Исход

-Чем ты занимаешься? – Эвин вздрогнула, услышав этот вопрос, раздосадовалась на себя, что так далеко ушла в мысли и, отодвинув книгу, ответила:

-Читаю.

Абигор присел рядом на диван, взглянул на обложку книги, которую продемонстрировала ему Эвин и хмыкнул:

-Ты же была там? Ты про этот восемнадцатый век рассказать можешь больше, чем любой профессор истории.

Эвин вздохнула и окончательно отложила книгу в сторону:

-Я вспоминаю, Абигор. Да, здесь столько неправды, что у меня уже дергается глаз, но все же…понимаешь, я читаю имена, читаю даты и снова вижу те счастливые дни.

-Счастливые?

-Ну, хорошо, не самые, может быть, счастливые, но все-таки, то были дни моей жизни, а не сегодняшнего угасания, — Эвин закрыла лицо руками, Абигор привычно уже устыдился, хотя, порою, он не знал, настоящий ли его стыд, а может быть, действительно только привычка.

Магия существовала всегда бок о бок с человеческим миром, служила ему, оберегала, защищала. И были те, кто эту магию впитывал с рождения, управлял материями мира, направлял историю и людей. Но магия оказалась таким же ресурсом, как уголь, дерево, вода и нефть. Магия истончалась. Она даровала длинную жизнь своим владельцам, но рождались ведь и новые люди, которые впитывали ее по какому-то стечению дорог судьбы. И пришел однажды день, когда все, что осталось магическому сообществу, так это признать свое ослабление и остаться доживать.

Те, кто был сильнее, древнее, не мог существовать без большого объема магии, ушли первыми. Остальные разбрелись по миру, или сбивались в кучки, чтобы не умирать в одиночестве и не сходить с ума в ожидании своей участи.

В этой точке их было трое. Три друга прошлого: Эвин, Абигор, Регар. Они дружили еще до того, как магия начала слабеть и, не сговариваясь, ушли доживать в самые тихие места, проводя последние дни в воспоминаниях и сожалениях.

-А ты как?- Эвин спохватилась, взглянула, отнимая руки от лица, на Абигора, — ты как?

-Не сегодня, — покачал головою Абигор. – Я чувствую внутри себя еще силу. Может быть – два или три дня. А ты?

-Не знаю, — Эвин прислушалась к себе, к своему сердцу, что уже давно не колотилось как бешеное, пропуская через себя огромные потоки магии. – Я сократила свое колдовство до минимума.

-А Регар?

-Регар вчера ушел спать рано. Сказал, что у него нет аппетита к ужину.

-Еще не встал?

-Нет, — Эвин отвернулась, стараясь смотреть в окно и не думать. Но мысли – противные и скользкие проникали в ее ум. Она понимала, что, вернее всего, время Регара пришло, но пока они

не пошли к нему, есть еще слабая надежда на то, что они просто спятили, что напрасны их страхи, а Регар просто спит.

Так ведь бывает! Впрочем, может быть, смерть только сон?

***

-А ты знаешь, я ведь даже не помню своего настоящего имени, — Абигор и Эвин сидели в тишине несколько минут, не отмечая для себя уже, сколько именно сидят они вот так…какая разница? Время уже стало твоим врагом так, как стало оно врагом для людей только с сотворения мира.

-Думаешь, я помню? – пожала плечами Эвин. – Я сменила много имен, скрываясь от церкви, от инквизиции, от поклонников.

-Последние, помню, были дотошнее всех!

-Своих бы любовниц прибирал вернее!

-Ну да, помню, виконт де Тюррен как-то решил влезть в мой дом. Ночью, — Абигор не сдержал улыбки.

-Конечно, он думал, что это мой дом.

-Да, но я проводил тогда жертвоприношение и мог бы напугать его, — тот вечер часто появлялся перед мысленным взором бывшего мага, а ныне…никого. Тогда еще было тихо. Тогда еще единственной проблемой была взъевшаяся любовница, не желавшая уходить, конфликт при дворе, да дуэль и то не магическая.

Как смешно. Сейчас, когда каждый день может быть последним, когда физически есть чувство ухода жизни из тела, что даже не твое уже давным-давно, что менялось в угоду времени и магическому усилию…

Смешно и нелепо.

-Что с ним стало? – спросил Абигор, чтобы убедиться, что его губы еще слушаются. Ему было гораздо хуже, чем он пытался показать это Эвин. Не хотелось ее пугать.

-Его убили, — жестко ответила Эвин. – Революция. Он ведь присягал королю.

-Глупый мальчик.

-А я завидую, — и Эвин не хотелось думать о смерти, она была готова говорить и говорить о чем угодно, лишь бы говорить, лишь бы звучал голос! Как же хочется еще звучать. Пусть речь бредовая, пусть мысли путаются, но голос живет, дрожит…

Почему она раньше не замечала, как прекрасен ее собственный голос? Какой он мягкий!

-Завидуешь?

Маги могут завидовать людям! Когда-то это было смешно, а теперь – суровая реальность. Людям отмерено меньше, но они живут, зная, что смертны довольно скоро и успевают как-то проживать, а не доживать в ожидании неминуемого. Хотя, казалось бы, сотни лет! можно бы и приготовиться, можно было бы и устать от жизни, но нет. Не ценили! Считали это естественным.

Так, может быть, не такая уж и большая разница здесь с людьми? Может быть, все идет так, как нужно?

-Он знал преданность, — ответила Эвин. – Мы присягали королям, императорам, церкви, графам, герцогам. Мы нарушали клятву. Мы меняли господ. Мы даже богов своих меняли. А он, присягнув одному, остался ему верен даже после гибели своего господина. Способны ли мы на это?

-Мы долго живем, людское нас не касается.

-Да? – Эвин расхохоталась. – Мы едим человеческую пищу, потому что чувствуем голод. Мы любим, ревнуем, ненавидим, предаем…скажешь, что нет?

-Не скажу.

-То, что нас отделяет от людей, это то, что мы колдуем…колдовали.

Эвин умолкла. Бросила быстрый взгляд в сторону спальни Регара. И она, и Абигор знали за долгие годы, что Регар никогда не спал так долго. Сейчас же, когда каждый день был как благословение всего мира, спать не хотелось. Разве не много они спали за свои жизни? Зачем нужен сон, когда жизни осталось с неделю?

-И долгая жизнь, — Абигор облизнул пересохшие губы. – Долгая жизнь. Впрочем, да. Здесь я не прав. Все относительно. Помню, читал о бабочках, что живут два или три дня. Для них, средняя человеческая жизнь – непозволительное чудо. Для нас, магов, люди были бабочками, а теперь мы хуже, чем они. Бабочки привыкли жить по два-три дня. Они знают, рождаясь, что жизнь их коротка и знают, как жить. А что до нас? Мы разбалованы историей.

-Я знала мага, что воспитывал Брута. Я знала его лично. Он путал дни и даты, он путал все на свете, но он видел его! даром, что ничего не мог рассказать.

-А я знал мага, что видел восстание Спартака, что плавал вместе с викингами и дрался с крестоносцами. И что… я чувствовал тогда от него мощь истории и сожалел, что не жил так долго. Но этот маг ушел одним из первых, он слишком задержался на земле.

-А какое раннее событие видел ты? – тихо спросила Эвин. Они были знакомы очень давно, но ни разу она не задавала этот вопрос.

-Так и не ответишь. Наверное…- он помедлил. – Нет, совершенно точно не ответишь.

Память! Людская ты вещь! Держать в уме тысячу и одно заклинание, формулы, схемы. А потом…жить? Жить так долго, что путаются события и люди. Кажется, было какое-то побоище в его памяти. а потом пришел король Карл Девятый? Или наоборот? Или это все было после чумного бунта? Или нет…

-Я не знаю. – в ответе горечь всего прожитого и нерассказанного, утаенного. – Мы с тобой познакомились в тысяча семьсот шестьдесят втором году.

-Шестьдесят восьмом! – возразила Эвин. – В шестьдесят втором ты познакомился с Регаром.

-Нет, с ним я познакомился в пятьдесят седьмом.

-Невозможно, в пятьдесят седьмом он сидел в темницах Люксембургской тюрьмы!

-Нет, он сидел в Люксембургской тюрьме через тридцать лет от нашего знакомства!

-Он не мог этого сделать, мы переехали за полгода до тридцатилетия!

Эвин и Абигор осеклись, глядя друг на друга. Сейчас это было неважно. Весь их спор не имел ничего важного. Но они пытались спорить, чтобы почувствовать, что еще живы. Чтобы знать, что были живы. Но что виделось им в пути? В таком долгом пути? Что стоили эти годы? Цинизм, отвращение, радость…они видели все, только гораздо больше, чем люди. И жили, гордясь тем, что стоят выше людей.

-Регар бы рассудил.

-Рассудил…- эхом отозвалась Эвин, но покачала головою. – Никто нас уже не рассудит.

***

Они сидели дальше, не зная, почему не могут заставить себя подняться. Люди встают для цели, для встречи нового дня, а им? Для чего вставать теперь им?

-Надо проститься, — сказал Абигор, наконец, но не мог заставить себя встать. – Надо.

-Конечно, — согласилась Эвин и тоже не пошевелилась.

-Что ты будешь делать, когда меня не станет?

-Может быть, я уйду первая, — пожала плечами когда-то волшебница.

-Я был сильнее.

-Тогда ты уйдешь первым, да.

Абигор хотел сказать, что ему жаль оставлять Эвин с таким грузом, но он не мог ничего придумать. О каком утешении могла идти речь? Абигор произносил речи много раз, но сейчас внезапно понял, что все они были шаблонными и пустыми и действовали на людей, которые за сотни лет к речам не привыкли.

-Регар, наверное, был старше тебя, — предположила Эвин, глядя в закрытую дверь. – Забавно, я думала, он где-то моих лет.

-Мы не помним имен, думаешь, мы помним точно наши жизни и года? Но что ты станешь делать?

-Ждать своего срока, — Эвин пожала плечами. – Что я еще могу? ответ очевиден.

***

«Мои дорогие друзья, простите. Что я оставляю вас в этот страшный момент. Простите, что я ухожу, не простившись с вами, но я оказался слишком труслив. Я оказался слишком слаб. Сотни раз смотрела мне в лицо смерть в битвах, в революциях и мятежах, но сейчас, когда жизнь отсчитывает мои последние дни, не знаю – завтра мой срок или послезавтра, я труслив. Я не был немощным, но сейчас ослаб. Я не был храбрецом, но сейчас окончательно струсил. Я поступаю так, как будто бы и мне самому нетрудно оставлять вас – двух моих лучших друзей наедине с участью.

Я отдаю свою силу миру, который создал меня. Может быть, моя смерть продлит ваши дни. Я был бы счастлив, если это так. я не стану судить своих дел, поскольку совершал их достаточно, не деля на плохие и хорошие, оставаясь человеком только с магией. Я любил и предавал, я прощался и плакал, ненавидел и убивал. И не всегда я был правдив, честен и добродетелен. Только человек не успевает совершить так много, как я, а я успел. Я долго жил. Может быть, слишком долго.

И я также не знаю, как кончится жизнь моей души. Есть ли рай, ад или магический чертог…мне неведомо. Но если есть хоть что-то, я клянусь вам не уходить в последний путь своей души, не дождавшись вас, моих лучших друзей, моих единственных близких.

Я потерял своих родителей. Я потерял их, и за сотни лет забыл их лица. Я любил сильно лишь раз, но потерял и ее, и тоже забыл. Жизнь слишком долгая. А вы жили рядом и были моими друзьями, а потому я любил вас до самого последнего своего вздоха и дождусь вас по ту сторону существования.

Простите меня. Сейчас я вспоминаю седые края Шотландии, что была мне родной, и которую я оставил…жизни две или три назад. Я вспоминаю вас, держу ваши лица в уме, поскольку мне не за что больше зацепиться.

Я еще раз прошу вас простить меня и простить. Я надеюсь, что там не конец, не пустота и чернота. Я разряжаю свой последний амулет, применяя последнее свое заклинание, и ухожу трусом. Ухожу и вашим другом. я любил вас. Регар».

На посеревшее и рассыпающееся от обманной жизни тело Регара Эвин так и не смогла взглянуть. Все время, что Абигор читал с большого белого листа, исписанного мелким почерком, брошенного у постели, она закрывала лицо руками, словно боялась закричать, расплакаться, потерять все чувства, что были в ней.

Абигор дочитал уже со слезами на глазах. Он бережно свернул лист в четыре раза и убрал его в карман, сел возле постели Регара на пол.

Эвин, справившись, с глухими рыданиями, села рядом, прислоняясь к посеревшей и давно уже безжизненной руке Регара. Когда-то человеческой.

Абигор обнял ее. Ему показалось, что так будет спокойнее. Эвин не спорила. Оба они прикрыли глаза и принялись ждать, не говоря больше ни слова друг другу. Слишком много уже было сказано.

И все-таки мало. Но слова не послушались бы ни ее, ни его. все уходило, теряло смысл и выцветало.

Магия потеряла силу, а ее хранители жизнь. И где-то уходили точно также, кто с отчаянием, кто в бессмысленной борьбе и другие маги и колдуны. То есть, те, кто когда-то были магами и колдунами. А люди жили, не зная о том, как меняется мир.