живые души? Может быть, кто же теперь вспомнит. А она и не испугалась меня, для нее я был привычный, я был тот, кого она “множенько разиков” видела с “ вкусненькой мамой Касуми”. И подумаешь, немножко поупрямилась. На то она и тварюшка, что гуляет сама по себе. Потом, успокоившись и наконец-то приспособившись находить ‘’ хорошую ам-ам’ она стала залечивать мои раны и ожоги. Весьма своеобразно – вылизывая своим шершавеньким язычком и выгрызая кусочки моих отмирающих кожи и плоти не прикрытых остатками комбинезона. Оказывается, в ее слюнях содержались какие-то “чудо творящие” ферменты, от которых раны переставали болеть и быстро стали залечиваться. Я не медик, но примерно могу себе представить всякие анальгетики и антисептики природного происхождения, но чтобы они были такими сильными – этого я понять был не в силах. Правда, тут еще зависело и от качества еды и от того позволял ли я ей иногда ‘’ чуть-чуточку’’ попить моей кровушки. Когда у нас были консервы из сухпайков и прочие привычные ‘’ вкусненькие амки” процесс заживления проходил быстрей и мои части тела лишенные кожи страдали от боли гораздо меньше. Но, когда у нас закончилась эта еда, начинались проблемы, да настолько сильные, что без содрогания вспоминать о них, просто не возможно. Не все что ела Муля, годилась мне в пищу, а ела она все подряд и зачастую совершенно без разбора, от чего у нее частенько болел животик и от нее так несло гнилью, что меня нередко выворачивало наизнанку от вони. А ей еще приходилось и меня кормить и поить. Маленькая заботливая доченька! Которая могла с легкостью воткнуть в мою руку свои острые клыки, чтобы я не спал, или когда сама, уснув рядом со мной стоя, вдруг пробуждалась. Или, просто так, потому что ей якобы показалась, что я уснул — это, несмотря на то, что я в этот момент на нее смотрю и разговариваю с ней. Или просто, вероятно, ради веселой забавы, от радости. Я понятие не имею, что на нее в такие моменты находило. Так видимо, скорее всего, пробуждался и проявлялся свойственный ее семейству природный инстинкт хищника. Ибо, с какой стороны не посмотри, я был для неё “полуживой добычей”. Однако и назвать это животным инстинктом у меня язык не повернется, потому что инфернальных тварей лишь с натяжкой можно назвать животными – в привычном понимании этого слова. Даже те же скрибуши порой ведут себя гораздо умнее людей и тем более никто из них не ведет войн друг с другом и не убивает ради удовольствия. Ха! Вру, убивают, мерзких людишек. Жить без этого не могут – все только и думают, как убить, замучить какого-нибудь людишонка. Вопрос только кто первый начал убивать, люди или твари? И какова была причина, страх или жажда сшить себе модные сапожки из шкурки какого-либо чудного зверя? Я даже не знаю кто, злея, люди или существа? Приорессы и архангелы не в счет – у них профессия такая, карать “по делам и путям” человека. Это длится уже тысячи тысяч веков и еще миллион лет ничего не измениться в их работе. А вот люди, с ними то, что не так? Распилить человека пополам пилой, сжечь в топке паровоза, раздавить весом слона или кувалдой расколоть голову, перебить миллион тутси или как там этих нигеров называли, только за то, что те на голову выше, чем все остальные нигеры, посадить на кол или четвертовать. И ведь нет никакой разницы в зверствах между дикарями и цивилизованными. …Какую свою изуверскую фантазию еще не воспроизвел в реальности человек за всю свою историю? И то, что люди в 21 веке пожирают других людей, без всякой жалости массово убивали и продолжали до сего дня убивать детей — ну, так это как я вижу, уже никого особо и не волнует. Всем по херу! Все нормально, все идет в привычном русле. Точнее говоря, все шло так, пока не начался “Конец Света” – но это не конец света, а Рассвет, начало Света. Ну, подумаешь лет двести-триста-пятьсот, человечки поживут в ОЧЕРЕДНОМ “каменном веке”. Так что в том плохого? Зато живых динозавров и мамонтов опять увидят. Кто что желал для себя тот этого и получил – и это справедливо, правильно!…Во множестве же иных миров люди живут счастливо, столетиями, тысячелетиями не зная, что такое война и БУНДЫ. Им даже историю своего мира никогда не приходится переписывать – ибо шибко разумные они и живут не во лжи — и это очень классно на самом деле. И ведь как-то у людей, получается, соединять вместе несоединимые вещи, по меркам нашего мира. Есть миры империи, есть миры с множеством Государств больших и очень маленьких, есть такие миры, где каждый город это уже отдельное Государство. Союз, Конфедерации, Советы и Республики, Княжества и Общины – все есть. Там, где люди ХОТЯТ жить и где ЖИВУТ. Там, где их мир – это их ДОМ, а не проходная между родился и сдох “ рабом божьим”. Есть миры где, как и здесь прошли “Поднятия Занавесы”. В каких-то мирах еще не восстановились после очищения, в других же все нормализовалось и мир вновь расцвел. Где-то ведут войны, а где-то люди вообще не живут – нейтральная, санитарная зона. Есть миры, куда свозят на очистку людей из других миров, или на утилизацию. А есть миры, про которые и Свет и Тьма давним давно забыли и перестали за них воевать, потому что если в нашем мире ‘’ Капитализм — это заебись”, в тех мирах тоже все замечательно и люди уже даже умирать перестали, потому что не видят смысла умирать. Это примерна так – если у нашего Легиона была единая душа, то там на весь мир единая монолитная душа. И такие миры невозможно испортить или победить. Вот так вот, на все воля Всевышнего – кому-то счастье, а кому-то Капитализм и Армагеддон. Вы же жаждали этого? Вот получите и распишитесь. Не хрен было просить все подряд без разбора. Прям как маленькая Мулька, что нажрется мясом гнилых протухших мертвяков, а потом целый день мается животиком. Но, для нее это хоть и не сильно-то было полезно, но и не было смертельно. Маленькие дети и в Заземельях такие же маленькие дети – все одинаковые и всё что увидят в рот тянут. Однако Муля это все делала редко когда из праздного любопытства, а чаще ради своего и моего выживания. Вот тут прямо ударение надо сделать на слове ВЫЖИВАНИЕ. …Только никогда не давайте никому грызть ваши пальцы, даже если они вам больше не нужны — это неприятно и отвлекает от управления боевой машиной.
А потом.…Потом она от меня стала ни на шаг не отходить. Обнимет руку и стоит, смотрит, целый день вот так будет стоять, и смотреть в лицо. И улыбаться. Всегда, радостно улыбаться и хитро щуря глазки,…из которых зачастую отчего-то обильными ручейками проливались слёзки. Или вдруг задорно рассмеется, положит на мою руку голову, прижмется щекой и замурлыкать, словно песню какую-то поет. Может быть, это был страх, что я покину ее как Касуми, или это было такое своеобразное проявление ее любви ко мне?.. Я не знаю. Но, как и глаза Иваньки, ее глазки и улыбка придавали мне силы и заставляли не сдаваться – несмотря на то, что я продолжаю медленно, но неизбежно уходить от нее и от “Яростного ветра”. Это знала машина, это знал я, да, скорее всего и она это понимала, но только мы никогда об этом не разговаривали — разве что пару раз я ей обещал, что она обязательно меня съест, когда придет время и когда ей это будет крайне необходимо. Я бы нашел себе новое тело в любом каком-либо мире, через которые Муля прокладывала наш путь, но я ведь дал обещание вернуться ДОМОЙ живым или мертвым. “Яростный ветер” должен был вернуться туда, где родился, где нас любили и ждали. …Мы были словно мертвые тени, погибшего Легиона, и Тьма не пугала нас своей пустотой и безнадегой.
Но в тенях кто-то еще живет. Молчаливый и пугающий. С самого своего раннего детства я вижу их иногда, очень редко, везде где есть тьма или густая тень. Во снах. Стоит как человек, высокий человек или не человек вовсе и силуэт его плохо различим и лица не видно, а лишь два глаза светятся, не ярким инфернальным и безжизненным огнем. И сразу же на душе становится как-то нехорошо, тревожно, напряженно, а потом моргнешь и все, пропал. И снова легко становится, как будто ушел, отпустил. Наблюдатель?! Не люблю наблюдателей. И нападать никогда не нападают и вроде как послание, поди, хотят какое передать и не передают – только смотрят, наблюдают, может быть контролируют. А может, охраняет тебя от чего-то или что-то от тебя самого. Как ангелы-хранители! Только ангелы уже не летают по небесам, я знаю. Там летают самолеты, облака летают, птицы и драконы. А хранители ходят по земле. Вот девушка прошла, бросила на вас случайный взгляд, чему-то чуть улыбнулась уголками губ. Или дедушка старенький спасибо вам сказал, когда вы ему дорогу уступили – блеснул древними медальками на стареньком обтрёпанном пиджачке, звякнул пустыми молочными бутылками в авоське и пропал. И ты глазом моргнуть не успел, не успел сообразить и задаться вопросом, почему эта девушка столь чиста и отчего так улыбнулась, откуда у дедушки бутылки в авоське, которые уже тысячу лет не выпускают. И нет их, пропали, растворились в воздухе, оставив после себя лишь теплоту в душе и легкую непонятную грусть. А может, это ангелы и были, те, что смотрят за каждым из нас, оберегают – если душа у вас чиста и нет порчи в ней и в помыслах ваших? А может это были просто люди, хорошие чистые и добрые люди ради которых и рядом с которыми и жить хочется? Кто знает, кроме Всевышнего. Но, увы, он никогда ни с кем не говорит и никогда напрямую не скажет, через дорогу за руку не переведет. Укажет лишь путь, а как ты по нему пойдешь тебе решать.
Я-то знаю что говорю. Я их не единожды видел пока вместе с Яростным ветром и Мулей с войны возвращался. Стоят на обочине и молча смотрят на тебя из теней, или кто у кого крылья за плечами запорхнут на крышу машины и в люк заглядывают, интересуются:
-Куда путь держим?
-Домой! – отвечаешь им без утайки.
-Домой.…А куда домой?
“А на самом деле. Куда домой? Где наш дом? Муля ведь тоже не знает где ее дом. Не успел маленький котенок получить этот ответ ни от своей родной мамочки, ни от ‘’ мамы Касуми”. Может я успел сказать? Не помню. Или не знаю. Может, кто из ангелов рассказал? Так тоже не помню. Но куда-то я шел? В мир Яростного ветра? Или как всегда в никуда? …Итак, каждый раз. Меня каждый раз спрашивают, куда я иду. И каждый раз я гордо отвечаю, что возвращаюсь домой. А где он, мой дом? И я каждый раз, задумавшись, говорю себе: Я не знаю. Здесь, там, или везде и нигде?! Куда мы идем, что мы ищем? …А люди смотрят на нас, крутят пальцем у виска и называют Странниками, Кочевниками! Может, они правы, а может просто глупы. Может у нас нет своего дома, потому что все миры это и есть наш ДОМ! Дом, за который мы сражаемся и, возвращаясь с войны, никак не можем с нее вернуться. Потому, что миров много и каждый из них нужно оберегать, защищать не жалея себя. Может, наш дом — это фронтовая дорога от войны до войны, от сражения к сражению, от победы к победе? С небольшой передышкой в придорожной таверне, чтобы перекусить, отдохнуть, подремонтировать наши БШМ и пополнить их боекомплект. Нежно прикоснуться губами к женскому соску, почувствовать ласку ее рук и жар ее страстного тела. Ощутить на миг безмятежность и лишь на мгновение расслабиться, посидев у очага, послушав очередную балладу барда о тебе и,… незлобно усмехнуться над тем как он ее приукрасил, что бы завтра снова тронутся в путь, сквозь тьму, сквозь огонь, плечом к плечу с твоими братьями и сестрами. Ведь кому-то нужно сражаться за ДОМ, в который люди могут вернуться, в котором люди смогут ЖИТЬ и, не тревожится за себя и своих любимых.
Память, разрывая материю пространства и времени безжалостно рвёт и остатки моей души – вызывая радостный и одновременно печальный смех и …
“ Маленькая тварюшка и умирающий демон Войны! Никогда бы не подумал, что мы так привяжемся друг к другу и что я, спустя столько лет буду тебя с нежностью вспоминать. И я безумно скучаю по тебе, по девочке-котёнку из инфернального мира. … С ума сойти. Боженька, ну и юмор у тебя. Но, ты мне такой еще больше нравишься”, — и я вновь позволяю своему сознанию слиться с машиной: “ Мне совсем не страшно умереть ради тех кого люблю, ради того чем дорожу, ради Жизни всего за что сражался, сражаюсь и буду сражаться всегда! …только, не дайте мне уснуть”.
Мир перед глазами на мгновение ярко осветился и медленно поблек как выцветшая фотография, а затем стал плавно таять и в следующий миг пропал, сменившись наполненной печальными аккордами другой реальностью.
*************************************************************************************
Возникшая из ниоткуда завораживающая музыка начала стремительно плести причудливые красивые узоры, разрывая пространство и время, пробуждая воспоминания и очищая душу. Прежде чем наполнить ее теплом. “Это же Тони Андерсон. Дорога ДОМОЙ!” – тихо прошептал я, узнав мелодию.… И туман стал постепенно развеиваться. Я вновь оказался посреди арктической тундры перед древней цитаделью, в окружение могучих исполинов, и мы, замерев, стояли и смотрели на небо, с которого паря словно пух из ангельских крыльев опускались белоснежные хлопья снега.
– Девятый, я видела их…, -разорвал тишину радиоэфира надорванный, но всё еще красивый голос женщины.
-Кого, полковник?
-Ангелов! – тихо с печалью ответила она.
-Ангелов? …Каких ангелов?
-Да, ангелов! Тех, что собирают и уносят души павших на Небеса…. Вы, говорили правду.
— А-а, вот вы про что. Ну,…поздравляю! Теперь, Даша, и вам открылась истина, и вы обрели знания!
-Да, теперь знаю! Боже, столько же боли, столько смертей, …Как же я была так слепа?! Простите меня, если сможете.… Но, что же мне теперь с этими знаниями делать?
-Не знаю. …Забирайте оставшихся и уходите. Живите, с этой болью.
-Но…Я не могу. Вы же понимаете?! …У меня приказ, который я как солдат не могу нарушить.
— ..Мне всё равно. Это вам решать.
-Дмитрий, а как бы вы поступили на моем месте?
-Хм. Хотите на чистоту?
-Конечно.
-Сражался бы до конца. До смерти!
-Да? Да, верно,… на смерть! … Что ж, благодарю вас, что вы позволили нам сохранить достоинство и умереть с честью…
“ Лучше бы вы полковник Краснова жили с честью, а не вспоминали о ней лишь тогда, когда в своём грехопадении достигли последней черты! ”
Музыка продолжила менять реальность, расщепляя его на многочисленные осколки и складывая вновь, изменяя пространство с гипнотизирующим эффектом голополя.
*************************************************************************************
Яркий желто-красно-зелёный луч жирным плазменным потоком разрезает сумрак, вырвавшись откуда-то справа, из руин, и вонзается в широкий бронированный бок ползущего впереди меня санитарного транспортера.
-Химера! На три часа, – истошно раздается на общем канале с головной машины и тонет в омерзительном визге “гигантских пилорам”.
Время, сжимая пространство до узкого фокуса в котором остается лишь медленно разбухающий большой корпус транспортника замирает на мгновения и вновь ускоряется с взрывом подбитой машина. Осколки ее брони окатывают меня синими всполохами светлячков, расщепляясь в энергетическом потоке силовых щитов и гаснут, позволяя увидеть гибель ценной для нас машины. Я реву от досады команду оберегать оставшиеся транспортники любой ценой и без раздумья устремляюсь к вражескому танку, укрытому на прилегающей улице. “Десять секунд!” — шепчу я: “Десять секунд уйдет, прежде чем, зарядив орудийные конденсаторы, он вновь будет готов произвести свой смертельный выстрел”. “Яростный ветер” ревет, издав боевой клич и, его щиты поглощают поток снарядов “Химеры” выпущенных мне навстречу. Огромная многобашенная махина отчаянно стремиться остановить меня, но я уже врубаю прыжковые двигателя и обрушиваюсь всем своим весом на ее широкую спину. Мои щиты трещат, столкнувшись с ее щитами и с перегревом гаснут, успев сжечь оконечные излучатели вражеского танка. Я не обращаю внимания на это, полагаясь исключительно на машинную логику БШМ и, направив ствол автопушки вниз, целенаправленно всаживаю бронебойные снаряды один за другим в крышу, в башню основного орудия пытающейся вырваться из-под меня вражеской машины. На минуту отвлекаюсь от этого действия, но лишь для того чтобы перехватить в прицел визора мелькнувший среди разрушенных стен выжженного остова многоэтажного дома корпус вражеского “Скорпиона” и выпустить пару термитных ракет, а следом запустить бронебойную.
-Кочевник, прием. Мы потеряли еще две машины и … Тараська погибла. Командир, их много, нам не отбиться…
Я бросаю взгляд на монитор, чтобы успеть оценить наше безнадежное положение и, продолжая стрелять в Химеру ору:
-Первый взвод, внимание всем! Четвертое и второе отделение любой ценой прикрывайте и выводите транспортеры. Штурмовые крылья, работа парами, паттерн ‘’ Шакалья охота’’. Первое отделение остаемся на месте. Давайте братья и сестры покажем этим тварям, на что способен первый взвод Тринадцатого легиона!
Крепкая многослойная броня танка наконец-то треснула, продавилась и в образовавшуюся дыру я выпускаю еще парочку снарядов, а следом щедро подаю вовнутрь машины огненную смесь из огнемета. После чего спрыгиваю взад вражеского танка и начинаю лупить из пушки по жалюзи криогенных охладителей его моторного отсека. Обездвижив и обесточив машину врага, я лишь на секунду обращаю внимание на экран РСО и, убедившись, что среди светящихся меток ее больше нет, устремляюсь на поиски других целей. “Химера” взрывается спустя пять минут, обрушив стены соседних зданий и подняв большой столб дыма и пыли, но за это время я уже успел добить тот “Скорпион” что ползал объятый пламенем моих “пирофорных” ракет и приступил вылавливать еще две вражеские БШМ. Эти “твари” оказались непростыми “орешками” и те, кто ими управлял, воистину действовали умело и слажено – заставив меня изрядно попотеть. И даже в какой-то момент они сумели подставить меня под выстрел основного оружия еще одной “Химеры” вот только вероятно не учли, что на моей машине стоят “пространственные” щиты. А может, и учли, просто хотели перегреть их и втроем добить меня. Однако, они не успели предугадать то, что мои штурмовики не станут прикрывать нас, первое отделение, а бросят и сами начнут охотиться на охотников, устраивая засады, заманивая в ловушки и добивая одиночные или подраненные цели. Вражеские БШМ, прекрасные машины для работы среди руин, но и они не способны устоять в одиночку против двух других, особенно в ближнем бою. И, обе машины противника быстро нашли свою смерть от рук моих товарищей, пока я занимался “Химерой” – отвлекая внимание на себя. А потом мы все вместе, преодолев щиты и активную защиту танка, распотрошили его в клочья… нисколечко не жалея патронов на покидающих машину выживших членов её экипажа.
Время стремительно проматывается вперед, сквозь всполохи ослепительного и обжигающего огня, сквозь захлебывающее уханье автопушек, грохот обрушивающихся строений, рев ракет и машин. Сквозь боль физическую и душевную. …И, замирает, посреди огромного мрачного зала подземного транспортного узла метрополитена, заполненного стонами раненых и тягучим безмолвием потерявшими надежду людей, тихими женскими всхлипываниями и пронзительным плачем маленьких голодных детей. Неровный мерцающий свет масляного светильника тускло освещает усталое и слегка запыленное лицо Касуми, отражается рыжими всполохами в ее широко открытых глазах и мягким цветом переспелой вишни окрашивает ее полуоткрытые жаждущие моего поцелуя губы. Я тону в томном омуте ее ожидания и с нежной страстью целую ее не в силах сдержать радость от встречи и своего ответного желания. Она с жадностью отвечает мне, крепко обняв, а спустя долгие минуты отстраняется и начинает спешно расстёгивать на своей и моей одежде застежки.… Но тут же останавливается и, оглядевшись по сторонам, встает и тянет за руку за собой куда-то в темный пропахший мышиным пометом технический закуток, по пути прихватив армейскую влагу с водой и несвежее полотенце.… Стряхнув мелкие крошки бетона, мы располагаемся на импровизированной лежанке, состоящей из брошенных прямо в вековую пыль замусоренного пола разорванных картонных коробок и старого солдатского одеяла – нисколько не стесняясь, что нас могут услышать или увидеть.
— Когда сообщили, что вы попали в засаду, я испугалась, что больше не увижу тебя, — тихо шепчет она и, не дав мне сказать ни слова, с жаром впивается поцелуем в мои губы, одновременно помогая нам скидывать с себя одежду. Запах ее немытого разгоряченного тела терпким мускусом окутывает меня дурманящим ароматом, и я страстно целую ее чумазые щечки, на которых ручейки слезок уже успели нарисовать узоры, сладкие пухлые губы, шею, бусинки набухших сосков.… Как две подземные крыски, мы отрешась от окружающей реальности предаемся любви, не обращая внимания на доносящиеся с поверхности разрывы крупнокалиберных снарядов и шорох осыпающейся штукатурки, когда от выстрелов орудий наших сверхтяжелых танков стоящих на поверхности сотрясались стены. Мое и ее дыхание синхронизируются в единое, наши тела переплетаются, а переполняющие нас чувства и эмоции раскалывают на множество осколков пространство, чтобы оставить свой яркий след в потоках времени:
-Митя-сама, ватаси ва аната о айшите!
Слова любви, произнесенные Касуми на языке айнов, стремительно пролетая сквозь время, словно острый самурский меч резко рассекают пространство, и после сухого щелчка курка, за которым последовал роковой орудийный выстрел, разбиваются со звонким эхом зеркальных осколков, и подобно розовым лепесткам сакуры с тихим нежным шёпотом медленно паря осыпаются на могильный курган. … Зутто ишо ни итай ” (Я хочу быть с тобой вечно).
************************************************************************************
И вновь все вокруг начал затягивать густой туман, из которого вновь стали появляться силуэты, фигуры, узнаваемые лица. Один за другим они выплывали и вновь растворялись в нем – мои братья и сестры, мой Легион. Кто-то приветливо улыбался мне, кто-то, молча с серьезным выражением лица лишь кивал головой, приветствуя меня, близняшки весело смеясь, помахали мне руками, Байкал с бочонком саке, похлопал по нему, приглашая на чашечку. Один за другим, один за другим они появлялись из тумана, живые и здоровые…. и им не было числа — ибо имя нам был – Легион! Тринадцатый Потерянный Легион! Был и остался навсегда! И нет, мы не умерли, нас лишь на время раскидало в разные стороны, чтобы потерявшись в пространстве времени, однажды снова сойтись ВСЕМ ВМЕСТЕ!
А последними я увидел Мулю с Касуми. Они появились вместе, держась за руки и, были похожи друг на друга как мама с доченькой, одинаково озорно щуря свои черные глаза и радостно улыбаясь. …Я улыбнулся им в ответ и лишь на миг моргнул, ощутив сильную ноющую боль в груди и смахнув выступившие на моих глазах слезы.… Лишь один миг! И, все пропало — туман рассеялся, и долгим затухающим эхом смолкла музыка.…Оставив после себя далекие знакомые запахи и добрую печаль.
“В парке Чаир распускаются розы, В парке Чаир расцветает миндаль. Снятся твои золотистые косы, Снится веселая звонкая даль….”
Эпилог.
Тьма вновь окутала меня своим саваном. И на этот раз я не просто ощущал приближение не имеющего имя Мрака, но и видел его столь четко, словно он обладал материальным телом. Описать его форму не имело никакого смысла, так как он постоянно изменялся и зачастую приобретал такой вид, какой я еще никогда не встречал и даже не понимал что это вообще такое. Но зато я тут же без сомнений осознал, что он невероятно очень древний, так как испускал вокруг себя такие миазмы и источал такую ауру что невольно и без промедления вызвал во мне трепет и безропотное почтение. Сомнения в том, что доползи и прикоснись, он поглотит меня моментально, у меня не возникло ни на секунду но, сумев хоть и с трудом побороть в себе ужас, я понял, что теперь вряд ли мне стоит его более опасаться. Ведь я и сам был порождением любви Света и Тьмы, ещё тогда когда между ними не было никакой вражды, ибо не было человечества, греховные слабости которого и породили противостояние на Небесах.
И я шагнул навстречу. Сделал шаг, второй, третий, не ощущая страха и сомнения, и…побежал. А когда он окутал меня то сбавив шаг я огляделся, не увидев ничего, ничего не услышав и не чувствуя ни холода ни жары. Не сбавляя шаг я шел вперед, ничего не ощущая и не думая ни о чем. Я просто ЗНАЛ, что надо идти вперед, и я уверено шел вперед, не задумываясь о том, куда и зачем я иду. Мне просто было легко идти, и я шел. Если бы мне было тяжело идти, то вероятно остановился бы, но я даже и не подумал ни разу тяжело ли мне или легко. Я не ощущал время и не отдавал себе отчет, сколько его уже прошло и шло ли оно вообще тут – я просто двигался вперед. Или назад, а может быть в сторону – этого я не знал и ни разу об этом не подумал. Один раз я посмотрел себе под ноги, несмотря на то, что у меня не было фонаря, и здесь кругом царила лишь черная тьма, я видел их и видел, что они несут меня куда-то прямо, вперед. Быть может, если бы они двигались по-другому, то я бы понял что я иду не вперед. Но они двигались, так как двигались бы, если бы человек шел прямо – понимание этого мне было достаточно, чтобы считать, что я иду туда куда ЗНАЮ. А потом я осознал, что все делаю правильно и улыбнулся, почувствовал радость и ликование. Мне захотелось что-то сказать, и я произнес:
-Пока во мне есть искра, данная мне Всевышним, никто и ничто не отнимет ее у меня, а значит у меня, во мне всегда есть Свет. А это значит, что я всегда знаю, куда я иду, и мой Путь всегда будет освещен светом Его. Ничто не способна погасить Его свет, если я его сам не погашу. И никто не погасит его, будучи в здравом уме, ибо он единственное, что никто не способен у нас отнять. Он не продается и его нельзя купить ни за какие блага, ибо то, что бесценно не имеет цены. Он согревает меня, он дает пищу уму моему и лечит душу мою, он делает меня таким, каков я был, есть и буду через тысячи лет.
Я шел, вперед чувствуя Желание и испытывая Волю идти. И Свет вокруг меня становился все ярче. И во тьме я увидел другие искорки, других идущих во Тьме и громко радостно крикнул:
-Сквозь Тьму…
Где-то совсем не далеко от меня вспыхнула маленькая искорка и, разгораясь, послышался густой бас со смутно знакомой хрипотцой в голосе:
-Сквозь Огонь, брат!
И теперь мы уже шли в одном направлении. Прямо вперед.
А потом, через миг, секунду, часы, столетия вокруг стали появляться и разгораться другие искры, идущие в том же направление что и мы, и громким эхом разнеслось в пространстве многоголосие:
-Все вместе!
-До Смерти!- вернулось эхом издалека.
— А вот фигушки, — озорно раздалось где-то, и послышался игривый смех двух егоз близняшек. И тут же от туда же прозвучало хоровое и звонкое:
-До ПОБЕДЫ!
А потом мы уже все вместе вновь громко проорали наш девиз. Девиз Тринадцатого Легиона! И теперь как в былые времена, растянувшись в длинную цепь, мы шли все вместе в одном направлении. Вперед! И теперь, мы все ЗНАЛИ куда идем. Свет Всевышнего освещал нам Путь, а плечо брата или сестры, идущих рядом, указывало каждому из нас верное направление.
Мир вокруг застыв, потускнел и, через минуту рассыпавшись стеклянными осколками, материализовал вокруг нас новое пространство – бескрайнюю заснеженную и абсолютно пустынную степь, наполненную морозным воздухом, гнетущим тревожным безмолвием и тихим завыванием резких порывов холодного ветра, подталкивающих нас в спину и развевающих ее волосы. Мы стояли, взявшись за руки и, молча глядели на охваченную всполохами энергетических разрядов и пламени Тьму, что царила вдалеке, на горизонте, где покрытый сукой травой и колючим снегом степь плавно перетекала в Небеса затянутые тяжелыми густыми облаками. Крепко вцепившись в мою руку девушка, вздрагивая под холодными и злыми порывами ветра, старательно, но тщетно пыталась свободной рукой поправить волосы и одновременно придержать подол своего платья и белоснежный фартучек. Я же, не обращая на ветер никакого внимания, хмуро глядел на темный горизонт и лишь раз бросил на девушку взгляд, когда почувствовал, что тепло исходящее от ее ладони ослабло, спрятавшись под плотную кожу женской изящной перчатки расшитой золотой нитью и бисером:
-Где мы? – спросила она мелодичным и до боли знакомым мне голосом.
Ощутив легкий укол в груди, я вновь бросил взгляд, на девушку ожидая увидеть ее глаза и совершенно не удивившись тому, что ее лицо оказалось скрытым в богатых черных мехах больших пушистых ворота и шапки, показал рукой на горизонт:
-Это Север! А где-то там наша потерянная Прародина, на земли которой мы все, словно с упорством рыбы идущей на нерест, бессознательно раз за разом стремимся безуспешно вернуться и ради которой с таким отчаянием продолжаем сражаться в этой бесконечной войне Света и Тьмы.
Она, скрипнув кожей и звеня многочисленными золотыми подвесками и кулонами роскошных украшений на своей одежде, оглядывается через плечо на приближающийся гул многочисленного войска. А я, протянув руку, глажу гриву нетерпеливого вороного коня остановившегося рядом со мной. И бросив взгляд на золотое полотнище знамя, с изображением мифического зверя, приветственно киваю головой воину, что удерживает его. В ответ, он, почтительно склоняет голову и, бросив суровый взгляд вдаль из-под своего остроконечного шлема украшенного вязью и конским волосом, тут же издав громкий гортанный крик, незамедлительно трогается с места. А затем, яростно пришпоривая коня, воин устремляется вперед.
-Разве Родина — это не миф? — кричит она мне на ухо. То и дело, неловко поправляя брезентовую лямку старенького АКМ, упрямо сползающую с милицейского погона ее серого бушлата и стараясь перекричать ржание разгоряченных лошадей и окрики бесчисленного числа превосходно экипированных воинов, скачущих верхом на укрытых тяжелой кольчугой конях, или пробегающих мимо нас с ростовыми щитами и длинными копьями.
-И разве мы можем победить самих себя?! – громко раздается ее вопрос в возникшей тиши, когда огромная армия, состоящая из храбрых мужчин и смелых женщин многочисленных племен и народов, что минуту назад проходила мимо нас тает в воздухе словно призрак, оставив после себя лишь стремительно затухающее эхо из звуков и запахов.
Она, прячется от колючего ветра, несущего сухие травинки и острые ледяные кристаллики, поднятые в воздух движением прошедшей военной силы, за поднятым воротом бушлата и вопросительно заглядывает мне в глаза. …А я, видя ее такое родное лицо, хочу обнять ее, прижать к себе и наконец-то произнести слова, которые хотел сказать ей все эти долгие годы нашей разлуки, но, вместо этого, молча поднимаю взгляд к небу, по которому, пронзая свинцовые облака, бесконечной армадой плывут ровные ряды многомоторных бомбовозов. Любуясь силуэтами смертоносных машин, с мерным гулом летящих вперед и рассматривая звенья юрких истребителей прикрытия, что словно стайки перелетных птиц выстроившись клиньями, летят эшелоном ниже, я решительно кричу ей в ответ:
-Мы победим! Непременно когда-нибудь победим! И я знаю, что кто-то из нас обязательно вернется домой! Мы все вернемся — как только окончательно поймем, кто наш настоящий враг и что больше нет нужды понапрасну проливать свою кровь. …Главное верить! Главное ЗНАТЬ это!
Последние мои слова глохнут в пронзительном вое реактивных двигателей стремительно пролетающих почти над нашими головами “ Валькирии”, тонут в гуле ползущих мимо нас с лязгом широких гусениц огромных танков и тяжелых бронированных машин, непрерывно ведущих огонь из своих дальнобойных орудий и ракетных установок.
-Разве пройдя сквозь Тьму, сквозь Огонь, преодолев Пространство и Время, одолев саму Смерть и обретя понимание Смысла своего Рождения, может быть иначе? Нет! ….Но, лишь все вместе, обретя силу Воли, мы сможем понять Его замысел, постичь Гармонию и найти покой нашему Разуму, находящемуся в вечном поиске простых ответов на сложные вопросы.
Мои слова ревом и с яростью “Яростного Ветра” пронзают пространство, заставив внезапно умолкнуть все остальные звуки и породив напряженную тишину — в которой остались лишь заунывные завывания морозного ветра, звонкое печальное позвякивание ветряных колокольчиков и отдаленные отголоски бушующей на горизонте зловещей бури. Я вглядываюсь вдаль на еле заметный темный силуэт огромной цитадели и, вздрогнув, улыбаюсь, когда неожиданно слышу знакомый нежный голос, с характерным акцентом айнов и восхищенные слова:
— Никогда не вселяя в наши сердца ложных надежд и, не давая невыполнимых обещаний, ты всегда умел воодушевить нас перед боем… Аригато, Митя-сан, мы снова все вместе идем за тобой!
Я бросаю взгляд на девушку, почему-то в этот момент похожую как две капли воды на ту Касуми, какой она предстала предо мной в тот день, когда получила назначение в наш Легион и, оглянувшись назад, вижу стоящие на равном отдалении друг от друга могучих исполинов Тринадцатого Легиона. Их вид пробуждает во мне гордость за тех, кто следует за мной, кто является моими братьями и сестрами и вызывает внутри меня прилив бушующей энергии, давая Силу и еще сильнее укрепляя Уверенность. Обведя ряды грозных машин взором, мой взгляд останавливается, заметив трепещущееся на ветру хорошо знакомое мне золотистое знамя с черным мифическим зверем… Зверем Солнца, стражем Древа Жизни и охранителем сакральных Знаний!
“ Героями не рождаются! Героями уходят и остаются в памяти людской на века! Мы не герои и никогда ими не мечтали быть – мы лишь верные воины Его и беззаветно служим делу Его во имя всей ЖИЗНИ, что он сотворил!”
p.s.
Как-то очень давно, одна “смертная” восторженно и с удивлением спросила меня, когда почувствовала парение:
-Ты умеешь летать?!!
На что я скромно ответил:
-Нет. Я лишь умею создавать иллюзии полета. А вот ты умеешь – поэтому сейчас и летишь!
Да. Я действительно лишь создаю иллюзии полета, падения, строю миры и разрушаю их. Это люди, окунувшись в них, по-настоящему летают, живут, видят и слышат, любят и ненавидят. И это не мои слезы, а слезы людей. Хороших, плохих, все еще живущих или давно покинувших нас. Я создаю иллюзии и мне все равно, что кто-то не хочет в них ни летать, ни слышать, ни видеть себя или других. Может они не хотят это делать, может, просто-напросто не умеют. Разве мне есть до этого дело? Нет, никакого.
Ведь я всего лишь командир одного из потерянных Его легионов, с позывным “ Девятый”. И я возвращаюсь ДОМОЙ!
16.11. 7528 с.м.з.х.
Еще почитать:
Отрывок из моего будущего произведения «Алый туман»
Записки пилота. — Записки пилота. Глава 9
Охотники: Адская дорога
Черный банщик
«
»
21.02.2021
