Искренность и люди

Никто на этом свете , на самом деле, друг другу не нужен. Мы можем друг без друга обойтись. И выходит так, что истинного понимания не существует… Что же тогда существует?.. Пустота. Всё родилось из пустоты, пустота порождает пустоту и смерть. Есть ли в этой жизни хоть что-то искреннее?. Или искренность — это жалкая пародия надежды на сочувствие? Жалкая попытка изобразить бесполезность сочувствия? А нужно ли сейчас кому-то сочувствие, если нет искренности? А нужна ли жизнь без искренности и сочувствия? Или , может, все тайно «смешные люди» и видят на небе день за днём фатально сияющую звезду, которая шепчет им что-то невнятное, но важное, а они и  не хотят слышать. К этим людям подбегает невинное существо и невыносимо трогательно, резко пробирает дрожью своих голубых, как утреннее зимнее небо глаз, а они, не задумываясь, бросают в существо режущие, колющие слова, словно камни в бедную дворняжку. Невинное существо убегает, никак не выказывая свою боль. Так искренность стучится к человеку, а он закрывает дверь на второй замок.  В сотнях глаз, которые мне удалось увидеть за день, я видела лишь пустоту. Я видела глаза, похожие на пустозвонные цветные бисеринки, нелепо скачущие, вращающиеся в сетке покрасневших, тревожных сосудов. Я видела глаза, похожие на иссохшие родники, залитые бездушно цементом во имя тлетворной надёжности существования. Я видела глаза настолько потерянные, что они уже и не пытались найтись в этом мире, они лишь перелетали из стороны в сторону, словно отягощённые временем, умирающие колибри. Я видела глаза тупые, ничего  не отражающие, кроме глупого влачённого за собой  веселья, которое вызывало в душе раскалённое отвращение от того премерзкого отвратительного вида людской подлости, которое в простонародье называется лицемерием.  Я видела глаза истерически тревожные, казалось, что ещё немного и они растрескаются и осыпятся вниз водопадом отчаяния.  Я видела глаза безумные, прикрывающиеся осквернённой ширмой доброты, которая скулит о секундном глотке спасительного воздуха. Я видела глаза, надменно тоскующие о прошлом так безвкусно, что можно было бы написать изумительную карикатуру о потерянной жизни, из-за которой можно было бы плакать,  как из-за Сикстинской Капеллы Микеланджело, — это было бы поистине вычурное, патетичное  торжество образов, разрушающих личность. Но среди всех этих глаз были самые опасные глаза- это глаза «за секунду до искренности». Это глаза, которые поглощают другого человека без остатка, как правило зеленоватые глаза — смешно и символично. Эта глаза внушают человеку самую очевидную и тривиальную мысль, которую можно выразить самой наипримитивнейшей фразой: «всё в порядке». Смешно до дрожи. До боли смешно. Порядок.. Порядок- это всего лишь иллюзия спокойствия. Временная,как и все иллюзии. Этим глазам хочет верить всё твоё существо: все твои мысли хотят подчинится, все твои чувства хотят покорится, всё твоё будущее и прошлое хочет сосредоточиться в этих глазах.  И красота этих глаз не только в притягательности и в том, что они по природе своей запрограммированы обмануть человека, но и в том, что они не подозревают об этом. Эти глаза в какой-то степени самое невинное, чистое и прозрачное, что есть на земле. Эти глаза знают только о том, что они обыкновенные, а это как раз и есть великая и несравненная ложь противоречивости человеческой натуры. Только эти глаза могут избежать мыслей о смерти во всей силе их неотвратимости и безудержной резкости. Эти глаза, если быть хоть на секунду по-детски наивной, — чудо. Чудо, которое. как поистине безукоризненная феноменальная сущность, есть не осознающая себя сакральная составляющая реальности. Что же тогда выходит? Искренность всё-таки есть?… Но что же тогда есть искренность? А выходит, что искренность — это всего лишь та самая «секунда», о которой я написала выше. Эта секунда — вспышка, подобная сиянию самой маленькой, но самой прекрасной звезды на небе, которая поздней ночью открывает взору зияющую бездну Вселенной. Эта секунда подобна первому слову волнения, когда мы видим человека, по которому скучали невыносимо долго, подобна вдохновению, которое окрыляет человека, жаждущего разъярённо вырваться из рамок гниющей и опостылевшей реальности, а ему снова ломают крылья, подобна она и кричащему в пустоту молчанию, когда не может человек и слова выдохнуть из тревожных лёгких, потому что боится задохнуться и оборвать разом всё, на что уповало его восприимчивое существо, схожее с чувствительностью метронома. Эта вспышка — есть долгожданная попытка урезонить пустоту этой тленной жизни. Что же делает человек? А он в обыденном, умеренном и выгодном порядке делает вид, что это должное. Он пользуется этой искренностью, словно это рука или нога, к которым мы привылки, словно это день и ночь, к которым мы охладели, словно это дыхание, которого мы не замечаем, словно это любимый человек, которому мы по инерции причиняем боль  и также по инерции просим прощения или не просим… И при этом, что самое неумолимо горькое так это то, что такая секунда не устаёт рождаться, она — неутомимый феникс, а люди неугомонные убийцы…Снова замкнутый круг. Замкнутых кругов, на самом деле, много…Хоть туннель в бесконечность делай. Делай и продолжай бездумную ничтожную имитацию жизни, изображай скудное, беззвучное, безвкусное, безрадостное, беззаботное, безыдейное, бессмысленное существование, схожее  со стеклом, вынужденно принимающим тёплое дыхание искренности и его наимилейшие в своей простодушности рисунки безмятежно эфемерного счастья, то есть, счастья истинного и неопровержимого, как день и ночь, как дыхание, как тоска по любимому человеку, как феникс, как круг, как вдохновение , как сила и воля быть человеком.