Тогда
Перед лицом – огромные чёрные глаза без зрачков. Когда он увидел в них своё отражение – они тут же исчезли. Секундного наваждения хватило, чтобы запомнить их навсегда. Он шёл, продираясь сквозь молодую поросль и едва переставляя ноги. На ботинках в несколько слоёв засохла земля вместе с листочками и хвоей; костюм, бывший некогда тёмно-зелёным, весь покрылся пёстрым узором грязи и пролитой крови; волосы спутались, прилипли к потному лбу. Мертвецки бледный, тем не менее, он был ещё жив.
— Больно, — только и сумели шёпотом выдавить из лёгких вконец растрескавшиеся губы. Вдалеке хрустнула ветка – и он ускорил шаг. Но мозг приказал, а ноги не послушались, зацепились одна за другую. Даже не пытаясь смягчить падение, он рухнул на землю, впечатавшись лицом в траву.
— Марик, к столу! – послышался голос какой-то бабушки, совсем близко. Люди близко. Надо встать.
Он выплюнул грязь изо рта и попытался встать одним усилием, но теперь приказов его мозга не слушались уже и руки. На шее и висках вздулись вены, вздулись они и на руках, едва он попытался на них опереться.
— Марик!
Он поставил ладошку на землю, убедился, что она стоит ровно и крепко. Вторая подчинилась не так твёрдо, но голову от земли он поднять сумел.
Щурясь от яркого солнца, из избушки вышел Марк.
— Видала я раз, как сыч днём прогонял ворону от дупла – у него такая же мордашка была, — ласково сказала бабуля, поставив на стол нереальных размеров пирог с гусятиной, картошкой, луком и чёрным перцем, весь покрытый завитушками и узорами из теста.
Марк лишь блаженно улыбнулся, вдыхая, минуя лёгкие, сразу в урчащий желудок запах свежего пирога.
— Марик, стажировка – дело серьёзное, но, — сказал нарезающий огурчики дед, – стоило сюда ехать, когда целый день за своим монитором? Вон, кожа – что побелка на печке.
Дальше от земли, ещё усилие. Коленки подобрал к животу, сумел встать на четвереньки. Слюна течёт, как у бешеной собаки, капая на траву. Крикнуть бы им, а сил нет.
— Да я немножко уж, — так же блаженно ответил Марк, сев за стол, за белоснежную скатерть, что бабушка всегда будет упорно стирать и выглаживать для каждой дворовой посиделки. – Интернета всё равно нет, много не наработаешь.
— Его тут хронически, так скажем, нет, — сказал дед, перейдя с огурчиков на хлеб. От одного хруста корочки скулы свело ещё больше, а от запаха мякиша, перебившего пирог, желудок заурчал уже до соседних домов. Но надо потерпеть.
«Надо потерпеть», — сказал он себе, присев на корточки. Вены пульсировали и синели сквозь бледную кожу. Ухватившись за кору ясеня, он встал и обернулся. Идёт следом? Затаился? Или давно уже отстал, а ветки хрустели по какой-то другой причине? Или не хрустели вовсе!
— Маме, кстати, давно звонил? Как они там? – спросила бабуля, поставив на стол настолько ароматное жаркое из крольчатины и картошки с базиликом и розмарином, что выносить этого не было уже никаких сил.
— Да вот, пока связь была, тогда и звонил, неделю назад. Как они там, на пляжике коктейли пьют, — ответил Марк.
— А ты, небось, завидуешь, думаешь, что лучше б с ними полетел? – спросил дед, раскладывая нарезанный домашний сыр на хлеб. – Да брось ты, тут лучше, вот увидишь.
— Несомненно, — ответил с улыбкой Марк. – Ну что, когда начнём уже?
— Оголодал, сыч? Погоди, щас Ваня с ребятами придут.
— Их-то зачем позвали? Я думал, в своём кругу посидим.
— Так они и есть наш круг, — как бы удивляясь, ответил дед.
— С каких это пор?
— А с таких, что приезжать почаще надо, — ответила бабуля. – Вон они идут уже, руками машут. Ты, поди, и лица уж их забыл.
— Не забыл, — уныло ответил Марк.
— Ну хоть Аду-то рад будешь видеть.
— А что Ада?
— А что Ада… Ада вон, все пять лет про тебя спрашивала. Как ты, что ты.
Ещё немного. Бесконечный лес кончается. Свет вовсю бьёт сквозь кроны. Метров пять.
Ноги – ватные, ботинки – тяжёлые, каждая крупинка грязи на них добавляет килограмм.
Держась за ближайшие стволы ясеней, он приближался к последним кустикам этого леса. Они смеются, они, сука, смеются! Заметит меня кто-нибудь, наконец?
Ада, разумеется, села рядом, как бы невзначай задевая своим бедром его бедро. И всё улыбалась, не то загадочно, не то просто пыталась растрясти этого сухаря.
— Как там Москва? – спросил Вова сквозь набитый пирогом рот.
— Стоит, не колышется, — ответил вместо Марка Ваня, пожирая жаркое. – Что ей будет-то.
Последнее дерево. Они за столом, что-то едят. При мысли о еде почему-то стало тошно, и он поморщился. Если не выйти на открытую местность – точно не заметят, они там заняты. Они там веселятся, пока я умираю.
— Марик, а вот отгадай загадку, — потянув руку к хлебу с домашней колбасой, сказал Вова.
— Началось, — уже предвкушая, ответил Марк.
— «Как звезда сияет, но в поле травы не найдёт».
— И что же это?
— Ну ты отгадай.
Они смотрели друг на друга, пока Ваня не прыснул со смеху:
— Я знаю, я знаю.
— «Москвич в деревне»? – спросил Марк.
— Да, — ответил Вова, и засмеялись уже все.
— А ты-то чё смеёшься? – спросил Марк Аду. – Ты ж самая адекватная из вашей троицы. А вы?
Но улыбался даже дед, а Марк только подытожил:
— Вот что пять лет назад, что щас – не понимаю я вашего юмора, но рад всех видеть. Хотя сперва – бабуля не даст соврать – не очень-то и хотел.
— Как и мы, бро, как и мы, — красный от смеха, ответил Вова. – А то событие – наш неженка соизволил приехать. Ещё и всю неделю дома просидел.
— Я работал.
— Стажировка, слышали, да. А какая стажировка может быть на третьем курсе вообще?
— У нас иногда и с первого уже вытягивают. Дефицит.
Нога утонула в грядке с петрушкой, но тело выстояло. Не в этот раз, гравитация.
Сил осталось только на одно действие: либо сделать ещё шаг, скорее всего — последний, либо попытаться крикнуть. Треснутые губы только приоткрыли рот, но в лёгких воздуха не было даже на хрип. Он протянул к ним руку, хватая пальцами воздух.
— Кто это? – прищурившись на фигуру, стоящую у самого конца залитого солнцем огородика с зеленью, у самой границы леса, спросил Марк. – Там человек какой-то.
Едва они его увидели – он тут же рухнул на грядки.
Там
В просторной гостиной, оборудованной, как смогли и как получилось – под операционную, суетился Игорь Иванович. Его измятый и не совсем чистый халат заметно контрастировал с Анютиным идеально выглаженным и белоснежным. Та лишний раз боялась раскрыть рот, выстреливая лишь короткими и ясными ответами в духе: «Поняла, Игорь Иваныч». Анюта быстро металась к шкафчикам и инструментам, не говоря ничего лишнего, но даже этой скорости не хватало Игорю Ивановичу. Ему было сорок пять – повидал многое; но не сказать, что двадцатилетняя Анюта сегодня впервые увидела умирающего – тоже уже тёртый калач. Для этих жестоких времён у неё были достаточно твёрдая рука и не менее твёрдый рассудок, и ничто её не пугало – кроме сурового взгляда Игоря Иваныча.
— ЧСС?
— 140.
— Давление?
— 80 на 50, падает, — отчеканивала Анюта. Ни секунды задержки.
— Допамин два кубика на 200.
— Поняла, Игорь Иваныч.
Ни одной секунды задержки. Две – чтобы добежать до шкафа грациозной ланью, ничего не задев и не уронив. Одна – на дверцу, две – на поиск нужного. Этого оказалось для Игоря Иваныча слишком много.
— Чё застряла? Допамин дай!
— Да, Игорь Иваныч.
— Преднизолон тащи, — тут же выпалил Игорь, едва схватив шприц из её тоненьких ручек.
— Хорошо, Игорь Иваныч…
— Молча, Анюта, молча!
— Вот! Адреналин?
— Уже! ЧСС? Аня, ЧСС?
— ой, 60, — ответила Анюта, испугавшись криков, ругани и топота солдатских сапог за дверью.
— АД?
— 90 на 60.
— Дальше сама, — подытожил счастливый конец этой медпомощи Игорь и пошёл к выходу.
— Заходи, — сурово сказал он нервно ожидающей у двери женщине. – Жить будет.
Женщина, вытирая слёзы и бесконечно сморкаясь в платок, растерянно пошла по комнате. Игорь окинул взглядом пустынный этаж, но, никого не обнаружив, спросил её:
— А кто там орал-то на лестнице? Что случилось?
— Да кто-то в ворота ломился.
— В смысле – уйти хотел?
— Та кто ж захочет уйти, — ответила женщина, уже стоя рядом с мужем и убрав платочек. – С той стороны.
Игорь и Анюта переглянулись.
— А если… — спросили дрожащим голосом испуганные Анютины глазки.
— Да вряд ли. Но мне даже интересно.
Игорь ещё раз вышел за дверь и успел чуть ли не за руку поймать молодого солдатика:
— Что за шум?
— Лёха вернулся, — ответил солдатик и побежал вниз, оставив чёрную тучу на лице Игоря.
Солдатик, перепрыгивая через каждую вторую ступеньку, на ходу доставал пистолет. Внизу уже столпились другие солдаты, а Рыжий, вопрошая взглядом командира, не знал, что делать.
— Пустите, пустите, пустите! – орал во всю глотку Лёха, барабаня кулаками и локтями по массивным, толстенным воротам, установленным здесь вместо подъездной двери. Окна первого этажа полностью были застланы кирпичной кладкой, наверху которой имелось окошечко для стрельбы, задвинутое металлической дверцей. У Рыжего тряслись руки, но командир медлил. Сашок, весь белый, как Анютин халат, остолбенел.
— Они ж убьют меня! Откройте, откройте!
За дверью через чечётку ударов Лёхи послышались ещё голоса.
— Твари, твари! – орал Лёха, и Сашок не выдержал:
— Пацаны, откройте, пожалуйста!
Командир пришёл в себя:
— Коля, уведи его, чё стоишь?
— Да откройте дверь сраную!
Лёха уже не орал – он визжал, и даже сквозь этот бастион было слышно, как ему больно.
Сашок успел услышать только протяжное «А-а-а-а-а», прежде чем Коля утащил его за дверь к лестнице.
— Блядь, убили, вы его убили! — были последние слова Сашка, когда дверь на лестничную клетку захлопнулась; командир перевёл взгляд на Рыжего, тот открыл дверцу, сквозь которую все присутствующие услышали противное чавканье.
— Прости, прости! – донеслось сквозь слёзы с улицы, но чавканье не прекратилось.
Рыжий на пальцах показал «4». Командир кивнул.
Шесть выстрелов одиночным огнём – не получилось метко снять всех четверых по одной пуле каждому.
Пока Рыжий осматривал сквозь окошечко улицу, командир ходил по тамбуру подъезда туда-сюда.
— Я ему, блядь, сказал же – жри сразу эту ебучую таблетку! – словно оправдываясь, говорил он. Остальные насупились, опустили глаза в пол. – Коля, идите сюда.
Дверь открылась. Сашок неспешно приплёлся, растирая пыль сапогами и едва поднимая ноги, за отчеканивающим каждый шаг Колей.
— Сашок, посмотри на меня.
Тот стоял, глядя в никуда зарёванными глазами и приоткрыв рот.
— Сашок, ну! Ты меня знаешь, и законы наши тоже знаешь. Что сделано – за то отвечено. Твой брат сделал и ответил. Сдай ствол и увольнительные три дня. Всё понял?
Прекратив таращиться, Сашок ответил сквозь зубы:
— Так точно.
— Коля, проследи.
Тот кивнул, положил руку Сашку на лопатки и повёл по лестнице вверх.
— А я вам скажу, и скажу ещё раз: если, тьфу-тьфу. Не. Дай. Бог. Кто-то из вас окажется за воротами – жрите таблетку сразу. Там нехуй ловить больше. Рыжий, что там залип?
— Там ходит кто-то… Воркун, блядь, воркун! К нам идёт!
— Форточку закрой, дуй сюда, — твёрдо, чётко, уверенно приказал командир без тени страха.
Но этого было недостаточно – и поджилки у пацанов затряслись.
Рыжий встал в полукруг со всеми вместе. Прилетели голуби, а затем последовал удар по воротам такой силы, что все непроизвольно сделали полшага назад.
Тогда
Он словно перестал дышать. Глазные яблоки бешено вращались под закрытыми веками.
— В дом заноси его! – скомандовал дед. – На диван, на диван несите.
Ваня и Вова, сбивая расставленную на пути обувь, тащили высоченного парня, оказавшегося куда тяжелее, чем казалось на первый взгляд.
— Что творится-то, что творится… — только причитала бабуля, Ада просто закрывала рот рукой, а Марк даже не с интересом, а с каким-то подозрением ходил рядом.
— Он горит весь, — едва успел сказать Ваня, убрав руку со лба парня, как того начало трясти с головы до пят, но тут же отпустило.
— Слушайте, близко не стойте лучше, — сказал Марк.
— Вера Николаевна, может, парацетамол? – спросила Ада, выдернув бабулю из ступора.
— Да, на кухне, в верхнем ящике. А у нас и нет больше ничего такого. Ваня, сколько там температура?
Ваня достал градусник:
— 40,2.
— Боже мой, — снова запричитала бабуля и сказала наливавшей воду в стакан Аде:
— Если они по 500, то сразу две давай.
Марк вернулся с перчаткой на одной руке и выхватил таблетки у Ады прямо возле рта лихорадочного:
— Ну ты ещё в рот ему пальцы засунь… Дай я.
— А чё ты грубый такой? – вступился за сестру Ваня. – Он тут умирает!
— Я вижу, — сухо ответил Марк, сунув таблетки в рот пареньку. – Но мы не знаем, что с ним. Банальная предосторожность. По-хорошему всем бы маски надеть.
Марк попытался влить в рот немного воды, но паренёк, к удивлению, крепко схватил стакан и, не открывая глаз, принялся жадно пить.
— Связи нет? Когда там эту линию починят? – спросил Марк, смотря, как по лицу парня и дивану растекается вода.
— Да кто ж знает, после того урагана недели две чинили, — ответил Вова.
— Слушайте, а почему экстренные не работают?
— Нужен врач, парацетамолом не отделаешься. Смотрите, у него опять вены вздуваются!
Кожа паренька синела всё больше, и его снова стало трясти.
— У кого тут машина есть? – спросил Марк.
— У Петровича, только он к детям в гости поехал, — ответил дед. – А больше и ни у кого.
— В райцентр надо. Можем, конечно, на тракторе его увезти, — сказала бабуля. – Только вот крюк делать придётся. Огромный.
— Я могу съездить, по прямой, на велосипеде, — сказала Ада. – По прямой туда часа через два доберусь. Обратно уже с врачом на машине.
— По прямой, — спокойно сказал Марк, глядя ей в глаза. – По прямой, через лес. Когда тут бродят хрен пойми чем заражённые. Нет, ты не поедешь.
— А чё ты грубишь-то опять? – снова влез Ваня.
— Так, парни, спокойно, — вмешался дед.
— А ты её отпустишь? – спросил Марк, глядя Ване в глаза. — Я сам поеду. Тащите велик.
— Воды, — тихонько, через силу сказал паренёк, и мелкая ссора тут же прекратилась. – Попить.
Ада метнулась к кувшину. Парень открыл глаза, жадно высматривая среди этих людей того, у кого будет вода.
Фёдор Степанович поставил перед диваном стульчик, грузно уселся и, дождавшись, пока паренёк опустошит стакан, начал допрос:
— Ну, кто таков? Откуда шёл?
— Где я?
— В деревне Вишенки. Так кто таков?
— Антон.
— Идёшь откуда?
— Хрен знает, если честно. Заблудились мы.
— Мы? Кто ещё с тобой был?
Услышав этот вопрос, Марк посмотрел сперва на Аду, а затем – на Ваню, и тот закатил глаза.
— Коллеги мои.
— И где они?
— Не знаю, — сдерживая икоту, ответил Антон. Вены скрылись под кожей, её цвет возвращался к нормальному, здоровому, а голос стал куда громче и твёрже. – Дня два их не видел. Разбежались, когда спасались.
— Спасались от чего?
— А вы не в курсе? – едва ответил Антон, и над деревней, сотрясая стёкла, пролетели на низкой высоте три военных вертолёта: два ударных и один транспортный.
Там
Говорить что-то было всё равно было бесполезно, и Коля просто молча тащился по лестнице за Сашком. Но тот прошагал нужный этаж.
— Саня, — окликнул его Коля, остановившись. – Оружейка там.
Сашок ничего не ответил и даже не обернулся, а только продолжил шагать на следующий этаж. Коля догнал его и схватил за руку, но Саша так сильно ударил его с разворота в челюсть, что Коля просто повис на нём. Оставив сослуживца отдыхать на лестнице, Сашок поднялся на ещё один пролёт и пошёл мимо квартир, остановившись напротив красной двери.
Постучал. Никаких мыслей.
Дверь открыл Игорь. Непонятная реакция в глазах. Боится? Плевать? Издевается?
Сашок стоял с полуоткрытым ртом и молчал.
— Проходи. Помощь нужна?
— Тебе? – вдруг тихо спросил Сашок.
Игорь не подал виду и уверенно сделал пару шагов назад.
— Сожалею насчёт твоего брата… — начал было Игорь, но Сашок, улыбнувшись, его перебил:
— Сожалеет. Он, блядь, сожалеет.
На этих словах достал пистолет. Девчонки не издавали ни звука, стоя за спиной Игоря.
— Думаешь, я не догадался, кто его сдал? Большая причина была его выгонять?
— Не понимаю, о чём ты, — не теряя уверенности, ответил Игорь.
Сашок только ещё раз улыбнулся, приподнял руку, как бы говоря: «о чём, нахрен, с тобой ещё можно разговаривать?», поднял пистолет и – сквозь визг той женщины – выстрелил Игорю в голову.
Бум! – раскатилось по всему подъезду.
— Военные, — подытожил Марк, провожая взглядом улетающие за лес машины.
— Вы радио не слушали?
— Да его никто тут не слушает, — ответил Антону Фёдор Степаныч. – Телевидение не работает уже неделю как, связи нет, интернета нет.
— И вас ничего не смутило? – впервые улыбнулся Антон.
— У нас такое уже бывало, и не раз. Чинят долго.
— Такое щас везде. Радио и то с перебоями. Эвакуацию вы, значит, прошляпили.
Да и вряд ли до вас кому-то было дело. Из таких глухих деревень не забирают никого.
— Так что случилось-то? – спросил с нетерпением Ваня.
— Я не знаю. У нас эвакуация была, бежали к вертолёту – кругом люди кричат. Паника.
Стреляли недалеко.
— От кого бежали?
Антон, не ответив, закрыл глаза.
— От кого бежали? – повторил вопрос Фёдор Степанович.
— Я плохо видел. Быстро всё было. Не люди это, в общем.
Фёдор Степанович не сказать, чтоб охотно верил.
— А кто?
— Ну, твари, чудовища. Я не знаю, как их назвать. Метра два ростом, в броне, которую ничё не берёт. Вообще. Солдаты наши по ним в упор стреляли – твари их всех просто в капусту покрошили.
Поглядев в спокойные глаза приходящего в себя Антона, Фёдор Степанович вышел к открытой двери избы, где Марк, стоя у косяка, смотрел в лес.
— За 40 температура, бредит он, вот и весь разговор, — сказал ему шёпотом Фёдор Степанович.
— Да, но вертолёты, связь. Одет он явно в униформу какую-то, — ответил Марк, прошёл к дивану и сел на стульчик. Антон умиротворённо спал. Аккуратно достав градусник, Марк посмотрел на цифры и кивнул Вере Николаевне – температура спала.
Не спеша расстегнув нагрудный карман, пощупал содержимое – там лежала ключ-карта.
— «Антон Комаров, старший инженер».
— Дай глянуть, — выхватил пластиковую карточку Вова. – КЗ. Что значит КЗ? Карантинная зона?
— Может, контроль заболеваемости? – предположила Ада.
— Тогда это был бы ЦКЗ какой-нибудь, центр контроля заболеваний. Может, разбудить его?
— Пусть спит, — сказал Фёдор Степаныч. – Полезного всё равно ничего не сказал.
— Кто знает.
— Я знаю. Ты вон спроси, что бабушка твоя несла, когда у неё лихорадка была. Она вон – мёртвых видела.
— До вас реально никакие новости не доходят. Холодная война идёт. Каждый день хвастаются, что нового придумали. Миша, пока не пропал с радаров, разное рассказывал – уши вянут. Кто знает, чем этот персонаж на своём КЗ занимался?
— Ка-Три, — прохрипел Антон. – Не КаЗэ, а Ка-Три.
— Проснулся? Тогда скажи, чем ты занимался на Ка-Три.
— Водички ещё. Попить, — захрипел Антон в ответ.
Ада поднесла стакан воды, и тот опустошил его за полторы секунды.
— Это не мы. Кто-то уже слухи пускает, что ребята из К2 их выпустили. Но это не мы и не они тоже.
— Что за К2?
— Такая же станция. Когда эвакуация сорвалась, мы туда побежали. Потом твари нас окружили, загоняли в одну точку, как скот. Не добрались мы. Там, на К2 – солдат тьма, еда, всё есть. Надёжное место. Они уже ищут решение.
— Решение чего?
— Проблемы, чего.
— Да сказочник он, — буркнул дед. – Пусть отоспится.
— Так чем вы там занимались на К3?
— Я не знаю, у меня доступа не было. Просто рабочий.
Марк скривил губы и достал из кармана ключ-карту:
— А вот тут фото твоё. Старший инженер, не рабочий.
Антон только кисло улыбнулся:
— Не могу я сказать, я бумаги подписывал.
— И как тебе верить после этого, Антон Комаров?
— Да чему тут верить? – вмешался Вова, пивший чай. — Два метра ростом, броня, которую ничего не берёт. В больничку надо, пускай долечивают.
Кислая улыбка не сходила с лица Антона:
— Да не верьте, если не хотите. Я говорю, что своими глазами видел.
Вова так раскашлялся, что чай чуть не потёк из носа.
— Подавился? – спросила его Ада. – По спине постучать?
— Простудился, — ответил Вова и снова закашлял.
Марк не без подозрения сперва поглядел на него, затем на Антона, но кислая улыбка сползла с его лица, и Марк невольно вжался в стульчик, когда увидел эту гримасу с окровавленными дёснами.
Антон выгнулся дугой, вены тут же вздулись по всем частям его тела, не скрытым под одеждой. Его трясло, и Марк подойдя к Ване, спросил:
— Может мотоцикл есть?
— Ижак в ремонте. Я сам поеду, на велике – ты дорогу нихрена не знаешь.
— Его лучше вынести, — сказал Марк, глядя, как Антона трясёт мелкой дрожью.
— На улицу выставить? – завопил Ваня у порога. – Это у вас в Москве, может, так принято людей выбрасывать?
— Не по-людски как-то, Марик, — тихонько сказала бабуля.
— Да чё ты Москву опять приплёл? В баню, в баню его отнести. Одеялами накрыть, воды оставить. Мы не знаем, чем он болен. Может, мы тоже уже заразились, — ответил Марк, глядя на Вову.
— Ну давай и Вовчика на улицу выкинем, чего уж там.
— Банальная предосторожность, — повторил Марк, недовольно махнул рукой и ушёл в свою комнату.
— Тут и оставим, — сказала Вера Николаевна. – Я всё равно полночи не сплю, если что, хоть воды принесу или парацетамол дам.
— А что вы тут кричите? – раздался с порога писк пятилетней голубоглазки с выгоревшими на солнце волосами. Она тут же добавила: — Папа спрашивает.
— Ты беги домой, скажи, гости у нас, — буркнул дед в ответ. – Всё нормально.
— Нормально, как же! – раздалось за дверью комнаты Марка.
Антон лежал неподвижно и мирно спал.
— Ты же сказала, что он в себя пришёл. Ань! – услышал Игорь, пытаясь открыть глаза.
— Немного терпения, — ответила та.
С усилием один ряд ресниц отлепился от другого.
— О, Игорь Иваныч, с возвращением, — громогласно, на всю комнату изрёк упитанный, розовощёкий мужик.
— Потише, Савелий Петрович, голова трещит, — недовольно ответил Игорь.
— Насчёт головы и неудивительно. Спросить бы вашу маму, где она покупала рубашку, в которой вы родились. Я бы сходил – закупился.
— Я думал – всё, труба.
— Так все думали, — тихонько пропищало милое Анютино личико со вздёрнутым носиком. – Но пуля по касательной прошла.
— Угу, повезло, что Сашок наш – мазила, с двух метров попасть не смог, — сказал Савелий Петрович.
— Не смог, или не захотел? Что с ним?
Улыбка слезла с лица Савелий Петровича, и говорить он стал заметно тише.
— Вы законы наши знаете. За ворота, — ответил он и, увидев жалостливое лицо Игоря, добавил: — Вот только не надо себя винить. Всё вы правильно сделали. Барыжил оружием в крысятнике, оружием, Игорь Иваныч! Когда уже всем известно, что среди крыс завелись повстанцы.
— Это только слухи.
— Обижаете, Игорь Иваныч. Я свой хлеб, думаете, зря ем? Это не так страшно, что пара стволов у них теперь имеется. Страшно, что они ещё найдут.
— И что же будет тогда? – испуганно спросила Анюта.
— А вот если живы останемся, сбросят они нас в свою канализацию, а вместо вашей больнички тут бордель устроят. Ну, поправляйтесь, а я пойду делами заниматься.
— А можете попросить коменданта, чтоб простили парня? Состояние аффекта, брата потерял, сами понимаете, — услышал за спиной Савелий Петрович.
— От коменданта не слышно ничего уже давно. Это был мой приказ, — сурово ответил он. – И он не обсуждается. Поправляйтесь. Нам врачи нужны.
Савелий Петрович вышел вон, громко хлопнув дверью.
— Игорь Иванович…
— Да, Анют?
Сашок стоял в тамбуре и безразлично наблюдал, как командир кладёт таблетку в мешочек и туго перевязывает его бечёвкой.
— Я тут в кармане у вас нашла, — сказала Анюта, протягивая Игорю пластиковую карточку.
На ней были цифры: 38200552837.
— Я не знаю, что это, — ответил Игорь, повертев карточку в руке, и вдруг удивлённо посмотрел Анюте в глаза, словно его осенило: — Я не всё помню. Я не помню, как тут оказался.
Командир надел импровизированный кулон на шею Сашка. Тому было плевать. Абсолютно отсутствующий взгляд. Пацаны переступали с ноги на ногу, и им почему-то было стыдно. Никто не хотел на это смотреть – а приходилось.
Командир кивнул головой, Рыжий отодвинул дверцу, посмотрел по сторонам и кивнул в ответ.
— Я помню, что ехал из университета, хотел поговорить с кем-то насчёт работы. Я помню, как ворота открыли, и меня впустили в дом. А всё, что было между – не помню.
Коля, напрягая бицепсы, с большим трудом потянул за ручной рычаг. Ворота медленно стали съезжать в сторону, открывая вид на опустевший город. Показалась железная дорога и вдали – Останкинская башня.
— Аня, я же вижу, что ты что-то ещё хочешь сказать, — недовольно пробурчал Игорь. – Ну, говори.
Сашок медленно поплёлся наружу, закрывая глаза от яркого солнечного света. Кто-то из пацанов стойко смотрел ему в спину, кто-то отводил глаза. Никто не сказал ни слова.
— Аня!
— Я взяла анализы крови. Точнее, я каждый день их брала.
— Ну и?
Едва Сашок привык к дневному свету, которого не видел уже очень давно – ворота захлопнулись, издав глухой металлический стук. На дороге, совсем близко, лежал его брат и ещё четверо каких-то молодцов. Все, кроме Лёхи, были просто скелетами, обтянутыми бледной кожей. Глазные яблоки на фоне впавших глазниц выглядели просто чудовищно.
— Вы заражены. У вас вирус.
Игорь не понимал её, словно она говорила по-бельгийски.
Сашок лишь тяжело дышал и смотрел на небо, открыв рот. В конце улицы кто-то сбил мусорный бак. Он улыбнулся.
— Вирус, который…
— Да.
Игорь, держась за перевязанную голову, встал с кушетки.
— Ты всё проверила?
— Несколько раз проверила. С этим ошибиться сложно.
Сашок увидел вдалеке крупную фигуру.
— Съешь таблетку! Не тяни! – приказал приглушённый крик командира с той стороны. Сашок только засмеялся, но смех из «ха-ха-ха» получился отрывистым, и остались только коротенькие «а-а-а». Разбилось какое-то окно в конце улицы.
— Как? Как я мог заразиться, если я не выходил никуда? – заорал Игорь, перевернув кушетку. — Сука! Сука!
— Ну догони, – приговаривал Сашок, несясь по другой улице. Где-то позади разбивались ещё стёкла.
— Блядь! Блядь! – орал Игорь, и в ход шло всё, что попадалось ему под руку. Летали алюминиевые подносы с инструментами, разбилась о стену ваза с искусственными цветами, а карточка, торчавшая из кармана – полетела следом. Когда он сорвал шторы, то, конечно, окна он там не увидел – оно было закрыто кирпичной кладкой, как и все окна в доме.
На кирпичах были прилеплены заметки и расчёты. Игорь сорвал их все и разбросал по комнате. Анюта, вжавшись в пол, то и дело вздрагивала.
— Бездарь! – крикнул он и сел на пол. Из кармана выпала карточка. Та самая, что он швырнул в стену.
— Анюта, сходи на обед. Никому ничего не говори.
Та спорить не стала, кивнула, неслышно пролетела по комнате и так же неслышно закрыла за собою дверь.
Когда колёса синего старого Урала зацепились за какой-никакой, но асфальт, Ваня поднажал. За поворотом должен был открыться райцентр, главная улица которого начиналась сразу за лесом. Уже смеркалось, и Ваня устал ехать в лесной полутьме; ноги забились за два с половиной часа.
Главная улица встретила его совершенно без света. Ни уличных фонарей, ни огней в домах, ни одного человека.
Он даже остановился, пытаясь понять, в чём дело, отбрасывая очевидный вариант, который ему совсем не нравился: людей тут нет. Возвращаться поздно, и нужно было как минимум наведаться в районную больницу.
— Попрятались все, что ли…
Замедлившись, он проезжал мимо домов и смотрел в оба: ни единой лампочки не пробивалось через окна. Больница выглядела так же, как и дома – мёртвой.
Аккуратно поставив велик у стены, Ваня вошёл внутрь. По полу были разбросаны какие-то бумаги, стульчики валялись перевёрнутыми, трубка стационарного телефона свисала со стола на своём кучерявом проводе. Ваня из любопытства поднял её, хотя уже догадывался, что гудков там не будет. Ну, разумеется.
— Так, чё делать-то, — стал он говорить вслух. Одиночества Ваня не переносил и если оставался подолгу один – тут же начинал говорить сам с собой.
— Возвращаться поздно, ночевать придётся тут. Да и не с пустыми руками ж ехать. Надо набрать полезного.
Ваня походил по коридору, заглядывая в палаты – но ни людей, ни полезностей не обнаружил. В ординаторской никого не было.
— Живой есть кто? – заорал он, и эхо раскатилось по пустым коридорам.
Никто не ответил.
— А где лекарства-то все искать?
— Эй! Ты кто? – заорал кто-то за спиной, и Ваня молниеносно обернулся, чтобы с испугу просто втащить как следует обормоту, напугавшего его. Но кучерявый обормот держал в руках здоровенный разводной ключ.
— Братан, ты полегче, а то я тебе этот ключ знаешь куда засуну? — совершенно спокойно и даже с улыбкой ответил Ваня.
Кучерявый и сам был и слишком напуган, и слишком тощ, чтобы представлять какую-либо опасность.
— Откуда будешь?
— Вишняк я.
— С Вишенок что ли?
— С Вишенок.
Кучерявый, успокоившись от ответа, опустил разводной ключ:
— Ты это… Напугался я. Тут вообще людей нет. Подумал – может, мародёр.
— А куда все делись?
— Так я у тебя хотел спросить.
— Так у нас в Вишенках всё нормально. Я вообще за врачом приехал.
— Ха! Врачи. Врачи! – Кучерявый принялся трясти ключом в такт своим мыслям: — Я без сознания лежал. Не знаю сколько дней. Так они меня тут и оставили. Проснулся, полежал пару часов – никого. Позвал – никого. Капельницы выдернул, в окно смотрю – никого.
— А дальше?
— А дальше – прошёлся по всей больнице, пошёл по домам – нигде никого. Думал, может, спрятался кто, пару домов обыскал вместе с погребами – бросил. Нашёл пожрать, к администрации прогулялся – а там мешки с песком навалены и таблицы кругом – «эвакуация».
— Пиздец.
— Не то слово. А у вас в Вишенках вообще не в курсе что ли?
— Да какой там. Свет-то есть, телека нет, связи нет. Но сам знаешь, как оно тут бывает.
— Ага.
Кучерявый, наконец, положил свой ключ на пол и протянул руку:
— Женёк.
— Ваня.
— Делать-то что теперь, не пойму. У моря погоды ждать?
— Погнали к нам в Вишенки. Там и решим, что да как. Место найдём.
Кучерявый кивнул и добавил:
— Ты на машине? Нет? На чём вон только ехать, тут машин тоже ни одной нет, все разъехались. Может, места в эвакуацию не хватило, может, сами не захотели.
— Я на велике сюда приехал. Тебе тоже надо найти. Завтра поедем, темно уже, через лес ехать два часа – не ровен час – заблудимся.
— Пошли в дом тогда.
— В какой?
— Да в любой. Все теперь наши.
— Мне это… Лекарства надо найти ещё. Чтоб не с пустыми руками возвращаться.
— А этого, брат, тут нигде нет. Я всё обшарил. Даже сейф у главврача просто открытый стоит. Всё подчистую вывезли.
Игорь смотрел на карточку с цифрами и уже думал, что пулевое ранение малость пошатнуло его психическое здоровье. В ярости он, конечно, не вёл учёт разрушаемых им предметов обстановки, но карточку он точно бросил в стену.
В неё самую и постучали. Игорь, несмотря на свою слабость, резво встал. Постучали ещё раз. С той стороны что-то кричали.
Он подошёл поближе – снова какое-то бормотание. Лишь прислонив ухо к стене, донеслось яснее:
— Ты слышишь меня? Я здесь!
Игорь отшатнулся. По стене снова стали бить, и именно в тот момент, когда удары прекратились – в квартиру вошла Аня.
— Анюта, только что в эту стену кто-то стучал.
Та в ответ только прикусила губки.
— А потом кричал: «я здесь!»
— Игорь Иванович, вы же сами знаете, что там никого нет. Соседний подъезд —
— Необитаем. Да, никто там не живёт. Знаю, что ты на это скажешь, — сказал Игорь, тыкнув пальцем себе в висок.
— Вы бы мне то же самое ответили, — усевшись на диван, сказала Аня.
— Верно. То же самое.
Игорь протёр лицо ладошкой, пододвинул табуретку к дивану и, усевшись, вздохнул:
— Извини, пожалуйста, за этот срыв.
— Если бы я, Игорь Иванович, услышала такое – я бы просто рыдала часа два. Тут, на полу.
Вопрос в другом – что теперь делать?
— Если б я знал.
— Противовирусное?
— Оно не работает. Я тебе ничего не рассказывал, потому что рассказывать нечего. Добавлю себе два дня жизни, и всё, — ответил Игорь, указывая на валяющиеся на полу бумажки. – Просто бездарная работа. К тому же, есть серьёзный риск для печени и почек. Но знаешь, что? Не говори Савелию.
— И не собиралась.
— Вообще с ним ни о чём не секретничай. Он радушный, пока мы ему нужны. А так – я этого людоеда давно знаю, ничем не лучше коменданта. На раз-два нас выкинет за ворота, если захочет.
— Я коменданта вообще никогда не видела.
— Как и я. Его, кроме Савелия, мало кто видел, думаю. Но приказы он отдаёт схожие.
В дверь постучали.
— Я сам, сиди-сиди.
Стуки звучали с чрезвычайно точными промежутками. Аккуратный такой стук, и Игорь не ошибся, когда за дверью увидел столь же аккуратно одетого молодого человека.
— Господин Долгоруков, добрый день. Я пройду?
Игорь почему-то послушно открыл дверь, и на Анютин лёгкий кивок подбородком в сторону гостя: «Кто это?» ответил отрицательным покачиванием головы: «Без понятия!»
Молодой человек, одетый в идеально выглаженную рубашку пастельных оттенков охры, такие же идеально выглаженные брюки и идеально начищенные ботинки, ни слова не говоря, просто ходил по комнате, повышая градус недоумения тех двоих. Остановив ботинок на валяющейся бумажке с расчётами, он поднял её, вскользь посмотрел и улыбнулся:
— Если это чистовик, то представляю, что за мусор у тебя на компьютере. Я думал, ты можешь лучше, Игорь Иванович.
— Мы знакомы?
— О да, я тебя хорошо знаю, даже лучше, чем тот человек, что стучал недавно по твоим стенам.
Ваня проснулся от стука Женька по окошку, повернулся и тут же спросил недовольным хрипом:
— Чё делаешь?
— Там Толян!
— Кто?
— Сосед мой! – радостно крикнул Женёк, жестами призывая того войти в дом. Толян махнул рукой в ответ.
Марку снились кошмары. Он ворочался так, что скомкал всё одеяло, а простынь уже наполовину слезла. Последнее, что ему снилось – будто бы замедленный вскрик набирал скорость и децибеллы, становясь громче и резче. Он проснулся и понял, что вскрик был уже в реальности. За ним последовало какое-то клокотание, и Марк в своей полосатой пижамке выбежал из комнаты.
Открыв дверь, на распростёртые объятия старого друга Толян ответил рывком и мощным ударом всего корпуса в грудь Женьку, отчего тот рухнул на пол.
— Прости! – завопил Толян.
— Простите, простите! – кричал Антон, оторвав окровавленное лицо от шеи Веры Николаевны. По всей её белой ночнушке растекались алые пятна крови. Она была ещё жива и даже моргала, отрывисто хватая ртом воздух, как рыба; кровь из прокушенного сонника, как предполагалось, вовсе не хлестала струёй. Фёдор Степанович остолбенел, держа в руках ружьё, как остолбенел и Марк. Антон заревел.
Ваня врос в пол, не зная, что ему делать.
— Женёк, прости меня! – кричал Толян, отрывая от его шеи куски мяса.
— Ваня, Ваня! – молил о помощи новоявленный друг, а Ваня всё стоял и смотрел, не в силах рассеять туман перед своими глазами.
— Не убивайте! Умоляю! – успело сказать кровавое лицо старшего инженера, и тут же его откинуло выстрелом дробью почти в упор.
Фёдор Степанович молчал, а Марк всё не приходил в себя.
— Ваня, помоги, больно, — уже визжал Женёк, и только сейчас Ваня взял себя в руки, схватил первое, что попалось под руку – табуретку, размахнулся и со всей своей дури впечатал её в череп Толи.
Руки Вани тряслись, и единственное решение, которое он нашёл, чтобы избавиться от тремора, — продолжать вбивать табуретку в голову Толи, пока тот не перестанет дёргаться.
Женёк лежал с открытыми глазами и не дышал. Под ним быстро росла лужа крови, и когда она коснулась ног Вани, тот улыбнулся, но губы скривились максимально несимметрично, обнажая зубы и подёргивая уголок рта.
Бабуля распахнутыми от боли глазами уже не моргала. В лесу громко затрещали ветки и продавленные высохшие деревья.
— Пошли, — сказал Марк, взяв деда за рукав точно такой же полосатой пижамы.
Фёдор Степанович не плакал, не кричал – он просто стоял молча и будто бы даже не дышал.
— Пошли! – крикнул Марк и тот, на удивление, послушался.
В ночной тьме видно было плохо, но всё же луна хорошо очертила острому зрению Марка высокие, крепкие фигуры, выходящие в огород с самой границы леса. Будто бы прилетели голуби.
Будто бы прилетели голуби у дома Вани. Он выглянул в окно и никак не мог разобрать, кого увидел: для человека слишком высокий и крупный. Тот моментально заметил Ваню и побежал к открытой двери, а голуби ворковали уже гораздо громче.
Марк, следя, чтоб Фёдор Степанович не отставал, бежал к дому ребят. Из третьего дома вышел какой-то сосед с ружьём.
— Прячьтесь! В погребе прячьтесь! – крикнул тому Марк, не останавливаясь.
— Кто стрелял? – спросила в ответ заспанная рожа.
— Это не поможет, — сказал Марк, остановившись, и заорал на всю деревню почти до срыва собственных голосовых связок: — Прячьтесь!
Высоченные фигуры медленно бежали, и насчитать их можно было уже больше пяти. Следом за ними из леса выбежали и люди, когда Марк запер дверь и задёрнул шторы.
За запертой дверью спальни Ваня пытался открыть окно, но дерево рамы будто расширилось от влажности и никак не поддавалось. Послышались тяжёлые, грузные шаги. Ваня замер и неслышно подошёл к двери, заглянув в замочную скважину.
— Ваня где? – спросил Марк у ошарашенных Ады с Вовой.
— Не вернулся ещё, — промурлыкала заспанная Ада. – Это ты кричал?
— Погреб где?
— Что случилось?
— Ада, погреб где?! — уже прикрикнул на неё Марк, отодвинув шторочку окна: как минимум одно существо бежало, хоть и неуклюже и грузно, прямо к ним.
В замочной скважине Ваня увидел едва ли больше, чем просто силуэт. Всё, как и говорил Антон: два метра ростом, массивные ноги, руки и торс, и всё покрыто какими-то пластинами. Когда оно встало напротив лунного света, пробивающего окно, Ваня увидел, что у твари нет рта. Громкость голубиного воркования сводила уже с ума.
Марк заставил дедушку спуститься первым. На улице кто-то начал стрельбу, но успел сделать только три выстрела. Будто бы сразу во всех домах закричали люди. Разбивались стёкла, выбивались двери.
Существо посмотрело на два трупа на полу, и оттуда, где, как Ване показалось, рта не было, вышло несколько десятков длинных отростков, похожих на гибкие и очень подвижные языки. Те стали прилепляться к Толе, ощупывать его голову и шею, ловко меняясь между собой.
Ада закрывала рот руками, чтобы не закричать; Фёдор Степанович закидывал новые патроны, но Марк остановил его, качая головой. Вова сидел, обнимая свои колени. Крики, ставшие визгами – не прекращались.
Языки молниеносно втянулись обратно в невидимые Ване отверстия, бывшие существу подобием рта, и тот грузно, прогибая половицу, двинулся к двери, от чего Ваня отшатнулся и чуть не упал.
Один удар – и сразу второй. Толстая деревянная дверь, отделявшая ребят от улицы, с грохотом плашмя упала недалеко от погреба. Марк показывал указательным пальцем от губ до носа: «тщщщ», только ещё истерично стучал этим пальцем себе по зубам, приказывая тихонько скулящей Аде заткнуться. Голубиное воркование приближалось к крышке погреба.
Первый же удар проломил дыру в двери, и Ваня увидел массивную руку с короткими, но крепкими когтями, царапающими дерево. Ваня схватил небольшой комодик, поднял его перед собой и, приложив все силы, выбил окна наружу. Когда он перелезал через подоконник, от второго мощного удара дверь сорвалась с петель и упала на хозяйскую кровать. По спине, всей покрывшейся мурашками, вдоль позвоночника пробежался от затылка до копчика электрический разряд, давший Ване порцию адреналина, и он побежал по улице, не оглядываясь.
Когда оно прошло прямо по крышке погреба и посыпалась пыль, у Ады потекли ручьи слёз. Оно ходило и ходило по всем комнатам и, видя двери, просто выбивало их.
У Вани было мало времени придумать, где в больнице лучше всего спрятаться. Существо даже не пыталось открыть стеклянную дверь в металлической раме – оно просто стало с разбегу выносить её в другую сторону, хотя могло просто потянуть на себя. Это дало Ване время залететь на второй этаж, на ходу скидывая ботинки, громко стучавшие по полу.
Марк, как и остальные, сидел с максимально отупевшим лицом, вздрагивая от каждого крика с улицы и каждого шага существа. Он крепко прижимал лицо Ады к своей груди, обнимая её и держа за затылок. Послышался жалобный и полный ужаса детский крик, и по щеке Фёдора Степановича, который уже даже не моргал, потекла слеза, растворившись где-то в густой бороде.
Ваня добежал до ординаторской, передумав прятаться под койками. На ходу он перебирал варианты и тут же отсёк этот, ведь достаточно просто наклониться, чтобы найти его. В ординаторской стоял большой шкаф. Ваня сорвал с вешалок все вещи, которые там были, укутался ими в кокон. По больнице бегали люди, он точно понял это по гораздо более лёгкому и быстрому ритму.
— В палатах тоже смотри, — крикнул один кому-то. – Если ты здесь, то лучше прячься! Прости нас, прости!
Злобный крик перемешивался с мольбами о прощении, люди то смеялись, то ругались, то начинали плакать. Совсем как сумасшедшие. Один из них подошёл к шкафу.
В щели между дверок шкафа показались человеческие руки. Дверцы распахнулись, но разочарованный человек злобно сказал:
— Сбежали, пошли дальше. Я так рад, что их тут нет. Я голодный, — у самого выхода из дома Ады сквозь слёзы сказал человек.
Марк лишь сглотнул слюну, когда они ушли.
Ординаторская опустела.
Лишь с рассветом, с огромной осторожностью, Марк, долго прислушиваясь, решил приподнять крышку погреба.
Ваня осторожно вышел из шкафа. Солнечный свет заливал ординаторскую, а вокруг шкафа повсюду были грязные следы. Были от ботинок, были и от шестипалых лап. Пройдя по коридору, он подобрал свои ботинки и, аккуратно зашнуровав их, спустился на первый этаж. Когда он случайно пнул разводной ключ, валявшийся на полу, то на секунду остановился. Перешагнув и не глядя вниз, он пошёл дальше.
Пока Ада с распухшим от слёз лицом выбиралась из погреба, Марк вышел на ветвистую тропку, связывающую крошечную, на шесть домов деревушку. В траве, у крылец, повсюду лежали мёртвые.
Ваня проезжал на синем Урале, даже не посмотрев в сторону окна, за которым покоился Женёк.
Ботинки с уже засохшей кровью на подошве крутили педали.
Еще почитать:
Смерть - секунда бесконечности. — Смерть — секунда бесконечности. Ч.2
Жребий брошен — Жребий брошен Глава 11
Сошедшие с небес — Глава 6. «Люди меня не прокормят, но я прокормлю людей»
Демонстрация роли демонического условия бытия
«
»
