Эбер

«Эбер»

Пьеса в стихах и прозе

Богодухова А.С. (Anna Raven)

Июль, 2021

Действующие лица

Жак-Рене Эбе́р (Эбер) — деятель Великой французской революции, крайне левый среди якобинцев. Издатель газеты «Пер Дюшен» («Паша Дюшен»). Гильотинирован 24 марта 1794 в возрасте 36-х лет. Помимо традиционного для того времени политическими обвинениями в «заговоре против свободы французского народа и попытке свержения республиканского правительства» Эберу вменялась в вину заурядная кража рубашек и постельного белья.

Мари Маргарита Франсуаза Эбер (Мари) – с 1792 года жена Жака-Рене Эбера, лишенная сана монахиня. Мари была гильотинирована 13 апреля 1794 года в возрасте 37-ми лет.

Камиль Демулен (Камиль) — французский адвокат, журналист и революционер. Инициатор похода на Бастилию 14 июля 1789 года, положившего начало Великой французской революции. Гильотинирован 5 апреля 1794 года в возрасте 34-х лет.

Анна-Люсиль-Филиппа Демулен (Люсиль)— жена Камиля Демулена. Гильотинирована вместе с Мари Эбер 13-го апреля 1794 года в возрасте 24-х лет.

Также множество фигур в народе, среди депутатов (многие личности среди робеспьеристов указываются намеками) – массовка, личности Парижской Коммуны, обозначены цифрами.

Сцена 1.1 Пролог

Бедная комната, мебели мало и та что есть изрядно истрепана. За окном поздний вечер, может быть, даже ночь, но на улицах непрестанный шум, чьи-то неразборчивые выкрики, хлопанье дверей, хохот, лязг железа, странные мелодии и напевы, насвистывания. По комнате ходит женщина – бледная, высокая, она держит себя с необыкновенным достоинством, хоть и вздрагивает от каждого особенно громкого звука за окном. На руках у женщины ребенок. Ребенок дремлет, каждый раз, когда женщина вздрагивает, он недовольно кряхтит. Женщина – Мари Маргарита Франсуаза Эбер (Мари), ребенок на руках – дочь ее и Жака-Рене (Эбера).

Мари (укачивая дитя). Тише, милая, тише… это все только на улице, это все не касается нас. знаешь, какой у тебя отец? У-у… (вздрагивает от какого-то очередного звука, сбивается с мысли, затем снова покачивает дочь). Не бойся, милая! Папа любит тебя, пусть его сейчас нет…может быть, его и вообще нет…(осекается, плечи ее дрожат). Не слушай, крошка. Есть папа, есть! Что бы ни стало, он всегда будет с тобой, всегда будет с нами. Ты будешь еще гордиться тем, что твой отец сам – Жак-Рене Эбер!

Девочка кряхтит, угрожая проснуться. Мари укачивает ее сильнее.

Мари. Ну что же это…что же они так расшумелись? Совсем неуемные, толпа безумцев! Нет ни одной спокойной ночи с того самого июля, как пала эта проклятая Бастилия! Вечно лязганье, вечно грохот, и вечно смех. Мир придет тогда, когда не будет больше этих шумных ночей и ночи станут одинаково тихими… (спохватывается). Что же это я? Так нужно, мы отстаиваем свое право на счастье и мир, мы отстаиваем все своим права, мы на войне, малютка, для твоего счастья и будущего дня!

Рассеянно обводит взором комнату, но ее взгляд не может ни на чем остановиться.

Мари. Что же это…где же твой папа? Где же мой муж? Даже для него – это поздно. Даже для всех его выступлений и воззваний! Ах, где же он…

Ребенок, кажется, совсем засыпает. Стараясь не дышать, Мари укладывает дочь в колыбель и тихо отступает в дальний угол комнаты, пугливо и воровато оглядывается, боясь быть застигнутой врасплох.

В углу она опускается на колени.

Сцена 1.2 «Ужасные дни…ночи»

Мари.

            Ужасные дни,
            Ужасные ночи…
            Боже, защити,
            От тех, кто тьму напророчил!

Ей чудится за спиною шорох и она пугливо оглядывается, но ничего не видит и снова обращается к богу.

            Каждый раз я не знаю,
            Вернешься ты или нет,
            В страхе встаю и в нем засыпаю,
            Не верб в завтрашний свет!

Медленно поднимается, опирается рукою о стену, словно бы боится упасть.

            Что значит мука моя?
            Ни-че-го! Я только слабость,
            Но для завтрашнего дня
            Я не дойду…на душе усталость.

Нерешительно отводит руку от стены и делает шаг к колыбельной, поглаживает сопящую дочку.

            Ужасные дни,
            Ужасные ночи,
            Боже, защити
            Мир, что так непрочен!

Садится рядом с колыбелью в кресло.

            Хрупко…как хрупко все,
            Слава и заслуги не в счет!
            Падают головы вновь и еще,
            И кровь без остановки льет!

Незаметно для себя Мари засыпает, не отпуская руки от колыбельки.

            Боже, защити
            Тех, кто лишь жить хочет…
            Какие ужасные дни,
            Какие ужасные ночи…

Мари роняет голову на грудь и проваливается в короткий тревожный сон.

Сцена 1.3 «Тихо ужас вползает»

Забытье длится недолго. Она слышит скрип половиц где-то совсем рядом и мгновенно просыпается, бросается к колыбели, затем тревожно оглядывается, готовая драться за свое дитя до последнего, если придется. Свеча в комнате потухла и теперь только Луна освещает комнату. Мари напряженно вглядывается в темноту, лишь слегка освещенная лунным светом.

Мари.

            Стены родные и дом родной,
            защити от тех, кто нам чужой,
            Защити от всякого зла всех нас,
            Защити от грозы, что рядом сейчас.
            Тихо ужас вползает,
            Сердце мое замирает,
            Я боюсь, дрожу, но не за себя,
            Защити, Добрая Мать, мое дитя…
скрип половиц совсем рядом. Мари вжимается в колыбельку, надеясь слиться с нею. ее голос больше похож на шепот.

            Тихо ужас вползает,
            Сердце мое замирает.
            Кто там сегодня таится?
            Кто пришел? С вестью иль поживиться?
            Кто ты пришел, друг или враг?
            Чей там во тьме слышен шаг?
            Сердце стучит и замирает —
            Тихий ужас вползает…

Слышно, как зажигают свечу, в следующее мгновение в комнате виден мужчина. В его руках зажженная свеча. Мужчина бледен, встревожен. Его лоб блестит от пота, в глазах лихорадочный блеск.

Мари с облегчением выдыхает и бросается к нему.

Мари. Муж мой! Как я ждала…

Она не успевает договорить. Жак-Рене Эбер (Эбер) – а это он, отодвигает ее в сторону, освещает комнату свечой, видит, что дочь спит и оставляет свечу в комнате.

Мари. Что с тобой? Ты сам не свой!

Эбер. Все нормально. Я не хотел тебя разбудить. Полагал, что ты спишь.

Мари. Я задремала…час уже поздний.

Эбер. Я знаю. Я не хотел разбудить. Ложись.

Не оставляя своей мрачности и темной загадочности, бледности, Эбер выходит в другую комнату – такую же бедно обставленную, лишенную всякого роскошества и содержащую лишь самое необходимое. Мари, помедлив, бросается, было, следом, но дочь снова плачет и Мари бросается к ней, начинает укачивать ее. не оглянувшись, Эбер выходит прочь, в соседнюю комнату, где садится спиною к дверям и смотрит перед собой в одну точку, потрясенный и изумленный.

Сцена 1.4 «Они забывают…»

Эбер (тихо, сам с собою, все еще не веря).

Неужели все мои заслуги не в счет?
Проклятые трусы! Они ничтожны…
Они забывают, что я шел вперед,
когда идти, казалось, невозможно!

Бешено оглядывает комнату, но не видит ее – мысли его далеко.

            Они забывают легко много имен,
            Они одинаковы: Робеспьер ли, Дантон…
            Но я – Эбер, а это значит,
            Что со мною будет иначе!

Встает – решительно и рвано. Ходит по комнате взад-вперед.

            Они забывают, что я – герой,
            Который знает народ!
            Но я не постою за ценой,
            Если мои заслуги будто не в счет!

            Они забывают легко и без сожалений,
            Что я не был революции чужим!
            И я подниму весь гнев и все волнение,
            Чтобы об этом напомнить им!

Сцена 1.5 «Мы восставали…» (сцена-флешбек)

Некоторое время назад. Эбер, чуть моложе, бледный, яростный и лихорадочный от удушливого ему восторга обращается с какой-то импровизированной трибуны к толпе, и толпа – разношерстная в одежде, но одинаковая в нищете и бешенстве, яростным восторгом встречает каждое его особенно удачливое слово.

Эбер.

            Люди, полно страданий!
            По вине алчных ртов,
            По вине ничтожных имен!
            Полно этого отчаяния,
            И пустых лишних слов —
            Мы свое возьмем!
улица, полная гнева, подхватывает радостным воплем, хлопками и боевым кличем.

            Они плевали на нас!
            Но мы не погибли, живем!
            Восставали из нищеты,
            Свет надежды еще не угас,
            Мы свое возьмем,
            Хватит бедности!

Толпа.

Вперед! Вместе мы!

Эбер (как триумфатор, горделиво от своего успеха).

            Хватит терпеть волю тиранов,
            Лжецов, подлецов и воров!
            Предателей народа ждет смерть!
            Они ответят за все наши раны,
            Не скроет их пустота слов,
            Хватит их ничтожество терпеть!

Толпа неистова.

            Они плевали на нас —
            Мы восставали из унижения!
            Свет надежды не угас,
            Нет на земле таких лишений…
            Хватит! Предателям – смерть!
            Хватит ничтожество терпеть!

Толпа превращается в многорукое, мноогокое, многортовое чудовище и становится единым организмом…

            Вперед, мы восставали из пустоты!
            Из пепла, из праха и слез идем.
            И знамя нашей бедноты
            С гордостью несем!

Эбер сходит со своей трибуны, со всех сторон к нему тянутся руки, похлопывая его по плечам, касаясь и преисполняясь восторга и сам Эбер как чатсь этой толпы, этого многоликого чудовища.

            Вперед, друзья, вперед!
            Наше право нас ждет,
            Мы восставали из нищеты
            И за свое кровь прольем мы!

Сцена 1.6 «Папаша Дюшен» (сцена-флешбек№2)

Парижские улицы – беднота в каждом штрихе, нищета, разруха, полная растерянность и ярость в лицах. Какие осколки, обрывки и клочки кругом, ошметки прошлого – так уходит все, что было прежде. Эбер, уже имеющий определенный вес в революционном обществе, появляется на улице, его узнают, кто-то хлопает его по плечу, здоровается с ним, важно кивает. Эбер приветствует всех, кто приветствует его, но торопится и идет быстро. Он вскакивает на импровизированный постамент из каких-то наполовину подгнивших ящиков и достает из-за пазухи пачку газет (1/8 листа А4, серая грязноватая бумага с плывущими строками, состоящая из 4-х листов).

Эбер (обращая на себя внимание людей).

            Позвольте представить вам
            Самую честную и верную
            Газету перемен!
            К вашим рукам и глазам,
            Разоблачитель предателей и измены —
            «Папаша Дюшен»

Народ заинтересованно гуди, подходит ближе. Эбер передает пачку в руки народу, всовывает в грязные липкие пальцы, тянущиеся к нему, раздает экземпляры в разные стороны…

1 (пробегая взглядом первый лист).

            Как сказано верно!
            Как сказано точно…
            Ну вот и у нас защитник есть!

2 (громким шепотом ко всем, кто готов слушать).

            Он видит измены,
            И тех, кто порочен,
            Кто враг здесь!

Эбер.

            Позвольте представить вам
            То, что правду расскажет,
            Расскажет вам всем!
            К вашим рукам и глазам
            Каждому, граждане! –
            «Папаша Дюшен»!

3 (выхватывая из чьих-то рук один из газетных листов).

            «Папаша Дюшен»
            Нападает на врагов,
            Никого не жалея!

4 (с восторгом).

            Он рассказывает всем
            Про пустословых рабов
            И правленье злодеев!

5 (с задумчивостью).

            Не жалеет он церквей,
            Не жалеет собратьев —
            Не жалеет врагов…

6 (с неосторожным восторгом).

            И от всех его статей
            Исходят яд и проклятья,
            Он стоит выше всех богов!

Эбер (пытаясь перекричать гудящую толпу, его голос срывается).

            Я обличаю этот хлам!
            Я обличаю все пустое!
            Я призываю ветер перемен!
            К вашим рукам и глазам
            Всё, чего я стою —
            «Папаша Дюшен»!

7 (грозно, словно бы надеясь, что кто-то с ним поспорит.

            Верно, Эбер! Мы с тобою,
            Мы верим и внимаем,
            И пройдем сквозь пепел стен!

1,2,3,4,5,6,7 – и вся улица в едином неистовом порыве, обращаясь многоруким, многоликим, многооким чудовищем:

            Свобода, жди! Любой ценою,
            Мы придем! Эбер, силы собираем
            Веди, Папаша Дюшен!

Сцена 1.7 «Взгляни на меня!»

Реальность. Эбер сидит в комнате, спиною к дверям. В дверях стоит Мари – такая же бледная, испуганная. Она только что уложила опять дочь и теперь пришла к мужу, чувствуя тревогу. Не выдержав, Мари бросается к Эберу, и тот вздрагивает и с некоторым удивлением смотрит на нее, будто бы впервые вообще вспоминает о ней.

Мари.

            О, взгляни на меня!
            Открой, что в мыслях твоих,
            Не чужая тебе я!
            Но чувствую хуже чужих.
            О, взгляни на меня, прошу!
            Сердце догадкой не терзай,
            Я сомнений не выношу…

Эбер как-то неловко пытается отмахнуться, но Мари перехватывает его руку, без страха за себя, со страданием к нему.

            Скажи, не скрывай!
            Мыслям тяжела дорога,
            Они рождают кровавую муть…

Мари, яростно, забывшись.

Взгляни же, ради Бога!

Эбер (угрожающе, очнувшись, с яростным укором глядя на жену, которая в ужасе закрывает ладонью рот и выпускает руку Эбера).

Ради…Бога? Взглянуть?

Сцена 1.8 «Где твой бог?»

Эбер (яростно, не угасая, поднимаясь, в каждом жесте тяжелая ярость).

            Взглянуть…ради бога?
            Это твой ответ?
            На любую иди дорогу
            И ищи божий свет?

Мари отступает на несколько шагов, в ее глазах ужас.

            А где твой бог, когда
            Умирают наши дети?
            И смерть так близка,
            И несправедливый ветер?

Неосознанно сжимает руки в кулаки.

            Где твой бог живет,
            Когда уходят рано души?
            Почему он не придет,
            Не утешит и не послушает?

Мари пятится еще сильнее. Эбер хватает попавшуюся по пути тарелку и швыряет ее. тарелка с громким и неприятным звуком разбивается, Мари вздрагивает.

            Где твой бог молчит,
            Когда голод разевает пасть?
            А когда война идет среди всех плит
            И несчастье забирает всю власть?

Мари закрывает лицо руками. Эбер срывается на крик.

            Где твой бог? Где суд его?
            Где голос в страшном шуме?
с удовлетворением
            Молчит…тишина! Ничего,
            Если и был он, то умер!

Мари бросается из комнаты вон, одновременно с этим плачет в другой комнате дочь. Эбер с перекошенным от ярости и гневливого удовольствия лицом, садится обратно на прежнее место и снова смотрит перед собою…

Сцена 1.9 «Предателям…» (сцена-флешбек)

Тюремная камера, переполненная, полная гниющего смрада, нищеты и отчаяния. Эбер ходит по этой камеры как загнанный зверь, вперед-назад, мечется, налетает на неосторожных сокамерников. Он полон бешенства.

Эбер.

            Вы можете спрятать меня
            За стенами тюрьмы, да!
            Но вам не удержаться, нет!
            Голос народа –я!
            Но что значат слова,
            Когда народи ищет свет?

В ярости пинает решетку. Стража делает ему замечание, но он только бранится в ответ и продолжает метаться по камере.

            Я к предателям обращаюсь,
            Призываю их отступить,
            Ведь мой голос не один!
            Я от войны не отрекаюсь,
            Но вам надо бежать,
            Против нас у вас нет сил!

Под ноги ему, прерывая метание, падает какое-то тело – нельзя сказать ни о возрасте этого тела, ни о принадлежности к полу – ощущение, что упала куча тряпья. Эбер, не задумываясь, наклоняется и руками отшвыривает эту кучу в сторону, и продолжает метание, словно ничего не прерывало путь его.

            Предатели, вам не укрыть гнева,
            Предатели, не посадить всех в тюрьму!
            Предатели, вам не скрыться за словами!
            Мы – беднота, мы требуем хлеба,
            Мы требуем…пусть я уйду,
            Но другой в моем лике восстанет!

Вялое одобрение в камере среди тех, кто еще имеет силы к изъявлению чувств.

            Предатели, вы так слабы,
            Что боитесь нам в глаза смотреть,
            Предатели, бойтесь народа!
            Вы алчности своей рабы,
            Вы изнутри начали смердеть,
            Не марайте, поганые, имя Свободы!
больше одобрения. Стража неловко переглядывается по другую сторону решетки, явно не зная, как реагировать им на это.

            Предатели, вам некуда деться,
            Предатели, я не один!
            Мне за радость умирать!
            Одним стуком бьется народное сердце,
            Бороться с нами не хватит вам сил,
            Так начинайте же бежать!..

Последние слова Эбера тонут в общем тюремном шуме.

Сцена 1.10 «Триумф» (сцена-флешбек)

У врат тюрьмы. Толпа беснуется, требуя освобождения Эбера силой. Солдаты с трудом сдерживают натиск толпы, солдаты растеряны таким гневом.

            Защитнику нашей бедноты,
            Любимцу народа —
            Свободу!
            Дорогу!
            Эбер, все стены тюрьмы…

Не сдержат нас!
Эбер, мы тебя ждем!

Нашей любви свет не угас!

И мы с тобою пойдем!

            Эбер – защитник народа,
            Журналист, воитель
            И за суть наших прав…

Свободу Эберу, свободу!

Он, словом врагов поправ…

Дайте в печать газету его
«Папаша Дюшен» — там…

На страницах написано все…

Что так важно нам!

Дайте свободу! Эбер, мы с тобой!
Пойдем следом, восстанем!

Стены не сдержат триумф твой,
Мы с тобой в войне не устанем!

Будем стоять!
Верните его!

Эбера вам не удержать,
Он…

Мы пришли за него!

Медленно открываются врата, и из них выходит несколько депутатов, за ними выходит и Эбер. Он бледен, но триумфаторски доволен. Народ встречает его гулом одобрения и неистовством. Депутаты, вышедшие вперед, переглядываются, морщатся и торопятся убраться подальше. Эбер, поднимая ладонь, приветствует всех, в его глазах блестят слезы.

Свободу газете «Папаша Дюшен»,
Свободу нищете и ему!

К черту всякий плен,
К черту всякую тюрьму!

Эбер (с улыбкой, призывая всех успокоиться жестом, но не особенно сильно уж и призывая, а скорее для порядка).

            Друзья, я рад видеть вас,
            И что свет вашей надежды здесь,
            Что свет борьбы не угас,
            Я с вами! Я еще есть!

Вскидывает руку в кулаке, толпа встречает это восторгом, аплодисментами, выкриками.

Эбер, мы с тобой!
Свободу нашему делу!

Эбер.

            И я с тобой! Не будем знать покой,
            Будем действовать быстро и смело,
            И заставим заплатить тех,
            Кто мнит себя выше всех,
            Кто забыл о тех, кто внизу,
            Я всех за собою зову!
2.

            Свободу Эберу, свободу!
            Он – лидер нищего народа,
            Он помнит о нем!

            Свободу газете его,
            Папаша Дюшен, мы идем,
            Не станем жалеть никого!

Эбер.

            За дни и счастье по праву,
            За хлеб и славу,
            Идем вперед!

1,2,3,4,5,6,7 – и вся улица, превращаясь в многорукое, мноогокое, многоликое чудовище в едином порыве:

Эбер, с тобою нищий народ!

Сцена 1.11 «Они так смешны…»

Реальность. Эбер в комнате, сидит. Теперь в нем деятельная ярость.

Эбер.

            Они так смешно боятся меня,
            Знают, черти, что значу!
            Что значат призыв и речь моя,
            Что ж…все будет иначе!
            Вы так смешно боитесь,
            но я ваши души трусливые вижу!
            Пока вы по залам таитесь,
            Я живу в народе и я его слышу.
            И за это вы смешно боитесь меня1

Откидывает голову назад, хохочет. Во второй комнате слышны шаги Мари – она укачивает дочь.

            Нет подлее трусости героев,
            И сильнее тех, кого призову я!
            Завтра в бой, к новому строю,
            Ничего…трусливые души, приду!
            За вашими жизнями и заберу
            Головы ваши, сгною тела!
            Каждому воздастся за его дела…

Встает и ходит по комнате, как в клетке.

            И вы, такие смешные в страхе,
            Головы оставите на плахе!
            Это захочет народ,
            Я знаю, я вижу!
            Пока вы смотрите вперед,
            Я слышу улицы Парижа…

Вдруг замирает.

И гнев настает, скоро будет свет дня,
Где вы узнаете, почему надо бояться меня!

Сцена 1.12 «Не знай…»

Вторая комната, Мари укачивает дочь в колыбели и тихонько напевает ей, глотая невольные слезы.

Мари.

            Не знай же ужаса войны,
            Не знай поступи тьмы,
            Не знай ужасных дней,
            И безумства идей.
            Не знай страшную ночь,
            Моя милая дочь.
            Не знай потерь и обид,
            Пусть твой ангел не спит…

Эбер тихо появляется на пороге комнаты, спохватившись, будто бы…он стоит тихо, не мешая жене, незамеченный.

            Не знай опалы,
            Не знай провала,
            Ошибок не знай,
            И сожалений,
            И унижений,
            Верь в светлый край…
всхлипывает.

            Не знай боли моей,
            Моих страшных дней,
            И крови улиц наших,
            Не знай боли народа,
            Ущемленной свободы
            И горькой чаши…

Сцена 1.13 «Прости меня, прости мне…»

Мари замечает стоящего в дверях Эбера и вскрикивает вы ужасе.

Эбер (порывисто бросаясь к ней).

            Это моя вина,
            Я всегда был груб,
            Прости мои слова!

Помогает Мари подняться.

Мари (овладевая собою).

            Я не власть и не суд,
            Это моя вин,
            Ведь я речь повела,
            Прости, что впутала я
            Тебя в бездну мыслей своих!

Эбер (невольно улыбаясь).

            Сойдемся: твоя и моя
            Вина лежит на двоих.
            Но прости меня,
            Прости мне,
            Тебе не был образцом я,
            И это – по моей вине…

Мари (опережая).

            Прости меня,
            Прости мне!
            У нас семья,
            В счастье и в беде,
            У тебя есть дитя!

Эбер.

Прости мне и меня,
За многое…ты знаешь.

Мари (качая головою).

Прощать? За что?
Дорог жизни не угадаешь!

Эбер.

            За все, прости за все…
            Прости меня
            И прости мне!

Мари.

До конца – ты и я
В счастье и в беде!

Эбер крепко обнимает жену, выдавая свою нужду в поддержке и теплоте…

Сцена 1.14 «С утра!»

Эбер сидит в неудобстве за маленьким столом, его освещает неровный свет свечи. Он пишет письма. Мари лежит в постели, но не спит, а лишь прикидывается спящей.

Эбер.

            Медлить хватит,
            Хватит молчать,
            Мы в праве своем!
            Кто наши раны оплатит,
            Нужно лишь начать
            И мы с утра начнем!

Мари прикрывает глаза, промаргивается, чтобы не выдать своих слез.

            К черту их Комитет!
            К черту речи и обещания!
            К черту нашу тишину!
            Они пишут нам декрет,
            А я призываю к восстанию,
            И за промедление кляну!

Мари отворачивает лицо в сторону. Эбер не замечает ее бессонницы.

            С утра мы выступим открыто,
            Объявим войну трусам и ворам,
            С утра – война против всех!
            И предатели будут убиты,
            Как и те, кто взывали к словам,
            Но лишь впали в забвения грех…

Запечатывает одно письмо, другое.

            С утра выступим мы, скажем,
            Что наши корни из нищеты!
            И мы имеем все права…
            С утра заставим за все наши
            Раны платить…мы сильны.
            С утра, уже с утра!

Запечатывает другие письма.

            С утра мы заставим их понять
            Всю слабость их, абсурд!
            И вернем свои права.
            Они хотят свободу отнять,
            Так отправим их на наш суд…
            Уже завтра, с утра!

Задувает свечу. за окном рассвет.

Сцена 1.15 «Они…»

Толпа – бесноватая, но, скорее уже по инерции, заметно усталая, не такая многочисленная, как раньше, потертая, изможденная. Эбер, полный гнева, залихватский, рьяный, вскакивает на очередную трибуну. Толпа запоздало приветствует его.Эбер, чувствуя охлаждение, морщится, но овладевает собою.

Эбер.

            Они загоняют нас на дно,
            Они травят нас словами,
            Им плевать, им всё равно,
            Они укрылись за речами
            И полагают, что этого хватит,
            Но кто-то ответит,
            Кто-то заплатит,
            За голод наших детей,
            За унижение идей…

Женский голос (визгливо).

Нам на идеи почти что плевать,
Мы думаем, где бы хлеба достать!

Ее слова тонут в гуле одобрения. Эбер настороженно смотрит в толпу, пытаясь найти вопившую.

Мужской голос.

            Вам всем бы лишь болтать!
            Свобода, республика –бла-бла-бла!
            А нам осталось голодать,
            И думать, где найти хлеба!

Эбер (напряженно сплетает и расплетает пальцы, но снова овладевает собою и перекрывает толпу).

            Вы думаете о минуте одной,
            Но нужно дальше смотреть!
            Они нас всех отравили враждой,
            И в разделении – смерть!
            А за отстранением от дела…
            Вперед! Восстанем же смело!

вот эти слова Эбера встречают большее одобрение. И толпа подхватывает идею восстания.

Эбер (воодушевленно)

            Они отняли много,
            Они посягают на свободу,
            Но найдут лишь одну дорогу
            К смерти…
            От руки народа!

Толпа в едином порыве:

—Да!

Эбер.

            Они унижают нас,
            Они клеймят палачами,
            И где-то смеются сейчас,
            Укрываясь за речами!

Толпа в едином порыве:

-Рвать! Рвать врага!

Эбер.

            Они посягнули на святость,
            Они оставили малость,
            Полагая, что мы будем молчать,
            Но мы…умеем восстать!

Толпа:

-Рвать кого?
Кого рвать?

Эбер.

            Потребуем казни и этих…и тех,
            Мы восстаем
            Против всех!

Толпа приходит в неистовство.

Сцена 1.16 «Тревога на сердце…»

Гостиная дома Демуленов. Бедно, но аккуратно. Люсиль Демулен – молодая, тревожная, бледная смотрит на Мари Эбер. Мари – такая же бледная мнется…

Люсиль (овладевая собою и жестом приглашая Мари войти). Не ожидала, что ты придешь.

Мари (деревянным голосом). Я сама не ожидала, что приду, Люсиль! (молчит, не решаясь обернуться на Люсиль, затем поворачивается к ней). Твой муж дома?

Люсиль (нервно) Камиль в последнее время редко бывает дома. Я начинаю переживать, что он пропустит, как растет его сын.

Мари (криво усмехнувшись). А я боюсь, что мой муж пропустит нашу дочь…

Обе снова замолкают. Мари вскидывает голову, в ее глазах все невысказанное и невыплаканное, скрытое от мужа и, может быть, от всех.

Мари. Почему они все пытаются друг друга уничтожить? Они ведь все были вместе, одна идея, одна борьба: свобода, равенство, братство! Разве ничего это не значит? Так почему один раскол следует за другим, почему мой ж стал врагом…он начинал с ними, с Робеспьером и Дантоном, итак почему…

Люсиль (порывисто обнимая Мари, словно она сказала то, о чем сама Люсиль боялась признаться даже в мыслях). Я сама думаю о том же! Голос Камиля возвестил падение Бастилии, а теперь я боюсь, когда он уходит…я чувствую, что теперь Робеспьер оставляет его своей дружбой и тени…

Мари (обнимая Люсиль, как будто бы та самое близкое ей существо).

            Тревога на сердце легла,
            Мне эту змею не прогнать,
            Я будто бы уже не жива,
            Всё, что могу – ожидать…

Люсиль (в беззвучном плаче).

            Тревога на сердце – тень,
            Что отравляет ночь и день,
            Неужели стали врагами,
            Те, кто шел рядами…

Мари (освобождая Люсиль из горьких объятий0.

Тревога на сердце не спит,
Я в страшном метании живу…

Люсиль (вытирая слезы)

Тревога на сердце следит,
Сколько я без сна смогу…

Мари (отворачиваясь и вытирая глаза рукавом платья).

Тревога на сердце – клеймо.

Люсиль.

Страшная печать смерти!

Мари.

Шли вместе, но…

Люсиль (подхватывает с досадой).

Тревога…осень, ветер!
Все смешалось, летит!

Мари.

И тревога на сердце не спит,
А с ней не сплю и я!

Люсиль.

В зеркале не узнаю себя,
Тревога на сердце – змея!

Люсиль тяжело валится в кресло. Мари смотрит на нее с сочувствием, но не может сделать к ней и шага…

Мари.

Несчастные дети, жены, мужья,
Сыновья, братья и сестры!

Люсиль (в тихом безумстве).

Тревога на сердце – нож острый
И не отпустит пока…

Мари (падает на колени у кресла Люсиль, хватает ее за руки, желая передать ей свою боль и разделить ее боль).

Дорога!
А на сердце…

Люсиль (сползая с кресла на пол, в платье, коленями).

Тревога!

Сцена 1.17 «Он заплатит!»

Зала – множество стульев, соединенные кругом столы, накрытые сукном. Вечер. Свечи освещают тускло несколько фигур. Выделяются пятеро: 1 – подвижный, с горящий взглядом, не может усидеть на месте, вся его натура преисполнена действа; 2 – осторожный, сидит чуть поодаль ото всех, слушает, слегка склонив голову набок; 3 – грубоватый, мрачный и недовольный; 4-усталый, немного ироничный и мрачный; 5 – величественный, сидит за столом, сложив руки перед собою, воплощает собою мраморное прилежание…

1 (с негодованием)

            Этот…Эбер! – совсем зарвался,
            И не знает, когда отступить!
            Раньше, хотя бы чего-то боялся…

Значит, нужно всем объявить…

1 (перебивает).

Что он вне закона, да!
Что он предатель, и казнить врага!

3 (с презрением).

Клеймо на Эбере? Абсурд,
И не поверит в это суд!

Смотря, что суду предъявить…

            Эбер должен заплатить
            И он заплатит!
            Хватит прощать его, граждане, хва-тит!
            Он…

3 (рубанув категорично ладонью по воздуху).

Один из первых был!

4 (закатывая глаза)

            А ныне – сплыл!
            Он поднимает бунт
            На поклад душе своей…

Но ни один суд…

            А ты за суд вещать не смей!
            Он мутит народ? Да!
            Клеймим его как врага…

(изменив голос на мягкий, обращается к 5-му).

А ты что скажешь на это?

3 (подбоченившись).

Да уж! Изволь снизойти до ответа.

Тише! Ну?

5 (оправляя рукава, чтобы не испачкать их о чернила).

            Эбера нужно отправить в тюрьму,
            Здесь сомнений нет —
            Он заплатить должен за всё,
            Однако, здесь есть опасный момент…

3 (с ироничной яростью)

Неужели один еще?!

1 (вскинувшись).

А ты бы вообще молчал!

5 (невозмутимо).

            Итак, как я сказал,
            Есть опасный момент:
            Любовь народной бедноты!
            И отторгать ее черты
            У нас возможности нет.

Значит – нужно его извести,
До воров…до червей?

3 (не веря).

Неужто мы станем идти
Против общих наших дней?!

1 (щелкнув пальцами).

            Обвинение ловким обязано быть,
            И так, только тогда,
            Мы сможем его объявить
            Врагом и казнить как врага!
            Что-то такое, что
            Не отмыть, что пятнает честь…

5 (скорбно)

Вот…ради блага так быть должно
И мы должно…

У меня идея есть!

Сцена 1.18 «Проклятая ночь»

Ночь. Дом Эбера. Мари – со следами сна, в бельевой рубашке пытается прижаться к мужу, надеясь спрятать пылающее стыдом и страхом лицо. Эбер – уже очнувшийся, словно бы не замечает ее, он весь обращен в холодный и презрительный мрамор. В спальне – солдаты.

Солдат (зачитывая с листа, стараясь не глядеть на Эбера).

-«И обвиняется в заговоре против французской нации, против Республики и Равенства…»

Эбер (настойчиво, но мягко отрывая от себя жену, которая мгновенно прячет лицо в ладонях)

-Кто подписал приказ о моем аресте?

Солдат (мнется, нервно сглатывает комок в горле).

-Все.

Эбер (криво ухмыляется, протягивает руку за приказом).

—Дай-ка…(берет приказ, пробегает его глазами и вскакивает с постели, его лицо мгновенно заражается бешенством) также обвиняется в краже рубашек и постельного белья?! Вы что, совсем обезумели? Ладно еще республика, я еще могу это понять, я еще могу понять страх этих презренных и подлых… но кража…и еще какая?

Мари в ужасе вскрикивает, Солдаты отступают от Эбера на шаг, чувствуя неловкость и стыд.

Эбер. Они хотят уничтожить меня… что же, чем подлее их метод, тем яснее я вижу, что они боятся меня.

Мари. Оставьте его…

Эбер. Успокойся! (с презрением к солдатам). Я позволю себя увести, но и вы, и вся Франция должны знать, что убиваете безвинного!

Какая проклятая выпала ночь…

Один из солдат намеревается перехватить руки Эберу, опасаясь его сопротивления. Эбер приходит в еще большее бешенство.

А ну, руки прочь!
Я сказал «прочь!»

Оглядывается на жену.

Прощай, ты сама слышала весь абсурд,
И здесь не может быть веры в суд…

Мари (в ужасе бросается за ним, разом забыв про всякое смущение).

Муж мой!
и тут же обессилено садится на постель.

            Какая проклятая ночь,
            Я мыслями с тобой,
            Прочь от него руки…прочь!

Эбер (не удерживается от улыбки).

Скажи, когда вырастет наша дочь,
Скажи ей…что-нибудь скажи…

Его настойчиво ведут к выходу и он, не оглянувшись больше на плачущую жену, уходит с солдатами.

Мари (задыхаясь от слез).

У вас нет души,
О, проклятая ночь!

Плачет, заходится в истерике и не обращает внимание на проснувшуюся и зарыдавшую дочь…

Сцена 1.19 «Но если…»

Дом Камиля Демулена. Люсиль нервно ломает пальцы, боясь взглянуть на мужа. Камиль хоть и сохраняет напускное спокойствие, видно, что он встревожен куда больше жены.

Люсиль. Это ужасно…

Камиль. Они сделали то, что давно нужно было сделать, Люсиль! Я давно говорил, что Эбера нужно арестовать, слово «мир» ему незнакомо, ему нужно восстание, бунт и он вносит смуту, не разбирая сторон, между тем, именно сейчас, когда мы не можем показать слабости…когда вся Европа смотрит на нас…

Люсиль (не выдержав) Камиль, но его обвиняют в борьбе против Революции! Его! (опускает в бессилии руки). А ведь он был в ней так давно!

Камиль (примиряюще, берет жену за руку). Люсиль…иначе народ не поймет, но мы – именно мы должны понимать, и…

Люсиль.

            Но
            Если правда
            Смысл потеряла,
            То
            Скажи – разве не надо
            Начать все сначала?

Высвобождает ладонь из руки Камиля, отходит к окну, скрещивает руки на груди. Камиль наблюдает за нею.

            Но
            Если плевать
            На всех строк суть,
            Всё равно
            Что сказать,
            И куда вести путь,
            Не значит ли это —
            Тупик всех идей?

Камиль бросается за нею, разворачивает к себе лицом, она поворачивается покорно, но руки на ее груди также скрещены, в глазах невыплаканные слезы.

            И поражение?
            Если его назвать победой
            Для всех людей,
            Без сомнений?

Мягко отстраняет Камиля, он остается у окна, смотрит на улицу.

            Но
            Если неважно
            Начало побед,
            И кто
            Был в битвах отважным,
            И оставил за это свет,
            То
            Разве это не значит,
            Что
            Всё ушло?!

Люсиль делает паузу, ожидая ответа от Камиля, но он даже не оборачивается, словно она сказала то, о чем он сам боялся подумать.

            Всё утонуло в плаче
            И крови,
            Нет света, темно!
            Но…

Решительно, овладевая собою.

            Если не звучат слова
            И Франция молчит,
            То
            Значит ли это, что пора
            Ждать ее среди битв?

Камиль оборачивается на нее, порывается что-то сказать, но отворачивается, ничего не сказав.

            Но
            Если нельзя сказать
            И можно бояться,
            То
            Как поверить и понять,
            Что мы сумеем остаться?!

Камиль подходит к Люсиль и обнимает, пытаясь утешить. Люсиль делает вид, что верит.

Сцена 1.20 «Мне страшно»

Люсиль (прижимаясь к Камилю, словно он может ее защитить от всего)

            Мне страшно, мой милый, родной,
            Я боюсь спать, я боюсь дышать,
            Если пришли за ним —
            Могут прийти за тобой,
            И тебя отнять,
            А как же я…а как наш сын?

Камиль (делая вид, что слова Люсиль бессмыслица, и ему почти что весело от ее тревоги)

            Люсиль, так было нужно,
            Поверь, никто не посягнет на меня!
            Есть вещи, что важнее смерти,
            Эбер забылся – славой застужен,
            Но Эбер – это не я!
            И он узнает свой последний ветер!

Люсиль (в беззвучном рыдании)

            Мне страшно, Камиль!
            Мне страшно, я боюсь,
            За тебя, за сына, за дом…

Камиль.

            Милая моя Люсиль,
            Я – защита вам и я остаюсь,
            Мое имя переживет еще много времен…

Люсиль.

            Камиль, но сегодня? Сейчас?
            Мне так страшно…нет сил,
            Я люблю тебя! В словах своих Клянись!

Камиль (с тихой улыбкой).

            Не бойся, милая, за нас,
            Иди наверх – там наш проснется скоро сын,
            Я люблю вас! И вы мне – жизнь!

Люсиль, еще выждав объятие, наконец, находит в себе силы и выходит из комнаты прочь. Камиль остается один.

Сцена 1.21 «Так сходятся тени…»

Камиль Демулен садится за свой стол, где, при неровном свете свечи начинает что-то сосредоточенно записывать, ломая в волнении перо и ставя кляксы.

Камиль.

            Наш век сошел с ума
            Или это только мы?
            Облекли себя в слова
            Но это – стены тюрьмы,
            А кто вчера был в верхах,
            В славе, в любви, усладе —
            Сегодня обвинен в грехах,
            Что лишь смерть оплатит!

Вскакивает, в волнении ходит по комнате взад-вперед, бросая быстрые взгляды на дверь, чтобы не пропустить Люсиль, если та появится и не напугать ее своей нервностью, ведь то, что сказала Люсиль – давно уже и в его собственных мыслях.

            Так сходятся тени —
            Наши судьбы, слова,
            Рождаются и пугают лики тьмы,
            Уносят тех, кто слаб и потерян,
            За предел…а ведь были мечты,
            Но сходятся тени – это только мы!

Подходит к столу, но не садится за него, а пишет несколько строк, опираясь на руку.

            Я не всегда честен был,
            Но верил в свободу и свет,
            Верил в завтрашний мир,
            Но «завтра» будто бы нет!
            И может ли быть? Кто
            Скажет? Ведь каждый потерян,
            Прежнее уходит в ничто,
            Так сходятся тени!

Оглядывает написанное, кивает сам себе с удовлетворением и бережно складывает листы, кусая губы.

            Так сходятся тени!
            В них судьбы и души наши,
            Слава, забвение…
            Одной горечи чаша!

Сцена 1.22 «Лик смерти»

Запруженные людом улицы, смех, выкрики: «Вор! Предатель, подлец…укради и мое белье», «А у меня вчера пропала пара панталон, не ты ли, Эбер?» — улюлюканье. Среди этого улюлюканья едет – медленно, будто бы нарочно позволяя осужденным все услышать, позорная телега. В телеге Эбер и несколько его соратников – все коротко острижены. Соратники ведут себя по-разному, кто-то тихо что-то бормочет себе под нос, кто-то тихо плачет, кто-то хранит себя за мрачным каменным молчанием, Эбер смотрит на народ с презрением и яростной ухмылкой.

Эбер.

            Я умираю без вины,
            Вы еще не знаете это,
            И верите лжецам!
            Я вел вас для войны
            За место под светом…

Выкрик. Веры нет ворам!

Лицо Эбера перекошено от этого выкрика.

Эбер.

            Перед ликом смерти они порочат меня,
            Поскольку знают, что мог совершить я!
            Перед ликом смерти унизят хотят они,
            Но сочтены уже их дни!

Выкрик 2.

Эбер, предатель с давних времен…

Выкрик 3.

Не он ли упер пару моих панталон?!

Улюлюканье, Эбер прикрывает глаза.

            Перед ликом смерти славы не бывает,
            Перед ликом смерти есть лишь унижение,
            Но я знаю, почему они меня убивают
            И это мое утешение.
            Я был их сильнее и они боялись…
            Боялись, что я силой снесу их слабость,
            И пусть они сегодня остались,
            Им отсчитана малость…

Позорная телега сворачивает в последний раз и устремляется уже к виднеющейся гильотине. Улюлюканье в толпе усиливается.

            Как хочется жить перед ликом смерти,
            Как хочется дышать, говорить, спорить, петь!
            Как назло…сегодня такой холодный ветер,
            И металлом уже отмечена смерть.
            Перед ликом смерти хочется жить,
            Но что же…жизни своей не жалею я!
            Они хотят потому лишь убить,
            Что боятся меня!

Телега останавливается, сторонников и Эбера вышвыривают со скамей и ведут на эшафот…свист опускаемого лезвия гильотины.

Сцена 1.23 «Следом…»

13 апреля 1794 г. та же площадь. Подъезжает позорная телега. Значительно теплее. В телеге женщины. среди них – Мари Эбер и Люсиль Демулен. Они поддерживают друг друга, помогают друг другу храбриться…

Мари.

Мой муж казнен, а следом был и твой,
Теперь и мы пойдем следом.

Люсиль.

Я плачу о том, что недолго была его женой,
И боюсь идти…ведь край смерти неведом.

Мари.

Где ты, Гай, там я – Гайя…и я иду,
Последний раз оглядываю этот мир.

Люсиль.

Я выдержу, я все для тебя смогу,
Прощай, мой маленький сын!

Мари.

Не все было в любви, был и холод,
Но я иду следом, потому что должна.

Люсиль.

Я в последний раз вижу город,
Где счастливой и несчастной была…