Калабадка (книга "Русские пазлы")

По странному стечению обстоятельств, и разумному течению жизни я оказался и проживаю сейчас в посёлке, которого официально не существует. Называется он Калабадка и находится в Темрюкском районе Краснодарского края. Это небольшая коса вдоль Азовского моря, между станицей Голубицкой и посёлком Пересыпь. Длина косы около семи километров и берег моря покрыт черепашкой, мелкой, перетёртой волнами ракушкой. Домик стоит прямо на берегу и так, что из окон виден и восход, и закат. Это удивительное зрелище, когда солнце утром выходит из воды, а вечером возвращается обратно в воду, но уже на западе, я наблюдаю каждый день, когда не облачно. Очень красиво и слегка печально, как будто каждый день перед глазами проходит маленькая жизнь, от рассвета и до заката. Удивительно красиво.

Если стоять лицом к морю, то сзади на расстоянии порядка километра находится Ахтанизовский лиман, слева Пересыпь, а справа большая гора с маяком наверху, а за ним станица Голубицкая, но её не видно. Когда я возвращаюсь из города домой и проезжаю маяк, открывается волшебный вид. Слева лиман, справа море, а там внизу где-то за ветками маслин прячется мой дом. Я его не вижу, но точно знаю, что он там есть, и дорога с маяка до дома – самый радостный отрезок пути, как будто уже едешь по двору до крыльца.

Посёлок очень старый. Его основали казаки, пришедшие из Запорожской Сечи и переправившиеся через Крымский залив, и заложившие крепость Атамань, сейчас это город Тамань. А ещё задолго до этого здесь жили и скифы, и греки, и кого только не было. И Хазарский Каганат здесь обозначился, и сакральное Тьма Таракань — это тоже об этих землях. И вторая жена Ивана Грозного – Марина Темрюковна – тоже отсюда. Она была дочкой черкесского князя Темрюка, именем которого и назван город, и царь наш Грозный, чтоб лишний раз не воевать, а с юга царство обезопасить, взял, да и женился на Темрюковне. Потешился малость и сплавил в монастырь, где она, уже крещёная, тихо и дожила в обиде и молитвах.

А во время Великой Отечественной здесь пролегала «Голубая линия обороны» фашистов. И осенью 1943го года высаживался здесь наш десант и много полегло наших солдат, освобождая эту землю.

В детстве, помню ещё, рассказывала баба Оля, соседка, как в это время бежали они с мамкой из Калабадки в станицу Ахтанизовскую, спасаясь от пуль и снарядов, что рвались вокруг. Пересидели бои и вернулись, когда наши уже погнали немцев по Крыму, зашла мать её в дом и видит на стене надпись нацарапана – «Мама, я здесь был. Коля». Это сын её, Николай, рвал эту «Голубую линию», воевал здесь. Упала она на колени и в крик… Знала бы не бежала бы в Ахтанизовскую. Дождалась бы, обняла, накормила. Не дождалась. Ушёл с боями дальше Николай и получила мать в 44 м похоронку из Украины. Вот такая вот маленькая калабадская история большой войны.

Надпись эту она долгие годы хранила и, когда стены белила, вокруг обмазывала и темнела она долго, как икона. Потом умерла, наследники дом продали и исчезла надпись под новостроем. А жаль.

Та же баба Оля учила, что надо собирать свежую ракушку прямо у прибоя и сыпать иногда в колодец, для очистки воды. Нечасто, раз в год по весне. И действительно очень натуральный и сильный фильтр эта ракушка. Так до сих пор и делаю.

И ещё она рассказывала интересные факты из жизни этого берега. Рыбы было очень много, и в пищу брали только красную рыбу (осетра), камбалу, барабулю и тарань. А судаками топили печи, за еду не считали. Много его в сети набивалось, раскладывали по ракушке, сушили и в поленницы складывали, а зимой топили печи. Вот так вот, а сейчас судак – почти деликатес. Что мы с землёй делаем, что творим…

Калабадка исчезла с берега и с карт после потопа в 1969 году. Тут надо объяснить, что слева от посёлка, километров в тридцати, находится Керченский пролив, где Чёрное море соединяется с Азовским, и если смотреть очень сверху, то похож этот пролив на бутылочное горлышко. А справа в Темрюке в море впадает Кубань, а ещё дальше на север Дон. И вот бывает, очень редко, но всё-таки бывает, когда долго дует юго-запад, причём под конкретным градусом, то закупоривает он волной это горлышко и не даёт водам Азовского моря уходить в Чёрное. Но это ещё пол беды и не так уж и страшно, но если в это же время переполнены талой и дождевой водой Кубань и Дон, то тогда уже совсем беда. Поднимается уровень воды так, что берег топит. А если ещё на этом подъёме вдруг сменится ветер с юго-западного, на северо-западный, или северный, то погонит он весь этот страшный излишек воды на берег и может запереть русло Кубани. И вот это невероятное стечение ветров и полноводия произошло в 69м году, здесь у нас, и был потоп. И много людей погибло и в Темрюке, и в Голубицкой, а нашу Калабадку, просто смыло. Осталось всего несколько домов, на бугорках, которые предусмотрительные казаки насыпали под постройку домов. Вот эти дома и выжили. Промокли, подтопились, но устояли. А те дома, что позже строили и бугорки для них не насыпали, все ушли под воду и там исчезли.

После потопа похоронили умерших, целое новое кладбище в Темрюке для этого открыли, осмотрелись, что где осталось и решили, что Калабадку нет смысла восстанавливать. Там уже не восстанавливать, там заново строить надо, а тут и без Калабадки горя невпроворот, ну и стёрли её бедную со всех карт и административных записей. Её официально не стало, и до сих пор нет.

А знаете, в этом есть нечто особенное – жить в месте, которого нет на картах, которого вообще нигде официально нет. Есть в этом своя особая прелесть. Ты начинаешь понимать, что ты, по большому счёту живёшь на планете Земля и тебя с этим безумным миром связывает только паспорт, который ты когда-то получил для того чтобы сжечь на этом берегу. Но это дело недалёкого будущего. Не надо забегать. Смотри, Ванька, на рассветы и закаты, пиши и не думай пока. Время будет.

Здесь очень красиво и пусто. Летом на базы приезжают разные люди отовсюду. Они хорошие, пусть отдыхают, загорают, купаются, пьют вино и любят друг друга. Я всё лето жду. Я жду, когда они уедут в свои города, чтобы там жить и отдавать кредиты. Я их люблю. Они — тоже люди со своими судьбами, детьми и задачами. Но я всё-таки жду, когда они уедут. Наверное, это нехорошо, желать, чтобы они уехали, но я не могу их всех взять в свою сказку, потому что, как только они появляются сказка исчезает. И, наверное, я эту сказку люблю больше, чем их.

Чтобы нас как-то обозначить, нас приписали к посёлку Пересыпь, хотя мы с ним разделены и рекой, соединяющей лиман с морем (её называют «Пересыпское гирло») и территорией. Нас назвали – «улица Калабадка», спасибо и на этом, название оставили. Но мы здесь, нас всего три дома, по-прежнему считаем и зовём себя просто Калабадкой. Между собой мы никогда не говорим слово «улица». Мы – Калабадка.

И если жизнь в городе начинается, когда в него входят гусары, то жизнь в Калабадке начинается, когда уезжают туристы, с сентября по июнь.

Здесь очень тихо и очень красиво. Из окна я вижу, как идут в порт корабли, как пролетают большими стаями утки и кружат чайки. Недавно вернулись пеликаны. Мы их считаем. Два года назад их было двое. Пара. На следующий год их стало шесть, в этом году десять. Они большие и белые. Днём они плавают прямо напротив моего дома, метрах в ста от берега, иногда подплывают ближе, и я вижу даже их глаза. Когда я подхожу к берегу, они недовольно смотрят на меня и медленно, мощно взлетают и удаляются дальше в море. Для них я, наверное, то же самое, что для меня туристы.

Я пытаюсь им дать понять, что я свой, не надо бояться. Возможно они это уже понимают, но на всякий случай держатся подальше. Ну и правильно, молодцы. Я бы и сам не очень таким доверял. Лучше подальше и любоваться друг на друга на расстоянии. На ночь они куда-то улетают. Где-то в лимане, в камышах у них своя Калабадка.

Само название Калабадка произошло, скорее всего, от Батьки. Селились дети рядом, около, батьки и так и пошло, «коло батьки» и превратилось со временем в Калабадку. Так что мы здесь около Батьки, а может и совсем рядом с Богом-Отцом. А хорошо бы, чтобы так…

До нового года, здесь ещё тепло и тихо, а потом начинает дуть север и северо-восток. Море пенится и бросается на берег. Грохочет, шумит, а я сижу в доме у камина и тихо клацаю по клавишам, изображаю писателя. Ну а кем ещё жить на этом берегу. Ну не рыбинспектором же…

Зимой берег пуст и появляется ощущение острова. Можно из бани прямо голяком прыгнуть в море, никого нет.

Справа живёт пенсионер Коля. Он держит коз и кур, и снабжает нас молоком и яйцами. Иногда мы ловим рыбу. Немного, на поесть. Незаконно, конечно, но так хорошо. На зиму здесь остаёмся только мы и Коля. Когда Коля приходит с молоком и яйцами, он угощается сигаретой, закуривает и начинает разговор всегда одинаково – «Докладываю обстановку по Калабадке». Далее следует обстоятельный рассказ о скрещивании коз (Коля выводит свою породу — Калабадскую). Также он рассказывает, какие корма он закупил на зиму и как несутся новые куры. Докуривает и уходит. И дня два-три мы не видимся. А потом опять – «обстановка по Калабадке». Это уже традиция. Маленькая, но своя.

Нас в доме живёт четыре сущности, две мужского и две женского пола. Мужчин представляют я и лабрадор Тишка, женщин – моя жена Ирина и кошка Машка. Я не буду рассказывать про нашу жизнь. Это очень своё, это не надо на бумагу. Просто мы живём счастливо.

Сейчас раннее утро. Дует север и берег покрыт белыми барашками. Да уже и не барашками, уже кипит серьёзно. А в доме горит живой огонь и греет дом и душу. На улице стоит беседка в виде корабля. В подсобке обнявшись спят Тишка и Машка. Они оба чёрные и когда Машка забирается греться к Тишке под брюхо, они сливаются в один чёрный комок.

Тишка очень добрый и даже несколько юродивый от своей доброты. Машка себе на уме, но своя, родная. Иногда она ворует где-то на берегу рыбу и тащит домой. Недавно притащила целого судака. Угостила.

Я очень люблю это место. Здесь нет зла и зависти. Здесь море, солнце и птицы. Здесь козы и куры. И я бы очень многое дал, чтобы вся Земля стала Калабадкой. Я бы отдал всё, но, видимо, этого моего всего мало. Наверное, нужно, чтобы все захотели отдать всё. Отдать, а не взять. В этом всё дело. Так просто. Так невозможно просто.