Инфернариум

I

Поздним вечером огромный чёрный внедорожник подъехал к мусорным бакам. Дверь с тонированным стеклом открылась, и оттуда вышли двое в костюмах классического кроя.

– Этот? – Спросил один тип у другого, кивая на захлёбывающийся от плача свёрток, который отчего до сих пор не разорвали на части бродячие собаки, лазающие поблизости и лающие друг на друга.

– Он, – подтвердил второй, кивая головой, – Сирота, искать не будут: роды нигде не зафиксированы.

– Уверен?

– Абсолютно. Мать выкинула на помойку и выбросилась из окна. Отец не установлен и вряд ли когда-либо объявится.

– Тогда это то, что нам нужно, – сказал первый, сгребая в охапку свёрток и небрежно бросая в только что открытый багажник.

В это время к мусорке уже подходил третий, чтобы опорожнить своё ведро. Приметив двоих незнакомцев, а также чёрный джип с выключенными фарами и подозрительные звуки оттуда, житель микрорайона смекнул, что деется нечто неладное.

– Вы из службы по отлову собак? – Попытался осведомиться местный. – Так ведь запретили же! Мало того, что отстрел воспрещён – отлов теперь тоже! Я вот позвоню сейчас кое-куда, и проверим, на каких основаниях вы здесь…

Первый тип занервничал. Второй безмолвно, бессловесно, беспощадно и безжалостно выстрелил в реднека из огнестрельного оружия с глушителем. Получив пулю в лоб, тот сразу же упал.

– Куда теперь? – Спросил первый, заводя автомобиль, пока второй упаковывал труп в багажник – рядом с орущим свёртком.

– Где-то здесь неподалёку очистные или что-то вроде. Сброс, смыв в реку. – Невозмутимо ответил второй. – Унесёт течением далеко и надолго.

Похоже, первого это не убедило.

– Перчатки, – отчеканил второй, – Плюс осадки: ливень смоет все следы…

На другом конце этого канадского городка припарковывал свой байк некто в чёрных очках. Этот парень был высок и плечист, а также наблюдателен: он сразу же заметил троих, вышедших из сумерек под свет фонарного столба.

– Ты либо слепой, либо тупой, – начал один, – Раз носишь ночью солнечные очки.

– Гони бабосы и ма-а-абилу, – добавил второй, – Это наша улочка.

– Байк тоже, – закончил третий.

Человек в чёрных очках повернулся, уставился на них в упор, а после начал смеяться. И смех этот очень не понравился бандитской троице, потому что был адским и громоподобным – колоссальный контраст при тихой, безжизненной улице (если не считать тех хулиганов).

– Ты чё ржёшь? – Забеспокоился один. Как-то нехорошо ему стало, не по душе – словно неладное учуял. Он остался на месте.

Второй и третий направились в сторону неизвестного. Каким-то образом у одного из них в руках оказался нож, а у другого – тяжёлая бита.

Тогда новичок вытянул руку вперёд и стал медленно сжимать ладонь в кулак. В это самое время один из шпаны – тот самый, в чью сторону была направлена рука – стал быстро краснеть, кряхтеть и задыхаться. Нож давно выпал из его рук, которые схватились за горло (словно рука противника непосредственно душила его, а не творила жест в пространство). Обидчик упал на колени и продолжал сгибаться дальше, пока совсем не рухнул на вымощенную красивой плиткой чистую ночную площадь, лишённую зевак, котов и машин – это была та часть города, где не имело места лишнее движение.

Второй из гопников не растерялся и, используя отборнейшую брань, перемежающуюся с самой свежей версией молодёжного сленга, попытался накинуться, наброситься на незнакомца, однако потерпел фиаско: продолжая хохотать, пришелец неожиданно снял очки, и на ночного сталкера обрушился, устремился весь гнев, ибо радужная оболочка глаз соперника была преисполнена огней языкастого пламени преисподней, и сей костёр разгорался всё сильней. Взгляд архидемона оказался столь тяжёл, что противник отвёл свой взор, но было уже поздно: маленькие огоньки плясали теперь в глазах самого горе-нападающего; горела душа и горело тело. Он вспыхнул, как свеча, и горел заживо. Дикие вопли его крика, его предсмертные муки и страдания не услышал никто. Никто, никто не пришёл на помощь – последний из трёх негодяев, оставшийся сначала на месте, давно утёк, оказавшись трусом и предателем.

«И это хорошо, – изрёк урождённый Пандемониума, направляясь в сторону промзоны, – Настанет день, когда останки человечества будут навеки погребены под пеплом Инфернариума…».

II

Молодой человек сидел и смотрел на свою левую руку: иногда она беспричинно болела, неприятно ныла и немела – как-то всё одновременно. Он не знал, что ему вшит чип; не знал, что в чипе этом вся информация о нём – где и когда родился, кто его родители и прочее. Не знал он также и о том, что чип этот вынуть нельзя, ибо он каким-то образом связан с нейро- и кровеносной системой.

За двадцать один год пребывания в сверхсекретном интернате из H216-M сделали HQ-человека с высоким коэффициентом интеллекта; идеального бойца, в совершенстве владеющего техниками каратэ, дзюдо, айкидо, кунфу, ушу и прочими боевыми искусствами; универсального солдата, одинаково опытного в обращении как с холодным, так и с огнестрельным оружием; надёжную особь мужского пола, неуязвимого к ядам и устойчивого ко многим препаратам. H216-M мог запросто проломить железобетонную стену одним ударом своего кулака, но основными тремя его профилями были «наёмный киллер», «тайный агент / супершпион» и «контрабандист». Все задания, миссии и поручения он выполнял безукоризненно и беспрекословно, все цели и мишени достигались своевременно, но чем старше становился H216-M, тем больше у него возникало вопросов к себе и к лаборатории.

«Кто я? Робот ли я? Механизм ли я? Родился ли я в этом инкубаторе? Или я был частью ячейки общества под названием «семья» (как виденные мною некоторые иные люди)? Откуда я, и для чего на самом деле предназначен?».

В том же регионе проживал некто В. д’Эвиль, или мсье де Вилль¹ – очень богатый человек; олигарх, меценат, бизнесмен. Он проживал в огромном загородном доме, в котором было очень много комнат – и лучшая из них, естественно, принадлежала мсье.

Ходили слухи, что де Вилль появился в городе внезапно – и неизвестно, так же ли внезапно он разбогател, или же был таковым.

Мало кто знал (а ещё меньше догадывался), что мсье де Вилль ведёт двойную жизнь: днём он старался быть образцом чистоты и порядка, моралфагом и посетителем Церкви – а вот уже ночью он преображался, творя такие дела, что…

Поводом стало постоянное ношение мсье чёрных очков в любое время суток при орлином зрении; также, ряд его привычек, повадок и особенностей стали со временем бросаться в глаза всё большему числу окружающих. Их было не так уж и много, но…

Независимый репортёр, посмевший заснять на плёнку один из ночных кутежей мсье, был обнаружен мёртвым – его нашли аккуратно свисающим между двумя столбами ЛЭП. Его убил сильнейший разряд электрического тока – при этом провода остались целы с визуальной точки зрения. Зачем член-корреспондент туда полез – тот ещё вопрос; это и по сей день остаётся загадкой.

Ещё одной странностью был некий (возможно, генетический) сбой в отношении кожи – ткани эпидермиса постоянно отмирали, словно не приживались к телу. Даже при хорошей ванне уже спустя день верхний слой кожи снова шелушился – а то и свисал грязными лохмотьями, серыми лоскутами. Кожу пяток мсье и вовсе обдирал до крови ногтями либо лезвием больших ножниц, испытывая при этом нечто вроде облегчения и даже оргазма (особо любопытным в шутку объясняя это действо тем, что ему хочется, чтобы кожа на пятках была нежная и розовая – точь-в-точь, как у младенца). Доктор, обследовавший мсье длительное время, однажды просто не приехал – а ведь на повестке дня было лечение многих недугов (как врождённых – так и приобретённых, как острых – так и хронических). У некоторых, однако, сложилось стойкое впечатление, что мсье только сказывается больным – за двадцать один год пребывания в городе он совсем не постарел!

III

Случилось так, что H216-M получил заказ на физическое устранение очередного объекта, и новым трупом (судя по фотографии) должен был стать мсье де Вилль – известный в городе благодетель, благотворитель, детского денежного фонда преумножитель, ценных марок собиратель и многим людям работодатель; общественный деятель, коллекционер и миллионер, всех роскошных дам имелец и владелец частного вертолёта и ночного клуба с казино.

Именно таким был облик мсье днём. Ночью же «дедушка» пускался во все тяжкие… Что же он делал?

Излагая (увы, бездоказательные) факты, можно отметить, что мсье порой часами сидел в Сети, посещая порносайт за порносайтом и даже получив Золотой кубок большого ч-на.

«Надо же, какие хорошенькие! – восторгу де Вилля не было предела. – Я не думал, что земные женщины столь прекрасны! Ох, как я их сейчас.. Ммм… Тугие, упругие, медовые попочки; елейный фимиам тительного масла (или как там по-французски «сиськи»?). Французский – пожалуй, наилучший, наиприятнейший язык для разговоров о любви!».

От теории – к практике, и уже в заранее выбранную полночь мсье растлевал малолетних, не целованных, а с женщинами постарше, женщинами испорченными экспериментировал, переходя от классической, миссионерской позы к позициям №69 и №13. Также, мсье люто приветствовал наездниц и оральный сексьон, утоляя голод по десять раз за ночь.

«Кручу-верчу: что хочу? – приговаривал он, – Кручу-верчу: деву хочу! Никогда бы не подумал, что на Земле бывает так аппетитно! Как же я хочу тра… Стой: как это будет по-французски?!».

Всех использованных женщин мсье всенепременно убивал – но делал это так умело и незаметно, что не подкопаешься. Да и город большой: заметно вырос в площади и населении за двадцать один год.

В полиции – «глухари» да «висяки», а в гигантском погребе у де Вилля, в лабиринте его подвалов, в одном из помещений его сети подземных бункеров уже выросло целое кладбище – и у каждого присыпанного акустической содой надгробия был свой номерок (однако на цифре 666 мсье вдруг резко остановился и перестал насиловать по ночам – как если бы грешный аббат, опомнившись, повторно дал обет целибата и впредь всячески усмирял свою плоть и естество молитвой и самобичеванием). Самым же излюбленным лакомством у мсье (до недавнего времени) были такие процедуры, как повторная эксгумация и повторное вскрытие: он любил повторять эти крылатые фразы вслух, с упоением и выражением, и любил всё это совершать.

H216-M же убивал по несколько иному принципу: полиция на протяжении вот уже трёх лет тщетно искала Палача, который убивал худших людей в городе – маньяков, грабителей, сутенёров и прочих гадов. Гадов с большой буквы.

IV

В тихие часы H216-M вставлял в свои уши Dream Viewer – специальные беспроводные микронаушники, которые во время сна автоматически записывали на флэш-карту всю принятую информацию, которую можно было преобразовывать в аудио и видео, чтобы потом смотреть клип уже осознанно.

Тем временем падший ангел-гедонист продолжал заниматься всеми земными радостями, от игровых автоматов до селфи на крыше небоскрёба, от ралли вокруг города до купания в самом дорогом из вин.

– Он принимает зооморфин, – сообщил своему куратору H216-M, продолжая следить за мсье де Виллем. – Я не знаю, что это за вещество; химический состав мне пока неизвестен, ибо у меня нет ни одного образца.

Но мсье будто бы почувствовал слежку! Однако, вместо того, чтобы скрыться, он спятил окончательно: теперь он, распылив в воздухе наноксил, дурил всех средь бела дня, уже не стесняясь.

«Пришло моё время, – про себя скримил и гроулил светский лев и филантроп, – Кажется, на Земле уже не осталось ни одного верующего в Бога человека».

Затуманенные, одурманенные горожане не препятствовали успешному баллотированию мсье в горсовет.

Теперь де Вилль, у которого были развязаны руки, уже открыто пропагандировал обман и разврат, ложь и насилие – и все прочие пороки, которому так подвержен род людской.

– И Сатана? И убийства? И мёртвые тела? – галдели на разные лады журналисты – и каждый старался поднести ко рту мсье именно свой микрофон.

– Вы так говорите, как будто это что-то плохое… – давая интервью, отвечал новоявленный депутат, не снимая при этом своих чёрных очков. – Вы знаете, мне так нравится убивать! Так нравится делать что-то плохое… Мне так хорошо, когда кому-то плохо! Я так счастлив, когда слышу ругань! Меня сие наполняет, забавляет…

– Ну и правильно, – задумался кое-кто из толпы зевак, и пошёл убивать.

– Падающего – толкни! Помоги ему сдохнуть… – С самой искренней миной, с самой жизнерадостной гримасой наставлял пророк и мессия, и люди, с радостью и восхищением слушая величайшего из злыдней, в потакании и угождении ему с превеликим пафосом помогали неудачникам сбрасываться в горную пропасть или через окно небоскрёба, в глубокий кювет автотрассы или в илистое, непроходимое, зловонное болото. – Необходимо экономить, – продолжал любимец публики, и «люди», внимая ему, нещадно убивали зэков, наркоманов, инвалидов, «овощей» и готовящихся к эвтаназии – одни всё равно не исправятся на зоне, выйдя оттуда ещё более озлобленными, а другие мучаются сами и заставляют страдать других – которые, толком не живя своей жизнью, тратят огромные средства на лечение уже пропащих, конченых людей, набирая множество кредитов и влезая в долговые ямы. Зэков сжигали заживо, пуская в их камеры специальный газ; всех остальных потрошили и быстро-быстро шинковали тесаком. Алкашей, бичей и бомжей просто отстреливали, как вшивых, блохастых, бездомных собак, и поджигали рядом с кучами уже подожжённой конопли, с упоением вдыхая весь этот разнообразный ароматный букет.

– Нет человека – нет проблемы! Меньше народу – больше кислороду! Одним больше – одним меньше! – Непрестанно повторяли палачи.

«Люди превращаются в зверей, – рассуждал H216-M, наблюдая со стороны за всем происходящим, – А я… Я даже не знаю; я всего лишь чей-то инструмент, чьё-то оружие возмездия. У меня нет своего мнения; возможно, я не способен испытывать настоящие чувства и эмоции… Я просто компьютер в человеческой оболочке».

V

Пришло время, и де Вилль снял свои очки. И воцарился на Земле сущий хаос, ибо очки были ширмой, сдерживающей фотоны проклятого дьявольского света, льющегося из очей архидемона, вассала Пандемониума и князя Инфернариума. Теперь мсье стал сильней, и лучи из его глазниц находили каждого, проникая в самое сердце и очерняя его. И чем грешнее становилась Земля, теряя очередного хорошего человека – тем сильнее становился де Вилль: он стал просто огромным зверем, изрыгающим пламя и уничтожающим любое зерно истины на корню.

А на Земле… На Земле с людьми что только не творилось! И что только не творили обезумевшие люди…

Злоба доводила опустившихся людей до истощения и окостенения – кожа висела на этих ещё живых скелетах.

Живые, но слепые черепа тоскливо глядели откуда-то и куда-то сквозь решётчатые амбразуры.

Злые хирурги в зелёных халатах склонились над очередной жертвой, орудуя скальпелем. И рождались монстры – когтистые, клыкастые…

Богом стал большой (и живой) чёрный козёл, которому поклонялись, поднося дары. Орнаментом всех обоев и ковров стал Бафомет.

Чёрной ночью адепты рьяно молились по Анти-Библии, проводя сатанинские мессы и дерзкие, кощунственные ритуалы, от которых стыла кровь в жилах нормальных людей, число которых таяло с каждым часом.

По ночному переулку прошёл человек, с которого живьём сняли кожу – но чувствовал себя он прекрасно. «Тс-с-с», – сказал он, прикладывая палец к месту, где раньше были губы, и вспорол себе брюшную полость, вытаскивая оттуда кишки. Похоже, ему это было в кайф?

В другой части улицы у рассыпающейся стены дома валялся разлагающийся безногий труп, которого пожирали трупные мухи и прочая гадость. Ещё дальше начиналась целая галерея суицидников – кто-то выстрелил себе в голову, кто-то вскрыл вены на руках или артерию на шее, кто-то повесился, а кто-то печально издох от уретратерапии. Чьи-то оторванные руки, чьи-то оторванные ноги… Реки медленно сворачивающейся крови… Усыхающие внутренние органы… Крылатые инкубы и суккубы, совокупляющиеся друг с другом и порождающие маленьких безобразных уродцев… Руки в язвах, тянущиеся к источнику воды… «Ожившие» башни при вымирающем населении… Кельи и часовни, отныне преисполненные зомби… Инцесты на жертвенных алтарях… Бесконечный ряд совершенно одинаковых (и оттого безликих) надгробных распятий из белого мрамора… Увядающая листва на скрюченных от судорог стволах деревьев… Чучела на фермерских полях из останков реальных людей… Иссохшие головы на кольях… Мозги в тарелках вместо лапши… Люстры и стулья, целиком и полностью сделанные из человеческих костей… Странные антропоморфные существа в противогазах, засунувшие резиновый хобот в унитаз и булькающие ради прикола, ради угара… Прорванные трубы канализаций… Трубы заводов, закоптившие небо… Гнилостные испарения… Серая слизь, множившаяся где-то там, внизу, на глубине шести футов и желающая как можно скорей выбраться наружу, дабы поглотить, пожрать всё по принципу чёрной дыры… Кучи раздробленных, искалеченных масс в урнах у каждого подъезда многоэтажных домов… Вдобавок ко всему этому злосмрадию над городом витала голова де Вилля, отделившаяся от своего тела и насмерть сверлившая лазерами из своих очей случайного путника, посмевшего укрыться, ускользнуть от беспричинного возмездия! Всё это выглядело довольно мрачно, но отныне таким являлся городской пейзаж.

Люди-animal‘ы, люди-hannibal‘ы, люди-cannibal’ы… Но не только лишь люди заполонили собою всё греховное пространство!

Зомби – и лысые, и с всклокоченными длинными седыми волосами – бродили по улицам в поисках очередной жертвы, с пистолетом ли, с кувалдой ли, с топором ли, наперевес. Убив же, они теряли на некоторое время весь свой задор, запал и интерес, ибо скучно было возиться с мёртвым телом – то ли дело, когда оно вопит, стонет, дрожит, трепыхается, извивается в лапах насильника, в объятьях вездесущей смерти.

В мясной лавке орудовали харкающие и блюющие зомби-мясники: руки – по локоть в крови, а на столе (больше похожим на операционный) лежала уже мёртвая, бледная женщина, которую освежевали заживо, и у которой успели принять роды, держа в своих окровавленных конечностях мёртвого младенца, полностью залитого кровью.

Из растрескавшейся от землетрясений литосферы, из жерл извергающихся вулканов вместе с лавой в этот чёртов мир явились огнедышащие демоны с длинными бичами в руках – отныне такой была картина бытия, реалити-хардкор.

Огромные, с двухэтажное здание мутировавшие зубастые киты-кашалоты подплывали к берегу, раскрывали свои внушительных размеров пасти и пожирали всех, кто отдыхал в это время на пляже, разлёгшись под тёплым Солнцем, нежась под его лучами.

Но Солнце вдруг покрылось пятнами и стало барахлить, пока не потухло совсем. И погрузился город в вечную ледяную ночь, которая хоть немного, но скрыла всё, что творилось в нём.

А за городом на одиноком холме играла сама по себе громадная золотая арфа, воздвигнутая неизвестно кем. И собирались вокруг неё крылатые демоны, и проводили своё время в оргиях и вакханалиях.

Светлые же ангелы, видя это, слетелись на Землю, точно голуби, и стали с горя пить и курить, шевеля своими крыльями, с которых стали опадать пух и перья – отличием этого конца света от всех других было то, что люди хотели делать зло, им нравилось этим заниматься, они шли на безумие добровольно – их никто не принуждал, не заставлял, но за тысячелетия запретов стоило лишь поманить, предложить, намекнуть – и человек сам шёл кривою тропой без всякого сожаления, глубоко наплевав на совесть, на мораль, на нравственность и этикет, поправ все установленные некогда шаблоны и стандарты.

VI

– Почему ты до сих пор не убил этого изверга? – Вполне резонно возмутились боссы, обращаясь к H216-M и заводя речь о мсье де Вилле.

– Потому что до сих пор я убивал исключительно людей, – отрезал тот. – А этот тип не человек – это воплощённый дух, для уничтожения которого понадобится какой-нибудь экзорцист или магическая сила. Однако ни в религию, ни в магию я не играю; я доверяю лишь научному прогрессу, потому я – его плод. Я – материя, он – субстанция; разбирайтесь сами…

– Заказ есть заказ, задание есть задание! Ты просто обязан остановить это безумие! Ибо, если не ты – то кто???

– А вот почему именно я? – Подался вперёд наёмник, скрестив руки в наполеоновской позе. – Разве я – Робокоп? Или Терминатор Судного дня? Я не Супермэн, не Бэтмэн и не Найтмэн; не судья Дредд.

– Ты даёшь сбой, потому что хочешь знать своё прошлое? Это тебя так гложет и беспокоит? Поэтому ты выпендриваешься? – Разозлились шефы. – Что тебе это даст, что? Ровным счётом ничего.

– Что такого в моём прошлом, что вы его так рьяно от меня скрываете?

– Ну, хорошо, – пошли на уступки воспитатели, а ныне – наниматели, – Твоя взяла. «H» – значит «Human», «M» – значит «Man»; 216 – порядковый номер.

– Вот оно как, значит… – Задумался тот, который являлся человеком лишь физиологически. – Выходит, есть экземпляр под названием «H216-W»? Раз есть вариант «Man» – существует и версия «Woman»? Я на верном пути своих умозаключений?

– Послушай, ученик… Ты и твоя особь подобраны на помойке; вы оба сироты, и родители ваши давно в земле. Доволен?! Что ещё ты хочешь знать, Каратель?

– Только то, где находится моя «родственница» по имени и номеру. Сколько я себя знаю – я никогда с ней не пересекался. Собственно, кто она? Какие (и чьи) инструкции выполняет?

Хозяева развели руками.

«Гены сильнее, – шептались одни, – Ничто человеческое ему не чуждо; он «проснулся» и хочет жить. Мы прививали ему одно, а взыграло другое. Эта тяга к вселенской справедливости, эта любовь к правде и истине… Это неплохо, с одной стороны – но с другой может помешать реализации наших планов! H216-M – лучший наш сотрудник, и потерять его – значит, обречь всё дело на провал, на крах… Всё будет зря, насмарку, коту под хвост. Благодаря таким, как он, мы хоть как-то поддерживаем баланс, хоть и понимаем, что все наши действия – противозаконны. Убийства плохих людей – это всё равно убийства, как ни крути. Но у нас давно нет оснований доверять нашему правительству, этим продажным копам, этим лицемерным магнатам и прочей «элите».

«Он узнал правду, – шептались другие, – Вдруг он захочет пойти дальше? Он поймёт (если уже не понял), что наши офисы, наша подпольная лаборатория, наш инкубатор по «изготовлению» и «взращиванию» «роботов» прикрыты тайной за семью замками, семью печатями… Что мы вне официального (тем не менее, неоднократно переписанного) закона, довлеющего над этим миром! Мы специально находим сирот, тщательно проверяя их статус при этом… Чтобы никто не докопался, чтобы не задавались неудобные, неугодные вопросы… Чтобы никто не искал… Мы обучаем их, растим из них специалистов высшей категории, профессионалов наивысшего уровня… Мы даём, мы дарим им лучшую жизнь – чем, как если бы они прозябали отщепенцами общества в детских домах, или свалках, или с непредсказуемыми опекунами в домах со всеми удобствами… Как же быть, и что же делать? Как правильнее поступить в данной ситуации?».

– Я попробую, – глухо выговорил H216-M, прервав бесконечную дискуссию своих господ. – Ничего не обещаю, но я сделаю всё, что смогу; всё, что в моих силах…

VII

– Но я не могу вот так запросто взять и уйти, – замялся мсье де Вилль, которого держал на мушке special slaughter, – Видишь ли, люди знают толк в развлечениях, а развлечения мне весьма по нраву.

– В аду нет развлечений?

– Не то, чтобы нет, но… Я вот про другое желаю сказать. Ты… Ты просто не можешь принять такое явление, как «культура смерти». Деградация – разве она не прекрасна? А естественный отбор? Когда слабейшие уходят, а сильнейшие остаются праздновать дальше своё великое пиршество.

– У слабейших нет выбора: за них решают – жить им, или нет.

– У каждого стада свой пастух, – перестал улыбаться архидемон в чёрных очках, мгновенно почерствев и посуровев в общении. – Кто-то должен направлять, а кто-то – выполнять.

– Стадному чувству не подвержен, – вымолвил H216-M, не мигая.

– Но ты тоже кому-то да подчиняешься! Ты также часть чьей-то перспективы, чьей-то матрицы, друг мой. И поверь мне: от тебя избавятся при первой же возможности, любом удобном случае (возможно, именно после задания устранить меня). Как только машина начинает шуметь, её либо чинят, либо сдают на металлолом… Видишь? За двадцать один год я хорошо изучил манеры людей, их поведение. Глупые, довольно-таки предсказуемые создания, по большому счёту живущие одним днём. Среди них есть, конечно, толковые управленцы, но… Мне захотелось распространить свой порядок, и мне это удалось. Зови это «некросоциумом», если хочешь – мне нравится слово «тлен» и его запах; мне нравится, когда мне прислуживают и рукоплещут зомби и кадаверы.

– Я не машина, а «порядок» твой – поступок безалаберного менеджера; безответственного, инфантильного эгоиста.

Не убедив этого superdestroyer’а, мсье де Вилль стал играть с ним в прятки, в «кошки-мышки», в банальные догонялки «доберись и попробуй укусить», ускользая всякий раз – в тот самый миг, когда spy&agent/killer&slayer уже намеревался покончить с духом раз и навсегда.

Де Вилль не убивался ни гранатомётом, ни миномётом, ни бомбомётом, ни базукой, ни лазером, ни легендарной катаной сотворившего себе харакири последнего самурая, ни нунчаками, ни средневековой алебардой, ни пушкой ультрасовременного танка «Леопард», ни снарядами «Еврокоптера», ни снарядами тяжёлого линкора HMS «Dwayne Johnson».

Применять ядерное оружие было бы слишком опасно для людей – хотя «людей» (подразумевая нормальных людей) осталось столь мало, что, как говорят в физике, этим числом можно было бы пренебречь.

Злополучный Де Вилль (чьи деяния давно вышли за пределы провинциального канадского городка) не травился ни цианидом, ни царской водкой; гипноз и обряд изгнания дьявола на него не действовали совершенно! Более того, этот дезинтегратор, этот инсцениратор сам по своей прихоти снизошёл до академиков и профессоров – всех этих светил науки, дозволив им изучить его феномен, тихонечко посмеиваясь в мягком, удобном креслице. До одного места были мольбы далай-ламы, Папы Римского, верховного муфтия и главного раввина – мсье ни в какую не желал покидать планету, так ему приглянувшуюся и полюбившуюся.

«Да пошёл ты, – психанул вдруг H216-M, передумав бороться со вселенским злом, с этой угрозой для всего человечества, – Пошли вы все к чёрту!».

Последняя надежда Земли направилась на базу, села в гиперзвуковой шаттл и завела его, выбрав маршрут «Марс».

– Где ты, о напарница моя, о подруга и сестра моя? – Взывал к пространству Робочел, диким взглядом разыскивая H216-W. – Где же ты, где? Куда они засунули, куда спрятали тебя? – Метался сам себе бортинструктор и астронавт, ища родственную душу.

Но вакуум космоса заглушил любой звук; пресёк на корню. Никто не услышал зов.

На летящий шаттл вдруг обрушился мелкий метеорный камнепад. H216-M потерял управление, и вот: несётся дымящийся шаттл вперёд, к своей верной погибели, а за иллюминатором – Туманность Андромеды. Она была там, вдалеке! Подобное зрелище недопустимо пропустить, но для H216-M ужё всё было кончено: в отчаянии он, чтобы не разбиться, врезавшись на шаттле в астероид (что был прямо по курсу), ушёл раньше, предварительно вынув засевший глубоко в мягких тканях, мышцах руки чип, а затем выстрелив себе из пистолета в висок для пущей верности…

– Программа этого дивного людоробота дала осечку, – ликовал мсье де Вилль, довольно урча, – С чего он взял, с чего решил, что H216-W в глубоком космосе, в межгалактическом пространстве? Скорее всего, она не в глубоком космосе, а в глубокой заднице! Ах-ха-ха-ха-ха-а-а…

В. д’Эвиль, прервав свой водевиль, внезапно выпрыгнул из экрана к тем, кто его сейчас смотрел; выпорхнул из книги, которую читали. Он вдруг уставился на вас (да-да, именно на вас, мой читатель), не без любопытства заглядывая в глаза – и это последнее, что вы видели в своей жизни, ибо после – темнота, пустота, тишина…

¹ Игра слов: «Дьявол» (англ. Devil), «Зло» (англ. Evil); так возникло D‘Evil.