***
Кофе. С молоком. Сваренный в гейзерной кофеварке. Бразилия Сул де Минас. Без сахара.
За окном утренние зимние сумерки. Сиреневое пятно сверхновой. А, нет, это просто солнце искажённое толстыми зимними тучами.
Глоток.
Кофейная горечь разливается по нëбу. Проваливается внутрь, растекаясь, заливая собой жадную бездну, тупую боль которой не может перебить даже горький вкус крепких кофейных зёрен.
Вихрь мыслей тянет туда, в чертоги разума.
В далекие воспоминания.
В счастливое детство.
Там Она, она ей как мама. Нет, лучше мамы, ближе. Родная мать бросила её в три месяца, уехала за сто километров, в другой город. А Она лучше, лучше всех. Веселая и легкая как ветер. И попробуй скажи ей, что она бабушка. Рассердится ужасно, а ветер, всем известно, сердить нельзя. С ними, дело такое, завертит в ураган и пиши пропало. Поэтому никаких «бабушка», только по имени — Люда.
Ей можно было рассказать все, что угодно, про троллейбус, который ходит под не существующим номером по маршруту, которого нет ни на одной карте. От школы. Только, ждать приходится долго. И он упорно везёт домой, а не в заветное » Вникуда». Вот негодник. И про злую училку по литературе. Смеяться и вместе писать на неё эпиграммы, которые позже будут наклеены прямо на дверь кабинета директрисы. Можно кататься на коньках в хоккейной коробке зимой и по очереди мотать круги вокруг школы на новом велике летом.
Ветру хорошо только с ветром. Это у нас наследственное, как у алкоголиков «повторение через поколение».
Глоток кофе.
Мать, почти нет воспоминаний. Может пара эпизодов. Как-то она приехала, и Люда вытаскивала из её спины длинные толстые и белые, как черви, нитки.
***
Пол залит темной кровью. Она течёт, как потоки весенней талой воды. Рука слабо хватает лезвие ножа в попытке остановить убийцу. Голос отчаянно шепчет: «Ты оставляешь сиротой двухлетнего ребенка.» Рука с ножом останавливается. «Прости.» — целует в щеку. Уходит.
***
Глоток кофе.
— Люд, а Люд.
— Чего?
— А ты ведь никогда не умрешь?
— Ещё чего, я же бессмертная!
***
Глоток кофе.
Горечь все сильнее.
Больница. Недоумение. Нет. Такого не может быть. Это все не по-настоящему. Почему она тут лежит и не просыпается? Она же не болела никогда. Даже простудой. Как инсульт? Инсульт это только у людей. А она не человек, она ветер. Лёгкий, веселый, бессмертный.
Ещё глоток.
Похороны. Священник говорит надо подойти всем и попрощаться.
Это не она. Не её лицо. Где моя Люда? Кто эта бабушка в деревянном ящике?
Все. Волна тащит за собой, в черную бездну. Осколки мира осыпались под ноги, захрустели.
Ветер рвется наружу. Что ему здесь делать в одиночестве? Ветры не могут сами по себе, им нужна компания таких же братьев/сестер по разуму. Им ничего человеческое не нужно.
Ветер рвется следом за своим другом — ветром. Ломает грудную клетку, выворачивает ребра наружу. Оставляет вместо себя пустую бездну и боль незаживающих кровавых лохмотьев.
Как теперь дышать чтобы не было больно?
Кофе. Горечь во рту.
***
Городок, маленький и невзрачный.
Крохотная квартирка-однушка.
— Люда, Люда! Ты здесь! — схватила её ладони в свои, сжала.
— Люда, собирайся скорее, мы будем жить с тобой вместе, как и хотели! Я больше не оставлю тебя одну! Представляешь, мы купили посудомоечную машину!
Она смотрит помутневшими глазами, но руки не выдергивает. Лицо просветляется, она улыбается.
Черт. Проснулась. В своей реальности.
***
Кофейная гуща на дне.
***
Городок, маленький и невзрачный.
Соседки у подъезда.
— Ой, ты знаешь, наша то полоумная, ночью со своей выдуманной внучкой разговаривала. Представляешь, сидит на чемоданах, говорит переезжает.
— А у неё нет внучки то?
— Да какой там, дочь то её аборт сделала.
— А дочь то где?
— Так это. Убили её, как раз через пару лет после.
Еще почитать:
Цветочный горшок для твоей души
Наше поколение — Сигнал
Наблюдение и наказание
Счастье
«
»
