Джонатан Харрисон

Сегодня по графику вновь моя смена в хосписе «Святой Розы». С раннего утра я как обычно провела осмотр пациентов, почти закончила все дела с бумажной волокитой. «Даже время сегодня промчалось как-то незаметно» — подумала я. Начался перерыв, и медсестра Брайн сменила меня на посту, сказав, что мой ланч уже разогрели, и он ждёт не дождётся.

Проходя по коридору мимо палат, взгляд вновь упал на неё. На ту дверь, за которую мне больше не нужно было заглядывать во время осмотра этим утром. Конечно же, до поры до времени, пока туда не определят кого-то нового. Сама эта дверь и номер «19» на ней навевали одновременно и грусть, и приятные воспоминания. Сама не знаю почему, но мне захотелось заглянуть внутрь. Все выглядело по-прежнему, кроме одного. Было пусто.

На кровати лежало совершенно новое выглаженное постельное белье. Шторы, которые ранее были закреплены по бокам подхватами, на этот раз были задёрнуты, создавая немного мрачную атмосферу. А на поверхности тумбы, стоявшей рядом, был виден скопившийся слой пыли. Я провела по ней пальцем, тут же подумав, что уборщику нужно сделать замечание.
«Наверное и внутри не протирал» — проворчала я.
Открыв дверцу, в глаза мне сразу бросилась небольшая по размеру, но толстенькая книга. Она была покрыта такой приятной на ощупь тканью золотистого цвета.
Не удивительно, конечно, что персонал хосписа не заметил в углу полки такую миниатюрную вещицу. Однако, открыв ее, я увидела, что это вовсе не книга, а дневник.

Поначалу я даже не могла разобраться в содержимом. Предложения на страницах были написаны не самым аккуратным почерком. Но позже все-таки стало ясно, кому принадлежали эти записи.
Это был его дневничок, который он писал все время, пока находился здесь.

Я подошла к окну и немного раздвинула шторы, чтобы дневной свет проникал в палату. Так было немного удобнее разобрать кривоватые буквы. Да и, если привыкнуть, слова казались вполне читаемыми, так что мне захотелось хоть мельком просмотреть содержимое.

Это и вправду оказались его записи. Он рассказывал о своей жизни. Подчеркивал какие-то истории, происходившие с ним. В дневнике были описаны и забавные, и грустные моменты.
«Какой же труд нужно было приложить, чтобы все это написать» — удивленно и с восхищением прошептала я.

Я пролистывала страницы одна за другой, какие-то читала, а какие-то пропускала. И вдруг заметила красивую атласную ленточку, вложенную практически в конец дневника, край которой слегка торчал оттуда. Потянув за неё, открылась страница, которая была не похожа на остальные. Местами она была как будто залита водой. И слова намного труднее было разобрать.
Но я все равно начала читать, повернувшись к окну, с пробирающимся сквозь него ярким светом.

«Дорогие мои: Рейчл, проказник Ник и малютка Эни. И ты, Джордж, косолапый мужичок. Это снова я, ваш «Джонатан». Скорее всего, это последние страницы моего дневника. Дело не в том, что они заканчиваются, нет. Заканчивается мой долгий путь. Вот уже 2 года я пишу для вас и коплю рукописи у себя в доме. И этот дневник — один из них. Жаль, что не смогу оставить его дома, но так или иначе он попадет к вам в руки. Просто хочу, чтобы вы узнали о моей жизни немного больше, чем я смог рассказать.

И простите за мою кривую писанину, руки уже не слушаются, да и зрение ни к черту.

Милые мои, я хотел бы всегда быть рядом с вами, но это не в моих силах, да и вообще ни в чьих. И я прошу, чтобы вы не унывали из-за моего ухода. Чтобы в дальнейшем радовались каждому светлому моменту.

Никогда не отчаивайтесь и не думайте, что жизнь человека — вещь бесполезная из-за того, что исход всегда один. Это не правда. Наша жизнь создана для того, чтобы учиться, наслаждаться настоящим, любить, создавать цели и достигать их. Будут и сложности, которые нужно обязательно преодолеть. Помнишь, Рейчл, как говорила твоя мама: «Жить значит бороться». Правда, она это на своём любимом латинском говорила. «Vivere militare est».

Мне кажется, я и сам его уже выучил. По крайней мере, ее любимые фразы прочно въелись в память. Моя Катрин. Как жаль, что Ник и Эни не запомнят свою милую и замечательную бабушку.
Она ведь всегда умела удивлять.
Подумать только, ее нет уже целых 7 лет…

Вот как будто вчера было, ты привела на ужин того пухленького паренька. Познакомиться с нами. Он за 30 минут успел слопать все, что Катрин готовила целый день. И даже комплимента ей не сказал взамен. Она, помню, была так возмущена. Что выпалила ему со злющей гримасой: «Ventrem nimis replere nocet!».
Я уже знал, что эта фраза значит, и сначала чуть не подавился вином.
А потом понял, что этот пухляш все равно не догадывается о значении ее слов. «Чрезмерное наполнение желудка вредно здоровью».
Да и ты тогда не поняла, Рейч. Вот сейчас прочитала и узнала. Здорово ведь?
В общем, высказала она ему, что он ест как не в себя.
Я после долго смеялся, представляя его удивленное лицо, он, наверное, подумал, что она его прокляла или ещё что-нибудь.
И к лучшему, что он вскоре после знакомства уехал в другую страну, и вы разошлись, потому что он бы съел всю нашу еду вместе с нами. А ещё ты бы не повстречала своего любимого Джорджа.

Катрин… Я так мало писал о ней в своих дневниках. Наверное, потому что мне было больно вспоминать. Но сейчас я так часто о ней думаю. Считаю, что стоит рассказать больше о твоей маме, а уже и бабушке двух негодников. Она бы порадовалась, если бы узнала, что у неё уже двое прекрасных внуков. Но ворчала бы, что ее называют бабушка. Хотя «Actum ne agas», как она говорила, что сделано, то сделано. Когда-то и ты бабушкой станешь. Это я так, к слову.

Отчего вспомнилась эта ее привычка бросаться латинскими фразами, я не знаю. Может просто без этого Катрин и представить невозможно. Как-то раз я спросил ее, почему все время нужно вставлять эти непонятные фразы? И где она их вообще набралась? (edited)

А она рассказала историю об одном парне, из-за встречи с которым и полюбила латинский. Кажется, его звали Эдвард. Они учились в разных школах, но на каникулах все время проводили в одном дворике. И когда они подросли, этот мальчуган начал ухаживать за моей Катрин. Писал ей стихи и все время вставлял туда такие же латинские фразы.

Он ей нравился. И она даже хотела ему признаться, а ее друзья считали его странным придурком. И как-то раз на каникулах он перед всеми во дворике прочитал ей своё стихотворение, все усыпанное латинскими афоризмами или чем-то вроде того. Все начали смеяться над ним, обзывать дураком. Вот Катрин и растерялась, и специально засмеяла его, чтобы не выглядеть глупо среди своих крутых друзей. Забавно, что такая уверенная в себе женщина была такой дурочкой в детстве. Всегда считал, что твоя мама бы кому хочешь отпор дала.
Вот после того случая она все время жалела, что так себя повела. Начала изучать латинский, написала подобный стих в ответ тому мальчику. Но когда решилась отправить, то узнала, что уже поздно. Он, кажется, от рака умер.

И ведь у них такие судьбы похожие. Она тоже покинула нас из-за чертовой опухоли.
Я ещё тогда подумал: «Вдруг он был бы ее судьбой? И они бы были вместе, если бы он был жив». Тогда так не по себе стало, а потом сказал ей с небольшой наигранной обидой, что это же я ее первая любовь, тот самый и единственный. А она улыбнулась и сказала: «Omnia mea mecum porto».
Все своё ношу с собой, сказала. Как будто я ее человек, и всегда буду с ней. Ну, я подумал так. Странные же все-таки фразы она выбирала.

Ой, Джордж, а как она любила чистоту. Ты когда начал встречаться с нашей Рейч. Так она тебя измучила правилами гигиены. Ты, наверное, до сих пор помнишь эту фразу: «Hygiena amica valetudinis».
Гигиена — подруга здоровья!
Ну ничего, со мной тоже такое было. Зато мы здоровее стали благодаря этому. Как Ник с Эни подрастут обязательно их этой фразе научите. Запомнили?»

— Миссис Клэр, персонал передал вам для упаковки вещи покойного Харрисона? И почему так и не пришли на ланч?
Я вздрогнула, когда услышала голос. В проеме стояла главная медсестра — Оливия Грант.
— Я…я сейчас сложу их, ещё не все собрала,- сказала я, посмотрев на дневник.
— Клэр, вы плачете? Все хорошо?
— Я? И вправду. Слегка прикоснувшись к лицу, я поняла, что по щекам катились слезы, даже не заметила.
-Все хорошо,- заверила я Оливию. — Я скоро подойду.

На самом деле, все переданные мне вещи, давно были упакованы и отправлены на пункт выдачи, но там явно не хватало кое-чего ещё.

В 14:00 родственники мистера Харрисона должны были забрать все его вещи. На часах было 14:12, я мигом выбежала из палаты, завернув в проход на ближайшую лестничную клетку. Наше отделение и пункт выдачи вещей в разных корпусах. Не знаю, когда я в последний раз так быстро бегала. Но уже через 5 минут возле выхода из пункта я окрикнула девушку со свёртком, запакованным мною ранее и молодого человека, который как будто немножко косолапил. И отдала им дневник.

Дневник самого доброго и любимого всем мед.персоналом старичка из 19 палаты. Дневник мистера Джонатана Харрисона.