Глаза Смерти

—«И взглянула тогда колдунья на короля и королеву и промолвила им со скорбью, что сердце у принцессы полно яростью, а глаза у неё черные, как у смерти…», — не успел я вздрогнуть, как злополучная книга, в которой кто-то так неосторожно вывел такие роковые строки, полетела в угол.

-Ну ты чего? – я ещё надеялся на мир, за свою бесконечную жизнь так и не привыкнув к войне. – А?

-Да нормальные у меня глаза! – возмутилась Смерть. – И вовсе не черные…

Она вдруг задумалась и взглянула на меня:

-Или чёрные?

-Я не знаю, — я пожал плечами, — когда ты приходишь сюда они голубые, когда уходишь серые. Где-то меж этими пространствами, наверняка, есть и чёрные.

-Идиот! – обиделась Смерть и надулась. Демонстративно, конечно. Ей по рангу не положено иметь обиду.

Друзей, кстати тоже. Но я вот здесь.

***

Она – Смерть. Та самая, что не делит богатых и бедных, хороших и плохих, умных и глупых, добрых и яростных, забирая всех. Ну, кроме меня.

Много лет назад я совершил преступление и был наказан самым жестоким образом – бессмертием. Мне остались годы вины и мук совести, и я пытался умереть, но мне не давали. Раз за разом я снова начинал дышать, и хоть надеялся отбиться от жизни, она не покидала меня.

Сначала я был безумен. Ко мне приходило мое преступление в ночах, преследовало наяву – были живы свидетели моего позора и они знали еще меня настоящего. Потом они начали уходить, меня перестали узнавать. Мое преступление вошло в историю, но моего лица уже никто не угадывал.

И я пробовал искупать вину. Пробовал молиться, пробовал плакать и даже угрожал безучастному, жестокому небу, но жизнь была моим ответом. Тогда я отправился в свои скитания, не ища большего утешения в мире, и надеясь на то, что когда-нибудь придет смерть.

Жизнь швыряла меня на дно, втаптывала в грязь и поднимала. Я был свидетелем того, как вершится великая история и иногда даже оставлял свой след под чужими именами (не мог же я представляться всюду одинаково!), но всякий раз вынужден был уйти. Мое проклятие не давало мне смерти и даже старения. Я остался в том самом возрасте и в том лице…

Помню, в тот день я выходил из Сената, а она появилась передо мной впервые не мутной тенью, а настоящим воплощением. Воплощением, которое может видеть лишь тот, кто выше меня по силе, и я – проклятый и ненавистный.

-Стой, смертный…- хрипло велела она, но когда я покорился, вдруг нахмурилась. – Ты что ль? Тьфу!

-Ну, наверное, я, — мне оставалось только согласиться. – Мы того…знакомы?

-Тьфу! – повторила она. – Ты мне все отчёты портишь.

Наверное, я был слишком в выразительном недоумении, потому что последовало объяснение:

-Я – Смерть. Мне велели тебя не трогать.

-Смерть? – я с сомнением оглядел хрупкую женскую фигуру, замотанную в черный, как будто бы невесомый и дымящийся плащ. В руке означенная Смерть сжимала косу. – Ты?

-Ага, — согласилась она.- Тысячи лиц и воплощений. Сотни имен и отчеты по каждому часовому поясу. Обалдеть, правда?

-Отчеты? Лица? Подожди, если мы здесь, значит, в эту минуту никто не умирает?

-Ага, разбежался! – Смерть хмыкнула и стянула с лица капюшон, открывая совершенно человеческое лицо. – Думаешь, я одна?

-Вас много? – мне вдруг стало весело. Стоишь, такой, разговариваешь со смертью. За твоей спиной люди бегут из Сената, а кто-то в Сенат, возня, битвы, стычки, а ты стоишь, и тебя будто бы для них нет.

-Много, но я одна, — Смерть поморщилась, — слушай, не раздражай меня, а? этого не объяснишь. Да и некогда мне. Пойду я…

Она в самом деле пошла, было, мимо, но я вдруг окликнул ее:

-М…Смерть?

-Ну чего еще? – она в раздражении обернулась.

-Пойдем вместе?

Она моргнула, раздумывая, потом кивнула с настороженностью:

-Ну, пошли, коль не шутишь.

А я не шутил. Разучился.

***

-Ну ладно тебе, — я попытался задать примирительный тон, — это всего лишь глупая сказка!

-Всегда так! – она не желала мириться с книгой и я только вздохнул.

***

Мы шли вместе. В самом деле – шли. Она была всюду и негде. А я существовал между мирами в ее логове. Она ходила сквозь время и пространство, возвращаясь, когда чувствовала упадок сил. А я выходил в какую-нибудь из эпох и стран с нею, и путешествовал, знакомился с людьми, пока она вдруг не появлялась и не спрашивала с тихим смешком:

-Не устал?

Я знакомился с дворянами, иногда даже задерживался, чтобы посмотреть на то или иное развитие событие. Я беседовал со священниками, которые редко на самом деле имели полное представление о том, кому и зачем они служат и нередко перевирали, тыча мне в нос Писанием. А я старался не хохотать – писание появилось заметного позже Него. Он был уже мертв и тексты создавали люди, а людская память – странный предмет.

Я беседовал с крестьянами, изобретателями, художниками, актерами… мир был полон жизни и стран, городов – великих и малых, и только одно огорчало меня – невозможность вместить все увиденное и услышанное, все пережитое и прочувственное в память. Я хотел бы ее сохранить, но человек не рассчитан на такой долгий срок и я сел за записи, оставляя дневники и мемуары без имени.

Смерть же больше тяготела к художественной культуре. Она притаскивала из каждого своего странствия по книжке и прочитывала. Ей было неважно – сказки или философские размышления, написанные они были безумцем или репрессированным…она тяготела к людям, стремилась их понять, а я пожимал плечами: мне казалось, что я давно понял людей.

Впрочем, случались и забавные находки. Однажды Смерть притащила мне книжку о человеке, который каким-то образом не старел. Вместо него старел портрет, нарисованный когда-то его другом. Но человек избрал порочный путь, впрочем…и тут я поделился со Смертью своими мыслями:

-Знаешь, он хотя бы умер. И не жил так долго.

-И всё-таки устал…- Смерть странно смотрела на меня, как никогда прежде. – А как устал тогда ты?

-Сильнее. Значительно сильнее. Я не живу. Я существую. Ни одно наказание не может быть таким, как мое. А я ведь…едва уже помню за что.

-Напомнить? – поинтересовалась Смерть.

-Не стоит, — я помрачнел. – Мне надо самому.

Никогда до тех пор я не просил ее забрать меня. Знал – начальство не позволит ей такого самоуправства. Но тогда впервые проявил слабость и взмолился:

-Прекрати это…

-Не могу, — она покачала головой, — меня саму прекратят, если я нарушу закон. Не я дала тебе это наказание, не мне его и снимать.

Кажется, тогда я рыдал и бился у нее в ногах, хватал ее за полы плаща, умолял и грозился, передавая через нее все умоление мира самой высшей силе.

Конечно, ничего не вышло. И я лукавил. Я точно помнил, что делал – в наказании память об этом дне должна была обжигать все. Я не помнил отца и матери, дома и любимой. Но я точно помнил те несколько роковых минут, серебро, обжегшие последовательно мои руки и первую беспомощную попытку к собственной смерти.

Я хотел их забыть. Но не мог. Память шла за мной. и я жил, впитывая каждой клеточкой уставшего и измотанного тела свою кару.

***

-Эй, — я сел рядом со Смертью и коснулся ее рукава, — это сказка. Ты ведь сама говорила, что уводишь людей мягко.

-А коса для тех, кто сопротивляется, — она кивнула и я вдруг понял. Она не из-за сказки расстроилась. Совсем. Нельзя карать людей, нельзя уводить их в вечность, иметь тысячу лиц и сотни имен и злиться на сказки.

Но что тогда? Неудачный день? Она как-то рассказывала, что был один старец…одновременно гений и полоумный, который никак не хотел умирать. Уж его и травили, и стреляли в него, и топили…

Может быть, опять что-то такое?

-Эй, — я уже настойчивее дернул ее за рукав, — что с тобой? Что ты скрываешь?

-Ты забываешься! – она попыталась вырваться, но не так, как это могло бы быть всерьез.

-Да, память человека плоха, — не стал скрывать я. – ну?

Смерть боролась с собою еще долгое мгновение, затем сдалась:

-ты прощён…

Я не понял, что значит «прощён». Это было для меня чужим значением. Но потом разум все-таки заставил меня встряхнуться: прощен?! Прощен?!

Я прощен. Я прощен…

Я вскочил, не помня себя от радости – я умру, теперь мне уготована смерть, и это долгожданное благословение небес, значит, всемогущий господь простил меня. О, милосердный! И это значит…

Вот только теперь я догадался взглянуть на Смерть. Она смотрела на меня со странным выражением, чем-то между яростью, сочувствием и тоской.

-Я…как это произойдет?

-Как подобает, — ответила Смерть.

-Мне будет жаль покидать тебя…

-Не стоит! – прервала она сурово. – Люди живут и умирают. Ты не умер и я привязалась к тебе. Но разве ты перестал быть человеком? Тебя бы простили все равно. Кто виноват в том, что я не сумела тебя отстранить от себя и пожелала компании? Знаешь, через вечность паршиво идти, однообразно и необходимо служа. Я увожу людей за черту жизни, чтобы дать жить другим. У меня никогда не было того, с кем я могла бы говорить, и кто читал бы мои книги со мной…

Она осеклась и закрыла лицо руками. Совсем как человек. Не открывая лица, продолжила:

-Мне не должно быть больно, но всё-таки болит…у меня нет сердца, но меня давит тоска. смешно, правда?

Мне не было смешно. Я чувствовал себя подлецом, точно так, как тогда. Я сел рядом с нею на колени и отнял ее руки от лица.

-Я не смог бы без тебя выдержать это. Я благодарен тебе. И мне тоже нелегко уходить.

-Не слушай меня, — она покачала головой, — я всего лишь Смерть. Мне нельзя говорить с кем-то, кроме начальства. И все же, спасибо тебе за ложь.

Смерть вдруг коснулась моей щеки, и я только сейчас понял, что тоже плачу. Только даже не замечаю этого.

-Ты давно хотел освобождения. Я знаю, я помню, как ты молил меня, но я ничего не могла тогда сделать. А сейчас смогу.

-Спасибо, — прошептал я, — спасибо тебе!

Она склонила голову набок, изучая меня вот так, и вдруг мрачно усмехнулась:

-А ты хитрец, Иуда! Ты все-таки точно помнишь, за что наказан!

Она никогда не звала меня по имени прежде. Да и зачем, если нас всего двое? Простого «ты» хватает. Но в этом Смерть права – я точно помню. Я все помню.

И ту духоту дня, и быстрый шепот Самого, велевший: «то, что ты должен, делай скорее», и яростный мой спор с Ним, Его отчаянное признание:

-Ты должен убить человека, Иуда, чтобы явился Бог, чтобы народ поверил. Это роль – тяжелая и подлая. Предай меня так, как ты должен это сделать и мы разойдемся с тобой на долгие годы, прежде, чем встретиться в вечности.

И мои слезы, мои мольбы. И наконец, роковое:

-Согласен.

Все это я помнил каждый день. Впрочем, какое значение имели для меня теперь дни? И вот – я могу быть свободен.

-Что там? – спросил я, чтобы что-нибудь спросить.

Она фыркнула, с изумлением глядя на меня:

-Думаешь, я знаю? Я не хожу на ту сторону, лишь провожаю до границы. Меня не пускают дальше.

-Но как?..- я был уверен, что уж кто-кто, а она знает верно! Но нет, оказывается, Смерть заточена меж мирами, чтобы провожать от одной стороны на другую.

-Твоему наказанию срок уходит, — ответила Смерть холодно, разом приобретая какие-то чужие и неприятные черты,- а я не наказана. Я просто создана так. Так, чтобы осознавать, кто я и что я. Так, чтобы осознавать вечность и не уметь с нею спорить. Ты свободнее меня, и теперь уж насовсем. Дай мне руку…

Я покорился.

***

Рай и ад…я многое слышал о них за свои скитания. Говорили о полянах и кущах, говорили о котлах и пламени, но на деле…это просто комната – объемный ящик, если угодно, выкрашенный в серый цвет с дверью против двери. Но я стою на пороге открытого дверного проема, а другой еще закрыт и только скважина чернеет провалом.

-Мне дальше нельзя, — Смерть словно бы извиняется.

-Что ж, тогда прощай, — я торопливо обнял ее обнял и с трудом заставил себя не продлить объятие. – Ты скрасила мое наказание.

-Как и ты мою вечность, но приходит пора к расставанию.

Она еще посмотрела на меня, будто бы запоминая, затем, понимая, что я еще слаб, чтобы сделать первый шаг в комнату, промолвила:

-Я пойду. И ты иди. К тебе выйдут.

-Спасибо.

-Прекрати, — Смерть развернулась и пошла в ничто, чтобы выйти в нужном и известной только ей месте.

-Стой, еще мгновение! – попросил я, вдруг решившись.

Она покорилась, повернулась, но не приблизилась:

-Что еще?

-У тебя очень добрые глаза. И печальные. А цвет…есть ли тебе до него дела? Это самый красивый цвет, — я сам не знал, что нес, но хотел сказать ей что-то хорошее.

-Спасибо! – я не видел уже ее лица, она скрылась под капюшоном, но почувствовал ее улыбку. – Прощай, Иуда.

И провал. И пустота.

Я взглянул в комнату перед собою, вздохнул и сделал шаг. Кто-то будто бы дожидался этого и едва я переступил порог, как ключ зашевелился в скважине, поворачиваясь. А дальше – был ослепительный свет и в глазах потемнело. Насовсем потемнело, потому что это были глаза все-таки плоти, а ее со мной больше не было.