Ка-ран-тин… «Карантин» — это такое слово, которое говорят когда закрывают школу, потому что в ней холодно и дети могут заболеть. Тогда они все остаются дома. Очень долго.
Анечка проснулась от того что хлопнула дверь и заскрежетал ключ. Она просила родителей будить ее до того как уйти, но сама просыпалась неохотно. Ей хотелось их увидеть, но сейчас зима, светлеет поздно, и у нее часто болела голова утром. В школу ее будили, потому что хочешь-не хочешь, а придется идти. А теперь карантин. Анечка выползла из-под одеял. Она спала под двумя тяжелыми одеялами и сверху мама накрывала ее пледом. Получалось что-то вроде медвежьей берлоги, в которой ни пошевелиться, ничего. В квартире холодно, но на ночь включать обогреватель нельзя: он электрический. Анечка повернула пластиковую ручку, обогреватель затарахтел, и ее ноги сквозь шерстяные носки обдало теплым воздухом. Она постояла так немного.
Светало. Комната была пронизана голубым полусветом. Волшебным и холодным. Анечка не стала включать лампу, пошла к окну. Еще горели фонари, с неба мягко спускались переливчатые крупицы. В свете уличного фонаря переливались намерзшие узоры из инея на стеклах. Они намерзали с обеих сторон, Анечка очень любила их трогать, а еще любила прикладывать пальцы к инею, пока те не покраснеют и не занемеют, и тогда на белом узоре оставалось прозрачное мутное пятнышко – отпечаток пальцев. Она отколупала льдинку внизу окна – здесь всегда намерзало немного льда от подтеков в том месте, где стекло неплотно стоит в деревянной раме, и положила ее на язык. «Точка росы», — говорил папа. Анечка знала, это такое место, где выпадает роса. И она не должна быть внутри стены. Конечно. Иначе куда ей будет выпадать?
Пошла на кухню. Анечке нельзя трогать плиту. Чтобы ей можно было пить чай целый день, мама купила электрочайник. Анечка включила телевизор. У них было целых два – тот, что на кухне маленький и черно-белый. По нему какая-то женщина говорила сквозь помехи о погибших. Новости. Анечка не любила новости – по новостям никогда не говорили ничего хорошего. Только о погибших. Или про птичий грипп.
Мама сказала, это такая болезнь. Из-за нее всегда надо выходить на улицу в медицинской маске. И никогда не трогать голубей. Интересно, как он передается? Голуби ведь не чихают и не кашляют. И почему им болеют люди, если грипп – птичий? Так много вопросов.
Нужно налить воды. Анечка это не любила – кран чихал и разбрызгивал воду по всей кухне. Папа говорит, что это воздух в трубах, и что нужен капитальный ремонт. Анечка подцепила рычаг смесителя и забежала за холодильник. Кран зашумел, а потом брызнул водой так, что сам качнулся вместе с раковиной. Потом полилась вода, но шумел он все равно неприятно, нестройно. Анечка с чайником вышла из-за укрытия и налила воду по верхнюю отметочку. Она любила, чтобы воды было по отметку. Полы теперь были скользкие.
Анечка достала тарелку из холодильника и поставила в микроволновку. Как-то она погрела в микроволновке сырое яйцо. Она приложило его к уху и ей показалось, что там птенец. Шумит: «тук-тук». Она спросила: «Ты там?» — и потрясла его. В ответ что-то вроде бы толкнулось в скорлупу. Яйца высиживают, чтобы птенец согрелся и вылупился. Поэтому она решила отогреть его немного после холодильника. Но птенец не вылупился – яйцо взорвалось, забрызгало всю микроволновку. Мама потом долго смеялась, почти до слез. Объяснила, что это яйца бройлеров, в них не бывает птенцов. Потом Анечка подумала что это и вправду глупо: есть яйца с птенцом – в них же будут кости. С тех пор все, что грелось в микроволновке, немного пахло яйцом.
Анечка села завтракать. Наверху курлыкали голуби. Квартира у них была на самом последнем этаже, а выше только крыша. Как-то голубиное гнездо упало к ним в вытяжку, и мама достала оттуда его с совсем молодым голубенком, и перья у него были белые. Хорошо, что это было летом, а не теперь, когда грипп. Вытяжка теперь закрыта газетой – оттуда дует. Телевизор совсем расшипелся – наверное, голуби опять трогают антенну, сидят на ней. Анечка выключила его – ничего интересного все равно нет.
Она опять пошла к окну, теперь взяв бинокль. Это очень интересное занятие. Анечка настроила фокус: вот, у кого-то на балконе лыжи и старый шкаф, совсем покосившийся. У одной пожилой женщины на окне стоит множество интересных растений. Иногда они цветут красивыми розовыми и красными цветами. Она любила это окно. Кто-то готовит. Тоже, наверное, сядет сейчас завтракать. А вот окно с узорной тюлью, а сквозь нее ничего не видно. Анечка долго рассматривала окна соседних домов в бинокль, даже не заметила, как совсем рассвело и большинство окон стали совсем слепыми, непроницаемыми. «Это потому что свет идет туда, а не обратно,» — подумала Анечка, как вдруг тюль в окне зашевелилась, и оттуда выглянул мальчик, тоже с биноклем. Анечка навела туда свой бинокль и долго смотрела на него. Интересно, куда он смотрит? Она махнула ему рукой. Он помахал в ответ. Так неожиданно, что у Анечки побежали по затылку мурашки. Теперь у них общий секрет. Она посмотрела на него несколько минут, запомнила окно, махнула опять рукой мальчику и отошла. Задернула, половину шторы, чтобы он не больно-то смотрел, пока его не видят.
Анечка села за пианино. Мама умеет играть. Когда-нибудь научится и Анечка. А пока она умела только «собачий вальс». Интересно, почему он так называется? И почему нет, например, кошачьего вальса? Кошки что же, не танцуют? Она прогнала несколько раз этот мотив, потом ей надоело. Она начала играть, как придется, иногда выходило красиво, похоже на мелодию, иногда совсем непонятно. «Ка-ко-фо-ни-я,» — обычно говорит мама. Анечка плохо представляет, что значит это слово.
Она промотала кассету в проигрывателе и включила. Она знала все песни на этой кассете, но все равно любила ее слушать. На обложке певица в нежно-розовом платье, даже не ясно ткань это или жидкость струится. Сначала слушала просто, потом танцевала и представляла, как поет на сцене в огромном зале. Анечка не мечтала быть певицей. Она хотела быть кассиром, как мама. Но она очень хотела так же красиво петь. И может — совсем немного! — такое платье как у женщины на кассете.
Кассета кончилась. В квартире стало тихо. В другой комнате что-то зашуршало. Анечке вдруг стало страшно. Она вновь закричала слова песни, но теперь, без поддержки магнитофона они звучали голо, и откуда-то появилось эхо. От эхо стало еще страшнее. Она села посередине комнаты и стала вслушиваться в шуршание. Но слышала только гудение в собственных ушах. Потом Анечке надоело бояться, и она пошла в комнату. Ничего там не поменялось, было так же светло и обычно. На кухне холодильник задрожал и затих. Ничего не было. Показалось.
Анечка позвонила маме, но ей было некогда, так что узнала Анечка только то, что все в порядке, и что мама отметила ей в книжке карандашом, что нужно переписать и номера в «Математике». От маминого голоса стало и вовсе не страшно, но скука вернулась.
«Ох!», — вздохнула Анечка, открыв книгу, обернутую в обои, такие же, как и в комнате, — «Целых три номера!». Но послушно села решать примеры. Сначала в черновик. Потом проверяла на большом мамином калькуляторе. Потом старательно переносила все в чистовик. У Анечки был не очень красивый подчерк. Учительница говорит, что Анечка рассеянная и невнимательная, и делает помарки. Поэтому у Анечки «четыре». Хотя сама Анечка не понимала: как кляксы в тетради ухудшают ответ, если он верный? Главное ведь, что решила, а не то, как написала. Разве не так?
Потом Анечка открыла «Хрестоматию», тоже обернутую в обои. И ей стало скучно. Писать всегда скучно. И все равно отругают – стараешься – не стараешься. Подчерк. Анечка ненавидела это слово и не любила девочек с «кал-ли-гра-фи-чес-ким» подчерком. Их всегда хвалили. Она опять смотрела в окно застывшим взглядом. Обогреватель жужжит. Еле слышно гудит не выключенный из розетки магнитофон. Позвякивает и дрожит холодильник. Наверху курлычут голуби. Вдруг –шурх-шурх… шурх-шурх… Анечка замерла, сердце застучало часто-часто. Опять оно. Страшно оборачиваться. А оно встало прямо там, где Анечка раньше сидела, посередине ковра. И телефон далеко. И телевизор не включить.
Оно не приходило, когда работал телевизор или играла музыка. Оно не напоминало о себе, когда решалась математика или читалась книга. Оно всегда появлялось в тишине. У него были холодные цепкие пальцы. И оно было очень страшным. Чем бы оно ни было. А еще, оно не боялось ни темноты, ни света. Оно приходило, когда хотело, но чего оно хотело, Анечка не знала.
— Сидишь? – спросило оно без голоса и без звука, одними лишь словами, голыми и ни во что не облаченными. Внутри все сжалось, смерзлось.
— Сижу, — ответила Анечка.
— Пойдем, – попросило оно, почти жалобно.
Анечка не повернулась. Она смотрела в окно, как птицы перелетают от одной дырки под крышей к другой. Они, верно, кричали, но сквозь стекло не слышно. А может, и нет – холодно ведь кричать. Анечка запела песню с кассеты. Не громко. Но уверенно, тоскливо, как эти птицы, как певица, как ей было самой сейчас. Шуршания больше не было. Но оно удалилось. Анечка перетащила хрестоматию и тетрадь на кухню. Включила хрипящий телевизор погромче, нашла мультики. Писала, когда были перерывы на рекламу. Потом, просто ела печенье, пила чай и болтала ногами. Она уже и забыла про страх и про то, что приходило, а просто смотрела веселые передачи. Иногда вспоминала мальчика с биноклем. И то, что папа говорил – в чужие окна смотреть неприлично. Теперь и не расскажешь про мальчика, придется признаваться про окна. Стемнело, соседние дома расцветились желтыми квадратиками. Анечка и сама включила свет.
Проскрежетал ключ. Родители вернулись с работы. Был ужин и папины рассказы про работу и каких-то людей, которых Анечка хорошо знала по фамилиям, но никогда не видела. «Греть уши», — так это называла мама. Рассказывали ведь все не для Анечки, а она просто сидела рядом. Ну и что с того? Интересно!
Мама проверила уроки. Опять всплеснула руками, наисправляла ручкой ошибок. Сказала, что завтра придется переписывать, еще и обвела карандашом новый отрывок. «Ну мааааам!» — канючила Анечка, но мама была непреклонна.
«Ну почему ты все время отвлекаешься? Ну почему?!»
Но разве ей объяснишь. Вечером Анечка и сама не знала почему, не могла вспомнить. А может, не хотела. Как знать.
Начинающая писательница и поэтесса.
просмотров
