Историческое сафари

— Садись вот сюда, сейчас я принесу вино.

— Дядюшка, позвольте я за Вами поухаживаю.

— Ни в коем случае! Сегодня ты мой гость. Садись, будем праздновать.

Молодой человек, высокий, хорошо сложенный удобно уселся в низкое кресло, и смотрел, как хлопочет суховатый старичок. Старичку, которого звали Чарльз Росс, на вид лет было немало, но был он бодр и энергичен, гладко выбрит, как и полагается уважаемому профессору. Неизменно в своем отлично сидящем костюме с любимым синим галстуком.

— Что-то сыровато сегодня. Что если я разожгу камин? – спросил старичок и тут же принялся воплощать свой замысел.

Молодой человек, которого звали Роберт и который приходился родным племянником профессора, знал, что камин дядюшка разжигает только в особых случаях. Впрочем, он давно не видел его в таком приподнятом расположении духа.

Радушный хозяин принес вино, и Роберт поднял бокал.

— Вас можно поздравить?

— Да, теперь можно. Опыты закончены, и я могу со всей ответственностью заявить: путь в историю открыт!

— Расскажите, дядюшка. Мне не терпится узнать о машине времени.

— Ну что ты, — профессор рассмеялся, — думаю, до изобретения настоящей машины времени еще очень далеко. Машина времени в ее настоящем понимании предусматривает переброску материальных объектов. Я же занимался переброской энергетического потока – человеческого сознания.

Профессор отпил из бокала, сунул, не глядя его на столик, и встал. В такую минуту он просто не мог сидеть.

— Я попрошу, — продолжил он, подойдя к камину и облокотившись на каминную полочку, — все же не применять этот термин к моему изобретению. Как техническому устройству я дал ему название ГТКМП – генератор темпорального канала ментального потока. Но это слишком официально и длинно, можно короче — ГВК, попросту генератор временного канала, но я называю мое творение Исторический наблюдатель.

Профессор замолчал и посмотрел на Роберта. Глаза его горели, в минуту своего триумфа он готов был все выпалить единым махом, но наслаждаясь моментом, выдерживал паузу.

— Не томите же, дядюшка! — взмолился молодой человек. — Ведь Вы ничего не рассказывали. Я очень смутно представляю, над чем Вы работали.

— Да, верно, — старичок сунул руки в карманы брюк и, отвернувшись к окну, посмотрел на улицу. – Признаюсь, проект занял у меня многие годы. Последние месяцы были особенно тяжелыми. Я, наверно, был не очень вежлив с тобой, мой мальчик. Да и со всеми остальными тоже. Терпеть не могу, когда работа не ладится, тогда я становлюсь раздражительным и резким. Да-да, я прекрасно об этом осведомлен и, между прочим, знаю, какое прозвище мне дали студенты. О, сколько трудностей пришлось преодолеть! А эти чиновники-ретрограды? Шагу нельзя было ступить без какой-то бумажки, подписи, визы, согласования! Была бы их воля, подмяли бы всю науку и остановили технический прогресс.

— Но теперь все позади, — профессор отвернулся от окна и улыбнулся. – Теперь я могу все тебе рассказать. Представь, — он вынул руки из карманов и расположил их так, как если бы держал перед собой хрустальный шар, — ты находишься здесь, а твое сознание отправляется в прошлое и попадает в тело кого-либо из живущих в то время. Причем тело носителя ты ощущаешь, как свое собственное. Ты им управляешь, ощущаешь, получаешь внешние раздражители. В общем, живешь в нем, как в своем. Да оно и становится твоим. Но только на время. Потом, ты покидаешь то тело и возвращаешься назад, сюда. Раз, и ты снова в своем теле, лежишь в кресле Исторического наблюдателя.

— Профессор, это же открытие века! — в минуты волнения Роберт иногда переходил на официальное обращение. — А как выбирается тело-носитель?

— Никак. Вернее, мы не можем управлять этим процессом. Машина выбирает сама. Чем она руководствуется, я пока – надеюсь, что только пока – не знаю. Предположительно, должен использоваться принцип минимальных затрат энергии. Но как она руководствуется этим принципом, пока не ясно. Я путешествовал три раза, и каждый раз оказывался в разных телах. Для нас это абсолютно стохастический процесс. Можно оказаться в теле глубокого старика или юной девушки, высокопоставленного чиновника или бедняка, стражника или, напротив, преступника, которого этот стражник охраняет. В общем, любого человека, но только человека. Сигнатура мозга животных не способна принять сознание человека.

— Это должно быть опасно?

— Научные исследования часто сопряжены с риском. Но здесь он сведен к минимуму. Во-первых, устанавливается время путешествия, своего рода таймер, по срабатыванию которого, Исторический наблюдатель возвращает сознание обратно. Во-вторых, есть психологические критерии. Машина все время контролирует эмоции, испытываемые исследователем, если сила этих эмоций достигнет определенного порога, то сработает возвращение.

— Сильный стресс?

— Да, и стресс, и сильная боль… Все, что доставляет сильнейшие переживания. Ну и наконец, в-третьих – смерть аватара. Если по какой-либо причине погибаешь в прошлом, немедленно возвращаешься назад.

— А все эти люди… аватары… они, что с ними?

— Предположительно их сознание блокируется сознанием пришельца, и возвращается после. Человек ничего не помнит, что делало его тело, управляемое сознанием исследователя. Он неожиданно для себя оказывается в каком-либо месте, но не знает, как попал туда. Это как фильм, когда происходит смена сцен. То тебе показывают пляж и ласковое море, то вдруг главные герои уже на вокзале прощаются друг с другом. Ты понимаешь, что сюжетно этот переход оправдан, но тебе не показали, как это произошло.

— Но ведь, по сути, это вторжение в… чужое тело, — задумчиво сказал Роберт и тут же по изменившемуся лицу Росса понял, что задел чувствительное место.

— Да, конечно, — сказал профессор, — и, надо признаться, меня это беспокоит. В этом случае нужно быть предельно гуманными. Это необходимо уяснить, как постулат – не навреди! Во всех трех своих путешествиях я даже возвращался на место, откуда начинал экскурс в историю, чтобы человеку, чье тело я позаимствовал, легче было снова воспринимать реальность. Только бережное отношение к аватару частично искупит наше бесцеремонное вторжение. Ведь мы, по сути, гости, берем не принадлежащее нам тело для своих нужд.

— А мы не изменим исторический ход времени?

— Это маловероятно. Если ты в теле, будем говорить, обыкновенного человека, не оставившего свой след в истории, то твои действия не будут обладать сколько-то значимыми возмущениями. Это будут временнЫе флуктуации, которые океан времени нивелирует и не заметит. Но, конечно, существует вероятность оказаться в теле исторически значимого персонажа: правителя или полководца. Александра Македонского, Ричарда Львиное Сердце, Петра I или Гитлера…

— Я бы не стал в этом случае церемониться, — сумрачно сказал Роберт.

— Я бы тоже, — кивнул профессор. – Ну так вот… Надо будет выработать строгое правило, как себя вести в данной ситуации. Например, ничего не предпринимать, а просто ждать пока не произойдет автоматический возврат. Иначе лихих дел можно наворотить. Впрочем, вероятность заимствования тела кого-то из великих ничтожно мала.

— Невероятно, профессор! Все это просто невероятно! А как далеко Вы можете… э-э-э открыть экскурс в историю?

Профессор подлил вина Роберту и себе. И, наконец, все-таки уселся в кресло.

— Не очень далеко. Открытие канала требует колоссальной энергии. И чем глубже требуется проникновение, тем более огромных затрат требует система. Моих мощностей хватило на посещение XVIII века. Но это рядом с настоящим, мне достаточно лабораторного источника питания. Потребляемая мощность растет по экспоненте. Думаю, энергии нашего института хватит на Средневековье. А вот античные времена под большим вопросом, если только отдельную электростанцию построить. И мне трудно представить, какая энергия потребуется на посещение Древнего Египта, думаю, это вообще невозможно. Пока невозможно. Разве что в дальнейшем, когда создадут и пустят в промышленную эксплуатацию установку термоядерного синтеза.

— Это технические детали, дядюшка, — сказал Роберт. – Уверен, что такой проект быстро выйдет на международный уровень. Объединенными усилиями ряда стран создадутся ресурсы требуемых мощностей. Так что и Древний Египет удастся посмотреть воочию.

— Международный уровень… Я так далеко не замахивался, — улыбнулся профессор. Спасибо, мой мальчик, за поддержку. Но впереди еще много проблем и вопросов, это, впрочем, повседневная рутина, основная работа сделана. Через несколько дней я буду докладывать о ГТКМП на ученом совете.

— Я хотел бы присутствовать на этом совете, но…

— Разумеется, — прервал профессор Роберта, — разумеется, я добьюсь для тебя допуска. Это само собой разумеется.

Профессор отставил бокал. Откинулся в кресле, скрестив перед собой руки, и слегка нахмурился. Сейчас он очень напоминал сурового экзаменатора.

— Ну а теперь, Роберт, расскажи-ка, как идет работа над твоим проектом?..

* * *

Доклад профессора на ученом совете, как и следовало ожидать, вызвал бурю эмоций у всех. Конечно, то над чем работал ученый было известно, и уже только это вызывало интерес. Но теперь, когда он достиг реальных результатов, когда испытал работу на практике, теперь возник научный ажиотаж. Разумеется, кое-что просочилось в прессу, и журналисты тут же растрезвонили о великом открытии, о пронзателе времени и темпоральном исследователе – заголовки пестрели научными или околонаучными терминами. Академия наук при этом весьма скупо давала комментарии, считая, что изобретение Росса прежде всего научный прибор. В отсутствие конкретных комментариев компетентных лиц и без демонстрации работы самого прибора шумиха в прессе и пересуды в общественности начали стихать. В отличие от научной среды. На внутреннем заседании было решено как можно скорее наладить работу прибора профессора с целью получения практических результатов. Сам профессор считал необходимым длительное изучение работы машины с целью тестирования различных режимов и последующей отладки в первую очередь с целью безопасности исследователей. Однако ученый совет был непреклонен. Была создана группа добровольцев-исследователей из числа сотрудников института рангом не ниже доктора наук. Все они составляли отряд «темпоральных историков», как их прозвали, под руководством профессора. В поставленную задачу входило изучение временных периодов не столь отдаленных исторических эпох, а также Средневековья — предел, который не мог позволить себе перешагнуть институт.

Работа закипела. Исследователи один за другим отправлялись в прошлое и возвращались полные впечатлений и разнообразных данных. Научный мир обогащался сведениями, в первую очередь, касаемо быта, культуры и языка. Что носили в Средневековье, что ели в эпоху Ренессанса, как общались и каков был жизненный уклад в любом историческом периоде. И прочее, и прочее. Интересно было все. Одно дело знать все это из различных источников, и совсем другое дело видеть своими глазами, осязать, слышать, пробовать на вкус. От желающих стать исследователями не было отбоя. Те же, кому посчастливилось именоваться темпоральными исследователями готовы были работать круглосуточно в буквальном смысле. Утвердили график работ, чтобы у исследователей было время на сон, а Россу пришлось взять на себя полицейские обязанности и следить за выполнением графика. Сама же работа велась круглые сутки, прибор работал, не переставая. Конечно, тратились колоссальные количества энергии, но институт договорился с властями и город исправно предоставлял необходимые мощности.

Профессор Росс стал самым известным человеком в городе. За ним охотились журналисты, его боготворили студенты. Совет управления рассказал, что рассматривает проект установки памятного бюста в холле института. Мэр города одарил профессора званием «почетный гражданин города». К слову сказать, профессора не прельщала слава, и шумиха, развернувшаяся вокруг его персоны, лишь докучала ему. Он целиком и полностью был погружен в работу. Институт заказал еще два таких аппарата, правда с условием, что соберет их сторонний подрядчик, которого найдет институт, и профессор торопливо писал необходимую документацию по Историческому наблюдателю, описывая его технические характеристики и технологические нюансы, желая поделиться с миром бесценным изобретением, сделать его достоянием мировой науки.

Когда поступили новые аппараты, работы стали вестись на трех устройствах одновременно. Исследователей не хватало, и руководство института расширило группу «натуральных археологов», как их еще называли в прессе. Туда вошли ученые рангом пониже и даже некоторые отличившиеся студенты, благо отбоя от желающих не было и в среде студентов. И тут случилась трагедия.

Один из исследователей, весьма немолодой ученый Себастьян Кордеро, по возвращении никак не мог прийти в себя. Он метался из стороны в сторону, никого не узнавал, да и не видел ничего, такое складывалось впечатление. Бормотал что-то несвязное из коего можно было разобрать только одно слово: «огонь». Время от времени бормотание прерывалось истошными криками, как будто его рвали на части. Испуганные коллеги вызвали врачей. Первичный осмотр показал отсутствие физических отклонений, но полное душевное расстройство. Беднягу увезли на обследование. Диагноз был неутешительным: острая шизофрения. Позже, по крупицам собирая информацию, удалось восстановить картину произошедшего. Кордеро попал в тело человека, погибшего при пожаре. Тот пожар уничтожил целую деревню, погибли люди, включая аватар Себастьяна. Он не смог выбраться из горящего дома и просто сгорел заживо. По какой-то причине не сработал триггер возвращения при сильных переживаниях. Это был технический сбой, приведший к ужасным последствиям. Кордеро испытал все муки сожжения заживо, пока тело аватара не умерло и не отпустило сознание — покалеченное, навсегда изменившееся сознание. Разум попросту не выдержал огненных мук, профессор Кордеро сошел с ума. Теперь ему до конца своих дней предстояло судорожно метаться и с безумными глазами бормотать «огонь, огонь!»

Профессор целиком и полностью винил себя в произошедшем. Он хотел остановить исследования до полного выяснения причин сбоя. Ученый совет назначил комиссию по расследованию причин трагедии, но сами исследования прекращать запретил.

***

— Как Вы себя чувствуете, дядюшка?

— Хорошо чувствую, Роберт, хорошо. Устал только, но это неизбежно при таком ритме работы. Ты проходи, проходи.

— Хотите, я разожгу камин?

— Да, сыро сегодня. Я заварю чай.

Профессор вышел на кухню, где принялся греметь посудой. Роберт занялся камином, и скоро очаг ожил, весело затанцевал огонь, распространяя приятное тепло. А тут уже и чайник засвистел на кухне. Профессор вошел в комнату, держа в руке поднос, уставленный чайными приборами, и чайником в другой руке.

Поставив все на столик, профессор принялся разливать чай, в воздухе распространился чудесный аромат свежего чая.

— С чабрецом? – улыбаясь, спросил Роберт, зная, что это любимый чай дядюшки.

— Да, увы, последний. Все забываю купить.

Они уселись в кресла по сторонам столика и какое-то время смотрели на огонь в камине.

— Бедняга, Кордеро.

— Не корите себя, дядюшка, Вы не виноваты.

— Знаю, знаю. Я предоставил полную, и не содержащую ошибок, документацию, но недочет в изготовлении, халатность при сборке… Подрядчик сделал брак. Однако, один прецедент дает возможность думать, что будут еще. Институт заказал разработку еще двух аппаратов с учетом всех конструктивных и технологических недочетов, конечно. Исследования полнятся. Исследователи прибывают. Энтузиазм не иссякает. Что ж, это меня все-таки радует. Сколько уже удалось узнать, сколько работ опубликовано!

— Вы тоже путешествуете, дядюшка?

— Нет, больше нет. Не хватает времени, все силы уходят на руководство проектом. Но я стараюсь быть в курсе исследований и даже веду некую статистику. И мне удалось обнаружить кое-что интересное.

Профессор встал, подошел к камину, развернулся, и, облокотившись на каминную полку, как он обычно делал, приготовившись ораторствовать, уже бодрее продолжил:

— Особо интенсивно исследуется Средневековье. Это понятно — наибольший интересе вызывает самая дальняя эпоха, а средние века — это предел для Исторического наблюдателя. Так вот в этом периоде было зафиксировано несколько случаев, когда исследователи не могли управлять телом аватара. Каждый из этих случаев впоследствии был признан браком временных исследований и, не представляя интереса, исключен из анализа. Но будучи собранными вместе случаи представляют любопытную картину.

Профессор прервал речь и стал выжидательно смотреть на племянника.

— Ну же, дядя, опять Вы за свое? – улыбнулся Роберт. – Рассказывайте скорее.

— Изволь. Все исследователи, попавшие в такие ситуации, описывали их одинаково. Попытки управлять телом приводили к хаотичному движению рук и ног и нечленораздельной речи. У описывающих возникало ощущение сильных помех, все давалось им с трудом. Ходить и говорить, они, таким образом, не могли. В каждом случае у аватара были близкие, которые с ужасом наблюдали за происходящим. Это обстоятельство дает возможность предположить, что этот эффект происходил с появлением в теле сознания исследователя и до этого ранее не проявлялся. Триггер возвращения не срабатывал, поскольку никаких сильных переживаний у наших ученых не было. Все время, а это примерно двое суток, исследователи находились в телах, которыми не могли толком воспользоваться, ожидая, когда закончится отведенное время исследования, и сработает «будильник». Тело аватара все время двигалось помимо их воли, но тоже хаотично. Это наводит на мысль, что сознание хозяина не было вытеснено полностью сознанием исследователя. И оно как бы боролось за право обладания телом. Но у него это не получалось, и управлять телом осмысленно оно не могло. В одном теле находились одновременно два сознания, каждое тянуло одеяло на себя. В одном случае исследователь вернулся раньше, чем сработал «будильник». Просто сам по себе, без видимых причин. Предполагаю, что в этом случае сознание-хозяин все-таки вытеснило сознание-пришелец.

— Поразительно! – сказал Роберт. – Надеюсь сознание хозяина после этого оставалось в добром здравии.

— Я тоже на это надеюсь, — кивнул профессор. – Но самое поразительное еще впереди. Окружающие люди, вероятно родственники, иногда привязывали тело аватара к кровати, считая его видимо буйно помешанным. И, конечно, неизменно приглашали священника. Таких случаев исторического брака немного, но в каждом священники проводили некий ритуал под чтение соответствующих текстов. Догадываешься, о чем я?

Роберт задумался. Он представил человека эпохи Средневековья. Бессвязная речь, хаотичные движения, напоминающие метания, священники, проводящие ритуал…

— Это же обряд изгнания бесов! — воскликнул Роберт.

— Именно! – сказал профессор и глаза его радостно засияли.

— То есть все случаи одержимости демонами, это неудачное появление сознания наших исследователей?!

— Не все, конечно. Но уверен, что некоторые описанные случаи проведения ритуалов изгнания демонов, как раз относятся к нам. Да, это неудачное вселение сознания исследователя.

— Очень интересно, — сказал Роберт. — А не может ли быть так, что те случаи бесноватости, к которым мы не имеем отношения, это случаи Исторического наблюдателя, но еще не произошедшие? То есть…

— Я понял, — перебил его профессор. — То есть ты хочешь сказать, что когда-то в дальнейшем исследователи захватят еще несколько случаев исторического брака, пока еще не случившиеся? Прекрасная мысль, мой мальчик! Может быть ты прав, и вообще все случаи одержимости демонами — это случаи отторжения сознания исследователя. Превосходно!

Профессор прошелся по комнате, глядя под ноги. Остановился и, повернувшись к Роберту, сказал слегка иронично:

— Интересно наблюдать в прошлом следы деятельности будущего.

* * *

Очередной рабочий день директора Бернарда Далтона был прервал появлением Чарльза Росса. Быстрым шагом он преодолел приемную, решительно отодвинул запротестовавшего секретаря и, рванув дверь, вошел в кабинет.

— Вы это видели? – с порога спросил он, потрясая в поднятой руке газетой.

— Что случилось, Росс? Я вообще-то сейчас занят.

— Это утренняя газета, — заявил профессор, не обратив на слова директора внимания. – Я не читаю рекламные объявления, но мой взгляд случайно зацепился за заголовок одного из них.

Он прошел вдоль длинного стола для совещаний и остановившись возле стола директора, развернул мятую газету и с вызовом начал читать.

— «Экскурсии во времени! Только наша компания предлагает небывалый аттракцион! Погружение в реальное прошлое!» — И вот далее. – «Наука на службе человечества. Мы обладаем эксклюзивными правами на погружение во времени. Вы можете быть кем угодно за плату…» — Ага, и далее – «Посетите Средневековье. Это не виртуальная реальность, это реальность.» А? Что это значит?!

Директор оторвался от монитора компьютера, и отложив листок с цифрами, который держал в руке, откинулся в кресле и стал задумчиво смотреть на Росса. Профессор тем временем бросил мятую газету на стол и пошел, заложив руки за спину, вдоль стола для совещаний.

— Я уверен, — возмущенно говорил он, — что это произошло при попустительстве мэра. Этот сквалыга только и думает, как бы набить свой карман. Он передал права на прибор частной фирме, а та устроила аттракцион! Какой-то балаган! Это немыслимо! Я немедленно пойду к нему и …

— Успокойтесь, Росс, — спокойно проговорил директор. – Это я передал права властям города. Более того, это я посоветовал передать устройство в частные руки.

— Вы?! – профессор резко развернулся и впился взглядом в директора. – Да как Вы могли, Далтон?! Вы понимаете, что наделали?

— Успокойтесь, — повторил директор. – Да, я понимаю и прекрасно отдаю себе в этом отчет. Послушайте… Любое открытие, будь то военная отрасль или сугубо научно-исследовательская, рано или поздно встает на службу людям. По сути для этого и нужны открытия. Для чего Вы работали днями и ночами? Разве не для того, чтобы облагодетельствовать человечество?

— Это другое! Даже не думайте это сопоставлять! Машина создана для научных исследований, а не для развлечений!

— А почему бы и нет? Научная деятельность — это бездонная пропасть. И кстати, реализация программы исторических исследований сжирает огромные средства. Но Ваша машина, перейдя в категорию коммерческих устройств, позволит окупить все затраты на исследования. Более того, она принесет астрономическую прибыль, что, в свою очередь, позволит нам развивать новые направления. Представьте, какой грандиозный толчок получит наука!

— Но это опасное устройство, Бернард. Я не даю гарантий, что мы предусмотрели все. И исключили потенциальные угрозы. Вспомните Кордеро. И потом разве можем мы допустить, чтобы толпы туристов вторгались в частную жизнь людей прошлого? Вопросы этики…

— Этики?! Думаю, здесь не совсем уместно рассуждать об этике. Вы не хуже меня знаете, Чарльз, чтобы телега ехала вперед, иногда нужно нахлестывать лошадь. Что касается безопасности, есть регламент, есть инструкции, есть правила. Риск сведен к минимуму, и эти туристы, как Вы их назвали, будут о нем осведомлены.

— Я вижу, Вы все продумали, Далтон. Но я…

— Мы можем пройти Средневековье.

— Что?..

— Это предел для наших возможностей. Но теперь я рассматриваю вариант привлечения дополнительных мощностей. И весьма серьезных мощностей. Мы сможем пройти эпоху Средних веков и пойти дальше, намного дальше вглубь истории. Вы ведь об этом мечтали, Росс? Теперь это возможно. Ваша машина сама себя кормит. Просто дайте ей заработать для нас денег.

— И все-таки, мне это категорически не нравится, Бернард, — заявил профессор, подходя к двери. – Я уверен будут дурные последствия, — закончил он и вышел.

* * *

Шел десятый час, когда Роберт заглянул в лабораторию временных исследований. В лаборатории было пусто, но везде ярко горел свет. Отойдя от двери, Роберт увидел в дальнем углу профессора за экраном монитора.

— Дядя, вы все еще тут?

Профессор выглянул из-за монитора и, узнав Роберта, откинулся на спинку кресла.

— А, Роберт, — сказал он без обычной своей улыбки. — Проходи. Иди сюда.

Роберт пошел через все пространство огромного помещения. С этой стороны лаборатории вдоль стены находились установки временных перемещений. Они напоминали стоматологические кресла, запрокинутые назад. У изголовья каждого находился колпак, напоминающий сушилку для волос, которые устанавливают в женских парикмахерских. Установок было много. С первых запусков прошло немало времени, с тех пор количество исследовательских машин сильно возросло. Эксперименты следовали один за другим с перерывом только в ночное время суток. Ныне количество исследований перевалило за тысячу. Программа их была разработана с размахом, лаборатория готовилась выйти на новый рубеж — впереди было покорение античного периода. Как и говорил директор Лейн, использование изобретения профессора для исторического туризма приносило огромную прибыль. Академия смогла позволить себе приобрести собственную электростанцию, не зависящую от энергоснабжения города. Строительство должно было скоро завершиться, и профессор с коллегами потирали руки, намереваясь пройти Средние века и устремиться далее по оси времени. Опыты были расписаны на год вперед. На обсуждении стоял вопрос об очередном расширении лаборатории, причем сразу вдвое, а также вопрос о привлечении зарубежных специалистов в рамках программы обмена опытом. Все это Роберт знал, поэтому не очень удивился, застав профессора в столь поздний час.

Он подошел и сел на свободный стул рядом.

— Вы знаете который уже час, дядюшка? Кстати, я вчера заезжал к Вам и не застал…

— Я давно не был дома, Роберт. Даже ночую здесь.

— Понимаю, — кивнул Роберт, — я и сам люблю работать допоздна и даже ночью, мне так лучше думается, но в Вашем возрасте… Конечно, грядет новая эра в освоении истории, исследование Античности, о которой…

— Не будет никакой Античности.

— Что? — растерянно спросил Роберт.

— Не будет ни Античности, ни вообще каких-либо исследований.

— Но почему?!

— Все плохо, — сказал профессор и устало потер пальцами глаза. — Все очень плохо.

Профессор сидел, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. Было похоже, что он уснул. Роберт молча ждал.

— Последнее время, — медленно проговорил профессор, не открывая глаз, — я работал с остаточным биоснимком носителя. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, даже не слышал.

— Я написал статью про это явление и сдал в печать, но ее еще не опубликовали. Дело вот в чем… — Профессор наклонился вперед и упер руки в колени. — Когда разум исследователя попадает в тело-носитель, ГТКМП улавливает сигналы тела аватара. Электрические импульсы, электромагнитные волны и прочее. Сигналы очень слабые и крайне запутанные. Но там есть и сигналы мозговой активности и сердечной деятельности. Выделить их и расшифровать — титаническая работа.

— Именно этим сейчас занимается группа профессора Стейнзенберга?

— Да, верно. И они сильно продвинулись в этом деле. Но наличие биосигналов от носителя не секрет, это было известно с самого начала, именно на этом основана работа триггера критического возвращения. Резкое изменение общей картины электромагнитных сигналов можно интерпретировать как сильный стресс, и вернуть сознание назад. Я же обнаружил еще кое-что. Когда разум исследователя покидает тело-носитель, ГВК еще какое-то время улавливает биосигналы аватара. Очень краткое время, но эти сигналы поддаются фиксации. Я назвал это явление остаточный биоснимок. Проанализировав такие биоснимки можно сделать общий вывод о состоянии тела аватара после того, как его покидает разум исследователя. Я просмотрел много случаев и выяснил, что картина биосигналов меняется критическим образом. Без детальной расшифровки определенно ничего сказать нельзя, но я уверен, что данное состояние, зафиксированное остаточными биоснимками соответствует физической смерти.

— Что?! — не поверил услышанному Роберт.

— Да, племянник, аватар погибает.

— Но как такое возможно?

— Предполагаю, что сознание исследователя не вытесняет временно сознание хозяина, как я предполагал раньше, а уничтожает его. Тело без сознания существовать не может, и потому, когда сознание исследователя возвращается назад, тело хозяина погибает.

— Подождите, профессор, а как же случаи одержимости бесами? Те самые, где сознание хозяина боролось?!

— Так происходит не всегда. Иногда сознание не погибает и борется, иногда оно даже вытесняет чужеродное ему сознание. Иногда тело не погибает, но переходит в вегетативное состояние. Но в ряде случаев сознание хозяина погибает и погибает тело носителя.

— И насколько велик этот ряд случаев?

— Большая часть. Шестьдесят пять — шестьдесят восемь процентов.

Роберт сидел, ошарашено глядя на профессора, не зная, что сказать.

— Да, племянник. Страшно представить скольких человек мы убили. Вернее — я убил.

Профессор встал и медленно подошел к темному окну.

— Это конец Исторического исследователя, — сказал он, глядя в ночь. — Программу необходимо закрыть. Впрочем, это не воскресит людей.

Роберт подавленно молчал. Он хотел бы сказать что-нибудь ободряющее, но не находил что. Замечательный эксперимент, открытие века обернулся чем-то ужасным. Но если он сам в таком состоянии, то каково сейчас его любимому дядюшке? Он посмотрел на профессора, тот по-прежнему стоял спиной к нему, прямой как палка, заложив руки сзади.

— Вот что, дядя. Сейчас уже поздно, Вам надо отдохнуть. Давайте я отвезу Вас домой, Вы хотя бы выспитесь.

— Спасибо, Роберт. Но нет, — профессор отвернулся от окна и посмотрел на него. — Завтра я буду созывать ученый совет. А сейчас я хочу еще раз все перепроверить. Мне нужно подготовиться. Езжай домой, племянник.

* * *

На следующий день спешно был созван ученый совет, на котором измученный профессор Росс изложил суть нового открытия. Это произвело сильное впечатление на собравшихся. Однако не все согласились с выводами профессора, большинство негативно воспринявших сообщение либо были опытными историческими исследователями, опубликовавшими много работ, либо готовились ими стать, предвкушая окунуться в эпоху Античности. Присутствующие разделились на два лагеря. Прямо с мест слышались восклицания, предложения, возмущенные выкрики. Страсти накалялись, и пока не была достигнута точка кипения, общим решением совет постановил создать комиссию по выяснению обстоятельств, касающихся сделанного заявления. Во главе комиссии был поставлен профессор Стейнзенберг. Исследовательская программа подверглась сильному сокращению, хотя Росс настаивал на полном прекращении всех исследований и даже запрещению ГВК как устройства. До окончательных выводов комиссии работы решено было не прекращать. Коммерческий сектор работал в прежнем режиме.

Комиссия работала две недели. Результаты были оглашены на очередном ученом совете. Выводы Стейнзенберга подтвердили открытие Росса — тело носителя с вероятностью семьдесят — семьдесят три процента гибнет после того, как его покидает разум исследователя. Профессор настаивал на полном закрытии проекта. Но не смотря на активную поддержку сторонников добиться этого ему не удалось. Какого бы то ни было решения на данном совете выработано не было.

Профессор обратился к мировому ученому сообществу через научные журналы. Сперва ученый мир дрогнул. Массовое сознание продавилось под напором профессора. Но психологическая упругость масс оказалась на редкость высокой. Как массовое сознание продавилось, так оно и выправилось. Научный мир закоснел и привык к хорошему. Никто не хотел терять лавры исследователей и лишаться такого удобного мощного инструмента. «Мы выполняем важную работу» заявляли высокие чиновники от научной сферы. «Нам не для развлечения, это наука» вторили другие. «А эти люди… ну что же, они послужили жертвами научных экспериментов.» «Загляните в историю, наука никогда не развивалась без жертв. Лес рубят – щепки летят. Мы ведь тоже рискуем» неслось со всех сторон. Но одно дело рисковать собой во славу науки, другое жертвовать сторонними людьми. По сути это было преднамеренное убийство. Но исследования продолжались и набирали ход. Электростанция института была достроена. Полученных мощностей хватило на прохождение Средневековья, и исследователи ринулись в Античность. Сокращенная ранее программа исследований была восстановлена в полном объеме. Лаборатория темпоральных исследований получила увеличение финансирования и расширила парк машин вдвое, как и планировалось. Одновременно открылось несколько филиалов в других странах. Дело Росса ширилось и развивалось, но уже без самого Росса — профессора отстранили от управления проектом.

Тогда профессор переключился на общественную прессу. Он писал в различные журналы и газеты. Выступал по телевидению, требуя, если не отменить именно научные эксперименты, но хотя бы сократить их, но обязательно при этом запретить коммерческое использование, которое разрасталось и приобрело уже угрожающие масштабы. Сторонников профессор заимел немало. Как среди ученых, так и среди общественных организаций и простого населения. Люди выходили на пикеты с требованием запретить проклятую машину. Но сторонников исторического туризма было куда больше. Основной аргумент предприимчивых дельцов был таков, что все эти древние люди давно умерли. Какое это может быть убийство, если несколько веков их уже нет в живых? Вероятность изменить что-либо в историческом процессе крайне мала, а, следовательно, нет ничего страшного в таких посещениях. Кроме того, если эти люди умерли, значит на сегодняшний день это свершившийся факт, следовательно, им предстояло умереть так и не иначе, и остановив исторический исследователь, мы как раз изменим ход времени, так как те, кому предстояло умереть от проникновения чужого разума останутся жить в своем времени. И так хитро все было сказано, что на население действовало гипнотически. Фирмы по предоставлению услуг исторического туризма появлялись, как грибы после дождя. Процесс был отлажен, аппаратура упрощалась, следовательно, услуги дешевели, и от желающих окунуться в прошлое и увидеть его своими глазами, отбоя не было.

Борьба профессора была проиграна. На телевидение его более не приглашали, в прессе печатать отказывались. Практически лишенный права голоса и возможности как-то повлиять на необратимый процесс, он стал вести затворнический образ жизни, редко покидая свой дом, выходя только за продуктами в ближайший магазин. В институте он появляться перестал.

* * *

Прошло немногим более месяца, а о профессоре Чарльзе Россе, как изобретателе Исторического наблюдателя, стали забывать. Исследовательская программа в институте работала, давая богатый урожай открытий. Ученых всецело поглотили результаты. Конечно, они помнили о Россе, но упоминание его имени стало считаться чем-то неприличным, дурным тоном. Особенно после того, как на ученом совете профессор был обвинен в обскурантизме и подвергнут остракизму. Некоторые бывшие коллеги Росса, включая Бернарда Далтона, категорически отказались присутствовать на этой административной экзекуции. О Россе могли свободно говорить, только студенты, которым было все равно на постановление маститых ученых, но и те разговоры быстро иссякли в виду отсутствия подпитки темы обсуждения новыми данными.

Обывателя же профессор не интересовал вовсе. Граждане желали развлечений, а кто изобрел для них развлечение не так уж и важно, а вернее вообще не важно. Имя профессора более не упоминалось в газетах и на телевидении, хотя про Исторический наблюдатель говорили по-прежнему много. Что только усугубляло расстроенное душевное состояние профессора, поскольку тот, оставаясь верным своей привычке быть в курсе всего происходящего, продолжал просматривать все периодические изданий, сидя дома и общаясь только с Робертом.

Маятник качнулся в другую сторону. Как Росса восхваляли и превозносили, как великого ученого, так он теперь подвергся информационному забвению.

Роберт навещал его по возможности. В этот промозглый дождливый вечер он шел к дядюшке с пачкой его любимого чая, который опять кончился у профессора, и с бутылкой вина. Праздновать было нечего, но Роберт надеялся хоть немного избавить дядюшку от душевной тяжести и как-то поднять его дух, собираясь под бутылочку хорошего красного рассказать о своем проекте, который был близок к завершению.

Уже недалеко от дома профессора, проходя мимо витрин магазинчиков, Роберт в витрине одной конторы, предоставлявшей, как и многие в городе, услуги Исторического экскурса, увидел кричащую рекламу. Конечно ничего необычного в этом не было. Каждый торговец норовит привлечь внимание к своему товару, однако, бросив мимолетный взгляд, Роберт замедлил шаг. Что-то отпечаталось в мозгу, что-то неясно-зыбкое, но зловещее. Он подошел к витрине конторы и стал читать рекламный текст в ярко мигающем оформлении.

Только у нас! Новый аттракцион «Историческое сафари»! Вы любите исторический туризм, но Вам надоело быть просто наблюдателем? Хочется активных действий, но Вы боитесь вмешательства в историю? Может у Вас есть потаенные желания, которых Вы стыдитесь? Вы хотели когда-нибудь в тайне совершить изнасилование, может даже убийство, но боитесь закона? Тогда приходите к нам! Никаких преследований закона — исторический экскурс в не компетенции властей нашего времени. Никаких моральных запретов — помните, все те люди умерли много веков назад. Никакого вмешательства в историю — все что сделано, уже сделано, это доказано учеными! Мы — это то, что Вам нужно! Станьте охотником, убейте самую главную дичь в Вашей жизни. Никаких запретов и ограничений! Полная свобода действий!

Роберт с ужасом перечитал текст еще раз. А потом чуть ли не бегом бросился к дому профессора. Лишь бы дядя не видел это сообщение. Именно этой дорогой он ходил за продуктами и именно мимо этих витрин. Лишь бы он не видел этого!

Роберт поднялся по ступенькам крыльца и взявшись за ручку, открыл дверь — профессор всегда оставлял ее незапертой, когда должен был прийти Роберт. Он зашел в пустую гостиную, вечер давно наступил, свет в гостиной был выключен, и в комнате было темно, лишь горела только настольная лампа, освещая небольшой круг на столе. На пустом столе в круге света белел лист бумаги. Роберт сразу понял, что это оставлено для него. Он включил в комнате свет, подошел к столу и, взяв листок, исписанный мелким почерком профессора, стал читать.

«Мой мальчик, я не могу так больше. Прости меня, прости за все. Но существование мое мучительно и что хуже всего — оно бессмысленно. Я хотел обогатить мир, сделать человечество счастливее. Как много надежд я возлагал на Исторический исследователь. Как продвинулась бы наука! Какую сокровищницу тайн и знаний я открывал! Так я думал. Прости меня, я открыл шкатулку Пандоры. Заслуживает ли этот мир, чтобы о нем заботились? Нужны ли знания пока есть пороки? Историческое сафари… Это они правильно назвали. Сафари — охота, охота на живых людей. Почему бы и нет, если нет никакой ответственности и в первую очередь перед самим собой? Но не для меня. Я всегда говорил — человеческая жизнь превыше всего. Но я уже ничего не могу изменить, процессы зашли слишком далеко. Я сотворил монстра. Нет, это не люди такие. Алчные дельцы, готовые перешагнуть через любого ради прибыли; слабые личности, снедаемые страстями и пороками; коррумпированные чиновники, лоббирующие интересы кого угодно за ради поживы — они были и есть, и я это знал. Мне следовало предугадать к чему может привести мое изобретение, так что это целиком и полностью моя вина.

Но я не хочу и не могу видеть, что происходит с моим изобретением. Вероятно, что-то похожее испытывал Альфред Нобель. Но ему хватило сил хоть как-то противодействовать. Пусть не исправить, но урегулировать. А я не могу. Уже не могу. Прости меня, мой мальчик.

Но во главе угла стоят деньги. Прибыль. Нажива. Если бы люди стремились к науке, к возвышенным целям, к знаниям. Какие перспективы открылись бы тогда перед человечеством. Ведь по сути человеку надо немногое — пища и кров, безопасность себя и близких, уверенность в завтрашнем дне. Все это вполне реализуемо, если бы не жажда стяжательства. Человечество стремится к обогащению, а не к познаниям. Любое открытие будет обращено на службу Мамоне, любые идеи извращены и подключены к зарабатыванию денег. И разве только закон может быть сдерживающим фактором. Закон, но не мораль. Я не верю в моральный аспект человечества. По крайней мере на ближайшую. тысячу лет. Я должен был все это предусмотреть. Но теперь поздно, и я ничего не могу сделать. Еще раз прости.»

Роберт выронил листок и бегом бросился к лестнице, ведущей на второй этаж. Он знал, что у дяди был пистолет. Он хранился в доме и никогда не покидал его пределов. Самые страшные догадки терзали разум, когда Роберт бежал по лестнице, окликая профессора. Вот и дверь в его кабинет. Не заперта. Роберт рывком распахнул ее и застыл на пороге. Потом навалился на распахнутую дверь и бессильно сполз на пол. Все кончено. Вот и не стало гениального человека, выдающегося ученого, желающего обогатить мир знаниями, и не выдержавшим груза ответственности перед самим собой за изобретение машины для убийств, используемой для развлечения незрелого человечества.