Герзау

-Вы считаете мою жену ведьмой? – мрачно уточнил наместник. Он старался держаться оскорблённо, но выходило нелепо: сейчас у него, главы поселения, человека уважаемого и почитаемого не было и капли от власти, к которой он уже успел привыкнуть.
-Таковый факты, — Абрахам был спокоен. Для него это было рутиной – ездить по землям, выискивать всякую магическую нечисть и карать именем небес и света. Так даже лучше, в дороге, вдали от других церковников, которые Абрахама не переносят на дух. А виной происхождение: Абрахам сам маг. и никто, никто и никогда не забудет этого ему, не простит. Будто бы он виноват в своём происхождении, в том, что его рождение привело в ряды магов, пока он не осознал их гибельность, не отвернулся от носителей магии и не присягнул на верность Церкви Животворящего Креста.
Никто не будет брать в расчёт этого. Вспомнят лишь то, что он – маг, и навсегда останется магом, и будет забыто то, что именно его магические знания позволили Церкви уничтожить не один десяток волшебников, ведьм, вампиров и всё прочее, противное свету…
Чужой для служителей света – непринятый ими даже через покаяние и фанатичную службы; предатель для своих по праву рождения – куда было Абрахаму податься? Только в ещё большее служение, в рвение, в ярость, в дорогу!
И вот – Герзау, маленький, уникальный, древний город. Здесь даже можно было бы залюбоваться природой, гладкостью озера и чистым, нетронутым никакой спешкой и суматохой воздухом. Здесь покой, здесь жизнь, неотделимая ещё от природы – люди берут у неё много, кормятся от самой земли, ещё слышат её.
Но Абрахам слышит и видит здесь иное. Не красоту озера, а опасную близость к источнику ведьмовской силы, не близость людей к земле, а суровую, живущую своим строем общину. Здесь не любят чужаков. Принимают, конечно, радушно, но таятся.
-Факты! – наместник кривится от омерзения. – Факты! Что вы можете знать, обитающие там…
Он указывает рукою куда-то неопределенно. Абрахам мог бы поправить, что оплот Церкви, откуда он приехал, находится совсем в другой стороне, но не поправляет – это неважно. Люди не любят их армию, не выносят их борьбу с магией, а ведь та борьба направлена на защиту людей, на защиту их мирного сна и жизни, где не бывает богопротивных существ, отнимающих свет божий.
-У Церкви есть основания. Есть свидетели, которые сообщают о том…
Абрахам должен держаться установленного протокола. Протокола Охотника, созданного Церковью. Церковь не желает навязывать свою волю, она соблюдает со всей скрупулезностью ритуалы, обряды и традиции. И это представление фактов тоже традиционно. Была бы воля Абрахама, он бы щелчком пальцев отшвырнул от себя грузного и медлительного наместника, выволок бы его жену из дома и предал бы пламени или увез бы в Церковь, где с ней поступили бы точно также.
Но Абрахам слуга Церкви и терпелив к её требованиям.
-Свидетели! – наместнику страшно, но он не желает показывать своего страха. – Мне ли рассказывать о том, как могут завидовать молодой красивой женщине?
Абрахам усмехается – он видел жену наместника, ту самую ведьму, что уже давно искала Церковь. Красивая, конечно, но не настолько, чтобы плодить вокруг себя толпу завистниц. Умные ведьмы ныне держаться осторожнее и боятся показать свою красоту.
-Есть факты, которые я наблюдал и проверял сам, — сообщает Абрахам устало.
Он очень устал от презрения Церкви – своих собратьев по борьбе с магией, устал от людей, что никак не могут понять благой цели и выдать всех ворожей, гадалок и прочую нечисть! Устал от этих первичных гостеприимств, что в Герзау, Валькенбурге, Трентино, Готарде, Шегешваре и прочих бесчисленных местах, где уже бывал Абрахам одинаковы.
Странное дело – города разные, но так похожи внутренним своим содержанием. Повсюду Абрахам встречает сначала почётный приём, но стоит ему сказать, что он обвиняет того или иного человека в магическом деянии, что выслеживает очередного оборотня или вампира, ведьму или некроманта и всё – пропадает всякая дружелюбность и все жители городков встают стеной.
Сами страдают, но не желают выдавать! Из милосердия ли? Из страха?т из ненависти к Церкви? — Абрахам не мог постичь этой загадки, он устал каждый раз продираться сквозь это упёртое: «у нас таких нет!», и находить, и доказывать и встречать холодную мрачность во взглядах жителей.
Он приходит с очищением, а встречает лишь ненависть и упрямство!
-Я не желаю вам верить! – наместник надувает губы. Так по-детски, так обиженно. За обидой этой страх. За нарочитой оскорбленностью тона ненависть.
Конечно, если Церковь узнает, что ты жил с ведьмой и не сдал её – покарает тебя как соучастника. А ты не можешь не знать. Пусть ведьма трижды умна, но она нуждается в артефактах, нуждается в особенном режиме дня, в мелочах и открывается правда. Ты не можешь пройти мимо и если твоя жена ведьма – ты виновен.
-Верить нужно не мне, а в Бога, — замечает Абрахам, железной рукою отодвигая наместника со своего пути.
Так не ведут себя в чужом доме, но Абрахам устал соблюдать обязательные ритуалы человеческого взаимодействия. Он просто хочет выполнить своё дело, покарать ведьму, составить протокол о том, что наместник занимался укрывательством магической твари и ещё чинил препятствия его дознанию и уехать из Герзау прочь. Каких-нибудь три дня пути и он снова в оплоте Церкви, а там – быстрая передача дела и снова, снова в путь.
Абрахам не чувствует покоя уже не первый десяток лет, не чувствует он и счастья, веря, что не заслужил его, имея в крови магическую отраву, но в дороге он почти счастлив – в дороге ему спутники ветер, дождь и ночь. а потом очередной Герзау, с очередным упрямством…
-Вы не посмеете! – наместник предпринимает попытку преградить Абрахаму путь, вывернуться из-под его руки, встать на пути снова, но защитить свою жену, свою честь, свою свободу. – Я! Я созову народ!
Не стоит ему обещать это – народ уже подтягивается к дому наместника. Кто с вилами, кто с камнями и почему-то метлами, а кто просто поглазеть. Не каждый готов драться за наместника, но каждый готов вступиться за оскорбленного своего сородича.
И, что важнее – выступить против церковника.
Абрахам, однако, равнодушен в гневу жителей – он и не такое видел, ему уже не в новинку, он не молод, чтобы бояться этих людей.
-Не смейте делать и шага! – кричит наместник, обращается вдруг к людям, — братья! Этот человек обвиняет мою жену в том, что она – ведьма!
Занимается гул. Возмущенно-заинтересованный. Одно дело быть здесь для наместника, совсем другое – для его жены.
-Где доказательства? Где? – какая-то женщина, из числа смелых или же просто самых любопытных смотрит на Абрахама, совсем не боясь.
А ведь многие боятся его шрамов, исполосовавших лицо – привет от оборотня Ноттингемского леса. Там оборотнем оказался сам Шериф, которого так любили местные жители. Когда Абрахам уничтожал его – и человеком, о оборотнем, с помощью священного пламени Креста, плач стоял на всю округу. Насилу разогнали другие церковники жителей по домам и поставили туда наместником одного из фанатичных священников, уповая, что он наведет порядок и не допустит скорби по Шерифу-оборотню.
Надежды не оправдались. Ноттингем поднял бунт и пришлось прибегать уже к решительным мерам и направлять именем Света карательные отряды.
-У Церкви хватает доказательств! – отозвался Абрахам.
-А у нас? – ввинтился наместник, спускаясь к людям и теперь он смотрел на Абрахама снизу. Путь Абрахаму был открыт, наместник чувствовал себя увереннее с людьми.
-А у вас одна задача – не препятствовать суду! – Абрахам сделал знак своим безмолвным помощникам и те последовали за его спиной в доме наместника.
-Это не суд! – пискнули в толпе.
-Это кара! – рявкнул Абрахам на всю толпу, не разбирая виноватых и молчавших. – Вы все – виновные в укрывательстве ведьмы! Не смейте чинить препятствий, если не желаете познать гневного пламени света за отвращение и осквернение божьей силы! Мы – церковники, представляем Животворящий Крест на земле, мы слуги света и мы несем этот свет сквозь тьму жизней. Мы выступаем на стороне людей. На стороне милосердия…
Абрахам гневно оглядел присутствующих, примолкших и озадачившихся. Он показал им ту сторону, о которой люди не думают – общее благо, которое приходится насаждать.
Появились помощники – Абрахам уже был в том положении, когда можно было не срываться на каждый пустяк самому. Да и магическая сила, ядовито кипевшая в его крови – это орудие серьезное, не стоит тратить его на каждую мелочь.
Один из помощников тащил огромный мешок, который демонстративно вытряхнул перед ногами Абрахама и с ужасающим грохотом, на потеху жителям и в торжество охотнику, посыпалось содержимое: стеклянные бутылочки с разноцветными зельями, пучки особых трав, чёрная книга, испещренная рунами, хрустальный гадальный шар, гадальные же карты. Последним, с грохотом подтверждая правоту Абрахама, выпал ритуальный кинжал с рогатой головой на рукояти.
Толпа охнула. Наместник позеленел. Но жители уже напустились на него:
-Женился на ведьме!
-Совсем прохудил ум!
Тотчас толпа забыла свое недоверие к Абрахаму, и принялась ликовать и воспевать падение своего наместника:
-На ведьме женился, разум твой что ль помутился? — бойко пропел кто-то, и тотчас эту строчку подхватил какой-то лихой юнец, с ловкостью выпрыгнул он вперед и преданно глядя в глаза толпе, запел:
-Наш наместник на ведьме женился,
Видно – разум его помутился!
Видно – зелья он колдовского напился,
Вот так среди нас отличился!
Толпа заулюлюкала. Строки были бездарными, но они были нужны толпе. Абрахам прикрыл глаза – его мутило от этого шума, и потребовалось полное сосредоточение чувств, чтобы продолжить.
Откликаясь, появился второй помощник, он силой вытаскивал из дома женщину. Она была красива…когда-то. сейчас её лицо было в крови – очевидно, приложили её знатно в борьбе. Платье разодрано, волосы потрепаны – помощники не церемонились с теми, кто оказывал сопротивление, то есть всегда – никто не сдавался просто так. каждый хотел борьбы, ввязывался в нее, ведь в ней был последний шанс на жизнь.
-Пощадите! – рыдала ведьма, пока Абрахам с брезгливостью переступал по крыльцу, чтобы не соприкоснуться с преступницей.
-Ведьма! Ведьма!
-В костер! Костер! – бушевала толпа с разных сторон.
Ведьму уже волочили по ступенькам, к земле. кто-то из находчивых жителей швырнул, подавая пример, как надо ненавидеть ту, что еще недавно была уважаема и любима, принесенный камень.
Камень, предназначенный для Абрахама, полетел, как всегда, в преступника, на которого Абрахам указал. Так было в Валькенбурге, Трентино, Готарде, Шегешваре и прочих бесчисленных местах, где уже бывал Абрахам или его товарищи по оружию, взятому в руки во имя света, против магии, против всякого пятна на абсолютном свету.
Ведьму сволокли вниз. Она судорожно билась, она пыталась протянуть руки то к одному, то к другому, но если кто-то и жалел её, то, боясь показать свое сострадание, торопливо отшатывался. А иные, загнанные страхом, и вовсе орали ей оскорбления и стремились как-нибудь задеть, показать свою преданность перед Абрахамом.
Он же дождался, пока сведут ведьму вниз и спустился сам – в ореоле мрачной славы, в образе того, кто защищает народ, но того, кого народ ненавидит. Ненавидит за эту самую защиту.
Не будь этого страха, Абрахам мог бы услышать сейчас, как матери заступаются за жену наместника, как говорят они о том, что это целительница, что она исцелила их детей, что из-за нее не было неурожайного года уже пять лет…
Не будь этого страха, Абрахаму бы рассказали мужчины, как именно из-за жены наместника мимо прошел страшный буран, не тронули почву дождевые заливы, был остановлен мор скота.
И дети могли бы сказать, что эта «ведьма» всегда могла поговорить ласково, могла укорить одним взглядом не самый добродетельный поступок, могла подать печенье или сахарную головку – но нет, не услышит этого Абрахам.
Как не услышал этого толком в Валькенбурге, Трентино, Готарде, Шегешваре и в других бесчисленных местах. Впрочем, услышь он это – ничего не поменялось бы. Война есть война. Церковь идет против магии и никто не смеет препятствовать этому, никакое заступничество, никакое милосердие – врага надо уничтожить — это важнее всего.
Уже занимались костром – тащили трудолюбивые руки сено, ветки, сухие и кривые сучья, торопясь угодить и показать свою преданность кресту и небу. Уже, опережая друг друга, свидетельствовали против жены наместника, говоря, что «давно подозревали», припоминали совершенно чудовищные события, связывали побег дворовой кошки с ведьмой, словом, напускали шуму.
Уже всё было решено для жены наместника и держали её двое добровольцев, сменяя помощника-церковника, и не было для нее спасения, как вдруг…
Вдруг! Проклятое «вдруг», то самое, на которое нельзя рассчитывать, которое врывается, путает планы и сводит с ума то своей нелепостью, то потрясающей гениальностью.
Вдруг – наместник не выдержал. Он, сам поражаясь своей смелости, но поражаясь ей запоздало, бросился к Абрахаму и пал перед ним на колени:
-Пощади! Пощади её!
Что ж, не всегда такое бывает, но бывает. И каждый раз Абрахаму тошно. людей, которых любят эти заблудшие души нет. Есть лишь предатели света – есть лишь маги, ведьмы, ворожеи, которых надо покарать.
Но люди отрицают это.
Обмирает толпа, помощники угрожающе направляются к наместнику – конечно, Абрахаму вреда не будет – не первый человек унижается перед ним, намереваясь спасти ту душу, что спасет лишь очистительное святое пламя, но все же – порядок и протокол Церкви показывают необходимость направиться к месту этого человеческого самоунижения.
Наместника поднимают с земли, Абрахам спокоен – что ему беспокоиться об этом человеке? Это не его полномочия, не его…
Он не успевает додумать – наместник бросается со всей неожиданностью своего грузного тела на грудь Абрахаму, желая не то свалить его, не то просто толкнуть.
Теряются помощники, бледнеют и замирают в толпе, не теряется Абрахам – он охотник, он маг, и отшвыривает с легкостью наместника от себя. отшвыривает так отточено, чтобы оставить его в живых, не покалечить и лишь ослабить, избавиться себя от дальнейших хлопот по этому делу.
Помощники спохватываются и, обгоняя друг друга, бросаются к наместнику…
Этой заминки хватает, чтобы плененная ведьма воспользовалась последним шансом. Она грациозно и дико, как не может ни один человек, выгибается, выкручивается из хватки обалдевших от неожиданности добровольцев, прыгает вверх так, как не прыгнет никто из смертных никогда и рассыпается тысячью черных перьев.
Абрахам успевает застать это движение – его магия врывается следом и он бросается в погоню за проклятой ведьмой. Следом, пешие, слабые, человеческие бегут помощники. Они злы на себя и всех, кто рядом, всех, кто упустил…
***
Абрахам сам заполняет карточку. Над Герзау уже ночь, но что толку от ночи, что покровительствует с одинаковой простотой и тьме, и свету? Погоня была формальностью – ведьма прыгнула слишком далеко и у нее была фора в секунду, в целую секунду!
Помощники мрачны, но их мрачность не идет ни в какое сравнение с мрачностью Абрахама – его лицо словно маска, уродливая, исполосованная когтями оборотня Ноттингемского леса. Маска страшна, она слишком плотно прижата к его лицу и разгадать настоящего Абрахама нет ни желания, ни сил.
Ни жизни…
-Дело двести семнадцать-дробь ноль, — Абрахам проговаривает вслух, — Герзау. Ведьма. Замечена в ворожбе, порче скота, отравительстве, магических ритуалах, запрещенных Церковью Животворящего Креста. Уничтожение отсрочено. Преступница бежала.
Отсрочено. Попадись эта ведьма еще раз, ей уже не удастся провернуть такого фокуса. Ее теперь не просто сожгут, теперь ее будут казнить значительно мучительнее, как ту, что пыталась нанести вред после осуждения, как ту, что скрылась от правосудия.
-Господин Абрахам… — один из помощников решается, он старается говорить твёрдо, но собственный страх выдает его голос дрожью, — а что с ним?
Наместник, на которого указывает рука помощника, равнодушен к собственной участи. Он сидит, глядя в окно, в ночь, за которой не видно ничего из того, что было бы ему приятно. Жалеет ли он? Боится? Неясно. Он спокоен и равнодушен, отсутствует его дух.
-Сжечь, — Абрахам торопливо подписывает протокол. – И направить карательные отряды в Герзау, всякий, кто знал о ведьме и не пожелал о ней сообщить, будет считаться в равной степени виновным с нею.
Абрахам поднимается и выходит прочь, туда, где живет ночь. его ждет дорога. Если уничтожение не удалось, нет смысла возвращаться в Церковь. Что ж…тем лучше. ведьма все равно никуда не денется – Абрахам пока находил всех без исключения. И эту найдет. Найдет и покарает, как карал в Валькенбурге, Трентино, Готарде, Шегешваре и прочих бесчисленных местах.
А пока – в путь! В горы Сармата или, как любят называть их местные – Карпатские горы. Вперед, в ночь, во имя света и борьбы за него!