Кипящее облако пара вырывавшиеся из выхлопной трубы авто, обжигало холодный, вечерний воздух. На пустынной дороге, испещренной ямами, время остановилось.
По крайней мере, мне так казалось.
Когда искра узнавания мелькнула в глазах машиниста, мне ничего не оставалось, кроме как выйти из тени.
— А-Алдияр! Доброго вечера. — Не смотря на все мое желание передать наигранную радость от встречи, моя улыбка наверняка получилась слишком вымученной.
Усталость в теле, полностью лишила меня способности контролировать свои эмоции.
— Здорова, — улыбаясь во все тридцать два, радушно поздоровался со мной мужчина, не обращая внимания на мой дрогнувший голос. Или же делавший вид… — А я-то думаю, ты не ты? Вот так встреча, скажи?
— Да, точно… — натянуто ответила я.
— Прыгай давай. Поздно уже, да и морозит. До дома мигом подброшу.
— О, правда, не стоит. Я под дождь попала, заляпаю вам салон… — замотала я головой.
— Будет тебе. Мне все равно по пути. Давай-давай.
И больше не желая слышать и слова, он поднял стекло.
Со стороны, наверное, могло показаться, что мы два старых знакомых мило болтающих во время неожиданной встречи. Но мы-то знали правду.
Мы знали, что я влипла. И по-крупному…
Больше всего мне хотелось провалиться сквозь землю, но за неимением данной способности, я покорно сажусь на заднее сиденье автомобиля.
Устраивая сундук, себе на колени, я забиваюсь в, самый дальний от водителя, угол. Мне не нужно было зеркало, чтобы понять, что мое лицо сейчас ничем не лучше, чем у любого покойника, с кладбища, которое я только что посетила. Не хотелось бы, чтобы у Алдияра была возможность разглядеть «это» получше.
Тепло салона тут же обволокло мое замерзшее тело, и я немного расслабилась.
Сев поудобнее, я наконец поднимаю голову, и сразу же встречаюсь с приветливыми глазами Алдияра, в зеркале заднего вида.
Сразу заметив морщинки в уголках его глаз, которые всегда сопровождают жизнерадостную улыбку своего обладателя, я незамедлительно отвечаю ему той же эмоцией. Наверное, выходит по-прежнему сдержанно, и я лишь надеюсь, что в полутьме салона, он не заметил этого.
Алдияр Нургалиев с самой первой встречи показался мне довольно легкомысленным человеком. Он то и дело выводил мою мать из себя, да так, что еще не один их разговор не заканчивался тем, чтобы она что-нибудь в него не кинула. Однако, факт того, что за шесть лет дружбы, она всегда предпочитала работать только с ним, даже после своего повышения, а также — уважение, которым он пользуется среди коллег, хотя ему едва за тридцать, многое говорили о его профессионализме.
Так что, сейчас, я чувствую себя так же, как и все те убийцы, что он допрашивал. Даже хуже. Ведь я наперед знаю, что стоит ему захотеть, и мне не скрыть ни одной своей тайны.
— Как мама поживает? — Спустя пару минут молчания, он первым нарушает тишину.
— Боюсь, вы с ней видитесь, куда чаще меня: в последнее время, она живет на работе.
Это было чистой правдой. За последнюю неделю она была дома только раз. И то, я бы и не заметила этого, если бы в то утро на столе не стояла, недопитая кружка, еще тёплого, кофе.
— Ахах. Да. Это точно… Просто, она и в участке-то, не особо разговорчива.
— Да. Новое дело. Наслышана.
— Ты только на нее не дуйся. Работа такая у нас.
— И в мыслях не было. Я все понимаю…
У меня действительно не было причин расстраиваться. Напротив — мне это было на руку. Ведь, в противном случае, у меня бы не вышло пропадать так часто черт знает где, черт знает, когда.
— Вы ей не расскажете? — Решилась я на вопрос, чувствуя, как голос сочиться надеждой.
— Как видишь, я не при исполнении, так что отчитываться перед начальством не обязан. — И он подмигнул мне в зеркале заднего вида.
Не веря своим ушам, я удивленно распахнула глаза, сдерживая восторженный вскрик.
— Спасибо, вам! — Он, наверное, представить себе не мог, как выручает меня. Потому что, если мать все узнает, у меня в голове нет не единой идеи, как объяснить свой, почти бродяжнический, образ жизни. Как никак она такой же мастер своего дела, как и Алдияр. И звание старшего-следователя получила неспроста. — И за то, что подвезли, тоже, спасибо.
— Да брось. Я ж тоже был когда-то подростком. Мы с сестрой и братьями похлеще были помяты, когда родители нас одних оставляли. — Заулыбавшись теплым воспоминаниям, ответил Алдияр, а затем продолжил, но серьезнее. — Но этой нашей встрече, в такое время и месте, лучше бы быть последней, Искра. Я знаю, ты умная девочка, сама понимаешь, время сейчас не спокойное. Все эти убийства и пропажи людей… в общем, повремени с ночными прогулками… Пока мы не отловим очередную ошибку природы. Лады?
Он сказал это с по-прежнему доброжелательными нотками в голосе, но сделал это так, что я стала бояться того, что случиться, если он снова поймает меня.
— Да. Обещаю, этого не повториться. — Сказала я, всем сердцем надеясь, что говорю правду. — Кстати, а вы здесь какими судьбами? Слышала у вас отпуск.
— У нашего брата ни отпуска, ни выходных… — устало обронил Алдияр. — Тут в поселке есть у нас один висяк. Надо было кое-что проверить, на месте преступления.
Он как правило был весел, поэтому всякий раз, когда его голос хотя бы на тон мрачнел, это всегда было очень заметно.
— Все плохо? — аккуратно поинтересовалась я.
— Прорвемся… Чтобы раскрыться, некоторым делам нужно время… и очередные жертвы, — хмуро заключил он.
Оставшийся путь, мы катили по пустынным улицам города, болтая о мелочах.
Я выяснила, что Нургалиев выйдет из отпуска через три дня. А это значило, что работы у матери уменьшиться, и, если она не поддастся своему трудоголизму, — будет ночевать дома гораздо чаще.
Нам с Бисмарком придётся постараться, заканчивать все «темные делишки» до того, как сядет Солнце. Хотя еще оставался шанс, что мне и не придется, вновь заниматься чем-то подобным.
— К воротам не подъезжать, верно? — заговорщицки ухмыляясь произнес Алдияр, и хитро прищурил и без того узкие глаза.
— Да. Лучше будет без лишнего шума. — ответила я, и мысленно поблагодарила его за догадливость.
Он кивнул и через несколько минут остановил автомобиль недалеко от моего дома.
— Искра, если что-то происходит, — Алдияр окинул меня оценивающим взглядом, — ты это… говори. Если не мне, то хотя бы маме не стесняйся. Она хоть и стерва, — почесав затылок, хмыкнул он, — но, как человек, очень понимающая.
— Да, я знаю. Но все в порядке. Правда. — Тут же заверила я его. — Просто сегодня немного не мой день… Не удачно упала. — Соврала я, надеясь, что эта ложь оправдает дыры в моих колготках, как и в принципе мой потрепанный вид.
В ответ, следователь лишь коротко кивает, грустно улыбнувшись и я понимаю, что моим жалким оправданиям, он, наверное, ни капли не поверил.
Но это неважно. Самое главное — чтобы он не проболтался.
А сомневаться в этом я не стану.
Играть в крысу — это не про него. Если бы хотел, — с чистой душой схватил бы меня за шкирку, и приволок на суд к маме.
Пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались.
К моему счастью на обоих этажах дома ни горело, ни одной лампы. Я обошла забор, обнимавший железными, черными прутьями весь участок, и начала осуществлять, уже испытанный не раз, путь проникновения на его территорию.
Как я и думала, — пропихнуть сундук между прутьев ограждения, у меня не получиться.
Слишком узко.
Поэтому я решаю попытать удачу, и перебросить его.
Не успеваю я толком замахнуться, как шипящий, до боли знакомый голос разразился в моей голове.
«Что ты творишь, тупица?!»
— Выполняю твою работу, чертила. — Тут же шепотом, огрызнулась я, кинув раздраженный взгляд в сторону Бисмарка.
Он сидел на дереве, которое все это время было моим единственным шансом пересечь ограждение, не попав под камеры наблюдения. Его хилая ветка удачно свисала прямо на территорию дома и была достаточно крепка, чтобы выдержать мой вес.
«Немедленно прекрати!»
Яро зашипел, Бисмарк, сердито замотав хвостом из стороны в сторону.
«Ты хоть знаешь какие древние знание хранятся внутри?! Это раритет!»
— Знала бы если бы кое-кто удосужился рассказать мне о них.
«Я рассказывал!»
— Эти свои расплывчатые ответы запихни себе поглубже в одно место.
«А это было очень грубо…» тут же возмутился Бисмарк.
— Раз такой умный сам разбирайся с этим. С меня хватит! — вспылила я, и бросив сундук на том же месте, где стояла я, взобралась на ветку дерева и собравшись с силами, спрыгнула.
Пару секунд даровали мне ощущение полета, полностью расслабившихся мышц, каплю адреналина в кровь и, как итог — четкое приземление.
Обернувшись я увидела недовольную морду Бисмарка.
А затем, и магию…
***
«Я мертв? Тогда почему так больно?»
Он лежал обессиленно распластавшись, на спине. У него едва хватило сил поднять правую руку и прикрыть ею свои веки. В них безжалостно стучали капли закончившегося дождя, стекавшие с черных ветвей деревьев, и это доставляло не малый дискомфорт.
«Так-то лучше.»
Подумал он, и на мгновение даже приподнял уголки губ.
Ему хотелось пролежать здесь, пока холод или жажда не заберут его на тот свет, а потом медленно, — съедаемый червями и падальщиками, — утонуть, обглоданными костьми, в земле…
Он заслуживал всего этого. За все то, что он совершил. За сам факт своего рождения.
«Говорят, что жизнь каждого, — ценна… Какой же всё-таки бред. Все эти проклятые моралисты, явно никогда не встречали, тех, кто бы этого по-настоящему заслуживал. И уж тем более никогда не были на месте жертв. Ведь побывав там хотя бы раз, они бы позабыли о том, что такое милосердие и прощение, дай им только шанс отомстить своему мучителю.»
Он знал это наверняка.
Потому что слышал этот крик.
Крик вырывающийся из глотки человека испытывающий неимоверные страдания.
И потому что он был тем, кто эти страдания причиняет.
Потому что он видел глаза полные ненависти, смотрящие прямо на него. Ненависти — такой искренней и чистой, что даже его отцу ни разу не удавалась так на него смотреть.
Но это все неважно.
Уже неважно.
Он слишком мягкосердечен. Ему не позволено быть таким.
«Это было неизбежно.»
Смиренно подумал он, отгоняя от себя совершенно лишние сейчас мысли и предпринял первую попытку подняться.
Да. Смирение. Именно оно стало его единственным спасением от всепоглощающей вины. Именно им, он затыкает пасть своей совести, чтобы сохранить рассудок. Чтобы только не потонуть в этом чувстве, зовущем собственные ноги к виселицам, крышам многоэтажек, рельсам со мчащимися на них поездами, к горстке таблеток со снотворным, острию ножа у тонкой кожи кистей рук.
В первый раз, что-то отдаленно напоминающее силу в мышцах пробудилось в теле, но это было не больше, чем обыкновенное намерение мозга поднять зад своего хозяина с этой мокрой, холодной земли. Намерение, оказавшееся недостаточным, чтобы хоть одна часть его тела сдвинулась.
На второй раз все прошло успешнее. Он перекатился на живот, принялся карабкаться вверх по сгнившим листьям и, превозмогая ужасную боль, вытащил себя из ямы, в которой уже не помнил, как очутился.
Эта ночь без сомнений стала худшей в его жизни.
«Еще и эта новообращенная ведьма… И что она только там забыла? Еще бы немного, и она бы точно…»
Мрачно подумал он, пытаясь встать на ноги.
Он почувствовал силу, пробудившуюся в девчонке, в начале лета. И странно чувствовал себя после этого почти целую неделю.
Его ни с того ни с сего знобило, и он ударялся током почти обо все к чему бы не прикоснулся. От этого он ходил раздраженный на все вокруг, даже не в силах скрыть этого. Хотя он-то, ни в чем так не преуспел в жизни, как в умении скрывать свои эмоции.
По странной случайности — в этом году ей удалость поступить в лицей, в котором учился и он. И в сентябре, он, желая утолить свое любопытство, намеренно искал ее.
И нашел.
Худую, мелкую, как вошь, с копной растрепанных, светлых волос, почти белых, когда на них падали солнечные лучи.
И с силой, заточенной в теле, такой же злой, как у него, но слабой и блеклой.
Он не стал запоминать ее имени, — помнил только, что оно было странным, — и лица.
Его бы он предпочел и вовсе не вспоминать, но сегодняшняя ночь не дала ему этого сделать.
«Если эта новообращенная и успеет освоить хоть одно заклинание, и то, к концу своей жизни, так что не успеет наворотить дел. Или даже вообще никогда не узнает о том, кем она является.»
Так он думал.
И для него это значило, что нет никакой необходимости присматривать за ней. Это значило, что головной боли будет немного меньше.
Но сейчас он понимал, что неспроста она оказалась в этом лесу.
Он знал наверняка, что здесь не бывает ни егерей, ни охотников, и уж тем более не водиться школьниц, и считал это место идеальным для проведения ритуала. Теперь же, мысль, что на горизонте появилась еще одна проблема, заставила правый глаз нервно задергаться.
Вымокший до нитки, по листве и сучьям, цепляющимся следом, он с трудом передвигал ногами. Особенно левой. Сегодня, она, как всегда, разболелась в самый не подходящий момент.
Стиснув зубы, он приковылял к краю леса.
Прежде, чем войти в чащу, он уже знал, что не выберется целым и невредимым, поэтому заблаговременно повесил свою любимую кожаную куртку на сук одного из деревьев, дабы она не испортилась. Теперь же, выйдя к трассе, он нашёл ее на том же месте, и накрыл свое истерзанное тело.
Он побрел в сторону города, но не прошло и пяти минут, как позади послышался звук приближающегося транспорта.
Из-за своего неповоротливого тела парень не успел даже обернуться, когда мимо промчал небольшой, старенький автобус.
Дав в бок, машина резко затормозил и с характерным шипением раскрыла двери.
Притопив насколько только мог, юноша нагнал автобус и вошел в абсолютно пустой салон, кивком поблагодарив водителя, — маленького старичка, с густыми, седыми бровями, похожими на две тучи, за которыми не возможно было увидеть глаз.
Парень только-только собирался садиться, когда машина резко тронулась. Из-за силы инерции, его тело, не успевшее ухватиться хоть за что-нибудь руками, врезалось в спинку сидения.
Крик, — наверняка бы вырвался из его горла, если бы не исчезнувший отовсюду кислород.
Тем не менее, даже когда воздух вернулся обратно и парню удалось сделать какой-никакой рваный вдох, он и тогда не издал ни звука.
Ему это уже было не нужно.
Он, сгорбившись в три погибели, часто задышал успокаивая свои нервы, отгоняя тьму, которая так и норовила заволочь его глаза.
Всю дорогу парень провел в страхе, перед каждой кочкой и колдобиной, на которую водитель натыкался, даже не пытаясь объехать.
А таких было много.
Даже в городе дороги были убиты, чего уж говорить о выселках.
Из-за ужасной тряски ему становилось только хуже, и он уже ни раз пожалел, что сел в этот автобус.
Гематома на его спине только пуще увеличилась. Он чувствовал, как треснутые ребра, раздували бордовую кожу над собой, словно щеки обиженного ребенка, и бессильно цеплялся ногтями в мягкую обивку впереди стоящего сиденья.
Боль не отступила и тогда, когда парень покинул автобус.
Он шел медленно, таща за собой больную ногу, борясь с желанием отпилить ее к чертям. Хотя, даже если бы решился, — ведь нечем же…
Наконец, он остановился, перед старенькой церквушкой, и вдохнув, сырой после дождя, ночной воздух, принялся собираться с силами.
Ведь впереди стояла лестница в целых пятнадцать ступеней. Без намека на перила или хоть что-то, что послужило бы опорой для спокойного восхождения на верх.
Голова начинала кружиться при одном взгляде на это, но ему нужно было в тепло, поэтому — он шагнул вперед.
«Будь проклят, тот, кто придумал лестницы. И чего людям не жилось без них? И почему именно здесь? Сюда ведь ходят только немощные старухи… Архитектор был очень жестоким атеистом.»
У него был выбор — прыгать на здоровой ноге, но тогда бы его ребрам пришлось очень несладко, или же задействовать левую ногу.
Из двух зол он выбрал второе, и, кто знает, было ли оно меньшим.
Он шел, как краб, боком. Это было самым оптимальным способом передвижения, чтобы причинять телу, как можно меньше, страданий.
Когда последняя ступень оказалась позади, он остановился перевести дух.
Левая нога горела огнем от недавних волн боли, причинённых ходьбой.
Взявшись за ручку массивных дверей, не напрягая руку, он открыл ее весом своего тела.
Когда эхо, — с силой захлопнувшейся, из-за сквозняка, двери, — покинуло помещение, глухая тишина обволокла весь чертов мир…
И тут же была разорвана первым шагом, в полутьму храма.
Доковыляв до алтаря, юноша аккуратно опустился на колени и уже хотел лечь, прямо там, на истертый ковер, но тут раздался голос:
— Кто здесь?
Из тени храма вышел сухой мужчина лет шестидесяти, с белой бородой по грудь и в черной рясе.
Священник.
Парень не повел и глазом, но замер, так и оставшись сидеть на коленях.
Он вперился взглядом в большие пальцы своих рук, с отвращение замечая сколько же под ногтями грязи и человеческой плоти. Не его плоти…
— Знаете, прошлой ночью я проснулся от мысли, что умираю… Вцепился в матрас, словно в саму эту жизнь. — Не моргая, смотря перед собой, вдруг вымолвил юноша, заскрипев словами, как старыми половицами.
Ничуть не оскорбившись проигнорированному вопросу, и не подав виду, что удивился, странным словам незнакомца, священник медленно подошел ближе.
— Сны…будто в жизни нам неприятностей мало… — задумчиво вымолвил он.
Парень медленно повернул голову и одарила старика нечитаемым взглядом.
— Я хотел бы исповедаться. — Раздался его мертвецкий голос. — Сегодня, я кажется… погубил ни в чем не повинную душу.
И хотя слова его сочились печалью, на губах играла странная улыбка.
Улыбка человека, которому не найти спасения, ни в одном, из созданных людьми, боге.
Улыбка человека, насмехающегося над собственными жалкими потугами излить кому-то душу. Когда от этой души, внутри уже не осталось ничего.
Улыбка человека, знающего об этом, и позволяющем пустословить своему трусливому, жалкому эго.
И он все равно здесь… В полночь, он в каком-то старом храме, говорит какой-то бред, какому-то старику, чтобы завтра жить, как ни в чем не бывало.
Сегодня этот священник сжалиться над ним, и выслушает его.
Сегодня же, он доберётся до своего пустующего дома и снова ляжет в постель.
Но ему хотелось бы в гроб.
PENFOXISBN0 (бесплатный ISBN)
