Козлёнок при луне

Полная луна вышла из-за туч, и в заброшенном срубе разлился её манящий свет. Козлёнок подошёл к окну. Чтобы лучше видеть, он вытянулся, опершись передними ногами на стену. Так он стоял долго, уже не серый, а серебристый, глядел на луну и не понимал, отчего этот недостижимый белый пламень так взволновал его.

«Луна похожа на капусту», — подумал козлёнок. «Такая же круглая и желанная».

Он снова вспомнил, что привело его сюда, в лесную глушь, в покосившуюся хижину при заросшей тропинке. Копытца задрожали от обиды, он лёг под стеной и уткнулся в собственный хвост. Ночные шорохи остались снаружи, за приоткрытой дверью; лишь тишина, пыль да лунный свет царили в срубе.

Сейчас он мог бы смотреть сны меж тёплых шерстяных боков братишек и сестрёнок. Чей-нибудь сопящий нос тыкался бы ему в шею. Но он не лёг спать на закате, как все, а встал у дверей хлева. Он не хотел быть с ними, особенно же — с отцом.

Как они гордились собой, вломившись в огород! Как разрывали кочаны! Жадно поедали молодые сочные листки, а чуть добравшись до плотной кочерыжки — пресыщенно топтали её так, что сок брызгал на землю и смешивался с грязью. Как смеялись, убегая от побоев! А спустя неделю отец снова расшатывал рогами запор, поддевал дверь, и все они разом теряли голову. И был хруст, и сок, и взрытая копытами земля.

Козлёнок не хотел этого, но стоило распахнуться огородной калитке — он бежал вместе со всеми, выхватывал зубами брошенные огрызки, хрустел и чавкал, отпихивал сестёр и братьев от грядки, впивался в светлую мякоть, пока кто-нибудь из старших коз не отталкивал его самого. Тогда он вдруг на миг трезвел и ужасался разорению. Он отбегал к забору, чтобы не видеть растерзанного совершенства зелёных сфер. Иначе его бы вновь потянуло к ним неумолимой силой, неутолимой жаждой.

Будто наказанный, он упирался мордой в доски. В щёлку между ними удавалось подсмотреть, как по дороге степенно шествуют овцы… Пастух, заметив коз в огороде, кликал хозяина, и начиналось побоище.

Потом они все мучились животами.

— В брюхе резь для козы за честь! — говорил отец. Все поддакивали ему. Сожрать больше, чем способен переварить — означало испытать наслаждение и провести время достойно. Но козлёнок не ощущал того же удовлетворения — только боль. Однажды он решил, что взрослые просто выдумали себе такое веселье, когда поняли, что нет в их жизни настоящей радости.

«Вот овцы совсем не такие», — думал он, вспоминая чинное стадо. Кудрявые соседи, покачивая белыми боками, выходили на пастбище дружной гурьбой и молча разбредались: ни ссор за место, ни диких выходок. Большеглазые ягнята задумчиво улыбались, но серьёзным оставался блестящий взгляд, даже когда они играли и танцевали на лугу. Казалось, эти дети знают нечто такое, о чём козлёнок не мог и подозревать.

Луна подымалась. Струя света лилась теперь через разбитую крышу, забрызгав дальнюю стену и приставленный к ней стол с табуретом. Козлёнок встал и протопал туда. Ему хотелось искупаться в свете — тот напоминал молоко, сладкое питьё материнской любви, почти забытой им.

Копытца ударили по низенькому табурету, потом по столешнице.

Видно было ясно, как днём. Под ногами у козлёнка лежала притрушенная пылью… капуста? Но жухлая и сплюснутая, будто по ней повалялся бык, вся в рядах мелких червоточинок, она даже пахла иначе.

Козлёнок был голоден, а странная угловатая капуста лежала ничейно и бестолково, омытая лунным молоком. Он схватил губами край листка, растирая резцами. На языке стало вкусно, и он, не боясь больше, быстро сжевал несколько сухих листов.

Сразу захотелось пить. Вдобавок, очень скоро приятный вкус сменился горечью где-то внутри, то ли в желудке, то ли в глотке. Горечь напомнила козлёнку о страданиях родни. Лунный луч преломился в каплях жалости, что стекли с его глаз.

И тут он увидел оленя.

Козлёнок второй раз в жизни видел оленя. Первый раз был, когда он, не желая возвращаться в хлев, всё оглядывался на забор, за которым шла дорога, а через дорогу — прилесье. Ворота двора стояли распахнутыми настежь, вот через них-то козлёнок разглядел его: высокого, стройного. Поднятую голову венчали рога — но не такие, как у отца, а куда сложнее, будто на лбу у величественного господина выросло дерево.

И всё же он, благородный и прекрасный, неуловимо походил на одного из братьев козьего племени. Впрочем, схожей мордой обладали овцы — может, это им господин приходился родственником. Да, вероятно так.

— Что смотришь? — спросил отец. — Там рябина есть, да, малой. Зимой лакомиться будем, если тебя или меня не пустят на жаркое. Но сейчас не зима.

— Там кто-то есть.

Отец вытянул шею вперёд, всматриваясь. Борода его мелко при этом тряслась.

— А… Это олень. Чего принесло сюда дурня? Застрелят ведь. Небось, нашим жмыхом полакомиться хочет. Эй, ты!

Но за воротами лишь колыхались заросли.

Сейчас олень стоял очень близко — в проёме окна. Луна отражалась в его огромных влажных глазах.

— Здравствуйте, — робко произнёс козлёнок.

Олень повёл носом и дружелюбно фыркнул. Голова склонилась в ответном приветствии. Козлёнок с изумлением глядел на зубцы рогов.

— О, почему я не оленёнок или хотя бы не ягнёнок, — прошептал он.

Словно в ответ на шёпот, олень отскочил от проёма. Теперь козлёнок видел его во весь рост. Лесной господин встряхивал головой и бил копытом, отбегая всё дальше от сруба, в заросли. Наконец козлёнок понял.

Олень приглашал его.

Одним звонким прыжком он соскочил со стола и выбежал наружу. Олень стоял уже среди ивняка, возвышаясь над низкой порослью. Вдруг — исчез. Козлёнок замотал головой, а олень стоял уже на заросшей тропинке. Раз — он снова летуче прыгнул в сторону — замер.

Тогда козлёнок тоже скакнул — изо всех силёнок, что таились в его коротких ножках. Получилось нескладно и как-то боком. Олень перемахнул через куст и вновь оказался на тропинке. Его глаза задорно блестели.

Козлёнку стало весело. Он заскакал вокруг оленя, а тот — рядом с ним, осторожно и коротко. Казалось, во всём спящем мире осталось два звука, шорох травы и глухой перестук копыт. Вдруг безмолвный господин на миг остановился — и плавно, легко поскакал по тропе.

Козлёнок кинулся за ним. Он старался отталкиваться от земли так же упруго, как тот, венценосный, но получались всё больше дробные прыжочки. Козлиные.

Тропа вела их сквозь заросший пролесок, по которому раскиданы были следы давнего людского жилья. Сгнившие заборы, одиноко торчащие бревенчатые стены. Один раз путь перегордил заваленный воротный столб. Козлёнок помедлил, отступив для разбега, и вдруг заметил, что кругом растут одичалые кочаны.

Сыто-зелёные, как паростки одуванчика, и такие же взъерошенные. Видно, когда-то тут были огороды — прямо как в родном дворе. Теперь люди ушли отсюда, дома развалились, а капуста живёт, как жила.

Как сосёт в брюхе! Козлёнок икнул. Те горько-сладкие листочки, верно, уже глубоко на дне рубца. Ими надолго не насытиться, а тут — сочная, свежая пища… После — да, раздует и будет болеть. Да, глупость, так похожая на отцовскую…

Олень стоял поодаль. Он молчал, только постукивал копытом. Наконец, он развернулся и неторопливо поскакал дальше.

Козлёнок размашисто прыгнул через бревно и помчался следом.

Слева, справа и даже под ногами он видел сладостные капустные кругляши. Многие доходили ему до коленок. Один раз торчащий лист дерзко мазнул его по шее. «Один раз бы куснуть, всего разочек!» — думалось ему, но козлёнок вспоминал о слюнявых, расчавканных трапезах в огороде. Неужели благородный господин увидит, как он захлёбыватся от жадности? Тогда горестная слеза прокатится по точёной скуле, ведь если даже он, козлиный сын, мог плакать о низости своих близких, то тем более — лесной король. Стиснув зубы, козлёнок мчался вперёд, туда, где лунное серебро мерно качалось на ветвистых рогах.

Кустарник вокруг тропы становился выше и гуще. В какой-то миг козлёнок понял: заброшенные огороды остались далеко позади. Кроны деревьев то и дело смыкались над тропой, которая стала теперь едва видимой, да ещё норовила упетлять в темноту.

Он уже не бежал — метался из стороны в сторону. Едва виднелось белое пятнышко оленьего хвоста далеко впереди. Ветки с треском лупили козлёнка по бокам, по ушам, впиваясь колючками, выдирая клочки шерсти.

Он задыхался. Пить хотелось ещё сильней, чем раньше, голод терзал нутро, но не подгибались ноги, не убывали силы, будто те несколько чахлых листков от угловатой капусты на столе напитали козлёнка лучше кукурузного зерна. «Быть может, надо было остановиться там, среди развалин, — думал он временами. — Просто перекусить».

Вдруг чащоба расступилась, выпустив его, ободранного, на широкую прогалину. Его высокий проводник стоял на берегу озера, с головы до копыт залитый светом. Безупречный шар сиял в небе над ветвями оленьих рогов.

На прогалине стоял ещё один дом, темнея вросшими в землю окнами. Капустная грядка разрослась перед ним. У козлёнка заныло в кишках. Он поднял голову на своего доброго покровителя и вновь представил, как тот огорчится его мерзкому жору.

«Я решился, — повторял он себе, медленно проходя мимо старого огорода. — Я сделал свой выбор. Он меня сюда не для того привёл, чтоб я занимался мерзостями». Шажок за шажком. Коленки подрагивали. Он вдруг понял, что никто из его семьи не сумел бы добраться сюда, даже если бы олень пришёл и к ним. Он здесь один вместо них всех — значит, тем более нельзя падать мордой в грязь.

Шажок за шажком. Козлёнок шёл, потупившись, чтоб не глядеть по сторонам, и не заметил сам, как оказался совсем рядом с лесным королём. Бока оленя лишь слегка вздымалась после бега, от коричневой шерсти пахло мускусом.

Козлёнок робко поднял голову.

Олень прял ушами, пофыркивая: ласково и радостно смеялся. Тогда козлёнок засмеялся было в ответ, но тут же оборвал себя — таким нелепым показалось ему собственное детское меканье. Однако лесной господин не упрекнул и не боднул его за дерзость — и козлёнок снова захихикал от радости, что долгая-предолгая скачка окончена.

Потом олень наклонился над озером и лакнул воду.

Козлёнок увидел, что поодаль от берега плавают кувшинки с огромными плоскими листьями. На таких мог бы уместиться не только он, а и отец-козёл, если бы поджал ноги.

А ещё он увидел луну.

Луна плыла в озёрных водах, нежная и совершенная. Когда лесной король касался губами воды, шла рябь, и от этого белый круг казался ещё больше похожим на капустное соцветье.

Козлёнок, разинув рот, смотрел на это чудо. Он разом позабыл все прочие кочаны.

Олень подтолкнул его мягким носом в спину, и он пошёл вперёд, прямо в мелководье. Вода тихонько плескалась от его шагов. Разлитое серебро окутало козлёнка. Он опустил голову к воде и поцеловал луну в щёку. Потом он пил, и лунный свет затекал в него.

Сделав последний глоток, козлёнок понял, что хочет спать. Берег казался далёким. По брюхо в воде он добрёл до листа кувшинки, надёжного, как стол, запрыгнул на него и свернулся калачиком. Последним, что он видел, были воздетые ветвистые рога.

***

Открыв глаза, он сразу же вскочил на ноги — и удивился тому, как далека стала земля. Всё тот же белый пух торчал на коленках и бабках, но сами они как-то вытянулись. Ясный день заливал опушку леса, за рябинами и черёмухой виднелась дорога. Знакомая дорога! Козлёнок выпрямился и неуверенно шагнул, потом подпрыгнул и боднул ближайший ствол. На коре остались две длинных отметины.

Недоумевая о том, что всё это значит, он побежал через пролесок к дороге. Под копытами хрустела листва, а деревца и кусты стояли какие-то рыжие, а вовсе не зелёные, как всю его жизнь. Цвет этот напомнил ему бока оленя. Он приободрился и поскакал живей.

Но возле самой дороги резко остановился.

Над ней клубилась пыль, поднятая топотом множества копыт. С пастбища шли овцы.

Козлёнку стало, как всегда, неловко. Он отошёл и смирно встал в стороне, чтобы не мешать им, но всё же поглядывал на соседей с любопытством.

— Э! — крикнул пастух. — Э, хозяин!

Отара приостановилась. Из ворот — родных, знакомых ворот — вышел такой же знакомый человек.

— Что стряслось?

— Это не твой красавчик вон там гуляет?

С удивлением козлёнок заметил, что пастух машет рукой в его сторону.

— Ба! Слушай, да не пропавший ли это? Похож! Глянь-ка, есть у него пятнышко на ухе? Ишь, как ты вымахал, гуляка!

— Раз это твой нашёлся, — сказал пастух, — то не продашь ли мне его за мелкую копейку? Мне в отаре нужен верховода. На-на-на, иди сюда! Экий ты разумник. Такого-то мне и надо.

Козлёнок, а вернее, молодой козёл трусцой подбежал к пастуху. Овцы тут же обступили его, неторопливо обнюхивая и осматривая задумчивыми глазами. Ягнёнок протиснулся меж старших и лбом ткнулся в его ногу.

И тогда молодой козёл пошёл вперёд, а овцы двинулись следом. Он повёл отару домой.