Город разбитых мечтаний

Я проснулся от ослепляющего света раскаленного солнца. Продрав веки, я чувствовал, как песчинки попадают в глаза и, смешиваясь со слезами, вызывают сильную режущую боль. Пересохшие от жажды губы потрескались, уголки рта слиплись из-за запекшейся на жаре слюны. Язык, сухой и онемевший от недостатка влаги, напоминал инородное тело, казавшееся чужим и своим одновременно. Я ощущал, что песок на лице засыпался в слегка приоткрытый рот и ничем не защищенные уши.

Распахнув глаза, я увидел бесконечное ярко-голубое небо и беспощадно палящее солнце, зависшее прямо надо мной, словно гриф, ожидающий моей скорой кончины. Я не видел ничего, кроме бескрайнего пустынного песка и возвышающихся над ним бархан. Меня охватил парализующий все мое тело ужас. Казалось, каждая клеточка тела была скована цепями и не давала мне ни малейшей возможности даже пошевелиться. Я мог только нервно вращать глазами, осматривая пейзажи пустыни, и осознавать, что меня поглощает безжалостный ужас. От бессилия и невозможности сопротивляться волны холодного пота окатывали меня с ног до головы. Мокрое потное тело в сочетании с беспрерывным потоком солнечных лучей, словно накрывающих меня огненным одеялом, создавало некое подобие смертельной теплицы, которая впоследствии станет моей могилой.

По прошествии времени страх отступил. Инстинкт самосохранения и желание жить помогли вернуть сознание и мысли. Сперва каждая посетившая мою голову мысль казалась бредом сумасшедшего. Мысли проносились со скоростью пули, перемешиваясь между собой, совсем не задерживаясь у меня в голове. Но вскоре внутренний диалог стал крепнуть, и появилась первая связная мысль:

— Надо вставать.

С трудом приподняв голову, я почувствовал, как песок осыпается с моего лица на шею и грудь. Затем, поднявшись на локти, увидел, что тело почти полностью засыпано, за исключением стоп, торчащих из песка, будто маяки у берега моря. Завалившись на бок, с большим усилием я подтянул ноги к туловищу и, найдя точку опоры, встал во весь рост.

Медленно поворачивая голову, я понял, что сознание не обманывает меня: я действительно в пустыне, которая простирается на сотни, а может и на тысячи километров. Чтобы убедиться, что это не сон или видение, я сильно ударил себя по щекам. Помимо появившейся в скулах жгучей боли, ничего не изменилось. Тем не менее, от ударов я почувствовал прилив кипящей ярости, смешанной с неизбежным чувством безнадежности. Захотелось кричать и рвать все вокруг, но в тоже время не было ни сил, ни смысла этого делать.

Меня шатало из стороны в сторону, голова кружилась от жажды. Стараясь не падать от бессилия, я отряхнул черный деловой костюм, что был на мне, вычистил песок из труднодоступных мест и вытряхнул его из туфель и носков. Неспешно сняв пиджак, я повязал его на голову во избежание солнечного удара. Белая рубашка была мокрой от пота на груди, спине и подмышках. Засучив рукава и закатав брюки по колено, я стал медленно переставлять ноги.

Сначала идти было не так уж трудно. Пустынный ветер продувал мокрую рубашку, создавая ощущение прохлады; самодельный головной убор из пиджака хорошо защищал от солнечных лучей, не давая им нанести мне тепловой удар. Я шел в медленном, но уверенном темпе, с надеждой глядя по сторонам в поисках помощи.

Пустынное солнце и бьющий в лицо горячий ветер делали свое злобное дело. Туфли стали вязнуть в песке, наполняясь мелкими камушками, больно натирающими ноги. Рубашка высохла и уже не приносила приятного чувства прохлады, а ветер, который недавно казался другом, превратился в заклятого врага, обдавая меня пылающим дыханием. Моя походка уже не была привычно уверенной и быстрой – она напоминала ковыляние пожилого человека, забывшего взять трость.

Еще через какое-то время я остановился, чтобы оглядеться. Подумалось, что жизнь покинула это место уже много тысяч лет назад. Напрочь отсутствовали малейшие признаки жизни: не было ни мелких насекомых, ни пустынных растений. Это место было похоже на какую-то заброшенную планету, которую оставили обитатели из-за невозможности дальнейшего существования на ней. Только солнце, небо и песок были моими спутниками все это время.

Всматриваясь в даль, я нечетко увидел какой-то столб или высокий камень. Этот предмет казался чем-то нереальным и иллюзорным. Он стоял почти у горизонта и совсем не подходил окружающей местности. По всей видимости, это был мираж, вызванный разыгравшейся фантазией. Я пристально смотрел в сторону возвышения, но никак не мог сфокусироваться из-за плохого зрения и пота, который градом катился мне в глаза. Недолго думая, я медленно направился своей старческой поступью прямо к этому камню. Возможно, он был единственной надеждой на выживание в этом недружелюбном месте.

Я шел, не отводя от него взгляда. Солнце слепило мне левый глаз, и я прикрылся рукой от ярких лучей. Меня не покидала мысль о том, что это мираж, и с каждым проделанным мною шагом он будет удаляться или исчезнет совсем.

Спустя время я с удивлением обнаружил, что камень не удаляется, а становится крупнее. Понимание этого вызвало у меня ликование и восторг, хотя чему тут было радоваться? Всего лишь странное возвышение без признаков жизни. Одинокий камень, стоящий посреди плато, который ждет, пока солнце и ветер превратят его в песок и сделают частью необъятной пустыни.

Подойдя еще ближе, я стал разглядывать детали на возвышении. Это был вовсе не камень, а подобие очень высокого указателя, стоящего боком. На нем были какие-то символы, но, как бы я ни щурился, разобрать, что там написано, не мог. Я решил ускорить шаг: интерес и ощущение неизвестности вызвали прилив адреналина, энергия вернулась ко мне, появились силы.

Я почти бежал, спотыкался и раз за разом падал в рыхлый песок. Он попадал в уши и рот, но я не обращал на это внимания: до указателя было подать рукой. Я уже различал символы, написанные на нем. Это были буквы, причем на моем родном языке, но я даже не пытался их прочитать.

И вот я, задыхаясь от долгого бега, достиг указателя. Он был огромным, с двумя высокими столбами толщиной больше, чем обхват моих рук. Каждый из столбов был присыпан песком с лицевой стороны. Самым странным и удивительным стало то, что указатель казался совершенно новым, как будто его установили совсем недавно. Он был ярко-синего цвета с глубоким оттенком, с заглавными белыми буквами и цифрами, а также белой стрелкой. Надпись гласила: «ГОРОД МЕЧТАНИЙ — 30 КИЛОМЕТРОВ». Я был вне себя от радости, ведь совсем не ожидал, что где-то рядом может находиться хоть какая-то цивилизация.

Вдруг моя радость сменилась сомнением.

— Кому понадобилось возвести этот указатель в пустыне, в тридцати километрах от города? Тут нет ни дорог, ни даже тропинки. Кто в здравом уме пойдет пешком в этот город по мертвой земле? — спрашивал я себя вслух.

Выбора у меня не было. Либо умереть от жажды в пустыне, либо пойти в неизвестный город. Волоча уставшие и стертые ноги, я решил следовать знаку.

Усилившийся ветер дул справа, поднимая миллионы мелких песчинок в воздух. Они то взмывали вверх, то летали по кругу, заворачиваясь в песчаный смерч. Начавшаяся буря грозила испортить видимость. Горизонт очень быстро пропал из виду, но видимость в паре километров еще сохранялась. Я боялся, что могу сбиться с пути, – это означало верную гибель. Я упорно шел и вглядывался вдаль, но пока не мог увидеть ни город, ни еще каких-либо признаков жизнедеятельности людей.

Вскоре я понял, что иду по какой-то возвышенности, потому что впереди путь обрывался. Чтобы побыстрее подойти к краю этой песчаной горы, я вновь ускорился. Оказалось, что я стоял на огромном бархане метров сто высотой, а внизу передо мной удивительной картиной предстал город. Он был окружен толстым каменным забором, внутри находились здания различной формы и высоты.

Возникли очень противоречивые чувства: меня захлестнули волны счастья и радости, сменившиеся разочарованием и отчаянием. Вглядываясь в очертания города я понимал, что он такой же безжизненный, как и эта пустыня. Виднелись ворота, но никто туда не въезжал и оттуда не выезжал. В нем не было движения людей или транспорта. На вышках у ворот, на шпилях зданий я не видел ни одного флага или других отличительных знаков, а искусственное освещение полностью отсутствовало. И самое поразительное, что в городе и окрестностях не росло ни единой травинки, ни одного куста или дерева. Казалось, что там все было мертвым и заброшенным уже многие годы.

Буря становилась все сильнее, и я решил поспешить к городу, понимая, что он бы послужил отличным убежищем от песчаной стихии. Сначала я попытался боком аккуратно спуститься с песчаной горы, но на крутом склоне быстро потерял равновесие и сорвался кубарем вниз. Я катился, заглатывал горсти песка, всем телом ударяясь о почву. Я не успевал сделать вдох, очередные порции песка забивалась в нос, и казалось, что задохнусь я быстрее, чем дойду до города. Падение было молниеносным, я стал похож на снежный ком, катящийся с горки. В какой-то момент сознание начало покидать меня от бесконечных переворотов и ударов, и всякой возможности глубоко вдохнуть воздух. Наконец, последний удар! — и я лежу лицом вверх, опять глядя в это безбрежное голубое небо…

После непродолжительного отдыха я встал и пошел прямо к воротам города. Оглядываясь назад, я не мог представить, как вообще смог сюда добраться, не умерев по дороге. Это же чистая удача! В очередной раз госпожа Фортуна была на моей стороне и именно тогда, когда этого не особенно хотелось.

Пройдя около двухсот метров, я наконец-то встал на твердую плитку. Ноги были весьма благодарны этому событию после стольких часов хождения по рыхлому песку. Я шел быстрее, уже не спотыкаясь по пути. Я бы даже сказал, что обрел силу, которую не ощущал с момента пробуждения в этом месте.

Прежде чем войти в город я осмотрелся: вход был в форме арки. Огромная светло-коричневая арка была в дырах и трещинах от старости, ветра и песчаных бурь. Ворота города давно слетели с петель и одиноко валялись порознь, на треть засыпанные песком.

Войдя в город, я увидел множество заброшенных домов и сооружений. Все оказалось сделано из камня различных оттенков песочного цвета. Тротуары и дороги были вымощены плиткой того же цвета. Наблюдалась странная картина: большой город с дорогами и домами разных размеров, но признаков прошлой жизни в нем не было. Отсутствовали кареты и повозки – все, на чем могли передвигаться люди и перевозить свои вещи. В домах – никакой утвари: ни кроватей, ни стульев, ни столов, ни детских игрушек, вместо дверей и оконных рам зияли дыры. Казалось, что в этом городе никто никогда не жил. Как будто строительство города оставили еще до того, как в нем смогли поселиться люди. Только теплый ветер выл, проносясь между домами и поднимая пыль.

Я брел по неизвестной улице, и тяжелые чувства отчужденности и изолированности начали одолевать меня. Я здесь один. Совсем один, и никто не придёт на помощь. Я надеялся встретить наполненный жизнью город, а пришел в такое же одинокое и безжизненное место, каким являлась пустыня, в которой я очнулся. Вопить и звать на помощь не было ни малейшего смысла, ведь все в этом городе кричало о том, что здесь давно никого нет.

Медленно бредя по дороге и шаркая ногами, я неторопливо озирался по сторонам. Все пройденные улицы были как под копирку одинаковыми. Не виднелось ни названий, ни указателей, ни дорожных знаков. Я уверился, что заблудился, но было уже все равно. Я шел, просто чтобы идти.

Пройдя очередную подобную улицу, я повернул направо и увидел то, что вызвало ошеломляющее удивление: совершенно новый, как будто сделанный вчера, пластиковый указатель с такими же белыми буквами на синем фоне, как на знаке с названием города, что привел меня сюда. Улица имела название Первой любви.

— Такое бывает?! Я точно не сплю?! — воскликнул я. Откуда в пустом заброшенном городе взяться абсолютно новым вещам?

К такому диссонансу я был не готов. Меня охватил настоящий страх, ведь очевидно, что здесь никого нет. От отчаяния я ударил себя по щеке, несколько раз ущипнул. Я четко ощущал причиняемую себе боль, но ничего не менялось. Я все еще стоял прямо напротив указателя улицы Первой любви.

— Ладно. Ничего не поделать. Придется идти дальше. Придется смотреть своему страху в глаза, — уверенно сказал я себе и двинулся в направлении улицы.

Дома на этой улице сильно отличались от остального города. На фасадах были выгравированы какие-то почти стертые надписи, и я не понимал ни язык, ни смысл написанного. Пошарпанная старостью лепнина украшала все здания на этой улице. Впервые за все путешествие я разглядел цвета. Сооружения были окрашены в блеклые розовые, зеленые и красные оттенки. По дороге я рассматривал дома с некоторым интересом: за все время мне впервые попалось нечто отличное от того, что я видел ранее.

Впереди я заметил статую женщины, сделанную не то из камня, не то из глины. Тут же забыв про обозрение окружающих домов, я направился к изваянию. Когда я приблизился, фигура стала яснее, обозначились черты лица каменной девы. То была грациозно стоящая на цыпочках юная девушка; раскинув руки в стороны, она смотрела на солнце. Я подошел к скульптуре вплотную и оцепенел от ужаса: девушка выглядела точь-в-точь как моя первая возлюбленная, что отвергла мои чувства. Скульптура была идеальным воплощением ее образа и подобия. Лицо, рост и фигура… Все было ее копией.

— М-м-марина? — дрожащим голосом еле слышно спросил я.

Потрясение и сковывающий ужас охватили сознание: мозг и внутренности словно заледенели, а конечности превратились в неподъемные каменные глыбы, я не мог пошевелить даже пальцем ноги. Ужас обливал меня то раскаленными, то леденящими потоками, а сердце ухнуло куда-то вниз. Было чувство, что я врос в пол и стал с ним единым целым. Я стоял без движения, фокусируя взор выпученных глаз на статуе. Я ожидал увидеть что угодно, кроме этого. Марина. Моя первая любовь и первая боль. Та, что так жестоко обошлась с моими чувствами. Изваяние девушки, в которую я влюбился в восьмом классе, стояло прямо передо мной.

Когда эмоции немного утихли, я попытался объяснить себе, как ее статуя могла оказаться в этом городе, но не мог придумать ни малейшего обоснования.

— Кто ее мог сотворить? Почему она стоит здесь? Кто ее мог видеть? Кому это нужно? — судорожно рассуждал я. — Может какой-то маньяк или сумасшедший додумался до такого?

Я до сих пор был в ступоре от этого места. Я совсем не понимал, куда попал. Если сначала город казался мне всего лишь заброшенным или недостроенным, то сейчас я словно бы наяву увидел свои воспоминания.

Оглядев статую с ног до головы, обойдя ее несколько раз, я двинулся дальше. Увиденное дало понять, что это не самое страшное и поразительное из того, что я могу здесь встретить. Я просто не мог там оставаться и побрел дальше. Я все оглядывался, до сих пор не веря своим глазам. Чувство ужаса все еще одолевало меня, хотя и не так сильно, как в момент, когда я увидел скульптуру. Сердце ритмично стучало в груди, словно барабанная дробь, что-то будто сжимало горло, не давая сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоится и перевести дух.

На меня нахлынули воспоминания о тех временах, когда я был в нее влюблен. Погруженный в них, я вспоминал, как мечтал гулять с Мариной прекрасным майским вечером, когда распускается сирень и все улицы окутаны терпким цветочным запахом; как мы говорили бы обо всем или ни о чем, просто наслаждаясь компанией друг друга. Я так хотел прогуливаться с ней по школьным коридорам, держась за руки, и находиться в ее объятиях в закутках школьного здания, где нас никто не видит! Но как оно всегда со мной и бывало, боги любви, Вселенная, а может кто-то еще, кто живет на небе или в параллельной реальности, не дают мне то, о чем я мечтаю, чего желаю всей душой. Даже простого человеческого счастья, которое люди называют “любовью”. Всю жизнь я пытался быть порядочным и ответственным человеком, поступая по совести. Просто жить, не делать подлостей, никого не подводить и не обманывать… Почему же все это происходило со мной? Где я ошибся? Кому причинил боль? Неужели я многого просил? Всего лишь быть любимым, всего лишь быть кому-то нужным, важным для кого-то. Но лишь отверженность, одиночество и отчужденность сопровождали меня всю жизнь. И теперь я шел по пустому городу, точно бродячий призрак, пытающийся обрести покой.

Я так глубоко погрузился в мысли, что не заметил, как прошел несколько километров, и улица Первой любви осталась далеко позади.

Пройдя несколько пустующих улиц, я повернул в сторону здания, очень похожего на церковь. Я перешел дорогу, и передо мной раскинулась площадь, напоминающая мемориальный комплекс. Три прямоугольных памятника, а между ними звезда, подобная тем, в которых горит Вечный огонь. Позади площади располагался огромный ров, бывший, по всей видимости, озером или водоемом.

Я начал представлять, как хорошо было бы в этом городе, если бы в нем жили люди: сейчас бы эта площадь заполнилась гуляющими прохожими, резвящимися возле родителей детьми, влюбленными парочками, что целовались бы и обнимались. Берег озера окружили бы беспечно отдыхающие, они загорали бы и купались. А рыбаки бы сидели, внимательно глядя на поплавок, где-нибудь в тихом месте, подальше от всей суеты.

Я с сожалением вздохнул, чувствуя себя разочарованным.

“Как было бы замечательно, если бы здесь жили!” — подумал я. Город выглядел бы совсем иначе…

Внезапно я заметил проход в виде арки и двинулся в его направлении. Миновав арку, я увидел множество извилистых дорог разбитого асфальта, которые расползались по округе, как вены по телу. Это место напомнило мне парк: ряды лавочек и каменные столбы, что светили здесь в темное время суток, простирались вдоль каждой тропинки.

Каждая новая локация в заброшенном городе вселяло в меня чувство покинутости и отрешенности, которое грызло, как гнилые острые зубы, причиняя сильнейшую, но не убивающую боль. Каждая улица была насквозь пропитана безнадегой и отчаянием. Мне хотелось выть и кричать, ломать и крушить все вокруг, но в этом не было смысла, ведь никто не видел ни моих страданий, ни тяжелых эмоций, что обвивали меня как мотки колючей проволоки.

Все существовавшее здесь когда-то погибло. Остались только камни… только песок…

Примерно через двести метров я увидел стадион: он был типичной для футбольного манежа овальной формы, с разрушенной от старости крышей, упавшей прямо на трибуны. На поломанной крыше ветер кружил пыль и песок, что контрастировали с ярко-голубым небом. На сломанной и погнутой арматуре развивался рваный черно-синий баннер, когда-то служивший символом местной футбольной команды.

Я искал вход на стадион. Идя вдоль стен бывшего спортивного сооружения, я снова увидел совершенно новый синий указатель, прибитый прямо над входом, и прочитал белые буквы: «Стадион им. А.К. Белова».

— Это место не перестает меня удивлять, — с ноткой презрения произнес я. Так назывался стадион, на котором я провел всю свою юность, играя с пацанами в футбол.

Я вошел, внимательно осматривая стадион. Изнутри он напоминал римский Колизей, про который писали в учебниках по истории: полуразрушенные стены, обтесанные лестницы и трибуны. У меня возникло внезапное дежавю: все, что я видел, казалось мне подозрительно знакомым, будто я здесь уже был…

Перешагнув через ограждение, отделявшее трибуны от игрового пространства, я наступил на поверхность футбольного поля: оно было полностью усыпано мягким, похожим на пляжный, песком. Ботинки в нем вязли. Сетка на воротах давно отсутствовала, только штанги покачивались от ветра, постукивая и поскрипывая. Трибуны стадиона были пусты.

Направив свой взгляд в сторону противоположных ворот, я увидел статуи двух футбольных команд, стоящих в обнимку и лицом к воротам, как это обычно бывает в серии пенальти, а у ворот был игрок бьющий одиннадцатиметровый удар и ловящий мяч вратарь.

Быстрым шагом я пересек все поле, поднимая ногами пыль, и достиг этих каменных фигур. Обойдя со спины команду справа от меня, я увидел, что все стоящие игроки были без лиц: у них отсутствовали глаза, нос и уши, а головы – гладкие, как у безликих манекенов в магазине одежды. Бутсы игроков полностью засыпал песок, и казалось, что у спортсменов вообще нет ступней. Я подошел ко второй команде и увидел таких же безликих игроков. Все скульптуры были абсолютно идентичны: по форме, стойке отсутствию опознавательных знаков, и ничто не отличало их друг от друга, за исключением того, что команды стояли порознь.

Пройдя дальше к игроку, который стоял в штрафной и бил пенальти, я заметил, что у него также отсутствует лицо. Игрок стоял у места, откуда назначается одиннадцатиметровый удар. Если бы у него было лицо, оно было бы направлено вверх. Руки скрестились на затылке, будто он сожалел о нереализованном ударе. Но следующая картина показалась мне не менее удивительной и пугающей, чем та, что я увидел на улице Первой любви: вратарь, героически вытянувшись в полный рост к нижнему левому углу ворот, крепко держал в своих перчатках каменный футбольный мяч. Он имел четкое лицо – оно исказилось в напряженной гримасе с крепко стиснутыми зубами, надутыми щеками и нахмуренными бровями. Это был я.

Узнав себя в этом каменном изваянии, я больше не ощущал парализующего все тело ужаса. Остались лишь сожаление и печаль о прошедших моментах жизни. Я помню, как играл на воротах в школьные годы и мечтал о том, чтобы выйти на известный стадион. Представлял, как мы попадем в финал чемпионата, и после напряженной игры в ничью с более сильным соперником будет объявлена серия пенальти, в которой я вытащу победный удар и стану настоящим героем этого матча. Я вспомнил о Марине. В этих мечтах она являлась на эту игру и смотрела на меня восхищенными глазами, а я даже на поле знал, что где-то там, на трибунах, на меня смотрит любимая девушка.

– Да, я очень люблю романтизировать мечты и желания, – начал я размышлять вслух. Если играть в футбол, то быть чемпионом, героем матча… если любить, то отдавать всего себя до последней капли. А как по-другому? Если делать, то быть лучшим, иначе для чего тогда вообще начинать?

Я стоял посреди стадиона и смотрел на свой силуэт, как будто на покойного сына, лежащего в гробу.

– Ты был так молод и полон надежд… все было в твоих руках… но как же так… теперь ты обездвиженная бездушная каменная оболочка.

Глубоко вздохнув, я вышел со стадиона и побрел вдоль шоссе. Сутулый, с опущенной головой, засунув руки в карманы. Мысли о том, что я здесь делаю и для чего встречаю все это, не давали мне покоя. Как мои мечты могли превратиться в камень, в безжизненный город-призрак? Я был уверен, что встречу еще что-то, способное полностью уничтожить меня, но что это будет? Что это будет…

Усталость и слабость навалились на меня с новой силой, и даже не от блуждания по пустыне в течение уже бесчисленного количества времени, а от увиденного. Каждая экспозиция моих воспоминаний вгоняла меня в ужас и ступор, с которыми я не мог совладать. Все эти тяжелые чувства отнимали много сил и энергии.

Я шел вдоль извилистого пыльного шоссе с пробитым асфальтом, постоянно вздыхая: боль, сожаление, испуг и разочарование упали на меня тяжким грузом, и я не понимал, как хоть немного облегчить свои страдания.

Я свернул с шоссе в сторону домов, которые образовывали очередную пустынную улицу. Я очень устал от этих безжизненных мест. Мне хотелось снова увидеть людей, краски природы, цветущие деревья, яркие цветы, но вместо этого я снова и снова встречался с новым, но идентичным предыдущему местом. Меня окружали невысокие дома с такими же обшарпанными и потертыми фасадами, какие я уже видел на улице Первой Любви. За исключением одного, дома, все они были не красочными, а желтыми – типичного для этих мест цвета.

Я уже сам искал глазами синий указатель, что каждый раз приводил в места моих воспоминаний, но не видел его – все было пустынно-желтым…

Пройдя несколько метров, я обнаружил каменную статую музыканта у входа в нечто похожее на бар или клуб. Музыкант стоял, держа гитару рукой за гриф, другая была на поясе. Его образ мне также напоминал кого-то, но я не мог вспомнить кого. Он был таким же обезличенным, как футболисты, которых я видел ранее. Однако на его голове красовался цилиндр, а на месте лица – очки, что добавляло ему индивидуальности.

В баре я увидел яркую живую картину: множество каменных изваяний людей, сидящих за барной стойкой и за столиками с пивными кружками и коктейльными бокалами, застывших в активной жестикуляции или танце, окаменелых в суетливом обслуживании официантов с подносами и барменов, протирающих посуду. Все эти статуи были похожи на предыдущие: у них не было лиц, только вытесанная одежда помогала отличить их друг от друга.

Я обратил внимание на особенно большое скопление фигур. Все они были словно фанаты, качающие головой и двигающиеся в такт ритмичной музыке (конечно, будь они живыми). Скользнув взглядом выше, я заметил сцену, а на ней рок-группу. Сзади был уже знакомый, совершенно новый, синий плакат с белыми буквами, на котором было написано название группы «THE REBELS».

Подойдя ближе к сцене, у беззвучно поющей перед микрофоном статуи я узнал свое лицо. Длинноволосый рокер стоял с гитарой наперевес, как бы перебирая пальцами струны. Его поза и мимика выдавали в нем что-то очень эмоциональное и чувственное, словно это был кульминационный момент песни. Рядом со скульптурой на стуле стояла бутылка моего любимого виски, а на микрофоне висели каменные бюстгальтеры.

Обойдя сцену кругом, я увидел, что остальные участники группы обезличены, в руках каждый держал музыкальный инструмент. Все было, как в реальности: эксцентричный барабанщик, вскинувший палочки вверх, стоящий где-то позади басист, а у второго микрофона – ритм-гитарист.

Я тепло улыбнулся, припомнив это место. В старые добрые времена, студенчества, я играл в группе, мечтая выступать на большой сцене, собирать стадионы, сочинять песни и музыку, выпускать альбомы и синглы, тусоваться до утра и цеплять девушек после концертов. Быть талантливым и знаменитым, давать интервью известным журналам и вести жизнь рок-звезды. Я всегда хотел петь, но из-за скромности и боязни облажаться, так и не спел ничего на публику. Наш барабанщик сказал мне однажды, что я не попадаю в ноты, и это окончательно убило мое желание хоть что-то спеть на сцене. Несмотря на это, я был отличным сонграйтером, писал все песни и музыку для группы, которая нравилась моим друзьям… но, к слову, не девушке, в которую я был влюблен и которой посвящал свои песни.

Теплые воспоминания сменились тяжелым сожалением.

«Так старался быть лучшим, – пронеслось у меня в мыслях, – хоть в чем-то лучшим… хоть как-то выделиться среди своих харизматичных друзей, которым все внимание доставалось просто потому, что они были… да просто так! Мне это никогда не удавалось быть в центре внимания, как бы я ни пытался.»

Я вышел из бара, снова погруженный в тяжелые думы.

– Я так устал! Где выход из этого проклятого города?! Когда же я выйду отсюда?! Когда это все закончится? — спрашивал я себя.

Я вновь бесцельно бродил по улицам, пока не решил свернуть на ближайшем повороте налево. Передо мной открылась необъятно широкая круглая площадь, окруженная цветными разнообразными и очень красивыми многоэтажными домами, построенными в стиле классицизма. Я поражался и восторгался размерам площади. Все пройденные мною улицы казались мне крошечными по сравнению с этим плацем. В центре стоял высокий гранитный обелиск, напоминающий штык винтовки. Я прошел прямо к нему с широко раскрытым ртом и выпученными глазами, как будто впервые увидел что-то действительно грандиозное и величественное. Высокие дома с колоннами, держащими крышу, с титанами, украшающими фасады зданий, смотрелись великолепно.

Особенно прекрасным выглядело здание с всадником на стеклянном куполе, а крыша и фасад были украшены зеленого оттенка изваяниями каких-то мифических женщин. Пока я разглядывал дома и окружающую местность, обелиск приблизился впритык, но я сразу отступил на два шага от увиденного: уже знакомый, выделявшийся своей новизной, сине-белый указатель гласил: «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ МЕЧТАМ И НАДЕЖДАМ».

Мое сердце словно упало в обжигающую холодом жидкость. Оно билось в барабанном ритме с такой силой, что я чувствовал пульсацию по всему телу. Ужас снова забрал меня в свои объятия. Я понимал: все это время я шел, возможно, что-то вело меня именно к этому месту, чтобы я мог увидеть мемориал всем моим заветным мечтаниям. Эти скульптуры были словно зависшими во времени самыми счастливыми моментами моей жизни.

Но это было еще не все. Вдали, прямо у окружающих площадь зданий, стояли еще три каменных скульптуры на равном расстоянии друг от друга, образуя треугольник. Три мечты, обратившихся в камень, три памятника моим надеждам. Я пошел к первой из них.

Я шел медленно, перенося свой вес с одной ноги на другую, пытаясь оттянуть время до встречи с ним. С бешено колотившимся сердцем, часто сглатывая слюну от волнения, перебарывая свою тревогу, я поравнялся с изваянием. Это были мои родители: они смотрели друг на друга с любовью. Мама глядела на отца с наивно счастливой улыбкой. Лицо ее было счастливым, оно словно бы светилось надеждой на совместное будущее. Во взгляде отца, слегка улыбающегося сомкнутыми губами, читалось: «Я нашел ту, которую искал всю жизнь». Знали бы они, что будет дальше…

Я всегда мечтал видеть их такими: любящими, дружными, увлеченными совместными делами, гуляющими вместе по улицам, поддерживающими друг друга во всех начинаниях. Я мечтал расти именно в такой семье, не знающей горя, ссор и обид. Не хотел расти среди бесконечной ругани и оскорблений. Мечтал видеть родителей под одной крышей, но они проводили свой быт порознь, словно бы прятались друг от друга, боясь даже поговорить о своих чувствах. Я не хотел быть обузой в постоянных нужде и непостоянстве. Мне всегда казалось, что первой большой ошибкой в жизни родителей было встретить друг друга, а второй – явить на свет меня. Губы задрожали от отчаяния, веки увлажнились подступающими слезами, но я, собрав усилия, крепко сжал пальцы в кулаки и направился к следующим изваянием.

Скульптуру образовывала группа людей, стоящих друг против друга в кругу. Это были изображения моих лучших друзей детства и юности.

Макс стоял в солидной позе, у рта держал сигарету. Он был мне самым близким по духу другом. Помню, как мы всегда после учебного дня гуляли, наворачивали круги по всему поселку, говоря о музыке, искусстве, книгах. Мне это нравилось, ведь он был единственным человеком, который мог поддержать со мной такие разговоры.

Роман, бородатый мужлан, стоял, немного наклонившись назад, скрестив руки на груди и, как всегда, широко улыбался. Этот человек переехал из другого города и показал мне целый мир спортивных достижений. Он втягивал меня в футбол: в детстве, сделав импровизированные ворота из бамбуковых удочек, мы гоняли мяч во дворе, а потом вместе получали медали за победы или дулись из-за поражений. Неизвестно, что со мной было бы, если бы не он… возможно, спился бы с сельскими ребятами. Но он вытащил меня на другой уровень жизни, наполненный общением, дружбой и спортивными достижениями.

Димас в расслабленной стойке, с выражением лица, будто плевал он на весь мир. Настоящий бунтарь. Бунтарь без причины. С ним всегда было весело и интересно. Масса забавных авантюр связывала нас: были времена, когда мы развешивали липовые объявления о нахождении террористов в нашем поселке, поставив всю улицу на уши. Закидывали яйцами местный детский сад и машины, проезжающие вдоль дороги. Помню долгие поездки на скутере с остановками в наших курилках, а также прогулки на всю ночь с беспрерывными разговорами и приключениями. «Помнишь, как мы играли в группе, и ты не мог сыграть практически ничего, бы я ни старался тебя научить? Но ты оставался с нами и был незаменим, просто потому что ты наш друг», — думал я, обращаясь к Димасу.

Я отпрянул, чтобы разглядеть всех вместе.

– Когда-то мы были лучшими друзьями, — сказал я полным сожаления голосом, – я думал, что в будущем мы останемся не только друзьями, но и станем полезны друг другу как специалисты разных сфер. Будем дружить семьями, проводить вместе выходные и праздники. Что могло пойти не так? Как это произошло? Наши пути разошлись. Мои грезы о настоящей дружбе превратились в бездушный сухой камень… я вас никогда не забуду. Спасибо за то, что были в моей жизни.

Я двинулся к третьей и последней статуе на площади. Я уже видел очертания этой скульптуры. По мере приближения тело начинало дрожать, ноги немели, превращались в вату. Дыхание участилось, но в тоже время грудную клетку сжало как под прессом. Лицо покрылось мелкими каплями пота и исказилось болезненной гримасой.

Я увидел себя, а рядом – свою жену в свадебном платье. Я стоял в черном праздничном костюме и обнимал ее за талию левой рукой. Моя жена выглядела точно как девушка, о которой я мечтал и тосковал бессонными ночами: худенькая, хрупкая и изящная, она улыбалась самой прекрасной улыбкой, положив свою руку мне на плечо. Ее длинные до пояса волосы будто развивались от едва ощутимого ветра.

Я не чувствовал ничего, кроме исступленной дрожи и пульсации безумно бьющегося сердца.

“Я так хочу быть рядом с тобой, моя дорогая!” – пронеслось у меня в голове.

Пересиливая себя, я сделал шаг, потом второй. Набрался сил – сделал третий, затем еще один. Я был слаб, ноги не слушались. Было ощущение, что с каждым сделанным шагом я проваливаюсь в бездну.

Несколько метров дались мне с великим трудом, но я дошел до нее. И когда поравнялся с изваянием жены, нежно дотронулся до ее щеки, легонько поглаживая большим пальцем.

— Любимая моя, дорогая, я так по тебе скучаю, – прошептал я, — ты моя единственная. Я тебя так люблю!

Я захотел подойти еще ближе, чтобы обнять ее, наступил левой ногой на подставку, державшую скульптуру. И в этот момент голова статуи покрылась мелкими трещинами, которые начали расползаться по всему каменному телу, углубляясь и увеличиваясь в размере. От неожиданности я отшатнулся, увидев, как ее лицо сползает, превращаясь в пустынный песок, а потрескавшиеся голова и тело обрушились, рассыпались на мелкие куски. По цепной реакции все изваяние, подняв клубы пыли, сложилось, как песочный замок, высушенный на солнце. Я оцепенел. Ее больше нет… как и моей мечты.

От слабости я упал на колени и поднял голову, глядя на ярко-голубое небо. Солнце жгло кожу. Горестные слезы градом катились по моим сухим и пыльным щекам.

Сидя на коленях, я отчаянно уронил голову на грудь и, рыдая, сквозь слезы сказал:

— Пусть я умру здесь. Просто умру в этом городе. В моем городе разбитых мечтаний…