А голубь бьёт поклоны у крыльца

Светает в восемь, сумрак — к четырём,
уже привычна канитель,
алмазной крошкой снег под фонарём
вчера украсила метель.

Белить дома и рощицу устал,
исчез в проулке снегопад,
сугроб пугают тени от куста
и звуки дворницких лопат.

Не хочешь, а поверишь — постарел,
тряхнуть бы сединой разок,
берёза, чтобы не забыть апрель,
на ветке вяжет узелок.

Сотрутся с памяти черты лица,
в былое ночью убегу…
а голубь бьёт поклоны у крыльца
за крошки хлеба на снегу.

И месяц в золочёный рог для облака трубит

Начнём судить, где чья вина,
никак без горьких слёз,
сугроба белая спина
у белых ног берёз.

Длиннее вечер стал на треть,
есть время — говори,
у окон тянут теней сеть
худые фонари.

И месяц в золочёный рог
для облака трубит,
мы после пройденных дорог
простой оценим быт.

Что всё — судьба, житейский круг,
как хочешь, назови…
а два кольца сомкнутых рук —
символика любви.

И солнце на груди синиц оставит поцелуев след

Осенних клёнов медный звон
ненастный вечер призовёт,
прощаний и разлук сезон
откроет журавлей отлёт.

И звёздочки последних астр
дожди поспешно расклюют,
берёза золото отдаст
за неба голубой лоскут.

И капли крови у рябин
с прикушенных сорвутся уст,
и только те, кого любил,
ночную присылают грусть.

В круговороте дней и лиц
не растеряем память лет…
и солнце на груди синиц
оставит поцелуев след.

И бьётся рыбкой золотой листочек в неводе ветвей

Дожди с собой октябрь принёс,
распутал серые мотки,
а из одежды у берёз —
одни ажурные платки.

Чернеют клёны — не беда
и не предчувствие конца,
и у рябин не от стыда
горит румянец в пол-лица.

И выпал жребий голубям —
в ненастье мерить окоём,
любить без памяти тебя —
одно желание моё.

Нам год оставил непростой
по две морщинки у бровей…
и бьётся рыбкой золотой
листочек в неводе ветвей.

Сугробы падают ничком и молятся на снегопад

Вчерашний разговор начнём —
на всё у каждого свой взгляд,
сугробы падают ничком
и молятся на снегопад.

А снег в четыре дочерна
заштриховал окна проём,
зимой длиннее вечера,
чтобы понять с кем мы вдвоём.

Молчим, вздыхаем, говорим,
что жаль, года своё берут,
наносят ветки белый грим,
всего за несколько минут.
 
Зрачок тускнеет фонаря,
уснула, погашу торшер…
что серый сумрак декабря,
когда светлеет на душе.

Сугроб прижался грудью

Темно — и спать не ляжешь,
и длинный вечер — мука,
метель из белой пряжи
соткала серый сумрак.

Седые эти ночи
морщин оставят метки,
беременности почек
весной дождутся ветки.

И мы судьбу осилим,
плохое всё забудем,
к ногам худой осины
сугроб прижался грудью.

Поверь избитой фразе:
года для чувств — не вето…
сдвинь шторы — и алмазы
найдёшь в полоске света.

Допоздна в метель не спится

На дома, на тополь голый
снегопад обрушил небо,
воробьи и сизый голубь
не дождались крошек хлеба.

За судьбой не доглядели,
допоздна в метель не спится,
за петлёй петля — недели
на твои ложатся спицы.

Никого с тобой не судим,
что в душе печали кокон,
и берёза с белой грудью
зазвенит серьгой у  окон.

И ручья подхватят голос
поутру хоры капели…
и простишь за белый волос,
и за то, что не допели.

Рябины горькие уста — медовые к зиме

Ругнём — веками повелось —
дожди и суету,
берёза золотом волос
прикрыла наготу.

И пусть у нас настрой плохой,
и пусть пейзаж уныл,
в ночи над худенькой ольхой
сияет нимб луны.

Извечный осени обряд —
былое ворошить,
забрали ветры октября
у тополя гроши.

Шепнёшь, что просто подустал,
не всё держи в уме…
рябины горькие уста —
медовые к зиме.

И осень не зря привечают берёзы в парчовых одеждах

Уже не простишь, что домыслил
за нас судьбоносные роли,
как бабочек, палые листья
иголки дождей прокололи.

Что будет и как обернётся,
не думает только влюблённый,
бросаются золотом солнца
в прохожих осенние клёны.

Прощальная сцена романа
под крик журавлиного клина,
у зеркала лужи румяна
подправила утром калина.

Кусты, бронзовея плечами,
на жизнь не теряют надежды…
и осень не зря привечают
берёзы в парчовых одеждах.

А у рябин припухли губы от долгих поцелуев ветра

Позолотило тротуары
к прощальной встрече бабье лето,
сентябрь сжигает мемуары,
бросая в пламя бересклета.

Осенней грустью занедужит
сегодня бесконечный вечер,
боярышник считает лужи,
накинув красный плащ на плечи.

И что в душе пошло на убыль,
никто из нас не даст ответа,
а у рябин припухли губы
от долгих поцелуев ветра.

И не вернуть того, кто ближе
ни плачем, ни мольбой у свечки…
в безлюдном сквере клёнам рыжим
берёзы отдают сердечки.

И прячет осеннюю грусть сентябрь за ресницы сосны

Туман у реки в рукаве,
и дождь паутиной повис,
и солнечным бликом в траве
сверкает берёзовый лист.

Что любят без близости душ,
об этом так долго молчал,
в морщинах асфальтовых луж
ушедшего лета печаль.

Улыбкой меня приголубь,
и что-то простим и поймём,
но горечь рябиновых губ
сейчас в поцелуе твоём.

Досмотрит шиповника куст
последние летние сны…
и прячет осеннюю грусть
сентябрь за ресницы сосны.

А калина с зорькой алой породнилась до зимы

Птичья стая небо просит
дать ей лёгкий перелёт,
для берёз сегодня осень
золотую пряжу ткёт.

Журавли с утра — за море,
всё оставив на потом,
торопливый дождь замоет
солнца бледное пятно.

Теплота руки — и милость,
и лекарство от тоски,
паутинки зацепились —
серебрят твои виски.

Не оставим в листьях палых
ни слезы, ни вздоха мы…
а калина с зорькой алой
породнилась до зимы.

Берёза жёлтые заплатки поставила на рукава

Следим за солнечной монеткой,
исчезла — ждите к ночи дождь,
листва цепляется за ветки,
а мы — за то, что не вернёшь.

На память сердца август падкий,
за вздохом — грустные слова,
берёза жёлтые заплатки
поставила на рукава.

Румянили рябины лица
в жару к приходу сентября,
о чём взгрустнётся, что приснится,
судьбой даровано не зря.

И дождь — по норову скиталец —
так будет осенью речист…
а бабочка на белый танец
зовёт, кружась, опавший лист.

И помолятся ивы реке, проводив караваны гусей

Подсчитал ветерок-казначей
золочёные блики в пруду,
синевой августовских ночей
наливаются сливы в саду.

Седину — увяданья печать —
паутинкой с тобой наречём,
а рябины готовы встречать
приходящий сентябрь кумачом.

И смущая прохожих умы,
поцелуи прилюдно дари,
на порхающих бабочек мы
так сегодня похожи внутри.

Задержи мою руку в руке —
остановим времён карусель…
и помолятся ивы реке,
проводив караваны гусей.

Бабье лето ещё погостит в золотых теремах сентября

Заалели калины уста,
мотылёк за геранью уснул,
и стареющий август устал
покрывать позолотой листву.

Затаилась за вздохами грусть —
наши пряди уже в серебре,
собирает шиповника куст
капли зорьки к осенней поре.

В чувствах каждый себе господин,
если хочешь, сначала начнём,
а на стенах узоры гардин
день рисует закатным лучом.

Пожелтевший листочек в горсти,
журавли собрались за моря…
бабье лето ещё погостит
в золотых теремах сентября.

А бабочек белые пляски под занавес август припас

Мелодия старой пластинки
забытой печалью светла,
и облако — смятой косынкой —
на воду уронит ветла.

Жалеть, как хотелось, не вышло —
и вздохи и фразы пусты,
и осень крадётся неслышно
по меткам опавшей листвы.

И грустно — красивые сказки
писались, увы, ни для нас…
а бабочек белые пляски
под занавес август припас.

 Где время сыплется из рук сухим песком на берегу

Когда судьба загонит в круг,
на день-другой туда сбегу,
где время сыплется из рук
сухим песком на берегу.

Где блики золотой казной
куда-то унесёт река,
и в талый воск расплавит зной
в июльском небе облака.

Увижу этот мир птенцом,
пойму, что столько проглядел,
и косами закрыв лицо,
ветла помолится воде.

Волна откроет ветру грудь,
поднимут чайки общий крик…
и так захочется вернуть
не годы, а любовный миг.

И звон дождей, и запах лип

Качнётся занавески тюль —
распишет тень полы под гжель,
несёт к окну хмельной июль
и запах лип, и звон дождей.

А в ряби лужи дрожь берёз
и месяц — сломанным кольцом,
в копну рябиновых волос
уткнулось облако лицом.

Встревожат небо сизари,
где звёздочка над ивняком,
летящая на свет зари,
ночным сгорает мотыльком.

Что время к осени спешит,
напомнит мокрой ветки всхлип…
строка из дневника души —
и звон дождей, и запах лип.

 

Валерий Мазманян

Еще почитать:

Страх.

Ночь без сна

Зеркало Разума 2 — Глава 5 Что же во мне не так

День святого Валентина