Рыцари выдворили Элеона из зала, который начал провожать их спины медленно закрывавшимися дверьми. Парень, волоча ноги, стараясь ими передвигать, не потому что не успевал за рыцарским шагом, а всё из-за того, что, услышав всю информацию, которая навалилась на него, чувствовал себя так, словно его душу вывернули наизнанку и бросили обратно, не залатав дыры. Хлопок, что заставил стены дрожать, заставили Элеона очнуться от небытия.
Его разум, до этого момента поглощенный лишь сиюминутными заботами и мелкими хитростями выживания на улицах, теперь судорожно пытался переварить услышанное. Легенды о пяти мирах и каких-то артефактах, которые ему предстоит искать… Это было настолько далеко от его реальности, что казалось скорее плохим сном, чем настоящим планом его жизни.
Слова короля, полные угрозы и цинизма, словно яд, расползались по его сознанию, отравляя даже остатки надежды. Он был «пешкой», как презрительно бросил Бальдур, всего лишь инструментом в чьих-то чужих играх. Но кем бы он ни был, жизнь у него была одна, и он не хотел тратить её впустую, даже если она наполнена нищетой и не справедливостью.
Он помнил ледяной взгляд советника Эрвина, его змеиную улыбку, скрывающую злорадство. Этот человек, казалось, наслаждался его унижением, словно наблюдал за представлением на потеху публике. Элеон почувствовал себя загнанным зверем в клетке, чью судьбу уже решили другие.
Тяжелые двери с тихим скрипом захлопнулись, отрезая его от тронного зала и, казалось, от самой жизни. Этот звук, похожий на раскат грома, разорвал тишину, словно полотно, разделив его внутренний мир на «до» и «после». Он словно сбросил с себя тяжелое покрывало оцепенения, сбросил с себя груз безысходности, что давил ему на плечи, вернув себе способность воспринимать окружающую реальность. Невидимая паутина отчаяния, окутавшая его разум, порвалась, освободив место для зарождающейся осторожной надежды. Он повернул голову, оглядывая коридор, пытаясь определить источник этого странного происшествия. Тень, играющая на стенах, казалась теперь более живой, словно таила в себе некую тайну. Элеон почувствовал, как в его груди поднимается непонятная смесь страха.
В голове вертелся вопрос: «Что дальше?» Ему нужно было решение, какой-то план, чтобы не стать марионеткой в руках короля. Чувства смешались: страх, злость, отчаяние, и, как ни странно, едва уловимая искра надежды.
Окончательно вышвырнув парня на улицу, рыцари как марионетки развернулись на каблуках своих начищенных сапог, и, не обронив ни слова, пошли обратно, вглубь каменной утробы замка, держать свой незыблемый пост. Их металлические доспехи, поблескивая в тусклом свете утреннего солнца, напоминали бездушные механизмы, четко выполняющие свои функции. Не было в них ни сочувствия, ни жалости, только холодная, механическая исполнительность.
Элеон, которого резким движением отправили в полёт по воздуху, едва успел сгруппироваться и удержаться на ногах. Лишь чудом он не рухнул лицом в грязную, хлюпающую после ночного дождя жижу, что расплескалась под его сапогами. Он шатался, словно пьяный, чувствуя, как остатки уверенности и достоинства выбиваются из него вместе с воздухом. Обернувшись, он сморщил лицо в гримасе, которая выражала смесь отвращения и недоумения. Он смотрел вслед уходящим рыцарям, не понимая, как люди, облаченные в такие дорогие доспехи, могут быть столь бездушными и черствыми.
Встав на ноги, он, шатаясь побрел в сторону забегаловки, где обычно проводил вечера и ночевал, серый асфальт под ногами казался неровным морем, а редкие фонари качались, словно мачты кораблей. Голова гудела от вчерашнего, и каждый шаг отдавался тупой болью в висках. Он не помнил, как очутился здесь, на этой пыльной улице, но запах выпивки и свинины настойчиво звал его вперед. В животе урчало, словно голодный зверь, и желание утолить голод пересиливало любую боль.
Он толкнул дверь, и в нос ударил густой, перемешанный аромат еды и эля с медом. За стойкой, протирая стаканы, скучал толстый, лысоватый мужчина с усталым выражением лица. Место было не из лучший и поэтому кипело местными пьяницами и развратниками, которые только и желали выпить, да и подглядывать под юбки местным официанткам, что разносили каждому по стакану десятому выпивки. Они были также неприкаянных, как и сам мужчина за стойкой, бурно перебирали слова и пытались сложить из них предложения. От всей этой местной «компании» стоял шлейф перегара, немытости и вони, что вызывало отвращение от их присутствия в заведении. Элеон, который привык ко всему, что творилось только что, не обращая на данную картину никакого внимания и начал ковылять к лестнице на крышу, поднимаясь по скрипящим ступеням вверх, местный гул в его ушах сровнялся с глухой тишиной.
Поднявшись на чердак, он упал с грохотом на колени, полностью опустошенный и Элеон вновь ощутил вкус той горькой свободы, которую он так давно знал. Свобода эта не была сладостной, она была пропитана унижением и опасностью, но, тем не менее, это была свобода. Теперь он был один на один с этим суровым миром, и ему нужно было понять, что делать дальше. Минутное удовлетворение прошло и вновь его накрыла тоска и бремя, которое придется с собой нести до самого конца его приключений. Элеон начал медленно собирать необходимые вещи для похода, небольшая сумка уместила в себе небольшой кинжал, оставшиеся мелкие припасы еды, что он удачно своровал за день до всего происходящего, веревка, камни для розжига, лист смахивающий на карту, где было помечено место нахождения клинка и самое ценное, что было у него, это пара серебряников, что он заработал с утра за свои рассказы детям. Хоть это адресовано было для удовлетворения детских прихотей, всё же находились люди в обществе, что могли подкидывать ему плату, за его рассказы.
Собравшись, его ждал тот же путь, что только что он проделал, скрипящая лестница, окружение пьянчуг, слякоть и гряз, дороги, казалось, они были для него одинаковы, но каждая из них приводила в разную точку городка. Один закуток, второй и вот он уже у ворот встречающие каждого прибывшего в Клорден приезжего торговца. День клонился к вечеру, народу было мало, только крестьяне, что весь день работали на стене, укрепляя ее и пастухи, что вели скот домой проходили сквозь них. Уставшие, с лицами, загорелыми до черноты, и огрубевшими руками, несли на плечах инструменты, волоча ноги после тяжелого трудового дня. Их разговоры были тихими и усталыми, перебиваемыми лишь стуком железа о землю. Они, казалось, были частью самой стены, такие же незыблемые и стойкие, как и камни, которые они укладывали.
Следом пастухи, ведя стада овец и коров. Животные мычали и блеяли, переступая копытами по булыжникам, поднимая облака пыли. Пастухи, в потрепанной одежде, с посохами в руках, казались мудрыми и спокойными, их взгляды были обращены вдаль, туда, где солнце медленно опускалось за горизонт.
Он наблюдал за этой неспешной сменой дня и ночи, за тем, как утихает дневная суета, уступая место спокойствию вечера. Он чувствовал, как усталость, накопленная за день, понемногу отпускает его, а вместо нее приходит легкая грусть, смешанная с предвкушением грядущего ночного похода. Выдохнув последний раз Элион, сделал неуверенный шаг вперед, грозясь пересечь едва заметную линию, разделяющую внешний мир и внутренности города. Шаг, другой и вот за его спиной мерцают желто-оранжевые огни факелов, провожающие его в даль. Он медленно переставлял ноги, считая каждый свой шаг, метя каждые сто дерево, чтобы не заблудиться на обратном пути. В его голове прокручивался диалог между ним и королем, если бы он не пошел, в правду было бы, что его голова оказалась на плахе, на обозрении у всего народа. Разные вопросы витали в его голове, что не давали ему покоя, но думать надо было о другом, как побыстрее закончить все это, вернуться к привычному течению жизни и рассказывать также детям истории, что сам услышал от пьянчуг. Тут ему вспомнился образ девочки, что задала ему глупый вопрос, маленькая белокурая девчушка, с глазами как два озерца, блистающие при свете дня, кожа будто фарфор. Ее звонкий голосок эхом отдавался в его памяти, а невинный взгляд, казалось, прожигал его насквозь. Он не помнил, какой именно вопрос она задала, но точно знал, что он был таким простым и искренним, что на миг заставил его усомниться в собственном знании мира.
Элеон усмехнулся, представив ее маленькую фигурку, вертящуюся вокруг него, словно юркая птичка, и ее смех, похожий на перезвон колокольчиков. Она была полной противоположностью той мрачной и угрюмой жизни, которую он вел последнее время, и ее образ, словно маяк, манил его к свету. Этот крошечный эпизод стал для него символом всего того, к чему он стремился — к простоте, невинности и радости, которые так безвозвратно утратил.
Его губы тронула легкая улыбка, смягчившая суровые черты его лица. Забывшись в этом воспоминании и представлении этих ярких моментов, Элеон не заметил, как дошел до той самой пещеры, где хранился клинок. Первым, что его встретило, это был шум в кустах позади него, заставивший его обернуться.
– Кто здесь? – выскочило из его рта – Покажись! – четко и резко, будто отрепетированной отскакивали от зубов эти фразы. Шорох усиливался, в небо поднялась небольшая стайка местных птиц, кричащих от опасности. выдавая его внутреннее напряжение, которое он так тщательно пытался скрыть. Он замер, сердце колотилось в груди, как пойманная птица, а глаза лихорадочно шарили по темным углам, пытаясь уловить малейшее движение. Шорох, до этого еле различимый, теперь усиливался, казалось, приближаясь к нему с каждой секундой. В животе образовался ледяной комок страха, а пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Он был готов к чему угодно, к нападению, погоне, к битве, но то, что появилось из кустов, повергло его в полнейшее замешательство.
Из-под густых веток, словно видение, возникла она – девочка. Та самая белокурая девчушка с глазами как два озерца. Но сейчас они не блистали радостью, а были полны какой-то странной, почти потусторонней задумчивости. Кожа ее, прежде напоминавшая фарфор, казалась бледнее и тоньше, словно ее коснулась тень. Она стояла, не шевелясь, как фарфоровая кукла, и от этого ее появления веяло какой-то зловещей неестественностью. Её маленькое личико было обращено к нему, но в глазах не было ни узнавания, ни страха, а лишь какая-то холодная отстраненность, проникающая в самую душу.
В этот момент он понял, что всё не так, как он себе представлял. Это не та девочка, которую он помнил, не та невинная кроха, что задавала ему наивные вопросы.
– Ты! – сглотнув комок страха произнес Элеон, – Что ты тут делаешь?! – его страх медленно сменялся злостью и недопониманием.
– Я пришла за тобой – пробубнила себе под нос девочка, сдерживая слезы её голос был едва слышным, словно тихий шелест листьев. В её интонации слышалась не детская печаль, а какая-то тяжелая усталость. Она словно боялась произнести эти слова вслух, боялась их последствий, и от этого они звучали еще более зловеще.
Элеон замер, словно пораженный молнией. Он ожидал чего угодно, но только не этих слов. Он был готов к нападению, к погоне, но не к этому тихому, но в то же время такому жуткому заявлению. – За мной? – переспросил он, его голос осип и сдавлен. Он почувствовал, как холодный пот проступил на лбу, а сердце вновь забилось в бешеном ритме. – Зачем? Для чего приследовала? – он отчаянно пытался понять, что происходит, но все его мысли путались, словно клубок ниток.
Девочка подняла взгляд, и Элеон увидел, как по ее щекам, словно хрустальные капли, покатились слезы. Они были странными, какими-то неестественно прозрачными, как будто несли в себе невысказанную боль и отчаяние. Увидев это, мальчик сразу подошел к ней и обнял, чтобы она не заплакала еще громче. Сквозь слезы она ответила, – Ты стоял возле ворот такой обеспокоенный и меня это потревожило, мне хотелось пойти с тобой, но я понимала, что ты откажешь мне в этом и поэтому решила тихо прокрасться за тобой. – Последние слова были произнесены едва слышно, словно сломанным шепотом. Она вытянула к нему руку, маленькую и бледную, как крыло бабочки, и ее пальцы слегка дрожали.
Элеон смотрел на нее, и злость, которая только что кипела в нем, стала медленно уступать место замешательству и какому-то странному сочувствию. Он увидел в ее глазах не угрозу, а отчаянное желание помочь. Он почувствовал, как что-то внутри него меняется, как холодный панцирь, которым он так долго защищался, начинает медленно трескаться, обнажая его уязвимое нутро.
– Ладно, пошли со мной, только не смей плакать, если я тебя взял, это не значит, что я перестал на тебя злиться и не оставлю одну, на съедение здешним медведям – он нарочито серьезно посмотрел в глаза девочке, желая показать, что он все еще держит ситуацию под контролем, хотя на самом деле внутри него бушевала буря противоречивых чувств.
Девочка молча кивнула, ее глаза, полные еще не высохших слез, смотрели на него с благодарностью и какой-то жуткой обреченностью. Она сжала его руку своей маленькой ладошкой, и он почувствовал, как хрупкость ее костей обжигает его ладонь, и в то же время этот контакт рождал какое-то странное чувство ответственности.
– Тебя хоть как зовут?
– Меня, Антея, а тебя?
– Элеон.
Уставившись прямо, он продолжил движение. Он повел ее за собой, прочь от зловещего мраком леса, к темным, заросшим мхом скалам, что возвышались на окраине опушки. Тропа становилась все более узкой и крутой, и им приходилось пробираться через густые заросли кустарника, цепляясь за скользкие корни деревьев. По мере того, как они углублялись в лес, солнечный свет становился все слабее, уступая место сумраку и тишине, нарушаемой лишь их собственным дыханием и шелестом листьев под ногами.
Вскоре они достигли узкого расщелины в скале, вход в которую был скрыт густыми ветвями и папоротником. Элеон отодвинул в сторону ветви, обнажив темный проем, ведущий, казалось, в саму утробу земли. Холодный ветерок, запах сырой земли и гнили ударил в нос, и он почувствовал легкую дрожь от леденящей прохлады, исходящей из пещеры. – Заходи, – буркнул он, и, не дожидаясь ответа, шагнул в темноту.
Девочка последовала за ним, словно тень, ее маленькая фигурка почти терялась на фоне черного провала пещеры. Чем глубже они продвигались, тем темнее и холоднее становилось. Вскоре они оказались в просторном гроте, где только слабый отблеск лунного света, проникающий через узкую щель в потолке, освещал их путь. Стены пещеры были покрыты причудливыми наростами и отблесками, создающими жуткие тени, которые, казалось, играли и танцевали вокруг них. Элеон изредка поглядывал за Антею, чтобы та не потерялась и сказал повязать вокруг пояса веревку для того, чтобы она точно не заблудилась, времени на ее поиски и нянчиться с ней у него не было.
Пройдя достаточный путь вглубь пещеры и помечая по пути знаками обратный путь, они дошли до некого расширения, «комната» встретила их простором и прохладой, но даже в ней была живность, люминесцентные грибы, что сияли в уголках. В центре грота, на каменном постаменте, покоился странный предмет – клинок «Небесный Жнец». Он был словно выкован из самого луча солнца, его лезвие было золотым, как свет, а рукоять, украшенная замысловатой резьбой, казалась источающей странное сияние. Когда Элеон подошел ближе, он почувствовал, как его волосы на затылке встают дыбом, а мурашки бегут по коже. Клинок словно пульсировал какой-то темной энергией, маня его и отталкивая одновременно.
Он осторожно протянул руку к клинку, и, когда его пальцы коснулись рукояти, яркая вспышка света ослепила их. Пещера наполнилась вихрем золотистого света, заставляя каменные стены сиять, словно изнутри были покрыты золотом. Элеон и Антея были ослеплены, и им оставалось лишь зажмурить глаза. Свет становился все ярче и ярче, достигая своего апогея, и в одно мгновение все вокруг исчезло, оставив лишь яркое белое сияние, которое поглотило все их существо.
Еще почитать:
Любовь Тургут бея
Niño de la Luna — «Все когда-то хотели понимать язык животных, но что, если бы мы смогли?»
Пробуждение — Тёмная ночь
Выживание в хаотичном мире
«
»
