Э П О Х А

ЭПОХА

Я впитываю ваш шум, словно легкий дождь, падающий на осенние листья. Он настойчиво пробуждает во мне воспоминания, как будто исполин, обреченный на вечные муки, шагал по наклонной дороге в Аду, усталый и искалеченный. Он спускается по ступеням Древнего монастыря, где скрипучие доски рассказывают о заливных сумерках, и его шепот растворяется между стенами, полными тени скорби. В питейных заведениях раздаются разговоры о потухших надеждах и жадности, где истощенные души пытаются погасить свечение своей пустоты алкоголем. Исполин сминает воду из Волги в неукротимых пальцах, унося с собой историю, которую не удастся воскресить, и это вызывает волнение, как движение пароходов, когда в море бушует шторм и открываются опасные проливы бездны.

Речь идет о той части твоей руки, которая осталась висеть на моей шее, словно незримый ярмо, причиняющее постоянную боль, но и дающее чувство, что ты все еще рядом. Эту рану притягивает к себе лишь мольба, чтобы она истошно кричала и громыхала, прося о помощи, чтобы распахнулись безумные двери в тот мир, где все еще есть место для надежды, хотя и вдалеке, чтобы свалился последний вагон со смертоносного склона, как будто он стремится к освобождению, и чтобы наше страдание и его поверенный имели на себе уздечку, чья специализация — трагедия сына божьего, чья боль стала символом несправедливости.

Разве не такова обычная форма нашего гомона? Он постепенно теряет свой изначальный смысл, превращаясь в шум, ради которого жестокая реальность лишь бьет в лицо. Что еще ждать от него? Разве его температура не постоянна, как умирающее пламя в старом камине, разве он не соответствует по весу этой колоссальной ноше и не готов к добровольному выселению из нашей жизни? Вот почему на моей шее обломок твоей руки растет, белый, как крик «на помощь», злая ода нашему мучению, разделяя нашу тревогу на мелкие монеты, словно платя за каждое мгновение потерь, что были у нас и будут.

Он платит пенсию вдовам, искренне ненавидящим жизнь, подкупает власть, чтобы заткнуть рты тем, кто мог бы еще что-то сказать, вывешивает из самых верхних окон белые простыни капитуляции, как символ нашего унижения. И мы принимаем решение, идеальное и прямолинейное, как узкая улица, которая, забеременев под утренним дождем, становится огромным мочевым пузырем, переполненным страхами и недоумениями, пережевывает это, поглощает и выживает, обходя все преграды.

Скажите, разве не так начинаются все ваши крики и гимны о величии ваших предков, о законах потенциального блага для бедных и тому подобное? И вот, когда могучие звуки распались, они сливаются в коровье мычание в оркестре ренегата, у которого хватило жизненных сил разве что на долгий вздох о том, что было утрачено. Боюсь, такова вся история человечества! Да здравствует моя школьная страсть! Свистнуть всем на палубу на абордаж! За топоры, быстро ломаем двери и разом в трюм, где струится наша кровь, как печальная река, безысходно уносящая с собой последние остатки надежды. Давайте дадим клубок ниток Тесею, чтобы он покончил с эпохой Миноса, и не оставил от неё ничего, кроме разочарования и пепла, утопая в ненависти и горечи.

2014-2024 годы…