Лебеди в неволе: мы не обидим

Крупные капли дождя падали, на застывшие бледные лица, обращённые в небо. Влага пропитала их волосы, залила глаза и открытые в немом крике рты. Мертвецы не жаловались – им было всё равно.  

Стихия уже проложила себе путь через груды замерших тел, остатки возведённых на скорую руку баррикад и укреплений, то тут, то там перегораживающих улицу. Весёлый жизнерадостный ручеёк сбегал с вершины холма, где располагался центр города, сейчас больше напоминавший скорее разорённый улей, чем человеческое жильё. Чешские воины сопротивлялись отчаянно, но не смогли справиться с Непобедимой монгольской армией. Ворота города были разрушены взрывом и выплеснувшаяся на улицы тяжёлая персидская и аланская пехота не оставила защитникам не единого шанса на успех. Монголы хорошо надрессировали своих псов – выживших не было. По законам Великого Чингисхана любой город оказавший сопротивление завоевателям должен был быть разрушен до основания, а жители умерщвлены. Исключения не делали ни для стариков, ни для детей.  

Твердимир снял с головы шлем и подставил разгорячённое лицо прохладным струям дождя. Ещё один мёртвый, разорённый Батыем город. Ещё один из многих десятков уже виденных им. Каждый раз смотря на это, ему вспоминался взятый кочевниками родной Владимир. Вроде можно было бы уже привыкнуть к увиденному, но у него не получалось.  

В провале расколовшейся от взрыва городской стены была хорошо видна далёкая степь. Небо над ней клубилось тучами, изредка взрывающимися вспышками молний и солнечный свет не мог пробиться сквозь мглу грозовой пелены уже которые сутки. Из-за этого казалось, что день и ночь сплелись воедино.  

Бросив Плишке поводья, сотник, спрыгнул с коня, разбрызгав в стороны потоки воды. Убрав намокшие волосы со лба, он отдал приказ.  

– Венцеслав, Бажен, Любим, осмотрите со своими людьми город. И смотрите мне, чтобы не как в прошлый раз! Никаких пропущенных арбалетчиков, иначе голову оторву!  

Три десятка воинов спешились и исчезли в развалинах, выполняя приказание своего командира.  

– Мокша, Ждан вы со своими осмотрите кремль. Ищем годное оружие, снаряжение, ценности, реликвии. В общем всё как обычно.  

Освободив от трупов небольшую площадку, дружинники развели костры и приступили к приготовлению пищи. К этому времени дождь уже почти закончился и только пасмурный день и громовые раскаты вдалеке напоминали о том, что стихия не унялась и всё ещё впереди.  

Крив протянул Твердимиру плошку с кашей, но есть сотнику совсем не хотелось. Помешав ложкой содержимое тарелки, он поставил её на землю. Окружающие его воины ели молча, без разговоров, без таких обычных для привала шуток и смеха. Они давно перестали смеяться, ведь только одно единственное удерживало их вместе на этом свете – боевое братство, чувство родного человека рядом и дружеского плеча в бою. Одни против всех, вдалеке от родного края.  

Уже четвёртый год русские полки, связанные кабальным договором, участвовали в походе монгольского военачальника Батыя на Европу. Уже который год проливали они свою кровь, на чужбине мечтая вернуться на Родину и понимая, что сбыться этому не суждено, скорее всего, никогда. Бежать было некуда, ведь за их поступок ответят их семьи, родственники и друзья, оставшиеся дома. Вот и приходилось им служить не за страх, а за совесть храбро сражаясь со своими западными соседями втайне мечтая о разгроме монгольской армии. Они мечтали проиграть. Не это ли насмешка высших сил над сыновьями своими?  

Твердимир давно уже разменял четвёртый десяток и был воином опытным и повидавшем на своём веку многое. Службу завоевателям начал в должности сотника владимиро-суздальского полка, но после смерти Всеслава Тверского занял его место, возглавив соотечественников. Они воевали, так как надо и монголы осыпали их почестями и подарками, только вот почти никто из русичей не видел в этом радости. Твердимир даже пару раз удостоился чести побывать на пиру самого Батыя, что выпадало далеко не каждому, но слава и похвалы не разожгли его сердце. С большим удовольствием хмурые светловолосые воины встали бы в один строй со своими противниками, будь то чехи, поляки или болгары. Встали бы отринув все страхи, но обречь на мучительную смерть своим поступком оставшихся на Родине, не могли. С полгода назад его полк участвовал в сражении против мадьяр. Подавив сопротивление мужчин, безнадёжно пытавшихся остановить продвижение русской пехоты на поселение, Твердимир остановил полк, посчитав своё дело сделанным. Их всегда бросали в самые кровопролитные сражения и зачастую они возглавляли атаку, но никогда не насильничали и не участвовали в убийствах мирного населения захваченных крепостей и деревень. Как правило, этим занимались либо сами монголы, либо другие полки, но никогда русичи. На этот раз всё было по-другому. Твердимир получил чёткий приказ – зачистить город, уничтожив жителей в страхе забившихся по щелям, подворотням и подвалам.  

Конечно, они не выполнили этот приказ, и результатом стало разжалование воина до сотника трофейщиков. Кто такие трофейщики? Это те, кто заходил в разрушенные поселения после ухода армии. Они словно падальщики собирали всё ценное и пригодное для использования армией Батыя, купаясь в волнах недавнего ужаса и трагедии охватившей город. В сотню Твердимира ссылали русичей испытывающих проблемы с исполнением «приказов» и компания здесь подобралась на загляденье. Владимирцы, киевляни, переяславцы, черниговцы жили дружно, неся свою ношу. Только чуть сильнее хмурили лбы, да прятали недовольство монголами в бороды.  

– Твердимир, мы почти закончили. Кое-что нашли. Есть и оружие, и золото, с серебром. Вот только Бажен со своими где-то запропастился, – остановившись напротив бывшего полковника, доложил Крив, щуря глаз.  

– Пусть Плишка разыщет его и поторопит, – сказал сотник, вставая на ноги. – Пора нам уже.  

– Не потребуется. Вон, потеря, сама пожаловала, – ответил Крив, широко открыв от удивления единственный глаз. – Да и не один он.  

Твердимир, проследив направление взгляда десятника, поперхнулся и быстрым шагом направился к приближающимся воинам.  

– Где вы их нашли? – спросил он, Бажена указав пальцем на двух чумазых детишек, прижавшихся в страхе друг к другу.  

– Так под развалинами храма, сотник. Там видать всех баб, да детишек собрали во время набега. Но монголы их всё же нашли и убили, – пояснил дружинник перекрестившись. – Тел там лежит столько, что просто жуть. А эти спаслись. Под балку заползли и спрятались. Я так думаю брат с сестрой они. Только не говорят ничего. То ли от страха язык онемел, то ли по местному не разумеют.  

Худенький мальчик лет пяти в белой запачканной сажей рубахе и порванных на коленках штанишках, заправленных в истоптанные сапожки, с ужасом взирал на обступивших его вооружённых мужчин. Судорожно сжимая руки, он прильнул к ногам девочки-подростка несколькими годами старше. Выглядела девонька неважно – волосы разметались по спине, царапина на подбородке кровоточила, а бледная, почти прозрачная кожа была обожжена в нескольких местах. Твердимир видел, что она держалась на ногах из последних сил, но серо-зелёные глаза её смотрели на них без страха, а скорее с усталостью и разочарованием. Крепко стиснув острые кулачки она, закусив губу, наклонила голову вперед, словно годовалый козлёнок готовый бодать всех подряд только что прорезавшимися рожками.  

– Накорми детей Плишка. Не видишь, что ли они с ног валятся? – распорядился сотник, лихорадочно ища решения загаданной ему проведением загадки.  

Крив почёсывая затылок, с жалостью смотрел на ребятишек.  

– Твердимир Ярославович, как же так? Им же… Их же… Если монголы узнают…, – окружающие их воины согласно зароптала.  

– Поживем, увидим, – перебил десятника Твердимир, пятернёй сжимая бороду.  

В этот момент в воздухе раздался пронзительный свист и по улице застучали копытами лошади несущие на себе всадников.  

– Прячем детей! – метнулся в сторону костров Крив.  

– Поздно! – крепко ухватив за локоть готового умчатся десятника, сказал сотник. – Не дёргайся.  

Буквально пару секунд спустя перед ними возникло пять десятков монголов, в полном боевом облачении.  

– Сам Мингиян к нам пожаловал, – сквозь зубы произнёс Твердимир направляясь встречать гостей. – Рот на замок. Говорить буду я.  

– А я думаю, куда же это залетели мои Лебеди? Даже переживать начал. А вы тут, трапезничаете. Пустите кочевника к очагу? Не побрезгуете?  

Здоровенный монгол в тяжёлом пластинчатом доспехе, отороченном мехом, и палашом на поясе, перекинув правую ногу через седло замер напротив Твердимира. Взглянув на сотника сверху вниз, он улыбнулся тонкими губами, над которыми топорщились узкие чёрные усики.  

– Ах, какой бы из тебя генерал вышел Твердимир. А теперь, что? И полка тебя лишили и наград. И что тебе эти мадьяры? Приказ выполнил и забыл.  

Перекинув заплетённые в косичку волосы из-за спины на грудь, Мингиян добавил:  

– Эх, лебеди, лебеди, а какое будущее могло бы у вас быть в нашей империи.  

Говорят, Лебедями их назвал сам Батый, любивший от скуки придумывать своим иноземным полкам всякие говорящие прозвища. Под его командованием уже были персидские Леопарды, аланские Волки, половецкие Вороны, болгарские Вепри, а теперь появились русские Лебеди. Как-то около года назад, Твердимир, обласканный монголами за многочисленные победы русичей, воспользовался ситуацией и на пиру поинтересовался у захмелевшего Мингияна почему их прозвали лебедями. Тот долго смеялся, а затем сказал, что Батый оценил верность слову русских полков, понимая, что птицы они свободолюбивые. Не поспоришь. Именно лебедями они и были. Вольными и красивыми – лебедями в клетке обязательств.  

– О, да я смотрю у тебя для меня подарок, – масляно улыбнувшись, монгольский военачальник жестом указал своим людям на костер, возле которого испуганно замерли дети. – Это кстати.  

С десяток монголов позвякивая доспехами спешилось. Посмеиваясь и подшучивая над хмурыми русичами они растолкали сгрудившихся вокруг детей дружинников и подвели сирот к Мингияну.  

– Надо же выжили. Прямо как крысы, – произнёс нойон, с силой хватая девчонку за подбородок, от чего она вскрикнула.  

Твердимир ловил на себе взгляды своих людей, готовых по любому сигналу броситься на монголов, но допустить этого не мог, так как поступок этот сулил череду трагических событий, в которой смерть его сотни была бы самым приемлемым вариантом.  

– Это же дети Мингиян, отпусти их, – легко оттолкнув мальчишку себе за спину, сказал сотник.  

Глаза монгола налились кровью, и он бросил злобный взгляд на говорившего.  

– Дети?! Это не дети это жители города, который не покорился воле Могущественного Батыя, любимого внука Великого Чингисхана!  

Нойон, брызгая слюной, слетел с седла и пинком ноги отбросил девочку под ноги своего коня.  

– Закон гласит, что все в мятежном городе должны сдохнуть! Сдохнуть, ты слышишь!  

Причина гнева кочевника была известна сотнику. Он знал, что после его отказа казнить мадьяр, Мингиян попал в немилость к Батыю, так как лично поручился за русичей и хотел добиться для Твердимира генеральского чина. Ведь иметь своего карманного генерала всегда полезно. Рискуя вызвать гнев монгола, сотник перебил его:  

– Я знаю закон, но может мы, как-нибудь решим этот вопрос уважаемый…  

Это ещё больше разозлило нойона. Лицо его пошло пятнами, а косичка затряслась в такт выбрасываемым в воздух словам:  

– Заткнись, заткнись!! Ты ничего не можешь сделать для меня! Уже поздно!  

Обернувшись к одному из своих людей замершему за спиной, Мингиян перевёл дыхание, немного успокоившись, и указывая на детей, приказал:  

– Щенку перерезать горло, а девчонку я заберу с собой, – плотоядно улыбнувшись, он добавил. – Поживёт ещё немного.  

Рука Твердимира самостоятельно легла на рукоять меча висевшего на поясе. Где-то позади раздался шорох извлекаемых из ножен мечей и скрип натягиваемой тетивы. В ответ монголы в свою очередь ощетинились копьями, саблями и стрелами.  

В напряжённой тишине вот-вот готовой сорваться в кровопролитную схватку раздался смех предводителя кочевников. Мингиян смеялся громко, надрывно похлопывая себя ладонями по бёдрам. Отсмеявшись, он жестом приказал своим людям опустить оружие.  

– Они нас лишь пугают, успокойтесь. Лебеди они верные. Они держат слово. Всегда. Никто из них не захочет, чтобы кишки их матерей, сестёр и дочерей намотали на колёса телег монгольской армии.  

Нехотя Твердимир убрал руку с рукояти меча, зная, что за спиной его дружинники делают то же самое.  

В этот момент мальчишка, будто поняв, что его судьба предрешена, упал на колени перед сестрой и, зажмурившись, крепко обнял её.  

– Прощай сестрица.  

Эти слова, сказанные на родном им языке, заставили абсолютно всех русичей направить оружие на монголов. Крив возникший из-за спины, утянул детей за собой за ряды воинов замерших позади сотника.  

Некоторое время Мингиян смотрел на окружившую его отряд цепочку русских дружинников. Улыбка сползла с его лица, а на лбу выступили капли пота. Он знал, на что способны эти северяне, ведь не зря же он пытался быть их покровителем.  

– Твердимир это очень плохая идея. Ты же знаешь, что будет? Я помню, как во Владимире тебя провожала твоя старая мать и младшая сестра.  

Обращаясь к сотнику, нойон одной рукой вцепился в рукоять палаша, а другой с остервенением теребил свою косу.  

– Я хорошо помню, как женщина тянула к тебе свои худые руки. Неужели ты обречёшь её на смерть?  

Полторы сотни человек замерли напротив друг друга посредине мёртвого, осквернённого города. Полторы сотни мужчин готовых вцепиться в противника и рвать его на части до победного конца. Будто мало смертей увидели эти улицы.  

Чувствуя сомнения в поведении Твердимира, но не правильно истолковав их, Мингиян прокричал:  

– Разве вы захотите обречь своих родных на смерть! Одумайтесь! Чтобы они сказали?!  

Прямо перед глазами сотника встала старушка мать и сестра, так рано ставшая вдовой, жена Крива, покрывавшая его лицо прощальными поцелуями и ещё много много сцен расставания, которые он запомнил навсегда.  

– А чтобы они сказали, узнав, что мы обрекли на смерть двух невинных детей?! А?  

Ш-ш-шух! – меч Твердимира вылетел из ножен и описав дугу отсёк голову Мингияна, который в последний момент понял, что его ожидает.  

Два десятка монголов рухнули с лошадей пронзённые арбалетными болтами, а последовавшая затем кровопролитная схватка, длившаяся не более пяти минут привела к полному уничтожению кочевников. Русичи были отличными воинами, и в подобных сражениях им не было равных, монголы же, привыкшие биться в седле и в чистом поле, были обречены с самого начала. К тому же численное преимущество было на стороне дружинников.  

Вытирая меч о плащ убитого кочевника, Твердимир, взглянул на подошедшего Крива.  

– Сколько наших полегло?  

– Бог миловал сотник, – снова хитро прищурился десятник. – Убитых нет. Дюжина раненых и то легко.  

Убрав клинок в ножны, Твердимир, снял пояс с мечом и бессильно опустился на кусок разрушенной стены. Тяжело вздохнув, он пристально взглянул на Крива.  

– Мы давно знакомы с тобой. Как считаешь, правильное ли я принял решение?  

Облокотившись на ограду вытоптанного монголами сада, воин ответил:  

– Не о том грустишь сотник. Мы все этого хотели. Хорошее дело сделали.  

– Но я рискнул всем, что нам дорого.  

Так что ж. Вины твоей здесь нет. Давай лучше думать, как убедить монголов в том, что мы к смерти Мингияна отношения не имеем.  

Устало проведя рукой по лицу, Твердимир, сказал:  

– Так ты вроде об этом уже подумал сукин сын, – подмигнул он десятнику. – Стреляли то в монголов из чешских арбалетов. По твоей указке?  

Крив растянул улыбку до ушей, отчего физиономия его разгладилась от морщин.  

– Значится так и сделаем. Посылай немедленно гонца к Субудаю. И побашковитее. Скажи, чтобы не мешкал и тогда к утру доберётся до ставки Батыя. Пусть расскажет, что мы вошли в город за трофеями и обнаружили высокочтимого Мингияна с людьми мёртвыми. Обыскали город, вступили в схватку с отрядом противника и уничтожили его. Люди наши кровь пролили, но одолели местных легко, так как нойон и его воины, дескать, просто так жизнь свою не отдали и большую часть нападавших уничтожили. Ну а учить тебя разложить тела посвежее где надо, нанести раны где следует, думаю не нужно.  

Чем дальше говорил Твердимир тем ярче вспыхивали надеждой глаза десятника. Когда тот замолчал Крив не выдержав хлопнул сотника по плечу ладонью и подпрыгнув на месте, как мальчишка, бросился отдавать приказы людям.  

* * *  

Спустя несколько часов все приготовления к приезду монголов были закончены и дружинники снова собрались у костров. До наступления темноты оставалось совсем немного времени, но пасмурная погода всеми силами мешала насладиться животворящим солнечным светом.  

Как же изменилось настроение его людей собравшихся вокруг весело потрескивающих костров. Совсем недавно хмурые и озлобленные на весь мир, дружинники, смеялись, шутили и пели во всё горло. И в центре их внимания, конечно, были двое детей – чисто одетых, накормленных и обласканных. Степенные, почтенные ветераны готовы были на голове стоять только, чтобы угодить своим маленьким гостям. Эта парочка словно сорвала завесу безразличия, окутавшую Лебедей. Окутавшую с головой, из-за чего мир вокруг был безнадёжно блеклым и лишённым чего-то важного и нужного.  

– Как они?  

– Отлично. Мы их осмотрели, немного подлатали, приодели. Здоровенькие ребятишки.  

Отправляя полную ложку похлёбки в рот и удивляясь своему аппетиту, Твердимир задал Криву давно мучивший его вопрос.  

– Как они попали сюда?  

– Так отец их купец из Новгорода. Когда войска Батыя к городу то подошли, он сел на первый попавшийся корабль и рванул на чужбину. Хотел отсидеться видать, – пояснил десятник. – Не получилось. Беда его и здесь нашла.  

Облизав ложку и поставив под ноги, пустую плошку, сотник отёр тыльной стороной ладони бороду.  

– Придумал куда детей спрятать?  

Выпятив грудь колесом и надувшись от гордости как жаба, Крив сказал:  

– А то. Такое место нашёл никто и не догадается. Только вот потом куда нам их девать.  

– Давай поразмышляем об этом завтра. Сначала надо головы не сложить. Монголы то не дураки.  

– А с Субудаем ты ловко придумал сотник. Глядишь и вспомнит он, что ты ему жизнь спас год назад.  

– Увидим.  

Некоторое время воины сидели молча наблюдая за своими боевыми товарищами затеявшими какую-то весёлую игру с мальчонкой. Малыш задорно смеялся, будто и не помнил произошедшего совсем недавно. Сестра его сладко посапывала, положив голову на плечо Ждана, который боясь разбудить девчонку, старался даже не дышать.  

– Вот так чудо, – сказал десятник, подымаясь на ноги и указывая за спину собеседнику.  

Твердимир оглянулся и увидел всё ту же степь, погружённую в пасмурный сумрак, но сквозь плотные облака к земле смело пробивались два солнечных луча, которые становились всё шире и шире. И когда облачная хмарь лопнула под их давлением, окружающий мир наполнил солнечный свет уходящего дня.  

На душе сотника сразу стало так легко, что он улыбнулся впервые за четыре долгих года и словно крылья расправились за его спиной.