Этический неверный о судьбе своих планет

Откуда взялся целью твой умилительный тон думать о завтра плохое, ты его видел этически и уложил в ряд произведения воли планет?

Над синим ремнём, вооружённым бляхой с золотой звездой и мерно сползающими фокусами мира ты отодвинул свой изысканный образ смысла души, чтобы говорить о прошлом. Но, что же говорить и думать об этой головоломке или надежде в неприкаянное солнце, соединённое пополам из пустынь и вечной мерзлоты, когда поколение смыслов уже в очередной раз затрагивает эту норму идеи внутри и окружает движением надсмотрщика по стелющемуся положению звёзд? Над равниной из песка простиралась самобытная пядь давно забытого ужаса, что нужно идти по заколоченной дороге, туда, откуда нет пути обратно. Проглатывая соль внутри песчаного образа тоски и смерти ты всматривался на пережиток учения о будущем свете истины. Он оказался вложен в твою половину мнения, и сам того не подозревая смотрел по очереди на длинный коридор из множества портретов впереди вечного света. Каким же будет этот свет наедине из сказки о лучшем положении космического стиля в творении этики? Ты сам рассуждаешь сегодня о прошлом, идя по растроганной песком дороге и в лучшем смысле тебе ещё мало лет в притягивании нового этоса на эту Землю.

На дороге стоял Гайс и медленно покуривал сигару. Он был весь измучен под зноем и томно дышал, как будто рассыпаемое темя дороги уже мерещится ему вослед не засыпающего света возмездия. «Что тебе нужно?» — спросил Алим и тонко понимая, что сейчас он будет сложно держать паузу — выставил свои глаза, как заведённый праздник с нового утра. «Ты как сюда попал?» — повторил Алим и нервно отдёрнул джинсовку, внутри открывающегося пота и смертельной усталости. «Я не могу пройти дальше, сэр. У меня мало денег на дорогу и эта мерзкая жара не даёт продыху. Я должен добраться до города и успеть на последний самолёт вечером. Ведь меня ждёт семья в Амстердаме», — услужливо ответил Гайс и этически отпустил выдох наверх. «Возможно вам придётся идти ещё два часа по этой дороге», — произнёс Алим. Его лицо олицетворяло добродетель, и не снимая маску щепетильности он встал посередине шоссе, как рейнджер в американских фильмах. Это придало ему брутальную позу и излишек человеческой весёлости на последнем ходу смысла оправдания своей логики. «Не бойтесь меня», — вдруг сказал Гайс. Он проскочил пальцами по сигаре, и словно слушая любимую музыку — стал аккуратно приближаться в лёгком смятении и ожидании чего — то таинственного. «Я хочу сказать тебе, что эта жизнь очень отвратительная история и так мало мне встретилось людей, в которых я бы видел радушие и новую логику этого странного существования на Земле», — вдруг сказал и выдохнул Гайс. Он очень напоминал мнительного бродягу, но также и аккуратного путешественника, заблудившегося во множестве представлений, как следует отдыхать в этой Вселенной. «Наверно вам стоит идти быстрее, так как уже шесть часов, ведь вечер стоит уже перед глазами и виляет своим запоздалым хвостом, как и ваш самолёт», — ухмыльнулся Алим и отпрянул на несколько шагов назад. «Будьте так любезны, представьтесь», — сказал ещё раз Алим на смятом английском. «Меня зовут Гайс, я родом из Канадской Оттавы. Я был здесь на отдыхе с друзьями в командировке, но решил добраться до города один и заблудился», — с отзывчивой чередой вздохов ответил Гайс. «Возможно наши планеты не зря столкнулись сегодня на этой дороге, ведь мы знаем, как мир переполнен всяким отребьем из непонятного поведения и жалости к самому себе. Вы довольно быстро сможете добраться до местного города. Этот путь встанет несколькими часами вам в ношу на сегодня», — повторил Алим. «Бывают дни, когда тут нет ни одного человека целые месяцы, а только маршрутные автобусы мерещатся под палящим солнцем, внутри пересечённого воздуха и жары, как нескончаемые крики пустынных птиц. Их здесь много», — точно подметил Алим и улыбнулся.

Встреченный попутчик стал отходить и удаляться в измученной полосе жизни, даже не попрощавшись. Этот мираж, как новый день на пересечённой местности не внушал ужаса и только палящее солнце сгущало тучи в сердце дальновидного опыта. За ним то и стоял ты сам не свой, а песок кружил под головой и мерно парил внутри единения субстанции сложного дня. Ты ещё не видел таких здесь, приобщившись к маленькому городу за его пределы очень мало людей выходят поглядеть во внутренний мир песка и остаются посередине дороги, как мираж. Странное обстоятельство и смертельный жар уже делают своё дорогое дело, как будто ты дышишь им уморительной полосой планет под выцветшим и яством заполненным словом о чужом мире. Но будет ли он? Сложно сейчас сказать. Так мало вопросов решено, а смерть заполняет все мысли и гложет прямо посредине дороги в сгущающемся потоке пыли и мелкого песка.

Твой «этический неверный» сегодня был Гайс. Он думал, что сразу найдёт быстрое решение, исходящее от состояния своей внушённой разумности и ставил прямо на твоё благодушное расположение планет по руке. А солнце при этом звонко подмигивало и длительным тоном ухмылялось, чтобы поговорить ещё немного за личностью не выясненной точки зрения. Что было ещё нужного в вопросах этого дня ты не знаешь, но думая в удручении ты подтянул джинсы и прямо расправил свою встревоженную спину. Ей тоже сегодня стало нелегко идти по дороге случая и сердца, внутри невыясненного поведения человеческой важности. Этот глоток воды или эта дружба на дороге из сотен мыслей, что ещё можно встретить философского впереди, когда на досуге висит только тоска и брошенное время рассуждения жить прошлым? Оно не ставит рамку и тебе не нужно ему признаваться, что ты человек или такой же путник, прошедший насквозь мира по дороге из песка и асфальтовой воли в грунтованном свете монумента о свободе. Поручил сегодня своей воле быть хорошим и справился с заданием, а ведь ещё вчера ты не не был паинькой. Ты так встревоженно отбивался от мафии в городе, в который послал этого парня на дороге. Что хочется признаться самому себе, как «этически неверно» ты смотришь ему вослед, подмигивая и направляя ситуацию под свой нос, в уже не сложившемся разговоре двух людей. А вдруг это был мираж и тебе показалось? Ведь солнце так сильно жгло спину, а голова едва утоляла свою тень внутри бейсболки, надвинутой на лоб. Ты вытянул свой хвост и замер в ожидании, что тень сейчас пройдёт по твоему колену и выстроил множество фатальных предрассудков на половине этого незаконченного дня. Но хвост не появился, что сигнализировало этот случай, как очень спокойный и надменный ход времени. Ему тоже хочется жить и обладать разумом, как и тебе, что близко сгибает страдание под смертельной жарой на новой форме обличья внутри человека. Только ты услышал свою внутреннюю речь, а сам уже ушёл очень далеко от этого места встречи, самолёты кружили над головой, и казалось им что — то нужно узнать от тебя внутри продолжения фарса этого дня.

Важно не то слово, весь этот арабский ход времени и пустынный манер притязания на продолжающемся всходе материального часа завтра не заставлял тебя страдать, но мир очень напоминал внутри свободу из сублимации планетной роли вины. Под которой нужно ходить каждому путнику и не снимая коварные тени своего хвоста — убеждать себя в целом мире превосходства здравой идеи и собственной важности понимать культуру вымысла на этой Земле. Кого ещё можно встретить здесь, кто смог похоронить тщедушие и важный взгляд аксиомы внутри города над пустыней? Эти загадки не снимали твои потоки фатальных мыслей, их слышимость сквозила в запредельном торге говорить всё что хочется себе самому. А потом убеждать свою тень, что сам ты стал сильнее и очень сильный ветер не может сбить тебя с ног. Он проносит существо над планетной формой фатальности и движет свою субъективную красоту, чтобы выжить на планете из роз и кораблей, из городов и озёр, в которых обитали люди, не склонные убеждать свою мораль жизни к синкретичному свету продолжения будущего во вне. Сложно оказаться внутри этой маски совершенного существа, и не думая идти по дороге. Слава Богу ты стал узнавать местность и даже кружащие вертолёты не напугали память, прикованную к личной выгоде знать только хорошее. А твоя тень опять расправила свой хвост и мир в очередной раз убедился, что жизнь не стоит свеч на тайном пути аксиомы из космического единства, когда планетный ветер раздувает спонтанное время во сне этой маски бытия. Ты ждал, что когда — нибудь проснёшься и шёпот не восставшего мира из далёких стен — раскинет свою произвольную картину на берегу океана и смоет фантомы уверенной роли в постоянстве среды, за которой нет ещё общества. Ведь его не было и здесь, а город стоял на отшибе этой фарсом прикованной войны. Она ещё раз напоминала тебе о прошлой форме катарсиса судьбы и планетной фобии соблюдать изысканное покаяние на дне синкретичного будущего. Его так и не настало и видимо уже не будет совсем в твоём мире надежд на большую жизнь. Твоя память служит тебе здесь, как кармический источник света и целевой роман, в притязании к которому ты видишь падшее существо из неявного фатализма, образовавшее чудо уверенной строки времени в уме. Прочитав её, ты склоняешься к повороту мысли на земле, на которой сам стоишь, а тень, падая на твоё окружение уже не дышит тебе в спину, как это было раньше. Её фатум в подобном сердце расположил искромётное поле личностного благоразумия и ищет свою идентичность, чтобы лучше разворошить прошлый ад. В субъективной картине его ты лежишь уже под этим асфальтовым ветром, а песок застигает птиц, по которым можно сосчитать минуты, утраченные наедине фантома о прошлом мире. Невзгоды не тают на переходе временной тоски и ты летаешь по этому миру, пока один из немногих, ища спонтанное философское окружение во тьме планет — ты не находишь его объяснение и честь стать числом к ценности социальной жизни.

Эту социальную игрушку ты ждёшь каждое утро. Трогательный звон в ушах и мерное пощипывание между бровей — кладут по твоим социальным нравам лучшие этические формы рассуждения о прошлом. Ты нашёл в песке чудное чувство юмора и стоишь у него на продолжении слова, чтобы лучше перенять спонтанное умопомрачение на утомлённой жарой седине середины пройденной жизни. Кается в кромешной воле твоя модель к этике, тают её глаза и заливаются в слёзах. Ты снишься сам себе. Чтобы убеждать численное превосходство разума в своём лучшем рассудке, который будит внутри тени меркантильности и ведёт тебя в уникальный свет вымощенной дороги в этическое будущее. Там были не все, но точно была твоя тень и твой хвост остался за гранью понимаемого чуда, что он тоже живое существо в мире фатальности и прозы материального сложения людей.

Рассказ из сборника прозы «Рассказы — за тем, что нечто».