Родина позвала его. Голос прозвучал твердо и властно. Словно раскат грома, он вырвал парня из мира солнечных иллюзий. Его большое горящее сердце дарило мечту. Он не хотел изменять ей. Ведь мечта выстраивала планы: искать, решать, спасать. Свою жизнь он хотел посвятить помощи людям. Вырвать их из трясины горя и отчаяния. Он был так молод и наивен. Он не был готов к голосу родины.
Ответственный мальчик, до этого не знавший лжи, послушался голоса. Он пришёл по первому требованию куда нужно и когда нужно. Он даже попытался рассказать о своих планах, о своей мечте. В ответ – смех. Грубый тяжёлый смех разрушил попытки объяснений. Смех засунул его в общую обойму и, нажав курок, пустил в нужном направлении. Его полёт стал неожиданным, быстрым и бессмысленным.
Он был ошарашен и потрясен. Все мысли, жившие в его голове с тех дней, когда он протянул свои руки на встречу окружающему миру, мгновенно рассыпались. Время в пути застыло, он застыл вместе с ним.
Вскоре он достиг места назначения, со всего разгона влетев в жёсткую поверхность уставного строя. Первый сильный удар вывел его из забытья. Фрустрация сменилась растерянностью. Его встретил крик. Крик требовал повиновения. Новое место со своей средой приказало измениться. Он принял правила. Он решил измениться. Следуя привычке, он начал стараться. Ему казалось, что если он на время забудет свою мечту и сосредоточится на новых задачах, то его срок пребывания в этом месте пройдет быстрее. Ведь, если родина позвала, значит это нужно людям. А он собирался помогать людям.
Шло время. Новая среда поглотила парня с головой. Иногда сон смешивался с реальностью. Порой реальность приносила боль. На смену боли приходили депрессия и тоска. Затем оставались рубцы. Они по долгу ныли, заставляя парня страдать. Его страданий никто не должен был замечать, иначе крик превращался в рёв. И тогда, новая порция боли сотрясала тело, и все начиналось заново. Однообразный быт вносил перемены: физическое страдание сменялось моральным. Крик повторял, что этого требует родина. Парень не знал, что ответить. Но он хорошо понимал, что нужно родине, то нужно людям. Ведь он и хотел помогать людям! Парень все ещё хранил в сердце мечту и продолжал молча терпеть.
Упертость новичка бросала вызов. Окружающей среде стал интересен предел терпения. На сколько хватит его? Крик, в своем любопытстве, стал придирчив. Придирки приняли форму игры. Игра требовала победы. Теперь все внимание стало уделяться парню. Задания превратились в систему, их трудность стала соразмерна их частоте. Боль перестала сменяться депрессией и тоской. Теперь все приходило одновременно. Новые рубцы дополняли старые, и, словно штрихами восточного алфавита, писали историю его мучений. Когда не осталось свободного места, штрихи начали наноситься вторым слоем. Штрихи превратились в целую летопись скорби. Под тяжёлой корой рубцов продолжала жить его мечта. Он верил в неё. Он старался сохранять спокойствие и молчать. Но со временем он стал забывать, как выглядит его мечта. Он стал забывать саму мечту. Покрывало рубцов надежно скрывало её от взора парня. Осталось только безмолвие и боль.
Однажды голосу, отдающему приказы, надоела игра, и он решил закончить её. Поставить точку. Одержать победу. В тот вечер крик поднял новичка неожиданно. От крика разило грубостью и безнаказанностью. Он изолировал его в отдельном помещении, оставил наедине с ним. Крик вышел за рамки устава, за рамки негласных правил, за рамки дозволенного. Парень не мог выполнить приказ. Он был не готов к такому приказу. Это было за гранью его понимания. Крик становился рёвом, а что бывает в таких случаях новичок хорошо знал: крик всегда добивался своего. Мир перевернулся навсегда.
Парень снова молчал. Рёв нарастал и наступал. Новичок не знал, что нужно делать в таких случаях. Судорожно он глядел по сторонам, ища помощи. Одни голые стены окружали его. Вдруг, взгляд остановился. Леденящая сталь бездушной машины обожгла его. Помощь и избавление в одном лице. Болезненные рубцы нуждались в обезболивании. Такой анестезией в данную минуту могла стать только прохлада металлического механизма. Рука протянулась за ним. Как только сталь коснулась очага воспаления, жар проснулся в машине. Пламя вырвалось наружу. Крик, до этого мгновения властно царивший вокруг, сменился воплями и плачем, а затем вовсе затих. Бездушная машина подарила свободу от боли и страданий.
В туже секунду, как парень обрёл свободу, панцирь, сковавший его сердце и прячущий мечту, раскололся. Он увидел её. Он снова вспомнил, чего хотел. Мечта была такой же как раньше: наивной и чистой. Увиденное ужаснуло его. От чего он собирался избавить людей, он и принес. Уже не было криков. Вокруг лежали люди. Такие же люди, ради которых он собирался жить. Решение пришло незамедлительно. Механизм упёрся в когда-то горящее сердце. Оно дернулось в последний раз и дуло выпустило огненную струю.
Per aspera ad astra
