Капитан

Капитан Делмар был предан морю. На суше он чувствовал себя неуверенно и уходил в плавание при первой же возможности, не следуя завету многих знакомых ему капитанов, гласившему: «за каждую неделю пути – день на суше». Если бы это было возможно, Делмар вообще бы не ступал на берег. Но он был человеком, он нуждался в земле, по которой ходил неуверенно.

На суше у него начинало ломить суставы, болела голова, и портилось настроение. Глаза постоянно пересыхали, болели – то ли это были шутки почтенного уже возраста, то ли рассудок Делмара гнал его в море такою хитростью. Но, странное дело, ступив на корабль, ощутив морской солёный ветер, Делмар выздоравливал. Суставы не болели, не ныли, голова яснела, настроение улучшалось, а глаза начинали сиять. На корабле, в море он был молод, ловок и смешлив. С болезненной аккуратностью он сам проверял каждый узел на канатах, каждое крепление, проверял всё от носа до кормы, не оставлял без внимания ни камбуз, ни трюм, ни кубрик…

Не все капитаны, да ещё в преклонном возрасте позволяли себе такое. По чину полагалось перекладывать подобное на старпома, но Делмар не оглядывался на чины и положенные привилегии. В море – он знал это точно – вода окружает одинаково всех. Делмар когда-то начинал с самых низов. Ещё мальчиком попал он на корабль, который, от случая к случаю занимался то грабежом, то торговлей. Имелся на этом корабле и пороховой запас и в обязанности Делмара – тогда ещё совсем юнца, входило подносить порох и оружие, выполнять чистку и прочие мелкие поручения, которые ему мог давать едва ли не каждый матрос. Обычно такие юнцы, необременённые грамотой и счётом, повзрослев, становились не более чем простыми матросами, рано пускались в мир пьянства и тяжёлого труда, каждый день которого был опасен, и мог кончиться как угодно, но Делмару повезло – во время плавания его заприметил кок и взял юнца к себе в помощники. Кок был в почётном положении и путь корабля тогда был мирным, так что никто сильно не возражал, зато именно от него Делмар научился читать, писать и понял, как ему быть дальше.

Многие годы спустя, побыв в разных плаваниях, изведав и голод, и цингу на себе, и получив пару ранений, Делмар сделался капитаном, приобрёл, наконец, на собственные накопления небольшой, но добротный корабль, нарёк его просто и гордо «Скиталец», в честь себя и его, и уже выдохнул, было, как проходя мимо зеркала, однажды заметил, что молодые годы его уже прошли…

Жизнь оказалась несправедлива. Делмар годы шёл к мечте, верно любя море со всеми его штормами и бурями, но когда оказался он сам себе хозяином, силы уже всё равно были не те. Но Делмар, годами отказывая себе в собственном доме (зачем, его дом – море!), и в излишествах (в море не значат золотые пояса), не сдался. Он наплевал на всё, собрал команду и вышел в море на своём корабле и впервые поплыл туда, куда хотел сам, без цели, просто в море ради моря.

Но вскоре пришлось вернуться. Команда не была готова к такому самопожертвованию. Матросы шли в море заработать, а зарабатывать было не на чем: ни грабежей, ни исследований, ни-че-го! Да и Делмар понял, что должен на что-то содержать корабль и на что-то нанимать матросов. Плавание было недолгим, но Делмар дал себе клятву вернуться в море, придумать себе заработок.

Много лет назад безусый юнец дал клятву купить себе свой корабль и не расставаться с морем, что ж, клятва зрелого человека ничем не хуже клятвы молодого человека. Делмару надо отдать должное – он придумал. Он решил, что будет перевозить мелкие грузы и ещё людей. На славу и большой заработок Делмар не мог рассчитывать – его корабль не был снабжён пушками, а без них ни один сколько-нибудь ценный груз не мог быть в спокойствии. Да и команду приходилось бы нанимать более военную, а этого Делмар уже не хотел – от этого тянуло кровью.

Да, стоя на палубе, под особенно яркими лучами солнца, слушая гомон небольшой партии пассажиров (его «Скиталец» не мог, собственно, вместить много), Делмар, конечно, понимал, что это немного не то, о чём он мечтал. Но зато он был с морем! Это давало ему возможность снова и снова выходить в море, вдыхать неповторимый морской воздух, молодеть и жить.

Прежде, много лет назад, один его знакомец, с корабля «Почему?», наблюдая в порту за мирной погрузкой на какой-то похожий мелкий корабль пассажиров, презрительно плюнул на землю и сказал:

–Капитан этого корабля – жалкий трус! Трюмная крыса! Он боится заниматься настоящим морским делом!

Делмар тогда разделил эту фразу, но сделал он это из собственных убеждений, или из-за авторитета своего знакомца не знал до сих пор. И вот, годы спустя, он сам сделался таким же жалким трусом, не отважившимся заниматься настоящим морским делом, довольствовавшимся крохами…

Ну и что? Зато он был с морем, и море было с ним.

***

–Мэри! Мэри! – молодой крепкий голос отвлёк капитана Делмара от беседы со старпомом. Недовольный тем, что его прервали какие-то «сухопутные», что впервые вообще ступили на корабль, Делмар посмотрел в их сторону.

Он знал, кого увидит. В этот раз пассажиров было всего трое: молодая чета Орланс – Джеймс Орланс и Мэри Орланс, в недавнем девичестве Монтон, и сестра Мэри – бледная, тяжело переживающая качку – Лизавет Монтон. Они наняли Делмара буквально на той неделе – искали возможность отправиться по быстрому пути в Португалию, там ожидали на лечение Лизавет. Но Лизавет одну не отпустили – её старшая сестра Мэри и её молодой муж сочили, что правильно будет последовать с нею.

Делмару чета Орланс не нравилась. Они были молоды, упивались счастьем и даже то, что везли они больную сестру Мэри на лечение, не омрачало их жизни. В их картине мира ничего не могло быть плохо, ведь они были молоды и любили друг друга, а значит – само провидение должно быть на их стороне. Разве не для этого Бог создал любовь?

Ещё они были шумными. В первый же день Мэри Орланс лихорадочно блестя глазами, оглядывала верхнюю палубу, матросов, канаты, паруса… кому-то её любопытство могло показаться милым, но не Делмару. Делмар не любил таких шумных и восторженных людей, потому что они вторгались в мир, который любил Делмар. Делмар считал, что и море, и корабль – всё принадлежало его миру, и он, только он был вправе любить его. А тут какая-то сухопутная дамочка со своим таким же сухопутным, худым и высоким, напудренным муженьком! Что это такое, морские боги? кощунство!

Ей-богу, когда Мэри Орланс появлялась на палубе, а делала она это непременно в тот момент, когда капитан Делмар был там же, и мог слышать её восторг (издевалась, что ли?), Делмар проникался уважением к тихой Лизавет. Та, по крайней мере, говорила тихо, редко выходила на воздух, и если появлялась, держалась тени. Да, это было из-за болезни, но Делмару было мало дела до этого – она его не отвлекала и не раздражала, не посягала на тот мир, который был важен Делмару, который был всем для него.

Что касается Джеймса Орланса, то тот был, наверное, даже хуже Мэри. Ступив на корабль, он спросил:

–А он не развалится? – и добро засмеялся. Джеймс Орланс боялся моря, он даже не умел плавать, и свои нервы он скрывал за такой, как ему казалось, невинной шуткой. Но Делмар шутку не оценил и очень оскорбился за свой корабль, и тотчас возненавидел наглого пассажира и ушёл в свою каюту, чтобы не видеть этих сухопутных.

Четверть часа спустя к нему постучал старпом Андреа – как и Делмар он ходил под парусами с самого детства, но это было наследственно, его отец сам пропадал на кораблях. Пожалуй, это и сделало Андреа доверенный лицом Делмара, и, в некоторой степени даже другом, хотя Делмар и не признавал дружбы. Он дружил с морем. Он не признавал и любви – он любил море, и вражды – он враждовал с морем, раз за разом возвращаясь из штормов.

–Заселились, – коротко отчитался Андреа. – Кажется – англичане.

Делмар усмехнулся:

–Сухопутные и в Англии сухопутные.

Андреа помолчал, Делмар его не торопил, он знал, что хочет спросить старпом и этот вопрос был роковым.

–Каким путём?.. – спросил Андреа, наконец, собираясь с мыслями. Перед его мысленным взором была карта, такая ясная и простая – так хорошо знал он эти морские пути, как любой крестьянин знает свою землю, в которой родился, и в которой умрёт.

–Вторым, – ответил Делмар спокойно. Сомнений он не испытывал никогда, ни одно колебание, кроме морского не тревожило его дух.

Андреа коротко кивнул и вышел распорядиться.

***

–Мэри, взгляни! – Джеймс Орланс веселился от души, так скрывал он непроходящий страх перед морем. Ему не нравилась качка под ногами, и во время еды, и во время даже сна. Ему не нравились хмурые глаза капитана Делмара, который брал ничтожно мало, но был неприветлив, и смотрел на них как на чужаков. Ему не нравился взгляд старпома Андреа – холодный и равнодушный. И матросы – одинаково мрачные и нелюдимые ему тоже не нравились. Он был счастлив с Мэри, он путешествовал с нею впервые и хотел, чтобы все вокруг были счастливы также как он. А тут? Один мрачнее другого и все неприветливы и хмуры, и цедят слова так, словно бы делают одолжение.

От этого Джеймс испытывал всё большую тревогу и страх, и от этого ещё больше веселился, чтобы скрыть всё это от любимой Мэри, и этим вызывал всё большее неудовольствие капитана Делмара.

Мэри не замечала ничего. Опьянённая солнечными морскими днями, блеском моря и необычностью обстановки она, домашнее создание, ощущала небывалый подъём чувств. Счастье билось в ней через край, плескалось.

–Птица! – Мэри проследила за рукою Джеймса, весело засмеялась, наблюдая за бреющим полётом крупной серой птицы, которая, узрев на поверхности воды какую-то желанную ей добычу, торопилась схватить кусок, не замечая судёнышка.

–Это не просто птица, – Лизавет приблизилась как всегда неслышно и тихо. От её появления Джеймс вздрогнул, а Мэри поморщилась против воли. Мрачная бледная болезненная сестра портила ей настроение. Мэри любила сестру, но дни были чудесными, и даже небо почти безоблачным, а Лизавета была всё такой же больной…– Это чайка. Говорят, она несёт или удачу, или смерть.

–Глупости! – Джеймс обнял Мэри, страх и тревога стали ещё более осязаемыми. А всё из-за Лизавет! И чего не сидит в каюте? Зачем вышла на палубу?

–Не глупости, – Лизавет упрямо взглянула на него и Джеймс увидел, как заметно сдала девушка, как глубоко запали её глаза, и какие ужасные тени залегли под ними. – Ни один корабль не может вернуться домой, пока на него не сядет чайка.

Капитану Делмару не повезло. Он так и не сошёл с палубы, не прервал своей тихой беседы со старпомом и потому Лизавет, оглядываясь в поисках свидетелей её слов, заметила его и тихо, но грозно спросила:

–Ведь так, капитан?

Губы Делмара побелели, задрожали. Невозмутимый капитан потерял свою опору, эта девушка сбила его с толку своими глупостями! Старпом пришёл на помощь, через силу улыбнулся и всё также холодно возразил:

–Это сказки, мисс.

Джеймс тихо засмеялся, Мэри ткнулась в его плечо, довольная тем, что всяким суевериям больше нет места в её веке. Лизавет не сконфузилась, а обиженно и гордо отвернулась к воде, но простояла в такой отрешенности недолго – её замутило, и она была вынуждена пойти обратно, лечь в спасительной темноте. Мигрень захватывала всё её хрупкое, нежившее существо каждый день, и только в Португалии ей обещали спасение, последнюю надежду. За неё она хваталась, но потому только что знала – её родители и сестра хотят, чтобы она жила. Сама Лизавет, особенно в приступах головной боли, затмевающей весь белый свет, хотела только наступления чёрной вечности, успокоения. Но даже когда она закрывала глаза, пытаясь хоть немного успокоить боль, всё болело и пульсировало, а в темноте прыгали уродливые красные пятна, заражающие и отравляющие её мир.

***

Холодное полотенце легло на лоб, и Лизавет с усилием открыла воспалённые закрасневшиеся глаза. с трудом нашла силуэт сестры, попыталась улыбнуться, но тут же закрыла глаза – нестерпимая боль разрывала её.

–Потерпи немного, – Мэри поднесла к губам сестры холодную воду, и заставила Лизавет сделать хотя бы пару глотков. Даже это небольшое усилие далось девушке с трудом – вода, простая пресная вода вызвала тошноту.

Лизавет со стоном упала на койку, так и не открывая глаз.

–Чем мне тебе помочь? – Мэри не была плохим человеком. Она просто была сейчас счастлива и несчастна. Недавно состоялась её свадьба с человеком, которого она любила, и тут же, на койке, в нескольких сантиметрах от неё – бледное лицо сестры, которой нечем помочь! – Чем?..

Вопрос был глупым. Но Лизавет не могла смеяться над сестрой. Да и не стала бы, если бы у неё были силы. Все врачи Англии не могли помочь Лизавет Монтон. Все отвары, которые предлагал в щедрости их век, все горькие пилюли и кровопускание…тщетно. Лизавет вела затворнический образ жизни, гуляла по саду, но гуляла много, и всё равно таяла, и всё равно теряла сознание и мучилась мигренями, от которых не было нигде спасения.

–Тебе помогут в Португалии… – уговаривала не её, а себя Мэри. – Помогут. Ты же слышала, что говорил мистер Ротчернберг?

Да, слышала. Этот видный гость их дома рассказывал удивительные истории о прозрении слепых, о восстановлении речи немых, творимых его старым знакомым в Португалии.

–Почему в Португалии? – удивилась как-то Лизавет, в те дни, когда боль настигала её неслышно и недолго.

–Здесь…–Ротчернберг помрачнел, сконфузился, – здесь его не так поняли. Его методы…

Он развёл руками, как бы извиняясь за то, что не может точно описать его методы. Но Ротчернберг не был врачом, и не был обязан понимать всё о методах своего знакомца. Однако даже его незнания хватало, чтобы понять: его друг творит что-то такое, что не принимают в обществе. И всё же – это помогает. Экспериментальное, необъяснимое, помогающее и чужое… поэтому более свободная во взглядах Португалия, а не Англия.

Но тогда все эти разговоры были в теории.

–Иди, – вдруг сказала Лизавет, – иди отсюда.

Мэри вздрогнула, ей показалось, что сестра бредит. Такое бывало с нею уже один раз, в рождественское утро, когда Лизавет вдруг впала в полубредовое состояние, затряслась, и начала выкрикивать что-то несвязное. Оказалось тогда, что у неё был жар, неужели опять?

Мэри потянулась ко лбу сестры, но Лизавет отпихнула её руку неожиданно сильно:

–Иди отсюда…

Лизавет не хотела причинять Мэри боль, и поэтому предпочла выгнать её. она понимала, даже в мигрени понимала, что Мэри ужасно страдает от того, что видит её страдания и ничем не может помочь. а ведь Мэри может быть счастлива, если просто уйдет отсюда. Молодость позволяет легко забыть о многом, стереть и привнести покой, и веру в приближающуюся Португалию.

Интересно, скоро ли конец плавания? И какая она – Португалия?

***

А ведь девчонка была права насчёт чаек. За это Делмар возненавидел и её. Негоже сухопутным знать такое!

–А ведь чайка тогда и впрямь не села, – хмуро сказал Андреа, когда Делмар во время обхода палубы встретился с ним. – Не села, капитан. Мы ждали её.

Делмар поморщился. Андреа был прав. Примета говорила, что на каждый корабль, который хочет вернуться домой в целости и сохранности, должна сесть чайка. В день того выхода «Скитальца»– уже не первого, они ждали её необычайно долго. Ни запах рыбы, ни любопытство не привлекли птицу в этот раз. Делмар волновался – море было совсем близко, а его вынуждали ждать какие-то условности и традиции! Разве это дело? Суставы ломило, а он знал – спасение близко. Голова почти ясная, но не совсем – море близко, но он не в нём. Томительное ожидание было худшей пыткой и Делмар объявил:

–Снимаемся!

И не слушал своей удивлённой команды. Кто-то из матросов осенял себя крестным знаменем, кто-то тёр в руках горсть морской соли – на удачу, кто-то бережно упрятал локон любимой в медальон на груди и принялись, наконец, за работу.

Тогда и случилось.

Море взбунтовалось, встретило их бешенством, но Делмара это не встревожило. Он думал, что хорошо знает море, и сумеет его победить – смешная мысль смешного человека. Море явилось раньше людского рода, и именно в него уйдёт людской род.

Бешено плескали волны, хлестали борта «Скитальца», пена дыбилась, ветер буйствовал, и вдруг всё замерло. Как было – пена застыла, волна, недолетевшая до борта, остановилась, и стих ветер, накренивший до этого парусные крепежи…

–Дьявол! – ругнулся Делмар, неосторожно ругнулся, надо сказать. Но даже он такое видел впервые.

–Почти, – согласился мягкий голос за его спиной и Делмар в ужасе, которого прежде не знал, обернулся на этот голос. Команда – в таком же бешеном испуге, пригвожденная ужасом к палубе, забывшая слова молитв и брань, стояла, глядя, как и Делмар, на высокую фигуру в тёмном плаще, стоявшую перед ними. Лица было не видно, но из капюшона светились ярким голубым светом огоньки–глаза.

–Боже! Боже, защити нас, грешных! – взвыл один из матросов, преодолев неожиданно ужас. он был неграмотен и, откровенно говоря, слаб умом. Но даже его умишка хватило, чтобы понять – фигура из пустоты на корабле – явно не к хорошей вести.

Матрос бросился к борту, рассчитывая умереть сиюминутно в страшной морской пучине, но море швырнуло его обратно на палубу, недовольное таким самоуправством. Фигура в плаще тихо засмеялась. С неба лил дождь, но он больше не касался ни корабля, ни перепуганных, застывших перед неизведанным явлением людей, ни фигуру. Капли словно бы огибали их по невидимому куполу, а волны держали без всякого усилия «Скитальца», и даже ветер, явно бунтовавших, лютовавший в самых верхних парусах, был им теперь неслышен…

–Что ты за напасть? – Делмар обрёл голос. от фигуры веяло убийственным, смертельным холодом, но кто-то должен был заговорить.

–Я не напасть, – возразила фигура холодно и насмешливо. – Я – Дух морей, властитель гиблых душ моряков и прочее, прочее.

–И что тебе надо? – поинтересовался Делмар. Он решил, что если есть диалог, а не мгновенная смерть, значит, можно договориться о чём-то.

–Мне? – фигура удивилась. – Души. Море состоит из них, кипит ими, плачет их слезами.

–Наши души? – спросил Делмар, неожиданно успокоившись. Мысль о том, чтобы навечно слиться с морем вдруг не показалась ему страшной.

–Я со сделкой, – вдруг призналась фигура. – С хорошей сделкой.

Они все любили море. Делмар больше всех. а ещё все хотели жить. И все согласились, даже богобоязненный юнга, не понюхавший ни разу пороха, и не знавший ещё запаха трюмной гнили, плача, согласился.

с тех пор у Делмара была постоянная команда – их держал и страх, и ужас, и проклятие. И ещё у него было море. Море, дарованное ему той сделкой сто двадцать три года назад.

***

–Это что, Португалия? – Джеймс поперхнулся, когда рассеялся утренний туман и явил, наконец, их цель, ту самую землю, о которой закричал ещё в ночи боцман. Уже не такой богобоязненный, и неизменившийся за сто двадцать три года.

Он был хорошо образован и знал, что Португалия представляет собой могучую страну, богатую архитектурой и историей. Его же глаза смотрели на чёрные когтистые природные руины какого-то острова, и что-то хищное, зловещее было в каждом остром камне этого…острова?..

–Что это ещё за остров? – возмутился Джеймс, и старпом Андреа взглянул на него с холодной презрительной усмешкой. Усмешкой зверя, ставшего вдруг выше человека. –Вы… Мэри, запри дверь! Мэри!

Он пытался спасти свою молодую жену, но куда там ему, сухопутному, тягаться с морскими волками, которые по мнению многих капитанов не делали настоящего морского дела? Глупцы-капитаны! Эти ненастоящие морские дела были куда ближе к морю, чем их славные торговли и грабежи.

–Мэри! – он пытался, думал не о себе, отбивался, но силы были не равны.

Мэри, надо отдать ей должное, услышав вскрик мужа, не стала выбегать и задавать вопросов. Она была в каюте с Лизавет и, хоть дрожали её руки, действовала быстро – закрыла каюту, и, силясь от напряжения, передвинула к дверям какую-то тумбу. Лизавет беспомощно наблюдала за нею, молчала, не голосила, не спрашивала.

Могучий удар сотряс каюту, и сёстры прижались друг к другу, готовые так и умереть, если придётся. Мэри схватила со стола Лизавет нож – он был в масле, но это было хоть какое-то оружие. Надо сказать, что Мэри никогда не брала какой-либо ещё нож, кроме кухонного, ножа для конвертов или садового…

Но сейчас в ней была небывалая решимость. В перерыве между вторым и третьим ударом в оказавшуюся хлипкой дверь, Мэри крикнула:

–Оставьте нас в покое и мы, клянусь богом, никому ничего не скажем!

–У нас есть деньги! – Лизавет была умнее, и попыталась договориться. – Сколько вы хотите за наши жизни?

Из-за дверей захохотали. Люди, стоявшие за нею, если их можно было считать людьми, конечно, не ценили золото. Одни ценили море, другие боялись того, что ждёт их в посмертии, и теперь не могли сойти уже с кровавого пути.

Куда там – двум сухопутным девицам и хрупкой двери против морской ярости? Мэри крепко сжимала нож, готовая биться за свою честь и честь своей сестры, но честь этих женщин не интересовала матросов, нож выбили аккуратно, но точно сразу же. И сражение затихло.

***

–А мне эту жаль, – признал Андреа, когда фигура в чёрном плаще, сверкнув знакомо голубыми глазами, насытилась душами. Она ждала их, как ждала всегда, на этом острове, острове, до которого не могли добраться живые корабли. За исключением «скитальца», который не принадлежал ни живым, ни мёртвым.

Старпом указал на навеки поникшую голову Лизавет.

–Её могли бы вылечить.

Делмар пожал плечами. Он не испытывал жалости к этим людям. Во всём, что не касалось моря, он был равнодушен. Сюда он приводил не всех путников, а через раз-два, когда легко было списать на шторм или сухопутные проблемы. Сейчас он рассчитывал доложить родителям Лизавет и Мэри о том, что высадил всех в порту Португалии, для отвода глаз он даже зайдёт в этот порт. Если повезёт, ещё кого понадобится куда-нибудь отправить…

–Мало! – заметила равнодушная фигура.

–Таков век пошёл, – ответил Делмар. – Не все пускаются в море. Не так. Боятся.

Фигура рассмеялась безжалостным смехом и посоветовала:

–Бросьте тела в воду, негоже им здесь лежать на перекрестке миров. Что ж, вы оплатили своё право жизни…

Глядя на удаляющийся проклятый остров Делмар, уже забывший о трёх несчастных людях, доверившихся ему, думал о том, что ничто не разлучит его с морем. Это его дом, и какая разница, на что придётся пойти, чтобы иметь возможность вернуться? Он будет плыть ещё долгие годы, он будет вдыхать морской воздух, и однажды уйдёт к морскому дьяволу без всяких сожалений. Ради моря Делмар не жалел даже себя, почему же он должен был жалеть других?..