Катерина

Смутное, тяжёлое время ложится на королевство Маару и меняются сказки её и легенды. Забываются, уходят герои прошлого: храбрые рыцари и хрупкие нежные принцессы, великие мудрецы и врачеватели не в чести историй народа. Теперь приходит время других сказок и других легенд. Смута произошедшего переворота, когда король Прежний сменился королём Новым – родным братом Прежнего. Действовал он исключительно из благих мыслей, полагая себя правителем куда более милосердным и добродетельным…

Вот только путь к власти истёк кровью. И появились новые сказки, новые легенды. Народ, пережив в самом начале смуты и бойню, и голод, и холод с неизвестностью, перестал бояться смерти и обрёк в напевы и сказания некоторых, отличившихся людей.

На севере всегда любили сказывать. Просто сменилось время и родители стали пугать детей не прежними драконами, залёгшими на дне Красного Озера, а духами утопленников…

Переворот не может пройти гладко. Север дольше других краёв носил присягу и верность Прежнему Королю.

Это не юг, который вечно хлебосольный и мятежный, готовый сорваться в каждую идею с лёгкостью, и готовый с той же лёгкостью от неё отвернуться.

Это не восток, что испытал торговую блокаду и понял, что, в принципе, не так ему и важно, кто там сидит на троне, если кончен всякий торг.

И это не запад, что выжидал: выдержит ли столица с Новым Королём, справится ли с голодом и народным настроением, и только после, поняв, что самые страшные дни позади, принял правление Нового Короля.

Север держался долго. Он оказался против всех и быстро был смят, вынужденно подчинился и, хоть Новый Король обещал быть милосердным и подчиняться одному лишь благу закона, всё же не стерпел обиды и отправил на север карательные отряды, чтобы перебить свою досаду вкусом победы, подчинить строптивый край полностью, смять всякую его прежнюю гордость.

И ушли в те дни из сказок драконы и принцы, пропали трубадуры и храбрые рыцари. На их место пришли утопленники Красного Озера, сожженные души рощи, городские призраки повешенных шутов и уличных поэтов.

И все эти сказки передавали от дома к дому, забывая, подчас, откуда пришли эти сказки.

***

Река Коцит или река Плача – быстрая, подвижная, холодная. Она опасна для тех, кто не знаком с её глубинами и её течением, опасна для всех гостей из других земель.

Но есть у этой реки такое место, которое опасно для всех. В том месте коварно видится мелкое дно, но стоит лишь сделать шаг, польстившись на мелкоту течения, как вдруг – провал, который нельзя было угадать: дно — обманка.

Там острые камни, плетение каких-то мелких водорослей и буйное ледяное течение. Легко оступиться и на берегу – порода скользкая, размывается.

Родители запрещают своим детям ходить к этой реке, рассказывают ужасы из страха за жизни чад, но не дано им понять, что именно у этого обрыва растут самые красивые речные цветы на тонких мягких стеблях с красными цветками; которые так лестно вплести себе в венок, что именно в том месте и звёзды видны лучше, и тише, и камни полируются потоком причудливыми формами – возьмёшь такой и зависть всем!

В реке Коцит водятся духи, которые не терпят договора. Это с лесными сожженными душами можно договориться, если взять с собою толику мёда и разлить её на входе у первых же ветвей – тогда духи не тронут.

Это с городскими призраками можно договориться, если принести им в дар перо или чернил налить.

И даже с духами Прокажённых Домов можно иметь договор, если приносить ломоть хлеба и стакан молока к порогу перед каждым полнолунием сезона.

А с водой сговора нет. обитают в самом опасном месте Коцита души, замученные и несчастные, пойманные карательными отрядами ради шутки и предупреждения всему северу. Без счёта, говорят, сбросили в те дни в реку связанных пленников, не деля мужчин, женщин, стариков и детей.

Боятся родители за своих детей, не желают отпускать их к тому провалу Коцита. Да только…сами себя помнят, помнят, как не сидели дома и лазили в молодости и реку вниманием не обходили, там и цветы красивые для красавиц, и храбрость, и романтика опасности. Духов, правда, от утопленников тогда ещё не было. И их родители тогда злились, хлестали хворостиной и полотенцем, ругались, бранились, опасаясь за чад.

Смешно было чадам видеть страх родительский. Ну, пока сами своих детей не завели.

***

Хлещет хворостиной мать Маришку, бранится, увидев в волосах дочери тот самый цветок (не узнать нельзя, сама по молодости лет за таким ходила к тому месту у берега Коцита, у самого края воды стояла, кромки касалась, дразня других девчонок):

-Куда ходила, девка ты дворовая?

Маришке обидно. Не от ударов даже больно, а обидно. Вырывается, кричит:

-Сама-то хороша, сама!

-Косы обрежу! – воет мать, пытаясь достать хворостиной ставшую вдруг такую непослушную и словно бы чужую дочь.

-У самой ножницы найдутся! – Маришка отталкивает руку матери, ловко подныривает под другой и прочь со двора. Бежит прочь, волосы развеваются, ленты ветер треплет, а в ленточках цветок до боли знакомый…красненький. Все равно пойдет Маришка как стемнеет к Коциту.

***

У Катерины тихий нрав. Она сидит дома вечерами, лишь с тихой завистью смотрит на проходящих под ее окнами стайки парней и девушек. Ей и хочется с ними, и умом она понимает опасность такого замысла. Радость отца и матери, робкая, но досадующая на свою робость…

Тянутся её тихие дни, отдаляется она от весёлых стаек, не находя в себе сил прибиться к их веселью и ослушаться материнского да отцовского наказа.

***

Маришка, не помня себя, вбежала на чужой двор, забарабанила в дверцу. Катерина была дома одна и, тоскуя у окна, давно уже приметила ладную загорелую фигурку Маришки-соседки. Они были ровесницами, но нрав Маришка имела боевой, всё подмечала, надо всем хохотала, и не отступала от того, что считала своим. А если не по её было в стайке девчонок, то она грозно хмурила чёрные брови, и лицо её мгновенно казалось старше, но проходило то мгновение, и Маришка заливалась весёлым хохотом.

-Ты чего? – испугалась Катерина, появляясь на стук.

-Ничего, — Маришка покосилась на Катерину и вдруг повеселела, — я с мамой опять поругалась. Из-за речки.

-Речки…- как сладко, как необычно было слышать это.

-Да, речки, — подтвердила Маришка. – Я у тебя посижу до темноты, а?

И сама уже зашла в дом, потеснив Катерину.

Перекусив же предложенные хлебосольной хозяйственной Катериной пирожками, спросила вдруг, словно угадала, какие мысли бродят в уме её:

-А ты сама на Коцит не ходила?

-Как не ходить-то? – притворно возмутилась Катерина, но щёки выдали её румянцем. – И за водою, и бельё полоскать…

-Да я про другое, дурёха! – Маришка привычно залилась громким хохотом. – Про ту часть, где самое быстрое течение.

Катерина отмолчалась, притворившись, что усердно вытирает полотенцем несуществующее пятно.

-Туда все ходят, — болтала Маришка, — и ничего не случилось!

-Там духи…утопленники, — неуверенно напомнила Катерина.

-Боязно? – хихикнула Маришка. – духи затянут, если одному оказаться. А нашей живой толпы боятся больше, чем мы их!

-Не знаю…- Катерина расстроено взглянула на Маришку. – Запрещают же.

-А ты и рада! – прищурилась она, — эх, твоё дело. Могли бы вместе пойти, а так. Сиди дома, целее будешь.

После таких слов Маришка, как ни в чём не бывало, затянула какую-то лёгкую, девичью песенку, слова которой ложились сами по себе, не мудрствуя в оборотах и в рифмовке.

-Золота моя коса
Сердце ищет небеса.
Пусть цветёт моя краса,
И горят в любви глаза…

-Маришка? – мать Катерины тепло улыбнулась девушке, радуясь тому, что и к Катерине приходят подруги. Пусть и редко.

-Простите, я просто с мамой поругалась. Я скоро пойду, — пообещала Маришка, не уточняя, впрочем, куда она собирается пойти.

Но её и не спрашивали. Зачем? Либо всё понятно, либо всё равно правды не скажут.

***

А как темнеть начало, Маришка поднялась:

-Спасибо, Катерина. Пойду я.

-Стой, — неожиданно кровь бросилась к лицу горячим жаром, Катерина, не помня себя, схватила подругу за руки, — возьми и меня, а?

-Те-бя? – нараспев произнесла Маришка, призадумавшись. – А не боязно?

-Сама сказала, что толпой духи не тронут, -напомнила Катерина, поражаясь своей непонятной смелости.

-Запрещают же, — передразнила Маришка.

-Один раз…- умоляла Катерина.

-Ну хорошо, — Маришка решила, что это будет очень неплохое приключение. Да и как она поразит ребят, приведя вдруг с собою тихоню-Катерину. И мать перестанет с хворостиной бегать, не зря же она всегда ставила в пример Катерину! – Из дома выбраться сможешь?

-Смогу! – верит Катерина, впервые вообще задумавшись над этим.

-Тогда через час у ограды встретимся!- велит Маришка и исчезает

Катерина для верности наспех говорит, что устала, прощается с отцом и матерью и ложится одетая в постель. В напряжение выдерживает пока все разойдутся, и вылезает из постели. Двигается осторожно, но чувствуется в движениях ее неопытность и неосторожность.

Родители слышат. Мать напряженно выжидает, готовая сорваться и раскрыть дочку, но отец смеется тихо:

-А помнишь, как сама убегала от матери своей? Дай девчонке свободу.

Улыбается мать. А Катерина выскальзывает на двор и бежит, не оглядываясь…

***

Маришка чувствует себя ещё увереннее, ведя за собою неуверенную Катерину. Катерине всё в новинку, и Маришка от этого чувствует себя хозяйкой жизни.

Катерине неловко, хочется даже уйти в одну минуту, а в другую и не хочется совсем. Всё ей желанно, а вроде бы и страшно. Вода красиво блестит в полумраке ночи, словно серебром покрыта и обманно-спокойная. Северная река умеет держать себя в надменном благородстве.

Костры зажигают, чтобы согреться, но Катерина холода не чувствует вовсе. Чарует её вдруг небо, полное звёзд. Кажется, что такого неба прежде она и не видела. Серебрится и диск луны – полный, сильный диск. Наверное, он может полностью отразится и в воде…Катерина, как зачарованная переводит взгляд на воду и видит тоненькие серебряные нити по поверхности воды, но прежде, чем успевает она обратить на них внимание, нити расступаются и вода снова обманно-спокойная, холодная, сдержанная.

Знакомится Катерина со всеми, а сама на воду поглядывает, надеясь увидеть в ней ещё хоть один разочек те странные нити…

-Чудная ты! – выносит вердикт за всех Грег. Но это не оскорбление. Это почти как восхищение. Чудная – в новинку. Не такая, как Маришка, что боевой вьюнок, не Алейне, что вечно печальная. Что-то необычное открывается другим в глазах Катерины, что-то, чего прежде она сама в себе не замечала.

-Ещё какая! – а для Маришки всё вдруг не с той интонацией. Она чувствует странную ярость от того, что никто не заметил новых лент, вплетенных в её волосы. Все обступили эту дурочку, перешёптываются, оглядываются. А хуже ещё и Ронан…

Подступил к Катерине и он, и вдруг так смотрит, как не смотрел прежде никогда на саму Маришку. Что-то рассказывает Катерине, а в руках его цветочки на длинном бархатном стебле с алым венцом.

Дурнеет в голове у Маришки, мутится.

***

Ночь длится. Разжигаются ярче костры, садятся пришедшие у них, поют свои песни о героях войн и о подвигах их, о древних королях.

Ронан не отводит взгляда от Катерины. Она кажется ему необычайно красивой в свете луны и блеске звёзд, у этой холодной, коварной запретной воды, в блике костров. Её смущение, неловкость от собственного присутствия пьянят его сильнее вина, которое он успел уже попробовать по большому празднику в честь короля Маары.

А у Катерины и вовсе такое впервые. Множество лиц – дружелюбных, красивых, молодых, и всё под покровом тайны. Она чувствует себя необычайно хорошо и весело, не жалеет о том, что сбежала и досадует лишь на то, что не сделала этого раньше.

А взгляд Ронана ранит её в самое сердце. Дыхание перехватывает от его присутствия. А когда он вдруг берёт её руку и вовсе восторг наплывает в сердце, сминая всякий страх до точки. И не видит Катерина ярости Маришки и насмешливо-завистливых взоров других парней и девушек: чего уж…молодость, та самая, что кипит желанием творить и жить, а не существовать и подчиняться одному порядку изо дня в день, берёт своё. Это время, память о котором будет греть до старости и первые взгляды, и касания, поначалу неловкие и будто бы случайные, и этот костёр, и звёзды…

Пляшет ночь, обнимаясь с костром, плещется река, и спешит, будто бы издеваясь этой спешкой, жизнь. Катерине не хочется разжимать руки с Ронаном, не хочется отводить взгляд от костра и воды, от неба и луны, от лиц.

Она повторяет те же песни, что и другие, и слова вдруг словно бы сами приходят к ней на ум.

-Поднимается новый рассвет и король
Снова выходит на проклятый бой
И битве этой высокая цена —
С кем же из братьев будет она?

И Катерина поёт. Хоть прежде стеснялась своего голоса и лишь тихонько напевала себе под нос за шитьём. Но сегодня такая ночь, что и ей хочется петь, и она не скрывает голоса.

-Она не желает выбирать меж огней,
И молится тихо, не зная любви.
Два брата из рода королей,
Ставят за сердце её дни свои…

Ладонь у Ронана горячая, твёрдая. Он напрасно пытается скрыть дрожь на кончиках пальцев, касаясь Катерины.

-С королём сошёлся король,
Два брата вышли на бой,
Мечами друг друга пронзили
И кровью друг друга землю залили…

У Маришки взгляд всё злее, всё темнее мысли в её уме и змеи уже подняли голову в сердце.

-Меж мёртвых братьев стоит она,
Запачкано платьев в крови.
Она медленно сходит с ума,
Узнав, что можно убить из любви…

***

Кончается ночь, медленно и серо вползает рассвет. Приходится расставаться, а так не хочется! Так сладко было сидеть у костра, у реки, под звездами.

-Я приду к тебе, — шепчет Ронан, пока торопливо прощаются такие же молодые и счастливые. Он шепчет лишь Катерине, но не замечает, как злится Маришка.

Она тоже слышала. Не ей сказано было это, но она слышит. Потому что хотела услышать уже давно, но напрасно горела она ужимками и дразнилась – всё равно за вечер и ночь Ронан ни разу не глянул на неё.

Но его ненавидеть Маришка не может. Странно устроено сердце. Вопреки уму и здравому смыслу, Маришка ненавидит лишь одну Катерину.

-Свидитесь! – обещает Маришка, грубо отпихивая Катерину от Ронана. – Пойдем, подруга.

Глаза у Катерины горят счастьем, которое бывает лишь впервые.

-Ступай! – велит Маришка Ронану, и тот после долгих колебаний заставляет себя уйти, и удаляясь, долго ещё оглядывается, приближая в уме ту минуту, когда, наконец, придёт к ней, встретится опять.

Расходятся все и остаются лишь Катерина, которая и думать уже забыла про возвращение домой, да Маришка…

-Это такое странное чувство! Я словно летаю. Всё такое…волшебное, — Катерина улыбается. – Я всю ночь не спала, а даже не устала!

-А Ронан? – Маришка ждет оправданий или хотя бы раскаяния.

-Ты только не смейся, но, кажется, я его люблю…- Катерина замирает, прислушиваясь к первому своему признанию. Сердце радостно соглашается.

Маришка оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что все уже покинули берег. После этого, собрав всю злость свою, неожиданно толкает в спину Катерину и сама торопливо отбегает назад.

***

Вода ледяная. Катерина барахтается, захлебываясь, от неожиданного предательства, дрожит, пытается крикнуть Маришке, что стоит на берегу, наблюдая за её агонией. Течение уводит Катерину всё дальше.

Так кончается жизнь. Молодость уходит с рассветом.

-Прощай…- цедит Маришка, сдерживая злые слёзы.

Катерина всё дальше и дальше уходит в темноту, но та не длится долго. Расступается вдруг вода вокруг неё серебряными полосками-нитями, и видит Катерина, хоть уже и ослепла от темноты, что нити эти образуют силуэты. Вон, глаза, пальцы, ноги…

Касаются эти нити Катерины. Она пытается разорвать их, но сил нет, барахтается, баламутя и без того коварную воду. Рвётся Катерина птицей, а вырваться сил нет. и утягивают её серебристые невесомые тела куда-то в вечную пропасть, куда не проникает и светлый луч.

И никто не поведает про ту пропасть. Разве что отголоски её скользнут такими же серебряными нитями в сказках и легендах Маары.