Его болезнь

Когда молодой король – Его Величество Карл слёг в постель с болезнью, его родной брат – принц Филипп мгновенно заперся у себя и заявил, что не собирается никого видеть.

Он не был идиотом и прекрасно знал, во что выльется любая встреча во время болезни его родного брата: королевство нуждается в короне, королевство хочет видеть короля. Хотя бы временно кто-то должен нести бремя трона, а там, кто знает, может быть, молодой король и не выберется из болезненных объятий и оставит эту бренную землю.

Наследников у него еще нет. Кто-то должен взять престол и, кто может быть лучшей кандидатурой, чем принц Филипп, его брат? А вот что по этому поводу думает сам Филипп – вопрос плачевный.

А сам принц Филипп с раннего детства увлекающийся историей и литературой, и проводящий все время за этими дисциплинами в ущерб остальным, к огорчению множественных своих воспитателей, заметил, что чем дальше держишься от трона – тем целее будешь. Он давно решил для себя, что душные тронные залы, ответственность за все земли и постоянные петли интриг, ловушки, шепоты, шелесты, доносы, риск – это не для него! Нет уж и нет!

Ему по душе были празднества, развлечения, и число их росло с каждым годом по мере его взросления. Его пытались наставить на путь истинный, но принц оказался своенравным и отвечал, что править он не будет, значит, его следует оставить в покое.

В конце концов, Филипп отвоевал себе право быть придворным шутом. Право любимого шута короля, который не скрывал своей зависти к брату, которому удалось сбежать от тяжелой бархатной ткани камзолов, от короны, что давила на голову – от всего!

Его Величество Карл, который привык с ранних лет опасаться каждого и заранее подозревать в любом своем приближенном потенциального врага (так его учили), только в брате своем не видел угрозы, точно зная, что тот скорее утопиться, чем позволит надеть на себя корону.

Филиппу прощалось все. Ему прощались многочисленные любовницы, имевшие ревнивых и знатных отцов, мужей и женихов. Ему прощались похабные и грубые шутки с послами, любые выходки, все памфлеты, скабрезности, опоздания, пародирование – всё! Его Величество Карл обожал и находил забавным выходки принца и хохотал каждый раз от чистого сердца – и в этом было его последнее, абсолютное безопасное упоение!

Двор не одобрял. Двор хмурился, шептался. Королева-мать предприняла попытку воззвать принца Филиппа к ответственности за свой дом, воззвать прилюдно, но потерпела поражение, когда ее младший сын на фразу:

-И вы должны помнить, откуда идет наш род!

Ответил с привычным шутовством:

-От праха земного, в прах и уйдет.

После чего тряхнул головою, развернулся на каблуках и, изображая из себя известную походку министра за финансами (тот подворачивал раненую в далеких боях ногу), заторопился прочь…

-Ваше величество, — заговорил с ошарашенной королевой-матерью тогда наставник обоих ее детей, — принц Филипп не глуп. Он очень умен и показывал блестящие успехи в моих занятиях, просто его точка зрения выходит за пределы его долга. Он знает, что ему не быть королем, что престол займет его брат – Карл, но я уверен, что в решительный момент вы будете поражены своим младшим сыном! Не приведи небеса, конечно, свершиться такому моменту!

Королева-мать поджала сухие губы и ответила:

-Мой сын выставляет себя на посмешище! Только и всего. Это его месть за те благодетельства, что ему даны.

-Я так не думаю, — возразил с осторожностью наставник, — я думаю, что это его протест, который пройдет с годами. В конце концов, ваш сын король! И он обожает Филиппа, и обожает его именно таким, так стоит ли вмешиваться?

На это королева-мать уже не стала отвечать и просто прожгла самым злым и яростным взглядом своего собеседника, но тот не смутился – он знал ее уже не первый десяток лет и помнил молодой еще красавицей, что робко поднималась по здешним лестницам…

Когда король слег, Филипп первый бросился к постели брата, и убедившись, что тот жив, налетел на лекаря, с требованием объявить, что с Карлом.

Испуганный сверх меры лекарь объявил, что у короля переутомление и болезнь его не опасна, но около месяца ему придется провести в постели..

Месяц при дворовой жизни – это вечность. За месяц можно стать фаворитом короны, можно потерять все, можно стать любимцем, впутаться в три десятка скандалов, и оказаться в забытьи.

Почуяв на своей спине взгляды, которые выражали одну общую мысль о том, что на время болезни Карла кто-то должен сопроводить деяния трона и кабинета министров, Филипп, не дожидаясь, пока взгляды станут словами, бросился к себе, в свои покои, заперся и объявил, что будет готов принимать только тогда, когда его брат встанет с постели.

***

Сначала под двери пожаловала королева-мать с кабинетом министров и наставником.

-Мой сын, откройте! – потребовала королева-мать.

-Разве мой брат встал с постели? – крикнул Филипп, даже не приближаясь к дверям.

-Откройте! Вы ведете себя как неразумное дитя. Вам надлежит на время болезни Карла принять его обязанности.

-Ну, он-то мои не принимал! – издевательски отозвался принц. – Когда я болел, он не пил вина вместо меня! Когда я болел, он не кружил головы женщинам за меня.

-Филипп!

-Матушка!

-Откройте сейчас же! Я вам…приказываю!

-Приказать мне может только король, — не сдавался принц.

-Я ваша мать, и я требую повиновения!

-Я ваш сын и я требую, чтобы вы оставили меня! В конце концов, я всегда был про запас. Только вот Карл не умер, он жив и скоро встанет, а вот меня вы не увидите! – для верности, в подтверждение своих слов, Филипп швырнул в дверь кубок.

Кубок произвел значительный грохот, врезавшись в двери…

-Вы унижаете свою мать! – плаксиво, давя на жалость, когда не вышло авторитетом, взвыла за дверью королева.

-Вы унижаетесь сами, — не согласился Филипп.

-Давайте я, — мягко предложил наставник и отодвинул остолбеневшую королеву-мать в сторону, — позвольте? Спасибо. Ваше высочество, откройте, мы просто поговорим.

-Мы и сейчас прекрасно говорим!

-Хорошо, ваше высочество, корона оказалась в опасном положении.

-А когда было иначе?

-Филипп! – не выдержала королева-мать и снова бросилась к дверям. – Открой дверь! Немедленно открой дверь и прекрати нас позорить!

-Вот видите, — с притворным вздохом отозвался Филипп, — какой из меня король, когда я унижаю весь кабинет министров и родную мать? Плохой, плохой король. Ищете себе другого!

-Ваше высочество, — наставник знаком попросил отвести рыдающую королеву-мать в сторону, чтобы лучше слышать, — прошу вас, ну будьте разумны!

-Я в высшей степени разумен, клянусь вам в этом!

-Ваше высочество, это только до выздоровления вашего брата!

-Ну, тогда еще лучше: у вас есть моя мать, она – знатная интриганка, у вас куча министров, зачем вам шут? я даже в совет не вхожу!

-Филипп,- снова подала голос королева-мать, — ты – неблагодарный человек! Ты не желаешь помочь своей стране!

-Напротив, — посерьезнел голос принца, — я помогаю! Я не занимаю престол! помните, вы ведь все учили меня, что каждый должен заниматься своим делом? Матери, например, должны любить своих детей, короли править, а шуты праздновать. Так вот – я шут. Почему я рожден в семье королей – непонятно, когда я умру, я спрошу об этом у бога, а пока… подите вон!

-Филипп!

-Откройте, ваше высочество!

-Филипп, я вас прошу! Будьте благоразумны!

Но принц, выдержав в течение получаса эту атаку в полном молчании, не реагировал ни на стук, ни на слезы, ни на угрозы и даже на проклятия родной матери не реагировал. Он знал, что время мирное, что пока он будет разбираться в тонкостях всех дел, ведь если делать, то делать хорошо! А это требует вдумчивости – так к этому периоду Карл уже встанет с постели. Лекарь обещал!

А эти…да плевать. Они никогда не могли понять его свободной и мятежной души.

***

Разумеется, пришлось Филиппу открыть. У него в покоях было все, кроме свежего вина, еды и любовницы. Вместе с прислугой ввалились через порог и министры. Уже без королевы-матери.

-Вам чего? – вежливо спросил принц.

-Ваше высочество, нам нужен король! Вы должны, это ваш долг!

-Ага, понял! – заверил покладистый Филипп и, поставив самостоятельно подносы на столик, как ему было удобно, заглянул за кресло, затем за балдахин кровати, потом под кровать…

-Ваше высочество? – робко спросили его.

-Простите, господа, короля у меня для вас нет! Возможно, он выбежал в окно? Поищите на улице. Или на псарне, — и принц вытолкал гостей прочь.

Так повторялось часто. Менялись лица, приходили то в большем количестве, то в меньшем. Однажды принесла поднос с едой сама королева-мать. Она почернела от слез и нанесенной ей обиды.

-Не знал, что вы подрабатываете, матушка! – Филипп принял с сыновьей покорностью и любовью поднос из ее рук.

-Вы еще и издеваетесь! – свистящим шепотом отозвалась она. – Если вы не спуститесь в совет, то я прикажу высадить вашу дверь и натянуть вам корону силой!

-А я сброшу ее, сниму свои одежды, залезу на стол и буду отплясывать на ваших бумагах, — пожал плечами принц. И королева-мать прекрасно прочла в его взоре, что этот, пожалуй, сделает. Он был бы несгибаемым королем, железным, если бы родился первым. Как бы не было широко сердце матери, она не могла не признать, как королева, что ее первенец – Карл, мягкий и робкий, милосердный…ведомый!

Гордость за Филиппа, смешанная с пеплом горечи, зажглась в ее сердце.

-Вы эгоист, мой сын! Вы жестоки с матерью, советом и страной.

-Я милосерден с матерью, советом и страной, — поправил принц спокойно. – Я берегу вас от лишнего шума, от скандала, что-то из разряда того, что одного сына легко может заменить другой, я берегу репутацию своего брата, что даже в его отсутствие министры работают слаженно!

Королева поджала губы и впервые за долгие годы не нашла слов.

-Прекрасно, мы, кажется, пришли к соглашению, — Филипп поклонился, — извольте оставить меня, матушка! Если я, конечно, еще ваш сын!

Больше королева-мать не появлялась. Зато министры не отставали в своих уловках. В какой-то момент Филиппу стало даже интересно за ними следить.

Однажды они устроили заседание прямо под его дверьми, в надежде, что принц выйдет и примет участие, но принц был сделан не из какого-то ветхого материала, а потому, он сел по другую сторону двери и начал громко распевать грубые и оскорбительные частушки, которые вдоволь почерпнул в солдатских борделях.

В конце концов, у почтенных министров сдали нервы.

В другой раз министры попытались действовать через одну из постоянных любовниц принца – леди Марию. Они обещали ей кучу титулов и золота, если та уговорит хотя бы на какие-то меры принца. В залог они дали ей сто монет.

Филипп с удовольствием выслушал воркование своей любовницы, а после, надев одну из ее юбок, вышел в коридор и в таком виде, шокируя придворных, подражая тонкому голосу леди Марии, ответствовал:

-Я пыталась, но я не могу, решительно не могу, он слишком груб со мной!

После чего швырнул под ноги министрам россыпь монет и, залихватски виляя задом, скрылся в покоях.

-Прости меня, — шептала леди Мария. – Я боялась, что они…

-Пошла прочь, — посоветовал Филипп, — Иуда продал Христа за тридцать серебренников. Я рад, что стою больше, но пошла прочь!

Больше он никогда не взглянул даже на леди Марию. А та выскользнула в коридор в разобранных юбках и одеяниях и сползла по стене, задыхаясь от плача.

Вышло, впрочем, как-то раз и еще веселее. Когда Филипп открыл двери за едой, часть министров, решившая действовать радикально, подхватила подмышки и понесла бережно в Совет…

Принц не расстроился, поджав ноги, он с хихиканьем устроил себе что-то вроде качелей на руках советников, сопровождая все действо отборной руганью и песенками оскорбительного характера.

До зала его, впрочем, донесли, но едва поставили на пол, как он опрометью бросился прочь из зала с криком:

-А вот и не догоните!

С тех пор он, правда, стал открывать дверь лишь чуть-чуть, чтобы только взять поднос или чтобы проскользнула какая-нибудь юркая девица…

А однажды ночью к нему, с долгожданной вестью постучался лекарь.

***

Карл поправлялся быстро. Он был еще слаб, но в один вечер ему стало значительно лучше, а потом еще и еще…к концу второй недели болезни он уже спокойно сидел и ел, через шестнадцать дней — хохотал, выслушивая о подвигах своего братца.

Но лекарь просил подождать до конца третьей недели прежде, чем подняться с постели насовсем. На исходе третьей недели, в последний вечер, король попросил пригласить принца Филиппа и сделать это в тайне от сильно сдавшей в последние дни королевы-матери.

-Ну что, сколько можно прохлаждаться? – с такими словами вошел Филипп и не удержал улыбки, увидев бодрого Карла. Принц бросился к брату и сжал его в крепких объятиях.

-Я, понимаешь, тут с ног сбиваюсь, а он валяется! – продолжал возмущаться Филипп, вытирая притворную слезу, а Карл расхохотался опять и похлопал по плечу своего брата:

-Я всегда знал, что ты не станешь брать власть!

-Отбивался, как мог, — не лукавил Филипп. – Вступил в конфронтацию со всем двором! Но чтобы завтра встал, а то я начну поглядывать в сторону трона!

-не начнешь, — улыбнулся Карл, — ты создан для праздника, для любви, свободы и вина. и у тебя хватает силы, чтобы отстоять это. А у меня не хватает. Я даже любить не могу ту, кого действительно желаю.

Филипп плюхнулся в постель, и потянулся.

-До чего ж мягко! Не переживай, мой король, ты носишь корону, а я ношу праздник. Никакой силе нас не разлучить. Не переживай, мой брат, я буду рядом, пусть у тебя бремя трона, но я помогу тебе его пройти.

Он помолчал, а потом добавил не без ехидства:

-Правда, если мои песенки и шутки этому не помогут, то я бессилен!

-Ты только пришел, а я уже чувствую жизнь, — улыбнулся Карл. – Ты настоящий и живой. Безумный, правда!

-Я праздничный, — обиделся Филипп, — эх! Завтра на охоту пойду, разомнусь хотя бы!

И тут же швырнул в короля подушкой:

-Только попробуй еще раз заболеть! Запрусь с тобой в покоях, и буду травить байки пока не встанешь на ноги!

Карл счастливо захохотал. Ему вдруг показалось, что все, что даст жизнь на испытание его земле и положению, он сможет преодолеть. Обязательно сможет, ведь у него есть нечто большее, чем преданность министров – у него есть друг и брат. Пусть он кажется шутом всем и каждому, но это не так – это маска, за которой живет очень сильный дух…