Гамаюн

–За что? – напрямик спросил Альбер, не желая больше расшаркиваться и осторожничать. Ему хотелось знать, где он так провинился.

Шеф нахмурился:

–Это большая честь! И я доверяю её тебе, как лучшему сотруднику Центра!

«Центр Спасения Фантастических Существ» или как звали его сотрудники, столкнувшиеся с настоящим устройством этого центра «цэсэфэсэ», переживал не лучшие времена. В двадцать первом веке охотиться и спасать образцы василисков, фениксов и единорогов уже не так почётно, но уже очень и очень сложно – большая часть существ просто не желает выживать в стремительно меняющемся мире. Да и люди изменились и не думают теперь так как раньше: сейчас существа, будь они акромантулами или домовыми, дриадами или гидрами – больше служат реликвиями и ценнее мёртвыми. Изучать же их, содержать их и заботиться – дорого.

Но нужно.

И не вина «цэсэфэсэ», что не всё идёт так, как задумывалось, что образец русалки кто-то сунул в абсолютно чистую и от этого мёртвую воду, или случайно наехали на кладку яиц феникса…никто не застрахован!

–А моё мнение не учитывается? – Альбер только вздохнул, понимая, что проиграл. Давно проиграл, едва только переступил порог Центра и сразу же влился в полевую работу, предпочтя работе в вольерах и изучению всяких природных выделений от существ непосредственную охоту за ними. Дело Альбера и прочих полевиков привезти образец, передать его кому-нибудь из специалистов и уехать за следующим. Всё просто!

На словах.

А на деле? Как проехать до точки обитания, если эта точка то в непролазных лесах, то в жарких песках? Да ещё, пожалуйста, найди этот образец, добравшись, отбей его или припрячь от местных или просто любопытных да бессовестных, а потом доставь, чтобы чудо-зверушка или чудо-существо не умерло от стресса или смены условий, да в пути голову тебе не откусило.

Но Альбер привык к работе. Она ему нравилась. Скитания, ожоги, укусы, синяки, царапины и постоянная усталость были лучше, чем обитание в стенах Центра, чем хождение между вольеров и клеток, где у существ разных стран и народов, разных миров и времён было одно отвратительное сходство: заточение.

И смотреть в слепые глаза ламий, лежащих на своих же змеиных кольцах, задыхающихся в темноте и пустоте без движения; на единорогов, что тоскливо подпирали рогом стену; на сирен, плавающих в аквариуме каждый день, мечтающих об океане; на феникса, которому подрезали крылья, чтобы не вырвался; на всех прочих, тоскующих, понимающих, похожих на людей или исключительно звериных – всё это было страшно Альберу, и всё это он не желал видеть лишний раз.

От этого и рвался в поля, в пустыни, в леса. Укусы и синяки заживают, царапины затягиваются, и даже оставшиеся шрамы – это ничего, пустяк в сравнении с памятью, с едкой и мерзкой…

И вот теперь Шеф, будто бы издеваясь над Альбером, над его попыткой сбежать от памяти, требует, прикрываясь «большой честью» от Альбера неусыпное наблюдение за новым образцом. Наблюдением в условиях лаборатории.

–Есть то, что мы хотим и то, что мы должны… – Шеф оседлал своего любимого конька. Он обожал рассуждать на планёрках и аудиенциях о долге, о том, что нужно наступать на горло своим желаниям. И это было ещё одной причиной, по которой Альбер не желал находиться в «цэсэфэсэ» дольше, чем того позволяли приличия.

К слову, о своём долге Шеф забывал. Все знали, что часть документов исчезла в результате подтоплений Центра (крыша была старой и давно просила уже ремонта), а ещё не хватало распорядителей и ответственных, из-за чего специалисты брали себе те образцы, которые хотели, и одним уделялось большое внимание, а другим, не самым интересным, по остаточному принципу, и это ещё не говоря о сварах и интригах!

Так, например, профессор Лепницкий, специализировавшийся на лернейской живности, методично и хладнокровно подставил одного из своих коллег перед всем Центром, добиваясь господства над лернейской живностью.

И точно также мистер Форн запросто выкрал у Паучьего Отдела ядовитого арахнида…

Все знали это.

–Я собираюсь отправляться в Амазонию, там есть свидетельство о встрече со Змеиной девой.

–Достоверность? – как и рассчитывал Альбер, Шеф клюнул на эту новость: Змеиную Деву живьём никто ещё не видел.

–Ну…процентов семь…семнадцать, – Альбер лгал. От силы семь процентов. Сообщение от местных, да ещё и от рыбаков, которые торгуют рисовой водкой сомнительного качества, да ещё и в Амазонии – действительно, звучит как бред! Альбер предполагал, что его информаторы были просто пьяны вусмерть и приняли хвост какой-нибудь анаконды за Змеиную Деву.

Но даже поездка в Амазонию и блуждание по непролазным ядовитым и опасным джунглям – перспектива веселее, чем обслуживать образец в Центре!

–Потом съездишь, – Шеф оборвал уже воспрявшую надежду Альбера. – Ты – один из лучших сотрудников и тебе нужно сделать небольшой перерыв в поездках. Возьми личное дело и поизучай по пути к вольеру. Не бойся, это ненадолго! Образец редкий, у нас просто нет специалиста в этой области, профессионал приедет через пару суток и сразу к нам.

–Но Земиная…

–Отставить! – рыкнул Шеф и Альбер покорно взял личное дело, ненавидя всех своих коллег и все образцы одновременно.

***

–Образец «Г-01, подраздел В», или, говоря по-человечески, Птица-Гамаюн, она же просто Гамаюн, – доложил Альберу надсмотрщик, доложил, надо сказать то немногое, что уже прочёл Альбер в личном деле образца. Личное дело содержало мало листков: описание, историческую справку и несколько свидетельств, обстоятельство поимки и фотографии с разных ракурсов.

Жуткие, надо сказать, фотографии. А что ещё ждать от огромной, в человеческий рост птицы с мощным размахом чёрных крыльев, со стальными когтями и широким, невесомым, словно из дыма плетёным хвостом? И это ещё всё ничего по сравнению с тем, что у птицы было…лицо. Человеческое, женское лицо, освещённое ледяной и очень мрачной красотой. Точёные черты лица, тонкая, почти прозрачная кожа, тонкие красные губы и глаза…таких глаз не бывает у людей. Большие, умные, ледяные и колючие глаза.

Страшное зрелище. К тому же Альбер, которого искололи, покусали уже и змеи. И крокодилы, и который получал ожоги и удары от существ, боялся птиц…даже обычных голубей, а тут – здрасьте вам! Птица с человеческим лицом и в человеческий рост. За что, Шеф?

Альбер кивнул и надсмотрщик радостно исчез в дверях, оставляя Альбера один на один с подопечным ему существом. Существо не подавало признаков беспокойства. Помещённое в клетку со стальными, в палец толщиной, прутьями, оно равнодушно взирало, полулёжа, вверх.

–Э… – Альбер почувствовал себя идиотом. Ощущение ему не понравилось. Он не знал ничего о Гамаюнах. Да и не горел желанием. – Привет?

Гамаюн не среагировала.

–Я Альбер. – Ощущение идиотизма от ситуации нарастало. Но как могу судить Альбер, птица эта была разумна, она просто презирала всех своих тюремщиков. – Аль-бер.

И снова игнорирование.

«Тупая или вредная? А может языка не знает?» – подумал Альбер и повторил уже на всеобщем для разумных существ языке:

–Mihi nomen est Albert!

Гамаюн пошевелилась, меняя позу, затем, слегка приподнявшись, взглянула своими колючими глазами на Альбера и…захлопала кончиками крыльев, как бы аплодируя.

–Скотина, – обиделся Альбер. – Можно подумать я хочу здесь находиться! А ты ещё…тьфу!

–Меня…Гамаюн…– прохрипела птица. Её лицо искажалось от каждого человеческого звука, горло, созданное издавать птичьи звуки, не было привычным к другим.

Альбер изумлённо уставился на подопечную. Контакт! Неужели? Хотя…ему-то что? Пара суток и он не вспомнит даже про эту птичку-небыличку!

–Ну…– Альбер прочистил горло, ему было неуютно от этого создания, – хочешь чего?

Она снова глянула на него холодно, и только подумав ещё минуту, ответила также хрипло:

–Воли.

–Ну, – Альбер развёл руками, – я тоже бы хотел воли. Но вот я здесь. И ты здесь.

–Иди, – предложила Гамаюн, указав на дверь.

Понимала она, очевидно, хорошо. И даже до разговора снизошла. Но что же с нею делать? Альбер не понимал, к тому же к нему приходила жалость, та жалость, что рождается лишь к уродцам и прокажённым, мол, вот же не повезло, вот же жалко, но, хвала богам, меня это не касается!

Пожалеть и забыть.

–Не могу. Я бы хотел, но мне сказали, чтобы я был здесь. И я здесь.

–Раб! – торжествующе каркнула Гамаюн и передвинула своё тяжёлое птичье тело к прутьям решётки. Теперь, похоже, ей было интересно говорить. Пусть и тяжело.

–Наёмный работник! – поправил Альбер. – Я получаю зарплату.

Птица недоумённо нахмурила брови, Альбер решил изъясняться проще:

–Я делаю работу, мне дают монеты. Ну…как серебро или золото. Я покупаю еду. Чтобы купить еду я здесь. Это моё, э…назначение.

Гамаюн разочарованно повторила:

–Раб!

–Ты в такой же клети! Кончай обзываться.

Гамаюн удивлённо глянула на Альбера. Странное было видеть изумление на красивом, но абсолютно жутком лице.

–Раб не есть плохо. Раб есть покой. Раб здесь, ему серебро…он есть и приходить снова! – прохрипела Гамаюн.

–Ну да. Я могу купить не только еду, но и другую работу. Например, портного или уборщика. Или повара! – подтвердил Альбер и осёкся. Разговор ему не нравился сам по себе. – Ты есть хочешь?

Гамаюн не поняла. Но её гордость не позволила ей спросить.

–Еда! – повторил Альбер, чувствуя, что анаконды Амазонии становятся ему всё более и более симпатичны. От них, по меньшей мере, ясно чего ждать. – Хочешь? Ты!

Он даже ткнул в сторону клети птицы пальцем, но тут же убрал. Ему пришло в голову, что она его цапнет – достать могла, если честно, длина когтей и близость птицы к прутьям позволили бы ей это.

–Нет! – отозвалась Гамаюн. – Не еда! Не я!

–Я не буду тебя есть, – на всякий случай уточнил Альбер. – Слушай, я просто хочу…

Он вспомнил, что у него в кармане плаща есть пара бутербродов с ветчиной и решил продемонстрировать. Альбер не имел и малейшего представления о том, что вообще едят птицы, но вряд ли её кто-то кормил, а за пару суток она и подохнуть может. Не воздух же она жива?

Альбер развернул пергаментную бумагу и показал Гамаюн два бутерброда. Лицо её приободрилось, она повела носом, ноздри расширились, впитывая новый, незнакомый пока запах.

–Ам! – сказал Альбер и откусил кусочек от одного. – М…вкусно! Хочешь?

Преодолевая отвращение и страх, Альбер приблизился к прутьям решётки и протянул бутерброд. Гамаюн принюхалась, затем удивительно гибкими кончиками крыльев, вырвала бутерброд и откусила , следуя примеру Албера:

–Ам!

И застыла. Её глаза остекленели и стали ещё холоднее и ещё страшнее. Ярость пришла в её черты. Гамаюн выплюнула сквозь прутья кусок и отползла с клёкотом в сторону, в самый угол клетки. Судя по её рассерженному виду, клёкот означал брань.

–Не вкусно? – расстроился Альбер. У него самого пропал всякий аппетит.

Гамаюн бешено вращала глазами.

–Эй! – Альбер представил, как Шеф сам его посадит в клетку, если птица помрёт или отравится. – Тебе плохо?

–Птица! – выплюнула Гамаюн. – Птица!

Вот тут до Альбера дошло. Он не был гурманом, предпочитая набивать желудок на ходу, лишь бы энергия была. И, конечно, не задумывался о составе поглощаемых блюд. Именно поэтому случилось так, что птица-Гамаюн получила бутерброд с кусочком куриной, то есть тоже птичьей ветчины.

Видимо, это её оскорбило.

–Ой…я не подумал. Я…мы, люди, едим животных и птиц. Но не таких как ты! Тебя не съедят! Что ты вообще ешь? Скажи, я принесу, – умолял Альбер, но Гамаюн повернулась к нему птичьей спиной и не реагировала. – Может, воды? Рыбки? Что ты ешь? Эй…

Бесполезно. Через четверть часа пустых уговоров Альбер не получил никакого результата и сказал, обозлившись:

–Уверен, ты на вкус такая же курица! Захочешь жрать – скажешь!

И проследовал с абсолютным спокойствием за выделенный ему стол, где ещё полчаса раскладывал на лабораторном компьютере пасьянс, не владея никакими другими программами. Все эти полчаса он не поворачивался к клетке, хотя чувствовал на спине своей взгляд.

Расчёт оказался верным. Но не то, чтобы эстетичным. В затылок Альбера прилетела поильная миска, забытая или нарочно ли оставленная для диковинки. Попала Гамаюн метко.

–Снизошла? – обрадовался Альбер. – Ну? Чего желаете?

–Спой мне, – Гамаюн снова сидела у прутьев решётки, глядя холодно и колко на Альбера.

–Чего? – растерялся Альбер. – Не буду я…

–Я без песен умираю, – Гамаюн блеснула глазами.

Альбер чувствовал, что его, похоже, дурят, чутьё полевого сотрудника не давало ему никаких отступлений и надежд. Он видел много диковинок, но без песен ещё ни одна не умирала. Но Гамаюн верно рассчитала: по ней специалиста не было, а это означало, что Альбер будет бояться и покоряться.

–Я плохо пою, – попытался отбиться Альбер.

–Мне всё равно.

–Вот же…– Альбер выругал Шефа, но запел, очень надеясь, что никто и никогда не узнает этой позорной минуты. – М…Неприкаянный дух тревожен,
В ночной тиши покоя мне навсегда нет.
Каждый мой шаг на земле осторожен,
Иначе останется выжженный след.

Пел Альбер плохо. Гамаюн закатила глаза, но стоически дослушала куплет. Затем снова отвернулась, но ненадолго…

За следующие часы Альбер успел: преодолевая многолетний страх почесать ей пёрышки (а как же – иначе ей неприятно!), заплести её на хвосте косичку, затем расплести её, потому что ей не понравилось, и она «может умереть от горя», принести ей воду, вылить воду, потому что ей не нравится вкус воды, принести ей газировки, затем кофе, которого она хотела попробовать и от которого, клокоча по-птичьи ещё полчаса отплёвывалась…

А ещё почитать ей сказку – «иначе я не усну и умру от бессонницы», открыть форточку – «мне не хватает воздуха», закрыть форточку – «застудишь!», включить увлажнитель воздуха – «душно», выключить увлажнитель – «мокро!» и ещё тысяча и одна поручений, из-за которых Альберу пришлось сделать уборку раза три, передвинуть стол – «угнетает мой взгляд и я могу умереть от тоски» и окончательно устать.

–Да как ты живёшь в дикой природе?! Дохлая ты курица! Ругался Альбер, но от страха, что Гамаюн что-то может с собою сделать чисто назло ему или, что ещё хуже, в самом деле пострадать отчего-то, он-то её не знал совсем, да и никто не знал про неё толком! – выполнял все капризы.

Выполнял и молился на приезд настоящего специалиста, опасаясь за свои нервы.

–Хочу…– начала Гамаюн уже в рассветной тиши, так и не позволив Альберу сомкнуть глаз со своими придирками и карканьем-недовольством.

–Да сдохни уже! – попросил Альбер, наплевавший на весь свой страх перед птицами и прислонившийся спиной к её клети. Ноги его уже не держали. Она загоняла его абсолютно! Сидеть на каменном полу было неприятно и холодно, но встать он не мог.

–Извиниться…– спокойно закончила Гамаюн. – Мы не…

Она задумалась, подбирая слово на человеческом языке.

–Зло. Мы есть птицы-вестники.

Альбер устыдился. Неожиданные извинения его смутили.

–Да я…да ладно! Тебя заберут настоящие специалисты.

–Меня забрать! – поправила птица. – Неволя!

И указала длинным гибким крылом на прутья.

–Не могу…– признал Альбер, – знаю, что хочешь на свободу, но я не могу! Мы вас бережём.

–От кого?

–От…

«От нас» – закончил про себя Альбер, но вслух ничего не сказал и просто пожал плечами.

–Ра-аб…– прошипела Гамаюн. – Прощай!

Альбер не понял и в испуге обернулся на неё, но самое страшное мгновение и предположение не оправдались. Вместо этого просто открылась дверь и на пороге возник довольный Шеф, а рядом с ним сухопарый человек со слащавым выражением на лице и масляными глазками.

–О…– Альбер не нашёл сил, чтобы подняться с пола, – здравствуй, Шеф! Куда теперь?

–За Змеиной Девой! – обрадовал Шеф и повернулся к гостю, – это наш лучший сотрудник – Альбер. Именно он присматривал за теперь вашим образцом. Профессор, вы понимаете, у нас просто…

–Да-да… – профессор великодушно махнул рукою, Шеф его не интересовал, он разглядывал заползающую в угол Гамаюн, – у вас взрослый образец! Это большая редкость! Как вам удалось настичь эту тварь?

–Да не тварь! – обозлился Альбер, поднимаясь. От злости у него прибавилось сил. – Она просто…

–Альбер! – окликнул Шеф, за спиной профессора делая своему сотруднику страшные глаза, – вы устали! Спасибо вам за помощь, можете идти.

Вот так. пошёл вон. Не нужен. И никто не вспомнит про него и Гамаюн. И эта долгая ночь, заменившая обещанную пару суток – единственное, что будет в памяти Альбера.

Ну и пожалуйста!

Альбер дёрнул плечом:

–Как угодно. Только осторожней, профессор! Птичка говорлива!

–В каком смысле? – недоумённо воззрился профессор. – Гамаюн?

–То петь заставляет, то расчёсывать, – поделился Альбер со странным чувством обиды на себя и Шефа.

Профессор растерялся. Его растерянность была даже смешной. Ещё мгновение назад какой-то городской слащавый сноб, а теперь…

–Гамаюн, молодой человек, не говорят! – весомо ответил профессор, собравшись с духом. – Они немы!

–Он так шутит! – поспешил заверить Шеф, и ловко выпихнул обалдевшего Альбера за дверь. Альбер не сопротивлялся, но в изумлении обернулся на клеть, и поклясться мог, что Гамаюн ему подмигнула.

В коридоре, глядя в закрытую перед собою дверь, за которой осталась «немая» Гамаюн, Альбер пришёл к выводу, что он всё-таки ненавидит птиц. Придя же к этому выводу, вдруг весело улыбнулся и даже рассмеялся: обдурила!

Уже в хорошем настроении он покинул Центр – следовало выспаться перед Амазонией.