16:33. Октябрь. Старая электричка, зеленая, скрипящая, гудящая, с помутневшими окнами и запачканными стенами. Полупустая — надо ли думать, вечером все из Желтогорска едут домой, в свой город поменьше, но не наоборот. И можно было только гадать, кто и как оказался здесь, под тускло-голубым светом.
Примерно в середине вагона сидела престарелая пара. Она — в розовом беретике, натянутом на седые жидкие волосы, в бежевом пальто, из-под которого вылезал зеленый в клетку шарф, она без особого участия поглядывала на проносившиеся мимо дома своими почти безжизненными голубыми глазами, от которых лучиками в разные стороны расходились мелкие морщинки. Он — в легкой стеганой черной куртке, в руках смял плоскую кепку, а глазами уперся в пустоту и, видимо, что-то тщательно обдумывал, потому как его брови неустанно то смещались к середине, исчерчивая переносицу вертикальными морщинами, то расходились и приподнимались вверх. Недалеко от них сидела девушка лет пятнадцати, в объемной ярко-зеленой куртке, в спортивных штанах и кроссовках Nike, она то смотрела в окно, неодобрительно припуская левый уголок рта книзу, то, почувствовав вибрацию телефона, с усталостью вздыхала и брала его в руки. Немного наклоняла голову в сторону, приоткрывала рот и надменно читала пришедшее сообщение, а потом, не забыв закатить глаза, начинала печатать, стуча длинными ногтями по экрану телефона. Закончив, она возвращалась в прежнее положение. На другом ряду, повесив голову и облокотившись на стену, уснул мужчина. Будучи в полной власти движущегося поезда, он, бывало, покачивался, а пару раз чуть не упал, от чего просыпался и растерянно оглядывался, пытаясь, видимо понять, не пропустил ли он свою станцию. Ближе к тамбуру сидели друг напротив друга две бабули и, чтобы скоротать время, общались, периодически прерываясь и погружаясь в молчание.
— Я просто думаю, что больше двух не вытяну.
— Это ничего, это тоже хорошо. Главное цель определенную поставить и двигаться к ней.
— Да, да, это верно, это верно. Я вот что хотела узнать: у вас же дом, напротив — соседский, а между какая-то же построечка.
— Да, это их. Ты знаешь, они его ведь сдают, за десять тысяч. Но там совсем ничего не сделано, голые стены. Нет, они, конечно, говорят об этом сразу, даже согласны, что за счет аренды ремонт делаться будет.
— Тоже неплохо. Да, хорошо придумали.
— А как там твой Гришка-то? Собирались ведь приехать.
— Да, с Натальей он снова поругался. Я, знач…
Мимо с грохотом промчалась другая электричка, в окнах которой можно было разглядеть множество пассажиров, набившихся в вагоны до отказа.
— …ему, что если любишь человека, будешь делать так, чтоб ему хорошо было. Если ты не любишь чистоту, а для нее это важно, то ты будешь стараться соблюдать чистоту. Я вот тоже своего пытаюсь приучить… У нас там пепельница из консервной банки, я его прошу всегда ее переворачивать. Ну не нравится мне запах окурков, неприятно. Вот запах свежих сигарет из пачки, запах табака мне нравится, а выкуренные — нет, совсем не могу их терпеть.
Молчание.
Проезжали мимо каких-то заводов, от которых железнодорожные пути отделял бетонный забор, почти полностью перекрытый граффити. Мелькали полосатые черно-белые столбики. Было пасмурно, ни намека на солнце. Остановились. Прозвучало «Мелентевская».
— Это получается, наша скоро, да?
— Прошу прощения, поезд до Пустовино же? — спросила одна у ближайшего к ней пассажира, тот приподнял одну бровь.
— Да, да, до Пустовино.
— Хорошо, спасибо.
И бабули продолжили разговаривать. Разговаривали об отмеченном недавно чьем-то юбилее, новостях в школьной библиотеке, о краже калькулятора и какого-то коврика и об их благополучном возвращении.
Рядом с проходом сидел парень лет двадцати в плотной черной толстовке и темно-синей кепке с когда-то белыми, но уже посеревшими швами, полупустой рюкзак он положил рядом с собой. Он то осматривал все вокруг, то залипал на чем-то неприметном и прислушивался к разговорам, то начинал погружаться в свои мысли, которые довольно редко имел хоть какую-то связь с реальностью. На одной из станций зашла компания подростков, человек семь или восемь.
— Фу-у-у! Какой грязный вагон! — сразу же послышалось от одного, Который довольно быстро, не опасаясь сбить кого-нибудь, поехал на самокате в сторону другого тамбура. Его возмущения быстро подхватили товарищи:
— В другой вагон!
— Сколько грязи!
— Давайте в другой вагон!
— Ну двигай быстрее! Чего встал-то?!
Наконец они скрылись.
Мимо снова прошла электричка. Снова неприятный грохот, который перекрывал все остальные звуки и после которого становилось особенно тихо, как становилось особенно светло после длинного туннеля. Снова проезжали дома, но теперь видны были видны только их крыши и верхние этажи, потому что здесь путь лежали на большой насыпи, и людям, не посвященным во все устройства местности, могли только догадываться, зачем эта насыпь нужна. Часто ли они хотя бы пытаются догадаться? Нет, конечно, едва ли раз за несколько лет они задумаются, что и зачем вокруг них существует. Это только в детстве еще неуставший и оттого особенно любопытный взор внимательно осматривает окрестности; это только в детстве любая неизвестность кажется великой тайной мироздания.
А между тем электричка снизила скорость и плавно ползла. Так продолжалось несколько минут, после чего наконец появилась платформа и раздалось приглушенное «Пустовино». Все постепенно начали подниматься и скапливаться у выхода. Поезд остановился, зашипел, заскрежетали двери, народ высыпался и начал продвигаться к лестнице. Парень в черной толстовке закинул рюкзак на правой плечо и побрел вместе со всеми. Небо стало еще более пасмурным. Спустился по лестнице под землю и встал в очередь к турникетам. На той стороне женщина с дочкой лет двух безуспешно пыталась пробиться к поездам, вскоре к ней все же подошел работник и помог отвоевать один из турникетов. Женщина быстро побежала, схватив ребенка под мышку, чье лицо, хотя и пронеслось мимо очень быстро, но успело запечатлеться в памяти на некоторое время парня в толстовке, пусть только и на время пути до следующих турникетов, для входа в метро. Круглое лицо девочки, наполовину закрытое вязаной шапкой, выражало большое удивление и непонимание, огромные, выпяченные глаза с некоторым испугом были обращены вверх, на лица прохожих, нижняя губа была немного выдвинута, а пухлые щеки алели. Интересно, как она будет выглядеть, когда подрастет? Она будет той самой красавицей в классе или станет предметом насмешек? Какой она будет характером? Кем захочет стать? Кем будет? Возможно, она станет ученым, сделает какое-нибудь открытие, кто знает? Или, может быть, она будет матерью и домохозяйкой? Или же попадет не в ту компанию и лет через двадцать ее не станет… А там кто знает, каким мир будет в будущем? Подобные мысли посещали парня в толстовке часто, ему вообще нравилось наблюдать за прохожими, представлять себе их жизнь, но интереснее всего было подслушивать разговоры. Кто-то может возразить, что это подло и бесстыдно, что это нарушение личных границ. Но насколько личным можно считать обсуждение выезда на шашлыки или просьбу захватить забытые наушники? Парень в черной толстовке считал, что раз человек говорит о чем-то в толпе народа, то любые слова, слетевшие с уст, автоматически перестают быть личными и имеют право быть услышанными другими людьми.
Уже спускался по эскалатору, примерно на середине, как это часто бывает, уехал нужный поезд; пришлось ждать. Парень почувствовал досаду, поджал губы, но потом его лицо стало светло-спокойным — подумалось: «Две минуты! Кошмар! А кто-то всю жизнь ждал… И возможно даже, что не дождался. А я не могу и двух минут потерпеть, будто я что-то большое теряю. Можно так подумать, конечно, ведь так утекает наша жизнь. Но что можно поделать в такой ситуации? Побежать самому — бессмысленно, злиться — не лучше. Остается как-то использовать время, прожить его так, чтоб не было потом его жаль. Можно рассмотреть интерьер, людей… Кто-то скажет, что это тоже бессмысленно. Правда? Это же как раз и жизнь — то, где мы находимся, и те, кто нас окружает».
За это время уже подошел поезд и парень в толстовке сел на крайнем сидении, прислонился головой к стеклянной перегородке и незаметно для себя задремал.
В голове резко раздалось: «Липовая аллея», показалось, что это нужная станция. Вскочил, огляделся, понял, что еще две остановки, сел и снова погрузился в сон. «Каськово,» — все повторилось. «Темнолесовая,» — да, пора. Прошел через турникеты, поднялся на улицу. Уже успело потемнеть и похолодать, изо рта при выдохе шел еле заметный пар. Прошел немного по проспекту, завернул и направился к остановке. Около нее уже собралась группа из трех человек.
— Паха! Думали, тебя не будет! — выкрикнул один и сделал пару шагов навстречу. Пожали руки.
— Да не, обещал же. Привет! Ну че, кто еще будет?
— Артемий и Никита, но с ними уже там встретимся, а девчонки слились — вон, только Ксюха пришла.
— Приве-е-ет!— отозвалась она.
И ребята начали общаться в ожидании 514 автобуса.
Еще почитать:
Спокойный человек
Расплата
Новая скатерть
И.Е.М.К.А
«
»
