Эхо необъявленной войны

Вместо предисловия…

Ради публикации этого очерка я в августе 2004 года стал работать в типографии. Помогая коллегам печатать многие газеты и журналы, распространявшиеся в Татарстане, я познакомился с их редакторами и репортерами. В то время мне уже удалось восстановиться в университете после двух лет службы в армии. Продолжив учебу на филологическом факультете, я активно интересовался не только художественным творчеством, но и публицистикой. Поэтому написание собственных произведений было лишь вопросом времени…

Очерк “Эхо необъявленной войны”, рассказывающий о трагической судьбе моего армейского товарища и друга Николая Гарина, впервые увидел свет почти 16 лет назад, 21 июля 2005 года. Увы, давно уже нет редакции той молодежной газеты, напечатавшей его, в свое время не был сформирован и электронный архив. Но все эти годы я очень бережно храню один-единственный печатный экземпляр. Я точно помню, что таких экземпляров у меня было пять. Два я подарил армейским товарищам, которые знали Николая и до сих пор помнят его, еще два я отправил вместе с письмами в комитеты солдатских матерей Саратова и Москвы, последний экземпляр, как писал выше, оставил себе.

Коля погиб 14 января 2003 года при несении караульной службы, спустя почти два месяца после моего увольнения из армии. Погиб страшно и загадочно. Нет, не было никакой героической обороны поста от озверевших банд. Зато был шквал предательских ударов от тех, кого Николай считал друзьями, кому доверял, всегда помогал, кого во всем поддерживал. Я дважды ездил к его родным: в 2003-м и в 2005-м году. Очень хочу верить, что увижу его семью снова.

Примерно два года назад я решил переработать очерк, сделав его более осмысленным и информативным. Даже название придумал — “Белые хризантемы”. Говорят, что именно эти цветы обычно приносят на могилы друзей. Из этой моей затеи пока ничего не получилось, поэтому ставлю себе задачу на будущее. Сам же материал, вышедший 16 лет назад, я лишь слегка поправил, убрав откровенные ляпы. Да, очерк “Эхо необъявленной войны” рассказывает о Николае Гарине. Но сегодня я хочу посвятить его всем ребятам, которые не вернулись из армии домой…

Если солдат погибает на войне, можно еще придумать, ради чего он пожертвовал своей жизнью. Но когда смерть “косит” ребят в мирное время и в “небоевых” частях — и страшно, и нелепо, ибо нет ничего страшнее напрасно загубленной жизни.

Предпоследний день января 2003 года. Солнечно и морозно. Я сидел у себя в комнате и готовился к экзамену по старославянскому языку. После долгих усилий одолеть предмет я все-таки отложил книгу и пошел проверить почтовый ящик. Вместе с газетами я достал из него сияющее красным треугольным штемпелем письмо от армейского товарища и друга Александра Карева (умер от рака в апреле 2021 года — примечание мое). Из армии я уволился больше двух месяцев назад, но все равно любил получать письма от бывших сослуживцев, поэтому быстро вынул из конверта листок и углубился в чтение…

“…А теперь сядь. Меня и сейчас заставило написать это письмо крайне прискорбное обстоятельство, имевшее место быть, причем совсем недавно. Коля Гарин повторил судьбу Линара Лутфуллина. Он повесился 14 января 2003 года на брючном ремне, на пятой ступени лестницы, касаясь ногами земли, как и Лутфуллин. Выдвигалась версия о маньяке, но она квалифицированно опровергнута”, — рассказывал Саша.

Кругом — зловещее уныние, солнце вдруг померкло. Ветер с редким остервенением трепал мою не заправленную в брюки рубашку. Холодный воздушный поток больно обжигал кожу. А я стоял посреди заснеженного двора, ничего не чувствуя и не понимая.

Мне прислали Колину фотографию через три с половиной месяца после его трагической гибели. Коля, одетый в мою парадную форму, стоит посреди улицы с пакетом в руке. Сентябрь 2002 года, воскресенье. Нескрываемая грусть на лице друга. Скоро закончится увольнение, нужно будет прощаться с родными и возвращаться в казарму. Вчера, в субботу, он получил увольнение после обеда и ушел из части в своей повседневной одежде. Я не успел выдать ему форму, потому что командир роты срочно вызвал меня в канцелярию…

Энергии, упорству, трудолюбию Николая можно было только позавидовать. Он с энтузиазмом брался за любую работу, и все у него получалось. Даже в свободное время, когда все писали письма родным, читали газеты в комнате отдыха и смотрели телевизор, Коля приходил ко мне на узел связи. Здесь он изучал устройство телеграфного аппарата и азы станционно-эксплуатационной службы. Коля искренне радовался, когда его ставили в смену и разрешали самостоятельно работать за телеграфом.

Я никогда не видел, чтобы Николай ссорился с сослуживцами. Я никогда не слышал, что он кому-то не помог.

“У меня тут появился друг, которому осталось служить всего два или три месяца. Может, я после него и сержантские погоны получу. Сейчас вот прошусь к нему в помощники в штаб”. Это письмо родные Николая получили в августе 2002 года, и в нем Коля впервые заговорил обо мне. Ксерокопии этого письма и еще нескольких писем я бережно храню дома, как и Колины часы, которые он подарил мне.

Пройдет много времени, прежде чем мне станут известны леденящие душу подробности смерти Николая. Когда семья Коли получила телеграмму из воинской части, извещавшую о его трагической гибели, никто в это не поверил, решив, что произошла путаница с документами. Коварный ужас стал овладевать находившимися больше суток в неведении людьми, как только привезли гроб с телом, и подполковник, сопровождавший “груз-200”, принялся показывать всем заключение судебно-медицинской экспертизы, в котором говорилось, что парень повесился. Несмотря на отчаяние, родственники сняли одежду с Николая и обомлели от страха и недоумения: шея оказалась совершенно чистой, зато спина, живот и грудь были синие, а пальцы на руках свободно двигались. В эту минуту вспомнили про военных, твердивших о повешении, хотели показать им изуродованное тело, но в доме, кроме родственников и соседей, больше никого не было. Находившийся здесь же местный врач стал записывать результаты осмотра, но ему очень скоро пришлось отложить в сторону ручку с бумагой и воспользоваться нашатырным спиртом, чтобы оказать первую помощь отцу и бабушке.

Через два дня — похороны. Оркестр, салют, речи сослуживцев. Дальше — следствие, которое признало факт суицида, обращения родных во все мыслимые инстанции. И ничего. Везде одно и то же: повесился, повесился. Правда так и осталась под спудом, и Николай живет теперь только на фотографиях и в воспоминаниях близких и друзей.

Я неоднократно пытался сам разобраться в том, что случилось с Николаем Гариным, писал бывшим однополчанам, даже встречался с некоторыми из них в надежде по крупицам собрать хоть какую-то информацию, проливающую свет на произошедшее. Внятных ответов никогда не получал.

Почему-то я считал, что мне будет намного легче, когда уволится из армии последний солдат, служивший со мной. Ребята уволились, а легче не стало. Покоя никогда не даст один человек, который навечно обрел незримое существование в той далекой самарской части, которая была моим домом на целых два года. Спустя 10 месяцев после окончания службы, 24 августа 2003 года, я вновь оказался в Самаре по делам компании, в которой работал. Первым делом я пошел в воинскую часть навестить товарищей, начинавших со мной служить и еще хорошо помнивших меня. Сколько было радости при встрече — не передать словами. Все смешалось в общую картину счастья. Но один эпизод очень прочно обосновался в моей памяти и время от времени встает перед глазами. Пока фотографировались с друзьями, на КПП появилась невысокая девушка в светлой блузке и серой клетчатой юбке. Подойдя к дежурному, она назвала фамилию солдата и попросила позвать его. Помощники сержанта пошли выполнять просьбу, при этом переглядываясь и, наверное, завидуя своему товарищу, сумевшему завладеть сердцем такой красавицы. Девушка села на стул, услужливо предоставленный ей, скромно сказала “спасибо” и стала рассматривать книжку, которую принесла с собой.

И тут в комнату ураганом влетел боец, подхватил девушку и закружил в объятиях. Я как раз стоял спиной к ним, что-то обсуждая с бывшими сослуживцами, и вдруг резко повернулся — на минуту мне показалось, что это был Коля, такой же невысокий и быстрый. С этого момента я уже не мог оторвать от них напряженного взгляда. Как, наверное, девушка была счастлива в ту минуту! Она прижималась к голове солдата, целовала ее и плакала. Парнишка шептал, точно молитвы, слова о любви и не обращал внимания на любопытные взгляды сослуживцев.

Мне вспомнилось, как Николай переписывался с Тамарой Токарь, как радовался, получая от нее письма. Эх, Коля, Коля! Я был бы распоследним негодяем, если бы не желал тебе от всей души такого же настоящего человеческого счастья!

Ребята из части наперебой приглашали меня посмотреть казармы и узел связи, где мне посчастливилось служить, но я отказался. Отказался, потому что сразу вспомнил растерянность на лице Коли Гарина, когда он стоял посреди телеграфной станции, провожая меня домой. На джинсовой куртке у меня не застегивалась молния, я нервничал, суетился, поэтому попросил друга мне помочь. Он застегнул. Мы попрощались, пожали друг другу руки, и я ушел. Тяжелое ноябрьское утро никак не могло пробиться сквозь темноту…

Через год я снова увидел лицо Николая, но уже на фотографии могильного памятника. И мне до сих пор не понять, по чьей жестокой, чудовищной воле я должен вместо живого Коляна, радующегося от всей души моему приезду, обнимать неживую, холодную плиту. Но даже здесь, на могиле своего лучшего друга, я сердцем почувствовал, как сильно Коля ждал моего приезда, и как ему грустно оттого, что мне скоро уезжать домой. Еще раз окидываю унылым взглядом кладбище, всматриваюсь в фотографию и вспоминаю слова писателя Константина Паустовского: “Любите память обо мне, иначе мысль о смерти становится невыносимой”. Коля как бы повторил мне слова классика, и я им поверил. Наверное, так и нужно. Если мы помним человека, то он всегда с нами.

Мы сидим с братом Николая, Алексеем, и его женой, Наташей, в просторной кухне. Отец, Николай Викторович (умер в конце декабря 2021 года — примечание мое), ушел в зал. Через некоторое время он вернулся с внучатами на руках.

-Вот, Борис, ради них и надо жить на свете!

Мне очень обидно и стыдно, что такая беда случилась в моей роте и с моим лучшим другом. Николая не воскресить, но я уверен, что память о нем, делающую его для меня вечно живым, сумею пронести с собой до последнего дня, лишь бы во мне осталась хоть крупица совести.

Декабрь 2003 г. — 21 июля 2005 г.
Январь 2019 г. — июнь 2021 г.