Le poète maudit

Мои промокшие ботинки показали — не умею ходить по воде; и смерть моя не станет особой.

Лунную прядь на чёрной воде не пускает в себя Байкал и позволяет касаться лишь кожи, как если б купил эти ласки на ночь. А я пустил её по венам, по крови через нос и очи, в самую глубь своих чернот, что глубже всех озер, что сокровеннее, чем все богатства Атлантиды. Дешёвая любовь терпка, как старый виски, и я открыт, я верен только ей — небесной проститутке.

Я бросил себя со скал, как надоевшую рубаху. Белые кудри волн носят моё тело, и оно — червивое — тонет. Я хочу только, чтобы не вынесло тело на берег, чтобы рыбы меня съели всего без остатка; хочу — умереть.

Ледяной воздух с окна остудил и чай, и чувства… разбитый графин: я разливался по комнате тяжёлыми мыслями. По левое плечо струились белые волосы призрака моего искусства, а я совсем не мог смотреть ей в глаза. Подлец, я всё предал: пустился в пляс с живыми людьми, играл идиота и мерзавца на потеху слабости и взглядам, унижал себя в то время, как она мёрзла в тени. Я спал у тёплой плоти, опасаясь её холодного тела. Но ветер с улицы сдует это несчастье. Мы замёрзнем вместе, распадёмся снегом, будто и не было нас.
Ты – бледная ведьма моего письма – не должна была появится, моя печальная Кера, мой милый мстительный дух. Нас не должно было существовать.