Сказки из «Дикой глуши».
Глава 1. Дикие, дикие совы.
Вы когда-нибудь задумывались, откуда к нам приходят все легенды, все истории, все загадки? Как им удается пронести столь далекое прошлое через многие века? Почему мы, слушая сказки и мифы из детства, чувствуем этот чудесный ребяческий трепет как в первый раз?
Многие сказания скрываются в густой пушистой траве далеких лесов, тех лесов, в которые обычно заглядывают лишь отчаянные заблудшие души. Вековые деревья прячут услышанные старинные песни, напеваемые проходящими по лесу путниками, под своими могучими раскидистыми кронами. А после, через много лет, они прошепчут эти песни ветру, который унесет их далеко за моря, куда-то за горизонт, и где-то в тихой деревушке босой растрепанный мальчишка, чьи уши когда-то пощекотал тот самый ветер, вырастет, состарится и будет напевать родным старческим голосом эту мелодию своим не растерявшем ценнейший дар живой фантазии малюткам-внукам, а они будут волчатами слушать его под вой неукротимого бурана, возле маленького камина, в котором на потрескивающих поленьях танцуют языки рыжего пламени.
***
Ночь накрыла бессонные глухие дебри темными облаками, похожими на мирно посапывающих под спрятавшимися звездами исполинских китов. В таких чащобах никогда не бродят и лесники. В самый тайник леса можно забрести, как следует заплутав. Лесная обитель открывается лишь тем, кто умеет чутко прислушаться, получше присмотреться, чтобы, окунувшись в самую глубь чащи, не сгинуть и не пропасть.
Если бы кто-то в это время и в этом самом месте на мгновенье затаился, растворился бы в темноте, то он бы смог заметить мигающие в листве огромные горящие зеленым огни. Они бы замерли на миг, пугливо дрогнули и скрылись в беспроглядных зарослях.
Пенна был бы безумно очарован, коль так случилось бы. Но такого никогда не происходило. И это очень огорчало его. Он несся сквозь чащобу, скатываясь по толстым ветвям, умытых прошедшим дожем, и вновь взмывая, перепрыгивая с дерева на дерево, распахивая свой плащ, на краях которого развевались растрепанные перышки, словно сильные совиные крылья. Его неуловимый силуэт то мелькал под покровом разбуженной листвы, то пропадал, погрязнув во мраке. Пенна, пытаясь угомонить свой бешеный внутренний порыв, летел вперед и вперед, но ноги вдруг перестали его слушаться. То пятки скользили по предательски гладким веткам, то слишком острые когти на носках сапог зацеплялись за все попадающиеся сучки и тормозили сорванца. Пенна потуже затянул темно-зеленый шарф, наполовину скрывающей его лицо, и накинул багряный капюшон с совиными завитками-ушами. Даже в своей стае он выделялся, он хотел выделяться! Пенна также не расставался со своим неумело согнутым луком, который он так и не научился правильно держать. Пенна никогда ни с кем не воевал, не охотился, но вечно таскать за спиной лук, к которому он на удачу привязал самодельный ловец снов, ему очень нравилось, это поднимало его дух, подогревало страсть к приключением.
Пенна спрыгнул со ствола очередного дуба, перескочив на деревце поменьше и притих, растерянно вертя своей головой по сторонам. Проступив сквозь завесу подтаявших облаков, робкий лунный свет упал на узкую, заросшую тропу и отразился в огромных изумрудным линзах «совиных очков» Пенна, которые, по его словам, позволяют лучше видеть ночью, хотя Пенна мог бы прекрасно справлять и без них.
— Если я опаздаю сегодня… — начал вслух сетовать Пенна, беспомощно озираясь, но осекся, не смея продолжать. Он даже представить не мог, как должна закончится сегодняшняя вылазка.
Наконец решив ступить на ту заброшенную заросшую тропинку, Пенна махнул в благодарность лунному проводнику и умчался прочь.
Каково же было его облегчение, когда ему навстречу выглянул поскрипывающий кривой флюгер в форме расправившей крылья птицы. Пенна нырнул под пышную лиственный купол, под которым крючковатые ветви крепко держали поросший зеленью небольшой, но и не тесный деревянный домишко, возвышающийся над землей. Крыша, покрытая мягких мховым ковром была сильно вытянута, словно от удивления, из-за нее выглядывала узкая невысокая башня, упирающаяся своим концом в древесную кору. Эту башню оплетали гирлянды из перьев, пушистых еловых метелок, шишек и резных деревяшек, где-то весь этот беспорядок дополняла ажурная паутинка. Пенна приземлился на перилла кривого балкончика, который словно был выброшен, вытеснен из дома, потому что немного был перекошен и будто не умещался на дереве. Пенна выдохнул и, покачнувшись, рухнул на пол. Но тут же встрепенулся и подскочил, когда до него донеслось возмущенное кряхтение. Пенна прошибло от испуга, горячая досада пронизывала его с головы до пят, и он страшился обернуться, потому что уже точно знал, кто стоит у него с спиной. Знал, с каким суровым выражением лица его сейчас встретят. Но всего хуже было то, что Пенна представлял, какая участь его ожидает, и он очень не хотел делать ей шаг навстречу.
— Зефи́рус! Какая ночь! — вскричал Пенна чересчур высоким голосом, пересилив себя и обернувшись к нависшему над ним Зефирусом. Тот был довольно высок и тонок, с сутулых плеч ниспадал скрывающий почти всю его фигуру длинный плащ цвета яйца перелетного дрозда с темными перьями, на шее поблескивала серебряная брошь в форме когтистой лапы, широкий капюшон, из-под которого торчали черно-синие пакли, почти полностью скрывал его извечно спокойное лицо. Но сейчас оно было пугающе спокойным. Его бирюзовые глаза выражали некую холодность, хотя Пенна, как и другие жители домишки на дереве, никогда не сомневался в душевной пылкости, которую Зефирус всеми силами старался не выказывать. Его изогнутый орлиный нос был выкрашен синей краской, как и его высокие скулы и веки.
Пенна все еще не мог прийти в себя и только смущенно что-то бормотал, судорожно подбирая слова, чтобы объяснить свое позднее возвращение, но все они выходили невнятными, а Зефирус все сильнее сдвигал свои хмурые брови к переносице, пуховые уши на макушке его капюшона поникли, и теперь он напоминал насупившегося филина. Пенна, кряхтя, как мог сдерживал свое хихиканье, потому что представить Зефируса в гневе было превыше сил любого фантазера, он всегда был добродушным и скромным.
— А…что ты тут делаешь? Ты же должен сегодня патрулировать… — вдруг выдал Пенна, неловко съежившись.
Зефирус сдернул с подбородка платок и, будучи все таким же сдержанным и невозмутимым, ответил:
— Верно. Именно я и должен. Только что же ты тут забыл?
— Я…свежим воздухом вышел подышать, — пробормотал Пенно, небрежно отмахнувшись, будто хотел сам поверить в свою ложь.
— Значит, говоришь, к озеру не бегал? — спросил Зефирус, лукаво прищурясь.
— Да что ты, твоя же очередь идти в патруль! — еще раз напомнил юнец.
И тут Зефирус помрачнел и, казалось, позволил тревоге вдруг обуять себя.
— Вот я и патрулирую… — тяжело вздохнул он, обхватив себя руками. — Только пока тебя носило где-то в глуши, Нотта вновь сбежала и…
— Нотта?! Снова?! — вскричал Пенна, не дав собеседнику договорить.
— Стой, Пенна, я тебя больше не пущу… — только и успел обеспокоенно вымолвить Зефирус, когда Пенна сорвался с места и в ловком прыжке бросился на карниз, а после исчез за мощным древесным стволом.
***
Пенна вновь пустился в глушь. Такую безмятежную, такую уютную, но дикую глушь. Но сейчас он вовсе не желал рассуждать о чудесах окружающего мира, его сердце бешено колотилось, казалось, словно трепещущая пташка. То ли от того, что он опять сумел улизнуть, то ли от внезапно накатившего волнения. А как можно не волноваться за пречудное создание, которое в прошлый раз нашли мирно спящей в огромном дупле, вдали от домишки, где можно найти точно такое же, даже лучше! К слову, над домишкой было сплетено огромное гнездо для наблюдения звезд, чтобы некоторые лунатики не убегали в одиночку в поисках приключений на голову.
Нотта умудрялась по-своему выделяться среди такой разношерстной компании, как их дикий отряд, при виде которого у любого бы непременно возникло острое желание ретироваться. Один только Пенна способен своим «обаянием» лишить дара речи, а уж вся их стая… Так вот, Нотта и среди своих необыкновенных и неповторимых друзей слыла чудачкой. Она чаще предпочитала выговаривать все свои мысли пролетавшим мимо пернатым слушателям. Порой очередной ворон, которому повезло встретиться со скучающей Ноттой, мог пару раз каркнуть в ответ, но ценнее всего было его свойственное птицам умение слушать. И тем пернатые могли превзойти многих людей. Нотта порой надолго покидала домишко. И если для остальных это было обычным и безопасным делом, то для Нотты, по мнению этих самых остальных, эта затея могла принести много неприятностей. Пенна доверял ей, как не доверял никому. Но непредсказуемый характер вечно пребывающей в каком-то зачарованном тумане бесконечных размышлений Нотты заставлял порой побегать лишний раз по лесу. Она была то тихой, то невероятно неусидчивой, но почти всегда молчаливой, отчего никто не мог догадаться, что в следующей момент придет ей на ум.
Встречные когтистые ветки так и били по лицу! Наверняка, если бы не маска, они бы жестоко расцарапали все щеки! Пенна не помнил, сколько уже в пути. Вдруг он, перелезая на невысокий вяз, шагнул в пустоту и полетел вниз по склону, перемазавшись в пыли и грязи. Очутившись на земле, Пенна отряхнулся, поправил пояс и стал осматриваться. Перед ним раскинулась обширная пустая поляна. Ветер играл в безмятежно покачивающейся весенней траве. А на на низеньком пригорке виднелась знакомая фигура.
Пенна, чувствуя прилив бодрости, мигом забрался на пригорок и, утомленный дорогой, упал рядом с сидящей, скрестив ноги, задумчивой девчонок, которая просто безмолвно глядела в никуда своими широко распахнутыми пурпурно-синими глазами, подведенными фиолетовым. На них назойливо падали две волнистые прядки недлинных полуночно черных волос. Сначала она даже не обернулась, будто бы не обращая внимания на Пенна вовсе. Он не отвлекал ее, только рассматривал яркие пышные перья на ее самодельной диадеме и на лиловой накидке. Накидка с перьями оставалась главной спутницей для таких, как Пенно и Нотта. Но она редко покрывала голову и не любила постоянно прятаться.
— Я так долго тебя искал… — произнес Пенна, наблюдая, как светлеет предрассветное небо.
Нотта наконец взглянула на него, придвинувшись ближе и на ее тонких губах мелькнула понимающая улыбка. Она была явно тронута тем, что сказал ее приятель.
— А на что ты смотришь? -вдруг спохватился он, приподнявшись.
— Гляжу светлячков, — бросила Нотта.
— Но…их тут нет, — непонятливо пожал плечами Пенна.
— Уже нет, — склонив голову, согласилась девчонка и замолкла.
Пенна еще немного повалялся в траве, рассуждая о безмятежности их мира, а потом вспомнил, какие величественные нотаций для них подготовил негодующий Зефирус.
— Знаешь, а ведь Зефирус тебя тоже ищет…Он довольно…удивлен твоим внезапным исчезновением, — начал осторожно Пенна.
Нотта томно опустила веки.
— И…думаю, нам лучше отправиться обратно…там, в гнезде, горячий завтр…ужин, — продолжил юноша. — Я тебе доверяю! Но Зефирус правда очень сердится. Не стоит убегать, не предупредив хотя бы меня!
От такой простой и наивной речи Нотта фыркнула и повернула к Пенне свой наморщенный нос. Возможно, это могло означать, что он задел ее гордость.
— Знаю, тут весело! Но я не хочу, чтобы нас заперли на чердаке на всю неделю. Учитывая мой сегодняшний побег и твое очередное исчезновение, я могу предположить, что неделей мы не отделаемся…
Тут Нотту будто осенило, и она, потянув за собой смеющегося Пенну за запястье, тут же твердо решила направится домой.
Еще почитать:
Освобожденный
Первый центурион. — К Солнцу!
Глава 2 — Потерянная во мраке
Песнь забытых легенд — Не будите Ли… Лешего
«
»
