Исцеление

Старый целитель королевского двора Гаюс мог по праву считаться самым сведущим человеком в замке. Столько тайн, сколько выпадало на его душу, не знал ни один советник, ни один зарвавшийся интриган и ни одна самая хитроумная фаворитка.

Но то были тайны более опасные…

Фаворитки, советники, придворные – все они ведали о разном. Кто-то уделял больше внимания шепотам стен, кто-то тайным романам, а кто-то перепискам, что велись в строгой секретности.

Что до старого целителя Гаюса – он знал вещи такого рода, что могли и загубить несколько судеб и даже домов.

Он вытравливал «лишний» плод из утроб блистательных дам, лечил любовниц и любовников самых верных и образцовых для всего двора семей, скрывал уродства рожденных, прятал шрамы, залечивал раны, полученные в пьяных стычках… столько грязи редко выпадает на душу одного человека.

И сегодня старый целитель Гаюс понял, что с него хватит.

***

Его покои, спрятанные в низкой комнатке самой необитаемой части замка, состояли из одной комнаты, которая делилась с помощью ширмы на две части, скрывая узкую постель в самом маленьком углу. Остальная часть комнаты была его кабинетом, где он готовил снадобья, рецепты, принимал посетителей, если те не вызывали его к себе.

Так он сам попросил. Молодой король, который вырос на глазах Гаюса, принимал целителя как нечто само собой разумеющееся, наблюдая его присутствие подле своего отца всю жизнь. Вступив же на престол, король вызвал к себе Гаюса и спросил, чего тот желает в награду за верную службу?

-Ваше величество, — заговорил целитель, и в старости сохраняющий удивительную прямоту осанки, — мне нет большей радости, чем помогать людям, чем служить вам. Я прошу у вас лишь одной награды – службы, пока мои кости еще могут держать мое тело.

Король, ожидавший просьбы о повышении жалования или смягчения условий был очень удивлен, но, прежде, чем он задал вопрос об этом, Гаюс, без труда угадавший его мысль, поспешил добавить:

-Мой король, я близок к природе. В пору своей юности, едва вступив на путь целителя, я часто ночевал на сырой земле и питался грубыми лепешками. Я близок к природе и роскошь отравит мой ум. Оставьте прежнее жалование за мной и прежние комнаты и большей награды мне уже не будет.

-Но хоть что-то…- взмолился молодой король. Ему до одури хотелось быть щедрым, сильным, милосердным. Ему хотелось ощутить значимость своей воли, а этот целитель лишал такой возможности.

Но Гаюс снова проявил чудеса чуткости и угадал это желание своего правителя. Подумав немного, он попросил ученика…

***

Гаюс всегда хотел совершать добро и спасать. Ему повезло попасть в ученики к старому придворному лекарю на пороге собственной юности.

И тут его душа стала разбиваться с поражающей быстротой. Оказалось, что спасать – это не все. Оказалось, что надо еще и учитывать ряд обстоятельств.

Гаюс никогда не был болтлив, но его наставник – старый целитель Гифлет, говорил ему так:

-Ты не должен говорить вообще ни с кем о чем-то, кроме недуга. Твоя задача – спросить, что болит у гостя и сказать, что ему принимать и как. Все остальное – для твоего же блага, храни в себе.

Гифлет вообще пытался обучить Гаюса не только премудростям и тонкости целительства, но и выживанию при дворе или, как он сам говорил «в Царстве Змеином».

-Ты должен молчать о том, кто к тебе приходил и для чего, — учил Гифлет, растирая дубовую кору на деревянной доске так с силой, в которой не чувствовалось старости.

-Я и не собирался! – тогда, в первый раз услышав такое от своего наставника, Гаюс даже обиделся.

-Это ты сейчас не собирался, — буркнул Гифлет, — дай мне нож! Это ты сейчас не собираешься рассказывать что-либо, но все изменится, когда меня не станет…куда руками-то! Да, вот так. Когда я уйду – ты станешь целителем.

Гаюс, помогавший перетирать дубовую кору, слушал вполуха – блестящие перспективы вырисовывались в его сознании.

***

О том, что молчать будет действительно тяжело, Гаюс понял быстро, едва стал целителем вместо покойного Гифлета.

Его пытались купить.

В ту пору Гаюс был молод, он еще только желал блестящего будущего, видел вокруг себя двор, роскошно убранный, и мечтал занимать в нем свое место, и хотел власти и золота. Тогда он не был еще под покровом скромности и даже некоторого отрицания благ. Тогда все было иначе.

И всего этого блеска он мог достичь, буквально за некоторую помощь, что ему, ровным счетом, не стоила бы ничего. Нужно было только назвать некоторые моменты…

Так, например, барон Боде предлагал целых сто монет за то, чтобы Гаюс открыл ему только одно: для чего дочь барона приходила к целителю?

И соблазн был велик. И тайна дочери была тяжела. Гаюс колебался. Ему хотелось взять кошель и рассказать о глупой девице, что самостоятельно пыталась вытравить плод из своей утробы, явившийся результатом ее нежного внимания к одному из слуг отца.

Гаюс помог девушке – спас ей жизнь, от плода избавил, но вот не учел того, что отцу ее станет интересна причина посещения дочерью целителя…

И когда рука Гаюса уже была готова взять кошель, ему вдруг привиделся в полумраке сгорбленный силуэт собственного наставника Гифлета, и будто холодом повеяло в комнате.

-У меня много пациентов, — Гаюс отдернул руку, — я не имею представления и должной памяти, чтобы хранить все. Мне пора, извините.

И Гаюс заторопился прочь, оставляя барона со смутным, крепнущим подозрением.

Подкуп был не единственным методом. Целителя пытались запугать. Его отлавливали в темном коридоре, его покой нарушали и даже переворачивали его кабинет вверх дном, ища записи о пациентах, на все это Гаюс сначала пугался, потом научился равнодушно смотреть, а потом и откровенно веселился, вспоминая слова своего наставника:

-Гаюс, — говорил Гифлет, — когда меня не станет, ты займешь мое место. Знай же, что в Царстве Змеином нет тайн. Все, что можно прочесть – прочтут.

-Но как мне тогда хранить тайны пациентов? – озадачился Гаюс.

-Придумай шифр, — просто ответил наставник, демонстрируя ученику страницу из своей книги записей, где странная буквенная вязь переплеталась с какими-то палочками и закорючками.

-Конечно, — с горечью добавил Гифлет, наблюдая за внимательно разглядывающим вязь Гаюсом, — если нужно будет кому-то очень умному – шифр не поможет. Но он поможет выиграть время.

Гаюс, став целителем, только забавлялся, наблюдая за обысками в своем кабинете. Они не были согласованы с королем, а потому велись тихо, с максимально тревожным звучанием сердец и спешно. Но рьяно.

Однако ни разу не было найдено ничего стоящего. У Гаюса было несколько книг для записи пациентов. И у каждой был свой шифр. И везде было разное: в одной книге Гаюс вовсе записывал грубые и пошлые шутки, услышанные от рыцарей – именно эту книгу он оставлял на самом виду. Во второй была информация скудная – первые буквы имени, да первые буквы назначений. Что-то понять, не имея образования, было невозможно.

А третья была настоящей и содержалась в строгом тайнике под окном.

Но Гаюсу пришлось противостоять не только подкупу и страху, ему пришлось противостоять собственной жалости.

-Плох целитель, что дает волю чувствам, — учил Гифлет, строго взирая на Гаюса. – Сначала дело. Дело вернее всего. Сочувствие раздирает душу. Целитель, поддавшийся сочувствию, не имеет права быть целителем.

Тогда Гаюс только пожал плечами – он не понимал, как может целитель не сострадать?

А потом понял и это. Раз за разом, сталкиваясь со слезами, с мольбами, он понял вдруг, что не может поддаваться душой на утешения, даже если сочувствует.

-Прошу вас, заклинаю, спасите…- рыдала прекрасная в дневном блеске двора герцогиня М., — мой муж меня уничтожит!

-Я не могу помочь вам, — холодно отвечал Гаюс, — у вас слишком большой срок, это вас убьет

-Убьет меня мой муж! – рыдала герцогиня. – Вы хотите моей смерти?

-Мне жаль, но я не имею права, — Гаюс не поддавался, хотя и знал, что есть возможность… рискованный и маленький шанс, но шанс.

-Что же мне делать? – герцогиня требовательно взглянула на целителя.

Тогда он и научился искать выход из любой ситуации.

Уродство научил гримировать и прятать; детей, рожденных тайком, вывозить в деревню, где пристраивал, пользуясь наработанными тайнами и связями, но никогда не раскрывал имен родителей; научился лгать во благо и прятать всякую стыдливость; избавился от всего, что могло задеть его самого внешне.

Ему отвешивали пощечины за отказ в безнадежном случае, его отталкивали к стене, взбесившись, унижали, угрожали, обещали кары небесные и подземные.

А Гаюс хранил невозмутимость мрамора, словно бы прятался за холодностью покрова от собственных мыслей и чувств.

***

-Самое главное: не смей выбирать сторон, — вещал Гифлет уже в последние свои дни. – Никогда и ни за что. Как бы ты не хотел следовать за кем-то, не смей!

И Гаюс не выбирал.

Создавались и плелись интриги. В коридорах звучал шелест, по колючести или приторности взглядов можно было прочесть, кто вот-вот рухнет и попадет в опалу, а кто останется при своем или даже приобретет. Против короля объединилась группа советников, в лидерах зазвучало имя брата короля — принца Ронана, блистательного и амбициозного, желающего престол и даже не скрывающего этого.

Гаюс знал о заговоре и молчал.

Более того, когда у принца Ронана началась страшная головная боль, целитель безропотно, холодно и профессионально принялся лечить его.

-Вы так преданы моему брату, — заметил Ронан, который даже в болезненном состоянии не оставлял наблюдательности.

-Я предан моему королю, но больше я предан долгу, — отвечал Гаюс, — пожалуйста, подержите край компресса…

***

Много раз Гаюс едва-едва удерживался, чтобы молчать о том, что не требовало молчания, а требовало суда.

Например, когда при дворе появилась нагловатая молодая Вандея.

Вандея имела древнюю фамилию и ничего больше к этой фамилии не приходящего. Казна ее рода уже давно была пуста и единственная причина, по которой девица оказалась в замке – это тяга короля к благодетельству. Вандее прочили брак, но она поступила иначе, решив, что простое замужество ей не подходит.

В нищете зарождается поразительная изворотливость.

Сначала Вандея лучезарно улыбалась всем и каждому, стремясь всем угодить и некоторые, даже самые прожженные цинизмом и опытом люди, все-таки слегка дрогнули. Кто-то попросил у короля за нее опять, и Вандея попала в личную свиту принцессы Адель – жены принца Ронана.

Параллельно с этим, Вандея часто захаживала к целителю Гаюсу, и сначала Гаюс отнесся к ней настороженно.

-Мне одиноко в замке, — пожаловалась она однажды, заметив недоверие целителя. – Я чужая. Вы ведь знаете, что значит быть чужой?

И Гаюс смягчился. Даже ругал себя за то, что дурно и настороженно подумал о ней. Он был тоже чужаком. Нужным для двора, но чужим.

Вандея просто приходила, не гнушаясь запачкать руки, резала и натирала кору, коренья, составляла мази. Гаюс даже невольно отметил у нее талант, на то девушка залилась смехом6

-Надо было идти в целители!

Однажды же Вандея пришла поздно к Гаюсу, когда тот уже лег. Извинилась за поздний визит.

-Ничего, — успокоил целитель, отмечая, что у молодой девушки круги под глазами и странная дрожь. – Вы заболели?

-Я плохо сплю, — пожаловалась она. – Вы…не могли бы…

Гаюс достал из личных запасов ивовый настой от бессонницы и объяснил Вандее, что три капли на стакан воды хватит, чтобы пропасть до утра. Девушка поблагодарила и тихо вышла из его кабинета.

А утром Гаюс узнал, что принцесса Адель – жена Ронана не проснулась. Целителя вызвали уже к трупу.

И Гаюс не сразу даже подумал что-то дурное – смерть молодой женщины – это трагедия, тем более принцесса была очень вежливой, добродетельной и милостивой. Каждый, кто хотел милости от Ронана – шел к ней, зная, что будет хотя бы выслушан.

К тому же, принцесса была абсолютно здорова.

Что-то точило сердце Гаюса, но Вандея и двор погрузился в траур. Упрекнуть было не в чем – все скорбели. Вандея и вовсе ходила заплаканная…

Ровно три дня.

На четвертый день Гаюс, возвращаясь от раннего визита к королю – у короля ужасно раскалывалась голова после поминального пира по Адели, увидел, как из покоев Вандеи, оглядываясь, выходит Ронан (тогда он еще не знал, что Вандея станет официальной фавориткой принца меньше, чем через две недели от смерти принцессы).

Гаюс, со смутным предчувствием, пришел к Вандее уже к вечеру. Он понимал, что сам сотворил убийство, хоть и не знал, не мог предположить о последствиях.

-Леди Вандея, я дал вам несколько дней назад ивовый настой, вы не могли бы его вернуть? Флакон был из моих личных запасов, я уверен – у вас он остался, трех капель на стакан воды…

-А как же я? – усмехнулась девушка.

-Я сварю для вас другой настой, — заверил Гаюс.

-Я бы с радостью помогла вам, — Вандея очаровательно улыбнулась, — но флакон я потеряла.

Гаюс мрачно взглянул на нее и ничего не сказал.

Вернувшись в свои покои, целитель вдруг понял, как ему противна его огромная комната, его большие, подбитые серебром сундуки, сколько в них лишнего! А для чего? Для той жизни, которая не значит ничего, которая ему и не принадлежит?

С того дня Гаюс стал равнодушен к богатству. Что-то надломилось в нем. Он пошел к королю и попросил уменьшить его жалование вдвое.

-Может – увеличить?– поинтересовался король.

-Уменьшить, – настаивал Гаюс, — я… ваше величество, я целитель. Целитель, который должен быть ближе к природе.

Король пожал плечами.

-И я хочу комнату меньше, — вдруг вспомнил Гаюс.

-Может – больше? – уточнил король. – Ну ладно, я понял, как это работает, странные у тебя пожелания, впрочем, как угодно.

***

Гаюс наказывал себя за то, что делал. Он знал, что если не поможет с ранами или вытравкой плода, то эти люди найдут решение – вопрос лишь в том, насколько качественнее это будет. За себя же Гаюс отвечал.

Он был уверен, что спасет и спасал. Его душа рвалась от горя, когда он видел, что болезнь его пациента не поддается лечению. Его душа рвалась, когда к нему приходила знатная дама и, рыдая, спрашивала – нет ли у ее мужа любовницы…

Но Гаюс молчал о скорой смерти пациента, лишь выполнял свой долг – перевязывал и обрабатывал раны. Сохранял безмолвие пред дамой, хотя пару часов назад ее муж и привозил к нему девушку.

Гаюс наказывал себя отречением от богатства, от благ. Он носил одну мантию, держа другую в шкафу, для особого случая, но случай пока не приходил.

Но этого было мало. Гаюсу начинало казаться, что за все свои грехи он недостаточно платит. Он принялся ходить раз в месяц по деревням, леча крестьян, которые не могли оплатить услуг целителя. И чем страшнее были язвы, что он встречал, тем счастливее был Гаюс. Сталкиваясь с низостью нищеты и полного забвения деревень, Гаюс был счастлив! Он стал проявлять рвение в исцелении самых обездоленных, спасал нищих, к которым боялись прикасаться даже самые стойкие духом благодетели.

Он жил. Чувствовал, что живет.

А когда ему надлежало возвращаться ко двору – плакал, чувствуя себя запертым и обманутым.

Однажды пытался подать прошение королю.

-Спятил? – король даже обозлился. – Нет! ты – лучший. Не согласен с твоим уходом.

-У меня есть ученик, — попытался воззвать Гаюс, — вы прекрасно знаете из моих рассказов про Огюста. Он будет прекрасным целителем!

-Нет, никаких учеников. Разговор окончен.

***

Гаюс оставался. Томился клеткой, тюрьмой и бессонницей. Он продолжал исцелять, исправно лечил, но тьма, незримая окружающим, подступала к нему.

Ничего не интересовало Гаюса. Женщины, вино. Власть, богатство – все ушло и остался только долг. Он не слушал слухов, не знал шепота стен. Ему стало безразлично даже то, кого он лечит.

Только симптомы, только боль – пара вопросов и микстура. Все.

Подобно тому, как учил его Гифлет, Гаюс теперь стал сам наставником. У Огюста горели глаза от молодости и жажды жизни. Ему хотелось быть в центре жизни.

-Целители самые сведущие люди в замке! – выдал как-то он восторженно.

-К чему нам знание о замке? – возразил Гаюс. – Нам должно быть одно знание – о болезни.

-На знании можно подняться, — Огюст взглянул на Гаюса с удивлением, поражаясь, как тому это не пришло в голову.

-Целитель не использует знание своих тайн! – Гаюс дрогнул, выдавая впервые за долгое время, странное чувство и понимая, что, возможно, после его ухода, ничего не будет прежним…

-Тогда целитель прозябает в нищете, — дернул плечом Огюст, — я не понимаю, как вы живете в таком состоянии бедности? Когда не думаешь о еде, о холоде и не мерзнешь в одной только бессменно мантии, то тогда можно сделать больше! Можно больше думать о лекарствах и исцелениях…

Гаюс внимательно смотрел на своего ученика, но не мог понять, когда тот из разделяющего его взгляды последователя, стал таким.

А может быть, таким и нужно стать в Царстве Змеином? Может быть, и Огюст прав? Обладая большей властью – больше сотворишь блага? Впрочем, где кончается оно, благо?

-Самое сложное для целителя – это уйти, — Гифлет последний свой урок откладывал, собираясь с духом. Он долго жил, но все еще не мог приготовиться.

-Почему? – спросил наивный тогда еще Гаюс.

-Потому что за тайнами все равно придут, — ответил Гифлет спокойно, — я спрятал десятки бастардов, провел множество излечений, после которых меня заставят либо раскрыть правду, либо умереть. Я предпочитаю сам.

-Что? – Гаюс внезапно начал осознавать страшное, произнесенное его наставником, происходящее…

-Это яд, — равнодушно перехватил руку ученика Гифлет, когда Гаюс рванулся к маленькому блестящему флакончику. – Не надо, Гаюс. Это тоже…часть долга. Яд уже во мне. Это мой последний урок. Ты был хорошим учеником и я надеюсь, ты усвоил мои истины. Запомни, как сложно собраться и как сложно уйти. Запомни до тех пор. Пока у тебя не задрожат руки…

***

Сегодня у Гаюса впервые задрожали руки.

Если бы не Огюст, присутствовавший во время извлечения кинжала из тела хмельного графа, сориентировавшегося, заметившего слабость наставника, пациент бы умер, истек кровью. Но Огюст не замедлил с реакцией, с ней замедлил Гаюс.

И все еще можно было бы спасти, но Гаюс вдруг почувствовал, как его руки предают его – в них пропала точность и чувствительность.

Гаюс достал маленький флакончик, приготовленный уже давно, ожидавший своего часа. Повертел его в пальцах – маленький, красивый и изящный флакончик, таящий в себе смерть. Помедлив, призвал Огюста.

Когда Огюст пришел, Гаюс уже принял яд.

Огюст понял сразу:

-Пора?

Слабость уже пленяла целителя – он едва смог кивнуть, выдохнул тихо, на пределе своих возможностей:

-Ты…был хорошим учеником.

-Ты был хорошим наставником, — Огюст сжал руку учителя, опустился на колени перед ним. – Я запомню твои уроки и твои истины.

Подмелив, добавил с мрачной усмешкой:

-Но действовать буду сам.