Глава 2. Поднятый зонтик
— Многие правозащитники ломают голову над содержанием заключённых в тюрьмах, но огромную кучу, как правило, неблагополучных людей с размытыми моральными границами очень сложно заставить соблюдать правила, даже при помощи психологических методик и коучингов. Эти люди понимают только свой язык – насилие, — Акиф Мамедович смаковал овсяную печеньку. Небольшая гостиная, в которой расположились его гости, больше напоминала кабинет врача – повсюду стояли колбочки, на книжных полках в хаотичном порядке расположились толстые медицинские справочники, рентгеновские снимки. – Плюс в тюремную охрану идут тоже не зайки с уважением к твоей автономии и придерживающиеся культуры согласия. В этой работе престижа нет, на видимый результат она не нацелена. Идут туда либо от нужды, либо чтоб хоть какую-то власть иметь. Вот и получается, что две прослойки людей, склонных к насилию, встречаются вместе, и понеслась… — Акиф Мамедович запил печеньку имбирным чаем. Осмотрев присутствующих из-под очков с толстыми линзами, он продолжил: — Люди, отличающиеся антисоциальным поведением, склонны к насилию. То есть модель их жизнеустройства априори девиантна – украсть, испортить, убить. Такие люди называются психопатами, и считается, что они лишены чувства эмпатии. Точнее, какое-то время назад существовало такое убеждение. Затем же оказалось, что психопаты могут сочувствовать, просто не хотят этого делать, как бы «выключают» эмпатию, — Акиф Мамедович посмотрел в окно, за которым гаркнула какая-то краснопёрая птица. Это не пришлось по нраву Акифу Мамедовичу, но он продолжил: — Многие из нас наверняка хотя бы раз задавались вопросом о том, почему людьми совершаются преступления? Неужели они бессильны перед желанием кровопролития?.. Зеркальные нейроны – это основа эмпатии, благодаря которой человек способен сопереживать. Это важный социальный навык, позволяющий всем нам функционировать в обществе. Нейрофизиологами доказано, что зеркальные нейроны у преступников не активны во время совершения преступления и нередко после совершения преступления. «Почему он не раскаивается?», задаются вопросом слушатели на судебном заседании, осуждающе смотря в сторону обвиняемого. Раскаяние, сожаление – это результат активизации зеркальных нейронов, а, как мы помним, люди, совершающие преступления, чаще всего «выключают» эти нейроны.
Пери вносила в тетрадь какие-то заметки. На ней был тёмно-синий свитер с большим горлышком, а также чёрные классические брюки, которые расширялись к щиколоткам. Заколов волосы золотистым крабиком на затылке, Пери надела круглой оправы очки, накинула синюю куртку и длинный чёрный шарф и приехала в дом Акифа Мамедовича первым рейсовым автобусом. Акиф Мамедович собирал гостей ранним утром, заваривал имбирный чай, угощал печеньями. Говорил он негромко, но всегда живо. Его собака – коричневый той-терьер, пучеглазо осматривал присутствующих и периодически засыпал на старом диване в гостиной. Тут же стоял рояль, на котором играла дочка Акифа Мамедовича, Аврора, когда приезжала в гости к отцу.
— Считалось, что преступники сплошь и рядом бесчувственные. Это не так. Многие из них рады совершить преступление, они чувствуют эйфорию, довольство – как угодно. Это тоже чувства, просто нам, людям, сторонним от криминальных мыслей, эти чувства непонятны – как это, убить и радоваться? Но преступники – это отдельная категория людей. Они не эмпатичны. А эмпатия, как я отметил, важный социальный навык. Навык – вы обратили на это слово внимание? То есть это нечто, что можно сформировать, культивировать. Приходит, конечно, с воспитанием, с социализацией, с личностной борьбой… Были проведены эксперименты, в результате которых выяснялось, что преступники способны на чувство эмпатии – например, когда им показали видео, в котором человек находится под угрозой, и попросили их, — Акиф Мамедович поднял вверх указательный палец. – Попросили их посочувствовать – попытаться по крайней мере, людям из фильма. И получилось. Профессор Кайзер считает, что это очень хорошо, это значит, что психотерапевтам предстоит проделать объёмную работу – понять принцип «включения» эмпатии у людей с синдромом психопатии.
Где-то сверху послышался лай собаки. Той-терьер проснулся и посмотрел в потолок. Пери посмотрела на наручные часы. Восемь. Скоро нужно выезжать на работу.
— Мне кажется, — подал голос высокий широкоплечий блондин, которого все за глаза называли Датчанином ввиду его скандинавской внешности. – Что преступникам и их психике в целом невыгодно подключать эмоции и сопереживание, так как это будет мешать совершать всё, что они совершают. Им просто так легче. Поэтому нужно прыгать от того, чтобы предложить что-то более выгодное, чем то, как они живут.
— Интересно, — вздохнул Акиф Мамедович. – Что такое может предложить им система, которая состоит из плюс-минус благополучных дяденек и тётенек, которые после работки едут пить макиато на кокосовом молоке и читать какой-нибудь бестселлер. Там абсолютно разные системы ценностей.
— Может быть, какой-то процент потенциальных преступников можно верифицировать на раннем этапе, — сказала Пери. – Например, в школе.
— Как Вы это видите? – спросил Датчанин.
— Внутри школ проводить какие-то работы с конкретными учениками, чьё поведение не просто девиантно, а может представлять опасность для окружающих.
— Не все будущие преступники как-то себя выдают, — Датчанин покачал головой. – Многие злодеи чертовски харизматичные ребята – всеобщие любимчики.
— Или тихони, — добавила женщина в ярко-жёлтом пиджаке. – Сидят в уголке, читают Бродского.
— Но возможно, реформы в школах всё же смогут положительно повлиять на общую картину преступности, — сказала Пери. – Я вспоминаю своих одноклассников – большинству из них необходима была помощь специалиста. И это не значит, что все они потенциальные преступники, но у ребят проблемы, которые предстояло решать, а они не решались самостоятельно. Даже мне необходима была помощь – просто я свою ненависть оставляла в стихах, а не в насилии. Школам нужны настоящие специалисты в области психологии.
— Насчёт психологов согласна, — кивнула женщина в ярко-жёлтом пиджаке. – Это и сейчас есть, просто через одно место… Они приходят с абсолютно глупыми и нормативными тестами в классы и ищут дэдинсайдов вопросами в лоб.
— Соглашусь с Вами, — сказала пышных форм женщина с короткой стрижкой. Серёжки у женщины были длинные, почти касались плеч. – Никакого профессионализма.
— То есть, — Датчанин заговорил снова. – Эмпатия – это нечто культивируемое? Или врождённое?
— Определённо характер человека, его формирование на различных этапах социализации определяют вероятность не вырасти палачом, — сказал Акиф Мамедович. – Но окружение играет не менее значимую роль. Вы что-нибудь слышали о школе приёмных родителей?
Присутствующие покачали головой.
— Это курсы, обязательные к посещению лицам, планирующим адоптировать ребёнка из детского дома в своей семье. Почему-то люди думают, что легче взять ребёнка помладше – он ещё не сформированная личность, просто плачет и просит игрушку – ерунда. На самом деле не ерунда, — Акиф Мамедович сделал несколько глотков имбирного чая. – Особенно, если малыш был лишён первого контакта с мамой. Вы, вероятно, задумались, а как это влияет на развитие эмпатии? Самым прямым образом, господа. Первые годы жизни человека очень важны. Представьте, вы попадаете в новый мир, вокруг столько событий, эмоций, реакций. Именно в этот период у ребёнка формируются психические процессы, которые зависят от того, кто с ребёнком рядом. Английский психолог и педиатр Боулби и американо-канадский психолог Эйнсворт считают, что тёплые взаимоотношения между матерью и ребёнком сразу после рождения и на протяжении жизни в целом очень важны для психического здоровья ребёнка. Ребёнок чувствует безопасность, защиту, в случае каких-то проблем он может обратиться за помощью или советом к маме, соответственно, он менее тревожен – это, согласитесь, важно. Поэтому ребёнка после того, как он родился, кладут к маме на грудь – чтобы ребёнок, который только что появился на свете, сразу почувствовал маму, которая в лучшем мире гарант защиты и любви. Ну а в мире реальном, знаете сами, истории разные, — Акиф Мамедович взял из вазочки печенье. – Я бывал в палатах, в которых лежали так называемые отказнички – малютки, от которых отказались родители. От нуля до трёх месяцев – они уже никому не были нужны. Медсестрёнка кормила, меняла подгузники, но на руки не брала… Это травмирующее существование, господа – быть маленьким и ненужным. Кормление, замена подгузников – хорошо, но разве этим крохам не нужны любящие объятия? Давайте обойдёмся без научных терминов – представьте в своей голове ребёнка, у которого есть семья, хорошая, для которой норма – любить, и ребёнка-отказника. Он лишён не только объятий, но и прогулок с семьёй, совместных походов в большие супермаркеты, где всё яркое, день рождения бабули, они не задувают свечки на торте, который приготовила мама. Одиночество – это травмирующее состояние в случае, когда оно неосознанное. А дети одиноки не по своей воли. И к тому же, — Акиф Мамедович отложил печенье. – Когда у ребёнка есть дом, когда ему дискомфортно, он закричит в 3 ночи, и к нему прибегут сонные родители. Дадут соску, поправят одеяло, покачают на ручках. У отказничка не всегда так. Тем более, если отказничков «конвейер».
В небольшой гостиной повисло молчание. Наверняка все присутствующие представили эту картину – ребёнок-малютка сидит один и никто не споёт колыбельную только ему одному.
— Привязанность – это то, что формируется у ребёнка на ранних этапах его взросления. Хотеть к маме, когда вокруг какие-то незнакомые гости, бежать к папе, который пришёл забирать из садика и другое. Человек не выживет в одиночку – эволюция тому яркий пример, и пусть человечество стало другим, развитым, всё равно человек остался созданием социальным. «Человеку нужен человек», как говаривал Антон Чехов, — Акиф Мамедович снова взял печенье. – Упомянутая мной ранее Эйнсворт классифицировала нарушение привязанности – негативная, тревожно-избегающая, амбивалентная и дезориентированная. Об особенностях каждого нарушения скажу позже, сейчас давайте сконцентрируем внимание на значимости привязанности при формировании у ребёнка эмпатии, — Акиф Мамедович откусил печенье. Прожевав его, он продолжил: — Заброшенность ребёнка, его жизнь с родителями, которые не готовы выполнять свои родительские обязанности, внезапная потеря мамы, папы, переезды от одной семьи в другую – всё это не может не развить нарушение привязанности ребёнка. Акт заботы о ребёнке – это кирпичик в формировании у ребёнка чувства безопасности и защиты. Дети, в отношении которых забота не была проявлена, таких кирпичиков лишены. Простите мне мою форму изъяснения, но тут всё по делу. Вспомните своих знакомых, друзей или себя самих – когда что-то не ладится в семье, когда взаимоотношения между ребёнком и родителем дистанцированные, ребёнок расстраивается, злится, отстраняется. Привязанность к родителю, семье – это важная социальная связь, определяющая формирование личности человека на протяжении всей его жизни. Если такой социальной связи нет, то встречайте реактивное расстройство привязанности детского возраста, — Акиф Мамедович запил печенье чаем. – Это психическое расстройство, это результат отсутствия тесной эмоциональной связи между родителем и ребёнком. Последствия бывают разные – от повышенной тревожности до аутоагрессии. Возвращаясь к вопросам эмпатии, парадоксально, но дети с нездоровой привязанностью – избегающей или дезорганизованной, особенно с манипулятивными родителями способны наблюдательно относиться к реакции окружающих – к их настроениям и чувствам. Это случилось, потому что ребёнок с детства переживал, а в каком настроении вернётся сегодня родитель – снова рвать и метать или просто метать? Таким образом, то, что скрыто от глаз остальных, находится в центре внимания таких ребят. Необязательно они посочувствуют, как-то сформируют своё отношение к ситуации, выразят это вербально или визуально, но спроецируют, проанализируют чувство другого человека однозначно… Ну да ладно, вот мы разглагольствуем об эмпатии, а что сами о ней знаем? Можете привести примеры?
— Объятие, — сказала Пери. Взгляды присутствующих устремились на неё. – Когда кто-то плачет, мы, как правило, обнимаем. Всё зависит, конечно, от формы общения между людьми, но сам факт.
— Да, это можно назвать эмпатической заботой, — кивнул головой Акиф Мамедович. – Это сочувствие, сострадание к чужой боли.
— Диалог, — сказала дама в фиолетовой шляпе. – Когда ты готов выслушать чужое мнение.
— Когнитивная эмпатия, — прокомментировал Акиф Мамедович. – Способность воспринимать чужое видение ситуации.
— Проекция боли на себя, — снова сказала Пери. – Звучит в духе мазохизма, но это происходит неконтролируемо, — Пери улыбнулась.
— Личный дистресс, — констатировал Акиф Мамедович. – Это чувство, ответное на страдания человека, выраженное, как правило, чувством дискомфорта. Таким образом, эмпатия бывает двух видов – когнитивная и аффективная. Нарушения аффективной эмпатии представлены психопатией и нарциссизмом. А биполярное расстройство обусловлено дефицитом когнитивной эмпатии… Возвращаясь к нашим баранам… — Акиф Мамедович вздохнул. – Прошу прощения, я имею в виду, возвращаясь к преступникам-психопатам, то проблема психотерапевтов – понять, как преобразовать осознанную эмпатию, то есть контролируемую преступником, в спонтанную, то есть в своевременную и искреннюю..
— А есть ли вероятность устать от проявления эмпатии? – спросила дама в фиолетовой шляпе. Пери пригляделась – шляпа была с пайетками.
— Конечно, поскольку эмпатия – это реакция, — ответил Акиф Мамедович. – Если, допустим, человек работает координатором центра, в который звонят туристы с целью получить медицинскую помощь, потому что сломали ногу где-то в Камбоджи, и таких звонков тысячи, и один страшнее другого, и работник центра человек впечатлительный, способный проявлять сострадание каждый раз, то, конечно, возможно переутомление от эмпатического дистресса…
Пери покинула дом Акифа Мамедовича в 9:04. Она знала этого старикашку уже добрые 10 лет, периодически общалась с его дочкой Авророй, иногда заезжала выпить чай. Когда Пери узнала, что Акиф Мамедович открыл «Психотерапевтические посиделки», то с удовольствием стала их посещать. Они проводились раз в месяц, обязательно в утренние часы. Людей было немного – либо 5 либо 8 человек. Иногда появлялись какие-то новые лица, Пери же была постоянной «прихожанкой», как её называл Акиф Мамедович, проработавший на кафедре психиатрии и нейронаук около 45 лет.
— Тюркизмы, — Пери стояла за трибуной в большом лекционном зале. – Это отнюдь не редкое явление в русском языке – следует помнить, что татарский народ, носитель тюркского языка, соседствовал и соседствует с русским народом уже долгие годы. Соответственно, языки соседствовали тоже, обоюдное влияние на них – это вполне логичный результат взаимодействия двух культур. Как в татарском языке есть русские слова, так и в русском – татарские или общие тюркские.
Уже полгода Пери вела тюркологию на факультете восточных языков. Ей это очень нравилось, и список ленивых студентов был пуст – напротив, учащиеся просили дополнительные задания и даже часы.
— В нашем городе есть улица Кошевого. Никто не задумывался прежде о происхождении этой улицы?
В лекционном зале послышался шёпот.
— Логично предположить, — подал голос высокий голубоглазый блондин – староста группы. – Если мы находимся на паре по тюркологии, значит, слово имеет тюркское происхождение.
— Ваша логика вполне уместна, — улыбнулась Пери. – Каковы предположения?
— Кошмак, — сказала девушка с веснушками на лице. – Это значит «бежать».
— Верно, — Пери кивнула. – Koşmak – это бежать, koşucu – бегун. Отсюда же слово «кочевник» — от тюркского «переезд» — göç, а «кочевник» — göçebe.
Студенты законспектировали.
— А теперь я даю вам время – около 5 минут, чтобы вы в группе 3 человека составили список тюркизмов в русском языке. Если есть какие-то другие языки, которыми вы владеете, и можете привести тюркизм – смелее! У кого будет список больше и точнее, тот останется без домашнего задания.
Вечером того же дня Пери решила заменить подготовку к семинару на игры с дочерью. Та вооружилась фломастерами и, на счастье Пери, бумагой А4.
— Я подумала и решила, — начала Ширин, рисую на листе нечто зелёного цвета. – Стану как папа авукатом.
Пери сидела рядом на маленьком диванчике в спальне дочери и рисовала собаку. Поскольку в доме говорили на двух языках – русском и азербайджанском с примесью турецкого, маленькая Ширин порой путала слова.
— Адвокатом, милая, — сказала Пери, рисуя собаке хвост. – Авукат – это на турецком.
— Адвокатом, — повторила девочка. – Куплю себе костюм. Буду смелой.
— Это прекрасно, — сказала Пери и мысленно посчитала, сколько раз за неделю Ширин «подумала и решила»: в понедельник она планировала быть хирургом, во вторник парикмахером, в среду водителем фуры, в четверг, кажется, дипломатом, понятия не имея, что это такое, и сегодня – авукатом.
В комнату вошёл Али, вид у него был расстроенный.
— Что случилось? – спросила Пери обеспокоенно.
— Всё в порядке. Папа уснул.
Пери улыбнулась. Это была своего рода традиция – каждый раз, когда Рустам и Али играли в нарды, и выигрывал Али, Рустам ложился в кресло-качалку и засыпал. Если выигрывал – многократно об этом всем напоминал.
— Ты из-за этого ходишь понуро? Мне кажется, можно уже привыкнуть к тому, что папа так переживает проигрыш. Если бы его братья узнали о том, что он проиграл в нарды, засмеяли бы с ног до головы.
Хвост собаки получился длинным и пушистым, нос – розовым, глаза немного разные. Пери взяла серый фломастер и раскрасила рисунок.
Спустя два часа домочадцы лежали в своих кроватях, готовясь ко сну. Рустам читал какую-то книгу в белом переплёте, Пери сидела за косметическим столиком и наносила ночной крем на лицо.
— Я приду на твой семинар, — сказал Рустам и перелистнул страницу. – Приду на работу в 4.
— Спасибо, милый, — улыбнулась Пери. – Необязательно идти на такие жертвы, но я благодарна за этот жест.
— 350 рублей – цена услуги, — сказал Рустам, посмотрев на жену из-за книги. – Ты же наденешь те бриллиантовые серьги, правда?
Бриллиантовые серьги были подарены Пери бабушкой Рустама незадолго до тридцатилетия Пери. Это был очень щедрый подарок, принять который Пери смогла с трудом.
— Боюсь, они ослепят всех присутствующих, — сказала Пери, закрыв баночку с ночным кремом. – Но если ты советуешь, я надену. Одну серьгу.
— Тем же вечером я приглашаю тебя в ресторан, — сказал Рустам, снова посмотрев в книгу. – Отметим твой семинар и мои новые башмаки. Замшевые.
Пери улыбнулась. Сняв нежно-розовый атласный халат, она направилась в сторону кровати, когда раздался телефонный звонок.
— Кто такой смелый, что звонит тебе в час ночи? – Рустам отложил книгу.
— Это Аврора, — Пери была удивлена не меньше. – В её привычки не входят поздние звонки, наверное, что-то стряслось… Алло… — Пери села на край кровати. – Да, Аврора, привет… Ничего страшного, говори… Да ты что?.. А откуда она?.. Я постараюсь… Да, конечно… Перестань, это даже интересно… Я рада помочь…
Когда Пери закончила телефонный разговор, она посмотрела на мужа. Тот вопросительно смотрел на Пери.
— Если я возьму машину и уеду в неизвестном направлении, у тебя появятся вопросы?
— Что случилось?
— Обычная пятница – убийство, — Пери вздохнула. – В доме, который находится в одном дворе с домом Акифа Мамедовича, убили какую-то женщину. И нашли свидетельницу, которая что-то видела или что-то знает, но беда в том, что она не говорит по-русски.
— Как и ты.
— Следователь разрешил Авроре, которая, естественно, как-то проникла на место происшествия, связаться с лучшим мире тюркологом, — Пери открыла дверь гардеробного шкафа.
— Ты серьёзно едешь туда? – Рустам встал с кровати. Книга упала на пол.
— Конечно, — Пери выбирала колготки. – Нужна моя помощь.
— Может быть, та свидетельница вообще таджичка, как ты поможешь?
— Может, — Пери вытащила из шкафа чёрные подштанники. – Но Аврора сказала, что женщина похожа на азербайджанку.
— Тогда зачем им тюрколог? – Рустам подошёл к шкафу. – Тем более, ты не тюрколог.
— Акиф Мамедович уехал на дачу, где не ловит связь, а Аврора не носитель языка. Я, конечно, тоже но какие-то знания всё-таки имеются, — сказала Пери, сняв с вешалки зелёный свитер. – Свидетельница азербайджанка, я азербайджанка. Как-то сговоримся.
— Я поеду с тобой, — Рустам открыл свою часть гардеробного шкафа.
— Ой, не, — Пери достала широкие голубые джинсы. – Давай ещё возьмём с собой тётю Гулю.
Тётя Гуля была независимой тётей, которая в 56 лет не вышла замуж, не родила детей и не приготовила ни одной долмы. Отношение к тёте Гуле было неоднозначное, но Пери она нравилась – подкупало жизнелюбие тётушки.
— Я поеду с тобой, — сказал Рустам более твёрдо. – Время час ночи, ты едешь на какое-то убийство, ты слышишь себя?
— Я ненадолго, — Пери закрыла дверцу гардероба. – Переведу её показания, подпишусь где надо и пулей домой. Расскажу всё утром за завтраком. А у тебя завтра выезд в область, я помню. Поспи.
Рустам вздохнул. Пери была права – дел невпроворот, ехать куда-то ночью категорически не хотелось, но и оставить это событие без внимания не моглось.
— Да-да, — увидев смятение мужа, поспешила сказать Пери. Погладив Рустама по щеке, улыбнулась: — Это же Аврора. Никакой неприятной истории – исполню долг переводчика и всё.
— Пренеприятнейшая история, — сетовала седовласая бабуля в розовом чепчике. Сложив руки на груди, она периодически качала головой, хваталась за сердце и вытирала рукавом сиреневого свитера невидимые слёзы. – Такая молодая… Ай-ай-ай.
Пери стояла возле подъезда вместе с другими зеваками. Их было немного – человек десять, и наверняка половину из них притащила первая половина – мужья, жёны, соседки.
— Это всё из-за их компьютеров, — сказала бабуля в рыжем парике. То, что это парик, догадаться не составило труда – надет он был криво. – Никакого человеческого общения.
— Ничего ты не понимаешь, Зоя, — седовласая бабуля неодобрительного вздёрнула седыми бровями. – Общество наше развивается, люди сейчас другие, у них реальность другая, у нас – другая. Ты, что, не видишь что ли?
— Вижу, — буркнула обладательница рыжего парика. – Женятся – разводятся, в чёрт-пойми-чём ходят, ты её каблуки видела?
— Зоя, ну вспомни себя молодую, даже если это было почти век назад, — бабуля в розовом чепчике снова взялась за сердце. – Тоже одевалась в лучшее, что было. И не молодёжи нынешней беда, что самым лучшим у тебя была та ужасная юбка. Не юбка, а пояс из собачьей шерсти.
— Зато тепло было, Люся, и скромно, — кажется, рыжеволосая бабуля обиделась на собеседницу. – Ты всегда всех защищаешь. Только не меня.
— Я пока в здравом уме, Зоя, — бабуля в розовом чепчике ухмыльнулась. – И показываю тебе правду, которая на самом деле не так ужасна, как ты её малюешь.
— Извините, — Пери помахала бабулям. Всё это время она стояла немного позади подруг, слушая их беседу и ожидая, когда из дома выйдет Аврора и проведёт её к свидетельнице. – Я только подошла. Что тут произошло?
Люди так называемого бальзаковского возраста были целевой аудиторией Пери, как бы ей ни хотелось это отрицать. Они все благосклонно относились к женщине, даже если видели её полторы минуты. Упомянутая благосклонность выражалась приветливостью, готовностью к диалогу и даже дальнейшему общению.
— А Вы к кому приехали? – спросила, подозрительно прищурившись, Зоя. – В такой поздний час.
— Так к Авроре, — ответила Пери. – Подруга моя.
— Дочка Акифа Мамедовича? – поинтересовалась Люся. Голос у неё был более доброжелательный, чем у Зои.
— Да, — Пери оживилась. – Приехала, а тут такое.
— Ой, не говорите, — Люся махнула рукой. – Там женщину убили. Кровищи – мамочки! Сама видела.
— А как это случилось? – Пери решила воспользоваться моментом и узнать хоть какие-нибудь подробности произошедшего. Тем более, Аврора не спешила выходить из дома и спасать Пери от мороза ноябрьской ночи.
— Мы, — Люся показала на себя и подругу. – Выходили от Тамары – она в 63-ей квартире живёт. Засиделись у неё мы – ужас! Это всё из-за вина какого-то грузинского…
— Тамара у нас грузинка, — вставила Зоя и погладила себя по локонам парика.
— Опробовали, заговорились, сплетни – дело засасывающее…
— Не сплетни, а светская беседа, — поправила Зоя, нахмурившись. На фоне своей широкоплечей и высокой подруги Люси она казалась очень маленькой, худощавой. Пери про себя сравнила их с Толстым и Тонким по Чехову.
— Гляжу на часы – а время уже полночь. Пора таблетки принимать да спать ложиться. Ну, мы и распрощались с Тамарой.
— Её удар хватил потом, на «Скорой» увезли, — сказала Зоя и шмыгнула носом.
— Лифтов в этих пятиэтажках, конечно же, нет, — продолжала Люся. – А пешком по лестнице, да ещё в состоянии алкогольного опьянения…
— Говори за себя, Люся, — перебила Зоя. – У меня ни в одном глазу – я вообще не пьянею.
— Именно поэтому ты трижды споткнулась о воздух, — сказала Люся, не посмотрев в сторону подруги. – Тамара живёт на пятом этаже, Зоя, вот она, подруга моя, — Люся похлопала Зою по плечу. – Еле идёт. Поэтому скорость наша была две ступеньки в час…
— Ой, срамишь меня перед девушкой, — обидчиво сказала Зоя.
— И тут на третьем этаже видим – что-то лежит…
— А там как раз лампочка перегорела. Везде горит, а там нет!
— Сначала подумали, может быть, мешок какой.
— Ага, с картошкой.
— Подошли ближе. Видим – тело. Ноги торчат, пальто.
— И каблучища! – Зоя руками показала размер каблуков – сантиметров 80, не меньше. — Поняли, что женщина. Ещё аромат духов такой… — Зоя подбирала слово. – Приторный. Не нравятся такие духи.
— Тебе всё не нравится, что дороже пяти ста рублей, — отмахнулась Люся. – А вокруг лужа крови.
— Ой, мамочки, — Зоя всхлипнула.
— Мы кричим, охаем, ахаем – не каждый день видим такое.
— Упаси Господи.
— И соседи выходить стали – из 60-ой квартиры, 59-ой, 57-ой и Томочка приковыляла.
— Она на костылях ходит, — сказала Зоя. – Спустилась, увидела эту сцену и в обморок.
— Сосед из 59-ой вызвал «Скорую».
— А женщина из 60-ой – полицию.
— Те приехали, нас разогнали, Тому увезли. Следователь приехал, и всё, в дом не впускают, из дома не выпускают. Ну, мы так и остались тут ждать.
— Оперуполномоченный Золотой…
— Серебристый его фамилия, — поправила Люся.
— Опросил нас, сказал далеко не уходить. Следователь нас ещё опросит. Под протокол.
— Она внутри, следователь, — Люся кивнула в сторону подъезда. – Там же все эти эксперты, не разбираюсь в их названиях.
— Докторишко с чемоданчиком, по мёртвым который, — решилась объяснить Зоя. – И мужичок-следопыт ещё.
— Судмедэксперт и криминалист, полагаю, — сказала Пери. — А как дела у вашей подруги? Пришла в себя? – Пери спрятала нос в чёрный шарф.
— Тю, — воскликнула Зоя. – Это ж Тома! Всех нас переживёт. Она и ногу-то сломала, потому что с коньков упала неудачно. Спортивная она женщина, притом на десять лет старше нас, представляете?
— Вы Авроре позвоните лучше, — сказала Люся. – Её оттуда почему-то не выпускают. Этот Серебристый с ней разговаривал, она уйти хотела, так её обратно повели.
— И зачем им Аврора? Она вообще в нашем доме живёт, — Зоя крутила на пальце чёрных перчаток рыжий локон.
— А как, кстати, она оказалась тут? – спросила Люся, посмотрев на Пери.
— Кстати, да, — выражение лица Зои снова стало подозрительным, локон повис в воздухе.
— У каждого из нас есть своя Тамара, которая ждёт нас в гости в любое время суток, — Пери подмигнула новым знакомым. – Я, признаться, выполняю здесь свою миссию.
— Какую такую миссию? – вытянула нос Зоя.
— Секретную, — Пери вздохнула. – Поэтому, дамы, настоятельно вам рекомендую внимательно наблюдать – кто, куда, зачем. Много слушайте, может, и услышите что-то важное.
— И если услышим? – спросила Зоя.
— А Вы тоже из полиции? – спросила Люся.
— Я из структуры, которой полиция подчиняется, — ответила Пери. – Детали разглашать не буду, удостоверение показывать не обязательно. А если услышите, Зоя, то я обязательно выйду на связь. А пока… — Пери набрала номер Авроры. – Алло… ну, я на месте уже… Да, хорошо, — закончив короткий диалог, Пери продолжила: — А пока, дамы, покину вас. Дела, — с этими словами она направилась в сторону подъезда, возле которого караулил полицейский. Сказав ему кодовую фразу «я переводчик, от Авроры Анундовой», она вошла внутрь, чем вызвала у своих новых знакомых крайнюю степень любопытства.
— Вы можете расположиться на этой ступеньке, — сказал какой-то парень в чёрной куртке. Вид у него был измученный, словно он не спал лет 30. Постелив на ступеньку какую-то плёнку, он добавил: — Удобства, конечно, так себе, учитывая, как здесь дует. Но чем быстрее Вы нам поможете, тем быстрее мы это закончим.
Пери кивнула. Подписав какую-то бумагу о том, что она осведомлена об ответственности за дачу ложных показаний (согласно Статье 307 УК РФ), села на постеленную клеёнку и посмотрела на следователя – молодую женщину. Её звали Светлана Крошка, у неё были короткие волосы, покрашенные в блонд и собранные в маленький хвостик. На нос Светланы периодически сползали большие очки – Пери прекрасно понимала всю боль этого носоосвободительного движения. Тут же сидела свидетельница – худенькая молодая девушка, которая от испуга начала заикаться. По-русски она действительно не говорила и на любое слово в свой адрес реагировала крайне взволнованно – хлопала большими глазами, качала головой и начинала плакать.
— Спросите, пожалуйста, у девушки, как её зовут, — сказала Светлана, обращаясь к Пери. – Нас интересуют и её паспортные данные – было бы славно посмотреть на её паспорт. Это необходимо для занесения её слов в протокол.
— Salam, — Пери улыбнулась девушке. — Xahiş edirəm qorxmayın. İstintaqa kömək edə bilərsiniz və bu yaxşıdır.
Услышав слова Пери, девушка перестала моргать. Какое-то время она не двигалась, затем кивнула:
— Salam. Tamam, kömək etməyə çalışacağam.
— Что она сказала? – спросил оперуполномоченный Серебристый – тот самый мужчина с измученным лицом.
— Сказала, что постарается помочь, — ответила Пери. — Xahiş edirəm deyin, adınız nədir?
— Mənim adım Sabrina.
— Её зовут Сабрина? – спросила Светлана, держа ручку над протоколом.
— Да, — Пери кивнула. — Sabrina, mən Periyəm. Sözlərinizi tərcümə etmək üçün buradayam. Əminəm ki, bizə kömək edəcəksiniz.
Сабрина снова кивнула, не отводя взгляда от Пери.
— Hər şeyi düzgün etmək üçün bu hanımın, o müstəntiqdir, pasportunuza ehtiyacı var. Bu adi bir prosedurdur.
Сабрина снова закивала, достала из своей сумочки паспорт, протянула его Светлане. Та, взяв документ в руки, изучила его. Переписав данные в протокол, она вернула паспорт свидетельнице.
— Спросите у неё, Пери, что она видела? Или слышала? Знает ли она эту женщину?
— Sabrina, xahiş edirəm deyin, öldürülən qadını tanıyırsınız?
Сабрина кивнула:
— Bu Maşadır. Birlikdə mənzil kirayələdik, — Сабрина всхлипнула. – İşləyir… Kitabxanada işləyirdi. Çox yaxşı qız idi.
— Убитую звали Маша. Она работала в библиотеке, — перевела Пери. – Сабрина говорит, что Маша была очень хорошей девушкой.
— Откуда она возвращалась? – спросил Серебристый за спиной. – Куда шла? На какие такие библиотечные зарплаты покупала дорогую одежду?
— Гриш, — осадила пыл коллеги следователь. – Всё по порядку, — повернувшись к Пери, Светлана сказала: — Пожалуйста, уточните фамилию этой Маши.
— Sabrina, yəqin ki, Maşanın soyadını bilirsiniz, elə deyilmi?
— Əlbəttə, — Сабрина кивнула и опустила взгляд в пол. Сжав руки в кулачок, она постукивала ими о коленки. — Morozova.
— Мария Морозова, — кивнул Серебристый. – Имя знаем – уже хорошо.
— Maşanın haradan qayıtdığını bilirsinizmi?
— Dostu ilə görüşməli olduğunu söylədi. Ad günü keçirdi.
— Kimin ad günü?
— Dostun.
— Harada idi, bilirsinizmi?
Сабрина покачала головой и глубоко вздохнула.
— Maşa haqqında pis düşünməyin. Bu gözəl paltar onun deyil. Qız yoldaşlarından əşyalar götürdü.
— Bu doğum gününün harada olduğunu bilmirsiniz?
Сабрина снова вздохнула:
— Xeyr, soruşmadım. Onunla nadir hallarda görüşürdü, tez-tez mübahisə edirdilər. Ancaq Maşa yaxşı oğlan olduğunu söylədi. Yalnız özünü tapa bilmir.
— Перевод будет, нет? – подал голос Серебристый. Светлана посмотрела на него с неодобрением.
— Сабрина сказала, что Маша должна была встретиться со своим другом, — ответила Пери. – У него был день рождения. Где – Сабрина не знает. Но утверждает, что Маша брала вещи у своих подруг, на встречи с этим парнем ходила редко, а ссорилась часто. Верила в то, что тот хороший малый, просто не может найти себя.
— Спросите, пожалуйста, знает ли Сабрина имя этого друга, — сказала Светлана, внося запись в протокол.
— Sabrina, Maşanın dostunun adını xatırlayırsınız?
Сабрина пыталась вспомнить:
— Deyəsən adı Borya. Amma əmin deyiləm.
— Думает, что Боря, — сказала Пери. – Но не уверена. Sabrina, dostunu necə tapdınız… bu vəziyyətdə?
Сабрина всхлипнула.
— Maşa mənə artıq taksiyə mindiyini yazdı. Yata bilmədim və onu gözləməyə qərar verdim, — Сабрина спрятала лицо руками. — Bu oğlanla ayrılmaq qərarına gəldiyini yazdı. Cavab verdim ki, bunu qeyd etmək lazımdır. O bildirib ki, artıq evin yanındadır. Qutudan şərab çıxartdım. Şüşəni açanda qışqırıq eşitdim. Nədənsə dərhal Maşa haqqında düşündüm. Qapını açdım, Maşanın yerə yıxıldığını gördüm, — Сабрина заплакала. — Qarnında bıçaq var idi. Bunu heç vaxt unutmayacağam… Heç vaxt…
Пери вздохнула. Погладив Сабрину по тыльной стороне ладони, она сообщила следователю и нетерпеливому оперуполномоченному:
— Маша написала Сабрине из такси. Сабрина не могла уснуть и решила подождать подругу. Маша написала, что решила расстаться с тем парнем. Сабрина ответила, что это надо отметить. Далее Маша написала, что уже возле дома. Сабрина вытащила из коробки вино. Когда открывала бутылку, услышала крик. Почему-то сразу подумала про Машу. Открыла дверь, увидела Машу падающую на пол. Из живота торчал нож. Такое не забывается.
— Что она двери сразу открывает, — усмехнулся Серебристый. – Убийца мог ещё где-то рядом быть.
— Есть люди, у которых что душа, что дверь – всегда открыта, — отрезала Пери. – Не у всех чужая хата с краю.
Серебристый опешил от такой наглости переводчицы. Пока он не успел что-то ответить вслух, следователь Светлана Крошка сказала:
— Пери, заметила ли Сабрина что-то на лестничной площадке? Шаги, запах, тени?
— Hələ bir sualım var. Bağışlayın. Adımları eşitmisiniz? Yoxsa kölgələri gördünüz? Bəlkə bir qoxu var idi?
Сабрина снова всхлипнула, вытерла глаза руками и покачала головой:
— Belə anlarda sən yoxsan. Mən sadəcə burada dayandım, — заплаканными глазами Сабрина посмотрела на лестничную площадку. — Qorxum yox idi. Ağrım yox idi. İkimiz idik-mən və ölüm.
— Она ничего не видела в тот момент, — сказала Пери, смотря на Светлану.
— А вопрос, — Светлана наклонила голову немного в бок. – Если Сабрина не знает русский язык, на каком она общалась с Машей?
— Ona bir az rusca danışdığımı söyləyin. Başa düşürəm, amma demək daha çətindir. Və bütün bu vəziyyət məni məhv etdi və bütün suallara ana dilimdə cavab vermək mənim üçün daha asandır. Bu cinayət deyilmi?
Пери улыбнулась.
— Сабрина понимает русский язык и немного на нём говорит. Вся эта ситуация озадачила Сабрину и ей легче отвечать на ваши серьёзные вопросы на родном языке. Я ещё нужна вам?
Когда Аврора и Пери вышли из подъезда, во дворе никого не было, кроме непосредственно блюстителей закона. Снег мелкими хлопьями медленно вальсировал в воздухе, нежно опускаясь на крыши домов и машин, качели, лужайки, шёрстку собак и кошек.
— Зайдём к папе? – предложила Аврора. – Не знаю, как у тебя, но у меня возникла масса вопросов касательно этого происшествия.
— Не думаю, что я найду на них ответы, — улыбнулась Пери, посмотрев на часы. – Собственно, прощения мне уже нет – я обещала Рустаму вернуться пулей, а пуля уже не получится. Поэтому пойдём тяпнем стакан виски с содовой и я всё-таки украду тот томик стихов Низами, который пылится на верхней книжной полке.
Время на часах показывало 3:22. Задёрнув шторы, Аврора налила в чайник воды из-под крана с фильтром, поставила чайник на зажженную конфорку и села за обеденный стол.
— Да, подруга, это тебе не глоссарий составлять, — Аврора расправила спину. – Что думаешь?
Пери пожала плечами. Очень хотелось пяти миллионов долларов и спать.
— Я познакомилась с некими Люсей и Зоей. Ты их знаешь?
— Да, премилые бабуси, — Аврора махнула рукой. – Они живут на втором этаже. Мама говорит, в молодости они даже дружили.
— Мама не возвращается в город? – Пери положила голову на сложенные на столе руки.
— Нет, когда к ней приходит вдохновение, от неё уходит способность коммуникации, — хмыкнула Аврора. Её мама была художницей, рисовала иллюстрации для женских романов и периодически уезжала на дачу, чтобы ничто не мешало её отношениям с искусством. «Мама пишет» — Аврора выучила эту фразу с детства и использовала её в ответ на вопросы «где же мама такой обаятельной малышки?», и «почему только папа всегда гуляет с малюткой?».
— Боюсь спросить и оказаться убиенной, но что ты делала в том доме в это время тогда, когда Акифа Мамедовича и Василисы Леонидовны нет дома?
Аврора вздохнула:
— Мы поссорились с Джамилем и я решила переночевать тут. Перед выходными припарковаться здесь абсолютно негде – легче продать душу на блошином рынке. Пришлось заехать в тот двор, а там карета «Скорой помощи», полицейский бобик и Люся с Зоей. Я припарковала свою «Ласточку» и присоединилась к всеобщему негодованию.
— А как тебе удалось прорекламировать мои скромные услуги переводчицы?
— Ну, этот Бронзовый опрашивал зевак, мол, кто что видел, кто что знает. А ему второй мужик сказал, что свидетель есть, только по-русски не ляля-люлю…
— Не Бронзовый, а Серебристый, — сонно сказала Пери. – А с «ляля-люлю» как сказать. Она говорит на русском, просто его не так просто включить.
— А я женщина, знаешь ли, простая, — продолжила Аврора. – Спрашиваю, а на каком языке свидетель говорит. А мне тот, который не Бронзовый, ответил, что на моём, мол. Хам, — Аврора нахмурилась. – Но Бронзовый извинился, сказал, что, вероятно, на каком-то кавказском языке. Ха, — Аврора усмехнулась. – Дилетанты! Знали бы, что Кавказ – это Северный и Южный, плюс Закавказье, и там самые разные «кавказские» языки – нохчи, аварский, рутульский, грузинский и его диалекты, татский, табасаранский и так далее. Но ситуацию спасла следователь. Сказала, что свидетель из Азербайджана. И я тут же активировала свои серые клеточки мозга, ты была в топе моего листа «Азербайджанцы, достойные участия в расследовании». Позвонила тебе, наверняка вызвала гнев Рустама, но дело благое, сама понимаешь.
— Сама понимаю, что мой азербайджанский – это плакать солёными слезами. Но спасибо за доверие. В общих чертах разобрались, — Пери зевнула. – Два ножевых ранения… Что движет человеком, когда он поднимает над другим человеком нож не с целью порезать хлеб и сделать бутерброды?
— Давай рассуждать логически. Убийство это насильственная смерть, — Аврора достала из холодильника сливки. – Это нечто, что морально осуждается и юридически наказывается. Однако, — Аврора взяла из настенного шкафчика две большие кружи. – Эти две системы априори не совершенны, в этом заключается основная проблема.
— Проблема ещё и в том, что не исследуются предпосылки, побудившие человека совершить преступление, предпосылки, впоследствии определившие мотив злого умысла, — Пери посмотрела в окно. Во дворе было безлюдно, только одинокий пёс спал на детской площадке возле песочницы. – Я как-то изучала данные ООН по убийствам. За 2019 год 34% убитых женщин и девочек пострадали от ближайших людей в семье, а 24% — от других членов любящей семьи. То есть 58% убийств совершены дома и 42% — посторонними людьми, — Пери посмотрела на мерцающие в небе звёзды. – Неужели, задаюсь я вопросом, нельзя было предотвратить это? Нельзя было заметить, что в семье идёт что-то не так?
— Планируешь снимать розовые очки? – спросила Аврора, высыпав в кружку кофе. – Люди любят страшные истории – на них всегда есть спрос. Имена скольких так или иначе известных преступников ты можешь назвать? И сколько имён детективов, нашедших этих преступников, приходит тебе на ум? Вот именно, — Аврора положила в другую кружку чайный пакетик со вкусом бергамота. – Преступников популяризируют, о них снимают кино и не только документальное. Пройдёт несколько декад лет – а о них ещё будут выпускаться книги. А о следователях, которые пытались остановить безумцев, которые не спали ночами вместе с другими людьми, причастными к поимке злодеев? О них информации ноль. И не потому, что информация эта секретная – потому что это не интересно. Поэтому, подруга, никто ничего не замечает – не интересно.
Засвистел чайник. Аврора молча разлила кипяток по кружкам, поставила на стол вазочки с конфетами, печеньем и круассанами.
— Я тоже смотрела, что там, в статистике, — сказала Аврора, сев напротив Пери. – Около 90 процентов всех на свете зарегистрированных убийств совершены носителями Y-хромосомы, — Аврора сделала глоток бодрящего кофе, добавила в него сливки, размешала. – А всё начинается с «мужчины не плачут». Клянусь, когда слышу эту фразу, хочется начать махаться. Кто придумал этот откровенный бред? Куда девать чувства, если их нельзя выплакать? Ах да, можно вырасти, как-то неудачно залечить свои травмы и пойти убивать. Но плакать ни в коем случае нельзя, — Аврора покачала головой. – И в это верят мамочки, у которых лучшие сыночки на свете. Они гипнотизируют своих крох, я не могу понять такую позицию – позицию, отрицающую мужские слёзы. Почему нельзя?
Пери пожала плечами:
— Запрет на выражение эмоций является психологическим конфликтом, причём неразрешимым. Неразрешимость заключается в борьбе между установкой «плакать нельзя» и безусловным рефлексом «хочу плакать». И в результате, — Пери сделала глоток чая. – Вкусно. И в результате этой борьбы не всегда выигрывает человек – победу одерживают неврозы, комплексы, которые могут привести к ужасным последствиями.
— И всё же, — Аврора потянулась за конфетой. – У каждого из нас своя боль, своя беда. И знаешь, хорошо, что нынешнее общество готово это обсуждать. Конечно, кругом стало слишком много травмированных-перетравмированных личностей, но важно их услышать. Например, фраза бабушек «родишь – и всё наладится». Это как? Или «иди работай, на ерунду сил не останется», и ерунда в их понимании это что-то, что тяготит человека изнутри. Тотальное обесценивание чужих чувств, ты как считаешь?
— Я соглашусь, — Пери кивнула. – Человек априори эгоистичен. Эгоизм на слуху людей имеет негативный окрас, но это неправильно. Но, тем не менее, к слову стали добавлять прилагательное «разумный», «рациональный». То есть способность жить, согласно своим интересам, и не нарушая интересы окружающих. Этакий баланс. Эфроимсон, советский генетик, выдвинул теорию о том, что эгоизм передаётся на генетическом уровне. Он считал, что эгоизм имеет эволюционный характер – это очередной инструмент борьбы за существование. И знаешь, Аврора, не согласиться не получится, — Пери вздохнула. – Сколько людей, готовых идти по головам, достигать своих целей во что бы то ни стало – не эгоизм ли? Не рациональный, конечно, но в их глазах вполне оправданный. И живут эти люди среди благ мирских. Естественный отбор.
— Однако, — Аврора развернула ярко-жёлтый фантик. – Не Кропоткин ли в 1922 году сказал, мол, человек потому и стоит на вершине эволюционной пирамиды, что руководствовался чувством взаимной поддержки, а не следованию исключительно собственным интересам? – Аврора съела конфету.
— Это имеет смысл, — Пери кивнула. – Акиф Мамедович упомянул сегодня, что человек был, есть и будет созданием социальным, как бы ни противился этому, — сделав несколько глотков чая, она продолжила: — Действительно, раньше человек был частью племени, рода, сейчас живёт в обществе, которое одновременно и поможет, и обидит. В этом, я считаю, и заключается весь смысл…
— В том, чтобы быть угодным и себе, и обществу? – усмехнувшись, Аврора, покачала головой.
— Я называю это «не навредить» — ни себе, ни обществу. Это, знаешь ли, не так просто, — Пери взяла в руки круассан.
— Ну, хорошо, — Аврора махнула рукой. – У меня есть претензия к человечеству, но озвучу я её только тебе.
— А когда-то было иначе? – Пери откусила круассан с шоколадной начинкой.
— Почему мы развиваем высокие технологии, можем вести уроки онлайн, запустить уборку, будучи вне дома, но не можем предотвратить преступления?
— Можем, — ответила Пери. – Существует же целая система мер по предупреждению преступности, и она действует. Иначе всё было бы намного грустнее, — запив круассан чаем, она сказала: — В мире, лишённом человеческой предвзятости, финансируется именно такой комплекс мер – предупредительный, а не расследование преступлений и дальнейшее содержание преступников в тюрьмах. Но, — Пери вытерла губы салфеткой. – Очень многое зависит от того, какие мы с тобой, какой каждый из нас – учили ли нас в детстве любить, беречь красоту природы, уважать чужое мнение, уметь отстаивать своё? Умеем ли заботиться, прощать и верить в себя? Способны ли выражать настоящие чувства, а если они плохие – не проецировать их на окружающих, а растворять в рисунках, в чтении, в прогулках по парку? К тому же, поведенческие паттерны формируются с детства, когда мы смотрим на тех, кто нас окружает, наблюдаем за их поступками. Нас учат, мы учим сами, нам подсказывают что-то, мы видим сами – так и создаётся наша картина мира, с которой нам потом жить. Она может – она будет видоизменяться. Многократно. И это естественно – мы стали старше, вокруг нас сменились люди и обстановка сменилась тоже. Мы испытываем другие эмоции, чувства, мы сменили род деятельности – теперь ждём не мультики, а когда освободится тонометр. Эти паттерны в большинстве случаев заимствованы – от тех, кто с нами рядом, когда мы маленькие. Поэтому так важен «хороший пример», подаваемый детям. Затем дети вырастают и способны самостоятельно расценивать, что есть хорошо, что плохо. Перевоспитать взрослого сложно, поскольку его картина мира уже сформировалась, но это отнюдь не значит, что на нём можно ставить крест. Он же не поп. Нужно помочь, нужно понять причину, по которой человек из милого ребёнка вырос в немилого взрослого, жаждущего уничтожать. Что движет преступником? Желание навязать свою волю, желание властвовать. В наших умах слово «власть» уже негативно, поскольку быть подвластным значит не быть свободным. А большинству из нас хочется быть не «тварью дрожащей», а «право имеющим»… Так почему мы, так не любящие быть подвластными, всё же ими и являемся, проявляя безразличие друг к другу, находясь под властью нежелания быть причастным к решению проблемы? Не от игр кричат соседские дети, старый дедок с потерянным видом едет в автобусе не моргая, девушка с заплаканным лицом сидит на краю ступеньки – это не наше дело, так мы говорим. Потому что плохо не нам. Потому что мы умеем дистанцироваться от тех, кому плохо, кого не знаем лично. Нормально с осторожностью относиться к посторонним людям – это инстинкт самосохранения, нормально не пропускать боль каждого встречного через себя как через сито. Но ненормально быть бессердечным тогда, когда в твоём теле всё ещё этим органом качается кровь.
Пери замолчала. Снег, который ещё недавно вальсировал в воздухе, вальсировать перестал. Пёс, спавший у песочницы, проснулся и улёгся возле качелей. Звёзды всё ещё мерцали, и ночная тьма обнимала уличные фонари.
— Знаешь, лучше бы мы всё-таки распили виски с содовой, — заключила Аврора, потянувшись за очередной конфетой. – Ты права. Человек отлично справляется с ролью слепца тогда, когда не хочет касаться чужих бед. А он почти всегда не хочет их касаться. И не обязательно беда должна быть большая – в ожидании зелёного сигнала светофора, в лютый дождь, лупивший асфальт, я промокла до ниточки, пока люди вокруг меня держали над собой свои зонтики. И только одна девушка, подошедшая после, – я спросила потом её имя – подняла свой зонт надо мной. Такой несложный жест, такая большая человечность. И прискорбно, что я удивляюсь этому. Прискорбно, что смотреть на то, как в ливень мокнет человек, и не сделать ничего – норма. И если это самый безобидный пример, то страшно представить, какие примеры отсутствия в людях участия, примеры их равнодушия можно ещё привести. С этого начинается мироустройство – с поднятого над другим человеком зонтика.
Еще почитать:
Призрак
Картинный магнат — Глава 2. Арт битва
Кто же убийца? — Необычный вечерний день.
Распущенные волосы
«
»
