Парфянского посла Варсега, присланного царем Харрутом, чтобы попытаться договориться о мире, Красс принял в одном из своих особняков, который находился в черте Вечного города. Из всех принадлежащих ему зданий, этот являлся наименее роскошным. Зато о виллах Красса, разбросанных по всей Италии, ходили легенды. Марк Лициний считался самым богатым человеком в Риме, хотя его сторонники всеми силами это опровергали. Но враги из сенатской партии Катона утверждали, что Красс, не будучи номинальным владельцем рудников, каменоломен и невольничьих рынков, тем не менее, имел к ним самое прямое отношение и получал от них доход. И якобы даже от лупанаров (публичных домов), которыми владеют зависимые от него подставные лица.
В ту эпоху без использования рабов не обходилось ни одно мало-мальски крупное производство. Поэтому потребность в рабской силе только росла. Захватывая новые земли, римляне постоянно пополняли невольничьи рынки все новым живым товаром, в котором были представлены и мужчины, и женщины, и дети.
Кому-то из рабов везло – тем, кто становился домашней прислугой, и их дальнейшая жизнь была более-менее сносной. Но те, кто попадал на рудники, в каменоломни, на плантации, гребцами на корабли, не могли рассчитывать на долгую жизнь. Из них выжимали все соки, поэтому такие рабы часто старались сбежать при первой возможности. Чаще всего их легко ловили, а пойманных беглецов ждала жестокая казнь. Для предотвращения побегов рабы часто должны были работать в цепях.
Самые сильные мужчины, бывало, становились гладиаторами. Хотя римляне успели обжечься на этом восемнадцать лет назад (восстание Спартака), спрос на гладиаторов все равно продолжал расти. Красивых молодых женщин и девушек, а также мальчиков, охотно скупали владельцы лупанаров.
Так что, богатства Красса приумножались с каждым годом: он умел вновь правильно вкладывать в дело полученные доходы. То, что сенат все же утвердил его наместником Сирии и главнокомандующим в экспедиции против Парфии, было немало связано с подкупом сенаторов, даже из числа тех, которые считались его политическими противниками.
В этом особняке, довольно скромном по меркам проконсула, тоже было на что посмотреть. Этикет не позволял парфянскому послу Варсегу вертеть головой по сторонам, разглядывая внутреннее убранство помещений, но Красс вел себя крайне любезно. Прежде чем предложить гостю присесть для беседы, он провел его по атриуму и таблинуму, разделенным перегородкой из красного дерева.
Стены таблинума были увешаны разнообразными луками, добытыми римлянами во время победоносных походов. Эта коллекция была гордостью Красса, неравнодушного именно к этому оружию. Она отличалась разнообразием: здесь были луки галлов, фракийцев, иберийцев, понтийцев, сирийцев, жителей Иллирии, да и многих других. Красс отдавал особое предпочтение лукам африканских народов: нумидийцев, ливийцев, эфиопов, жителей бывших карфагенских владений. Многие рукояти были инкрустированы золотом или серебром, а на некоторых были вырезаны головы зверей и птиц.
В атриуме ваз, статуй и фресок было немного, но на стенах висело множество драгоценных украшений: браслетов, колец, ожерелий, диадем. Все это искрилось и переливалось разнообразными цветами, создавая неповторимую ауру роскоши и благоденствия. Впечатление усиливал пол, сверкающий мозаичным разноцветием.
Красс приглашающим жестом предложил послу присесть, а сам занял место на сидении напротив. Перед глазами обоих политиков с журчанием отбрасывал брызги небольшой фонтан, располагая к серьезной и неспешной беседе.
То, что поведал Крассу Варсег, оказалось для первого не просто неожиданностью. Сказанное просто ошеломило римского полководца. Парфянский царь Харрут предлагал Риму мир и тайный союз. Он был согласен пропустить армию Красса на восток в сторону Индии, обеспечивая ее бесперебойное снабжение продовольствием, лошадьми и фуражом. Также Харрут был готов оставить в Парфии вспомогательное римское войско. Взамен же парфянский царь желал помощи Красса в борьбе с поднявшим мятеж братом царя, принцем Митридатом. Кроме того, Харрут желал, чтобы после совместной будущей победы над мятежным братом, Рим не посягал на правление в Парфии нынешней династии и на право парфян сохранять контроль над Великим Шелковым путем, часть доходов от которого, впрочем, царь передавал бы в римскую казну или лично Крассу.
По сути, правитель Парфии выражал готовность стать римским вассалом при условии сохранения его власти и основных доходов.
Удивлению Красса не было предела. То, что предлагал царь, позволяло ему не только без особых усилий повторить путь Александра Македонского, но и обеспечить себе мощный азиатский тыл в будущей борьбе за власть в Риме. Но охвативший Красса восторг тут же схлынул, уступив место глубоким сомнениям, которые он не замедлил высказать послу:
— Доблестный Варсег, я не скрою, что предложение царя Харрута делает честь мне и всему Риму и говорят о великом государственном уме царя Парфии. Но известно, что все, кто занимает высокие должности в своем государстве, сильны в красноречии. И зачастую все красноречивые обещания рассыпаются в прах тогда, когда того, кто их дает, просят привести доказательства их искренности.
— Что же вызывает у тебя сомнения в нашей искренности, благородный Красс, и каких доказательств от меня ты ждешь? – удивился Варсег.
Красс кивнул и продолжил развивать свою мысль дальше:
— Предположи на мгновение, что я, словно какой-нибудь неопытный юноша, ни в чем бы не усомнился и повел бы без войны свое войско через Парфию к границам Греко-Индийского царства. Что в этом случае помешало бы царю Харруту ударить мне в спину и, отрезав от всех путей сообщения, начать уничтожать мои легионы, находящиеся на чужой незнакомой земле?
Варсег, казалось, был готов к такому повороту разговора. Он довольно быстро ответил:
— То есть, ты предлагаешь, блистательный проконсул, заявить тебе что-то, что расположило бы тебя к нам и заставило отказаться от всяких подозрений в коварных замыслах.
— Ты совершенно правильно понял меня, посол великого царя.
— Тогда вот мой ответ, достопочтенный Красс. Если я, имея на то согласие царя, выдам тебе нашего лазутчика, находящегося в Риме и сумевшего вызнать многие римские тайны, перестанешь ли ты полагать, что царь Парфии не вполне искренен с тобой?
И вновь Красс был потрясен. Парфянский шпион в Риме? Мыслимо ли такое? Но он тут же вспомнил, что во время подготовки македонского похода против персов молва приписывала великому афинскому оратору Демосфену тайный сговор с персидским царем Дарием. А более, чем за сто лет до этого, сами афиняне обвинили Алкивиада в том, что он – шпион Спарты, и только бегство спасло его от казни. Так что, вполне возможным было и присутствие в Риме парфянского лазутчика.
— Варсег, я допускаю, что ты сейчас выдашь мне человека, который был подослан вами в Рим, — подумав, произнес Красс. – Но если на одну чашу весов положить мои сомнения, а на другую – признание, которое ты сейчас готов сделать, я не уверен, что вторая обязательно перевесит.
— Даже если наш лазутчик имеет сношения с твоими врагами из сенатской партии Катона? – парировал посол.
Красс был ошеломлен уже в третий раз после начала беседы. Вот этого он ожидал меньше всего. Если все обстоит так, как утверждает посол, то парфяне делают ему просто бесценный подарок. Доказанная связь сенатской партии с врагами Рима! Это настолько изменит соотношение сил в римской власти, что победа триумвирата станет неизбежной. Хотя, почему триумвирата? Это будет победа его, Красса.
— Ты убедил меня, уважаемый посол, — сказал проконсул. – Я склоняюсь к тому, чтобы принять предложение царя Харрута. Надеюсь, ты прямо сейчас назовешь мне имя затаившегося недруга Рима? Кто он такой?
— Это не он, это она, — поправил его Варсег. – Это женщина.
— Женщина?! Немыслимо!
— Да, это молодая девушка из знатного парфянского рода. Ее имя Реште, но для ее предназначения ей было дано новое имя – Эфа.
— Эфа – это, кажется, обитающая в Парфии змея?
— Да, она старается во всем ей уподобиться.
— И где нам ее найти? – задал Красс самый главный вопрос. Без ответа на него все сказанное ранее теряло бы смысл.
Варсег и тут не колебался:
— Завтра она придет в дом, где я остановился, чтобы передать мне письмо для Сурены Михрана, нашего военачальника. Если твои воины заранее спрячутся в доме, они ее схватят.
— Но ты не сказал еще одного, Варсег. С кем именно из наших сенаторов она поддерживает связь?
— Этого я еще точно не знаю. Но я уверен, что под пыткой она расскажет все, что для тебя важно. И еще знай: именно эта девушка должна была подослать к Цезарю убийцу с отравленным кинжалом.
Самое главное между Крассом и Варсегом было сказано. Дальнейшая беседа продолжалась еще часа два и касалась условий будущего союза Рима и Парфии, казавшихся еще сегодня непримиримыми противниками.
Когда Красс отпустил посла, он позвал двух слуг и дал каждому поручение.
Первый должен был разыскать и немедленно привести к Крассу центуриона Ларуса, командира личной гвардии проконсула и бывшего во многом его опорой.
Второго с тем же поручением он отправил к Марку Антонию, квестору в Галлии, недавно прибывшему оттуда, который был правой рукой Цезаря и сейчас находился в Риме в качестве его представителя.
Когда тот и другой прибыли, Красс кратко изложил им суть той части разговора с послом, которая касалась вражеской лазутчицы в Риме. После этого проконсул добавил:
— Завтра мы ее, конечно, схватим. Но сейчас очень важно узнать имена ее сообщников из числа высокопоставленных римских граждан, ведь что-то подсказывает мне, что это не простые землекопы или каменотесы. Я даже не сомневаюсь, что нити тянутся к кому-то из наших сенаторов. Разумеется, мы постараемся сделать так, что она все расскажет. Но если нет? А ведь я некоторое время назад совершил одну ошибку, за которую теперь не устаю себя винить.
Ларус и Антоний поняли, что сейчас Красс сообщит им что-то не менее важное, чем до того.
— Меня тогда удостоила посещением высокородная египетская принцесса Клеопатра из царского дома Птолемеев. Она начала рассказывать мне о какой-то заговорщице с прирученной змеей, убеждая, что эта девушка имеет сообщников в Риме. Признаться, я был тогда уставшим и слушал ее без должного внимания, к тому же я не очень-то люблю эту принцессу из-за ее вздорного нрава. Ее рассказ я счел за бредни, часто свойственные юному возрасту. И хотя я вел себя с ней почтительно, она ушла в некотором раздражении. Сейчас я понимаю, что тогда моя небрежность была ошибкой, и сейчас хотел бы узнать все вновь и во всех подробностях. Кто из вас может с большим успехом посетить Клеопатру, передать ей мои извинения и расспросить ее о том, что ей известно?
— Проконсул, мой визит к ней стал бы еще одной ошибкой, — ответил Ларус. – Она меня знает, и ей известно, кем я являюсь при твоей высокой персоне. Скорее всего, она придет в бешенство и укажет мне на дверь.
— Зато меня она не знает, — сказал Антоний.- И я думаю, что сумею с ней поладить и ее разговорить. Мне стоит пойти к принцессе прямо сейчас, если она согласится меня принять.
— Тогда, отправляйся, квестор, и помни, что я буду ждать тебя в этом доме в любое время дня и ночи. А ты, Ларус, отправляйся к Варсегу и поставь в его доме засаду. Лазутчица не должна ускользнуть.
— Слава Риму! – выбросив вперед правые руки, ответили Антоний и Ларус и поочередно покинули дом проконсула.
Красс снова остался один. Он вспомнил, что еще не обдумал до конца предложение парфянского царя Харрута, переданное послом.
«Допустим, я соглашусь, — размышлял Марк Лициний. – Но выполнять такое соглашение до конца – опасно. Могу ли я двинуться на Греко-Индийское царство, не опасаясь, что парфяне могут обрушиться на меня с тыла, либо перекрыть мне все коммуникации. Нет, я сделаю иначе. Вступлю в Парфянское царство как союзник Харрута, помогу ему справиться с братом-мятежником Митридатом, но после этого начну вести себя как завоеватель. Раздавлю парфянскую армию, убью всех ее военачальников, в первую очередь – Сурену Михрана, расставлю в городах свои гарнизоны, состоящие из римлян и наших союзников. Парфия будет обложена новыми податями. Варсега я сумею заставить служить Риму, то есть – мне, и, по-моему, он далеко не против этого. Что делать с царем Харрутом, я пока не могу решить. Либо я оставлю ему ограниченную власть со статусом римского вассала, либо на всякий случай все же прикажу его убить. Впрочем, своим предложением о тайном союзе он все же выиграл главное. Его не ждет позор, потому что ему не придется во время моего триумфа идти за моей колесницей, повторив судьбу македонского царя Персея, который посмел не покориться власти Рима и после разгрома был подвергнут Эмилием Павлом этой унизительной церемонии, после которой его казнили».
Свои мысли Красс решил записать на свитке папируса, который лежал на столе из слоновой кости, украшенном фиолетовыми и зелеными орнаментами. Завтра он обязательно сходит в храм Юпитера и попросит совета у повелителя всех богов. Но уже сейчас проконсул не сомневался, что несмотря на неопределенность с будущей участью царя Харрута, во всем остальном он сумел прийти к правильному решению.
Вдруг вспомнив, что он забыл ответить на письмо, присланное Акталлином, управляющим каменоломней под Сиракузами, принадлежащей Марку Лицинию, Красс достал навощенную дощечку и палочку для письма.
Акталлин спрашивал о наказании для трех пойманных рабов, имевших дерзость совершить побег с каменоломни. Проконсул не стал долго раздумывать и написал короткий ответ.
Распять на глазах у всех остальных – таков был его вполне ожидаемый вердикт.
