1
В старом доме давно никто не жил. Его окружала тишина. Листва шелестела, а в ней слышался шепот разбитых фарфоровых кукол, чьи тени обнажила выглянувшая из-за вуали тучи, луна.
Старый коллекционер давно умер и большую коллекцию прекраснейших фарфоровых кукол выбросили за домом.
Тонкие тела кукол навсегда разбивались, головки на хрупких шеях, словно обезглавленные палачом, летели в траву, пугая сверчков. Палач свершил кукольное убийство, а эта тенистая роща стала теперь их кладбищем.
Все эти куклы украшали полки старого коллекционера, который покупал их в разных местах у разных людей. Это были куклы, видевшие разные жизни. Видевшие легкий шелк банальных накидок и загадочные маски карнавалов. Знающие тайны сердец и слышавшие легкий плач разочарований.
Когда старый коллекционер умер, куклы стали никому не нужны. Их стащили с полок и просто убили в роще за старым домом. Тихий шепот их душ переговаривался с листвой и друг с другом.
— Помните, какое раньше было время? — тихо прошептала голубоглазая прежде кукла, чья голова с выкатившимся глазом, валялась, отделенная от тела в фиалковом бархатном платье. Ее рот по-прежнему улыбался. Темные завитки растрепавшихся волос вздрагивали от ветра.
— Да, я помню, — прошептал в ответ фарфоровый мальчик. Один глаз его был закрыт, другой смотрел на осколки от своего собственного тела в зеленом сюртучке.
— Ах, я наверное скверно выгляжу! — грустно произнесла все та же кукла. — Мое тело обезображено, сударь…
— Мое тоже, сударыня, — ответил кукольный мальчик.
— Это все так ужасно… Какая красивая жизнь была раньше! Моя хозяйка взяла один раз меня с собой на карнавал!
— Расскажите, если вам не сложно, — попросил фарфоровый мальчик. Кусок его фарфоровых губ уже давно откололся.
— Мы жили в красивом, роскошном доме и с тех пор, как меня подарили хозяйке, она со мною не расставалась. Она поведала мне все свои секреты и, если бы кто-то попросил рассказать о ней, никто не смог бы сделать этого лучше меня.
У Мириам (так звали мою хозяйку) были очень красивые каштановые вьющиеся волосы и светло-карие глаза. Она была очень красивой девочкой. Я знаю ее с 14 лет! Мы были лучшими подругами. Я помню, как Мириам попала на свой первый карнавал…
— Ах, сеньоры, я жила в Венеции и ручаюсь, что лучшие карнавалы бывают только у нас! — подала голос черноволосая кукла с напополам разбитой головой.
— Ах, тише, дайте же послушать! — начали возмущаться слушатели, перешептываясь. — Как некрасиво с вашей стороны перебивать рассказ! Если захотите поделиться, дождитесь своей очереди!
Черноволосая венецианка, пристыженная, замолчала, уставившись на черепки своих белых рук.
Кукла в фиалковом платье, воодушевленная поддержкой слушателей, продолжала:
— Это был прекрасный, волшебный карнавал… Все платья были оригинальны и дамы выглядели королевами, красуясь нежным шелком сводящих с ума нарядов. Маски делали их лица таинственными, а мушки, наклеенные возле алых губ, многих заставили влюбиться. Их веера были легким взмахом крыльев неуловимых бабочек, а свечи мерцали, такие же манящие, как их поцелуи. Вино на дне бокала хранило в себе тайну, а яркие карнавальные ленточки изящными змейками случайно падали на стол. Это было время загадок и таинственных приключений. Теплый вечер очень нежно обнимал каждого, кто жаждал его объятий, а аромат цветов кружил головы.
В темном небе вспыхивали фейерверки. Это была настоящая волшебная сказка. Как можно было в такую ночь в кого-нибудь не влюбиться!
— Ах! — романтично вздохнули разбитые куклы, упоенные рассказом. — Продолжайте же, мы все во внимании!
И кукла в фиалковом продолжала.
— И тогда появился он… В тот самый момент, когда разразился салют в ночном небе, в тот момент, когда Мириам обернулась, а он спускался по лестнице… Их взгляды соприкоснулись, их взгляды и души… Соединившись, две искры породили пожар…
— О боже, как захватывающе! — не выдержала одна из кукол. — О, почему я не человек, а мое несчастное тело разбитое и ненужное теперь никому!
Она умолкла.
В тишине снова послышался голос рассказчицы:
— Они влюбились друг в друга с полувзгляда, с полуслова, с полувздоха, даже не видя лиц друг друга! Это можно было назвать любовью с большой Л — они растворились друг в друге в буквальном смысле этой фразы. И как изящны были его движения, когда он в первый раз поднес руку к губам! И ее сердце слишком билось в тот момент, я знаю это наверняка. И вечер обнимал. И вечер пел. Ночной сад стал приютом двух душ. А сверчки и ночные бабочки — свидетелями любовных признаний.
В темных коридорах дворца находили пристанища многие влюбленные пары. Даже сейчас мрачные стены коридоров хранят в себе их шепот.
Когда Мириам и ее избранник уединились в свежей темноте ночного сада, они сняли маски и долго в благоговейном молчании рассматривали лица друг друга, как будто они были двумя божествами, только что нашедшими друг друга. Их лица были так молоды и красивы, что при одном взгляде на них захватывало дух, а на губах застывал возглас восхищения. И только насытившись жадными взглядами друг друга, они посмели дотронуться до лица напротив. И вкус вина на губах смешался с поцелуем, а любовь стала самым хмельным напитком. Их души были ночными бабочками, летевшими на огонь!..
— А что же было дальше? — зашептали куклы.
— О, это была очень печальная история, поверьте, очень печальная…
— Расскажите, что было дальше, не томите нас… — жалобно прошептали куклы.
— Избранником Мириам оказался принц… — снова заговорила кукла.
— Сам принц! — воскликнули все.
— Да, и это обстоятельство погубило их любовь… Но любовь не знает границ, и ей все равно, принц ты или нищий… Им приходилось скрывать ее, чтобы о встречах никто не прознал во дворце… Но, даю вам слово, эти встречи были прекрасны! И слово прекрасны будет серой банальностью в этом случае. Какими захватывающими, полными опасности, они были! Становясь от этого еще более интимными и желанными. Губы Мириам в едва заметной улыбке скрывали тайну, которая переполняла душу. Эта тайна лучилась в ее очаровательных светло-коричневых глазах с прекрасными пушистыми ресницами. Ее сердце рвалось к возлюбленному и Мириам не находила себе места, когда не удавалось с ним встретиться. Знаете, я всегда завидовала ей! Лна могла любить! И ее любили!
Кукла замолчала.
— Знаете, — воспользовался паузой кукольный мальчик, внимательно слушавший ее рассказ, — я бы мог любить вас, я давно думал об этом…
— Ах, забудьте, мы навсегда потеряны для этого мира и преданы забвению… Наши разбитые тела никому больше не нужны… И даже нам самим…
— Что было дальше, что было дальше! — зароптали куклы.
— …Мириам спешила в беседку, под покровом ночи и покровительством луны, натянув на нежные плечи плащ и спрятав лицо под капюшоном. Она бежала в беседку, увитую плющом и белыми розами, в которой ждал ее избранник…
Это была магия ночи, улыбающихся в ночи цветов, небрежно скинутого с лица фетра скрывавшей лицо маски, упавшей к ногам, обнажив лица, дышащие страстью. Прикосновения белых рук, мягких шелковых волос, пахнущих свежими гиацинтами и поцелуй с привкусом лучшего вина… Это все околдовывало… Свело с ума за одну ночь… Они, как мотыльки, сгорали в пламени собственного огня… Но скажите, бога ради, разве оно не стоило того? Разве лучше серая рутина безрадостной жизни, чем яркий бал одного дня, пусть даже самый последний?
— О да, это стоит того! — согласились куклы-слушатели.
— Век любви, к несчастью, был недолгим. Принц должен был скоро жениться. Обязан был. К нему уже везли молодую, но нелюбимую жену. Сильные мира сего не имеют право на личное счастье. Долг перед государством определял их дальнейшую судьбу. Это была травма для обоих. Это был звон бокала, разбившегося на две половины. Это был бурный всплеск уничтоженных иллюзий, сменившийся безмолвной печалью. Маски тускнели, лица блекли, теряя свой цвет, яркие краски становились совсем прозрачными. Если я была бы человеком, то, клянусь вам, плакала бы вместе с ней. Если бы я стала человеком, я была бы Мириам. Я любила бы как Мириам. Я умерла бы, как Мириам. Я жила ее жизнью. Мне казалось, что я говорю ее слова, делаю ее жесты, танцую ее танцы. Но я была лишь куклой, стоящей на полке. Наблюдателем чужой жизни за неимением своей собственной. Я любила Мириам. Я чувствовала ее боль. Чувствовала, как плачет ее сердце под кружевным корсажем.
— Я почти люблю вас… — мечтательно прошептал мальчик, представляя себя тем самым принцем, в которого влюбилась Мириам.
Деревья закачались, листва зашелестела. Ночная птица завела свою трель.
— Но неужели они не пытались спасти друг друга?! — начали возмущаться куклы. — Где же бунт?! Где же протест!
Развалины дома окропила луна — их маленькое грустное солнце.
— Был бунт и был протест. Когда принц наотрез отказался от своих обязанностей, заявив, что любит другого человека, отец впал в бешенство. Их в буквальном смысле оторвали друг от друга. Мириам грозил монастырь. Все это настолько же банально, насколько печально… Я видела нечеловеческие страдания Мириам. Маски упали. Растоптанные розы валялись у ног. Вино в бокале расплескалось по полу, в нем притаился яд. Занавес закрылся. Трагический спектакль был окончен. Это было последнее действо. Мучениям разлуки и мрачным стенам монастыря — своей уготованной живой могиле — Мириам предпочла смерть отравой. Легкий сон в сверкающем бокале. Сон, дарящий забвение в вечности. Лепестки роз осыпались. Свеча погасла. Листы дописанной повести по всей комнате разнес ветер. Клавиши плакали минорными нотами. Со смертью Мириам умерла и я. У меня больше не было жизни, которой я могла бы жить. Я пылилась на полке в комнате, в которую никто никогда не заходил.
— Возмутительно! Как трагично и печально!
— А что же принц? — с томной грустью спросил разбитый мальчик.
— Он не был Ромео, который умер вместе со своей Джульеттой. Он страдал, но покорился воле отца. Его ждала нелюбимая жена в спальне с нежно-розовым пологом, который трепал ветер. В том самом дворце, полном дьявольских интриг, в котором жили отравительницы и льстецы, шуты и кавалеры.
— Какое малодушие! Как мог он сдаться и предать свою любовь! — возмущались куклы.
— Мертвая Мириам казалась живой куклой, лежащей с закрытыми глазами, с мертвенной бледностью на лице, с каштановыми змейками волос. Ее большие светло-карие глаза больше никогда не откроются. Он не имел возможности поцеловать ее в последний раз. Даже незнакомые люди, видевшие Мириам плакали и их плач звучал реквиемом по ее принесенной в жертву молодости и красоте, которую уносила навсегда могила. И я проклинала те обстоятельства, уносившие ее прекрасное тело в сырую землю.
Крышка рояля с грохотом захлопнулась. Нотные листы перепутались. Ветер раскидал лепестки роз, кружа их в комнате так же небрежно, как человеческие жизни.
Я умерла вместе с Мириам. Спустя много лет, служанка продала меня коллекционеру. Так я попала сюда, наполненная печалью…
Все грустно вздохнули.
Как прекрасна и как трогательно-печальна ваша история! — воскликнул мальчик. — Мне кажется, что я влюблен в вас!
— Ах, сударь, слишком поздно! — печально улыбнулась кукла. — Мы все давно мертвы… Но расскажите мне свою историю и я увлеченно послушаю ее, сгорая от любопытства!
— Да, да! — дружно поддержали фарфоровые черепки, бывшие раньше куклами. — Это необычайно любопытно! — каждая из них хранила свою историю.
— Хорошо, — согласился мальчик. — Слушайте же. Мой хозяин — Питер — нашел меня под рождественской елкой, когда ему было всего 12 лет. Как жаль, что я не мог говорить! — с горечью воскликнул он. — Вернее, я мог говорить, но на языке кукол, которого он не понимал. Мы играли, когда он еще был почти ребенком, а когда повзрослел — меня поставили на полку и я стал молча наблюдать.
Питер с самой ранней юности получил громадное наследство. Его мир — был миром стихов. Миром поэтов. Миром горького вина. Я помню наизусть каждый его стих, выведенный на бумаге дрожащей рукой безусого юнца. Он отдал себя в услужении поэзии и вину. Это был ночной гуляка из тех. кто никогда ни о чем не жалеет. Ни денег, ни вина. ни жизни. Я знал всех его любовниц, обожавших его и почитавших едва ли не как кумир. Было у него и пару любовников. не чаявших в нем души. Тонкий мир чувств. хмельной мир вина. мир красивых, жестоких рифм. Милая моя сударыня! — обратился он уже к кукле. — Я жил в другом столетии. отличном от вашего. В другой стране!
— Ах. это не имеет никакого значения. — ответила кукла.
— Не имеет. не имеет. — вторили куклы.
— Мир грез. Мир помраченного рассудка. Мир жалобно плачущей скрипки. оплакивающей чью-то судьбу. Он был успешен. молод. талантлив. Он был вечно пьян. Он брал от жизни все. что мог. Конечно же я мечтал быть им! Писать, любить, творить. У него было четыре любовницы и два любовника, они были его музами, благодаря им. вдохновение не покидало его. Каждому в отдельности он посветил красивые стихотворения. которые были в равной степени хороши на слух. Он одинаково любил каждого из своих любовников и любовниц и жил ими. Он не мог отдать предпочтение кому-то одному. Они были необходимы ему все. Он ими жил. Какими замечательными и необыкновенными были эти люди! Один из любовников был скрипачом и превосходно играл на скрипке. думая, влюбленный. о своем безумном поэте. Я как сейчас помню. безудержный плач. вырывавшийся изо рта скрипки под его смычком. Скрипка извергала любовную тоску.
Второй его любовник был кастратом. Он пел в опере и от его голоса дрожали зеркала.
Женщинами Питера были четыре прекрасные жемчужины. выпавшими из ожерелья. Такими разными и такими чудесными! Одна из них тоже писала очень талантливые лирические стихи и пользовалась сумасшедшей популярностью.
Вторая была известной танцовщицей. Третья играла в театре. А четвертая была скульптором и ваяла обнаженную мраморную скульптуру Питера.
Все они были красавицами, отличными компаньонками и собеседницами.
Они вдохновляли Питера. а Питер служил вдохновением для них. Что было удивительным. что когда все они собирались вместе. никто никого не ревновал. По крайней мере так казалось. Питер собрал их вместе и они обожали его. Это была отдельная семья. Маленькая богемная семья. Это был отдельно дышащий организм.
Они собирались. Пили вино. Обсуждали свои творения. Предавались искусству любви…
— В этом что-то есть, — сказала кукла. — Слушая ваш рассказ, я будто пребываю в том самом мире, о котором вы мне поведали.
— Ночами Питер много писал. Тогда его спутниками была горящая свеча. бутылка вина и… я… Хотя он не придавал мне никакого значения. Бутылка пустела и к утру он ложился спать в хмельном перегаре. На столе тлел огарок свечи и валялось тысячи исписанных листов.
Меланхолия осени. Грусть скрипки. Эта та самая пора, когда из души на бумагу льется лирика. Его поэзия. Поэзия золотых листьев, усеявших бульвары и аллеи. Поэзия ранней печали. Все это легло на бумагу теребящими душу словами. Ноябрьским. стучащим в окна, дождем. Когда наступает настоящая хандра и душа, словно природа, тоже готовится к наступлению зимы.
Питер был дуэлянтом. Он устраивал хмельные потасовки и часто бывал в разных переделках, гуляя в трактирах до рассвета. Один раз он повздорил с приятелем и они стрелялись на дуэли. Питер оказался ранен в левую руку. но он был левшой и писал левой. Это спасло его.
Один из любовников Питера. кастрат. был смертельно болен. Он знал об этом, но до последнего вздоха отдавал себя сцене. На ней он и умер. все же успев допеть свою арию. Умер на руках подбежавшего к нему Питера. Похоронив любовника и оплакивая его участь в стихах. Питер впал в глубокую депрессию. Ему осточертела эта жизнь. У него осталась только одна любовница — бутылка крепленого вина. Напившись в трактире, Питер спровоцировал конфликт и был убит на дуэли… — кукольный мальчик примолк.
Воцарилась тишина. Луна спряталась. играя в прятки. Стало совсем темно, лишь осколки фарфоровых тел, будто человеческие кости. белели в темноте. обдуваемые ветром.
— Как печально! — проговорила кукла. — И знаете. по-моему. я тоже люблю вас… Хотя это совсем бесполезно, совершенно бессмысленно!..
— Обрести любовь после смерти? — спросил мальчик. — Это трагично…
— Ах! — ответил хор кукольных голосов.
— Быть может кто-нибудь из вас рискнет рассказать свою историю? Я бы с удовольствием ее послушал.
— Да! — подхватила разбитая кукла. смущенная своим признанием. — Я бы тоже с превеликим удовольствием сделала это! Кто же решится?
— А я всегда мечтала научиться танцевать вальс, но без посторонней помощи не могла сдвинуться с места! — сказала одна кукла. туловище которой. в небесно-голубом. будто топором было перебито поперек. Ее русые волосы были подвязаны бантиками. — «Этот вальс, этот вальс полон боли. мольбы и вина. где шелками играет волна…» Я мечтала танцевать с галантным кавалером. надев праздничное бальное платье! — она печально вздохнула.
— Я бы согласился стать вашим кавалером, если вы не будете против! — отозвался еще один темноволосый кукольный мальчик. Он лежал, уткнувшись носом в сырую траву и смотрел на мир застывшими стеклянными глазами. Возле него лежали части собственного тела.
— О. если бы мы были знакомы раньше, пока мое кукольное тело не превратилось в осколки… — ответила кукла. — Я бы с удовольствием танцевала с вами. Моя хозяйка любила танцевать на балах и была лучшей из тех, кто умел танцевать. Она влюбляла в себя кавалеров одним только языком жестов! По ней сходили с ума все, кто видел ее грацию, ее обворожительные движения. похожие на взмах крыльев птицы, кружившейся в танце. Я и сама влюблялась в нее каждый раз. когда видела ее танец. Танец над землей. Танец слез. Печали о скоротечности жизни. Эхо любви. Эхо разбитых сердец. Ее любили все. кто только знал. за один лишь только танец!
— Какова была история этого танца? — спросила первая рассказчица.
— О. это была печальная и трагичная, не менее ваших, история! История птицы с перебитым крылом. История цветущей розы. переломанной пополам…
Она упала с лошади и больше никогда не смогла танцевать. Она стала птицей в клетке. Заложницей в собственном доме. А жизнь превратилась в жестокую мачеху.
Она пыталась встать. снова попробовала взлететь. но снова падала. требуя от себя невозможное. Она зачахла, как гортензия без воды. Без танца ее жизнь утратила всякий смысл. Она умерла в тоске. а дух парил на свободе.
Плач капель дождя. Скоротечная жизнь. Помутневшая вода. Печальный крик улетающей из родных мест птичьей стаи. Праздник увядания и смерти. Крик вырвавшейся на свободу души…
— Ах! — снова воскликнули куклы. — Как печально и по-черному романтично! — ответил темноволосый кукольный мальчик. — Я готов влюбиться в вас и кружить с вами в вальсе даже после смерти! О, как жаль, что это невозможно!
А я принадлежал одному актеру. Я стоял у него в гримерной и наблюдал за его ежедневным перевоплощением. Каждый раз мой хозяин надевал новую маску.
Он был то шутом. веселящимся лицедеем, то перевоплощался в занятого государственными делами монстра. то во влюбленного и романтичного юношу. то в прекрасную начитанную даму. Он был всеми, кто существовал на свете. То жестоким чудовищем, то набожным праведником. Он был то Иисусом, то Дьяволом, становился то холодным, то горячим. Он знал людей, потому что был каждым из них по очереди. Вся его жизнь состояла из множества перевоплощений. Он так привык перевоплощаться, что перевоплощался даже в жизни, готовя маску на каждый день. Он потерялся в себе самом, не зная кто же он на самом деле: лицедей или монарх, праведник или убийца? в нем растворились все его роли. а он отдал себя им. Он страдал от того, что заплутал в себе самом… Это был несчастный внутри человек. Это было перекати-поле. гастролирующее из одного города в другой. не имеющее своего очага и пристанища в жизни. Он сделал ставку и проиграл. Он не добился пристанища, он не имел дома. Разочаровавшись. он чувствовал себя опустошенным и одиноким. Я не хотел бы быть таким. как он, это слишком тяжело… Его глубокая печаль передавалась мне. Я чувствовал ее, будто был им сам. Сдавшись, актер заплакал. Его судьба была ужасной — он замерз пьяным на мостовой, а меня купил коллекционер.
Мелодия души. Белое полотно зимней шали. Метель, заметающая печаль. заметающая чью-то жизнь. Черные пятна воронья на снежном холсте. Не оплаканная участь непризнанного актера, еще одна из тысячи непризнанных жизней… Унесенных неведомо куда, в неведомую страну. В сказочный зимний лес, с поблескивающими волшебными огоньками. снежинками, похожие на оброненные волшебником драгоценные камни.
Зимнее кладбище. Колокольный стон. Тяжелая насыпь на могиле. Здесь лежит непризнанный актер, растерявший свою жизнь бусину за бусиной. О нем никогда никто не вспомнит. На его могилу никто никогда не придет. Он канул в Лету — мифическую реку забвения…
— Какая тоска… Какой надрыв! — перешептывались куклы.
Луна, поддразнивая их, снова показалась из-за туч. В воздухе повеяло ароматом жасмина.
Подул сильный ветер и голову темноволосого мальчика отнесло в самую рощу.
— Ах! — воскликнула светловолосая кукла. — Какой ужас, а я только всею душой прониклась к его истории! Наши истории — это маленькие трагедии чьих-то жизней… Это хоровод сюжетов, чувств и преждевременно оборвавшихся повестей.
— Вы никогда не видели закат возле моря! — отозвался мальчик с русыми волосами. У него не было двух ног и половины руки. будто бы он был солдатом, вернувшимся с войны. Его цилиндр валялся тут же. — Я ходил в плавание, я был на корабле! Мой хозяин любил рисовать; выходя на палубу. Он смешивал краски, и получалось небо, он колдовал над палитрой, чтобы передать краски моря, чаек, кружащихся в небе. А море всегда меняет свой цвет. Оно может быть ласковым. Как в штиль, или всепоглощающим адской бездной. Бойтесь прогневить Нептуна! Синее, бескрайнее, бездонное… А то вдруг кажется зеленым… Или и синим и зеленым одновременно. Ночью небо и море сливаются. Зато на небе зажигаются причудливые узоры звезд. Тогда мой хозяин, озябнув, кутался в плащ.
Он был путешественником. Он таскал меня за собой, как память о своей матери. Я, вместе с ним, видел многие страны, разных людей, их диковинные обычаи. Перед моими глазами прошли многие прекрасные женщины разного цвета кожи. Те женщины, которые любили его. Которым он дарил свою любовь. Это была сказка странствий. Запыленный, развевающийся на ветру плащ того, кто предпочел домашнему уюту свободу тысяч дорог. Он мог идти, не уставая. перекинув через плечо дорожную сумку. Просто идти, не переживая ни о чем. Он всегда напевал песню о вольном ветре, о длинной-длинной дороге и горящем далеко заветном огоньке…
Погода нисколько не смущала его. Мы шли, когда накрапывал мелкий дождь, и когда завывала зимняя вьюга. Он шел совершенно один, в занесенном снегом потертом плаще. с припорошенными волосами. Мы шли даже ночью. Шли до первого трактира. Там он позволял себе отдохнуть. чтобы завтра продолжить свой путь.
Дорога заменила ему все. О. где мы только не были! Поистине. я насмотрелся чудес в то славное время!
— Как я завидую вам! — воскликнула одна из кукол. — Вы столько видели!
— О да! — подтвердил мальчик. — Мы исколесили столько дорог! И ни один город он не хотел называть своим домом. Его домом была дорога…
— Что же случилось далее? — спросил другой кукольный мальчик. — Надеюсь. Ваша история не будет столь трагична, как наши?
— О, моя история, к сожалению, так же не лишена смерти… Он был болен. Давно уже был болен! От чахотки нет лекарства! Он был худ. Он был бледен. Он часто кашлял. Он угасал. Смерть брала его понемногу. Каждый день по кусочку. Пришло время, когда он больше не смог идти. Ветер завывал за окном постоялого двора, а дождь оплакивал его смерть. Все. что от него осталось — его записки. его картины и… я. Хозяин постоялого двора продал меня коллекционеру и… все закончилось.
— Я тоже плавала по воде! — подала голос венецианка. — В красивой лодке. Город. построенный на воде, ну разве это не романтично?!
— Это великолепно! — ответили куклы и аромат жасмина окутал рощу.
— Моя госпожа была очень красивой. У нее был роскошный голос — колоратурное сопрано. Она пела в опере. У нее было множество поклонников. Она участвовала в карнавалах. Когда это талантливое, одаренное. нежное существо плыло на лодке, люди кидали в воду цветы. Какие роскошные карнавалы проводились! Вам непременно нужно было бы это видеть! Какое изобилие масок. какие наряды! Просто кровь в жилах стынет!
Лодка, несущая стремительно по воде, в которой плывут грустные цветы. Все мы в этой жизни одиноки. Мы улыбались и плакали. Влюблялись и разочаровывались. Сходили с ума и мечтали о смерти.
Она. мое маленькое божество, любила недостойного человека — пьяницу и скандалиста. Он был груб и мог поднять на нее руку.
— Какой ужас! — зароптали куклы. — Какие мерзкие манеры! Это просто немыслимо!
— Моя дикая своенравная роза с волшебным голосом отдала свое израненное сердце подобному негодяю! Когда у ее ног было столько очаровательных поклонников! Столько умных и интересных людей! Но чувства правили бал. Чувства к недостойному человеку, который погубил мою королеву! Ради него она пала!
Как любил он падших женщин, не пропуская мимо себя ни одного борделя! Он довел ее до того, что ради него она стала одной из них! Ради этого негодяя мой дорогой ангел стала путаной! Он выпил ее до конца, как красное вино. Она, ту, которую ждало блистательное будущее, чей голос очаровывал на сцене буквально всех. загубила себя из-за любви! Она была задушена любовником-ревнивцем…
— О. Боже, какой ужас! — перешептывались куклы.
— Их жизни были столь же переломлены, как и наши тела!
Любовь несет в себе смерть. Плывущие по воде цветы. не отстающие за лодкой белые прекрасные розы. За лодкой, в которой плывет гроб. Эта участь людская. Просто смерть. Улягутся все чувства. Никто не сможет больше их потревожить, разбередить. Все умерло… Умерли даже цветы, жестоко сорванные рукой человека, которого уносило течение…
Небо начинало светлеть. На горизонте зажглась планета. Лепестки жасмина осыпались. Слушатели ловили тишину.
— А вы? — спросила кукла, оборачиваясь к кукле. фарфоровому старичку, который менее всего пострадал — у него разбилась только трость. — Вы — единственный. кто не порадовал нас рассказом в эту, такую насыщенную ночь?
— Да я-то что? По-моему слишком стар… Я просто жил. В моем доме не кипели страсти и трагедии, подобно вашим. Я стоял на полке в доме. где жили самые обыкновенные люди. В их жизни я не нашел ничего примечательного, чтобы усладить ваш слух красивой историей. Дети. игравшие мной, выросли. потом меня купил коллекционер. ну, а дальше вы сами знаете…
Небо еще более просветлело. Птицы залились райским пением. В свои права вступал рассвет.
Кукольные головы перешептывались.
— Сегодня была ночь великолепных историй! Я получила истинно эстетическое наслаждение! — сказала кукла-венецианка.
— Полностью с вами согласна. И, надо отдать должное нашим кавалерам — они были на высоте!
— Ах, не стоит! Мое разбитое сердце переполнено чувством…
— Тише! Тише! — зашептались куклы. — Сюда кто-то идет!
Шепот смолк. Приближался дворник. Взяв веник и здоровый совок, он смел осколки фарфоровых кукол в здоровое мусорное ведро. Головка куклы оказалась рядом с головой кукольного мальчика. Они почти соприкоснулись изувеченными фарфоровыми губами.
— Вот, видите, — сказал мальчик. — Как все это не случайно! И мои чувства к вам крепнут с каждой секундой!
— Вы знаете, сударь, — ответила кукла. — по-моему, мы окончательно погибли…
— Мы уже давно погибли, сударыня, и нам, по сути, совершенно нечего терять…
— Вы правы…
Дворник высыпал содержимое ведра в телегу для вывоза мусора. Куски фарфора раскололись на мелкие кусочки.
— Я люблю вас. — прошептал мальчик.
— Я вас тоже… Au revoir, mon cher, — шепотом ответила кукла.
Еще почитать:
Долгие сны
По ту сторону — Возвращение
Мыло — Мыло Глава 3 (Финал)
История одного призрака
«
»
09.12.2021
