Грина

PROлюдей. Грина

Имеретинский курорт, словно новый Эльдорадо на карте Черного моря. Каждый год сотни рабочих и предпринимателей отправляются сюда, чтобы разбогатеть. Лишившись покоя, они нервно расталкивают сонных отдыхающих, испытывая свои маленькие дорожные чемоданчики. И непременно путают маршруты, покушаясь на ленивую праздность водителей и продавцов путевок. Одни, переодевшись в солидные твидовые пиджаки, испытывают Фортуну, срывая объявления о найме на автобусных остановках. И бросают перчатку самому Закону, наполняя себя без меры всеми сортами местного пива. Разорившись, они сменяют дорогие костюмы на дешевые футболки. И пестрые, парадные краски города уравновешиваются серой трудовой повседневностью. Другие, сорвав куш, снимают белоснежные яхты для утренних прогулок. И обедают в дорогих мраморных залах. Здесь, спрятавшись за рельефные холмики кровяных бифштексов и заморских гадов, подаваемых на высоких подносах, под светлыми сводами стен висят полотна импрессионистов. Поначалу на картины глядят лишь вскользь, как на витринные картинки. И лишь спустя время, смирившись с достатком и привыкнув к заведению, в последних признают искусство. Испокон веков приезжие отдают себя в жертву этому вечно цветущему, ярмарочному городу. И сплетают с ним свои драгоценные судьбы. Бесконечный калейдоскоп характеров, живых, лихорадочно бьющихся жизней, венчают алтарь южной столицы…

Впрочем, есть и другие. Законопослушные обыватели, простые труженики, чьи судьбы, словно закрытые книги, незаметно наполняют чашу города. Их имен не прочесть в заголовках газет, а жизненные пути, как дороги в песках Калахари, почти лишены извивов. Но помилуйте! Сколько же бумаги изведет обреченный писатель, и не раз наморщит он высокий лоб свой, если вдруг, проиграв спор в одном из столичных клубов, решится превратить рассказ работяги в остросюжетную историю. И все же именно они, простые труженики, продолжают будоражить воображение сценаристов, режиссеров и даже авторов статей в корпоративных гжурналах. Ведь в людях этих и скрыт самый смак жизни! Потому что в однообразной, каждодневной бытности Человека заложено немалое терпение, и жажда цели, и великий труд! И немало стоит, без остатка отдавшись делу, каждый день, несмотря ни на что, проживать жизнь труженика! Об одном из таких характеров автор спешит рассказать читателю.

Мы познакомились в начале весны в знаменитом СочиПаркОтеле. К тому времени этот отель уже успел стать особым миром, маленьким Полисом на побережье Черного моря. Я почти каждый день встречала ее вечером, после работы, когда она, с прочими служащими, ждала машину на автобусной станции. Русоволосая, зеленоглазая, с мягким румянцем на теплой коже, моя попутчица была одета в простенький крапчатый костюмчик, и ничем не отличалась от прочих служащих. Но, всякий раз, мой взор притягивал ее образ. А виной тому был возраст. Агриппине Михайловне было уже много лет. Я слышала, что моя попутчица приезжая, и живёт с двумя соседками в маленькой комнате в рабочем общежитии. А жила она в селе Мальвино, что на юге нашей страны. Всякий раз, ожидая машину на станции, я смотрела на нее и думала. Почему она уехала так далеко? Почему пошла на такой тяжёлый труд? Что заставило эту женщину уже в летах покинуть насиженное гнездышко? Ведь не может же быть, чтобы здоровье теперь не подводило, и нигде не сдавливало, не ныло. Да и живешь не дома. Где ее родные и дети? Неужели, нужда всему виной? Надо сказать, что держалась Агриппина Михайловна неплохо. Сухопарая, но с небольшим холмиком на спине, живая, но по-старчески неуклюжая, Агриппина почти всегда была в компании сослуживиц. И все же, мне было жаль эту женщину. Ее история взволновала меня. И очень хотелось узнать поближе мою Агриппину.

Однажды вечером, Агриппина Михайловна, по обыкновению своему, стояла в компании загорелых смешливых тружениц, и ждала автобуса на станции. Садовницы шумно обсуждали посадку нового цитрусового сада, что глава нашего отеля задумал устроить недалеко от Орнитологической парка, в Имеретинской низменности.

— Ох, и колючие эти саженцы, весь фартук оборвала, — причитала круглая, как капуста, садовница.

— И такие ломкие, я целый мешок сучьев насобирала, — вторила та, что была высокой и рыжей, и потому походила на подсолнух.

— Главное, что бы к почве привыкли, — негромко, как будто размышляя вслух, сказала Грина. Сухими, жилистыми руками она держала большую сумку наперевес, и потому стояла, согнувшись, как старая ива. А свободных мест на придорожной скамье не было.

— Позвольте, я вам помогу, — обратилась я к ней.

— Что вы! Не стоит! От неожиданности она испугалась, и крепче сжала сумку.

— Верно, вы не устали от посадки, улыбнулась я. Она взглянула на меня и смягчилась.

— Я в поле всю жизнь, — певуче протянула Агриппина. Но, если вам не сложно, все же, будьте любезны, и Грина отдала мне свою поклажу.

— И что же, большой сад будет? –для затравки разговора спросила я.

— Еще какой!- воодушевленно ответила она. — Только наша бригада посадила больше ста саженцев! — Ой, зря я вам отдала сумку, она тяжеленная,– подумав, смутилась Агриппина.

— Что вы, мне нетрудно!

— Правда, ну дай Бог! Все в ней, и ровный голос, и непринужденная, так редко встречающаяся сейчас вежливость, сгущали в воздухе какой-то иноплеменный дух. Мягкая и сдержанная, с крепко сплетённой спокойной силой внутри. Она была как посланница, как примета иной далёкой жизни. Волосы, старым порядком, всегда убраны в аккуратный пучок. Ситцевый пиджачок идеально отглажен. Из нагрудного кармана торчит белоснежный платочек. На старческой коже чуть заметно цветятся бусы. Грина то взглядывала на меня, и передо мной открывался давний, крепко сколоченный мир, основательный и надёжный, с нерушимым укладом. То бросала, и я снова чувствовала рыхлую почву, и ток порывисто пульсирующей современности. Приехал автобус, мы всей компанией сели, и, слово за слово, разговорились.

Оказывается, у Агриппины Михайловны действительно был дом в далеком краю. И сад во дворе, и огромная печь с чугунными створками. — Всю жизнь мы встречали гостей села, и кормили их медовым Мальвиным хлебом! — рассказывала Агриппина.

— А что это за Мальвин хлеб такой? – заинтересовалась я.

— У нас в ту пору все было Мальвино, для гостей села. И хлеб, и пряник, и платок, и даже Мальвин календарь.

— И даже календарь? – заинтересовалась я.

— Да, — с важностью ответила Агриппина. Его председатель наш каждую весну печатал в городе. С пометками дней, когда зацветает мальва. Эх, хорошее было время! – задумавшись, протянула Грина. Была у меня и семья, и детишки в доме, и всегда людно…

— А что же потом случилось?

— А потом мальва выродилась, и люди, как будто вместе с ней, и село опустело. И дети, и сестры мои разбрелись кто куда!

— А что это за мальва такая?

— Ох, разве вы не знаете? — удивилась Грина. — Это дикий цветок. Когда-то давно он целыми снопами рос вдоль речки Шуры. Его нашла там местная ведьма Виринея. Она жила на краю села в маленьком домике.

— Неужели ведьма? – недоверчиво переспросила я.

— Самая настоящая! И домик у нее такой был неприметный. Только крыша виднелась издалека черная, как крыло вороны. Поначалу никто про мальву не знал, — вспоминала Агриппина.

— А как вы поняли, что она ведьма?

— А после того, как захворал наш староста. На Троицу дело было. Да так захворал, что ноги ему скрутило. И ни сельские доктора, ни городские не могли помочь ему. Мучился, мучился Агей Вуколович, — рассказывала Агриппина, — уже и Успение, и Сретение миновали, а ноги все болят. Вот и пошел он к Виринее, потому что не раз видел, как она собирала лечебные травы в поле. Потом он вспоминал, что в тот день ведьма даже толком на него не взглянула. Только усадила на краю стола, и приказала ждать. А сама вышла к речке, собрала в подол мальвы, заварила ее в чугунке, и вынесла отвар на солнечные лучи. Да так долго над ним что-то шептала, что Агей Вуколович испугался, решил, что ведьма его умертвить хочет. Агриппина Михайловна заулыбалась с какой-то хитрецой. — Он из-за стола встать хочет, а ноги не слушаются. Грина засмеялась. – И приказала ведьма отвар выпить. И что вы думаете? Уже на следующий день староста был как новенький! Помню, — продолжала Агриппина, — бегал он по селу, как очумелый, и все крутил, показывал каждой избе свое народившееся здоровье. С той поры и пошла про мальву слава.

-А вы сами пробовали мальвой лечиться? — спросила я.

— Неет! – отмахнулась Грина. Слава Богу, случая не было. Это ведь не шутки! И, я вам скажу, после этого исцеления зажили мы всем селом по-другому! Потому что стали к нам паломники ото всюду приходить. Петр Лукич, сосед мой, стал мальву на дощечках памятных выжигать. Да так выжигал красиво, хорошо шли таблички. Потом он в подмастерья молодых ребят взял. И правильно! Всяко лучше молодежи, чем без дела болтаться! Мы с Настасьей Алексеевной стали хлеб печь Мальвин, на отваре. Ну а потом и пряник. А Варвара Ильинична, учительница, стала класть нитками мальву на платки. А поповна наша, Агафья Тимуровна, после того как чудным цветком у дочери кашель излечила, поставила на Пасху веточки мальвы в Гусовой Часовне. Ну вот и стали люди собирать и ставить этот цветок в доме, как хранительницу здоровья.

Я так заслушались Агриппину, так поверила в ее счастье, что захотелось и мне веточку этого цветка в доме иметь. Я спросила, не привезла ли Грина мальву в Сочи. Но Агриппина ответила, что теперь мальва выродилась, и давно ее никто не видел.

Грина вспоминала о своей прошлой жизни с такой гордостью. Она распрямилась, говорила уверенно и сидела ровно.

— И Пост Великий не начинали, если мальвы, пусть даже на картинке, в доме нет. И так хорошо постились, так легко, на крупах да кислой капусте, а столько сил было! И детей с ней крестили, и женили. Дружно жили, знали как жить…

Потом я не раз вспоминала рассказ Агриппины. Мне представлялся диковинный мир, где вольные поля и древние ветры, где правят людьми Диво и Чудо, а под куполом чистого неба дарует миру теплые лучи Бог — Солнце. И не раз, возвращаясь к мыслям о Грине, меня коробило от осознания того, что жизнь ее, такая долговечная и надежная, и непохожая на судьбы нашей цивилизации, теперь разменена на маленькую комнатку в чужом общежитии. Традиции, судьба и сам жизненный уклад человека так безвозвратно умалены нашим нервно растущим миром.

— Вы не подумайте, мне здесь хорошо, — поймав мой сочувствующий взгляд, запротестовала Агриппина – Я, ведь, совершенно не признаю старости! – призналась она. — И не переношу одиночества! В тот момент мне очень хотелось ей верить. Потом Агриппина Михайловна вдруг исчезла. Она перестала приходить вечером на станцию, и со временем, я почти забыла свою знакомую.

Однажды утром, по долгу службы, я отправилась в маленький пивной ресторанчик при нашем отеле. В те дни мы готовили банкет для табачной фабрики. Банкеты в Сочи парке – дело привычное. И все же всякий раз приготовления проходят беспокойно и суетно. Торопливые поставщики совершенно не признают размеренности и счета. На сей раз привезли особенно крепкий душистый перец. Владлен Сергеевич Чихальский, директор табачной фабрики, сам как перечная горошина, был как никогда дотошен в отношении специй. Каждый пакетик с ароматной мукой он вскрывал осторожно, как прах дорогой заморской птицы. И долго втягивал воздух обеими ноздрями, убеждаясь самолично в качестве продукта. – Что же, Светлана, вы не испробовали этого карри? – докучал меня директор фабрики, пока я считала драгоценные пакетики и коробочки. — Этот розмарин непременно подадим к картофелю, — рассуждал Чихальский. Пересчитав специи, я, наконец, добралась до кружек и рюмок, но, вдруг, поняла, что в бумагах не хватает подписи Выпивохи Алексея Тимофеевича. Пришлось срочно спускаться вниз, в надежде, что директор фарфорового завода ещё не уехал. Я зашла в лифт. Снова пересмотрела бумаги. Подписи не было. Я нажала кнопку, лифт тронулся. Но проехав всего этаж, я услышала странный звон где-то наверху. Вдруг кабинка резко вздрогнула и встала. Поняв, что застряла, я стала судорожно нажимать на кнопки. Они загорались разом, но лифт продолжал висеть в невесомости. Потом погас свет в кабине. Ужаснувшись темноты и отсутствия воздуха, я стала громко стучать по стенам и просить о помощи. Позвонить я не могла. Связи в кабине не было. Так продолжалось несколько минут. Кнопки на табло гасли, и я наощупь, снова и снова, нажимала любые. Вдруг лифт, который, похоже, сам себе переживал эту трагедию, снова, почему-то, вздрогнул. Спустя мгновение, он поехал. От напряжения пот выступил у меня на лице. Когда двери раскрылись, меня встретили служащие. Они принялись торопливо затаскивать дорогой диван из меха молодого гепарда, самолично пойманного директором мясокомбината в лесах Амазонии. Так что мой взволованный рассказ о поломке не вызвал должного внимания. Но все же меня позвал чей-то далёкий голос.

— Светлана, куда же вы, постойте! – потребовал голос. Я оглянулась.

— Агриппина Михайловна, неужели вы? – удивилась я.

— Как я рада вас видеть! – воскликнула Грина.

— Где вы пропадали все это время?

— Братец мой, Лукьян Михайлович, вот уж не думала, на старости лет решил жениться! Все, говорит, бросаю, уезжаем с женой на Алтай! Пришлось срочно ехать, чтобы выставить дом на продажу. Не бросать же добро! Ну а дети мои помогли мне на вырученные деньги купить квартиру в Краснодаре, — тараторила Агриппина.

— Квадратные метры в Краснодаре? — выслушав ее оправдания, удивилась я. Что же, можно было и не возвращаться в Сочи!

— Ох, да разве в средствах дело! Я теперь основательно здесь! Я, ведь, говорила, что совершенно не признаю старости, и не выношу одиночества! Кстати, вы знаете, нас переселили в «двадцатку». Теперь море в пешей доступности. Это такая удача! Мне, вообще, в последнее время странно везёт в этом городе! В начале прошлой недели мы с моей новой соседкой, Феклой Осиповной, горничной, отправились в Дендрарий. Вы не поверите, что я там нашла! Демию Безвременную!

– И что же? – смутилась я.

— Это же редкое растение! Оно признает только земли Бразилии и некоторые приречья Африки. Но, оказалось, что Демия растет и здесь, на побережье! Это большая находка! Мы с Феклой Осиповной выкопали несколько росточков, и теперь у нас будет большой сад на балконе! Грина смотрела на меня глазами ребенка. Я невольно улыбнулась. Но это ещё не всё, — желая меня удивить, воскликнула моя собеседница. В субботу я отправилась на пляж. Утром было безлюдно. Села на горячие камни, и вдруг заметила, как в серой гальке что-то блестит на солнце. И нашла что бы вы думали? Агриппина Михайловна выдержала внушительную паузу. Золотую цепь! Она глядела на меня во все глаза. Золотую цепь, — снова повторила Грина, как будто не веря тому, что вещь такого рода можно найти. – Я провела небольшое расследование, и выяснила, кому она принадлежит! Но у меня вдруг зазвонил телефон. Главный бухгалтер Ольга Владимировна Алексопольская желала срочно видеть всех финансистов у себя кабинете. Я была вынуждена спешно проститься. Грине это не понравилось. Видно было, что ей есть о чем рассказать. Но я знала, что скоро мы снова увидимся. А вспомнила об Агриппине я только вечером, когда возвращалась домой со службы.

Она все-таки вернулась, думала я, шагая вдоль вечернего моря. Может, все же, ей и впрямь понравился город. Как хорошо, что можно просто так позволить себе любить или не любить, быть честным с жизнью, и с самим собой, повернуть жизнь вспять, и хотеть, и мочь жить так, как хочется! Я шагала легко по широкой набережной. В мире для меня как будто на чуточку стало больше тепла и справедливости. Море ещё кипело от дикого солнца, но теплый южный ветер напевал ему уже тихую давнюю песенку, отчего бурливые волны становились все тише и тише. По побережью гуляли люди. Я вглядывалась в их лица. Мне нравилось смотреть, как они улыбаются, потому что каждый по-своему счастливы.

СочиПаркОтель, словно новая Мекка для туристов на карте Черного моря. Это маленький островок счастья среди белых зеркальных вод, холмистых гор и убегающих в дальние дали морских горизонтов. Каждый год отель принимает гостей свыше миллиона! Их легко узнать в городе. В парусиновых рубахах на обожженных телах, утомленные непривычным солнцем, они деловито держатся за барсетки у стоек баров и в торговых центрах. Занимая всеми путями свободные лежаки на пляже, они потягивают излюбленный мохито и прикрывают лица от солнца томиками забытой классики. Они мечтают о курортных приключениях. Но дух досужего расточительства берет верх над их несмелыми душами. И теплые, уютные ресторанчики спасают ватные тела от риска уличных приключений. Угощаются приезжие сочно, со столичным размахом. Делают чеки устрицами и барабулькой, закрывая круглые суммы дорогим шампанским. С каждым годом отдыхающих приезжает все больше и больше. Они разрастаются, как средний класс, превращая Сочи в столицу праздного потребления. И если власти ничего не предпримут, однажды, они заполонят весь город! Но о чем же будут писать журналисты, если этот праздник живота и безделия никогда не закончится? Впрочем, это уже совсем другая история!

Светлана Озерова

Сочи 2024