Двойник

Жак Лурье давно следил за творчеством и жизнью актера Анри Д’Эрвильи. С тех пор даже, как тот начинал игру на уличных подмостках, и позже, когда Д’Эрвильи выступал эпизодическим актером в небольших театрах. Он следил далее, когда актеру стали давать второстепенные роли, а затем и главные. Лурье знал, когда актера заметил один талантливый мастер, сделавший ему имя. Лурье знал каждую мельчайшую деталь о человеке. имя которого было на устах у всего Парижа. Но это не было главным для Лурье. Д’Эрвильи стал основным смыслом его жизни, еще будучи никому не известным актеришкой, который шастал вместе с уличным театром. Он, Лурье, уже давно заметил поразительное сходство с актером, разглядывая себя в зеркале. Все те же черты, все те же завитки волос… Он давно уже привык, что он и Д’Эрвильи — единое целое, хотя актер даже не слышал о нем.
   Лурье — сын цветочницы, вырос чуть ли не в нищете. А пару лет назад выяснилось, что он внебрачный сын одного внушительного графа, который, перед тем. как отдать богу душу. велел разыскать Жака и сообщить о солидном наследстве. Лурье не испытывал к старику отцовских чувств, безразлично держа умирающего за руку и думая о том, что хорошее состояние ему сейчас как нельзя кстати. Получив деньги и положение, он беспрепятственно сможет последовать вслед за театром Д’Эрвильи и жить его жизнью.
   Анри Д’Эрвильи и не подозревал о существовании Лурье. Он готовился к спектаклю, новой постановке шекспировской трагедии. Все мысли его были отданы предстоящему действу, а часть их — одной молодой особе, которую звали Луиза и которая постоянно посещала все его спектакли. Д’Эрвильи давно бы уже свершил к этой особе признанье, если б не боялся отказа. Его первая любовь была неразделенной и он вновь боялся обжечься.
Даже об этой неразделенной любви, цыганке с уличных подмостков. знал Лурье. Он переживал это чувство неразделенной любви вместе с актером, сам еще будучи в то время нищим сыном цветочницы, и даже замышлял убить цыганку, но она сама куда-то уехала с бродячим театром, облегчив ему задачу.
Лурье. в своей домашней «гримерной» также репетировал перед зеркалом роль. которую предстояло играть Д’Эрвильи. Он знал все слова от начала и до конца — и мог рассказать их хоть посреди ночи.
   Стены были увешаны портретами Д’Эрвильи в разных костюмах, поразительно похожие на него самого. Половину из них Лурье рисовал сам. а половину заказал анонимно у самых известных художников. Так как никто к нему не заходил. а единственный слуга. и тот оказался немым. знать о «смысле его существования» никто не мог.
   Слуга молча ставил на стол обед и так же молча уходил. Он уже заказал точно такой же костюм, какой будет на актере в день его спектакля.
Напевая любимую песню Д’Эрвильи, Лурье примерял парик. Даже. если он выскочил бы на подмостки сцены вместо Д’Эрвильи, самый дальнозоркий зритель не смог бы различить подмены.
   А Луиза Фурье, молодая светловолосая баронесса. следовала за своим тайным возлюбленным. Д’Эрвильи, всегда стараясь быть на виду, и не упуская ни одного спектакля. но открыться актеру боялась. представляя его, такого знаменитого и всеми обожаемого, в окружении самых красивых поклонниц, от которых он устал.
Она заняла самую лучшую лоджию, расправив нежно-зеленого цвета платье. и обмахивая себя веером. В толпе она заметила его. Это был он и не он одновременно. Взгляд того Д’Эрвильи притягивал и располагал к себе, этого же отпугивал и отталкивал. его глаза бурлили насквозь.
   «Как может быть Д’Эрвильи среди своих поклонников, когда он должен в гримерной готовиться к выходу!» — это показалось странным. — «Быть может опоздал», — предположила она. — «И взгляд был полон ненависти! Наверное, я ему опротивела!»
Луиза огляделась по сторонам и постаралась выдавить из себя непринужденный вид, пока не начали обсуждать и не дай бог строить предположения о причине ее печали!
А вот и он…

Коль поп не станет врать народу,
А пивовар лить в пиво воду.
Жечь будут не еретиков —
Сердца влюбленных простаков.
В суде невинных не засудят,
Долгов ни у кого не будет,
Забудет сплетню злой язык.
Закроет деньги ростовщик…
Такие времена настанут.
Что все ходить ногами станут… — повторил слово в слово Лурье шепотом, вслед за актером.
   Зал взорвался овациями.
   Луиза вспыхнула. Ей показалось, что Д’Эрвильи смотрел прямо на нее. Потом она вспомнила взгляд Лурье, которого приняла за актера. «Он понял, что я ему небезразлична и издевается! Какой стыд! Я больше не приду ни на один спектакль!»
   А Лурье пожирал актера глазами. ловил каждый его жест, каждое слово, и жестикулировал вместе с ним. Он сидел в тени, невидимый для всех, зато ему было видно все. что он хотел. Он наслаждался спектаклем и актером, которого олицетворял с самим собой.
   В гримерной Д’Эрвильи ждал сюрприз — статуэтка диковинной работы. На ней был он сам. и спиной к нему — точно такой же персонаж. Будто братья-близнецы.
   — Как красиво! — восхитился Д’Эрвильи. — И так странно!..
   У него закралась мысль. что это могла быть Луиза, и он решил сегодня обязательно во всем ей признаться, сказав. будь, что будет!
   Все веселились после спектакля на балу. Доставив подарок в гримерную Д’Эрвильи. Лурье наблюдал за Луизой и выждал момент, чтобы пригласить ее на танец.
   Луиза де Фурье заметила его и отвернулась в сторону. Лурье протянул руку, приглашая на танец. и его решительный взгляд не терпел никаких возражений. Луиза смутилась, но отказать почему-то не смогла. Лурье схватил ее грубо и они закружились в танце.
   — Почему вы сегодня на меня с такою злобою смотрели? — не выдержала она напряжения.
   — Вам это показалось, — ответил Лурье непринужденным тоном и даже позволил себе непринужденно улыбнуться.
   — Вы какой-то другой. вы странный. — ответила она.
   — Нет, все тот же! — и он снова улыбнулся, подхватив ее в мелодии танца.
   — Я приглашаю вас… к себе домой… — сказал Лурье.
   — Позвольте, это неприлично, смею вам заметить.
   — Вполне прилично! Я покажу вам свой дом, свои картины, свои коллекции… Да и кроме того, нам не мешало бы объясниться…
   — Объясниться?! Но в чем? — она опустила глаза.
   — Будто я не знаю, что вы с ума по мне сходите! — также непринужденно ответил он. — И не нужно отрицать или стесняться! Ваши чувства взаимны, милое дитя, ибо я люблю вас уже очень давно. Очень давно… — повторил он каким-то странным полушепотом.
Луиза покраснела. Но тут опять грянула музыка и они закружились в танце.
— Вы не видели мадемуазель Фурье? — спросил Д’Эрвильи.
— Но она только что уехала с вами, господин! — ответил лакей.
«Подзаборная пьянь», — шепотом выругался Д’Эрвильи. — «Как она могла уехать со мной, когда я стою прямо перед тобой!»
А Луиза уже рассматривала картины в доме Лурье и застенчиво восхищалась.
— Они прекрасны, не так ли? — спросил Лурье. ища подтверждения. — Вот эту я рисовал лично! Вина? Вот оно, красное и сладкое, как кровь, прямо. как ваши губы…
— Ах! — всплеснула руками Луиза. когда он приблизился к ней.
— И через некоторое время… вы умрете… от любви ко мне… — он захихикал. — Расскажите же мне о своих чувствах, милое создание…
— Ах. Я не могу, нет, не требуйте…
— А я хочу! — настаивал Лурье.
— Ах, но разве вы сами не видите… что мое сердце… — она смутилась.
— И как же сильно вы меня любите? Готовы ради любви ко мне отдать свою жизнь?
Луиза была слегка напугана.
— Ах, я не знаю…
— Тогда я вас буду целовать, пока вы не ответите! — он привлек ее к себе и с силой разжал ее губы. наполнив их грубым, но все же головокружительным, поцелуем.
— Ах. Я люблю вас… — промолвила она. — Вас одного…
— Да. Да, я знаю… А кого именно вы любите? И он стал читать строки из пьесы:

Жечь будут не еретиков —
Сердца влюбленных простаков,
В суде невинных не осудят…

   — Любите все это? Любите Д’Эрвильи? А я его второе я…
   И тут Луизу наконец-то настигла страшная догадка:
   — Так вы не он!.. Но. боже, тогда кто?! — она вырвалась и пустилась бежать.
   — Я и он и не он одновременно! Я его вторая половина!
   — Вы сумасшедший! — Луиза побежала к выходу. но наткнулась на вазу и упала. Лурье ударил ее ножом в спину. приговаривая: «Умирай, улыбаясь!»
   — Пошел вон! — прикрикнул он на слугу. выбежавшего на шум. который был хоть и немой, да не глухой…

   …Весть о том, что тело молодой баронессы Луизы де Фурье нашли в Сене облетела весь Париж, чем очень омрачила настроение Д’Эрвильи, который уже созрел, чтобы открыться в чувствах. Он начал переживать, как бы убийцей не посчитали его, потому что, очевидно пьяный, лакей мог бы дать показания, что в последний раз видел Луизу с Д’Эрвильи. Но все было спокойно, убийцу по-прежнему искали и это был явно не он.
   Д’Эрвильи испытывал глубокую грусть, думая о том, что, очевидно, не суждено нму испытать на этом свете взаимных чувств. Хотя бы есть театр! Пусть все эти чувства будут отданы ему, раз другого не дано!
   Еще он подумал о том, что нужно навестить отца, хоть театр и стал ему семьей, все же иногда тянуло в родовое гнездо…

Лурье взбил подушку. Он чувствовал, что вскоре ему предстоит дорога. Не знал еще пока куда…

   Старый граф Д’Эрвильи принял блудного сына враждебно.
   — Вы — позор для семьи! Бродячий актер с уличных подмостков, которого подобрали, как бездомную собаку и ему теперь все рукоплещут!
   — Не нужно так со мною, отец! — ответил Д’Эрвильи, задетый за живое. А между тем, в дом проник Лурье. Слуги приняли его за Д’Эрвильи и помех не возникло. Лурье спрятался за занавескою в кабинете и слушал разговор.
   — Вы, из старинного и всеми уважаемого рода Д’Эрвильи, уличный актер!
   — ОТец, увольте, давно уже не уличный актер, мне рукоплещет Версаль! Мне рукоплещет Париж и вся Франция, мое имя едва ли не второе после имени государя…
   — И вы по-прежнему уличный актер, а не мой сын!
   Д’Эрвильи не выдержал оскорблений и выбежал, хлопнув дверью.
Старый граф не спустился к ужину, чтобы не встречаться более с сыном. Зато кузина Д’Эрвильи восприняла приезд брата с огромным удовольствием. Веселая, темноволосая, она заполнила в сердце потерю Луизы. Розанна, обожая театр, быстро нашла с кузеном общий язык. Они обсуждали пьесы новых и старых авторов, читали друг другу стихи взахлеб, и вскоре дружба переросла в более нежные чувства. Д’Эрвильи почувствовал влюбленность и Розанна ответила ему взаимностью. Но Д’Эрвильи нужно было срочно отъезжать в ПАриж, чтобы готовиться к новому спектаклю. КУзина обещала поехать за ним при первой же удобной возможности. С отцом Д’Эрвильи уехал, не прощаясь.
Один человек остался в поместье — это был Лурье, который тайно жил в поместье и выходил лишь ночью, для того, чтобы поесть, когда слуги ложились спать. Он знал, что старый граф не спит по ночам, а читает, запершись в библиотеке. Украв ключ от библиотеки, Лурье проник к нему.
   — Что вы здесь делаете! — возмутился отец. — Вы должны были уехать и никогда более не преступать порог этого дома!
   — Зачем вы так со мною, отец! Я же ваш сын, это и мой дом, я здесь вырос! — ответил Лурье и даже пустил слезу.
   — Вы переигрываете в своей игре, сударь! — разозлился отец. — Вы — уличный актер, бродячий театр заменил вам дом!
   — Но я же ваша кровь! И кровь ваша все равно будет течь в моих жилах независимо от того, какой путь я избрал, — лицо Лурье напоминало лицо ангела. Темный завиток упал на мраморный лоб в рассеивающем свете свечей, а глаза горели, как у дьявола.
   — Ваша мораль гроша ломанногог не стоит, сударь! — злился все больше отец. — О нас судачит последний лакей в самой дешевой забегаловке, не говоря уже о дворе!
   Лурье злобно усмехнулся.
   — Мнению самого последнего лакея из самой дешевой забегаловки вы придаете больше значения, чем чувствам собственного сына?! Или, быть может, вас интересует мнение двора? А, что вам до него… От нечего делать двор судачит лишь забавы ради… Кого из них вы смогли бы назвать другом? Кто ваш друг среди этих сплетников и лицемеров? Или мысль о них и на смертном одре будет вас занимать? Или на смертном одре вы все же забудете о них и вспомните о единственном сыне, в котором течет ваша кровь и который, даже став актером, нежно вас любил! Отвечайте! Что, молчите? Тогда я за вас скажу. Такой отец не заслуживает права на жизнь!
   И, распахнув окно, Лурье выкинул старика вниз. Слуги крепко спали и не услышали крика.
Лурье направился в спальню Розанны, раздевшись донага.
— Ты спишь голой, как и всегда… — Лурье прилег рядом.
— Анри, это ты?! Ты же уехал, — прошептала Розанна сквозь сон.
— Я никуда не уезжал, родная. я здесь… — он нашел ее губы своими. — Хочу тебя…
— Это не ты, это сон…
— Это я… любимая… Возжелал тебя всею душой! — он залез сверху и принялся душить. Полуспящая Розанна не успела осознать — сон это, или явь.
— Никогда не забирай то, что тебе не принадлежит, — проговорил Лурье…

   Известие просто убило Д’Эрвильи наповал. Отец был выброшен из окна, Розанна задушена. И его непременно обвинили бы в двойном убийстве, если бы весь Париж не рукоплескал ему закулисами. Но кто и зачем это сделал?! Д’Эрвильи начал подумывать о том, что его преследует злой рок. Известие тяготило, а Лурье учил слова новой роли и шил костюм, как у Д’Эрвильи. Все должно быть идеально, даже самая незначительная мелочь.
   Он повторял, пытаясь тщательно запомнить каждое слово, не упустить ничего.
   — Прощай, друг мой, прощай, спи хорошо.
   — А вы, сир?
   — Тс-с!
   — Да, да, тсс!..

Д’Эрвильи, нагримерованный королем Генрихом, появился на сцене. После смертей родственников, он стал еще более популярен. ЕМу можно было просто стоять на сцене, даже не раскрывая рта, и наслаждаться преклонением.
— Прощай, друг мой, прощай, спи хорошо.
— А вы, сир?
— Тс-с!
— Да, да, тсс!
И Лурье приложил палец к губам, в экстазе от спектакля. Его углядела знатная дама, она смотрела на него. сколько бы он не отворачивался. И непреминула подойти. Она представилась Маргаритой Мейнвиль. Ей было около сорока, однако выглядела дама лет на десять моложе.
— Я узнала вас, Д’Эрвильи! — сказала она. — Вы не можете находиться и там и тут одновременно, а, стало быть, пока театр вам рукоплещет, вы выпустили себе замену и наслаждаетесь фарсом!
Лурье захихикал:
— Да, я такой!
— Вы проказник!
— Всем проказникам проказник! Надеюсь, что вы подошли не ради того, чтобы полюбоваться моей скромной персоной? Иначе пропустите весь спектакль и мне помешаете наблюдать за игрою моего двойника. Ведь все познается в сравнении, не так ли?
— Вы совершенно правы, сударь! — сказала Маргарита и засмеялась. — Однако, я еще к вам вернусь!

Д’Эрвильи увидел в гримерной странную трость — работы она была тонкой и недешевой, но была совершенно одинаковой с двух концов!
В гримерной появилась Маргарита.
— Вы уже хдесь! Не ходите, а летаете!
— Простите, мы знакомы?
— Едва, ног сегодня, в зале, успели, вроде бы познакомиться.
— Вряд ли вы могли наблюдать меня в зале. я выступал на сцене!
— Вот вы плут! Ладно, не будем вас рассекречивать и сделаем вид, что ничего не произошло! Если у вас нет никаких планов, могу пригласить вас в свой салон, у меня собираются интересные люди, вам не придется скучать!
На душе скребли кошки, а Маргарита сумела отвлечь своей непринужденной беседой.
— Пожалуй, приму ваше предложение. Простите, как вас зовут?
Дама представилась снова.
Маргарита не могла не нравиться. Во всех отношениях она располагала к себе и хоть была на десять лет старше Д’Эрвильи, внешне этого никак не было заметно. Кроме того, Маргарита продемонстрировала свой чудесный голос, умение со всеми находить общий язык и образованность.
Д’Эрвильи был покорен. НЕ смотря на свою популярность, он был одинок и несчастен, Маргарита привнесла радость в его жизнь.
— Я бы стал вашим, сударыня, но…
— Что еще за но? Я возражений не приму…
— Как бы поточнее объяснить вам, в чем заключается но… ВСе пассии мои умирают насильственной смертью… Это словно злой рок.
Маргарита запрокинула красивую голову и расхохоталась:
— Вот еще, что за предрассудки! Вы говорите глупости, мой сударь. Но все равно вы играете как бог!
Это был второй удар стрелы Амура, которым Д’Эрвильи был сражен наповал…

А Лурье в это время напевал ту же песенку, которую напевал обычно и которую всегда напевал Д’Эрвильи, когда у него было хорошее настроение. Казалось, никто не испортит безмятежности Лурье, ничто не нарушит его идиллии, его покоя…

— Мадам Мейнвиль, господин Д’Эрвильи прислал за вами карету!
— Карету… ах, да, карету… сию минуту спускаюсь!..
Она весело сбегала по лестнице, словно пятнадцатилетняя девочка, не зная, что ее маленькая туфелька больше не ступит на этот порожек никогда.
— Не молчите, мой сударь!
— А я и не молчу, — напевал себе под нос Лурье. — А кто знает, что вы поехали со мною?
— А разве это так важно? — рассмеялась Маргарита.
— Ну просто…
— Моя служанка Лурдес…
— И все?
— И все…
Немой кучер свернул в лес. Вскоре карета мчалась обратно, из нее раздавалась та же песенка…

Ужас обуял Д’Эрвильи, когда он прослышал, как Маргариту нашли в лесу полусъеденной волками, а ее служанку — утопленной в пруду! Какая страшная смерть!
Д’Эрвильи был под впечатлением, им руководил суеверный страх. Раньше все можно было счесть за совпадение, но не теперь…
Д’Эрвильи слег в постель, впав в депрессию, но об этом узнали в самый последний момент — в момент спектакля.
Пришел черед Лурье, который столько лет ждал этого момента! Годами, долгими годами! Зубря роль за ролью! Копируя жесты, движения, мимику! Голос, манеру, речи! Собрав все костюмы!
   В последний момент объявили, что спектакль состоится, ибо Лурье приехал.
Д’Эрвильи сообщили, что спектакль состоялся и кто-то выступает под его именем. Обезумев от такого кощунства, Д’Эрвильи велел закладывать лошадей, чтобы посмотреть наглецу в глаза.
   — О! Сир! ПУсть это вас не заботит, лихорадка, пожирающая меня, веселым румянцем разольется по моим щекам, и, видя мою улыбку, все будут убеждены, что я — счастливейший из смертных, — сказал Лурье, играя роль Жуаеза.
   — Да, но я, жалкий ты упрямец! Я-то буду знать, что дело обстоит как раз наоборот: и эта уверенность будет сильно огорчать меня, — ответил актер, изображающий короля.
   — Ваше величество позволит удалиться?..
Лурье чувствовал свой триумф. Как давно он мечтал услышать овации зала! Обожание зала… Он… точно такой же. Так же говорящий, двигающийся, одевающийся, знающий все слова, всех ролей. И так долго бывший в тени… А теперь сам стоял, как король! И только краешками губ улыбался. Никто, ни один… не заметил подмены!..
   — Где?! Где он?! Этот самозванец, этот наглец!! — вопел Д’Эрвильи. — Как он посмел, я убью его!! — Д’Эрвильи ворвался в гримерную. И остолбенел. На него смотрел точно такой же Д’Эрвильи. Д’Эрвильи подумал, что сходит с ума.
   — Я ждал вас, — со спокойной улыбкой ответил Лурье. — Уже много лет ждал…
   — Вы кто?? — еле вымолвил Д’Эрвильи.
   — Я — это вы, — искренне улыбнулся его улыбкой Лурье.
«У него мой голос… и моя манера», — в ужасе подумал Д’Эрвильи.
Д’Эрвильи стоял и, все еще не веря, не мог сойти с места. Лурье обнял его и тихо прошептал:
   — Мне нужно уйти ненадолго, но я скоро вернусь, обежаю вам… нас больше не разлучат…
Пока Д’Эрвильи приходил в себя, началось другое действие спектакля.
   — Этот сумасшедший оборванец продолжает играть мою роль во втором действии! — Д’Эрвильи охватило бешенство и он ринулся на сцену, на которой шел спектакль.
   — Ну вот, сударь, я здесь, перед вами! Скажите мне, прошу вас. Чего вы желаете!
   — Стойте! — ворвался на сцену Д’Эрвильи — Прекратите спектакль, на сцене самозванец!
Лурье, продолжал играть ту же роль, но уже обернувшись к Д’Эрвильи:
   — Я так страстно любил, что уже не знаю, люблю ли я еще. МОе сердце так сильно билось, что я не могу сказать,, бьется ли оно еще…
   — Прекратите этот дешевый фарс! — кричал Д’Эрвильи, неужели вы не видите, что на сцене самозванец?!
Но Лурье продолжал:
   — Не соблаговолите ли вы, сударь, сесть вот сюда, рядом со мной, побеседовать?.. — он подошел к Д’Эрвильи близко и припал губами в поисках поцелуя.
   Толпа стала галдеть, на сцену опустили занавес.
   — Они абсолютно одинаковы, — прокатился шепот по залу. Кто из них Д’Эрвильи?
   — Оба!
   — Они братья-близнецы!
   — Вы видели этот поцелуй?
   — Какой разврат!
   — И куда смотрит бог?..

   Д’Эрвильи высвободился от цепких объятий Лурье.
   — Что вы себе позволяете?! Кто вы, черт подери, такой?! Вы что, сбежали из психиатрической лечебницы?! Я сейчас же побежал за полицией!
   Полицию действительно позвали, но Лурье, словно сквозь землю провалился — его нигде не было.
   — Но не мог же он привидиться!
   С головной болью, все еще кипя от гнева и возмущения, Д’Эрвильи добрался до дома и своей постели, заперев дверь на ключ. Он забеспокоился, почувствовав странное тепло. И чуть не закричал, как женщина, увидев в постели Лурье.
   — Как?.. Кто вас впустил?
   Лурье улыбнулся:
   — Меня впустили точно так же, как и вас. НЕ бойтесь и не кричите. Я не сделаю вам плохого.
   — Кто вы?? Что хотите от меня??
   — Меня зовут Жак, если вам станет от этого легче. А хочу я… быть вами и быть с вами…
   — Сумасшедший поклонник??
   — Называйте это, как хотите, но я уже давно мечтал об этом… лежать вот так… рядом с вами… смотря вам в глаза… Я чувствую абсолютное счастье…
   — Вам нужно лечиться! — вскричал Д’Эрвильи. — Вам надобно лечиться!
   — Не тратьте силы и время на глупую брань. РАзве вы не чувствуете, что мы, вы и я, совсем одинаковы? Это видно невооруженным глазом! Не отрицайте, лучше молчите…
   Лурье придвинулся ближе и начал перебирать волосы Д’Эрвильи, смотря в его перепуганные, ничего не понимающие глаза. Он положил на ее губы ладонь.
   — Нет. Молчите, прошу вас. Я все расскажу сам… Я столько лет с вами… Просто вы обо мне ничего не знали… Я думал, что так будет лучше… Но мечтал встретиться лично, вот так вот лежать с вами… Я знаю все ваши роли, у меня есть все ваши костюмы, я знаю любую мелочь вашей жизни…
   Д’Эрвильи коснулась жуткая догадка. Он с яростью убрал ладонь со своего рта:
   — Так не вы ли убили…
   — Да, — словно получая благословение, ответил Лурье. — Я их всех убил ради вас…
   — Подлец! — Д’Эрвильи схватил Лурье за горло, но тот оказался сильнее и скрутил его.
   — Несправедливо! Я хотел помочь! Я пожертвовал жизнью и свободой ради вас, а вы? Зачем нужен вам отец, который унижает и оскорбляет вас? Которому мнение лакея важнее потребностей собственного сына! А эти шлюхи, которые уводят вас от истинной любви?
   — От какой еще любви?!
   — От той, которую чувствуем я и вы…
   — Вы ненормальный! И, прежде, чем я сдам вас полиции, я вас убью…
   — Вы ругаетесь, чтобы меня подразнить, — Лурье связал Д’Эрвильи руки поясом от халата и распластался на нем сверху.
   — Как хорошо лежать рядом с вами, вас обнимать… — искренне, как ребенок, проговорил Лурье, и на его глазах выступили слезы.
   — И делить со мною мою сцену, мои роли, мои лавры? Этого вы добиваетесь? Наверняка вас давно интересуют подмостки сцены, но сами вы ради этого ничего не сделали, ибо неудачник!
   — Мы можем играть по очереди, я могу заменять вас, когда вы будете больны…
   — А почему бы вам просто не убить меня, как вы хладнокровно убили близких мне людей? Сцена ваша, никто не заменит подмены. Сцена, титул, деньги — все ваше. Вы справитесь, незря учили все мои роли!
   — Зачем вы это мне говорите? Без вас моя жизнь окончена! А вы говорите, чтобы я убил вас! Стало быть, я убью себя… Без вас не будет и меня…
   — Никак не пойму вашей логики, — сказал Д’Эрвильи. — Чего вы добиваетесь?
   — Я — ваш двойник…
   — Вы полоумный!
   — Я все делал для вашего счастья…
   — Да как вы смеете, вы искалечили мне жизнь, о каком счастье может идти речь!
   — О нашем, — ответил Лурье и стал целовать его в голову и в плечи.
   — Я позову полицию!
   — Вас не услышат…
   — Хорошо, но хотя бы развяжите мне руки!..
   — Вы сопротивляетесь!..
   — Я не стану…
   — Я вам не верю…
   — Вы меня здесь изнасиловать собираетесь?
   — Я предаюсь любви. Я это заслужил. Люблю вас. Нас.
   — Вы мне отвратительны!
   — Не говорите так.
   — Меня от вас тошнит. САмозванец, лезущий в чужую жизнь! У вас нет своей! В мире столько всего прекрасного и интересного, но вы же живете ради того, чтобы отравлять мне жизнь! Быть может, вам нужны деньги? Я вам их дам! Сколько?
Лурье плакал. Он не мог остановиться. Д’Эрвильи, не зная, что дальше делать, в изумлении, безрезультатно пытался освободить руки.
   — Если бы вы только знали, насколько несправедливы со мной, как больно ранили истерзанную до крови душу!
   — Мерзкий убийца! — Д’Эрвильи изловчился и плюнул в Лурье. Лурье вытер плевок, пристально и серьезно посмотрел на Д’Эрвильи.
   — И все равно я вас люблю…
   Его губы двигались на губах актера.
   — Вы — мерзкий и тупой человек, а еще жалкий подражатель моего творчества! Я вас презираю!
   Лурье сидел молча. Будто все его тело пронзила невыносимая боль. Потом криво улыбнулся.
   — Я пожалуй приму твое предложение… У меня останутся вочпоминания… И в них ты будешь таким, каким ты был до того момента, пока я в тебе не разочаровался. До сегодняшнего дня!
   — Что ты собираешься делать, сумасшедший??
   — Скажу, если поцелуешь… — он прикоснулся к губам. — Помнишь, как ты играл ОТелло в одной деревеньке под Парижем? Так вот, там были такие слова:
   — Ты перед сном молилась, Дездемона?! — Лурье положил подушку на Д’Эрвильи, напевая его любимую песенку…

Слуга принес теплого аина в постель. Лурье спал. Он долго волочил труп, чтобы глубоко закопать его в саду и очень устал.
«Подушка пахнет им. Повсюду его запах. Его вещи. Его постель. Его голос. Его роли. Его дом. Его жизнь. Теперь он — это я. Я хотел быть с тобой, но ты поступил подло. Тебя пришлось убить. А ты мог быть со мной. Но тогда лучше умри. Ты стал другим и теперь ты мертвый, и нежные цветы склоняются над твоею могилой, о которой знаю только я, и моя к тебе любовь…»

   И вот уже весь Версаль рукоплещет Жаку Лурье — сыну цветочницы, нищему.
Ах, какая игра! Какая изысканная манера!
   Никто и никогда не узнает, что под маской Д’Эрвильи — сын нищей цветочницы.
   Проделку с двойниками восприняли, как забавный розыгрыш, подстроенный самим Д’Эрвильи.
   А убийцу никто никогда не найдет. И поместье, в котором когда-то сладко спала крошка Розанна теперь также принадлежит ему.
   Все было бы хорошо… Да только тяготила его грусть за убитым им же Д’Эрвильи, которому он посвятил всю свою жизнь.
   Вечерами он выходил в сад, в котором зарыл труп Д’Эрвильи, гладил растущие в этом месте цветы и плакал. Так продолжалось каждый день…
   А однажды утром Д’Эрвильи увидел в окно, что в саду возятся полицейские и слуги.
   Оказывается, собака вырыла труп, а слуги созвали полицию. Один из них признал в еще неуспевшем разложиться теле Д’Эрвильи своего хозяина. ОН признал его по шраму на левой лодыжке, который знал зорошо, потому как помогал хозяину раздеваться при омовении.
   У Лурье такого шрама не нашли.
   Он был объявлен самозванцем и немедленно схвачен полицией. Его обвинили также в смерти графа Д’Эрвильи и его молодой племянницы с целью получения наследства.
   Смерть несчастной Луизы, Маргариты и ее служанки доказать не смогли. Но и этих смертей хватило, чтобы самозванца ждала виселица.
   Всего лишь шесть смертей, из-за которых возникла седьмая… За пять из них Лурье не испытывал ни малейших угрызений совести, он даже о них не вспоминал. Камнем на сердце давила смерть Д’Эрвильи.
   — Я же говорил, что мне без тебя не будет жизни. И по делом мне! Ты любил меня и лишь хотел подразнить, но я не понял шутки. Поделом мне. я достоин смерти!
   На исповеди Лурье ни в чем каяться не стал, а все казнил себя за смерть Д’Эрвильи.
   При последнем желании он проклинал себя и умолял пытать его различными пытками, которые он заслужил.
   Палач ответил, что пытки его будут ждать на том свете в аду, при чем самые разнообразные.
   Лурье засунул голову в петлю:
   — Если вы не можете пытать меня, тогда последним моим желанием будет… прочесть… Вы знаете, что я люблю, я горячо люблю; вы видели, как я разыскивал одну особу и сумел ее найти, при самых мучительных терзаньях у меня никогда не вырывалось ни единого вздоха горечи; никогда я не поддавался мыслям о насильственных действиях, мыслям, зарождающимся под влиянием отчаяния и дурных советов…
   — Это Д’Эрвильи, я узнал его! — крикнул кто-то.
   — Да, это он, мы все слышали! — заревели в толпе. — Он жив! Это не убийца, не самозванец, освободите невиновного!
   Толпа взбунтовалась, оттеснив стражу, которая сама уже начинала верить в невиновность Лурье. Еще минута и он был бы спасен, благодаря скопированному у Д’Эрвильи таланту, но Лурье отшвырнул скамеечку из-под ног и тело его стало раскачиваться взад-вперед. Толпа примолкла и перекрестилась.