Дверь

Чтобы постучаться в двери нужно меньше трёх секунд, но вот решиться и поднять руку, чтобы сделать это оказалось куда сложнее. Аделе нужно было больше времени. Она собиралась с мыслями всю прошлую ночь, и сколько дней ещё до того? И всё же не смогла не задержаться. Ещё бы! За этой дверью было будущее. Но какое? Аделе не знала. Многое зависело от неё. Если она выдержит и покажет всё своё мастерство, если не опозорится перед Цитаделью – будущее можно считать устроенным. Но что спросит у неё Магистрат Цитадели? Как будет себя вести?

Аделе слышала, что Магистрат кого-то отпускает почти сразу, кого-то сразу выгоняет, а кого-то и заваливает вопросами и требованиями показать ту или иную практику. И как тут угадаешь? У Аделе не было покровителя, не было знатной семьи и богатств. Она попала в Цитадель по своей воле, её всегда тянуло к земле, к траве, к целительству. Этим и руководствовалась. Ей прочили скорое отчисление и позор, но позора не случилось до этой минуты точно. Отчисления тоже. Аделе знала, что может рассчитывать только на себя и потому отвергала всякое развлечение, погружаясь в учёбу.

Теперь ей надо было показать всё, на что она способна и всё, чему выучилась. Показать и надеяться на мягкость Магистрата.

А дальше, дальше… может быть, её оставят в Цитадели как практикующего целителя? А может быть отправят в лазарет города? А если совсем надеяться на чудо – то ко двору.

Но Аделе заставляла себя не думать про самый лучший исход. Её устроил бы любой, кроме самого страшного – изгнания. Такое бывало часто. Цитадель принимала всех, часть отсеивалась ещё в процессе учёбы, часть не выдерживала преставления Магистрату, а кто-то уходил и сам, понимая, что целительство, это, конечно, благородно, но слишком тяжело.

Магистрат не давал второго шанса. Провалился – иди с миром. Провалился – не смеешь владеть знаком Цитадели, не смеешь заниматься целительством никогда. Займёшься на свой страх и риск – казнь.

Аделе не мыслила себя вдали от Цитадели. Она понимала рассудком, что совсем уж провалиться не должна. Недаром ведь зубрила и училась, и разбирала и подходила к целителям, но сердце билось бешено, тревожно.

Но надо было постучать. И пришлось.

–Аделе Дамгор? – её уже ждали. В зале – светлой и убранной, лишённой праздности, восседал Магистрат. Их было шестеро – три целителя, три целительницы – как и положено. Все в белых одеждах, как и предполагает членство в Магистрате. Все с золотыми знаками – две чаши – жизнь и смерть. И все равнодушны. Перед каждым свиток с именами, но что значат имена?

Аделе почувствовала, как слабеет её воля. Она не знала, не могла знать, чем кончилось предыдущее представление – человек, представленный Магистрату, входил в одну дверь и выходил в другую, не пересекаясь с теми, кто ждал. Узнать что-то о прохождении, о Магистрате и о вопросах и заданиях, что были заданы и поручены, было невозможно.

–Да, это я, – голос предавал Аделе. Она смотрела на членов Магистрата, но никак не могла сфокусироваться. Они ей казались то все одинаковыми на лица, то какими-то ужасно-отстранёнными, чужими.

–Не волнуйтесь, – подбодрила её одна из целительниц – седая, высокая, с добрыми глазами. – Мы не кусаемся. Представляться вы будете в первую очередь мне. Я Иверсен, две мои коллеги – это Вендула и Бланка.

Иверсен указала по очереди на двух целительниц. Вендула оказалась очень молода внешне, примерно такого же возраста, как и Аделе. Аделе это обрадовало. Если такая молодая целительница могла занять пост в самом Магистрате, то, может быть, это сможет и Аделе? Чем она хуже-то? а Бланка оказалась мрачной и непроницаемой.

–Наши целители, – продолжала Иверсен, – Рангел – ты можешь его знать как целителя королевского двора.

К своему стыду Аделе не знала ничего о королевском целителе. Она вообще мало что знала о жизни. Она хорошо знала составы заживляющих мазей, а вот имена, лица, должности – всё это шло мимо.

–Также Хаукон и Шенье, – Иверсен закончила представлять Магистрат.

Услышав о Шенье, Аделе против воли дёрнулась. Шенье! Сам Шенье? Тот самый, что изобрёл не так давно новый, снимающий мигрень, отвар?

Аделе бросило в жар. Шенье казался ей живым богом в эту минуту. Десятилетие было скупо на события в целительстве, и Шенье навёл достаточно шума. А теперь он сидел здесь и ждал, когда Аделе продемонстрирует свои знания.

–Итак, вы запомнили наши имена? – спросила Иверсен всё с тем же добродушием.

–А? да, я…спасибо, – Аделе трясло.

–Скажите, – вдруг вмешался Рангел – королевский целитель, – вы, кажется из рода Дамгор?

–Да, – Аделе не понимала пока чем это важно.

–Дамгор из Северного надела? – продолжал Рангел. – Ваши родственники имеют отношение к торговле сырами?

Аделе ждала какого угодно другого вопроса. Этот вверг её в ступор. Но пришлось отвечать:

–Нет, господин, мои родители не связаны с теми…мы всегда жили здесь.

–Я спрашиваю о родственниках, – напомнил Рангел мягко.

–Это не имеет отношения к представлению! – вмешалась Вендула. Её голос был яростен. – Нам пора бы начинать!

–Вы торопитесь? – поинтересовался Рангел, – ну и отлично. Торопиться здесь должны мы – вы ещё слишком молоды. Так что, Аделе? Ваши родственники связаны с Северным наделом?

«Какое это имеет отношение?» – Аделе искренне не понимала, но чувствовала, что её ответ может на что-то повлиять. Но не мог же он повлиять на её знания в целительстве? И всё-таки что-то подсказывало ей, что отвечать надо, хорошо подумав.

Отвечать правду или ложь?

Если бы Аделе меньше была увлечена бумагами и книгами, и больше интересовалась бы реальной жизнью, то она поняла бы, что Северный надел и сыроторговля, проходящая там, имеют к целительству не самое последнее отношение. Северный надел не так давно пожертвовал городу немало золота на восстановление и открытие лазаретов.

Рангел, спрашивая о принадлежности Аделе, хотел понять: было ли это подкупом? И если Аделе продемонстрировала бы сейчас хотя бы средний уровень знаний, и оказалась бы действительно принадлежащей роду Дамгор, тех самых Дамгор, её следовало устроить получше.

Но всего этого Аделе не научилась понимать и потому, подумав, ответила всё же правду:

–Мой род не имеет отношения к ним. Я не знаю никого из родственников в Северном наделе.

Ну всё – интерес у Рангела пропал. Перед ним стояла обыкновенная целительница. Это было даже хорошо. Рангел, честно говоря, устал от того, что ему приходится проталкивать повыше то одного нужного дитёнка, то другого… всё ради короны, а что во благо целительства? Приходилось оттеснять порой тех, кто лучше. Это раздражало.

–Теперь мы можем начать? – спросила Иверсен. – Отлично. Итак, Аделе, расскажите нам, пожалуйста, чем вы станете лечить мигрень.

Аделе обрадовалась вопросу. Наконец-то он был ей понятен и относился к тому, что было ей близко. Аделе принялась отвечать, при этом смотрела она на Шенье, так как большая часть её ответа содержала именно последние находки Шенье в области лечения мигрени.

Шенье улыбнулся. Аделе решила, что это хорошо. Она очень плохо знала людей. Шенье не оценил её ответ так как ей казалось. С одной стороны, конечно, ему было лестно, что юная целительница знает его достижения. Но с другой стороны – он видел, что ответ заучен и лишён вдохновения, а именно вдохновение, по мнению Шенье, и открывало все двери. Именно вдохновение Шенье ценил в целителях – ведь тот, кто ищет ответа, кто увлечён целительством, тот и сможет найти что-то новое. Так Шенье нашёл средство от мигрени, а до того сделал вклад в заживляющие мази, а ещё до того…

Впрочем, было ещё одно, что не нравилось Шенье. Аделе была скучна. Она восторженно смотрела, но как же она была скучна в своём ответе.

И улыбнулся он всем этим минусам, а не ей. но Аделе плохо знала жизнь и ещё хуже – людей.

–А что вы можете рассказать нам об отравлениях? – спросила Иверсен, мельком глянув на Шенье. Она его знала хорошо. Ей самой Аделе нравилась, вызывала у неё симпатию. Но Иверсен всегда была жалостлива.

Аделе принялась рассказывать. На этот раз она смотрела на Иверсен. Её ответ содержал поражающую точность. Всё как в книгах. Ни слова лишнего.

–А как вы отличите пищевое отравление от яда? – спросил Рангел. Как королевский целитель он хорошо разбирался и в том, и в другом. Любой целитель при дворе вынужден был разобраться или распрощаться со своей должностью.

Вот здесь Аделе растерялась. В книгах о таком не было. Целители тоже не рассказывали на занятиях.

Вопрос был сложным. Он явно не предназначался начинающей целительнице. Молчавший до этой минуты Хаукон заметил:

–Это вопрос практический, господин Рангел. Даже не каждый опытный целитель с первого взгляда отличит…

И осёкся. Он встретил взгляд королевского целителя и спохватился – надо было быть идиотом, чтобы поспорить с ним. Очевидно же, что Рангел, обнажив свой интерес к роду Дамгор, показал не только свою слабость, но и интерес короны. А Аделе оказалась непричастна к этому роду. Вывод? Аделе надо было не допустить выше. Это было не от зла, это было подсознательно, а ещё немного – от досады.

Но Хаукон не сразу сообразил и вмешался. Осознав, отступил и дополнил своё нелепое возражение:

–С другой стороны, целители должны быть выше простых смертных и уметь определять всё и сразу. Ведь им же работать с людьми.

Аделе не поняла этого. Она судорожно искала ответ. Ответа не было. В конспектах, лекциях, учебниках ничего не писалось об отличиях.

На помощь пришла Бланка:

–Вопрос, в самом деле, сложный, я вас, пожалуй, натолкну на мысль. Итак, в чём опасность яда?

Аделе совсем потерялась. Опасность яда в том, что он несёт смерть. Но это же не может быть ответом?

–Его сложно распознать, – наконец догадалась. – Нужно точно знать или предполагать как можно более точно, каким ядом отравлен человек.

Бланка кивнула:

–Вы правы. Но ещё одна опасность?

Аделе взглянула на Иверсен, но та молчала, скрестив руки на груди. Аделе ей нравилась, но ссориться с волей королевского целителя было себе дороже. Да и к чему? Иверсен готовилась к тому, чтобы достойно уйти на покой. И здесь не стоило наживать себе врагов. Будь она моложе, конечно бы ещё вступилась. Но сейчас ей хотелось покоя, ей хотелось надёжности. А королевский целитель был единственным, кто мог этой надёжности и безмятежности помешать. В его власти было лишить членства в Магистрате кого угодно. А это, в свою очередь, лишало бы Иверсен обеспеченных лет дожития.

Потому она предпочла принести в жертву Аделе. В книгах о целительстве всегда проповедуется мысль, мол, целитель должен быть самоотверженным. А в «Трактате о добродетели целителя» и вовсе есть такая фраза: «целитель должен всегда вступать в спор, иначе он не целитель, а подражатель. Целитель всегда должен отстаивать то, что видит, защищать, даже если придётся отдать свою жизнь, больного».

Но Адель не была больна. Её просто сносили на представлении. И эти мысли оправдывали Иверсен для себя самой. Она считала себя прирождённым целителем, но никак не могла сейчас вступиться. Трактат писали древние люди, которые не знали, что в жизни бывают разные обстоятельства.

«Не я, я не заступлюсь. Ты ещё поднимешься, ты молодая», – думала Иверсен и стояла, скрестив руки на груди.

Но этого не понимала Аделе. Она ждала помощи, надежды, заступничества от Иверсен, которая так радушно вроде бы начала с ней.

Аделе взглянула на Вендулу. Та была молода. Но и она не заступалась и не помогала, не показывала, что вопрос королевского целителя невозможен к точному ответу. Если Иверсен боялась за свою старость, то Вендула боялась за свою молодость. Она понимала, что королевский целитель не вечен, да и даже если убрать это, всё равно – к чему ссориться со столь могущественным человеком? да и ради кого? ради какой-то целительницы? ну лучшая она среди своих, хвалят её знания, так и что? Будет кто-то другой.

Бланка мрачно молчала. Она явно сделала что могла. Её взгляд буравил лицо Аделе, как бы призывая её догадаться о чём-нибудь. Но Аделе догадаться не могла. Она знала множество книг и статей, но не знала жизни. Она не понимала за что так с ней. Она не понимала, что значит блажь и каприз того, кто сильнее.

Рангел с ответом не торопил. Он просто ждал когда Аделе сдаться. Тут правильный ответ мог бы дать только он сам. Наиболее полный ответ и то – зависит от удачи это отличие.

Хаукон выражал всем своим видом нетерпение и недовольство. Он хотел бы, чтобы Аделе поскорее покинула залу и закончилась эта история, жалел и о том, что вылез со своим замечанием. Ну что сделать – его обязанности включали в себя больше работу с бумагами и текстами. Потому он и не сразу схватывал минуты, когда надо сказать, а когда промолчать.

Аделе посмотрела на Шенье. Если он ей улыбнулся, может быть, он и заступится? Она не знала, чем была вызвана на самом деле улыбка Шенье, так что была полна надежды. Неожиданно надежда оправдалась. Но не от того, что Шенье был расположен к ней, а от того, что Шенье на дух не переносил Рангела и считал, что тот слишком долго занимает такой важный пост.

–Вопрос неуместен. Существует лишь два различия между отравлением пищей и ядом. В случае пищевого отравления предположить источник проблемы можно быстрее и проще, – сказал Шенье, – как правило, человек ест пищу, уже чувствуя определенный запах или привкус. Может не обращает должного внимания, но когда прихватывает, невольно вспоминает. С ядом это может не пройти. Это отличие существует, хотя оно и не показатель. Показателем служит другое отличие. Пищевое отравление проявляет себя в первые сутки, когда яд проявляет себя в зависимости от состава – это могут быть секунды, а могут быть и дни. Отравление чаще всего сходит понемногу, но легчает. Яд наоборот – он наращивает своё действие.

–Вы теперь Аделе? – поинтересовался Рангел. Он выглядел недовольным.

–Я целитель, опытный целитель, и я знаю эти…вопросы, – последнее слово Шенье выделил особенно. – Этот вопрос неуместен.

Рангел не стал возражать. Он запомнил вмешательство Шенье, но от Аделе отстал.

–Ещё вопрос, – продолжила Иверсен, глядя на упавшую духом, сломанную Аделе. Она уже не жалела девушку. Теперь ей надо было скрыть собственный стыд от невмешательства и не допустить Аделе до знака целителя. – Если вам придётся встретить человека, отравленного Лунной Водой, что вы предпримете?

Этот вопрос был даже хуже предыдущего. Аделе совсем сломалась. Она не знала даже что такое Лунная Вода. Она слышала о ней от целителя, который однажды, проводя занятие, упомянул про Лунную Воду и сказал, что это очень редкий и дорогой яд.

Вендула поперхнулась от неожиданности. Она была молода и ещё не умела скрыть эмоции. Бланка помрачнела. Она всё поняла. Рангел остался равнодушен. Хаукон смотрел с широко раскрытыми глазами – он и сам не знал ничего про Лунную Воду. Это было как философский камень – всего лишь легенда. Мало кто из живых целителей вообще сталкивался с подобным. Шенье вздохнул – он больше не собирался заступаться за девчонку. Во-первых, она показывала лишь заученное. Во-вторых, к Иверсен у него счёта не было.

–Лунная Вода…– если бы Аделе не потерялась, она могла бы наплести что-нибудь про то, что это слишком опасное зелье и что оно вообще не попадает в руки простых смертных и уводить, уводить далеко, как можно дальше от сути, упомянув лишь коротко о том, что необходимо промыть желудок и дать воды, словом – сказать много, но ничего по существу.

Но Аделе готовилась к целительству, а не к подобным выходкам. Она не умела не теряться.

–Я не знаю, – призналась Аделе.

Иверсен удовлетворённо кивнула:

–Вы не знаете этого, вы не ответили на прошлый вопрос…зачем вам вообще быть целителем?

Это было уже грязной игрой. Но Аделе не понимала этого. Она могла бы ответить ехидно и тем бы завоевать уважение Шенье, который бы и вступился. Она могла бы ответить пронзительно-добродетельно, вызвав расположение Хаукона и Вендулы, тем самым получив в их лицах защитников. Она могла бы потребовать задавать вопросы поуместнее и почестнее, и, хотя не добилась бы этого, может быть, получила бы в покровителях Бланку.

Но она решительно ничего не умела из этого. Могла только ответить неуверенно:

–Я всегда хотела быть целителем. С самого детства. Я хотела быть полезной людям. Мне нравились травы и ягоды.

–Шли бы в сборщицы, – предложила Иверсен. – Целительство это не ваше! Это не ваша дверь, деточка. Понимаете? Так бывает.

У Аделе на глаза навернулись злые слёзы. Она не мыслила себя за пределами целительства. Она всегда знала, что будет исцелять людей. Но вот-вот всё должно было рухнуть. А её слёзы были ещё одной трещиной в фундаменте мечты. Они были слабостью. И слёзы ничего не значили, лишь вызывали раздражение и досаду.

–Займитесь полезным делом, – продолжала Иверсен, – займитесь чем-нибудь, что вам подойдёт. Мы ещё не дошли до практики, а вы уже не можете ответить…

–Может быть, перейдём к практике? – перебил Рангел. Эта перемена настроения Иверсен напугала. Она с ужасом взглянула на королевского целителя, не понимая, где ошиблась и почему он вдруг заступился.

Аделе чуть-чуть полегчало. Практика была её последней надеждой. Она не понимала, что это путь в никуда, что Рангел на её счёт уже всё решил. Просто хочет закончить.

–Приготовьте…– он поколебался, надо было выбрать что-то сложное, но не занимающее много времени, а то возиться с ней надоело. – Приготовьте отвар от желудочной боли.

Аделе метнулась к столу. Тут были разные флаконы и тюбики, множество коробочек с сушеными травами, перетёртыми кореньями, бутылочки с маслами – классический набор целителя.

Аделе принялась за работу. Она заставила себя не думать о том, что за ней наблюдают и что это её последний шанс получить знак целителя. Она просто делала всё так, как учили. Шенье отметил это. Он видел, что Аделе хочет стать целителем, но она будет всего лишь хорошим. Она никогда не рискнёт сделать что-то, чего нет в книгах. Она будет следовать написанному и сказанному давно.

Это не дело. и всё же и такие были нужны.

Остальные наблюдали с разной долей волнения и равнодушия. Аделе понадобилось десять минут, чтобы сделать отвар. Время было славное – на отвар отводилось четверть часа, а Аделе справилась раньше. Её движения были точными, рассчитанными, а ещё – отрепетированными.

Первой оценивал отвар Шенье. Придираться он не хотел. Он хотел, чтобы Аделе оставалась где-нибудь служить в городе. Не все должны быть экспериментаторами и рисковать. Кто-то должен иметь и просто навык.

–Отвар меня устраивает, – сказал Шенье. – Время приготовления, густота, цвет, аромат…всё в порядке.

Аделе ободрилась. Положение перестало казаться ей безнадёжным. Дверь, начавшая открываться на улицу, в неизвестность, прочь от Цитадели Целителей, снова стала закрываться. Может быть, ей ещё можно было остаться здесь.

Хаукон тоже был милосерден:

–Всё в порядке.

И даже Рангел придираться не стал:

–Верно, – коротко сказал он, едва взглянув на отвар. Правильность его не интересовала.

Вендула придралась:

–Корень ивы слишком крупен. Так и поперхнуться можно.

Бланка взглянула на неё с ненавистью, но ничего не сказала и Аделе, только кивнула. Иверсен, к тому времени сообразившая, чего хочет Рангел, накинулась на Аделе. Она высказала ей и про крупный корень ивы, и про перегретость отвара, и про то, что тот слишком загустел. Надо сказать, что справедливо было только про корень, оценить перегретость было невозможно, ровно как и оспорить, а густота – это нормальное состояние – отвар от желудочных болей больше похож на кисель по консистенции.

И всё это Аделе могла бы возразить и могла бы попытаться хотя бы себя отстоять.

Но она не умела. Она умела читать книги, записывать за целителями, осматривать больных, делать перевязки, спасать раны от нагноения, готовить отвары и мази, а вот сопротивляться откровенному нападению людскому не могла.

Этому её не учили. А жизни Аделе не знала.

–Скажите ещё…последний вопрос, – Иверсен блеснула старыми глазами. Теперь в ней не было и тени добродушия. Теперь она была зверем, беспощадным и мрачным зверем, который чётко понял волю того, кто сильнее – Рангел не желал быть тем, кто заваливает целителей неуместными вопросами. Эта честь, как и любое грязное дело должны были переходить тем, кто заискивает и подчиняется. Сегодня это была Иверсен.

Аделе совсем потускнела. Вся душа её замутилась, столкнувшись с чем-то, что Аделе пока и понять не могла.

–Скажите, чем можно улучшить этот отвар, деточка? – Иверсен была столь ласкова, что от этой ласки подташнивало.

Аделе молчала. Она не знала что значит «улучшить». То, что написано в книгах – верно. это подход обывателя, но обывателей большинство. Не все способны к риску, особенно когда речь о жизнях. Что лучше и проще? взять на себя ответственность большую, чем всегда и что-то попытаться изобрести, уповая на милость богов и свою интуицию, или следовать инструкциям книги? Первое ведёт к ответу в случае удачи и неудачи. Второе проверено временем.

Не все такие как Шенье. Не все рискуют. Даже присутствующий здесь Магистрат не полным составом рисковал. Риск выпадал Иверсен, Шенье и Рангелу с Бланкой. Они были опытными целителями. Они учились рисковать.

А Аделе не училась. Она не верила в себя, она верила в книги. А теперь от неё ждали ответа, который она дать, конечно, не могла.

Будь она смелее, она бы сказала, что добавить можно, к примеру – морскую соль. И будь это правдой или неправдой, она смогла бы как-то притянуть это как объяснение, вывернуться. А в жизни, конечно, не добавлять этой же соли, не рисковать. Но зато иметь знак целителя.

Но Аделе не была смела. Она призналась, уже плача:

–Я не знаю.

–И о чём мы вообще говорим? – делано возмутилась Иверсен, – коллеги, вы видели всё сами. Верно?

Ни одного возражения.

–Я полагаю, что вам, Аделе, нужно поискать себя в чём-то другом.

Вот и всё. Приговор. Выбита земля из-под ног, разрушена мечта. И Аделе, шатаясь, побрела к выходу. Вход оставался позади, и войти ещё раз возможности не было. Аделе знала это правило. Но что впереди? Неизвестность? Пустота? ничто? Презрение к себе?

Аделе так и не могла понять почему всё так вышло. Она же была лучшей! Она же училась, она выполняла все задания, всегда слушала целителей и заучивала книги. Но почему, почему она не смогла пройти это представление Магистрату?

Что ей теперь делать?

Аделе плакала и шла, не разбирая дороги. Да и была ли та дорога вообще? У Аделе было чувство, что она бредёт наощупь в темноте и эта тьма кончится обрывом. В желудке что-то ныло, отзываясь на её слёзы, в глазах мутилось, в голове пульсировало болью. И ничего не было больше.

–Аделе, – её окрикнули, она не сразу сообразила, что это её имя. Обернулась, не скрывая слёз и опухших глаз. А что ей было таить? Мир растоптал ее, и сопротивляться ему, действовать назло? Как она могла? Об этом в книгах не говорилось.

Она увидела Шенье. Он настиг её. Аделе не удивилась. Удивление пропало вместе со всеми чувствами. Осталась только пустота.

–Вы правда хотите быть целителем? – спросил он. Аделе по-прежнему не вызывала у него ожиданий. Но он готов был рискнуть. Люди, следующие алгоритму, это плохие целители, но всё же – целители. На мелочах справится, а там как бог даст.

Она молчала. Ответ не мог сорваться с изломанных слезами губ.

–Если хотите, – продолжил Шенье, – приходите ко мне. Я не обещаю вам должности и знака, но вы можете помогать мне. Вы не будете целителем, вы будете смешивать лекарства и принимать тех, кто будет слишком легок и скучен для меня. Разумеется, это будет тайной, иначе вас казнят. Но если вы так хотите, если целительство это ваша мечта – это самое большее, на что вы можете рассчитывать сегодня.

Аделе понимала, что Шенье предлагает ей нарушить закон. Об этом в книгах тоже не было ничего. Она знала и то, что за целительство, производимое без знака целителя, следует казнь. Но она не торопилась отказать. Казнь к ней уже пришла в некотором роде, почему-то оставив бренное и глупое тело идти.

Она пыталась прикинуть – как часто корона и стража интересуются целителями и ищут тех, кто не носит знака, но лечит? И потом…смешивать лекарства это не лечить, это всего лишь помогать целителю. Это лазейка! Та, которую Аделе не видела прежде и не могла увидеть, откровенно говоря.

А Шенье увидел.

–Это дверь, – сказал Шень, – может быть единственная на всю жизнь. Но предыдущая за вами закрылась, а эта ещё открыта. Вам решать войти или нет. Если надумаете – приходите ко мне, постучите дважды, я с первого иногда не слышу.

Не дожидаясь её решения, Шенье пошёл обратно. Его ждал Магистрат, которому он что-то солгал насчёт того, что ему необходимо утолить жажду. Двери Магистрата были открыты, и кто-то уже стучался для нового представления.

Шенье успел, занял своё место, принялся ждать новичка. А Аделе осталась где-то там, за этой дверью, за дверью придуманной жизни, осталась решать – войти ей в следующую дверь или нет.