Жуткий сон.
Я в комнате со старухой, сидящей в кресле-качалке. Так длится вечность. Незнакомая пожилая женщина лет восьмидесяти, раскачивается в деревянном кресле . Одета в ночную сорочку из плотной серой ткани. Руки мирно сложены на животе. Я на деревянной кровати, без подушки и матраса, напротив нее, в детской пижаме. Носил такую, когда было лет девять. Вижу ее руки, старые со сморщенной кожей, с темно-зелеными нервно пульсирующими жилами, словно паутинка усеявшими кисти и предплечья. Вижу не стриженные, обломанные ногти, под которыми застряла черная грязь. Вижу такие же сухие, в вспухающих венах грязные ноги. С них капает грязь, оставляя на полу черны пятна, растекающиеся под креслом.
Мерный скрип кресла и тишина. Потом слышу хлюпающие звуки из под платья. На пол капают желеобразные сгустки, отливающие багрово-черным. Подымаю взгляд и вижу, как сорочка покрывается черными расплывающимися пятнами. Обвислая грудь начинает быстро вздыматься и опускаться. Вижу черные как деготь глаза и лицо готовое сорваться на немой крик. Старуха с силой вцепилась в ручки кресла, рот открылся, оголяя редкие гнилые зубы. Обветренные, черные губы вытянулись в ниточку. Старуха кричит. Но я ничего не слышу, сижу сгорбившись и смотрю как вены на ее теле вздымаются сильнее. Сквозь старуху словно пропускают заряд электрического тока. Она дергается и выгибается. Снова смотрю на руки, вены на них не выдерживают и лопаются сразу в нескольких местах. Из них вытекает пенящийся гной вперемешку с черными сгустками крови.
Кровь медленно стекает и хлюпает на пол из толстенных не струганных дубовых досок. Темная жижа стекает и собирается между них. Старуха вскидывает руку в агонии и костлявым, трясущимся пальцем указывает на единственное окно в помещении. Теперь я вижу, что это деревянная изба из бруса с торчащей соломой у основания крыши, как в старых советских фильмах, без внутреннего убранства и печи. Только кресло и пустой скелет деревянной кровати. Однако замечаю каменный колодец в углу комнаты, от него веет смрадом.
Знаю что там ее семья. Они все мертвы и они все там разлагаются. Медленно. Их не хоронили, не отпевали. Они все прокляты. Новый звук. Хлопанье крыльев. Вижу двойное стеклянное окно и пшеничное поле за ним в отсветах глубокой ночи с туманными дымками. Метров десять от дома. Колоски черно-зеленые. Пшеница погибла, но зараза в ней продолжает копошиться. Вижу, как крошечные бледно-белые опарыши вываливаются из колосков и падают на песчаную почву, продолжают извиваться, образуя живые холмики. Кресло трещит. Старуха оседает, проваливается в него, осунувшись и сгорбившись. Не обращаю внимания на усиливающиеся хлюпающие звуки под креслом и расползающуюся и дымящуюся багрово-черную лужу под ним. С нее дождем хлещет по полу, но Старуха продолжает изо всех сил тянуть руку, указывая на окно. Звук все ближе и все медленнее. С края окна вижу, как появляются темно-синие, как у старухи, в прожилках,черные вены, покрывающие крылья. Это летучие мыши. Сборщики проклятых. Поедатели гниющих трупов. Могильщики сквозных миров. Твари растут. Уже размером с кошку. У них крысиные морды, покрытые складками и бородавками, сплошь усеянные буравящими и вгрызающимися вплоть червями. Клыков нет, как и глаз, вместо них гноящиеся раковые опухоли.
Морщинистые синие отверстия, стенки которых покрыты тонкой белой вибрирующей мембраной, сочащиеся розовой пеной вместо рта. Ни лап, ни когтей. Только округлое, бледно синее тельце, покрытое проплешинами редких шерстистых волосков, а в крыльях едва проглядываются три сочленения костей в лунном свете. Отродья подлетают к стеклу, прикладываются к нему жаждущими, вытянувшимися хоботками. На окне появляются желтые потеки, стекло трескается и крошится, всасываемое в сокращающуюся, словно дождевой червь, глотку. Старуха неистово дергается в кресле, слышу хруст ломающейся кости. Ее рука не выдерживает натуги и лопается напополам . Во все стороны летит шипящая вонючая жижа. Капли попадают на меня, и разъедают кожу. Из ранок течет сукровица. Кожа расползается, открывая бледно-розовые гниющие мышцы, в которых копошатся ленточные черви, мухи, личинки и другая мерзость. Вскакиваю и кричу от боли. Движения замедленны, как в омуте, словно увяз в болоте. Первое стекло лопается. Старуха застывает в немом крике, лицо, покрытое вязкой, порченой кровью, искажено ужасом. Бегу к двери.
Медленно, словно под водой. Второе стекло лопнуло. Добегаю до двери и открываю. Летающие твари, их уже четверо. Полет, взмахи рваных крыльев, не из мира сего. Животные не могут так лететь, они должны упасть, взмахи слишком медленные. Твари набрасываются на старуху и припадают к ней хоботками, вытянувшимися уже на несколько десятков сантиметров. Летающие твари всасывают рвущуюся плоть, скальпируют голову. Я выскакиваю на крыльцо, но суставы разрываются. Испытываю неимоверную боль. Я уже должен сойти с ума от нее, потерять сознание. Умереть. Нестерпимая боль поглощает разум. Падаю и кубарем лечу со ступеней. Слышу хруст и чавканье моих костей, моей плоти. Крыльцо заканчивается бездонным провалом. Черная пропасть, из стенок которой торчат отростки и человеческие кости. Все мертво, но как только начинаю падать в пропасть, все мгновенно оживает, словно в адском водовороте. Провал становится кишкой готовой переварить что угодно. Пытаюсь кричать и понимаю, что раскрыл рот до предела. Чувствую боль из-за рвущейся кожи на щеках. Вижу, как моя челюсть с гнилыми зубами, с сочащимися белой густой жидкостью из под болезненных темно-синих десен, оторвалась и летит в пропасть…
Мы не раз просыпаемся покрытые потом, сразу до конца и не осознавая, что уже можно дышать и кошмар кончился. Блаженны те, кто не помнит своих снов, либо избавлены от них обыденной мирской суетой.
Еще почитать:
Ловушка ужаса
Чеширский кот
Жребий брошен — Жребий брошен Глава 2
Баба Маша
«
»
23.02.2020
