Как не быть съеденным

Прочитали 941

12+








Содержание

    Спросите у меня, когда я научился плавать, кататься на велосипеде или свистеть, я буду долго думать и в итоге скажу, что я не помню этого точно. Я просто пробовал и однажды у меня начало получаться. Спросите у меня, когда я научился готовить, и я, не задумываясь отвечу, что это произошло летом восемьдесят пятого года.

    Тогда, я уже не ходил в садик, до школы оставалось пара месяцев, и то лето я провёл дома. Мой младший брат тоже сидел дома, я уже и не помню по какой причине, может это как-то связанно с переездом нашей семьи, врать не буду, не помню. Просто объявляю факт – двое мелких мальчишек были предоставлены сами себе целое лето! Утром, когда мы просыпались, родителей уже не было дома, а на столе нас ждала записка со списком дел по хозяйству, с пунктом необходимых покупок и рублём на кино и мороженое. Вы только вдумайтесь, как это звучит — рубль на кино и мороженое! Как и любой из моих сверстников к первому классу я сносно читал, писал и был знаком с арифметикой, и этого было достаточно, чтобы понять содержание записки и правильно посчитать сдачу в магазине.

    В то утро к стандартным заданиям, была небольшая приписка, «дожарить и съесть», а сама записка была придавлена кастрюлькой с тестом для блинов. Были и готовые блины, стояли рядом, под полотенцем, ещё тёплые. Но, кому они нужны, если есть такой документ! История умалчивает, кто был автором той приписки, но интуиция мне подсказывает, что это мог быть только батя. Но не суть важно, главное у нас на руках оказался допуск до работ связанных с открытым огнём! Кто-то спросит, как же мы обедали, и попеняет нашим родителям на безответственность, но я встану на их защиту. Во-первых, кто-то один из них обязательно приходил в обед с работы, чтобы накормить нас горячим. Во-вторых, растили нас ровно так, как росли сами. К годам десяти мы становились равноправными рабочими единицами в предприятии под названием семья, с тем же уровнем допуска до работ, что и взрослые. Не знаю как у вас, а у нас вот так.

    Но вернёмся к блинам. Два пацана, тесто для блинов и горячая сковорода, что могло пойти не так? А ничего, вот честно-честно. Мы справились на ура! На наших глазах мать пережарила их не одну сотню, ни одних выходных в нашем доме не обходилось без блинов. И даже сковорода была специальная — блинная, были и другие сковороды, которые могли стать блинными, но эта сковорода не могла быть другой, только блинной. Проще чем жарить блины, только есть их. Единственной проблемой, с которой мы столкнулись, было переворачивание горячих блинов. У мамки это получалось ловко, она просто сдвигала блин лопаткой, подхватывала его рукой и переворачивала. Сколько мы с братом не старались, ухватить горячий блин у нас не получалось. В итоге нам помогла вилка, которой мы их поддевали. Первый блин вышел очень поджаренным, поскольку с его поддеванием пришлось повозиться, но был вполне съедобным. А вскоре и остальное тесто из кастрюльки превратилось в горку румяных блинов.

    И так это дело нас с братом зацепило, что остановится, мы уже не могли. Мы готовили тесто слоёное, песочное и бисквитное, и даже без использования муки — бахнешь два стакана крахмала в десяток яиц, взбитых с двумя стаканами сахара и готово (мать в нём наши пионерские галстуки вымачивала, а мы с него бисквит пекли, было дело). Мы чистили, потрошили и обезглавливали рыбу. Мы отбивали мясо, перекручивали фарш, палили кур и руки до локтя. Мы чистили, тёрли и резали овощи и пальцы. И всё это жарилось, парилось, варилось и томилось. Что вы спросили? Нет, конечно, не в один день, если бы мы начали всё это делать в один день, родители стали бы показывать нас за деньги и судьба наша сложилась иначе, но в тот день мы поняли, что мы кулинары. Брат так и вовсе обогнал меня в этом направлении, став дипломированным поваром и теперь сто́ит упомянуть при нём кулинарию, хрен его заткнёшь! На моей памяти он ни разу не мариновал шашлык по одному и тому же рецепту. В чём только не замачивалось у него мясо, но об этом в другой раз. Я же, порядком отстав на этом пути от младшего, навыков всё же не терял. И продолжал жарить, парить, варить и в итоге научился варить даже железо. Что значит, сваренным железом не накормишь? Я знаю множество людей, которых только это дело и кормит!

    Приходя на рынок, идя меж полок супермаркета или заскакивая на минуту в близлежащую «стекляшку», я вижу не продукты, а то, что из них можно приготовить, (ну и ценники конечно). Что вдвойне обидно, когда встречаешься с женщиной, которая готовить не умеет. Но понял я это не сразу. Когда вы начинаете строить отношения не пожрать вы ходите, друг другу в гости. Ох, не пожрать. Есть вам конечно нужно, но первое время хватает любви и яичницы. Это потом, между вами возникает невидимая связь и в тот момент, когда по экрану телевизора ползут титры в конце очередной серии любимого ситкома, вы, переглянувшись, не кидаетесь друг другу в объятья, а хором произносите: «Может, котлет нажарим»? Но первое время любовь и яичница!

    Нет, она у меня молодец и может, конечно, порадовать чем-то, проведя на кухне четыре часа, но после такого ожидания надеешься на что-то большее, чем борщ. Особенно если в твоём исполнении на это уходит сорок минут, и попутно ты успеваешь пожарить картошку и нарезать салат. Нагрешил в этой жизни я знатно и понимаю, за что карма меня наказывает (тут нужно уточнить, что сам я соткан из недостатков и вредных привычек, и потому снисходителен к чужим порокам), но с таким откровенным злорадством, свести меня с единственной в мире сельчанкой не умеющей готовить, это уже перебор. Хотя, если подумать, неумение готовить я отношу скорее к чему-то удивительному, чем к недостаткам.

    К блинам я до сих пор испытываю особую любовь, все приставшие, на моей памяти, к сковороде блины можно посчитать на пальцах одной руки. И я сейчас не хвалюсь. Хотя… да, хвалюсь. Войдя как-то утром на кухню, я вдруг понял, что ничего кроме омлета с помидорами и свежей зеленью, макарон с тёртым сыром и свежей зеленью и пельменей со сливочным маслом и свежей зеленью, я на этой кухне не ел (если быть честным, то не так уж и давно я стал ужинать и завтракать на этой кухне). И так мне захотелось блинов, что мо́чи нет!

    Прикрыв дверь, стараясь не наделать шума, я осмотрел холодильник и обыскал кухонные шкафчики. Необходимый минимум был найден и я начал мутить тесто. И вроде бы тихим был, как мышка, но вдруг открылась дверь и посыпались упрёки, что от меня, ни днём, ни ночью покоя нет. А мне и оставалось-то разбить венчиком пару последних, самых упрямых комочков муки. Увидев кастрюльку и венчик у меня в руках, нахмурилась и поинтересовалась, что это будет. Пришлось сознаться, что мучу тесто для блинов. Что значит из чего? Молоко и яйцо из холодильника, соль со стола взял, а мука в шкафчике для круп стояла. Взлёт удивлённых бровей подсказывал, что про муку у себя на кухне она слышит в первый раз.

    Уселась, по-хозяйски закинув ногу на ногу, облокотилась на стол, подперла ладонью щёку и смотрит, очень надо сказать скептически. Что обидно! Сразу видно, дегустировать будет с пристрастием. И что-то еще такое у неё во взгляде… недоброе что ли, что я уже замечал раньше, во время совместных завтраков и ужинов, но так и не смог распознать. Поставил кастрюльку на стол, зачерпнул содержимое поварёшкой и медленно вылил назад. По густоте — самое то, но по воздушности даже не рядом. Я люблю, когда блины тоненькие, пористые с хрустящим, поджаристым обрамлением по кругу. А из того что у меня было в кастрюльке получится упругая лепёшка. Ещё раз оглядел холодильник — молоко, яйца, сыр, сливочное масло и свежая зелень, никакой, даже самой завалящей, простокваши или кефира. Ладно, лезу в шкафчик и сразу нахожу то, что надо – соду и уксус. Гашу соду, добавляю в тесто и снова быстро взбиваю. Поскольку она уже не спит, я, не стесняясь, луплю венчиком по эмалированным стенкам кастрюльки. Уровень теста поднялся, и оно стало заметно светлее. Повторяю приём с поварёшкой. В том месте, куда стекает тесто, появляется маленький пенный кратер – самое то! Дегустатор смотри на то соду, то на меня и уточняет, правильно ли она поняла, что это для того, чтобы изжоги не было. Пытаюсь взглядом передать смесь удивления и недоумения, и готовлю сковороду.

    И тут вдруг вспоминаю, что до нашего знакомства, друзья расписывали мне её, как красивую, с хорошей фигурой, умную женщину. При этом женская половина друзей после слова «умная» добавляли, что мужики таких не любят и бегут. На что я льстил этой половине, говоря, что мужики глупые попадались. Вот их мужики никуда не сбежали, живут себе с умницами и радуются. Половина улыбалась, смущалась и кивала, есть, мол, такое дело. И пугающая мысль посетила меня тогда на кухне: что никуда её мужики не сбегали, что она их попросту слопала! И что этот взгляд, который я всё никак не мог распознать – это голод! И что если тщательнее осмотреть кухню, можно будет найти вяленые останки моих предшественников. Я так прикинул, меня ей должно хватить, месяцев на восемь и тоже все будут говорить, что сбежал от умной. Не желая для себя такой судьбы, я начинал торопиться.

    Согрел в электрочайнике пол-литра воды, вылил кипяток в тарелку, и поставил в него пиалу, в которой лежала половина пачки сливочного масла. «Соус будешь делать» — кивает она с одобрением. Я понимаю, что тороплюсь недостаточно сильно, а что если я повернусь лицом к плите, а она плеснёт на меня этот «соус» и вцепится зубами в шею»? Приходится идти на риск, поворачиваюсь к этому каннибалу спиной, но, слава кулинарным богам, ничего не происходит. Сала в холодильнике нет, поэтому лью столовую ложку растительного масла на дно разогретой сковороды, и когда оно начинает дымить, протираю его бумажным полотенцем. Убавляю огонь и заливаю первый блин. Руки трясутся, но блин снимается безо всяких. Переворачиваю и жду, она тоже ждёт, по глазам вижу. Опускаю пальцы на блин и тяну на себя, скользит как шайба по льду. Быстро переношу горячий блин на тарелку, зачерпываю чайной ложкой сливочное масло, поливаю блин и сворачиваю его треугольником. Отворачиваюсь, чтобы налить в сковороду тесто, когда поворачиваюсь обратно, блина уже нет! И взгляд у неё ещё более удивлённый, чем у меня, а в руке чайная ложка и она нервно постукивает ею по столу. Сознавая, что опасность ещё не миновала, достаю вторую сковороду и готовлю её, как и первую. Через пять минут я мечу́ блины, в тарелку моего каннибала-дегустатора, с двух рук – по-македонски, но всё равно не успеваю, больше одного блина на тарелке не скапливается. Сам процесс поглощения я увидеть не тоже успеваю, моё внимание приковано к плите, но мне представляется это так: она запрокидывает голову, открывает рот и роняет в него блин, который через мгновение оказывается в желудке.

    «Ещё!» — просит она удовлетворения своих низменных потребностей. «Ещё!» — умоляет она, когда наши взгляды пересекаются. «Ещё» — требует она всё громче и громче, уже почти насытившись. Я двигаюсь всё быстрее и быстрее. Прибавив огня, подстраиваюсь под её темп, мы оба тяжело дышим, с нас градом течёт пот, руки мои мечутся уже без команды со стороны головы, стараясь всё сделать правильно. Чувство времени пропадает, пять минут прошло или двадцать пять, или час, я не знаю, но тут она, тяжело дыша, произносит: «Хватит!», — откидывается и запрокидывает в экстазе голову. Раскрасневшиеся, усталые и удовлетворённые мы глядим друг на друга. Кода. Я сам вымотался, как никогда, выплёскиваю всё, что у меня осталось в кастрюльке, на сковороду и белая клякса растекается по её плоскому дну. Блин получается маленьким, кривобоким и страшненьким, но я его уже не хочу. Хочу привалиться спиной к стене и закурить. Гашу огонь на плите и открываю окно на проветривание, забывая, что ещё совсем недавно боялся поворачиваться ней спиной. Неожиданно, мой живот обвиваю её руки, а её подбородок оказывается на моём плече, значит на цыпочках стоит, а не на четвереньках как хищник. Я уже не боюсь, что меня начнут пожирать, ну может совсем чуть-чуть. Но она развевает мои последние страхи: «Я, пожалуй, тебя оставлю». Вот те раз! То есть до сегодняшнего утра у неё всё ещё были сомненья, оказывается! Ну, и ладно, а я тогда скажу, что остаюсь после того… после того… как она перестанет отбирать одеяло по ночам! Вот!

    Уже и не помню, как прошёл день, но помню, что вечером решил закрепить успех. Утром, когда искал муку, я видел в шкафчике рис. По дороге домой, зашёл в магазин, купил банку томата, сметаны, мясо брать не стал (заленился крутить фарш), взял готовый, говяжий и свиной, большой вилок капусты, гору других овощей и ржаной хлеб. Не удержался и взял две бутылки молдавского Каберне. Увидев объём моих амбиций, она поначалу возмутилась, но услышав слово «голубцы», принялась помогать с пакетами. Спрашиваю, кто уроки делать будет? Говорит, что ещё днём всё переделала и даже поставила всем хорошие оценки. Обещая проверить, вручаю ей рис и команду – отмерить стакан, высыпать в кастрюлю, налить воды и помешивать пять минут. Нет, не на огне. Да, просто помыть, мы ж не роллы делать будем. Да, и роллы умею. Потому что лучше слипается, когда не промываешь.

    Вот честное слово, ощущение такое, будто вернулся лет на десять назад и мы с моим детёнышем вместе готовим, а я не только стряпаю, но и слежу, чтобы он ничего не перевернул и нож не брал. Попросил её достать зелень из холодильника, достала, но при этом уронила и разбила яйцо. Попросил поставить на стол миску, поставила и уронила сметану. Попросил убрать рис, убрала, но рассыпала макароны. А я её хвалю, она ж старается, и такая ностальгия на меня нахлынула… Но с рисом она справилась, помыла, десять минут поварила, и даже снова помыла, пока я зазевался. Дал ей другое ответственное поручение, снова вскипятить воду в кастрюле, и приготовить дуршлаг, прихватки и полотенце (всё содержимое кухни, кстати, заслуга нетёщи, но об этом как-нибудь в другой раз). А пока вода закипала, почистил и нарезал лук, натёр морковь, ошпарил, ободрал и нарезал помидоры. Лук и морковь обжарил, половину высыпал в большую миску, другую половину пока отставил. В туже миску высыпал рис, вытряхнул оба контейнера с фаршем, половину помидоров и зелени, выдавил три зубца чеснока, посолил, поперчил, перемешал.

    В кипящую воду опустил дуршлаг с капустой, раз в две минуты доставал его, ставил на полотенце и обирал с вилка́ помягчевшие листья. И пока ждал следующие, срезал толстые, центральные жилы с предыдущих. Когда капустных листов стало достаточно, завернул в них фарш, зачерпывая его рукою, на глаз. Остатки обжаренного лука помидоров и зелени перемешал, и, укладывая голубцы в кастрюлю, засыпал этим свободное между ними пространство. В финале, положил сверху две ложки томата, посолил его и полил из чайника, он растворился, равномерно разойдясь по всей кастрюле. Последним штрихом стали три листа лаврушки, просто брошенные сверху, пропарятся и отдадут весь запах, никуда не денутся. Крышка. Маленький огонь. Полчаса и готово. Итого, тридцать с небольшим минут, плюс пять на — помыть испачканную посуду. Всё.

    Видели глаза людей, узревших чудо? Вот именно такими глазами она тогда на меня и смотрела — два огромных зелёных блюдца наполненных изумлением. По её взгляду было понятно, что я только что прошёлся по воде, заставил исчезнуть египетскую пирамиду или, что более уместно, сварил кашу из топора. И при этом, мне даже не пришлось переодеваться в остроконечную шляпу и плащ усыпанный звёздами. Я уже ждал, что она попросит превратить воду в вино, и она таки спросила за него, но совсем не то, что я ожидал. Она спросила, почему я не добавил вино в голубцы? Интересно, но почему-то про ржаной хлеб она ничего не спросила, а он лежал в том же пакете, что и бутылки. Пришлось сказать, что это вино для другого, не менее грандиозного, проекта. И всё же я её впечатлил, потому что, следующие полчаса, пока я переодевался и читал новости, она: семь раз похвалила, что пахнет у нас очень даже ничего; пятнадцать раз уточнила, что мы вместе очень быстро всё приготовили; и пятьсот раз спросила, не сгорят ли наши голубцы. А когда прошла тридцать одна минута, выпугала меня до смерти, заорав, что теперь-то они точно сгорят потому, что я и на часы не смотрю, что она мне доверилась, а я её с голоду пытаюсь уморить! И все мои попытки объяснить, что пока бульон не испарится, ничего голубцам не угрожает, были тщетны.

    Вот тут как раз и пригодилось молдавское красное. Пока она запивала стресс, я без затей сервировал стол: нарезал хлеба, открыл сметану, разложил по тарелкам голубцы. Она ещё возилась с ножом и вилкой, а я уже дегустировал – вышло очень не плохо, впрочем, как и всегда. Оставалось услышать мнение особого эксперта. И, вначале, я даже не понял что произошло. Она, макнув голубец в сметану, положила его в рот, долго и тщательно жевала, а потом со словами, «кажется сообщение пришло», вышла из кухни. До сих пор она не знает, что я её прекрасно видел, через зеркало в прихожей. И то, что я видел — мне нравилось. Она танцевала. Правда, танец её напоминал танец воина из племени Мумбо, добывшего на ужин воина из племени Юмбо, но, тем не менее, — это было признание. И ещё, я клянусь, что смог прочитать по губам, как она повторяет: «Ура, мне не грозит голодная смерть». Вернулась она, как ни в чём не бывало, доела, сказала: «Ни чё так, вкусненько» (но я-то уже знал!), предложила помыть посуду, и даже помыла! А потом тоже пообещала мне что-то особенное и даже выполнила обещанное – уснула, пока мы смотрели «мыло» про хромого и невыносимого доктора. На мое памяти — это был единственный раз, когда она спала на диване. Я проверил, стои́т ли на зарядке её телефон и лёг в кровать. В ту ночь одеяло принадлежало только мне, больше этот фокус не сработал ни разу.

    А ещё через полгода она скажет, что либо её любимые джинсы сели после сороковой стирки, либо нам пора на диету.

    Но это уже совсем другая история.

Еще почитать:
the Charlie Chaplin theme.
Плохой домовой
Юлия Потапова
сбывшаяся мечта хикки-задрота.
Глава 15. Минувшее лето
Михаил Порохня
20.01.2022
Александр Адуев


Похожие рассказы на Penfox

Мы очень рады, что вам понравился этот рассказ

Лайкать могут только зарегистрированные пользователи

Закрыть