Дженни

В горах Адирондак зимним вечером быстро темнеет. Холодный ветер подвывает за окном. Изредка, под его порывами, горсти снежинок ударялись в окно. Кажется, что кто-то робко стучит и просится в дом на огонёк, что бы согреться. От каждого такого стука я отрываюсь от созерцания тлеющих угольков камина. Когда я смотрю на игру пламени в камине, я ни о чём не думаю. Любая мысль нарушает энергетический баланс моего тела с окружающей средой. Каждая мысль это затрата энергии. А пустая мысль расходует жизнь впустую. У каждого человека есть инстинкт само выживания. Его вполне достаточно для жизни, для ориентации в определённых ситуациях. Ум поставляет нужную информацию и мы спокойны. А проблемы мы выдумываем сами, когда принимаемся за дела, которые не служат само выживанию. Это не я придумал. Это Alan Watt. Посмотрите на Ютубе ролики, их много. Один из них я привожу ниже. https://www.youtube.com/watch?v=LI_Tv-VfP88

Включите титры перевода на русский язык и не пожалеете об истраченном времени.

Мы уже оторвались от своей природной основы и посвятили жизнь призракам. Это общественные требования к индивидууму. Технический прогресс требует всё новых призраков, новых специальностей и работ. Я давно уже понял, что жизнь и смерть это круг, где одно энергетическое состояние переходит в другое. И так без конца и без начала. Мы никогда не повторим свою жизнь, у нас будет другая после смерти. А потом возвращение на землю в то же царство призраков. Эти призраки не дают нам понять суть нашего бытия. А она не сложнее сути жизни плодовой мушки дрозофилы. Я только живу, когда смотрю на игру пламени в камине. Я ни о чём не думаю, только дышу.

Каждый раз такой стук снежинок выводит меня из состояния медитации. Я встаю и подхожу к окну. Я всматриваюсь в темноту ночи и вижу, как кружатся в вихре снежинки. Они вертятся в круговороте своего краткого полёта жизни. Их жизнь коротка, всего несколько десятков дней, от рождения в облаках до таяния на земле. Так и людская жизнь коротка, всего несколько десятков лет от появления на свет с первым вздохом и первым звонким криком до последнего вздоха с тихим хрипом. Все мы живём несколько жизней, только некоторые обращают на это внимание, а остальные гоняются за миражами. Но и они тоже вернутся в этот мир и снова повторят все свои ошибки и не будут помнить прошлого. В этом вся беда таких людей.

В гостиной, с наступлением темноты, я обычно свет не включаю. Из моего окна заснеженная аллея сада представляется декорацией сцены в театре. Дорожка уже запорошена снегом. Намело уже дюймов десять, появились похожие на волны маленькие намёты снега. На крыльце качается газовый фонарь, он мерцает и в эти моменты возникают тени, которые уносит ветер в темноту ночи. Эти тени маленькие духи сельской жизни, как на экране. Они летают, что бы охранять покой жильцов дома, стоящего посреди старого сада. Из-за небрежности ухода, мой сад уже давно слился с окружающим лесом и в него часто забредают олени, забегают зайцы и лисицы.

Я постоял несколько минут у окна, вздохнул и вернулся в глубокое кресло у камина к своим размышлениям, воспоминаниям и лёгкой дрёме человека, уставшего от зимы и груза прошедших лет. Дни моей жизни иногда всплывали в памяти и кружились как снежинки, не падая и не взлетая. Они возникали из темноты и неслись в темноту, иногда ударяя в окно моей памяти и вызывали воспоминания, как на экране в старом кинотеатре. Воспоминания по большей части были добрые и не огорчали сладость моей дремоты.

Язычки пламени на углях дрогнули. По толстому ковру неслышно ко мне подошла горничная Дженни. Она зажгла пару свечей, стоявших на камине, присела на маленькую скамеечку возле кресла, протянула поднос с сердечными каплями и стаканом воды. Я кивнул и она приготовила на ложке смесь, которую я обычно принимаю перед сном. Приняв поднос обратно, Дженни накрыла меня пледом, открыла книгу Агнессы Робинсон и стала тихо вслух читать:

Make her bed with linen sheets

That has lain in lavender.

При упоминании слова лаванда, я положил руку на книгу и остановил её чтение. Потом взял её ладонь и представил ей Drôme Provencale район Франции, где в 12-м веке уже выращивали ароматные травы, оливки и трюфели и построили замок, который сейчас восстановила семья Wolf, Daniele и Leth. Я показываю Дженни историю этого района. Какие вкусные там овечьи сыры Picodon и Banon. Как соседнюю деревню, где был всего пяток жителей восстановили хиппи и сделали её туристическим центром. Когда я держу свою руку на руке Дженни, то она всё это видит. И замок и холмы и пьёт кристально чистую воду из реки Eygues.

Мне нравятся произведения 18 и 19 веков. Они просты и не содержат явной политической подоплёки, в которую надо вникать. Дженни сама без такой подоплёки, она проста и добросовестна, как героини произведений двухсотлетней давности.

Дженни студентка Виргинского университета и подрабатывает по уходу за пожилыми для оплаты занятий. У её родителей есть ферма и водятся деньги, но девушка после окончания школы решила уехать из Каролины и решила посвятить себя живописи, керамике, созданию витражей и мозаичных картин. Одна из угловых комнат второго этажа отдана ей под студию. А в жилом подвале дома на зиму располагаются её обжигальные печурки и химическая лаборатория для приготовления красильных смесей. Летом хим лаборатория и печки перемещаются в большой и высокий барн, где прежние владельцы хранили сено и лошадь зимой. Мне нравятся вылепленные из воска фигурки, которыми уставлены подоконники на втором этаже. Коллекция фигурок постепенно растёт и скоро станет маленьким музеем.

Иногда вместо чтения книги по вечерам, она спускается в гостиную и лепит в моём присутствии что-то полупрозрачное, мифическое, но всегда доброе. А иногда я ей рассказываю истории из своей жизни и она что-то записывает в свой электронный планшет, скорее всего, пришедшие на ум идеи. Девушка очень креативная. За три года мы уже привыкли друг к другу. Может это и есть настоящая жизнь, когда не надо что-то доказывать или объяснять близкому человеку.

Да, взаимопонимание основа всего и жизни. На чём основано наше взаимопонимание? Скорее всего, на проникновении времени одного во время другого. Я не собираюсь излагать формулы диффузии временных потоков, градиентов их вращения и другие скучные вещи, которые далеки от сидения у камина и школьных программ века нынешнего и века минувшего. Но этот эффект есть, он основан на взаимодействии тонких составляющих материи, не описываемых релятивистскими понятиями.

Однажды Дженни приехала из университета и сказала, что им задали задание о древнегреческом гончарном искусстве.

— Я даже не знаю, где у нас в стране есть музей на эту тему, может Метрополитен в Нью Йорке? Ты там был несколько раз.

— Дженни, там нет ваз Эксекия. Они есть в Мюнхене, Ватикане и Тренте. А когда у тебя зачёт?

— Через две недели.

— Да, к этому сроку посетить эти музеи не удастся. Я тебе помогу. Приготовь чай Stash (лимон с имбирем) и я тебя познакомлю и Эксекием и Амасисом. Сама посмотришь их технологию чернофигурного рисунка амфор.

Дженни заварила чай. Мы выпили по чашке. Затем она устроилась рядом со мной на диване, прижалась, положила свою ладонь поверх моей и закрыла глаза.

Мы ехали с Дженни по Афинам на небольшой колеснице с двумя лошадьми в упряжи. На Дженни было белое платье с золотым поясом, а я был одет в тунику. Встречные нас приветствовали и мы с ними раскланивались.

— Кто ты? — спросила Дженни.

— Я свободный гражданин Древней Греции, не волнуйся. Ты гостья этой великой страны, основательницы современной культуры. Сейчас 530 год до н.э. Здесь есть свободные граждане, которые имеют собственность, производственную или недвижимою. Это они имеют право голоса в решении всех вопросов города. Есть ещё граждане, которые утеряли собственность, они не имеют права голоса. Есть и рабы. Но рабство не такое, как показывает Голливуд. Как ты знаешь из Библии, у праотца Авраама был раб Элиезер, который вёл хозяйство Авраама. В случае, если хозяин умрёт без сына наследника, то он становится хозяином всего, включая других рабов. Рабство в Америке было отменено в Алабаме только в 1969 году. Раб, это хозяйственный статус и ничего постыдного в нём нет, то есть он живёт за счёт хозяина и часто ест с ним за одним столом. Американское рабство это постыдное дело, сеющее ненависть. Ещё более постыдное дело резервации индейцев. Но об этом пока молчат. Политическая система ещё не готова к реальному равноправию, а деклараций написано много. Правда будет восстановлена, когда президентом страны станет индеец.

Мы ехали минут двадцать и Дженни не сводила глаз с людей и построек. Для неё это был оживший музей, а для меня обычное прошлое. Мы приехали к гончарной мастерской Эксекия. Раб помог ей сойти с колесницы, а я легко сам соскочил. Тогда мне было 18 лет. Мы вошли в мастерскую. Мастеру уже доложили о нашем прибытии и он к нам вышел.

— Приветствую тебя, создатель летописи нашей страны, великий Эксекий,- сказала я мастеру.

— А, мой молодой друг, рад тебя видеть. А кого ты мне привёз?

— Её зовут Дженни, она из далёкой страны и хочет своими глазами увидеть, как ты создаёшь Амфоры и рисунки.

— Проходите, я сейчас делаю рисунок, как Аякс и Ахилл играют в кости. Почему ты ко мне давно не заглядывал?

— Прости меня мастер, я был в Лидии и сражался с Персами ахмединами. Мы отстояли свою свободу.

Мастер показал Дженни всё от выбора куска глины до создания чёрной краски. И на прощание разрешил слепить и раскрасить небольшой декоративный сосуд. На сосуде была картина встречи Эксекия с победителем ахметдинов. Мастер поставил фирменный знак мастерской на сосуд. Я достал из-за пояса мешочек с пятью драхмами и протянул мастеру, как плату за обучение.

— Спасибо, ты всегда был щедрым учеником. Да пребудет с тобой мир, не даром твоё имя звучит, как владеющий покоем души. Я обнялся с мастером на прощание, взял Дженни за руку и мы вышли из мастерской.

— Открывай глаза Дженни.

— Мы сидели на диван и на низком столике была маленькая амфора, сделанная Дженни в 520 го ду до н.э. Со знаком мастерской Эксекия.

Через две недели был зачёт в университете и работа Дженни покорила профессора Нахмана. Он передал изделие на радиоизотопный анализ и лаборант сказал, что изделие подлинное, обжиг 500-550 лет до н.э.

— Как вы восстановили технологию?- спросил профессор.

— Это невероятная история, мне помог победитель Ахмединов в Лидии. Я сама не верю этому счастью.

— А вы могли бы рассказать эту технологию студентам?

— Да, я закрою глаза и буду говорить о том, что видела и что делала.

На следующий день аудитория студентов была полная. Дженни закрыла глаза и попросила всех присутствующих тоже это сделать. Потом она рассказала всё что, видела. Кто закрыл глаза, тот видел рассказ. В самом конце она подняла руки верх и из её ладоней выпали пять серебряных драхм. Все были в восторге от такого представления. Споров было много, но все решили, что это сеанс гипноза, хотя монеты были настоящие.

Так Дженни и проходила курс наук в университете. Приходила домой с темой задания и я ей показывал истоки того или иного ремесла.

— Мне осталось учиться год, а что делать дальше, я не знаю. Мне у тебя нравится.

— Откроешь гончарный бизнес и будешь поставлять на аукционы и в музеи копии оригинальных работ известных авторов. Ты у них будешь сама учиться, как училась у Эксекия.

— Какая твою любимая страна и какой любимый век?

— Моя любимая страна Россия с середины 18 века до конца 19 века. Я туда часто возвращаюсь. Хочешь, я тебе покажу то время?

— Очень хочу. Ты кого-нибудь любил?

— Да, — сказал я и тяжело вздохнул.

Я протянул правую руку и погладил Дженни по голове. Она замолчала, отложила книгу в сторону и достала планшет. Я закрыл глаза и стал рассказывать о летнем дожде в берёзовой роще с опушками засеянными овсом, о больших ромашках, совсем не страшных раскатах летнего грома, смеющихся чёрных тучах, синем куполе сельской церкви и запахе волос Любаши, смешанным с запахом свежескошенной луговой травы. Любаша от дождя пыталась спрятаться под кроной молодой берёзки, но без всякого успеха, капли с листьев берёзы падали на её волосы, цвет которых, как бы являлся оттенком цвет бересты. Капли стекали по лицу прямо в смеющийся рот. Любаша звонко смеялась и наслаждалась небесной влагой, попадающей в её прелестный ротик.

Любаша, была образованная девица, знатна и богата, а я простой офицер с государевым содержанием. Наш полк был расквартирован недалеко, в деревне рядом с имением Любашиного папы. Я не был занят на стрельбах в тот день и направился на полуденное чаепитие в имение отставного полковника Ипатия Корниловича Ускова. В составе этого полка я уже второй год пребываю в летние лагеря на это место. В прошлый раз я был представлен в составе группы новых офицеров Ипатию Корниловичу нашим командиром полковником Ольшевским. Имение Ускова было большое, усадьба построена на вершине холма и её было видно издалека со всех четырёх сторон света. Супруга владельца усадьбы, Ольга Николаевна, была добрая женщина, стройная, высокая и с весёлыми глазами. Собственно это было её родовое имение, а супруг получил его в приданое, когда они познакомились на чаепитии, устроенным её отцом с приглашением офицеров из соседнего летнего лагеря. Нельзя сказать, чтобы местные помещики были плохие женихи или бедны. Нет, они просто не были офицерами, что ценилось maman и papa.

Любаша смеялась без остановки и перебегала от дерева к дереву, крутилась держась правой рукой за ствол. Её мокрые волосы выбились из-под платка и развевались как карусель.

— Капитан, побежали в церковь, там укроемся!

Любаша сорвалась с места и понеслась к маленькой церквушке с кладбищем предков Любаши. Моя суконная форма совсем промокла, отяжелела, но сапоги были из отличной кожи и не набухли. Сабля тоже была не к месту, но она придавала мне уверенности и я с ней не расставался. В трудные минуты, когда я терялся и не мог ответить на каверзный вопрос Любаши, типа влюблялся ли я ранее, то вынимал немного из ножен клинок, а затем его обратно вставлял, до тех пор пока баловница сама не отвечала за меня:

— Не тушуйтесь, капитан, вы не влюблялись.

Мы добежали до крыльца церкви. Любаша перестала смеяться, не то чтобы присмирела, а шкодливо притихла. Вода немного стекла с нашей одежды и минут через десять под летним ветерком она уже была просто влажная, а не мокрая. Любаша приложила указательный палец правой руки к губам, прищурила глаза и тихонько приоткрыла дверь. Дверь была хорошо смазана и не скрипела. На цыпочках мы вошли в храм и оказались в прохладной полутьме. Из окон под самой крыши струился свет и падал на образа. Мы невольно перекрестились и преклонили колени. Затем подошли к алтарю, ещё раз осенили себя крестным знамением. Из боковой двери вышел Отец Фёдор, услышав шум. Он остановился и внимательно посмотрел на наши лица. На них было написано смирение и просьба к Богу. Мы его увидели, но с колен не встали.

— Хорошо, дети мои.

Отец Фёдор наложил на нас руки и перекрестил.

— Теперь идите домой, я сообщу о вашей просьбе Ипатию Корниловичу.

Мы встали с колен и поочерёдно приложились к руке Отца Фёдора. Вышли на крыльцо, дождь летний короток и сияло солнце. Дорожка к усадьбе быстро просохла и наша обувь не была грязна и сыра, когда мы входили на веранду. Через открытые занавеси окон солнечные зайчики забегали на стены и играли в догонялки с тенями ветвей старой липы. К чаю пришёл Отец Фёдор. Я с Любашей сидел рядом и при его появлении крепко сжал её руку под столом. Но до самого конца чаепития Отец Фёдор разговаривал с Ипатием Корниловичем только о местных новостях. Мы не знали, как себя вести и ещё крепче прижались друг к другу. Ольга Николаевна это заметила и спросила:

— Ну, что, притихли как сурки?

Мы разом встали, я поправил саблю, вытянулся по стойке смирно и посмотрел в глаза Любаши.

-Manam, nous avons eu la pluie et Vladimir allé à l’église. Père Théodore vous dit tout ce que vous possédez,- скороговоркой произнесла Любаша по-французски.

Ольга Николаевна и Ипатий Корнилович посмотрели в сторону Отца Фёдора. Благочинный встал и серьёзно произнёс:

— Штабс капитан перед образом в церкви соизволили просить содействия в прошении руки вашей дочери Любови Ипатьевны.

Любаша ещё более прижалась ко мне и замерла в ожидании ответа родителей. Я не знаю какие планы насчёт дочки были у Ипатия Корниловича и Ольги Николаевны, но то что в этих планах меня не было я был уверен.

— Ну что голубчик, — сказал Ипатий Корнилович,- придётся подать вам в отставку в чине капитана и заняться нашим дальним поместьем. Ольга Николаевна вышла из-за стола, подошла к нам. Сначала она смахнула слезу, потом обняла и поцеловала дочь, а затем меня.

Дженни оторвалась от записи рассказа на планшете, взяла меня за руку и сказала:

-Oh mon Dieu, si romantique,- сказала она по-французски,- C’est ce que je veux. Allons à la Russie à l’été. Je veux voir un bouleau très ancienne Russie et de la pluie. Vladimir-vous me montrer la petite église.

— Конечно, моя девочка, я с удовольствием поеду летом с тобой в Россию, ты увидишь русские берёзы, побегаешь под летним дождём и мы зайдём в маленькую русскую церковь.

— И мы будем стоять перед алтарём взявшись за руки?

— Да, конечно, ты будешь держать мою руку, как держишь сейчас.

— А потом мы поедем к моим родителям?

— Если ты скажешь «Аз Твердо Онъ» перед алтарём.

— Oh mon Dieu, combien de temps à attendre pendant quatre mois.

— Дорогая, зачем долго ждать? Сказать «Аз Твердо Онъ» ты можешь и сейчас, а поедем через четыре месяца, когда закончишь колледж.

Дженни после этих слов поднялась и подошла к камину. На полке стояла резная деревянная шкатулка, которую она сама сделала. В ней хранились наши ценные вещи. Она достала коробочку, отделанную сафьяном с золотистой ниткой. Открыла её и достала кольцо.

— Это её кольцо?

— Её.

— Можно примерить?

— Разве ты его раньше не мерила?

— Мерила, когда ты сидел в саду.

— Это не простое кольцо. Если прочитать вслух написанное на внутренней стороне, то попадёшь во время которое желаешь. Но этого языка ты не знаешь.

— А ты.

— Я же живу в твоём времени.

— А какое твоё время?

— Я выбираю сам.

— Сколько тебе сейчас лет?

— Мой возраст не в годах, он исчисляется в других единицах.

— Если я надену кольцо и произнесу «Аз Твердо Онъ»? Что будет?

— Одень кольцо.

— Одела.

— Возьми меня за руку и произнеси «Аз Твердо Онъ».

-«Аз Твердо Онъ».

Замелькали перед глазами люди, ясные дни и тёмные ночи, тёплое солнце сменило холодный снег, послышалось пение соловьёв перед закатом, запахло свежим сеном. Дженни одетая в сарафан, поправила на голове лёгкий вышивной платок, приникла щекой к берёзе, вдохнула полной грудью незнакомые запахи деревенской России 18 века, взяла меня за руку и повела в направлении огоньков видневшейся недалеко церкви, куда стекалась толпа местных жителей для вечерней молитвы.

Adieu l’Amérique, Good by!!!