Колыбелька

Очередная пощёчина неприятно обожгла щёку. Косточки тонких женских пальцев оставляют неприятные ощущения, но пойло, что я уже несколько часов заливаю в себя, бьёт гораздо сильнее.

— Когда это уже закончится?! Ты целыми днями только и делаешь, что сидишь возле этого чертового подвала и бухаешь-бухаешь-бухаешь! –крики девушки уже начали срываться на хрип.

Я не виню её за эту злобу, которой до ненависти недалеко осталось. Она выходила за преуспевающего молодого красавца, у которого были все амбиции в кратчайшие сроки занять высокую должность и приносить крупные деньги в семью, но никак не за спивающееся, сходящее с ума подобие выше описанного человека.

Но сейчас её вопли раздражают. Мне только послышалось, что из подвала вновь донеслось это пение, начало которого я караулил почти две недели, как она решила начать разборки.

Постаравшись максимально отдалиться от упреков и пощёчин, закрыв глаза, я вслушался… Да, это именно оно. Еле слышное, но проникающее в самую мою глубину песнь, очень похожая на ту, что в детстве мне пела мать. Убаюкивающее, успокаивающее, оно словно прижимало меня нежными и заботливыми руками к себе, гладило по волосам, согревало после долгой игры зимой на улице, на которую я выбежал конечно же без шапки.

— Плачешь? Стыдно тебе? Поди себя жалеешь?! – она опять сорвалась на вопль, быстрее меня заметив, что по красным от алкоголя и ударов щекам побежали слёзы.

Я не испытывал жалость, лишь боялся. Боялся, что она спугнет своими криками эти прекрасные струящиеся звуки. Пожалуйста, пусть они будут длиться вечность…

Глаза сами резко распахнулись. Звук отдалялся! Нет, только не сейчас! Я столько времени ждал, боясь отойти даже на секунду со своего поста! Внутри всё закипело в огромный комок гнева, готового вырваться наружу.

— Это ты виновата… — говорить не получалось, лишь шипеть, подобно змее.

Пока я вставал, она испугано отпрянула, увидев моё оскалившееся от злобы лицо.

— Т-т-только по-пробуй! – от её властной агрессии не осталось ни следа.

Найдя в себе последние силы, которые не забрал алкоголь за долгие дни, я повалил жену на пол и вцепился её в горло, сдавив что есть мочи. Она пыталась вырваться, закричать, царапала лицо, ломая ногти и смешивая мою кровь с моими же слезами, но я не ослаблял хватку.

— Ты, ты, ты! – я сдавил зубы до боли, от чего слова больше походили на шипение и свист.

Её ноги бились об пол, руки пытались выцарапать мне глаза, но с каждой секундой слабели, а вскоре безжизненно лежали, лишь иногда подёргиваемые судорогой…

Наступила тишина, от которой звенело в ушах. Даже буйный ветер за окнами стих, будто испугавшись.

Я вернулся на свой пост, прижавшись к стене. Руки тряслись, а слезы, окончательно смешавшись с кровью, однородной жидкостью падали на деревянный пол, высыхая за мгновение.

— Что же я наделал… — прошептал я.

Она точно не заслуживала смерти. Бедняжка, как же ты ошиблась с выбором…

Я снова разрыдался. Пожалуй, единственный человек, который хоть как-то дорожил мной, погиб, при чем от моих рук.

Снова разнеслось пение, но не такое, как раньше. Оно было громче и чётче, от чего наконец-то стали понятны слова.

— Стало в комнате темно, светят звёздочки в окно… – нежный голос, в точь-точь мамин. – Все устали, надо спать. Лягут куколки в кровать…

Каждая мышца в моём уставшем и напряженным теле расслаблялась. Брови перестали хмурится, а на уголки рта сами расплылись в улыбке.
Больше я не буду боятся, тем более сейчас мне совсем нечего терять.

Открыв дверь подвала, я стал спускаться вниз, считая ватными ногами холодные и влажные ступени.

Обычный, захламленный и сырой подвал внушал тоску, но одна странность отвлекала от неё. Ржавый металлический люк посередине комнаты, которого явно не было раньше. Именно из-под его крышки доносилась песня, немного приглушенная, но все равно чётко слышная.

Я сделал лишь пару шагов, как он, со скрипов и скрежетом открылся, предъявляя моему взору абсолютную черноту, что съедала все лучи света от старой мерцающей лампочки.

Подойдя ближе, я встал на колени и стал вслушиваться. Несомненно, в этой тьме кто-то был и пел.

— Зайчик в розовой пижаме под бочок ложится к маме. – звук становился все ближе. – Спит мохнатенький лисенок, лег в кроватку страусёнок.

Две невероятно длинные, костлявые серые руки высунулись из люка и потянулись ко мне. От накатившего страха я зажмурился, ожидая, что меня вот-вот разорвут на части. Но вместо этого они аккуратно потрепали меня за волосы, стали гладить по щекам, смахивая засыхающие слёзы.

— Совсем себя запустил, зайчонок. – ласково промурлыкал голос.

— Прости… — мой голос дрожал, как лист под сильнейшим ветром. — Прости…

— Ну-же, утри слёзки, мама заберёт тебя, хватит, хватит.

Несомненно, это её голос! Добрый, согревающий. Голос матери.

— Мама, мама! – я разрыдался и бросился в её объятия.

Уже совсем нестрашные руки обняли меня и потянули внутрь люка. Прошло ещё пару мгновений и мой разум отключился, погрузившись в липкую и бесконечную, но абсолютно спокойную бездну.