Экзаменатор

Мне, как преподавателю одного из ведущих ныне предметов – арифметики, было предложены директором гимназии заседать в составе экзаменационной комиссии, принимая экзамен по моему предмету у выпускающихся старшеклассников. На это предложение я ответил, конечно же, согласием, так как уверен в том, что достоин этого места и… просто достоин и достаточно того. Но если раньше мне позволялось присутствовать на экзаменах довольно редко, то теперь было принято решение о включении меня в состав вышеупомянутой комиссии уже на постоянной основе. Это предложение как нельзя обрадовало меня: любил я, знаете ли, смотреть, как мучаются и нервничают гимназисты, пытаясь вспомнить всё, что я рассказывал и не рассказывал ранее на занятиях в течение всего года.

И вот снова очередной экзамен, к слову сказать, уже не первый в моей практике, после моего официального назначения. Часы на стене в классе пробили 8 часов. Начался экзамен. В классе, полностью заполненном нервно грызущими остатки ногтей гимназистами, было до крайности душно. Для небольшого сквозняка было открыто окно и дверь в коридор, но это всё равно не особо спасало. Среди всей сложившейся гробовой тишины можно было расслышать лишь тихие поскрипывания пишущих по бумаге перьев и шебуршащее перешёптывание других членов комиссии. Я же в свою очередь сидел и пристально, не отрывая своего любопытствующего взора, следил за движениями учеников.

Вон Алексеев на последней парте или, как ещё говорят, «на камчатке», тихонько открывает под партой конспект и пытается списать. Выгнать? Или пожалеть? Хах, что ж, пожалуй, что жалею. Зачем мне ему жизнь ещё на полгода портить?

А вон Ванька Чаркушин. Вишь, место возле окна занял. Хех, всегда там сидел, сколько себя помню. А чего это он в очках? Нешто зрение испортил? А это что? Ах! Хитрец, он на стёкла формулы нацарапал. Он думает, что невидно, паразит этакий. Зря так думает, я ведь заметил. Хотя… не с первого же раза, а только когда присмотрелся, а эти (тут я глянул на болтающих коллег) вряд ли станут приглядываться в невзрачные фигуры пишущих. Ладно, Чаркушин, пиши, трогать не стану, только хоть другим не попадись.

А Крылаткина что там? А-а, пишет, отличница наша. Как и всегда пишет прописью, молодец. На золотую медаль идёт. Да-а, у неё большое будущее, тут сомнений даже не возникает.

Комарин, троечник, опять списывает. Ну, списываешь, так хоть делай умело, чтобы никто не увидел, а то ж за километр слышен его писк. Хоть бы одну формулу за год выучил. Нет, как всегда.

Эх, смотрю я на их лица и, право, как родные мне стали. Прямо и расставаться с ними неохота. Столько ведь у них арифметику вёл, столько учил, столько с ними времени провёл. Знаю каждого как облупленного, а теперь что? Придут новые, незнакомые, уже не те, что были. Таких, как эти, уже будет не сыскать. А теперь уж и не свидимся, верно. Они-то, может, и рады. Хотя почему «может»? Точно рады, уверен, голову отдаю на отсечение, что рады. А вот я? Скучно мне без них будет.

Прошло два часа, снова бьют настенные часы. Экзамен окончен. Все сдают свои работы и черновые листы. Ох, чего только на них не увидишь. На черновике Алексеева мелким почерком написано: «Помогите! Физику взял вместо алгебры». Проверил саму работу – можно смело ставить двойку. Эх, жаль его, такой озорной, но такой лентяй. Решу-ка я ему хоть одну задачку и поставлю тройку, главное самому не попасться.

Работа Чаркушина. Молодец, на твёрдую четвёрку списал. Что ж, поставлю, хорошо списал, без ошибок, и на том хоть спасибо, а то ведь некоторые так спишут, что, право слово, чёрт знает что: непонятно, что написано, то ли число пи, то ли состояние души во время работы.

Крылаткина. Ох, замудрила с решением. Нет, всё решено правильно, не спорю, но каждое действие расписала, да ещё и с объяснением. Ну-у, тут хоть семёрку ставь. Ладно, твёрдая пять. И плюс ещё допишу, чтобы знала наверняка, какая она молодец. Надо хвалить, надо хвалить – точно знал я.

Комарин. Что же ты тут понаписал мне? М-да, работа достойная троечника: ничего не смог ни сам написать, ни у кого-то аккуратно списать. А в черновике большими печатными буквами написано: «ПОМОГИТЕ!!!». Эх, что за люди? Даже списать не могут. А другие тоже молодцы, нет бы дать списать, так нет же! Гордые все слишком. Каждый, мол, сам за себя. Хех, ничего, как говорит наш преподаватель по закону Божьему, каждому воздастся по делам его. Вот и посмотрим потом на этих гордецов. Решу и этому одну задачку и поставлю тройку с минусом.

– Яков Ильич, а что это вы там делаете? – изумился совершенно для меня внезапно один из членов комиссии, нагло заглядывающий в проверяемую мною экзаменационную работу. – Помилуйте, зачем вы двоечнику сами задачу решаете? Что с вами, право слово!

– Позвольте-ка, – изумился другой, отбирая у меня все ранее проверенные мною работы и заново проверяя их.

—-

Прошла неделя. Меня с позором исключили из состава экзаменационной комиссии. К слову, добавлю ещё одно маленькое воспоминание. Когда выходил в тот день из гимназии, увидел в коридоре Крылаткину. Она распутывала свои косы. Хех, в них были спрятаны шпаргалки.