1 глава. Новая жизнь.

За окном серые тучи собираются вместе, предупреждая о своем намерении намочить весь Лондон крупными каплями, которые уже поодиночке падают вниз, ударяясь о крышу дома, из-за чего по всей квартире разносится глухой звук, заставляющий съежиться. Все миниатюрные дома затягивает густой смог, который кажется настоящим одеялом, а не банальным явлением природы. Серые пятна на небе становятся темней, словно какой-то художник разбавляет их черной краской с помощью своей старой кисти, желая добавить в этот мрачный вечер еще больше уныния. Прохладный ветер усиливается, о чем свидетельствуют деревья, оранжевые листья которых колыхаются, еле удерживаясь, чтобы не улететь вместе с остальными спутниками осени. Атмосфера в воздухе также нагнетает, буквально сдавливает горло, из-за чего хочется вдохнуть как можно больше кислорода. Постепенно дождь усиливается, разгоняя всех бродячих кошек, ищущих себе пропитание птиц и прохожих людей, которые, прикрывая слегка намокшую макушку руками или газетой, убегают домой, чтобы укрыться от непрошеной погоды, и беспокоя густой туман, который невольно начинает рассеиваться.

Я выше натягиваю зеленый плед, который подарила мне мама, сдерживая слезы и улыбаясь как самый светлый человек на свете, перед тем, как я отправилась в Лондон, чтобы начать новую жизнь — свою жизнь, и чувствую разливающееся тепло по телу. Я удивляюсь, как приятные воспоминания о матери и плотный плед могут согреть буквально за мгновение. Заправив выбившийся темный локон за ухо, слушаю тишину, которую разрезает ливень, так внезапно напавший на мирный город Англии, — именно внезапно, потому что по прогнозу сегодня обещали солнечный день без осадков. Капли падают с такой силой и грохотом, что я невольно дергаюсь и бессмысленно переживаю, будто крыша может упасть прямо на мое счастливое лицо и испортить все грандиозные планы, которые я так упорно составляла. Я хочу просто сидеть и улыбаться, осознавая, что наконец-то исполнила мечту всей своей жизни. Что отбросила все непонятно откуда взявшиеся страхи, доказала всем, что я могу, и утерла нос Джону, который так бесстыдно прервал наши отношения когда-то.

Я вспоминаю, как решилась на этот шаг, осознав, что больше не могу так: жить чужой жизнью, пытаясь угодить всем и не обращая внимания на свои истинные желания. Как же меня угнетало чувство того, что я делаю что-то не так. Будто мной управляла неведомая сила, которая была мне неподвластна. Но как можно не знать, чего на самом деле хочешь? Этим вопросом я задавалась каждый раз, когда папа пытался уговорить меня продолжить его бизнес, совсем не спрашивая о моем мнении. Хоть я и упорно твердила, что ни в коем разе не собираюсь потакать кому-то, тем самым губя свое будущее, но отец все равно не воспринимал мои слова всерьез. Он просто разворачивался, сжав губы в тонкую линию, и оставлял меня наедине со своими мыслями, — такова была его повседневная реакция на мои вполне обоснованные, как мне казалось, слова. И когда мне надоело давление со стороны отца, я твердо заявила, что буду жить в Англии и работать в Британском музее, где буду изучать экспонаты и местные легенды. Это вылетело из моего рта так неожиданно, что я прикрыла его дрожащей ладошкой, сама испугавшись столь громких слов, которые ввели в ступор всю семью. Но это не было странным, потому что всю сознательную жизнь я любила Англию, на самом деле, где и жили родители, будучи даже незнакомы, до моего рождения. Лишь потом им пришлось переехать в Нью-Йорк, где, по их мнению, намного больше перспектив. «Я всю жизнь изучала Англию, хотела жить там, — твердо говорила я, внезапно для себя повысив тон. — Поэтому, папа, я выучусь и перееду в Лондон. Буду работать в Британском музее». Эти слова были как молитва для меня, так как впервые в жизни я смогла отстоять свою точку зрения, и это придало мне столько сил, что я была более чем уверена, что и вправду добьюсь желаемого. Хотя отец и махнул на меня рукой, что-то недовольно буркнув и прескверно закатив глаза, я лишь улыбнулась, потому что теперь у меня была цель. И к счастью, только отец пренебрежительно относился к моим словам, ведь мама меня поддержала, сказав, чтобы я не обращала внимания на недовольство отца, планы которого замарала жирными чернилами. Она так радовалась за меня, словно я выиграла в лотерее миллион долларов, и верила, отчего я начала бояться разочаровать окружающих меня людей.

Но сидя здесь и рассматривая сквозь оконное стекло таблички с названиями лондонских улиц, я лишь улыбаюсь и умиротворенно вздыхаю.

Вдруг из воспоминаний меня вырывает звонок, который кажется таким громким, словно звучит прямо над ухом.

— Привет, красотка! — слышу я звонкий голос Луизы.

— Привет из Лондона, — отзываюсь я, невольно подняв корпус и поджав колени.

— Как у тебя дела? — интересуется Луиза.

Я не вижу ее всего несколько дней, а уже так скучаю по ее голубым, словно ясное небо, глазам, которые краснели и извергали потоки слез при просмотре любой мелодрамы, из-за чего мне становилось неловко, потому что я могла пустить лишь слезинку, — и то, если мой любимый герой умирает трагичной смертью. Мне не хватает ее необдуманных фраз, из-за которых нам обеим не раз приходилось краснеть. Наверное, сейчас разлука невыносимее, потому что я горько осознаю, что увижу Луизу через мучительно долгое время.

— Я слишком волнуюсь перед завтрашним собеседованием, — с чувством необъяснимого стыда говорю я. — Просто… Вроде я так мечтала об этом, готовилась, но все равно боюсь, что что-то пойдет не так. Ведь это Британский музей! – восклицаю я, разводя руками в стороны. — Есть множество более профессиональных людей, желающих попасть туда…

— Джулия! — перебивает меня Луиза раздражительным тоном. — Ты, как всегда, накручиваешь себя! Сколько раз ты боялась не поступить, не сделать, не угодить, — но все у тебя получалось даже лучше, чем должно было. Я каждый раз тебе говорю, чтобы ты не накручивала себя, потому что делаешь еще хуже. Знаешь, — после недолгой паузы продолжает подруга, — я уверена, что тебя возьмут, ведь ты Джулия Франческо! Согласись, Джексон? — спрашивает она у мужа, и я слышу одобрительное «конечно», за которым следует детский крик.

Я улыбаюсь, вспоминая милого Джексона, который когда-то очаровал мою подругу, по ее словам, своей харизмой и добротой. Все говорят, что они слишком милая парочка, чтобы быть настоящими. Но вот Луизе, в отличие от меня, повезло еще как — родить прекрасную дочь от любимого мужчины, который только обрадовался, узнав, что станет отцом. Я искренне рада за подругу, так как для ранимой Луизы нужен только самый лучший мужчина, а Джексон более чем подходит.

— Ну и как там семейная жизнь? Все путем?

— У Рони лезут зубки, поэтому так часто капризничает, что Джексону приходится возиться с ней, когда я пишу картины. Это тяжело, но что поделаешь, — с тяжелым вздохом говорит подруга, постоянно шепча что-то вроде «подгузник там» или «соска закатилась за диван».

Как ни странно, — хотя Луиза твердит, что это довольно странно, — но мне нравится слушать их бытовую жизнь, потому что она наполнена таким родным теплом, словно я наблюдаю за родительскими беседами из детства. Благодаря доброте Джексона и мягкости Луизы эта пара никогда не кричит друг на друга, даже когда те ссорятся, из-за чего их «ругательства» так смешат, что мне становится неловко каждый раз, наблюдая за их очередной перепалкой. Но несмотря на все ссоры этих влюбленных, они всегда остаются верны своим чувствам и никогда не бросают друг друга даже в самой сложной ситуации, из которой, кажется, нет выхода. И как этим можно не любоваться? К тому же когда в моей жизни из близких мужчин только Джон, который решил расстаться из-за его животных инстинктов, мне необходима эта любимая парочка.

— Жаль, что мы так далеко друг от друга, — слишком грустно протягиваю я, наблюдая сквозь окно за женщиной, которая догоняет свою собаку, сбежавшую с поводка, попутно прикрывая лицо ладонью.

Я слышу тяжелое дыхание и понимаю, что не одной мне жаль.

— Джулия, только не смей ни о чем жалеть, — ободряюще произносит Луиза. — Это твоя мечта и я очень рада, что она сбылась. Осталось только дождаться момента, когда ты будешь научным сотрудником в Британском музее. И я искренне желаю тебе этого! И самое главное — перестань накручивать себя. Наслаждайся пока безработной жизнью.

Я тепло улыбаюсь, понимая, как мне повезло с подругой.

— Это те самые слова, которые я хотела услышать. Спасибо… Передай привет Джексону и Рони от тети Джулс, — с ухмылкой произношу я.

— Обязательно, тетя Джулс. — На фоне слышатся мольбы Джексона успокоить плачущую Рони. — Мне пора. Люблю.

— И я тебя, — напоследок произношу я, после чего звонок завершается.

И я понимаю, как сильно мне будет не хватать Луизы — ее поддержки. В свое время она так сильно мотивировала меня, что, может быть, многое из того, что я имею, не случилось бы без наставлений любимой подруги. Но еще больнее от того, что теперь мне придется жить одной и искать поддержку лишь в себе и желанном городе. Наверное, эта поездка, если даже мне придется вернуться в Америку, хотя верить в это я наотрез отказываюсь, научит меня обходиться без всех и полагаться лишь на себя.

C горьким чувством ответственности я иду в миниатюрную, как и впрочем вся квартира, кухню, чтобы вскипятить чайник. Хоть на улице и довольно мрачно, я не хочу включать свет из-за странного желания прочувствовать такую погоду Лондона во всех красках, думая, что смогу привыкнуть и в будущем частые дожди не будут навивать на меня тоску. Я и вправду хочу свыкнуться с этой тесной квартирой с минимум мебели, она кажется мне конурой, хоть и очень гостеприимной. Но смогу ли я в будущем считать это место домом? Я так привыкла к апартаментам в Нью-Йорке, где выросла: эти панорамные окна, вид которых будоражил и заставлял восхищенно охать; мягкие кожаные диванчики, которые можно спутать с фирменными; и как я обожала свою огромную кровать, в которой, в детстве представляла я, спала настоящая королева английских кровей. Это кажется мне таким родным, что я боюсь признать все остальное, будто предам свое прошлое. Но мечты не исполняются так легко, поэтому я знаю, что еще тысячу раз придется преодолевать себя и свои страхи.

Раздается гулкий звонок от чайника. Я и не замечаю, как стою две минуты, просто всматриваясь в прозрачные капли, резко скатывающиеся по стеклу. Развернувшись, я наливаю в свою любимую кружку с фотографией меня и Луизы, которая смешно кривляется и делает мне «рожки», зеленый чай, приобретенный мной в соседнем безлюдном магазинчике. Капитальная вылазка по городу мне еще предстоит.

Приятный аромат чая ударяет в ноздри, и я чувствую дикое желание сделать первый глоток, чтобы согреться. На удивление, напиток даже лучше, чем тот, который я постоянно приобретала в США. Нотки вкуса открываются медленно и не придают никакой горечи, отчего кажется, будто чай даже сладкий, хотя я не добавляла ни крупинки сахара. Я довольно улыбаюсь, обняв замершими ладонями горячую кружку, и неосознанно плюхаюсь на диван, отчего часть чая выплескивается прямо на мягкую обивку.

— Замечательно! — сквозь сжатые зубы говорю я, быстро хватая салфетку и пытаясь оттереть пятно с дивана цвета какао. Слава богу, что я пила не кофе.

Утром я встаю в пять часов, что совсем несвойственно для меня. Целую ночь я ворочалась и думала о предстоящем собеседовании, которое должно изменить мою жизнь. Мысли прерывал ливень, который к четырем часам все-таки прекратился и уступил место яркому солнцу. И поняв, что больше я глаз не сомкну, иду умываться, пытаясь убрать с лица разочарование, тревогу и довольно заметное негодование. К сожалению, в зеркале вижу ту же недовольную Джулс с мешками под серыми, совсем не светящимися счастьем глазами, опущенными уголками губ и жирной кожей. С разочарованием я принимаю душ, довольно хорошо ободривший и сумевший придать уверенности моему дню, который уже не задается, когда я ударяюсь тазом о столешницу, из-за чего на месте удара красуется большое багровое пятно. Теперь это место ноет даже при легком прикосновении.

Я не могу скрыть факт того, что изрядно волнуюсь, ведь это не обычный поход в магазин, а собеседование, на котором мне нельзя ошибиться. А прекрасно зная себя, я вполне могу. Поэтому прокручиваю в голове все возможные вопросы и отвечаю на них как можно более профессионально и четко, так как не хочу показаться размазней или какой-нибудь фанаткой своего дела, хоть я такой и являюсь. Но я должна доказать всем, а самое главное себе, что могу достичь своей цели.

Эти мысли заставляют меня выровнять спину и поднять подбородок выше, словно я читаю грандиозную речь. С каждой добротной мыслью уверенность повышается, поэтому не мудрено, что к десяти утра я буду держаться достойней, чем сейчас.

Чтобы скоротать время, я листаю каналы, которые смотрит добрая часть Лондона. Наверное, именно так я хочу сродниться с городом, все-таки мне необходимо как-то окультуриваться, если я хочу здесь поселиться на всю жизнь. Посмотрев какое-то шоу, показавшееся мне немного абсурдным своими вопросами, которые задавились звездным гостям, я принимаюсь завтракать и грустно осознаю, что аппетит вовсе пропал, хотя по утрам у меня должен быть самый плотный прием пищи. Видимо, небольшой стресс стеснил чувство голода. Но несмотря на небольшие позывы, я, можно сказать, через силу пихаю в себя пищу, совершенно понимая, что иначе на собеседовании мой живот будет урчать, словно озлобленный волк. А даже такая погрешность приводит меня в ужас — точно сумасшедшую.

Когда до собеседования остается час, я начинаю судорожно собираться, так как мгновение назад мой рот, да и ключицы тоже, были измазаны шоколадным батончиком, который я так беспристрастно поглощала и который все-таки смог соблазнить мой желудок. Я начинаю надевать поглаженные вещи, которые приготовила еще с вечера: черную юбку карандаш до колен и бежевый жакет, который приятно сочетается с белой рубашкой, приобретенной мной на распродаже в США. В плане макияжа я всегда непостоянна: то хочу беспристрастную львицу, то скромную девочку, которая до свадьбы ни-ни. Но сегодня я решаю не мудрить и просто подчеркиваю глаза подводкой и водостойкой тушью, расчесываю густые брови и придаю припухлость губам розовым блеском. На голове делаю строгий пучок, который просто кричит о моих серьезных намерениях на эту должность. Наверное, своим строгим видом я замышляю как-то привлечь и произвести нужное впечатлению, но на войне все средства хороши!

Спустя долго время, когда, наконец, я точно решила, что ничего не забыла и не потеряла, вызываю такси и иду обуваться.

На самом деле сначала я хотела дойти до музея пешком, так как очень люблю ходить, к тому же я не желаю терять возможность лишний раз прогуляться по Лондонским улицам, но, признаться честно, мне необходимо экономить, потому что такси здесь недешевое, а автобусы отсюда не ходят. Но потом, прикинув, сколько придется до туда идти и во сколько придется вставать, чтобы вовремя выйти, я ужаснулась. Поэтому, скрепя сердце, я решаю доехать на такси. А вот обратно можно и пешком! Все-таки те деньги, которые я отложила и которые мне благополучно дали родители, заканчиваются.

Запираю дверь, перед этим еще раз проверив наличие всех нужных документов, и выхожу на улицу, преодолев вниз один этаж. Такси уже ждет меня у подъезда, правда не у моего, а на два левее, поэтому я, гордо подняв голову и заправив выбившийся темный локон обратно в пучок, иду к машине уверенной походкой, словно на подиуме. Хотя, наверное, это мне так кажется.

Когда я сажусь в машину и говорю адрес назначенного пункта, расслабляюсь, увидев довольно опрятного водителя, который не задает лишних вопросов. А то Луиза однажды рассказывала мне про таксиста, который буквально домогался до нее, хотя та довольно грубо дала понять, что не имеет к тому никакого интереса.

Пока мы едем, я рассматриваю улицы Лондона, которые быстро сменяют друг друга, позволяя нечетко рассмотреть их. Золотые деревья украшают каждый дом предвещаниями о долгожданной осени, которая встретила меня дождями. Мне уже нравится этот город: его добродушная атмосфера, крайне эстетичный вид и довольно дружелюбные люди, которые рады помочь приезжим. Улыбаюсь при мысли, что мои ожидания оправдываются и что я вижу город своими глазами, без толики лестных прилагательных, в которых Лондон совсем не нуждается. Думаю, как долго буду восхищаться этим городом, гуляя по одной из улиц. Особенно я ожидаю того момента, когда наконец отправлюсь в центр Лондона, чтобы узреть величественный Биг-Бен, который так любопытно рассматривала в книгах: его благородный цвет, большой циферблат, благодаря которому хочется проверять время чуть ли не каждую секунду. По телу проходят мурашки, когда я понимаю, что совсем скоро смогу сделать селфи для всех близких мне людей на фоне этой достопримечательности, изящно облокачиваясь о красную телефонную будку. Казалось бы, моя мечта была нереальной, но сейчас я стою напротив главного входа Британского музея, поражаясь красотой его внешнего вида. Именно с сегодняшнего дня моя жизнь не будет прежней, осознаю я с мурашками по коже. И я всеми мыслями пытаюсь погрузиться в положительный для меня исход событий.

В жизни Британский музей совсем другой, нежели на самых качественных фотографиях в интернете. Его величественные колонны, на фоне которых я кажусь ничтожной букашкой, возвышаются вдоль всего музея, словно без них здание бы рухнуло. Хотя, скорее всего, так и было бы, потому что вся тяжесть музея приходится именно на огромные колонны, рядом с которыми встают туристы и фотографируются, корча рожи и делая «пис».

Я немного останавливаюсь, чтобы привести себя в чувство, потому что все это слишком напоминает хороший сон. Но поняв, насколько это является реальностью, я сжимаю ручку офисного чемодана и на дрожащих ногах двигаюсь к главному входу.

Сначала я вхожу в небольшую палатку, где милый мужчина проверяет мой чемодан на наличие запрещенных предметов и веществ. После я благополучно выхожу и с трепетно бьющимся сердцем двигаюсь к главному входу.

Вокруг так много людей, ожидающих открытия музея. Они кричат, смеются, визжат, отчего уши сворачиваются в трубочку. И я на миг чувствую себя самозванкой, которая пытается пройти в музей без очереди, совсем не обращая внимания на время открытия и эту толпу.

Когда я слишком близко подхожу к главному входу, то останавливаюсь, чтобы перевести дух. Кажется, словно я иду навстречу со смертью, которая вынесет окончательный приговор. Хотя негативный исход для меня сравним с самой смертью, так что не грех и остановиться. Когда я оглядываю массивные двери музея, в которые мне с минуты на минуту предстоит зайти, смотрю налево, где вижу статую Ханса Слоуна — в прошлом врач и путешественник. Его стальной взгляд и слишком реалистичные черты лица пробирают до мурашек. Даже кажется, будто сейчас эти медные длинные волосы затрепещут из-за легкого ветра, а тонкие губы вымолвят слово. От этих мыслей я неосознанно мотаю головой.

Вдруг из дверей появляется светлая копна волос:

— Ты Джулия Франческо? — спрашивает меня девушка с наивными глазами ребенка.

Я киваю, не в силах что-то сказать.

Блондинка с голубыми глазами неожиданно хватает меня за руку и тянет внутрь, быстро закрыв за собой дверь. Я чувствую, как ее длинные ногти больно впиваются в кожу, но та испуганно убирает руку, когда видит мое сморщенное от боли лицо.

— Прости.

Я чуть ли не с открытым ртом оглядываюсь вокруг: огромные люстры, возвышающиеся над залами, множество экспонатов, хвастающиеся своими сотнями лет древности, блестящие от чистоты полы, на которых, кажется, с легкостью можно поскользнуться.

В центре музея находится огромная библиотека, которая раскололась в 1972 году. Это читальный зал, где можно взять любую книгу и насладиться чтением. Белый купол обвивают лестницы, которые ведут куда-то за библиотеку. Подняв взгляд, я обращаю внимание на решеточный потолок, который гипнотизирует своими узорами, зато позволяет дневному свету проникнуть в музей. Из-за отсутствия посетителей и до того необъятное место кажется целым городом, в котором можно запросто потеряться. Мне стало немного душно, хотя я могла не дышать, пока любовалась этим местом, пытаясь запечатлеть свои первые эмоции. И я на самом деле теряюсь в этом месте, потому что объятия музея слишком большие. В таких местах я еще не бывала.

— Ты здесь никогда не была? – спрашивает девушка, немного обогнав меня.

Я киваю, будто немая.

Но, наконец, я прихожу в себя, прекрасно понимая, что совсем не знаю эту девушку и куда та ведет меня.

Я вопросительно смотрю на блондинку и только сейчас замечаю, каким странным кажется ее наряд; даже немного смешным. Меня вовсе не интересует обычная черная футболка на ее костлявых плечах, нет, я обращаю внимание на ее серую юбку, чуть ли не касающуюся пола. Она кажется такой старомодной и унылой, будто девушка отобрала ее у своей прабабушки. А зигзаговские узоры делают юбку еще страннее.

Подавив в себе улыбку, я обращаюсь к незнакомке, которая продолжает куда-то меня вести:

— Извините, а… Вы кто? — Надеюсь, этот вопрос не звучит неуместно, ведь я не хочу показаться грубой, но пока, к сожалению, причуды лондонской речи я выучить не успела.

Девушка сконфуженно улыбается и подходит ко мне, вытянув руку для рукопожатия:

— Извини, я совсем забыла представиться. Меня зовут Камелла Эймбрамсон. Я младший сотрудник, который отведет тебя к Сюзанне.

Я вопросительно хмурю брови.

— Сюзанно Роберто наш рекрутер. И она же проводит собеседование, — поясняет Камелла, уводя меня все глубже в музей. И с каждой минутой перед моим взором появляются новые экспонаты, заставляющие восхищенно ахать.

Но, к моему сожалению, Камелла ведет меня в сторону, где статуй и различных экземпляров становится заметно меньше. Видимо, мы уже подходим к нужному кабинету. Ноги начали предательски дрожать, а в горле першит.

— Ты не волнуйся так, — видимо, заметив мое состояние, произносит девушка. — Сюзанна хоть и строгая, но она очень добрая.

— Надеюсь, ты права… — подаю голос я.

Камелла ухмыляется.

— Это правда. Она ладит со всеми, особенно с Патриком, — с ноткой зависти заявляет Камелла.

— С Патриком?

Девушка сжимает тонкие губы, будто сказала что-то лишнее.

— Это один из средних сотрудников здесь, — поясняет девушка и замолкает.

Я осторожно киваю и замедляю ход, так как из-за слишком большого возбуждения ноги несут меня без разрешения. Хоть Камелла и выше меня на голову, я умудряюсь обогнать ее. Либо девушка и вправду не может ходить быстрее, либо она просто не торопится.

К моему разочарованию, я не успеваю осмотреть даже малую часть хотя бы какого-нибудь уголка музея, так как Камелла уводит меня прежде, чем я успеваю взглянуть хотя бы на Розеттский камень. Хотя я и без этого могу поразиться красотой внешних колонн и простором внутри.

Вдруг Камелла останавливается, прерывая мои мысли.

— Заходи, — приглашает она меня, махнув рукой.

Я благодарно улыбаюсь, и девушка растворяется в длинном проходе, после чего по музею эхом разносятся множество возбужденных голосов.

Я глубоко вдыхаю, пытаясь расслабиться, но дрожь в руках и ногах снять не получается. Перед глазами пролетают все исходы событий: как меня не принимают, и я с позором возвращаюсь в США; или как меня берут на оплачиваемую работу, благодаря чему я позволяю себе купить квартиру ближе к музею. Я очень надеюсь, что именно второй исход меня ожидает. Хотя, может, есть и другие? Но об этом нет времени думать, потому что, собрав всю силу в кулак, я настойчиво стучу в дверь и открываю ее, пытаясь держать на лице уверенную улыбку.

В конце не очень большой комнаты сидит женщина, упорно печатающая что-то на клавиатуре, состроив каменную мину. Но как только замечает меня, всю дрожащую от волнения, она расплывается в улыбке и собирает темные волосы в маленький небрежный пучок.

— Доброе утро, вы Джулия Франческо? — спрашивает та стальным голосом, который странно контрастирует с теплой улыбкой на лице.

— Доброе утро, да. Пришла на обязательное собеседование для научных сотрудников, — тараторю я, медленно подходя к креслу, которое одиноко ждет меня у деревянного письменного стола.

— Да-да, я Сюзанна Роберто. Мы разговаривали с вами по телефону. — Я машинально киваю. — Присаживайтесь, — приглашает меня женщина, показав на кожаное кресло рукой.

Я ускоряю шаг, одновременно разглядывая книжные шкафы, вероятно, из красного дерева, которые заполнены книгами и папками с документами. Обои салатового цвета спокойные, умиротворяющие дух, а ламинат вовсе не скрипучий, будто недавно уложенный. И этот интерьер вовсе не навевает тоску, будто я нахожусь в собственной комнате.

Стуча каблуками по полу, я продвигаюсь к креслу, по пути споткнувшись, отчего смущаюсь, хотя Сюзанна и не подает виду, что забавляется моей неуклюжестью. Пристроившись на мягкой поверхности цвета марсала, я начала вытаскивать все документы из чемодана, — мне его неохотно одолжил отец.

— Это все копии документов, которые вы просили сделать, — улыбаясь, произношу я, небрежно пытаясь расправить смятый лист, который, как на зло, вылез из файла.

Сюзанна молча наблюдает за моими неловкими руками, словно я показываю фокусы. Она не кажется мне строгой, и я вижу доброту в ее карих глазах, которые неловко стреляют в мою сторону. Видимо, рекрутер смущается этой неловкой тишиной, повисшей из-за моей медлительности.

— Теперь я задам вопросы, а вы смотрите в камеру, сюда, — произносит женщина, показав пальцем на маленькую камеру, установленную подле меня, на которую я даже не обратила внимания.

Я неосознанно дергаюсь, словно вижу призрака. Сюзанна робко смеется, а я улыбаюсь, сама сконфуженная своей пугливостью.

— Не переживайте, — начала Сюзанна, проверяя наличие всех копий, которые я ей выложила на стол, — вся информация строго конфиденциальна.

Я, сжав губы, киваю и жду поток вопросов. Волнение я уже привыкаю не замечать, так как знаю, что из-за нее мой голос будет дрожать.

— Джулия, как давно вы работаете в музее? Каков ваш стаж научного сотрудника? — задает первый вопрос рекрутер, хотя отлично знает ответ на него, так как упорно смотрит в копию документа, который несет информацию моего стажа работы на прошлом месте.

Я машинально поднимаю подбородок и выпрямляю спину. Вспоминаю те времена, когда я работала в музее в США, нарабатывая определенный стаж и изучая целый год обломок какой-то вазы, которая оказалась всего лишь на пятьдесят лет старше меня, хоть и выглядела на все сто.

— Я работала в Национальном музее Нью-Йорка три года, где нарабатывала опыт и знакомилась с работой в музее, — уверенно произношу я, четко смотря в камеру, а потом перевожу взгляд на непоколебимую Сюзанну, которая слегка улыбается.

— Почему вы решили пойти именно в сферу истории? Музеи нуждаются и в других сотрудниках.

Именно этот вопрос я ожидала услышать, потому что тот довольно банален. И к своему счастью, я прокручивала ответ на него всю последнюю неделю.

— Я с детства интересуюсь историей. Изучала все на свете и увлекалась самыми старыми памятниками и рукописями даже больше, чем современными. Я считаю, что прошлое нельзя забывать ни в коем случае — его нужно изучать, чтобы в будущем уверенно говорить, что мы знаем историю наших предков. И это самое главное, ведь мир так интересен, что, гуляя по современному парку, можно наткнуться на кости настоящего динозавра! К тому же каждая вещь имеет историю, и каждая такая история может быть полезна для современных людей.

Сюзанна на миг замирает, словно прониклась моей речью, что, несомненно, льстит мне. Но когда она отмирает, то переводит взгляд на камеру, будто проверяя, работает ли та. И помедлив секунду, она задает следующий вопрос:

— Почему мы должны взять именно вас, Джулия Франческо?

Я неожиданно для себя теряюсь, потому что такого вопроса услышать точно не ожидала. Он такой странный и, на мой взгляд, неуместный, что я даже не прокручивала его в голове. Что мне сказать? Почему именно я, ведь вокруг есть множество сотрудников, которые намного профессиональней меня. Но под натиском обнадеживающего взгляда Сюзанны Роберто я вспоминаю, насколько важна для меня эта должность. Насколько важен для меня этот музей. Насколько изменится моя жизнь, если я сейчас скажу то, что на самом деле думаю. Ведь я обещала себя, что пойду на все, чтобы добиться цели, навстречу к которой я уже сделала шаг.

— Вы должны меня взять, просто обязаны, — четко произношу я, пытаясь не смутиться, — потому что я хочу здесь работать не из-за денег или определенного места в этом мире, а потому, что я люблю то, чем занимаюсь. Я буду работать, даже если на это не будет сил, потому что я хочу расти. Я буду работать, даже если у меня будет день рождения в рабочий день, потому что я ценю то, чем занимаюсь. Я буду работать, даже если моя карьера будет обречена на провал, потому что я верю в то, чем занимаюсь… Я думаю, именно этого требует каждый начальник от своих подопечных.

На удивление, я смотрю именно на Сюзанну, будто убеждаю ее, но, вспомнив про наличие камеры, перевожу взгляд в объектив, надеясь, что мои слова не выглядели слишком жалкими или пафосными.

Повисает молчание, и мне становится душно, хотя замечаю, что окно открыто. Когда я снова смотрю на Сюзанну, на лице той улыбка немного гаснет, но потом снова радует меня. Значит, все было не так плохо?

После Сюзанна Роберто мучает меня следующими вопросами, на которые я отвечаю вполне четко и уверенно, даже не замечая, что прошло уже минут двадцать. А я так боялась оплошать, хотя все идет не так уж и плохо.

— Благодарю за выделенное время, Джулия, — наконец говорит рекрутер. — Через два дня вам на почту придет письмо с вердиктом. Если вас примут, то в течение дня, после получения письма, вы должны занести оригиналы документов, — говорит Сюзанна, не сводя с меня пристального взгляда.

Я, не скрывая облегчения, тянусь за чемоданом, стоящим у кресла, и неуверенно смотрю на Сюзанну, которая выключает камеру. Значит, я могу идти.

На ватных ногах я покидаю музей словно в трансе. Когда я выхожу на улицу, легким становится больно от слишком резкого поступления свежего воздуха, которого я сама себе ограничивала последние минуты, зачем-то стараясь как можно тише дышать. Я просто стою у огромной колонны, позволяя лучам солнца обнимать мое тело, и наслаждаюсь таким редким в это время года голубым полотном наверху. Осознаю, что даже забыла об идее прогуляться по музею, сославшись на то, что не хочу смешивать противоречивые чувства, которые я получила от собеседования и красоты музея. Это было бы слишком несправедливо.

Поэтому я не оглядываюсь и отправляюсь, предварительно настроив GPS, в двухчасовое путешествие до дома, потому что тратиться на такси я не намерена.

Путь и вправду оказывается продолжительным, хоть я и не замечаю, потому что восхищаюсь улицами любимого города. В такую хорошую погоду Лондон кажется очень даже приветливым, ведь солнце ни разу не ушло за тучи, которых со временем все-таки пригнал ветер. Проходя слишком открытую местность, которая встречается мне по пути, я даже думаю, что вижу кусочек башни «Биг-Бена», но, когда я принимаюсь рассматривать его, как на зло, едет строй грузовиков, которые загораживают весь путь, поэтому я, огорченная, решаю не задерживаться и продолжаю путь. Все равно скоро увижу его всуе, подбадриваю себя я. И я даже не ожидала, что такая долгая прогулка может быть очень занятной! Еще раз убеждаюсь, что мне нравится ходить по улицам, мимо зданий, которыми я любовалась в интернете, — внутри сразу зарождается такое тепло чувство, будто я здесь была. Особенно меня приводят в странное чувство старые памятники, посвященные каким-то людям, жившим двести и более лет назад. У одного такого я даже останавливаюсь, прочитав фамилию «Бекер», которая славится, как оказалось, парком, на входе которого и помещен памятник. Не придав моему странному порыву значения, я продолжаю изучать город, лишь всматриваясь в детали домов и парков.

Наконец дойдя до дома, я падаю на пол, снимая эти дурацкие черные туфли, которые я проклинала всю дорогу, пытаясь не обращать на них внимания. Закрываю глаза, чувствуя, как тело расслабляется. Почему-то сейчас это чувство обострено, словно что-то во мне поменялось. На ватных ногах — я отказываюсь их чувствовать — бреду в спальню и плюхаюсь на кровать, пытаясь не сомкнуть глаза, чтобы не уснуть, ведь еще только полдень и мне нужно идти в магазин, а то холодильник просто кричит о том, что он пуст. В голове сразу зарождается мысль сделать уже полюбившийся мной зеленый чай, с каждым глотком которого я чувствую себя все более жительницей Лондона, — и я верю этой мысли, несмотря на ее абсурдность. На моем лице сияет улыбка, пока я нахожу на Лондонском небе яркое солнце, хотя прекрасно понимаю, что чаще всего оно будет затягиваться плотными грозными тучами, а туман будет обнимать каждого, кто посмеет выйти на улицу, намереваясь еще и промокнуть. Но мне нужно привыкать к такой погоде, если я хочу всем сердцем стать ближе к Лондону.

Я вспоминаю про Луизу, которая просила позвонить ей, когда пройдет собеседование, но я искренне не хочу делиться отчасти и хорошими впечатлениями. Уж слишком переживаю. По жизни я человек пассивный, но в таких ситуациях почему-то дикий меланхолик, накручивающий себя каждую секунду. Но я же решила начать жизнь с чистого листа, так почему бы не начать хотя бы с этого?

Вдруг на черном экране телефона, которого я зачем-то держу в руке, будто предчувствуя неминуемое, светится имя подруги. Я недовольно закатываю глаза, но отвечаю:

— Привет, — устало произношу я, намекая, что долгий разговор поддержать не смогу.

— Привет! Как все прошло? Рассказывай! — возбужденно спрашивает Луиза, не понимая моего далекого намека.

— Ну… Все прошло вроде нормально. Я ответила на вопросы и ушла, — скудно отвечаю я, будто хожу на важные для меня собеседования каждый божий день.

Слышу, как Луиза возмутительно фыркает — она недовольна таким ответом.

— И все? Так уныло?

— Я не хочу что-то говорить раньше времени, Луиза. Ты же меня знаешь, накручу себе всякого.

— Ну а музей? Ты так восхищенно мне о нем говорила, — предлагает начать тему Луиза, но я слишком выбита из сил, чтобы красочно что-то описывать; к тому же я увидела совсем не много.

— Ну, дело в том, что я не посетила музей, как хотела… В смысле, я там не гуляла, почти ничего не видела. Я слишком устала, чтобы восхищаться экспонатами… У меня еще будет время. Надеюсь.

— Конечно, будет, — без промедлений отвечает Луиза немного расстроенным голосом. — Представляешь, — начинает подруга после небольшой паузы уже более веселым тоном, — Рони пролепетала сегодня что-то вроде «мама». Так необычно.

— Ого! Это так здорово! — искренне радуюсь я.

Но вперемешку с этим чувством меня настигает легкая грусть. Я понимаю, что не могу находиться рядом с Луизой в столь важные для нее времена. Нам обоим жаль, что теперь живем так далеко друг от друга, но я выбрала этот путь. И мне приходится ему следовать, невзирая на тоску по родным мне людям.

— Обещай, что снимешь на видео это зрелище, — потребовала я.

— Заметано!

Я перевожу взгляд на окно, вид в котором начинает меня разочаровывать, когда я замечаю, как тучи в небе все быстрее затягиваются, предвещая о скором дожде.

— Слушай, мне пора идти в магазин, а то скоро пойдет дождь, — добавляю я, наблюдая за белой бабочкой, порхающей на улице.

— Ну ладно, пока!

— Пока.

Я кладу телефон на край стола и, допив чай, иду надевать самую удобную и просторную одежду, — потому что после обтягивающей юбки и неудобной обуви на каблуках я наотрез отказываюсь надевать менее удобное, чем кроссовки и мешковатые штаны, — для похода в продуктовый магазин. Более того, я уже составляю список, посчитывая расходы буквально до пенса. Теперь для меня самое дешевое — самое вкусное!

***

Присмотрев для себя продуктовый магазинчик неподалеку от дома, я с радостью осознаю, что мне не придется каждый день преодолевать часовой путь до него. К тому же, отмечаю я, в этом супермаркете не бешеные цены, как, например, в магазине напротив, из которого я вышла сразу, увидев, сколько стоит обычный хлеб.

Я изучаю полки магазина, всматриваясь в каждый продукт, — его цену, качество и марку, — пытаясь найти что-то знакомое. Но к моему огорчению, продукты в США и Лондоне сильно-таки отличаются, — я могу найти всем известные марки на подобие «Colgate» и чипсов «Lay’s» (лишь такие популярные марки есть на прилавках). Поэтому понимаю, что придется привыкать к новому и, искренне надеюсь, вкусному, иначе я просто не выживу. Но у меня нет средств, чтобы тратиться на дорогие печенья к чаю или качественные макароны, поэтому я хватаю самые дешевые продукты, успокаивая себя тем, что в скором времени мой рацион изменится, — я пообещала купить себе тот дорогущий десерт, покрытый «золотой» глазурью и настоящим английским шоколадом.

Запоминая марки продуктов, которых я набросала в корзину, чтобы в дальнейшем знать, покупать их или нет, я медленным шагом иду к кассе, выбирая самую свободную, хотя все забиты людьми, словно перед Рождеством. Но в самый последний момент я замечаю зубную щетку по акции и вспоминаю, в каком состоянии моя нынешняя, поэтому, слишком резко развернувшись вместе с корзинкой, почти бегом подхожу к стеллажу и тянусь рукой. Но из-за моего резкого порыва и довольно неудобного расположения стеллажей, между которыми слишком узкий проход, я сталкиваюсь с мужчиной, ощущая, как что-то твердое врезается в меня, а точнее я врезаюсь.

Я виновато поднимаю глаза — мужчина с голубыми глазами оказывается почти на две головы выше меня — и молюсь, что этот человек добрый и незлопамятный.

— Боже, простите! — отпрянув и выставив руки вперед, извиняюсь я. — Я вас совсем не заметила. Извините!

— Вы в порядке? — обеспокоенно спрашивает незнакомец, одетый в джинсовку и брюки цвета хаки.

Я чувствую ноющую боль в области бедра, где недавно посадила синяк, но сразу подавляю желание скорчить гримасу.

—Все хорошо. Извините еще раз.

Мужчина расплывается в лучезарной улыбке, словно секунду назад его не пытались сбить с ног. Только сейчас замечаю, какой светлый голубой оттенок имеют его глаза.

— Ничего, все в порядке. Мне тоже следовало бы быть осмотрительней, — вежливо проговаривает мужчина, не переставая разглядывать меня, словно экспоната в музее.

Наверное, укладывал волосы все утро, неосознанно думаю я, замечая его темную шевелюру, идеально лежащую в плавной волне. Неожиданно для себя я смущаюсь от такой мысли.

Я еще раз улыбаюсь и, прижав к себе корзинку, двигаюсь к стеллажу, где и лежит виновница аварии. Боковым зрением замечаю, как силуэт мужчины колеблется, словно не знает, куда идти, но потом продолжает движение, и я, облегченно выдохнув, бегу к кассе, которая только что открылась.

Вот так вот, сразу же в первый день, как я вышла в людное место, сбиваю с ног человека! Надеюсь, мое дальнейшее будущее не будет таким неуклюжим, иначе я точно разорю все предприятия!

2 глава. Необычный сон.

Два дня длятся вечность. Я совсем не знаю, куда себя деть и чем заняться, потому что мои мысли витают в музее, который я так и не смогла должным образом исследовать. И я знаю, что пожалею об этом, если все-таки моих навыков и опыта не достаточно для должности младшего сотрудника, ведь в таком случае, когда я посещу музей, буду осознавать, что недостойна находиться здесь. Что музей меня не принял. И я всеми силами пытаюсь отбросить эти пока не обоснованные предположения, но, к моему сожалению, я слишком люблю накручивать себя, отчего настроение постоянно падает ниже плинтуса. А пока я сижу и просто смотрю в потолок, думая о том, какая прекрасная жизнь ожидает меня, если я буду работать в Британском музее. И будто соглашаясь со мной, или же наоборот, тишину разрезает гром молнии, отчего я слегка дергаюсь. Лондонское небо вновь покрывается тучами, которые постепенно сгущаются и приобретают грозный оттенок морского дна. Воздух становится влажнее, намекая на скорый дождь, который снова намочит прохожих, безуспешно верящих, что ветер унесет грозовые тучи подальше от города. Но, как я и предполагала, крупные капли стали биться о крышу, с каждой минутой ускоряя темп. Я тяжело вздыхаю, осознавая, как сложно привыкать к настоящему Лондону.

Лениво перевернувшись на бок, я решаю занять голову другими мыслями: не о музее, погоде или страхах. Смотрю на часы, секундная стрелка которых резко двигается, создавая громкий звук, который я раньше не замечала. Закрываю глаза, чтобы расслабиться, но тут в мою голову приходит воспоминание. Этим утром мне снился необычный сон! Мало того что мне чрезвычайно редко снятся красочные сны, так еще этот был таким реалистичным, словно я посмотрела кино. Резко открываю глаза и зажмуриваю их с двойной силой, будто это помогает мне вспомнить. Но, на удивление, в голове стали появляться картинки.

Перед глазами возникает красивый пейзаж, который кажется таким светлым, что инстинктивно хочется зажмурить глаза. Сотни деревьев с аккуратными светло-зелеными кронами высажены в два ряда, представляя из себя незамысловатую аллею. Но помимо этих двух рядом по всей местности хаотично разбросаны обладатели зеленых крон и их плоды алого цвета яблоки, которые будто натерты воском, — так сильно они не похожи на настоящие. Все это окружено красивым металлическим заборчиком, который является, кажется, собственностью самого императора, ведь так величественны их форма и благородный серый цвет. Еще от глаза невозможно утаить статуи с изображением разных богинь: вот Афродита, мягко смотрящая вперед и раскинувшая руки в добром жесте. Кажется, словно она сейчас подойдет и обнимет тебя, но та продолжает сосредоточенно смотреть в сторону, не двигаясь с места. Даже солнце обнимает это место, словно оно особенное. Нельзя не обратить внимания на то, с какой любовью природа обращается к этому месту, будто к чему-то интимному и личному, не позволяя даже таракану осквернить статую своей уродливостью.

Вдруг слышится чей-то тоненький голосок:

— Мисс Шелтон, нас точно никто не видит? — обеспокоенно спрашивает девушка, скрывая свое милое личико красным капюшоном от плаща.

Рядом с ней идет женщина, так же скрывающая свое уже слегка морщинистое лицо, постоянно оглядываясь назад.

— Ариэль, я уверяю тебя, никто не последовал за нами, — успокоила та девушку.

Но, по-видимому, Ариэль не верит женщине и натягивает капюшон еще выше, словно скрывается от толпы людей. Но можно разглядеть ее милые и совсем юные черты лица: аккуратный носик, плавные впадины, пухлые алые губки. А ее волосы! Мягкие и шелковистые цвета какао, слегка закрученные в волны, они обрамляют ее лицо, словно защищая от посторонних глаз. Наличие элегантной красоты в этой милой особе невозможно не отметить, как и утонченность ее фигуры; девушка, кажется, вот-вот улетит от легкого дуновения ветра.

— Все равно надо быть начеку, мисс Шелтон. Вы же знаете, что мне за это будет! — выделяя слово «это», внося в него какой-то особый смысл, произносит Ариэль, все еще не осмеливаясь скинуть с головы капюшон, что уже сделала женщина. Благодаря этому теперь можно разглядеть ее ломкие и в некоторых местах седые волосы, морщинки в области носогубных складок, будто та всю жизнь улыбается. Женщина кажется мягкой и доброй, совсем не способной на сплетни и проявление жестокости.

— Успокойся, Ариэль, — мягко, но четко произносит Мисс Шелтон. — Лучше поторопись, иначе скоро заметят твое слишком долгое отсутствие и спохватятся, — остерегает женщина, еще раз обернувшись.

Но она никого не замечает, поэтому продолжает следовать за обеспокоенной девушкой, которая не хочет снимать капюшон, держась за него, как за спасательный круг. Ариэль высматривает что-то, или кого-то, впереди, сужая глаза и вытягивая голову, будто бы это помогает. Яркий свет ослепляет двоих, отчего те прикрывают ладонями лицо. Как странно, при свете радужки глаз Ариэль кажутся темно-серыми, а в тени они четко карие.

Вдруг женщина замедляет шаг и вовсе останавливается, с надеждой посмотрев на спутницу. Но Ариэль не замечает этого взгляда, потому что сломя голову бежит в чьи-то объятия, совсем забывая о присутствии мисс Шелтон, которая даже отворачивается, чтобы не смущать тех двоих.

Девушка почему-то начинает чувствовать себя такой счастливой, греясь плотью мужчины, так же крепко обнимающего ее. Ариэль переполняет незнакомое чувство, заставляющее ее плакать от того, что он рядом с ней. Она держит и не хочет отпускать, боясь, что тот может уйти. Ее желание остаться с ним навсегда настолько велико, что Ариэль готова вечность простоять так и ни разу не пожаловаться на затекшие ноги. И когда она смотрит в бесконечно красивые голубые глаза мужчины, то понимает, что ее чувство — любовь. Она больше не хочет смотреть на кого-то другого — лишь на него. Ариэль ничто на свете так не волнует, как возлюбленный. Ее тело начинает дрожать рядом с ним, словно тот поселился в ее сердце нечестным путем — магией. Горячие слезы ранимой девушки текут по ее розовым щекам, и мужчина аккуратно вытирает доказательство ее сильной любви к нему. Внутри девушки разгорается огонь, который она не может потушить. Его прикосновения такие мягкие, нежные, словно само перышко касается ее щеки.

— Клинтон, — произносит Ариэль, смотря в небесно-голубые глаза мужчины, не в силах даже моргнуть, чувствуя, как ее тело каменеет рядом с ним. Он кажется колдуном, который забрал ее сердце.

— Моя Ариэль, — произносит Клинтон. — Моя Ариэль Бекер…

Клинтон медленно приближается к губам Ариэль, сердце которой бешено бьется, будто сейчас выпрыгнет. Она в немом страхе смотрит на лицо возлюбленного, словно ища там подсказку. Но тот лишь закрывает глаза, предвкушая момент. Ариэль не знает, что делать. Она напугана, словно загнанный ягненок. Но почему? Она же любит этого мужчину.

Видимо, поняв и приняв свои чувства, Ариэль берет волю в кулак и закрывает глаза, с любопытством и толикой страха ожидая того самого момента. И спустя долю секунды их губы нежно соприкасаются. Клинтон не спешит и не накидывается на девушку, чтобы та не испугалась еще больше. Он очень медленно позволяет возлюбленной привыкнуть ко вкусу его губ, приятным ощущениям. И Ариэль испытывает бурю эмоций в этот момент. Она чувствует теплую плоть ближе, чем когда-либо. Его мягкие губы такие приятные, словно бархат. Она боится, но желание сильнее страха, поэтому не отстраняется, наслаждаясь этим чудесным опытом. Ариэль чувствует, как ее сердцу становится сладко, что оно замедляет свой ход. И лишь после того как она привыкла, Клинтон действует напористей, касаясь ладонями ее горячих щек. Но девушка не пугается, а только потакает возлюбленному, потому что ей тоже нравится его доминантность. Двое влюбленных забывают дышать, поэтому воздух в легких заканчивается и оба отстраняются, хватая воздух ртом, словно после долгого бега.

Они смотрят друг другу в глаза, ища в каждом любовь и поддержку, и улыбаются, видимо, найдя то, что искали. Их трепетная грудь поднимается, потому что те не в силах так быстро привести дыхание в норму. Глаза блестят, словно драгоценные бриллианты, переливаясь под лучами солнца. Чувствуя трепет внутри, Ариэль улыбается, не в силах отвести взгляд от Клинтона.

Так они гуляют под зелеными кронами деревьев, взявшись за руку, то и дело постоянно оглядывая друг друга, не веря в свое счастье. Их взгляды настолько похожи, — такие томные и влюбленные, — отчего кажется, будто они единое целое. Словно какая-то потусторонняя магия посмела разделить их, хотя они все равно нашли свою половинку, цепляясь за нее всеми силами. И чувства Ариэль такие искренние… Как и любовь Клинтона.

— Я устала прятаться, любовь моя, — произносит Ариэль, неожиданно остановившись, испепеляя Клинтона проницательным взглядом.

— Ариэль, — грустно произносит мужчина, еще крепче сжав руку девушки, — ты же понимаешь, что будет, если узнают, с кем ты пропадаешь все это время.

Ариэль несогласно мотает головой.

— Нет, Клинтон, нет! Мы даже не пытались! А если случится чудо — и моя семья одобрит этот союз? — с надеждой произносит Ариэль, прижавшись к груди Клинтона.

Но мужчина лишь гладит ее по голове, успокаивая.

— Ариэль, — шепчет он, поцеловав возлюбленную в макушку, — прости, но ты прекрасно понимаешь, что в этом случае надеяться на чудо нет смысла… Твои родители верны принципам, хоть это и опрометчиво, и слишком категоричны. А моя семья…

— Но какой это имеет смысл, если я люблю тебя, Клинтон? — со слезами на глазах спрашивает Ариэль. — Моя любовь чиста и невинна! Разве этому может помешать хоть кто-то?

Клинтон в сожалении вздыхает, и Ариэль начинает рыдать, покоясь на груди мужчины, который с сожалением ее утешает, не в силах остановить слезы любимой. Он болезненно кривит губы, словно слезы девушки причиняют ему физическую боль.

— Давай убежим, — вдруг шепчет Ариэль, резко перестав плакать.

— Что? — с удивлением в голосе спрашивает Клинтон, недоуменно смотря на свою возлюбленную.

— Мы можем убежать на край света, где нас никто не найдет. Где сможем жить так, как хотим, — слишком уверенно произносит Ариэль, все еще не сводя карих глаз с ошеломленного лица Клинтона.

Мужчина сильно теряется, не зная, что сказать, ведь такие громкие слова сложно принять всерьез. А внутри девушки зарождается такая сильная надежда, что ее лицо принимает внушающие черты, будто та уверена в своих словах, хотя и Ариэль пугает такой неожиданный для нее порыв, — но она готова на все ради своего счастья.

— Представляешь, — начинает девушка мечтать вслух, — только ты и я… Мы могли бы убежать от всех, кто нас знает. Поселиться где-нибудь в глуши, завести свое хозяйство, детей… Разве ты не готов уплыть со мной на край света? — с толикой обиды спрашивает девушка.

— Любовь моя, — нежно произносит Клинтон, — разве ты готова на такой шаг? Ты готова бросить свою семью ради такого, как я?

Ариэль улыбается в подтверждении своих слов и нежно целует Клинтона, притянув его за рубаху.

— Моя семья недостойна меня, ты же знаешь. И мы сделаем это, только если ты готов, — шепчет та, неловко глядя на мужчину. — Я очень этого хочу, — добавляет Ариэль, пока Клинтон замер в раздумьях, — но если ты не готов бросать семью, не нужно…

И Клинтон, с улыбкой на лице, поднимает на руки свою возлюбленную, нежно касаясь тонкой талии и кружа ту вокруг себя. Они оба сладко смеются. Кажется, они более чем счастливы.

— Ради тебя я готов на все.

Возможно, это всего лишь эмоции, а не искренние намерения, ведь мужчина довольно взволнован и будто неуверен, хотя его глаза все равно блестят, смотря на счастливую Ариэль. Его Ариэль…

Они обнимаются, целуются, и, кажется, все хорошо, но тут неожиданно появляется Мисс Шелтон, обеспокоенно оглядываясь назад и держа капюшон на голове.

— Ариэль, дорогая, там кто-то есть! Нам лучше скрыться! — кричит та, хватая Ариэль за плечи, и тянет девушку за собой.

Девушка и глазом не успевает моргнуть, как находится уже в нескольких метрах от Клинтона, который лишь кричит:

— До скорой встречи, любовь моя! Мы скоро свидимся!

Он так и продолжал стоять, смотря на свою возлюбленную, словно видел в ее последний раз…

Я мотаю головой, чтобы растворились те картинки, неожиданно возникшие в памяти. Что это за странный сон? И так необычно, что я довольно хорошо ощущаю все чувства той девушки… Что это за люди? Я хмурюсь и пытаюсь вспомнить подобное, что могло случиться в моей жизни. Но, к своему разочарованию, на ум не приходит ничего. Видимо, мозг собрал какую-то несуразицу из недавних впечатлений. Чудно!

Расстроенная неудачной попыткой вспомнить причину возникновения этого необычного сна, я встаю с кровати, решив немного прибраться: протереть пыль с полок и подмести. На самом деле я люблю убираться и жить в чистоте, но почему-то последние, или же первые, дни в этой квартире я сильно ленюсь, что совсем не свойственно мне, и желание что-либо сделать оборачивается лежанием и сопением на боку, словно я не спала целые сутки. Но взяв волю в кулак и решив покончить с ленью, я встаю и берусь за влажную тряпку. Прохожусь по всему дому и спустя двадцать минут берусь за веник, которым уже изрядно-таки попользовались. Почувствовав сильную слабость, я решаю отложить идею помыть пол. Прерывая звук моего тяжелого дыхания, раздается громкий звонок телефона из другой комнаты. Я, споткнувшись и ударившись об угол бедром, буквально добегаю до мобильника:

— Алло? — быстро говорю я, даже не посмотрев, кто звонит.

— Дорогая, привет! Как ты там? — Облегченно выдыхаю, услышав голос мамы. Странно, что мы не созванивались все эти два дня. — Ты что, бегаешь, что ли? — спрашивает мама, услышав мое громкое дыхание.

— Привет, мам! Нет, я просто слишком интенсивно убираюсь.

Мама заливается легким хохотом, попутно вставляя едкие шуточки, а я жду, пока та прекратит надо мной издеваться. Будто она звонит мне ради этого!

— Со мной все в порядке, — вспомнив первый вопрос мамы, сообщаю я, плюхаясь на диван в гостиной. — Сегодня-завтра мне должны сообщить, буду я работать в музее или нет, — с необъяснимой досадой произношу я, уныло посмотрев в окно.

— Я уверена, тебя примут!

Я улыбаюсь, благодарная маминой поддержке, которую она оказывала все время до приезда в Лондон, при этом споря с отцом и уверяя меня, что его слова сказаны на эмоциях. Наверное, без нее я бы сломалась под напором папы.

— Мне бы быть такой уверенной!.. Ну, как у вас дела? — решая перевести тему, спрашиваю я.

— Джулия, у нас ничего нового. Лишь папа с каждым днем ворчит все больше, — смеется мама. — Но ты не переживай, отец смирится с твоим решением. Он должен.

— Думаешь, долго он будет считать, что это мои очередные хотелки?

— Джулс, не обижайся на него. Просто для отца очень важна его карьера, поэтому, раз Бог не наградил его наследником, он пристает к тебе. Но я всегда на твоей стороне, дорогая, и буду убеждать его всеми силами. К тому же папа тоже переживает, просто не хочет показывать свои слабости. — Мама хмыкает, видимо, пытаясь меня ободрить, но это не помогает.

Я неосознанно киваю, немного обиженная на отца, который не ставит мое мнение ни во что, будто я его объект нереализованных планов. Мне грустно от этих мыслей, потому что я всегда думала, что отцы благословляют своих маленьких принцесс, соглашаясь с их мнением и поддерживая. Если это так, то почему отец воспринимает мои взрослые решения в штыки? Видимо, мой папа исключение из правила.

— Ладно, у тебя, наверное, дела, так что звони в любое время, мы всегда будем ждать твоего звонка, — заботливо произносит мама. — И обязательно позвони мне, когда все будет известно, хорошо?

— Да, — слишком возбужденно отвечаю я.

— Ну ладно, милая, пока.

— Пока, мама.

После того как из трубки раздается длинный гудок, я с мучительным выражением лица откидываю телефон в сторону, отчего тот падает на пол, подтверждая мою неаккуратность неприятным звуком удара мобильника об ламинат. Я закатываю глаза и не решаюсь поднять телефон, не в силах смотреть на черный пустой экран.

Как ни странно, этот разговор расстроил меня, потому что я до сих пор не могу принять папины принципы, которыми он так легко разбрасывается, словно моя жизнь ничего не значит. Сколько раз я твердила отцу, что хочу слушать сердце, а не искать все решения проблем в мозге, на что отец всегда отвечает одной фразой: «Давало бы это сердце тебе денег!», после чего растворяется в дверях, оставляя меня со слезами на глазах в комнате, словно ненужную собаку. Слова отца так ранят меня — мне больно слышать, что мое любимое дело совсем безразлично ему. Что мои искренние чувства он ни во что не ставит, будто не я его родная дочь, а его бизнес. Несомненно, он любит меня, но его любовь совсем не вяжется с той примитивной нежностью отца к дочери в моей голове. Он по-другому выражает эту любовь; или не выражает вовсе. Я тоже люблю его, но постепенно сомневаюсь в искренности этих чувств, потому что слишком много прозвучало из уст отца. Порой мне кажется, что папа делает лишь вид того, что я его дочь… Я хотела спросить его, почему он так со мной, но не решилась — побоялась, что он снова воспримет мои слова не всерьез. И каждая такая мысль заставляет меня свернуться в клубок и заплакать, разве легко слышать такие вещи от родного отца? Как бы я хотела верить в слова мамы — что отец просто не показывает своих чувств. Но как в это можно верить, если он всегда надевает маску в надежде скрыть то, что под ней. Хотя я помню день, когда маска неожиданно пала передо мной. Когда я, наконец, увидела настоящего отца.

Был зимний вечер, когда впервые за несколько лет с неба летели крупные хлопья снега. Я лепила с папой снеговика. Мороз неприятно покалывал мои руки и нос, но я упорно катала снежный ком. Темнота уже окутала большой город, с радостью показав одинокую луну, которая тускло освещала путь. Снег был таким белым, отчего казалось, будто деревья и дома окутала пелена ваты, а не холодное явление природы, которое выпадало в таком количестве довольно редко. Нам с папой было так весело, будто тот был моим ровесником, а не взрослым мужчиной. Мы, превозмогая изнеможение, упорно катали уже довольно большой ком, который являлся основанием снеговика. Порой папу захватывало ребячество, и он кидался в меня снежками, которые я безуспешно пыталась поймать. Мама звала нас домой, чтобы мы согрелись и попили горячего чая, но нас было не уговорить — уж очень были увлечены зимним развлечением. Именно тогда папа был настоящим — веселым и понимающим. Помню, как он держал меня, чтобы я подарила «снежному страшилищу» нос в виде морковки. И когда мы закончили, то упали прямо на снег, пытаясь восстановить дыхание. Мы делали снежных ангелов, смеялись, играли — и все это тот самый Мистер Франческо, владелец крупной компании и строгий босс. Только сейчас я понимаю, насколько важен для меня этот день. Наверное, благодаря ему я стараюсь верить в отца и не обижаться на него, ссылаясь на его супер-замкнутость. И я всем сердцем надеюсь, что не ошибаюсь. Все-таки я его единственная дочь…

Я зажмуриваю глаза в попытке все забыть — просто открыть глаза и почувствовать такую радость и облегчение, что смогу взлететь. Но, к сожалению, это лишь мои мечтания, которые пока реализовать невозможно. Поэтому, вся расстроенная и разочарованная, я открываю свой черный ноутбук, на который когда-то так долго копила, в надежде найти желанное письмо.

3 глава. Случайная встреча.

Я с трепетом в груди открываю браузер и устремляю взгляд на вкладку почты. Сердце начинает бешено стучать, словно я точно знаю, что долгожданное письмо уже у меня. Я в сотый раз прокручиваю в голове все возможные варианты исхода, но не могу осмелиться открыть нужный сайт, словно все тело налилось свинцом и не может совершать ни малейшего движения. Но я, наконец, лишаю возможности моему быстро бьющемуся сердцу выпрыгнуть из груди, открыв почту. Сразу замечаю, что новых писем пять. Быстро прохожусь взглядом по всем в надежде на то, что моим мучениям пришел конец. Не дыша, я открываю письмо от Сюзанны Роберто, которое пришло буквально час назад. Я волнуюсь — это ничего не сказать! Внутри будто все сжалось, отчего мое самочувствие вмиг падает и я перестаю мыслить здраво. Перед глазами темнеет, но я быстро беру себя в руки, понимая, что сейчас терять сознание совсем некстати. И, открыв письмо, я начинаю бегать глазами по тексту, ища ответ на мучающий меня вопрос.

«…Вы приняты на должность младшего сотрудника в Британский музей…», «Вам необходимо предоставить оригиналы необходимых документов».

Больше ничего не читаю, потому что понимаю, насколько это сейчас неважно.

— Боже, да! — кричу я, закрывая лицо руками, чуть ли не плача. — Господи, спасибо!

В голове крутятся сотни мыслей; одна за другой проносятся у меня перед глазами. Я просто кричу от счастья и плачу от того, что добилась своей цели. Доказала всем, кто в меня не верил, что я могу, и оправдала ожидания преданных мне людей. Внутри разливается почти незнакомое мне тепло, называющееся — счастье. Видимо, я никогда не испытывала по-настоящему это, на первый взгляд, банальное чувство, но сейчас я самый счастливый человек на свете.

— Я буду жить в Лондоне, работать в Британском музее, иметь хорошую квартиру!.. — шепчу я, вытирая горячие слезы счастья. Эти мысли должны быть озвучены вслух, потому что в моей голове они звучат неправдоподобно.

И я вспоминаю про Луизу — она первая должна узнать эту новость! Я с трясущимися руками беру мобильник и ищу в контактах «Луиза». Она, наверное, даже не подозревает, что я сейчас буду кричать ей в трубку.

— Меня взяли! — пищу я как ненормальная, услышав тихий голос Луизы.

— Боже! Боже мой! — громко шепчет та, словно не может закричать. — Как же это здорово! Я за тебя так рада, поздравляю! Джексон, Джулия теперь у нас англичанка, — говорит Луиза мужу, после чего я слышу одобрительный хохот и что-то вроде «поздравляю ее!». — Рони спит, поэтому я не могу кричать. Но знай, была бы я в самом центре города, заорала бы так сильно, что ты бы смогла услышать мой крик!

Я заливаюсь смехом, довольная посредственностью Луизы.

— Я узнала буквально минуту назад и до сих пор не могу поверить, — тараторю я, в конце громко выдохнув, словно этим действием избавилась от всех переживаний.

— Джулс, это твоя мечта! — поддерживающее восклицает подруга. — Теперь у тебя начнется новая жизнь. Разве это не здорово?

Я мысленно соглашаюсь, но неожиданно понимаю, что боюсь новой жизни. А вдруг все старое уйдет и не вернется? Если я не смогу сама начать эту жизнь? Я так привыкла к своей канители, что боюсь иметь новую, будто к ней не готова, хотя понимаю — это взрослая жизнь, с которой я должна уже свыкнуться. Хотя меня все равно не покидает мысль, что это все просто иллюзия, которая скоро прекратится.

— Конечно, это здорово, — соглашаюсь я, хотя не имею улыбки на лице. — Но я боюсь разочароваться, — признаюсь я, пытаясь убрать все прескверные мысли в моей голове.

— Джулс! — возмущается Луиза. — Ты слишком не уверена в себе! К тому же всем рано или поздно грозят кардинальные перемены, и не нужно этого бояться. Просто помни — все к лучшему! Даже что-то плохое.

Я киваю, пытаясь поверить в эту фразу, хотя понимаю, что скептически отношусь к подобному. Но новая жизнь — новые принципы, разве нет?

— Да-да, я помню, — с улыбкой на лице произношу я, вспоминая, как часто Луиза говорит подобные фразы, думая, что звучит убедительно и что все ее слушают. Хотя я и вправду всегда прислушиваюсь к ней, несмотря на абсурдность некоторых мыслей подруги. — Скоро пойду относить все необходимое. И мне хочется сделать это быстрей, чтобы убедиться, что меня не обманули.

— Или просто пошутили! — добавляет Луиза, сдерживая смех.

— Точно! — хохочу я. — Ну, в общем-то, уже почти полдень, поэтому мне нужно собираться, — устало произношу я.

— Ни пуха ни пера! — желает удачи подруга.

— К черту!

После звонок прерывается, и я плюхаюсь на пол звездочкой, смотря в потолок и думая о том, что со мной будет спустя несколько месяцев. Для меня это такое неизвестное будущее, словно для маленького ребенка его двадцать лет. Но, довольная отметила я, мне интересно идти по этому пути, так что я совсем не жалею, что выбрала для жизни Лондон и Британский музей. Зато теперь я буду заниматься тем, что мне реально интересно. И как же здорово осознавать, что теперь отец не будет докучать мне, словно я пятилетняя девочка.

Услышав звук больших капель, ударяющихся о металлическую крышу, я брезгливо корчусь и недовольно вздыхаю, понимая, что придется намокнуть. Хотя, неожиданно осознаю я, теперь мне можно не экономить, так как я буду получать престижную зарплату. Если стало немного прохладно, то теперь греют мысли о том, что каждый день меня будет подвозить такси и мне не придется нести уставшие ноги после тяжелой работы, — и что в скором времени я смогу купить тот десерт, на который уже нацелилась.

И с довольной улыбкой на лице, немного повизгивая от радости, я иду переодеваться и строить грандиозные планы на жизнь.

***

Со стороны я, наверное, выгляжу нелепо, идя чуть ли не вприпрыжку и улыбаясь каждому незнакомцу, некоторые из которых улыбаются мне в ответ, хотя и смотрят как-то отстранено, словно их улыбка — банальная вежливость. Но разве меня это волнует? С этого дня совершенно ничего не может испортить мое настроение; только осознание того, что лучше уже быть не может.

Я с чемоданчиком в руке иду, огибая большие колонны, ко входу музея, пытаясь вспомнить маршрут до кабинета Сюзанны Роберто, потому что уверена, что теперь та милая девушка, Камелла вроде, не встретит меня, ведь сейчас она наверняка работает. Хотя я бы не отказалась от помощи этой девушки в старомодной юбке.

Сложив мокрый от дождя зонт, я вхожу в музей, немного прищурившись от ожидания. Глаза режет яркий свет. Перед моим взором открывается целый лабиринт, из которого, кажется, нет выхода: множество лестниц, залов и балкончиков. Тысяча указателей помогают сориентироваться, где и какой зал, как и множество сотрудников музея, готовые подсказать. Повсюду туда-сюда снуют люди, внимательно изучающие экспонаты и наслаждающиеся древней атмосферой музея. Я медленно прохожу мимо больших статуй и не решаю свернуть с пути, боясь совсем заблудиться, поэтому просто шагаю в одном направлении, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть заинтересовавший меня экспонат.

Вдруг я вижу Камеллу, пролетающую мимо, немного задев мое плечо.

— Ой, это ты! — радостно восклицает девушка, резко остановившись. — Тебя все-таки взяли?

Я неловко заправляю выбившийся локон за ухо, осматривая девушку, которая надела не ту серую юбку; наоборот, ее теперешняя черная юбка кажется мне слишком короткой.

— Да, представляешь! — улыбаясь, произношу я. — Вот, несу документы. Сюзанна Роберто у себя?

— Так мы будем коллегами! Это здорово! — игнорирует мой вопрос девушка, ткнув в меня локтем. — После найди меня, а я проведу тебе экскурсию, — кидает напоследок девушка и убегает куда-то вперед, где быстро растворяется среди толпы.

Я недовольно вздыхаю и, почесав затылок, бреду дальше в поисках кабинета, который должен быть уже рядом.

Иногда мои мысли прерывают радостные восклицания, отчего я даже дергаюсь, словно меня нарочито пугают. Но я все равно не останавливаюсь, не поддаваясь влечению рассмотреть все экспонаты и обследовать музей, отчего не отказалась бы. Но я продолжаю идти и, наконец, натыкаюсь на нужную дверь, о которой думаю последние полчаса, — пока сидела в такси и миновала пешеходные переходы. Постучав дважды, я захожу в кабинет, где вижу всю ту же, яро что-то печатающую и сосредоточенно смотрящую куда-то, Сюзанну Роберто, которая, увидев меня, сразу отвлекается от своей работы.

— Здравствуйте, я Джулия Фран…

— Да-да, я помню, — перебив, улыбается та. — Можете положить документы сюда. — Рекрутер хлопает пухлой рукой по единственному свободному месту на письменном столе, который завален кипами бумаг.

Я кладу бумаги на стол, тем самым лишив Сюзанну возможности спокойно допить свой кофе, потому что теперь нет места даже для ручки, и сажусь на кресло, ожидая слов женщины.

— Я поздравляю вас с получением должности, — начинает она.

— Спасибо, — улыбаясь как дурочка, произношу я.

— Да, — протягивает та, — и сейчас я выдам вам должностную инструкцию младшего сотрудника — ее вы должны выучить. Также ваши коллеги должны ввести вас в курс дела: провести экскурсию, показать рабочее место и все, что вам нужно знать — так у нас все устроено. И советую сделать это быстрей, Джулия, так как первый рабочий день начинается уже завтра.

— Завтра? — удивляюсь я.

— Понимаете, сейчас наш музей проживает не лучшие времена и отдел кадров не может набрать подходящих нам сотрудников. И, как назло, они нам очень нужны, потому что в последнее время новых находок, которых требуется изучить, все больше… А с вашими знаниями и целеустремленностью, думаю, вы сможете помочь нашим работникам, — улыбается женщина, протянув мне документы в файле.

Я немного теряюсь и улыбаюсь, — наверное, это защитная реакция, — но придя в себя, беру документ и, пробегаясь глазами по тексту, кладу в свой чемоданчик.

— Как я уже сказала, наши сотрудники вам в помощь. Камелла Эйбрамсон уже должна подойти… К тому же вам на почту придет вся информация, на всякий случай.

Я киваю и не понимаю, должна ли я сейчас уходить, или же эта женщина хочет дать мне что-то еще? По крайней мере, я начинаю волноваться, потому что чувствую себя важной, — а это чувство, к сожалению, посещает меня настолько редко, что я не могу поверить в его существование.

— Желаю вам удачи. До свидания, — потеребив свои огромные бусы, дает ответ на мой мысленный вопрос Сюзанна.

— Да, до свидания, — дрожащим голосом прощаюсь я и, слишком резко покинув кресло, направляюсь к двери, прокручивая в голове слова рекрутера.

Выйдя, я облокачиваюсь о стену, громко выдохнув, и пытаюсь нормализовать дыхание, закрыв глаза и слушая биение своего сердца. Я чувствую такое странное волнение, будто переживаю не я, а другой человек, хотя дрожат именно мои руки, — видимо, я просто понимаю, что все позади, но от этого волнуюсь еще больше. Решив успокоиться, прислоняюсь спиной к холодной стене и ударяюсь затылком несколько раз, пытаясь привести себя в чувства. Может, легкая боль сможет отвлечь меня от нежеланных эмоций? И к моему удивлению, спустя минуту я чувствую, как дыхание выравнивается, а сердце стучит не так бешено. Я облегченно выдыхаю и направляюсь на поиски моих коллег, — как странно это слово звучит в моих мыслях. Хоть Сюзанна и сказала, что Камелла должна меня ждать, но здесь никого нет, поэтому выбирать мне не приходится, — все-таки я не хочу потратить целый день на ожидание безответственного сотрудника вместо того, чтобы прогуляться по музею.

Я иду вдоль стеллажей, где представлены экспонаты. Они выложены в ряд и у каждого экземпляра есть таблички, на которых написано его происхождение и особенности. Меня заставляет вдохновлено улыбаться мысль о том, что всем экземплярам в музее не менее нескольких сотен лет, а их количество превышает восемь миллионов! Это целый древний мир, а не какое-то развлечение для туристов. Подумать только, и я приму участие в изучении будущих экспонатов музея! От этой мысли по телу проходит приятная дрожь, и я чувствую внутри тепло, которое уже называю счастьем.

Поверхностно обследовав какую-то ничтожную часть музея самостоятельно, изучив многие даты на табличках и немного запомнив расположение залов, я начинаю искать Камеллу, которая должна мне помочь, как сказала Сюзанна. Все-таки самой себе экскурсию по незнакомому месту я провести не смогу, именно поэтому мечусь по залам, как пчела, не знающая, где искать пыльцу. Я не решаю попросить помощи у здешних работников, любезно указывающих дорогу посетителям, поэтому преодолеваю зал Древнего Рима в надежде увидеть ту милую блондинку. И к моему счастью, прямо в центре зала я вижу Камеллу, бурно обсуждающую что-то с пожилой дамой.

— Камелла! — восклицаю я, ускорив и до того быстрый шаг.

Девушка мгновенно отвлекается и обвораживает меня белоснежной улыбкой и длинными ресницами, обрамляющими ее голубые глаза.

— Джулия, ты пришла за документами? — спрашивает Камелла, прощаясь с женщиной с седыми волосами и малиновой шапочкой. Та хмуро смотрит на меня, но, натянув улыбку, уходит.

— За какими документами? — непонимающе спрашиваю я, сузив глаза.

— Сюзанна взвалила на меня роль… Так скажем, помочь тебе влиться в работу музея. Я выдам тебе все остальные бумаги, типа карт залов и их описаний, потом проведу экскурсию, — задумчиво тянет Камелла, осматриваясь по сторонам. — Хотя ты, наверное, осмотрелась.

— Не особо, — усмехнувшись, произношу я. — Пока плохо получается запомнить это все… — Я развожу руками, пытаясь показать весь простор зала.

Камелла вновь улыбается и, махнув мне рукой, идет куда-то вперед.

— Я тоже вначале переживала, — начинает рассказывать она, — что не запомню весь музей. Но со временем придет, можешь не переживать. К тому же в самом начале от тебя не будут много требовать как от младшего сотрудника. Несмотря на то что ты уже здесь работаешь, к тебе все еще присматриваются, помни, — уверенно произносит Камелла. — Для начала, Джулия, тебе нужно выучить расположение всех тематических отделов, их девять: древний Египет и Судан, Ближний Восток, гравюра и рисунок, доисторический период и Европа, еще Азия, Африка, и Северная и Южная Америка, также монеты и медали, сохранность и научные исследования, а последний — библиотека и архивы, — быстро проговаривает Камелла.

Я немного замедляю шаг, округлив глаза и немного раскрыв рот, от слишком большого потока информации. Камелла смотрит на меня и заливается хохотом:

— Не бойся, Джулия, вся нужная информация будет в документах, которые я уже приготовила. У тебя будет достаточно времени, чтобы выучить эту кашу, — успокаивает девушка, хотя я понимаю, что ее слова на данный момент просто звук в моей голове.

В один момент мной завладевает страх. Я в сотый раз начинаю сомневаться в собственных силах. Мне кажется, что я взваливаю на себя непосильную ношу. Даже осознавая, что не могу по-другому и что пути назад нет, я принимаю все происходящее за сон, который скоро закончится… Но я должна быть сильной, чтобы найти себя. И уже сделала этого, поэтому не имею права сдаваться.

— Хотя большую часть ты все равно будешь проводить не в центре этой суматохи, — разрезает тишину в моей голове мягкий голос Камеллы. — Все-таки наше место в другом корпусе, где мы изучаем новые объекты, поступившие к нам.

— Ты, я смотрю, тут бываешь намного чаще, — замечаю я.

— Ну, просто у нас обстановка нудная и… такая рабочая, — брезгливо протягивает девушка. — Кстати, отдел Древней Греции и Рима есть на нулевом и первом уровнях, — между делом добавляет Камелла.

Я киваю, пытаясь впитать информацию, хотя прекрасно понимаю, что из-за эмоций не смогу запомнить ни слова Камеллы, — но я хотя бы постараюсь.

— Я сейчас проведу тебя до кабинетов сотрудников, где и выдам все документы. Также покажу тебе места, куда складывают только появившиеся, неизученные, то есть рассортированные, готовые на изучение, изученные и готовые на показ экспонаты, но все это практически в одном кабинете, так что не переживай. — Камеллу, видимо, забавляет мой ступор, раз она дает мне так много информации, хотя, уверена, прекрасно понимает, что я смогу запомнить лишь то, где находятся массивные двери на выходе.

Я иду, оглядываясь и удивляясь древностью нашего мира — столько всего существовало даже до появления человека. И как они смогли сохраниться до наших времен? Чудо — ничто иное. Лишь оно смогло сохранить структуру камня, на котором человек разумный впервые опробовал письмо.

Вдруг Камелла останавливается, из-за чего я чуть ли не врезаюсь в девушку. Я недоуменно смотрю на нее, но понимаю, что ее взгляд устремлен куда-то вперед. Поднимаю глаза и поражаюсь случайностью, которая почему-то произошла именно со мной.

— О, а это Патрик Джонс, наш средний сотрудник, — восхвалено произносит Камелла, похлопав мужчину по плечу и обкатившись об него локтем так непосредственно, что тот даже не обратил на это внимание.

Мужчина непринужденно оглядывает меня, а потом заинтересованно останавливает взгляд на моем лице. Но я уверена, что моя гримаса не меньше выражает удивление. Я сразу узнаю голубизну глаз мужчины и его темную шевелюру, которая менее уложена, чем в прошлый раз. Патрик улыбается, обнажая белые зубы, и скрещивает мускулистые руки на груди, не скрывая своего удивления.

— Тот Патрик, с которым так хорошо ладит Сюзанна? — наивно спрашиваю я, не отводя взгляда от, признаюсь честно, приятного на вид мужчины, которого совсем недавно чуть ли не сбила с ног. – Хм, забавно.

— А вы разве знакомы? — удивленно спрашивает Камелла, одаривая взглядом то меня, то Патрика, который совсем не обращает внимания на детский интерес девушки.

— Не совсем. Просто недавно мы столкнулись в магазине, — иронично объясняет Патрик, говоря о «столкнулись» в прямом смысле.

Лицо Камеллы сразу расцветает, будто она узнает о женитьбе друзей, которых лично познакомила. Она мне кажется слегка инфантильной, но это ей явно идет.

— Вот же совпадение! — восклицает Камелла, хлопая в ладоши.

— А вы?.. — произносит Патрик, с надеждой смотря на меня.

Я только открываю рот, чтобы представиться, как меня перебивает Камелла:

— Ой, это Джулия! Джулия Франческо, наша коллега.

Удивление накрыло Патрика второй волной. Естественно, он не ожидал такого поворота событий!

— Ну тогда принимайте мои поздравления, Джулия Франческо, — с обворожительной улыбкой произносит мужчина.

Я киваю и добавляю, даже совсем не подумав:

— Я бы хотела попросить без формальностей. Просто Джулс.

Я перевожу взгляд с Камеллы на Патрика, чувствуя резко появившийся страх того, что мои слова сейчас засмеют. Все-таки Патрик, как оказалось, выше меня с Камеллой по должности, поэтому может показаться неправильным то, что я хочу обращаться к нему — словно к другу! Из-за этого я, незаметно для себя, начинаю теребить край ткани синей юбки, но потом быстро одергиваю руку, поняв, что вокруг много людей.

— Как скажешь, Джулс, — не подавляя усмешки, произносит Патрик, наконец взглянув на Камеллу, которая с восхищением смотрит на происходящее.

Но ее лицо искажается в ужасе, и она вытаскивает из кармана своей серой блузки мобильник.

— Черт, уже двенадцать! — восклицает она, с ужасом смотря на экран телефона. — Патрик, пожалуйста, покажи ей тут все, а то мне бежать надо!

— Что? — с недовольной гримасой растерянно спрашивает Патрик, разводя руками в возмущенном жесте. — Но…

Камелла умоляюще смотрит на мужчину, слегка теребя его за плечо, словно та уже готова бежать, и не дает Патрику сказать ни слова, как бросает на прощание «спасибо» и растворяется где-то в длинном коридоре. А мы с Патриком стоим в центре зала, непонимающе глядя друг на друга и подавляя еле заметную неловкость, которая возникла еще при встрече. Когда он медленно переводит взгляд на меня, поднимая густые брови, я больно закусываю губу.

— В принципе, я могу сама… — начинаю я, указывая рукой на вход в другой зал, но Патрик заставляет меня замолчать, протестующе подняв руку и сказав:

— Нет-нет, Джулия, я сейчас свободен, — пожимает плечами он.

— Но я, наверное, все равно тебя отвлекаю.

— Не волнуйся! Пойдем… — Он поворачивается спиной ко мне и, усмехнувшись, бросает напоследок: — Только, прошу, не сбей никого.

Я закатываю глаза, уверенная, что Патрик этого не видит, и иду вслед за ним.

Около получаса мужчина водил меня по залам музея, рассказывая о самом важном. К моему удивлению, его грубый голос так приятно слушать, что порой я замедляла ход и мечтательно смотрела по сторонам, отчего несколько раз чуть ли не врезалась в посетителей, что очень забавляло Патрика. Но несмотря на некоторые неприятные нюансы, мини-экскурсия от голубоглазого мужчины мне понравилась, потому что его монологи были не то чтобы интересны, они были профессиональны, что я очень оценила, ведь не хочу всю жизнь быть младшим сотрудником, а его речи я запомнила даже лучше, чем Камеллы. Может, он по профессии преподаватель, предположила я, но ответа на это знать не очень хотела, потому что не желала, чтобы Патрик подумал, будто мне интересна его жизнь, — эти слова могут показаться грубыми, но я, наверное, просто не хочу признавать того, что мужчина очень привлекателен. Хотя он сам порой задавал вопросы скорее личного характера, нежели профессионального. Но на них я отвечала не развернуто, а очень скудно, постоянно обращая свое внимание на древних статуй. Каждый раз вдохновлено вздыхала, на что Патрик улыбался; видимо, тот ценит такое отношение к работе. Интересно, а чем для него является музей?.. Я помотала головой, отбросив эти мысли, которые мне совсем не интересны!

Видимо, показав мне все красивые места, которые предназначаются для посетителей, Патрик повел меня в более безлюдный корпус, где снуют туда-сюда люди с бейджиками, а некоторые в белых халатах.

— А это наше рабочее место, Джулс, — поясняет Патрик, подойдя к письменному столу и начав перебирать какие-то бумаги.

Я оглянула огромный кабинет с белыми, скучными обоями и ослепляющей лампой наверху, из-за которой я зажмурила глаза. Пол такой же бледный, а пустоту комнаты заполняют книжные шкафы, хотя по помещению все равно разносится небольшое эхо. Кабинет какой-то безжизненный, словно совсем недавно обустроенный, но что-то мне подсказывает, что работники проводят здесь не очень много рабочего времени. Теперь я начинаю понимать слова Камеллы.

И в подтверждение моих слов Патрик произносит:

— Не обращай внимания на унылость этого место. — Он обворожительно улыбается, из-за чего я почему-то немного смущаюсь. — Мы, научные сотрудники, основное время проводим в лаборатории или хранилище, где изучаем экспонаты и помогаем им хоть как-то возродиться. Ну, найти их место происхождения и, по возможности, узнать их историю, — поясняет Патрик. — А вот и документы, — протягивает он, подойдя ко мне с папкой, на которой прикреплена бумажка «Джулия Франческо», и протянул ее. — Там все карты, описания и прочее.

Я благодарно улыбаюсь и, чуть не уронив бумаги, кладу их в свой портфель. Заметив, как довольно улыбается Патрик, я спрашиваю, непринужденно оглядывая кабинет, который на самом деле меня уже не интересует:

—Получается, один из этих столов будет моим?

Патрик кивает и подходит к пустому и одинокому столу, на котором, как мне показалось, даже есть небольшой слой пыли.

— Вот здесь, рядом с Камеллой, — произносит мужчина, показывая одной рукой на уже мое рабочее место и заваленный кипами бумаг письменный стол.

— А можно я сейчас загляну в хранилище? — спрашиваю я, мечтая о том, чтобы посмотреть на экспонаты, которых нет даже в музее.

— Конечно. Я тебя провожу.

— Спасибо.

После мы выходим из кабинета и Патрик легкой походкой, странно взглянув на меня, бредет куда-то дальше по коридору. Мои каблуки громко стучат, отчего кажется, будто очень тихо, хотя вокруг ходят люди, оживленно что-то обсуждая и катая маленькие тележки, на которых лежат предметы, укрытые белым полотном. Я то и дело пытаюсь заглянуть в открытые двери, но вспоминаю про Патрика, который из-за меня тратит свое свободное время, поэтому послушно шагаю за ним, пытаясь не отставать, хотя наша разница в росте не позволяет этого сделать, из-за чего мужчине приходится замедлять шаг. Но когда мы, наконец, приходим, я ускоряю шаг втрое, потому что перед моими глазами возникают сотни экспонатов, еще не выставленных на полки музея для всеобщего восхищения. Куча маленьких фигурок, древних камней и рукописей покоятся на полках и ждут своей очереди. Яркий свет позволяет рассмотреть их глубокие трещины, подтверждающие древность этих предметов. Все кажется таким хрупким, будто одно касание может погубить их, хотя мне все равно так хочется дотронуться до шершавых поверхностей, провести пальцем, но я не позволяю себе этого сделать, понимая, чем мой порыв может обернуться. Поэтому я просто иду вдоль полок, чувствуя трепет в груди. Но неожиданно для себя я резко останавливаюсь и таращусь в одно место, будто вижу привидение. Былой трепет почему-то превращается в неприятную дрожь, словно я испытываю страх, хотя сердце бьется с былой скоростью.

— Кстати, здесь хранятся только появившиеся, неизученные и готовые на показ экспонаты. А готовые на изучение и уже изученные в другом помещении, — говорит Патрик, но его голос, постоянно прерываясь, эхом разносится у меня в ушах, словно неисправное радио.

— Какая красота, — шепчу я, не обращая внимания на громко говорящего мужчину, и приближаюсь к стенду, на котором аккуратно расположено колье.

Такое красивое и блестящее, заставляющее восхищенно ахать! Первым в глаза бросается большой розовый сапфир (карат тридцать, не меньше!) в виде сердца, которое обрамлено десятками маленьких бриллиантов. Помимо этого, колье украшено синими сапфирами цвета моря, они переливаются с крошечными белыми бриллиантами, которые похожи на первый снег в декабре. Некоторые камушки уже потерты и потеряли свой блеск, но, даже несмотря на это, глаза ослепляет их красота. Будто сама природа сделала это колье и наделила его особой силой.

— Нравится? — подойдя ко мне, спрашивает Патрик.

Я, будто выйдя из транса, моргаю и резко киваю, словно душевно больная. Мой жест странно забавляет Патрика.

— Только вчера выловили это сокровище из Северного моря, — начинает рассказывать Патрик, но почему-то останавливается, наблюдая за моей реакцией. Когда я заинтересованно поднимаю брови, тот продолжает: — Позвонили какие-то рыбаки, сказали, что нашли это колье в своих сетях, которые были расставлены довольно далеко от берега. Видимо, принесло течением, объяснили они.

— Какие порядочные оказались, — ухмыльнулась я, рассматривая голубой сапфир, изуродованный глубокой царапиной, которая вблизи очень заметна. — Мне кажется, любой бы на их месте просто забрал себе да продал это колье.

— Но это незаконно!

— Разве кого-то это останавливает?

Патрик будто машинально пожимает плечами и отходит от меня, рассматривая что-то в другом месте. Я продолжаю стоять, желая запомнить угол каждого камня, будто от этого зависит моя жизнь.

— А неизвестно, в каком году оно попало в море? – в нездоровом любопытстве спрашиваю я, кивая на колье.

— Примерно с 1820 по 1870. Пока точнее установить не можем, потому что основные работы начнутся только завтра. К тому же, — громко добавляет Патрик, — вряд ли такую дорогую вещь просто выкинули бы за борт как ненужную. Возможно, где-то есть потонувшая шлюпка или же что-то побольше. Но, во всяком случае, у этой безделушки интересная история.

Я согласно киваю и отхожу от стенда, когда краем глаза замечаю уходящего Патрика. Я плетусь за ним, напоследок посмотрев на колье, которое здорово меня заинтересовало. Поверить не могу, что я буду работать с подобным!

— Патрик, — спрашиваю я, догнав мужчину, — а кто будем изучать это колье?

— Ну, как обычно, историки, лаборанты, подключится, наверное, местный геммолог… И я.

— Ты? — удивленно спрашиваю я.

Патрика, кажется, обидела моя реакция.

— Джулия, я почти что старший сотрудник, поэтому имею отношение ко многим здесь происходящим вещам, — с некой иронией произносит Патрик. — К тому же я уже сказал, что история, я уверен, у этого колье интересная.

— А я? — с надеждой спрашиваю я, обогнав Патрика. — А я тоже буду… изучать его?

Мужчина тепло улыбается, будто утешая.

— Прости, Джулс, но ты даже дня не проработала… А это колье слишком ценное, чтобы отдавать его новичкам.

Я хочу еще что-то сказать, но решаю замолчать, потому что и вправду прошу слишком многого. А Патрик, как я смею предположить, очень хороший человек, поэтому я не хочу ставить его в неловкое положение, уговаривая на авантюру, которая выйдет ему боком. Поэтому я решаю просто попросить его, если что-то выяснится об этом колье, рассказать мне. Но к сожалению, я делаю это у себя в голове, почему-то не желая просить об этом Патрика именно сейчас. Будто мне неловко это делать, пока я его совсем не знаю…

Так как Патрик мне рассказал абсолютно обо всем и показал какую-то часть музея, — полностью музей обойти нереально, так как он настолько необъятный, что потребуется более двух дней на его изучение, — мы идем к выходу из музея. Он провожает меня, вновь пошутив, чтобы я никого не сбила. Я не обращаю внимания на его колкости, опасаясь того, что он и дальше продолжит пускать едкие шуточки, которые меня совсем не забавляют. Поэтому я прерываю его вопросами наподобие: «Ты знал об этой истории?» или «Этот экспонат часто хотят украсть?»

Когда мы, наконец, доходим до огромных дверей, которые открываются новым посетителям, приходит время прощаться.

— До завтра, Патрик, — робко произношу я.

— Не заблудись, Джулс! — С чего он вообще взял, что я теряюсь?!

Я скрываю свое недовольство и дружелюбно улыбаюсь. Мне почему-то хочется еще раз заглянуть в гамму голубых глаз, от которых исходит какая-то прохлада синего моря. Они такие красивые и знакомые, будто я видела водоем с точно таким же темно-голубым отливом. Какая нелепость, подумала я и, медленно развернувшись, пошла ближе к дороге, попутно вызывая такси, ведь экономить мне уже не нужно.

Всю дорогу я, к своему удивлению, думала не о музее и долгожданной экскурсии, а о Патрике, который теперь в моих мыслях ассоциируется с началом карьеры в Британском музее — все-таки именно он познакомил меня с бытием музея, а не Камелла, убежавшая куда-то по делам. Хотя к девушке я испытываю странные чувства — вроде бы она очень даже милая и дружелюбная, но могу ли я конкретно судить о человеке, которого вижу во второй раз? И чтобы не разочароваться в будущем, я перестаю думать о ней как о подружке, с которой буду пить кофе в обед и сплетничать. Но, признаюсь честно, я очень хочу обзавестись в Лондоне не просто знакомыми, а настоящими друзьями, с которыми могу поговорить по душам. Все будет, успокаиваю себя я, просто нужно подождать! И чтобы отвлечься от этих мыслей, я смотрю в окно, огорченно вздыхая и замечая, что на небе ни одного просвета и что дождь льет еще сильней, чем утром. Эта картина навивает тоску на меня, но я пытаюсь найти где-то внутри свое одобрение или хотя бы намек на него, ведь привыкнуть к этой погоде уже пора, иначе я так и буду печально смотреть в окно, словно брошенная чихуахуа. Для еще большего эффекта я открываю окно, и в нос проникает мягкий свежий воздух города, от которого хочется закрыть глаза и уснуть. Звук радио, откуда доносится мужской хриплый голос, прерывают тяжелые капли, все-таки заставляющие меня закрыть глаза. Я чувствую их прохладу, которая одновременно освежает и расслабляет, словно приятная маска для лица. Решив, что ветер недостаточно сильно теребит мои волосы, я высовываю голову из окна, — со стороны это, наверное, выглядит нелепо. Но мне все равно, как я выгляжу, потому что именно сейчас, чувствуя холодные капли на лице и лондонский сильный ветер, начинаю понимать суть Лондона — особенности его климата и аромата, витающего в воздухе. Это расслабляет, но также и заставляет двигаться, словно после сильного энергетика. И, продолжаю думать я, это не унылая погода, а просто дождь, смывающий всю грязь и плохие эмоции, которые оставили люди, и приносящий с собой радость и силу — именно это я поняла всего за минуту. Видимо, только по-настоящему влюбленные в Лондон люди смогут понять и принять настоящий город. И, похоже, я именно из тех людей…

Машина резко останавливается, и я, даже разочарованно выдохнув, расплачиваюсь с водителем, после чего выхожу из машины, прикрывая голову чемоданчиком и ускоряя шаг чуть ли не до бега. Может, я и полюбила дождь, но вот промокнуть в планы не входит.

Когда я прихожу в квартиру, то вяло снимаю обувь и верхнюю одежду, а потом устало плюхаюсь на диван, доставая мобильный телефон, чтобы отправить сообщение Луизе. По-хорошему: я должна позвонить маме и поделиться с ней добрыми новостями, но почему-то желания у меня пока нет… От этого я начинаю считать себя плохой дочкой!

«Отнесла документы. Познакомилась с коллегами и осмотрела музей», — кратко написала я.

Спустя минуту телефон вдруг вибрирует, оповещая о полученном сообщении.

15:06 «Слава богу, все хорошо! Ну как там? Как новые коллеги?» — написала Луиза.

Я не решаю ее игнорировать и с охотой набираю новое сообщение, хотя и вымотана:

«Музей просто обалденный! Мне все понравилось, завтра первый рабочий день (я немного волнуюсь, хотя Камелла и Патрик меня успокоили). Коллеги вроде адекватные».

15:12 «Что за Патрик, колись!»

Боже, не надо было рассказывать ей о Патрике, а то Луиза всегда реагирует на мужчин, словно ей пятнадцать, особенно когда дело касается меня.

15:14 «Луиза, перестань. Это просто коллега».

15:15 «Ты и про Райана так говорила!»

Я закатываю глаза, вспоминая Райана, в которого влюбилась, пока работала в одном из музеев — он подрабатывал смотрителем и был на два года младше меня. Я думала, что ничего не испытываю к нему, но потом тот неожиданно признался в своих чувствах, и я вдруг поняла, что чувствую то же самое! Правда, у нас ничего не получилось, потому что он переехал с родителями в другой город. Тот еще маменькин сынок был.

15:18 «Фу, Луиза, не напоминай мне про него! А Патрик это другое, не драматизируй!»

15:19 «Да, Райан мне никогда не нравился. Вы были похожи на заботливую мамочку и капризного сына!»

15:19 «Может, сменим тему?»

15:20 «Ладно-ладно! Но если что, обязательно мне обо всем рассказывай».

15:21 «Можешь даже не сомневаться!»

15:21 «Рони проснулась. Удачи, Джулс, мне пора!»

Я мысленно прощаюсь с подругой, так и не написав это в электронном сообщении, потому что так устала, что засыпаю прямо на диване, расстегнув юбку и половину пуговиц на блузке.

4 глава. Эпоха Ариэль.

Ариэль сидела в своей просторной комнате, в которой порой чувствовала себя маленькой букашкой среди пышных платьев и дорогой мебели. Вся эта роскошь заставляла девушку сворачиваться в клубочек, обнимая худые коленки, потому что чувствовала себя не в своей тарелке, хотя уже должна была за девятнадцать лет привыкнуть к подобному.

За окном лил сильный дождь, из-за которого Ариэль не могла даже сходить прогуляться, что ее очень расстраивало. Она так любила ходить по парку, рассматривая красивые цветы и красные листья на деревьях, и вдыхать свежий воздух, который здорово бодрил ее и заставлял улыбаться. А мокрые капли, стекающие по стеклу, навивали такую сильную тоску на девушку, что та и пальцем пошевелить не хотела, будто целый день трудилась в поле. Она хотела просто лечь на пол и раствориться, — так она хотя бы смогла увильнуть от родительских попыток выдать ее за какого-нибудь богатого старика. Но, увы, все ее попытки исчезнуть были тщетны.

Ариэль сидела на мягком стуле и расчесывала свои длинные темные волосы, смотря в зеркало, в котором видела унылое лицо, синяки под глазами и впадины вместо пухлых розовых щек. В последнее время она так исхудала, что сама боялась смотреть на себя. Ариэль не привыкла видеть плоский — даже чересчур — живот и такие миниатюрные груди, которыми раньше могла похвастаться. Эта мысль теперь преследовала Ариэль, и девушка каждый раз чуть ли не плакала, не понимая, почему теперь она была не такой привлекательной, как раньше. Возможно, размышляла она, любовь заставляет нас так меняться. Но она не хотела этого признавать, ведь эти изменения были отнюдь не на пользу.

— Ариэль! — вдруг распахнула дверь в комнату Ариэль обеспокоенная Мисс Шелтон. — Ты что, еще не оделась? – воскликнула та, увидев разодетую Ариэль с расческой в руках.

Мисс Шелтон, не проронив больше ни слова, полезла в шкаф и вытащила оттуда милое платьице, которое Ариэль надевала крайне редко, называя его слишком старомодным, будто то принадлежало ее покойной бабушке. Но гувернантка и слушать не хотела девушку, которая устало твердила, что в этом платье пойдет лишь на одинокую прогулку по берегу моря, поэтому положила его на кровать, приказав девушке раздеться и тут же надеть что сказано.

— Но, мисс Шелтон, почему я не могу надеть что-нибудь другое? — мычала Ариэль в то время, пока гувернантка затягивала ее темные волосы в хвост.

— Милая, это семейный ужин, хватит носить одно и то же. В конце концов, мистер и миссис Бекер покупают тебе роскошные наряды не для того, чтобы они пылились в шкафу, — добавила мисс Шелтон и резко дернула девушку за волосы, пытаясь как можно сильней затянуть длинный хвост, который скоро превратится в пышный пучок.

Ариэль в недовольстве закричала и нахмурилась.

— Я не понимаю, зачем они тратят столько денег на эти тряпки! — возмутилась та и показала рукой в сторону лежащего позади платья.

Мисс Шелтон вздохнула, утомленная характером юной мисс Бекер, которая в последнее время то и делала, как придиралась и всем была недовольна. Что за вздор! Ее родители делали все, чтобы та ни в чем не нуждалась, но Ариэль все равно ничего не ценила, принимая эта как должное, хотя многие дети бы ей позавидовали. Но мисс Шелтон не могла долго сердиться на Ариэль, потому что слишком сильно любила ее. Она была ей как дочь. И как можно сердиться на свое дитя?

— Ариэль, милая, ты же знаешь, как важен семейный ужин для твоего отца, — мягко сказала мисс Шелтон, закончив с прической. — К тому же в последнее время ты так мало ешь! — Она оглядела девушку и ужаснулась ее худобой. — Ну что тебе стоит посидеть полчаса?

Ариэль утомленно вздохнула.

— Но с ними придется разговаривать.

— Они же твои родители, Ариэль! — воскликнула мисс Шелтон, обескураженная столь неуместными словами.

Ариэль пожала плечами и быстро объяснилась, зная, как мисс Шелтон уважает ее родителей:

— Мисс Шелтон, вы ведь знаете, что в последние пять лет они предпочитают работу мне. Их почти нет в моей жизни! А когда они, наконец, соизволят навестить меня, то примутся расхваливать завидных женихов! А мне противны эти разговоры, мисс Шелтон!

Женщина покачала головой, не зная, что и сказать, поэтому молчала. Ей было тяжело смотреть, как Ариэль мучилась, ведь ее родители не знали, что сердце той уже было занято. Но ничего не поделаешь, так надо…

Когда Ариэль поняла, что мисс Шелтон больше ничего не скажет, послушно надела платье, оголив свои до жути худые плечи. Только ноги внушали надежду на то, что девушка не умрет от голода. После Ариэль встала, как солдат, напротив мисс Шелтон и словно ждала приказа, хотя прекрасно понимала, что никто ей не указ. У Ариэль была лишь наставница, которую она любила, как матушку — наверное, даже чуточку больше.

— Я готова, — с нескрываемой грустью произнесла Ариэль, тяжело вздохнув в конце.

Мисс Шелтон сидела и смотрела в глаза Ариэль в отражении зеркала, сжимая в руках письмо, которое она не осмеливалась отдавать получателю. Но она не могла скрывать от Ариэль того, чего та ждала с замиранием сердца.

— Ариэль, тот мальчуган, почтальон, принес еще одно письмо…

Ариэль вмиг расцвела: улыбка стала сиять на ее лице, бледность лица как будто ушла, и теперь на щеках красовался румянец. Она подбежала к мисс Шелтон вприпрыжку и выхватила письмо, в нетерпении разворачивая бумагу, которая изрядно смялась в кулаке гувернантки. Девушка была так счастлива, что готова была прыгать от радости: Клинтон написал ей! Значит, он ее по-прежнему любил, несмотря на все трудности. В животе Ариэль разлилось приятное тепло, которое она чувствовала каждый раз при упоминании имени любимого.

Задержав дыхание, она прочитала:

«Любовь моя, не знаю, с чего начать! Мои руки дрожат, как тогда, когда мне впервые посчастливилось увидеть твое прекрасное лицо. Я так устал жить без твоей улыбки, твоего голоса… Это мука! Ничто иное, дорогая! Мне так горестно от мысли, что, возможно, нам не суждено быть вместе — ведь столько преград мешает нам даже просто посмотреть друг на друга. Ох, а как бы я хотел на глазах у всех обнимать тебя и говорить комплименты, не боясь последствий. Но мне каждую ночь снятся твои нежные черты лица, твой звонкий смех, ради которых я продолжаю жить и нести столь тяжелое бремя на своих плечах. И из-за этого я все чаще засыпаю, — только чтоб тебя увидеть!.. Как я надеюсь, что мои чувства взаимны, — надеюсь только, что не настолько губительны, иначе мне больно от того, что я причина твоей боли! — и что в твоих мыслях лишь я.

Любовь моя, пишу я не просто так — сейчас наша семья переживает самые худшие времена, — не хочу говорить об этом в письме, боясь тебя расстроить! — поэтому от меня не было вестей. Прости, Ариэль, я проклинаю себя, но я просто не мог бросить семью… Но лишь в твоих глазах я нахожу утешение! Прошу, моя милая Ариэль, завтра в пять часов я буду ждать тебя в парке. Если ты простишь мне мое долгое отсутствие, иди туда. Я буду ждать до самого вечера с мыслями о скорой встрече…

Твой Клинтон».

Ариэль еле сдержала слезы, которые грозились вот-вот потечь, но та не привыкла показывать эмоции на публике, поэтому, отвернувшись от любопытной мисс Шелтон, состроила болезненную гримасу, которая изображала всю ее боль. Он написал ей! Клинтон не бросил бедную Ариэль! Это ли не чудо? Девушка одновременно была и счастлива, и расстроена тем, что у Клинтона появились проблемы, которые и стали причиной резкого отсутствия даже малейшей весточки от возлюбленного. И как он мог подумать, что я обижусь и не приду, возмутилась Ариэль. Хоть слова Клинтона были не такими уверенными, Ариэль не раздумывая приняла решение пойти на встречу в парке, где будет ждать ее возлюбленный. Ах, как же она соскучилась по голубизне его глаз, в которых читалась искренняя любовь! Ей так не хватало его, что перед сном Ариэль думала лишь о Клинтоне, который целует ее, — хотя эти мысли были явно запретными, — и обнимает, воркуя что-то на ушко. Как же Ариэль хотела, чтобы это были не просто мечты. Но разве такое возможно? Слова Клинтона о том, что им, скорее всего, не суждено быть вместе, ранили девушку, но она в то же время понимала, что это чистая правда. Ее родители никогда не позволят выйти замуж за тех, у кого куча долгов и нет прислуги, — в общем, за бедняка. Но сердцу не прикажешь, и Ариэль было плевать на статус и достаток семьи Клинтона — она знала самого мужчину, который совсем не был похож на своего отца. Клинтон добрый, заботливый и никогда не будет ставить любимых под удар — он лучше сам умрет, чем позволит кому-то причинить родным боль. Не это ли качество настоящего мужчины? Если бы папа знал его, подумала Ариэль, то наверняка бы дал добро на наши отношения…

— Мисс Шелтон, — уверенно произнесла Ариэль, свернув письмо и незаметно положив его в декольте, — завтра в пять в парке.

— Неужто Клинтон? — удивилась женщина, подняв левую бровь.

Ариэль, сжав губы в тонкую линию, кивнула, после чего мисс Шелтон лишь одобрительно кивнула, понимая, что ее слова сейчас не значили бы ровным счетом ничего.

Ариэль совсем не боялась разговаривать о Клинтоне с мисс Шелтон, потому что та не имела ничего против. Она растила Ариэль как собственную дочь и не представляла, как можно не поддержать девушку. Гувернантка видела искру в ее глазах, которые были полны счастья; ее улыбка, обычно возникающая на лице как маска, стала искренней. К тому же мисс Шелтон понимала, что если не она, то кто поддержит девушку, когда та в первый раз влюбилась? Ариэль не повезло с родителями, для которых статус оказался важней единственной дочери, но зато ей повезло с гувернанткой, готовой всегда выслушать девушку.

— Представляешь! — улыбнулась Ариэль. — Оказывается, его отсутствие можно объяснить серьезными проблемами. — Голос Ариэль стал подавленным, но она все равно не могла скрыть радость.

— И что это за причины?

Ариэль пожала плечами:

— Он не захотел писать об этом… Наверное, скажет при встрече, — предположила та и посмотрела в зеркало. Почему-то теперь она казалась себе не такой худой, будто одно лишь упоминание о Клинтоне исцеляло ее. Несомненно, любовь меняет людей, и Ариэль хотелось верить, что в лучшую сторону.

Мисс Шелтон лишь хмыкнула и принялась торопить Ариэль, которая, в принципе, была уже готова, но всеми способами тянула время — так сильно ей не хотелось на семейный ужин, который она в последнее время усиленно избегала. Но мисс Шелтон уже давно поняла негативный настрой девушки, поэтому, немного подбодрив, повела ее в столовую, где и проходили трапезы.

Все восхищались этим блестящим полом, люстрой, которая была вместо солнца, освещая бликом всю комнату, над большим столом из дерева, но Ариэль никогда не придавала этому значения, считая подобное как должное. И она вовсе не стыдилась этого, — зачем стыдиться своего статуса, из-за которого и складывается подобное мнение?

Тело Ариэль будто налилось свинцом — так сильно она не хотела идти на ужин, словно малое дитя, что ноги не слушались ее команд. Она через большие усилия шла вперед, смотря в пол, который драили прислуги. Ариэль тошнило от всех статуй, которые, по мнению девушки, портили это место и заставляли передумать трапезничать. Лишь красивые сервизы порою поднимали настроение и аппетит. Но сейчас для Ариэль все казалось таким серым и скучным, что она не решилась демонстрировать улыбку, которая все равно была бы неискренней. Пусть родители знают, что ей никогда не нравилось здесь находиться.

Подойдя ближе к столу, Ариэль увидела папу, лицо которого выражало недовольство, хотя это было его обычное состояние, и маму, всем своим видом показывающую надменность. Ариэль хоть и любила своих родителей, но их меркантильность была ей противна.

— Дорогая! — протянула мама, улыбнувшись, и обняла дочь. Ариэль лишь приветственно кивнула, не желая и рта открывать.

Мистер Бекер последовал примеру дочери и сдержанно кивнул, немного ухмыльнувшись и вытянув руку, показывая на пустой стул, видимо, предназначавшийся для Ариэль.

Девушка без промедлений села и начала ждать. Но она ожидала вовсе не жареного цыпленка с овощами и шербетом — она жаждала, когда весь этот фарс закончится. Когда наступит завтра и она увидит Клинтона. Ариэль смотрела на свои руки, не желая даже взглянуть на родителей, подозревая, что они начнут свои скучные беседы. Девушке совсем не хотелось поддерживать разговоры о деньгах и женихах, ведь ей это было неинтересно. Как жаль, что ее родители не понимали того, что их дочка совсем не хотела быть, как они. Хотя примут ли они такую правду, подумала Ариэль. Наверное, нет.

Еду постепенно приносила прислуга: аромат вкусного мяса был настолько манящим, что у Ариэль потекли слюнки. Только сейчас она поняла, как мало ела. Чтобы не разговаривать, девушка сразу накинулась на куриную грудку с овощами, которая манила не только запахом, но и своим видом. На удивление, аппетит начал возвращаться к Ариэль, и родители одобрительно кивали, видя, как их дочь с наслаждением принимала пищу. Она жадно глотала куски, почти не жуя, как голодный волк проглатывает косточки. Она вдруг ощутила резкую бодрость и залпом выпила сладкий холодный сквош^[1]. Хоть и за столом было неприлично вести себя подобным образом, но, на удивление, никто не возражал.

Сначала Ариэль даже облегченно вздохнула, подумав, что сильно утрировала навязчивость родителей, но сразу же забыла про это, когда мама начала нелюбимый для девушки разговор:

— Ариэль, что на тебя нашло? — хмуря брови, спросил мама. — Мы видим тебя за семейным ужином два раза в неделю — не больше!

Миссис Бекер была непонятна позиция дочери, ведь та была уверена, что дает Ариэль все — от внимания до материальных благ. Она считала странное поведение дочери театром, который только смешил. Но она даже не подозревала, что делала ее милая дочь у нее за спиной.

Ариэль тяжело вздохнула, помещая в рот огромный кусок мяса, чтобы растянуть свой ответ, который она усердно придумывала — предсказуемый и безразличный, чтобы мама поняла, что Ариэль не желала участвовать в разговоре, хотя миссис Бекер вряд ли бы это остановило.

— Аппетит совсем пропал, матушка…

Миссис Бекер остановила взгляд на Ариэль, которая даже не смела смотреть на родителей, и начала медленно жевать пищу, будто ожидала какой-то выходки от дочери. Но та так же сидела и молчала, как партизан.

Все чувствовали себя не в своей тарелке: в воздухе витала напряженность, которая появилась после прихода Ариэль. Мистер Бекер ничего не сказал дочери — он болтал исключительно со своей женой, которая постоянно поглядывала на дочь и предлагала что-нибудь съесть, хотя та поглотила уже вторую порцию. Девушка и забыла, как хорошо быть сытой! Но ей было ясно, что родители стали обычными опекунами — без заботы, ласки и должного воспитания. Смотря на незаинтересованные глаза отца и слушая безучастные вопросы матери, Ариэль понимала, что сейчас самым родным человек для нее являлась мисс Шелтон, которая, впрочем, и воспитала девушку.

Но миссис Бекер нарушила размышления Ариэль, когда задала совсем не уместный в данной ситуации вопрос:

— Ариэль, милая, когда ты снова выйдешь в свет? — медленно кладя в рот кусочек курицы, спросила женщина, смотря на дочь так презренно, словно та никуда не выходила несколько лет.

Ариэль скрыла свое недовольство, не пожелав разозлить маму. Она попыталась натянуть улыбку, хотя вышло это не очень искренне.

— В каком смысле? — прикинувшись дурочкой, спросила Ариэль, хотя прекрасно понимала, к чему вела мать.

— Мы с отцом много раз ходили на балы и ужины в другие поместья, но ты так и не составила нам компанию, — мягко проговорила миссис Бекер, пригубив бокал вина.

— Ну, мне пока незачем ходить. — Ариэль знала, что эта фраза выведет мать из себя, так как для той балы являлись неотъемлемой частью жизни — они помогают поднимать свой статус в обществе. Но Ариэль совсем не была в этом заинтересована, считая все это шоу, которое показывают только для богатых.

— Как это?! — возмутилась женщина. Ее взгляд прожигал Ариэль. — Миледи, тебе уже девятнадцать! Стоило бы задуматься о своем будущем! Вот я в твоем возрасте была уже при своем дворе и муже, — заключила миссис Бекер, сжимая вилку в руках.

— Но, мама, у меня еще куча времени… — пролепетала Ариэль, желая успокоить мать.

Но та только сильнее злилась.

— Ариэль, глупая! Вот пройдет уже несколько лет, твоя невинная красота покроется морщинами! И разве после ты способна найти мужчину?!

Мистер Бекер, поняв, что его жена довольно-таки разнервничалась, нежно шикнул на нее и погладил по руке. Ариэль сделала вид, что не заметила осуждающего взгляда матери, которая теребила свои темные локоны, аккуратно забранные в пучок. Девушка обернулась, найдя свою гувернантку где-то у двери, и состроила недовольную гримасу, на что женщина понимающе кивнула и одними губами приказала потерпеть. Ариэль не стала потакать своим прихотям и смирно сидела.

— Боже, Генри, что творится с нашей дочерью? — задала вопрос мистеру Бекер женщина, хотя смотрела на Ариэль, которая больше всех мечтала, чтобы этот вечер закончился. — Сколько завидных женихов мы ей предлагали, а она ни в какую! Ариэль, может, ты вообще замуж не собираешься?! — чуть ли не выкрикнула миссис Бекер, гневно посмотрев на дочь.

Ариэль лишь подавила ухмылку, понимая, насколько мать все утрировала — по сути, она ничего не сказала, а матушка уже устроила трагедию. И Ариэль знала, что в таких моментах лучше промолчать, чтобы мама успокоилась, а то все, что можно вымолвить, окажется против тебя.

— Дорогая, — начал успокаивать мистер Бекер, — Ариэль уже взрослая и наверняка сама разберется.

Хоть отец тоже сватал Ариэль с каждым завидным холостяком, но он никогда не принуждал ее что-то делать и не задевал дочь, как мама, которая спала и видела, какими бы словами обидеть Ариэль, чтобы та, наконец, поняла, что замужество слишком важно, чтобы им пренебрегать. Наверное, ее можно назвать тираном.

— Генри, если мы не будем ее наставниками, тогда кто подаст нашей дочери пример? Она начиталась сказок и теперь думает, будто принц на белом коне сам прибежит! И кто будет учить ее уму разуму? — Глаза миссис Бекер были такими разгневанными, что сам мистер Бекер испугался. Видимо, только сейчас матушка дала волю своим эмоциям.

Ариэль сидела и сдерживала слезы, потому что ей было так больно, что родная мать не понимала ее… И даже не хотела! Как можно осуждать собственное дитя? Еще обидней было то, что Ариэль даже не могла рассказать про Клинтона, потому что если расскажет, то беды не миновать. Ариэль была уверена, что они бы ее не поняли, ведь семья Клинтона бедная и потеряла свой когда-то высокий статус. В глазах родителей эта семья была позором. Поэтому даже мысль о том, что родители узнают о Клинтоне, пугала Ариэль до безумия. Но она все равно хотела защитить свою сторону.

— По вашему мнению, мой жених должен быть богатым! – Ее неуверенный голос прозвучал как гром среди ясного неба. – Но а если я полюблю бедного? Вы что, откажетесь от меня?

Теперь родители Ариэль сидели в небольшом шоке, совсем не ожидая, что дочь подаст голос. Ведь они привыкли, что жизнью Ариэль вершат без ее участия. Но девочка росла и обретала собственное мнение…

— Что за вздор?! — возмутился мистер Бекер, перебив свою жену, которая уже было открыла рот. — Ариэль, ты же знаешь, какое будущее ждет тебя с такими людьми!

— Но разве это важно, если я полюблю человека?

— Любовь, — посмеялась миссис Бекер, махнув рукой. — Она приходит потом! Но так может и уйти. Я сначала тоже невзлюбила твоего отца — противилась как дурочка! Но сейчас… Живем с ним душа в душу. — Миссис Бекер улыбнулась своему мужу и пожала его руку. Это был слишком театральный жест, как и сама женщина очень меркантильного характера.

Ариэль замолчала, потому что поняла, что матери перечить мог только сам отец — и то она сделает вид, что не права. Поэтому, с отвратительным настроением и неприятным чувством к родителям, она допила шербет и поспешила удалиться, даже не спросив у родителей разрешения и не попрощавшись с ними, как принято это делать. Мистер и миссис Бекеры даже не стали перечить, потому что понимали, что развивать разговор ровным счетом ссориться, ведь никто не хотел уступать другому.

Ариэль сдерживала слезы обиды маленькой девочки, которая когда-то лишилась ласки родителей и их внимания. Она понимала, что для них являлась лишь наследницей, которая обязана продолжить род Бекер. Но девушка хотела быть счастливой… И разве можно иметь такое удовольствие, когда даже не спрашивают твоего мнения? Невозможно! А Ариэль не хотела такой жизни, но не знала, как поступить. Родители настолько внушили девушке то, что они всегда правы, что Ариэль, все-таки понимая сущность родителей, все равно не могла сама принять взвешенное решение. Теперь она постоянно сомневалась в том, что она делала. Ей нужен наставник. Но как она собирается быть счастливой, если не может сама сделать свою жизнь?

— Боже! Какие же они меркантильные!

Ариэль, как разъяренный бык, влетела в комнату и начала бить подушку, сжав кулаки, в надежде на то, что сможет спустить гнев. Ее грудь порывисто вздымалась, а ноги подрагивали от какого-то нездорового нетерпения, будто все чувства скопились там и наровились выйти наружу. Ее губы сжались в тонкую линию, отчего даже посинели. Со стороны девушка выглядела такой злой, — настоящей злюкой, что свет не видывал! Но на самом деле это была лишь маска, скрывающая всю боль и обиду, которые скопились в девушке. Она не привыкла проявлять свои эмоции, ведь, если тебя увидят слабой, быстро нападут, — ей твердила это мама с самого рождения, и Ариэль даже не осознавала, что следует этой фразе. Она не могла заплакать, думая, что надо быть сильной. Не могла закричать, потому что боялась, что кто-то услышит. Поэтому девушка могла лишь спрятать в подушке лицо, закричать, чтобы никто не услышал, и пустить слезу, которую сразу же смахнет рукой. Никто не видел настоящую Ариэль, даже мисс Шелтон. Хотя… Клинтон. Только у него на плече могла поплакаться девушка, услышать из его уст слова поддержки, почувствовать его любовь и ощутить себя свободной. Лишь Клинтон не оскорблял ее, не указывал, как и что делать, и не читал нравоучения. И за это Ариэль еще больше любила Клинтона — за его умение и желание любить и делать других счастливыми. Лишь его доброта была искренней.

— Ох, Клинтон, — прошептала Ариэль. — Поскорей бы завтра…

Ариэль лежала на кровати как тряпичная кукла. Теперь на ее лице не было ни единой эмоции, которая выражала бы хоть толику той злости, недавно накрывшую ту с головой. Девушка думала лишь о Клинтоне, потому что только он — то хорошее, что было в ее жизни. Она не хотела порочить свою голову раздумьями о родителях и недавнем ужине, который можно было сравнить со страшным сном.

Бледное лицо Ариэль пугало мисс Шелтон, поэтому та поинтересовалась:

— Милая, с тобой все хорошо?

Ариэль еле заметно кивнула, уверенная, что гувернантка внимательно наблюдала за ее обездвиженным телом.

Но мисс Шелтон понимала, что Ариэль просто хочет отвязаться от нее, поэтому подошла ближе, разглядев в лице девушки улыбку, которая сразу же исчезла, будто та не разрешала себе этого сделать. Женщина сочувственно сжала губы, переживая за Ариэль, которая и вправду уже настрадалась.

— Не хочешь поговорить? — прошептала мисс Шелтон и с замиранием сердца ждала отклика Ариэль.

Та не подала ни звука, даже не кивнула, поэтому мисс Шелтон проговорила, сев на кровать рядом с девушкой:

— Милая, я понимаю, как тебе тяжело, но прими родителей, какие они есть…

— Как их можно принять? — произнесла Ариэль, напугавшая гувернантку своим спокойствием. — Им все равно на меня, им важны деньги и статус. Тогда… Тогда зачем им я?

— Не говори так! — возмутилась мисс Шелтон, захотевшая легонько шлепнуть девушку, но поняла, что сейчас был неподходящий момент. — Они любят тебя. Но просто у каждого свое понятие о любви. Например, они выражают свою любовь заботой о тебе…

— А еще эгоизмом, — хмуро добавила та, любуясь одинокими каплями дождя. Эх, как Ариэль хотелось быть такой легкой и независимой.

— Ну хватит тебе… В конце концов, родители уймутся. Не до старости же они будут тебя опекать.

— Но Клинтон… — проскулила та, чувствуя, как слезы снова наворачивались на глазах. — Родители же ни за что не позволят мне быть с ним. Для них это настоящий позор!

Мисс Шелтон не могла перечить этим словам, потому что те были чистой правдой. Женщина сама не хуже остальных понимала, что, если бы те узнали о любви Ариэль, такое бы устроили своей дочери, что сам Бог знает, чем это обернется. Мисс Шелтон даже пыталась отговорить от тайных походов в парк девушку, чтобы та не подвергала себя опасности, но потом поняла, что Клинтон — настоящая любовь Ариэль. А она не хотела лишать свою некровную дочь единственным ее счастьем.

— Тебе нужно успокоиться, Ариэль…

Мисс Шелтон хотела высказать, что этого требуют родители и нормы нынешнего этикета, но не стала, ведь спорить с Ариэль — худшее, что сейчас можно было сделать.

— Ариэль, помни, что завтра ты увидишь Клинтона, — попыталась успокоить девушку мисс Шелтон. — Долой хандру!

Но слова женщины совсем не вдохновили Ариэль — она все так и продолжала лежать и хандрить, пробыв в таком состоянии весь последующий вечер.

На следующее утро она встала слишком рано, из-за чего даже немного расстроилась, потому что понимала, как долго придется ждать пяти часов. Ее сердце заранее трепетало, словно Клинтон стоял перед ней. Как ни странно, она светилась от счастья, совсем не желая думать о прочих проблемах и несчастьях, — ведь зачем, если она увидит своего любимого? Именно поэтому Ариэль старалась не вспоминать вчерашний вечер, хоть и удавалось с трудом.

Сделав все водные процедуры, она села за книгу, погружаясь в прекрасный мир, где растут лозы роз и всегда светит солнце. Она так хотел попасть в этот одновременно сказочный и реальный мир, что совсем забыла про время и пропустила завтрак. Но девушку не волновал урчащий живот — она думала о прекрасном юноше, который подарил милой девушке свое сердце, тем самым подтвердив свои истинные чувства любви. Ариэль даже прослезилась, когда закончила читать книгу — так сильно она впечатлилась! Хотя отчасти она пустила слезы еще и от четкого понимания того, что с ней подобного никогда не случится. Что она никогда не обретет счастья, а если и обретет, то сразу потеряет, потому что, в отличие от книжек, она понимала реальность и умела принимать ее, хоть и с большим нежеланием. Хотя в глубине души Ариэль все равно надеялась, что и в жизни бывает чудо, ведь надежда умирает последней, вера первой, а любовь живет вечность.

Ближе к обеду к Ариэль зашла обеспокоенная мисс Шелтон, которая вспомнила, как важны приемы пищи для девушки в это время.

— Ариэль, прошу, съешь хоть что-то! — молила мисс Шелтон, прискорбно смотря на худое тело. — Ты что, хочешь умереть от недобора веса? — с усмешкой спросила женщина, хотя понимала, что Ариэль и так выглядела нездоровой.

Девушка вяло покачала головой и откинулась на спинку стула со словами:

— Что можно поесть?

Мисс Шелтон улыбнулась.

— Милая, там твоя любимая запеканка! — торопливо произнесла гувернантка, радостно сложив ладони вместе. — Пойдем… Пойдем со мной!

Но Ариэль сидела и умоляюще смотрела на смуглое лицо женщины. Девушка не хотела даже из комнаты выходить, боясь встретить родителей, которые не упустят шанса пристыдить ее за то, что та снова сидит взаперти. Но Ариэль не хотела ковырять раны, которые благодаря Клинтону смогли затянуться.

— Принеси, пожалуйста, сюда… Я не хочу идти вниз, — попросила Ариэль и уткнулась в книгу, которую уже несколько часов назад закончила читать, но почему-то не могла положить на полку.

— Хорошо, — немного разочарованно произнесла мисс Шелтон и растворилась в дверях.

Спустя несколько мгновений Ариэль почувствовала замечательный запах, на который среагировал ее пустой желудок. Она снова начала корить себя за то, что противилась такой вкусной еде, словно это была не свежая запеканка с мясом, а плесневелый хлеб. Когда мисс Шелтон поставила поднос перед девушкой, та облизала губы, предвкушая сочный вкус говядины. Она чувствовала, насколько горячая еда, что придавало ей необычной аппетитности. Еще раз вдохнув аромат запеканки, Ариэль взяла вилку и положила первый кусок в рот.

— М-м-м, — довольно промычала та, чувствуя, как кусок тает у нее во рту, обжигая язык.

Словно она не ела неделю! Кусок за куском — и запеканка была полностью поглощена. Ариэль даже не заметила, как насытился ее маленький желудок большой порцией. Она выпила чистую воду, которая ей показалась немного сладкой, и плюхнулась на кровать, после чего услышала удаляющиеся шаги мисс Шелтон.

Ариэль была сыта и довольна. Этот прием пищи ей понравился больше, чем вчерашний. Как хорошо, когда ты ешь в тишине, слушая только свое чавканье! Наверное, это тоже одна из причин ее резкого похудения — слишком частые и довольно унизительные сентенции родителей, обычно происходящие за приемом пищи, когда не о чем больше говорить. Но если она и могла пропускать завтраки, то на ужинах была обязана сидеть за столом и слушать пустую болтовню родителей. Хотя в последнее время она плевала на это правило и совсем не жалела об этом.

Время тянулось как резина. Ариэль не находила себе места, вспоминая черты лица Клинтона и прокручивая в голове сегодняшнюю встречу, — ах, а что он скажет, что сделает? Но, вспоминая его письмо, в котором говорилось, как ему тяжело и что случилось что-то ужасное, ее былая трепетность гасла и превращалась в страх. Что такое могло случиться? Эти мысли еще больше тревожили девушку, поэтому она пыталась отогнать их, занимаясь учебой, которую немного забросила.

Она посмотрела в окно и, к своему сожалению, увидела капли, стекающие по стеклу, которые заставляли ее грустить, словно дождь имел такую способность. Лес за окном был таким унылым и жалким, словно вот-вот исчезнет с лица земли. Ариэль невольно вздрогнула, представив, какой бы мокрой она была — ее темные волосы, красный плащ — и как бы замерзла, если бы сейчас стояла на улице. Она очень надеялась, что на смену дождя придет солнце, ведь так она грозилась простудиться.

— Милая, нам пора собираться, — зашла спустя полчаса мисс Шелтон.

Ариэль вздрогнула и уверенно кивнула.

Так как на улице все еще моросило, Ариэль надела теплое платье и накинула плащ, который мог спасти ее от простуды. Девушка так переживала, что сначала надела свой красный плащ изнаночной стороной.

— Не переживай, никто нас не заметит, — успокоила мисс Шелтон, хотя та не понимала, что Ариэль беспокоилась вовсе не об этом — она боялась новости от Клинтона.

Тихо спустившись вниз, они вышли на улицу. В нос ударил запах сырой земли. Ариэль сначала замерла, наблюдая за тем, как дождь шумно бился о крышу крыльца. Ей казалось, что она выйдет и тот убьет ее своим напором. Но, переборов эти скверные мысли, Ариэль пошла за мисс Шелтон, которая постоянно ее поторапливала, отчего девушка несколько раз споткнулась.

Весь путь занял, как всегда, около двадцати минут. За это время девушка успела изрядно промокнуть, хотя дождь к концу пути закончился, а на небе появились голубые просветы. Ариэль испачкала свои сапоги и низ красного плаща, капюшоном которого прикрывалась, не давая темным кудрям стать ниточками от дождя. Ее хрупкие руки дрожали от холодных капель, которые одновременно и обжигали кожу, словно те были очень солеными слезами. Ариэль чувствовала тепло только в резиновых сапогах, которые додумалась надеть в такую мокрую погоду, в отличие от мисс Шелтон, которая почему-то надела обычные высокие сапоги, хотя гувернантка утверждала, что ей совсем не холодно. Ариэль не стала перечить женщине, так как ее мысли были совсем о другом. С каждой милей ее сердце билось чаще, предвкушая момент, который она и ждала, и боялась. Она отчаянно хватала воздух, словно ее душили. Ариэль постоянно останавливалась и поднимала голову вверх — навстречу холодным каплям, которые действовали отрезвляюще и немного успокаивали девушку. Но в конце пути Ариэль уже никто не мог успокоить.

Когда она увидела ворота парка и надпись «Бекер», ее сердце замерло, отчего она остановилась. Скоро она увидит его! Возможно, даже сейчас она сможет разглядеть его силуэт среди деревьев!

— Ариэль, с тобой все хорошо? — обеспокоенно спросила мисс Шелтон, подойдя к девушке ближе.

Ариэль тяжело сглотнула и, скрепя сердце, произнесла:

— Я… Так волнуюсь. Боюсь услышать от него что-то плохое. — Для Ариэль было странно делиться своими эмоциями, ведь ее научили держать все в себе.

Мисс Шелтон улыбнулась и обняла девушку, отчего та опешила, но приняла порыв женщины.

— Не волнуйся. Вы и не такое преодолеете.

После женщина взяла холодную руку Ариэль и повела ее вглубь парка.

На дворе была осень, поэтому деревья имели красные, желтые и золотые листья, которые — почему-то именно в этом месте — издалека были похожи на растущие на дереве драгоценности — так ярко они сверкали и так насыщен был их цвет. Под ногами шелестели листья, которые казались россыпью золота. На удивление, Ариэль отвлеклась от своих былых мыслей, переведя внимание на эту красоту.

Но ей пришлось вспомнить, зачем она тут, когда мисс Шелтон остановилась, ведь Ариэль увидела вдалеке стоящего Клинтона, его голубые глаза, которые она бы разглядела за сотни миль, и сверкающая улыбка…

5 глава. Смертельное известие.

Промокшая до нитки, чувствуя в ногах лишь холод, Ариэль смотрела на силуэт. Он заботливо развел руки в стороны для объятий, о которых девушка мечтала все последнее время. Клинтон не обращал внимания на дождь, который превратил его в мокрого щенка; он видел лишь ту, ради которой готов закрыть глаза даже на жуткую боль.

Ариэль, словно в тумане, ускорила шаг, пытаясь не заплакать от счастья, — только Клинтон мог вызвать подобные чувства у девушки. Ариэль шмыгала носом и старательно прятала замерзшие ладошки под красный плащ, пытаясь согреться, но эти действия были машинальными, так как Ариэль думала лишь о бездне голубых глаз, которые становились все ближе. В тот момент Клинтон был тем самым единственным лучиком в ее жизни: среди темных несчастий, преследующих девушку. Его улыбка была для нее надеждой на спасение, которое Ариэль просила так долго… С виду Клинтон был мокрым, грязным, его одежда в некоторых местах была рваной, — в общем, выглядел хуже, чем бедняк, — но для Ариэль это было абсолютно не важно — она видела лишь своего принца, ради которого, через силу призналась себе девушка, готова отдать жизнь. Ее чувства были настолько искренними, настолько настоящими, что девушке казалось, будто никто, кроме Клинтона, не сможет пробудить в ней подобное, — да и ей никто не нужен, лишь Клинтон! Поэтому, смотря в сияющие глаза мужчины и наблюдая за счастливой улыбкой, Ариэль надеялась, что ее чувства не будут осквернены.

И вот — она оказалась рядом с тем, кому доверила свое сердце, с тем, кого полюбила. Когда он обнял ее, — так трепетно и бережно! — ее сердце забилось чаще, а дыхание стало порывистым. Ариэль почувствовала себя в безопасности. И уже ни дождь, ни холод она не замечала — лишь дыхание Клинтона. Ариэль не чувствовала его тепла, потому что тот был холоден, как камень. Ее чувства и вправду можно было сравнить с тем, как она прижимается к холодному камню, но плоть мужчины была мягкой, и вскоре Ариэль ощутила тепло, которое обжигало юную кожу.

— Ариэль, — прошептал он на ухо девушке. Его дыхание так же обжигало.

Из его уст это имя звучало так нежно, словно из уст самого создателя! Ариэль не могла не заметить того, как реагировало ее тело — она вздрагивала, чувствуя тепло мужчины.

— Клинтон, что же случилось? Почему ты не писал мне так долго? — задала вопрос Ариэль, сжимая мокрый до нитки воротник Клинтона; она ужаснулась от мысли, что мужчина простынет. Это первое что волновало ее, ведь она так долго ждала от возлюбленного весточки, которой все не было. Поэтому она хотела узнать столь веские причины.

Клинтон сжал губы в тонкую линию, видимо, не в желании говорить. Его глаза потускнели, а взгляд упал в ноги. По его темным волосам вниз катились капельки холодного дождя. И когда он поднял тяжелую голову, капли попали ему за шиворот, отчего тот сморщился и сильнее прижал хрупкое тело девушки. Плащ был слишком мокрым и холодным, но Клинтону было все равно — он и до этого был уже насквозь мокрым.

— Милая… Ариэль… — начал он, но осекся, будто ком в горле не позволял ему раскрыть рта.

Ариэль забеспокоилась и попыталась утешить:

— Клинтон, я выслушаю тебя и поддержу. Только не держи это в себе!.. Ты же знаешь, я не отвернусь от тебя.

Клинтон слегка кивнул.

— Да… Ариэль, — его голос стал чересчур серьезным, из-за чего Ариэль сильней испугалась, — ты знаешь, какие у нас проблемы в семье…

Ариэль вспомнила, как ее отец осквернял семейство Буш: он говорил, каким нужно быть глупцом, чтобы потерять все, даже чуть не лишившись крова! Мистер Буш, отец Клинтона, потерял все, что имела эта фамилия — прислугу, ценности… А все из-за пристрастия к алкоголю и азартным играм, из-за которых ему пришлось отдать много денег, так как он влез в долги. Сначала казалось, что это пустяки — мужчина просто почувствовал вкус азарта! Но потом самое ценное начало исчезать — весь хрусталь, золото и прочее. Дом стал пустеть в пыли, так как и на прислугу денег совсем не было. Семья Клинтона была довольно большой — у него младшая сестра и старший брат, который уже жил в своем доме. Но с детства Клинтон не знал богатства, и это печально, ведь если его брат и успел вкусить прелести роскоши, то Клинтон уже с ранних лет ходил не в самой опрятной одежде.

На самом деле раньше фамилия Буш была у всех на устах. Отец мистера Буша был чуть ли не самым важным человеком в городе — его статус и деньги делали свое дело. И благодаря этому поместье семьи Буш было таким огромным и, пожалуй, одним из самых дорогих, ведь внутри дом был обстроен не хуже, чем снаружи. Клинтон говорил, что это самое лучшее время в жизни его семьи.

Но, к сожалению, мистер Буш не сумел удержать семейный бизнес на плаву, отдав его азарту. Поэтому семья Клинтона сводила концы с концами, чтобы просто прожить. И Ариэль всегда пугало то, с каким лицом рассказывал ей об этом Клинтон: будто ему было все равно! Но девушка была убеждена, что Клинтон просто не хотел показывать свою слабость.

— И случилось ужасное, — продолжил Клинтон, пытаясь найти в глазах девушки утешения. — Несколько дней назад умер мой отец, а до этого мы пытались его излечить, но… — Клинтон резко замолчал, будто боролся со слезами.

Ариэль стояла, открыв рот. Она не могла поверить словам Клинтона, который так упорно старался не показывать своих эмоций.

— Не может быть! — воскликнула Ариэль. — Но как такая ужасная новость не дошла до нас? – удивилась девушка. И вправду, слухи обычно разносятся быстро.

Клинтон пожал плечами:

— Мы сами узнали недавно — он заперся в комнате и там умер… Видимо, ваше поместье находится дальше от слухов. — Он слегка улыбнулся, словно хотел ободрить.

Ариэль приняла страдальческое лицо и прижала к себе Клинтона так, как не делала этого никогда. Она хотела быть для него тем утешением, которым Клинтон являлся для нее. Она хотела, чтобы он расплакался у нее на плече — чтобы излил свои чувства, но знала, что тот не привык показывать эмоции. Как и она… У них была общая боль, которая и соединила их. Ариэль раскрылась — она научилась любить и быть слабой. Но теперь ее очередь разбудить похожие чувства в Клинтоне, хоть она и понимала, что они не могут быть оба слабыми — один из них все равно должен быть сильней. Но девушка не добивалась его слез — она просто хотела, чтобы тот обнял ее и утешился.

— Поэтому все тягости падают на меня, милая Ариэль, — прошептал он, не прекращая объятий. — Поэтому я не мог написать тебе. Прости…

— Нет, — возразила Ариэль, поцеловав того в шею. В другой ситуации она бы покраснела, но не сейчас. Она даже не думала о мисс Шелтон, которая, наверное, наблюдала за ней — ей было плевать. Ведь любовь измеряется в том, насколько тебе плевать на мнения остальных, когда ты находишься с ним. — Не извиняйся! Я понимаю тебя, Клинтон, и мне очень жаль, что так произошло…

После они стояли так, обнявшись и принимая все холодные потоки ливня, минут десять или двадцать — оба потеряли счет времени. Потом пошли прогуляться по парку, постоянно оглядываясь в страхе быть пойманными. Хотя мисс Шелтон предупредила бы, ведь она только и делала, что смотрела по сторонам и вглядывалась в силуэты.

Дождь хоть и перестал лить как из ведра, но совсем не прекратился.

— Ты не замерзла? — заботливо спросил Клинтон.

— Нет, — соврала Ариэль, хотя уже не чувствовала пальцев ног. — Лучше о себе подумай, ты же простудишься!

Клинтон посмеялся, но не возразил.

— А что ты… — начала Ариэль, но сама поняла, насколько сложной задачей будет для Клинтона найти на этот вопрос ответ.

— Что?

Ариэль помотала головой, пытаясь забыть вопрос, который она хотела задать.

— Ну расскажи. Я отвечу на любой твой вопрос, милая.

— А что ты собираешься делать дальше? — сдалась девушка. — В смысле, как будет жить теперь твоя семья?

Клинтон огорченно взглянул на Ариэль, и девушка начала проклинать себя за то, что заставила возлюбленного вспомнить его невзгоды.

Она почему-то обратила внимания на одну деталь: холодный ветер, который заставлял деревья колыхаться и направлял дождь прямо в лицо Ариэль. Она почувствовала необычный мороз, заставляющий дрожать и вызывающий приятные мурашки, словно ей нравилось это ощущение. Может, она перестала чувствовать из-за холода все тело? Или же просто привыкла к нему? Но она не знала ответа — лишь чувствовала, как этот холод распространялся по всему телу, словно она становилась ледышкой. Возможно, это то самое проклятие, которое она нанесла на себя несколько секунд назад. Это просто мороз решил материализовать ее слишком эмоциональную просьбу.

— Я… — начал Клинтон, но его голос дрогнул. Конечно, он не знал ответа! — Я просто буду стараться… Ну, попытаюсь приложить все возможные усилия — иметь другого выбора мне не посчастливилось, — грустно заключил он, запрокинув голову назад, словно обращался к небу.

Ариэль еле держалась, чтобы не пустить слезу, — она с горечью осознавала, что не в силах помочь возлюбленному, — но держалась и пыталась строить одновременно и сострадающую гримасу, и ободряющую, но не знала, получалось ли у нее…

— А что же теперь будет с нами? — скрепя сердце, спросила Ариэль, боясь услышать ответа. Она знала, что этим вопросом причиняет боль не только себе. Но девушка была слишком обеспокоенной, чтобы не задать его.

Ответа не последовало: лишь грустная ухмылка Клинтона и его руки, сильнее сжавшие девушку.

— Клинтон… — прощебетала та и уже не смогла сдержать слезу, на которые Клинтон не мог смотреть. Его сердце обливалось кровью, ведь так больно смотреть на слезы той, для которой готов был покорить самую высокую гору. Ему было больно осознавать, что он был беспомощен — возможно, даже жалок. Хотя он был уверен, что Ариэль не столь меркантильна, как ее родители. Что она любила его любым. Но имело ли это значение? К сожалению, это только мешало… Клинтон даже хотел, чтобы та нашла достойного мужчину, который смог бы ее обеспечить. Но он не осмеливался произнести это вслух, зная, какими словами оборвет его Ариэль.

Клинтон остановился и посмотрел на Ариэль, как в последний раз. Он надеялся, что они еще увидятся. Что их любовь не оборвется в этом месте! Но он не мог быть до конца уверенным, ведь его жизнь стала такой непредсказуемый — и, к сожалению, совсем не в хорошую сторону. Поэтому он смотрел на Ариэль, запоминая каждую деталь ее милого лица: пухлые алые губы, над которыми красовалась миниатюрная родинка, ровный нос, еле заметные морщинки на лбу и глаза, которые выражали всю боль… Он не хотел запоминать ее такой грустной. Клинтон желал всегда видеть ту счастливой, но понимал, что девушка была искренна и не пыталась спрятать свои чувства. А он хотел запомнить ее настоящую. Поэтому ее карие отливы, словно корни увядшего дерева, он запечатлел у себя в памяти навсегда.

— Я надеюсь, моя Ариэль, что мы еще встретимся… Но с меня клятвы брать не нужно, — нежно проговорил Клинтон, заправив мокрый локон темных волос за ухо девушки.

Ариэль стояла словно в трансе, прокручивая в голове те слова, которые уже успели ранить ее. Прошла всего лишь секунда, всего лишь миг, а ее сердце было уже разбито на миллионы осколков, которыми она до сих пор резалась.

— Но… А как же мы?..

Клинтон почувствовал, как руки Ариэль немного затряслись и тело девушки слегка наклонилось вбок. Ариэль еле держалась, чтобы не упасть в обморок, потому что лишь этого она хотела — просто уснуть на какое-то время, хотя слово «навсегда» казалось ей более заманчивым.

— Я понимаю, но ты тоже пойми… Мне придется работать, почти без сна, без еды! К тому же, когда все жители Лондона узнают столь ужасную вещь, за мной будет глаз да глаз. Столько людей захочет выразить соболезнования нашей семье или узнать подробности… А это риск, Ариэль!

— Если потребуется, мы пойдем на риск! — уверенно произнесла Ариэль, хотя сама понимала, что внутри она вся дрожала от столь громких слов.

И Клинтон понимал это.

— Нет. Ты не будешь рисковать ради меня! Я не достоин этого… — Ариэль хотела возразить, но Клинтон быстро перебил ее: — Ариэль, обещаю, когда все уляжется, я попытаюсь выкроить время, но кто знает, что будет…

— Пиши мне письма! Хоть так мы сможем поддерживать связь.

Клинтону было больно видеть надежду в глазах Ариэль: он понимал, что вряд ли сможет оправдать ее.

— Ариэль, я не могу обещать; не хочу обманывать тебя. Я могу поклясться лишь тем, что все время буду думать о тебе, даже если твое сердце будет уже в руках другого.

— Нет! — воскликнула Ариэль. — Ты же знаешь, что так не будет!

Но Клинтон все равно хотел, чтобы она нашла достойного. Он и вправду любил ее — лишь любящий человек будет желать счастья с другим. Но в глубине души, конечно, Клинтон хотел, чтобы девушка ждала его столько, сколько потребуется. Но эти мысли он осквернил сразу, понимая, что те созданы лишь на его эгоизме.

— Ариэль, — спустя короткую паузу начал он, тяжело вздохнув. — Я не могу обещать, что мы встретимся в ближайшее время, если этому суждено быть… Я не могу обещать, что буду писать тебе письма, потому что вся моя семья в трауре — лишь из-за уважения к отцу я не смогу радоваться, встречаясь с тобой. Но в моем сердце ты будешь моей… Моей Ариэль.

Девушка заплакала так сильно, что перед глазами все плыло. Влажные щеки вытирал Клинтон, но его руки будто оставляли ожоги. Ариэль не могла поверить: Клинтон больше не обнимает ее! Что за вздор? Перед глазами пронеслась жизнь без него: боль, скука, разочарование и смерть… Да, Ариэль чувствовала, как начала умирать изнутри; как ее сердце замедляло свой ход. Но она жила, имея надежду.

Спустя некоторое время они разошлись. Ариэль, задыхаясь от слез и не объясняя ничего мисс Шелтон, пошла в свое поместье, где плюхнулась на кровать в своей комнате и, словно холодный труп, лежала, не плача, так как даже через силу слезы больше не выступали. Клинтон, от боли почти разрывая на себе мокрую одежду и крича, ушел к своей горюющей семье.

Перед тем как уйти, Ариэль услышала полный боли крик Клинтона, который теперь хранился у нее в голове. Он причинял ей боль. Ариэль кричала точно так же, правда тише и в подушку, чтобы никто не услышал. Но крик возлюбленного теперь будет сопровождать ее скорбящую душу долго… И она боялась, что всю жизнь.

***

Неделя… Прошла целая неделя с того момента, как Ариэль лишилась своей любви. Это был момент ее крушения, которое она пережила, лишь имея надежду, что это был не конец. Когда она плакала, то утешала себя мыслями, что увидит Клинтона. Что наступит день, когда он обнимет ее, ласково что-то прошептав на ушко. И неважно, сколько пройдет времени — год или десять; ей было далеко плевать на это, ведь разве любовь измеряется в годах? И если Ариэль не верила, она просто надеялась, ведь надежда сильней веры…

Она хотела, чтобы Клинтон отправил ей письмо, в котором изливает свою душу, тем самым грея хрупкое сердце Ариэль. Она хотела, чтобы ее возлюбленный вновь позвал гулять в парк, который открыли много влиятельных людей, в числе которых был и отец Ариэль, — в честь этого события каждому из участников поставили небольшие памятники с их фамилиями как напоминание о том, кто здесь жил. И как ни странно, мистер Бекер почти никогда не посещал этот парк — у него были дела важнее, поэтому Клинтон и Ариэль не боялись, что их поймают с поличным. Девушке нравилось гулять по золотому в это время парку… Ох, как бы она хотела, чтобы те трепетные чувства вновь почувствовались глубоко в животе! Но она не хотела даже и вспоминать то приятное ощущение, боясь слишком привязаться к нему, а это было бы опрометчиво с ее стороны, ведь она была такой впечатлительной, хоть и не показывала этого.

За эту неделю Ариэль снова перестал есть, потому что все силы она отдавала мыслям о Клинтоне, совсем не переживая о том, что они утрачены напрасно. Для нее Клинтон был важнее приемов пищи, которые были так нужны худой Ариэль, как бы неразумно это не звучало. Она не сходила ни на один семейным ужин, а когда родители заволновались, соврала, что приняла пищу в комнате, так как плохо себя чувствовала. Мисс Шелтон подыграла девушке, хоть совсем и не одобряла ее поступки, но перечить не хотела, боясь еще больше расстроить Ариэль.

Но к концу недели мистеру и миссис Бейкер надоело поведение девушки, которая то и дело закрывала у них перед самым носом дверь. Поэтому в неблагополучный для Ариэль день миссис Бекер настояла на том, чтобы девушка, наконец, спустилась и поужинала с семьей. Ариэль всеми силами пыталась как-то убедить матушку, что она все еще не поправилась, но та и слушать не захотела: просто взяла девушку за руку и повела вниз.

Атмосфера за ужином была прежней: очень некомфортной и скучной, словно Ариэль слушала дискуссию о самой отвратительной книге. Она заставила себя есть, опять же отчасти для того, чтобы родители не желали ее отвлекать своими разговорами. Но в этот вечер правила решила построить миссис Бекер, которая начала свой план:

— Ариэль, как все-таки редко ты ужинаешь с нами.

Ариэль даже замерла, недовольная ненавистным ей вопросом матери, которая смотрела на нее так пристально, будто бросая вызов, отчего девушка отвела взгляд.

— Да, мам, в последнее время мое самочувствие не такое хорошее, как раньше, — без всякой надменности произнесла Ариэль, чтобы не вызвать гнева матушки.

Миссис Бекер подняла брови и ухмыльнулась.

— Милая, да ты и раньше не была слишком здоровой. Может, что-то случилось?

Ариэль посмотрела на отца, который даже не слушал, о чем говорила мама. Наверное, он совсем не хотел участвовать в грядущем разговоре.

Девушка не ответила, все так же медленно жуя пищу, от которой она не чувствовала бывалого насыщения и удовольствия — словно ела картон.

Миссис Бекер поджала губы, поняв, что Ариэль совсем не хотела вести с ней светские беседы, но та отступать не хотела, поэтому предприняла вторую попытку разговорить дочь:

— Ариэль… Мы тут с папой решили, — женщина перевела взгляд на мужа, который улыбнулся ей и кивнул, — что твоя безучастная жизнь не пойдет тебе на пользу. Ты должна взаимодействовать с обществом. К тому же в столь юном возрасте…

— К чему ты клонишь, матушка? — недоверчиво спросила Ариэль.

— Семья Флэтчер пригласила нас на званый ужин. Мы идем завтра… И говоря о нас, я имею в виду и тебя.

— Я не пойду, — сказала Ариэль, ожидая, что родители учтут ее слово, хотя в глубине души понимала, что такого они себе не позволят, но Ариэль была слишком вымотана, чтобы мыслить разумно.

— Прости, дорогая, но я не позволю сидеть тебе в четырех стенах. Ты познакомишься завтра с прекрасными людьми… К тому же старший сын мистера Флэтчера, Роман Флэтчер, завидный холостяк и…

— Ты же знаешь, мне это неинтересно, — с каменным лицом произнесла Ариэль, смотря в одну точку, словно под гипнозом.

Она не хотела никуда выходить. Не хотела видеть другого мужчину, кроме Клинтона. Не хотела… Но она не могла противостоять воле родителей, поэтому делала безуспешные попытки спасения своей преданности. Хотя Ариэль знала, чего бы пожелал ее милый Клинтон, но она так не хотела слушать голос разума. Но это же просто ужин, правда? Разве может что-то случится, если Ариэль просто посетит это поместье?

Приняв решение, Ариэль начала, перебив возмущенную матушку:

— Ладно, мама, я пойду, но, пожалуйста, не нужно искать мне женихов, — заключила Ариэль и, не слушая матушку, ушла прочь, оставив родителей, удивленных столь быстрым исходом событий, наедине.

Это решение ей показалось самым разумным, так как она не хотела ссориться с родителями, понимая, что, скорее всего, ее больше никто не поддержит в это время. Что больше никто не утрет ее слезы, которые проливались из-за слов матери…Теперь ей придется одной нести то тяжелое бремя. Самой себя успокаивать и надеяться, что Клинтон сможет преодолеть трудности. Что его любовь выживет.

Ариэль тем временем читала новую книгу, которую нашла в семейной библиотеке. Так как обложки у книги не было, девушка не знала ни названия книги, ни автора. Но несмотря на это, она читала, задержав дыхание — так эмоционально автор передавал переживания героини! Ариэль смогла немного отвлечься от своих чувств, погрузившись в личность главной героини романа. Когда она плакала, Ариэль чувствовала невольные слезы. Когда та смеялась, Ариэль чувствовала легкую улыбку на лице. И когда ее силы были на исходе, она закрыла книгу и поняла, что весь вечер даже не вспоминала о Клинтоне. И тут Ариэль нашла ту, казалось бы, невзрачную деталь, благодаря которой сможет помочь себе преодолеть столь тяжелое для нее время — чтение. Когда она читает, то забывает обо всем. Перестает слышать посторонние звуки. Не чует резкие запахи с кухни. Даже не видит ничего вокруг себя — лишь книгу.

И после этого Ариэль решила не выпускать книгу из рук, ведь только так она могла держать в себе чувства, не позволяя им вырваться на волю и при этом постоянно надевая маску безразличия. Как бы ей хотелось и вправду иметь ледяное сердце, ничего не чувствовать, но тогда она бы не была собой. Ведь отличие человека в том и заключается, что он умеет переживать, пускай иногда по пустякам, и любить.

Ариэль принесла большую стопку книг и вздохнула то ли устало, то ли смиренно. Потом она положила несколько книг для учебы, так как это тоже помогало ей отвлечься. К недовольству мисс Шелтон, Ариэль читала до того момента, пока ее глаза сами не закроются. Гувернантке пришлось вытащить книгу прямо из-под рук девушки, грудь которой спокойно вздымалась. Ее темные волосы беспорядочно лежали на белой подушке. Когда Ариэль спала, она была такой беззащитной и хрупкой, словно уже рассыпалась. Мисс Шелтон, безусловно, переживала за девочку, но знала, что если спорить с ней, то станет только хуже. А у девушки в жизни были и так неприятные перемены, поэтому мисс Шелтон не докучала ту своими вопросами.

Под утро Ариэль приснился сон, из-за которого она проснулась в холодном поту.

Вечер. Может, даже ночь. Сумрак окутал это место, где Ариэль чувствовала под ногами зыбучий и очень холодный песок. Прохладный ветер щекотал кожу и заставлял девушку съеживаться. Она почему-то была одета в легкое платьице, в котором, скорее всего, спят, а не гуляют среди ночи по берегу моря… Море! Ариэль почувствовала четкий запах, который отличался особой свежестью. Она, забыв о колючем песке, побежала вперед, не обращая внимания на туман, который затруднял возможность увидеть что-то впереди. Но вдруг она почувствовала, как ноги дотронулись до чего-то очень холодного, будто до льда, отчего Ариэль мгновенно отпрыгнула. Присев, она увидела, как тихие волны моря почти дотягивались до ее ног. Невзирая на темноту, вода была такой красивой — тот самый голубой оттенок, который пленил своей яркостью и насыщенностью. Ариэль дотронулась кончиками пальцев до воды и почувствовала неприятное и холодное покалывание, отчего отдернула руку.

Вдруг Ариэль поняла, что вокруг нее лишь свист холодного ветра.

Что она делает здесь одна и почему одета столь легко, будто на дворе было лето? Прокрутив у себя в голове этот вопрос, который прозвучал слишком странно, чтобы быть правдой, девушка пошла в противоположную сторону берега, надеясь увидеть — или услышать — там хоть что-то.

Ариэль шла, обнимая себя, так как ветер становился сильнее, словно с каждой минутой брал новые обороты. Она нахмурила брови, поняв, что туман стал гуще, отчего теперь еле-еле могла разглядеть свою вытянутую вперед руку, — на случай если впереди что-нибудь окажется. Но когда, казалось, она увидела впереди силуэты, услышала:

«Ариэль», — прошептал голос.

Ариэль сразу узнала этот голос. Узнала эти благородные нотки, в которых всегда крылись те нежные чувства. Она обернулась в ту сторону, откуда доносился звук. Сломя голову она помчалась навстречу к спасителю, позабыв о том, что в тумане может оказаться большое дерево. Но вдруг она услышала:

«Гудвин», — произнес совершенно не знакомый для девушки голос.

Гудвин? Кто это такой? И кому принадлежал столь низкий голос, который пробрал до мурашек?

Ариэль замедлила шаг, прислушиваясь теперь к каждому шороху, но не перестала идти на обеспокоенный, в какие-то моменты даже испуганный зов Клинтона, выкрикивающего ее имя среди тумана, который, казалось, никогда не закончится, потому что, сколько Ариэль не шла, голос не становился громче, словно тот от нее отдалялся.

И девушка с испугом осознала, что к ней приближался не голос Клинтона, а зов неизвестного, который начал смешиваться и с другими более высокими голосами. Все они произносили какие-то фамилии, лишь иногда в их фразах было что-то на подобие: «Опускай якорь» или «ослабь веревки». И все эти голоса эхом отдавались в голове Ариэль, что навевало еще больший страх. Она хотела найти Клинтона, но понимала, что ее желал найти неизвестный. И, похоже, у него это получалось.

Ариэль уже не обращала внимания на холодный ветер, даже порой проходилась по леденящему берегу моря. Она почти бежала, чтобы не увидеть владельцев голосов. Девушка уже заранее знала, что те будут ужасно некрасивы и напугают Ариэль, сердце которой и так билось слишком быстро. Оглядываться не было смысла, потому что Ариэль только бы напугала себя, если бы увидела, как кто-то бежит за ней.

Она не чувствовала осколков, на которых порой натыкалась. Не чувствовала крови, которая стекала с ее пят. Ариэль чувствовала лишь страх, двигающий ее хрупким телом.

Девушка слышала, как море буквально за минуту разволновалось так, что огромные волны бились о берег, иногда накрывая девушку почти по пояс. Вода была ледяной, но Ариэль бежала, желая упасть в объятия Клинтона, рядом с которым будет чувствовать себя в безопасности. Только с ним она готова была прыгнуть со скалы, так как ничего не боялась. И Ариэль была уверена, что он защитит ее. Но где он? Где его бархатистый голос, который был для нее маяком?

Вдруг все затихло: море остановилось, ветер перестал холодить кожу, а голоса резко замолкли. Теперь в ушах стояла давящая тишина. Воздуха стало не хватать, отчего девушка начала задыхаться.

Ариэль стояла, дрожа как осиновый лист, всматривалась вперед. Темноту разрезал яркий свет, заставивший зажмуриться. Он становился ярче, заслоняя собой все вокруг. И в один момент он просто взорвался, забрав с собой и Ариэль…

В этот момент девушка и распахнула глаза, резко вдохнув. Она почувствовала, как успокаивалось ее сердце и как стекали струйки холодного пота со лба. Она вытерла его тыльной стороной ладони, тяжело вздохнув.

Когда девушка вспомнила, что заставило ее проснуться, то ужаснулась. Подобные сны никогда ей не снились, поэтому Ариэль была напугана — это был явно не добрый знак. Странно, подумала она, во сне мне было так страшно — до смерти. И даже сейчас, вспоминая тот грозный голос, девушка вздрагивала.

Через несколько минут в комнату зашла мисс Шелтон.

— Наконец проснулась, — проговорила та, достав из шкафа платье девушки.

Ариэль потерла виски.

— А что, я так долго спала?

— Почти полдень, — ответила гувернантка, и Ариэль удивилась. Она почти никогда так долго не спала, исключая те дни, когда допоздна гуляла с Клинтоном, пока родители были в отъездах.

Ариэль кивнула и спустя минуту надела платье, которое чувствовалось на коже как настоящий бархат.

— Милая, — начала мисс Шелтон, и Ариэль поняла, что предстоял разговор, хотя гувернантка никогда ей не докучала, — ты же помнишь про званый ужин в поместье Флэтчер?

Ариэль прекрасно помнила про эту ужасную для нее новость, при воспоминании о которой хотела провалиться сквозь землю, чтобы ее никто не нашел.

— Да, помню, — коротко ответила девушка, не желая говорить об этом.

Но заботливая мисс Шелтон, наоборот, хотела помочь девушке разговорами по душам, хоть та и противилась.

— Ты молодец, что не отвергла предложение родителей. Знаю, как тебе тяжело, но, пойми, пока ты не вышла замуж, хочешь не хочешь, но должна потакать родителям. Увы, таковы правила, — грустно заключила женщина, тепло улыбнувшись.

Ариэль прекрасно понимала это, но ее необузданный характер не позволял делать то, что ей велят. По ее мнению, она вольна делать все, что вздумает ее разум, даже если у родителей другое мнение. Но рано или поздно это должно было случиться — теперь ее характер никто не поддержит.

— Если все будет так продолжаться, то у родителей будет меньше вопросов, и тогда они перестанут тебе докучать, милая, — подбодрила мисс Шелтон.

Ариэль, сжав губы, грустно кивнула.

— Надеюсь…

Девушка понимала добрые намерения гувернантки и не хотела ее обижать, но нежелание участвовать в разговоре о семье Флэтчер было сильней, поэтому Ариэль лишь отвернулась в другую сторону, дав понять, что разговор окончен.

На самом деле миссис Бекер весь последний месяц говорила о Романе Флэтчер, надеясь, что дочь прислушается к ее словам и захочет познакомиться с мужчиной. Но Ариэль, наоборот, похвала о мужчине наскучивали, поэтому она чувствовала еще большую неприязнь к нему, хотя ни разу не видела его персону воочию. К тому же ей было неприятно, как кто-то — даже если это ничего не знающая мать — хочет навязать ей любовника, когда ее сердце уже занято. Поэтому Ариэль имела негативные ожидания о завидном холостяке Романе Флэтчере. Девушка кривила гримасу каждый раз, когда мать начинала расхваливать его внешность, его голубые глаза… Нет! Только один оттенок голубых глаз она признавала. И она не теряла надежды увидеть их еще раз.

На удивление, Ариэль больше ни плакала, ни кричала и ни проклинала умершего отца Клинтона. Она просто смотрела в окно, наблюдая за стекающими каплями по стеклу и вспоминая тот дождливый день, который разорвал ее сердце. Может, подумала она, вскоре я не сдержусь и взорвусь: мои слезы, наполненные болью, потекут с небывалой силой. И она держалась, опрометчиво считая это проявлением силы. Хотя Ариэль не осознавала, что таким образом скрывала свои слабости…

Весь день Ариэль просидела в пустых мыслях. Ее завтрак и обед по-прежнему желали лучшего, но она поела суп и курицу — это был уже успех, по мнению мисс Шелтон. И когда время подходило к пяти, миссис Бекер проверила дочь.

— Ты готова? — с недоверием спросила мать, зайдя в комнату Ариэль.

Ответа не потребовалось, потому что Ариэль сидела в пышном красивом платьице, которое она бы ни за что в жизни не надела для своего удовольствия, потому что не признавала столь дорогие платья. Миссис Бекер считала это дурным вкусом, но исправить этого не могла. Ариэль всю жизнь была слишком самостоятельной и, наверное, даже избалованной – так размышляла миссис Бекер. Но истинные причины женщина знать не желала. А зачем, если она знает лучше дочери?..

И так всю жизнь… Сколько Ариэль не говорила, что она не хочет, что ей неприятно, что она просто не в силах это сделать, родители говорили «надо», не обращая внимания на слезы дочери. Ариэль одновременно и любила, и ненавидела их, потому что считала, что они слишком лезли в ее жизнь, пытаясь создать из нее идеал. Но девушка понимала, что родители так воспитаны — и с этим ничего не поделаешь. Она просто мечтала о том, что однажды Клинтон заберет ее навсегда и ей больше никто не будет указом. Если для родителей роскошью были дорогие платья, люстры, украшенные драгоценностями, то для Ариэль роскошью была — свобода. И, к сожалению, она не могла похвастаться ее наличием, как бы не хотела.

Тяжело вздохнув, она посмотрела на мисс Шелтон, которая судорожно собирала сумки, шепча, что она положила в кулек, а что нет. Видимо, она ничего не забыла, так как кивнула Ариэль и тепло улыбнулась, подбодрив.

Хоть мисс Шелтон была и огорчена, что настоящая любовь Ариэль на неопределенный срок — а может, и навсегда — покинула жизнь девушки, ей было радостно от того, что та наконец-то заведет новые знакомства. Не обязательно же их сватать, думала мисс Шелтон, может, он станет ей хорошим другом… И пожалуй, мисс Шелтон в этой ситуации была самой разумной.

Когда все были готовы, семья Бекер вместе с гувернанткой и еще парой слуг сели в белую карету и двинулись в путь, который должен был длиться не более двадцати минут.

В дороге Ариэль старалась ни о чем не думать, чтобы не выдавать своих чувств, которых сидящая напротив мать могла бы заметить на лице девушки. Ариэль просто наблюдала за фейерверком красных и оранжевых листьев на деревьях и уже опавших на земле. Сегодня дождя не было, поэтому Ариэль ничто не мешало наслаждаться природой, ее вдохновляющим свежим запахом.

Миссис Бекер хоть и пыталась разговорить дочь, но та лишь отнекивалась и вновь обращала свое внимание к окну, на что мать тяжело вздыхала, а мисс Шелтон сжимала морщинистые ладони, надеясь на то, что слишком вспыльчивая миссис Бекер не отреагирует на безучастные реплики дочери. Но та, на удивление, молчала, словно унимала свой характер. В итоге она сдалась и больше не докучала Ариэль.

Дорога заняла пятнадцать минут. Все это время в воздухе летало напряжение, которое сжимало грудь Ариэль. Она слышала, как разговаривали родители, иногда упоминая ее имя, и с грустью понимала, что вовсе не хотела участвовать в их беседах, хоть те и настаивали. За последний месяц взгляды Ариэль изменились, а мировоззрение родителей осталось прежним. И теперь для девушки мистер и миссис Бекер казались какими-то недалекими. Хотя она осознавала, что родители во многом умнее ее, но мудрее ли?..

Карета остановилась. Ариэль почувствовала в животе небывалое волнение, словно она шла в неизвестность. Хотя та была точно уверена, что будет делать и как себя вести, чтобы не предать Клинтона. Она будет просто прилежной дочерью, которая не нуждается в «спонсоре» ее личности. Ариэль и вправду хотела быть независимой, но понимала, что просто не могла. Ей нужен был ориентир, чтобы плыть по течению дальше. Ариэль хотела применить в жизни свое идеальное знание письменности и умение читать, но этим мог похвастаться почти каждый богатый человек, у которого есть деньги на учебу, как у родителей Ариэль, которые спустили свои сбережения на лучших учителей. Наверное, это один из немногих трудов, который Ариэль и вправду ценила. Может, мистер и миссис Бекер в тот момент не думали о дочери, но девушке это пошло явно на пользу.

Ариэль вышла из кареты и оказалась прямо перед огромным домом с красивым садом, который встречал гостей у самого входа. Благородный коричневый цвет произвел хорошее впечатление на семью Бекер, глава семьи которой одобрительно кивнул, взяв супругу под локоть и приглашающее посмотрев на дочь. Дорожка до огромной двери в дом была украшена зелеными кустами, которые уже начали желтеть, в виде небрежных ангелов и других незамысловатых фигур, выглядевших довольно эстетично. Свет падал на поместье так, что оно мерцало, будто облито маслом. А металлический забор, огораживающий это место от незваных гостей, было нельзя не заметить: практически такой же коричневый цвет, может, чуть темней, в виде завитушек, которые к концу сужались. Даже Ариэль заметила красивые узоры на этом заборе, хотя та совсем не желала запоминать это место.

Когда на крыльце дома Ариэль заметила смуглого немолодого мужчину, она поняла, что времени оттягивать больше не могла, потому что, преодолев эту мини-аллею из фигурных кустов, она попала в огромный зал, в конце которого эхом раздались довольные смешки, один из которых принадлежал Роману.

6 глава. Это все мечты.

Из другого конца огромной комнаты, которая буквально сверкала от чистых полов, приближались два мужчины — один выглядел лет на пятьдесят, другой же моложе — не больше двадцати пяти.

Они шли элегантно, но в тоже время и мужественно, делая широкие шаги, тем самым приближаясь к гостям. Их разговор был непринужденным, будто Ариэль и ее родители не стояли, отдав свою верхнюю одежду молодому мужчине-швейцару, который держался так хорошо, что Ариэль подумала, будто у того онемело лицо. Но для тех двоих дело было привычным — встречать очередных гостей, которые пытались скрыть свое восхищение. Но Ариэль было плевать на те дорогие вещи, которые миссис Бекер расхваливала на ушко супругу. Она уже желала поскорей уйти и зарыться в свою мягкую подушку, от которой всегда пахло шалфеем.

— Добрый вечер, мистер Бекер. Рад, что вы и ваша семья оказали нам такую честь, посетив наш скромный двор! — раздался низкий голос мужчины, который развел руки в стороны, тем самым доказав искренность своих слов.

Наверное, это мистер Флэтчер, предположила Ариэль, судя по многочисленным морщинкам на его лице и заметному превосходству. Харизму мужчины можно было почувствовать сразу.

Мистер Флэтчер твердо пожал руку мистеру Бекеру, поприветствовал дам и, наконец, представил рядом стоящего мужчину:

— Хочу представить вам моего сына — Романа Флэтчера. Сегодня он тоже будет присутствовать на ужине, — пояснил мистер Флэтчер, с теплой улыбкой обведя всех вокруг.

Роман поприветствовал мистера и миссис Бекер. Потом задержал взгляд на Ариэль, которая немного покраснела.

Роман был довольно высоким и, призналась Ариэль, красивым. Его большой нос лишь красил резкие черты лица, а голубые глаза, обрамленные черными ресницами, сверкали. Мужчина начал часто моргать, будто в глаза попала соринка. Его тонких губ коснулась улыбка, и Роман отвел взгляд, когда мистер Флэтчер пригласил всех к столу.

Ариэль последовала за толпой, смотря себе под ноги. Но боковым зрением она заметила высокий силуэт Романа, который плавно, но быстро сопровождал ее, хотя та в этом и не нуждалась.

Перед глазами Ариэль были те глубокие голубые глаза, которые можно было прочесть, словно книгу: испытывающие такие теплые чувства радости и удовлетворенности, словно Роман был доволен жизнью. И для девушки это чувство показалось таким привлекательным, что она снова захотела взглянуть в эти глаза, но быстро оборвала себя.

Клинтон! Только его глаза были доступны и позволительны ей. Она обругала себя за столь неуместные для нее мысли. Как она могла думать о ком-то другом, когда ее любимый утопал в горе? После этого Ариэль и вовсе перехотела смотреть в сторону Романа.

— К сожалению, моя супруга, — начал мистер Флэтчер, — не смогла поприветствовать вас, потому что в ее положении сложно ходить туда-сюда. Но через некоторое время она спустится, чтобы разделить нашу трапезу.

Мистер Флэтчер начал принимать поздравления от мистера и миссис Бекер, которые искренне желали ему здорового малыша. Лишь Ариэль молча шла, слушая стук каблуков о пол и боясь даже взглянуть вперед, словно там ее ждала смерть. Она боялась подтвердить свои скверные мысли, за которые сама себя бы не смогла простить.

Когда две семьи в неполном составе прошли длинный зал, они стали рассаживаться вокруг большого стола, на котором лежали приготовленные блюда. Ариэль немного оживилась, почуяв притягательный запах еды, но не подала виду, боясь, что со стороны она будет выглядеть странной.

Ариэль села туда, куда ей указала миссис Бекер, и только потом девушка поняла эгоистичные намерения матери: когда девушка осмелилась оглянуться, то увидела рядом Романа, который сидел по правое плечо. Она смущенно отвела взгляд, сделав вид, будто не заметила милую улыбку, явно обращенную к ней. Так как пересаживаться было уже неуместно, Ариэль, сжав кулаки, попыталась абстрагироваться от молодого мужчины, чтобы тот не подумал, будто та в нем заинтересована. Девушка хотела просто поужинать и лечь спать без воспоминаний о вечере.

— Хочу выразить свои благодарности, что пригласили нас, — прозвучал холодный голос мистера Бекера.

— Да, мы еще ни разу не посещали ваше поместье, мистер Флэтчер. Хочу выразить свое восхищение — ваш дом весьма красив, — прощебетала миссис Бекер, кокетливо улыбнувшись.

Мистер Флэтчер благодарно кивнул и резко развернулся, услышав шаги сверху.

Из дверей показалась женщина в мешковатом платье, которое все равно не скрывало округлившийся животик, куда женщина положила свою ладонь. Она двигалась медленно, немного покачиваясь, но не убирая с лица улыбку, словно та не испытывала никакого дискомфорта.

— Моя жена, — протянул мистер Флэтчер и взглянул на свою супругу такими влюбленными глазами, что Ариэль засмущалась.

Мистер Флэтчер заботливо посадил свою жену, придерживая ту за руку. Женщина же сияла: ее длинные ресницы, черные волосы и темные глаза казались слишком красивыми, чтобы называть их естественными. Ее белоснежная улыбка заставляла дрожать изнутри. А ее эффектность, казалось, не знала границ.

— Слышал, на ваш бизнес покусились недруги, — начал разговор отец Ариэль, который уже поедал главное блюдо — свинину под непонятным для Ариэль соусом.

— Да, были трудности, которые… — подхватил мистер Флэтчер, но слушать светские беседы Ариэль не хотела, поэтому просто погрузилась в свои мысли.

Она положила на свою тарелку много салата, который показался ей довольно аппетитным. Также решила попробовать свинину, но съела лишь немного, так как для ее желудка эта порция была слишком жирной. К сожалению, особого удовольствия она теперь не получала, словно еда была безвкусной. Ариэль вспоминала те времена, когда она хорошо питалась, закрывала глаза от чудесного вкуса… Но разлука с Клинтоном заставила лишиться этого. Какая-та мелочь, а уже превратилась в недобор веса. Ариэль хоть и понимала это, но бороться со своими чувствами совсем не хотела.

Неподалеку стояла мисс Шелтон, которая слишком часто косилась на девушку, но Ариэль пыталась этого не замечать. Она понимала, что гувернантка беспокоилась за нее, но ее прожигательные взгляды нервировали девушку, поэтому та старалась совсем не смотреть на женщину.

Думая о еде и связывающих с ней деталях, Ариэль не забывала и о Романе, который порой вставлял свои фразы в разговоры старших. Его статный голос, будто принадлежащий взрослому мужчине, будоражил Ариэль. Иногда он касался ее кисти — девушка не знала, случайно или нет, и тогда даже через ткань Ариэль могла почувствовать тепло его тела, будто у него была лихорадка! Каждый раз девушка машинально отдергивала руку и невинно улыбалась, хотя была уверена, что Роман этого не видел. Это были довольно неловкие моменты, поэтому Ариэль еще больше захотелось уйти.

Но прошел час — а для девушки целые сутки! — и родители даже не собирались уходить. Они смеялись и вежливо болтали, словно друзья, отчего потеряли счет времени. Миссис Бекер порой поглядывала на парочку, которая сидела словно на другом столике, а не рядом с беседующими, и разочаровывалась, когда видела, что те даже и слова не проронили, но не показывала этого.

Но вдруг, к несчастью Ариэль, Роман решил заговорить:

— Их разговоры надоедают, не правда ли? — усмехнулся Роман.

Ариэль на секунду замерла, подумав, что ей показалось. Но увидев белоснежную улыбку Романа, опешила.

— Да, — неуверенно произнесла Ариэль и осушила бокал, почувствовав сухость во рту.

Роман снова усмехнулся.

— Меня часто привлекают к подобным посиделкам. А вас?

— Пытаются, но не всегда удается, — ответила Ариэль как можно холодней, но вдруг поняла, что ее фраза прозвучала слишком мягко, а губы растянулись в улыбке.

Роман выдал искренний смешок и пригубил бокал, не переставая смотреть на Ариэль, которая все больше смущалась и пыталась смотреть куда-то вдаль, в пустоту, в которой не смогла бы разглядеть чужих ей голубых глаз. Она боялась признать, что Роман был очень приятным молодым человеком. Словно от этих мыслей она умерла бы.

— Не сочтите меня грубым, но почему вы такая грустная? — спросил Роман, от слов которого Ариэль тяжело сглотнула. — С тех пор как вы вошли в дом, на вашем лице не сияла улыбка более секунды.

Роман хотел расположить к себе скромную Ариэль, которая совсем не хотела идти с ним на контакт. Хотел разговорить ее, не в силах видеть такую прекрасную даму грустной. Флэтчер был почему-то уверен, что за стенами этого дома она хохочет без устали.

Ариэль пожала плечами.

— Ну, если честно, у меня нет поводов для радости, — сказала девушка так тихо, чтобы никто, кроме Романа, не услышал ее слова.

Ариэль закусила губу, когда поняла, что без задней мысли начала слишком личный для нее разговор.

— Почему же? — удивился Роман.

Его голубые глаза засверкали, заинтересованные словами Ариэль. Он незаметно повернулся корпусом к девушке и чуть наклонился, чтобы лучше ее слышать. Эти действия показались Ариэль немного неуместными, хотя она, на удивление, не отвернулась от мужчины.

— Видите ли, быть единственной дочкой в богатой семье непросто. Все вокруг ищут тебе женихов, не заботясь о твоем мнении…

— Получается, сегодня «женихом» являюсь я? — сузив глаза и усмехнувшись, спросил Роман.

Ариэль смущенно улыбнулась, не видя смысла как-то комментировать это. Пусть он знает, что она здесь не по своей воли!

— Не беспокойтесь, мисс Бекер! Я не ищу себе невест. — Роман рассмеялся так громко, что это услышали все, но, к счастью, не придали этому особого значения. Хотя Ариэль заметила довольную улыбку миссис Бекер. — Хоть мой возраст и заставляет иметь жену, я слишком молод для этого.

— Неужели? Я думала, каждый завидный холостяк пользуется своим статусом.

— Меня обижает ваша позиция, мисс Бекер. Я, наверное, исключение, так как не ищу невест из серых масс, которые готовы выйти за меня вслепую. Я выше этого! Вот мой отец — никогда не искал себе новую пассию целенаправленно. Он просто работал и находил удовольствие совсем в другом, не в женщинах. Но потом… Встретил мою матушку, а сейчас живут они душа в душу. Наверное, я пошел в отца, поэтому мне чужды эти светские мероприятия для знатных семей…

Ариэль слушала, вникая в каждое слово, будто для нее эта информация была очень важна. Словно она слушала близкого ей человека. Речь Романа была такой простой и незаурядной. Его тембр голоса и плавное окончание каждого предложения давали значительный бонус его харизме. И вправду, семья Флэтчер не была похожа на семью Бекер.

— Жаль, что моя семья как раз из «знатных», — произнесла Ариэль, озвучив свои мысли.

— Увы, мы не выбираем родителей… Самое главное, чтобы вы знали, к чему идете. Уверен, влияние ваших родителей сильное, но я надеюсь, что и вы от них не отстали. Ведь так? — спросил Роман.

Ариэль опешила. Она поняла, что и сама не знала ответа на этот, казалось бы, легкий вопрос. А что означает «быть сильной»? Держать эмоции в себе, говоря всем вокруг, что у тебя все хорошо, хотя изнутри твое тело погибает? Или же, наоборот, позволить своим эмоциям выйти наружу: проплакать кучу слез, рассказав, что с тобой; кричать во все горло о том, как тебе тяжело; бить кулаками стену, тем самым стараясь заглушить ноющую боль? Если второй вариант, то Ариэль была слабей хрупкой ветки.

— Не знаю… — искренне призналась девушка.

Роман как-то понимающе сжал губы. Будто он хотел посочувствовать, но не знал, стоило ли.

— Знаете, — все-таки решился он, — я считаю, что вы сильная. Ну, возможно, просто не осознаете, — пояснил тот, и Ариэль заинтересованно посмотрела на мужчину. — Я вижу в вашей хрупкой натуре силу, просто, наверное, не было случая показать ее… Хотя сколько бы женщин я не видел, все они сильные, но только тогда, когда это необходимо. В этом и вся женская натура. Так что не думайте, что вы безнадежны.

— Вы так много знаете, — поразилась Ариэль. — Сколько же вам лет?

— Двадцать три.

Ариэль не могла скрыть своего удивления. Обычно в таком возрасте мужчинам не подобает делиться мудрыми советами — лишь потому, что в их рассуждениях пока нет того стержня, на котором и строится весь смысл слов. А Роман говорил такие правильные вещи, что в Ариэль зародился небывалый интерес. Она хотела слушать его. И вправду хотела! И уже не видела в этом ничего непозволительного, так как Роман сам признался, что не ищет в каждой девушке свою спутницу. Разве не этого Ариэль хотела — по душам разговаривать с человеком, который ее понимает?..

— Тогда почему же вы на этом ужине, если не ищете спутницу? — непонимающе спросила Ариэль.

— Какое это имеет отношение? Я просто хотел вкусно поесть и пообщаться с мудрыми людьми. — Ариэль усмехнулась. — К тому же теперь я знаком с девушкой, непохожей на других. — Это явно был комплимент, хоть Ариэль и не покраснела, как обычно это делала.

— Непохожей? — возмутилась девушка.

Роман задумчиво сжал скулы и улыбнулся:

— Вы же сами сказали, что родители не считаются с вашим мнением. Значит, оно у вас есть и, я уверен, вы выражаете его. — Ариэль недовольно скорчила гримасу, услышав такие глупые рассуждения, совсем не присущие мудрому Роману. — Дело в том, что любая ваша ровесница приняла бы помощь родителей и не стала бы возражать. А вы… — Роман рассмеялся. — Хотел бы я иметь такую смелость, как у вас.

— Хотела бы я иметь такой позитив, как у вас, мистер Флэтчер, — залившись хохотом, произнесла Ариэль в ответ на его слова, в которых он ошибся…

Ее поступки и слова — это вовсе не смелость, это нужда! Ариэль была вынуждена перечить родителям, иначе потеряет самое дорогое. Если уже его не лишилась…

— Что же вам мешает?

Ариэль не хотела отвечать на этот вопрос. Роман понял позицию девушки, поэтому продолжил:

— Знаете, когда мне грустно, я стараюсь абстрагироваться от всего происходящего. Ну правда, — усмехнулся Роман, придвинувшись к столу, — просто закройте глаза и… — Мужчина почему-то замолчал, словно забыл слова.

— Подумать о хорошем? — продолжила Ариэль, но Роман резко помотал головой.

— Только не это! — возразил он. — Если подумаете о хорошем, то потом вспомните, как вам плохо сейчас, и тогда станет еще хуже… Я просто закрываю глаза и ни о чем не думаю, словно, кроме меня, в этом мире ничего и никого не существует. Просто слушаю шорохи за дверью, пение птиц за окном… И когда открываю глаза, то понимаю — а зачем грустить? Разве моя печаль сможет помочь мне? Тоска ведь не красит окружающий нас мир, а наоборот, лишь губит. Поэтому мне становится стыдно, что я своим нытьем уродую этот мир, который подарил мне такую прекрасную жизнь. Вспомните, что она одна и никто, кроме вас, не сделает ее лучше… Попробуйте, мисс Бекер, мне всегда помогает.

— Обязательно, — с улыбкой произнесла девушка и перевела взгляд на пустую тарелку с мыслью о том, что ее желудок был уже полон.

Поэтому она без всякого смущения сама начала разговор с мистером Флэтчером, и они проболтали весь ужин.

К своему удивлению, она и вправду прислушивалась к Роману, который говорил, по ее мнению, умные вещи. В другой бы ситуации она бы ни за что не прислушалась к едва знакомому ей мужчине, но почему-то именно сейчас ситуация была другой. Ариэль не хотела признавать, что ее тянуло к младшему мистеру Флэтчеру, боясь показаться предательницей.

Клинтон… Она почти не вспоминала его, занятая беседами с Романом. И Ариэль не знала, стоило ли этого стыдиться, ведь она не сделала ничего плохого. Девушка все равно любила Клинтона и ждала его. К тому же, подумала Ариэль, Клинтон был бы не против, ведь сам хотел, чтобы у меня появился друг…

На самом деле так и было. Прошел месяц и Роман стал для Ариэль тем дружеским утешением, в котором девушка так нуждалась. Он понимал ее как личность, как нечто уникальное — он помогал ей обрести себя и излечить самое больное. Лишь к его словам девушка готова была прислушаться, и именно его поддержка придавала сил. Ариэль улыбалась искренней улыбкой, когда была с ним. Она видела в нем свою душу. А Роман видел в ней свою. Кто бы мог подумать, что Ариэль примет в свою жизнь другого человека, которому сможет доверять, как Клинтону…

Клинтон! За целый месяц он отправил лишь одно письмо, что просто убивало Ариэль. Но содержимое ее сжигало. Клинтон написал ей, что почти умирал. Умирал душой, которая постепенно тухла, не имея возможности увидеть Ариэль. Умирал физически, потому что его тело изнывало от такой нагрузки, которая сейчас была на его довольно крепком теле. «Каждый день я работаю почти без сна, лишь чтобы прокормить маму и младшую сестренку. Нам помогает лишь мой старший брат, Генри, но у него своя семья, поэтому нам все равно не легче…» — писал Клинтон. Ариэль плакала, пока читала это письмо. И плакал Клинтон, пока писал его, потому что на бумаге были характерные следы засохших слез. После этого письма девушка вновь замкнулась в себе — даже Роман не мог вытащить ту из дома. В ее голове были только последние строчки из письма: «…когда-нибудь я смогу все бросить, бросить семью и поместье, но я никогда не брошу тебя, поэтому просто жди с надеждой в сердце». Теперь эти слова преследовали девушку, отчего она каждый раз пускала слезы, не в силах сдержать их. Ее будние дни стали похожими на те, когда она впервые рассталась с Клинтоном.

Но спустя неделю Ариэль смогла временно затянуть рану на сердце, чтобы погулять с Романом, который, по его словам, очень беспокоился за нее. Теперь их прогулки успокаивали девушку: именно тогда ее никто не подслушивал, и она могла спокойно выговориться, дыша свежим, теплым лондонским воздухом.

— Ну привет, Ариэль, — раздался приятный голос Романа, когда девушка вышла из дома.

— Привет, — улыбнулась она, обняв Романа, который крепко прижал ее.

Они не виделись почти неделю, поэтому Ариэль было чертовски приятно видеть эти голубые глаза и ямочки на щеках. Она уже и забыла, каково это — обнимать лучшего друга. Теперь, казалось, все беды позади!

— Сегодня же тепло! Зачем ты так оделась? — спросил Роман Ариэль, заметив ее теплое пальто и взяв ее под руку.

На улице и вправду было тепло: солнце грело сильнее, чем обычно. Лицо обдувал теплый ветер, оставляя приятные ощущения. Эта погода нравилась девушке намного больше, чем дожди, хотя к ним она уже успела привыкнуть.

Ариэль пожала плечами и ехидно улыбнулась.

— Если что, потащишь мою одежду!

Роман закатил глаза, но не возразил: сейчас он готов был даже таскать ту на руках, если это поможет девушке. Он видел ее грусть, которую та хотела скрыть. Хотя Ариэль и сама понимала, что от Романа ничего не скрыть…

— Ну, рассказывай, что случилось? — решив не тянуть, серьезно спросил Роман.

Про Клинтона Ариэль не рассказывала, боясь погубить все, что было с ним создано. Конечно, девушка доверяла Роману, но дело в том, что тайна принадлежала не только ей…

— Роман, — выдохнула Ариэль, пытаясь натянуть улыбку, но потом осеклась, поняв, что этим друга не возьмешь, — пойми… Просто в последнее время у меня плохое настроение, вот и все.

— Ну, должна быть причина этому.

Ариэль кивнула и замедлила шаг в раздумьях, чувствуя под ногами хруст опавших листьев.

— Ну… Разве всему должна быть причина?

Роман неодобрительно хмыкнул.

— Я думал, ты доверяешь мне… Мы же общаемся целый месяц, и я храню все твои тайны! – обиженно произнес Роман, и Ариэль стало немного стыдно.

— Роман, нет, я доверяю тебе!

— Так в чем же тогда дело? — выкрикнул тот, остановившись, тем самым заставив остановиться и Ариэль.

— Просто… Это не только моя тайна! — выдала девушка, сжав губы. — Она касается еще и другого человека. И я могу предать его, рассказав тебе… Или сделать только хуже. Прости! Я так хочу рассказать тебе, но боюсь, что просто не могу, — с жалостью в голосе сказала Ариэль и стала наблюдать за реакцией друга, который удивленно на нее уставился.

В глазах Романа читалось понимание, словно Ариэль только что рассказала ему о Клинтоне. Девушка даже испугалась, что потеряла контроль над собой. Но в его глазах не было ни злости, ни оскорблений, ни осуждения.

— Именно в этом причина твоей грусти? В том, о чем ты не можешь мне рассказать? — прошептал Роман.

Ариэль медленно кивнула, боясь, что Роман будет пытать ее вопросами. Но, на удивление, он лишь сказал:

— Я не буду заставлять тебя рассказывать, если ты не можешь. Просто пообещай не врать мне, хорошо?

Ариэль кивнула и обняла Романа. Казалось, она полюбила его еще больше: такого понимающего, как он, наверное, не сыскать на всем белом свете! Ариэль по-настоящему ценила этого человека и дорожила им, как ее матушка драгоценностями. Она чувствовала, что вот ее потерянная душа! И, может, чудеса случаются и эта глупая мысль на самом деле была правдой…

После Роман даже не заикался насчет этой темы. Друзья разговаривали совсем о другом, и мужчина всеми силами пытался развеселить Ариэль. И у него получалось, потому что девушка совсем не думала о грустном. Она лишь заливалась звонким хохотом, который подхватывал Роман.

— Видел бы ты, какая счастливая у меня матушка! — вновь рассмеялась Ариэль, перешагивая упавшее дерево. — Она-то думает, что у нее получилось свести меня с тобой!

— Пусть так думает, — махнул рукой Роман, предотвратив падение Ариэль, которая запнулась о ветку. — Может, именно так она отстанет от тебя? Я могу подыграть, — подмигнул он.

Ариэль в сотый раз рассмеялась — она уже чувствовала, как болят щеки. Романа грел смех его прекрасной подруги, которую он ценил не меньше, чем Ариэль его. Она так же помогала ему обрести себя, не прилагая для этого усилий. Жаль только, что Ариэль этого совсем не понимала и чувствовала себя бесполезной, хотя для Романа она стала нечто большим, чем просто «прилежной девушкой из богатой семьи».

Он смеялся, когда она смеялась. Улыбался, когда видел Ариэль счастливой. Он не хотел поцеловать ее как мужчина девушку — Роман хотел обнять Ариэль как друга. И это было искренне.

Они гуляли, разговаривая обо всем на свете и смеясь над каждой даже неудачной шуткой. Порою теплый ветер усиливался, поэтому Ариэль приходилось придерживать большую шляпу на голове рукой. Хотя один раз она все-таки улетела, но Роман так быстро среагировал, что шляпа даже не успела коснуться земли. Эта ситуация у молодых людей также стала поводом для смеха.

И вот наступал вечер: солнце уходило за горизонт, забирая с собой дневной свет и оставляя пламенный закат, который едва-едва освещал улицы.

— Слушай, Роман, — вдруг начала Ариэль, задумавшись, — ты говорил, что специально не ищешь потенциальных спутниц. — Роман коротко кивнул. — Ну, а тебе посчастливилось когда-то повстречать «ту самую»? Разве ты никогда не любил?

Они стояли, облокотившись на каменный бортик, который граничил с пляжем. Наблюдая за закатом, Ариэль чувствовала холодные ветреные потоки, которые приносило Северное море. Оно было настолько холодным, что даже за несколько метров от его вод чувствовалась та неприятная прохлада. Но Ариэль с удовольствием дышала полной грудью, чувствуя свежесть.

Честно сказать, Ариэль с Романом отошли слишком далеко от дома. Видимо, так разболтались, что даже не заметили, куда держали путь. Но, казалось, Ариэль было все равно — она видела лишь оранжевые краски на чарующем потемневшем небе.

— Любил?.. — повторил Роман, вернув Ариэль в реальность. — Конечно, любил.

Ариэль показалось, что Роман сказал это с усмешкой, а не с радостью или даже гордостью, как думалось девушке.

— Расскажи, — мягко потребовала она. — Мне интересно.

Роман прискорбно вздохнул, будто ему тяжело было начать рассказ. Но Ариэль не хотела его прерывать, зная, что тот собирался с мыслями. Может, сказать ему, что это неважно, подумала Ариэль, но было уже поздно, потому что Роман, обратив все свое внимание на закат, начал:

— Четыре года назад я встретил девушку, Элайзу. Она жила с отцом, с помещиком, который, не буду таить, был подлым и лживым человеком… И однажды он поступил с моим отцом очень некрасиво, за что тот поплатился имуществом. И он стал бедняком, каких свет не видывал. Стал толстым, некрасивым, поимел привычку много пить и, в общем, стал хуже, чем был. Но его дочка, Элайза, стала только прекрасней: трудилась с утра до ночи, но оставалась такой же чистой и невинной. — Глаза Романа заблестели, а его взгляд принял мечтательный характер, будто он вспоминал те моменты с необычайной теплотой. — Она была не как все — она была уникальной… Поэтому я обратил на нее внимание. Хотя забавно, что сначала она меня в упор не замечала, занятая своими делами! — рассмеялся Роман, нервно почесав затылок. — Но мы полюбили друг друга сразу. Так же быстро решили и пожениться, хотя это почему-то превратилось в год… Целый год мы провели вместе, думая о предстоящей свадьбе. И я так жалею, что не женился на ней в первый же день…

Лицо Романа стало грустным. Он явно испытывал душевную боль, будто у него вырвали кусок сердца, и теперь оно ныло вечность. И Ариэль видела это, но боялась даже и рта раскрыть.

И Роман сам ответил на ее немой вопрос:

— Она заболела и умерла. Умерла прямо на моих руках, задыхаясь от боли… Вот так вот я любил, — заключил Роман, посмотрев на Ариэль так пронзительно, что у девушки все сжалось внутри. Его красные глаза от подступающих слез, которых он сдерживал, смотрели прямо в душу, позволяя прочувствовать ту боль, которую испытывал Роман. И Ариэль, будто поддавшись его влиянию, чуть не заплакала. Она облизнула сухие губы и прошептала:

— Мне так жаль…

Теперь этот вечер стал душевным излиянием Романа, который раскрыл, может, не тайну, но кусочек своей души точно, потому что эта история была невероятно важна для него. И теперь эту историю знала Ариэль, которая почувствовала стыд — ведь она не рассказала ему про Клинтона! Хотя ей ли судить, если Элайза мертва и их любви с Романом уже никто не может помешать — мешать-то уже нечему… От этой мысли Ариэль передернуло, и она попыталась сконцентрировать внимание на закате, который постепенно угасал.

Когда небо, наконец, стало темным и даже еле заметных лучей ушедшего солнца было не видно, Роман и Ариэль, взявшись за руку, молча начали путь домой. Впервые за все время они шли, совсем не разговаривая, так долго.

Ариэль с жалостью прокручивала в голове историю Романа. Она вспоминала его слезившиеся глаза, боль в голосе и дрожащие руки. Казалось, так тяжело обрести свое истинное счастье и так легко его потерять… Разве это справедливо? Конечно же, нет. И Ариэль вспомнила свою еще не законченную историю. Хотя, возможно, ей уже пришел конец… Но она все еще надеялась — наверное, даже если она больше не увидит Клинтона, надежда будет жить в ее сердце всегда.

Роман же пытался не вспоминать историю, которую он рассказал Ариэль. Ему было и вправду тяжело это сделать — выговориться, но он совсем не пожалел, потому что знал, что Ариэль сохранит искренние переживания в своем сердце. А для него это было самым главным.

Когда они дошли до поместья Бекер, было так темно, что Ариэль еле разглядела огни сквозь густые заросли. В ушах звенел стрекот кузнечиков, а на коже появились мурашки от вечерней прохлады.

— Спасибо, Роман, что проводил, а то одна я бы ни за что не дошла, — призналась Ариэль. И вправду, одна бы девушка в такую темноту никогда не пошла бы. Как не удивительно, по таким зарослям в кромешную темноту бродить она могла лишь с Романом.

— Надеюсь, ты не впадешь в очередную депрессию? — недоверчиво спросил мужчина, обняв девушку.

— Только если ты будешь веселить меня своими глупыми шутками, — усмехнулась Ариэль, и пара рассмеялась.

— Хорошо, Ариэль. До встречи, — попрощался Роман, и его силуэт растворился в темноте.

— До встречи, — проговорила Ариэль, наблюдая за очертаниями крепкого тела Романа.

Но она думала совсем не о том, как вокруг все-таки темно или как поздно она пришла на сей раз.

— Элайза… Зачем ты покинула Романа?.. — прошептала девушка и зашла в дом, где ее ждали тепло и свет камина, который растопила мисс Шелтон в ее комнате.

Придя в комнату и переодевшись, Ариэль завернулась в теплое одеяло и свернулась калачиком, чтобы быстрей согреться. Она чувствовала, насколько холодным было ее тело — особенно ноги, которые были не так сильно спрятаны одеждой, нежели верхняя часть тела.

— Боже, милая, ты вся окоченела! — встрепенулась мисс Шелтон, дотронувшись до голени девушки.

Ариэль не ответила, лишь сильней укуталась в одеяло. Она чувствовала такой уют, что ей захотелось спать. Но миссис Бекер, неожиданно вошедшая в комнату Ариэль, помешала планам девушки.

— Милая, ты еще не спишь? — прощебетала та, улыбнувшись.

— Нет, мама, я только что пришла, — ответила Ариэль и быстро добавила: — Но уже собираюсь!

Странная ухмылка миссис Бекер волновала Ариэль, ведь матушка слишком редко заходила к дочери просто так.

— Я хотела поговорить… — Миссис Бекер тактично дала понять мисс Шелтон, чтобы та оставила их наедине. Гувернантка, кивнув, вышла из комнаты, и Ариэль зажмурила глаза, представляя, о чем будет диалог с матерью.

Миссис Бекер, виляя бедрами, подошла к дочке и, положив ладони на колени, начала:

— В последнее время ты слишком часто гуляешь с Романом, милая…

— Матушка, я понимаю твои предположения, но спешу вас расстроить — они ложны, — грубо перебила Ариэль. — Роман мне дорог, правда, но как друг, а не как любовник…

Миссис Бекер сидела, выпучив глаза, словно та услышала от дочери что-то абсурдное. Но Ариэль сказала правду и не хотела врать, приняв предложение Романа, который согласился подыграть. Хотя в следующую секунду девушка пожалела об этом.

— Что за вздор?! — вдруг прокричала миссис Бекер, резко вскочив и разведя руками в стороны. — Мужчина в друзья юной леди? Ты хоть себя слышишь, Ариэль?

Реакция миссис Бекер напугала девушку, отчего та лежала в ступоре, совершенно не понимая, что и сказать. Девушка ожидала любого, но точно не этого. И что же теперь ответить?

— Я… Ну… Я же не… — мямлила Ариэль, прикрывая рот одеялом.

Но злость матери все нарастала, пока та не получала ответа. Она резко схватила одеяло и стянула ее с девушки, бросив в другой конец комнаты. Ее грудь яростно вздымалась, а лицо было в гневе: легкий оскал придавал этой темноволосой женщине небывалую грубость, из-за которой лицо выглядело более устрашающе, словно с Ариэль стояла не ее прекрасная мать, а настоящее чудовище. И именно такую матушку Ариэль боялась больше всего.

— Боже, помилуй! Что скажет отец на такое? — взялась за голову миссис Бекер.

— Что? — наконец обрела голос Ариэль. — Матушка, я не понимаю, что в этом такого… Какая разница — друг или любовник?

— Ты еще спрашиваешь! Мы с отцом рассчитывали совсем на другой расклад. Дураки, думали, что ты шатаешься с этим Флэтчером до глубокого вечера не потому, что считаешь его «другом», — скривилась миссис Бекер.

— Разве это имеет значения?

— Конечно, имеет! Мужчина дан нам, женщинам, вовсе не для дружбы, Ариэль, и ты прекрасно понимаешь это. А Роман, боже, видимо, и он не наделен умом, раз связался с тобой, Ариэль.

Девушка сдерживала непрошеные слезы. Но она никогда не плакала при матери. И никогда не заплачет.

— Мама, я буду с ним общаться…

— Еще как будешь! Тебе уже девятнадцать — не будем же мы вечно тебя опекать. А Роман смотрит на тебя совсем не по-дружески. Небось, ты сама противишься! А отец не должен знать, что ты считаешь этого мужчину другом, Ариэль. Теперь все в твоих руках.

— Что?.. Что я должна сделать?

Миссис Бекер тяжело вздохнула и понизила тон:

— Мы дали тебе мужчину, богатого и доброго, теперь твоя очередь не разочаровать нас. Брось эти мысли о «дружбе»! Какой же это бред!

— Но я не буду с ним…

— Ох, замолчи! Опять твои глупые разговоры про любовь, Ариэль! Ее нет, это все выдумки маленьких девочек вроде тебя! Зато есть другие прелести жизни, доступные далеко не всем… Надеюсь, ты прислушаешься, — заключила миссис Бекер и ушла.

Ариэль продолжала смотреть в дверь, совершенно не веря в происходящее.

Матушка заставляла ее выйти за Романа. За того, к кому она питала любовь, но совсем не ту, которая должна быть. Но Ариэль точно знала, что не сделает этого. Что не поступит так ни с Романом, ни с собой, ни с Клинтоном. Но что будет дальше? Что может быть хуже того, что уже происходило? Ариэль не знала ответов на эти вопросы, но точно знала, что хуже может быть всегда.

Придя в себя, Ариэль горько заплакала. Снова… Вновь ее слезы лились от безысходности. Вновь ее мать наплевала на чувства Ариэль и сделала все по-своему. Но если раньше это были мелочи, то сейчас это было чем-то слишком глобальным для жизни девушки. Она не хотела лишиться ни семьи, ни любви, ни дружбы. Но разве она сумеет сохранить хотя бы любовь? Разве ее ничтожное решение и безрезультатное действие сможет к чему-то привести? Конечно, нет! Именно поэтому Ариэль просто вытерла слезы, надеясь, что матушка скоро одумается и позволит девушке жить своей жизнью: что Клинтон скоро вернется и заберет ее — совсем не важно, рай это или ад, что Роман простит ей ее желание убежать ото всех, обнимет и скажет какую-то забавную вещь, которая заставит девушку улыбаться. Ариэль закрывала глаза и думала только об этом. Но жаль, что это все мечты…

7 глава. Какова цена счастья?

Ариэль отвлекалась от происходящих вокруг нее событий чтением — снова. Она читала взахлеб, совсем не осознавая, сколько прошло времени, в котором терялась, словно иголка в стоге сена. Теперь она представляла закат не как конец дня, а как конец ее мучительных пыток, а рассвет — начало. Девушка пугалась собственных мыслей, которые твердили ей о том, что она мертва. Что на самом деле это тело живет своей жизнью, а ранимая душа настоящей Ариэль давно умерла…

Ее ранили мысли о том, что родная мать поступила так с ней. Что она, можно сказать, предала свою дочь. Свою единственную Ариэль! Разве матери не ценят единственных детей в роду? Видимо, миссис Бекер имела совсем другую точку зрения, нежели ее дочь. Жаль только, что лишь мнение матери могло что-то значить.

Когда Ариэль поняла, что чтение слишком сильно затянуло ее в пучину бездействия, она начала думать, что же ей делать, ведь девушка не могла сидеть сложа руки, хотя только это от нее и требовалось. Но теперь в ее сердце проснулась отвага и желание бороться за себя и свое будущее. Хоть она и понимала, что не сможет ничего сделать, но Ариэль надеялась… Надеялась на чудо.

Хоть ее слезы были отчаянными, а безысходность душила, словно удав, Ариэль искала варианты. Она боролась со своим разумом, чтобы тот выдумал запрещенные и даже непозволительные вещи. Боролась с чувствами, которые усиленно подавляла, чтобы те не заставляли ее жалеть или плакать.

«Как странно, — подумала Ариэль, — раньше мне никогда не приходилось подавлять чувства, потому что даже наедине с собой я не ощущала их в себе. Наверное, Клинтон тому причина…»

В первую очередь девушка, конечно же, приняла решение доложить все Роману, который обязательно ей поможет. В конце концов, он не согласится на такое, а с ним миссис Бекер даже и спорить не будет! Казалось бы, все так легко, но вдруг в голове Ариэль родилась мысль…

Может, подумала она, это мое спасение? Может, именно так я смогу освободиться от эгоистичной опеки матери?..

Они могут сыграть ненастоящую свадьбу, сказав всем, особенно родителям Ариэль, что они законные супруги. Именно тогда девушка станет свободной. И она сможет быть с Клинтоном: убежать на другой край света от прошлой жизни, сыграть свадьбу, завести собственную семью.

И в голове Ариэль зародился, по ее мнению, восхитительный план, как она уговаривает Романа, тот соглашается и они, подговорив грешного священника, играют ненастоящую свадьбу, после чего девушка возвращается к Клинтону, не боясь упреков родителей. Хоть она и понимала, что ей придется прятаться еще больше, ведь семья Флэтчер довольно знаменита в здешних округах, и было бы весьма странно, если супруга недавно завидного холостяка проводила бы время с другим мужчиной. Но какое это имело значение, если она все равно уйдет со своей любовью далеко от этих краев? Вот и Ариэль так думала. В ее голове все было так легко, что она впервые за последнее время искренне улыбнулась. Ее энтузиазм все нарастал, а ноги сами хотели двигаться в гости к Роману. Жаль только, что Ариэль не учла одного: согласится ли он…

***

Ариэль с трудом смогла что-то придумать, чтобы родители даже не подумали о том, что она едет в дом семьи Флэтчер. Она хотела сделать все идеально, чтобы ни один недочет не погубил все, что она распланировала.

На улице была осенняя свежесть, сухие оранжевые листья покоились на дорогах и газонах, а на небе было пара серых туч, но они не предвещали дождя, поэтому Ариэль со спокойной душой отправилась в путь.

На удивление, она не боялась, ее коленки совсем не дрожали, а голос не срывался на шепот, когда она объясняла свои действия мисс Шелтон, которая неодобрительно кивала, но не возражала, боясь добить девушку. Наоборот, Ариэль чувствовала прилив сил внутри, потому что была уверена, что скоро сможет обнять Клинтона. Что скоро почует его мужской, но в тоже время сладкий аромат.

Когда Ариэль подошла к поместью, то остановилась, чтобы собраться с мыслями. Мисс Шелтон она попросила остаться в карете, так как та могла ее смущать и сбивать только своим присутствием. Ариэль прокручивала в голове фразы, которые уже заранее подготовила, чтобы не вводить Романа в ступор. Она хотела сразу объяснить ситуацию и рассказать ее намерения, чтобы тот не успел возразить. Девушка очень надеялась, что Роман ее поддержит, хотя в глубине души понимала, что тот тоже рисковал хотя бы своим статусом. Но в этой ситуации Ариэль, возможно, двигал эгоизм. Но все это было ради ее счастья, которого она не испытывала довольно давно. И Ариэль понимала, что придется рассказать Роману про ее тайную любовь. По крайне мере, он заслужил знать это хотя бы потому, что он ее друг. Теперь почему-то уверенность в том, что Роман будет хранить ее тайны, резко возросла. Видимо, Ариэль слишком долго думала о том, что сейчас предстоит узнать ее другу, поэтому она, ускорившись, подошла к входной двери и постучала.

Спустя некоторое время дверь открыл не тот мужчина-швейцар, который обычно встречал гостей на пороге, а сам мистер Флэтчер, уверенно стоящий перед хрупкой девушкой.

— Добрый день, мисс Бекер, — удивился мужчина, пригласив девушку в дом. — Что заставило вас посетить нашу обитель?

— Добрый день, мистер Флэтчер. Прощу прощения за мою дерзость, но мне необходимо поговорить с Романом! — произнесла Ариэль, сжав кулаки от напряжения, которого она никак не могла унять.

Мистер Флэтчер улыбнулся теплой улыбкой и положил руку на свое небольшое пузо.

— Милая, наш дом всегда открыт для вас. Проходите, Роман в комнате наверху, дверь слева, — объяснил мужчина, и Ариэль почти побежала в комнату.

Девушка поднялась по лестнице, второпях даже несколько раз споткнулась, и все больше волновалась. Если в мыслях это было легко, то в жизни она даже боялась постучать в дверь. Ариэль по-настоящему поняла, насколько ее порыв был неоправдан: это непросто — уговорить друга сыграть ненастоящую свадьбу, которую и устроить не так легко. Роману придется рисковать, а разве Ариэль готова так поступить с ним? Но девушка так устала от этой жизни, что решила хотя бы поговорить с Романом. Все-таки лучше попытаться, нежели только мечтать об этом.

Глубоко вздохнув, девушка постучала, и вместе с этим глухим стуком остановилось ее сердце. В животе все скрутилось, и она почувствовала, как ее лицо и руки пылали, но девушка держалась.

Через мгновение дверь открылась, и перед Ариэль возник Роман, одетый в более домашнюю одежду, отчего юной девушке стало немного неловко, но она смотрела только на лицо мужчины: на его голубые глаза и бледные тонкие губы, которые скривились в удивленной ухмылке. Роман явно не ожидал увидеть девушку на пороге его комнаты.

— Привет, Роман, — робко произнесла Ариэль. — Прости, что так поздно и…

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил мужчина, нахмурив брови.

— Да, — призналась Ариэль и, по приглашению Романа, зашла в комнату.

Комната Романа выглядела опрятно, словно в ней не жил завидный холостяк, явно не любящий наводить порядок, хотя Ариэль понимала, что горничные здесь, наверное, убирались несколько раз в день. Сквозь большое окно можно было увидеть лес, деревья которого приняли самые яркие цвета, присущие осени. Хоть и комната была большой, но Ариэль показалось, что в ней было как-то пусто: большой книжный шкаф, в котором было от силы пятнадцать книг, просторная кровать и несколько письменных столов, расставленных по разным углам комнаты. Ариэль почему-то отметила, что на каждом столе валялись кипы бумаг, словно Роман переписывал целые произведения. Но девушка не стала озвучивать свой вопрос вслух, так как понимала, что сейчас разговор пойдет совсем не об этом.

— Что случилось? — настойчиво спросил Роман, когда Ариэль села на одинокий у окна табурет. Мужчина смотрел так обеспокоенно, что Ариэль постыдилась своих эгоистичных мыслей. Но пути назад уже не было.

Ариэль сглотнула ком в горле. Ей было слишком тяжело начать, ведь она даже не представляла, какова будет реакция Романа. Но девушка знала точно, что не будет тянуть с этим. Что она выдаст все сразу, иначе бы не смогла подавить свои слезы:

— Роман, моя мама совсем с ума сошла! Я рассказала ей, что мы друзья, но матушка так рассердилась, что поставила меня перед выбором — либо я выхожу за тебя, либо она рассказывает все отцу и тогда мне не будет прощенья, понимаешь? Тогда он просто выдаст меня за какого-нибудь старика!

Роман стоял, в недоумении моргая. Естественно, он был в шоке. И Ариэль терпеливо ждала его реакции, сверля взглядом карих глаз.

— Что?.. — наконец произнес Роман, сев на табурет, стоявший около письменного стола напротив Ариэль. — Как миссис Бекер могла такое сказать?

— Грех такое говорить, но она ужасная женщина! Всю жизнь травила меня своей меркантильностью и мелочностью. Она никогда не учитывала мое мнение и не думала обо мне, считая, что она знает лучше… Я говорила об этом тебе, Роман, и ты прекрасно понимаешь, — прошептала Ариэль, почувствовав на щеке слезинку, которую вытерла ладонью. — Она просто спросила меня, собираемся ли мы жениться — ведь для нее это так важно, но я сказала, что мы просто друзья. Видел бы ты ее лицо!

Перед Романом она не боялась показать своих чувств, потому что тот всегда принимал их, не позволяя себе их осквернить, как делала это миссис Бекер.

— Боже, — прошептал Роман, закрыв рот сложенными вместе ладонями.

Впервые в жизни Роман Флэтчер почувствовал, как сердце екнуло, боясь за девушку. Впервые он по-настоящему начал переживать, словно главным героем этих событий был он.

— Но я ведь могу отказаться — уж на меня твои родители никак не повлияют! — озарило Романа.

Ариэль лишь грустно посмотрела на него, немного нахмурившись от нарастающей душевной боли.

— Но… — Она вновь почувствовала ком в горле. — Мне скоро будет двадцать, и родители в скором времени все равно выдадут меня за того, кого я не люблю.

— Я понимаю, Ариэль, но разве это так плохо? Ты выйдешь замуж, поимеешь свое богатство, а любовь… Разве что-то пока несуществующее имеет значение?

— Ты прав, не имеет. Но у меня есть любовь, именно поэтому я здесь, — прохрипела Ариэль.

Воздух, витающий в комнате, резко стал душным и давил не только на девушку, но и на ничего непонимающего Романа, который сидел, буквально раскрыв рот. Он испепелял Ариэль проницательным взглядом, не веря своим ушам.

— Что? Почему ты… — Он вдруг замолчал и произнес так нежно, что Ариэль с жалостью улыбнулась и, подавляя слезы, кивнула: — Так вот, в чем твой секрет…

Они сидели около минуты, просто смотря друг на друга: Роман — осознавал услышанное, а Ариэль молилась, чтобы все было хорошо. Но она не могла быть уверенной в этом, ведь в данный момент ей было так ужасно, что она готова умереть, совсем не думая о тех, кто будет по ней скорбеть, ведь этих людей было так мало…

— Это Клинтон Буш. Теперь ты сам понимаешь, почему все так, — произнесла Ариэль, тем самым ответив на вопрос, который прозвучал бы из уст Романа в первую очередь, если бы она не начала говорить первой.

Роман согласно кивнул и тяжело вздохнул, сам понимая, какова была ситуация — хуже некуда. Он хотел помочь Ариэль, но не знал как. Его душили ее слезы, но он не в силах был вытереть их, потому что расплакался бы сам. Его нежность к ней в этот момент имела особый смысл, но Роман отучился дарить ее дорогим людям, — наверное, из-за самой большой потери в его жизни.

— Роман, я знаю один выход, но он будет слишком рискованным, — разрезала тишину Ариэль.

— Плевать, — произнес мужчина, заинтересованно смотря на девушку.

— Если моих родителей утешит лишь моя свадьба, то они ее получат — но ненастоящую. Они будут ослеплены своей радостью, пока мы подкупим нечестного священника. А потом я убегу с Клинтоном и… Буду счастлива, — наивно произнесла Ариэль.

Роман сидел, а его мысли были в плане Ариэль. Он обдумывал каждый шаг, как вдруг разрушил все мечтания двумя фразами:

— Говоря «мы», ты имеешь в виду меня? — Ариэль кивнула. — Но я не могу, прости…

Ариэль не смогла сдержать слезы, поэтому говорила сквозь них:

— Я понимаю, это риск, но ведь можно попытаться. Можно же что-то сделать и…

— Я не могу, потому что сам влюбился. — Ариэль опешила настолько, что даже перестала плакать. — Я не говорил тебе об этом, потому что встретил ее совсем недавно. И Жасмин, наверное, первая девушка, к которой я почувствовал реальное притяжение, симпатию — после всего, что было… И я не могу поступить так с ней, — искренне сказал Роман, и Ариэль поняла: теперь она лучше умрет, чем будет так жить.

— Я понимаю… — Голос Ариэль стал неживым. — Понимаю…

Она, словно в тумане, встала и двинулась к двери. Перед ее глазами все плыло то ли от слез, то ли от боли, которая заставляла ее терять рассудок. Девушка механически передвигала ноги, пытаясь поскорей убраться из этого дома, в котором, казалось, было так душно, что Ариэль не могла дышать. Она слышала, как Роман звал ее, чувствовала, как его холодная рука пыталась остановить ее, но она, словно робот, шла. Больше Ариэль ничего не чувствовала, лишь слышала у себя в голове: «Я не могу, прости», «теперь твоя очередь не разочаровать нас», «я никогда не брошу тебя, поэтому просто жди с надеждой в сердце»…

Ариэль не поняла, как вышла из дома: она просто увидела лес, который манил ее, словно что-то шепча. Она без раздумий двинулась к оранжевым деревьям, совсем позабыв о мисс Шелтон, которая терпеливо ждала ее, но даже не представляла, в каком ее подопечная была состоянии. Ариэль хваталась за горло, чувствуя, что из-за слез не могла сделать ни одного глотка воздуха.

Ее душила же собственная наивность. Она понимала, что мечтала о невозможном. Ее убивал эгоизм, который завладел ей настолько, что она перестала думать о Романе — о ее милом друге, который с такой болью внутри отказал девушке. Она понимала, что это правильно. Но такую жизнь она не хотела.

Все ее мечты рухнули. Закончилась и ее жизнь. Она понимала, что ее бытие теперь будет слишком печальным, чтобы назвать это жизнью. А девушка не хотела просто существовать, когда могла радоваться, любить… Ариэль пугали свои же мысли, которые казались ей легким путем. На миг она подумала: «Наверное, никто и не заметит, как я умру. Может, вот мое спасение?»

Но вдруг Ариэль подумала, что Клинтон не убежит с ней. Что он не бросит семью. И это душило девушку сильней.

Зажмурив глаза, Ариэль повалилась на землю, осыпанную оранжевыми и ярко-красными листьями. Они зашуршали под весом ее тела. Девушка перестала плакать, когда посмотрела на небо: такое чарующее и красивое. Огромная туча придавала этому пейзажу грозности, но Ариэль теперь видела в этом спокойствие. И даже когда маленькие капли с неба начали омывать ее лицо, она не поморщилась, а наоборот, выгнулась, как кошка, поддаваясь холодному дождю. Она чувствовала, как тот умывал ее соленое от слез лицо, исцелял кровоточащее сердце. Ее дрожащая от холода рука сжала близлежащий желтый лист и раскрошила его, почувствовав странное расслабление. В этот момент она ни о чем не думала, словно ее прокляли, лишив памяти. Ариэль просто лежала, закрыв глаза, и словно засыпала…

Но ее недолгое исцеление прервал Роман, который, быстро подбежав, попытался разбудить Ариэль, испугавшись, что та была без сознания.

Но веки девушки будто налились свинцом, потому что она еле-еле их открыла. И перед ней возник Роман, облегченно вздохнувший, с запыхавшимся лицом.

— Куда ты пошла? — повышенным тоном спросил Роман, плюхнувшись на землю и обняв колени.

Ариэль не могла что-либо сказать, так как не знала, как объяснить ее странные эмоциональные порывы. Она просто моргала и потирала голову рукой, будто бы обо что-то ударилась.

— Разве мы не можем поговорить, Ариэль?

Девушка кивнула, и на глазах снова навернулись непрошеные слезы.

— Я просто не знаю, как дальше быть, — призналась та. — Кажется, я потерялась в этом мире.

Роман понимающе кивнул и придвинулся к девушке, пытаясь поддержать.

— Ну а Клинтон? Разве он не может забрать тебя?

— Ты же слышал последние новости… Он не сможет бросить семью, — отрицательно помотала головой Ариэль.

— Ты и вправду хочешь убежать с ним? — слишком грустно спросил Роман. — Подумай, может, это того не стоит?

— Больше всего на свете хочу уйти с ним.

— Тогда рано или поздно он придет к тебе, и вы убежите на край света… — сказал Роман. Скорее он произнес это, чтобы угодить Ариэль.

Роману было тяжело от мысли, что Ариэль навсегда исчезнет из его жизни, но знать, что та счастлива, было намного важней и ценней. Он был готов сказать все, что угодно — только бы девушка больше не плакала.

— Да, но он может не успеть. Родители в любой день могут выдать меня замуж. А тогда все пропало…

Наступила тишина, в течение которой Роман думал. Он крутил в голове один вариант, который, казалось, должен помочь.

— Слушай, а если сказать мистеру и миссис Бекер, что свадьба будет, но пока что моя семья слишком занята, чтобы тратиться на нее? Будто мы переживем некий кризис. Что скажешь на это?

— Даже если они и поверят, возьмут все траты на себя, — пожала плечами девушка.

— Нет, — нахмурился Роман, — не в этом смысле. Нам нужно тянуть время, так? Тогда было бы уместно загрузить меня работой в глазах твоих родителей. Вряд ли они будут такими наглыми, что посмеют торопить мою семью. Так тебе удастся выиграть время.

— Ну а что будет, когда оно закончится?

— Если я могу помочь тебе обрести свободу, то сделаю все возможное… Мой дом — твой дом. И неважно, законная ты мне супруга или нет, — усмехнулся мужчина.

Он принял решение. Возможно, для него не самое лучшее — но, казалось, он надел такие же розовые очки, как и Ариэль. Роман был готов на все, лишь бы его подруга была счастлива. Ведь он счастлив — почему тогда не помочь в этом и девушке? К тому же когда ее боль так ранит…

Ариэль с надеждой посмотрела на Романа, который самодовольно улыбался. Девушка боялась вновь обрести надежду, а потом снова лишиться ее. Ведь она точно знала, что второй раз этого не переживет.

— То есть ты согласен? — спросила Ариэль.

И когда Роман кивнул, девушка бросилась к нему в объятия. Ариэль обнимала его так крепко, чтобы тот понял, насколько она была ему благодарна. Если получится, именно его будут благодарить Клинтон и Ариэль всю жизнь. И девушка клято в это верила, потому что хотела любить. Хотела жить счастливо.

Ариэль рассказала Роману абсолютно все: как она познакомилась с Клинтоном на рынке, когда она ходила покупать ткань, как они полюбили друг друга и как неожиданно потеряли. Роман слушал, постоянно понимающе кивая. Когда девушка запиналась, мужчина подбадривал и успокаивал ее, благодаря чему Ариэль рассказала даже то, о чем не знала мисс Шелтон. Хотя Роману даже льстило, что девушка, наконец, разгласила то, о чем бы сам мужчина побоялся рассказывать. Но он понимал ее и даже переживал, хотя это уже не удивляло его. Ариэль ни разу не увидела на лице Романа осуждающую или недовольную гримасу, — все потому, что он не осуждал за любовь, как делала это миссис Бекер. Именно поэтому Ариэль и выбрала Романа — потому что только он смог понять ее как личность.

Была бы воля Ариэль, она бы несколько часов лежала и обнимала Романа, но у обоих были дела дома, поэтому такого удовольствия они позволить себе не могли.

— Я должен предупредить своих родителей, — произнес Роман, проводив девушку до кареты, где их подслушивала обеспокоенная долгим отсутствием девушки мисс Шелтон. — Они поймут нас.

Ариэль испуганно посмотрела на него.

— Что? Нет, нельзя!..

— Ариэль, — начал успокаивать ее Роман, — я же говорил, что они другие. Мои родители поймут и меня, и тебя, поэтому с радостью помогут — в этом можешь даже не сомневаться. Я им все объясню. Главное, чтобы мистер и миссис Бекер не заподозрили неладное. А еще самое важное — не теряй Клинтона. Он, я уверен, в скором времени обязательно тебе напишет… В последнее время наша почта сильно опаздывает, особенно тайная, — подмигнул он.

Ариэль уже не знала, чему верить — она просто кивнула, надеясь на то, что хотя бы Роман не соврал. Ему она верила даже больше, чем себе, поэтому его предательство было бы настоящим ранением для девушки.

По пути Ариэль рассказала весь план мисс Шелтон, которая совсем не одобрила помыслы молодых людей.

— Да что вы? Разве так можно, милая?.. Это же настоящее преступление, — твердила женщина, взволнованно оборачиваясь на кучера, боясь, что тот мог услышать их разговор.

Но Ариэль успокаивала гувернантку, говоря, что Роман по своей воле вызвался ей помочь. Что он довольно умен, чтобы понимать, на какой риск они шли. Мисс Шелтон и сама так думала, но ужасные мысли не покидали ее голову — слишком она дорожила Ариэль, весьма хрупкой и ранимой особой. Она хорошо понимала, что, если мечты девушки разрушатся, из великой депрессии ее не вытащит никто, даже Роман.

Остаток пути давил на Ариэль и мисс Шелтон своей напряженной тишиной. Но несмотря на это, девушка вышла из кареты с улыбкой на лице, представляя, как спустя несколько недель она окажется в объятиях Клинтона. Ариэль ждала письма от возлюбленного. Но сегодня его не оказалось, и улыбка благополучно спала с бледного лица девушки.

— Ариэль, — вдруг раздался строгий голос матери из двери.

Девушка испугалась и дернулась, отчего матушка странно посмотрела на нее.

— Да, мама, — проговорила Ариэль, раскладывая по полочкам книги, тем самым пытаясь выглядеть занятой.

Миссис Бекер медленно прошла к кровати, стуча небольшими каблуками — этот звук резал уши Ариэль — и села. Теперь девушка не видела матушку, так как та оказалась за ее спиной, и не могла отметить ее надменного лица и кривые от ухмылки губы. Ариэль даже почувствовала себя жертвой, за спиной которой скалил зубы хищник. Но девушка продолжала листать страницы книг, чтобы не встречаться с холодным взглядом матери.

— Ариэль, — начала миссис Бекер спокойным голосом, — ты же помнишь наш недавний разговор?

— Да матушка, помню, — сглотнув, произнесла девушка.

— Я хотела убедиться, что ты все поняла… Сегодня ты ведь посещала Романа? — иронично спросила миссис Бекер, как будто это был риторический вопрос.

Ариэль не могла поверить своим ушам. Ее мама. Родная матушка совершала с ней сделку, оставляя дочь без какого-либо выбора. Из-за этого девушка чувствовала такое горе, что хотела упасть и заплакать, но не позволяла себе, зная, что мать не потерпит этого. Матушка ни за что не будет потакать ее слезам.

— Да, мама, — прохрипела девушка. — Я была у Романа.

— Так и что он сказал? Сделал тебе предложение? — в нетерпении спросила миссис Бекер.

— Он согласен… В смысле, я согласна, мама, — исправилась Ариэль.

После этой фразы Ариэль зажмурила глаза и сжала книгу в руках с такой силой, что костяшки на пальцах побелели. Она закусила губу до крови, чтобы не упасть в обморок. Теперь она понимала, что жизнь не будет прежней. Что ее размеренные дни в ожидании Клинтона превратятся либо в вечное счастье рядом с любимым, либо в пожизненное горе без него. И самое главное, что Ариэль не могла повлиять на это.

Послышался довольный смех матери и хлопок, от которого Ариэль дернулась — миссис Бекер хлопнула в ладоши от радости.

— Расскажу отцу такую радостную новость, — прощебетала та, после чего Ариэль слушала, как звук каблуков удалялся в коридоре.

Только сейчас девушка смогла упасть на пол, свернувшись клубочком, словно загнанный зверь, не имеющий выбора. Ариэль просто лежала, пытаясь думать о хорошем, чтобы приободрить себя, но в голову лезли лишь плохие мысли… И тут она вспомнила слова Романа, который твердил ей ни о чем не думать — просто любоваться закатом, чувствовать прохладный дождь. Девушка с некой надеждой встала с пола и медленно подошла к большому окну — ее будто держал огромный камень, привязанный к ногам. Ариэль устремила взгляд вперед, всматриваясь в пустоту природы, тем самым становясь этой пустотой. Казалось, она наблюдала за неосязаемым ветром, который волновал последние листья на деревьях. Смотрела на серое небо, представляя, как дождь прольется на немного пожелтевшую траву. Ариэль так долго наблюдала за, казалось, неживыми вещами, что ее бывалый трепет в груди прошел, а голова стала пустой, незанятой скверными мыслями. Она улыбнулась — и мысленно подарила улыбку Роману, который, сам этого не понимая, помог девушке обрести спокойствие и не пасть духом хотя бы в ближайшее время.

Так Ариэль и успокаивалась изо дня в день. Каждый день, пока мать щебетала над свадьбой, отец настаивал на очередном ужине с Флэтчерами, а мисс Шелтон убеждала, что нужно рассказать всю правду, иначе беды не миновать. Лишь Роман говорил, что все под контролем и все будет хорошо. Была лишь одна загвоздка — Клинтон. Прошло столько дней, а от него ни весточки. Ариэль начала переживать, что, возможно, с ним что-нибудь случилось, но Роман успокаивал, говоря, что Клинтону сейчас нелегко — и это все объясняло. Девушка каждый раз кивала, но в глубине души все равно таила мысль о том, что она больше ему не нужна и что все затеяно зря. Это сжигало девушку изнутри, но она тушила огонь черным песком — черными мыслями, которые никогда не оставляли ее ранимую и даже пессимистичную душу.

На днях Роман подговорил одного священника, чтобы тот написал ненастоящие клятвы и провел фальшивую церемонию. Даже родители Романа согласились на эту авантюру, считая семейство Бекер и вправду немного меркантильными. Было удивительно, что они не отказались — но, кажется, для этой пары любое приключение было поводом для веселья. И похоже, их не пугало то, что они могут подпортить себе статус — хотя семья Флэтчер могла выйти из любого положения, словно были создателями мира.

Все шло по плану, поэтому у Ариэль становилось меньше причин для волнений, но все-таки миссис Бекер слишком бдела невесту, что напрягало девушку. Она каждый раз отмахивалась от матушки, говоря, что та слишком волнуется и печется о ней. Хотя разве миссис Бекер кого-то послушает? Вот и отец Ариэль так думал — он лишь вкладывался материально в предстоящую свадьбу дочери. Благодаря его статусу семье Бекер были открыты многие двери, чему Ариэль была вовсе не рада — из-за популярности отца на свадьбу придет много народа, а это совсем не походило на идеальный план.

Теперь Ариэль понимала, что ее придется выставить в дурном свете — сбежавшая невеста, совсем слетевшая с катушек. Но ей было плевать, если она уйдет с Клинтоном. Пусть ее хоронят, но она не останется в доме, где ее видят лишь в качестве наследницы. К тому же миссис Бекер слишком торопила свадьбу, хоть Роман и Ариэль требовали подождать, но та и слушать не хотела. Хотя мужчина все-таки отстоял свое.

Вся эта канитель не мешала Роману — он до сих пор узнавал свою новую возлюбленную, которая поняла его добрые намерения. Жасмин сказала, что даже рада, что нашла такого мужчину, который готов рискнуть всем ради счастья другого. Ариэль посчитала ее слишком наивной, но она не в праве была ее осуждать. Наоборот, для нее это было даже хорошо. Больше, чем просто хорошо. Да и к тому же — кто не наивен? Кажется, каждый имеет этот грех. И Ариэль понимала это, но почему-то не думала об этом, словно боялась принять.

Девушка лежала в кровати, закрыв глаза, но прислушиваясь к каждому шороху, так как ожидала швею, которая сделает замеры для свадебного платья. Конечно, Ариэль просила миссис Бекер не заморачиваться насчет этого, но для женщины это была настоящая свадьба, поэтому она приобретала все самое лучше, но вряд ли это было для Ариэль…

Девушка снова поселилась мыслями в предполагаемое будущее. Ей не хотелось думать о риске или о том, что ее могло ожидать в случае, если аферу, в которую вовлечено слишком много людей, раскроют. Для нее это будет крахом, ничем иным…

Вдруг в дверь постучали, вырвав Ариэль из глубоких мыслей. Она мигом встала, затянув шелковую ленточку на талии.

— Добрый день, мисс Бекер. Я Анжелина Роуз, — представилась женщина, крутя в руках сантиметровую ленту, тем самым намекая на то, зачем она здесь.

Ариэль мило улыбнулась:

— Добрый день. Пожалуйста, давайте начнем, — предложила девушка, встав у длинного зеркала, где отражалось ее худое тело и синяки под глазами, которые все не хотели уходить. Ариэль они не пугали, но вот окружающих…

Женщина без лишних движений подошла к девушке и начала делать замеры, аккуратно прикасаясь пальцами то к талии, то к бедрам, иногда невинно поглядывая, не смущало ли это Ариэль. Но та стояла и смотрела, словно в пустоту, пытаясь ни о чем не думать. Мысли о будущем изрядно вымотали ее, поэтому девушка старалась думать о настоящем. Например, каким длинным получится платье, исходя из того, как низко швея делала замер длины платья. Или как молодо она выглядела для своих лет: почти ни одной морщинки, светлые волосы и мягкие руки, словно женщине было не пятьдесят лет. Ариэль сжала губы, желая быть такой же в будущем: заниматься любимым делом, быть самостоятельной и жить, наслаждаясь… Ну вот! Опять о будущем. Видимо, Ариэль не видела перспектив в настоящем, поэтому и рвала далеко за пределы реального.

Совсем занятая своими противоречивыми мыслями, Ариэль не услышала, как мисс Роуз произнесла тихое: «До свидания». Женщина начала собирать все свои принадлежности, а Ариэль продолжала стоять перед зеркалом, словно застыла. Девушка смотрела на себя и не могла представить в голове, как плачет. Она с болью осознала, что всегда избегала смотреть на себя в слезах, словно в этот момент выглядела ужасно. Будто могла разлюбить себя. Ариэль сжала губы, сдерживая слезы, и неосознанно отвернулась, совсем не поняв, что вот — вот эта грань, которую она не могла переступить.

— Спасибо, мисс Роуз, — прохрипела Ариэль перед тем, как женщина ушла.

Девушка села на кровать, обняла себя руками и зажмурилась, стараясь выбросить все ужасные мысли. Но она не успела полностью погрузиться в это ощущение, потому что послышались шаги в ее комнату.

— Здравствуй, Ариэль, — послышался голос мисс Шелтон из-за двери. — Я войду?

— Конечно, заходи, — без раздумий крикнула Ариэль, подойдя к письменному столу, делая вид, будто что-то писала.

Та вошла в комнату, заправив светлый локон за ухо и посмотрев проницательным взглядом на девушку.

— Швея уже приходила? — невзначай спросила мисс Шелтон, кладя в шкаф одежду, которую Ариэль неаккуратно сняла и кинула на пол.

Девушка в ответ кивнула, продолжая смотреть на лист бумаги, исчерканный разными надписями.

— Думаешь, я все делаю правильно? — вдруг спросила Ариэль, когда внутри начало нарастать беспокойство. Когда она подумала, имеет ли это какой-то смысл. К тому же мнение мисс Шелтон для девушки было очень важно.

Гувернантка на секунду замерла, размышляя, а потом продолжила складывать оставшуюся одежду.

— Не совсем, — непринужденно произнесла женщина, будто вела светскую беседу.

— Почему же?

— Вы слишком рискуете. Порой цена перевешивает счастье. Тогда пропадает смысл, — слишком грустно произнесла женщина.

— Но ты же не знаешь, что ждет меня. Может, этот риск будет оправдан, — наивно произнесла Ариэль.

Когда девушка посмотрела на мисс Шелтон, та пожала плечами и неодобрительно покачала головой:

— Нет, ты подставляешь и Романа… Я рада, что есть шанс, что вы с Клинтоном будете вместе. Любовь — самое лучшее чувство и самое благородное! Но… Нельзя найти другой выход, милая?

— Нет, конечно, нет! — запротестовала та. — Мисс Шелтон, ты же все понимаешь — у меня нет выбора…

— Выход есть всегда, милая.

— Кажется, я слабей, чем думала… Потому что больше не могу ни думать, ни ждать. — Повисла неловкая тишина, которая натолкнула девушку на вопрос: — А почему ты говорила про цену счастья? Разве тебе это знакомо?

Вдруг Ариэль поняла, что почти ничего не знала о прошлом мисс Шелтон. Что всю свою жизнь она наивно думала, будто та родилась вместе с ней. Как же глупо! Ариэль и вправду не задумывалась о том, как женщина попала в их поместье. Это начало тревожить девушку, словно она предала гувернантку, которую искренне любила.

Но вопроса, повисшего в воздухе, не потребовалось, так как мисс Шелтон, сев на стул, начала:

— Я живу в этом поместье двадцать два года, а до этого у меня была совсем другая жизнь… Я жила с родителями, зарабатывала, как только могла, и радовалась тем возможностям, которые имела. Все было хорошо до того момента, пока родителей не стало… Их корабль в Северном море потерпел крушение. В семнадцать лет я осталась совсем одна, с домом и хозяйством в имении. Несмотря на то что я была довольно самостоятельной, не представляла, что с этим делать, поэтому все продала и уехала жить в Лондон. Там началась моя новая жизнь! — Мисс Шелтон мечтательно улыбнулась. Ариэль заметила, с какой радостью женщина вспоминала эти моменты. — Я нашла работу, жила себе в удовольствие. Но потом встретила Калеба. — Теплая улыбка украсило морщинистое лицо, а глаза засверкали. — Я любила его, а он меня… Помогали, поддерживали и надеялись на лучшее, как вы с Клинтоном. Но нашим планам помешала болезнь. Калеб заболел раком, и тогда я поняла, что времени мало. Я ушла с работы, лишь бы больше проводить времени с Калебом, который на тот момент совсем недавно стал моим мужем. Но с каждым днем он умирал… И тогда я подумала, а сколько еще раз я смогу его обнять? Что будет потом?.. Когда я похоронила моего Калеба, то поняла, что никогда больше не буду такой счастливой. Что большего счастья мне не найти… И лишь в этом поместье я смогла дышать спокойно. Здесь был мой обитель от нежелательных воспоминаний. — Ариэль показалось, что мисс Шелтон была на грани, она почти плакала, но держалась, хотя совсем не стремилась смотреть на девушку. — Ты права, милая, я не знаю, какова цена счастья, но я прекрасно понимаю, что потерять его легко — и одновременно тяжело. Возможно, ты его больше никогда не найдешь. И понимание этого будет убивать тебя… Пожалуйста, имей это в виду и делай правильный выбор, — заключила мисс Шелтон.

После этого разговора Ариэль чувствовала неприятный осадок внутри. Кто бы мог подумать, что такая светлая женщина пережила ужасное горе… Ариэль было бесконечно жаль мисс Шелтон, но ее слова пугали. Девушка не могла об этом не думать.

И только сейчас Ариэль поняла, на какой риск пошла. Словно все в ее разуме перевернулось, и она на самом деле испугалась. Девушка хотела заглушить громкий звук биения сердца. Ариэль поняла, что успокоить ее может лишь письмо. Письмо Клинтону, где она расскажет весь план, чтобы тот был точно наготове. Все-таки его нужно было предупредить о том, что Ариэль и Роман задумали. Но взяв листок и перо с чернилами, в голову ничего не лезло, потому что девушка даже представления не имела, как начать. Но Ариэль, поняв, что это необходимо, взяла себя в руки и начала писать…

«Дорогой Клинтон, как же я надеюсь, что ты читаешь мое письмо в теплой постели и с сытым желудком, а если это не так, то не читай, оставь на потом, потому что в этом письме слишком много потрясений для уставшей головы. Но не тяни с этим! Слишком мало времени! Просто знай, что я считаю секунды до того момента, как увижу тебя.

Я рада, если ты продолжил читать. Значит, ты одолел усталость и бедность. Сперва я хочу попросить тебя отнестись с пониманием и дать немедленный ответ, так как времени на раздумья нет.

Совсем недавно я нашла друга, благодаря которому смогла преодолеть боль от расставания с тобой. Его зовут Роман. Не волнуйся, нет никаких поводов для ревности — он только друг, не больше. Мне было хорошо с ним, он и вправду помог мне многое осознать. Но вот моя матушка так не считает — она буквально приказала мне жениться на Романе, считая, что мужчина в друзьях это стыд. Она угрожала рассказать все отцу, чего я не могла допустить — ты ведь знаешь моего тихого, но очень строгого папочку… Клинтон, я была в такой растерянности! Я не знала, что делать. Но потом в моей голове родился план, который тебе не понравится, но именно таким способом мы будем вместе. Это наш шанс, милый!

Я сыграю свадьбу с Романом. Мне придется это сделать, чтобы отвязать все узлы с моими родителями, дабы те больше не могли на меня влиять. Не злись, это свадьба будет ненастоящей — Роман подкупил нужных людей. Когда я перееду в поместье Флэтчер, то буду свободна! Я буду вольна общаться с тобой, не боясь, что мои родители насильно выдадут меня замуж. Разве не этого мы хотели, Клинтон? Мы сможем создать свой дом, убежать от всех, чтобы начать новую жизнь…

Но, прошу, не томи с ответом. Мы идем на огромный риск. Я надеюсь, ты полюбишь Романа, как полюбила я, ведь ради меня он идет на такие большие жертвы! У него есть возлюбленная, но она чудесным образом не стала мешать нашему плану. Поэтому Роман рискует даже своей любовью. Пожалуйста, скажи, что ты согласен на это, иначе… Иначе мы никогда не сможем быть вместе, ведь это единственный наш шанс.

Не упрямься! Ведь ты тоже хочешь обнять меня, правда? Честно, умираю без твоей ласки, без твоих рук. Теперь, кажется, все вокруг для меня умерло. Я проливаю слезы, надеясь на то, что ты их вытрешь, но твоя теплая рука не касается моей щеки — это настоящая смерть для меня!

Я знаю, что ты заботишься о семье, но разве твой старший брат не способен на это? Почему именно ты должен нести это бремя на своих плечах? В конце концов, у тебя тоже есть планы и мечты. Хотя я надеюсь, что ваше положение сейчас намного лучше, чем раньше, ведь ты сильный. И я знаю, что ты сможешь все.

Но я устала от такой жизни, Клинтон. Боюсь признаться, но я не люблю своих родителей, как должна. Они ограничивают меня, заставляют делать то, чего я не хочу. Ты же знаешь, как я противлюсь всему этому, из-за чего мои родители угнетают меня еще больше. Они люди современного мира, а я, похоже, будущего, так как здешние правила мне совсем не интересны. Конечно, я люблю своих родителей, — они подарили мне жизнь, но так мечтаю отвязать эту «пуповину», чтобы принимать решения самой. Хочу наслаждаться этой жизнью… Помнишь, как я мечтала об этом? Кажется, эта мечта может быть реальной — и я буду молчать о своих сомнениях, так как их слишком много. Давай отбросим все остальное, иначе мы никогда не найдем друг друга. Представим, что в этом мире больше ничего и никого нет…

И, если ты не согласишься, я все равно сделаю все возможное, чтобы уйти из этого поместья, потому что такая жизнь — особенно без тебя — для меня не жизнь, а банальное существование. Поэтому с тобой или без тебя, но в скором времени я отсюда уйду… Да, я все равно покину эти места. Только тебе решать — одной или нет.

Бесконечно надеюсь, что мы будем вместе.

Твоя Ариэль.»

8 глава. Новая надежда.

Ариэль, как обычно, лежала на кровати, раскинув ноги в сторону, и читала новую книгу в ее библиотеке, вникая в мораль истории. Впервые в жизни она взяла не роман про любовь и все ее радости, а мрачные, заставляющие покрыться мурашками, ужасы, в которых не было ничего светлого, но почему-то Ариэль не могла оторваться от книги. Она читала, порой открывая рот от удивления и морщась от отвращения, которое посещало юную девушку довольно часто. И, как неудивительно, Ариэль все меньше тешила себя наивными надеждами и мечтами, стараясь быть реалисткой, что было совсем не свойственно ее мечтательной натуре. В глубине души девушка таила мысль о том, что, скорее всего, интерес к подобной книге привили не сюжет и атмосфера, а возможность отвлечься от терзающих ее мыслей.

Прошла уже неделя, а ответного письма от Клинтона не было. Это терзало Ариэль, но она понимала, что обстоятельства не позволяли прислать ответ мгновенно. К тому же девушка даже не знала, в какой ситуации был сейчас Клинтон. Возможно, он болел или даже умирал… Нет! Ариэль дрогнула от таких мыслей, но быстро поняла, насколько далеко зашла. Она просто ждала, понимая, что Клинтону нужно время. Время, которого было так мало! Но что не сделаешь ради любви. Теперь Ариэль приходилось быть более сдержанной, чтобы не пасть камнем на дно чувств, которые погубят ее вместе с Клинтоном.

Немного расстроенная, Ариэль посмотрела в окно и вздрогнула, представляя мороз, окутывающий кожу. Осенние листья продолжали опадать, оголяя тонкие и хрупкие ветки деревьев и украшая землю красно-желтым полотном. Тусклые лучи солнца уже спрятались за серыми тучами. Холод с каждым днем чувствовался все особенней, словно приходила ранняя зима. Ариэль не хотела даже из дома выходить, понимая, что придется прятать красные ладони и румяное лицо, чтобы холодный ветер не смог прикоснуться к нежной коже девушки. От этих мыслей Ариэль инстинктивно спрятала ноги под одеяло, хотя в доме было довольно тепло. Она посмотрела в потолок, будто спрашивая, долго ли холод будет мучить ее сердце. Ответом стал свист ветра, от которого девушка в очередной раз вздрогнула.

В комнату буквально забежала запыхавшаяся мисс Шелтон.

— Мисс Шелтон, зачем же так вбегать? — возмутилась Ариэль, отложив книгу и вопросительно посмотрев на гувернантку.

Та развела руками и оглядела комнату, словно что-то искала.

— Решила проверить, как ты собираешься, Ариэль, — грозным тоном начала мисс Шелтон, — но, видимо, тебя не волнует, что сегодня семейный ужин с семьей Флэтчер!.. Ты же должна быть уже одетой, — более мягко сказала женщина, кивнув головой на пышное платье, которое Ариэль никогда не нравилось. — Ты же прекрасно понимаешь, что любое подозрение миссис Бекер может плохо сказаться.

Ариэль театрально вздохнула и встала с кровати, оголяя правое плечо. Полностью сняв с себя одежду, она с недовольным лицом надела платье, которое практически висело на ней, но мисс Шелтон затянула ленточку на талии, благодаря чему одежда села как влитая. Теперь Ариэль выглядела как настоящая хозяйка поместья — такая же роскошная и серьезная, но этот образ совершенно не нравился девушке. Она хотела разорвать это платье на себе и закопать глубоко в землю, но держалась. Теперь ее прихотям и сопротивлениям не было места. Она, невзирая на все ее недовольства, должна была потакать всем вокруг, чтобы в дальнейшем жить только ради себя. Ариэль прекрасно понимала это, поэтому держалась так холодно, чтобы никто не смог прочитать ее чувства.

— Они придут с минуты на минуту, — протараторила мисс Шелтон, потом принялась расчесывать свои ломкие седые волосы и забрала их в неказистый пучок. После она взяла расческу и жестом попросила Ариэль сесть, чтобы и ее голову привести в порядок.

Так спустя десять минут лицо девушки приобрело румяный вид. Ариэль провела рукой по темным волосам, откинув их назад.

— Еще так мало сделано, но я уже так устала, — призналась Ариэль, тяжело вздохнув.

Она посмотрела на себя в отражении и стала искать, что же в ней изменилось. Может, грудь стала меньше? Или волосы тоньше? Но нет, просто в ее глазах погасла искра, позволяющая девушке сиять. Теперь у нее, казалось, были обычные стекляшки, которые время от времени слезились.

— Ты сделала осознанный выбор, поэтому тебе придется идти через себя, Ариэль. Мы должны быть сильными, хоть и не показывать это, ведь мы женщины. Весь мир держится на нашей мудрости, вот и ты будь мудра — не поддавайся своим слабостям, когда рядом нет Клинтона. Как ни крути, он не всегда будет с тобой… Вот будете вместе — тогда и сможешь поплакаться, но сейчас совсем не время, милая.

Ариэль шепнула что-то вроде: «Наверное, ты права», но слова мисс Шелтон послужили девушке хорошей пищей для размышлений.

Спустя некоторое время, за которое мисс Шелтон успела переодеться, а Ариэль собраться с мыслями и вспомнить все те истории, придуманные девушкой и Романом для мистера и миссис Бекер, заранее предупредив и родителей мужчины, внизу раздались оживленные голоса.

— Так, помни все то, что тебе говорил Роман, — предостерегла мисс Шелтон. — Не будь слишком отстраненной, чтобы у миссис Бекер не возникло вопросов.

Ариэль кивнула и, заправив подол платья, спустилась вниз, к гостям.

В прихожей стоял Роман, такой красивый и опрятный, что Ариэль невольно улыбнулась, когда голубые глаза одарили ее взглядом. Родители мужчины приветствовали хозяев поместья. Беременная миссис Флэтчер все время гладила свой округлившийся животик, чем соблазнила миссис Бекер, которая практически завизжала, почувствовав ладонью толчок малыша.

— Добрый день, мистер Флэтчер, миссис Флэтчер, — произнесла Ариэль, уважительно кивнув головой.

Но для этого спектакля она должна была мило (даже влюбленно) улыбнуться и задержать на нем взгляд, что Ариэль и сделала. Она краем глаза заметила, как миссис Бекер любовалась этим представлением, совсем не подозревая, что из присутствующих здесь только она и ее муж не знали всей правды.

— Скоро, — прошептал Роман Ариэль на ушко.

— Скоро.

После миссис Бекер позвала всех к столу — и оживленная компания двинулась к еде. Как неудивительно, мистер и миссис Флэтчер уже с самого порога смеялись и приветливо разговаривали. Ариэль удивлялась, как можно так правдоподобно играть, ведь сами Флэтчеры говорили, что считают родителей Ариэль немного чопорными и меркантильными. Хотя девушка поняла, что сама играла. И теперь ее жизнь глупый спектакль, исход которого решит судьба. Но она надеялась, что это ненадолго.

Все сели за стол, и Ариэль, разумеется, расположилась рядом с Романом, который шепотом рассказывал про Жасмин — о ее семье, увлечениях, работе. Не то чтобы Ариэль было интересно, но она была и вправду рада, что Роман встретил девушку, которая могла разделить с ним и счастье, и горе. Вот и Ариэль стремилась, чтобы ее любимый был с ней.

Родители обоих сторон практически не обращали на детей внимания, горячо обсуждая тему свадьбы, — Ариэль успокаивало то, что мистер и миссис Флэтчер могли контролировать фантазию ее матери, так как те сами не хотели пышной свадьбы, зная, что она ненастоящая. У девушки произошло дежавю. Она вспомнила самый первый ужин двух семей — Бекер и Флэтчер, когда Ариэль познакомилась с Романом. Кажется, этот день она будет помнить всю жизнь.

Почувствовав пустоту в животе, Ариэль начала искать, что бы такого съесть. На удивление, ее режим питания потихоньку налаживался, хотя набора в весе не наблюдалось. Но и это уже хорошо — Ариэль испугалась, что уже не сможет нормально питаться, как раньше. Девушка заприметила запеченную курицу, которая казалась аппетитней свинины, поэтому она взяла порцию и без раздумий съела первый кусочек, буквально растаявший во рту. Она почувствовала, как из мяса вытек сок с таким ярким вкусом, что девушка закрыла глаза. Несомненно, сегодняшняя трапеза смогла удовлетворить придирчивую Ариэль.

— Надеюсь, это все скоро закончится, — произнес Роман, обгладывая ножку курицы. Его голос показался утомительным, словно тот устал от всего этого, из-за чего Ариэль почувствовала себя немного виноватой.

— Прости, — прошептала та, опустив взгляд на свои бледные руки. — Я понимаю, что все это тяжело…

— Ариэль! — возмутился Роман, взяв девушку за руку. — Не смей себя винить. Я хочу помочь тебе обрести счастье, и я все понимаю, — заключил тот, мило улыбнувшись.

Ариэль не могла поверить, что такой добрый и понимающий человек и вправду существовал в этом бренном мире. Казалось, о таком друге можно было только мечтать, но нет! Роман сидел с ней здесь и сейчас, улыбаясь как самый понимающий человек на свете! Ариэль теперь даже не представляла, как могла существовать без него. И вдруг девушку посетила грустная мысль: что ей придется учиться жить без Романа, ведь в скором времени она покинет этот дом, этот город… Но Ариэль впервые подумала о настоящем. Она осознала все счастье сейчас, здесь: сидеть с ним и находить спокойствие в его голосе.

— Лучше расскажи про Клинтона, — шепотом произнес Роман, удостоверившись, что никто не слышал. — Он тебе не писал?

— Я совсем недавно отправила ему письмо, Роман. Но ответа пока нет, хотя я понимаю…

— Не беспокойся, — перебил мужчина Ариэль. — У него наверняка не лучшие времена, поэтому просто подожди. Если ты ему дорога, то он рано или поздно свяжется с тобой. — Почему-то Ариэль насторожили эти слова, будто она начала сомневаться. — Не мучай себя ожиданиями. Вся жизнь — это сплошное время. Иногда оно идет быстро, а иногда тянется как резина. Но ты не унывай, все будет так, как должно быть, — быстро добавил Роман, увидев замешательство девушки.

Ариэль уверенно кивнула, будто пыталась внушить себе значение этих слов. В последнее время девушку и вправду посещали смутные сомнения: а нужна ли она Клинтону? Но она понимала, что не смеет задаваться подобными вопросами, хотя, в силу своей женственной и очень трепетной натуре, она не могла думать иначе.

— Дорогая, — вдруг крикнула миссис Бекер, с искрой кокетства в глазах посмотрев на дочь, — какое, ты говорила, свадебное платье будет? С лентами? — наивно спросила женщина.

Ариэль подавила саркастический смех. Миссис Бекер, как всегда, не была собой — она играла кого-то, совсем не желая показывать искренность. Она спросила дочь о платье, которое заказала сама же, даже не посоветовавшись с невестой — лишь оповестив ее о том, что придет швея делать замеры. И честно говоря, Ариэль уже и забыла, в каком платье будет на церемонии, потому как миссис Бекер слишком трепетно и невнятно рассказала дочери про внешний вид изделия. Поэтому Ариэль лишь промолчала, когда несколько пар глаз, включая Романа, уставились на нее. Что же ей сказать, если она ничего не знала? И через секунду колебаний миссис Бекер махнула рукой и принялась сама рассказывать то, что слышала Ариэль, только подробней и с чувством.

— Ох уж эта миссис Бекер, правда? — посмеялся Роман, и Ариэль в ответ улыбнулась. Почему-то она больше не хотела, чтобы кто-то слышал ее хохот, словно желала быть невидимой. Будто хотела скрыться.

Остаток вечера прошел не так сладко, как хотелось бы. Конечно, Ариэль болтала с Романом, улыбалась его шуткам, но всю атмосферу портила миссис Бекер с постоянными вопросами о церемонии, словно та хотела самоутвердиться как хорошая мать перед свадьбой своей дочери, хотя эта роль давалась ей плохо. В ее голосе читалось безразличие, ведь для нее была важна лишь своя выгода. Эгоизм, меркантильность — вся сущность миссис Бекер. Как бы она не хотела этого скрыть, ничто не поможет ей удержать свою сущность. Но зато за время ужина Ариэль сблизилась с семейством Флэтчер, которые порой вежливо затыкали миссис Бекер, когда та слишком приставала к бедной Ариэль. Каждый раз девушка им благодарно кивала, а они в ответ улыбались такой же теплой улыбкой, как у Романа. Эта семья ей казалась даже ближе, чем родная, хотя это было слишком сложно, — даже Ариэль не могла разобраться в этом.

После ужина Ариэль попрощалась с Романом, договорившись завтра встретиться в их поместье, чтобы обсудить все дальнейшие действия с мистером и миссис Флэтчер. Их план был, в целом, готов, но некоторые детали требовали доработок. Ариэль стремилась к тому, чтобы все прошло, как планировалось, ведь идеальный план — идеальный исход.

Когда гости ушли, Ариэль хотела пойти к себе в комнату. Она ужасно хотела спать, но не отказалась бы от одной главы книги, ведь та была слишком интересной, чтобы оставлять ее на потом.

Добравшись до мягкой постели, Ариэль зевнула, почувствовав мурашки на коже. Окно в комнате было открыто, поэтому она, лениво встав, закрыла его, чтобы не замерзнуть. На улице было так темно, что в окне Ариэль видела свое отражение. Эта тьма пугала и притягивала одновременно. Девушке хотелось скрыться в ней — просто лечь на траву, слушать тишину, которую порой резал стрекот сверчков. Как было бы прекрасно закрыть глаза и уснуть, проснувшись в месте мечты. Но это были глупые сказки девушки, которая хотела верить в чудо. Но оно постоянно обходило ее стороной. Поэтому Ариэль грустно вздохнула и вернулась в постель, взяв книгу в руки и почувствовав мягкий переплет, который приятно чувствовался кожей.

Но вдруг послышались шаги, из-за чего Ариэль вздрогнула и уже инстинктивно спрятала новую жуткую книгу под подушку. Она притворилась, будто лежала, хотя огонь свечи до сих пор горел.

— Ариэль? — прозвучал голос миссис Бекер.

Ариэль устало зажмурила глаза и понадеялась, что сможет притвориться спящей, но даже если бы это было так, миссис Бекер все равно бы разбудила ее теплой ладонью, которой и потормошила девушку. Но Ариэль не стала терять роли, поэтому посмотрела на матушку спящим и очень ленивым взглядом.

— Что, матушка? — протянула девушка, демонстративно зевнув.

Миссис Бекер довольно улыбнулась и начала:

— Мне просто показалось, что ты вела себя сегодня немного… отстраненно. — Вот черт! Похоже, Ариэль не смогла прислушаться к мисс Шелтон. — Может, тебе не нравится эта семья?

Ариэль немного удивилась подобным вопросом, хотя она предположила, что он был с подвохом.

— Ну… Просто я не очень хорошо разбираюсь в подобных вещах, мама. Но семья Флэтчер очень милы.

— Да, несомненно, — улыбнулась женщина, но эта улыбка показалась девушке неискренней. — Просто я… Мы с папой подумали, где же вы будете жить? Наверняка Роман обзаведется своим поместьем, ведь вам нужно создавать собственную семью, правда?

— Роман пока не готов… В смысле, нам будет лучше пожить пока в поместье Флэтчер.

— Что за вздор? — возмутилась миссис Бекер. — Раз у вас нет желания и средств на приобретение дома, то почему вы выбрали вариант жить в доме, где скоро появится малыш? Все-таки наше поместье будет просторнее!

И тут Ариэль все поняла. Миссис Бекер хотела привязать к себе дочь, которая выйдет замуж за такого славного жениха… Словно это что-то меняло! Она жаждала получить все и сразу — и замужнюю дочь, и единственного ребенка под крылом. Ариэль на долю секунды подумала, что миссис Бекер просто хотела поговорить с ней, но нет… Эгоизм и меркантильность матери никогда не дремлют. Даже ради дочери она не готова идти на компромисс.

— Матушка, мы так решили. Пожалуйста, не надо устраивать драму, — произнесла Ариэль, пытаясь успокоить мать.

Но миссис Бекер не нравилось, когда ее планы или прихоти не осуществлялись. Эта женщина привыкла добиваться своего, даже если это ее не касалось.

И Ариэль не понимала, почему матушка так беспокоилась. Почему она всю жизнь контролировала дочь? Возможно, у нее была своя боль, своя история, но вряд ли Ариэль узнает о ней, ведь миссис Бекер не привыкла показывать свои слабости.

— Боже, какая же ты глупая, Ариэль! Хочешь тесниться в этом муравейнике?

— Мама, но дом не такой уж и маленький, ты ведь сама знаешь.

— Разве тебе не лучше будет у себя дома?

Ариэль была на грани. Она чувствовала тот жар в груди, который хотел задеть своим пламенем мать, но знала, что не сможет противостоять этому тирану. Но миссис Бекер зашла слишком далеко, не видя ничего, кроме своего носа. К тому же у Ариэль теперь не было дома, потому что здесь она не чувствовала себя счастливой. А ведь дом там, где счастье.

— Матушка, — слишком агрессивно начала Ариэль, но потом смягчила голос, не желая получить тумаков от матери, — пойми, что я и так вышла за Романа и на этом настояла ты. Поэтому, пожалуйста, перестань меня докучать.

Миссис Бекер выпучила глаза, словно увидела призрака. Для нее такие дерзости были совсем не уместны, но кто поспорит с ними, если это правда?

— Просто будь умней, — грубо сказала миссис Бекер и, виляя бедрами, покинула комнату. Ариэль поняла — дракон повержен. Миссис Бекер сдалась, чтобы не пораниться — это в ее духе.

Девушка с горестью осознала, что, наверное, даже не будет скучать по матери. Она подарила ей жизнь — да, но не сделала ее счастливой. А кому нужна такая жизнь?.. Хотя Ариэль стало интересно, будет ли матушка скучать по ней. Наверное, да, ведь она единственная дочь, но в это слабо верилось, так как миссис Бекер всегда причиняла боль своим несносным характером и грязной душой. Ариэль стыдно было так отзываться о собственной матери, но разве мораль жизни позволила ей говорить о ней что-то хорошее? Девушка с грустной улыбкой подумала, что если бы про ее жизнь написали роман, то он назывался бы «в поисках счастья», ведь она так долго его искала — и по правде говоря, до сих пор ищет. Хотя в любой момент название романа может поменяться, ведь жизнь такая штука — непредсказуемая, что сегодня она может быть грустной, завтра счастливой, а послезавтра наполненной кромешной тьмой…

***

На следующий день Ариэль вновь приехала в уже полюбившееся ей место — поместье Флэтчер, где она чувствовала себя словно в собственном доме. Здесь было довольно уютно, хоть и свет резал глаза, но спустя время к нему девушка привыкла, и уже казалось, будто это нежные лучи ласкали девственное тело. Старые картины на стенах не казались какими-то величественными, не заставляли чувствовать себя никчемным, смотря на идеальные черты лица, нет — они украшали это место, делясь благородностью с поместьем. Это и нравилось Ариэль в семье Флэтчер — искренность. То из многих, чего не хватало ее семье.

На пороге девушку встретил Роман, который крепко обнял ее. Ариэль с таким же трепетом поприветствовала его. Они теперь каждый раз обнимались, словно виделись в последний раз. Наверное, именно сейчас они поняли всю ценность их дружбы и то, насколько она хрупка. У всего есть свой конец, но эта дружба грозила жить в двух сердцах вечно. По крайней мере, пока они не перестанут биться.

— Мистер и миссис Флэтчер уже готовы? — спросила Ариэль, рассматривая огромный книжный шкаф возле небольшой лестницы.

— Да, они уже ждут, Ариэль, — ответил Роман и, взяв девушку за руку, повел ее туда, где она еще не была.

Комната выглядела слишком маленькой, словно это был отдельный мир — серый и унылый, в отличие от другой стороны поместья. Люстра была настолько маленькой, что освещала чуть больше половины комнаты. Ковер был хоть и чистым, но довольно потертым, словно пережил не один десяток лет. На удивление, окон в комнате не было, из-за чего дневной свет не мог просочиться в помещение. Ариэль даже испугалась на миг, но отбросила сомнения, когда увидела родителей Романа, которые сидели посередине комнаты на бледно-зеленых стульях. Нынешняя унылая обстановка повлияла на Ариэль — она сжалась и еле заметно скривила лицо. Почему они пригласили ее сюда?

— Добрый день, Ариэль, — прозвучал спокойный голос мистера Флэтчера, сидевшего рядом со своей женой, которая тоже поприветствовала зашедшую девушку.

— Добрый, — ответила Ариэль, кивнув.

Она стояла на месте, словно боялась сделать шаг. Роман направился к столу, и Ариэль последовала за ним, чтобы не стоять у входа.

— Мы решили, — начала миссис Флэтчер, — что наш разговор должен быть скрыт от посторонних. Ты, наверное, сейчас в небольшом непонимании, но, Ариэль, здесь ты можешь быть уверена, что этот разговор останется между нами, а то слуги в нашем поместье слишком любопытные, — мило улыбнулась миссис Флэтчер.

Теперь у Ариэль не было никаких вопросов, поэтому она первая вызвалась начать столь необычный и, наверное, сложный разговор:

— Наверняка Роман поделился с вами подробностями нашей задумки. — Все уверенно кивнули. — Но нам следовало все обсудить — вместе. К тому же только вы сможете повлиять на свадьбу и ее детали.

— Ариэль, — начал мистер Флэтчер, задумчиво потерев подбородок, — мы очень хотим тебе помочь, ведь ты стала для нас родной, а твоя судьба так тяжела, но готова ли ты пожертвовать всем и сделать шаг, а может и три, в неизвестность? Ты хорошо подумала? — серьезно спросил мистер Флэтчер, взглянув так серьезно, что по телу девушки пробежались мурашки.

Ариэль даже не задумывалась, ведь такие мысли перестали посещать ее.

— Мистер Флэтчер, я вынуждена признаться, что мой дом теперь мне неродной, теперь он не мой обитель. Я не чувствую себя хорошо рядом с мамой и папой. Не чувствую, что любима или кому-то нужна. И, уверяю вас, даже если Клинтон не пойдет со мной, я уйду одна, потому что такая жизнь не моя. Как думаете, насколько я уверена, раз готова пожертвовать тем, за что так отчаянно боролась?

Ответа не последовало, ведь в нем не было нужды. Все стало ясно – Ариэль была уверена в том, что делала, и была готова на все. Возможна, она и была слишком эмоциональной, трепетной, но все же не такой глупой, чтобы передумать в последний момент, хотя кто-то готов был с этим поспорить…

— Свадьба планируется через месяц, но я предлагаю ускорить процесс. — Ариэль удивленно уставилась на мужчину, ожидая продолжения. — Дело в том… Чем больше мы тянем, тем больше рискуем. Все-таки рано или поздно правда всплывает наружу, дети мои. И уж лучше мы поскорей устраним вероятность нашего разоблачения, чем каждый день будем придумывать легенды. Рано или поздно мы забудем, о чем лгали. К тому же, Ариэль, наш дом будет рад тебе. Ты можешь жить здесь, сколько потребуется.

В словах мистера Флэтчера была логика — и довольно большая, потому что каждый из присутствующих задумался. Но Ариэль боялась торопить события, потому что от таких перемен кружилась голова. Хотя девушка понимала, что это разумная мысль и что так она быстрей уедет из родительского дома. И как бы не хотелось, но лгать придется в любом случае: сначала снять маску влюбленных молодоженов, а потом надеть маску серьезных супругов.

— И когда ты предлагаешь сыграть свадьбу? — серьезно спросил Роман, сложив руки на груди.

— Две недели. Спустя две недели мы сыграем свадьбу. Следующую неделю после нее вы, Роман и Ариэль, будете в загородном домике — на завуалированном медовом месяце.

— К тому же твои родители, Ариэль, будут только «за», особенно миссис Бекер. Все-таки она главный инициатор церемонии, — подала голос миссис Флэтчер.

Ариэль горько улыбнулась, пытаясь не заплакать. Она так полюбила этих людей, которые бескорыстно помогали ей — даже можно сказать, спасали жизнь. Их искренние улыбки и добрые слова пробуждали в Ариэль нежные чувства по отношению к ним. Пусть она не говорила этого, но мистер и миссис Флэтчер стали ей вторыми родителями, а Роман — братом, которого не сыщешь на всем белом свете.

— Даже не знаю, как вас благодарить… — искренне произнесла Ариэль, одарив всех присутствующих взглядом. Девушка даже поверить не могла, что скоро, хоть и неофициально, но станет частью этой семьи. — Но я прошу прощения, что втягиваю вас в…

— Не стоит, Ариэль, — сказала миссис Флэтчер. — Мы сделали свой выбор, а каковы наши резоны — неважно…

Девушка попрощалась с родителями Романа, и они вышли на улицу, решив немного прогуляться. Он шли мимо голых деревьев, которые лишились почти всех красивых листьев — лишь немногие могли похвастаться ярко-красными кронами, да и те уже тускнели. Под ногами чувствовалась неприятная слякоть. Мороз покалывал нос и руки, отчего Ариэль пыталась спрятаться в своем каррике^[2], но это не помогало — настойчивый холодный ветер все равно тревожил девушку, поэтому она ускорилась и стала чаще дышать, надеясь, что ей станет хоть немного теплей. А Роману, казалось, холод был нипочем — он не дрожал и даже не тер руки, чтобы согреться. Мужчина шел уверенно, его лицо приняло строгий вид, словно тот призадумался.

— Что-то не так? — спросила Ариэль, озадаченная молчаливостью Романа.

Мужчина часто заморгал, словно совсем забыл, где находился.

— Просто… Ты же понимаешь, что через две недели твоя жизнь не будет прежней? — серьезно спросил Роман, вглядываясь в карие глаза девушки.

Теперь задумалась Ариэль. Конечно, она боялась того, что грядет, но разве у нее был выбор? Может, кто-то и скажет, что он есть всегда, но Ариэль выбрала путь, которому следовала. Она хотела быть с Клинтоном, хотела иметь любовь — свободу, поэтому шла на это. Наверное, порой она и давала слабину, но теперь ей приходилось быть очень сильной.

— Да, и я очень жду этого, Роман. Я хочу быть с тем, кто меня любит. Хочу быть там, где меня рады видеть. Хочу быть тем, кем захочу. И в конце концов, хочу быть счастливой!

Роман понимающе кивнул, почесав затылок.

— Тогда готовься, Ариэль… А Клинтон еще не?.. — в очередной раз спросил Роман.

— Нет, — холодно перебила Ариэль, — не объявился.

Роман так часто начал спрашивать о Клинтоне, что девушке совсем не хотелось говорить на эту тему.

— Он скоро напишет, уверен, — подбодрил мужчина, хоть уже и сам не был уверен в своих словах.

Они прогуляли еще полчаса, и Ариэль уехала домой, практически не чувствуя ног и рук, которые стали ледяными. Но девушка совсем не обращала внимания на холод, когда Роман начинал говорить: его слаженная речь приводила девушку в восторг, словно это было чем-то необычным. Мужчина рассказал о Жасмин, которая до жути нравилась ему — это стало ясно, когда Роман смутился, говоря о ней. Ариэль была рада, что не рушила их отношения, хотя и понимала, что в будущем сможет стать им помехой, но надеялась исчезнуть раньше.

По пути Ариэль рассказала весь план, исправленный мистером Флэтчером, мисс Шелтон, которая уже смирилась с ситуацией. Когда девушка приехала обратно в поместье, почувствовала дикую усталость, — холод заставлял тяжелые веки закрываться. Кое-как добравшись до своей комнаты, она плюхнулась на кровать, даже не переодевшись, хотя миссис Бекер всегда ругала за такое. Но Ариэль так хотела спать, что и не заметила, как уснула. Ее сновидение было таким сладким, что ей показалось, будто это был не сон, а реальность, но та, где сбылась ее мечта. Ох, и как горько было проснуться, когда в комнату зашла мисс Шелтон.

— Ариэль! Ариэль! — пыталась разбудить гувернантка девушку.

Ариэль, медленно моргая, уставилась на женщину, возмущенная тем, что та разбудила ее, хотя никогда раньше подобного не делала. Но девушке не хотелось ссориться с мисс Шелтон, поэтому, подняв, казалось тяжеленную, голову, сквозь сон спросила:

— В чем дело?

— Тебе письмо… От Клинтона, как я полагаю, — дрожащим голосом пояснила мисс Шелтон, протянув затрепанный конверт девушке.

Сон как рукой сняло. Ариэль вскочила с кровати, задержав дыхание. Она была счастлива, но также и напугана — кто знал, что было в этом письме. И чтобы не придумать себе самых ужасных вещей, Ариэль открыла конверт и, предварительно попросив мисс Шелтон выйти, незамедлительно начала читать:

«Дорогая Ариэль, я переписываю это письмо в третий раз и надеюсь, что сейчас я смогу выложить мои мысли понятно, потому что до сих пор испытываю шок.

Поверить не могу, что ты провернула такую аферу. Что ты нашла силы на такой безумный поступок. Ох, Ариэль, как же я зол на себя! Ведь именно я причина твоих действий…

Сперва хочу обрадовать тебя, ведь дела в нашем поместье все лучше. Мои бессонные ночи не пропадают даром, благодаря чему я все ближе к встрече с тобой. К тому же история о моем отце почти утихла, поэтому я буду уже никому не интересен.

Когда я прочитал о Романе, я и вправду обрадовался, что ты нашла того, кто поддерживает и помогает тебе, пока я не могу этого сделать. Но на самом деле я надеялся, что тебя покинут мысли о моей никчемной душе, но теперь понимаю, насколько сильна твоя любовь ко мне, поэтому я больше не могу разбивать твое сердце, предавая наши чувства. И я согласен, любовь моя. Твой план рискован — это правда, но если это дает нам шанс быть вместе, то почему я должен отказаться? Но пойми, что для этого нужно время — все-таки я еще нужен семье.

Поблагодари за меня Романа — если все получится (да даже если и нет), то я ему обязан жизнью. К тому же он помог тебе пережить самые тяжелые дни твоей жизни. Мне больно даже представить, как ты плачешь, тоскуя по мне, Ариэль! Это разрывает мое сердце, но мысль о том, что ты не одна, успокаивает меня. Роман Флэтчер теперь и для меня друг, если, конечно, тот не против.

В заключение хочу в очередной раз сказать, что люблю тебя, моя Ариэль. Что я буду всю время думать о тебе, о твоей заботе, пока не получу этого. Я согласен на все, что ты скажешь. Просто верь мне и жди, пока я смогу дать тебе того, чего ты заслуживаешь. Я обязательно докажу свою любовь при встрече, которая, надеюсь, будет очень скоро.

Не пиши в ответ, лишний раз рискуя. Будет достаточно моего имени, произнесенного вслух, из твоих уст, ведь мое сердце откликнется на него. И надеюсь то сверкающее сердце, которое я тебе подарю, будет украшать твою бледную грудь.

Клинтон».

Дочитав, Ариэль начала глубоко дышать, чтобы не заплакать. Но горячие слезы сами текли по щекам. Она так долго ждала тех самых слов, что не могла поверить — это случилось! Она хотела закричать во все горло, что она будет с Клинтоном. Что они скоро ото всех убегут и заживут своей жизнью. Это ли не мечта? У Ариэль появилось резкое желание поехать к Роману и все ему рассказать. Она побежала к двери, но остановилась, поняв, насколько необдуманным было решение. Она вернулась буквально час назад, поэтому было бы странно вот так неожиданно сорваться вновь. Это было бы подозрительно, а Ариэль не хотела неточностей, поэтому отошла от двери, села на стул и перечитала письмо.

Оно было таким теплым и словно пахло Клинтоном: его запахом, который отдавал свойственным для мужчины резкостью — это было чем-то родным для девушки. Она спрятала письмо в одну книгу, которую завалила другими романами. После зашла мисс Шелтон, и ее лицо переменилось, когда она заметила красное лицо Ариэль.

— Он сказал, что согласен, мисс Шелтон, — произнесла Ариэль, даже не дав мисс Шелтон задать вопрос.

Гувернантка расцвела и крепко обняла девушку. Ее переживания ушли на второй план, и теперь та была уверена, что все будет хорошо. Конечно, она боялась лишиться Ариэль, но счастье девушки было намного важней ее привязанности к ней.

— Совсем скоро будем жить у Флэтчеров, а там и новая жизнь не за горами, — подбодрила мисс Шелтон девушку.

Ариэль была благодарна своей милой гувернантке за ее искренность и честность. Наверное, такой должна быть мать — радоваться за своего ребенка, даже если его выбор невыгоден ей.

***

Клинтон сидел, держа в руках письмо, от которого он до сих пор не мог отойти. Эти новости повергли его в шок — так неожиданно милая Ариэль приняло такое важно решение. Хотя, может, она думала над этим больше, чем ему казалось? Но это было не столь важно, как само предложение. Позволить ей сыграть ненастоящую свадьбу с завидным холостяком? Разве Клинтон мог своей любимой позволить жить с другим мужчиной?.. Конечно, мог. Он мечтал о том, чтобы Ариэль забыла его. Чтобы ее сердце не принадлежало ему. Клинтон понимал, как Ариэль больно от того, что она влюбилась в какого-го бедняка, семья которого позорно все потеряла. Но, прочитав письмо, он понял, что у них одно сердце — то, которое погибнет, забрав двоих. Поэтому он должен был, вопреки всему, пытаться так же, как пыталась и Ариэль. Раз такая хрупкая девушка, которая совсем недавно рыдала в его объятиях, оказалась такой сильной, то Клинтон должен быть сильней, даже если это выше его сил. Ради Ариэль он готов каждый день терпеть невыносимую боль, если только это приглушит страдания девушки. Но Клинтон не плакал, зная, что это не поможет времени течь быстрей, чтобы поскорей встретиться с Ариэль.

Он принял решения сразу, вот только не осмелился написать ответное письмо — уж слишком он был поражен. Клинтон сидел, схватившись за голову, и слушал тишину. Она успокаивала его. Словно голова пуста и не занята никакими мыслями — это было умиротворяющее явление. Но из этого состояния мужчину вырвала сестра:

— Клинтон, Клинтон, там мама зовет тебя. Говорит, это срочно! — раздался тоненький голосок.

Из-за двери выглянула Скарлетт, заправив рыжий кудрявый локон за ухо. Ее зеленые глаза любопытно моргали, ожидая ответа.

— Боже, Скарлетт, я же просил стучать! — поругал Клинтон сестру, мгновенно спрятав письмо под кровать.

Девочка виновато улыбнулась и жестом попросила брата ускориться. Клинтон, выйдя из комнаты и обняв сестру, спустился вниз, к матери, которая сидела в кухне, попивая черный чай.

Ее морщинистое, измученно лицо вызывало у Клинтона ужас. Он не мог поверить, что когда-то красивая, фигуристая, жизнерадостная мать стала такой ледяной, словно неживой. Ее темные волосы стали совсем тонкими, а глаза потеряли цвет, словно душа миссис Буш умерла вместе с ее мужем. Увидев своих детей, женщина натянула улыбку — искреннюю, хоть и не такую живую. Она обняла Скарлетт и принялась слишком возбужденно говорить:

— Клинтон, Скарлетт, дорогие мои! Сколько же нам пришлось пережить… Но скоро это закончится, ведь я, наконец, нашла работу, — объявила миссис Буш, после чего Скарлетт радостно завизжала.

— Но где?.. — спросил Клинтон, почему-то не веря.

— Мистеру Леману нужна переводчица. Ты же прекрасно знаешь, что я отлично владею французским и немецким! Мистер Леман будет хорошо платить. Теперь тебе не придется столько работать, милый. Теперь все будет намного легче, — улыбнулась женщина, забрав в свои теплые объятия сына.

Клинтон стоял, совсем не веря в то, что судьба, наконец, повернулась к нему лицом. Он почувствовал, что это был знак — знак того, что судьба одобрила его решение. Единственное, что его держало здесь — это семья. И теперь он сможет оставить ее, зная, что они справятся без него?..

Клинтон расцвел на глазах. Он улыбнулся, обнажив белые зубы, и обнял родных так сильно, как не обнимал никогда. Он не думал о том, что в таком случае больше никогда не увидит родную матушку, не обнимет дорогую сестренку. Клинтон был окрылен чувствами Ариэль, которая так глубоко поселилась в его сердце, что тот не видел смысла без нее. Наверное, это самая настоящая любовь — когда в той единственной находишь утешение.

Но еще Клинтон думал о том, что сможет убежать от тех проблема, на которые нарвался, чтобы найти деньги. О тех людях, которые оказались не столь честными и добросовестными. Может, они и уважали покойного отца и членов его семьи, но Клинтон совершил ошибку, обратившись к ним. Возможно, он убежит, и они не найдут его? Мужчина был уверен, что те не тронут его мать и сестру — они, можно сказать, были неприкасаемы, в отличие от него самого. И это был шанс…

— Я уже думала, что придется продавать колье, — раздался голос миссис Буш, прервав мысли Клинтона.

— Колье? — недоумевающее спросил Клинтон.

— Ну, то самое, которое ты никогда не любил. Твой прадедушка сделал его для твоей прабабушки.

Клинтон вспомнил то старое колье, хотя, по мнению мамы, оно блестело ярче солнца. Но почему-то мужчина никогда не считал его красивым, однако все изумленно открывали рты, словно видели восьмое чудо света.

Около получаса семья Буш проболталась, рассуждая о будущем и грядущих переменах. Миссис Буш хотела осуществить мечту дочери, отдав ту в музыкальную школу и купив ей собственный рояль. Когда женщина спросила, что хочет Клинтон, то он ответил: «Ничего, матушка, лишь бы вы были счастливы и здоровы». Он сказал это искренне, потому что и вправду желал всего самого лучшего, осознавая, что, возможно, вскоре он покинет их, выбрав любовь — то сильное чувство, которое он не испытывал раннее. Ариэль заставляла его сердце трепетать, он хотел улыбаться и даже плакать, что довольно стыдно признавать мужчине. Но он признавал это, ведь искренность — настоящий показатель чувств.

После он решил прогуляться по дому, словно хотел запечатлеть эти места в памяти: скрипучий пол, местами уже довольно потертый; паутина в уголках, которую так никто и не убрал; тусклый свет, пробивающийся сквозь старые рамы окон. Это был его дом. Обитель, где он вырос. Разве ему было не печально от мысли, что он может покинуть его? Конечно, печально, но все нужно уметь отпускать…

И вдруг, сам того не осознавая, он зашел в ту комнату, где хранилось колье его прабабушки. Будто его притянуло сюда невидимыми нитями. Клинтон начал вглядываться в маленькие бриллианты, большое и хрупкое розовое сердце. Внезапно в его голове всплыл образ любимой Ариэль, прячущей горячие слезы за милой улыбкой. Почему он вспомнил о ней?

Бриллианты светились, как милые глазки Ариэль, когда та видела Клинтона. А сердце было таким же хрупким, но красивым, совсем как сердце возлюбленной… Клинтона озарило, почему он никогда не признавал красоты этого украшения — просто потому, что он не осознавал, кому на самом деле принадлежало колье. Его блеск, порой потухший, мягкие края каждого камушка, как нетронутое тело Ариэль. Это еще один знак! Клинтон был уверен, что колье, одев его на шею девушки, слилось бы с ее бледным телом — ведь оно принадлежало Ариэль. Разве могло быть иначе?

Клинтон с неприсущей для него уверенностью и четкостью действий пошел в свою комнату, заваленную вещами и почти неосвещенную, достал бумагу и начал писать. Строчки, будто водопад, хлынули на бумагу. Он писал, пока не затекла рука, — но даже тогда он, преодолевая неприятные ощущения, не откладывал перо. Но Клинтон выкинул первое письмо, сделав от волнения много ошибок, из-за чего текст не имел той нежности и красоты, которые в него вкладывались. Сделал вторую попытку, но и следующее письмо Клинтон безжалостно разорвал, поняв, что его затянули эмоции, из-за чего содержимое было слишком грустным — а Клинтон хотел радостное, ликующее письмо, чтобы Ариэль не унывала. Тогда он глубоко вздохнул, выкинул все мысли из головы и начала снова. Эта попытка оказалась удачной, ведь Клинтон думал о своем обещании — доказать свою любовь. И как он это сделает?

— Так, как обязан сделать, — прошептал он вслух и посмотрел в сторону комнаты, где мирно лежало колье.

9 глава. Первые успехи.

Две недели спустя

Ариэль сидела на полу в свадебном белом платье, украшенном сотнями лентами, которые постоянно мешали двигаться, обвивая ее ноги и руки. В стене был потайной угол, который совсем недавно соорудила довольно-таки сообразительная девушка. Там Ариэль прятала все то, что не хотела показывать другим, — ну или же те вещи, которые миссис Бекер увидеть была не должна. Именно в этом месте Ариэль хранила письма Клинтону, которые сейчас держала в дрожащих руках и перечитывала, сдерживая слезы.

«Я так жду нашей встречи, Клинтон. Я уже устала лишь думать о тебе! Я хочу чувствовать тепло твоей кожи… Знаешь, меня вдохновляет то, что сейчас происходит. Это дает невероятный шанс нашему будущему, в которое я искренне верю. Просто представь: только ты и я… Разве это не мечта? Нет, я хочу, чтобы это было реальностью. Поэтому, прошу тебя, постарайся ради меня, ради нас…»

«Я не знаю, как терпеть, потому что это не в моих силах. Знаю, что должна быть сильной, но что если это не мой удел? Может, я создана для истерик и слез? Хотя даже если так, Клинтон, это не помогает нам! От этого не становится легче. Ох, как бы я хотела услышать твой голос, Клинтон! Знаю, ты бы точно меня успокоил…»

«Скоро свадьба, но я так боюсь… Боюсь, что пойдет что-то не так. Боюсь, что эмоции возьмут вверх. Что никогда тебя не увижу. Сколько же страхов! И как от них избавиться, Клинтон? Не знаю почему, но мне кажется, что ты знаешь, как убить тех кошмарных монстров, живущих в моем трепетном сердце. Они чернят мои глаза, заставляя видеть смерть. Знаешь, в последнее время я читаю ужасные книги, но еще ужасней то, что мне нравится. Наверное, это помогает мне развеять мысли».

«Завтра, Клинтон. Завтра начнется то, чего я так долго боялась. Что бы ни случилось, я иду на это ради тебя. Но помни, что я могу уйти одна, так как не хочу умирать», — последнее, что написала Ариэль.

И таких писем было много, — она писала каждый день, чаще всего даже не единожды садясь за письменный стол. Но это не имело значения, ведь ни одного письма она так и не отправила. Почему? Ариэль нашла несколько отговорок, горько осознавая их значимость.

Во-первых, она не хотела рисковать, ведь это непросто — тайно отправить письмо в поместье Буш. К тому же перед свадьбой, которая и так могла сорваться, хотя девушка была уверена, что все пройдет как по маслу.

Во-вторых, в письмах она проявляла свою женскую слабость, чуть ли не обливая слезами бумагу. Ариэль просто выплескивала свои эмоции, которые не могла оставить в себе. Девушка хоть и знала, что Клинтон бы поддержал ее, но теперь ей совсем не хотелось, чтобы ее жалели, даже если раньше ее это вдохновляло. Теперь ей казалось, будто любое проявление слабости, свойственное женщинам, сломает ее, тем самым перечеркнув все ее планы. Как бы она не противилась, ей приходилось быть сильной, иначе о будущем с Клинтоном та могла забыть. На миг Ариэль показалось, что она становится копией своей матери — такой же бесчувственной и мелочной. Но ее многое отличало от миссис Бекер: хотя бы то, что Ариэль боролась за любовь, которая уже стала чужда матери. Девушка хотела меняться, подниматься все выше, ощущая в животе порхающих бабочек, а миссис Бекер преследовали лишь земные, меркантильные потребности, которые никогда не помогут ей быть по-настоящему счастливым человеком.

Ариэль услышала шаги за дверью, поэтому быстро спрятала все письма в тайник, закрыла его кирпичиком и задернула бежевую штору. В дверях показалась мисс Шелтон, и девушка облегченно вздохнула, встав с пола.

— Ну и что ты на полу валяешься? — возмутилась гувернантка, отряхивая белое платье девушки и расправляя его.

— Боже, я напугалась! — призналась Ариэль и принялась вытаскивать письма из только что закрытой дыры в стене.

Мисс Шелтон недоверчиво посмотрела на девушку.

— Нужно их сжечь, мисс Шелтон. Не спрашивай зачем. Просто сделай так, чтобы их никто не увидел, — произнесла Ариэль и, получив согласие гувернантки, подошла к зеркалу.

Сегодня она и вправду была красивой: белое платье так шло ее бледному и худому телу, что она казалась девушкой с картины великого художника. Выраженные скулы придавали образу такой холодности, что та казалась нетронутой глыбой льда. Хотя большее внимание уделялось глазам, которые были подведены черным, что очень сочеталось с радужкой карего цвета. Ариэль ухмыльнулась, подняв один уголок рта, и похлопала длинными ресницами, будто репетируя свое выражение лица на публике.

— Уже скоро кареты будут готовы, Ариэль, — защебетала мисс Шелтон, бегая по комнате в поисках чего-то. — И тебе скоро выходить! Где же твоя шаль? — развела руками та.

Ариэль пожала плечами, так как и сами не помнила, куда в последний раз ее кинула. Ей следовало бы оставлять верхнюю одежду в прихожей, но в последнее время после прогулок у нее было желание лишь плюхнуться на кровать и заснуть, что она и делала.

Спустя две минуты мисс Шелтон, наконец, нашла шаль и накинула на Ариэль. Мягкая шерсть приятно щекотала кожу, и спустя несколько минут девушка почувствовала, что ей становилось жарко, поэтому она вышла на улицу и стала наблюдать за людьми, которые паковали ее вещи, будто та переезжала в другую страну. Миссис Бекер так трепетно отнеслась к свадьбе, что взяла с собой абсолютно все, — даже то, что совсем не пригодится. Проходя мимо кареты, Ариэль увидела столько аксессуаров, словно ее мать опустошила бутик. Особенно ее смутили головные уборы, украшенные яркими павлиньими перьями: это еще зачем? Но никого не волновало ее мнение.

Девушка уже за день до свадьбы начала переживать, ведь все случилось так быстро, что она и опомниться не успела. Она в первый раз выходила замуж и, несмотря на то что это фальшивая церемония, совсем не знала, как себя вести. Она должна быть счастливой, но если бы все знали, что та хотела сделать. С кем она хотела это сделать! Но Ариэль следовало молчать… Она сама затеяла эту игру — ей же ее и терпеть.

На улице были слякоть и мороз, но девушке не хотелось обратно в дом. Конечно, она любила свою комнату, но вот остальную часть поместья… Оно казалось ей чужим, поэтому девушка даже не хотела прощаться с домом, который скоро покинет, учитывая то, что тот ее даже и не поприветствовал. Ариэль улыбалась, когда понимала, что будет меньше видеть родителей, которые сломали ее. Которые всю жизнь указывали ей, что и как делать. Это было в своем роде освобождением. И когда из дома вышла счастливая миссис Бекер, с сумочкой в руках, Ариэль поняла, что сделала правильный выбор, пойдя на этот риск. Хватило лишь взгляда, из-за которого она вспомнила все обиды и боль, чтобы еще больше поверить в правоту своих действий. Ариэль понимала, что это ужасно, но миссис Бекер не сделала ничего, чтобы ее дочь считала это чем-то из ряда вон выходящего. Поэтому она ни о чем не жалела.

Ариэль закуталась в мех, спрятав лицо от холодного ветра. Совсем недавно она стала привыкать к дождю, его теплым каплям, стекающим по щекам, но к морозу та испытывала более негативные чувства. Холод неприятно щипал кожу и заставлял дрожать всем телом. Ариэль даже подумала, что зимой совсем не выйдет на улицу, но тут же улыбнулась этой абсурдной мысли, — хотя это было бы приятным бонусом.

Девушка ускорила шаг, поднимая подол платья, чтобы тот не угодил в грязь, и села в карету, облегченно выдохнув, когда почувствовала под собой опору. Пульс ее сердца учащался каждую минуту, когда та осознавала, что она делает и куда держит путь. Ариэль гадала, что же сейчас делал Роман и о чем думал. Наверное, ему тоже было страшно, ведь это не обычная встреча, когда они гуляли под луной и рассуждали о личном.

Вдруг Ариэль осознала, что больше их прогулки никогда не будут прежними. Теперь они будут, хоть и незаконными, но супругами — и об этом будет знать все поселение Лондона. Их головы теперь будут заняты другими мыслями, не такими беззаботными, как ранее. По крайней мере, обстоятельства вынудят их гулять за руки и периодически обниматься, что и должны, по мнению других, делать супруги. Хоть Ариэль и не разделяла это, но выбирать ей не приходилось.

Спустя несколько минут в карету сели мисс Шелтон и миссис Бекер, которая оглянула дочь с недовольством.

— Надо было больше румян — слишком бледная, — заметила та, приказав кучеру ехать. — Да и парфюма надо было побольше.

Мисс Шелтон посмотрела на Ариэль, тая в глаза надежду, что та пропустит слова матери мимо ушей. Да и девушке совсем не хотелось возникать, тем самым провоцируя матушку, поэтому просто смолчала, устремив взгляд в маленькое окно кареты. Перед глазами сменялись деревья, окрашенные в уже потускневшие цвета осени, и лишь иногда показывались возвышенности, которые создавали хоть какой-то контраст.

На удивление, Ариэль ни о чем не думала, словно ее голова совсем опустошилась. В этот момент для нее не существовало ни разлуки с любимым, ни вынужденной свадьбы, ни деспотичной матери. Это можно сравнить со смертью — такая внезапная легкость, будто летишь, освобождаясь от всех тяжких мыслей. Жаль, что это продлилось недолго, ведь миссис Бекер начала пустой разговор:

— Как ты, волнуешься?

Ариэль начала хлопать ресницами и посмотрела на матушку, которая любопытно уставилась на нее.

— Нет… Совсем нет.

— Странно, — хмыкнула та. — Я, например, перед свадьбой с твоим отцом волновалась так сильно, что доводила себя до нервных срывов. Кричала просто потому, что не могла найти шаль, представляешь? Хотя на самой свадьбе я была само спокойствие.

Ариэль кивнула, не желая показывать заинтересованность, чтобы матушка не продолжала дальше. Но той, видимо, это и не нужно было.

— Знаешь, если ты будешь волноваться, просто попробуй медленно втянуть воздух, — и миссис Бекер начала показывать правильное выполнение этого упражнения, вдыхая полной грудью, — а потом резко выдохнуть. И так несколько раз. Мне помогало!

Ариэль снова кивнула и закрыла глаза. Так уж миссис Бекер точно не будет ее тревожить. Так и вышло — не получив ответной реакции, матушка начала тяготить мисс Шелтон своими разговорами. Но та понимающе кивала и внимательно слушала, стараясь отгородить от такой участи бедную Ариэль.

Не прошло и часа как карета остановилась, а кучер открыл дверь, позволяя дамам выйти. Сердце Ариэль начало стучать так сильно, что ей казалось, будто эти глухие звуки слышали все. Ее ноги подкашивались, но она держала свою осанку, как следовало делать истинной невесте.

Ариэль не знала, куда ей идти и что делать, но мисс Шелтон здорово удивила ее, сказав, что через несколько минут она пойдет под венец.

— Что, так быстро? Но, мисс Шелтон…

— Ариэль, ты готова, твой жених тоже. Осталось только рассадить гостей — и все будут готовы. Подожди чуть-чуть. Чем быстрей мы начнем, тем быстрей закончим, — заключила мисс Шелтон и убежала за миссис Бекер, руководившей всем процессом и указывающей на большие сумки, в которых лежали меха, аксессуары, и бочки эля^[3]. Ариэль стояла, держа несвойственное для нее лицо и пытаясь не дрожать от холода, который сковывал ее тело. Она начинала чувствовать легкое покалывание, отчего еле заметно корчила лицо.

Наконец, показалась мисс Шелтон с длинной фатой в руках. Она прикрепила ее, закрыв кудрявые волосы, над которыми весь вчерашний вечер трудились три женщины, заплетая косы из буквально трех волосков. Все это было страшным сном для Ариэль, и она была рада, что все это уже позади. Теперь оставалось выполнить главную часть.

— Господи, почему я стою на улице? — возмутилась Ариэль, потирая руки, чтобы согреться.

— Милая, потерпи, — прошептала гувернантка. — Вам следует снять мех, — уже громче произнесла мисс Шелтон, увидев миссис Бекер, которая шла с улыбкой на лице, постоянно оглядываясь на безлюдный вход в церковь. Видимо, все, кому надо, были уже внутри, включая самого Романа. Мысль о нем заставила Ариэль тепло улыбнуться.

— Ох, какой прекрасный день, Ариэль! Я мечтала о нем с тех пор, как впервые увидела тебя, — прощебетала миссис Бекер, поправив платье и фату. — Помни, дорогая, что это день твой. Он запомнится на всю жизнь, поэтому не смей делать глупостей. — Если честно, Ариэль совсем не тронула речь матушки, так как она хотела совсем другой поддержки. И она нашла ее в глазах мисс Шелтон, которая так тепло улыбалась, что сердце замедляло ход. В ее глазах была нежность к девушке, чего не могла не заметить Ариэль. Она хотела обнять гувернантку, но поняла, что не в тех обстоятельствах, в которых следовало бы это делать.

Спустя еще несколько минут к Ариэль подошел мужчина приятной наружности с большим букетом цветов в руках.

— Добрый день, мисс Бекер, — произнес он, протянув цветы. — Ваш жених ожидает вас в церкви и дарит этот прелестный букет в знак своего согласия.

Ариэль кивнула, пряча испуганные глаза. Момент становился все ближе, и она все чаще осматривалась по сторонам, боясь заметить озлобленного взгляда матушки. Но, как ни странно, миссис Бекер почти вприпрыжку хлопотала над уже начинающейся свадьбой и вела под руку отца, который лучезарно улыбался.

— Милая, все уже начинается! — прощебетала матушка. — Скорей, бери отца за руку.

Ариэль застыла, словно миссис Бекер заставила ее прыгнуть в бурлящую лаву, поэтому мистер Бекер сам взял дочку под локоть и повел ее ко входу.

Перед самой дверью Ариэль остановилась, чтобы собраться. Она стояла, сжимая и так потрепанный букет, который хотела выкинуть, но держала его. Девушка даже попробовала метод матушки, но тот совсем не помогал ей, поэтому она просто закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Но Ариэль стояла так уже пару минут, и, возможно, гости начали переживать, поэтому та понимала, что нужно войти. Что нужно открыть эту страшную дверь. Но ее рука будто окоченела.

— Не волнуйся, Ариэль, — вдруг подал голос мистер Бекер. — Все будет хорошо. Все мы волновались в свое время, но на самом деле бояться нечего.

Ариэль мило улыбнулась отцу. Она была благодарна его поддержке. Вот только жаль, что его слова совсем не помогали, ведь она волновалась совсем по другому поводу.

Перед глазами пронеслись те самые моменты, ради которых она стояла здесь и сжимала свадебный букет. Она увидела и то будущее, которое ее ждало, если она откроет дверь. Увидела счастливую жизнь с Клинтоном, детьми. По телу разлилось тепло, и Ариэль, сама не понимая как, открыла дверь и сделала первый шаг навстречу мечте…

Десятки взглядов были устремлены в ее сторону, они изучали ее. Кто-то счастливо улыбался, а кто-то обиженно испепелял ее бледное лицо проницательным взглядом, — по большей части, это были молодые девушки, которых она видела впервые. По левую сторону Ариэль заметила мисс Шелтон и матушку. Еще в этой же стороне сидели ее родственники и незнакомые ей люди, которых, конечно же, пригласила миссис Бекер. Как было принято — гости на ее плечах. Повернувшись направо, Ариэль счастливо улыбнулась, увидев мистера и миссис Флэтчер, которые не могли скрыть улыбок. На стороне жениха было почти вдвое меньше гостей, нежели у невесты, хотя это было объяснимо.

Церковь была хорошо освещена, а особенно красивым было место у алтаря, который игрался с красками витражного окна. У входа же Ариэль заметила некоторые растения, которые насыщали кислородом это довольно душное место. Хоть это было и невозможно почувствовать, — скорее, Ариэль внушила это себе, — но ей казалось, что в тот момент она могла увидеть ветер; словно она могла делать невозможное.

Сделав шаг, Ариэль посмотрела вперед. Она увидела Романа, который стоял и пронзительно смотрел на девушку, взглядом предлагая подойти. Он стоял как одинокий ангел — такой прекрасный. Ариэль любовалась его лицом, черным костюмом, несмотря на то что тот стоял в нескольких метрах от нее. Сердце билось в такт шагам, которые девушка совершала каждые две секунды. Она не могла идти быстро, с приветливой надеждой смотря на Романа, который отвечал ей спокойствием. Они общались, просто смотря друг другу в глаза. Он утешал ее, а она смеялась, даже не пытаясь улыбнуться в этот момент. А Роман все понимал.

Когда мистер Бекер все-таки передал руку дочери жениху, Ариэль совсем забыла о том, что это все не по-настоящему. Прошло меньше минуты и она уже влюбилась в этот день, как и полюбила Романа еще сильней. Но теперь не как друга, а как брата, которого у нее никогда не было. Ариэль четко понимала, что он всегда защитит ее, несмотря ни на что. Всегда поддержит, какими бы безумными не были ее поступки. И это был Роман. Ее Роман, который принял девушку и те обстоятельства, в которых она вертелась. Ариэль и Роман закрепили эти чувства теплыми улыбками, и они приняли церковные свечи, которые дали свидетели.

— Дорогие возлюбленные! — раздался басовый голос священника, стоявшего у алтаря, рядом с женихом и невестой. Его седые волосы и статный вид внушал доверие, словно тот был порядочным человеком, который был свидетелем многих венчаний — но ведь это неправда, раз он пошел на подобную авантюру. Ариэль бы и не удивилась, если этот человек всего лишь умный, нуждающийся в деньгах прохожий. — Мы собрались здесь и сейчас, дабы стать свидетелями вступления в брак Романа Флэтчера и Ариэль Бекер, что почитается всеми; ибо в него не следует вступать необдуманно, а лишь благоговейно, осмотрительно и торжественно. В этой божественной церкви судьбам двух людей суждено соединиться. Если кто-либо из присутствующих знает причины, по которым это не может произойти — пусть скажет сейчас или вечно хранит молчание.

Конечно, все молчали, и Ариэль облегченно выдохнула, ведь теперь никто не помешает ей быть с Клинтоном. Да, все идет так, как планировалось. Видно, сам Господь одобрил план Ариэль и благословил тот союз, поэтому, надеялась девушка, он не накажет ее за то, что в столь божественном месте посмела стать инициатором ненастоящей свадьбы — не по любви, да и потом убежать с другим. Хотя даже если бы все было по-другому, Ариэль бы нашла путь, ведь женщина может хоть на части себя разорвать, лишь бы быть со своей любовью. И Ариэль тому пример: сколько раз ее сердце рвалось от боли, тоски… И сколько она терпела ее? Слишком много, чтобы не придавать этому значения. Она все время рвала себя, свое тело и сердце надеждами.

Дальше священник начал читать молитвы, которые Ариэль совсем не слушала. К тому же мужчина делал это так невнятно и без эмоций, словно он испытывал к библии отвращение, хотя Ариэль предположила, что это было задумано — чтобы Господь не услышал эти слова.

Девушка смотрела на Романа, который бережно сжимал ее руки и порою кивал, подбадривая, отчего Ариэль улыбалась. Девушка точно знала, что запомнит этот день на всю жизнь. Что будет благодарить Господа за то, что помог ей.

Когда священник закончил читать молитвы, протянул жениху и невесте кольца. Они были такими красивыми, золотые — блестели, словно звездочки на небе. Казалось, Ариэль расстроилась, что эти кольца будут нести неискренние чувства любви, но потом поняла, что она искренне любила Романа, — как и он ее, — но просто не как любовника. Разве есть разница?

Роман улыбнулся, обнажив белые зубы, потом, одевая кольцо на палец Ариэль, произнес:

— Я, Роман Флэтчер, вручаю тебе, Ариэль Бекер, это кольцо в знак вечной любви и привязанности.

Девушка посмотрела на то, как золотое колечко переливалось, идеально сидя у нее на пальце. Она улыбнулась, и в ее глазах блеснул огонек. Ариэль была счастлива, потому что почувствовала тепло Романа, словно кольцо было напитано его энергетикой. И девушке не хотелось с ним расставаться.

— Я, Ариэль Бекер, вручаю тебе, Роман Флэтчер, это кольцо в знак вечной любви и привязанности, — дрожащим голосом произнесла Ариэль, одев кольцо.

И Роман почувствовал то же самое, что и девушка несколько секунд назад. Эти кольца подарил сам Господь, подумали оба. И они даже не смогли понять, абсурдна ли была эта мысль, как услышали энергичные аплодисменты из зала. Все улыбались, некоторые свистели — и лишь на лицах мистера и миссис Флэтчер были теплые улыбки, больше обращенные к Ариэль. Ведь только они всё знали и по-настоящему были счастливы за девушку, понимая, что та станет свободной.

— Властью, — начала священник, перекрикивая шум в церкви, — наложенной на меня Господом, я объявляю вас мужем и женой. Теперь можете поцеловать невесту.

Ариэль и Роман застыли, смотря друг другу в глаза. Они, наверное, боялись этого момента больше всего, ведь поцелуй — это слишком интимное и совсем не для них. Но они знали, что этого было не избежать, ведь это обычное дело — поцеловать невесту. Поэтому, зажмурив глаза, Роман поцеловал Ариэль в губы. Девушка чувствовала его горячую плоть и пыталась не морщиться, ведь ей было немного противно, понимая, что ее губы прикасались не к губам Клинтона. Когда Роман отстранился от девушки, между ними возникла неловкость, но они быстро пришли в себя, дав знать, что все в порядке. В эту же секунду гости церкви захлопали так громко, что Ариэль чуть ли не закрыла уши ладонями. Все встали со своих мест, а девушка переминалась с ноги на ногу, чувствуя себя некомфортно. Когда же это все закончится? А впереди были еще застолье, развлечения и многое другое, что Ариэль уже возненавидела.

Часть гостей подбежала к жениху и невесте. В этот же миг послышались умиротворенные звуки арфы и пианино. Ариэль пыталась больше слушать их, чем гостей, которые то и дело поздравляли ее со свадьбой, — и на каждое такое поздравление Ариэль было велено отвечать, но она настолько растерялась, что порой благодарила одних и тех же людей несколько раз.

— Ариэль, моя милая! — радовалась миссис Бекер, обнимая дочку. — Я такая счастливая! Моя дочь вышла замуж!

— Да, матушка, — холодно произнесла Ариэль.

— Теперь самая приятная часть вечера, дорогая — застолье! Уверяю, пирог покорит всех! — прощебетала та и упорхала куда-то к гостям.

Ариэль безразлично улыбнулась ей. Миссис Бекер, как всегда, думала о себе и своем счастье. Как ни странно, девушку это уже не волновало и ни в коем случае не задевало. К тому же она понимала, что совсем скоро матушка уже ничего не скажет ей, так как она будет далеко отсюда…

— Милая, все прошло чудесно, — послышался мягкий баритон миссис Флэтчер. Она подошла к Ариэль и обняла ее так нежно, как не делала этого миссис Бекер. — Твоя мать ничего не заподозрила, хотя она так щебечет над этой свадьбой, что вряд ли бы и заметила что-то.

Ариэль прыснула от смеха, согласно кивнув.

— Ох, миссис Флэтчер, я так волнуюсь. Уже сегодня мы поедем в гостевой дом, а спустя какое-то время мне предстоит жить с вами — какое облегчение… Наконец-то моя деспотичная мать перестанет морально убивать меня.

— Лучше не говори так, Ариэль, — предупредила миссис Флэтчер. — Не приведи Господь, услышит кто-нибудь. К тому же в церкви вы и так позволили слишком много.

— А куда вы дели малютку Вивьен? — из интереса спросила Ариэль.

— Она осталась с няней — такая бестолковая, но я дала ей шанс… Хватит болтать, лучше пошли к столу — и перестань волноваться, — добавила миссис Флэтчер и легонько подтолкнула Ариэль в сторону застолья, где гости уже ждали молодоженов.

Роман еще некоторое время принимал поздравления и потом присел рядом с Ариэль, ожидая пирога.

— Я, однако, голоден, — отметил тот.

Ариэль услышала урчание своего живота и поделилась такими же мыслями.

И словно услышав их, в церковь двое молодых людей внесли большой пирог с золотой корочкой, который выглядел более чем аппетитно. А когда его поставили на стол, рядом с Ариэль, запах заставил пустить слюни. Девушка блаженно закатила глаза, неосознанно облизнув губы. Даже все те блюда, уже стоявшие на столе, не возбуждали аппетит Ариэль настолько. Посмотрев на Романа, она заметила, что тот тоже жаждал кусочка.

Живот Ариэль заурчал сильней, почуяв такой сильный запах еды. Запихнув в рот первый кусок сочного пирога, девушка снова закатила глаза, чувствуя горячий сок мяса. Она жевала с таким удовольствием, будто до сих пор ела только зелень. Ариэль ела кусок за куском, жуя мягкое тесто и мясо, которое словно таяло во рту. Когда девушка почувствовала, что живот полон и готов был взорваться, она даже расстроилась, ведь вряд ли ей удастся попробовать подобное.

— Господи, как же вкусно! — облокотившись о спинку стула и положив руку на живот, произнесла Ариэль.

Роман засмеялся, прикрыв рот рукой.

— Это самый лучший свадебный пирог в моей жизни, — дожевав, произнес он.

— Ты был и на других свадьбах?

— Раз десять точно. А ты разве не была?

— Ни разу, — грустно ответила Ариэль.

— Ну все-таки на одной свадьбе тебе посчастливилось побывать, — подмигнув, произнес Роман, отчего Ариэль улыбнулась. И вправду. Это ее первая свадьба. Казалось, все «первое» произошло с Клинтоном, но Роман для девушки был тоже первооткрывателем. От этой мысли она засмеялась.

Следующие события Ариэль казались не такими веселыми, как гостям. Все танцевали, пели, смеялись над шутом, который всех развлекал. Даже Роман порою прыскал от смеха, а Ариэль просто сидела и смотрела на людей, искренне верующих, что они находились на самой обычной свадьбе. Даже миссис Бекер ушла в такой отрыв, что девушка не узнавала свою мать, которая танцевала, высоко поднимая платье, и пила вино, совсем потеряв над собой контроль. Ариэль сделала лишь пару глотков вкусного красного вина, от которого исходил приятный аромат. Ей вовсе не хотелось дурманить голову алкоголем, — хотя она отказывалась даже от обычной воды.

Когда пришло время продавать гостям эль, Ариэль пыталась натянуть улыбку, ведь ей совсем не хотелось улыбаться. Она сама удивилась, как ее настроение поменялось так быстро, хотя тому были причины, ведь Ариэль не переставала накручивать и терзать себя скверными мыслями.

На удивление, почти каждый гость купил эль, благодаря чему Ариэль и Роман получили нехилый свадебный подарок. Эти деньги Ариэль спрятала в мешочек, а то, что не влезло, в свой скромный бюст.

Остаток дня прошел в таком же веселье, словно все гости были одурманены каким-то зельем, который заставлял танцевать до мозолей на ногах, ведь многие женщины садились на свои места и корчились от боли. Ариэль смотрела на это и совсем не понимала, как можно получать удовольствие от рук незнакомого мужчины и его незамысловатых движений. Как можно было смеяться от столь глупых шуток шута, который, подумала Ариэль, открывал рот впервые в жизни. От, казалось, интеллигентных людей осталось лишь название! Ариэль совсем не так представляла сегодняшний вечер, поэтому слегка разочаровалась, хотя осознавала, что это свадьба — значит, веселье! Но от того, что Роман вел себя не лучше, девушке не становилось легче. Она готова была убежать, чтобы посидеть в тихом месте наедине со своими мыслями, потому что больше не могла смотреть на опьяненные движения ее матери и слушать противные голоса поющих гостей.

Поэтому Ариэль, найдя миссис Флэтчер в толпе, поспешила к ней и сказала на ушко:

— Миссис Флэтчер, я больше не могу здесь оставаться!

Та понимающе кивнула, словно была так же обескуражена подобными событиями.

— Время уже позднее, ты с Романом можете спокойно ехать в гостевой домик. К тому же карета уже давным-давно готова, — сказала миссис Флэтчер, чем очень обрадовала Ариэль. — Найди Романа, милая.

И девушка поспешила в толпу, где жених сегодняшнего дня вел беседы с мужчинами, громко смеялся и хлопал.

— Роман, поехали в домик. Твоя матушка сказала, что все готово! — отведя мужчину в сторонку, простонала Ариэль, дергая того за локоть.

Роман явно не хотел покидать такое веселое место, поэтому недовольно нахмурился.

— Но, Ариэль, мы можем еще немного побыть здесь. Это же свадьба, веселье!

Ариэль закатила глаза.

— Да, но я не могу здесь больше находиться! — Та почувствовала, как ее кто-то толкнул, но даже не обернулся, чтобы извиниться. — Господи, если ты не пойдешь со мной, то я поеду одна!

Роман закатил глаза и цокнул, выражая свое крайнее недовольство.

— Не моя жена, но голова уже болит, — прошептал он, ухмыльнувшись. Это была шутка, но Ариэль почему-то еще больше разозлилась.

Приготовив ленту^[4], девушка вышла на улицу, где было так свежо и хорошо, что та не хотела уходить. Легкий ветер приятно щекотал кожу, и погода Ариэль уже не казалась ветреной или холодной — наоборот, вдохнув прохладный свежий воздух, легкие словно очистились от дыма. Дышать стало легче, и Ариэль поймала себя на мысли, что ранее осужденный ею дождь был бы сейчас очень кстати. Она представила, как кружится под каплями и как они омывают ее лицо, которое было в косметике. Девушка удивилась этой мысли — разве не она презирала слякоть и леденящие капли совсем недавно?..

Но не успела Ариэль об этом подумать, как из церкви вышел Роман, а за ним куча народа, чтобы проводить молодоженов. Девушка, даже не дожидаясь Романа, села в карету, где было довольно прохладно, но уютно.

— Ну что, поехали, — проговорил Роман, сев в карету. Увидев ленту в руках девушки, он поморщился, словно забыл про эту традицию.

И когда карета тронулась, Ариэль высунула ленту наружу, дожидаясь, пока ее выхватят. Роман махал всем, и на его лице можно было увидеть ребяческую улыбку.

Вдруг Ариэль почувствовала, как лента исчезла из ее рук, оказавшись в хватке совсем юной девочки лет пятнадцати. Она с улыбкой до ушей держала ленту в руках и всем хвасталась, постоянно поправляя темные локоны. Куда тебе замуж, юная совсем — поживи для себя сначала, подумала Ариэль, но вспомнив сие традиции, грустно улыбнулась, понимая, насколько общество может навязать, что и как тебе делать…

Именно от этого и бежала Ариэль — от общества и родителей, которые совсем не слушали себя и свою дочь. Ариэль же хотела жить для себя, не обращая внимания на других. Особенно когда всего лишь мнение может повлиять на твою жизнь. Казалось, это несправедливо, но Ариэль давно поняла, что справедливости не существует — есть только фортуна, определяющая сторону.

— Свадьба была выше моих похвал, — отметил Роман, блаженно опустив веки.

Ариэль закатила глаза и уставилась в окно, где мелькали деревья.

— Сие мероприятия, оказалось, мне не по душе.

— Ариэль, что с тобой? Разве ты не любишь смеяться?

— Я люблю смеяться только с теми, чье общество мне приятно. А эти пьяные люди, не знающие, что творят, совсем не интересны мне, Роман.

— Ты слишком категорична.

Наступило неловкое молчание, словно никто не хотел ничего говорить, дабы не устроить ссору на пустом месте.

– Прости… Ладно, — мягче начала Ариэль, — лучше скажи, Жасмин уже в домике?

— Она прибыла туда еще утром под присмотром моего отца.

— Прекрасно, — заключила девушка.

Все то время, пока Ариэль и Роман проведут в загородном домике, Жасмин будет гостить там, чтобы проводить больше времени с любимым. На самом деле Ариэль была рада этой новости, ведь она искренне желала этой паре добра и любви. К тому же ей было намного легче, зная, что она не ссорит их и не заставляет быть в терзающей разлуке.

Когда карета остановилась, Ариэль с облегчением вступила на землю, восхищенная местностью у домика, который был спрятан от людской суеты. Вокруг были гущи деревьев, словно цивилизация была в сотнях километрах отсюда. Здесь было холодней, но зато воздух свежей, чем в самом городе. Слышались четкие крики чаек, которые пролетали над головой ниже, чем обычно. Оказалось, что домик стоял на большой возвышенности — Ариэль даже ахнула, когда увидела под своими ногами огромную пропасть, от которой кружилась голова.

— Аккуратно! — забеспокоился Роман, подбежав к девушке, но Ариэль мотнула головой, дав понять, что все в полном порядке.

Хоть сердце Ариэль билось в ужасе, но она была восхищена столь прекрасным пейзажем. Вокруг каменные возвышенности, густые елки, нетронутые почерком осени. Они создавали мрачную атмосферу, но заставляли любоваться собой. Опустив взгляд, Ариэль заметила темно-голубое полотно, заставляющее уставиться на него, будто впав в гипноз. Море!.. Ариэль чуть было не поделилась своим восхищением с Романом, как вдруг обратила внимание на пляж. Такой серый и холодный… Ее улыбка сползла с лица и сменилась на ужас. Ариэль накрыли воспоминания: как она бежит в легком платьице по колючему песку, защищает лицо от холодного ветра…

Нет, не может быть! Разве могли предположения Ариэль оказаться правдой? Ведь таких пляжей куча! Хоть девушка и тешила себя такой мыслью, но не могла поверить себе. Ариэль четко признала то, что этот пляж из ее сна. Но почему? Как ее сон связан с этим пляжем? Или же это видения, подумала Ариэль, но скорчила гримасу в страхе. Теперь этот пейзаж не казался таким привлекательным. Теперь он пугал девушку…

— Ариэль, ну какой дьявол тебя попросил там стоять? — вдруг крикнул Роман, держа в руках большой сундук, где лежали вещи Ариэль. — Может, уже пройдем в дом?

— Да, извини.

После девушка последовала за Романом, пару раз оглянувшись назад. Но чтобы не портить себе настроение, она поскорей начала думать о других вещах, и вскоре зашла в домик, где пахло выпечкой.

Хоть на улице уже почти стемнело, в доме было довольно светло, — светильники были почти на каждом шагу. Ариэль сразу ощутила себя уютно в этом месте, почувствовав такое родное и приятное тепло. Девушка учуяла вкусный запах, который заставил урчать живот, хоть она и не была голодна. И не успела Ариэль снять обувь, как из угла показалась милая девушка, чуть старше ее.

Это была Жасмин. Увидев Романа, она с визгом побежала его обнимать, заставляя ямочки на щеках проявиться, когда та улыбнулась. Ее светлые локоны были забраны в пучок, хотя длинные передние волоски все равно лезли на лоб. Ариэль заметила, что та была девушкой с пышной грудью и совсем не худой, какой являлась сама девушка. Жасмин же имела аппетитные формы, которыми Роман, несомненно, восхищался, ведь его глаза горели, когда он клал руки на талию возлюбленной.

— Это Ариэль Бекер, — представил девушку Роман, прервав крепкие объятия. Он замялся, раздумывая, ведь по настоящим меркам Ариэль теперь была Флэтчер, но в кругу знающих людей не нужно было скрываться, а Жасмин, несомненно, обо всем знала.

— Жасмин Леман, — произнесла та, протянув руку, которую Ариэль с радостью пожала, наблюдая за счастливыми голубыми глазами Жасмин. Почти такие же, как и у Романа, хотя не так притягивали к себе взгляд. — Очень приятно! Роман много о вас рассказывал, — начала Жасмин, но почему-то осеклась. — Мне жаль, что вы в такой ситуации…

— Не стоит, мисс Леман. Может, это и несправедливо, но я искренне надеюсь, что в скором времени я не буду помехой вашему счастью, и сама найду его, — искренне произнесла Ариэль, наконец сняв обувь и почувствовав свободу в ногах. Теперь осталось снять это глупое платье…

— Не говорите так! Мы будем рады, если ваша компания почтит нас присутствием. Я сделала Брэд-энд-баттер пудинг^[5]. Подумала, вам захочется перекусить после поездки, — мило улыбнулась Жасмин, поморгав длинными ресницами.

Роман, посмотрев на Ариэль, сделал вымученное лицо, но согласился на кусочек, видимо, не желая расстраивать любимую. Ариэль же пообещала присоединиться после того, как переоденется и приведет себя в порядок.

Она, выяснив, где ее комната, медленно поплелась на второй этаж, а потом завернула в правое крыло, куда были доставлены ее вещи. Ариэль тяжело вздохнула, понимая, что их придется раскладывать. Но не сегодня… не сейчас. Девушка плюхнулась на мягкую кровать, желая провести остаток жизни так, но мысль была довольно абсурдной, поэтому она встала, сняла с себя это ужасно неудобное и уже где-то помаранное белое платье, кинула в шкатулку монетки со свадьбы и переоделась в легкую, но скромную сорочку. Посмотрев в окно, она незаметно для себя облегченно выдохнула, увидев там не пляж, который располагался далеко внизу, а густой лес.

Перед тем как спуститься к Роману и Жасмин, Ариэль села на кровать и стала думать о том, что делать дальше… Самая сложная и, пожалуй, долгая часть выполнена: теперь ничто не мешало Клинтону и Ариэль быть вместе. Казалось бы, что еще? Можно было бы в эту же ночь собрать вещи и на шлюпке уплыть далеко-далеко, но дело теперь было в Клинтоне. Ариэль до пор сих не знала, в каких обстоятельствах была его семья и он сам. К тому же он мог передумать… Но Ариэль не хотела и думать об этом гнусном предположении, ведь она сделала так много, чтобы быть с Клинтоном. И он никогда не поступит с ней, как поступил бы всякий подлец. Он любит ее по-настоящему. И девушка была в этом уверена.

Ариэль не хотела тревожить Клинтона, писав ему письма, ведь о свадьбе пройдет слух по всему Лондону. Но девушка хотела рассказать о своих чувствах, выразить эмоции, которые накопились в ней. И по-настоящему она могла поделиться только с ним — и неважно, дойдет это до получателя или нет. Поэтому, найдя в столе перо с чернилами и бумагу где-то в сундуках, Ариэль начала:

«Любовь моя, я все ближе к тебе и все ближе к счастью. Мне даже не верится, что я решилась на такие безумные вещи. Это все ты — ты сделал меня безумной, дорогой! И мне нравится это — нравится чувствовать себя сильной. Но я так хочу обнять тебя, ведь только в твоих объятиях я становлюсь той самой, которая когда-то отдала тебе свое трепетное и где-то побитое сердце. Я так надеюсь, что мои надежды будут оправданы. Что мы будем вместе. Теперь я хочу только этого.

Я сейчас плачу и не могу остановить слезы. В последнее время на улице так холодно, что мне кажется, будто весь мир умер — и я могу чувствовать только твое тепло, самое настоящее! Даже мои слезы уже не кажутся обжигающими, они будто замерзают… Господи, Клинтон, не заставляй меня умирать! Я хочу жить, но могу только с тобой, ведь ты Солнце, согревающее меня — Землю. Без тебя мой мир немыслим…

Я просто хочу в сотый раз сказать, что я жду нашей встречи. Знаешь, она мне кажется прекрасным сном, так что, когда обнимешь меня, не забудь ущипнуть. А я поцелую твою щеку, попытавшись не обжечь уже горячими слезами.

И помни, что только ты можешь заставить меня жить. Даже мое сердце бьется не с таким желанием, как ты учишь меня любить…»

Ариэль свернула бумагу и спрятала под кровать, чтобы никто не нашел. И вытерев слезы тыльной стороной руки и натянув улыбку, она спустилась вниз, по-прежнему не чувствуя хотя бы теплой жидкости на щеках.

10 глава. Когда сердце снова бьется.

Когда Ариэль зашла в кухню, в нос ударил резкий, но очень приятный запах какой-то выпечки. Она села за круглый стол, где Жасмин, встретившая ее улыбкой, накладывала порции пудинга, а Роман нетерпеливо ждал, любуясь трепетной девушкой. Ариэль даже и не заметила, как украдкой начала наблюдать за игривыми взглядами возлюбленных, которые смутились, когда увидели улыбку гостьи. Ариэль была рада за Романа, который нашел настоящую любовь. Видеть его счастливым было прекрасно.

— Я надеюсь, что вам понравится, мисс Бекер, — прощебетала светловолосая Жасмин, смущенно заправив локон за ухо, и поставила кусочек пудинга, который, отметила Ариэль, выглядел более чем аппетитно. Девушка явно умела готовить.

— Выглядит очень вкусно. Правда, такую порцию мне не съесть… В церкви был большой пирог, — добавила Ариэль и поджала губы, пытаясь выразить сожаление.

— Да что вы! — возразила Жасмин, махнув рукой. — Я ни в коем разе не хочу вас обременять, мисс Бекер. В любом случае, завтрак тоже на моих плечах, поэтому я могу приготовить еще… Это меньшее, что я могу сделать за пребывание в этом прекрасном доме!

Ариэль перевела взгляд на Романа, взгляд которого был прикован к Жасмин. Да, он восхищался ей не просто как девушкой, а как человеком. И это было видно, потому что Роман рядом с Жасмин становился открытой книгой.

— Я с удовольствием отведаю пудинга, — согласилась Ариэль и взяла в руки маленькую ложку, когда Жасмин, с довольным лицом, положила еще две порции на стол — для себя и Романа.

Хоть Ариэль и не была слишком голодна, — хотя вторую часть свадьбы она просто сидела и не притронулась даже к вину, — но с удовольствием съела почти весь кусок на тарелке, оставив лишь непреодолимую часть его. Трапеза и вправду удалась, и новая возлюбленная друга все больше нравилась Ариэль.

На протяжении ужина Роман и Жасмин то и дело щебетали как влюбленные голубки. Девушка постоянно смущалась нелепым шуткам мужчины, который нес такую несуразицу, что порою даже Ариэль закрывала глаза от смущения, — видимо, выпитый алкоголь ударил в голову. Жасмин же рассказывала, как прошел ее день, постоянно интересуясь, удался ли пудинг.

— Кстати, Роман говорил про вашу гувернантку, — обратилась к Ариэль Жасмин, которая в это время мыла посуду. — Я не видела ее с вами… Она приедет сюда?

— Да, мисс Шелтон прибудет завтра.

— Почему не сегодня? — встрял в разговор Роман, крутя в руках белую салфетку, которую потом с силой сжал и выкинул.

— Она перед свадьбой оповестила меня, что собирается приехать лишь завтра, где-то к обеду, потому что хочет убедиться, что мои родители остались довольны и не имеют сомнений.

— Разумно.

Ариэль кивнула и выпрямила ноги, почувствовав блаженное расслабление. Она вдруг ощутила, как за целый день устало ее тело. Поэтому, пожелав Жасмин и Роману спокойной ночи, пошла в свою комнату.

Она огляделась и вдруг ощутила несвойственное ей чувство комфорта. Обычно в новых местах Ариэль чувствовала себя не в своей тарелке, будто каждое место мира отвергало ее присутствие, но эти каменные стены, большие окна и деревянный пол словно только ее и ждали. Ариэль села на кровать и повернула голову в сторону окна, вид которого будоражил ее. Эта атмосфера угнетала, но, как ни странно, в хорошем смысле — теперь ее не душили ванильные надежды и реальность. Со временем она начинала понимать, что, возможно, не все ее мечты сбудутся и что придется выживать, только зная свое имя. Но это уже не пугало Ариэль, ведь все самое страшное было позади. Свобода — это лучшее, чего она могла пожелать.

Ее кидало в дрожь лишь от пляжа, который был пугающе похож на пляж из жуткого сна. Она боялась, что это что-то значило, но не хотела даже думать об этом, ведь пугать себя было худшим, что она могла сделать. Поэтому Ариэль принялась раскладывать вещи из сундуков и чемоданов. На удивление, их оказалось не так много, ведь больше всего места занимали наряды и аксессуары, которые положила миссис Бекер, напрасно надеясь, что ее дочь будет самой прекрасной в брачную ночь. Но Ариэль лишь сложила их в отдельный сундук, чтобы потом выкинуть или сбросить с обрыва, который очень даже располагал к этому.

После девушка решила принять горячую ванну, чтобы смыть запах сегодняшнего вечера и, наконец, расслабиться, не думая ни о чем. Но только спустя целых полчаса девушка смогла принять ванну, ведь ждала, пока нагреется вода, так как нежиться в прохладной она наотрез отказалась, потому что так бы ее настроение пропало вовсе.

После та завернулась в полотенце и принялась таскать воду ведрами, чтобы вылить ее на улицу, вместе с Жасмин, которая с удовольствием помогла девушке. Ариэль поблагодарила ее и ушла в свою комнату, переодевшись, чтобы лечь спать.

Пока девушка лежала в кровати и пыталась заснуть, слышала громкий хохот Романа и «чш-ш!» Жасмин, после которого мужчина замолкал, но спустя какое-то время вновь забывал о том, что они были в домике не одни.

И вправду, подумала Ариэль, в доме были только трое, ведь прислугу Роман распустил, чтобы те не услышали и не увидели ничего лишнего. Но, как не удивительно, Ариэль было комфортно здесь и она не переживала, ведь Роман всегда ее защитит. Поэтому она, зевнув, закрыла глаза и погрузилась в сон…

Ариэль снова чувствует этот колючий песок под ногами, который до невозможности холодный, будто это раскрошенный лед. Ее волосы взлохмачены и лезут в лицо из-за сильного ветра, — такого же холодного. Ариэль ужасается.

«Почему я снова здесь?»

Она не знает ответа на этот вопрос, да и не хочет.

От страха та закрывает глаза и, присев и зажмурившись, обнимает колени. Она хочет проснуться. Хочет, чтобы этот ужасный сон закончился. Но девушка продолжает слышать свист ветра и где-то вдалеке звук бьющихся о скалы волн. Что ей делать?

Ариэль начинает плакать, но почему-то слезы обжигают ее, отчего она открывает глаза и понимает, что что-то изменилось. Или она стала другой… Встав с песка и войдя в ледяную воду, Ариэль понимает, что теперь она не чувствует холода так, как раньше. Теперь ледяная вода не заставляет кожу Ариэль покрываться мурашками. Будто она сама стала льдом.

Девушка хочет закричать, но по иронии судьбы не может, поэтому начинает идти все дальше, больше погружаясь в воду. Она делает это от отчаяния, так как не верит в то, что стала такой ледяной. Что перестала ощущать холод. Ариэль чувствует, что уже по горло в воде, но не думает останавливаться.

Волны все усиливаются, но будто обходят девушку, которая через силу идет вперед, переставая ощущать дно под ногами.

И в тот момент, когда ноги Ариэль больше не чувствуют песчаного дна, девушку что-то тянет вниз, и та погружается в воду, совсем не набрав перед этим воздуха, отчего готова сделать вздох, но держится, терпя боль в легких. Но вдруг, когда Ариэль пытается всплыть на поверхность, ее горло что-то сжимает настолько, что девушка готова кричать от боли. Она идет ко дну, хватаясь за горло, и уже не может терпеть, отчего делает вдох. Но все перед глазами закрывает белая вспышка, заставляющая проснуться…

Ариэль резко открыла глаза, глубоко дыша, и инстинктивно схватилась за горло. Ее тело было в холодном поту, и девушка почувствовала страх в груди. Она глубоко вздохнула, будто воздуха до этого не хватало.

Ариэль ужаснулась, когда вспомнила те страшные картинки из ее сна. Что это значило?.. Девушка не могла понять, почему ей приснилось подобное. Если до этого она не хотела придавать этому значение, то сейчас ужасно боялась, ведь это были уже не просто случайности, — и Ариэль пугало то, что могли пророчить эти «случайности». Но ее мысли прервал тихий стук за дверью, из-за которой вылезло смущенное лицо Жасмин.

— Доброе утро, мисс Бекер, — прощебетала та, войдя в комнату.

— Доброе… Жасмин, пожалуйста, называй меня Ариэль, — произнесла девушка, уставшая от формальностей. В конце концов, возлюбленная ее лучшего друга — ее подруга.

— С радостью, Ариэль!.. Я не хотела тебя будить, но уже почти полдень. Мы с Романом подумали, что у тебя нет желания проваляться весь день в кровати. К тому же, как ты помнишь, скоро прибудет мисс Шелтон.

От такой тирады у Ариэль заболела голова, но она поняла, что и вправду не желала бездельничать половину дня, да и урчание живота проигнорировать не могла. Видимо, вчерашний день так вымотал ее, что девушка была готова поспать еще несколько часов, если бы не страшный сон.

— Я сейчас подам обед, ну для тебя завтрак, — словно прочитав мысли Ариэль, произнесла Жасмин.

— Через пару минут я выйду, — кивнула Ариэль, после чего девушка с лучезарной улыбкой вышла из комнаты.

Ариэль встала с кровати и почувствовала, как ломилось тело, словно это она вчера целый день танцевала веселые пляски. На секунду та подумала, что могла еще поваляться и пропустить обед, но собрала силу, которой с утра была маловато, в кулак и переоделась в домашнюю одежду.

Она не могла не думать о сне, который так волновал ее. Искала нитки, которые могли связывать реальность с ее сновидениями. Пыталась вспомнить больше деталей, способных помочь ей. Но каждая мысль и гипотеза Ариэль не имела смысла, поэтому вскоре девушка сошлась на том, что это просто глупые совпадения, хотя сама в это не верила. Но пусть лучше так, чем ничего.

После Ариэль спустилась вниз и пошла в кухню, где ворковали Жасмин и Роман. Они сидели напротив друг друга и что-то бурно обсуждали, так, что даже не заметили вошедшую Ариэль, которая подавляла смущенные смешки.

— Эй, о чем спор? — внезапно крикнула девушка, желая раззадорить приятелей.

Как Ариэль и ожидала, Роман дернулся, приложив руку к сердцу, а напуганная Жасмин еле слышно вскрикнула.

— Господи, Ариэль! — возмутился Роман. — Ты что, с ума сошла?

Ариэль задорно засмеялась, не в силах остановиться. Напуганные бедные друзья смотрели на нее то ли со злостью, то ли с обидой, но спустя несколько секунд оба улыбнулись, представив себя со стороны.

— Достаточно, мой живот сейчас будет кричать, словно белуга, — произнесла Ариэль, сев на стул. — Может, давайте пообедаем? Что нам посчастливиться трапезничать сегодня? — заинтересованно спросила Ариэль, глядя на Жасмин.

— Сегодня я приготовила суп с морковкой и курицей, — торжественно объявила та, будто наготовила на целый стол. — Наша семья любит этот суп, поэтому, я уверяю, вам он тоже понравится.

— Не сомневаюсь, — произнес Роман, и Жасмин тепло улыбнулась ему.

После довольная Жасмин поставила на круглый стол три тарелки с супом, от которых шел пар. У Ариэль потекли слюнки, ведь от супа исходил очень приятный запах, поэтому, как только Жасмин положила на стол ложку, девушка самая первая начала есть. И она не разочаровалась, почувствовав мягкий вкус морковки и куриного бульона. Ариэль съела все и хотела попросить добавки, но поняла, что не осилит, ведь ее желудок был уже полон.

— Жасмин, ты потрясающе готовишь, — похвалила Ариэль девушку.

Та засмущалась и ответила:

— Спасибо, Ариэль. Я рада, что могу угодить. — После недолго паузы она продолжила: — И да, если у тебя есть желание приготовить что-то самой, то скажи мне, и я с радостью покажу, что и где лежит.

Ариэль застенчиво отвела взгляд и прикусила губу, вспомнив, что почти никогда не готовила.

— Ну, на самом деле я мало готовлю, потому что слуги в нашем поместье делали все за меня. Ты прекрасный повар, поэтому я не смею забирать у тебя место.

Жасмин кивнула и продолжила есть, иногда поглядывая на Романа, который с удовольствием уплетал вторую порцию. А его возлюбленная ела настолько медленно, что суп уже успел остыть, судя по тому, что пара от него уже не было.

— Нужно следить за въездом, ведь скоро приедет мисс Шелтон, — напомнила Ариэль перед тем, как уйти.

— Да, — как-то грустно сказал Роман, и девушка остановилась, нахмурив брови.

— Что-то случилось?

Роман отодвинул пустую тарелку и сложил ладони вместе, словно о чем-то думал. Жасмин, похоже, знала о чем, ведь грустно смотрела на меня.

— Просто… Что ты собираешься делать? Ведь практически все сделано… Тебе уже ничто не мешает покинуть нас вместе с Клинтоном.

Ариэль поняла причину его грусти. Он не хотел терять ее, как и Ариэль не хотела покидать своего друга. Но насколько бы не была сильна ее любовь к нему, она не могла остаться здесь, и это понимал каждый из присутствующих, но не хотел осознавать. По крайней мере, пока Ариэль была рядом.

— Роман… Я дам письмо мисс Шелтон и она при первой же возможности отправит его. Но все зависит от Клинтона — сможет ли он сейчас покинуть семью. Я не хочу делать поспешных выводов, поэтому ничего не буду говорить. К тому же я сама пока ничего не знаю… Самое главное, что сейчас я могу жить для себя. И я все равно не задержусь здесь — выход в любом случае найду.

— Ладно, — выдавил из себя Роман, и Ариэль вернулась в свою комнату, сдерживая слезы.

Она любила Романа больше жизни. Он был ей верным другом и мудрым соратником. Она могла доверить ему все свои секреты и сопереживания. Ариэль даже думать не хотела о том, как будет переживать разлуку с ним, — а еще больше не желала представлять, как будет мучиться Роман. Она надеялась, что Жасмин поможет ему, ведь девушка и вправду любила его. Но, к сожалению, ее милый друг жил в мире, где нет места Ариэль, которая желала свободы, но была не в силах получить ее здесь. Она не могла остаться, поэтому ей придется пожертвовать многим…

До возвращения мисс Шелтон Ариэль лежала с пустой головой, даже не желая спускаться вниз, боясь напомнить себе о том, что скоро наступит то время, когда она больше не услышит голос Романа. Казалось, ей следовало больше времени проводить с ним, чтобы запомнить таким, каким он есть, но это больше походило на прощание, которое Ариэль все оттягивала. Поэтому она просто слушала звонкий смех Жасмин и улыбалась, словно сумасшедшая.

— Ариэль, там карета приехала! Наверняка мисс Шелтон, — ворвалась запыхавшаяся Жасмин в комнату Ариэль, тем самым немного напугав ту.

После девушка вскочила и побежала вниз, накинув пальто на плечи. И вправду, на улице Роман помогал мисс Шелтон с вещами. Ариэль широко улыбнулась и, несколько раз споткнувшись, побежала в объятия гувернантки, которая встретила ту с такой же теплой улыбкой.

— Мисс Шелтон! — радостно закричала Ариэль. — Вы хорошо доехали?

— Да, милая, все в порядке, — сказала гувернантка, прервав объятия.

После, спровадив кучера, все пошли в дом, попутно слушая бурчание Романа, который жаловался на слишком тяжелый сундук. На это Ариэль и мисс Шелтон лишь хихикали.

Войдя в дом, гувернантка познакомилась с Жасмин, которая тоже очень понравилась женщине своей скромностью и миловидным личиком. Она отметила, что пышные формы придавали девушке некую статность, что очень ценится. И гувернантка произнесла это вслух, отчего почти каждый присутствующий засмущался, но Жасмин поблагодарила женщину, ведь та совсем не хотела обидеть ее.

После мисс Шелтон расположилась в комнате, которая была меньше комнаты Ариэль, но зато находилась рядом, — так захотела девушка, а мисс Шелтон не стала возражать.

Ариэль не стала терять времени и достала свое откровенное письмо из-под подушки и направилась к мисс Шелтон, которая разбирала свой скромный, но тяжелый сундук. Девушка хотела как можно скорей оповестить Клинтона и получить его ответ, потому что теперь она была готова.

— Мисс Шелтон, я написала письмо, — произнесла Ариэль, протянув гувернантке конверт. — Только не вскрывай! Ты должна как можно скорее отправить это Клинтону, хорошо?

Мисс Шелтон почему-то помедлила с ответом, словно в чем-то сомневалась, но, спрятав письмо в карман своего платья, твердо сказала:

— Да, милая, завтра же найду того шустрого мальчика. Он, хоть и не за бесплатно, но доставит письмо по адресу без лишних глаз.

Ариэль благодарно кивнула мисс Шелтон и ушла в свою комнату, думая о том, как же все-таки хорошо быть любимой.

Спустя некоторое время гувернантка и Ариэль решили прогуляться по окрестностям. На улице было прохладно, но ветер уже успел утихнуть, поэтому распущенные темные волосы Ариэль не лезли той в глаза. Вдыхая прохладный воздух, легкие освежались, благодаря чему девушка чувствовала легкость. Сегодняшняя погода ей приходилась по душе, хотя та все равно вспоминала тот слякотный день, когда дождь омывал ее милое лицо. Странно, почему она стала чаще вспоминать о той погоде, к которой ранее испытывала отвращение? Ариэль все больше задавалась этим вопросом, но ответить на него не могла.

Когда девушка вновь подошла к тому обрыву, она почувствовала укол в сердце. Почему-то в этот раз, смотря на угнетающую высоту и огромное пространство под ногами, заполненное красивыми, но мрачными елями, Ариэль испытывала больший страх, чем когда увидела это в первый раз. Теперь она не могла назвать это место красивым, словно за день что-то поменялось. И посмотрев на серый пляж, где даже птицы не осмеливались гулять, Ариэль поняла, что же ее так пугало…

Она смотрела в одну точку около десяти минут, прокручивая в голове тот ужасный сон. Пыталась понять, такой ли колючий этот песок, каким она его ощущала во сне. И был ли он таким холодным? Может, это Ариэль сходила с ума и, сама того не осознавая, пыталась найти сходства между своим сном и пляжем внизу? Возможно. Она смотрела на сине-голубое полотно, от которого веяло холодом, ведь то было Северным морем… Волны звали Ариэль, словно были сиренами с прекрасным голосом. Она думала, что сейчас из морской пены выплывут прекрасные девушки с золотыми хвостами, которые будут манить ее, призывать руками, причесывая длинные темные волосы. Но девушка даже не хотела и на шаг приближаться к этому месту, боясь удостовериться в своих домыслах.

Поэтому мисс Шелтон с девушкой пошли в лес, где было намного спокойней и красивей. Ели не слушались осень, оставляя себе зеленый наряд, но в тоже время не позволяя дотронуться до него. Порой на пути попадались лесные жители, но они сразу же убегали.

— Мисс Шелтон, что говорит матушка? — спросила Ариэль, перелезая через упавшее дерево.

— Не беспокойся, милая, она ничего не заподозрила! — Ариэль облегченно вздохнула. — Правда она хотела приехать к тебе, навестить, но я отговорила ее. Сказала, что тебе с Романом будет не до разговоров с ней, — усмехнулась мисс Шелтон.

— Разве она не поинтересовалась, почему ты осталась в поместье?

— Я придумала гипотезу, ой! — неожиданно закричала мисс Шелтон, остановившись. Она закрыла рот рукой и присела.

— Что случилось? — прошептала Ариэль.

Гувернантка пальцем показала куда-то вперед, после чего Ариэль увидела оленя, который расхаживал и, видимо, искал пищу. Он был большим, с массивными рогами, а его плавной походке можно было только позавидовать. Олень был таким величественным, что девушка испугалась и тоже присела. Хоть это и травоядное животное, но его габариты заставляли самосохранению проявить себя. Олень еще походил, а потом растворился в гуще голых деревьев.

— Господи, кто знал, что здесь такая живность есть, — выдохнула мисс Шелтон, по-прежнему держа руку на сердце.

Ариэль пожала плечами и пошла дальше, даже не боясь встретить еще кого-нибудь. А мисс Шелтон противилась, ведь чем дальше в лес — тем больше загадок, и не всегда приятных. Но девушка решила уберечь от инфаркта гувернантку, пойдя ей навстречу, поэтому они пошли обратно к домику, — да и к тому же Ариэль почувствовала, как ноги начали мерзнуть.

— Ну так вот, — продолжила мисс Шелтон, — сначала она, конечно, задумалась, но я сказала, что у Романа в домике много слуг и мое присутствие необязательно. Потом добавила, что мои вещи в карету не влезли, поэтому пришлось ехать в поместье. Вроде поверила, — заключила гувернантка.

Остальной путь прошел в молчании. И дойдя до домика, Ариэль даже не взглянула в сторону пляжа, занятая мыслями о том, когда же она увидит Клинтона…

Два дня спустя

Два дня пролетели слишком быстро для Ариэль. Все это время она проводила со своими друзьями и гувернанткой, которая охотно помогала девушке в быту, так как та совсем не привыкла хозяйничать, но уже училась этому, ведь знала — Клинтону будет не до готовки и уборки. Девушка чувствовала себя как дома, в настоящем доме, где тебя любят и ценят. Там, куда ты хочешь возвращаться. Странно, но загородный домик Романа стал для Ариэль настоящим пристанищем всего за несколько жалких дней. Но они успокаивали ее, укрепляли надежды на то, что все будет хорошо — это ей и вправду помогало. Каждый раз когда Ариэль делилась страхами, ее не упрекали, как принято было делать в поместье Бекер, а наоборот, слушали и подбадривали.

Хоть и основные бытовые задания выполняла мисс Шелтон, другие тоже помогали ей. Например, Жасмин учила ее готовить некоторые блюда, Ариэль старалась тщательно мыть полы и вытирать пыль, а Роман не позволял гувернантке таскать тяжести. Они чувствовали себя командой и самое прекрасное, что так и было — каждый помогал искренне, без доли эгоизма. Ариэль чувствовала себя так комфортно, что не хотела покидать это место, хоть и понимала, что если не она, то сам домик покинет ее… Но воспоминания девушка сохранила в надежном сейфе — в своем сердце. И теперь они грели ее.

Все сидели на кухне за круглым столом и бурно обсуждали всякую чепуху, пока мисс Шелтон, иногда вставляя свои заумные реплики, готовила какой-то обед.

— Да я здесь волка видел! Они бродят здесь по ночам! — кричал Роман, бурно жестикулируя.

— Да ты врешь! — отказывалась верить Жасмин. В ее глазах показался страх, хотя она по-прежнему звонко смеялась.

Ариэль почти не участвовала в этом споре, лишь подхватывала смех друзей и порою советовалась с мисс Шелтон по поводу обеда. На самом деле Ариэль хотела есть. Ее аппетит увеличился, когда кухня пропиталась приятным запахом, от которого текли слюнки.

В последнее время девушка заметила, что она стала поправляться. Хотя за такой срок почти нереально увидеть изменения, но Ариэль была уверена, что ее слишком худой живот немного увеличился. Хотя, возможно, она просто хотела в это верить.

Обед был уже на подходе, и все собирались трапезничать, но в дверь кто-то постучал…

Все замерли, кто-то даже перестал дышать от страха. Ариэль и Роман переглянулись, и в их головах засела одна и та же мысль, но верить в нее они не хотели, хотя приезд миссис Бекер был бы не таким страшным. Но девушка почему-то напряглась так, словно за дверью стояла сама смерть. Она сразу почуяла неладное.

Без лишних слов Роман встал из-за стола и, окинув всех присутствующих беспристрастным взглядом, растворился в дверях. Повисла такая давящая пауза, что Ариэль чуть ли не задохнулась, потому что только потом поняла, что именно она не дышала.

— Добрый день… — послышался голос Романа. Такой удивленный, даже шокированный.

И потом Ариэль услышала тот самый тембр, который хранился в ее сердце. Который она узнала бы из тысячи.

— Добрый. Вы Роман Флэтчер?

Дальше девушка была словно в тумане. Она перестала чувствовать ноги, потеряла контроль над разумом — слышала лишь учащенное биение своего трепетного сердца, которое хотело выскочить из груди, опередив тело. Ариэль мгновенно встала и побежала в коридор, не ощущая под ногами пола — она словно летала на крыльях, которые выросли буквально за секунду. Она бежала, надеясь на то, что это не сон. Что это не плод ее воображения и что она не сошла с ума. Хотя, возможно, так и было, потому что разум стал неподвластен Ариэль, когда она увидела Клинтона…

Он стоял с сумкой в руках, в смешной черной шапке и свободных штанах, словно собирался впопыхах. Его волосы небрежно торчали из головного убора, а руки были в перчатках. На лице Клинтона не было улыбки, но когда его томный голубоглазый взгляд упал на милую Ариэль, он расцвел, словно бутон цветка. Его до этого печальные глаза стали такими счастливыми, что Ариэль не поверила им. Разве может человек быть таким счастливым? Девушка усмехнулась этим мыслям, ведь наверняка она выглядела еще глупее. Хотя можно ли назвать счастье глупостью? Возможно, но не сейчас…

Ариэль словно сумасшедшая, не видя на пути Романа, побежала в объятия Клинтона. Она не верила, что обнимала свою любовь. Обнимала Клинтона, который стал для нее непостижимой мечтой. Ариэль почувствовала горячие слезы и зарыдала еще сильней, прислоняясь щекой к колючей щеке Клинтона. Его же руки стискивали Ариэль с такой силой, что девушке было сложно дышать. Но даже если бы он и задушил ее, она не была против, ведь умерла бы в его сладких объятиях.

Он посмеялся и посмотрел Ариэль в глаза. О боже, эти голубые глаза, в которых хотелось утонуть, забрав себе самые красивые камушки со дна! Они были пристанищем для Ариэль. Там она могла найти и любовь, и поддержку… Его лицо такое родное, но стало чужим за столь долгий период времени. Ариэль заметила, что выступили синяки под глазами, морщинки стали заметней и в целом лицо стало измученным… Хотя голубые глаза все равно были прежними.

— Господи, милая Ариэль! Моя любовь, — прошептал Клинтон, прислонившись ко лбу Ариэль. Он сдерживал слезы, ведь был так счастлив видеть свою ненаглядную, о которой были его сны. Которая в кошмарах спасала его от монстров.

— Клинтон! — простонала Ариэль, пытаясь разглядеть черты мужчины сквозь слезы, которые размывали все вокруг.

Это был самый счастливый момент за все это время. Ариэль рыдала, потому что не верила, что он здесь. Что она обнимала Клинтона, а не свою заплаканную подушку. Ее тело желало раствориться в мужчине, чтобы никогда не отдаляться от него. Жаль, что это было нереально… Но Клинтон обнимал ее так крепко, что Ариэль решила остаться в своем теле, потому что знала, как тот будет скучать по ее тонким кистям и бледному лицу.

Они не хотели прерывать объятия даже спустя несколько минут. Они боялись, что снова потеряются и не смогут найти друг друга. Какая мука все-таки не видеть свою любовь. И они не хотели переживать это снова, ведь кто знает, смогли бы…

Их нельзя было назвать одержимыми, ведь они различали реальность и мираж. Но в этот момент они позабыли все на свете, видя перед собой только любимого. Только свою жизнь…

— Я так боялся, что не успею, — прошептал Клинтон, сжав руку девушки.

— Но мы вместе…

Ариэль запоминала запах Клинтона, его черты лица и атмосферу, которая становилась такой теплой и приятной вокруг него. Они простояли так, пока не подошел Роман:

— Я… Не хочу вас отвлекать, но, — замялся тот, испытывая неловкость, — как ты здесь оказался? В смысле, это очень радостное событие, Ариэль ждала тебя, но как ты объяснишь столь внезапное появление? — спросил Роман, смотря на Ариэль, которая никого не слышала и светилась от счастья.

— Я получил письмо Ариэль и понял, что медлить больше нельзя. Взял вещи, — Клинтон кивнул на сумку, по-прежнему обнимая любимую, как бедного щеночка, — и пришел сюда.

— Но как ты нашел этот домик?

— Мальчишка, который принес мне письмо, объяснил, куда идти…

— Но семья? Ты же говорил?.. — встрепенулась Ариэль.

— Не беспокойся, — перебил Клинтон, — моя семья в полном порядке. Матушке предложили работу переводчика. Мистер Леман сполна заплатит им, и я уже…

— Что? — округлил глаза Роман. — Мистер Леман? Джозеф Леман?!

Клинтон медленно кивнул, искренне не понимая причину удивления мужчины. Собственно, Ариэль тоже была в недоумении.

— Джозеф Леман отец Жасмин… Правда, она с ним не общается, — грустно заключил Роман.

— Почему же?

— История схожа с историей Ариэль. Он хотел выдать ее замуж, но она посмела перечить отцу, поэтому живет там, где ее приютили.

Ариэль даже удивилась, ведь знала про девушку слишком мало. Хотя ведая теперь такими грустными аспектами ее жизни, Ариэль со стыдом призналась, что не хотела знать подробности, чтобы не переживать лишний раз и не питать негатив — все-таки ей стоило сохранять лишь оптимизм, которого знатно прибавилось, когда появился Клинтон.

— Пойдемте в дом, — махнул рукой Роман, и Клинтон, подхватив сумку, в которой что-то брякнуло, с Ариэль пошли в дом, не желая держать какую-либо дистанцию — они и так слишком много времени провели в разлуке.

11 глава. Перед самым концом.

Крепко сжимая руку Клинтона, Ариэль не могла налюбоваться лицом, которое смотрело на нее с таким же восхищением. Теперь она четко понимала, что это не сон и никакой не мираж — Клинтон теперь на самом деле с ней и больше никогда ее не покинет. И, надеялась Ариэль, она никогда не оставит его.

Девушка чувствовала, как сильно билось ее сердце. Как оно откликалось на голос возлюбленного. Ее трепетная грудь вздымалась, словно та убегала от чего-то, но на самом деле она просто чувствовала теплую руку Клинтона. Вот и весь секрет ее счастья.

Зайдя на кухню, у мисс Шелтон чуть не выкатились глаза. Она закрыла рот рукой и в недоумении посмотрела на Клинтона, который в свою очередь приветливо улыбнулся женщине.

— Добрый день, мисс Шелтон, — поздоровался мужчина, и Ариэль заметила, что улыбалась каждый раз, когда слышала родной тембр.

Гувернантка медленно встала со стула и так же не спеша подошла к Клинтону и обняла его. Мужчина был удивлен подобной реакцией женщины, но обнял ту в ответ.

— Господи, Клинтон, ты все-таки пришел, — облегченно произнесла мисс Шелтон, тепло посмотрев на радостную Ариэль.

— Как я мог бросить Ариэль? — уверенно сказал Клинтон и прижал к себе девушку.

— Знакомься, Клинтон, — вдруг начала Роман, подойдя к Жасмин, — это Жасмин, моя спутница.

Девушка смущенно кивнула и улыбнулась, обнажив белоснежные зубы; ее лицо в тот момент было таким милым, что Ариэль на секунду заревновала, но потом поняла, что не имела на это права, ведь Клинтон любил ее больше жизни — и он ясно дал это понять.

— Добрый день, мисс Леман. — Жасмин удивленно заморгала, даже не зная о том, что связывало ее семью и семью Клинтона. Но, видимо, мужчины не хотели обременять девушку подобной информацией.

После в комнате повисло неловкое молчание, но Ариэль не заметила этого, ведь восхищенно наблюдала за лицом Клинтона, который не скрывал своей улыбки. Как бы она хотела провести так всю жизнь – смотреть на идеал своего мира, но жаль, что это лишь глупые мечты.

— Может, Ариэль, проводишь гостя в комнату?.. — разрезал тишину Роман.

Ариэль немного растерялась, ведь даже не знала, где находилась эта комната.

— А где она?

Роман смущенно потупил взгляд.

— Ну, я предположил, что вы будете вместе, но раз так, то…

— Нет, — перебила Ариэль Романа. — Я провожу его в свою комнату.

После этого она окинула всех улыбкой, и они с Клинтоном направились в комнату, где, к стыду Ариэль, было не очень убрано. Но, казалось, Клинтону было все равно, потому что он положил свою сумку у двери в комнате и плюхнулся на кровать, раскинув руки и ноги в стороны.

Странно, но девушка не знала, что говорить и о чем спрашивать. Хотя это можно объяснить тем, что у той было слишком много вопросов, чтобы выделить хотя бы несколько — в ее голове была каша, которую она не могла расхлебать. Хотя зачем копаться в себе, если Ариэль могла просто смотреть на Клинтона и следовать за ним, полностью доверившись тому?

Но, видимо, Клинтон был более собран, поэтому начал первый:

— Ариэль, я больше не вернусь домой.

Для девушки эти слова стали ударом — но, как ни странно, приятным и облегчающим.

— То есть мы можем отправиться уже на этой неделе? — Глаза Ариэль загорелись, и эти искры немного напугали Клинтона, словно он боялся чего-то или кого-то…

Мужчина медленно встал с кровати и подошел к Ариэль, которая смотрела на него такими влюбленными и искренними глазами, что он обнял ее так крепко, словно хотел защитить. Но от чего?

— Любимая, я так долго ждал этой встречи, — слишком грустно сказал Клинтон. — Я… Я день и ночь работал, чтобы увидеть тебя и чтобы моя семья смогла выжить без меня. Мой отец был последним, кто мог удержать наше поместье на плаву. И когда он ушел, я думал — все кончено. Ведь даже мой старший брат не особо помогал нам, объясняя это тем, что у него уже свое поместье. И я думал, что больше не увижу тебя. И мне было так больно от этих мыслей, Ариэль, а еще больше я переживал за тебя…

Клинтон обхватил ладонями лицо Ариэль, посмотрев той прямо в глаза, куда-то вглубь ее души, откуда достал самое сокровенное — ее секреты, честь и чувства, взяв на себя ответственность их беречь. Ариэль почувствовала его любовь и желание сохранить ее, будто та была последней каплей воды во всем мире.

Вдруг из глаз мужчины выступили слезы, отчего голубой отлив стал еще красивей, словно это была целая вселенная. Но для Ариэль Клинтон и вправду был центром мира. И она не была одержима — просто чувствовала искреннюю любовь, которую ее семья всегда обесценивала. И она держалась за нее, ведь знала, как легко потерять.

Ариэль вытерла горячую слезу с щетинистой щеки и почувствовала, как и ее глаза начали слезиться. Она не могла видеть Клинтона таким подавленным, но в тоже время понимала, что он искренен перед ней.

Вытерев слезы Ариэль, Клинтон впился губами в губы девушки, нежно двигая языком. Он пытался не пугать ее, хотя совсем не подозревал, что Ариэль только этого и хотела. Но он так желал возлюбленную, что не мог себя сдерживать. Клинтон обнимал девушку, жадно целуя, словно в последний раз. Губы девушки показались ему такими сладкими, что, даже когда воздуха стало мучительно не хватать, он не останавливался, смакуя вкус Ариэль. Девушка же поддавалась напору Клинтона, признавая его главным, — и она была совсем не против быть ведомой.

Когда их губы, наконец, разомкнулись, Клинтон начал рыться в сумке. Ариэль молча и терпеливо ждала, вытирая оставшиеся слезы. Но в следующую секунду Ариэль замерла, когда увидела драгоценное колье в руках Клинтона.

Оно переливалось синими и белыми цветами, заставляя заворожено смотреть на такую красоту не сводя глаз. Белые бриллианты обрамляли синие сапфиры, которые были словно океанское дно, беспощадно забирающее души. Когда Клинтон подошел ближе, Ариэль ахнула, увидев невероятно красивый и большой розовый сапфир в виде сердца. Камушек был граненым и за счет этого переливался, когда мужчина вертел его в руках. Ариэль не могла оторвать взгляда с этого колье, будто оно ее загипнотизировало.

— Ариэль, я хочу, чтобы ты хранила это колье у своего сердца, — прошептал Клинтон, заставив девушку, которая шокировано посмотрела на него, придти в себя. На лице мужчины была надежда.

— Но… Откуда оно у тебя?

— Это колье досталось от прабабушки. На самом деле для мамы оно ценно, но она никогда не надевала его и даже не разрешала нам смотреть на него, словно одним лишь взглядом мы могли все испортить… Она настолько дорожит им, что даже в самые тяжелые для нас времена не продавала его и хранила, будто это имело смысл… Честно, я же не вижу в этом никакого смысла. Но ты… Это колье твое — создано для тебя! — повысил голос Роман, убеждая недоумевающую девушку. — Только у тебя оно будет иметь хоть какую-то ценность…

Ариэль села на кровать, чтобы не упасть, потому что прежняя каша, казалось, была ничем по сравнению с тем, что сейчас творилось у девушки в голове. Теперь же Ариэль смотрела на Клинтона, который предлагал ей, можно сказать, реликвию его семьи. Но как она могла взять то, чем дорожила его мать?..

— Я не могу это принять, Клинтон, — огорченно сказала Ариэль.

По правде говоря, она хотела забрать это колье. Его блеск манил девушку, а сияющие камушки забирали все ее внимание.

— Но почему?

— Клинтон, я очень польщена, но… Как ты мог украсть колье, зная, что твоя матушка будет переживать? И как я могу после этого принять его?

Клинтон разочарованно пожал плечами и тяжело вздохнул, опустив руки, отчего колье издало приятный для Ариэль звук.

— Но я же говорю, что без тебя оно не имеет никакой ценности… Знаешь, раньше я смотрел на него и морщился, считая это безвкусицей. Но когда я вспомнил тебя, твое трепетное сердце, блеск в глазах, то понял, что ты хозяйка этого колье, а не моя прабабушка и тем более не мама, — внушающее произнес Клинтон, все еще веря в разумность Ариэль, которая боролась сама с собой в этот момент. – К тому же я сказал, что домой не вернусь. И пусть это будет расплатой за то, что я на время покинул тебя, — добавил Клинтон, рассеяв сомнения Ариэль.

Она хотела его. Желала колье больше всего. Оно было таким красивым, что завораживало дух. Но больше всего Ариэль ценила то, что это подарок Клинтона. Что украшение останется у нее на всю жизнь как напоминание о самом лучшем, что было в ее жизни. Поэтому, скрепя сердце, она согласилась:

— Конечно, Клинтон, я приму его. Оно очень красивое, — будто под гипнозом сдалась Ариэль, после чего Клинтон лучезарно улыбнулся и аккуратно одел украшение на девушку.

Ариэль почувствовала холод от колье, словно это был лед. Она смотрела на себя в зеркале, признавая, что теперь выглядела по-другому. Словно ее щеки и губы стали пухлее, ключицы эстетичней, а глаза перестали быть такими грустными. Она чувствовала тяжесть. Дотронувшись до розового сапфира рукой, Ариэль ощутила тот же холод, но он был почти приятным, потому что красота и значимость украшения перекрывала все недостатки, которых на самом деле и не было.

— Оно прекрасно. Как и ты, — сказал Клинтон и обнял Ариэль.

Теперь девушка чувствовала, как постепенно становилась счастливой.

После Клинтон попросил девушку сесть, чтобы обсудить план, который тот составил буквально за несколько дней. Хоть и разум девушки был слегка затуманен, она внимательно слушала мужчину.

— Мы уйдем завтра, так что возьми самое нужно, ничего более. — Ариэль хотела возразить, ведь она не была готова к такой спешке, но мужчина не позволил ей и слова вымолвить. — Поверь, моя милая, завтра крайний срок, тянуть нельзя.

— Но почему? Разве всего один день что-то изменит?

Ариэль не хотела так быстро и внезапно расстаться с людьми, к которым слишком сильно привязалась. Она еще многого не сказала им, и жалкая часть дня не позволит сделать то, что та еще не успела. Ариэль должна была расстаться с прежней жизнью как следует, а не бросить ее, оставив незаконченные дела. Она даже подумала о том, чтобы приехать домой, поговорить с мамой… Но поняла, что это уже неосуществимо.

— Ариэль… — начал Клинтон, и его голос показался каким-то мучительным, словно ему сложно было говорить. — Поверь, так будет лучше.

— Лучше для кого?

— Прошу, доверься мне… Обещаю, я расскажу все. Но не сейчас, иначе подвергну тебя опасности.

Ариэль почувствовала тревогу в сердце.

— Что? Какую опасность, Клинтон? Что ты натворил?

— Все хорошо. Просто доверься, — медленно произнес Клинтон, пристально посмотрев на девушку. Ариэль кивнула, поэтому мужчина продолжил: — На берегу нас будет ждать небольшая лодка, которую я купил у приятеля. На ней мы переправимся в порт Бельгии, откуда доберемся до Дании к моим родственникам.

— К твоим родственникам? — удивилась Ариэль.

— Не беспокойся, они не поддерживают с моей семьей связь — лишь со мной — и всегда готовы приютить меня, в детстве я любил у них гостить. Уверен, они с радостью примут и тебя… И еще, путь предстоит неблизкий, так что ты возьми теплую одежду. А остальные запасы будут уже в лодке, — добавил Клинтон, и Ариэль посмотрела на его скромную сумку, которая валялась среди ее вещей.

— Но ты взял всего ничего…

— Не беспокойся, Ариэль! — возразил Клинтон и взял девушку за руки, сев перед ней на колени. — Все будет прекрасно! Я уже все решил!.. Только представь, я и ты. Наши дети и хозяйство. Наконец, свой дом! Мы же к этому стремились все это время.

Ариэль прикусила губу и грустно нахмурила брови, устремив взгляд куда-то вверх, тем самым избегая глаз Клинтона, чтобы не заплакать.

— Прошу, Ариэль, — буквально умолял он, прислонившись к коленям девушки, попытки не заплакать которой трескались с каждой секундой. — Глупо сдаваться, когда мы в шаге от цели.

— Но, может, мы поторопились? Может, стоит подождать, Клинтон? — хриплым голосом произнесла Ариэль, чувствуя обжигающие соленые капли во рту. И вправду, она начала отступать, когда цель стала так близка. — Если раньше я была полна решимости, то сейчас сомневаюсь, переживу ли это… Я боюсь, Клинтон.

Ариэль была такой жалкой. Ее горечь убивала мужчину, который осознавал, что он причина ее слез. Снова… Но он не мог иначе, ведь если позволит поколебаться хоть на секунду, то мог лишиться Ариэль. Он и так подвергал ее большой опасности, за что сильно корил себя и ненавидел с каждой секундой.

— Милая, я знаю, знаю, — прошептал Клинтон, все сильней сжимая теплую руку любимой. — Но у нас нет другого выбора. По крайней мере, у меня… Прошу, доверься мне, и я обещаю, что все будет хорошо.

Это была переломная минута в отношениях Клинтона и Ариэль. И также переломная секунда в жизни девушки, которая впервые засомневалась в своем возлюбленном. Но этот момент прошел так же быстро, как и начался, ведь Ариэль вспомнила, как долго шла к этому и что ей пришлось пережить. И разве разумно было все бросить? Девушка поняла это, когда посмотрела в голубые и глаза Клинтона, который таил внутри надежду и искреннюю любовь. Ариэль поняла, что ради этого она жила — девушка стала еще уверенней в своем выборе. Хотя иногда наш выбор оказывается лишь иллюзией выхода…

— Конечно, я доверюсь тебе, Клинтон, — прошептала девушка и закрыла глаза, выжав ручей слез.

После она почувствовала, как Клинтон крепко обнял ее. Его тепло придавало сил и надежды, которая почему-то стала угасать. Наверное, сначала ты отрицаешь наличие страха, который считал своим преимуществом, но потом, встретившись с ним в лицо, он пожирает тебя с двойной силой.

Ариэль и Клинтон сидели так почти полчаса, восполняя то упущенное время, которое они провели в разлуке, и думая о чем-то своем.

Ариэль думала о расставании, которое еще не случилось, но уже пожирало ее. О том, как будет скучать по близким ей людям и каждый день будет думать о том, скучают ли о ней… Хотя, наверное, она желала им забыть ее вовсе, ведь не хотела, чтобы те страдали из-за ее выбора, иначе она будет считать себя виноватой. Но разве Ариэль могла заставить их чувствовать это или не чувствовать то? А как жаль, что подобной способностью люди не обладают.

Клинтон же думал об Ариэль и ее состоянии. Он проклинал самого себя за то, что обременил девушку таким выбором, который тот сделал сам, практически заставив Ариэль сделать то же самое. Хотя, если бы он не поступил так, как поступил, то вряд ли бы сейчас обнимал возлюбленную. Но это не оправдывало его. Вовсе нет. Поэтому Клинтон всеми силами уговаривал девушку отправиться в путь уже завтра. Они должны были бежать, чтобы спастись вместе.

После Ариэль сказала, что все нужно рассказать мисс Шелтон, Роману и Жасмин, голоса которых слышались в гостиной.

— Они мне самые близкие люди, Клинтон. Они имеют право это знать, — объяснила Ариэль, положив руку на сердце.

Но Клинтон не стал возражать, поэтому спустился в комнату вместе с Ариэль, сердце которой трепетно билось. Она сильно переживала. Как отреагирует мисс Шелтон? Что скажет Роман? Она уже представляла их жалкие лица, которые она не сможет вынести. Только не их…

Но времени на раздумья не было, потому что она стояла посередине комнаты, освещенной дневным светом из большого окна, и как поддержку сжимала руку Клинтона.

— Я хочу сказать, что завтра покину вас, — как гром среди ясного небо прозвучал тихий голос Ариэль. — И уже все решено.

Она опустила взгляд, чтобы не видеть слезы мисс Шелтон, которая всеми силами пыталась принять то, что ненаглядная Ариэль навсегда покинет ее. Чтобы не видеть Романа, который сжал губы в тонкую линию, сдерживая слезы — он тоже не хотел верить в то, что больше никогда не услышит звонкий смех подруги. И чтобы не видеть грустного лица Жасмин, которая успокаивала Романа и вытирала свои слезы. Та хоть и не слишком привязалась к девушке, но уже считала частью семьи.

Этот момент был таким же переломным, словно весь день обещал быть таким грустным. Какой контраст, подумала Ариэль, счастливый приезд Клинтона и горькая предстоящая разлука…

— Наш путь обещает быть долгим, но я даю слово, что по приезду мы отправим вам весточку, — произнес Клинтон поникшим голосом.

Он обнял Ариэль одной рукой и поцеловал ту в макушку. Клинтон почувствовал, как ее тело дрожало, отчего чуть не взревел, словно раненая лань, ведь даже ему как мужчине было сложно переживать такие моменты. Но он держался. Держался ради Ариэль.

— Может, вам приготовить что-нибудь в дорогу? — мило улыбнулась Жасмин, словно не плакала секунду назад. Ее лицо было таким светлым, что Ариэль захотелось ее обнять.

— Конечно, я буду только рада.

— Красивое колье, — заметила Жасмин, и Ариэль с искренней улыбкой поблагодарила девушку.

— Вы уходите ночью? — спросил Роман, устремив взгляд в пол.

— Рано утром, — сообщил Клинтон.

После Роман кивнул и сжал ладони в кулаки, словно испытывал сильную физическую боль. Жасмин сильней прижалась к нему и поцеловала в шею.

Картина была для Ариэль мучительной. Это был словно страшный сон, происходящий наяву. Сердце обливалось кровью, а слезы мочили глаза. Девушка больше не могла просто стоять и смотреть, поэтому добавила дрожащим голосом:

— Мы уедем в Данию. К родственникам Клинтона…

Но последовало все то же молчание, угнетающее каждого из присутствующих.

И вдруг с места встал Роман. Такой поникший и медленный, словно умирал. Когда он посмотрел на Ариэль, можно было заметить на щеках редкие капельки, которые он смахнул. Он сжимал губы так сильно, что те начали синеть. Клинтон отошел в сторону, когда Роман крепко обнял Ариэль, не желая ту отпускать.

Девушка чувствовала, как тело мужчины едва дрожало, держа в себе всхлипы, а губы шептали что-то несуразное. И Ариэль уже какой раз за день пустила слезу. Но она не могла по-другому выразить свое сожаление. А Роман не мог по-другому выразить свою любовь.

— У нас еще будет время попрощаться, — с жалкой улыбкой всхлипнула Ариэль.

— Не хочу упускать ни одной возможности, — прошептал тот и тихо засмеялся.

После они прервали объятия, и Роман сел обратно в кресло, где Жасмин нежно гладила того по плечу. Ариэль буквально выжила из себя улыбку и поспешила удалиться, поднявшись к себе.

Она смотрела в окно, любуясь тем видом, к которому так привыкла. Пыталась запомнить детали елей, их темный зеленый цвет, скрытый под тонким белым одеялом. Потом она открыла окно, чтобы запомнить такой свежий и успокаивающий аромат, который согревал девушку. Тело Ариэль задрожало от холода, но ей было все равно — она высунула голову из окна и позволила легкому ветру касаться ее лица, тем самым стирая слезы отчаяния. Когда Ариэль посмотрела в самый низ, то заприметила маленькое деревце, которое, видимо, было посажено совсем недавно — такое крохотное и беззащитное, словно ветер вот-вот с корнем вырвет его, но, как ни странно, хрупкая веточка никуда не улетала.

Вдруг Ариэль услышала за спиной тихие шаги, но даже не хотела поворачиваться, так как знала, что увидит огорченное и милое лицо Клинтона. Поэтому она продолжала наблюдать за природой за окном.

— Ариэль…

Девушка зажмурила глаза и скривила гримасу, так как устала чувствовать боль и облегчение одновременно. Было мучением радоваться приезду Клинтона и плакать от того, что скоро былая жизнь закончится.

— Клинтон, не надо меня успокаивать. Я устала, — произнесла Ариэль.

Позади снова послышались шорохи. Тогда девушка повернулась и увидела сидящего на кровати Клинтона, который искал что-то в сумке. Ариэль неосознанно дотронулась пальцами до розового сердца на шее, про присутствие которого вовсе позабыла. Она почему-то вспомнила счастливое лицо Клинтона, который был так рад видеть девушку. Вспомнила, когда впервые увидела того на рынке, его наивную улыбку и смешную прическу. Вспомнила их первый поцелуй, который был для девушки чем-то космическим. В конце концов, она вспомнила, к чему могла привести депрессия, в которую она сама себя загоняла. И девушка не хотела снова потерять его.

— Лучше расскажи, как у тебя дела, — разрезала тишину Ариэль, закрыв окно и всем телом повернувшись к мужчине.

— Ну, нам было непросто… Но мы справились, и поэтому я сейчас с тобой, — слишком серьезно произнес Клинтон, до сих пор роясь в сумке.

Ариэль села рядом с Клинтоном, после чего тот быстро убрал сумку, словно что-то скрывал. И девушке это совсем не понравилось.

— Ты что-то скрываешь от меня?

Тот на миг растерялся, но успокоил девушку:

— Нет! Конечно, нет, Ариэль… Я просто искал нож.

— Нож? Зачем тебе нож? — встрепенулась Ариэль.

— Наш путь будет не таким простым. И нам нужно будет что-то разрезать…

Ариэль кивнула, не беря во внимание то, что подумала совсем о другом. Но она на самом деле верила Клинтону, поэтому возражать совсем не хотела и больше не поднимала эту тему.

Двое влюбленных до вечера не выходили из комнаты (лишь изредка, чтобы удовлетворить какие-то нужды или обмолвиться парой слов с Жасмин, которая уже все силы вкладывала в ужин). Наверное, потому, что слишком соскучились, чтобы тратить время на других, хотя девушка и понимала, что его было катастрофически мало, но почему-то все равно предпочла провести этот день в компании Клинтона, который рассказывал ей, какие трудности ему пришлось пережить. Возможно, они не покидали комнату, чтобы удостовериться в правильности своего выбора. Клинтон просто наслаждался счастливой Ариэль, ее хрупким телом и изгибами, милым личиком. А девушка же все больше влюблялась в тембр его голоса и сильные руки, которые обнимали ее. Это время было проведено так, как в мечтах Ариэль.

К вечеру они все-таки спустились в кухню, где все присутствующие ждали ужина.

— Как вкусно пахнет, — возгласила Ариэль и села за свободный стул.

Она почувствовала, как что-то поменялось. Что теперь не было тех беззаботных улыбок, с которыми встречали ее друзья. Даже мисс Шелтон, выкладывая порции, не смотрела на Ариэль с такой улыбкой. Но девушка понимала их… Ведь факт того, что любимый человек покинет тебя, было сложно принять.

Клинтон же топтался у входа, словно считал себя лишним, но мисс Шелтон сказала, что и он желанный гость за этим столом, после чего тот сел рядом с Ариэль. И началась трапеза, но несвойственно молчаливая.

— Мисс Шелтон, ты сразу вернешься в поместье? Или поживешь тут? — решила разрядить обстановку Ариэль. Жаль только, что не теми вопросами…

— Ну, — замялась гувернантка, — я бы с радостью, только вот боюсь мешать.

— Мисс Шелтон, — возгласил Роман, — ради Господа, мы будем только рады, если вы останетесь. К тому же, — мужчина перевел взгляд на Ариэль, — о пропаже Ариэль мы сообщим не сразу.

— Вы скажете, что я пропала? Вот так взяла и ушла?

— Ну да, — хмыкнул Роман. — Просто ушла и не вернулась…

— Но разве это никак не отразится на тебе? — заволновалась Ариэль. Она не хотела, чтобы ее побег как-то навредил статусу Романа — она и так принесет ему много боли.

— Ариэль, разве это сейчас важно?

— Конечно, важно!

Роман потупил взгляд вниз и поник. Видимо, этот разговор тоже был ему неприятен. Но, к несчастью, его надо было закончить.

— Хорошо. Просто скажите, что я пропала, не оставив даже записочки.

— Но я тоже пропаду — это будет странно, — встрянул Клинтон, и Роман с какой-то необъяснимой злостью посмотрел на него.

— Вот это как раз совсем не важно, — огрызнулся тот.

Ариэль возмутительно посмотрела на Романа, но взгляд того был прикован к Клинтону, который смотрел мягче, но с тем же вызовом.

— Я считаю, сейчас важно абсолютно все.

Вдруг Роман, бросив вилку на стол, сорвался с места и буквально закричал, словно сумасшедший:

— Ты считаешь?! Это что теперь, мне нужно с тобой считаться и слушать твое мнение? — Он злорадно усмехнулся. — Ты разве этого достоин?

Ариэль не узнавала ее милого друга в этот момент. Он словно зверь показал свой оскал, его глаза сверкали злостью, а ладони сжались в кулаки. Ариэль боялась, что тот мог наброситься на Клинтона. Но почему? Что его заставило так возненавидеть любовь всей ее жизни?

— Роман! — закричала девушка, но ее будто никто не услышал, потому что мужчина даже не посмотрел в ее сторону.

— Я достоин твоего мнения, потому что Ариэль твой близкий человек. А я ее спутник, так что, пожалуй, да, ты можешь выслушать мое мнение в столь необычной ситуации, — ответил Клинтон. Надо было отдать ему должное, он не пытался вывести Романа из себя, не повышал голоса и был невозмутим. Но, казалось, именно его невозмутимость и вывела Романа.

— Ты чертов слюнтяй! — вдруг заорал тот, тыча в Клинтона указательным пальцем. — Тварь, каких поискать! Смеешь еще в моем доме мне отвечать? Посмел, находясь здесь, забрать Ариэль! Так нагло забрать ее!

Тут Ариэль не смогла вытерпеть, и Роман получил смачную пощечину, после чего наступила мертвая тишина и все замерли. Это был такой же переломный момент, но Ариэль не плакала. Она просто смотрела на Романа, не веря в то, что тот мог такое сказать.

— Боже, что ты творишь? — закричала девушка, схватившись за голову. — Как ты такое можешь говорить? Да еще и при мне? Ты что, обезумел? — Роман все так же стоял, смотря в одну точку, словно был парализован. — Это мой выбор, Роман! Мой! И ты не смеешь обвинять в этом других, даже если он неправильный! И ты должен принять его, если любишь меня!..

Ариэль ждала, что тот выдаст хоть какую-то эмоцию, ведь его лицо не выражало в тот момент абсолютно ничего. Но тот лишь сказал:

— Ты права. Прости…

Но его лицо оставалось прежним.

Ариэль не могла поверить, что это был Роман. Что ее любимый друг оскорбил того, кого она любила. Это приносило невероятную боль, учитывая, что времени попрощаться почти не было. И понимание того, что они простятся после такой ситуации, ранило сердце Ариэль еще больше. Поэтому она решила просто уйти, толком и не поужинав.

— Ты сейчас, Роман, убил возможность запомнить мое лицо счастливым, — прошептала Ариэль напоследок и ушла в комнату, где просто лежала на кровати и смотрела в потолок, ни о чем не думая.

Ариэль пыталась не вспоминать те ужасные слова, в которых Роман таил боль. Она пыталась не винить себя, но было так тяжело этого не делать, вспоминая умоляющий взгляд друга. Те голубые глаза, которые молили остаться, но где-то внутри знали, что судьба уже решена.

Ариэль представила легкость, свободу… Когда она не переживает за других, а живет своей жизнью, лишь процветая. Наверное, так хорошо быть независимой. Не думать о том, что будет завтра, не вспоминать прошлое…

Вдруг в дверь постучались, и Ариэль заинтересованно подняла голову. На самом деле она не хотела сейчас видеть Романа, ведь его слова хорошо застряли в голове девушки, поэтому она надеялась, что это Клинтон.

Спустя несколько мгновений ни одно предположение Ариэль не подтвердилось, так как в комнату зашла мисс Шелтон с грустным лицом. Она виновато посмотрела на девушку и присела рядом с ней, не позволяя взгляду надолго задержаться на Ариэль, словно боясь смутить ту.

— Как ты? — тихо спросила гувернантка, поджав губы.

Ариэль громко вздохнула и уронила голову на подушку.

— Что делает Клинтон? — тихо спросила девушка, закрыв глаза.

Ее лицо в этот момент было спокойным и расслабленным, хотя внутри девушка почти кричала от боли, которую причиняла сама себе. Но она так ловко прятала эти эмоции, что сама начинала верить в то, что ничего не испытывала.

— Он сидит в гостиной… Роман извинился, Ариэль. Он просто вспылил, тебе незачем сердиться на него.

— Разве он не хочет поговорить со мной? — возмутилась Ариэль.

Мисс Шелтон вздохнула так, как девушка несколько секунд назад.

— Милая, ему тоже тяжело… Ты же сама видишь это. Пойди навстречу, если не хочешь расстаться с ним на такой ноте, — грустно заключила гувернантка.

Конечно, ни Роман, ни Ариэль не смогут существовать, если расстанутся, тая внутри злость — и это понимали все. Да даже если мужчина и не испытывал гнев к девушке, то Ариэль теперь питала к нему хоть и не сильные, но негативные чувства. И в этом случае плохо будет Роману — он никогда не простит себя за то, что посмел себе такую вольность.

И Ариэль разумом понимала, что это бред и того не стоило. Но сердцем чувствовала вину, которую ну никак не могла устранить. Ведь именно ее выбор заставил Романа вымести всю боль на Клинтоне.

— Никогда бы не подумала, что Роман может такое сказать, — протянула девушка, поджав губы.

Ей было печально просто от осознания того, что это были искренние эмоции и слова мужчины. Эта правда ранила острее ножа.

— Даже сам Роман не хотел этого, милая… Прости дурака — он сам раскаивается.

Ариэль верила словам гувернантки. Ведь даже не могла представить, что Роман не способен чувствовать хоть малейшей вины за это, потому что, если бы на его месте была Ариэль, то она корила бы себя за это всю жизнь, ведь даже не представляла, что может в лицо друга высказать что-то плохое о Жасмин. Поэтому девушка перестала упрямиться и, наконец, сказала:

— Ладно. Я сейчас спущусь, мисс Шелтон, — произнесла та, и гувернантка, счастливо улыбнувшись, удалилась.

Ариэль не хотела сидеть весь вечер в комнате как обиженная женщина и упускать шанс попрощаться с Романом. Она была не настолько глупой и самодовольной, чтобы обижаться на друга в таких обстоятельствах. Ведь в каком-то смысле она его понимала…

Ариэль уходила за Клинтоном — за тем, который протянул руку в новую жизнь. Она согласилась с ним, признавшись в искренней любви, которая сковала их цепями. Но они счастливы в этом сладком плену, не видя никаких преград на своем пути. И даже любовь к близким не помешает им. Ариэль уходила за Клинтоном, который показал ей, что все может быть по-другому…

Девушка еще несколько минут повалялась в кровати, понаблюдала за птицами и, наконец, решилась спуститься вниз, откуда доносились громкие разговоры, словно обсуждения принадлежали давним друзьям. И на удивление, один из этих голосов принадлежал Клинтону.

Ариэль заинтересованно подняла брови и ускорила шаг. Сначала она боялась запечатлеть лицо Романа, но когда увидела, как Клинтон и ее милый друг мило общались, совсем позабыла обо всех свих страхах. Ариэль встала как вкопанная, недоверчиво уставившись на тех двоих.

— Милая, — произнес Клинтон, подойдя к Ариэль и положив ей руку на талию. — Ты в порядке?

Девушка даже не ответила и посмотрела на виноватый взгляд Романа, который держал в руках почти пустой бокал. Полностью опустошив его, он подошел к Ариэль:

— Прости меня… Я…

— Не волнуйся, Роман, — перебила девушка друга, выставив вперед ладонь. — Я все понимаю.

Роман явно не ожидал, что Ариэль даже не выслушает его извинения. Но он чувствовал вину, которая поедала его, поэтому не мог смириться с непринятием девушки.

— Нет, Ариэль, я должен извиниться, — четко сказал Роман и посмотрел на Клинтона, который волнующе наблюдал за парой. Видимо, он тоже не понимал реакции Ариэль и волновался за то, что та могла сделать или сказать.

Но просящий взгляд Романа вынудил Клинтона покинуть комнату, и девушка осталась наедине с другом.

Впервые за последнее время между ними была такая неприятная неловкость. Они вроде чувствовали себя комфортно друг с другом, но им все равно было неудобно после сегодняшнего случая, особенно Роману.

— Поверь, я не хотел такое говорить, — начал он.

— Но сказал, — холодно произнесла Ариэль, посмотрев в глаза Роману, который не отвел взгляда, потому что хотел показать свою искренность.

— Да, и я жалею об этом, Ариэль. Я чертов подлец, что посмел сказать такое перед нашим расставанием. Это было слишком… Прости. Я был и вправду неправ, потому что Клинтон оказался порядочным и хорошим человеком. Он заслуживает тебя, и я желаю вам удачи, — заключил Роман и тепло улыбнулся.

Ариэль не могла не ответить той же улыбкой. Она снова увидела в голубых глазах своего Романа, который когда-то спас ее. Который доказал, что в мире есть хорошие люди. И который помог понять ей, что вся жизнь лишь в ее руках.

Ариэль будет скучать по этим искрам в океане глаз. По его тонким губам, которые растягивались в улыбке каждый раз, когда он видел ее. Она будет скучать по его порою смешным монологам и важным советам. Почему-то только сейчас она поняла его важность в своей жизни. С досадной болью осознала, что без него жизнь будет совсем другой. Ариэль будет не хватать Романа и придется учиться жить без него.

— Вообще, я понимаю тебя, Роман. Не кори себя за это… И желаю, чтобы ты с Жасмин прожил долгую жизнь, — прошептала Ариэль. — Чтобы ты не вспоминал обо мне как о девушке, которая все время плачет. Вспоминай обо мне как о девушке, которая всегда стремилась к чему-то большему, чем просто жить. Как о девушке, которая выбрала свободу… Ариэль Бекер, которая сделала то, о чем другие бы побоялись даже подумать, — добавила Ариэль, и Роман крепко заключил ее в объятия.

Он надеялся, что обнимал девушку не в последний раз. Что еще будет много случаев, когда он сможет вновь ощутить ее приятный запах, теплое дыхание и горячие слезы, которые она проливала слишком часто. Роман был так счастлив, когда щекой чувствовал шелковистые волосы девушки. Когда та в ответ прижимала к себе сильней. Он так любил эту девушку, что не хотел, чтобы та покидала его. За все время их знакомства они прошли огонь и воду, став и соратниками, и едиными душами, и супругами. Но скоро они станутся разлучниками — и от этого было еще больней.

Роман искренне надеялся, что там, в Дании, Ариэль с возлюбленным найдут свой обитель. Что именно там их место, где они проживут счастливую и долгую жизнь. Ради этого Роман был готов отдать свою, хотя даже если бы и мог, Ариэль не позволила, ведь желала того же.

Они просто обнимались так, словно делали это впервые. Оба не хотели отпускать друг друга, но были вынуждены сделать это, надеясь потом повторить. Но как жаль, что порою жизнь складывается не так, как мы хотим.

Ночь

Ариэль и Клинтон крепко спали, несмотря на то что оба волновались из-за предстоящего путешествия. Они спали в обнимку, даже во сне чувствуя тепло друг друга. Но вдруг Ариэль распахнула глаза от громких стуков в дверь. Они резали уши и заставили сердце биться в сто раз быстрее. Ариэль так напугалась этих стуков, которые не прекращались, что разбудила Клинтона.

— Клинтон, боже, там кто-то ломится в дверь! — сказала она с таким страхом в голосе, будто снаружи была сама смерть.

Ариэль не могла объяснить своей реакции, но почему-то точно знала, что это кто-то чужой. Кто-то страшный.

На удивление, Клинтон сам встрепенулся и часто заморгал, потерев глаза. В один момент его лицо оковал ужас, словно тот изобразил гримасу Ариэль. И от этого девушка напугалась еще сильней.

— Сейчас проверю. Не выходи отсюда, — приказал Клинтон.

Ариэль медленно кивнула и заметила, как тот почти незаметно взял из сумки небольшой нож и спрятал за резинку штанов. После этого девушка ахнула и зажала рот рукой, хотя совсем не собиралась кричать. Ее сердце билось так сильно, словно хотело выпрыгнуть. Ноги дрожали — чтобы их расслабить, Ариэль встала с кровати, когда из комнаты вышел Клинтон, и начала их разминать, все еще смотря на дверь, которую боялась.

Когда последовал слишком громкий стук, словно вышибли дверь, девушка положила руку на сердце и почувствовала холодные камушки под ладонью. Колье. Она совсем забыла снять его, словно то было невесомым. Ариэль решила положить его в карман сорочки.

За окном была кромешная тьма, в которой ничего нельзя было разглядеть, как девушка не пыталась. Но потом Ариэль не было в этом нужды, потому что та услышала громкие мужские голоса. Такие пугающие… Они перемешивались с голосами Романа и Клинтона, которые буквально кричали на них. Ариэль стало страшно, поэтому она решила выйти из комнаты, чтобы посмотреть из угла, что же там творилось.

С невыносимо бьющимся сердцем она вышла из комнаты. Ноги были ватными, но она все равно шла. Аккуратно и тихо, чтобы никто не заметил ее присутствие. Но, к сожалению, ватные ноги предали Ариэль, и та полетела по лестнице вниз.

Первые удары были болезненны, но потом она ничего не чувствовала. Последнее, что Ариэль видела перед собой, это пугающие глаза Романа, который резко обернулся. Потом она услышала лишь выстрел. Такой громкий. Он заставил сердце екнуть.

— Гудвин, черт! — послышалось девушке.

Ариэль приземлилась на пол, и все вокруг затихло. Она хрипло простонала и подняла голову.

Клинтон стоял напротив каких-то троих мужчин, которые находились у входа. Их силуэты были размывчаты, но Ариэль четко увидела у одного из них пистолет в руках.

— Нет! — послышался крик, полный боли. Крик Жасмин.

Ариэль не понимала, что происходило. Почему незнакомые мужчины стояли посреди коридора? Почему один из них держал пистолет в руках? И почему Жасмин где-то в другой комнате кричала и плакала? Но тут Ариэль опустила взгляд на обездвиженное тело Романа. Под ним растекалась алая лужа крови. Вся его голова была в ней. Но он не двигался. Лишь его пальцы дергались, но так неестественно, что Ариэль все поняла.

Она не видела его лица, лишь затылок, но все поняла. Это было больно, слишком больно, чтобы быть правдой. Ариэль начала кричать и плакать, не видя ничего вокруг. Лишь в голове засела картина, где Роман отдавал последние остатки своей души, которая покидала тело.

Наверняка он сейчас смотрел на Ариэль и Жасмин, на их страдания и плакал сам. Он не хотел умереть именно так — столь внезапно, даже не успев попрощаться. Наверное, он хотел пожениться на Жасмин, которая нарожала бы ему детишек. Хотел прожить жизнь счастливо и умереть в старости. Но кто знал, что его жизнь оборвется вот так…

Наверняка он сейчас смотрел на Ариэль и сам сожалел о том, что какая-та пуля не позволила ему попрощаться с ней. Сказать ту речь, которую он подготовил. К сожалению, теперь никто не узнает, что же хотел сказать Роман. Но он пожелает удачи Ариэль с небес и теперь навсегда будет в ее сердце.

Наверняка Роман хотел утешить Жасмин, которая билась в истерике. Он второй раз в жизни по-настоящему влюбился. И так жаль, что снова лишился ее. Хотя, может, он дождется ее там?..

Наверняка Роман сейчас сидел над своим телом и прощался с ним. Прощался со старой жизнью, чтобы войти в новую. Прощался с теми, кого любил и кем дорожил. Прощал всех, на ком держал обиду. И благодарил за то, что у него была такая замечательная жизнь, родственники и друзья. Возможно, душа Романа сейчас стояла напротив рыдающей Ариэль и умоляла услышать его. Или же он пытался обнять Жасмин, которая, казалось, сейчас упадет в обморок.

Он был слишком хорошим человеком, чтобы умирать. Но к сожалению, судьба распорядилась иначе…

Ариэль вспомнила его последний взгляд, глаза, в которых был страх. И это был его последний миг…

«Я люблю тебя, прощай», — попрощалась Ариэль с Романом сквозь слезы и попыталась успокоиться, но не смогла. Слезы текли, а душераздирающие крики из ее уст продолжались, словно у нее были судороги. Она не могла открыть глаза, не могла встать.

— Что вы наделали? — услышала Ариэль, но так размыто, что половину слов даже не поняла.

— Гудвин, ты убил его!

— Я не хотел! Девушка упала и…

Ариэль не чувствовала своего тела, будто ее душа тоже покинула его. Она попыталась взять себя в руки, но чувствовала лишь всепоглощающую боль и слышала свои крики. Она никогда не испытывала такой сильной боли, которая беспощадно разрывала сердце. Хоть Ариэль и не знала, что на самом деле такое смерть, но сравнила бы это чувство именно с ней.

Вдруг она ощутила теплые руки. Это был Клинтон. Он пытался успокоить девушку, говоря что-то невнятное и обнимая ту. После он заставил Ариэль встать и спрятал за своей спиной. Девушка же даже не открывала глаза, потому что не хотела видеть ту ужасную картину.

Но ей пришлось это сделать, потому что она услышала тяжелые шаги, которые направились в их сторону. Ариэль увидела крупного мужчину с черной бородой и короткой стрижкой. Его гримаса была ужасающей — несколько шрамов украшали лицо на носу, губах, подбородке… Да, он и вправду вселял ужас даже своей походкой — такой уверенной и угрожающей, что Ариэль сильнее вжалась в спину Клинтона, который держал ее за руку.

— Гудвин, что ты делаешь? — рявкнул Клинтон.

Тот ухмыльнулся.

— Ты обещал деньги месяц назад, сопляк! И где они? — Он развел руками. — Нет денег, зато есть мои приятели, которые могут вытрясти из тебя всю сумму.

Ариэль почувствовала, как Клинтон напрягся.

— Я же сказал, что они будут потом! — процедил Клинтон, сделав шаг назад, на что среагировал этот мужчина, шагнув к ним на два шага.

Он был все ближе. Ариэль так боялась, что даже перестала плакать.

— Не шути так с нами, сынок. Хотел легких денег, зря к нам обратился. Либо сейчас, либо… — протянул тот, странно посмотрев на Ариэль.

Нет, он не посмотрел, а намекнул.

— За нее можно получить деньги! Как раз те, которые ты должен!

— Только посмей! — закричал Клинтон.

После он еще сильней прижал Ариэль к себе, обнимая ее уже двум руками, словно та улетала на огромных крыльях, способных поднять ни одну сотню килограмм. Девушка чувствовала это, отчего постоянно посматривала на мисс Шелтон, обнимающую Жасмин, вдалеке гостиной, избегая того места, где лежало мертвое тело Романа.

Мужчина с черной бородой самодовольно ухмыльнулся. Он по-прежнему пугал Ариэль, ведь тот был таким мрачным, а его дружки сзади выглядели как собачонки, готовые прибежать в любую минуту.

Самое ужасное то, что если до этого Ариэль не понимала, кто эти люди и что им нужно было, то сейчас ей стало предельно ясно. Клинтон взял в долг. Но не у тех людей… От этих мыслей Ариэль скорчила гримасу. Она понимала, что, возможно, если бы не Клинтон, то Роман был бы жив. Нет! Ариэль не могла признавать такое, поэтому пыталась отогнать эти мысли.

— Я сказал, Гудвин, что все отдам! Разве так сложно подождать? — Клинтон был слишком груб с людьми, которые могли запросто прикончить человека. Но, видимо, тех это совсем не волновало.

В следующий миг Гудвин снова ухмыльнулся и развернулся на каблуках, показав свою спину. Казалось, все было позади. Они уйдут и больше не вернутся. В этот момент Ариэль даже захотела вдоволь насытиться кислородом, но все опять пошло не по плану…

Гудвин резко развернулся и ударил Клинтона так сильно, что тот пластом упал на пол, не в силах даже встать. Ариэль пыталась привести его в чувства: била по щекам, выкрикивала его имя, пока те трое копошились. Но Клинтон не поднимал тяжелые веки, после чего в голову Ариэль закралась ужасная мысль. Она с невыносимо бьющимся сердцем прислонила ухо к груди Клинтона и замерла. Но его сердце билось.

Ариэль облегченно выдохнула, но не успела и моргнуть, как перед глазами стало темно. Ей теперь не хватало воздуха, потому что на голову одели мешок. После чего она услышала пронзительный голос мисс Шелтон:

— Пожалуйста, оставьте ее!

Но за этим послышался громкий выстрел, который почти остановил сердце Ариэль. Она подумала, что оно вовсе перестало биться. В один миг девушка почувствовала такое опустошение, словно из нее вынули все органы.

— Нет! Боже, нет! — закричала она в отчаянии, пытаясь вырваться, но ее повалили на пол, завязав мешок у ног. Теперь она была, как ягненок, которого везут на бойню.

Ариэль не могла быть уверена, что выстрел не был направлен в воздух, ведь она не слышала воплей Жасмин. Не слышала больше ничего. Но от этого на душе не становилось легче.

Так как Ариэль была довольно легкой, ее без проблем забросили на плечо и куда-то поволокли. Она вырывалась, кричала, плакала, но все было без толку. Ткань мешка давила, воздуха совсем не хватало, но она держалась, надеясь, что Клинтон ее спасет. Надеясь, что это все страшный сон. Что она сейчас проснется и увидит светлое лицо Романа с его теплой улыбкой… Как же она надеялась, что это все тот же кошмар.

Ариэль несли очень долго. Хотя, возможно, ей так казалось, ведь в тот момент секунды были часами. На протяжении всего пути она слышала беседы тех мерзких мужчин, которые восхвалялись своими подвигами. Также порою мужчина, который ее нес, подпрыгивал, отчего девушка стонала, ведь ей было больно. Но это их только забавляло. Их не волновало то, что девушка была в тонкой сорочке, которая совсем не согревала. Ариэль даже подумала, что она умрет от переохлаждения.

Девушка стала куклой, с которой игрались и которую обижали. Ведь она не могла сопротивляться таким крупным и сильным мужчинам. Ариэль не думала о том, что с ней сделают, а просто ждала своего спасителя, который наверняка уже мчался к ней. Она больше не плакала, потому что знала, как эти нелюди будут радоваться ее слезам, поэтому через дикую боль держала все в себе, стараясь не всхлипывать.

Порой Ариэль чувствовала, как Гудвин ослаблял хватку, а иногда и вовсе отпускал руки, чтобы что-то поднять или удержать, и для девушки это был шанс попытаться сбежать или хотя бы ударить этого остолопа. Но это было полнейшим бредом, и Ариэль прекрасно понимала, поэтому не решилась злить этих сумасшедших.

Вдруг Гудвин остановился, и Ариэль ощутила знакомый холодный ветер. После ее кинули куда-то вниз, отчего та снова застонала, но замерла, почувствовав под собой колючий песок. Она начала непроизвольно дергаться и тихо вопить от страха. Ведь она поняла, куда ее привели. Поняла теперь, к чему были все эти сны…

Страх начал поглощать еще больше. Ариэль словно обезумела. Ее руки дрожали от того холода, который обжигал, причинял боль. Девушка закрыла глаза, стараясь не слышать рассуждения тех троих и просто абстрагироваться от всего окружающего. Просто чтобы заснуть и видеть прекрасные сны. Хотя в этот момент Ариэль хотела вернуться в свой кошмар, ведь тот хотя бы был ненастоящим.

Девушку снова куда-то потащили. Она глотала слезы, чувствуя, как крупинки песка, проседая под ней, кололи ее нежное тело, заставляя ту дергаться. Холод в тот момент словно ополчился против нее, ведь все это время был ее недобрым спутником. Вдруг Ариэль почувствовала воду. Такую ледяную, что ноги свело судорогами, отчего стало так больно, что Ариэль схватилась за них рукой. Но она даже не смогла толком зафиксировать их, ведь ее тело упало в какой-то деревянный ящик, который покачивался. Девушка сразу поняла, что это была лодка. Совсем не так она представляла свое первое путешествие по Северному морю…

Ариэль хотела вернуться домой, к маме, которая бы ругала ее и заставляла ходить на званые ужины. Хотела вернуться в былые времена, когда она прятала письма от нее и втайне гуляла с Клинтоном. В тот день, когда она познакомилась с Романом, которого она в дальнейшем так полюбила. В тот день, когда она обрела все, совсем не имея предчувствия, что через несколько часов все потеряет. Она хотела повернуть время вспять и остановить его, чтобы жить счастливо. Но теперь вряд ли это вообще возможно.

Ариэль покорно лежала, свернувшись в клубочек. Ее тело дрожало, но это никого не волновало. Поэтому она сжимала колье в кармане, пытаясь сосредоточиться на его красоте, и слушала звук частых волн, что бились о лодку. Этот звук для Ариэль был тем самым выстрелом пистолета — напоминанием о том, что одно нажатие может разрушить все мечты. Она просто закрыла глаза и ждала.

— Оставьте ее!.. Ариэль!.. — вдруг услышала девушка. Голос ее любимого, ее спасителя, который бежал где-то там, вдалеке.

— Клинтон, — прошептала Ариэль, сжимая колье в руке и надеясь на то, что все это скоро закончится…

12 глава. Два подарка, но какой из них пустой?

Я открываю глаза, встречаясь с кромешной тьмой за окном. Состояние сонное и, пожалуй, потрепанное, словно я поспала всего два часа. Хотя сколько же я спала на самом деле?

Я пытаюсь встать и чувствую на себе расстегнутую юбку, сковавшую мои движения, поэтому снимаю ее. Немного пошатнувшись, встаю и глазами ищу телефон, чтобы посмотреть время. Когда, наконец, нахожу мобильник, завалявшийся под одеялом, смотрю в черный экран, словно пытаюсь гипнотизировать его. Но вдруг мне приходит сообщение, и экран загорается сам, говоря о том, что уже почти восемь вечера, отчего я ахаю, ведь совсем не ожидала уснуть до столь позднего для меня времени. По сути, уже через три часа я должна ложиться спать…

Решив опустить эту проблему и посчитав, что я лягу, как и планировала, обращаю свое внимание на сообщение от мамы, которое мне только что поступило.

«Милая, как там дела? Ни звонишь, ни пишешь, все в порядке?» — пишет она.

Я тяжело вздыхаю, опрокинув голову на подушку, словно в этот момент все мое тело обездвижено. Я просто хочу лечь спать, несмотря на то что в сон меня уже не клонит, но как же мне не хочется разговаривать с мамой, делиться впечатлениями о музее, словно та мне неродная. Возможно, я просто не только устала физически, но и эмоционально опустошена, поэтому хочу просто заварить зеленый чай и выпить его, укутавшись в красный плед.

Наконец собрав в себе силы, я пишу:

«Не переживай, все отлично. Как ты и говорила, меня приняли. Завтра первый рабочий день».

Я только хочу отправить сообщение, но мысль, что мама, скорее всего, тут же мне позвонит, останавливает меня, поэтому я сохраняю письмо в черновик, чтобы отправить его потом. Сейчас у меня нет никакого желания общаться хоть с кем-то, потому что после сна я всегда такая раздраженная, что лучше со мной не разговаривать.

Поэтому спустя две минуты мычаний я переодеваюсь в домашнюю одежду, прохожу в кухню, где включаю свет, который режет глаза. Я решаю посмотреть в окно, пока кипятится вода.

На улице уже темно: только благодаря почти оранжевому свету фонариков можно разглядеть людей, идущих с работы, и танцующие под действием ветра деревья, которые продолжают сбрасывать разноцветные листья. Я с сожалением вздыхаю, потому что пока не могу увидеть всю красоту ночного Лондона, ведь она спрятана где-то в центре, куда у меня так и не получилось съездить по причине того, что совсем нет на это времени. Но на выходных я обязательно там прогуляюсь, поэтому записываю в свой несуществующий ежедневник в голове этот пункт.

Слышу звонкий «дзынь» чайника и достаю пакетик зеленого чая, чувствуя приятный и расслабляющий аромат. Потом с горящими от желания глазами достаю из холодильника пирожные — они слишком вкусные, чтобы терпеть до утра. Не знаю, перекус это или ужин, но после я целый вечер не хочу есть.

Прямо перед сном я отправляю маме сообщение, прекрасно зная, что она не позвонит мне на ночь глядя, несмотря на то что у них вечер только наступает.

Я ложусь спать с мыслями о завтрашнем дне — или же о сегодняшнем, потому что засиделась в ноутбуке до часу ночи. Я до сих пор витаю в музее, стремясь к его распахнутым объятиям и незабываемым экспонатам внутри. Особенно я задумываюсь о том колье, которое почему-то здорово заинтересовало меня. Оно кажется мне таким таинственным и красивым, что я хочу работать с ним… Я и вправду хочу его изучать, словно оно имеет какую-то большую ценность, чем мне кажется. Но я сомневаюсь в том, что Патрик позволит мне даже прикоснуться к этому украшению.

Я спала довольно сладко, но вот будильник в семь часов не позволил мне так же проснуться. Состояние такое подавленное, что мне не хочется вставать с постели, но понимая, что это мой первый рабочий день, я с почти закрытыми глазами скидываю с себя одеяло и встаю с постели, щупая выключатель, чтобы включить свет. Даже сквозь закрытые глаза меня ослепляет этот свет, и я щурюсь, потихоньку пытаясь распахнуть глаза, будто веки склеены клеем.

Но оставив усталость и лень где-то в кровати, я заправляю ее и плетусь в ванную комнату, чтобы умыться. К сожалению, мне не помогает даже холодный душ, который должен меня взбодрить. Поэтому я иду в кухню, доедая оставшиеся пирожные, которые смогли привести меня в чувство и, к удивлению, укротить мой аппетит. Теперь же я имею мотивацию на день и готова к переменам, словно какая-то глюкоза способна вернуть меня к жизни.

Я беру очередную кружку чая в руки и мечтательно смотрю в окно, за которым так пусто. Лишь одинокий пакет парит над асфальтом, будто сейчас апокалипсис, но уже начинает светать. Сегодня дождя нет, лишь пасмурность, которая навивает некий уют, благодаря которому хочется залезть обратно под теплое одеяло и весь день смотреть сериал, даже ленясь встать в туалет. Сегодня эта погода мне не чужда, поэтому минут двадцать я просто смотрю в окно, слушая шелест листьев у дома и наслаждаясь утренним ароматом Лондона.

Когда я начинаю, наконец, собираться, слышу звонок мобильного телефона и, сжав губы, беру трубку:

— Да? — устало протягиваю я, зевнув, словно только что проснулась.

— Доброе утро, дорогая! Я получила твое сообщение и, боже, так за тебя рада! Поздравляю!

Я улыбаюсь и благодарю:

— Спасибо, мама. Сама до сих пор не могу поверить, что все так просто. Приехала, захотела, получила. Почему раньше так нельзя было?

— На самом деле можно, — смеется мама. — Просто ты в это не верила.

Я понимаю, что мама права. Она всегда права, вот только мне почему-то охотнее верится в что-то нереальное и сложное, будто это упрощает мою жизнь. Сама того не подозревая, я все себе усложняю своей неуверенностью и неверием в легкий путь. Хотя если бы я верила в себя, наконец доверившись своим силам, вряд ли бы подобные мысли меня терзали…

— Сегодня первый рабочий день, мама. Я так счастлива! — лепечу я и задумываюсь. — А папа что говорит? — после недолгих размышлений спрашиваю я и сажусь на диван, поджав под себя ноги.

Я слышу, как мама вздыхает. И этот вздох будто лезвие ранит мое сердце. Я до сих пор не могу научиться не обращать внимания на непринятие отца, который скверно относится к моему пути. Ведь несмотря на его строгость и сухость, я хочу быть «его милой дочуркой». Мне настолько не хватает его поддержки, что даже в двадцать пять лет я готова сесть ему на коленки и слушать сказки на ночь, лишь бы он этого хотел…

— Конечно, он рад за тебя, милая. Ты же знаешь, он просто такой… неэмоциональный, — усмехнувшись, заканчивает мама, но я уже чувствую себя подавленной, потому что знаю, что «неэмоциональный» — это совсем не то, что хотела сказать мама…

Мы болтаем еще минут пять, после чего я иду завтракать. Осадок от разговора остался, потому что тема про отца для меня не то чтобы болезненна, но она заставляет вспоминать все обиды, которые сейчас, по сути, не имеют значения, но мое сердце почему-то не может простить отца, который лишил меня отцовской любви. Ведь я почти никогда не слышала от него «я верю в тебя», «у тебя получится» или даже «ты молодец», словно для него поддержать родную дочь это что-то недопустимое.

Но я не хочу начинать день с такой ноты, поэтому, потерев мокрые глаза и глубоко вздохнув, сажусь перед телевизором и включаю первый попавшийся канал, на котором идет фильм «Дом у озера». Я погружаюсь в атмосферу кинематографа, совсем позабыв о времени, которого у меня уже маловато, поэтому, увидев, что до выхода осталось полчаса, я почти бегу в спальню, чтобы переодеться.

Надеваю черные штаны и бежевую блузку, которую успела погладить, так как та почему-то была мятой. После того как я была готова, тороплюсь заказать такси и выглядываю в окно, чтобы убедиться, что дождя нет. Как и с утра, оранжевые кроны беспокоит лишь прохладный ветер, заставляющий меня порою дергаться, потому что из-за того ветки деревьев царапают крышу дома.

Выключив телевизор и дождавшись оповещения о приезде такси, я обуваюсь, надев на ноги ужасные туфли, которые вчера заставили меня возненавидеть весь их каблучный сорт. Но под мой образ кроссовки совсем не подходят, поэтому выбора у меня нет. Наношу гигиеническую помаду на губы, которые кажутся со вчерашнего вечера слишком сухими, и выхожу на улицу, как всегда, забыв телефон, за которым потом возвращаюсь.

По пути в музей меня терзают сомнения насчет моей работы. Я замечталась, думая, что приду и буду сразу изучать какие-нибудь интересные артефакты и древние статуи, найденные глубоко под землей, но на самом деле, судя из той информации, которая пришла мне на почту, пока я буду готовить отчеты по исследовательским работам. Это слишком скучно для меня, но, к своему стыду, я даже не удосужилась выучить все залы музея, что меня гложет, так что к крутым артефактам меня ни за что не подпустят.

Но уже совершенно не важно, кем я буду и что буду делать, ведь моя мечта исполнилась — и это до сих пор для меня что-то нереальное. Наверное, год назад я бы и подумать не посмела, что решусь на такой серьезный шаг, покинув когда-то родной Нью-Йорк и отказавшись от папиного предложения. Это было слишком тяжело для меня, но сейчас я здесь, выхожу из машины такси, чувствуя, как ветер касается лица, и смотрю на Британский музей, который совсем недавно стал для меня чем-то большим, чем просто музей. Теперь я часть его. Возможно, уже пора принять это и позволить гордиться собой?

Я миную всю толпу у входа, завернув за огромные колонны, за которыми находится специальный вход для сотрудников. Когда я захожу в здание, останавливаюсь и прислушиваюсь. Я хочу услышать звонкий голос Камеллы, словно та мой спасательный круг. На удивление, я рада и Патрику. Но не услышав знакомых голосов, — лишь какие-то грубые тембры или крики вроде «аккуратно!», — я иду к своему кабинету, старательно вспоминая путь, но каждый раз отвлекаюсь, проходя огромный белый купол, заставляющий почувствовать себя букашкой, и множество экземпляров в виде разных чучел и прочего. Я стучу каблуками по чистому полу, чувствуя некое облегчение, словно иду по облакам. Я до сих пор не могу налюбоваться всеми сокровищами музея, но мне нужно идти, поэтому, через силу развернувшись, двигаюсь, по моему мнению, в правильном направлении.

Но я все-таки сворачиваю не туда, хотя в итоге нахожу тот самый вход с табличкой «Посторонним вход воспрещен!», за которой целый отдельный мир, где изучают, красят и ровняют. Я со спокойной душой открываю дверь, облегченно вздохнув, и направляюсь в комнату, которую вчера показал Патрик.

Как только я захожу, вижу Камеллу, которая что-то упорно пишет в блокноте, словно в ее ухе наушник и кто-то говорит быстро-быстро, что девушка не успевает. Но как только блондинка замечает меня, то сразу откладывает все свои дела, натянув искреннюю улыбку.

— Джулия, доброе утро! — восклицает та.

— Доброе, — отвечаю я, так же широко улыбнувшись и повесив пальто на вешалку у входа. Потом я, переодев обувь, сажусь за свой стол, за которым уже лежат толстые папки с надписью «Джулия Франческо». — А Патрик где? — спрашиваю я, посмотрев на пустой стол.

— Патрик всегда опаздывает, — машет рукой Камелла, продолжив писать. — Видимо, не управляется со своим мотоциклом, — шутит девушка, а я удивленно спрашиваю:

— Мотоцикл? Я думала, Патрик приезжает сюда на черном «Мерседесе», — с сарказмом подмечаю я.

— Ха! Кто тебе такую чушь сказал? Сколько его знаю, не расстается со шлемом!

Я удивленно поднимаю брови. Никогда бы не подумала, что такой, с виду нежный и трепетный мужчина, внутри хранит жажду адреналина. Оказывается, под его обворожительной улыбкой хранится настоящий буйный нрав.

Я берусь перебирать бумаги на столе, которые, как объяснила Камелла, должна досконально изучить, устранить погрешности и внести поправки, указанные в другом документе. Когда я начинаю читать, голова идет кругом от таких сложных тем, от которых я совсем отвыкла, ведь давно не занимаюсь исследовательскими работами. Поэтому мне приходится вспоминать утраченные навыки, ведь сейчас это будет основа моей работы.

Я закусываю губу, когда перехожу на десятую страницу из тридцати. Голова занята важными артефактами и их датами, поэтому я совсем не слышу посторонних звуков, даже когда в музей буквально врываются посетители.

Но меня отвлекает Патрик, вальяжно вошедший в помещение и закрывший за собой дверь с громким хлопком. Его белоснежная улыбка ослепляет всю комнату, а я, даже не заметив этого, отвечаю ему тем же.

— Привет, коллеги! — с какой-то забавой лепечет Патрик, вешая пальто на вешалку. — Вижу, здесь весело, — замечает он, посмотрев на меня, словно говоря, что именно я занимаюсь серой работой, которую спихнули на новичка. И сейчас именно я тот невезунчик.

— Привет, Патрик, — говорит Камелла. — Вижу, ты в настроении, — монотонно произносит она, даже не посмотрев на мужчину, который плюхается на кресло.

— Почему нет, когда начинается работа по новому поступившему потенциальному экспонату? Если ему более двухсот лет, то работы продолжатся, а я уверен, что это так… Кстати, Камелла, — задумывается Патрик, — ты добралась до местного геммолога^[6]?

— Да, он сказал, что в течение двух дней возьмет образцы и в течение четырех пришлет нам их, — говорит Камелла, а я смотрю на них и даже не понимаю, о чем эти двое лепечут.

— Это вы о чем? — прямо спрашиваю я, задумчиво смотря на Патрика, который вертит в руках ручку и закусывает ее, словно хочет соблазнить. Но делает это он так непринужденно, что не замечает этого.

— Помнишь вчерашнее колье? — Мои глаза загораются как вспышки. — Большая вероятность, что оно было создано лет триста назад. Поэтому музей заинтересован в нем, как и я, собственно.

— Да, — подхватывает Камелла, — странно, что оно оказалось в сетях. Да и как, вообще, оно оказалось в море? Стоит бешеные деньги! Ни один нормальный человек не спустил бы его в воду.

— И я о том же, — воодушевленно начинает Патрик, отчего я совсем забываю про свою работу, полностью погружаясь в разговор тех двоих. — Колье пролежало в воде минимум сто лет! И как оно туда попало — большая загадка.

Я задумываюсь. И вправду, это прекрасное колье не могло попасть в Северное море по своему хотению. Его красивый розовый блеск не мог по случайности утонуть в море. Я, как и Патрик, уверена, что за гранеными камнями скрывается интересная история, которая привлекла бы посетителей музея.

— То есть ты лично будешь контролировать процесс изучения? — спрашиваю я, наивно моргая.

Патрик расправляет плечи и поджимает губы, произнеся на одном дыхании:

— Конечно.

— А разве тебе не нужны, скажем, помощники?..

Патрик ухмыляется, на секунду переведя взгляд на Камеллу. Его мускулы на руках играют со мной злую шутку, отчего я перевожу взгляд на свою ручку, в которой почти не осталось пасты.

— Делай давай свою работу, Джулия. Отчет по исследовательской работе сдать нужно уже сегодня.

— Но ты же подумаешь? — улыбаясь, наивно произношу я, состроив глазки, словно это на него действует.

Патрик таинственно улыбается, пристально посмотрев на меня голубыми бездонными глазами, облизывает губы и откидывается на спинку кресла. Его расслабленность воодушевляет меня, ведь кажется, будто целый день сидеть и работать для него только в удовольствие.

— Не отвлекайся, — не отвечает он на мой вопрос и принимается работать за компьютером, даже ни разу не взглянув на меня. Почему-то его игнорирование показалось положительным ответом…

Следующие два часа я все так же ломаю голову над исследовательской работой, которую проверила уже наполовину. На самом деле я думала, что будет проще, но работа кишит типичными ошибками, словно ее делал школьник. Я стараюсь не отвлекаться на посторонние звуки, происходящие за дверью, людей, которые порою входят в комнату и переговариваются с Патриком. Этот и вправду отвлекает меня, но я понимаю, что мне придется работать в такой атмосфере — и от этого не убежать.

За окном до сих пор пасмурно. Дует сильный ветер, срывая желтые листья с деревьев. Я вдруг жалею, что не надела сегодня шарф и не взяла зонт, потому что, смотря на серые тучи, завладевшие небом, ожидаю дождь.

Порою я перекидываюсь парочкой фраз с Камеллой, которая мне все больше нравится: ее манера быстрой речи и постоянной жестикуляции не нервирует меня, как обычно это бывает, а даже интересует, словно у этой блондинки скрытые способности. Камелла до сих сидит за столом, заполняя какие-то документы, иногда выходя из комнаты на некоторое время. Тогда я остаюсь наедине с Патриком, который сидит с умным лицом, подперев подбородок, словно разговаривает с самим президентом.

Он потирает щетинистую щеку и переводит взгляд на меня, отчего я смущаюсь и утыкаюсь в документ.

— Как дела? — спрашивает он, вопросительно смотря на меня.

Я немного теряюсь, но говорю:

— Ну, в Лондоне, конечно, непривычно, но город очень красивый, — пожимаю плечами я.

Патрик смеется, закусив губу.

— Ну я вообще-то имел в виду твою исследовательскую… Хотя я рад, что тебе здесь нравится, — улыбается он.

Боже! Теперь чувствую себя так неловко, что боюсь смотреть ему в глаза, словно я сморозила что-то слишком неприличное.

— О, конечно, да. Эмм… Ну, вроде справляюсь.

— Точно помощь не нужна?

Я улыбаюсь в сотый раз и мотаю головой. Патрик такой любезный, но вот свою работу я должна сделать сама. К тому же осталось у меня не так много.

Спустя полчаса заходит Камелла с улыбкой до ушей, словно получила «Оскар». Она поправляет длинную зеленую юбку, виляя бедрами, садится за свой стол и вдруг восклицает:

— Кстати, скоро обед! Джулия, ты пойдешь с нами? — Камелла переводит вопросительный взгляд на меня, а я хмурюсь, не понимая, что она имеет в виду.

— Ты о чем?

— Ну, мы с Патриком ходим в кафе неподалеку. Составишь нам компанию?

Я задумываюсь. Вообще, обед лежит у меня в сумке, но разве я могу отказать Камелле? К тому же она кажется мне очень милой, все-таки теперь мы коллеги. А Патрик… Он тоже довольно милый, так что я не вижу причин сидеть и тухнуть в этом одиноком, полупустом офисе, поэтому соглашаюсь.

— Вот здорово! — хлопает в ладоши девушка, смотря на Патрика, который одобрительно улыбается мне. — Через двадцать минут выходим.

Я киваю и начинаю быстрее писать, чтобы после обеда придти и внести лишь незначительные коррективы. Ведь чем быстрей я сдам этот отчет, тем лучше проявлю себя. И я надеюсь, что моя работа не вызовет ни у кого никаких вопросов.

Спустя некоторое время я облегченно громко выдыхаю и захлопываю папку, откинувшись назад.

— Закончила? — улыбается Камелла.

Я закатываю глаза и киваю, на что коллеги смеются, обнажив белые зубы.

— Ну, значит, мы можем идти, — смотря на экран телефона, произносит Камелла, закрыв свой блокнотик, и куда что-то быстро записывает.

— Две минуты, — произносит Патрик и утыкается в документы на столе, быстро дергая ручкой, словно от нетерпения. Его притягательное лицо снова становится серьезным, из-за чего его хочется развеселить.

Я принимаюсь разглядывать офис. На удивление, мой стол самый приличный, словно новый, когда стол Патрика в некоторых местах поцарапанный, да и совсем потерял свой блеск. Линолеум темный, как и книжный шкаф в углу, в котором сплошные документы и откуда-то книга Стивена Кинга «Кладбище домашних животных». Я подозрительно смотрю на Камеллу, которая уткнулась в телефон.

— Вы тут читаете? — удивляюсь я.

Камелла переводит взгляд сначала на меня, потом на книгу и усмехается:

— Я эту книгу из дома взяла. Думала почитать, а там такой ужас, что я просто захлопнула ее и положила сюда, — объясняет девушка, показав пальцем на шкаф. — Так что теперь она никому не нужна. Если хочешь, можешь взять.

— Да нет, я тоже не особо люблю подобное… — пожимаю плечами я.

Атмосфера в помещении мне нравится. Я побывала во многих музеях и точно могу сказать, что здесь мне очень комфортно с теми людьми, с которыми едва знакома. Словно чувствую, что мне здесь рады, хотя это почти невозможно, ведь так думать, наверное, наивно… По крайней мере, в первую половину дня я чувствую поддержку, ведь Камелла с Патриком откликались на мои редкие неуверенные просьбы о помощи. Эти люди вызывают во мне лишь положительные эмоции, а это будто делает мою продуктивность выше.

— Все, пойдемте! — восклицает Патрик, встав с места, и раскатистым шагом подходит к двери.

Я киваю и одновременно с Камеллой подхожу к вешалке, надевая пальто. Девушке желтый цвет к лицу — он подчеркивает ее большие голубые глаза. Я беру сумку и вопросительно смотрю на ребят, которые продолжают копошиться: то Камелла забыла взять с собой кошелек, то Патрик пытается стереть пятно на своей черной куртке. Я даже успеваю переобуться, а эта парочка все еще медлит, словно на обед никто не собирается.

— Да не видно пятна, Патрик, — вздохнув, говорю я, положив руку на крупное плечо мужчины, после чего Патрик улыбается и протягивает:

— Ладно, Джулия, поверю на слово.

— Свинья! — кричит Камелла, в конце хрюкнув.

— Зови меня Джулс, Патрик, — добавляю я, улыбнувшись, и поворачиваюсь к Камелле, которая коротко кивает, и мы втроем выходим из кабинета. Патрик же закрывает дверь и относит ключи куда-то, после чего возвращается.

До кафе мы идем пять минут. Я постоянно оглядываюсь, любуясь городом. Со стороны Британский музей выглядит не менее величественно, словно какой-то замок. Прямо перед входом в милое кафе с маленькой вывеской мне в лицо прилетает большой красный лист, заставляя меня остановиться и попятиться, отчего я наступаю на ногу Патрика, который коротко шипит.

— Прости, — извиняюсь я, вертя в руках больший лист, который потом пускаю по ветру.

Мы заходим в кафе. У меня сразу появляется желание прилечь на кровать и уснуть, поддавшись местной атмосфере и комфорту, что свойственно обычно дому. В ноздри пробивается мягкий запах, который заставляет живот урчать. Камелла указывает на бежевый диванчик среди десятков таких. Я с легкой улыбкой на лице присаживаюсь, оказавшись рядом с Камеллой, а напротив садится Патрик. Я не могу оторвать взгляд от зала: множество растений неизвестного мне происхождения украшают почти все столики, ловкие официанты обходят узорчатый столб посередине, а красивые люстры добавляют этому месту света, но такого спокойного, что тянет в сон. Я довольно беру меню и изучаю его.

В кафе много выпечки, которую мне сейчас и хочется. Вот-вот потекут слюнки, когда я вижу, как молодой официант несет какую-то большую булочку девушке с ребенком.

— Что ты будешь? — спрашивает Камелла, отложив меню.

А Патрик, заметила я, вообще не взглянул туда. Наверное, они с Камеллой столько раз здесь бывали, что меню знают назубок. Но я не теряюсь и быстро решаюсь:

— Наверное, возьму кофе и омлет с «Баттенбергом^[7]».

После Патрик кивает, и к нам подходит молодой официант с обворожительной улыбкой. Джордж — я прочитала его бейджик — принимает наш заказ и уходит, сказав ожидать до двадцати минут. Времени у нас целый час, поэтому я даже не переживаю и совсем не тороплюсь.

— Ну, как тебе первый день? — спрашивает Камелла, заинтересованно посмотрев на меня. После и Патрик переводит взгляд на меня, подперев подбородок рукой, словно это его привычка, которая проявляется, когда тот весь во внимании.

— Мне нравится… Конечно, все это для меня в новинку. Ну, знаете, Нью-Йорк более шумный и энергичный, что ли, а тут как-то по-другому. Словно Англия любит тишину, но тайком устраивает буйные вечеринки.

— Ты даже не представляешь какие! — восклицает Патрик, выпив половину стакана воды. — А как тебя, вообще, сюда принесло? — спрашивает мужчина.

Я поднимаю брови в раздумьях.

— Уверена, как и вас. Долго училась, нарабатывала опыт и мечтала работать в Британском музее. Собственно, и намечтала.

— Ну не скажи, — протестует Камелла. — Я вообще не хотела лезть в эту муть! — Она брезгливо кривляется. — Какие-то гробницы, уродливые куклы — фу! Но мне пришлось, потому что тогда отец бы выпнул меня как щенка.

— Я каждый раз спрашиваю ее, — начинает Патрик, смотря на Камеллу, но обращаясь ко мне, — что ей мешало найти работу по душе? И знаешь, что она отвечает? — усмехается он, показав на Камеллу пальцем. — Она не создана, чтобы зарабатывать деньги. Она создана их тратить!

Патрик заливается смехом, который я подхватываю, удивленная такими несуразными мыслями.

— Но это правда! Никакая работа не приносила мне удовольствия, на что отец сказал, что я буду работать здесь. У меня не было выбора, — заключает та и шлепает Патрика по плечу, чтобы тот перестал смеяться. Я же успокаиваюсь и заинтересованно слушаю подругу. — Полгода назад я пришла в музей и хотела вернуться домой, но на пути встретился очаровательный мужчина, — Камелла посмотрела на Патрика, который мило улыбается и закидывает голову назад, — который сказал мне: «этот музей не так плох, как ты думаешь, во всяком случае, потому что здесь я», — произнесла она, спародировав громкую и четкую речь Патрика. — Почему-то это меня взбодрило и теперь я здесь. Скажи спасибо Патрику, — усмехается она.

Я любуюсь на них с теплой улыбкой. Они словно брат и сестра, которые никогда не ссорятся, лишь подначивают друг друга. Когда их взгляды пересекаются, они начинают задорно хохотать, словно подружки. А их шутки про друг друга всегда заставляют меня смеяться. Если раньше я думала, что эти двое обычные коллеги, то сейчас не сомневаюсь, что они самые верные и забавные друзья на всей планете. Таких людей я точно не видела.

— А ты, Патрик? Как ты попал в музей? — спрашиваю я.

Патрик облокачивается на спинку мягкого дивана и задумчиво причмокивает, словно вспоминает свой тернистый путь. Но, сложив руки шпилем, начинает:

— Ну, как ты и сказала, долго учился, мечтал… — разводит руками он, после чего Камелла, перетянувшись через весь стол, снова ударяет того по плечу. Патрик изображает из себя раненого солдата, но, смиренно выдохнув, начинает: — Не скажу, что моя семья была какой-то богатой — хотя и бедной не была. Но я, сколько себя помню, хотел связать жизнь с музеем — ни с чем иным. Родители удивлялись, что такой маленький мальчик интересуется такими взрослыми и сложными вещами, поэтому думали, что это очередной детский лепет. Но я вырос и стал тем, кем хотел в восемь лет…

Наступает тишина, в течение которой я прокручиваю в голове слова Патрика. Оказывается, у нас есть с ним общее. У нас одинаковые интересы и даже жизненный путь в чем-то сходится. Я улыбаюсь, смотря в его голубые глаза, и откидываюсь на спинку кресла.

— Не, ну моя история в сто раз интересней! — разрезает тишину Камелла и заливается хохотом, который я подхватываю, а Патрик закатывает глаза и смотрит за мою спину.

В следующий миг официант приносит мне и Камелле по чашечке ароматного кофе, при виде которого у меня текут слюнки, словно я не пила этот горячительный напиток несколько лет. Когда кофе немного остыл, я отпиваю чуть-чуть и довольно причмокиваю, потому что он здесь и вправду очень вкусный. Кажется, такого я никогда не пила.

— А ты? Разве у тебя все так легко? — спрашивает меня Патрик, приняв от официанта свою блюдо, которое, кажется, даже не торопится есть, потому что заинтересованно смотрит на меня, потирая скулы.

Я задумываюсь. Конечно, мой путь был тяжелым — несколько раз я хотела все бросить. Неуверенность в себе, проблемы с деньгами и отцом — меня преследовало это на протяжение нескольких лет. Но я, пожалуй, пока не готова так откровенничать, ведь это слишком личное, чтобы рассказывать людям, которых я едва знаю. Поэтому я просто говорю:

— Конечно, у меня были и есть проблемы. Но я здесь, с вами, поэтому, пожалуй, это неважно.

Патрик и Камелла в унисон хмыкают, но даже не придают моей скованности значения и просто начинают разговаривать.

Мы просидели еще почти час, просто болтая и смеясь, словно давние друзья. Мне очень комфортно сидеть рядом с коллегами, непринужденно болтая о всякой чепухе и узнавая о новых друзьях что-то новое. Например, Патрик, оказывается, работает в Британском музее уже шесть лет и лишь недавно стал средним сотрудником, чем очень гордится. Также я узнала, что он живет неподалеку от музея, но каждый день передвигается лишь на мотоцикле — говорит, что машина не обеспечивает таким удовольствием и чувством жизни, как мотоцикл. Я на это лишь кривляюсь, потому что считаю, что мотоциклы слишком опасны — да и, если честно, на них я никогда не сяду! А Камелла, наоборот, подхватывает Патрика, согласившись с ним. Оказывается, она любит чувство страха и адреналина — она прыгала с парашютом, тарзанки и не против повторить. Я удивилась словам этой компании, потому что сама же даже боюсь посмотреть вниз с четвертого этажа. До этого я не считала себя трусихой, но сейчас же мне кажется, что я слишком скучно живу…

После мы возвращаемся на рабочее место, где я в сотый раз перечитываю отчет по исследовательской работе, потому что просто не могу позволить себе ошибиться.

— Джулия, да хватит тебе гипнотизировать отчет! — вдруг кричит Камелла. — Неси уже и отдавай!

Я, словно выходя из гипноза, перевожу взгляд на девушку, которая смотрит на меня с раздражением, словно я ее задерживаю.

— А если у меня где-то ошибка? Я не хочу лишиться места, только обретя его, — фыркаю я, снова уткнувшись в документы.

— Мне уже это надоело! — стонет Патрик.

Вдруг из моего поля зрения уходит отчет, словно испарившись. Подняв возмутительный взгляд на Патрика, я вижу, как он выходит из кабинета, напоследок окинув меня легкой улыбкой и махнув рукой. Я в непонимании сижу, разведя руками в сторону, в ожидании мужчины, который забрал то, над чем я работаю все утро. Не знаю, почему я просто сижу и не бегу за Патриком. Видимо, надеюсь, что он мне друг и у него добрые намерения.

Спустя какие-то несколько секунд, за которые я успела моргнуть 52 раза, в кабинет входит Патрик с улыбкой до ушей, словно он выиграл в лотерею.

— Что ты?.. — возмущаюсь я, но Патрик перебивает меня:

— Отчет сдан, Джулия! Можешь не благодарить, — заключает он, пожав плечами и сев за свое место.

Я просто молчу и испепеляю того гневным взглядом, на который Патрик не обращает никакого внимания, словно минуту назад не забрал мою работу, отдав ее даже без моего согласия.

Я тут же хочу возмутиться, накричать на Патрика за его поступок, но открыв рот, сразу закрываю его… Возможно, так даже лучше? Может, я одна решилась бы сдать этот чертов отчет лишь к вечеру, потеряв уйму времени? Я пожимаю плечами, посмотрев на Камеллу, которая наблюдает за моей реакцией, без единого слова беру документы по отделам музея и начинаю читать, изучая каждый угол и экспонат.

***

Прошел целый день, а я почти и не заметила, словно до этого каждый день проводила именно так: общаясь с новыми людьми, узнавая их; принимаясь за почти новую работу, в процессе которой мое сердце почему-то порою ускоряется; и рассматривая места, о которых я мечтала, смотря на картинки в интернете. Это сказка, но такая реальная!

Под конец рабочего дня я заболталась с Камеллой, рассказывающей о своей подруге, которая забеременела двойней от мужа, с которым хотела развестись. Лишь Патрик усердно работал как пчелка, совсем не желая слушать наши бабские разговоры. Вскоре рабочий день подошел к концу, и все мы начали собираться.

— Ты на такси? — спрашиваю я у Камеллы, которая расчесывает свои светлые волосы.

— Меня заберет Росс, мой парень, — поясняет она и я понимающе киваю.

— А ты? — встревает в разговор Патрик.

— Да, — коротко отвечаю я.

— Могу довезти.

— Что? Не-е-т! — отрицаю я. Ни за что не сяду на мотоцикл! Никогда! — Это… Не мой транспорт.

Патрик ухмыляется, словно я сказала того, чего сама не понимаю.

— Почему?

— Это опасно, — поясняю я, принявшись надевать верхнюю одежду.

— Даже не хочешь попробовать?

— Нет, — четко говорю я.

— Спрошу тебя через месяц, даю слово, ты передумаешь.

— Хватит, ребята! Давайте по домам! — прекращает наш спор Камелла, надев пальто и полностью приготовившись к выходу.

Я следую ее примеру и, полностью одевшись и вызвав такси, выхожу из кабинета. Патрик и Камелла с кем-то прощаются и выходят вслед за мной.

На улице холодней, чем было утром, но легкий ветер, кажется, теплый. Воздух чистый и ласкает легкие, а темнота удовлетворяет бродячих кошек.

— До завтра, ребята! — прощается Камелла и прыгает в белую «Тойоту».

Патрик же уходит куда-то и возвращается уже в сопровождении рева мотора его черного мотоцикла, который кажется мне слишком большим, словно настоящий конь. Заметно, что Патрик чувствует себя комфортно, как бы в своей стихии.

— Точно не подвезти? — кричит он.

— Нет, Патрик! До завтра!

Патрик расправляет плечи и показывает мне ладонь, прощаясь. Потом его грозный мотоцикл несет его куда-то вправо, где оба растворяются в гуще домов. Я же стою и жду такси, переминаясь с ноги на ногу, так как ветер усиливается.

Наконец доехав до дома, я поднимаюсь в свою квартиру. Ноги, кажется, налились свинцом, отчего я даже помогаю себе, держась за перила — хотя, я, наверное, ползу по ним. Дойдя до двери, я открываю ее, облегченно вздохнув. Бросаю все вещи на пол, даже не боясь, что в сумке может что-то разбиться. Но когда разворачиваюсь, вижу какую-то бумажку у лестницы и иду за ней — вдруг там что-то важное? Но понимаю, что это всего лишь список покупок, который я должна выкинуть, поэтому кладу его в карман брюк и собираюсь повернуться, но слышу щелчок. Дверь закрылась.

Сердце бьется так быстро, что я резко тянусь за ручку двери, но безуспешно. Она захлопнулась, а ключи и телефон остались в квартире! Абсолютно все там!

Я как ненормальная принимаюсь дергать за ручку, бить дверь, будто это поможет. Но я не могу остановиться, потому что другого выхода не вижу. Но спустя несколько минут безуспешных попыток открыть дверь, я решаю обратиться к соседям, которых совершенно не знаю. Оказывается, иметь хоть какие-то связи с ними очень полезно.

Но другого выбора у меня теперь точно нет, поэтому я, судорожно изучая квартиры и двери, решаю, куда пойти. Уже вечер, поэтому все должны вернуться с работы. Я решаю позвонить в квартиру на моем этаже — ведь это логично.

Скрепя сердце, нажимаю на звонок и, задержав дыхание, жду своего спасителя. Как ни странно, мне открывают дверь.

— Добрый вечер, — произносит кареглазый мужчина, убрав передние пряди назад.

Я замолкаю, словно все слова в голове за секунду вылетели. Я начинаю улыбаться как дурочка, чтобы затмить мое молчание, но осознав, что со стороны это выглядит не слишком нормально, говорю:

— Да, здравствуйте! Простите, что, возможно, поздно, просто… Моя дверь. — Я указываю большим пальцем назад, усмехнувшись. — Она захлопнулась, а телефон и ключи внутри.

Мужчина внимательно смотрит на дверь за моей спиной и хмыкает, сжав пухлые губы в тонкую линию. Он потирает шею, проведя пальцами по плечу, и улыбается мне.

— Конечно, вы можете позвонить с моего, — говорит он, приглашая на порог.

— Боже, спасибо! — восклицаю я, переступая порог квартиры, в центре которой замечаю диван и телевизор.

На вид квартира опрятная и, даже несмотря на ее небольшую захламленность, довольно просторная. Свет режет глаза, но я внимательно наблюдаю за соседом, который копошится у дивана, видимо, в попытках найти свой мобильник, переворачивая подушки. На полках я замечаю черепа разных животных и некоторые скелеты, что меня немного напрягает. Ведь странно держать дома подобные декорации…

— Э, я ветеринар, поэтому так много… Костей, — объясняет мужчина, увидев мою озадаченность.

Я замечаю, как его передние темные пряди падают на лицо. Он спешит их убрать, ведь те закрывают карие глаза, обрамленные черным ресницами. А его четкие скулы не дают мне покоя — странно, что я его не видела.

— Кстати, я Фил. Фил Уолкер.

— Я Джулия Франческо, — улыбаюсь я, после чего пожимаю руку Фила.

— Ты хотела… — говорит он, протягивая мне телефон.

— Ах, да, конечно.

Я хватаю телефон и принимаюсь набирать номер, вот только понимаю, что даже не знаю, куда звонить.

— Слушай, может, ты знаешь, куда в таких случаях звонить?.. Просто я приезжая и до сих пор не попадала в подобные ситуации, — пожимаю я плечами, невинно смотря на Фила, который облокачивается о стену, скрестив руки.

— Давай я позвоню, — отрезает он, взяв телефон, отходит на несколько шагов и звонит на какой-то номер.

Я слышу гудки, потому что Фил ставит на громкую связь, потом раздается мужской голос и начинается разговор. Он длится минуты две, после чего я понимаю, что мастер придет не менее чем через полчаса. Я возмущенно вздыхаю и тру лоб, ведь теперь мне придется сидеть у двери и, как верная собачка, ждать.

— Вот и вечер, — протягиваю я скорее для себя, чем для моего соседа Фила.

— Можешь дождаться у меня, я всегда рад гостям, — говорит он и, когда я перевожу взгляд на его лицо, широко улыбается.

Я немного смущаюсь и теперь мечусь между двумя вариантами: подождать у Фила или же сидеть в коридоре, ожидая мастера. Конечно, первый вариант куда лучше, но вот только моя чертова застенчивость не позволяет остановиться на одном выборе.

— Я не хочу тебя как-то теснить или…

— Да брось, Джулия! — машет он рукой, подойдя ко мне. — Мы же соседи, все равно будем видеться — так хоть узнаем друг друга. К тому же я сказал, что рад гостям.

Я кусаю губу, смотря на квартиру, которая понравилась мне сразу — не знаю, холостяцкая она или нет, но мне почему-то кажется, что женской руки здесь нет. Но даже если это и так, то какого черта я должна сидеть в коридоре? Фил прав — так я буду знать чуточку лучше своего соседа, с которым мне предстоит делить площадь. Поэтому я соглашаюсь:

— Ладно. Спасибо, — улыбаюсь я и снимаю верхнюю одежду с обувью, после чего прохожу в кухню и сажусь напротив Фила, который принимается заваривать чай и беседовать со мной, демонстрируя свой красивый и где-то монотонный голос, но такой приятный, словно он подрабатывает дубляжом:

— Не видел тебя раньше, — подмечает Фил, поставив кружку чая на стол.

— Я переехала совсем недавно. Из Нью-Йорка. — Фил одобрительно кивает, сделав глоток горячего чая.

Он улыбается, обнажая белые зубы и заставляя ямочки проявиться на щеках. Его темные волосы постоянно лезут на лоб, но Фил их уже не отбрасывает назад, позволяя им придать лицу мужчины такую привлекательную холодность, что мне хочется самой убрать эту прядь, но я останавливаю себя на этой мысли.

— А ты откуда?

— Я родом отсюда, поэтому недалеко ушел, — ухмыляется тот, постукивая пальцами левой руки по серому столу. — А где ты работаешь?

— В Британском музее, — довольно говорю я. — Это была моя мечта, вот я и решила попробовать. Сегодня был первый рабочий день.

— Люблю людей, которые иду к своей цели. — Я вяло киваю, не скрывая улыбки. — Вот я в детстве совсем не хотел быть каким-то ветеринаром. Моей мечтой была карьера актера, представляешь? Но я быстро отказался от нее.

— Почему же?

Фил поджимает губы и, вскинув брови, говорит:

— Понял, что это не мое…. Не мое отдавать столько сил. Не мое каждый раз преображаться в какого-нибудь человека, а потом возвращаться к своей роли…

— Я понимаю, — говорю я и вспоминаю забавный момент из жизни, когда в школе ставили сценку, а я была принцессой…

Приятная беседа длилась полчаса. Я на самом деле почувствовала какую-то связь с Филом, словно мы знакомы не первый год. Он такой милый и понимающий, что я чувствую себя маленькой девочкой, которая с раскрытым ртом смотрит на доброго дядю. Хотя, возможно, маленькие девочки и вправду делали это, когда добрый доктор лечил лапку их щенка. По крайней мере, первое впечатление у меня более чем хорошее.

После пришел мастер и починил дверь. Я попрощалась с ветеринаром Филом, про себя жалея о том, что наша беседа продлилась так мало… Я легла спать, перед сном думая о сегодняшнем вечере. Теперь, кажется, день и вправду удался.

13 глава. Это должен был быть ты.

Несколько дней спустя

— Черт! У меня опять перестала писать ручка! — возмущаюсь я, хлопнув ладонями по большой кипе бумаг, которая мне уже успела надоесть.

— Возьми мою, — говорит Патрик и протягивает мне ручку, которую я, поблагодарив, беру и продолжаю работать.

Здешняя среда стала мне привычной. Я уже не представляю свою жизнь без утреннего чая, такси до музея и моих коллег, которые за это время стали мне настолько близки, словно я знакома с ними ни одну неделю. Они помогают мне, выручают, когда нужно, а я в свою очередь стараюсь отвечать тем же. Но так как я здесь «новичок», то мало чем могу помочь, хоть Камелла с Патриком говорят, что они не ждут чего-то взамен.

За время, что здесь работаю, я умудрилась даже запомнить привычки коллег. Например, Камелла каждый час выходит из кабинета, чтобы поздороваться с посетителями и подышать свежим воздухом. Девушка объясняет это тем, что она человек социальный и не может целый день проболтать лишь с двумя людьми, поэтому ищет более светские беседы внизу. А Патрик любит наблюдать, как работают либо я, либо Камелла. Я не спрашивала, почему он так делает, но порой он склоняет голову набок, подпирает подбородок кулаком и заинтересованно смотрит, как моя рука орудует ручкой. И он даже не скрывает этого, словно для него это ничего не значит. Не скажу, что это напрягает, но иногда так и хочется сказать Патрику, чтобы он перестал так пялиться.

Но я приспосабливаюсь к режиму и самому для меня сложному — учению. Потому что, работая в Британском музее, невозможно знать все, из-за чего я постоянно что-то учу (у меня до сих пор проблемы с запоминанием отделов музея, хотя я каждый день хожу по этажам в надежде запомнить их). Но век живи — век учись. И грех жаловаться, когда я получила все, о чем так мечтала.

— Патрик! — разрезает тишину Камелла. — Пришли результаты от геммолога! Уже в лаборатории, — сообщает девушка, широко улыбнувшись.

Патрик потягивается и сладко зевает, словно все дела на сегодня сделаны и пора идти спать. Но пока даже не наступило время обеда.

— Отлично, — протягивает он. — Как раз нужно готовить отчет.

Я замираю, хорошо понимая, какой отчет будет готовить Патрик.

— Ты еще не подумал над моим предложением? — лепечу я, уставившись на коллегу.

Он закатывает глаза, словно с этой просьбой я подхожу к нему по сто раз в день. Замечаю, что его синий свитер немного оголяет торс, но сразу же перевожу взгляд на лицо мужчины, пытаясь думать только о колье.

— Джулия, я же сказал, там не так все просто.

Я надуваю губы, но не сдаюсь:

— Ты даже не дал мне шанса, Патрик…. Все же у меня есть опыт!

Патрик молчит, словно внутри него идет борьба. Понимаю, что, возможно, я не такой квалифицированный специалист, но разве я могу что-то испортить?! Как ни крути, я взрослый человек, который находится в этой сфере ни один год.

— И вправду, чего ты так противишься? — спрашивает Камелла, причмокнув. — Я понимаю, если бы я напрашивалась, но Джулия-то знает что делать. К тому же тебе надо набрать помощников.

Я перевожу умоляющий взгляд с Камеллы на Патрика, который протягивает:

— Давай потом, Джулия.

Я киваю и отстаю — нет смысла переть против этого барана. К тому же он средний сотрудник, поэтому его мнение имеет большую важность, чем мое. Сжав зубы, я продолжаю работать, пытаясь абстрагироваться от окружающего мира, потому что от обиды и чувства упущения мое лицо горит так, что я уверена — оно красное, как помидор.

После я продолжаю таить в себе надежду, каждый раз многозначительно смотря на Патрика, но тот лишь извиняюще улыбается и утыкается в компьютер. Несмотря на мою совсем маленькую обиду, от которой я почти избавляюсь, ведь не имею права на такое обижаться, к Патрику отношение изменилось даже в лучшую сторону — он так невинно улыбается, показывая ямочки на щеках, что я готова забыть все самое плохое с его стороны.

Спустя два часа я совсем выдыхаюсь, потому что сегодня сидеть даже час для меня какая-то пытка, хотя раньше не жаловалась. Поэтому я принимаюсь блуждать по кабинету, словно что-то ищу.

— Так, все, я взяла отгул на сегодня, поэтому убегаю, — сообщает Камелла, посмотрев на часы, и быстро складывает свои вещи.

— А ты куда? — спрашиваю я, остановившись перед ее столом.

— Мы с Россом отмечаем годовщину, поэтому я отпросилась… Все, побежала! Пока, ребята!

— Пока! — в унисон произносим мы с Патриком, после чего светлая копна волос уходит из виду, а вместо нее остается угнетающая тишина.

— Ну что, как работается? — чтобы разрядить обстановку, спрашиваю я, решив поменять мешок в урне.

— Смотрю информацию по колье… Голубые сапфиры и граненый розовый… — медленно говорит Патрик, крутя колесо мышки и всматриваясь в монитор компьютера. — Как мы и предполагали, больше ста лет — даже около двухсот!

— Ничего себе. И все это время в море!

— Конечно, оно где-то покрылось кораллами, где-то есть дырки и тому подобное. Мы восстановили колье, но, думаю, в первоначальном виде оно выглядело бесподобно.

Я согласно киваю и вспоминаю почерневшее сердце розового камня, который почему-то отдает теплом в моей груди. Мне становится жаль, что это колье так испортилось, ведь наверняка его камушки имели ослепительный блеск.

— Как думаешь, почему оно было в море? — спрашиваю я Патрика, заинтересованная, и сажусь на стул.

Тот задумчиво потирает лоб и пожимает плечами:

— Это очень странно. Честно, раньше не встречал подобного. Обычно такая бижутерия находится в шкатулках, ну или запрятана в стенах — и такое бывает, но чтобы выкинуть за борт. Да оно стоит миллионы!.. Хотя я подозреваю, что его могли просто потерять.

— Это как? — усмехаюсь я.

— Ну, знаешь, проплывал корабль и что-то случилось…

— Но есть версия, что колье унесло течением. А если так, то однозначно с берега, — не отстаю я, падая в раздумья.

— Джулс, ну что ты пристала? Мне откуда знать?

— А что ты собираешься делать дальше с этим колье?

Патрик начал собирать кипу бумаг в пачку, поправляя свой свитер.

— Ну, в ближайшие дни нужно сделать первый осмотр, потому что мы ждали отчет от геммолога. А там будет видно. Если мы ничего не найдем, то придется придумать историю этому колье.

— А так можно? — подозрительно спрашиваю я.

— Нет, но иногда экспонатам нужна интересная история, чтобы они могли кого-то заинтересовать… Ну, что гадать, потом посмотрим. Может, все-таки нам удастся выяснить, что стало с обладателями — или обладательницей — этой безделушки, — заключает Патрик и достает свой смартфон.

Я киваю и сажусь за свое рабочее место, продолжая работу, и смотрю на время — до обеда остался час.

— Ну ты же, если вдруг что-то найдешь, скажешь мне? — спрашиваю я, мило посмотрев на Патрика. Ну в этом он мне точно не откажет!

— Ладно, — соглашается он, и я победно улыбаюсь.

***

Во время обеда мы с Патриком сходили в кафе, немного посидели и поболтали. Сначала я думала, что без Камеллы — без ее душевных разговоров, звонкого смеха и глупых шуток, но таких смешных — будет не так легко, словно она фрагмент пазла, без которого нет и картины. Но оказывается, что Патрик даже наедине очень сговорчив и способен поддержать беседу — я даже забывала, что Камеллы рядом нет. Наверное, просто она затмевает харизму Патрика, думаю я и продолжаю хрустеть хлебцем.

После мы проходимся по музею. Патрик рассказывает мне об экспонатах, — например, о Розеттском камне, про которого, оказалось, знаю немного, — а я впитываю информацию, словно губка. Ко всему прочему, меня впечатляет мумия верховной жрицы Амона-Ра по имени Катабет — ей около трех с половиной тысяч лет. Тело Катабет замотано тканью. На позолоченной маске, прикрывающей лицо мумии, изображен портрет жрицы — художник запечатлел Катабет в парике и с большими круглыми серьгами. А еще одна удивительная особенность мумии Катабет заключается в том, что мозг женщины, в отличие от других органов, не вынут. Лицо показалось мне таким ужасающим и настолько неживым, будто это кукла, над которой надругались, поэтому на лице ни одной эмоции — только пустота. В какой-то момент мне даже становится страшно: вдруг лицо исказится в злорадной ухмылке? Тогда я веду Патрика в другой отдел, где мы находимся совсем недолго, ведь обед подходит к концу.

Когда я приступаю к своим обязанностям, Патрик уходит из кабинета и лишь изредка возвращается, потому что начинает работу над колье. Я иногда спрашиваю его, как успехи, но тот лишь отмахивается, говоря, что еще ничего не известно. Я киваю и продолжаю свою работу, хотя в голове строю гипотезы о том, как такая прекрасная безделушка попала в море.

Может, эта история, схожая с «Титаником». Старушка отдала напоминание о своей любви морю, чтобы то хранило ее?.. Или и вправду это просто совпадение: какой-то растяпа недоглядел? В общем, мыслей у меня куча, а вот энергии уже ноль, поэтому я с замиранием сердца жду окончания дня, словно целый день пашу как лошадь.

— Ты все еще здесь? — спустя несколько часов (либо я заснула, либо заработалась, но совсем потерялась во времени) спрашивает Патрик, надевая пальто.

Я резко поднимаю голову, словно вижу привидение, и осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, где нахожусь. Я вздыхаю:

— Черт, совсем забылась. Иду…

После я складываю бумаги в шкаф и медленно встаю, задев бедром край стола, отчего корчу гримасу. Патрик протягивает мне мою одежду и, надев уличную обувь, облокачивается о стену. Он скрещивает руки, ожидая мою готовность, чтобы наконец-то покинуть музей. Я пытаюсь не смотреть на его дрожащий уголок губ и одеваюсь.

— Все-таки ничего нового? — Меня самой уже достал этот вопрос, но почему-то не озвучить я его просто не могу.

На удивление, Патрик даже не возникает и спокойно говорит, пропуская меня вперед и запирая дверь.

— Пока известен только возраст и то, что это явно ручная работа. Еще меня смутило то, что место крепления какое-то неестественно хлипкое. Знаешь, словно колье пытались сорвать с шеи, что ли… Ну, или что-то в этом роде.

Я киваю и прохожу вперед на путь к выходу, думая о словах Патрика. С каждым разом все больше информации… Может, он узнает что-то еще? Почему-то в голове засела мысль, что вот Патрик-то точно найдет даже самую мелкую деталь…

— Может, просто время не пощадило? — предполагаю я и пожимаю плечами.

— Только если при плохой транспортировки… Замочек не может так пострадать от времени, Джулия.

Я закатываю глаза и поджимаю губу, тем самым показывая, что я совсем не придаю никакого значения своим ошибочным предположениям, хотя на самом деле каждая гипотеза коробит меня, словно это мне поручили изучать колье.

— Пойдем? — спрашивает Патрик, вертя в руках ключ.

Я киваю и выхожу из кабинета, поправляя блузку, которую утром совсем забыла погладить. После мы с Патриком выходим на улицу, не переставая строить теории:

— Может, какая-то богатая семья им владела? — делюсь я своими мыслями.

— Конечно, богатая, Джулия! — фыркает Патрик, придерживая для меня дверь. — Разве бедные могли себе такое позволить?

Я снова закатываю глаза и замолкаю, но через секунду в моей голове возникает вопрос:

— Если колье около двухсот лет, тогда сколько оно было в море?

— Долго… Может, лет восемьдесят — или даже больше. Состояние не лучшее, хотя колье здорово сохранилось. Видимо, его делал опытный мастер.

Я киваю и достаю телефон, чтобы вызвать такси. На улице свежий ветер заставляет волосы лезть мне в лицо, и я постоянно убираю их. Но моя неаккуратность приводит к тому, что мой новенький телефон падает на асфальт.

— Черт!

Я тянусь вниз за ним, но чувствую лишь теплую руку Патрика, который тянется вместе со мной. Его рука такая мягкая и приятная, что я смущенно смотрю на мужчину, который поднимает телефон и протягивает мне, не пытаясь отвести взгляд.

— Спасибо, — улыбаюсь я и сразу же набираю номер такси. — Ты чего не идешь? — спрашиваю я у Патрика, который стоит, спрятав руки в карманы.

— Да подожду, пока приедет твое такси. Ты же не против?

— Конечно, нет… Ну а что ты сам думаешь про историю колье? Есть правдоподобные теории? — спрашиваю я, чтобы не наступила неловкая пауза.

Патрик чешет затылок и, подняв брови, протягивает:

— Ну… Пока сложно сказать. Но, возможно, это был подарок. Я нашел гравировку с инициалами «И.Б.».

Я отпускаю все мысли и с выпученными глазами смотрю на Патрика, который довольно улыбается, словно только и ждал этого момента.

— И ты мне не сказал? — возмущаюсь я, увидев за спиной Патрика черное такси.

— Ждал этого момента, — улыбается он.

Вот же!..

В этот момент приезжает такси, а я думаю, как оно не во время.

— Поговорим послезавтра, Патрик. Я придумаю самые интересные теории!

— До встречи! — прощается он и уходит к своему байку.

Я уже сажусь в такси, тяжело вздохнув, расслабляюсь на мягком сидении и закрываю глаза, даже не замечая, как засыпаю…

— Мисс, мы приехали! — слышу громкий мужской голос и резко открываю глаза.

Я осматриваюсь по сторонам и вижу бородатого мужчину, который смотрит на меня так пронзительно, что я чувствую себя голой. Как я могла заснуть в такси?

После я вяло направляюсь к квартире, с трудом преодолевая каждую лестницу, словно мои ноги налились свинцом. Первая неделя выдалась трудной и эмоциональной. Всего лишь за какую-то неделю моя жизнь перевернулась с ног на голову — и это лучшее, что случалось со мной за последние годы. Я снова чувствую себя живой, ведь занимаюсь тем, что мне нравится, а это делает меня собой. Я переживаю усталость, но она мне нравится, ведь знаю, что она того стоит.

Я постепенно вхожу в новую жизнь — в самую лучшую жизнь. И неважно, что некоторые проблемы из прошлого до сих пор меня преследуют, ведь это неважно — главное здесь и сейчас. А именно сейчас я пытаюсь найти ключи от дверей в кармане, который оказался дырявым, и теперь мне приходится искать их по всей куртке.

Вдруг я слышу мужской голос, который заставляет меня дернуться, но зато я нахожу ключи.

— Джулия, привет! — восклицает Фил у меня за спиной.

Этот звонкий голос я узнаю из любой точки мира!

— Боже, ты поимел привычку пугать меня? — смеюсь я, достав ключи и повернувшись к Филу, который стоит примерно в десяти метрах от меня.

— Знаешь, а собаки совсем не пугаются меня! — кричит он, разводя руками в стороны.

Я снова хохочу и замираю, смотря на него, словно ожидая, что он что-то сделает. Почему я не могу просто открыть дверь в свою квартиру? Потому что тот не отводит карего взгляда и не уходит. Но через секунду он идет ко мне, словно читает мои мысли. Я начинаю улыбаться до ушей, словно в первый раз вижу солнце.

— Как у тебя дела? Вчера ты была уставшей, — подмечает Фил, оказавшись напротив меня.

Я вспоминаю, как тот вчера нес огромную коробку и отказался от помощи, сказав, что она вовсе не тяжелая. Фил не поделился с тем, что там было, но я надеюсь, что он и вправду ветеринар, а не какой-то живодер. Хотя такие предположения глупые, но кто знает, что скрывает этот милый блондин.

— Открою секрет, Фил, я всегда уставшая, но моя косметика хорошо это скрывает… Ну а ты? Вылечил котенку лапу? — усмехаюсь я.

— Эй! — протягивает Фил, проведя взглядом по потолку. — Вообще-то мне не только лапы доверяют!

— Ой, простите, как я могла забыть про хвосты!

— Ладно, напросилась! Если у тебя появится попугай, то я обязательно научу его плохим словам!

— Фил, мне одного попугая по соседству хватает.

Мы оба заливаемся хохотом, и я невзначай кладу руку на плечо Фила, но почему-то не свожу взгляда с его глаз. Не замечала, что радужка в середине значительно светлей… Я убираю руку и закусываю губу.

— Ладно, я…

— Может, в кино сходим? — говорит Фил так резко, что я замираю.

В кино? Вдвоем?

— Эмм… Да, конечно, пойдем, — с радостью соглашаюсь я, не мучая того ожиданием, ведь рада сходить с ним куда-нибудь.

За эти дни я не особо хорошо его узнала, но, к моему удивлению, не хочу о нем забывать. Фил такой милый со мной, и я замечаю себя на мысли, что представляю, как мы сидим у меня дома и попиваем чай, мило беседуя — он рассказывает мне интересные истории с его работы, а я рассуждаю про колье, которое так затуманило мой разум, ему надоедает это и он затыкает меня поцелуем… О боже! Слава богу, что люди не научились читать мысли, иначе сейчас я сгорела бы со стыда.

— Отлично! Ты можешь дать мне свой номер, и я напишу время.

— Да, записывай.

После я диктую номер Филу, мы прощаемся, и я, наконец, захожу в квартиру, снимаю обувь и плюхаюсь на мягкую постель, постанывая, словно на ногах несколько дней подряд.

Когда я переодеваюсь, завариваю себе чай, чтобы немного согреться, потому что на улице прохладно, а я забыла закрыть окно перед уходом. На улице уже темно, и я наблюдаю за фонарем, который мигает, а потом и вовсе затухает. После я иду смотреть телевизор и получаю эсэмэску от Фила, который отправил мне сайт кинотеатра, чтобы мы выбрали фильм и время. Закусив губу, я начинаю выбирать и понимаю, что моя прежняя фантазия не уходит из головы.

Но от непрошенных мыслей меня спасает звонок Луизы, которая теперь уже по традиции звонит мне каждый вечер, чтобы поболтать. И каждый вечер я рада ее звонку, ведь только она может поддержать меня как никто другой.

— Да, — протягиваю я, кусая мармеладного червячка, который оказался слишком твердым.

— Мисс Франческо, надеюсь, я не отвлекаю?

— О, у меня на другой линии Джонни Депп, но я думаю, он подождет, — отвечаю я, сдерживая смех.

В ответ Луиза лишь прыскает.

— Ну как тебе первая рабочая неделя? — спрашивает та, и на фоне я слышу детский смех.

— Тяжелая, но кому сейчас легко?

— А вот легко сейчас Рони! — кричит Луиза. — Которая испортила диван! Рони!

Я заливаюсь смехом и жду, пока подруга вернется к телефону, потому что она убегает устранять возникшие проблемы, которые устроила ее дочь.

Спустя несколько минут я слышу раздраженный голос:

— Уже третий раз за неделю. Кажется, проще щенка приучить к туалету.

— Завтра я иду в кино с Филом, представляешь? — разряжаю я обстановку.

— Что? – восклицает подруга. — Этот тот ветеринар? Сосед, что ли?

— Да, а что тут такого?

— Нет, ничего… А с чего он вдруг предложил?

— Ну, видимо, просто захотел. Что за дурацкие вопросы, Лу? — возмущаюсь я. Словно соседи не могут ходить в кино!

— Ну а как там… Как его?.. Патрик вроде. Ты же говорила, он милый.

— Да, но это не означает, что ради него я откажу Филу.

Патрик и вправду милый. Как человек он мне нравится, и я совсем не против с ним общаться. Но вот с суждениями Луизы я совершенно не согласна. Она только и думает, как бы я сходила на настоящее свидание, словно мне это нужно. Именно из-за этого я не люблю разговаривать с Луизой на эту тему — она всегда найдет что придумать.

— Давай не будем на эту тему, прошу, — говорю я и слышу Луизин выдох, словно та закатывает глаза, но, на удивление, начинает другую тему, которую я с удовольствием поддерживаю, совсем позабыв о милом Патрике и таком же милом Филе.

На следующий день мне приходит сообщение от Фила, который спрашивает, все ли у нас в силе. Я пишу, что оповестила бы его, если бы передумала, ну или постучала бы в дверь и сказала все как есть. Тот отправил смайлик «палец вверх», после чего я задумалась над тем, что мне надеть.

Сегодня я наконец отдохну от высоких каблуков, от которых болят ноги, и все время задирающейся юбки. Наверное, сегодня я надену джинсы, кроссовки и футболку, которую Луиза мне подарила перед отъездом. Это будет прекрасно!

По утрам воскресенья я делаю разные маски для лица, тем самым позволяя себе расслабиться, а так как сегодня я выйду в свет, то это мне понадобится как никогда. Поэтому нанеся маску для лица, скраб для тела и лосьон для волос, я смываю все это и выхожу из душа, чувствуя себя такой чистой и свежей, что появляется желание вдохнуть утренний лондонский воздух, который освежает еще сильней.

Сегодня на улице снова прохладно, словно холод уже и не собирается уходить. Ветер срывает последние красные листья, позволяя деревьям лишиться таких красивых крон. Природа омолаживает душу, вот только жаль, что не уберет морщины боли и отчаяния на лбу…

Переехав сюда, я стала такой сентиментальной, что порою могу просидеть около часа, просто смотря на прохожих в окне, машины, деревья, небо… Все это теперь вдохновляет меня, словно только недавно обрело какой-то смысл. До этого я бы даже не придала никакого значения дереву напротив дома, а теперь же я замечаю его красивые листья, хрупкие ветки и птиц, которые периодически садятся на него.

Уйдя в раздумья, я совсем забываю о времени, которое течет быстрей, чем я думала. На сборы остается всего час, а я так и сижу с кружкой в руках, наблюдая за собакой, которая, похоже, потеряла своего хозяина.

После того как я переодеваюсь и делаю макияж, сажусь за ноутбук и проверяю почту от музея и прочего. Потом я залезаю в холодильник и съедаю последнюю плитку шоколада, которая делает меня счастливой. Это помогает мне взбодриться, поэтому, когда я слышу настойчивый стук в дверь, с улыбкой до ушей иду открывать.

— Привет, — говорит Фил, улыбаясь.

Он стоит в спортивных серых штанах, которые не кажутся неопрятными, а даже очень подходящими для образа Фила, словно он в них родился. Замечаю его татуировку змеи на щиколотке, но обращаю внимание на лицо. Его белые зубы блестят, как и карие глаза. Кажется, он ждал этой встречи, хотя как я могу так говорить, лишь заглянув в глаза?

— Привет, — говорю я, приглашая зайти.

Фил не спеша переступает порог и оглядывается вокруг, пряча руки в карманах расстегнутой куртки, под которой черный свитер. Он облегает его грудь, упругий живот, но я сразу же перевожу взгляд, постыдившись, что тот увидит мое внезапно появившееся любопытство.

— Где-то вещи разбросаны, где-то их вовсе нет, — пожимаю плечами я, надевая кроссовки.

— Я живу здесь почти два года, но моя квартира пока на том же этапе.

Я смеюсь и блаженно выдыхаю, поняв, как хорошо мне будет ходить по торговому центру в кроссовках. Ха, думаю я, наверное, странно так радоваться какой-то обуви.

— Ну квартирка-то нехилая. Боюсь, даже лучше, чем у меня, — протягивает Фил и ухмыляется, когда я смотрю на него.

— Фил, — с сарказмом говорю я, — разве тебе не говорили, что завидовать плохо?

Фил обнажает белые зубы, я хватаю ключи от дома, и мы выходим на улицу.

Оказывается, у Фила своя машина, о которой я почему-то не знаю, хотя вижу его практически каждый день. Так как на улице неприятный холод, я поторапливаю Фила, который, кажется, не слишком спешит.

— Вижу, ты любишь холод, — с сарказмом говорит он, выезжая с парковки.

— А еще капуш, — подхватываю я.

— Так значит, я капуша? А у кого недавно дверь захлопнулась?

— Ну а это здесь причем?

— Не причем, просто хотел напомнить, — улыбается тот и хихикает.

Я поднимаю один уголок губ и перевожу взгляд на окно, где мелькают десятки домов, и наблюдаю за людными улицами, золотыми парками, которые скоро покроются белым и холодным полотном. Наверное, Лондон никогда не перестанет восхищать меня: эти эстетичные улицы, которые могут похвастаться своей красотой и аккуратностью, эти парки, где хочется бегать, слушая One Direction в наушниках, и гулять с друзьями, делая смешные фотографии. Хотя я боюсь, что этот город скоро станет обыденностью для меня — я перестану видеть в нем особую красоту, потому что привыкну к ней. Но разве можно привыкнуть к мечте?

Вдруг в окне мелькает Биг-Бен. Я понимаю, что так и не прогулялась там, хотя очень хочу.

— Надо прогуляться у Биг-Бена, — вслух протягиваю я, совсем забыв, что нахожусь в машине Фила.

— Обязательно, если ты хочешь, — отвечает тот, и я открываю рот, чтобы сказать, что я не это имела в виду, но понимаю, что буду только «за», если Фил проведет мне мини-экскурсию.

— Ты хорошо знаешь Лондон? — спрашиваю я из любопытства.

— Как свои пять пальцев. Я часто выезжаю на вызовы сам, так что приходится знать улицы, — пожимает плечами тот, ловко маневрируя рулем.

Я не замечаю, как смотрю на его руку, которая одна справляется с управлением, словно здесь нужно просто держать руль. Однако Фил очень хорошо водит машину.

— А что ты привык делать по выходным? — спрашиваю я Фила. Почему-то сейчас в моей голове крутится множество вопросов, которые я хочу задать, но почему-то боюсь, что буду слишком навязчивой.

— Я люблю отдыхать, Луиза. Что еще? — говорит Фил так, словно это очевидно.

— Но как же! Разве ты ничем не занимаешься, кроме работы? — удивляюсь я. Почему-то с первого взгляда Фил показался мне творческой натурой, но теперь я сомневаюсь. В последнее время чуйка подводит меня.

— Ну раз так, то чем занимаешься ты?

— Я… Ну, я хорошо рисую… Люблю фильмы. Читаю книги.

— И это хобби? Я тоже люблю фильмы.

— Уже что-то, — улыбаюсь я, и мы продолжаем спорить.

Спустя семь минут Фил останавливается напротив большого центра, где ходит множество людей, отчего мне становится некомфортно, ведь в подобных местах я была давно. Хоть в музее тоже каждый день ходят куча людей, но там хотя бы тише: не играет громкая музыка, нет этого противного гула. Раньше я даже могла запаниковать в таких больших местах, боясь потеряться в этой толпе, но сейчас, слава богу, меня больше не посещают подобные чувства.

— Пойдем, — говорит Фил, и я послушно вылезаю из машины.

Зайдя в центр, я поражаюсь его величиной, которая совсем не соответствует наружности здания, словно только что я прошла сквозь портал. Вокруг куча магазинов, где можно найти абсолютно все что душе угодно, продавцы снуют туда-сюда, чтобы подобрать клиенту то, что ему нужно, а обычные же люди, пришедшие сюда ради развлечений или покупок для дома, весело смеются или же, наоборот, угрюмо смотрят на прохожих, держа в руках огромную сумку.

Мы с Филом поднимаемся на большом лифте на четвертый этаж, где я вижу огромные афишы с премьерами, которые ожидают нас в ближайшее время. Я расспрашиваю Фила о том, нравится ли ему это место и часто ли он здесь бывает. Тот отвечает с трепетом, словно хочет как можно подробней мне рассказать об этом месте. Ну, или же он просто хочет поддержать разговор.

— За билеты я заплачу, не переживай, — говорит Фил, пока мы стоим в очереди.

Я удивляюсь, ведь совсем не подумала о том, что он предложит сделать это. Конечно, я собиралась заплатить за себя сама, но не хочу обижать или как-то задевать Фила, поэтому собираюсь согласиться, но перед этим спрашиваю:

— Ты уверен? — Тот кивает, и я уверенно соглашаюсь, поблагодарив.

Мы выбрали места и купили к просмотру еды — совсем немного, но мне кажется, что я умру с голоду, поэтому не могу за себя ручаться.

— А ты часто ходишь в кино? — спрашивает меня Фил, поедая попкорн.

— Честно, в последние годы нет. Я ходила с подругой, но у нее родилась дочь, поэтому, сам понимаешь, времени у нее стало меньше. К тому же я работала ночами напролет, так что определенно нет, — пожимаю плечами я, тоже не удержавшись от попкорна с карамелью.

— А кем ты работала в Америке? — спрашивает Фил, пропуская меня вперед, когда мы заходим в зал, где еще горит свет, но фильм начнется уже через минуты две.

— Ну, я нарабатывала опыт в музее. Так-то сейчас ничего не изменилось, — усмехаюсь я. — А ты?

— Кем я работал в Америке?.. — шутит тот, и я понимаю, что его провальная шутка почему-то оказывается смешной, отчего я улыбаюсь.

— В смысле ты же не всегда был ветеринаром.

— Конечно! Хоть я и любил это дело, но, честно, в универе учился ужасно! Но для собак же не важны оценки, верно? — предпринимает он вторую попытку пошутить.

Но я разве буду поддаваться? Конечно, нет!

— Ну, главное, чтобы эти оценки зарабатывались честным путем. Если ты понимаешь, о чем я, — говорю я и подмигиваю Филу, который явно сдерживает улыбку.

Тот ухмыляется краем губ и переводит взгляд на черный экран, который резко загорается, а свет выключается, отчего я даже пугаюсь, но продолжаю краем глаза наблюдать за Филом, одновременно смотря очередную рекламу.

Через минуты две боковым зрением я замечаю, как тот медленно тянется ко мне и шепчет:

— Нам обоим надо научиться шутить.

После начинается фильм, и я расслабляюсь в кресле, не сдерживая звонкий смех при просмотре интересной комедии.

Мы частенько перекидываемся фразами по поводу фильма, который порой так смешит, что я комментирую что-то сквозь смех. Фил же оказывается не настолько впечатлительным и не так часто обнажает белые зубы, но я каждый раз замираю, смотря на его улыбку — и даже не замечаю этого, словно привычку.

После того как мы выходим из зала, я, сдерживая положительные эмоции от фильма, быстро иду в туалет и умываюсь, а потом тороплюсь рассказывать свои впечатления Филу:

— Наверное, самая лучшая комедия за всю мою жизнь! — ликую я, жестикулируя руками. — Боже, героиня такая нелепая, но от этого так смешно, правда?

— Ну, комедия, конечно, хорошая, но скорее для дам, чем для мужчин, — мычит тот, и я недовольно смотрю на него.

— Эй, — шлепаю его по плечу, — ты сам согласился пойти на этот фильм.

— Я же не сказал, что мне не понравилось! — протестует тот. — Мне все понравилось. Просто шутки слишком… женские, что ли, — протягивает Фил и спешит объясниться: — Ну, в смысле женский юмор, Джулия!

— Да ладно, мне хватает того, что тебе понравилось, — улыбаясь, произношу я, решив пожалеть этого ненавистника женских комедий.

Я перевожу взгляд вперед, но боковым зрением вижу, что Фил останавливается, поэтому делаю то же самое. Мимо проходят люди, поэтому я пячусь назад, но лишь натыкаюсь на кого-то.

— Ой, простите! — извиняюсь я, резко повернувшись, и изумляюсь.

Перед моими глазами возникают тонкие губы, которые растягиваются в улыбке, а подняв взгляд чуть выше, я узнаю те самые голубые глаза, в которых вижу то же удивление.

— Привет, Джулс, — развязно говорит Патрик, спрятав одну руку в карман брюк.

— Привет! — восклицаю я и стараюсь не смотреть на крошку на его губах.

Сегодня он такой… Домашний, что ли. Его внешний вид отличается от того, как он одевается и держится в музее, словно это две параллельной реальности, в одной из которых Патрик оказывается обычным мужчиной, ходящим по выходным в кино и отдыхающим с друзьями, обсуждая девушек. Хотя нет, все-таки есть в нем что-то, что отличает его от других…

Но сегодня даже его взгляд другой. Словно голубые глаза свободны и могут одаривать взглядом любого человека и место. Словно сегодня он является самим собой. Хотя откуда я могу знать?

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Патрик, подойдя ко мне ближе, держа в руках стакан колы.

— Я… — начинаю я, но в этот момент мое несуществующее одиночество красит Фил, который подходит ко мне так близко, что его плечо касается моего.

Патрик недоуменно смотрит на того, больше совсем не обращая на меня никакого внимания. Его рот открывается совсем чуть-чуть, но я все равно замечаю, как Патрик передумывает что-либо спрашивать. Фил же оценивает того взглядом и, протянув руку, произносит:

— Фил Уолкер, — представляется он.

Патрик с небольшой паузой пожимает тому руку, натянув улыбку (хотя почему-то мне кажется, что он вынуждает себя это делать), и монотонно говорит:

— Патрик Джонс, коллега Джулии, — улыбается тот.

Они напоследок смотрят друг на друга, потом же оба взгляда падают на меня, и я, немного помедлив, продолжаю:

— Мы с Филом комедию пришли посмотреть, — слишком быстро говорю я. — Только закончили, — улыбаюсь я, и в этот же момент появляется желание провалиться сквозь землю, осознав, насколько тупые реплики я сейчас говорю, чтобы не выглядеть глупой и не показывать своего замешательства. Ведь почему-то я не хочу, чтобы они были знакомы. Может, потому, что знаю, что Патрик все расскажет Камелле и они оба будут целыми днями подначивать меня?.. Да, наверное, именно так.

— Да ну, Джулия, комедии скучные, — протягивает Патрик, и я закатываю глаза.

— Боевики явно лучше, — встревает в разговор Фил и смотрит на меня, ожидая моей вспышки.

Но я лишь театрально улыбаюсь и увожу взгляд от этих двоих, особенно от Фила, который почему-то вздумал, что за два часа научился шутить.

Патрик заливается хохотом, словно ему рассказали анекдот, после чего я перевожу возмущенный взгляд и вижу, как Патрик по-дружески задевает Фила плечом со словами:

— Ее лучше не злить.

Оба начинают смеяться, смотря на меня. Это уже начинает походить на унижения, но я стараюсь закрыть на это глаза и спрашиваю Патрика:

— Ну а ты-то что здесь делаешь?

Патрик только открывает рот, но рядом с ним оказывается высокий брюнет, который разговаривает по телефону и заинтересованно смотрит на нас двоих.

— Давай потом поговорим… Пока, — говорит он в трубку и завершает разговор, положив телефон в карман куртки.

— Это Брэд Кинг, — представляет Патрик мужчину, немного закатив глаза.

Брэд запускает руки в густые темные кудри, которые завиваются так, словно тот сидит каждое утро с плойкой в руках. У него длинные ресницы, отчего карие, почти черные глаза кажутся еще больше. Его приятная внешность обеспечивает хорошее первое впечатление, ведь я сразу же чувствую к нему некое тяготение.

— Приве-е-ет! — протягивает тот и демонстративно жует жвачку, но потом перестает, словно вспоминает, что он на публике.

Голос Брэда оказывается более высоким, чем мне казалось, судя по его внешности. На вид он такой привлекательный мужчина, который манит в свои сети всех красивых девушек, но по его манере и голосу осмелюсь предположить, что он является обычным весельчаком в компании. Но чертовски привлекательным.

— А, это та упертая Джулия, Патрик? — бесцеремонно спрашивает тот, заглянув в задорные глаза Патрика, который наблюдает за этим, как за шоу.

Когда Патрик кивает, Брэд продолжает:

— О, Патрик не даст соврать, я так хотел с тобой познакомиться, — щебечет тот, совсем не обращая внимания на Фила, который, кажется, сейчас уйдет. — Дружище так много о тебе рассказывал, — говорит тот и обнимает Патрика одной рукой, притягивая к себе, но мужчина, снова закатив глаза, стряхивает руку и говорит:

— Брэд порой доставучий.

— Эй, я просто хочу разбавить вашу тусклую беседу, — говорит тот, разведя руками в стороны.

— Это Фил Уолкер, — произносит Патрик, кивнув на Фила. — Даже этому веселому парню ты надоел, хотя вы знакомы всего минуту.

Тут уже Брэд закатывает глаза и смотрит на билеты, которые держит в руках.

— Нам вообще-то пора, — замечает тот. — Ладно, до встречи, Фил, Джулия! — восклицает тот и уходит вперед, не дожидаясь Патрика, который не спешит за другом.

— Кстати, Джулия, — протягивает Патрик, смотря на меня, отчего я неосознанно делаю маленький шаг вперед, чтобы лучше слышать. — Я тут подумал над твои предложением… Ну, по поводу моего помощника. И знаешь, я бы мог тебя принять, если ты не будешь лезть не в свое дело и если будешь четко выполнять мои указания, — тараторит он, отчего я еле понимаю смысл слов.

Но потом я медленно перевожу взгляд на Патрика, который так и светится в улыбке, и не осознанно прыгаю ему на шею, обнимая. Я так счастлива, что забываю все вокруг и не вижу ничего, кроме того колье, которое теперь ближе, чем секунду назад.

— Боже, спасибо! — благодарю я.

В последние дни я уже смирилась, что упертый и слишком правильный Патрик не решится взять меня в помощники, но, оказывается, чудо все же есть.

Когда я остаюсь наедине с Филом, то даже не понимаю, что на его глазах обнималась с Патриком и улыбалась как ненормальная. Но того, кажется, совсем не смущает эта неловкая встреча — он лишь улыбается.

— Поздравляю тебя! — восклицает он, и у меня появляется резкое желание обнять его, словно теперь я хочу обнять весь мир. Но не решаюсь сделать это, потому что разум возвращается и говорит, что сейчас не время. Чертова слишком правильная голова!

— Боже, я думала, он никогда не согласится на это! — выдыхаю я и, взяв Фила под локоть, тащу его вперед.

Мы оба не замечаем, как в один момент стали ближе.

— Ну, может, все-таки скажешь, с чем я тебя поздравляю? — смеется он.

Я подхватываю его и начинаю рассказывать абсолютно все, погружая того в работу и атмосферу музея, хотя стараюсь не особо нагружать его информацией. Но тот лишь слушает, понимающе кивая, даже когда я рассказываю про Камеллу и Патрика. Я вижу, что ему интересно слушать и узнавать меня — и это мне чертовски нравится, ведь не все люди могут похвастаться таким умением. И ко всему этому мне нравится слушать его — нравится его голос, манера и даже мимика.

Весь оставшийся день мы проходим по некоторым магазинам, в которых мне жизненно необходимо побывать. Его компания мне настолько интересна, что я не хочу уходить домой, вернувшись к былому виду из окна и одиночеству. Хотя почему-то так приятно осознавать, что Фил всегда рядом и может придти в любую секунду. И, кажется, я буду рада этой секунде.

Когда мы выходим из машины, я чувствую, как устала, словно сейчас девять вечера, а не четыре часа дня. Но Фил, кажется, совсем не устал, судя по его сногсшибательной улыбке, которая заставляет ветер поменять свое направление, чтобы не закрыть ту прядкой, так и собирающейся упасть на лицо.

— Спасибо за сегодняшний день, — говорит Фил, когда мы останавливаемся напротив моей двери.

Я смущенно заправляю за ухо прядь волос и замечаю, как Фил делает то же самое, правда, немного уверенней.

— Да, мне тоже понравилось, — улыбаюсь я, не зная, что еще добавить.

Похоже, сейчас идет неловкая пауза, которая меня немного коробит. Я начинаю нервничать и переминаться с ноги на ногу — и это очень заметно, но я стараюсь усмирить свои чувства, ведь Фил такой уверенный, словно смущение ему незнакомо. Хотя, может, он просто хорошо скрывает это?

— До завтра, Джулия, — протягивает он и замирает, смотря мне прямо в глаза.

— До завтра… — протягиваю я в ответ и не могу оторвать взгляд от его карих глаз.

Этот карий отлив слишком темный, отчего мне кажется, будто я смотрю в бездну. И я не знаю, есть ли конец этого черного туннеля. И есть ли что-то, кроме темноты, хотя она такая красивая, что я готова смотреть в пустоту вечно. Но глаза Фила совсем не пустые — они полны желания, которое я не могу понять. Зрачки расширяются, отчего я вздрагиваю — но вздрагиваю где-то внутри, словно в мыслях, хотя как такое возможно? Замечаю, как он поднимает уголок губ, ухмыляясь, хотя его глаза до сих пор говорят о том, чего не скажет мимика.

В один момент я хочу приблизиться, чтобы рассмотреть эти глаза — понять, о ком или о чем их грезы. И это желание настолько реально, словно мне есть дело до Фила и его мечтаний. Словно в один момент мой разум говорит мне, чтобы я ценила и стремилась узнать каждого человека, который даже просто посмотрит на меня. Но Фил не просто смотрит — он хочет, размышляет.

Но в один момент он делает.

Его руки оказываются на моей шее. Эти прикосновения словно обжигают меня, но мне нравится этот огонь, пылающий внутри меня. Я чувствую, как его пальцы дрожат, отчего моя шея начинает пульсировать, словно его пальцы это прочная пружина. Не ведая, что творю, я делаю то же самое, еще больше обжигаясь его горячей шеей и немного колючей челюсти.

Я вдыхаю кислород, которого мне стало не хватать всего лишь за долю секунды. Фил, кажется, делает то же самое, не сводя с меня глаз, в которых мне хочется забыться, словно в алкоголе. Даже его запах заставляет меня задуматься о том, мужчина ли это или просто объект моих грез, так внезапно вышедший в реальность?

В один момент меня озаряет, что наши губы — такие желанные и трепетные — слишком близки, чтобы вновь отдалиться. Его сладкие прикосновения заставляют меня потакать его движениям, быть послушной.

Мне нравится. Мне нравится то, что он жадно целует меня, словно я куда-то убегаю. Мне нравится, как его пальцы нежно обвивают мою шею. И мне, черт возьми, нравится, что я не сопротивляюсь ему. Но вдруг меня озаряет, что это же Фил…

— Фил, — прерываю я поцелуй, но не в силах отойти от Фила, который часто дышит и смотрит на меня. — Прости, но… — Я не могу оправдаться, потому что так ненавижу себя в этот момент, но понимаю, так правильно. Хотя кому нужны эти правила? Но какими бы смелыми не были мои мысли, они не имеют значения — ведь это только в голове.

— Рано, я знаю, — шепчет Фил и сам отстраняется от меня, но довольно неохотно, будто его оттянули за веревки. — Прости…

— Нет, нет, все в порядке, правда, — пытаюсь успокоить его я, непринужденно улыбаясь, словно ничего и не было.

Глупенький, за что ему извиняться, ведь это же я та девушка, которая «не целуется на первом свидании».

— Спасибо за вечер, — повторяю я.

Фил улыбается, прощается и возвращается в свою квартиру так быстро, что я начинаю чувствовать себя глупо. Этот поцелуй был прекрасным до того момента, пока я не прервала его…

Я на ватных ногах захожу в квартиру и оглядываю ее, словно в первый раз вижу. Будто я хочу что-то увидеть, но глаза отказываются замечать это, а мозг не прекращает твердить, что там что-то есть. Но поняв, насколько глупо я мыслю, раздеваюсь и иду в спальню, чтобы переодеться.

Лишь после того, как я рассказываю все Луизе о сегодняшнем дне, включая самое интересное, и как я перекусываю, понимаю, что всю ту минуту пыталась разглядеть в своей квартире Фила, который, нежно касаясь моей кожи, целует меня и все не может остановиться.

14 глава. Борьба с чувствами.

Сегодня на улице снова дождь. Ливень накрывает город с самой глубокой ночи и до сих пор не хочет отпускать, словно крупные капли теперь будут бесконечно тревожить жителей Лондона. Из-за холода погода кажется еще более черствой, отчего хочется просто уйти домой и зарыться в мягкую постель, даже не высовывая нос наружу, чтобы не намочить прямые волосы. К счастью, сегодня мой зонт со мной и мне не приходится, как некоторым прохожим, прикрывать голову чем попало или бежать сломя голову, чтобы холодные капли не закатились за шиворот.

Но и у такой погоды есть свои плюсы. После дождя всегда так свежо, что не хочется заходить в душную квартиру без балкона. Также дождь — это атмосфера. Может, она и чересчур унылая, но это тоска может вдохновлять.

Иду в кабинет я с радостным чувством внутри — с предвкушением на сердце, ведь я так хотела, чтобы Патрик, наконец, позволил мне работать с ним, хоть и в помощниках, но так я узнаю больше о колье. Не знаю, с чем связано мое рвение, но теперь я уверена, что буду делать то, что мне нравится.

— Привет! — протягиваю я, зайдя в кабинет.

Первым делом я вижу улыбающуюся Камеллу, которая сидит, откинувшись на спинку кресла и уткнувшись в телефон, но та сразу же откладывает его и обращает все внимание на меня.

— Привет, — говорит она, не убирая с лица улыбки и смотря куда-то вперед.

Я поворачиваюсь, одновременно стягивая с шеи легкий шарф, и вижу Патрика, который пристально смотрит на меня, щелкая автоматической ручкой.

Он одет в болотный свитер, который слишком сильно обтягивает его крепкую грудь и торс, словно тот демонстрирует свое идеальное тело. Он не улыбается, но уголок его губ приподнят. Я стараюсь не придавать значения моему желанию наблюдать за Патриком, но не могу не улыбаться ему, словно он управляет моим телом.

Мы приветствуем друг друга, после чего я раздеваюсь и переобуваюсь, слушая деловой телефонный разговор Патрика, который говорит так четко и громко, что я пугаюсь, будто он отчитывает меня.

— Могу тебя поздравить? — спрашивает Камелла, когда я сажусь за свой стол.

А я и забыла, какое неудобное здесь кресло.

— Ты про Патрика? — тихо спрашиваю я, боясь, что не поняла коллегу.

— Конечно, про него! — восклицает она, совсем не обращая внимания на Патрика, который сидит буквально в пяти метрах от нее. — Ты же так хотела! Поздравляю!

— Спасибо, Камелла, — киваю я и перевожу взгляд на свой стол, где лежат какие-то бумаги. Но я не помню, чтобы мне ставили новые задачи.

— Кстати, Джулия, — неожиданно тараторит Патрик, — подпиши эти документы, чтобы я мог с тобой сотрудничать.

После я подписываю все бумаги и отдаю их Камелле, которая испаряется из помещения, а потом вновь появляется, не утрачивая своего позитива и энтузиазма. Иногда она напоминает мне вечный двигатель — не знаю, есть ли у нее какой-то предел.

Я все жду колких шуточек от Патрика или же комментариев от Камеллы по поводу Фила, ведь уверена, что мой коллега не сможет удержать такую новость. Но, похоже, он и не собирается об этом говорить, словно и вовсе забыл. И даже его ослепительная улыбка не сможет затмить то, что Патрик тот еще засранец, хотя и очень милый. Но с другой стороны — это не так и важно, поэтому я отбрасываю эти мысли.

— Кстати, Камелла, как прошла твоя годовщина? — спрашиваю я подругу, которая подкрашивает ресницы черной тушью и поправляет лямки бюстгальтера.

Патрику, кажется, совсем не интересно, потому что, когда звучит мой голос, он и бровью не ведет, словно находится в прозрачном звуконепроницаемом кубе. Ну, или же он слишком занят, чтобы слушать женские разговоры.

— Боже, Джулия, это было что-то!.. Я теперь так счастлива, — щебечет та, мечтательно закрыв глаза. Она словно так и ждала, пока кто-то заговорит о ее событии. — Росс свозил меня в мой любимый ресторан и подарил такие красивые серьги, что я чуть не заплакала, — говорит она, демонстрируя большие камушки на ушах, которые почти ослепляют глаза, если бы это было возможно.

— И вправду красивые, — соглашаюсь я.

— Ну, а как прошли твои выходные? — спрашивает Камелла, заинтересованно посмотрев на меня.

Я впадаю в ступор, потому что даже не знаю, что и говорить, словно это вопрос жизни и смерти.

Я доверяю Камелле и хочу делиться с ней даже личным, чем просто интересным, но вот про Фила говорить совсем нет желания. Возможно, я просто запуталась и не знаю, как обозначить моего соседа — друг или уже что-то больше?.. Скорее всего, пока мои слегка фанатичные и даже наивные мысли путаются с реальными, картинка в голове совсем не хочет складываться, но сначала нужна целая картина, чтобы понять, кто будет на ней изображен.

Я только открываю рот, чтобы сказать совсем не значительные вещи Камелле, как снова раздается громкий голос Патрика:

— Джулия, до обеда нам нужно начать работать над колье. Ты же не передумала? — Его голос сегодня почему-то слишком громкий, словно тот боится, что я не услышу. Хотя как я могу не услышать его четкую речь, которая так мне нравится?

— Конечно, нет, Патрик, — говорю я и забываю все, что хотела сказать.

Я просто наблюдаю за Патриком, который слишком долго роется в ящике, словно только делает вид, будто что-то ищет, упорно убивая мысли посмотреть в мою сторону. Лишь когда я перевожу взгляд на окно, по которому стекают холодные капли дождя, отражая сегодняшнюю унылость кабинета, Патрик встает с кресла и приглашает меня идти за ним.

Я следую за коллегой, который идет так медленно, будто мы не торопимся. Но мне не кажется это демонстративным — его раскатистая, мужественная походка кажется такой естественной, словно он летает. По пути он приветствует пару человек, которых я вижу впервые, и приводит меня в самый дальний кабинет.

Перед тем как зайти, мы надеваем специальные костюмы, после чего заходим внутрь, и мои глаза начинают разбегаться, ведь вокруг находится столько всего: старинные рукописи, наполовину разрушенные статуэтки и самые разные вещи, которые я могу рассматривать часами! У меня появляется желание потрогать здесь все вокруг и изучить каждую крупицу, но я понимаю, что пришла сюда с другой целью.

— Так, вот оно, — протягивает Патрик, надев перчатки.

Он двигает к себе какое-то полотно, но я только потом понимаю, что под ним находится то самое колье…

Я улыбаюсь, словно впервые вижу солнце. Словно впервые вижу этот тусклый блеск побитого розового сердца, которое, уверена, хранит в себе и радость, и боль, и переживания… В один момент мне почему-то хочется слиться с колье, узнав всю его таинственную историю, из-за которой оно лежит на этом столе. Жаль, что я не могу почувствовать то, что испытывала обладательница этого колье, но почему-то мне кажется, что в нем слишком много страданий, чтобы оно осталось целым. Почему я так уверена в этом?.. Я не уверена — просто мое сердце говорит мне быть такой, но зачем — я этого не знаю.

— Итак, — начинает Патрик, открыв ящик, где лежат все инструменты, — сейчас я буду проводить осмотр, чтобы точно установить наличие еще каких-то деталей. Кратко, я буду детективом, а ты моим помощником, — заключает тот и принимается за дело.

Я внимательно наблюдаю, как Патрик умело справляется с инструментами, рассчитывая силу каждого своего движения. Его работа такая кропотливая, что я стараюсь не дышать, хотя, скорее всего, даже не замечаю того, как боится дышать Патрик, который аккуратно осматривает колье в поисках того, что поможет нам разгадать загадку таинственно потерянного украшения.

— Инициалы «И.Б.» это гравировка, скорее всего, штихелем^[8] — он как раз использовался в те времена, — проговаривает Патрик, после чего просит подать мне какую-то коробку в другом конце кабинета.

Он проводит какие-то махинации, совсем не озвучивая действия, хотя я и не настаиваю, потому что слишком сильно заворожена процессом, которым мне не дает насладиться Патрик, постоянно давая мне указания. Но я не жалуюсь, потому что так благодарна ему, что тот все-таки прислушался ко мне.

После двадцати минут Патрик в сотый раз вертит розовое сердце и чистит глубокие трещины. Мне кажется, он слишком долго копается, хотя я в этом совсем не разбираюсь и не решаю что-то спросить у него.

— Нет, — протягивает он, отложив все инструменты и проведя рукой по волосам. — Больше я ничего не могу найти.

Его лицо такое грустное и разочарованное, будто он потерял единственный экземпляр карты мира, поэтому я принимаюсь его поддержать:

— Патрик, ты и так многое нашел. Этого вполне хватает.

Но тот словно не слышит меня и повторяет:

— Совсем ничего…

— Ну а что ты будешь делать дальше? — пытаюсь я перевести тему, чтобы Патрик перестал себя корить без повода. Немного грустно смотреть на такое красивое лицо, когда оно в печали.

— Что я буду делать дальше? — спрашивает тот, словно заигрывает. И, на удивление, его лицо меняется: уголки губ поднимаются, словно Патрик не был расстроен секунду назад. — Дальше, Джулия, я позвоню Брэду, который предоставит мне доступ ко всем архивам, и по инициалам и веку я найду того, кто нам нужен, — говорит тот, и у меня отвисает челюсть.

Наступает гробовая тишина, на протяжении которой я удивленно смотрю на Патрика, и пытаюсь понять, шутка это или же нет.

— Что? Ты сейчас серьезно?

— А, — восклицает тот, — ты и не представляла, что этот придурок Брэд на самом деле такой умный? — смеется тот, словно прикидывается. — Вот такие у меня друзья.

— Нет! — возмущаюсь я его наигранной тупостью. — Ты что, серьезно решил сам заняться этим делом, хотя прекрасно знаешь, что должен делать это от лица музея?!

Патрик облизывает нижнюю губу и смотрит на меня так пронзительно, что я чувствую себя голой. И если раньше я могла подумать, что это чувство приятно, то — нет, сейчас я готова убежать отсюда, но продолжаю смотреть на Патрика в ожидании объяснений.

— Ну это так долго, боже! А так я сделаю все за считанные дни! И когда музей займется этим делом, я сразу же найду нужные архивы, и не придется ждать несколько месяцев, — говорит Патрик так непринужденно, словно собирается провернуть это не впервые.

Я не знаю, как на это реагировать, потому что это незаконно — получить доступ ко всем архивам благодаря лучшему другу.

Хоть я и не понимаю суждений Патрика, но почему-то мне не хочется препятствовать ему — ведь он и вправду может разгадать тайну колье. При этой мысли я улыбаюсь и загораюсь, словно звезда — и единственное, что я желаю на данный момент, это узнать историю колье. И если у нас с Патриком схожие намерения, то почему я должна возникать? Но это очень на меня не похоже…

— Стоп, ты же понимаешь, что будет, если тебя поймают? — спрашиваю я, наклонившись к Патрику, который все так же сидит, просто наблюдая за тусклым блеском колье.

— Джулия, разве ты думаешь, что, если бы был какой-то риск, я бы пошел на такое? — хмуря брови, спрашивает тот. — Я все-таки тоже дорожу своей работой.

— Ладно… — вздыхаю я и спрашиваю: — Мы закончили?

Патрик кивает, и я с облегчением снимаю медицинскую маску, которая так мешает вздохнуть полной грудью.

— Кстати, — вдруг протягивает Патрик, когда я снимаю перчатки, — а что за Фил был с тобой вчера? — непринужденно спрашивает тот, накрывая колье тканью и даже не смотря на меня.

— А тебе интересно? — удивлюсь я, хотя и стараюсь не показывать этого. Но с чего это Патрику интересно, с кем я была? Да и к тому же даже имя запомнил! Получается, мои переживания были не зря?..

— Просто ты не говорила о нем, — пожимает плечами он и снимает перчатки вместе с халатом в одно мгновение.

— Эй! — восклицаю я, пытаясь привлечь внимание тех глаз, которые принципиально не одаривают меня голубой дымкой. — Ты что, начинаешь ревновать? — шучу я, хотя в следующий миг жалею об этом.

— Я… — начинает Патрик, но замолкает, и, наконец, смотрит на меня.

Его взгляд такой пронзительный, словно он прямо сейчас читает мои мысли, которые путаются все сильней. Его длинные ресницы дрожат, как и сухие губы, которые кажутся такими привлекательными, словно я не наблюдаю за ними почти весь рабочий день. Я хочу посмотреть вниз, на его широкие плечи и мощные руки, на его торс… Но я продолжаю вглядываться в его голубые, как океан, глаза, не пытаясь это как-то объяснить — просто наблюдаю и все. Он же делает то же самое, совсем не собираясь отводить взгляд от меня, отчего я чувствую, как и мои губы начинают сушиться, словно за секунды вся вода из тела испарилась.

Я стою, даже не думая о том, что это странно. Потому что мы оба так делаем — кроме нас никого, и это не кажется чем-то сумасшедшим.

Но вдруг Патрик подходит ко мне такими раскатистыми шагами, что мне вновь кажется, будто он парит над землей. Его лицо оказывается так близко, что я могу рассмотреть его редкие морщинки. Мне хочется потрогать его слегка кудрявые темные волосы, но я сдерживаюсь, понимая абсурдность этого действия — да и мысли. Но мы смотрим друг на друга до тех пор, пока Патрик, медленно наклонившись к моему уху, не произносит:

— Джулия, я не буду тебя ревновать, если у тебя кто-то есть, — шепчет он.

Его дыхание такое холодное, но мне нравится эта свежесть, которая чувствуется на коже особенно приятно.

— Но у меня никого нет, — так же трепетно шепчу я, усмехнувшись.

Патрик повторяет мое действие и говорит, но более тихо:

— Тогда не делай того, что может заставить меня ревновать… Мы закончили! — резко отстранившись, восклицает Патрик и возвращается к столу.

Я часто моргаю, до сих пор не осознавая, что сейчас произошло. Не двигаюсь, словно дыхание Патрика способно усыпить меня…

После я киваю сама себе и выхожу из кабинета, сказав напоследок:

— А ты не заставляй меня ждать.

После я зажмуриваю глаза, желая провалиться сквозь землю, потому что эти слова были слишком громкими, наполненные надеждой и побуждением к действиям. Мне становится так стыдно, когда я понимаю, что испытываю к Патрику те же чувства, что и к Филу…

Но утруждаясь забыть эти мысли, я возвращаюсь к работе, пытаясь полностью в нее погрузиться. Хотя все равно не могу думать о чем-то другом, кроме Патрика, который весь обед поглядывает на меня, словно следит. Но на удивление, мне нравится ловить его взгляд, отдающий при свете ярко-голубым отливом, отчего кажется, будто его глаза меняют цвет. Но я даже не знаю, что и думать, потому что мне кажется, что его мысли так же перепутаны. Я пытаюсь совладать с собой, но прокручиваю в голове его слова, которые он так трепетно сказал мне, и не могу сдержать улыбки, чувствуя тепло в груди. Но, черт, это так странно — так резко почувствовать что-то к нему через несколько дней. Хотя, может, я просто не хочу признавать, что мой новый коллега очень даже симпатичный?..

На обеде я болтаю с Камеллой и доедаю свой сэндвич, который приготовила утром. Патрик же уходит куда-то по делам, поэтому не мешает нам вести женские беседы.

— А твой сосед хоть нормальный? — с подозрением спрашивает Камелла, выслушав, как я провела свой выходной.

— Разве бы я пошла с ненормальным? Он очень заботливый, — говорю я, пожав плечами, словно сама не уверена.

— И что ты собираешься делать?

Я непонимающе смотрю на Камеллу, которая ждет ответа. Но что она имеет в виду?

— А что я должна делать?

— Ну, в смысле, будешь ходить с ним на свидания или там…

— Эй! — восклицаю я, подняв кисть руки. — Я просто сходила с ним в кино!

— И поцеловалась! — протестует Камелла, разведя руками.

Я закатываю глаза.

— Ну, понимаешь, мы знакомы не так долго, чтобы я рассуждала об этом. Так что, думаю, оставим эту тему, — заключаю я, переведя взгляд на папки, желая не продолжать.

— А Патрик? — спрашивает Камелла, совсем не собираясь оставить меня в покое.

Тут я еще больше удивляюсь и смотрю на подругу так, словно вижу привидение. Кажется, я сейчас провалюсь сквозь землю.

— А что Патрик? — говорю я, изобразив полное непонимание, хотя предполагаю, к чему она ведет.

— Да брось! Я же вижу, что вы постоянно переглядываетесь и как-то странно ведете себя.

— Камелла, но это ничего не значит. Мы просто коллеги, как и вы… Кстати, — восклицаю я прежде, чем Камелла снова будет мне противостоять, — мы с Филом встретили Патрика и его друга, когда выходили из зала. Именно тогда Патрик решил согласиться на мое предложение, — улыбаюсь я.

Теперь же Камелла сидит с выпученными на меня глазами и замирает, словно за моей спиной что-то страшное. Но в следующую секунду она восклицает:

— Господи, Джулия! Да ты что, и вправду не понимаешь?

Я хмурю брови и смотрю на нее, как на сумасшедшую, потому что вот теперь я впадаю в глубокое недоумение, словно Камелла хочет свести меня с ума, хотя у меня и одной хорошо получается.

— Патрик приревновал и решил сделать тебе приятное, утерев нос Филу. Это что, так трудно понять?

Я только хочу возразить, как открывается дверь кабинета, и тогда мгновенно замолкаю. На пороге возникает Патрик, который смотрит на нас обеих с таким серьезным лицом, будто у него совершается многомиллионная сделка. Но останавливается он именно на мне: и его холодный взгляд заставляет проглотить образовавшийся ком в горле и поерзать на стуле. Рукава его свитера заправлены до локтя, отчего слегка волосатые руки открываются и представляют себя во всей красе — такие мощные, что хочется закрыться ими. Но я мотаю головой, словно это поможет стереть мысли о нем, когда тот садится за свой стол и полностью погружается в рутину, уже не замечая меня.

Я делаю то же самое, ведь не могу забыть о работе, которая ждет меня сегодня. Хоть и надоедает сидеть почти целый день ровно, но зато я развиваюсь — и этим, пожалуй, я могу похвастаться. Поэтому, собрав силу в кулак и отпустив пустые мышления, я погружаюсь в работу и уже надолго.

Но спустя какое-то время из этого состояния меня вырывает звонок, который я никак не ожидала, потому что обычно мне никто не звонит, прекрасно зная, что меня нельзя отвлекать.

Но когда я смотрю на экран телефона, то сильно удивляюсь.

— Фил! — почти шепчу я. — Привет.

После я тихо встаю и выхожу из кабинета, облокотившись о стенку.

— Привет, Джулс. Прости, я не помешал тебе? — спрашивает тот, а на заднем фоне я слышу лай собак.

— Нет, — говорю я и усмехаюсь: — Что, лечишь очередную лапку?

— Ты меня недооцениваешь, — произносит тот. — Я уже проверяю носы, — с сарказмом говорит тот, и я снова усмехаюсь. — Ну, на самом деле я звоню не для того, чтобы поделиться своими успехами.

— Я внимательно слушаю, доктор, — твердо говорю я.

— Ты говорила про Биг-Бен. Как насчет прогуляться на выходных? — предлагает он, и я задумываюсь, прикусив губу.

— До выходных еще долго…

— Да, поэтому и спрашиваю тебя… Так что, ты не будешь занята? — с надеждой спрашивает Фил.

Конечно, я хочу пойти с ним, но почему-то меня одергивает осознание того, что я не чувствую тот трепет в груди, который был, когда Фил пригласил меня в кино или когда мы целовались… Черт, вспомнив поцелуй, я снова хочу его увидеть, поэтому соглашаюсь:

— Конечно, нет. Я бы с удовольствием пошла с…

Я резко замолкаю, потому что вижу, как из кабинета выходит Патрик. Но на удивление, он останавливается напротив меня и стоит, скрестив руки, отчего я теряюсь, ведь он закрывает дверь и смотрит прямо на меня. Его тот же холодный взгляд будоражит, словно по пояснице скользит кубик льда.

— Замечательно, тогда увидимся, — неразборчиво слышу я на том проводе, словно есть помехи — но на самом деле я просто растворяюсь в Патрике, пытаясь понять, почему он смотрит на меня так пронзительно.

— Да… Пока, — медленно говорю я и завершаю звонок, даже не посмотрев на экран телефона.

Мы стоим так, смотря друг на друга как ненормальные. Я не произношу ни слова, потому что даже не знаю, что можно ожидать от Патрика, который до вчерашнего дня казался мне предсказуемым. А сейчас… Сейчас я даже не знаю, куда деть взгляд, кроме как его щетины.

— Ты что-то хотел? — выдавливаю из себя я, пытаясь принять уверенную или хотя бы комфортную позу, но так и продолжаю переминаться с ноги на ногу.

— Ты же знаешь, что личные звонки в рабочее время нежелательны? — спрашивает тот так холодно, что мне становится страшно.

— Ну вдруг это что-то важное?.. Патрик, это какой-то бред, — корчусь я, хмуря брови.

— Это же Фил? — резко спрашивает он.

Что? Почему его так это волнует?..

Но я вспоминаю слова Камеллы — боже!

— Патрик, но это не твое дело.

— Я средний сотрудник и имею полное право отчитывать тебя, — все так же монотонно говорит Патрик, словно и вправду является моим боссом.

Сейчас же я возмущена, потому что тот, может, и имеет право ругать меня, но не сейчас и не в такой ситуации.

— Да, черт возьми! Это был Фил! И что с того? — слишком громко говорю я, потому что меня так нервирует его тон, что я готова уже закричать, чтобы тот не лез, куда ему не следует.

После Патрик резко бьет кулаком стену — хоть и не очень сильно — и корчит гримасу, отчего я замираю, но внутри все переворачивается. Он, даже не посмотрев на меня, уходит, оставив после себя напряженную атмосферу и пищу для размышлений.

Конечно, сказать, что я в шоке — ничего не сказать, ведь от Патрика я такого совсем не ожидала… Но, к моему стыду, мне приятна мысль, что именно он ревнует меня. Кажется, это похоже на комплимент?..

Но он ударил кулаком стену так, словно потерянный или брошенный. Он скорчил гримасу так, будто разочаровался. Из-за его холодного взгляда я нахожусь в ступоре — что могло заставить его так себя повести? Теперь этот вопрос будет мучить меня остаток дня, потому что я снова не знаю, как реагировать. С одной стороны, я предполагаю, что он и вправду ревнует — но не глупо ли это? А с другой, мне кажется, что я схожу с ума… Хотя, может, весь мир сходит с ума, забирая с собой Патрика, который, кажется, вспыльчивей, чем я думала… Но пока я еще не решила, имеет ли он на это права.

***

Перед тем как вернуться домой, я иду в магазин за углом дома, потому что не захожу туда уже несколько дней. Поэтому мне приходится купить немало продуктов, из-за этого пакет такой тяжелый, что я еле тащу его до дома — думала, что руки отвалятся. После, кое-как поднявшись наверх, я облегченно выдыхаю, когда вижу Фила, который так на меня смотрит, будто даже не удивляется моему появлению, — словно ждет меня весь вечер.

— О, Фил! — устало восклицаю я, пытаясь поднять пакеты, чтобы показать, какие тяжести я несу, но не получается, как не удивительно.

Но, кажется, Фил и так понимает мой намек, потому что сразу же подходит ко мне и берет эти чертовы пакеты, которые я проклинаю всю дорогу. Даже еле ощутимый ветерок, который приятно обдувает лицо, не помогал мне отвлечься от боли в руках.

— Боже, ты что, кладешь туда кирпичи? — округлив глаза, спрашивает Фил и медленно идет к двери квартиры, дожидаясь меня.

Сегодня он кажется таким жизнерадостным, словно у него случилось что-то очень хорошее — он улыбается и почти сияет, отчего я забываю усталость, лишь смотря на его белоснежную улыбку.

— А ты чего в коридоре стоял? — спрашиваю я, ища в кармане ключи.

Тот пожимает плечами и отвечает:

— Да только что вернулся с работы и услышал твои вздохи! — смеется тот, словно шутит, хотя я хочу услышать реальный ответ, а не какую-то отговорку, словно тот боится в чем-то признаться. Это меня напрягает, но я не подаю вида — к тому же мои подозрения вызваны практически ничем не стоящими гипотезами.

—Как часто мы встречаемся в коридоре, вот же совпадения! — говорю я и ругаю себя за это, потому что понимаю, что произношу это лишь для того, чтобы убедиться, что Фил не какой-то сумасшедший, который постоянно следит за мной.

Боже! Я начинаю сходить с ума, думая о Патрике, который в последнее время ведет себя странно, путая меня и мои чувства. Но и думать о Филе как о маньяке слишком глупо. За все недолгое время нашего общения он обращается ко мне так трепетно и нежно, что я чувствую себя рядом с ним настоящей хрупкой девушкой, которая нуждается в крепком мужском плече. Но Патрик… Он не позволяет мне думать о нем плохо. И эти двое сводят меня с ума! Но теперь я считаю сумасшедшей себя, потому что всего за несколько недель позволила душить себя мыслями о двух мужчинах, которые совершенно разные, но стали так одинаково дороги мне за все это время… Лишь Патрик вводит меня в ступор после сегодняшнего инцидента, который заставляет не раз задуматься.

— Удивлен не меньше твоего, — говорит Фил и проходит в квартиру, когда я, несколько раз выругавшись, открываю дверь.

Я включаю свет, и у меня появляется желание просто упасть на пол, так я вымотана — хотя подобные мысли у меня появляются почти каждый день. Работать в Лондоне в Британском музее не так просто, хотя я знала, на что иду, поэтому принимаю все трудности с высоко поднятой головой и не собираюсь сдаваться. Да даже если я буду спать два часа, то не откажусь не от чего, что сейчас имею.

— Спасибо, Фил, — благодарю я спасителя моих рук. — В следующий раз буду рассчитывать свои силы, — смеюсь я.

Перед тем как уйти, он прикасается к моей руке, но так непринужденно, что я почти не чувствую — какое-то тепло, которое оказывается в моей маленькой руке лишь на секунду.

После Фил уходит, и я улыбаюсь ему на прощание. Все-таки он не похож на маньяка — они не такие привлекательные и милые. Но почему-то я продолжаю сравнивать Фила и Патрика, словно это делать разумно. Но поняв, насколько мой мозг вскипел, я раздеваюсь и в одной футболке чуть выше колен иду на кухню, чтобы разобрать вещи и приготовить поесть, потому что мой желудок урчит так, словно я не ем целый день. Пока я готовлю, во мне просыпается чистюля, у которой появляется рвение выдраить всю кухню, словно я не мыла ее несколько дней назад. Но после приема пищи я берусь за тряпку и весь последующий час просто мою кухню, включив музыку, которой громко подпеваю. Пожалуй, этот вечер начинается хорошо, потому что я провожу его наедине с собой и своим кровом, к которому уже успела привязаться. Теперь я чувствую, что эта светлая квартира и вправду моя. Также я начинаю ценить этот вечер за то, что музыка и уборка позволяют мне освободиться от ненужных мыслей — так хорошо просто ни о чем не думать, погрузившись в состояние душевного спокойствия.

Я сажусь за просмотр моего любимого фильма «Загадочная история Бенджамина Баттона», который с каждым просмотром впечатляет меня все больше — и каждый раз будто первый. Наверное, я все это делаю, чтобы отвлечься от мыслей о Патрике и Филе, которые сегодня меня необъяснимо тревожат. Хотя кто мне запрещает? Но жаль, что перед сном я не могу выключить голову, хотя просто надеюсь, что быстро засну.

А пока я наслаждаюсь необычайно приятным вечером и жду звонка от Луизы, которую сегодня ждет новость. Конечно, я не очень хочу говорить о Патрике, но почему-то этим случаем хочу поделиться и, наверное, попросить совета… Хоть Луиза и надоедливая, но она всегда поддерживает меня и помогает, поэтому я не буду осуждать ее за то, что она просто сильно печется обо мне, хотя иногда и раздражаюсь из-за этого.

Но вдруг раздается стук в дверь, отчего я дергаюсь, потому что никого не ожидаю сегодня в гости. Кто это может быть, глубоко задумываюсь я, словно за дверью никто не стоит и не ждет, пока кто-нибудь откроет дверь. Но когда разносится второй стук, я встаю и быстрым шагом направляюсь к входной двери, которую сразу же открываю, даже не посмотрев в глазок.

На пороге стоит молодой парень, держащий в руках красивый букет цветов. Он улыбается во все тридцать два и переминается с ноги на ногу, словно хочет в туалет.

— Здравствуйте. Джулия Франческо? — спрашивает он.

— Да, — киваю я.

— Вам букет. Подпишите, пожалуйста, — говорит он и протягивает мне бумагу, чтобы я поставила подпись.

После парень вручает букет, который оказывается тяжелее, чем я думала.

— До свидания, — прощается тот и разворачивается, но я спрашиваю:

— Погодите, а он от кого?

— Отправитель решил остаться анонимом, — пожимает плечами тот и уходит.

А я все еще стою на пороге с букетом красных тюльпанов в руках. Когда я закрываю дверь и возвращаюсь в гостиную, ставлю цветы в вазу и начинаю думать, кто мне может послать такой шикарный букет цветов. Да еще и красные тюльпаны — мои любимые!

Сначала я думаю, что это Фил, ведь это логично, но мы живем на одном этаже, и тогда почему бы ему лично не вручить мне букет? Поэтому у меня есть сомнения.

Но вдруг, когда я легонько прикасаюсь к мягким лепесткам красного тюльпана и крепкому стеблю, нахожу маленькую открытку. Я достаю ее и разворачиваю.

«Прости за сегодняшнее. Я возомнил, что имею право ревновать тебя. Идиот. Надеюсь, твое лицо не было таким красным, как волосы у русалочки Ариэль. Пусть красными будут только тюльпаны. Не злись на меня», — от руки написано там.

Конечно, я сразу же понимаю, кто это — Патрик! Это он прислал такой замечательный букет и извинился…Я улыбаюсь. Боже, Патрик точно сведет меня с ума! Мне так хочется залезть к нему в голову и прочитать все эти несуразные мысли, потому что жутко интересно, что у него на душе. В последние дни с ним так все непонятно, что я хочу вырубить себя сковородкой, чтобы потерять возможность думать.

Я падаю на диван и закрываю глаза, потому что терпеть свои же мысли в голове слишком обременительно. Я чувствую себя пятнадцатилетней девочкой, которая не может выбрать, с каким парнем пойти на свидание. Но Фил и Патрик не просто парни…

Словно услышав мои вопли, мне звонит Луиза, на звонок которой я сразу же отвечаю:

— Боже, Лу, ты даже не представляешь, что сегодня произошло! — кричу я.

После я рассказываю подруге все то, что на меня навалилось. Рассказываю о Патрике, Филе, моих сомнениях и сложностях, из-за которых я не могу нормально мыслить. Для подруги, конечно, это звучит просто, но я не вижу в этом ничего легкого.

— Боже, да у тебя тут два подарка! — восклицает та. — Не успела переехать в Лондон, так тебя уже охмуряют, — смеется подруга, но я даже не улыбаюсь, потому что хочу услышать от нее серьезные вещи. То, что мне поможет.

— Луиза, пожалуйста, давай без шуток. Ты бы знала, что у меня в голове — полная каша. Вот и что мне делать? — мычу я.

— Ладно, просто скажи, кто тебе нравится?

— Ну… — задумываюсь я. — Вообще-то с Филом я уже целовалась, и это что-то да значит. Он милый и все такое, но, черт возьми, я не могу не сказать того же про Патрика! Я нахожусь с ним в одном помещении практически каждый божий день, а сейчас мы вообще работаем над одним исследованием!.. Знаешь, меня зацепила его ревность и это кажется мне таким глупым! Боже! — протягиваю я, закрыв лицо руками, словно на меня смотрит толпа людей.

— Что в этом глупого? — цокает Луиза. — Я помню твоего тюфяка бывшего, который даже приревновать адекватно не мог. А если эти парни адекватные, то бери обоих!

— Эй! — возмущаюсь я.

— Да что «эй», Джулс? Разве Фил предлагал тебе отношения или хотя бы намекал на них? Разве ты с Патриком договорилась, что не будешь общаться с другими мужчинами?..

— Ты права, — вздыхаю я. — Но я не собираюсь ходить на свидания сразу с двумя мужчинами. Типа ой! Если этот не пойдет, пойду с тем — как какая-то шлюха.

— Ты сначала дождись приглашения! — усмехается Луиза. — Черт, Джулия, ты такая сложная…

— Знаю, — смеюсь я.

— Хорошо, тогда просто жди. Может, завтра произойдет то, отчего ты влюбишься в Патрика и забудешь о Филе?

— Почему именно в Патрика? — защищаю я Фила. Хотя кого я обманываю? Просто хочу узнать, почему Луиза больше склоняется к моему коллеге.

— Он мне кажется красивей и работа его мне нравится больше. К тому же он мужчина с характером, а тебе нужны только такие! А еще он умеет признавать свои ошибки и прислал букет, Джулс.

Я заливаюсь хохотом, и мы с Луизой болтаем еще около часа, обсуждая все, что произошло за день, и почему-то даже не вспоминая Патрика и Фила — и это хорошо, потому что я забыла о своих любовных проблемах, которые до сих пор кажутся мне глупыми.

После завершения разговора я весь вечер сижу перед телевизором, хрустя чипсами, которые всегда вызывают изжогу, и попивая ананасовый сок. Этот день оставляет слишком много пищи для размышлений, поэтому я абстрагируюсь, как могу, смеясь над комедиями и раздумывая над детективами.

Когда время уже полночь, я решаю идти спать, хотя сидела бы так еще несколько часов, но знаю, что в таком случае я просто не встану. Взяв телефон, я замечаю сообщение от Фила:

«Спокойной ночи. В выходные обещают дождь, так что не забудь зонтик».

Я хихикаю и отвечаю:

«Я не боюсь промокнуть. Спокойной ночи».

После мне почему-то кажется, что я должна поблагодарить Патрика за цветы, поэтому, скрепя сердце, пишу ему сообщение:

«Обожаю красные тюльпаны. Спасибо», — отправляю я, но потом добавляю:

«И ты имеешь право».

После я ставлю будильник и убираю телефон, надеясь, что я все делаю правильно, потому что давать надежду сразу двум мужчинам очень подло. Хотя кто говорит, что Патрику нужна эта надежда? Но почему-то при такой мысли мне становится обидно и даже грустно, словно именно ему я хочу дать самую большую надежду, чтобы он ответил тем же. Но как быть в этом уверенной?..

15 глава. Найдите лекарство от безумства.

В лабораторию заходит Патрик, пока я чищу недавно поступивший экспонат — он не столько поврежден и пока не имеет большой ценности, поэтому мне позволили провести над ним легкую работу. Мой коллега серьезен, но на его лице видна улыбка.

— Ну, как у тебя дела? — спрашивает он, слишком близко подойдя ко мне — так Патрик делает не впервые, но, как не удивительно, я не отстраняюсь от него.

— Я почти закончила… — протягиваю я, делая последние штрихи. — Тебе что-то нужно? — спрашиваю я, кинув взгляд на Патрика, который отвечает мне улыбкой, словно только что увидел солнце среди туч, и облокачивается на стол.

Он активно кивает.

— Собирайся! Завтра мы будем вкушать плоды архивного центра — Брэд откроет для нас архивы, — говорит Патрик, самодовольно улыбнувшись.

Я хмурю брови и, сняв медицинскую маску, непонимающе смотрю на Патрика:

— Что значит «мы»?

— Разве мы не вместе работаем над колье? К тому же ты знаешь весь мой план, — пожимает плечами Патрик.

— Но завтра выходной, а ты даже не говорил, что собираешься ехать со мной! — возмущаюсь я, не замечая нежной руки Патрика на моем плече. Он пытается меня угомонить, но надо было думать, когда решал все один.

— Я надеюсь, мы потратим немного времени, Джулс, — спокойно говорит тот, смотря мне в глаза. — Прости, что не предупредил тебя — оплошался. Но для меня одного времени не хватит, чтобы что-то найти…

Патрик почти умоляюще смотрит на меня, и я не могу отказать ему, смотря в эти голубые глаза, которые кажутся волнами океана, внезапно способные то биться о скалы, то спокойно шуметь у берега. Возможно, из-за моих противоречивых чувств я пока не могу даже у себя в голове выяснить, что мне с ними делать… Это глупо и непонятно, но мне не впервые приходится по-настоящему исследовать свои чувства — так что это не так удивительно, как кажется.

— Черт, — вздыхаю я. — Ладно, во сколько?

Я соглашаюсь, но скрепя сердце, потому что на завтра мы договорились с Филом прогуляться мимо Биг-Бена, чего я давно хочу. Но также я не могу отказаться от возможности одной из первых узнать об истории колье — это же будет фантастикой, если мы и вправду что-то найдем! И еще я не хочу расстраивать Патрика, хотя и корю себя за это — или же нет?

— Я хотел бы рано утром, — говорит Патрик, убрав теплую руку с моего плеча. — Но если тебе неудобно, то…

— Я могу быть в восемь у архивного центра, — перебиваю я. — Просто отправь мне адрес, ладно?

— Я ведь могу за тобой заехать.

— Это было бы замечательно, — соглашаюсь я, усмирив свой пыл и возмущение.

— Спасибо, — говорит он и снова улыбается самой счастливой улыбкой. После растворяется в дверях, а я заканчиваю свою работу.

«Придется сегодня лечь в семь, чтобы выспаться…» — думаю я.

Конечно, восемь для выходных это слишком рано, но я не хочу подводить Фила, отменив нашу встречу — к тому же сама хочу, чтобы он провел мне экскурсию. Но пока с ним не все так серьезно, я хочу убедиться, что Патрик мне просто коллега. Что я не испытываю к нему сильные чувства, как и ему все равно на то, с кем я встречаюсь. Я не могу давать пустые надежды Филу, даже не разобравшись со своими чувствами — это будет неправильно. Но завтра я узнаю, кого буду вспоминать перед сном: совместные поиски с Патриком или же прогулку с Филом.

Поэтому когда я прихожу домой, всего пару часов выделяю на водные процедуры, ужин и просмотр серии сериала. Ложусь спать в предвкушении завтрашнего утра — может быть, мы и вправду найдем пазл от этой непонятной картины?..

***

Встаю я в шесть часов утра, на удивление, довольно выспавшейся, потому что нет желания бросить будильник в стену, поэтому встаю с первой ноты. Потянувшись, я лезу в телефон и вижу сообщение от Фила:

«Не переживай, вечером город даже красивей», — пишет он.

Вчера перед сном я написала эсэмэску, что уеду по работе, но обещаю, что постараюсь закончить как можно быстрей. Но как хорошо, что Фил адекватный и такой любезный — мой бывший бы психанул и послал бы меня, словно я виновата. Я кривляюсь, вспомнив про этого мерзкого типа, которого и вправду любила… Боже, как хорошо, что я здесь!

Когда я приняла душ и позавтракала, на часах уже семь, и я думаю, что еще успею посмотреть что-нибудь по телевизору, доев кусочек торта, который купила в том магазине, где когда-то столкнулась с Патриком.

Вспомнив тот день, я улыбаюсь, словно сумасшедшая, и даже не замечаю, что с этими мыслями сверлю окно, за которым такой красивый вид: солнце обнимает улицу тусклыми лучами, и этот приглушенный свет создает такое спокойствие, что я хочу закрыть глаза, но не позволяю себе расслабиться, зная, что потом не захочу даже из дома выйти. После плюхаюсь на диван и получаю очередное сообщение от Патрика:

«В 7:50 я во дворе».

Я собираюсь за двадцать минут. Надеваю удобные голубые джинсы и блузку, которая открывает ключицы. Также делаю макияж — акцент на глазах и губах. Сначала я одергиваю себя и задаюсь вопросом, зачем так наряжаться? Но придумываю отговорку, что, возможно, меня встретит Фил сразу после архивного центра — и тогда мне нужно быть во всей красе. Поэтому еще и беру помаду с тушью, надеясь, что тени за весь день не сотрутся.

Когда я выхожу из квартиры, то бросаю взгляд на дверь Фила, словно жду, что он выйдет оттуда. Даже немного замедляюсь, но потом ускоряю темп, когда оказываюсь у лестницы. Выйдя на улицу, я в ужасе замираю и не могу сказать ни слова.

— Доброе утро! — кричит Патрик, облокотившись о черный мотоцикл.

Я так и стою с сумкой в руках, хмуря брови, которые, похоже, я скоро не смогу выпрямить.

— Патрик, ты издеваешься?! — возмущаюсь я, указываю ладонями на черный большой байк, хозяин которого победно улыбается, скрестив руки.

Патрик подходит ко мне и не перестает обнажать белые зубы, словно он замер в таком положении. Его улыбка милая, но сейчас я возмущена так, что даже пушистый котенок не заставит меня умилиться.

— Ты же знаешь, что у меня есть мотоцикл.

— Да, но я думала, когда ты предложил меня подвезти, то имел в виду машину!

— Да ладно тебе! — машет рукой тот. — Я аккуратный водитель. Если захочешь, даже не буду гонять.

— Черт бы тебя побрал, Патрик Джонс! — восклицаю я и без вопросов хватаю красный шлем.

— Давай помогу, — говорит Патрик, когда замечает, как я безуспешно пытаюсь закрепить на голове шлем.

Его пальцы щекочут мне шею, отчего я замираю, словно чувствую приятное тепло, которое постепенно опускается. Я ловлю себя на мысли, что не впервые нахожу его прикосновения приятными — особенно когда он касается нежных участков…

После мы садимся на мотоцикл, и я обвиваю тело Патрика руками, отчего мне уже больше нравятся мотоциклы. Я чувствую его упругий торс, хотя стараюсь не прикасаться ладонями к нему — но почему-то получается плохо. Чувствую его крепкую спину, к которой мне хочется прислониться, но я сдерживаю себя. Также я могу почувствовать аромат его адеколона, который придает ему мужественности. Боже, мне кажется, я таю и даже не замечаю, как мотоцикл трогается. Словно моя былая злость уходит и остается только симпатия, которую я либо не хочу, либо пока не могу признать. Но сомнений все меньше, потому что даже поцелуй Фила теперь не кажется мне таким желанным. Хотя как я могу сравнивать совершенно разных людей?..

Когда мотоцикл ускоряется, я сильнее прижимаюсь к Патрику, которого, кажется, забавляет мой страх. Я никогда в жизни не каталась на мотоциклах или прочем транспорте, поэтому пугаюсь даже рева мотора, который слишком громкий, словно на голове нет шлема. Но я доверяю Патрику, поэтому надеюсь, что он и вправду аккуратный водитель.

Спустя две минуты я чувствую, что страх потихоньку уходит, уступая какому-то странному чувству — адреналину, который смешан с умиротворением. Мне приятно ощущать прохладный ветер, который развевает тонкий ремень моего пальто. Я начинаю по-другому чувствовать скорость, которой Патрик полностью управляет. Знаю, что не лечу, но почему-то такое ощущение, словно впереди нет никаких преград, которые могут нас остановить. Нас просто подгоняет ветер, заставляющий меня резко вдохнуть кислород, будто он иссякает.

Я почти забываю о Патрике, который изредка что-то кричит мне, но я совсем не слушаю, наслаждаясь видами Лондона. Мы едем в районе, в котором я еще никогда не бывала. Вокруг миленькие домики спокойных цветов создают такую уютную атмосферу, что мне хочется прогуляться здесь — понаблюдать за падающими и особенно красными здесь листьями.

Не успеваю я насладиться поездкой, как мотоцикл останавливается, а Патрик просит снять шлем.

— Не так и страшно, правда ведь?

Я поправляю волосы — наверняка сейчас у меня гнездо на голове.

— Ладно, я погорячилась, — закатив глаза, признаю я, но сразу же улыбаюсь, после чего Патрик ведет меня за собой в здание через черный вход.

Мы идем каким-то странным путем — и я подозреваю почему, ведь, по сути, сейчас мы хотим совершить нечто незаконное. Но наконец дойдя до какого-то места, где останавливается Патрик, в дверях появляется Брэд с улыбкой до ушей.

— Ну привет! — восклицает он и приветствует Патрика, который очень рад видеть друга, ведь его улыбка такая же широкая.

Я стою, рассматривая Брэда, одетого в серый свитер и в такие же угрюмые брюки, словно не он совсем недавно пытался шутить и дурачился, пытаясь произвести впечатление. Его лицо можно назвать солнцем, ведь оно такое светлое и жизнерадостное, что хочется улыбнуться. Но меня почему-то не покидает мысль, что он немного глуповат.

— Привет, Джулия, — обращается тот ко мне, махнув рукой.

— Привет, Брэд, — отвечаю я, совершенно позабыв о своих мыслях, в которых рассуждала над мужчиной в серых брюках. Но кроме глупости, ничего плохого я в нем не вижу — и то, может, он очень даже смышленный.

После Брэд ведет нас с Патриком в помещение, где довольно темно и свет пробивается лишь в щели закрытых штор, но, кажется, никто не собирается открывать их. Здесь очень много полок и ящиков, словно в библиотеке, но очень-очень странной. Даже запах напоминает старые и пыльные книжки.

— Это, собственно, святая всех святых! — восклицает Брэд, разведя руками в стороны. — Здесь хранятся документы от 15 века до 20, остальное в других залах, но, как сказал Патрик, они вам не понадобятся. Этот зал в вашем распоряжении на два дня — потом быстро уматываете.

— Я надеюсь, нам хватит и дня, — говорит Патрик, а Брэд неуверенно пожимает плечами.

— И да, Джулия, не забывай класть документы на свои места, потому что там все строго — мне может влететь.

— Конечно, — говорю я, подхожу к ящичкам и начинаю изучать их, примерно прикидывая, сколько придется потратить времени.

После Патрик и Брэд несколько минут о чем-то болтают, словно забыли, что я не собираюсь торчать здесь до ночи.

— Я вас покидаю, но Патрик меня наберет, если что, — сообщает Брэд, посмотрев на меня, и потом уходит.

Я тяжело вздыхаю. Даже не знаю, что сказать или спросить, потому что у меня слишком много мыслей, чтобы выбрать что-то одно. Патрик, похоже, совсем не переживает, словно каждый день нарушает закон.

— Давай ты посмотришь 15 и 16 века, а я все остальные, ладно? — спрашивает Патрик, кивнув на полки позади меня.

— Стоп, мне просто открывать каждый документ и смотреть? Мы даже не пробьем по компьютеру?

— Конечно, так проще, но доступы к таким вещам не дают просто так. Поэтому особого выбора у нас нет. Имей совесть, все-таки у полномочий Брэда тоже есть ограничения. Он-то к этому помещению еле откопал доступ.

Я снова вздыхаю и предупреждаю:

— На вечер у меня планы.

В ответ я ничего не слышу — лишь твердые шаги, которые постепенно отдаляются. Я даже не смотрю, где должна закончиться моя работа, а просто начинаю открывать сотню документов.

Спустя час я уже разбираюсь, по какому принципу расположена документация и что читать в первую очередь. По инициалам «И.Б.» пока ничего не нахожу, как и Патрик, который постоянно ругается, что похожими фамилиями даже не пахнет. Я лишь смеюсь на то, как тот поет какие-то песни себе под нос, совсем забыв о том, что я нахожусь у него за спиной.

Через три часа, когда я почти полностью разбираю 15 век, который на самом деле не богат информацией, Брэд приносит нам обед, за что ему я дико благодарна, потому что думала, что умру с голода. В перерыв мы даже болтаем с ним — обсуждаем работу в музее и архивном центре, еду, Америку и даже затронули тему собак. Если я думала, что он глупый, то спешу признаться, что ошиблась — Брэд просто очень веселый и всегда пытается поддержать разговор, каким бы скучным он ни был. Благодаря ему продолжать поиски я ухожу с улыбкой на лице.

Все эти документы напоминают мне особую атмосферу. Не знаю какую, но эти старые даты и устаревшие фамилии кажутся такими древними, будто эти люди жили еще до нашей эры. Каждый раз, когда я нахожу дату смерти, — что довольно редкое явление, — в голове всплывают картины какой-нибудь девушки в длинном бежевом платье. Но мне трудно представлять, как та умирает и каким чудом ее дата смерти сохранилась в этих архивах. Это заставляет меня чуть ли не дрожать, ведь так жутко осознавать, что в этом помещении, можно сказать, сотни людей, которых уже давно нет в живых. И что среди этих бумаг может быть та сама с инициалами «И.Б». Но найдем ли мы ее?

Я смотрю на Патрика, который, хмурясь, роется в кипе бумаг, разочарованно откладывая каждую. Его лицо еще сосредоточенней, чем на работе. Словно это все его вынуждает делать не только обязанности, но и любопытство. Интересно, он так трепетно относится ко всем экспонатам или же не только я заметила особенность этого колье?

— Боже, Патрик, мы торчим здесь уже невыносимо долго! — возмущаюсь я, приступив к следующему шкафчику, который должен быть последним.

Кажется, прошло еще часа четыре — но я потеряла счет времени.

— Джулия, я уже на 17 веке, так что недолго осталось, — говорит Патрик на одном дыхании, но я не вижу его.

Я вздыхаю, читая еще бумажку, которую сразу откладываю, увидев имя «Ааран». Если вначале я имела какой-то энтузиазм, то сейчас мне хочется все бросить и выйти из душного помещения на улицу, где свежий воздух и ветер ласкает своей прохладой лицо. Я так хочу открыть окно и высунуть голову — представляю это ощущение, когда полные пылью легкие наполняются свежим, до боли приятным воздухом, который заставляет глаза закрыться от удовольствия. Но как жаль, что я не могу даже приоткрыть окно — в моих возможностях просто терпеть эту духоту.

Не опуская руки, я продолжаю искать, словно ищу смысл своей сути — ведь нам практически ничего неизвестно о том, кого мы ищем и на того ли указывают инициалы. Порой искания это просто способ скоротать время — чтобы не рыться в собственных мыслях и догадках. Чтобы не смотреть туда, где остались болезненные воспоминания. В конце концов, чтобы переключиться. Но вопрос в том, от чего я бегу? Что меня заставляет так отчаянно искать информацию о какой-то безделушке? Разве любопытство может быть таким сильным?

— Джулия! — вдруг восклицает Патрик, отчего я быстро вскакиваю, словно заранее знаю, что он нашел нечто важное. — Посмотри, — шепчет он и протягивает мне бумажку.

Я хватаю ее, чувствуя, как мое лицо горит — то ли от волнения, то ли от духоты.

— Иоанна Буш, — читаю я вслух и замираю.

Наверное, еще десятки раз я прокручиваю в голове это имя, словно пытаюсь где-то в недрах своего мозга откопать воспоминания, даже если их не существует. Я шепчу фамилию — и она так трепетно срывается с моих губ, что я чувствую, как они дрожат. Чувствую, как кусаю губу, хотя совсем не имею такой привычки. Когда перевожу взгляд на Патрика, тот будто отражает меня — только его глаза светятся по-другому, словно ярче, красивей, а я же, посмотрев на себя в зеркале, вижу только тусклый огонек, словно воспоминания сулят лишь боль… Но что это за искры в глазах, существование которых я себе постоянно внушаю?..

— В это сложно поверить, но это единственный документ с подобными инициалами, — говорит Патрик.

— Это так странно… Разве такое бывает? — поражаюсь я.

— Не знаю… Но я наведу справки по поводу этой семьи, Джулия. Спасибо за поиски. Надеюсь, это то, что мы искали.

Я киваю и отдаю бумажку Патрику, который до сих пор изучает документ, перечитывая его сотни раз. Я же проверяю правильность расположения документов, но в голове столько мыслей, что я боюсь что-нибудь перепутать. У меня такое странное ощущение, будто я дожила до того момента, которого ждала несколько сотен лет. Наверное, я просто устала…

После Патрик звонит Брэду, который, как всегда, буквально освещает помещение своим присутствием.

— Неужели что-то нашли? — восклицает тот, принимая от Патрика бумагу.

Я невзначай подхожу к парням и заинтересованно наблюдаю за их беседой, забавной мимикой Брэда и серьезным Патриком, который напрягает скулы, из-за чего я смотрю только на них, но одергиваю себя.

— Единственное, что мы нашли, — поясняет Патрик, хрустнув пальцами.

— Семнадцатый век… Дальше не смотрели?

— Нет, но это пока единственное подходящее, — пожимает плечами Патрик, взглянув на меня, словно ищет во мне подтверждение. Я киваю. — Нет, мы сейчас уйдем. Думаю, дальше искать уже бесполезно — колье создано довольно давно. Во всяком случае, могу потом порыться еще.

— Так что вы теперь будете делать?

— Нам нужно узнать про фамилию Буш. Возможно, найдем координаты места или родственников. Хоть что-нибудь…

Я в надежде смотрю на Брэда, который задумчиво пялится в потолок и кусает изнутри щеку. Думаю, как было бы прекрасно, если это та зацепка. Если Патрик и вправду нашел то, что мы так отчаянно искали. Боже, это был бы подарок судьбы.

— Я не обещаю, но попробую что-то сделать, — заключает Брэд, и я сдерживаю себя от порыва обнять этого крупного мужчину.

После еще минут двадцать Брэд проверяет все шкафчики, но признается, что зря не доверял нам, потому что все на своих местах. Мы с Патриком одеваемся, периодически переглядываясь — и в его взгляде я нахожу столько смысла, отчего пугаюсь, что схожу с ума. Его голубые глаза так быстро становятся мне чем-то родным — может, я и вправду теряю разум? Но Патрик смотрит так пронзительно, словно в его голубой дымке тысяча слов, которые он не может или не хочет говорить. И я боюсь, что мой взгляд такой же.

Я прощаюсь с Бредом, который говорит мне, что я не такая упрямая, как говорил Патрик, и я смеюсь от того, как он пародирует его. Разговаривая с ним, усталость как рукой снимает, словно я выпила крепкий кофе. Поэтому когда я выхожу на улицу, хочу широко улыбаться, а не упасть на асфальт от потери сил.

На улице уже темно. Тусклый свет фонарей обнимает квартал и прохожих, заставляя тех всматриваться вперед, чтобы не врезаться куда-нибудь. Как я и предполагала, свежий воздух, так резко внедрившись, почти делает больно легким, словно огромная волна сильно ударяется о берег. Но я чувствую наслаждение, сжимая в руках сумку. Чувствую такое удовольствие, будто впервые в жизни вкушаю всю сладость воздуха этого города. Наверное, так странно чувствовать кайф от обычного кислорода. Но мне нравится это — испытывать чувство любви от самых простых вещей.

Перед тем как сесть на черный мотоцикл Патрика, который уже готов ехать, я смотрю в телефон, с ужасом осознавая, что почти шесть часов вечера, и вижу сообщение от Фила — оно пришло буквально несколько минут назад.

«Прости, сегодня не получится. У меня появился срочный вызов. Мне жаль!» — написано там.

— Черт! — ругаюсь я, чувствуя досаду от нарушенных планов. Я не то чтобы зла, но так разочарована, что моя идея нормально погулять в городе оборачивается не тем, чем хотелось бы…

— Что-то случилось? — спрашивает Патрик.

Но на эмоциях я забываю обо всем на свете:

— Я хотела прогуляться у Биг-Бена, но Фил не сможет.

Я перевожу взгляд на Патрика, хоть и вижу только спину, но как мне не хочется признавать, что я переживаю насчет того, что он подумает. Я смотрю на него, ожидая реакции, но тот почему-то молчит, словно думает.

— А больше у тебя нет никаких планов? — слышу я. — Может, я проведу экскурсию? — предлагает он, сняв шлем и посмотрев на меня.

Боже, этому взгляду я не могу отказать, да и к тому же — почему я должна менять планы, если могу этого не делать? Я смотрю его на руки, которые бережно держат шлем, а пальцы правой руки легонько постукивают по твердой поверхности. Он ждет.

Конечно, я соглашусь, но почему-то не могу подобрать слова. Что будет значить мое соглашение? А какое значение имеет его предложение? И что мне следует сделать, если я не совсем уверена, что мой разум говорит мне правильные вещи? Я смотрю на Патрика и знаю, что хочу провести с ним этот вечер. Знаю, что не хочу отказываться. Может, это знак того, что поцелуй с Филом был просто порывом, который произошел лишь один раз? Почему-то я хочу верить в это… Боже, я слишком много думаю!..

— Поехали прямо сейчас, — говорю я и надеваю шлем, даже не запечатлев лицо — может, даже удивленное – Патрика. Хотя по тени улыбки понимаю, что тот доволен. Как и я.

Он садится на мотоцикл и везет меня туда, где я была своими мечтами. Даже находясь в Лондоне, у меня не хватает смелости прогуляться мимо Биг-Бена, словно после него редко возвращаются. Я просто наслаждаюсь поездкой, которую почему-то боялась, и наблюдаю за городом, к которому все еще пытаюсь привыкнуть — к этой простой красоте, таящей в себе много смысла, которого постичь может не каждый. Неожиданно я понимаю, что привязываю некоторые воспоминания с Патриком — первая поездка на мотоцикле, первое сотрудничество, первый экспонат, первая прогулка… Это и вправду пугает. Но я стараюсь не думать о своем беспорядке в голове, просто наслаждаясь этим вечером.

Мы проезжаем столько всего красивого, что у меня замирает сердце, и я даже не чувствую, что слишком крепко обнимаю Патрика, который водит мотоцикл так аккуратно, отчего я забываю, что оседлала стального коня. Я чувствую, как мой былой страх уходит и уступает место лишь восхищению, которое в последнее время испытываю столь часто, будто мое сознание начинает меняться. Но, может, меня меняет город, люди вокруг, вещи? Если это так, то пока я не могу этого понять, хотя уже на пути к этому…

Патрик резко останавливается, и я не вижу ничего, кроме огромной башни Бег-Бена. Вот она — кульминация дня. Кажется, он так близко, хотя может быть еще ближе, но я боюсь подойти к нему, словно это сон — и башня просто растворится, а я проснусь под звук будильника.

Но нет, это не сон, и я прекрасно понимаю это, рассматривая стрелки часов, макушку башни и Вестминстерский дворец, который кажется таким благородным, отчего нет сомнений, что там жили такие же благородные люди.

Я так восхищена, что не могу и слова сказать.

— Пойдем, — говорит Патрик и нежно подталкивает меня, но я двигаю ногами с трудом, потому что смотрю в одну точку.

Когда же я, наконец, перевожу почти заколдованный взгляд на Патрика, то замечаю, что тот, на удивление, не смотрит на меня с непониманием в глазах — не считает меня сумасшедшей. Наоборот, он так мило улыбается, смотря в мои карие глаза, что непонимающе смотрю именно я. Но ямочки на щеках Патрика заставляют меня улыбнуться так же солнечно и ярко, словно нечеловеческой улыбкой. Он смотрит — я смотрю, и это так странно, потому что даже Фил порой смущает меня, но с Патриком чувствуется все по-другому. С ним легко, и мне впервые в жизни так сильно хочется прочитать чужие мысли.

— Красиво, — прервав наши тупые гляделки, говорю я, кивнув на башню.

—Да. Жаль, что я уже привык к этому, — пожимает плечами тот.

— Но иногда даже то, к чему привык, может восхищать, разве нет?

— Я просто разучился это делать, — усмехается тот, словно это не звучит грустно.

— Научу тебя, когда мы восстановим историю колье, — говорю я, улыбаясь, и иду вперед, перегоняя Патрика.

Спустя несколько минут мы оказываемся прямо у Биг-Бена. Я смотрю вверх и просто наблюдаю, словно смотрю кино. Башня такая красивая… На фотографиях в интернете она выглядит совсем по-другому. Через них нельзя почувствовать тот шарм вокруг нее — башня словно поет медленные песни, которые заставляют сесть на асфальт и глубоко задуматься о том, что мы упустили и чем мы не дорожим. Я улыбаюсь, потому что вижу красивую птицу, которая парит около башни, словно хочет создать ураган, чтобы унести ее с собой, но, конечно, она сдается, ведь даже ураган не способен снести столь могучее здание. Кажется, я влюбляюсь в это место, но все еще боюсь проснуться.

— Может, хочешь зайти в кафе? Я угощаю, — вырывает меня из мыслей Патрик.

Оказывается, мы стоим, практически не разговаривая, уже несколько минут.

— Оу, — теряюсь я, — ну, я бы не отказалась, — заключаю я, чувствуя противную пустоту внутри.

Так странно, думаю я, хотела прогуляться с Филом, а в итоге иду с Патриком в кафе…

Мы заходим в какое-то первое попавшееся заведение, которое выглядит очень красиво. Это, скорее, пекарня, потому что в нос проникает запах сдобной выпечки. Я блаженно выдыхаю, когда сажусь на мягкий стул.

— Боже, как хочется есть! — восклицаю я, взяв в руки меню и, почти не глядя, выбрав какое-то блюдо с курицей.

Патрик же изучает меню более подробно, но выбирает то же самое, словно специально. А я так хочу есть, что буквально злюсь, когда понимаю, что еду ждать еще минут пятнадцать. Патрик же выглядит спокойнее удава и снимает легкую куртку, облегченно выдохнув. Я повторяю за ним и понимаю, как мне было жарко.

— Наконец-то какая-то зацепка, — говорит Патрик, пытаясь начать разговор. Конечно, я подхватываю его попытку:

— Если мы на правильном пути, то это будет почти чудом.

— Не буду этого отрицать, но, согласись, что это было не так сложно, — подмигивает Патрик, самодовольно улыбнувшись, словно заигрывая.

Я не вижу причин не ответить ему тем же, поэтому улыбаюсь. Да простит меня моя совесть!

— Посмотрим, как ты заговоришь, если все-таки нашел не ту семью.

— Во-первых, мы нашли. А во-вторых, я уверен, что нашли именно тех, — уверенно говорит Патрик, отчего я сама перестаю сомневаться, даже не поняв этого. А он умеет убеждать.

Когда приносят заказ, мы с Патриком смеемся от того, как за окном мужчина отпускает собаку с поводка — и теперь та бегает по всей улице, сбивая всех на своем пути. Если бы я оказалась в такой ситуации, конечно, мне было бы не до смеха, но нас с Патриком это не волнует, и мы хохочем, как малые дети, постоянно смотря друг на друга.

— Все, хватит, мой пустой живот сейчас лопнет, — из последних сил говорю я, взяв в руки вилку, чтобы дать понять, что я очень голодна.

Патрик кивает и тоже начинает поглощать пищу, иногда прыская от смеха, но я не смотрю на него, чтобы опять не засмеяться. Сейчас я и вправду чувствую себя ребенком, который заливается смехом от любой глупости — рядом с Патриком такое происходит не впервые, потому что я часто не могу сдержать смех, когда мы обедаем. Вроде он и серьезный мужчина, но так часто бывает веселым, что я удивляюсь, как такие разные грани могут ужиться в одном человеке. Но, видимо, это не так нереально, как мне думалось.

— А какие у тебя родители? — спрашиваю я из любопытства, когда мне приносят зеленый чай. — Ну, или семья в целом?

Патрик задумывается, словно вспоминает членов семьи — их достоинства и недостатки. Но без промедлений начинает:

— Я считаю свою семью просто прекрасной. Родители воспитали меня хорошим мальчиком, — улыбается тот. — Нет, серьезно — они мне дали хорошее воспитание и образование. Всегда помогали мне и поддерживали. И я им очень благодарен за то, что они не ругали меня за мои ошибки, а говорили, как на них учиться. Давали свободу, благодаря чему я многое понял. Еще у меня есть старший брат, но он переехал в Россию, и мы с ним не так часто видимся, — заключает тот. — А у тебя какая семья? — спрашивает Патрик.

Я стараюсь не показывать своего разочарования, потому что это тема для меня тяжела. Я очень часто вспоминаю отца, который так ни разу и не позвонил за все это время, словно я переехала в соседний дом, откуда он мне каждый день машет рукой. Самое ужасное, что он мне даже не пишет… Словно тот отказался от меня, хотя я просто выбрала свой путь, а не его…

— Я тоже люблю своих родителей, но все так сложно, что я сомневаюсь, что ты хочешь это услышать, — вздыхаю я, сделав глоток горячего чая.

— Если не хочешь рассказывать, не надо, но я тебя слушаю.

Я смотрю в глаза Патрика и пытаюсь поверить им, открыться, словно цветок. Я и вправду хочу этого — не потому, что он мой коллега, а потому, что он — Патрик. Просто Патрик, который стал мне больше чем коллегой.

— С мамой у меня прекрасные отношения. Но вот отец… Он замечательный, но хочет, чтобы я шла по его стопам, но я… Как видишь, выбрала совсем другое. Ему это не нравится и пока он, похоже, даже видеть меня не хочет.

— Джулия, — почти шепчет тот, совсем чуть-чуть приблизившись лицом ко мне, словно я его плохо слышу, — выбрось это из головы. Знаю, это тяжело, но… Ты не должна волноваться из-за того, что твой отец не совсем понимает твой выбор. Порою родители не правы — и это не преступление, Джулс. Им просто нужно время, чтобы они вспомнили, что они родители. Что они должны поддержать своего ребенка. Просто развивайся, и тогда отец поймет, что был неправ. Вот увидишь.

— Не поверишь, но мне стало легче.

— Почему же — верю.

Я смотрю в его голубые глаза, а он в мои — и эта картина почему-то мне что-то напоминает, хотя я никогда не смотрела на него так пронзительно, а он — с таким интересом. Словно сейчас мы смотрим на своего кумира — и для каждого из нас он что-то значит. Я боюсь отвести взгляд — вдруг это чувство мне мерещится, и на самом деле я просто в тысячный раз надеваю розовые очки, внушая себе, что это настоящие эмоции, что это что-то новое. Может, это просто атмосфера Лондона заставляет меня испытывать такие же красивые чувства? Или же я на самом деле начинаю испытывать то, что казалось мне слишком нереальным, ведь это чувство столько раз оскверняли… Но даже если так, то мне хочется быть наивной, зато счастливой. Может, все-таки не все пользуются наивностью людей? Может, некоторые пользуются счастьем, вдохновляя на такие же счастливые поступки?..

— Любишь рассуждать? — спрашиваю я, словно находясь в трансе голубого океана, который бушует в глазах Патрика. Даже если там нет волн, я вижу, как они бьются о берег. Такие холодные, но внутри них огонь.

Патрик смущенно улыбается, но не отводит взгляд.

— Я просто люблю беседовать с людьми, проблему которых я понимаю, — отвечает тот, поджав губы.

Я поднимаю левую бровь.

— То есть ты понимаешь мою проблему?

— Скорее понимаю тебя — этого достаточно, — усмехается тот и делает глоток воды.

Он сказал это так легко, но эти слова во мне почему-то создали некую эйфорию, словно только что он огласил то, чего я ждала, но лишь в глубине сердца. Я хочу отогнать эти почти абсурдные мысли, но получается только смотреть на Патрика — он притягивает меня, слишком нездорово и странно… Я боюсь этих мыслей, боюсь снова обжечься любовью, но пока позволяю себе только думать об этом. Но я не могу заставить себя не думать о том, в чем сейчас все мои мысли. Боже, это настоящее откровение, но я молю, что на моем лице этого не видно.

— Не думала, что ты можешь быть таким… понимающим, — улыбаюсь я, и слежу за уголками губ, которые поднимаются выше. Патрику явно это льстит.

— Не думал, что ты можешь быть такой не занозой, — говорит Патрик, и я прыскаю от смеха. Неужели он может шутить? — И такой красивой, — шепчет он, наверное, уверенный, что я не слышу. Но, черт, я все слышу.

Мы еще сидим полчаса и болтаем. Впервые в жизни я слушаю его так внимательно — и наслаждаюсь его тембром и умными словами, которые встречаю впервые. Но это неважно. Самое важное то, что я свободно говорю ему что-то личное, что делаю редко — но он будто заставляет меня пленом своих глаз, словно я теряю контроль над собой. Но даже если это так, мне нравится наблюдать за его реакцией на мои не всегда смешные шутки и порой не самые интересные откровения — Патрик все равно смеется, прикрыв рот рукой, все равно заинтересованно кивает, будто я рассказываю самую интересную историю в мире. И главное — он понимает меня, я вижу это по его глазам и слегка нахмуренным в сожалении бровям. Он похож на того, кому я однажды рассказала что-то очень сокровенное, но тот забыл об этом — и теперь слушает это, не перебивая, словно в первый раз. Может, я и вправду что-то забыла, или мы оба забыли?..

Во всяком случае, я приезжаю домой и даже не читаю сообщения от Фила, потому что не хочу снова перемешивать чувства к нему с чувствами к Патрику — не хочу опять путаться, как маленькая девочка, которая выбирает конфеты. Не хочу выбирать — хочу просто чувствовать такие прекрасные эмоции!

Я даже не звоню Луизе, потому что просто хочу лечь на кровать и заснуть, ведь рабочий день никто не отменяет. Этот выходной проходит так быстро, но в нем столько событий, что я не жалею ни о чем. Даже о том, что при прощании с Патриком задержала на нем взгляд дольше положенного…

16 глава. Резкое потепление или боль сквозь слезы.

Утром я встаю за двадцать минут до будильника, чего не было уже довольно долго. Я потягиваюсь и чувствую приятное расслабление, словно за пять часов сна выспалась. Хотя, на удивление, я и вправду чувствую, что могу свернуть горы. Вот это настрой, думаю я, и выключаю будильник.

Не знаю, какая погода за окном, но мне уже не хочется сворачивать горы в моей уютной квартирке. Так прекрасно было бы просто налить зеленого чая, взять кусочек торта, укутаться мягким пледом и лечь на диван, смотря любимые фильмы… От этих мыслей я довольно хмурю брови и улыбаюсь, но возвращаюсь в реальность, которая заставляет слишком резко почувствовать то разочарование, которое обычно испытываешь после погружения в мир мечтаний. Я думаю о Патрике и колье — что меня больше интересует? Может, мои чувства к Патрику? Или интерес к колье? Хотя почему это не может быть связано, думаю я, смотря в окно, в котором темнота прячет все виды, хотя я уже вижу крапающий дождь, оставляющий капельки на окне.

— Как всегда, — протягиваю я, вздохнув.

После завтрака я проверяю почту и совсем забываю о времени, потому что должна выйти через двадцать минут, а до сих пор лежу с ноутбуком, даже не накрасившись. Я пулей бегу в спальню и начинаю предпринимать печальные попытки накраситься, словно именно сегодня мои руки разучились держать кисточку, а мозг отказывается сочетать цвета. Я психую и просто подкрашиваю ресницы и наношу красную помаду на пухлые губы. После иду одеваться и понимаю, что забыла постирать черную юбку — на нее вчера за ужином я капнула соус, и теперь там красуется белое пятно.

— Черт! — возмущаюсь я, думая, что же мне может подойти.

И спустя какое-то время я все-таки решаюсь надеть бежевое платье, которое ношу крайне редко, потому что оно не совсем сочетается с моими образами — но сегодня у меня выбора нет. Платье с красивым ремешком вынуждает меня, как всегда, смыть красную помаду, потому что это не сочетается настолько, что начинает рябить в глазах — и это сущая правда, поэтому я не хочу рисковать.

Наконец собравшись, я вызываю такси и выхожу из квартиры. Сегодня будет интересный день, у меня просто предчувствие… И с этими мыслями я сажусь в черную машину и любуюсь каплями за окном машины, совсем позабыв о том, что утром моя голова презирала этот пейзаж, но сейчас он кажется мне тем, чего нельзя забыть. Почему-то спустя время так яро ненавистный мною дождь становится для меня чем-то большим, чем просто осадки. Словно они значат то, что мне пока не понять — их красоту, грацию. Я смотрю на дождь — мне хочется утонуть в нем, но я словно боюсь, что захлебнусь слезами. Странное чувство, но оно где-то там, внутри — и рвется наружу. У меня появляется резкое желание просто встать под дождь посреди улицы, опереться о фонарный столб и поднять голову, позволяя каплям омывать лицо, капать на одежду, проникать сквозь платье. Словно это какое-то лекарство…

Когда я выхожу из машины, то даже не укрываюсь от дождя, потому что хочу проверить свою теорию — неужели я испытываю те самые чувства, когда ощущаю холодный капли?..

Я иду, чувствуя макушкой головы, как дождь не щадит меня и усиливается, отчего мои волосы становятся более мокрыми, чем я ожидала. Но я иду, не смотря никуда — только вперед. Я чувствую мурашки по телу, которые говорят мне остановиться — ведь это оно, то самое чувство! Но я слишком боюсь быть сентиментальной в этот момент, ведь я и так не могу разобраться в своих чувствах, а если еще и буду пропускать все эмоции через себя, то от меня вообще ничего не останется.

Я иду, заправив локон за ухо и почувствовав, как по руке катится капля — такая холодная, словно лед. Я даже замедляю шаг, ощутив, что эта капля слишком отличается от других, но одергиваю себя, продолжив путь.

Уже около входа в музей я снова замедляю шаг, почти останавливаясь, чтобы просто почувствовать какого это — любить дождь. Я, наверное, похожа на сумасшедшую, ведь кто еще будет мокнуть под дождем по собственной воле и думать о том, что какой-то обычный дождь может восхищать? Бред сивой кобылы! Но, незаметно для себя, я стою так почти минуту, отпустив все мысли. Я и вправду ни о чем не думаю, в голове полное затишье — и это так приятно, что я не хочу прекращать это. Я слышу шум машин, стук дождя об трубы и деревья… Это успокаивает, но я не могу просто стоять у входа, поэтому мысленно снова одергиваю себя, быстро заморгав, и вхожу в сухое и немного душное помещение.

За мной следует небольшая сырость, но я не обращаю на это внимания и просто иду в свой кабинет. Как не удивительно, я хочу увидеть Патрика. Боже, я хочу, чтобы он видел меня.

— Привет, — непринужденно приветствую я коллегу, словно секунду назад не мечтала о его присутствии. Хотя я ему льщу.

— Доброе утро, — протягивает Патрик, уткнувшись в компьютер и подперев подбородок кулаком.

Он почти не смотрит на меня, словно боится. Или же он просто занят, предполагаю я.

Я киваю своим мыслям, снимаю верхнюю одежду, переодеваю обувь и подхожу к своему столу, где меня опять ждет рутина. Мне это надоело, но выбора пока нет. Я хочу пожаловаться, но не буду, прекрасно зная, что мне станет хуже, если я признаю себя слабой и усталой. Поэтому, громко вздохнув, на что Патрик обращает внимание и улыбается мне ободряющей улыбкой, я сажусь за свой стол и собираюсь с мыслями перед рабочим днем.

— А где Камелла? — спрашиваю я, не найдя подругу на привычном месте.

— Не знаю, — пожимает плечами Патрик. — Может, опять опаздывает. Но она мне ничего не писала, — добавляет тот.

Я киваю, хотя задерживаю взгляд на голубых глазах, изучающе смотрящих на экран компьютера, — хотя они то и дело поглядывают на меня, но я боюсь, что просто слишком сильно хочу этого, — и голова невольно заполняется недавними мыслями о Патрике и… Нет! Стоп! Я одергиваю себя в сотый раз за последние дни и мотаю головой — будто это каждый раз помогает! Я не должна и не буду развивать те мысли, которые были в моей голове, не сейчас — не в присутствии Патрика. Вроде люди не научились еще читать мысли, но от этого мне легче не становится. Поэтому я, настроившись на рабочий лад, беру ручку и начинаю свою рутину. Не смотря ни на кого и ни на что, просто работаю, пытаясь не думать о прошлом и будущем — и даже настоящем. Просто концентрируюсь на работе.

Так я сижу около двух часов, иногда беседуя с Патриком, у которого, похоже, совсем нет дел, потому что он рассказывает мне всякие истории или раскладывает пасьянс. Я слушаю его, хотя иногда теряю смысл историй, потому что слишком погружена в работу — но Патрик мне не мешает, возможно, даже разбавляет скуку, которая висит в кабинете. А еще хорошо было бы рассеять переживания, потому что я начинаю все больше думать о Камелле, которая так и не появилась на работе…

— Да где Камелла-то? Разве она брала отгул? — спрашиваю я, почти возмущенная безалаберностью подруги.

Патрик не удивляется моему вопросу, словно сам думает об этом с начала рабочего дня.

— Честно, без понятия. Думал, может, опаздывает, а ее до сих пор нет… Даже трубку не берет. — Патрик задумывается и хмурит брови. — Ладно, если после обеда ее не будет, я могу позвонить начальнице. Может, она ей что-то говорила.

— Странно, что она не отвечает, — говорю я, и мои переживания теперь становятся небезосновательными.

Патрик кивает и снова хмурит брови в задумчивости. Кажется, в головах у нас крутятся совершенно идентичные мысли. Я вижу по его голубым глазам, что он смотрит на меня так же… Боже, не в первый раз меня посещают подобные мысли! Я схожу с ума, но даже не понимаю, что потеряла разум…

***

— Патрик, она не пришла, — почти шепчу я, когда мы с Патриком возвращаемся в кабинет после обеда.

Сегодняшний обед проходит не так гладко. Да, мы, как обычно, смеемся и разговариваем, но переживания не покидают нас. С одной стороны, что в этом такого? Может, Камелле пришлось срочно уехать, и это не кажется странным. Но что-то внутри заставляет думать не так. Что-то мешает мне не волноваться за подругу. Как и Патрику.

— Сейчас позвоню, — уверенно говорит Патрик, раздеваясь. — Джулия, не переживай, это пустяки, — говорит он, положив руку мне на плечо, когда видит мое расстроенное лицо. Не думала, что так заметно.

— Да, я понимаю, просто… Знаешь, плохое предчувствие, — корчусь я, почти не двигаясь, где-то в глубине души желая, чтобы теплая рука на плече никуда не исчезала.

— Все будет хорошо. Брось, — пытается успокоить меня Патрик, но я чувствую, как его рука дрожит — он сам не верит своим словам.

После он выходит из кабинета, оставляя меня одной с самыми жуткими предположениями. Когда я переодеваю обувь, сажусь на кресло, на которое почему-то садилась лишь однажды, рядом со столом Камеллы и просто туплю в стену, стараясь думать о другом. Сейчас я готова думать даже о моих чертовых чувствах к двум мужчинам. Даже об этом, лишь бы не накручивать себя — только эту черту я презираю настолько, насколько вообще могу. Вспоминаю Патрика, Фила… Это так странно, но я и вправду забываю о своих переживаниях. Я просто закрываю глаза, не слышу ничего вокруг — даже тишины — и перемещаюсь в лучшие моменты, которые щекочут сердце. Я наслаждаюсь атмосферой, чувствами, ощущениями… И вдруг резко открываю глаза, словно что-то вспоминаю. Но дело в том, что это не воспоминания заставляют меня резко задуматься, а осознание. Но чего?.. Я пока сама не до конца понимаю, но если до этого я думала, что мои чувства к Патрику и Филу одинаковые, то сейчас, похоже, я осознаю, что это совсем не так.

Конечно, оба заставляют меня улыбаться, переживать и смеяться, но Фил — простая влюбленность, которая потихоньку уходит. Наш поцелуй был лишь трепетным порывом, который я не хочу повторять, потому что не считаю это разумным. А Патрик…

— Вот черт! — пугает меня Патрик, отчего я вскакиваю. — Джорджия сказала, что ей никто не звонил. Я без понятия, где Камелла, потому что она до сих пор не берет трубку.

Не передать словами, какое разочарование я испытываю. Будто самая последняя надежда не оправдывается — словно кто-то ее украл так резко, что я и оглянуться не успела.

— Паршиво, — говорю я и прислоняю ладонь ко лбу, закусив губу.

— Эй, — шепчет Патрик и подходит ко мне, взяв мою руку и заглянув в глаза, отчего я и вправду успокаиваюсь. — Не накручивай себя раньше времени — ты же знаешь Камеллу, — смеется тот, желая разрядить обстановку, но я лишь улыбаюсь, из-за чего Патрик сильней сжимает мою руку — но так нежно, что я готова стоять вот так вечно.

Он кивает, словно приободряя, и садится за свой рабочий стол, хрустит пальцами, отчего я корчусь, а тот смеется и специально продолжает это делать. После я театрально закатываю глаза и обнажаю белые зубы. Видимо, Патрику удается разрядить обстановку, раз я спокойно сажусь за свое место и продолжаю работать.

Но мои переживания вновь возвращаются под конец рабочего дня. Почему-то именно в этот момент у Патрика звонит телефон, отчего мы оба вздрагиваем, ведь до этого сидели в полной тишине, лишь слушая дыхание друг друга и клацанье пальцев по клавиатуре.

Мы переглядываемся, словно знаем, что не нужно брать трубку — что там что-то плохое. Но понимаем, что это очень глупо, поэтому Патрик отвечает на звонок, не сводя с меня настороженных глаз:

— Патрик Джонс, — говорит он, и я понимаю, что это незнакомый номер. — Да… Что? Боже, что?! Да, сейчас приедем, — заключает тот, а я сижу с выпученными глазами и пытаю его взглядом, только потом заметив, что не дышу.

Он смотрит на меня так испуганно, что я готова умереть прямо сейчас. Он медленно встает, пытаясь изобразить беззаботность, но в его голубых глазах я вижу ту черноту, за которой скрывается страх — он вовсе не спокоен, и это пугает меня еще больше.

— Джулия, — произносит он каким-то смертным голосом, сев на стул возле меня. Он хочет взять меня за руки — я вижу его дрожащие и тянущиеся ко мне руки, но, похоже, он понимает, что это заставит напугаться меня до чертиков. — Пожалуйста… — хрипит он. — Я знаю, что ты сейчас переживаешь, но все будет хорошо, — продолжает мучить он меня, словно я маленький ребенок.

— Патрик, скажи, кто это был, — твердо говорю я на грани слез, ведь это все так пугает, что я не могу смотреть на это здраво.

— Я знаю, ты напугана, и я боюсь напугать тебя сильней. Пожалуйста, просто знай, что все будет хорошо… — Я кусаю губу, чтобы не заплакать, и смотрю на Патрика, который просто не может сказать. Просто не может… — Тяжело это говорить, но… Это был врач. Камелла попала в аварию и сейчас находится в больнице.

Пол исчезает под ногами — и хорошо, что я сейчас сижу. Я замираю — и все мое тело замирает, смотрю на Патрика, пытаясь осознать то, что он мне сказал. Даже не замечаю, как держу его руку и как те дрожат.

Камелла. Авария. Больница.

— Боже… Что с ней?.. — шепчу я так, что еле слышно.

Патрик сжимает мою руку сильней обычного, но сейчас, кажется, даже если бы ее отпилили, я бы не заметила, потому что до сих пор не могу осознать происходящее.

Камелла. Авария. Больница.

До сих пор не могу поверить, что она там. Что с Камеллой случилось подобное. Это просто немыслимо!

— Думаю, дела обстоят лучше, чем ты думаешь, потому что она приходила в сознание и попросила именно нас приехать туда, — говорит Патрик, заглядывая в мои мокрые глаза, из которых вот-вот прольется слеза, но я держусь, потому что не хочу плакать. Патрик почему-то грустно корчится, еле заметно, и это заставляет меня придти в себя.

— Поехали прямо сейчас, — моментально говорю я, будто секунду назад не пыталась сдержать слезы, и встаю, отпустив руку Патрика.

Он встает за мной и твердо кивает.

— Я позвоню и предупрежу, что мы уйдем. Нас должны понять, — говорит он и, положив руку на мое плечо, достает телефон.

Мы приводим рабочее место в порядок, одеваемся и выдвигаемся по адресу.

Я без вопросов сажусь на мотоцикл Патрика, потому что сейчас не тот момент, когда я могу капризничать. Да и к тому же, оказывается, байк не самый страшный транспорт, как мне думалось. На самом деле он даже интересный — так приятно чувствовать ветер на лице и как он треплет волосы. Жаль только, что ради этих ощущений нужно снимать шлем.

Но и сегодня я еду, пытаясь наслаждаться поездкой, но в голове у меня лишь терзающие мысли, которые я никак не могу прогнать. Мои переживания слишком трепетные, отчего руки дрожат, но я пытаюсь — правда, пытаюсь — быть спокойной. Патрик же, наверное, чувствует то же, что и я, потому что на протяжении всей поездки мы не говорим ни слова, будто до сих пор приходим в себя.

Боже, бедная Камелла! Как ее угораздило?!

Я прижимаюсь сильнее к Патрику от ярого желания почувствовать его тепло, которое меня и вправду успокаивает. Отчасти и я хочу его успокоить, потому что вижу в этом нужду — я уверена, если на лице его ничего нет, то внутри все наизнанку выворачивается. Он меня не проведет.

И почему-то мне кажется, что ему и вправду легче, когда я кладу голову на его спину и прижимаюсь руками. Я чувствую, как он дышит реже и медленно выдыхает. Это успокаивает и меня, поэтому мое сердце теперь бьется реже. Именно так мы доезжаем до больницы, все равно не проронив ни слова.

Зайдя в здание, Патрик разговаривает с женщиной на входе, чтобы нас впустили. Я же рассматриваю множество людей, докторов в белых халатах, ослепляющие белые потолки и не менее блестящие стены. Мне все это напоминает рай из фильмов, вот только здесь пахнет не так приятно.

— Нам на четвертый этаж, 202 палата, — говорит мой коллега, взяв меня за локоть и потащив за собой.

Я слушаюсь Патрика и просто иду, не задумываясь о том, туда ли он идет. Я доверяю ему.

— Что с ней? — спрашиваю я, посмотрев ему в глаза, которые слишком стеклянные, словно душа уходит из тела.

Но когда тот смотрит на меня и зрачки его глаз увеличиваются, я выдыхаю.

— Мне ничего не сказали, Джулс, — отвечает тот и останавливается напротив лифта.

Больше Патрик ничего не говорит, видимо, не желая нагнетать или обнадеживать. Но я верю в то, что все хорошо. Она приходила в сознание, значит, не все так плохо…

Звенящий звук, когда приезжает лифт, звучит слишком громко, отчего я дергаюсь, словно до этого была в каком-то трансе. Когда мы заходим внутрь, смотрим друг на друга — в последние полчаса мы часто так делаем, словно проверяем, в порядке ли мы. Но я держусь, а Патрик даже не собирается паниковать, поэтому мы оба облегченно выдыхаем.

Когда мы приезжаем на четвертый этаж, то сразу видим нужную палату. Я замираю, боясь туда входить. Почему-то мое сердце бьется так сильно, словно за этой дверью меня ждет смерть. Я знаю, что это всего лишь страх, но не могу усмирить его. Я устала, напугана и, черт возьми, переживаю как никогда, потому что там не просто человек — а моя подруга. Не представляю, что сейчас переживает Патрик, ведь они с Камеллой давно близки…

— Все хорошо, Джулс, — говорит тот и берет меня за руку.

Я закрываю глаза и открываю их, пытаясь успокоиться. Сжимаю руку Патрика так, что чувствую дрожь. Боже, это самое худшее чувство, которое я когда-либо испытывала.

Держа Патрика за руку, я вхожу в палату и пытаюсь не вглядываться в бездвижное тело, которое лежит на кровати, не подавая признаков жизни. Пытаюсь не смотреть на лицо Камеллы, которое изуродовано настолько, что его почти невозможно узнать. Я пытаюсь не заплакать, когда вижу почти синюю руку, которая висит на каких-то веревках. Я просто пытаюсь держать себя в руках, видя какие-то трубки около Камеллы.

— Боже, — шепчу я, по-прежнему сжимая руку Патрика.

Ноги становятся ватными, и я еле-еле подхожу к доктору, который сочувственно смотрит на нас. Бедный Патрик, который смотрит на все это, даже не моргает. Его лицо искажается в болезненной гримасе, и я хочу провалиться сквозь землю, ведь видеть все это сейчас является пыткой. Я чувствую себя ужасно, наблюдая за такой картиной.

— Патрик, — шепотом говорю я, пытаясь разглядеть в глазах хотя бы долю фразы, что «он в порядке». Но в его глазах я вижу лишь боль, растерянность — они заставляют меня обнять Патрика, который так же сильно прижимается ко мне.

Мы просто стоим, обнявшись, совсем позабыв о том, что нас ждет врач. Я просто вдыхаю аромат Патрика, успокаиваясь его прикосновениями. Я не хочу прекращать это, потому что мне кажется, что после я не выдержу и разрыдаюсь или упаду в обморок — все это так тяжело, что я боюсь потерять рассудок. Но благодаря Патрику, кажется, мне легче. Это не объяснить, но мне и вправду легче…

— Все хорошо, — шепчу я, прервав объятия.

Он смотрит на меня таким жалким видом, что я хочу увести его отсюда, уберечь себя и его от всего этого. Но мы должны здесь быть. Ради Камеллы. Патрик кивает, и мы подходим к доктору.

— Я доктор Берч, — произносит высокий мужчина с короткой стрижкой. Его голос грубый, но он внушает доверие. — Мне очень жаль, что такое произошло. Это ужасно.

— Что произошло? — спрашиваю я, поняв, что Патрик не в силах даже говорить.

— Это какое-то чудо, если честно. Навстречу ехал большой джип. Водитель потерял управление и врезался в капот машины… Но мисс Камелла каким-то чудом улетела назад, тем самым сохранив себе жизнь, потому что машина превратилась в кусок железа.

Я слушаю и не могу нормально принять эту информацию, потому что это безумие. Этого просто не может быть. Может, я сплю? И сейчас проснусь от ужасного кошмара? Боже, нет, это реальность. И почему от самых счастливых моментов в жизни ты просыпаешься, а от страшных чувствуешь, как твое сердце раскалывается?..

— И что с ней сейчас? — буквально выдавливаю я из себя, чувствуя, как Патрик снова берет меня за руку.

Сегодня мы даже не замечаем, как тянемся друг к другу, хотя совсем недавно стеснялись этого. И мне так грустно осознавать причину этого…

— Множество повреждений не позволяют сказать мне, что все хорошо. Сломаны два ребра, нога, очень повреждена рука…

— Вы говорили, что она была в сознании, — шепчет Патрик, с надеждой смотря на доктора.

Боже, меня так убивает эта надежда в его голубых прекрасных глазах. Она такая большая, но одновременно и крошечная. И мне грустно от того, что никто не может оправдать эту надежду — только судьба.

— Повторюсь, что это чудо, мистер. Она потеряла много крови, но все равно смогла поговорить с фельдшером и сказать о вас. Но в больницу мы привезли ее уже без сознания. С того времени пациентка не приходит в себя.

Я зажмуриваю глаза и закусываю губу так сильно, что чувствую привкус металла во рту.

— Каковы ее шансы? — спрашивает Патрик, и я резко вдыхаю воздух, словно прямо сейчас оказалась глубоко под землей. Как он решился задать такой вопрос?

— Мистер, уверяю, мы сделаем все, что в наших силах. Судя по пациентке, она выкарабкается. Это лишь дело времени, — заключает доктор, похоже, предполагая, что обнадежил нас, но нам не лучше. Далеко не лучше.

Патрик кивает, но словно своим мыслям. Я тоже пытаюсь закрепить эту надежду в голове, но плохие мысли лезут и лезут…

— Что мы можем сделать? — спрашиваю я, посмотрев на Камеллу и еще раз ужаснувшись. Боже, я не смогу смотреть туда больше!..

— К сожалению, никакая ваша помощь тут не поможет. Сейчас мы обзваниваем родственников пострадавшей, чтобы те прибыли. Сюда мчат родители из другой страны.

Боже, думаю я, как же тяжело будет родителям Камеллы… Зная, что твой ребенок на волоске от смерти, наверное, места себе не находишь… Меня передергивает, и я даже не хочу больше думать об этом.

Патрик и я, словно по команде, киваем, не зная, что еще сказать — да и весь разговор мы буквально выдавили из себя. Доктор, видимо, понимает это, поэтому говорит:

— Пожалуй, оставлю вас на пару минут. Но потом вам придется уйти.

— Да, — соглашаюсь я и наблюдаю за белым халатом, который растворяется в дверях.

Патрик приземляется на стул, словно мертвая туша, и трет лоб ладонью. Мне больно смотреть на его растерянность, мучения внутри себя — он пытается скрыть это, но, как всегда, у него не получается. Я хочу утешить его, но вспоминаю, что сама на грани истерики. Я плачу, но нет слез — потому что я не хочу, чтобы он видел их. Это его добьет.

Поэтому я просто сажусь на колени напротив Патрика, который не говорит ни слова. Я смотрю на него, пытаясь разобрать в его лице какую-то живую эмоцию. Но все его лицо пропитано горечью, болью… На секунду кажется, что я смотрюсь в зеркало, вспоминая, что за спиной Камелла… Уже не такая, какой была раньше.

Теперь она не улыбается, как всегда. Ее лицо почти мертвое — и это ужасает. Девушка, которая всегда всех веселит своей мимикой и глупыми шутками — теперь лежит без сознания и борется за то, чтобы жить. Никто не знает, что тебя ждет завтра. Поэтому я рада, что совсем недавно она смеялась во все горло, не боясь осуждений. Она всегда была настоящей — и даже за то время, что мы знакомы, я понимаю это…

— С ней все будет хорошо. Это же Камелла, — шепчу я, словно слышу вопросы в голове Патрика.

Он кивает и продолжает смотреть в пустоту, но я слышу его неровное дыхание. Мы просто слушаем тишину, пытаясь держать себя в руках, потому что это худшее, что можно сейчас сделать — добить себя. Поэтому мы молчим, даже больше не смотря друг на друга, боясь увидеть слезы. По крайней мере, я не смотрю, потому что боюсь заплакать.

Спустя три минуты заходит врач, который вежливо дает нам понять, что пора идти. Мы покорно соглашаемся и выходим из здания в молчании.

Когда приходит время для поездки домой, я спрашиваю Патрика, как он. Я переживаю за него и за то, в каком он состоянии — и способен ли вообще управлять транспортом. Тот отвечает, что все хорошо, поэтому предлагает мне смело запрыгивать на мотоцикл. Я сглатываю ком в горле, но решаю довериться Патрику, который, на удивление, очень спокойный.

Я прижимаюсь к нему, как делала это в последние минуты на пути в больницу. Я не одергиваю себя на мыслях о том, что обнимаю его, держу за руку, потому что сейчас в этом нет никакого смысла. Мы оба расстроены, потеряны — и это объединяет нас. Как бы грустно это ни звучало, но ничто не объединяет так, как боль. Боль — ресурс не только для чувств или эмоций, но и для отчаянных действий. Именно поэтому я переживаю насчет вождения Патрика.

Сердце екает, когда мотоцикл трогается, но мы едем уже минут пять — и вождение Патрика как никогда спокойное, поэтому я успеваю расслабиться, выглядывая птиц в угрюмом небе. Природа такая мрачная, что хочется уйти отсюда. Словно весь Лондон грустит. Но я не отрицаю того, что это в моих глазах все такое… Скорбящее. Но даже в мыслях это слово ранит меня. Поэтому я больше об этом не думаю.

Вдруг, на развилке, Патрик поворачивает совсем не туда — на дорогу, которая ведет из города. И я понимаю, что мои опасения не напрасны.

— Патрик, что ты делаешь? — кричу я, от страха прижимаясь ногами к мотоциклу.

Но тот не отвечает, а лишь ускоряется.

— Патрик, черт возьми!

Спустя недолгое время мы выезжаем на трассу. Патрик ускоряется и, похоже, не собирается замедляться. Мы со скоростью света обгоняем всех машин, и я чувствую, как адреналин заставляет сердце биться так, словно оно сейчас выпрыгнет. Я хочу снять шлем, потому что задыхаюсь, но боюсь даже оторвать руки от Патрика.

— Патрик, пожалуйста! — жалостно кричу я.

Мне так страшно, что я готова заплакать, но не могу. Я хочу ущипнуть Патрика, но не могу. Хочу ударить его, но не в силах сделать это. Я слишком боюсь даже просто открыть глаза — ведь я знаю, что увижу лишь деревья, которые сменяют друг друга с огромной скоростью.

— Патрик, остановись, прошу! — пытаюсь я образумить Патрика, но, кажется все бесполезно.

Я просто утыкаюсь тому в спину, пытаясь не чувствовать, что я почти лечу. Даже боюсь представить, с какой скоростью мы сейчас двигаемся. Кажется, органы еле-еле поспевают за телом.

— Пожалуйста, — шепчу я, уверенная, что этого уж Патрик точно не слышит. Я шепчу это для себя, словно проверяю, не утратила ли я способность слышать.

Но на удивление, Патрик останавливается. Я чувствую, как мотоцикл сбавляет скорость и заворачивает куда-то вправо, отчего я резко поднимаю голову и смотрю по сторонам. Вокруг лишь деревья с разноцветными листьями.

Я резко вскакиваю и снимаю шлем, жадно поглощая воздух, которого мне так не хватало. Я пытаюсь отдышаться и усмирить дрожь во всем теле. Чувствую под ногами землю, но ноги такие ватные, что мне кажется, будто я сейчас упаду.

С трудом восстановив дыхание, я смотрю на Патрика, который замер. Но спустя мгновение он тоже встает, сняв шлем, и пинает ногой мотоцикл.

— Твою мать! — кричит он, посмотрев на меня.

Не узнаю этот взгляд — такой злой и отчужденный, что совсем противоречит тому, что было в больнице. Патрик закрывает рот рукой на секунду и поворачивается ко мне спиной.

— Прости, — шепчет он, но я слышу его. Потом медленно подхожу к нему, и вот — уже стою в двух шагах от Патрика. — Прости меня, — продолжает тот.

— Не делай так больше, — тихо говорю я.

Патрик поворачивается ко мне лицом и подходит так близко, что я способна почувствовать его горячее дыхание.

— Прости меня, Джулс. Не знаю, что нашло на меня, — мотает головой тот, устремляя взгляд то на меня, то на сухую траву под ногами.

Я вдыхаю свежий воздух, чувствуя, как успокаиваюсь. Это расслабляет, благодаря чему я больше не злюсь.

— Все нормально, — говорю я, дотронувшись до руки Патрика.

— Все равно это было… — Он не договаривает, но я и не требую этого.

— Я тебя понимаю, Патрик. Все хорошо. С Камеллой все будет хорошо, — шепчу я, понимая, что нашло на Патрика.

— Конечно, — выдавливает из себя он, и я обнимаю его.

Обнимаю так трепетно, чтобы он тоже почувствовал мои эмоции, мою дрожь, мое неровное дыхание — чтобы знал, что это нормально.

— Просто… Она мне как сестра и… — говорит он, но не заканчивает фразу, потому что его прерывают… Слезы.

Я слышу его всхлипы. Чувствую горячие капельки на шее. И ощущаю жадные прикосновения, словно тот хочет раздавить меня.

Не верится. Патрик плачет. Патрик, который всегда остается невозмутимым. Который всегда показывает свою силу. Который никогда не даст в обиду. Который всех успокаивает. Наш Патрик, который ездит на мотоцикле и на обедах иногда слушает тяжелый металл. Боже, думаю я, какой же он сильный — и обнимаю Патрика крепче. Он и вправду тот, кем себя показывает — сильный мужчина, который не боится показать настоящие эмоции. Не боится показать то, что ему больно.

Надеюсь, нет мира между небом и землей и Камелла сейчас не наблюдает за нами. Потому что это ужасная картина, которая заставляет меня плакать. Я не могу сдержать слезы, слушая всхлипы Патрика. Впервые в жизни мне приходится успокаивать плачущего мужчину. И теперь я могу сказать одно — это самая ужасная вещь в жизни, ведь это невыносимо. Даже больнее, чем плакать самой…

Еще минуты три мы стоим, обнявшись, совсем не волнуясь о том, что стоим посреди какой-то глуши, наверное, в километре от Лондона — или куда там он завел нас? Я шепчу, что все будет хорошо, и сама стараюсь больше не плакать, ведь знаю, как тяжело за этим наблюдать. Я просто пытаюсь быть сильной и держаться. Оказывается, быть сильной тяжелее, чем я думала.

После мы прерываем объятие, задержав друг на друге взгляд и кивнув, словно сказав, что все в порядке — даже без слов мы понимаем, что уже все в порядке. По крайней мере, стараемся думать так.

Поэтому после Патрик поднимает мотоцикл, я надеваю шлем, и мы устремляемся в путь. Надеюсь, что теперь я доеду домой без приключений, иначе еще такого выброса эмоций просто не переживу. Мне самой потребуется скорая помощь.

***

Не знаю, сколько мы едем до моего дома, потому что я теряюсь во времени, обнимая Патрика — теперь почему-то это кажется мне естественным — и наблюдая за пейзажем, который сменяется один за другим. Но сейчас Патрик и я стоим около моего подъезда и не можем нормально попрощаться, словно боимся упускать друг друга. Ну, я точно боюсь за него и даже не хочу представлять, как он будет подавлен, когда останется совсем один.

Я не прошу от него тех слов, которых хочу услышать. Не хочу давить на него, потому что знаю, как ему сейчас тяжело. Он пережил этот вечер так тяжело, что я не хочу своими вопросами ухудшать его состояние и заставлять эти прекрасные голубые глаза снова слезиться. Просто не позволю себе сделать ему еще хуже.

— Спасибо, что подвез, — благодарю я Патрика и отдаю ему шлем.

Он слегка улыбается. Но эта улыбка не несет в себе никакой искренности, словно тот вообще разучился улыбаться…

Я смотрю на него и не могу ничего сказать, боясь произнести что-то лишнее. Боясь, что в моих любезностях он найдет не то, что я имею в виду. Знаю, что переживаю зря, но теперь каждая мелочь бросается мне в глаза.

Патрик даже словно не собирается уезжать. Просто смотрит вдаль, изучая колышущиеся деревья и въезжающие во двор машины. Он просто сжимает ручки мотоцикла и прожигает взглядом наступающую темноту, которая сопровождается ощутимым холодом. В один момент ветер так сильно дует, что я натягиваю шарф до ушей.

— Может, зайдешь на чай? — неожиданно спрашиваю я, озвучив свои мысли.

Патрика, кажется, это вовсе не удивляет — или же сейчас он не способен на проявление какой-либо эмоции. Он медленно поворачивает голову ко мне и продолжает прожигать таким же холодным взглядом, в котором остались очертания заката. Я сглатываю ком в горле, но не перестаю смотреть на Патрика с надеждой.

— Конечно, — говорит тот, сделав подобие улыбки. — Только мотоцикл поставлю.

После я говорю ему номер квартиры, и тот уезжает, а я спешу подняться в квартиру. На самом деле сейчас у меня смешанные чувства, поэтому я не могу утверждать что-то. Но смею сказать, что рада Патрику — ему сейчас ни в коем случае нельзя быть одним, потому что, как я уже поняла, одному ему с горем справляться очень сложно. А что насчет меня… Его присутствие отвлекает от всего остального. Наверное, я даже боюсь сейчас остаться одна, хотя не хочу признавать это — не хочу признавать в себе эту слабость.

Спустя несколько минут, когда я уже кипячу чайник, раздается звонок в дверь, и заходит Патрик.

— Можешь куртку повесить вот сюда, — говорю я, показав на крючок у двери.

Патрик снимает уличную обувь и проходит в кухню, откуда уже веет приятным ароматом зеленого чая.

— Надеюсь, ты любишь зеленый чай? — спрашиваю я, достав из холодильника какие-то десерты.

— Честно, только его и пью, — поджав губы, говорит Патрик и смотрит на меня. — Конечно, сейчас бы я предпочел более крепкие напитки, но, боюсь, это будет опрометчиво.

Я усмехаюсь, но какой-то горькой усмешкой. Беру стакан ладонями, греясь и чувствуя, как мне это нравится.

— У тебя довольно уютно, — подмечает Патрик, сделав глоток чая и взяв ложку для десертов.

— Эта квартира просто чудо, — гордо произношу я. — Жаль только, что до музея далеко, — корчусь я, положив в рот кусочек «Брауни», который я купила вчера, но почему-то забыла о нем.

— Не думала переехать поближе?

Я только хочу возразить, но прежде смотрю на кухню — такую светлую и домашнюю, после перевожу взгляд на уютный уголок, где поставила фотографии меня, Луизы и всей моей маленькой семьи. Я улыбаюсь, когда смотрю на зеленый плед и красные носочки на диване. Делаю глубокий вдох, чтобы ощутить до мурашек уже родной аромат.

— Думала, но нет, — протягиваю я, отрицательно мотая головой. — Не люблю выходить из зоны комфорта. Я уже приспособилась здесь, привыкла к магазинам, улице, соседям… Уже не могу представить Лондон без этого.

— Я точно так же думал о своей первой квартире, когда мне было лет двадцать, может, чуть больше, — начинает рассказывать Патрик, придвинувшись ко мне. — Год там продержался, а потом понял, что это не стоит того. И нашел ближе к работе — и даже лучше той, что была. Так что ты не бойся, вряд ли разочаруешься, если ответственно подойдешь к этому.

Я улыбаюсь и благодарно киваю. Его слова заставляют меня задуматься и приободряют, но решение свое я менять не хочу. Кажется, не я поселилась в этой квартире, а она засела где-то глубоко внутри меня — будто в самом сердце, почему я и не хочу отпускать ее.

— Патрик, а как ты пришел к тому, что хочешь работать именно в Британском музее? — спрашиваю я из любопытства и заинтересованно смотрю на Патрика, у которого зарождается энтузиазм. Кажется, мы давно позабыли о нашем горе.

— Я всю жизнь живу в Лондоне, и мое решение, наверное, не заставит удивиться. Я шел к этому много лет, и моя цель, кажется, стала даже привычкой, чем реальной целью. К девятнадцати годам я уже и не думал о том, чтобы поменять профессию, хотя возможность была. Но, как видишь, я здесь, — говорит тот, допив чашку зеленого чая. — Вкусный чай.

— Мой любимый, — улыбаюсь я.

После я наливаю вторую чашку чая и в течение получаса мы болтаем на кухне обо всем на свете, не считая время, которое бежит со стремительной скоростью. Но плевать, что уже вечер. Нам некуда спешить. Именно поэтому мы смеемся во весь голос, пробуя на вкус десерты, которые я припасаю для особых случаев — потому что мы имеем право на толику счастья в конце такого ужасного дня.

Я предлагаю Патрику еще чашечку, но он говорит, что ему пора, ведь и вправду — мы засиделись. Когда он поднимается и идет в коридор, я вспоминаю сегодняшний вечер, о котором забыла — как жаль, что приходится вспоминать то, чего не хочешь. Я, держа улыбку, стараюсь не показывать этого, ведь Патрик только пришел в себя — и снова вогнать его в угнетающую депрессию будет жестоко.

— В следующий раз чай пьем у тебя! Мой мы выпили, хотя и часа не прошло, — поражаюсь я, провожая Патрика в коридор.

— Договорились, — смеется тот, открывая дверь. — Спасибо за вечер, — уже тише говорит тот, шагнув за порог и повернувшись ко мне.

— И тебе, — улыбаюсь я, не сводя с него глаз.

Но он не уходит, и, боже, я сразу замечаю этот блеск в глазах. Ощущаю ту самую тишину, которая заставляет волноваться и будит бабочек в животе. Я не могу увести взгляд, словно загипнотизирована такими же прикованными глазами. Это похоже на сумасшествие, но он тянется ко мне, а я к нему, совсем не задумываясь о том, что делаю.

Может, этот вечер стал для нас слишком тяжелым — общая боль, грусть и радость. Все вместе смешалось в такой коктейль, который мы не в способности выпить в одиночку. Эмоции уже не помещаются внутри — им нужен выход в свет. Что и происходит…

Я не думала, что все будет так. Что Патрик первый меня поцелует, впившись в губы, но не так нежно, как ожидалось. Он жадно целует меня, отчего мне становится очень жарко, но я поддаюсь его властным движениям, пытаясь дышать носом, но у меня плохо получается. Его вкус почему-то так знаком мне, что я даже не стараюсь отпрянуть — наоборот, я будто вкушаю наркотик и не могу остановиться. Я пробую на вкус его горячие губы, которые так же жадно изучают меня. Я теряю контроль и кладу руку на щеку Патрика. Такая колючая, но такая теплая, что мне хочется прислониться к ней всем телом, но я продолжаю целовать Патрика. Продолжаю поддаваться ему. И мне нравится, что он обладает большей властью, чем я.

Но вдруг все прерывается — мы одновременно прекращаем делать это, заставив себя одуматься. Я смотрю на него, а он на меня. Это кажется неловко, но я совсем не чувствую себя так. Мне хорошо и я хочу повторить, но разум не позволяет делать это, поэтому я просто стою, вглядываясь в Патрика и изучая его реакцию.

Интересно, о чем он думает?.. Не знаю, но могу только наблюдать за ним. Как он облизывает уголок губ. Как проводит большим пальцем руки по среднему. Как его зрачки резко уменьшаются.

— Прости, — произносит он, но совсем холодно, будто этого требует этикет. — Не знаю, что нашло на меня.

— Не отрицай, что ты этого не хотел, — набравшись смелости, томно произношу я. Сейчас я словно нахожусь в эйфории, поэтому совсем не слежу за тем, что говорю. Наверное, я пожалею об этом через минут десять, но пока могу говорить все, что думаю.

Но, кажется, Патрика это совсем не смущает.

— Не буду… До завтра, Джулия, — прощается тот и растворяется в дверях, напоследок кинув взгляд на меня.

А я так и стою, смотря на стену, по которой несколько секунд назад пробежала тень Патрика, и кусаю губы, вспоминая то прекрасное чувство, которое не сравнить ни с чем. Как странно, думаю я, никогда не испытывала такого ощущения, когда целовалась с кем-то. Словно аура Патрика особенная; словно его губы пленят чем-то особенным. Пока я не могу понять, что это, но мне нравится это чувство. Поэтому уже неважно.

Я только собираюсь уходить, забрав приятные воспоминания с собой, как вижу Фила, стоящего у лифта… Он держит в руках полный пакет мусора и смотрит на меня так разочарованно, что я понимаю, какой вопрос у него возникает. Какого черта я целовалась сначала с ним, а теперь с Патриком? По его твердой походке я понимаю, что он идет ко мне, чтобы спросить, что это было. Потому что он видел. Он, черт возьми, все видел…

17 глава. Колье из прошлого.

Я стою и смотрю на, кажется, непонимающее лицо, которое глядит на меня так, словно видит впервые. Фил смущается, но его это не трогает. Но каменное лицо, которое не выражает почти никаких эмоций, пугает меня.

Я не знаю, что говорить, потому что не хочу сказать что-то лишнее или неправильное — хотя только такие мысли лезут в голову, сейчас я чувствую себя паршиво. Приятная атмосфера смешана со смущением ситуации — и это создает такой ком в горле, что мне больно говорить.

Но Фил решает заговорить первым:

— Привет, — говорит он, но так уверенно, что я пугаюсь. Разве ему все равно?

— Привет, Фил, — натягиваю я улыбку, все еще не понимая, просто уйти обратно в квартиру или же поговорить с Филом. И почему-то я не могу просто уйти, словно обязана объясниться, хотя понимаю, что я ничего не должна… — Фил, прости, что ты это увидел и…

— Эй, стоп! — разводит он руками, медленно подходя ко мне. — Так и знал, что ты будешь оправдываться.

— Я не знала, что ты стоял здесь, — говорю я, закусив губу.

— Джулия, не нужно извиняться, — говорит Фил, уже оказавшись напротив меня.

Я непонимающе смотрю на него, словно тот говорит на другом языке.

— Но ты все видел.

— И что с того? — После возникает пауза, в течение которой мы смотрим друг на друга, словно пытаемся прочитать мысли. Не знаю, как у него, но у меня ничего не получается.

— Черт, ты заставляешь меня нервничать, — говорю я с долей усмешкой, потерев лоб. — Просто я думала, что не очень правильно целоваться с тобой, а потом с…

— Почему ты так считаешь?

Я снова смотрю на Фила, как на пришельца, совершенно не понимая, что он хочет этим сказать.

— Разве тебе не паршиво сейчас?

— Паршиво. Но разве тебя должно это волновать?

До сих пор не понимаю, почему Фил такой спокойный и равнодушный, словно мы только вчера познакомились. Мне казалось, что у нас не совсем соседские или хотя бы дружеские отношения, но, похоже, так думаю лишь я. А сейчас совершенно не понятно — может, Фил и вовсе забыл о своих чувствах? Или их и не было?..

— Но мы же целовались, — почти возмущаюсь я, забыв про чувства смущенности и былой эйфории.

Патрик проводит рукой по черной футболке и говорит:

— Как бы невежливо это не звучало — и я надеюсь, тебя это не обидит, но это просто поцелуй, Джулия… Но не нужно думать, что теперь ты мне чем-то обязана или что тебе нельзя встречаться с другими мужчинами. Это нормально, и я пойму тебя. Я твой сосед и всегда приду на помощь, — подмигивает тот и улыбается.

В один момент я чувствую такое расслабление, словно гора с плеч падает. Теперь дышать легче, а голова становится светлой. Боже, оказывается, Фил даже идеальней, чем я думала! После его слов я и вправду меньше переживаю насчет того, что мечусь между двумя. Хотя теперь осознаю, что тот поцелуй с Филом — просто порыв, который закончился так же быстро, как и начался. Вряд ли теперь я могу расценивать его как партнера, но… Я не хочу расставаться с ним. Наверное, хочу, чтобы он был моим другом. Но боюсь, это кажется глупым. Хотя — хватит бояться.

— Значит, мир? — спрашиваю я, протянув мизинчик, на который Фил смотрит, словно на малыша — так умилительно и по-доброму.

— Мир, — улыбается тот и протягивает свой мизинец.

Кажется, детское занятия, но будто сейчас не только мы все прояснили, но и наши души.

— Так все-таки, кто этот Патрик? — спрашивает Фил, явно вкладывая в этот вопрос больше смысла, чем кажется на первый взгляд.

Я не только смущаюсь, но и задумываюсь, ведь пока все так сложно, что лучше оставить эти мысли до лучших времен. Но я хочу поделиться с Филом, хоть и несколько минут назад извинялась перед ним за поцелуй.

Я мечусь между тем, чтобы уйти в квартиру или пригласить его на чай. Но дело в том, что чай закончился, а мой живот стал в два раза больше. И, кажется, целую ночь я буду бегать в туалет.

— Я бы пригласила тебя, но дома закончился чай, — прямо говорю я.

— Пошли посмотрим телик, — непринужденно говорит тот, положив руку в карман, а другой вертя мешок с мусором. — Только погоди, я все-таки мусор вынесу, а то снова выйду на улицу и забуду про мешок!

И Фил уходит, даже не дождавшись моего согласия. Хотя к черту мои капризы — это лучший вариант закончить вечер. Чувствую себя странно от мысли, что я буду говорить с Филом о Патрике, но, кажется, тот совсем не против. Может, он еще и щенка Купидона лечил? Кто знает, что можно ожидать от ветеринара, смотрящего по утрам на черепа на шкафу.

— Не забудь выкинуть мусор! — кричу я.

После я слышу наигранный смех Фила.

***

Мы сидим перед телевизором под тусклым светом включенной лампы и смотрим какой-то ужастик, словно именно это может разбавить сегодняшнюю неловкую встречу. Я ем мармеладных червячков, а Фил сидит, высунув язык, как собака, и гипнотизирует экран телевизора, ожидая нового убийства. Я не то чтобы не люблю такие фильмы, просто порой не очень приятно, когда какой-то ненормальный спускает свой гнев на беззащитных людях.

— Когда он остановится? — возмущаюсь я, когда убийца убивает мужчину, на которого я возлагала надежды, что он будет с главной героиней. — Чертов засранец!

— Он не прекратит, пока не убьет свою мать. Ты что, совсем не смотришь? — спрашивает Фил, откинувшись на спинку дивана.

Я закатываю глаза и выше поднимаю плед, чувствуя, как ноги начинают мерзнуть. Филу, кажется, так проводить время лишь в удовольствие, потому что его заинтересованностью можно только позавидовать. Хотя и мне грех жаловаться, ведь рядом с ним так комфортно, что я готова потерпеть еще полчаса, пока убийца, наконец, не уймется.

— Я же говорил, что она мертва! — восклицает Фил, отчего я дергаюсь.

— Зачем так орать?

Фил только разводит руками и уходит в туалет. Я иронично подшучиваю над ним, а тот, как всегда, наигранно смеется, словно только это и умеет делать.

На часах уже девять, и я думаю, как хорошо, что Фил живет в секунде от меня — это намного удобней, ведь он может не уходить долгое время.

Я и вправду хочу, чтобы он остался. Возможно, таким способом я снова пытаюсь убежать от реальности, забыться в его шутках и не вспоминать о том, кто копает к моему сердце все глубже, даже не прикладывая усилий. Я пытаюсь мыслить мудро и не закрываться, как маленькая девочка, но сейчас мне это кажется вполне нормальным — просто отвлечься и отложить эти терзающие мысли в сторону. В конце концов, моя голова не машина.

— Если у тебя в квартире есть что-то вкусное, то неси. Но я уже выпила несколько литров чая, так что я пас, — предупреждаю я Фила, домыв тарелку.

— Вы так долго сидели с Патриком? — спрашивает Фил, и я слышу, как скрипит стул. Я не вижу его, но чувствую на себе пытливый взгляд голубых глаз.

— А что?.. — поворачиваюсь я, и, несомненно, ловлю на себе пару глаз, которые так и хотят увидеть, как я говорю.

— Я думал, ты захочешь рассказать… Что творится с вами?

Я кусаю губу и сажусь напротив Фила, совсем не замечая того, что я готова. Что я хочу ему рассказать, но вовремя осознаю, что сейчас, пожалуй, не лучший момент. И не лучший случай.

— Брось, Джулс. Мы же все прояснили. Я не давлю на тебя и не хочу, чтобы ты думала, словно я что-то навязываю… Просто расслабься, — почти шепотом говорит он и так нежно улыбается, словно заботливый друг. — Расскажи, что случилось.

Я не отвожу взгляд от Фила, пытаясь найти в нем хоть что-то, что заставит меня передумать, что ему нужно доверять. Но, черт, он сам ангел, спустившийся небес — или, по крайней мере, старательно скрывает свои рога. Я со вздохом опрокидываюсь на спинку стула и начинаю:

— Сегодня был ужасный день, если честно. Камелла, моя подруга и по совместительству коллега, попала в аварию. Боже, Фил, ты бы видел ее в реанимации! — выдавливаю я и закрываю лицо ладонями. Через секунду чувствую на плечах теплые руки Фила, который пришел на помощь.

— Тише, Джулс, все хорошо… — шепчет он, и мне становится легче.

Я останавливаю только что нахлынувший поток слез и поднимаю глаза на Фила, который смотрит все так же понимающе, словно это не мой сосед, а родственная душа. Будто эти голубые глаза понимают меня даже лучше, чем я сама. Это все выдумки, но почему ветеринар, любящий слушать классику по утрам на максимальной громкости, не может быть призраком, который по ночам читает души людей?

— Камелла очень близка Патрику, они почти как брат и сестра. Можешь представить, как ему было тяжело… — Тот кивает, сжав мою ладонь. — Мы вместе приехали в палату, а потом Патрик повез меня домой. Он был раздавлен и… В общем, он сорвался. Просто не смог держать все в себе. И знаешь, мне показалось это очень личным, потому что он… заплакал…

— Боже, — шепчет Фил, и по моей щеке скатывается слезинка, когда я вспоминаю раздавленного Патрика, которого мучает душевная боль. Никогда бы не подумала, что именно эта картина сможет ранить меня.

— Да, я была там и пыталась успокоить его. Я никогда не была в такой ситуации, Фил, поэтому не знала, что мне делать… — Я смотрю мокрыми глазами на Фила и кусаю губы, чтобы снова не заплакать. Самое главное, что я не чувствую себя неловко — мне хорошо, словно я освобождаюсь прямо сейчас. — Я пригласила его на чашку чая, но получилось чуть больше, — хихикаю я, создавая в атмосфере контраст. — Он вроде собирался уходить, но что-то нахлынуло и… Может, мы оба разбиты, потеряны или расстроены, из-за чего и сделали это…

— Он тебе нравится? — спрашивает Фил очень тихо, но эти слова слышатся как гром среди ясного неба.

Я пристально смотрю на него, словно ищу ответ в его милом лице, но не нахожу ничего, кроме своего колебания.

— Это глупо, но я не знаю.

Фил ухмыляется, словно предвидел мой ответ.

— Кто-то однажды сказал мне, что это хорошо, когда ты не понимаешь свои чувства к человеку. Значит, их намного больше, чем кажется. По мне, это бред, но, может, для тебя это что-то значит?.. Хотя я думаю, просто прошло не так много времени, Джулс. Не переживай. Я уверен, что все разрешится. Просто почаще говори о своих чувствах. Может, придет день и ты научишься понимать себя, — гладит он меня по плечу.

— Ну а сам как думаешь? Может, и вправду?.. — спрашиваю я и только потом понимаю, насколько мне становится неловко.

— Патрик вроде хороший парень. И если то, что ты рассказала, было правдой, значит, он и вправду ценит тебя, — отвечает Фил так легко, словно мы и вправду друзья. Друзья… Мне нравится это слово, особенно когда оно относится ко мне и Филу. — А сейчас мне пора. Завтра рано на работу, — говорит тот и идет в кухню.

Я встаю следом за ним и жду, пока тот найдет второй тапочек.

— Спасибо тебе, Фил. Правда, ты очень помог мне, — говорю я напоследок. Искренней, чем когда-либо.

— Почаще говори, — повторяет Фил. — Пока, Джулс! — машет он рукой и уходит.

А я остаюсь наедине со своими мыслями, повторяя слова Фила. И на удивление, мне совсем не страшно. Сейчас я не боюсь колебаться. Не боюсь лежать в кровати с размышлениями о Патрике. И совсем не пытаюсь отвлечься. Я думаю, вспоминаю и пытаюсь заново почувствовать сегодняшний день и дни до этого. Видимо, Фил волшебник, иначе я не могу объяснить, как тот так четко понимает меня. Так легко прощает и говорит именно те слова, которые мне нужны. Которые в мою голову бы никогда не пришли.

Кажется, теперь я лежу перед сном и не кусаю ногти, не сжимаю кулаки и перестаю себя ненавидеть за ошибки. За то, что не делаю того, о чем думала. И за то, что не сказала того, чего могла бы сказать. Я просто лежу и анализирую. Не прощаю себя за те поступки, которые совершила, потому что теперь понимаю, что меня не за что прощать.

А самое главное то, что я думаю о Патрике и не корчусь от этого. Перестаю пытаться внушить себе, будто он мне не нравится. Будто он меня бесит. Теперь я буду честна с собой. И когда прозвенит будильник, я буду думать о том, с чем приготовить омлет, а не о том, как бы забыться и уйти от мыслей.

На работу я прихожу со смешанными чувствами. С одной стороны, теперь больно видеть кабинет без обворожительной улыбки Камеллы, но с другой, я останусь наедине с Патриком. Возможно, мы даже поговорим, хотя я даже не знаю, есть ли необходимость в этом. Наверное, раз я хочу этого, значит, есть, но я не собираюсь с этим торопиться. Если честно, боюсь показаться наивной дурочкой, которая напридумывала себе всякого и ждет, когда же «принц» сделает первый шаг… Хотя что-то мне подсказывает, что мои мысли вызваны совсем не простыми предположениями.

— Доброе утро, — говорю я, зайдя в кабинет.

В пустой кабинет…

Я оглядываюсь и не вижу даже вещей Патрика, хотя тот, как Лондонские часы, всегда вовремя. Меня нервирует мысль, что он мог испугаться. Или же вчера он напился, чтобы притупить грусть? Боже, столько предположений, но я так надеюсь, что Патрик просто опаздывает. Я волнуюсь за него, потому что вчера он четко дал понять, что может быть подвластен чувствам…

Я переодеваюсь и принимаюсь за работу, каждую минуту оглядываясь на часы и дверь, которая должна вот-вот распахнуться. Я нервно кусаю губы в ожидании Патрика. Он придет. Он обязан.

Спустя час я уже сижу вся на нервах и даже не знаю, что и думать, потому что, как всегда, в голову лезут не самые лучшие мысли. Решая больше не мучить себя, я беру телефон и только собираюсь позвонить Патрику, как распахивается дверь и тот входит с легкой улыбкой на лице.

— Черт, где ты был? — выкидываю я, когда тот перешагивает порог.

Патрик мгновенно хмурит брови и, закрыв дверь, спешит объясниться:

— Джулия, я ездил к Брэду по поводу…

— Ты даже не предупредил, что опоздаешь! — перебиваю я, расставив руки по бокам.

Патрик снимает куртку и улыбается.

— Ты переживаешь? — спрашивает он, пытаясь скрыть любопытство.

— Конечно! И ты прекрасно помнишь, что вчера произошло, Патрик, — уже тише говорю я, пытаясь смягчить углы, когда понимаю, что буквально наезжаю на него. — Ладно, — вздыхаю я, — ты ездил к Брэду и?..

— Да, — протягивает тот, переодев обувь. — Помнишь фамилию Буш? — Я киваю. — Так вот, Брэд нашел координаты дома, где проживала наша Буш! — восклицает тот.

— Что? Но как? — удивляюсь я.

— Оказывается, Брэд умней, чем мы думали — и имеет больше связей, чем он сам представлял, — ухмыляется Патрик.

— И что ты будешь делать?

— Что мы будем делать! — говорит Патрик, делая акцент на слове «мы». Я улыбаюсь. — Координаты у меня, так что можем отправляться в путь хоть сейчас, — пожимает плечами тот, развернувшись ко мне и смотря в глаза.

Кажется, я сейчас утону в этом море голубых кристаллов…

— Но мы на работе, — почти грустно говорю я, скрестив руки на груди.

Тот поджимает губы, приближается ко мне и шепчет на ухо:

— Если что, то это наша рабочая вылазка, так что никто не будет против… Расслабься, я все решу. — Его дыхание щекочет ухо, и я хочу развернуть голову вправо, чтобы увидеть его губы, которые так сладко шепчут, но смотрю прямо, сверля взглядом дверь. — И, — громче говорит он, отстранившись, — мы приедем на место и посмотрим, что там. Может, обитатели дома согласятся поговорить с нами. В крайнем случае, я включу свое обаяние, — подмигивает тот, разворачивается и одевается.

Я ухмыляюсь, не понимая, зачем тогда было переодеваться, если в голове у Патрика была мысль поехать сейчас, отложив все дела на потом? Не хочу долго думать об этом, поэтому просто привожу в порядок рабочее место — небрежно положив бумаги и ручку на столе, будто я отлучилась куда-то на минуту, но перед этим усердно работала.

— Ты же никому не скажешь, с какой целью мы едем? — спрашиваю я перед тем, как уйти, вспомнив, что наши действия не совсем легальны.

— Ты права, Джулия Франческо, — протягивает он, иронично подняв брови, и мы выходим на улицу.

Я вдыхаю чистый возду. Чувствую, как нежный ветер треплет волосы, и сажусь на мотоцикл, к которому уже привыкла. Словно я сидела на нем тысячу раз! Слышу рев мотора и прижимаюсь к спине мужчины, который мчит навстречу разгадке.

***

Патрик останавливается у небольшого дома, который кажется не таким ухоженным, как я его представляла. В некоторых местах повреждена кирпичная кладка благородного серого цвета. Дом кажется таким, будто пережил очень многое — от него так и веет той иллюзией опыта, каким обладают старые дома. Хочется прислонить руку (почему-то представляю морщинистую), провести по рельефному уголку дома без кладки и вдохнуть тот сырой запах, который создает чувство ностальгии, даже если видишь это место впервые — и я уверена, что именно таким запахом обладает это место.

Вокруг серого дома более прилично. Сад выглядит эстетичным и довольно ухоженным, будто за ним и вправду кто-то следит. Сегодня солнца нет, но, несомненно, оно бы освещало желтые тюльпаны, позволяя им быть еще светлей.

Патрик жестом предлагает идти за ним. Я потягиваюсь от изнурительной поездки, которая оказалась длинней, чем я предполагала, и иду за Патриком, который невозмутим, словно ничего не происходит. Я не то чтобы волнуюсь, но испытываю довольно странное ощущение — некую тревогу. Хотя Патрик все контролирует, так что переживать мне не стоит.

— Как ты хочешь начать? — спрашиваю я Патрика, который топчется у входа, потирая от холода руки.

— Начну прямо. Не буду никого пугать, — пожимает плечами тот, посмотрев на звонок на двери, словно теряясь в раздумьях — позвонить или подумать еще немного.

Но взяв волю в кулак, Патрик нажимает на кнопку звонка, после чего смотрит на меня, и мы оба выжидающе переводим взгляд на дверь, за которой уже разносятся шаги.

В следующее мгновение перед нами возникает молодая девушка с рыжими волосами и пухлыми губами. Она улыбается нам, а ее зеленые глаза выражают удивление. Но она не возражает, а молча стоит, ожидая объяснений.

— Добрый день, мисс, — начинает Патрик. — Прощу прощения за беспокойство. Мы по очень важному делу. Позвольте узнать, вы Вероника Буш? — вежливо говорит Патрик, немного кивая, пытаясь быть дружелюбным.

Та хлопает ресницами, смотря то на меня, то на Патрика, и не совсем уверенно спрашивает:

— А вы кто? — Она подозрительно щурится.

— Я Патрик Джонс, а это моя коллега — Джулия Франческо. — Патрик указывает на меня, и я расплываюсь в улыбке, кивнув. — Мы научные сотрудники Британского музея. Дело в том, что совсем недавно нашими дайверами была найдена вещь, историю происхождения которой мы и выясняем. В ходе следствия выяснилось, что вещь связана с Иоанной Буш. Эта женщина жила здесь, в этом доме. Именно поэтому мы здесь. — Патрик говорит так собранно, что я заслушиваюсь его речью. Заметно, как он подбирает слова, чтобы не спугнуть девушку, которая так же внимательно слушает. — Позвольте переспросить, вы Вероника Буш?

Рыжеволосая стоит, наверное, не совсем понимая, что от нее хотят. Но, кажется, она не настолько потеряна, какой можно быть после такой речи. Но девушка выглядит более чем умной и довольно вежливой. Она уже не хмурится, словно не хочет показывать негатива на своем лице.

— Я вас поняла, — томно произносит она, скрестив руки на груди. — Я приглашу вас в дом, если вы докажите свои слова.

— У нас есть все доказательства, — самодовольно произносит Патрик, улыбнувшись, и подходит к мотоциклу за сумкой.

После девушка — Вероника, как представилась рыжеволосая — приглашает нас в дом на чашку чая. Внутри дом выглядит более уютно, чем снаружи, да и запах не какого-то старья, как мне думалось, а уютного гнездышка. Почему-то у меня такое ощущение, что Вероника не делит ни с кем этот дом, потому что внутри все «по-девичьи» — никаких беспорядков, даже мебель расставлена словно по фэншую. Я никогда не думала о таком сравнении, но именно это мне хочется сказать, когда я смотрю на картины на стене (почему-то все изображения связаны с золотистым песком или горами) и красивые вазы под ними — но я молчу, просто следуя за Патриком, словно больше никаких ориентиров у меня нет.

Пройдя в кухню, я утверждаюсь в том, что здесь и вправду уютно, хотя я редко испытываю подобное чувство в чужом доме. Пока мы осматриваемся, Вероника рассказывает, что этот дом отремонтировали недавно, хотя его надо было и вовсе сносить, потому что даже ремонт не помогает держаться этому месту — этим и объясняется не очень опрятный вид снаружи.

— Родители хотят снести этот дом, но я против. Слишком я к нему привязалась, — объясняет та приятным голосом и наливает черный чай в кружки.

— Не знаете, с каких времен построен этот дом? — задумчиво спрашивает Патрик, пригубив чай. Почему-то мне кажется, что он немного щурится, словно пьет через силу. Я улыбаюсь, вспоминая наш недавний «чайный запой».

— Точно сказать не могу, но я знаю, что уже в семнадцатом веке он был построен.

— Ничего себе, и он до сих пор не развалился? — удивляюсь я.

Вероника улыбается и машет рукой:

— Не без усилий, поверьте! Западная часть дома полностью перестраивалась, а из верхней комнаты в углу сделали веранду, — говорит та.

Я кусаю губу и смотрю на Патрика, который ловит мой взгляд, с вопросом: когда же он перейдет к самому главному? Тот будто читает мои мысли и говорит:

— Как вы поняли, мы пришли по делу.

Вероника понимающе кивает.

— Было бы лучше, чтобы этот разговор не заходил дальше этих стен. Поверьте, это очень серьезно. К тому же нам сильно попадет, если кто-то узнает, что мы на самом деле здесь делаем. Вы поможете нам, а мы тем самым поможем вам, — медленно говорит Патрик, позволяя каждому слову проникнуть в уши так аккуратно, чтобы не шокировать девушку. И та, кажется, совсем не испугана.

— Конечно, мистер Джонс, — соглашается та.

Патрик переводит взгляд на меня, словно ища поддержку. Я одобрительно киваю и тот, словно за секунду набравшись смелости, начинает:

— Я расскажу по порядку, мисс Буш. Под мое руководство выпало изучение одного экспоната, который был найден на дне Северного моря. В моих задачах изучить год, происхождение и все остальное — чтобы посетители могли заинтересоваться. Но дело в том, что эта вещица не дает никаких подсказок. Совершенно никаких упоминаний, хотя видно, что колье дорогое. Драгоценные безумно дорогие камни — и все такое, — поясняет Патрик. — Но на колье сохранилась надпись с инициалами. После мы покопались в архивах и нашли эти инициалы — нам попалась Иоанна Буш. Потом удалось найти координаты, после чего — мы здесь.

Несколько секунд Вероника сидит в растерянности, в которой я ее еще не видела. Она хмурится и часто моргает, хотя за те полчаса я ни разу не видела ее в таком замешательстве, словно лишь сейчас она включила свойство чувствовать это.

— Погодите… Вы сказали, колье? — недоумевающее спрашивает Вероника. — Такое, с сердцем на груди? — спрашивает та, положив руку на сердце.

Я округляю глаза, когда девушка говорит это. Внутри все переворачивается, словно мы нашли то, что искали. Словно произошло то, чего я ждала много лет.

— Эмм… Да! Вы… вы что-то знаете? — несвязанно спрашивает Патрик.

Он в силах говорить, а я нет, потому что хочу молчать, чтобы Вероника говорила. Чтобы она рассказала, откуда она знает это колье. Я хочу остановить все вокруг, даже движение материй — только бы Вероника начала говорить.

— Просто… Боже, не могу поверить, — бурчит она. — Эта сказка передается в нашей семье из уст в уста. Господи… — закрывая рот рукой, говорит Вероника, словно мы знаем ответ.

— Что? Какая сказка? Расскажите, — почти тараторит Патрик в нетерпении.

Боже, я сейчас чувствую то ужасное ощущение, когда внутри меня пожирают бабочки, заставляя волноваться, словно сейчас я спрыгну с тарзанки. То чувство, когда руки дрожат, но я пытаюсь спокойно дышать, чтобы успокоиться. Но я просто смотрю на Веронику в ожидании, нервно кусая губу и сжимая левую руку в кулак.

— Сказка о колье с сапфиром в виде сердца… — томно произносит та, все так же растерянно смотря на нас.

— Расскажите, — просит Патрик.

— Да, да, сейчас, — говорит та, видимо вспоминая семейную притчу. — В детстве прабабушка очень часто рассказывала мне про девушку, которая в подарок от возлюбленного получила колье с розовым сапфиром в виде сердца — пылающего сердца мужчины, который сгорал от любви к девушке, — вспоминает Вероника, попивая чай и делая паузы в попытках ничего не упустить. — Я смутно помню, но, кажется, прабабушка говорила мне, что это колье очень много значит. Что для девушки это не просто украшение, а символ любви.

— А какой конец этой истории, вы не помните? — спрашиваю я из интереса.

Та хмурит брови домиком, кинув взгляд на окно, в котором было так одиноко, словно на этой улице больше никто не живет.

— Я боюсь что-то перепутать, но, по-моему, это колье и погубило девушку… Или значение этого колье… Может… Честно, не помню, но что-то вроде этого, — мотает головой девушка. — Прабабушка давно умерла, и я слышала эти сказки, когда была совсем маленькой, — поясняет та.

— А ваша мама не знает этой сказки? Или бабушка? — предполагает Патрик.

— Я думаю, помнят, — кивает Вероника. — Можете оставить свой номер, я потом перезвоню, если я узнаю что-то еще.

Патрик кивает.

— Позвольте продолжить беседу… — протягивает Патрик, посмотрев на меня, убедившись, что со мной все в порядке. Не скажу, что это так, но сейчас я в предвкушении — меня мучает много вопросов, которые я терпеливо держу в себе. — Мисс Буш, можем ли мы предполагать, что эта сказка — не выдумка? Может, это было на самом деле? — спрашивает Патрик именно то, о чем я в первую очередь хочу узнать. Уж слишком много совпадений, чтобы это была «обычная сказка». Почему-то мне хочется верить, что это было на самом деле и что мы движемся в правильном направлении. Хотя концовка истории загадочной девушки меня уже настораживает…

— Никогда об этом не думала, — мотает головой рыжеволосая, с грохотом поставив кружку на стол. — Хотя, знаете, в этой сказке меня всегда кое-что смущало…

— Что именно?

— Прабабушка рассказывала, что это колье очень много значило для девушки. Оно было предназначено именно ей. Но как это могло быть так, если, по словам бабушки, колье не было сделано для нее.

— Что вы имеете в виду?

— Знаете, я вспомнила, что в истории говорилось — колье ждало девушку десятки лет, покоясь на чужой шее, а после пылясь в самых темных углах… Оно, кажется, после хранилось в имении мужчины. Да, именно так! — озаряет Веронику. — Но почему-то колье предназначено именно для девушки возлюбленного. Если это не сказка, то как-то странно…

— Да, — соглашаюсь я. — Будто он украл колье с «чужой шеи».

— Именно! Мне всегда казалось, что это благородная история о любви, но сейчас, вспомнив ее, мне она такой уже не кажется…

— Получается, у этого колье не одна хозяйка, — помечаю я. — Ну, по всей видимости, нам нужна вторая.

Патрик одобрительно кивает.

— Как давно, говорите, колье было сделано? — спрашивает Вероника.

— Судя по всем исследованиям, колье около трехсот лет — и инициалы были сделаны в то же время. Хотя в море оно провело почти пол своей жизни… — задумывается Патрик. — Вы точно больше ничего не помните?

— К сожалению…

— Вы сказали, что колье погубило девушку. Значит, она умерла? — спрашиваю я, пытаясь отложить свои гипотезы подальше.

— Как мне известно, конец сказки всегда оставался нечетким. Словно прабабушка и сама не знала, что произошло. Я не знаю, умерла она или нет. Но случилось что-то ужасное — в этом я уверена.

Посидев еще минут десять, мы собираемся уходить с кучей мыслей в голове. Кажется, мозг сейчас взорвется от такого количества разных гипотез. Посмотрев на Патрика, я утверждаюсь в том, что он тоже теряется в догадках, судя по его отрешенному взгляду и медленной ходьбе.

Мы оставляем свои номера Веронике, которая обещает позвонить, если узнает что-то еще. Мы рады, что девушка оказалась адекватной и довольно общительной — кажется, мы и вправду что-то узнали, но пока я не хочу возлагать надежды, чтобы потом не упасть в пропасть разочарования. А это надежда будет слишком большой.

— Боже, как нам уложить это все в голове? — спрашиваю я, сев на мотоцикл.

— Сейчас приедем в музей и разложим все по полочкам, — уверенно произносит Патрик, кладя в карман блокнот, в который все записал. — Могу подвезти в магазин, потому что не уверен, что сегодня мы уйдем пораньше.

— Так уж и быть, захвачу тебе круассан.

После мы едем минут двадцать до магазина, где я покупаю немного еды для меня и Патрика, и приезжаем в музей. В пустой кабинет, где нас уже никто не ждет…

— Ты не звонил доктору Камеллы? — спрашиваю я, снимая верхнюю одежду, пока Патрик возится с ключами в засове.

— Звонил. Состояние пока стабильное, — почти грустно произносит Патрик, хотя по нему видно, что он не хочет об этом говорить, поэтому я замолкаю.

Прохожу к своему столу, раскладываю вещи и выжидающе смотрю на Патрика, который снимает свою куртку, нечаянно оголяя свой торс — такой упругий и красивый, что я невольно засматриваюсь. Похоже, тот замечает это и усмехается, а мои щеки краснеют, поэтому я перевожу взгляд на свои руки.

— Итак, — протягивает тот, переставив в центр комнаты доску и взяв в руки черный фломастер. — Давай начнем с самого начала. — Я киваю и перевожу внимательный взгляд на доску. — Как нам известно, колье было создано где-то в 18 веке — это факт, значит, ему около трехсот лет. Но в море оно пролежало меньше двухсот лет, — поясняет Патрик. — Теперь давай свяжем это со сказкой. — Тут Патрик тяжело вздыхает и смотрит на доску. Хочет что-то написать, но не знает, с чего начать, поэтому на помощь выхожу я:

— Давай вместе… Как мы выяснили, колье было подарено мужчиной, который не купил, но и не изготовил это колье, то есть он, может, даже по разрешению, но взял это колье и подарил девушке. Значит, в тот момент колье было уже несколько десятков лет. Сам посчитаешь сколько? — с наигранной надменностью произношу я.

Патрик усмехается, берет фломастер и начинает чертить квадраты, в которых пишет даты.

— Триста — возраст колье — минус двести — сколько оно пролежало в море. Логично предположить, что колье было уже около ста лет — плюс-минус. Может, примерно сто пятьдесят, но не больше.

— Остается вопрос, сколько девушка проносила это колье? — задумываюсь я.

— Недолго. Девушка была молодой, это не женщина.

— С чего ты это взял?

— Надо бы слушать внимательней, — подмигивает Патрик, а я закатываю глаза. Бесит его манера говорить загадками, словно он здесь самый умный. Хотя я бы, наверное, с этим спорить не стала.

После он закрывает крышкой фломастер и скрещивает руки, изучая доску и ее надписи. Я делаю то же самое.

Наверное, еще часа два мы размышляем, разговариваем, обсуждаем всю эту ситуацию, постоянно вбрасывая идеи и предположения. Время пролетает незаметно, потому что мы так загораемся этой идеей, что погружаемся в нее с головой, словно это миссия всей нашей жизни. К тому же в этой истории легко ошибиться, ведь она так запутана, что я порой даже сомневаюсь — правильно ли мы установили возраст колье, что, по сути, является самым элементарным. Но я верю Патрику и в его профессионализм. Если честно, я чувствую радость и какое-то удовлетворение, работая с ним — просто и интересно, ведь Патрик не грубит, всегда принимает мое мнение — и я даже не могу назвать его эгоистом. Особенно мне нравится, когда он шутит, разряжая обстановку. Идеальный коллега!

Мы разговариваем и, конечно, ждем звонка от Вероники, потому что пока того, что мы знаем, недостаточно, чтобы выйти на следующий след — хотя и эта информация когда-то казалась нам непостижимой. Но сейчас мы оба хотим одного и того же — пойти дальше, разгадать эту загадку и приступить к следующей. Не впервые наши интересы совпадают — и это кажется мне чем-то большим, чем просто общие интересы. Словно у нас общая миссия, общее прошлое — и общая судьба. Это звучит очень громко и существенно для меня, но я чувствую что-то похожее, словно дело с колье — именно наше дело. И я могу произносить эти слова только в голове, потому что сказать об этом Патрику будет настоящей ошибкой — слишком глупо для его математического ума.

Вдруг наши разговоры прерывает звонок, который заставляет дернуться. Патрик хоть и без замедлений берет трубку, но перед этим задерживает настороженный взгляд на мне, потому что мы оба понимаем, какой звонок ждем. У меня замирает дыхание — я ловлю себя на мысли, что это странно, ведь это просто колье, просто экспонат… Но почему-то я не могу реагировать по-другому, словно колье что-то значит для меня.

— Слушаю, — уверенно говорит Патрик.

Дальше он просто кивает, внимательно что-то слушая. Я наблюдаю за ним и жду, пока тот бросит трубку. Когда это случается, я выжидающе смотрю на Патрика, во взгляде которого читается ликование.

— Ну что? — нетерпеливо спрашиваю я, приблизившись к Патрику.

Он разводит руками в воздухе:

— Представляешь, мисс Буш узнала подробности истории и нашла дом, который может нам пригодится.

— Дом? — непонимающе хмурюсь я. — Чем он нам поможет?

— Как я понял, этот дом уже старый, принадлежал семье, которая давно уехала, так что можно считать, что он заброшенный. И по теории мисс Буш, в этом доме жил тот самый человек, который и подарил колье девушке — по нашей безумной версии, ее родственник, — буквально слетает с языка Патрика, отчего я ахаю.

— Что? — поражаюсь я. — Но как?.. Как она узнала?

— Без понятий, Джулия. Мисс Буш сказала, что объяснит все завтра. Так что будь готова после обеда, — говорит Патрик, щелкнув пальцами, и уходит из кабинета, снова оставляя меня наедине с гипотезами, которые уже почти съели мою голову.

Боже, неужели мы и вправду разгадаем тайну колье? У меня столько вопросов, но пока без ответов. И почему они так нужны мне? Я чувствую в животе присутствие тех бабочек, которые снова появятся, когда я узнаю правду — словно это то, к чему я иду всю жизнь. Я хочу заправить локон угольных волос за ухо и блаженно улыбнуться, представив то ликование, которое испытаю. Я не хочу тешить себя надеждами, чтобы — если я потерплю крах — упасть не больно. Но теперь, похоже, если я упаду, то могу разбиться насмерть. Поэтому нам нельзя ошибаться. Не сейчас.

Хотя так странно чувствовать совершенно не знакомое ощущение, но так приятно понимать, что его разделяет Патрик… Не знаю, что нас связывает, но мы оба хотим разгадать историю любой ценой. Кто знает, каков финал этой истории… Я точно знаю, что он есть. Хотя всегда бывает, что за финалом есть и новое начало… Ведь конец — это начало чего-то нового.

18 глава. Письма из прошлого.

Снова я держусь за спину Патрика, который управляет черным мотоциклом, порою так резко поворачивая, отчего сбивается дыхание. Мы едем даже дольше, чем в прошлый раз, потому что этот домик оказывается совсем за городом. Но это кажется мне хорошей причиной, чтобы полюбоваться видами за пределами Лондона.

Мы преодолеваем почти прозрачный лес, который украшен золотыми цветами осени — это так прекрасно, что я любуюсь лесом, даже не обращая внимания на слова Патрика, который просит что-то подсказать. Но мне не до этого… Я смотрю на птиц, беззаботно перескакивающих с ветки на ветку, и напевая неизвестные миру мелодии. Меня настолько завораживает здешняя красота, что я даже расстраиваюсь, когда мы выезжаем на подобие трассы, вдоль которой стоят старые дома, хотя и жилые.

— Что это за дом? — спрашиваю я, понимая, что даже сейчас Патрик не собирается останавливаться. Что дом еще не так близко.

— Посмотрим, — протягивает тот и прибавляет газу.

Спустя несколько минут перед глазами открывается пейзаж, который не сравнится ни с какими красотами мира. Впереди виднеются огромные скалы, заставляющие чувство страха и еще какой-то фобии вылезти наружу. Я чувствую внутри такое волнение, будто прямо сейчас падаю с обрыва вниз — в объятья моря. Северного моря… Я вздрагиваю, но не от прохладного ветра, который треплет волосы, а от моря — точнее, от понимания того, насколько оно холодное. От его безразличия ко всем. Его волны такие ленивые, будто море устало забирать жизни, эмоции — оно просто существует, позволяя любоваться собой. Именно там и нашли колье — и почему-то это мне кажется ироничным…

Я вдыхаю осенний воздух и закрываю глаза — просто так, чтобы расслабиться. Но перед глазами возникают силуэты — они излучают боль, страх… Я резко открываю глаза, не понимая, что это было. Всего секунда — но я до сих пор пытаюсь придти в себя, словно наблюдаю за этим не один час.

Я мало что разбираю — все размыто. Я понимаю лишь чувства… Боже, это так странно — и пугает меня. Но мне не удается впасть в эти размышления, потому что Патрик подъезжает к старому домику рядом с обрывом и останавливается.

— Приехали, — говорит он, увидев на крыльце Веронику, которая упорно смотрит в телефон.

Я снимаю шлем и иду вслед за Патриком. Слышу, как под ногами хрустят сухие ветки, чувствую свежий воздух в легких. Смотрю на серое небо — тучи сгущаются, словно прямо сейчас хлынет ливень, но пока лишь одиночные капли падают на землю. Я поднимаю голову и чувствую на щеке прохладную маленькую каплю, которую стряхиваю рукой.

— Добрый день, — приветствует Патрик Веронику, протягивая той руку.

— Здравствуйте, — говорит та и пожимает руку Патрика, кивнув мне. Я киваю в ответ, сделав осторожный шаг к дому, в котором наблюдаю большую дыру. Через нее видны комнаты, какая-то старая мебель — но все разрушено.

— Итак, — начинает Вероника, повернувшись к дому и указав на вход ладонью, — пожалуй, начну с того, что я позвонила бабушке — узнать чуть больше об этой сказке. И знаете, что я узнала? — так заинтригованно спросила Вероника, словно сейчас раскроет правду устройства нашего мира. — Оказывается, даже бабушка предполагает, что это на самом деле не сказка. А история, которая передается из поколения в поколение!

— То есть вы хотите сказать, что наши гипотезы были верны? — спрашивает Патрик, выгнув бровь.

— Хочется в это верить, — уверенно говорит Вероника. — И эти люди, вероятно, были нашими родственниками. Скорее всего, именно мужчина, — предполагает та, неуверенно пожав плечами и снова кинув взгляд на дом. — Но не знаю… Это все равно звучит невероятно.

Я задумываюсь. Неужели колье и вправду имеет такую историю?.. О боли, любви и разочарованиях? Но такую загадочную, что делает ее прекрасной. Боже, если это так, то… Даже не знаю, что я почувствую.

— Хорошо, — протягивает Патрик. — Но зачем вы привели нас сюда? — спрашивает он, показав на дом.

Вероника делает несколько неспешных шагов к домику, а мы следуем за ней, словно на привязи, хотя оба зачарованы этим местом, пытаясь хотя бы немного понять, что здесь творилось.

— Оказывается, бабушка знает больше, чем мне думалось. Этот дом описывался в каких-то письмах — письмах мужчины. Бабушка говорит, что он писал своей возлюбленной и что именно здесь они жили какое-то время. На самом деле этот домик принадлежал фамилии Флэтчер, но дом давно заброшен, поэтому можете не беспокоиться.

— А что вы хотите здесь найти? — спрашиваю я, следуя за Вероникой, которая аккуратно переступает большие камни.

— Подтверждения. Или хотя бы подсказки…

— Так, стоп! Я совсем не понимаю, — почти возмущается Патрик, потерев лоб. — То есть вы утверждаете, что здесь жила вторая обладательница колье и ее возлюбленный какое-то время?

— Именно. Дом даже не ремонтировали и ничего отсюда не выносили. Так что очень вероятно, что здесь мы что-нибудь найдем, — говорит Вероника, пригласив меня зайти.

Когда я переступаю порог дома, осматриваюсь вокруг. Все развалено и, кажется, прямо сейчас дом обрушится на меня, но лестница, ведущая наверх, стоит и даже не собирается обваливаться, словно ее держат невидимые веревки. Мебель почти не видно из-за огромного слоя пыли и камней. Я боюсь шагать вперед, но делаю это словно под гипнозом — шаг за шагом, и меня что-то так и тянет осмотреть весь дом, заглянуть в каждый уголок и залезть за все стены. Я чувствую странное ощущение, будто этот дом что-то значит — словно это не просто здание, в котором мы можем что-то найти. Это не чувство ностальгии, а скорее чувство былого упущения.

— Можно попробовать пройти на второй этаж, — кричит Вероника с другого конца домика, пока я рыскаю на кухне, где даже лежит сковородка.

Я смотрю на стол, вероятно, у которого собирались люди и проводились трапезы, смеялись и шутили. Мне становится грустно от той мысли, что это было…

— А она не обвалится? — спрашиваю я у Вероники, подойдя к той некрепкой на вид лестнице.

— Вот и проверим.

— Многообещающе, — вздыхаю я, но не сдаюсь, потому что мы не для этого приехали сюда. Если в этом доме что-то есть, я сделаю все что угодно, чтобы мы нашли это.

Ступенек хоть и немного, но страх все равно не уходит. Я делаю первый шаг, внимательно смотря на свои ноги, которые немного дрожат. Переведя взгляд на Патрика, вижу, как он с такой же опаской смотрит на меня, даже не положив руки в карманы, словно уже готовый поймать меня. Это успокаивает меня, поэтому я делаю второй шаг, замедляясь, но вроде все тихо. Шаг за шагом и я здесь — наверху.

— Все в порядке, можете подниматься, — говорю я и прохожу по коридору.

Почему-то наверху комнаты не так разрушены, хоть и запах чего-то неприятного заставляет нахмуриться. Я провожу пальцами по стене, позволяя слою пыли испачкать мою ладонь. Отряхнув, я целенаправленно иду в комнату в конце коридора, даже не обращая внимания на другие. И когда я захожу, начинаю осматриваться, словно точно знаю, что здесь что-то есть.

— Давайте разделимся, — предлагаю я, и все уходят по комнатам — даже Вероника помогает нам.

Я начинаю аккуратно переворачивать вещи, постоянно чихая от пыли, но ничего интересного не нахожу. Даже решаю сделать второй круг — вдруг что-то не заметила? Но в руках оказываются лишь какие-то сувениры, прожженные тряпки и другие вещи. Я расстраиваюсь, но не показываю этого, чтобы ни у кого не пропал энтузиазм. Хотя держу пари, что у всех такое чувство.

— Может, здесь просто ничего нет? — грустно предполагаю я.

— Можно посмотреть последний раз, — предлагает Патрик. — Давай я посмотрю в твоей комнате.

Я киваю и закатываю глаза. Будто он найдет что-то! Но несмотря на мое недовольство, я следую за Патриком и внимательно наблюдаю за его крупными ладонями. Он проводит рукой по стене, стучит по ней, и вдруг слышится глухой звук.

— Вот и оно, — говорит Патрик и начинает бить стену так, что уже со второго удара делает в стене дыру.

Я буквально подбегаю к нему, сажусь на колени и, не обращая внимания на пыль, достаю из стены то, что там лежит.

— Боже, это… Это ведь кипа писем, — шепчу я, держа в руках реликвию — кучу писем, перевязанных веревочкой. Внутри все переворачивается, когда я думаю, что это оно. Что это то, что мы искали…

— Вероника! — кричит Патрик, после чего девушка заходит в комнату и встает перед нами.

— Неужели что-то нашли? — поражается та.

Я трясущимися руками разрываю веревку и начинаю читать письма. Не могу сфокусировать взгляд, потому что сердце бьется так сильно, словно я пробежала марафон. Но взяв себя в руки, я читаю первую строчку:

— От Клинтона Буш… Ариэль Бекер… — шепчу я, после чего наступает тишина.

Эти имена. Они срываются с моих губ как мед, стекающий с пальцев. Они будто знакомы мне, но я прекрасно понимаю, что слышу их впервые. Внутри бушует волна, которая заставляет меня то осторожно смотреть на Патрика, то перечитывать инициалы снова и снова. Но я боюсь открыть конверт.

— Пожалуй, мы заберем это в музей и самостоятельно изучим, — говорит Патрик, аккуратно забрав у меня все письма, пока я до сих пор таращусь в стенку.

— Но… Вы же скажете мне, что там написано? — спрашивает Вероника. Конечно, ей очень любопытно почитать эти письма. Но Патрик правильно делает, что забирает их.

— Разумеется. Когда мы создадим полную картину, обязательно сообщим вам, — вежливо говорит Патрик, после чего подходит ко мне, гладит по спине и жестом предлагает встать.

Он молчит, но я благодарна его поддержке. Патрик не говорит ни слова, но мне так сладостно его внимание и забота. В этом весь он.

После я пытаюсь просто здраво мыслить, потому что все мои мысли атаковали инициалы из письма, стены дома, море за окном — все это просто разрывает меня изнутри. Но почему? Когда мои эмоции стали такими терзающими? Пытаясь придти в норму, я выхожу из дома и дышу полной грудью, наслаждаясь свежим воздухом. Кислород заполняет мои легкие, и я чувствую, как голова проясняется, словно в доме яд — хотя, скорее всего, просто духота влияет на меня не совсем хорошо.

Я жду, пока Патрик и Вероника закончат осмотр дома и вокруг него, чтобы мы уехали. Я хочу поскорей убраться из этого места, которое заставляет мое сердце сжиматься, и просто открыть письма. Так будет легче. Определенно легче.

***

— Боже, сколько же здесь писем, — поражаюсь я, перебирая в руках пыльные конвертики.

— Каждый нужно аккуратно открыть, Джулия. Лучше перейти в лабораторию, — уверенно произносит Патрик, взяв пустую коробку и аккуратно сложив туда все письма.

Бумага такая потертая и тонкая, что я боюсь даже дотрагиваться — вдруг вмиг рассыпается, и мы не прочитаем, что внутри. Но собравшись с мыслями, я аккуратно раскладываю все письма на столе, обратив внимание на то, что беседы были между двумя людьми — двумя влюбленными. И мне так хочется прочитать письма, но я делаю все осторожно и не спеша.

Патрик пока контролирует мои действия, приготовив лупу и перчатки, которые я сразу же надеваю.

— Итак, сначала давай откроем все эти письма, прочитаем, сделаем заметки, а только потом я сделаю копии, — руководит процессом Патрик.

Он смотрит на меня, и я понимаю, что можно приступать. Сердце почему-то бьется так часто, что сбивается дыхание и дрожат руки, но я не собираюсь из-за глупого волнения лишать себя возможности прочитать письмо первой. Поэтому аккуратно разворачиваю конверт…

Я сглатываю ком в горле и начинаю читать вслух, когда вижу, что Патрик стоит весь во внимании:

— Дорогой Клинтон, как же я надеюсь, что ты читаешь мое письмо в теплой постели и с сытым желудком, а если это не так, то не читай, оставь на потом, потому что в этом письме слишком много потрясений для уставшей головы… — начинаю я. —…бесконечно надеюсь, что мы будем вместе. Твоя Ариэль… — заканчиваю и откладываю письмо с какой-то пустотой внутри.

Читая это письмо, я хочу плакать, но слишком потрясена, чтобы лить слезы. В голове очень много мыслей, чтобы осталось место чувствам и переживаниям. Я ощущаю такое опустошение, потому что теперь частично понимаю ситуацию бедной девушки по имени Ариэль… Ариэль Бекер. Это имя вдруг будит меня, и я беру второе письмо — читаю вслух. Беру еще одно, и так уже прочитаны почти все письма — я словно срываюсь с цепи и даже не слушаю предложения Патрика, который хочет сначала подумать. Но под конец я уже устаю, поэтому прерываюсь, чтобы поразмыслить.

— Боже, ты понимаешь, что мы сейчас читаем? — с ужасом спрашиваю я Патрика, который сидит с таким же шокирующим выражением лица. — Этим письмам более ста лет! И, похоже, именно у этих людей была наша находка, Патрик. Это нереально, — вздыхаю я, пристально смотря на коллегу.

Теперь я ищу в его голубых глазах поддержку. Как давно я начала это делать?

— Надо дочитать оставшиеся письма. Вдруг где-нибудь будет упоминаться колье?

Я киваю, но не позволяю Патрику взять письмо:

— Подожди, давай разберем ситуацию, а то у меня голова кругом пойдет!

— Да. Ты права, — соглашается тот, отложив письмо в сторонку.

— Как я понимаю, Ариэль имела более благополучный статус, нежели ее возлюбленный, Клинтон Буш. Они любили друг друга и хотели быть вместе, но не могли… Встречались в каком-то саду, девушку покрывала ее няня — пока мы не понимаем, кем приходилась эта женщина Ариэль. Но потом…

— Потом девушка придумала заковыристый план, — подхватывает меня Патрик. — Сыграть липовую свадьбу с другом Романом Флэтчером! И уехать в загородный домик!.. Тот самый Флэтчер, Джулия, и тот самый домик! Охренеть! — восклицает Патрик, а я кусаю губы, активно кивая, но сама не могу поверить в это. — Получается, они жили там. И это их письма…

— У них все получилось. Все вышло как надо. В одном из писем девушка писала, что ждет Клинтона. Что она сидит и смотрит на холодное море и, черт возьми, ждет его! Но что произошло? Что пошло не так?..

Патрик мотает головой, явно вымотанный своими же мыслями. Его измученный вид заставляет меня надуть губы.

— Лучше давай я прочитаю последние письма, — предлагает тот, и я даже не спорю.

Патрик читает, иногда забываясь в словах и не проговаривая их до конца, но я все равно понимаю его. Но пока ничего важного… И когда он открывает последнее письмо, то разочарованно и одновременно с опаской смотрит на меня, словно отражая мой взгляд, который я в последнее время обращаю к нему. Я одобрительно киваю.

— Не пиши в ответ, лишний раз рискуя. Будет достаточно моего имени из твоих уст, произнесенного вслух, ведь мое сердце откликнется на него. И надеюсь, то сверкающее сердце, которое я тебе подарю, будет украшать твою бледную грудь. Клинтон… — дочитывает письмо Патрик.

Мы сидим минуту в тишине, совсем не собираясь заговорить, словно оба проглотили языки. Но вдруг нас двоих одновременно озаряет:

— Сверкающее сердце, — шепчем мы.

Я закрываю рот рукой, а Патрик вновь утыкается в письмо и через секунду смотрит на меня так, словно на что-то нереальное в этом мире. Его большие глаза испепеляют меня, пока я сижу и сдерживаю слезы потрясения.

— Мы нашли. Мы нашли ее, — шепчу я, после чего по щеке все-таки скатывается слеза. Слеза счастья и облегчения.

Боже, я представляла себе этот момент десятки раз, но таких эмоций, которых я испытываю сейчас, никогда не знала. Внутри вновь все переворачивается, дыхание сбивается, слезы текут, а я даже не понимаю почему. Это просто колье. Мы просто узнали обладательницу и пока даже не знаем, как само колье попало в море. Но я чувствую внутри такое расслабление, что мне хочется закричать, заставив остаток тех переживаний выйти наружу. Будто дверь от какой-то комнаты внутри наконец открылась.

Я перевожу взгляд на колье в конце кабинета, и у меня возникает даже больше вопросов, чем тогда, когда я ничего не знала про него. Оказывается, эта вещь пережила столько всего, что страшно представить, что на самом деле отпечаталось в этих не потерявших свой блеск камушках. Эта мысль заставляет меня вздрогнуть.

От переизбытка чувств я подхожу к Патрику и обнимаю его, словно именно в нем нахожу силу и поддержку для этой работы. Я обнимаю его так крепко, что даже не чувствую силы его объятия, думая о том, как приятно он пахнет. Когда мы отходим друг от друга, он так мило улыбается, что я не хочу уходить. Но я сажусь на стул, вытирая щеки.

— Получается, мы знаем почти все! История этого колье однозначно будет интересна… Да это взорвет интернет! Остается только выяснить конец этой истории… Хотя что-то мне подсказывает, что его знает только Ариэль и Клинтон.

— Может быть, узнаем что-то еще… Но для начала тебе нужно начать возиться с официальностью нашего дела и позвонить Веронике. Рассказать про Ариэль Бекер и Клинтона Буша.

— Как же я устал… Но ты права, надо все сделать. И еще, — добавляет Патрик, — когда Камелла придет в себя, надо обязательно рассказать ей все. Она будет рада узнать, что у нас получилось.

— Да, — шепчу я и смотрю на Патрика.

Он смотрит на меня, и я вновь теряюсь в океане голубых глаз, которые не исчезают. Патрик смотрит — я уверена, он сам не понимает, почему так делает. Но мне нравится просто тонуть в этих волнах, идти на дно, словно русалка, не боясь захлебнуться. Но когда Патрик наконец уходит, я чувствую, будто утонула. Будто эти голубые глаза заставили меня уйти на дно, потеряв сердце.

Я мотаю головой и смотрю на колье, в котором теряю свой взгляд, свои мысли и все гипотезы, которых за это время накопилось так много, что голова кругом. В один момент я осознаю, что жду того момента освобождения от мыслей, мучающих меня, когда мы закончим дело с колье. Но с другой стороны, мне тяжело будет отпустить… Я привязалась к этой истории и тяжело осознавать, что совсем скоро уйдет та сладкая и одновременно губительная интрига. Но мораль истории в том, что все рано или поздно заканчивается.

***

Вечером я решаю расслабиться и готовлю себе горячую ванну с пеной и солью для ванны. Я закрываю глаза, чувствуя, как горячая вода вытаскивает из меня все переживания, которыми наполнено мое тело. Все лишние мысли уходят, растворяются. Я наконец могу почувствовать себя свободной, слушая тишину, которую так ценю в последнее время, и позволяя телу просто существовать — ни бороться, ни бежать и даже ни двигаться. Это меньшее, что я могу позволить ему, ведь эмоциональный труд превращается в физический — несомненно. Видимо, этих эмоций накопилось слишком много, ведь я даже не замечаю, как проходит час, по истечении которого вода остывает. После чего я поспешно кутаюсь в халат и плюхаюсь на диван, включив любимое шоу.

Переодевшись, я замечаю, что мне пришло сообщение от Патрика. Он пишет, что все рассказал Веронике. Та сообщила, что где-то слышала инициалы Ариэль Бекер.

«Видимо, мы и вправду нашли его», — пишет Патрик.

Я улыбаюсь, но такой странной улыбкой, что замираю, когда вижу себя в зеркале. Будто сейчас улыбалась не я, а отчаявшаяся девушка. Будто совсем не я…

— Ариэль Бекер, — повторяю я, словно заклинание. – Бекер…

Тут меня осеняет. Я чуть не роняю телефон, потому что в голове сплывает тот самый день, когда я впервые пришла в музей. Когда проходила собеседование и решила прогуляться до дома пешком, я наткнулась на парк, прочитав инициалы на одном из памятников… Я отчетливо помню, что там была фамилия «Бекер».

Я судорожно набираю сообщение Патрику, даже не пытаясь исправить опечатки в тексте.

«Я вспомнила, Патрик! Поблизости есть парк. Там есть памятник, на котором написано “Бекер”. Не так давно я проходила мимо!» — пишу я.

Патрик читает мгновенно и так же быстро отвечает:

«Что? Почему ты не сказала раньше?»

«Только сейчас вспомнила… Но я четко помню фамилию. Сейчас пришлю адрес».

После я отправляю адрес Патрику, на что тот отвечает, что съездит туда и посмотрит. Я бы хотела съездить с ним, но мы договариваемся, что завтра я буду работать с кипами бумаг, потому что в последнее время запустила это дело из-за колье. А пока за мной присматривают, так что не очень хорошо будет, если увидят, как я «ничего не делаю». Так что Патрик съездит один.

С каким-то облегчением и былым трепетом внутри я расслабляюсь на диване, пытаясь забыть весь сегодняшний вечер, чтобы просто отдохнуть — от всего на свете, даже от себя. Но по иронии судьбы — все против меня, потому что я слышу звонок мобильного, наивно надеясь, что это Патрик звонит мне пожелать спокойной ночи.

— Привет, мама, — устало произношу я, пытаясь намекнуть, что я не готова к светским беседам.

— Джулия, давно не слышала тебя. Решила позвонить тебе в свободную минутку. Как у тебя дела? Почти совсем не пишешь, — произносит мама, но не так грустно, как это может показаться.

— Прости. Просто работы очень много. Работаем нал колье, про которое я тебе рассказывала. Мы почти у цели, так что совсем скоро я вздохну спокойно… В остальном все в порядке. У вас как? Папа еще не успокоился? — спрашиваю я, вспомнив про отца… Такие сложные отношения, кажется, обречены на провал. Но я до сих пор не верю в то, что мой папочка может так поступить со мной.

— Папе тяжело, он слишком долго жил в своей голове, милая. Но я думаю, скоро он свыкнется и обязательно позвонит тебе.

Я кусаю губы и закрываю глаза, пытаясь снова не вогнать себя в состояние мученицы — переживаний и эмоций на сегодня, пожалуй, хватит. Из меня выжили все соки — а это еще даже не конец.

— Просто… Неужели работа важней единственной дочери? — шепчу я.

Слышу тяжелый вздох. Такой тяжелый, что я хочу упасть на пол, поддавшись боли маленькой девочки, которая до сих пор сидит внутри, пытаясь доказать, что она все может. Что она достойна.

— Он такой человек, милая. Ему просто нужно время. Скоро он обязательно все поймет, не переживай, — пытается успокоить меня мама.

Но эти слова совсем ничего не значат для меня. Словно сквозь уши. В них одни оправдания, которые я не хочу называть нормальными.

— Это ведь неправильно.

В ответ тишина. Почему? Потому что мама тоже понимает это. Знает, что в папе что-то переменилось, отчего он перестал принимать родную дочь.

Я храню эту боль, пытаясь принять ее за что-то другое, словно это помогает. Когда-нибудь я признаю ее, стану слабой, чтобы принять это в себе. Но пока я делаю вид, что сильная, непробиваемая ничем девочка, которую защищает толстая стена. Но когда-нибудь мне придется сдаться, чтобы осознать — вряд ли отец тот, кем я хочу его считать. Я люблю его, но это не помогает мне оправдать его…

— Ладно, мам, мне пора, — заканчиваю я разговор.

— Пока, милая. Звони или хотя бы пиши почаще.

Я буквально кидаю телефон в другой конец комнаты, сжимая кулак и упорно смотря в телевизор, деля вид, будто со мной все в порядке. Я вру сама себе, но мне так легче — сдерживать слезы, не смотря в зеркало. Наверное, именно это когда-то спасет меня от депрессии, но через десятки лет я закричу так, что сломаю себя. Сломаю то, что было в строю столько лет. И это будет не сбой в программе, это будет — жизнь.

Пока я не хочу принимать это — хочу просто смотреть телевизор до ночи, смеяться в одиночку и есть попкорн, не думая о том, сколько в нем калорий. Хочу просто жить.

***

— И если я умру, моим ангелом будешь ты, — читаю я вслух письмо.

Патрик и я сидим в лаборатории, разбираем письма и делаем копии. Мы решили досконально изучить письма, потому что нам нет прощения, если мы что-то упустим. Читая письма, я каждый раз расстраиваюсь, понимая, что это все было по-настоящему. Что чья-то такая искренняя любовь закончилась — и вряд ли счастливо. Из каждого слова пытаюсь вытянуть смысл, но понимаю, что делаю это слишком отчаянно, поэтому советуюсь с Патриком, который не очень проникается письмами, словно не может. Или же не хочет.

Патрик съездил в этот парк и оказалось, что я права. Похоже, именно в этом саду встречались наши влюбленные. Еще одна зацепка, которая нравится мне больше всех. Ведь, получается, я видела те же деревья, что и Ариэль Бекер. Как будто в момент осознания этого я с ней сблизилась.

— Некоторые письма не подписаны. Может, он не только Ариэль Бекер писал? — спрашивает Патрик, задумчиво посмотрев на стопку писем.

Я осуждающе хмурюсь и возражаю:

— Как ты можешь такое говорить, Патрик? Естественно, только ей. Это же очевидно… К тому же можно ли писать так искренне левой девушке?

— А почему нет? Может, он писатель.

— Ты слишком узко мыслишь, — фыркаю я. — Такое можно написать только любимой. Любовницы не могут так вдохновлять.

— С чего это? В жизни бывает всякое, — начинает спорить со мной Патрик, ухмыльнувшись. Я понимаю, что он специально дразнит меня, но не могу сдержаться и начинаю ему перечить.

— Потому что мужчины идут на безумные поступки только ради любимой, той самой. Вспомни Джонни Диллинджера из фильма «Джонни Д.»^[9]. На что он только не пошел, чтобы быть с Билли — рисковал всем, что имел.

— Но его все равно убили, — хмурится тот.

— Какое это имеет значение? Его поступки доказывают, на что готов пойти мужчина ради любимой. Каким искренним он становится и как отчаянно он пытается спасти ее… Так что все письма посвящены Ариэль Бекер. И я могу тебе сказать, что Клинтон любил ее. Очень сильно, — заключаю я, подняв подбородок. Я хочу верить, что убедила Патрика, пробив его толстую броню. Никогда не поверю, что он такой бесчувственный — это его маска.

— Поверю на слово.

Я слегка киваю, кладу письмо в сторонку и встаю, чтобы зайти в кабинет за телефоном. Но в один момент я жалею, что надела сегодня высокие каблуки, на которых не так часто хожу — я теряю равновесие, ноги подкашиваются, и я падаю прямо на Патрика, который бережно меня ловит.

Это происходит так быстро, что я и не замечаю, как слегка ударяюсь головой об кружку, из которой Патрик пьет кофе, и как оказываюсь на его руках, которые нежно держат меня. Я смотрю на него, а он на меня, и между нами вновь проскакивает та искра, которая заставляет смотреть друг на друга, не отводя взгляд. Наши губы приближаются, и я чувствую этот вкус, который будоражит меня, заставляя появиться бабочек в животе. Он трогает мое лицо, а я закрываю глаза, чувствуя лишь эйфорию, которая так резко нахлынывает. Я понимаю, что мы снова совершаем ошибку, но не могу остановиться, словно меня кто-то держит. В один момент я даже ругаю себя за то, что называю это ошибкой, ведь его руки такие нежные, а вкус губ так манит… Уверена, он чувствует то же самое, ведь его руки опускаются ниже, а губы жадно целуют мою шею.

Это могло бы длиться вечно, но вдруг какой-то резкий звук заставляет нас пробудиться ото сна — моего любимого сна. Какой-то грохот за дверью прерывает нас, и я резко встаю, поправив юбку. Я чувствую опустошение — и это пугает меня.

— Как не вовремя у людей отваливаются руки, — шутит Патрик, но его голос довольно раздраженный.

— Нам придется поговорить об этом, — роняю я перед тем, как выйти из лаборатории, тяжело дыша.

— Обязательно, — шепчет тот, наверняка думая, что я не слышу. Но слух у меня, к счастью, что надо.

Вернувшись в кабинет, меня пугает вибрация телефона, который лежит на столе Патрика. На экране я вижу незнакомый номер и решаю отнести телефон хозяину — наверняка что-то важное. Поэтому без раздумий беру мобильный и иду обратно в лабораторию.

Когда я отдаю телефон Патрику, в его голубых глазах читаю испуг и удивление — но не такое приятное, каким оно бывает. Кажется, он испугался, но так незаметно, что я и не придаю этому значения, но все равно жду, пока Патрик поднимет трубку. Слушаю его тяжелое дыхание — в лаборатории становится так тихо, что я и свое слышу.

— Патрик Джонс, — представляется он.

Далее Патрик просто кивает, закусывая губу, но даже не смотря на меня, словно сильно погруженный в речь кого-то на другом конце трубки. Лишь по завершению разговора он тревожно смотрит на меня, отчего я начинаю переживать, потому что чутье подсказывает мне, что это касается и меня.

— Камелла пришла в себя, — почти радостно, но все еще беспокойно сообщает Патрик.

Я начина улыбаться, закрыв рот рукой. Былое беспокойство уходит, тело словно расслабляется и хочет растечься по полу — настолько я легко дышу теперь. Замечаю такое же чувство и у Патрика, который счастливо бегает глазами по моему лицу, пытаясь уловить мой истеричный смех, светлую улыбку и сопереживающие глаза.

— Это прекрасно! — выдыхаю я, обнимая Патрика.

Его теплые объятия с каких-то пор и вправду чувствуются по-другому — более значимыми. И мы оба это понимаем. Уже понимаем и не пытаемся отрицать это.

— Мне сказали, что Камелла хочет, чтобы мы приехали.

— Получается, выезжаем прямо сейчас? — спрашиваю я, уже мысленно собирая самые любимые вкусности Камеллы в корзину. Даже не знаю, почему я думаю именно об этом.

Но по сожалеющему взгляду Патрика я понимаю, что у того планы немного другие…

— Джулс, дело в том, что мы и так часто уходим, оставляя рабочее место. Я надеюсь, ты понимаешь, но…

— Хорошо, — перебиваю я, прервав тираду Патрика. — Я понимаю. Не переживай… Просто передай от меня большой привет. И можешь поцеловать ее за меня, — ухмыляюсь я.

— Ты же понимаешь, что я не смогу поцеловать ее так, как делаешь это ты? — заигрывает тот, и я принимаю правила его игры.

Только жаль, что я не люблю игры. Не умею играть, да и не воспринимаю серьезно — ведь это игры, не больше.

— Я не играю в такие игры, — озвучиваю я свои мысли, — но ты заставляешь меня принимать эти правила.

Патрик, кажется, не ожидал от меня ход конем, надеясь, что я буду простой пешкой. Ха, пора взрослеть!

— Хм, не думал, что ты так быстро сдашься, — томно произносит тот, опрокинувшись на спинку стула.

Я подхожу ближе к нему, смотря на Патрика сверху вниз, пытаясь выглядеть убедительно, но и не угрожающе.

— Это называется «я устала от неизвестности», — скрещиваю я руки. — Патрик, ты собирался ехать, но сейчас, кажется, разговариваешь со мной, притворяясь, что ничего не понимаешь. Может, хватит?

— Кажется, кто-то меня раскусил.

— Поверь, я устала. И ты, наверное, тоже. Так что лучше езжай, а потом… Потом… — Я хочу сказать что-то убедительное. Что-то такое, что станет точкой, способной сделать новый абзац. Но на ум ничего не приходит. Совсем ничего…

— Потом мы сделаем второй шаг. Вместе… — произносит Патрик, встав передо мной, сжимая мобильный телефон в руках.

Я смотрю на него снизу вверх, чувствуя его власть, которая не давит — которая убеждает, что он все сделает. Что он знает, как поступить.

— Именно.

Патрик уходит, а меня не покидает ощущение, что так и должно быть. Что теперь я на своем месте и даже не сомневаюсь в том, что Патрик должен быть здесь, словно он всегда был рядом. Будто когда-то давно я его знала и его присутствие здесь и сейчас создает во мне такое родное тепло, что мне страшно — открывать новые чувства слишком необычно, чтобы не испытывать от этого страх.

Но, кажется, так и должно быть. Кажется, я влюблена. По-настоящему.

***

Патрик

Я словно сумасшедший выбегаю из музея, пытаясь держать себя в руках и не сойти с ума, позволив себе гнать по трассе. Сейчас рядом нет Джулии, которая смогла бы усмирить меня. Поэтому я должен контролировать руки и ноги.

Когда я выезжаю на дорогу, чувствую адреналин, который заставляет меня повысить скорость, чтобы наконец почувствовать ее. Но я не позволяю этому желанию реализоваться. Думаю о Джулии, Камелле и о том, что может быть, если я снова сорвусь. Я не должен терять контроль, которого искал так долго. Которого однажды лишился, потеряв слишком много, чтобы теперь возвращаться к этому.

Я вновь чувствую то ужасное чувство адреналина и удовольствия — от скорости, жажды. Я начинаю бояться, ощущая это…

«Я контролирую себя. Я в порядке», — мысленно говорю я, сжимая ладони и кусая губы в кровь, совсем не замечая этого.

Поворот вправо. Влево. Я теряю себя. И снова нахожу силы. Думаю обо всем, что только приходит мне в голову. Почему-то перед глазами возникают образы Джулии, которая обнимает меня, успокаивает мой пыл. Вспоминаю страх и понимание в ее глазах — я одновременно и боюсь, и восхищаюсь этим взглядом, который прожигает мое сердце. Даже сейчас, пересекая пешеход среди английских улиц, сердце успокаивается, адреналин уходит, словно лишь образ Джулии способен усмирить меня — как заклинатель приручает дикого скакуна. Это странно для меня, но я не бегу от чувств, чтобы не остаться с теми ощущениями, которых боюсь больше смерти. Я больше не зависим от чувств — просто способен ощущать их.

Я слишком погружаюсь в эти мысли и практически не замечаю, как оказываюсь перед дверями больницы, которая совсем недавно заставила меня взорваться, сорваться и собраться вновь.

Дрожащим голосом сообщаю девушке на входе, к кому я пришел, и та вежливо говорит, куда мне идти. Кажется, в первый раз я не так волновался — наверное, просто потому, что в голове бушевал адреналин, эмоции были на пределе, и я просто не понимал серьезность всей ситуации. Сейчас я все понимаю, поэтому белые стены больницы давят на меня, как я ни стараюсь успокоить себя, надеясь, что Камелла идет на поправку, раз пришла в сознание. Но человек создан таким образом, что все равно какая-то частичка не позволяет ему быть уверенным — ведь в противном случае человек возомнит из себя того, кто никогда не ошибается, и мир упадет в глазах каждого.

Я поворачиваю ручку, и кажется, что весь мир замедляется, ведь я обращаю внимание на Камеллу. На девушку, которая совсем недавно излучала свет, красоту и все самое прекрасное на свете.

Я делаю шаг за порог, совсем не обращая внимания, есть ли кто-то еще в палате или нет.

Я наблюдаю за ранами на бледном лице Камеллы, которая смотрит на меня так же отрешенно. Она улыбается грустной улыбкой, отчего я вспоминаю, как та смеялась и улыбалась самой счастливой и прекрасной улыбкой в мире. Она восхищала, заставляла улыбаться так же широко, словно имела какой-то особый шарм — способность. Она не убирает улыбку, пытаясь быть прошлой Камеллой — без шрамов, ран, переломов и сломленности внутри. Но…

Но когда я подхожу к ней, понимаю, что это все та же милая Камелла. Ее блеск в глазах и желание радовать других до сих пор живет в ее красивых голубых глазах. И даже раны на лице не могут скрыть ее. Кажется, Камелла и не уезжала…

— Ну привет, засранец, — шепчет она.

Я хочу ее обнять, но не делаю этого, понимая, как тяжело той даже просто говорить. Это того стоит, но я не сделаю этого.

— Вот видишь, даже здесь я тебя достану… Ты не доделала отчет.

Камелла глухо смеется, но кривится от боли, и я чувствую вину, но это чувство сразу исчезает, когда она кладет свою хрупкую руку на мою ладонь. Я сжимаю ее, не сводя глаз с девушки.

— Возьми стул, — показывает она взглядом на белый стул, стоящий в другом углу комнаты, — и рассказывай. Наверное, я что-то пропустила.

Несмотря на то что я не собираюсь нагружать ее такой большой информацией, я беру стул и сажусь напротив девушки, которая смотрит на меня так внимательно, будто сейчас я начну лекцию.

— Как ты? — спрашиваю я.

Камелла еле заметно закатывает глаза, словно я задаю сущую глупость.

— Патрик, я лежу в больнице со сломанными ребрами и опухшим лицом. Как ты думаешь? — Эти слова могут показаться грубыми и с каким-то вызовом, но Камелла говорит это так мягко, что кажется, она просто девочка, которая жалуется на свои мелочные проблемы. — Лучше порадуй меня.

Я поднимаю левую бровь, а Камелла лишь улыбается. Значит, она не отстанет от меня.

— Хорошо… Наверное, самая главная новость, что мы с Джулией нашли владелицу колье.

— Что? — удивляется Камелла, округлив глаза.

— Знал, что тебе понравится, — ухмыляюсь я. — Проведя большую работу, мы нашли некоторые документы, которые помогли найти дом. Мы познакомились с девушкой, которая, по нашим твердым предположениям, является родственницей Клинтона Буша.

— Клинтона Буша? — нетерпеливо спрашивает Камелла, часто моргая и явно не понимая меня.

Времени у нас достаточно, поэтому я рассказываю ей все подробно и по порядку.

— …боже, и это все вы сделали за каких-то несколько дней? Я точно не месяц лежала без сознания? — поражается Камелла, а я лишь смеюсь, хотя сам не понимаю, как мы с Джулией вообще справились с тем, что, казалось, съест непозволительно много времени.

— Получается, вы сдружились?

Почему-то этот вопрос заставляет меня войти в ступор. Да в такой, что глаза Камеллы сразу замечают это.

— А ну-ка выкладывай!

Я закатываю глаза, подражая Камелле. Не люблю подобные вопросы, особенно когда не знаю на них ответа. Но, кажется, любопытную подругу это совсем не волнует.

— Если я скажу, что мы целовались, ты успокоишься? — выпаливаю я, пытаясь не пожалеть об этом. Все-таки Камелле понадобится пища для размышлений, чтобы не согнуться от скуки — так ведь поступают настоящие друзья?

Голубые глазки округляются, и я уже начинаю смеяться от выражения милого и удивленного лица. Я лишь ухмыляюсь, прекрасно понимая, что сейчас творится в ее голове.

— Что, мать твою?

Я молчу, наслаждаясь моментом. Как редко я могу так удивить Камеллу!

— Патрик! И ты молчал?

— Ты была немного в коме, — смеюсь я.

— Патрик, черт возьми, Джонс, что, было сложно просто сказать, я бы от такого и воскреснуть смогла бы!

Я заливаюсь смехом, который Камелла подхватывает, но сразу же снова кривится от боли, и я стараюсь сдерживать себя, хотя у меня это плохо получается.

— Чертов засранец!.. И что теперь? Что Джулс об этом думает? — слишком серьезно спрашивает Камелла, наивно полагая, что мы решили ситуацию. Но как бы это ни звучало, мы два идиота, которые до сих пор ничего не понимают. Или не хотят понимать…

В этих мыслях я корчу лицо, и, похоже, Камелла понимает меня без слов, потому что в следующий миг восклицает:

— Боже, Патрик Джонс! Ты снова за свое? — Несмотря на то что она слаба, ее голос кажется вполне громким и даже каким-то стальным. — Никакая девушка не будет с тобой, если ты будешь так долго думать.

Я понимаю ее. Всем сердцем понимаю Камеллу, но теперь мне так сложно открыться кому-то после того, что я пережил… После того как подставил своих близких, причинил им боль — я боюсь, что это повторится.

— Я боюсь, что это повторится… Когда я узнал о том, что с тобой произошло, я… — Я чувствую ком в горле, но сквозь эту несуществующую боль продолжаю говорить: — Сорвался. Я чуть не убил себя и Джулс, когда гнал по трассе…

— Патрик…

— Я сорвался и даже не заметил этого… Ладно я, но это видела Джулия. Она могла пострадать из-за меня.

— Но все хорошо, — шепчет Камелла, сильнее сжимая мою руку.

— А если она бы не смогла меня усмирить?

— Но она смогла. Все хорошо… Даже не думай о том, что это повторится.

Как я хочу этого. Как я хочу забыть мои ошибки, стереть память того года. Эти вещи были настолько ужасными, что я порой ненавижу самого себя. Это была игра, которая меня затянула. Был кайф, в котором я не нуждался, но он все равно тянул меня на дно. Я хотел падать один, но мои близкие слишком любили меня… Если бы не они, я бы не смог выйти из того состояния, которое сам проклинал, но не мог бороться самостоятельно. Я просто погряз в этом… И сейчас даже думать о том, что героин сможет спасти меня — не то что мерзко, это ужасней всего ужасного. И мне хочется убить себя за то, что я посмел подумать об этом.

— Ни за что. Я не могу этого допустить, — вздыхаю я, поняв, что — нет. Я никогда не вернусь на то дно.

— Ты молодец. Но поговори с ней, если не хочешь, чтобы и она ушла. Ребекка — это не конец мира. Она бросила тебя в самый тяжелый момент. Забудь это, просто забудь, ладно?..

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Я поговорю, но перед этим съем тот апельсин, — протягиваю я, указав на цитрус. Тянусь за ним и кидаю перед собой.

— Воруешь у больных! Вот самое дно, — шутит Камелла, и мы заливаемся смехом.

Я рядом. Я с ней. С той, которая когда-то помогла мне подняться со дна. Кажется, я люблю ее больше всех. Той любовью, которую не каждому удается постичь, словно это что-то большее, даже чем любовь к сестре, другу… Она мой спаситель в виде хрупкой девушки. Я так счастлив, что с ней все хорошо — теперь за ней присматривать буду я. Теперь я подниму ее на ноги.

19 глава. Что же с Ариэль?

В музей я возвращаюсь с таким странным чувством — меня переполняет радость от того, что я наконец-то увиделся с Камеллой, которая по-прежнему смеется и поднимает мне настроение, теперь внутри тепло, когда я каждую минуту вспоминаю ее милые ямочки на щеках, зная, что с ней все будет хорошо… Но теперь меня гложет непонятное мне чувство после разговора с Камеллой о Джулии. Теперь мне кажется, я обязан — просто обязан! — поговорить с ней, чтобы больше не позволять себе запрещать думать о ней. Чтобы больше не гадать о поцелуях — искренние они или нет. Чтобы, в конце концов, Джулия была спокойна, потому что я уверен, что эта ситуация не дает ей покоя. Возможно, сейчас я размышляю слишком самонадеянно, но раз я так думаю, значит, этому разговору нужно произойти. Обязательно…

Я иду по наполненной улице, сентиментально размышляя о ветре, который треплет мои волосы — довольно странно для меня замечать такие детали. Начинаю ощущать прохладу, которая заставляет мурашкам щекотать кожу. Я укутываюсь в куртку и делаю глубокий вдох, замедляясь, словно набираюсь сил, хотя мне становится только холодней, так что в следующее мгновение я ускоряю шаг и буквально за минуту дохожу до лаборатории, в которой уже пусто.

Я бросаю взгляд на колье, покоящееся на своем месте, и улыбаюсь, взяв в руки письма, которые Джулия почему-то не убрала.

«Может, она еще не закончила», — думаю я.

Я перечитываю письма три… Пять… Семь… Даже теряю счет времени, погрузившись в эту историю боли, ожидания и бесконечной любви. Как я вообще мог подумать о том, что эти письма — какой-то бред мечтательного юнца? Я и вправду не верил… Не знаю, что перевернулось во мне, но теперь я смотрю на это совсем по-другому. Будто что-то екает внутри, но я пока не признаю в себе эту сентиментальность. Она никогда не посещала меня, поэтому я считаю это очень странным и чужим.

Вдруг меня прерывает силуэт, зашедший внутрь. Я не сразу реагирую, потому что слишком увлечен содержимым письма, но когда понимаю, что это Джулия — перевожу взгляд на немного смущенную девушку в проходе.

— Читаешь? — улыбается она и садится напротив меня, поддавшись вперед, словно чем-то заинтересованная.

— Решил еще раз ознакомиться, — усмехаюсь я, надеясь, что Джулия не увидит блеска в моих глазах. Иначе она сразу все поймет.

Она снова улыбается, и я замечаю, как ее глаза бегают по комнате — лишь изредка падают на меня. Она не знает, куда деть взгляд. Мне как никому знакомо это чувство.

— Ну, рассказывай! — наконец восклицает она. — Как там Камелла?

Я откладываю письмо, думая, как начать тот самый разговор.

— Ну… — мычу я. — Она в порядке.

— И все?

— Ей носят апельсины, и она идет на поправку, Джулия.

Она кивает, но улыбка постепенно сходит с ее лица, и почему-то я чувствую обязанность заставить ее улыбнуться.

— Но я рассказал о колье. О том, как мы здорово продвинулись.

Глаза Джулии начинают сиять — и прежняя улыбка, создавшая тепло внутри меня, украшает ее лицо, и где-то внутри я чувствую победу. Словно выиграл желаемый кубок.

— Так хорошо, что ты ее увидел… Она, наверное, счастлива… Все позади, — заключает она и тяжело вздыхает.

В этот момент я чувствую. Чувствую тот порыв, ту возможность, которой должен воспользоваться. Сейчас или никогда.

— Джулия, — твердо говорю я, но это имя так трудно выходит из моего рта, что Джулия сразу обращает на меня томный взгляд. — Я не хочу показаться идиотом, который не может подобрать слов, но… Я больше так не могу. Уверен, ты тоже… Если я не прав, оборви меня. — Я умоляюще смотрю на Джулию, которая сидит в ступоре. Но не в шоке или недовольстве. Кажется, эта девушка слушает меня.

— Продолжай, — говорит она, и я чувствую, будто внутри что-то щелкает. Это лишь слово, но оно придает мне столько сил, что я готов взлететь.

Но я сижу и пытаюсь спокойно смотреть на девушку, губы которой приоткрыты. Я тяжело сглатываю.

— Думаю, нет смысла скрывать. То, что происходит между нами, — не просто хорошие отношения между коллегами.

— Ты прав, — подхватывает Джулия, и я замечаю, как она закусывает губу и сжимает кулаки. — Я просто надеюсь, что тебе не нужны намеки, чтобы… — начинает говорить она, но я прерываю ее речь поцелуем.

Джулия перемещается на мои колени, не сопротивляясь желанию, которое овладевает ею. Я чувствую ее горячее дыхание — и это нереально возбуждает меня. Она двигается плавно, но так страстно, что я засматриваюсь на ее круглые бедра. Я хочу изучить эту девушку — таинственную и, казалось, неприступную. Но сегодня она открылась мне, позволив узнать ее чувства.

Я провожу ладонью по ее мокрой шее, не переставая страстно целовать. Джулия в ответ кладет свою руку мне на плечо, пытаясь залезть под рубашку. Это забавляет меня, но я не останавливаюсь — изучаю эту чертовски привлекательную девушку.

Когда наши губы размыкаются, я целую ее шею… Она так приятно пахнет, что я ощущаю себя вампиром, который хочет убить жертву за ее красоту. Ее кожа кажется мне слишком мягкой, отчего я нежно прикасаюсь до нее зубами, и получаю положительный ответ — Джулия еле слышно стонет мне в ухо.

Кажется, наше возбуждение настолько острое, что мы не осознаем, — и не хотим этого делать, — что находимся не в том месте, совсем не в том… Но черт возьми, пока слишком рано. Я не готов оторваться от этой девушки, не распробовав ее. Это выше моих сил.

Поэтому я опускаюсь ниже, расстегивая пуговицы на ее плотной рубашке. Проклинаю все вокруг, ведь самая верхняя пуговица порвалась, но, кажется, Джулию это не волнует, потому что я вижу в ее глазах поощрение. Она не хочет останавливаться.

Поэтому я опускаюсь все ниже. Мое дыхание сбивается, но я пытаюсь брать в легкие воздух, которого уже очень мало. Джулия пытается снять мою одежду, но у нее слишком сильно дрожат руки, поэтому она сдается и прижимается ко мне. Ее руки дрожат, а мои ищут ее самые красивые места. Но я слышу, как Джулия сбрасывает обувь, которая создает глухой звук.

И этот звук становится отрезвляющим для меня. Для нас.

— Джулия, мы… — шепчу я сквозь ее черные волосы. Мой голос кажется таким тихим, что я не уверен, слышит ли она.

Но в следующий миг Джулия вскакивает. Я волнуюсь, потому что это действие слишком испуганное — словно она выходит из транса. Я боюсь увидеть в ее глазах страх, но забываю эти мысли, когда замечаю ее счастливые — просто немного взволнованные — карие глаза. Она впопыхах застегивает рубашку и надевает каблуки.

— Поговорили, — улыбается она.

— Этот разговор мы обязательно продолжим.

Она неуверенно кивает и заливается смехом. После уходит, виляя бедрами.

А я так и сижу, улыбаясь странной, но счастливой улыбкой, наблюдая за старыми письмами на столе.

«Я никогда не вернусь к этому…» — внезапно проносится у меня в голове. Я тяжело сглатываю и опять ругаю себя.

Я отрицаю ощущение, будто я снова нуждаюсь в этом. Будто положительные эмоции не настолько остры для меня…

Не вспоминать. Я должен забыть об этом.

Ариэль

— Клинтон, — прошептала Ариэль, сжимая колье в руке и надеясь на то, что все это скоро закончится…

Она ничего не видела, лишь чувствовала холод вокруг — он заставлял ее дрожать, ведь смерть приближалась. Но из этого состояния ее вырвал голос. Тот самый голос, который, кажется, заставит ее восстать из мертвых.

— Клинтон, пожалуйста, — прошептала Ариэль, пытаясь не закрывать глаза.

Она шептала его имя много раз, потому что перестала слышать его, даже голоса противных мужчин больше не отдавались в ушах, словно весь мир начал затухать…

Ариэль чувствовала под собой лед, ей было так холодно, что она перестала ощущать тело. Она пыталась пошевелить хотя бы пальцами рук, но, как ей казалось, все безуспешно. Она дышала морозным воздухом, который так больно проникал внутрь — но она жила, она пыталась жить, потому что знала, что не может уйти так рано. Ариэль не могла оставить Клинтона. Их жизнь только началась…

Но в ушах по-прежнему тихо, и Ариэль начала волноваться за Клинтона. В один момент она перестала дышать, прислушиваясь.

— Вот идиот. Утонет, — сказал кто-то.

Ариэль зажмурилась и задергалась, но когда почувствовала большую руку на бедрах, замерла.

Она сделала вдох и вновь заставила легкие замереть. Девушка навострила уши, игнорируя свою дрожь, которую не могла остановить. Но в ушах свистел лишь ветер, которого Ариэль все больше боялась, ведь его гул напоминал крик…

Вдруг раздался выстрел. Кажется, все снова замерло — как и Ариэль, которой показалось, что даже сердце секунды не билось.

Все вокруг начали бегать. Ариэль почувствовала явное беспокойство, которое сильно ощущалось в былом холодном воздухе. Лодка закачалась, потому что все забеспокоились, что-то начали собирать, и Ариэль вновь задергалась, но никто не обратил на нее внимания. Несмотря на то что она была очень слабой, Ариэль воспользовалась моментом, развязав себе руки.

Но в следующее мгновение она почувствовала под собой ледяную воду, которая парализовала все ее тело. Она поднималась медленно, но вода поражала каждый миллиметр тела, заставляя Ариэль открывать рот и выгибаться. Она инстинктивно начала выбираться из мешка, двигая одной рукой, потому что другую она чувствовать перестала.

Пара секунд и перед ней открылся ужасный пейзаж, который заставил ее тело содрогнуться. Где-то на белом берегу лежал Клинтон — Ариэль была уверена, потому что она отовсюду узнает его темные волосы и крепкое телосложение. Она ахнула. Но большая проблема была у нее под ногами — вода, она текла отовсюду, и девушка поняла, что лодка идет ко дну. Мужчины, которые похитили Ариэль, уже плыли к берегу, хотя самый последний парень, кажется, даже не доплывает — слишком слаб, да и видно, что он греб одной рукой. Ариэль тяжело сглотнула.

Что? Что ей теперь делать?

Она обернулась назад и застыла от ужаса. Вдалеке серый дым покрывал горизонт моря, скрывая его границы. Даже тусклое солнышко не хотело выходить, портя эту жуткую картину. Небо сливалось с горизонтом и казалось, что впереди ничего нет — лишь пустота, которая забирает с собой всех желающих и не только. Отрезвлял лишь морозный воздух. Хотя и он убивал. Как и море. Ведь море тоже убивает…

Ариэль поняла, что действовать надо быстро — время сейчас главный ресурс. В ее голове план выглядел более легким, чем на деле. Ведь даже дотронувшись указательным пальцем до воды, она вскрикнула, чувствуя эту боль. Жаль, что у нее не было с собой иголки, чтобы помочь себе, если сведет ногу… Но выбора не было. Да и время поджимало.

Она в последний раз оглянулась, запоминая горизонт, который буквально убивал ее. Скалы впереди — они выглядят огромными даже на расстоянии. И домик, который еле виднелся из-за густых деревьев.

Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и прыгнула…

Она прыгнула в ледяную воду. Закричала от холода, который пронзил ее тело. Она начала тонуть, нырнув в воду с головой. Но Ариэль боролась с течением, холодом и страхом. Она знала, что ей мешает колье в кармане, но не могла его бросить — только не его. Когда она наконец вынырнула, то поплыла к берегу, прекрасно понимая, что у нее очень мало шансов, ведь берег не так близко, как хотелось бы.

Но Ариэль гребла, пытаясь игнорировать боль, которая пронзила все ее тело. Она никогда не испытывала подобного чувства — и надеется, что все это скоро закончится. Все это должно закончиться.

— Кли…Клинт… — пыталась кричать она, но голос не слушал хозяйку. Это было хрипло и совсем не громко.

А Клинтон все лежал…

Ариэль чувствовала, как теряла контроль. Как силы покидали ее, и ей было все трудней. Она продолжала хрипло кричать, когда ноги сводило, но Ариэль плыла. Плыла как настоящий боец.

Но прошло пара минут, и Ариэль почувствовала, что все. Это конец. Берег был ближе, но не так близко, чтобы доплыть до него. Она плыла медленней, дыхание становилось слабым и попытки кричать даже не были осуществлены. Потому что Ариэль понимала — уже ничто не поможет.

И словно ее услышала смерть, ведь в следующую секунду у Ариэль свело ноги так, что она начала тонуть. Она больше не могла держаться на плаву, чувствуя, что не такая сильная, какой хотела себе казаться. Ей не хватило энергии. Не хватило сил. Не хватило упорности. Не хватило. Ничего.

В этот момент она поняла, что больше не может плыть — ее время вышло. И что для нее история закончена. Уже без воздуха она заплакала, но слез не было видно, ведь морская вода забрала всю боль. Она забрала все печали, позволив девушке просто мирно идти ко дну, сжав в кулаке колье, которое та поцеловала и прижала к груди.

Ариэль не закрывала глаза, она смотрела вверх, вспоминая все то, через что она прошла. Вспоминая своих родителей, которых она и вправду любила. Вспоминала прекрасный сад, где она бы прогулялась после смерти.

Ариэль думала о Романе — самом добром человеке в ее жизни. Лишь он заставил поверить в людей, в их человечность. И его улыбка была такой светлой, что Ариэль думалось, будто ей послали ангела с небес. Хотя возможно, так и было? Может, именно поэтому Роман ушел, понимая, что скоро уйдет и Ариэль?

Пока ее забирали холодные воды, девушка думала о том, что не успела сделать. О том, что могла бы совершить. Но она подумала, что это неправильно. Поэтому она отпустила это и простила себя за все ошибки.

Но Клинтон… Кажется, она никогда не смирится с тем, что их все-таки разлучили. Она любила его всем сердцем, но как бы не хотела, Ариэль не могла вернуться. Она вспоминала все те моменты, которые заставили ее улыбаться, смеяться и плакать от счастья. Он позволил ей чувствовать самое прекрасное чувство в мире. Он позволил ей любить, и теперь, кажется, жизнь не прожита зря. Жаль, что девушка подвела Клинтона. Но почему-то ей казалось, что он простит ее слабость, ведь Ариэль знала, что тот так же безумно любит ее.

Она прощалась с ним в последнюю минуту жизни, заставляя себя жить. Она прокручивала в голове все их моменты, позволяя себе улыбаться. Пусть она умрет с улыбкой на лице — Ариэль хотела этого.

Она простила всех за все. Благодарила свою жизнь за то, что она у нее была. Девушка пропустила через себя всю боль снова — и отпустила. Отпустила даже Клинтона. Но последнее, что она попросила у судьбы — чтобы они еще встретились. Чтобы прикоснулись губами. Единственное, чего она хотела в этот момент, держа у самого сердца дорогое ей колье.

После она закрыла глаза, позволив морским водам забрать ее. Пусть она станет русалкой, которая будет плавать у берегов в поисках своего любимого. Пусть ее волосы будут розовыми, а сердце большим — только так она найдет того самого.

Тело Ариэль легло на дно, а колье, выпутавшись из пальцев бывшей хозяйки, поплыло по течению, которое резко изменилось. Колье поплыло исполнять желание. Желание Ариэль.

Все когда-то кончается, но вот большой любви порою судьба дает второй шанс. Но получат ли этот шанс Ариэль и Клинтон?..

***

Мужчина на берегу приходил в сознание, вяло хлопая мокрыми ресницами. Он чувствовал, как окаменело его тело, словно он труп. Но это был всего лишь холод, который одновременно резал его и заставлял тело каменеть. Это было странное и очень неприятное чувство. Но преодолев это состояние, Клинтон медленно поднялся, пытаясь вновь не падать, прекрасно понимая, что тогда он так и останется лежать на прохладном и почти белом песке, который попал ему в глаза. Когда он встал, хватал ртом воздух, дыша полной грудью. Его легкие будто заледенели, но они получили свежий и чистый воздух, отчего тому стало легче.

Клинтон не сразу вспомнил, что произошло. Почему он стоял на берегу холодного моря, позволяя ветру сдувать его легкую одежду? Но когда он вспомнил, резко обернулся.

Его поразил ужас, ведь он увидел — ничего. Совершенно пустую и тихую гладь, которая даже позабыла о том, что совсем недавно бушевала. Клинтон смог увидеть ветер, который гнал чаек, но только не волны — будто волшебство. Он стоял так несколько минут, приходя в сознание, будто его мозг был парализован.

Вдруг он взревел, когда вспомнил… Когда вспомнил, что в тонувшей лодке лежала его милая Ариэль. Вспомнил ее приглушенные крики, но он был во сне. Боже, он понял…

Совсем обезумевший, Клинтон полез в воду, игнорируя ощущения своего тела, которое кричало о том, что это не лучшая идея. Клинтон поплыл вперед, не понимая куда. Но он плыл с чертовой надеждой достать со дна любимую. Это звучало глупо даже в его голове, но он верил, как дети верят в чудеса. Но вера умирает первой, поэтому он все понял…

В один момент ему показалось, что на дне сверкнуло розовое сердце, но его глаза застилали слезы, поэтому он даже не обратил на это внимания. Он заплыл далеко и не мог развернуться.

Его милая не спаслась. Он не мог в это поверить и теперь даже не хотел возвращаться на берег. Не хотел жить, зная, что его милая Ариэль не с ним.

— Моя Ариэль, — рыдал он. — Милая Ариэль…

Он хотел встретиться с ней — пусть даже на том свете. Он больше всего на свете желал вернуть все назад и исправить. Наверное, Клинтон никогда не простит себя за то, что именно из-за него случилось все это. Это похоже на страшный сон. Но как жаль, что это реальность…

Он больше не хотел эту жизнь, но остаток здравого смысла заставил его вернуться на берег, где он был почти без сил. Без сил говорить, думать. Все вокруг казалось миражем, который постепенно пропадал. Клинтон слышал приглушенные звуки моря, чаек и ветра. Даже после смерти он будет помнить эти жуткие звуки, которые прервали жизнь.

Клинтон снова закричал. Так громко, что, казалось, вся планета затряслась. Он кричал на мир, на себя и на чертову судьбу, которая его так подставила. У Клинтона появилось отвращение к самому себе, но Ариэль бы явно не хотела, чтобы он это чувствовал. Поэтому он попытается быть нормальным.

— Прости, моя милая… Прости…

Впервые слезы Клинтона катились с такой скоростью. Но ему было плевать. Даже если бы весь мир собрался посмотреть на его слезы, он бы рыдал — это его боль, потеря, скорбь.

Что ему теперь делать? Как, черт возьми, ему жить? Эти вопросы были уместны, но Клинтон думал только об Ариэль. Вспоминал ее милые ямочки на щеках и шелковистые темные волосы. Он вспоминал те ощущения, когда целовал ее. Когда она смеялась, смотря ему в глаза с такой любовью, что сердцебиение учащалось. Как милая Ариэль краснела, когда он говорил ей разные непристойности. Когда они просто шли за руку, гуляли по саду…

Клинтон сидел на песке около часа, удивляясь, как он еще не умер. Ему хотелось верить, что это его милая Ариэль помогает ему. Но в это слабо верилось, ведь он так ее подвел…

— Я не хотел этого, милая. Если бы я знал… Я бы убил себя! Ты не должна была умирать… Не должна, — снова взревел Клинтон.

Это были часы его слабости. Он был таким слабым, как бедный котенок. И он признавал это, потому что потерял часть себя. Нет, он потерял центр себя — свое сердце. Он не мог — да и не хотел — быть сильным, потому что потерял смысл жизни. Клинтон из последних сил держался, чтобы не стрельнуть себе в висок ружьем, которое лежало прямо у ног.

Но что-то перевернулось в его голове, и он взял это ружье. Там наверняка есть патроны, подумал Клинтон. Его безумная мысль быть с Ариэль была такой реальной, что он прислонил дуло ружья к виску, сильно зажмурившись. Он улыбнулся — пусть его смерть будет с улыбкой на лице, ведь он увидит ее… И будет с ней. Ведь даже смерть не может их разлучить…

Он зажмурился. Положил палец на курок и…

Должен был быть выстрел. Громкий шум, заставивший время остановиться.

Этот момент стал, несомненно, переломным в жизни Клинтона. Его жизнь была на волоске. Но что-то остановило его. Будто сама судьба, забравшая жизнь Ариэль, не позволила ему сделать это. Что-то отрезвило Клинтона, и он со всей дури, с душераздирающим криком, кинул ружье в воду, совсем не подозревая, что там не было патронов. Он думал, что спас себя, а на самом деле, его спасла Она.

После Клинтон не смог вернуться в домик. Его план был продуман, и он воспользовался им, уплыв в Данию, где смог обзавестись хозяйством. Да, он прожил короткую и не очень счастливую жизнь, но зато прервалась его боль, которую он так и не смог преодолеть за все эти годы одинокой жизни. Возможно, он умер от одиночества, ведь больше не признавал женщин, которые ухлестывали за ним. Он просто жил, стараясь не впадать в отчаяние.

А в Лондоне мисс Шелтон и Жасмин всю жизнь думали, что Ариэль и Клинтон вместе. Что они счастливо живут там, где и планировали. Ведь раз никто из них не вернулся, значит, они смогли выбраться, думали женщины. И мисс Шелтон всячески отрицала возможность того, что они оба не спаслись… Гувернантка никак не объяснила родителям Бекер, куда пропала девушка. Мистер и миссис Бекер долго горевали по дочери, и в итоге матушка скончалась. После чего гувернантка стала жить с Жасмин в домике. Но их жизни прервались, когда на них напали какие-то разбойники, оккупировав домик, который вскоре пострадал во время Первой Мировой войны. Эти женщины были смелыми, даже не кричали, когда какой-то мужчина приставил лезвие к их горлу. Они умерли достойно. Как и все здесь.

Так и закончилась эта грустная история. Через сотни лет об этих людях даже и не вспомнят, словно их никогда и не было. Никто не узнает, какую боль они пережили. Сколько силы было в них, чтобы сделать то, что они сделали. Каждый из них, умирая, понимал это. Хотя никто и не предполагал, что каждая история оставляет свой след…

***

6 месяцев спустя

Джулия

— Патрик! — смеюсь я. — Хватит меня щекотать!

Я пытаюсь уворачиваться от «пыток» Патрика, у которого сегодня слишком хорошее настроение, что он достает всех вокруг — даже Камеллу, которая еще не до конца оправилась после аварии, но уже работает, хоть и не каждый день.

— Ребята, — раздраженно, но с ухмылкой произносит Камелла, — я вообще ничего не понимаю! Ну Патрик! — стонет она, стукнув кулаком по столу.

Камелла спасает меня, ведь Патрик, хоть и неохотно, убирает свои сильные руки, прекратив эту пытку, чмокает меня в щеку и идет на помощь Камелле, после ухода которой здесь кое-что поменялось, и теперь она не совсем разбирается здесь. Но Патрик всегда помогает ей, даже когда она этого не просит — словно за ребенком. Это мило, и я каждый раз с улыбкой на лице наблюдаю за этим.

Дело с колье завершилось — но не совсем официально. Мы с Патриком считаем, что выяснили все, что возможно — остальные детали можно узнать, только если вернуться в прошлое. Поэтому мы оставили это дело, но официально еще работаем над ним. Хотя мне и печально оттого, что эти расследования закончились — мне и вправду нравилось изучать это дело, оно уже много значит для меня. Нравилось придумывать гипотезы. Но теперь… Грустно, что конец их истории, скорее всего, печальный. Что Ариэль Бекер так и не встретила Клинтона Буша. Что их сердца так и не воссоединились. Кажется, это не должно причинять мне боль, но мое сердце ноет, словно это все происходило со мной.

Мы с Патриком часто гуляем в парке имени Бекер. Там очень красиво и я нахожу прогулки чем-то атмосферным. Зная, что именно здесь когда-то гуляли Клинтон и Ариэль, мне становится на душе теплее. Я не могу объяснить это, но живя с мыслями об этой парочке, я привязалась к ним и часто вспоминаю письма, колье, дом… Кажется, я никогда этого не забуду.

— Патрик, — спрашиваю я, — а ты не показывал Камелле письма?

Тот сначала задумывается, а потом, видимо, вспоминает о старых письмах, которых мы не так давно нашли в доме, и обращается к девушке:

— А тебе интересно?..

— Конечно, покажи! — восклицает та, словно вопрос Патрика был неуместен.

— В конце дня напомни, я тебе быстро покажу.

Я киваю сама себе и продолжаю работать, пытаясь не реагировать на колкие шуточки Патрика и частые вопросы Камеллы. Хочу просто поработать…

Вечером Патрик решает ко мне зайти — просто посидеть и посмотреть телевизор, потому что сегодня у него совсем пропало желание идти домой. По его словам, там скучно и очень одиноко. Я совсем не против. В последнее время он часто ходит ко мне в гости, довозит до дома и выпивает весь мой чай — оказывается, это его слабость. Особенно, когда ему тяжело — кружка черного или зеленого чая уносит все проблемы с собой.

Когда мы поднимаемся на этаж, встречаем Фила, который держит в руках небольшой чемодан.

— О, наш Фил отправился на свидание? — шутит Патрик, заметив того в красивом и выглаженном черном костюме.

Я ухмыляюсь и наблюдаю за Филом, который едко улыбается и приветствует Патрика, пожав ему руку — и видимо, делает это слишком сильно, потому что тот театрально корчится от боли. Я снова заливаюсь смехом, обняв Фила и учуяв аромат приятного одеколона.

За все эти месяцы Патрик и Фил, к моему удивлению, подружились. Даже были вечера, когда мы сидели втроем и приятно проводили время. Фил стал для меня настоящим другом, Патрик любовью, а они друг для друга братьями — по крайней мере, мне приятна эта мысль.

— Нет, а серьезно, куда собрался-то на ночь глядя?

Фил поджимает губы, словно сам забыл, куда так вырядился.

— Ну, отчасти Патрик прав, но это по работе! — добавляет Фил, когда видит, как Патрик открывает рот.

Я смеюсь. Люблю смотреть на их общение — со стороны это выглядит более чем забавно.

— А вы чего? После работы?

— Да, Патрик снова отказывается идти домой, — закатываю глаза я.

— Ты вообще водил ее к себе? — спрашивает Фил и смотрит на наручные часы. — Черт, я уже опаздываю. До встречи, ребят! — прощается он и убегает, а мы даже не успеваем помахать на прощание.

Я переглядываюсь с Патриком и достаю ключи, чтобы открыть дверь. Но тут мне вспоминаются слова Фила, и я напрягаюсь.

— А и вправду, ты даже не водил меня к себе, — озадачиваюсь я, даже замерев с ключами в засове.

Патрик закатывает глаза и открывает дверь сам.

— Хочешь, пойдем хоть завтра.

— Хочу, — уверенно говорю я. — Но ты меня даже не приглашал ведь.

— Просто не было случая, Джулс. Заходи, — приглашает Патрик внутрь, распахнув передо мной дверь.

— Значит, завтра. Я приду.

Патрик словно не слышит меня и начинает раздеваться, после чего плюхается на диван. Я сначала задумываюсь над его реакцией, потом забываю об этом. И весь остаток вечера мы проводим вместе. Смеемся, целуемся, пьем чай. Кажется, вот мои лучшие моменты жизни. И с недавних пор я и вправду дорожу этим: вечерние посиделки с Патриком, его приятный аромат, розовый закат за окном и теплая кружка чая в руках — если это не рай, то что?

Хоть я и возмущаюсь, но просто влюблена в эти вечера, когда Патрик остается у меня. Когда я понимаю, что мое присутствие ему приятней, чем собственная квартира. Его страстные поцелуи и крепкие объятия — боже, кажется, я никогда не испытывала подобного. Но я так боюсь, что все это мираж, за которым следует что-то неприятное — возможно, что-то страшное. Но я стараюсь не думать об этом, ведь это глупо, особенно когда все очень хорошо.

Просто прекрасно — сегодня Патрик снова остается на ночь. Еще одна прекрасная ночь. Я люблю его и все, что с ним связано. И это искренне. Я счастлива.

Но страх все равно меня не покидает. Какое-то чертово предчувствие!

— Спи, любимая, — слышу я за спиной шепот, и утыкаюсь в одеяло.

Утро сегодня по-настоящему доброе. Открыв глаза, я вижу бодрого Патрика, который стоит на кухне, что-то жаря на сковородке. Я зеваю и заправляю кровать, чувствуя приятный аромат Патрика. Значит, это не сон. Это более чем реально. Я улыбаюсь этой мысли и иду в душ, смывая с себя остатки сна.

— Ну и что нам приготовила хозяюшка? — шучу я, когда захожу на кухню, и обнимаю Патрика сзади.

— Омлет. Как вы любите, — отвечает он и поворачивается ко мне лицом, накрывая мои губы поцелуем.

Он такой красивый, а его запах опьяняет меня, что я пугаюсь своих чувств — таких сильных. Лишь его присутствие зарождает в животе сотню бабочек. Если раньше я не понимала, что это за чувство, то сейчас ощущаю его каждый день.

— Люблю тебя, — шепчу я, смотря Патрику в глаза и ища в них что-то такое же светлое и искреннее, как мои чувства.

Но я не боюсь, что он меня отвергнет.

— И я люблю тебя, Джулс, — улыбается он и вновь накрывает мои губы своими. Только этот поцелуй более страстный, чувственный. Ведь мы признались друг другу.

Даже все эти поцелуи, объятия не были такими многословными. Мы знали это, но молчали, думая, что все и так понятно. Но почему-то именно после этих слов появляется та уверенность. Кажется, и улыбка Патрика говорит о том, что он уверен. Что мы любим друг друга. И кажется, теперь все прекрасно и ничто не огорчит нас. Ничто не сломит. Но…

20 глава. Это ведь не конец?

Сегодня обычный день. За окном светит весеннее солнце, мягко касаясь прохожих и одаривая тем теплом, которое заставляет чувствовать счастье. Несильный ветер аккуратно гонит пыль и прочий мусор. Он приятно обдувает лицо, отчего хочется улыбаться. На небе ни облачка — и, кажется, все прекрасно.

Чудесный день.

Я иду в гости к Патрику, как обычно это делаю по субботам. На ногах удобные кроссовки, я иду легкой походкой, неся в руках любимый пирог Патрика. Надеюсь, он не забыл, что я сегодня приду, и убирается в квартире, потому что в прошлый раз, когда мне посчастливилось побывать у него в неожиданный момент, я поразилась обстановкой внутри. Будто там взорвалась бомба, но Патрика, казалось, это не волновало, поэтому он просто собрал какие-то вещи в кучу и беззаботно пригласил меня внутрь. Теперь-то я поняла, что значит — «холостяцкое гнездышко».

Хотя даже если и так, мне все равно, потому что я хочу его увидеть. Хочу почувствовать его аромат, услышать голос… Последние два дня он даже не ходил на работу, сославшись на плохое самочувствие, именно поэтому сегодня я иду с предвкушением внутри. Кажется, мы не виделись целый месяц!

Я заправляю локон волос за ухо, вдыхая свежий воздух, и натягиваю улыбку до ушей, зная, что сейчас меня обнимет мой Патрик. Я поднимаюсь на нужный этаж и стучу в дверь, спрятав за спину пирог, чтобы это для него было сюрпризом.

Но даже спустя минуту в квартире тихо, словно там никого и нет. Я пожимаю плечами, словно рядом кто-то есть, и стучу еще раз, прислушиваясь.

Тишина. Причем мертвая тишина…

Тогда я дергаю за ручку и понимаю, что дверь не заперта… Это пугает меня, поэтому я мигом открываю дверь, заглядывая во внутрь. Пусто.

Может, Патрик ушел и забыл запереть дверь, думаю я.

Прислушиваясь к каждому шороху, я ставлю пирог в коридоре и прохожу в квартиру.

Сердце начинает колотиться. У меня плохое предчувствие, но я медленно осматриваюсь, неосознанно сжимая кулаки. Пытаюсь усмирить свою тревожность, но не могу, словно знаю, что что-то не так. Что-то явно не так!

Необследованной остается последняя комната — комната Патрика. Дверь в нее закрыта, и когда я останавливаюсь напротив нее, начинаю невольно дрожать. Я не знаю, что со мной происходит, но мне страшно. Мне и вправду страшно.

Но усмирив себя, я медленно открываю дверь.

И лучше бы я умерла, чем увидела это.

Тело Патрика лежит на полу — он совсем без сознания. Я не вижу его лица, но со спины он выглядит почти мертвым.

Я уже с выступающими слезами на глазах подбегаю к нему, молясь о том, что это все шутка. Что это чертов розыгрыш. Что Патрик сейчас засмеется и назовет меня дурой, которая во все это поверила.

Но я вижу лишь бледное лицо, синие губы. Ощущаю холодную руку. Я начинаю рыдать и кричать, чтобы Патрик проснулся. Это ведь не может быть правдой!

Я трясу его, словно это поможет. Он такой бледный, а в его лице больше нет жизни, отчего мой разум затуманивается. Я не могу нормально мыслить, хоть и понимаю, что ради Патрика должна позвонить в скорую помощь.

Поэтому, найдя где-то на дне сумки телефон, я дрожащими руками набираю номер скорой помощи, которая обещает приехать в течение пяти минут.

Но что мне делать эти пять минут? Я тут и сама могу умереть, потому что наблюдать за всем этим слишком тяжело… Но ради Патрика я останусь. Ради него я поеду с ним, даже если буду терять сознание.

Слава Богу, что у него есть пульс. Но он такой слабый, что мне кажется — он уходит. Нет. Я не должна думать об этом.

В шоке я сижу около Патрика, обнимая колени. Я не могу отойти от него, но и смотреть на него тоже… Я плачу. Я не могу остановить слезы, видя его таким и зная его счастливым, улыбающимся или даже злым. Это не он. Это не мой Патрик.

И в следующее мгновение, к своему ужасу, я вижу небольшой шприц, который закатился под кровать. Я замираю, не веря своим глазам. Нет, этого не может быть.

Весь сегодняшний день — сплошное «не может быть». Сегодня мы должны сидеть, обнимаясь, перед телевизором, смотреть очередную комедию и поедать вкусный пирог, который я готовила с утра с такой любовью.

Патрик никогда не пойдет по этой дорожке…

Но я с ужасом смотрю то на шприц, то на красную руку Патрика. Прокручиваю в голове тот факт, что он не был на работе два дня и что почти не отвечал мне все эти дни. В глазах застывают слезы, и я с ужасом вскакиваю.

Голова кружится, и, кажется, сейчас я упаду в обморок. Это не может быть правдой. Я иду, облокачиваясь о стены, чтобы не упасть, потому что не могу нормально передвигаться.

Как это ужасно. За моей спиной лежит Патрик, без сознания и, кажется, он борется за жизнь. А я вся в слезах, узнала страшный секрет любимого, жду скорую в надежде на то, что он выживет… И в надежде на то, что я сейчас проснусь. Просто проснусь и забуду все это как страшный сон.

Но вместо этого приезжает скорая, растоптав мой пирог, лежащий в пакете, и унеся с собой Патрика. Они что-то спрашивают у меня, но я не могу им ответить, словно мне отрезали язык. Я не могу даже кивнуть, потому что постепенно теряю сознание. Две секунды и я ничего не вижу. Лишь темноту, в которой могу ничего не чувствовать…

***

Глаза режет резкий свет, от которого я зажмуриваюсь. В ушах стоит гул, который прерывается чьими-то голосами, но я не могу разобрать их. Голова болит, но, кажется, теперь мне лучше. За секунду в голове проносятся те события, после которых я отхожу ко сну. Но после резко вскакиваю, игнорируя темные пятна в глазах и небольшую слабость.

— Патрик, — шепчу я в пустоту.

В следующее мгновение я вижу незнакомую мне девушку, которая изучающее смотрит на меня, и Камеллу, в глазах которой страх. Она подходит ко мне и обнимает, а я просто сижу, пытаясь переварить хотя бы то, что она здесь.

— Что?.. Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Я вам звонила. Обоим. Но трубку взяли сотрудники скорой… Вот я и приехала. — Голос Камеллы дрожит, и я понимаю почему. Мне снова становится страшно. Это слишком. Я не могу вынести этого.

— Что с Патриком? — спрашиваю я через силу, ведь так не хочу слышать правду. Особенно если она такая, какой я подозреваю.

Камелла тяжело вздыхает, и я понимаю этот вздох. Я вижу в ее глазах сожаление, но продолжаю сверлить бледную Камеллу взглядом.

— С ним все будет хорошо, — успокаивающе произносит она.

Но это не тот ответ, который мне нужен.

— Что с ним? — повторяю я более напористо, стараясь не выдавать то, что совсем чуть-чуть и я снова сорвусь. Нет, не сейчас.

— Джулс… — шепчет Камелла, смотря на свои дрожащие пальцы. — Я не уверена, что ты готова услышать это сейчас…

Я сдерживаю слезы, которые замирают на глазах. Сдерживаю крик. Ведь я до сих пор не понимаю, что здесь творится. Что творится с Патриком. С человеком, которого я так люблю…

— Камелла. Что с ним, — говорю я сквозь зубы. Сердце болит, все болит — не могу держать слезы. Но я должна быть сильной. Я выбрала любить этого человека. Я делаю это — я люблю.

Камелла не сдерживает слезы, которые текут из ее карих глаз. Она смотрит на девушку в белом халате, и та уходит, оставляя нас наедине. Я тяжело сглатываю, пытаясь как-то замедлить свой пульс, иначе я снова потеряю сознание.

— Патрику, — начинает Камелла. — Ему… — Она не может сдержать слезы, поэтому говорить ей очень трудно. Но я жду. Жду того момента, когда выпущу море слез. — У него было трудное детство. Может, он и говорил, что все хорошо, но ему было трудно. Родители постоянно все сваливали на него. В лет шесть его уже заставляли работать, хотя тот был только в первом классе… И в подростковом возрасте это все обострилось. Он любил родителей, но гормоны и все такое… Он начала употреблять наркотики.

Вот этот момент. Момент, когда я закрыла рот рукой, сдержав крик боли и отчаяния, и закрыла глаза, позволив всем слезам потечь вниз, до конца испортив весь мой макияж. Патрик. Мой Патрик… Неужели он пошел на это? Неужели даже не сказал мне?..

— Так — в шутку, может, чтобы быть крутым, — грустно посмеялась Камелла, — но это стало зависимостью, как неудивительно. — Теперь же голос девушки стал хриплым. Я еле разбираю, что она говорит, но здесь даже слов будет мало. Я все равно не могу смириться с этой правдой. — С этого все и началось… Он подрос и перестал. Правда перестал. Но эта Ребекка, стерва… Из-за нее он снова начал, но это было недолго. Он понял, что больше не вернется к этому…

— Но что произошло сейчас? — спрашиваю я сквозь слезы.

— Не знаю, милая, — шепчет та, положив свою руку на мою.

В голове столько вопросов. Столько чертовых вопросов. Что пошло не так? Почему он не поговорил об этом со мной? Как долго он был без сознания? Что, в конце концов, снова заставило его принимать наркотики?.. Но ни один из вопросов я даже не хочу озвучивать, боясь потерять контроль, которого у меня и так почти нет.

Сейчас я не хочу смотреть, чувствовать, видеть, слышать. Просто хочу заснуть. Ведь только во тьме я ничего не чувствую. Только там я не хочу плакать или кричать. Это лучше, легче… Не хочу думать о том, почему он так поступил. Думать, что с ним сейчас. Я напугана. Это ужасно, просто ужасно… И самое паршивое, что я не знаю, что делать.

Как я должна себя чувствовать?

Что я должна говорить?

И только через несколько часов, когда слезы высохли, я понимаю, что ничего не должна. Я могу просто жить. Просто плакать. Просто кричать. И это лучше, потому что это я.

***

Мы все еще в больнице. Я не могу идти домой, пока не услышу голос Патрика. Я злая и разочарована им, но слишком сильно переживаю за него, чтобы идти домой. Я вымотана, но мне нужно поговорить с ним. Даже если он будет слаб, я не уйду, пока не услышу правды. Если я не знала раньше, то должна знать сейчас.

Пока я сижу здесь, Камелла уже успела съездить до моего дома (я попросила ее привезти мне некоторые вещи.) По пути она встретила Фила, который поинтересовался, что это за незнакомая девушка ходит ко мне в квартиру. Камелла ничего не объяснила, именно поэтому мне нужно будет сказать что-то Филу. И я пока не знаю, скажу ему правду или что-то выдумаю. Не знаю…

Также Камелла привезла еды, но пока в меня и кусок не лезет. Патрика увезли с реанимации совсем недавно и пока непонятно, придет ли он в сознание или нет. Я уже начинаю понимать, что никакого разговора с ним не получится — это же очевидно. Но на эмоциях я не могла этого принять, а сейчас… Сейчас все еще более непонятно, отчего я начинаю тревожиться, ведь всегда и все планирую заранее. Это гложит меня, но я понимаю, что сейчас важны не мои убеждения и любопытство. Важен Патрик — и даже не его здоровье, а жизнь. Сейчас только это.

Прошло еще несколько часов. Камелла уехала домой, сказав, что вернется совсем скоро. А я сижу, надеясь, что Патрик придет в сознание. Что я увижу в его небесно-голубых глазах хоть какой-то намек на жизнь. Из головы не выходит та картина: его бледное лицо, почти мертвое тело и слезы в глазах… Вокруг все крутится, я не могу смотреть на этот шприц, глаза…

Я делаю глубокий вдох, заставив выкинуть все ненужные мысли из головы. Нет. Это не то, о чем я должна сейчас думать.

Я пытаюсь отвлечься и вспоминаю счастливые моменты с Патриком. Когда он дарил мне мои любимые тюльпаны, провожал до дома, оставался на ночь… Он всегда такой заботливый, что я влюбляюсь в него каждый день, будто это реально. Его нежные объятья, согревающие душу. Я так люблю и ценю эти моменты…

Вспоминаю то время, когда мы еще не понимали, что творится между нами. Расследование истории колье, которое нас и объединило. Благодаря ему мы часто были вместе. Общая цель заставила нас посмотреть друг на друга. Я даже и не думала, что влюблюсь в эти голубые глаза, которые всегда смотрели так серьезно.

Но сегодня я не узнаю Патрика. Его поступок… Его решение… Неужели это он?..

***

Как бы я не пыталась, но не могу забыть ту картину. Я прокручиваю ее в голове снова и снова, пытаясь как-то оправдать Патрика, словно это возможно. Единственное, я уже не плачу — ведь слезы давно закончились, и я просто сижу с каменным лицом, сверля стену, пока Камелла разговаривает с родителями Патрика.

Да, она позвонила им, сказав, что Патрик в больнице без сознания. Так как они далеко за границей, то мы решили не говорить причину того, почему Патрику так плохо. Пусть решает он. Это его дело.

— Может, все-таки поедешь домой, Джулс? — шепчет Камелла, приобняв меня. — Я могу одна посидеть… К тому же не факт, что он сегодня очнется.

— Не хочу домой, — холодно говорю я, по-прежнему не поднимая взгляд.

Я сама не знаю, чего жду. Просто сижу, предаваясь воспоминаниям. Я бы хотела забыть это все, как-то отвлечься, но я знаю, что не смогу. Точно не смогу.

Через несколько минут в дверях появляется врач, и я впервые за несколько часов смотрю куда-то вверх и встаю. Вижу в глазах Камеллы надежду, которую я таю в сердце. Я так надеюсь.

Широкоплечий мужчина подходит к нам, делая сострадательное лицо.

— Пациент стабилен. Временами приходит в сознание, но не более, — говорит он так монотонно, словно какой-то робот. — Советую вам ехать домой. Ближайшие дня два к пациенту подходить будет бесполезно… Мы обязательно вам позвоним, — заключает доктор, задержав на мне взгляд.

Они позвонят.

После белый халат растворяется в стенах больницы, а мой мир продолжает рушиться. Не хочу домой. Не хочу.

Наверное, минут двадцать Камелла уговаривала меня, чтобы я поехала домой. Я все упорно твердила, что у меня все хорошо, но пора спускаться с небес на землю. Я не в порядке. Мне надо поесть, помыться, поспать — все что угодно, но не сидеть здесь и ждать даже не знаю чего. Когда я поняла это, то попросила Камеллу отвезти меня. Она с радостью согласилась.

Именно поэтому сейчас я сижу, морально подавленная и вымотанная до чертиков, в автомобиле, тупя в окно машины. Именно «тупя», потому что сейчас я не имею способности восхищаться видами любимого Лондона, его красотами, которые совсем недавно создавали внутри такое вдохновение, что хотелось летать. Сейчас я просто смотрю и молюсь, чтобы это все закончилось.

Камелла предложила проводить меня до квартиры, но я отказалась. Хочу зайти за порог дома одна — без участников сегодняшнего происшествия.

Пока я поднимаюсь по лестнице, — дольше, чем обычно, — встречаю знакомое лицо. Фил…

— Джулия! — восклицает он с улыбкой, которая угасает, когда его глаза замечают мое состояние.

— Так заметно? — спрашиваю я, пытаясь сделать что-то наподобие улыбки, но выходит плохо.

— Что… Что сегодня произошло? У тебя все… нормально? — неуверенно спрашивает он, пока я, как настоящая улитка, иду до двери, игнорируя Фила, который пытается меня остановить.

Я вытаскиваю ключи, которые с грохотом падают на пол. Моя последняя капля. Я больше не в силах сдерживаться…

Я вновь чувствую этот поток слез, который беспощадно застилает мои глаза. Я не могу перестать плакать. Внутри снова все переворачивается, всплывает прежняя боль, которую я так отчаянно прятала.

Закрыв глаза, я, прислонившись спиной к двери, спускаюсь вниз, пряча лицо руками. Я хочу кричать, но что-то мне по-прежнему не дает это сделать. В следующий миг я чувствую теплые руки, которые обвивают меня. Я утыкаюсь в грудь Фила и не сдерживаюсь. Я оставляю всю себя на его груди и полу подъезда. Может, так мне станет легче.

Я благодарна Филу, который не спрашивает ни о чем. Он просто успокаивает меня, делая мне легче. Сейчас он оказывает мне самую ценную услугу. Держу пари, тот даже не догадывается какую.

Когда я успокаиваюсь, смотрю на Фила, в глазах которого лишь непонимание. Но я его понимаю. Как же я его понимаю!

— Патрик! — почти кричу я. — Чертов Патрик!

— Что? Он обидел тебя?

Я мотаю голову.

— Он чертов придурок, который чуть не убил себя! Гребаный придурок! — ругаюсь я, даже не думая о том, что говорю. Мне уже все равно. — Гребаный наркоман…

— Что? — восклицает Фил. — Он наркоман?!

Я кусаю губы, не совсем понимая, хочу ли рассказывать ему это. Но слова сами срываются с языка…

— Он принял наркотики. Сейчас в больнице… Я не знаю, зачем и почему, поэтому я так злюсь на него!

Я начинаю бить кулаком пол, ощущая сильную боль. Но физическая боль хотя бы не заставляет чувствовать тебя, что ты мертв, — на это способна лишь моральная. Мне надоело чувствовать, будто меня съедают изнутри. Я не виню Патрика, но готова убить его за то, что он сделал с собой. Наверное, я не смогу успокоиться, пока не узнаю, что там было. Из-за чего мой милый Патрик принял эту дрянь…

— Боже, Джулия, это… Боже, — вздыхает шокированный Фил, не отпуская меня. — Что ты собираешься делать?

— Для начала приду домой и вымоюсь. — Я беру в руки ключи и поднимаюсь. Фил помогает мне встать, бережно приподнимая за руку и талию. — А потом… Не знаю… Просто я даже не знаю почему. Зачем он это сделал? А? Фил! — рыдаю я. — Прошу…

— Тебе нужно успокоиться, Джулс, — шепчет он, бережно погладив по голове и поцеловав в лоб. — Просто отдохни. Он взрослый человек и должен отдавать отчет своим действиям.

— Вдруг у него что-то случилось? Может, мошенники. Или долги? Может, он чего-то испугался или…

— Джулия! — восклицает Фил, посмотрев мне прямо в глаза. — Не выдумывай. Я же говорю, отдохни — все наладится, — успокаивает меня Фил. Но я вижу в его глазах страх. Огромный шок, сменяющийся на ужас. Он сам не может успокоиться, но я слушаю его. Он прав. — Хочешь, я вечером приду к тебе?

— Нет, — говорю я и обнимаю Фила так сильно, что слышу, как он кряхтит, но отвечает мне той же нежностью. — Пожалуй, мне нужно наконец-то побыть одной.

Фил кивает. Еще раз обнимает меня и уходит. Я же прихожу в квартиру, падаю на пол, как мертвец, и просто лежу так около часа, после чего иду в душ. Я так старательно пытаюсь смыть следы дня, что кожа становится красной и жжет, а в некоторых местах ногтями я сдираю ее до крови. Но даже после этого мне кажется, что осадок сегодняшнего дня по-прежнему на мне.

Но я устала. Устала плакать. Переживать. Я хотела окунуться во тьму? Так и сделаю — я просто вырублюсь на диване и буду лежать до посинения. Но только не в кровати, потому что там до сих пор его запах.

***

Спустя пару дней

Мир по-прежнему кажется серым и бесчувственным. Все эти дни я просто лежу, как амеба, смотрю телевизор и изредка утруждаюсь встать, чтобы хоть что-то поесть. Со стороны я могу выглядеть нормальной, ведь уже нет тех истерик и слез, но внутри я до сих пор сломлена. Я не хочу говорить, что Патрик предал меня — в первую очередь он предал себя, — но я до сих пор хочу ударить его, выпустить свою злость. Но понимая, что этого я ни в коем случае не сделаю, каждый день бью подушку. Это помогает, только лишь подушки не выживают.

На работе я взяла выходные, сославшись на плохое самочувствие. Босс еле отпустила меня, ведь и Патрик в ближайшее время не появится на работе. Но все понимают, что происходит, поэтому у меня в запасе целая неделя — к тому же, Камелла согласилась взять мою работу, которую я почти доделала.

Сегодня утром она ко мне приходила, чтобы узнать, как я себя чувствую. Не знаю, поверила ли она мне, но я сказала, что все в норме. Хорошо, что она не знает, как мне неудобно спать на диване. Я сплю мало и не решаюсь лечь в кровать, потому что знаю — нервный срыв мне обеспечен. Но сегодня я решаю поменять постельное белье. Вечером.

Дни идут, а доктор до сих пор не впускает никого к Патрику. Я усердно жду, пытаясь не вспоминать тот день. Тот ужасный день… Кажется, это самый страшный момент в моей жизни.

Днем мне звонит мама, но я не беру трубку. Знаю, что мы давно даже не переписывались, и я скучаю по ней — но разговаривать сейчас будет самой большой ошибкой. К тому же она наверняка что-нибудь скажет про отца. Нет, только не он, тогда я расклеюсь еще больше. Поэтому с каменным лицом я просто сижу и смотрю на экран телефона, который гаснет, после перевожу взгляд на телевизор и продолжаю бесполезно проводить время, пытаясь не ковырять те раны, которые я закрываю рукой в надежде не закричать. Я обманываю саму себя, но так мне легче. Значит, это правильно…

Я не ожидала чего-то вечером. Думала, что это будет обычный вечер, в течение которого я съем очередной килограмм мороженого и посмотрю пять серий «Секса в большом городе». Именно с этими намерениями я плюхаюсь на кровать, погруженная в свои мысли, одновременно ухмыляясь шутке из сериала. Сейчас, кажется, я и вправду в порядке, но по иронии судьбы все не может быть так легко.

Где-то рядом разносится глухая вибрация, от которой я дергаюсь, словно никогда не слышала ранее, как звонит телефон. Но внутри я чувствую былую тревогу — ту самую, которая совсем недавно напугала меня до чертиков. Меня снова передергивает, и я подхожу к телефону, как к бомбе.

Незнакомый номер. Сердце снова екает, и я сглатываю ком в горле, принимая вызов. Дыхание замирает, а я даже не замечаю, как трясется рука.

— Да? — шепчу я.

— Здравствуйте, — слышу я знакомый голос и выдыхаю, — мисс Франческо? Вас беспокоит доктор Дикинсон.

— Что-то случилось? — тревожусь я.

— Пациент уже в сознании и вполне может адекватно мыслить… К тому же мистер Джонс просит, чтобы вы пришли…

После я просто бросаю трубку, упав на пол, предавшись слезам, которые пытаюсь сдерживать — хотя к черту это! Я плачу то ли облегченно, то ли выплакиваю всю боль, которая скопилась. Весь тот осадок, который мешал мне.

После минутной истерики я выдыхаю и иду одеваться, умыв лицо, которое выглядит, откровенно говоря, плохо — истощение, боль, страх и что-то еще. Все это видно по моим синякам под глазами и безжизненным искрам. Я истощена и даже не могу это скрыть.

Я даже не сообщаю Камелле о том, что поеду к Патрику, ведь сейчас у меня одна цель — просто поговорить с ним. Не хочу никому и ничего доказывать или объяснять, потому что я устала от всего этого. К тому же зная, что впереди мне предстоит немало, становится еще хуже. Но проезжая на такси мимо одиноких домов, я пытаюсь не чувствовать вины за то, что провела эти дни в таком состоянии. Не чувствовать страха, который не может покинуть меня. Я прокручиваю вопросы, на которые хочу знать ответ. Не знаю, что будет, но я пытаюсь не поддаваться эмоциям. В последнее время они слишком властны надо мной.

Когда я захожу в больницу, меня накрывают воспоминания. Я мотаю головой и просто иду вперед, чувствуя, как сердце бьется сильней. Не думая ни о чем, я не перестаю сомневаться, поэтому лучше отключить голову. Мой голос предательски дергается у регистратуры — кажется, он скоро и вовсе пропадет.

Но когда я стою напротив двери кабинета, останавливаюсь. Ноги сами хотят отойти, но я стою, контролируя дыхание, надеясь, что это поможет мне успокоиться. Сжимаю руки в кулаки, подходя все ближе, но так медленно, что люди странно смотрят на меня. Но сейчас мне все равно — я вижу только дверь, которую обязана открыть.

Если раньше я просто переживала, то сейчас боюсь. По-настоящему боюсь. В голове сразу же возникает бледное лицо Патрика, которое было так на него не похоже — словно это была кукла, а не мой любимый мужчина. Я боюсь услышать правду — почему он снова принял наркотики? Может, все шло не так гладко, как я думала, и у Патрика были проблемы?

Я думаю об этом, но понимаю, что нет смысла гадать, поэтому резко открываю дверь, словно отрываю пластырь с раны — так же резко и больно.

Внутри стоит медсестра, которая кивает мне и сразу же покидает комнату, оставив нас вдвоем. Нас…

Я перевожу взгляд на Патрика, и у меня замирает сердце. Он лежит, совсем слабый, и смотрит на меня с такой надеждой в глазах — наконец-то в этих голубых глазах есть жизнь. Никогда бы не подумала, что буду ценить это. Но вспоминая, в каком виде я его обнаружила, душа успокаивается, ведь он тут — в полном порядке, смотрит на меня.

Я хочу обнять его, поцеловать, просто прижать к себе, чтобы чувствовать его тепло и аромат, но я лишь плачу, стоя в метре от койки, где лежит Патрик, и отвернувшись от него, словно ему больше не разрешено видеть мои слезы. Я не могу подойти к нему, как раньше, будто за эти несколько дней мое отношение к нему кардинально поменялось. Я закрываю рукой лицо, хотя и хочу видеть Патрика, наслаждаться его красивым лицом.

— Джулия… — шепчет он так жалко, что у меня разрывается сердце. Я начинаю плакать сильней, потому что так долго хотела услышать это.

Я не выдерживаю и буквально падаю на Патрика, обнимая так крепко, что чувствую биение его сердца. Я зла на него, обижена, но за это время так переволновалась, что никто на свете не помешает мне насладиться им.

Я так его люблю и не хочу расставаться. Хочу просто плакать у него на груди, чувствуя на макушке его поцелуи.

Патрик успокаивает меня, ничего не спрашивая. Наверное, он сам не знает, что сказать или сделать.

— Зачем? Зачем ты это сделал? — почти кричу я сквозь слезы, наконец приподнявшись.

Патрик смотрит на меня все тем же грустным взглядом, словно сам не знает, как себя оправдать.

— Прости меня… — только и говорит он, после я замечаю в его стеклянных глазах слезу, которую он сдерживает. Слезу сожаления.

— Патрик, зачем?.. Ты хоть… Ты хоть знаешь, кто тебя нашел? — чуть тише спрашиваю я, уронив сумку на пол и вытерев мокрую щеку.

— Я все знаю, Джулс… И ты не представляешь, как мне жаль. — Патрик поднимает голову, смотря в потолок. Он сверлит его взглядом, после вытирает скупую слезу. Но верить ли мне этим слезам?

— Патрик, расскажи, что случилось! Все же было хорошо! Что у тебя? Долги?.. — начинаю я, но меня перебивает Патрик:

— Джулс, прошу, не надо.

— Что не надо?! Ты хоть понимаешь, что ты чуть не умер?! — Мой голос дрожит, но я пытаюсь говорить сквозь ком в горле.

Патрик закрывает лицо руками, а потом продолжает:

— Мне просто снесло крышу. Это не повторится, правда.

— У тебя будут проблемы с законом.

— Я все улажу, — говорит он.

Я не верю своим ушам. Думала, что Патрик расскажет мне все, а он лишь избегает вопросов.

Поэтому я решаю не давить на него.

— Пожалуйста, — тихо говорю я, присев на корточки и положив руку на руку Патрика, — скажи мне. Я помогу тебе.

— Я понимаю, — вздыхает он, сжав мою ладонь. — Но я не могу это объяснить. Просто знай, что тебе не о чем беспокоиться. Обещаю, такого не повторится.

— Патрик, но это зависимость… Камелла мне все рассказала, — признаюсь я.

После Патрик сильно зажмуривает глаза и стучит головой о стену. Переводит уверенный взгляд на меня и говорит:

— Это был последний раз в моей жизни, Джулия. Я больше не вернусь к этому. Я обещал себе. И обещаю тебе.

— Но что это было?

— Ошибкой. Я просто идиот, который не справился с эмоциями…

Я снова обнимаю Патрика, но все равно не верю ему. Я доверяю ему всегда, но сейчас как будто он что-то утаивает, боится сказать правду, но я не показываю моего сомнения, чтобы не разозлить его. Но все же меня напрягают его слова…

— Я подобного больше не переживу, — шепчу я, уткнувшись в шею Патрика. Даже противный запах больничной палаты не перебивает его приятный аромат.

Я слышу сожалеющий выдох, и Патрик обнимает меня крепче, отчего на душе становится так легко, что я готова остаться здесь — лишь бы он был рядом.

— Я знаю, малышка… Больше не придется. Прости меня, я никогда не прощу себя за это.

А я никогда не прощу его за то, что он посмел сделать это с собой. Что он позволил мне пережить такое и даже сейчас что-то недоговаривает. Наверное, мне придется выяснить это, но сейчас… Я просто хочу лежать с ним, забирая все счастливые моменты и убивая остальные. Я люблю его, но в голову закрадывается мысль, что я больше не доверяю ему.

Я больше не могу доверять ему, как раньше. Моему Патрику…

Неважно, что совсем недавно у Патрика была передозировка. У меня был нервный срыв, а сейчас мы оба лежим на койке, восстанавливаясь и помогая друг другу. Это ведь не конец, правда?

21 глава. Это конец.

Спустя три недели

— Я видела в подъезде шприц! — кричу я, кидая на пол одежду, которую Патрик привез в мою квартиру.

— Я же говорил, что это, мать твою, Фил! Он сам тебе сказал! Думаешь, я буду колоться шприцем для собак?! — кричит в ответ Патрик, сжимая кулаки от ярости.

Меня даже не колышет, что мы как две собаки — кричим друг на друга, метая разъяренные взгляды. Это длится уже неделю и почему-то меня совсем не напрягает, словно мне нравится кричать на Патрика и во всем его подозревать.

— И я должна поверить тебе? — не успокаиваюсь я.

Даже сама не понимаю, почему не могу успокоиться… Прошло несколько недель, а я не могу смириться с тем, что произошло. Не могу снова доверять Патрику, хоть и очень стараюсь, ведь теперь понимаю, насколько он мне дорог. Я смотрю в его голубые глаза и понимаю, что не могу лишиться их. В последнее время он слишком дорог мне, но я все равно не могу убедить себя, что тот ужас больше не повторится. Но, кажется, у меня не получается…

Патрик лишь сжимает губы на мои слова и вымученно закрывает глаза. Я же сажусь на кровать, закрыв лицо руками. Снова чувствую это неприятное ощущение в воздухе — оно просто пожирает меня изнутри, но я не могу остановить пыл внутри. Я словно становлюсь чудовищем, цепляясь за самые незначительные детали, словно они имеют смысл. Сейчас же я прекрасно понимаю, что шприц — это вовсе не доказательство, учитывая даже то, что он лежал у двери Фила. Я схожу с ума!

— Патрик, просто… Я… Даже не знаю, — шепчу я, осознав, что мои упреки ничем не обоснованы.

Неужели это происходит с нами? С Патриком и Джулией, которые просто обожают друг друга? Это трудно осознавать, но я гублю наши отношения. Патрик погубил, когда сделал то, что сделал. Мы оба губим нас, но как нам спастись? И есть ли то спасение, о котором я мечтаю последние недели?

— Джулс, — шепчет Патрик и его голос режет мое сердце — я понимаю этот тон и хочу заплакать, но держусь, потому что должна выслушать его. — Это ведь не мы, — говорит он с такой жалостью в глазах, что сердце раскалывается на тысячу осколков. — Это ведь не то…

Я легонько киваю, но не осмеливаюсь посмотреть на Патрика. Я не могу признать, что мы идем ко дну. Что я не могу доверять ему и спокойно спать, когда знаю, что это может повториться. Я схожу с ума, но не хочу лишаться разума. Не хочу лишаться Патрика, которого я так люблю. Это будет слишком больно — будто частичка меня уйдет куда-то далеко. Это невыносимо, поэтому я отрицаю это. Отрицаю абсолютно все.

— Но мы справимся. Всегда справлялись, — с улыбкой говорю я, наконец посмотрев на Патрика. И самое ужасное, что в его глазах нет никакой надежды.

— Кто-то из нас должен это сказать… — Пауза, которая заставляет меня упасть с той пропасти у домика сотни раз. Именно туда я сейчас мысленно перемещаюсь, чтобы окунуться в холодное море и залечь на дно. — Мы не справляемся, Джулс, — почти по слогам произносит Патрик.

Эти слова слишком громкие. Слишком ранят. Они имеют слишком большое значение, чтобы быть правдой — правдой для нас. Я отрицательно мотаю головой, словно не слышу и не вижу ничего вокруг.

— Нужно время. Просто время, — парирую я.

Я и сама понимаю, что это звучит неправдоподобно. Я все понимаю, но отрицаю, это тяжело. Но Патрику, кажется, тяжелее, судя по его мокрым глазам и дрожащим рукам. Мы оба не верим в это.

— Ты же прекрасно все понимаешь, Джулс, — грустно говорит он. Каждое его слово заставляет меня постепенно разрушаться. — Я люблю тебя! Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя! Но я все погубил! Я все испортил, Джулия! — отчаянно кричит тот, ударив кулаком стену.

— Нет! — отрицаю я. — Все хорошо…

— Я чертов идиот! Я не виню тебя, ты такая сильная… Боже, а я слабак, понимаешь? Я повелся на поводу у эмоций, которые одержали верх… Теперь все не будет как раньше. Я испортил нас. Испортил…

Патрик снова бьет стену кулаком и прислоняется к ней лбом в то время, как по моим щекам текут слезы. Не могу поверить, что этот разговор происходит между нами. Что мы разрушаемся. Я не готова. Мы не готовы.

— Это просто вопрос времени, — хнычу я. — Я привыкну.

— Джулия, — шепчет Патрик, подойдя ко мне и сев на корточки. Он кладет ладони на мои колени, так проникновенно смотря мне в глаза, что я не могу сдержать уже нахлынувшие на меня эмоции. Я плачу, смотря ему прямо в глаза… — Я не хочу, чтобы ты «привыкала». Чтобы мы «привыкали»… Это неправильно. Если все идет так, то лучше…

— Нет, — перебиваю его я, резко встав с кровати, тем самым скинув его руки. — Ты просто ищешь отговорки! Зачем?! Зачем ты это делаешь? — начинаю кричать я. — Ты больше не хочешь, чтобы мы были вместе? Хочешь все прекратить после всего, что между нами было? Ты сошел с ума! — уже ору я так, что болит голова. — Ты шутишь! Это все твой чертов юмор!!!

— Джулия… — шепчет тот, сидя на полу.

— Скажи правду! Скажи, что ты шутишь!!!

— Прости, — говорит он, мотая головой. — Прости меня…

Его глаза мокрые, уголки глаз опущены, а выражение лица такое, будто он никогда не улыбался. Он смирился?..

У меня начинается истерика. Такая истерика, которую я никогда ранее не испытывала. В горле засыхает, а перед глазами лишь черные пятна. Я просто падаю на пол и забиваюсь в угол, закрыв лицо и прижав голову к коленям, не переставая рыдать. Внутри меня словно сидит бес, который растряхивает меня, не позволяя скрывать эмоции. Я вся дрожу так, словно у меня приступ.

Я уже не вижу Патрика рядом с собой. Даже не помню, что он здесь есть, потому что все мое внимание фокусируется на боли внутри, которая вырывается наружу. Которая убивает меня, и, кажется, именно из-за нее я теряю сознание. Голова в тумане, но я не засыпаю, потому что плачу, выпуская всю боль, надеясь, что мне станет легче.

Бью стену кулаками так сильно, что на костяшках остаются раны. Но лучше физическая боль, чем моральная, ведь вторая ранит меня сильней.

Все не может закончиться так, думаю я.

Но реальность такова: я переживаю настоящую истерику, забившись в углу, а Патрик сидит на полу, пытаясь не сорваться ко мне. Он знает, что я должна остаться одна. Что я должна смириться с тем, что происходит между нами. Наверняка это очень сложно, но я благодарна ему, что он просто ушел, прикрыв дверь и оставив меня наедине. Я благодарна Патрику, что он оставил меня, дав возможность упокоиться, ведь если бы он меня обнял, все началось бы по новой. Снова упреки, недоверие, ссоры…

Хотя я еще долго не поверю в то, что наша любовь не выдержала. Она надломилась, и мы оба добавляем по удару каждый день. Мы сами сделали это. Теперь самим придется это исправить. Любовь не вечна — и это сложно признать… Я не могу. Не смогу и не хочу, но если я собираюсь жить, то придется. Нужно уметь отпускать даже Патрика.

С этими мыслями я живу весь вечер и ночь, в течение которой совсем не сплю, ожидая Патрика — но он так и не появляется. Я не хочу звонить, потому что пока слишком больно слышать его голос, зная, что недавно он сказал ту ужасную вещь — правду.

Больно терять людей, но я даже не хочу представлять это ужасное чувство — когда ты надеешься, что он придет, скажет что-то, что спасет вас, но в итоге это просто надежды. И самое паршивое осознавать это.

Я не хочу ни с кем разговаривать, потому что знаю, что буду думать об одном. Не хочу никуда идти, зная, что везде буду видеть одного человека и одну ситуацию… Наверное, я никогда не испытывала таких чувств, которые одновременно отрезвляют, но и разрушают как самый сильный наркотик. Я не могу отвязаться от этих чувств, как только ни пытаюсь.

Я стараюсь все последующие дни просто поправиться, встать на ноги без ощущения потери. Просто пить чай, не думая ни о чем. Теперь я скучаю по тем беззаботным временам, когда я любовалась видом из окна, не впуская в свои мысли никого, кроме себя. Чувствую, как голова заполняется совсем не тем, что обычно радует меня и приносит мне удовлетворение. Словно за каких-то пару дней я отдалилась от самой себя. И это начало меня пугать.

Я не хочу отпускать Патрика — слишком больно осознавать это. Но я больше не могу так. Что-то должно помочь мне — отпустить ситуацию и жить по течению, ничего не ожидая и ни в чем не разочаровываясь. Я осматриваю квартиру в поисках «того самого». Но на ум приходит неожиданная и крайне странная мысль.

Я беру в руки ручку и открываю блокнот. Почему-то не верится, что я делаю это, ведь это совсем на меня не похоже. Но я тяжело вздыхаю и начинаю писать:

«Дорогой Патрик, надеюсь, ты никогда не прочтешь это письмо, ведь я знаю, что будешь винить себя. Но я не могу просто сидеть и ждать, пока мой мир разрушится окончательно. Не могу сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как мы рушимся. Если этому суждено случится, то мы должны упорхнуть, а не рухнуть на дно. Ты даже не представляешь, как мне страшно от этого. Не знаю почему, но мне страшно от мысли, что ты уйдешь, словно это не впервые.

Сейчас ты ушел, даже не забрав вещи. Это, наверное, к лучшему, потому что видеть тебя сейчас мне слишком тяжело. Надеюсь, ты в порядке и не совершаешь «тех» ошибок. Я жутко волнуюсь, но это не тот случай, когда я могу доставать тебя звонками. Просто знай, что я простила тебя за тот ужасный день. Я простила тебя за все. И надеюсь, ты тоже.

Не знаю, что будет через неделю, месяц, год… Возможно, с нами будет все хорошо, ну или же мы станем друг другу чужими. А может, мы умрем… Кто знает, что с нами случится дальше? Просто хочу сказать, что никто не виноват. Ни ты, ни я. Мы просто не выдержали. Я не смогла выдержать твоего характера. Не выдержала своих переживаний. Оба из нас чего-то лишились. Это нормально. Я просто пытаюсь сказать, что «все это» нормально… Да, я понимаю, что, как бы мы не хотели, все не будет как прежде, даже если мы все исправим. Даже если снова попытаемся… Знай, что даже если через год ты не вспомнишь обо мне, я буду помнить тебя.

Мне страшно. И я хочу укрыться в твоих объятьях, но не могу. Мне нужно научиться жить без них! Я не хочу отпускать тебя, но по-другому не могу. Мне не становится легче, и я слишком подавлена, чтобы держать тебя в сердце. Ты стал частью моей души, но твой голос в сердце ранит меня. Поэтому я должна хоть как-то помочь себе — отпустить. Просто отпустить.

Я отпускаю тебя. Отпускаю ту ситуацию, которая потрясла нас, заставив землю под ногами расколоться на две части, разделив нас. Отпускаю надежды, которые я до сих пор тешу в сердце. Отпускаю все, что связано с тобой, наделяя это чем- то легким.

Я отпускаю тебя, но все еще жду. Но только не со слезами на глазах, а с блестящими карими глазами, в которых вновь сияет любовь к жизни и к себе. Надеюсь, что совсем скоро я до конца отпущу тебя — в хорошем смысле или в плохом, уже неважно. Я просто постараюсь жить.

С любовью, Джулия».

На удивление, мне становится легче. Я больше не чувствую того опустошения внутри, ощущаю намек на те чувства, которые я описала. В глазах даже не стоят слезы, будто мне все равно. Я хочу пойти в магазин и купить новый чай. Хочу прогуляться вдоль улицы, словно совсем недавно я не билась в истериках. Не знаю, хорошо это или плохо, но я хочу снова жить — именно жить, а не существовать.

Я отпускаю все волнения, когда сворачиваю лист. Казалось бы, какое-то письмо, но оно оказывается таким значимым для меня, словно ручка на столе волшебная.

Спрятав письмо в комод, я сразу иду переодеваться — надо пользоваться моментом, пока у меня есть силы. После я медленно собираюсь, даже крашусь и нахожу телефон, которым не пользуюсь последние два дня, где-то в кровати — как ни странно, даже не разрядился.

Но когда я надеваю уличную обувь, раздается стук в дверь. Такой громкий, что мне кажется, я оглохла. Дрожащими руками я открываю дверь с надеждами, чтобы это был не Патрик. Только не сейчас. Только не в тот момент, когда я начала отпускать его.

Но в дверях оказывается Фил со своей солнечной улыбкой. Он стоит в футболке, осматривая меня с ног до головы. От него веет счастьем, чему я могу только позавидовать.

— Фил! — искренне радуюсь я, расцветая. Даже я замечаю, как этот мужчина действует на меня.

— Неужели это наша Джулия? — восклицает он и обнимает меня.

Я обнимаю в ответ, чувствуя от холодного тела такое тепло, будто обнимаю само солнце. Когда тот отстраняется, я замечаю его милые ямочки на щеках, будто у ребенка, который впервые видит милую коалу.

— Иду в магазин, — говорю я, взяв ключи. — А ты куда собрался?

Тот немного отходит, чтобы я закрыла дверь..

— Представляешь, мне туда же. Хочешь, составлю компанию, — предлагает тот, и я, даже не задумываясь, соглашаюсь. Компания Фила кажется мне самой лучшей на данный момент. — Может, расскажешь, что произошло? — спрашивает тот, понизив тон. Я чувствую, как ему неловко. Его голос дрожит.

Тяжело сглатываю и говорю, скорчившись:

— Не сейчас. Пока мне тяжело и…

— Так я тебе не рассказывал про Диану? Сумасшедшая коллега! — моментально переводит тему Фил, хлопнув в ладоши.

Уже поникшая, я сразу улыбаюсь и начинаю слушать Фила, который завораживает меня своим голосом, заставив разум полностью переключиться на его разговоры. Потому что пока мы идем, я могу полностью абстрагироваться от всех проблем. Я отключаюсь даже от пения птиц и теплого солнышка, что позволяет мне просто наслаждаться моментом — прогулкой с самым светлым человеком в моей жизни (хотя Камелла может посоревноваться с Филом.)

В магазине мы выглядим, наверное, как дети, смеясь над всем подряд, включая мужчину, который поскальзывается в другом конце магазина и материт девушку, ошибочно приняв ее за уборщицу, хотя она просто зашла за зубной пастой. После блондинка фыркает на ненормального и, виляя бедрами, идет к кассе, несколько раз презрительно взглянув на мужчину, который пытается скрыть мокрые пятна на брюках.

Мы проходим мимо, прикрывая рот, а потом не удерживаемся от смеха. Кажется, мужчина нас не замечает, но даже если бы обратил внимания, нам было бы все равно. Это можно назвать — «поймать кураж». Мы ходим по огромному центру, который вообще не собирались посещать, и восхищенно открываем рты, как малые дети, словно нам не за двадцать.

В один момент мне кажется, что Фил на самом деле и не собирался в магазин, так как купил там лишь мороженое, а я вышла с тяжелым пакетом, который с удовольствием взял Фил.

Мы только собираемся выходить под парящие лучи солнца, как Фил останавливается и как-то странно смотрит в сторону, медленно доедая мороженое. Он смотрит на меня, переводит взгляд на витрину, где представлены аксессуары самых разных размеров и видов: от закрученных блестящих красных очков до цепей в виде знака доллара.

— Пошли! — восклицаю я, и мы, смеясь во все горло, почти вбегаем в магазин.

Молодая на кассе девушка странно смотрит на нас, когда мы буквально вваливаемся к ней, но еще странней ее взгляд становится, когда мы, положив мои продукты в специальный ящик (плевать, что там лежат пирожные, которые наверняка уже растаяли), принимаемся примерять самые огромные очки в моей жизни — будто они сделаны для великана! Со стороны это, наверное, выглядит нелепо, но почему нам должно быть не плевать на чужое мнение? Именно поэтому мы меняем наряды, смеясь, как ненормальные, и игнорируя взгляды прохожих. Я пытаюсь тихо шутить не очень приличные шутки, но, кажется, сама не могу контролировать свой голос.

Фил такой смешной, когда улыбается. Ему так идет эта нелепая шляпа в красных перьях и золотые очки, обрамленные «бриллиантами», что я какое-то время засматриваюсь на него. Да это идеальный образ! Когда я делюсь этими мыслями, Фил лишь хмыкает и снимает этот «цирк» (как он выражается.) Кажется, я забываю обо всем на свете — вижу только цель, которая заключается в том, чтобы я нашла самый смешной аксессуар, словно от этого зависит моя жизнь — хотя это в какой-то степени так и есть.

Вдруг в конце магазинчика в глаза бросаются круглые градиентные очки, которые идеально подходят под мой цвет глаз и форму лица. Если минуту назад мы смеялись, то сейчас у нас сосредоточенные и серьезные лица. Мы рассматриваем мое отражение в зеркале, думая, идут ли мне эти «кокетливые» очки.

— Прямо как под тебя делали, — подтверждает мои предположения Фил, снимая с себя детские клипсы, которые непонятно, как вообще оказались в этом магазине, где полно «изысканных» вещей, по меркам современной моды. Хотя для меня все это немного неуместно.

Когда проходит уже достаточно времени, — и взгляд девушки на кассе совсем напрягает, — мы решаем все-таки вернуться домой, что планировали сделать часа два назад. Поэтому я поспешно покупаю очки, Фил забирает пакет продуктов, и мы под ручку бредем обратно домой, иногда останавливаясь, чтобы полюбоваться деревьями — или парком «Бекеров», мимо которого мы проходим. Я сразу надеваю новые очки. Линзы розовые и это кажется мне символичным — «надеть розовые очки». Как часто я слышу эту фразу в свою сторону. Ну, лучше такие очки, чем те, которые действительно мешают жить.

— Просто потрясающий день! Кажется, я высмеяла все внутренности, — ухмыляюсь я, изобразив боль. Фил так же усмехается и помогает мне зайти в квартиру, оставив в кухне пакет с продуктами.

— Все-таки то мороженое по пути было лишним, — сообщает тот, и я вспоминаю, как Фил наслаждался шоколадным мороженым, которое купил в небольшом магазинчике по пути.

— Не забивай живот всякой дрянью, иначе кошки останутся без лапок! — шучу я и хлопаю Фила по животу.

Тот усмехается и плюхается на диван.

— Эй! — возмущаюсь я.

— Что? — смотрит на меня Фил так, будто мы в его квартире. — Так лень идти домой…

— Ну, Фил! У меня же дела! И так с тобой весь день прогуляли.

— Ладно! — тянет тот, лениво вставая с дивана. — Кстати, когда на работу? — почти с упреком говорит он, но я не спешу пререкаться с ним, замечая улыбка на его слегка веснушчатом лице — почему-то раньше никогда не замечала их.

На вопрос Фила я задумываюсь… Я не хожу на работу уже несколько дней, не имея никакого представления, ходит ли туда Патрик. Камелла звонила мне, но про него ничего не говорила, а я и не спрашивала. Но если я собираюсь отпустить все это, то должна вернуться в прежнее русло.

— Знаешь, завтра. Прямо завтра, — уверенно отвечаю я, после чего Фил одобрительно кивает.

— Покедова, крутышка, — прощается он, и я усмехаюсь.

— Кто тут у нас еще и крутышка! — кричу я напоследок, заперев дверь.

И только когда разбираю пакет с продуктами, я понимаю что если бы не Фил, если бы не его вопрос и не его сегодняшнее присутствие в том месте и в то врем, то вряд ли бы я завтра собралась на работу и вообще куда-нибудь. Раньше считала своим спасителем Патрика, теперь же я смело могу сказать, что это Фил. И похоже, всегда — он был им абсолютно всегда.

Но так больно осознавать, что этот спаситель до сих пор не я. Это неправильно… Почему меня до сих пор спасают другие? Кажется, это пора менять.

На следующее утро я и вправду встаю, чтобы пойти на работу, заранее предупредив Камеллу. Ее удивлению и радости, конечно, нет предела — она даже не упоминает про Патрика, ничего не спрашивает о нем. У меня есть лишь два предположения: либо он и вправду не появляется на работе, а Камелла не хочет, чтобы я чувствовала себя паршиво, либо же ведет обычный образ жизни и его упоминание не стоит нескольких слов. Но при любом раскладе мне уже не так больно морально, чем в первый день нашей разлуки, в тот день, когда я потеряла самообладание, уткнувшись в угол комнаты.

Я не хожу на работу всего несколько дней, но кажется, будто прошла целая вечность. Собираюсь, умываюсь, и внутри возрождаются те воспоминания, когда, осенью, я трепетно красила губы алой помадой, которая всегда делает меня сексуальней, как бы банально это ни звучало, и напевала песню «Grenade». Тогда я даже не представляла, что найду в этом музее и что потеряю… И в какой ситуации окажусь больше полугода спустя.

Точно не помню, но, кажется, я была той девушкой, которая мечтает покорить этот мир, заполучив все на свете (кроме славы — в ней я нуждалась в последнюю очередь). Я очень сомневалась насчет работы в Британском музее, ведь там работают лучшие, а я не совсем похожа на тех «бизнес-вумен», эти мысли убивали меня каждый день. Но несмотря на свои сомнения, в глубине я знала, что душой уже в этом музее. Это глупо, но я уже чувствовала, что там мое место. Хотя почему это глупо? Ведь так и оказалось.

За эти дни я прошла мощнейшую перезагрузку, и теперь жизнь кажется мне совершенно другой — какой-то новой. Порой нам нужны такие «перезагрузки», чтобы освежить жизнь. Снова почувствовать, что она только в твоих руках и что она может уйти в любой момент. Главное просто помнить.

Надо быть слишком сильной, чтобы принять это. А я сильная — и стараюсь помнить это.

Я надеваю юбку, слушая «This summer», которая способна вытащить почти из любой депрессии (моя традиция — слушать эту песню перед летом и все лето.) После я вызываю такси и собираюсь выходить, тяжело вздохнув.

Мощная перезагрузка. Никогда бы не подумала, что я почувствую подобное. С этими мыслями я сажусь в душный салон такси, не изменяя своей привычке рассматривать уже знакомый город из окна.

Когда я стою напротив огромного здания, провожу рукой по величественным колонам, цвет которых поражает до глубины души. Я улыбаюсь, ведь это место мое. Только теперь я понимаю, что мои мечты не напрасны. Что я достигла практически невозможного для себя.

По пустому залу разносится звук от стука моих высоких каблуков, которые идеально подходят под сегодняшний образ: черное платье ниже колен с небольшим вырезом на бедре, которое идеально сидит на талии. Я во всем черном, но красная помада имеет такую невероятную способность — с ней я чувствую, будто я та самая девушка, которая заполучила все на свете и по вечерам сидит на балконе, попивая дорогое красное вино. Мне нравится это чувство. Наверное, это моя скрытая мечта.

Когда я приближаюсь к кабинету, на удивление, не чувствую волнения, даже предполагая, кто там может оказаться. Я просто захожу с улыбкой на лице в ожидании увидеть такую же сияющую улыбку Камеллы.

Так и есть. При виде меня она расцветает и бежит ко мне с объятиями. Я обнимаю ее в ответ, вдыхая аромат вишневых сладких духов — я уже и отвыкла от этого приторного запаха, который уже напрямую ассоциируется с Камеллой.

— Да ты похудела! — восклицает та, и я очень хочу верить ей, вспоминая свои бока, которые раньше не были такими большими. — Похорошела как! — продолжает та хвалить меня, пока я снимаю жакет.

— Хватит тебе, Камелл. Лучше покажи объем моей работы, — улыбаюсь я, не замечая (не знаю, к счастью или к сожалению) Патрика. Его место пустое. И мне кажется, оно никогда не было таким пустым, словно здесь никого и не было.

Я пытаюсь скрыть свое… Разочарование? Облегчение? Что-то еще? Не знаю, что я чувствую и что должна чувствовать. По крайней мере, у меня не ухудшилось настроение. Это хорошо. Я готова окунуться в работу с головой.

Что я, собственно и делаю. Камелла полчаса объясняет мне, что она сделала и что предстоит сделать мне. Работа вроде трудная, но я делаю ее с такой легкостью, будто сейчас я совсем другой человек. Возможно, это так и есть… Спустя чуть больше часа Камелла отвлекает меня от работы своими разговорами, которыми я совсем не утруждаюсь. Мне нравится наблюдать за ее эмоциональностью, жестикуляцией во время разговоров — она слишком искренняя, чтобы не любить это в ней. Она такая веселая и жизнерадостная — и не скажешь, что совсем недавно оправилась после длительной реабилитации. Я рассказываю ей совсем немного, ведь последние дни в моей жизни были только личные моменты, которыми я не привыкла делиться. Но, кажется, Камелле этого достаточно.

— Кстати, пару дней назад Патрик утвердил дело по колье, — разрезает Камелла тишину, которая висит уже часа два. — Так что совсем чуть-чуть, и оно окажется на витрине музея.

Не знаю, рада ли я этому теперь. Зная, что на это колье и эту историю будут глазеть миллионы людей, мне становится неприятно. Будто оно всегда принадлежало мне.

— А сейчас где Патрик? — не выдерживаю я.

Камелла на секунду замирает, потом невозмутимо говорит:

— Не знаю. С того дня я не видела его и не звонила ему…

Я киваю и тяжело сглатываю, ощущая внутри противное волнение. Мне все равно. Я просто работаю и живу своей жизнью.

***

Когда я прихожу домой, хочу плюхнуться на диван и заснуть, потому что вконец вымотала себя тем, что решила дойди до дома пешком. Но сразу же как я захожу за порог дома, чую что-то неладное. Будто все в этом доме перевернулось, вещи ожили и поменяли свое местоположение. Эта мысль кажется мне до безумия глупой, но я все равно медленно, оглядываясь вокруг, иду проверять квартиру. Первым делом осматриваю открытый шкаф… И каково мое удивление, когда я вижу, что вещей в нем стало куда меньше. Переведя взгляд на столик, я замечаю записку. Почерк Патрика…

«Я знаю, что сегодня ты работаешь. Не спрашивай откуда. Но я решил забрать свои вещи, пока тебя нет дома, потому что так лучше для тебя — проще. Я знаю, какая ты эмоциональная и сколько боли я тебе принес. Прости…

Не знаю, сколько раз я должен извиниться, чтобы мы оба простили меня (наверное, такой цифры не существует)… Я прочитал твое письмо, которое лежало в тумбочке. Я даже не ожидал такого. Оказывается, я не так сильно понимаю тебя, как мне думалось. Но теперь я осознаю, что просто не достоин твоей любви. Не надо говорить мне, что это не так — я знаю все свои ошибки, которые слишком велики, чтобы надеяться на третий (четвертый?) шанс. У тебя свои проблемы, которые несопоставимы с моими. Ты уверенная в себе личность (и не говори, что это не так, для меня ты всегда была идеальной), я же не смог справиться с самим собой.

Мне нужно разобраться со своей жизнью. Я очень люблю тебя, Джулс. Кажется, меня ни к кому так не тянуло, как к тебе. Я уверен, что ты чувствуешь то же самое, и мне паршиво от того, что причина твоих слез пишет сейчас это письмо, сдерживая крики. Знай, что я очень хочу быть с тобой, но ради тебя не позволю дать себе слабину.

Я люблю тебя всем сердцем. Надеюсь, у тебя все будет хорошо. Хотя по-другому быть и не может. И еще — я тоже всегда буду помнить тебя. Наверное, даже после смерти.

P.S. Ключи я оставил у Фила».

Я прижимаю письмо к сердцу и падаю на пол, снова захлебываясь слезами. Неужели это и вправду все? Я не хотела в это верить, но, кажется, время пришло…

Это были незабываемые отношения, которые завязались слишком неожиданно. Наверное, колье одна из причин нашего союза. Я так привыкла этой мысли, что теперь кажется — отпущу Патрика, отпущу и колье. То прекрасное колье с большим и красивым сердцем на груди… Это прекрасно.

Я даже подумать не могла, что тот смешной и порой упертый Патрик станет смыслом моей жизни — тем самым, к которому я обращусь, когда мне станет плохо. Нас объединило общее дело — возможно, это не кажется романтичным, но это самые лучшие отношения в моей жизни. Я любила все, что связано с ним, до безумия, прямо-таки как зависимая от него. Казалось, это будет длиться вечно. Но всему есть конец — даже большой любви. И вот пришло время и нашей любви, которая достигла своего конца, растеряв по дороге все силы.

***

Они были оба вымотаны за эти месяцы. Джулия устала от слез — она плакала каждый день после расставания с Патриком. Покоилась на груди Фила, который всеми силами пытался успокоить подругу. Ему было так же больно, словно его грудь поражает опасный яд. Но он ничего не мог сделать — лишь обнять бедную Джулс.

Она вновь превратилась в маленькую девочку, которую бросили, отвергли, заставили чувствовать ненужной. Но все понимали, что так лучше — в последнее время отношения рушили ее, она слишком отдавалась им, не замечая, что теряет куски тела и души. Но ей слишком больно принимать правду, хотя в глубине души она с каждым днем прорывалась на свет. Она больше улыбалась, больше гуляла — Фил ухаживал за ней, словно за старушкой. Но Джулия не утратила своей силы и независимости — все еще ходила на работу, надеясь не увидеть Патрика.

А его, конечно же, никто не видел — даже Камелла крайне редко слышала его голос. Что он делал? Патрик соврал бы, если бы сказал, что он бросил — скажем так, частично. После он всего пару раз дал слабину, но спустя время у него пропало даже желание. Сейчас можно смело сказать, что он здоров и совершенно чист. Он наконец-то понял, что только губит свою жизнь и родных вокруг. Это дала понять Джулия. Лишь спустя время он осмелился почувствовать ту потерю внутри, ту боль от самого себя. Целую неделю он лежал как овощ, ища новую работу.

Конечно, он уволится. Этот музей принадлежит Джулии — он не имеет право забрать и это. Ни за что. Он заставил пережить ее слишком много — и он понимает это. Патрик не строит из себя жертву — хотя и понимает, что виноват он. Но его совесть и искренняя любовь к Джулии не позволяет ему дать себе шанс. Попросить этого шанса у нее. Он слишком любит ее, чтобы вернуться к ней. Возможно, кто-то того не понимает, но у Патрика все просто — если Джулия хоть раз испытала с ним боль, значит, он не удержал ее, не оберег от своих тараканов.

Поэтому он просто продолжает существовать без нее, надеясь, что он все делает правильно. Патрик надеется, что Фил сейчас с Джулией — никогда не ревновал его к ней, но сейчас он был бы счастлив, если бы Джулия нашла себе мужчину, который хоть чуточку похож на Фила.

Именно сейчас Патрик осознает ценность настоящей любви. Ему больно без Джулии, он несчастлив, когда она несчастна. Но несмотря на это, Патрику будет легче — да и самой Джулии, — если она все забудет и продолжит жить своей жизнью, наслаждаясь ее. С этого времени это стало его мечтой.

Они оба продолжают жить даже спустя дни, недели, надеясь, что больше никогда не встретятся, чтобы не расковырять свои раны. Чтобы не повторить ошибку. Они отпускают эти отношения, эту любовь и друг друга.

Раз это произошло, значит, так правильно, думают оба. И возможно, они правы, ведь каждый из них получил какой-то опыт. Стал сильнее и мудрее. Познал истину настоящей любви. Этот опыт закалил их — теперь они знают все. Абсолютно все… Хотя один момент все-таки упущен.

22 глава. Прощай, жизнь и все остальное!

Спустя несколько недель

Для Джулии сегодня волне обычный день. Сплошная рутина — дом, работа, дом. Радует лишь то, что вечером с работы ее встретит Фил, который в последнее время очень помогает девушке. Он стал ей не просто другом, а настоящей родственной душой. Джулия доверят ему абсолютно все. Кажется, даже то, что не может доверить себе. Она считает, что это высшая степень дружбы — и с каждым днем она утверждается в этом.

Фил же стал более занятым, ведь на работе он получил повышение, а в жизни приятный бонус в виде девушки, с которой у них что-то начинает закручиваться. Джулия очень надеется, что у них все получится, ведь она так нравится Филу! Конечно, он будет пропадать чаще, но Джулия не такая эгоистичная, чтобы думать об этом.

Ей уже намного лучше. Иногда она думает о Патрике, вспоминает времена, проведенные вместе, но сразу же отвлекается от них, потому что привыкла. Привыкла, что эти мысли «запрещенные». Ей легче пока себя ограничивать, нежели принимать это. Хотя она отпускает. Она и правду делает это — по крайней мере, хочет так думать. И Джулия надеется — правда надеется — не увидеть Патрика в ближайшие хотя бы полгода, потому что знает, как тяжело ей будет снова пройти этот путь прощания с ним.

Также для Джулии было неким восстановлением, когда наконец-то позвонил отец. Он извинился перед ней, сказав, что был дураком. Джулия расплакалась после телефонного звонка, ведь она так долго ждала этих слов. Родители обещали приехать. Теперь девочка внутри снова растет — кажется, все идет прекрасно.

Но сегодня самый сотрясательный день в жизни Джулии и Патрика. Именно сегодня все изменится. Они пока этого не знают, но вот — Джулия прощается с Камеллой и набирает сообщение Филу, который уже выезжает. Она выходит из музея, совсем не подозревая, кого сейчас увидит.

Патрик же до сих пор приходит в себя, потому что начал принимать правду немного позже. Он все понимает, но до сих пор чувствует это неприятное чувство внутри. Чувство самой большой потери. Патрик пытается отвлечься от этого любыми способами — но не наркотиками. Он не принимает их, да ему и не хочется. Он начал бегать — делает это каждое утро под пение птиц. Принимает душ два раза в день, смывая с себя все, что из него выходит. И он яро верит в то, что спустя какое-то время он сможет полностью отмыться.

У него не происходит ничего особенного — да и на самом деле Патрик не хочет сейчас новых перемен, пока он не отойдет от старых. Но как раз сегодня в его жизни должно произойти что-то, что не похоже на его остальные дни. Сегодня Патрик решает забрать документы с работы, чтобы уволиться. Он уже почти это сделал — но осталась последняя деталь. Он избегал появления в музее (особенно в рабочее время), поэтому врал начальству, что болеет и что все придется делать из дому. Но сегодня он должен появиться там.

Патрик боится увидеть Джулию, ведь прекрасно знает, что она сегодня там работает. Но он даже не подозревает, что не просто увидит ее, он познает настоящую боль.

Он пересекает дорогу без светофора, приближаясь к музею. Он очень торопится, ведь время близится к концу рабочего дня. Он и сам не замечает, как почти не смотрит по сторонам, чтобы никого не видеть — не увидеть…

В это время Джулия идет, беззаботно напевая какую-то песню и наслаждаясь почти летним солнцем. Если утром моросило, то сейчас все наоборот. Солнце приятно падает на кожу, ветер легонько поднимает черные пряди, а запах лета так и витает в воздухе. Кажется, все прекрасно, но вот Джулия открывает глаза и устремляет взгляд вперед.

Она видит его. Он видит ее. Их глаза встретились, и оба замерли, словно статуи.

Но тут слышится оглушающий звук сигнала машины, громкий стук и звук тормоза, кажется, шины стираются. И в этот момент весь мир замирает. Словно все вокруг умирает.

Как жаль, что лишь секунда решила судьбу. Те люди, но не то время.

Джулия бросает все из рук и бежит к Патрику — к лежащему Патрику, который совсем не двигается. Она бежит сломя голову, не замечая боли из-за каблуков, которые она на бегу бросает.

— Боже, Патрик! — кричит она, упав к нему.

Она давно не видела этого мужчину. Он почти не изменился, лишь приобрел больше морщинок и, кажется, начал ходить в тренажерный зал, он показался крупней, чем был до этого. Возможно, его глаза сияли, но сейчас, пока он лежит на асфальте, еле дышит, Джулия замечает в его глазах лишь страх, боль и потерянность.

Патрик же отмечает, что Джулия даже похорошела. Она все так же красива. Его прекрасная Джулия… Но сейчас у него в глазах все плывет, и он боится потерять ее милое, искажающееся в ужасе, личико из виду.

— Патрик, как ты? Патрик, скажи, что все хорошо! — кричит она, держа теплыми руками его лицо.

Джулия начинает плакать, Патрик хочет сказать ей, чтобы она не делала этого. Он хочет смотреть на нее счастливую. Но не может сделать этого. Что-то внутри мешает ему двигаться.

— Вызовите чертову скорую!!! — кричит она кому-то.

— Патрик, все хорошо, все будет хорошо, — шепчет она, продолжая смотреть на Патрика, не отходя от него, будто он куда-то уходит. А уходит ли он? Или эта нестерпимая боль скоро пройдет?

Джулия продолжает биться в истериках, вымаливая от Патрика слово. Хоть слово! Он скажет, что все хорошо — и она поверит ему. Просто возьмет и поверит! Но Патрик лежит, смотря на девушку, которая подарила ему самые лучшие эмоции в его жизни. Ради которой он готов умереть — но сейчас, кажется, оба боятся этого слова.

Патрик хочет обнять Джулию, но не может, поэтому просто протягивает руку, чтобы хотя бы почувствовать ее.

— Джулс… — хрипит он очень тихо.

— Патрик, все хорошо. Скорая в пути, — успокаивает его (наверное, и себя) Джулия.

Но Патрик не волнуется. Он чувствует такое расслабление, что даже страх покидает его. Он никогда не чувствовал себя таким свободным. Кажется, даже органы расслабились. Незабываемое ощущение, думает он.

Единственное, что сейчас хочет Патрик — это смотреть на Джулию, запоминать черты ее нахмуренного лица. Он считает ее идеальной. Кажется, что он жил, чтобы встретить ее.

Патрик вспоминает ее в самых откровенных и безумных нарядах. Ее улыбку — самую любимую улыбку на всем белом свете. Он сам улыбается, вспоминая смех Джулии. И это не оскверняет даже ее крики, слезы — даже это он всегда был готов принимать.

Он всегда видел в ней что-то знакомое, будто родное. Джулия всегда казалась ему чем-то необычным, просто нереальным — ведь он нашел ее, а она нашла его. Такое совпадение случается редко. Он всегда знал, что полюбит ее. Хотя у него закрадывалась такая мысль, что он любил Джулию, даже когда не знал ее. Патрик не понимает, как такое может быть, но чувства его редко обманывают.

В один момент Патрик чувствует, что последние силы покидают его. Тогда он с ужасом внутри понимает, что, возможно, это последний раз, когда он видит Джулию. Когда он наслаждается этой жизнью.

За всю свою жизнь он сделал много неправильного. Много ошибался. Но он умел исправлять свои ошибки. Патрик любил наслаждаться жизнью, которая так прекрасна! Он всегда понимал это, и ему было стыдно, что порой он позволяет себе быть угрюмым. Он не помнит, кто это сказал, но эти слова запали в его душу: «мир так прекрасен, зачем его осквернять?» Это был его девиз. И даже сейчас, когда его сердце замедляется, он продолжает наслаждаться жизнью.

Он понимает. Он четко понимает, что уходит. Патрик не хочет, но это происходит. Он не хочет покидать Джулию, зная, что она останется одна в этом мире. Хотя он до сих надеется, что она будет самым счастливым человеком на всей планете. Он сих пор желает, чтобы она забыла его.

Патрик смотрит в эти карие глаза, которые пока не понимают, что смотрят на уходящего из жизни человека… Он не хочет смотреть на ее слезы, когда он уйдет. Но Джулия сильная — она справится.

Ему жаль забыть эту жизнь. Забыть Джулию. Кажется, это самое обидное в смерти — забыть все то, что с тобой было. Но это жизнь, и этих жизней слишком много, чтобы держаться за каждую из них.

Он благословляет этот мир и даже не злится, не обижается на него за то, что он так быстро отдал его небесам. Он просто благодарит за возможность быть счастливым.

Последние секунды жизни Патрика. Он понимает это, поэтому тратит последние силы, чтобы сказать это:

— Прощай, моя Ариэль… — И сердце Патрика навсегда замирает, а душа улетает, навсегда оставив своего хозяина.

Патрик сам не понял, что сказал это. Не понял, откуда он это взял. Но тот даже не успел подумать об этом.

А Джулия не услышала его, убежав за медиком.

Теперь она никогда не узнает правду, ведь не услышала самые главные слова, которые успел сказать Патрик. Никогда не узнает правду об Ариэль и Клинтоне. И о том, как на самом деле связаны их истории. Истории Джулии и Патрика — Ариэль и Клинтона.

Но ведь не всегда конец раскрывает все карты. Как жаль, что Джулия теперь никогда не узнает…

Эпилог

Самые заветные слова, которые хотел бы услышать Патрик — у Джулии все хорошо.

Спустя несколько месяцев после смерти Патрика Джулия уехала из Лондона на Манхеттен, где работает директором в одной крупной компании. Она не смогла остаться в Англии — слишком много воспоминаний, и не самых хороших. Для себя она решила, что здесь будет чувствовать себя некомфортно. Именно в Лондоне лезли все самые плохие воспоминания.

На Манхеттене ее жизнь переменилась. Она стала намного лучше, хоть и не такой красочной, как первое время в Лондоне несколько лет назад. Джулия жила свое жизнью, но отпустила Патрика лишь спустя два года, когда встретила мужчину. Прекрасного мужчину, который помог вновь почувствовать себя живой. Джулия снова обрела любовь и не спешила отпускать ее.

Она до сих пор общается с Филом, который тоже не задержался в Лондоне. На самом деле он стал путешественником со своей супругой — они объездили полмира, но остановились на Санкт-Петербурге, где Мила родила ему сына. Джулия была так счастлива за него, что готова была приехать на другой континент на седьмом месяце беременности. Она родила девочку и говорит, что Джордж и Патриция будут парой.

Иногда к ним в гости приезжает Луиза, которая узнала о смерти Патрика самой последней, ведь в то время они мало общались. Джулии казалось, что они отдалились друг от друга. Но сейчас они снова стали не разлей вода.

Сейчас она живет счастливо, как и хотел Патрик. Иногда она вспоминает его и говорит с ним, молясь, что он слышит. Она говорит, что с ней все хорошо и что никогда его не забудет, как и обещала. Отпустит, но не забудет. И что ей очень жаль, что она не пришла на его похороны — ведь в то время она не могла даже нормально сходить в туалет. Ей казалось, что она в скором времени последует за ним.

Но она оправилась, взяв силу в кулак. Тогда ей помогала мысль о том, что Патрик не хотел бы увидеть ее там настолько рано. А сейчас она жила мыслью о своем муже и любимых детях.

— Мама, — лепечет четырехгодовалый Стефан, — я сломал? — наивно спрашивает он, протянув Джулии, сидящей на диване и смотрящей новости, красную машину, сломанную пополам.

— Дорогой, и как ты так умудрился?

Тот мило пожимает плечами и надувает губки.

— Может, сходишь к папе? — предлагает Джулия, протянув машину обратно сыну, и замирает, уставившись в телевизор.

— Что? — раздается голос сына.

Но Джулия лишь смотрит в экран телевизора, не веря своим ушам.

— На берег одного из пляжей Северного моря был выброшен человеческий скелет, на котором сохранились куски платья. Ученые предполагают, что тело было в воде с девятнадцатого века и почему-то только сейчас море выбросило его на сушу. Все подробности в новостях, — говорит девушка в студии…

— Ничего, — отмирает Джулия, — беги к папочке. Он починит, — спокойно говорит она.

Но Джулия уверена, что она знает, кто это. Интуиция никогда не подводит ее. Это ведь легендарная Ариэль Бекер. Наконец она показала себя.

***

Каждую осень я вспоминаю тебя,
И каждый раз лью горькие слезы,
Вытираю щеки, говоря,
Все это просто былые грезы.

Говорить о тебе больно,
Ты словно кинжал,
Ранишь сердце непроизвольно,
И так хочется кричать!

Но я стала сильной,
Закалил меня твой уход,
Стала смерти непосильной,
И становлюсь сильней каждый год.

Ты оставил хорошие воспоминания,
Страсть, поддержка, любовь…
Не хочу вспоминать страдания
И утешать себя вновь.

Помню нашу первую встречу,
Твои голубые глаза!
Они были безупречны,
Как и наши голоса.

Помнишь наш первый поцелуй?
Ты, как и я, был смущен.
Было достаточно: «Целуй»,
И ты уже был мною поражен!

Никогда не забуду твой голос,
Такой грубый, но нежный,
Он был словно колос —
Такой же безмятежный.

Я не расскажу о тебе своим детям,
Не потому, что не люблю,
Не потому, что считаю это бредом,
И даже не потому, что не хочу…

Я не могу их лишить
Такого замечательного человека.
Не смогу себе простить
И точно не смогу отпустить…

Надеюсь, ты в новой жизни
И тебе там хорошо.
Прожил ты всего лишь полжизни,
Но там ведь, как в Лондоне, очень свежо?..

Знаешь, я счастлива,
Как ты и хотел,
Я свою жизнь люблю,
Как ты это делать умел.

Ты только дождись,
Подожди меня там.
Когда я приду, отзовись,
И я пойду по твоим следам.

Я буду тебя помнить,
Пока навеки не усну.
Буду помнить,
Пока не опадет последний осенний листок…

1. Сквош — это безалкогольный концентрированный сироп, используемый в производстве напитков. Это обычно фруктовый ароматизатор, сделанный из фруктового сока, воды и сахара или заменителя сахара. ↑

2. Каррик (гаррик) — верхняя одежда, по покрою похожая на редингот, имеющая отличительной особенностью несколько воротничков-пелерин. ↑

3. Эль — сорт пива, производимый быстрым верховым брожением при высокой температуре. Раньше на свадьбах была традиция — продавать напиток гостям, а полученные деньги супруги забирали себе. ↑

4. Лента в Англии 19 века была альтернативой современного букета на свадьбах. ↑

5. Брэд-энд-баттер пудинг — Британский хлебный пудинг, десерт, выпечка. ↑

6. Геммолог занимается определением, оценкой и сертификацией драгоценных камней. ↑

7. Баттенберг — нежнейший на вкус английский бисквит необычного цвета. Готовят из двух коржей: розового и желтого. Их скрепляют в шахматном порядке с помощью ароматного абрикосового джема. ↑

8.  Режущий инструмент для гравирования в виде тонкого стального стержня, срезанного под углом на конце. ↑

9. «Джонни Д.» — фильм о величайшем грабителе в истории США — Джонни Диллинджере. В фильме представлена его главная возлюбленная Билли Фрешетт. ↑

Еще почитать:

Аромат моего мужчины. Первая и вторая глава. Сэмми Маманти была приглашена на выставку в крупную парфюмерную компанию. Никто не должен был увидеть, то что увидела она. Он знает её секрет. Станет ли он защитником или сам же её погубит. Ведь такие, как он недостойны любви.

Карточный Долг — Карточный Долг. Глава 10

«Яман и его семья»Глава вторая. Продолжение. Судьбы героев начинают сплетаться. Часть 27 —

Любовный плен — Глава 1. Под окном.