Глава 1.
«Мрамор рассыпается от нашего смеха»
Пронзительный солнечный день нависает над землями принца де Горра и освещает непривычные к свету вершины мрачных деревьев, забирается по каменным отвесам, касается холодных рек и скользит по крышам крестьянских домов, кузниц, рудников и часовен. Солнечный свет пожирает все так стремительно, как умеет пожирать кроме него лишь чернота. Чернота, в которой прячутся лики друзей и близких, чернота, которая скрывает всё, что когда-то было дорого.
Но черноты нет в природе. Она есть – немногим сгустком в душе молодого наследника принца де Горра – Мелеаганта, она зародилась давно и постепенно оживала, перенимая различные причудливые формы, следуя терпеливо за душою своего хозяина и той жизнью, что окружила его.
О принце де Горре говорят неохотно: крестьяне не любят его грубости и тех замечаний, которые он все время норовит сделать, не разбирая даже тех линий, что привели к видимому их результату. Его не любят и за жестокость – неоправданную и злую, сорванную им в собственную душу гнилым плодом во время Великих Походов Утера пендрагона. Принц де Горр – Багдамаг чувствует, что народ не тянется к нему и злится, что не вышло из него почитаемого в народе правителя, и злится, и ревностно бдит за своим сыном…
О Мелеаганте говорят с уважением. Воины и рыцари земель де Горр предрекают ему настоящую военную славу, куда более грозную, чем слава его же отца, тонкие девушки от крестьянок до почетных гостей двора заглядываются на Мелеаганта, чем он и пользуется со свойственной юности горячностью чувств. Впрочем, и обычные жители, не привлеченные его манерами или задатками воина говорят о Мелеаганте с уважением, кто видит в нем достойного будущего правителя де Горр, кто видит в нем славного и доброго человека…
И, пожалуй, только один человек точно знает, что Мелеагант давно уже не мечтает быть принцем де Горр. Он мечтает о короне Камелота. Корона, которую не получил когда-то его далекий предок, что начал род де Горр, рассорившись давным-давно с братом, что положил начало династии Пендрагонов.Только этот человек знает, наверное, о Мелеаганте все и с разных сторон. Не только, как желает видеть его отец – коварным и слабым, не славным красавцем – как жители де Горр, а настоящим Мелеагантом.
Этот человек, правда, скорее умрет, чем выдаст своего единственного друга. За это Мелеагант так высоко и ценит его… графа Уриена Мори.
Уриен вышел из древнего рода, но не настолько, чтобы напоминать о своей родословной в присутствии Мелеаганта. Он обрел уже кое-какую военную славу, был старше своего друга на шесть лет, но всегда следовал за ним и его решениями. Уриен не знал идеи для жизни, не видел, чем следует заняться, кроме драк, вылазок военных походов и поисков любви. Уриен мечтал об идеальной женщине, но сказать, каким видит свой идеал, не мог и перебирал всех, кто падал в его сети. Юный граф прожигал жизнь, не в силах придумать ей более достойного применения, а душа его, между тем, жаждала масштабной деятельности! И это было в Мелеаганте…
А сам Мелеагант нуждался хоть в одном понимающем лице, по-настоящему понимающем. Он не хотел прикидываться, не хотел переходить от роли покорного и смиренного сына, к роли советника, от советника к рыцарю и так далее. Он хотел сразу открывать грани своей души, но сделать это не мог. Отец прохладно относился к Мелеаганту и, более того, стена его холодности крепла с каждым днем, рыцари не понимали его стремлений, а красотки слишком навязчиво хотели остаться в его жизни, в результате чего были изгнаны из нее.
А Уриен умел быть незаметным и в то же время поддерживать своего друга, мирился с ролью исполнителя и был всем доволен.
Они часто проводили время в лугах де Горр или в охотничьих угодьях, иногда – в библиотеках и архивах. Уриен не любил читать философские измышления, но с Мелеагантом не спорил и покорно пытался вникать в тяжелые строки истории, литературы и астрономии…
Хотя, на деле, так или иначе, их обоих начинал разбирать смех от какой-то брошенной шутки или фразы, и тишина изгонялась из библиотеки, уступая молодости и счастью.
-Пойдём сегодня в трактир на Зеленом Доле? – Уриен уже пятнадцать минут пытался вникнуть в размышления древних о смерти, но не понимал и слова. То есть – по отдельности каждое слово было понятным, но все вместе образовывало странную кашу, и граф пытался избежать хоть разговором неприятных минут путешествия по загробным мыслям.
-Там совсем нет новых лиц, — Мелеагант даже книгу не опустил, чтобы взглянуть на друга, так и ответил из-за тома. – Ты опять застрял?
Уриен с яростью отшвырнул от себя фолиант:
-Пишут и пишут! Голова кипит, а понять, чего пишут, не могу.
Мелеагант спокойно отложил книгу в сторону, взял книгу Уриена, пробежал по странице глазами, усмехнулся:
-Всё просто! Здесь тебе следует запомнить два основных тезиса….
Уриен, не ожидая уже ровным счетом ничего хорошего, обхватил голову руками и приготовился слушать. В изложении Мелеаганта всё становилось как-то проще и понятнее, он подбирал слова и формы, в которых мысли упорядочено складывались.
-Первый – всё, что сделал, сожрёт смерть, — спокойно продолжал Мелеагант, привыкший разъяснять и объяснять. – Говоря проще, человек всегда останется бессильным против смерти и смерть унесет всё, забудутся и заботы человека, и его страхи и сам человек будет стерт.
-Умеешь ты настроение поднимать, — буркнул Уриен, но негромко, чтобы не мешать Мелеаганту.
-Дальше, тут приводится парадокс и это второй тезис. Когда приходит время умирать – выясняется, что ты не жил.
-Бред! – уверенно возразил Уриен. – Вот я, орудую мечом, участвую в турнирах, провожу время с элем и красотками из трактира, что я, не жил что ль?
-Не жил, — Мелеагант отложил в сторону книгу и упрямо взглянул на Уриена. – Не жил – существовал. Ты ел, пил и праздновал, но ты не знал, для чего ты живешь и почему ты так живешь. Ты не думаешь о том, как именно ты думаешь, ты просто берешь от жизни то, что дает тебе положение и молодость…
-Так! – напряженно отозвался Уриен, — насколько случайно ты подсунул мне эту книгу? Ты ведь к чему-то ведешь, я прав? Ты всегда к чему-то ведешь!
-Я презираю идею смерти, — Мелеагант не стал скрываться и взглянул в глаза Уриену, словно ожидая его реакция
-Ну…- граф замялся, не зная, что отвечать, — так можно было? Мы все смертны, бог нас создал…
-И что? – перебил Мелеагант, и в глазах его проскользнуло что-то очень хищное. – Неужели никто не пытался бросить Богу вызов за наши слабые тела? Если душа бессмертна, неужели нельзя сделать с оболочкой ее ничего?
-Так-так, — Уриен попытался овладеть собой, но в эту минуту Мелеагант принял на себя самый жуткий облик из тех, что видел когда-то граф Мори. – Ты совершенно…
Он не успел договорить, скрипнула дверь, и на пороге возник смущенный слуга. Он, не глядя на Мелеаганта, потупившись, объявил:
-Господин Мелеагант, его высочество Принц де Горр желает вас видеть.
-Подождет, — беспечно отмахнулся Мелеагант и подхватил свой отложенный фолиант.
-Ты бы осторожнее, — кашлянул Уриен, сразу забыв о том фанатичном блеске в глазах друга.
-Мой отец обожает меня уничтожать своим презрением, когда я говорю и когда я молчу. Пусть у енего хоть повод появится! – Мелеагант засмелся и от этого смеха словно бы крепкий мраморный мост, соединявший их дружбу, качнулся. Уриен вдруг понял, что может даже бояться Мелеаганта…
***
Тяжелее всего видеть следы своего же преступления. Страшнее всего!
Мерлин был предан королю Утеру и душою, и телом и он поддался много лет назад на его слабость – герцогиня Корнуэл. Прекрасная женщина была…эта герцогиня, она кружила головы многим людям и в ее честь писали прекрасные оды и стихи, статуи Афродиты и Венеры имели ее лицо и черты, но она была вежливо-холодна со всеми поклонниками, горячо любя своего мужа и воспитывая маленькую дочь Моргану.
Об этой Моргане Мерлин часто думал еще до того… он видел ее и поразился той силе, что дремала в этом маленьком создании, она была рождена для магии и Мерлин подумывал взять ее к себе в ученицы, но когда она окрепнет физически – девочка была очень бледна и слаба – только глаза горели на будто бы изможденном лице ее.
И Мерлин ждал, как решится судьба этой девочки, не подозревая, впрочем, что судьба уже решилась. Утер встретил герцогиню Корнуэл случайно – она не любила прогулки и появления при дворе, но поддавшись на уговоры своего мужа, прибыла на одно пиршество, что давали в Камелоте.
И Утер пропал. Он, не стесняясь, заигрывал с нею тут же, и при всех эта гордая женщина мягко, но упрямо отстраняла короля от себя, вежливо отказываясь от излишков вина и танцуя лишь со своим мужем. Маленькая Моргана была тут же и Мерлин исподтишка наблюдал за девочкой, с неудовольствием подмечая, что она все еще странно слаба и с удивлением отметил он то, что Моргана будто бы тоже изучает его. Она становилась все смурнее, а притязания Утера развязнее и наглее.
Герцогиня что-то шепнула на ухо своему мужу,и тот попытался откланяться, сославшись на свое дурное самочувствие.
-Вы и уезжайте! – пьяно захохотал Утер, масляно глядя на отстраненную герцогиню. – Жену оставь и уезжай, герцог!
Но женщина не сдалась. Она взяла решительно дочь за руку и поклонилась королю, попрощалась с гостями и вышла из залы, оставляя в сердце Утера неизгладимую рану. С тех пор он потерял покой. Он во сне и наяву искал взглядом ее черты в других, радовался, как ребенок, когда отмечал у кого-то ее волосы или капризную линию губ, но тут же приходил в ярость.
«У нее волосы длиннее!», — думал Утер, с отвращением глядя на темноволосую красавицу, услужливо приведенную Мерлином, чтобы скрасить печаль. – «И темнее!»
-А эта улыбается не так! – Утер перестал стесняться критики в адрес любых женщин, что попадались в го поле зрения и много проблем и ревнивых замечаний вызывало это. Мерлин только и успевал сглаживать ситуацию.
-Голос отвратительный! – себе под нос бормотал Утер, невольно сравнивая каждую особь женского пола с нею, со своим идеалом, недостижимым и гордым.
Услышавшая это женщина яростно взглянула на короля и Мерлин, шедший с ним рядом, узнал в этой женщине супругу одного из могучих соратников короля Пендрагона, из того числа, с которыми нельзя ссориться никак и ни за что.
-Это он мне, — противно проскрипел Мерлин, сглаживая конфликт и поспешил, пока не поднялась буря, увести Утера в сторону, а тот шел и выносил свои жестоки и беспомощные вердикты:
-Слишком высокая! Слишком толстая! Слишком худа! Слишком глупа…
«Слишком спятил», — думал Мерлин, опасаясь за здоровье своего короля каждый день.
И вот однажды выход был найден. Утер вдруг вспомнил, что он король, что у него есть армия советников, и боевая тоже армия имеется. Если герцогиня Корнуэл не отвечает на его любезные приглашения, не отзывается на письма и подарки, значит…
-Придумай что-нибудь! – бешено уговаривал Утер, хватая за грудки своего верного мага и советника Мерлина. – Придумай! Хоть день, но она должна быть моей! Хоть раз, но моя!
-Ваше величество, великая скорбь грядет! – Мерлин с трудом вывернулся из хватки Утера., но беспокоясь больше не о себе. Он почему-то вспомнил глаза маленькой серьезной и бледной девочки… Моргана! Почему-то именно это резануло его сильнее всего.
Но короли умеют уговаривать. Они умеют давить на честь и жалость, страх и…
-Если ты не поможешь мне, я снаряжу армию, разрушу земли герцогов Корнуэл, сожгу дотла и убью всех людей, кроме герцогини…
Утер хищно блеснул глазами, и голос его понизился до вкрадчивого шепота:
-Ее я сделаю своей наложницей. Пока не надоест! Я убью её мужа на глазах ее! А девчонку…
Сердце Мерлина ухнуло куда-то вниз при упоминании о девочке, казалось, что Утер проник в его мысли и безжалостно направляет их против него:
-Девчонку я, пожалуй, продам на восток, как рабыню. Ты этого хочешь, Мерлин? или ты мне поможешь, или я сделаю всё сам.
Мерлин не хотел. Мерлин покорился воле своего короля. Он дождался того несчастного дня, когда муж герцогини отъедет для объезда границ от захватчиков-саксов и с помощью магической силы (проклятой и великой) сумел сотворить внешнюю копию герцога из Утера. Утер, довольный и яростный, бешено вскочил на коня и в облике герцога Корнуэл помчался к своей мечте и к несчастью.
Мерли не спал ту ночь. Он ясно видел, чувствовал. Что если ему и удастся обмануть герцогиню и та не выдаст себя в разговоре с настоящим мужем своим, то девочка… Моргана! В ней было столько силы, что нельзя было усомниться в том, что она всё поймёт. Мерлину пришлось для ее же блага предусмотреть и это – Моргана должна была лишиться голоса, если захочет рассказать правду.
Ненадолго, на ночь. На одну проклятую ночь.
Но у судьбы свои шутки и свои фантазии. В ту ночь не только Утер добрался до своей герцогини, красоту которой Мерлин уже проклинал. В ту ночь погиб настоящий муж ее и король обратился прямо на брачном ложе с нею в свой истинный облик…
Крик и скандал…удары и слезы. Утер панически отступил от собственной трусости своей в Камелот, а герцогиня – натура впечатлительная по природе своей и раненая душою, осталась умирать. Ни дочь ее – Моргана, что явно узнала короля, ни зашевелившийся под сердцем маленький свидетель предательства – ничто не могло сдержать тоски герцогини и унять в ее чувствах страшный сумбур.
Герцогиня Корнуэл – прекрасная молодая женщина двадцати четырех лет отроду скончалась, едва разрешившись от плода обманной ночи, и успела только наречь своего сына Артуром.
Утер не навестил своей любовницы, не послал ей утешения, более того, он боялся, что теперь кто-то может использовать эу связь для того, чтобы навредить самому Утеру и он спешно принялся заметать следы. Король даже обрадовался, узнав, что герцогиня Корнуэл умерла в родах. Он распорядился отдать ребенка своему верному рыцарю Антору, у которого был уже сын и воспитать его как своего. Антор принял это за честь и ни разу не упрекнул Артура за некровное родство, и даже радовался ему, как своему сыну, который был немного…юродивым.
Моргану Утер хотел отправить куда-нибудь в монастырь, чтобы она прожила в застенках всю свою жизнь, не светилась перед ним, напоминая своим существованием об обмане благочестивого короля. Но Мерлин понимал, что Моргана не та, кого можно сплавить в монастырь и к тому же, он давно хотел обучать ее сам, надеясь, что она никогда не узнает, что разрушил ее семью именно он – Мерлин.
Утер позволил, но Моргана… сбежала. Маленькая девочка исчезла из поместья Корнуэл, скрылась, убежала. Мерлин был единственным, кто искал ее и гадал, что за сила отняла ее? Кто уберег от его воспитания и его магии? И для чего?
Утер не занимался подобными размышлениями – он просто объявил, что Моргана погибла по трагической случайности и конфисковал ее земли, объявив при этом еще и то, что наследников у Корнуээл нет, значит, род прервался, земля возвращается Утеру.
Но Мерлин точно знал, что она жива и искал. Друид точно знал, что такие, как Моргана не умирают так просто. Они не уходят со страниц престольных игрищ до последнего. Значит, она где-то таится и Мерлин многое бы отдал, чтобы узнать где…
А время шло. Утер не смог забыть герцогиню, не женился, но и о бастарде своем не справлялся. Более того – Антора, приемного сына Артура перестали приглашать ко двору. Боясь напоминания.Время уходило, не оставляя за Утером наследников. И сам Утер, в свои сорок два года выглядел уже жутким стариком, одряхлевшим и едва живым, словно магия тех лет забрала у него всё.
-Мерлин…- звал Утер своего верного советника, который тоже сторонился его, но прежде всего – себя, и все-таки неизменно приходил по первому зову короля. – Мерлин, я умру.
-Все умрут, — мрачно отзывался Мерлин, — но ваш срок близится – это правда.
Утер приоткрыл один глаз, взглянул на Мерлина и шумно вздохнул:
-Господи, за что такая боль? Почему именно я?
-Мы все платим за свои грехи, — осторожно напомнил Мерлин, аккуратно садясь рядом с постелью больного. – Мы платим за то, ем наслаждаемся, чем бредим, чем…
-Пошел ты к дьяволу, Мерлин! – Утер зашелся в страшном раздирающем горло кашле, — пошел ты! Она стоила всех моих страданий.
-И чужих, — меланхолично закончил друид.
-Это… — Утер откинулся на подушки, — это уже неважно. Я умираю, а Камелоту нужен король.
-Да, ваше величество, вы умираете и Камелоту нужен король, но у вас есть бастард…
-Бастард! – Утер, как и многие мужчины, как и отец Мелеаганта, будучи человеком совершенно фанатичным в любви к женщине, остался совершенно равнодушным к ее ребенку. К их общему ребенку. – Бастарда не будет на моем престоле!
-Кого же вам угодно видеть на нем? – спросил Мерлин. Точно зная, что его долг перед королем, перед Камелотом, а что важнее – перед Дракон-покровителем этой земли – блюсти заведенный порядок. Значит, кровь Пендрагонов не должна обрываться, иначе смена династии. Жив последний представитель из мужчин – жив истинный правитель Камелота.
-Ты…устроишь испытание! – Утер силился говорить ровнее, но его грудь ссохлась и горела изнутри от колдовской смерти, что была призвана в расплату за совершенный грех. – Ты, Мерлин, возьми мой меч…
-Экскалибур? – Мерлин в изумлении воззрился на Утера. – Я не рыцарь, ваше величество! Я только друид и советник, я…
-Заколдуй его, — продолжал Утер, обливаясь безумным лихорадочным потом, — и спрячь его в скале.
-Какие-то…- Мерлин напрягся, подбирая слово, — странные предложения.
-Я видел это во сне, — Утер схватился за руку советника, — сделай, как я сказал. Устрой им рыцарский турнир, старик! Лучшим! И тот, кто достоин будет чести, вытащить меч, кто окажется чист и благороден для короны, тот, кто победит всех – станет королем.
-Это рискованно! – Мерлин покачал головой, — безумно и совершенно…
Но Мерлин уже точно знал, как именно зачарует Экскалибур. Он сделает так, что меч покорится только Артуру. Кто бы ни победил – кровь Пендрагонов, кровь одной династии не должна сходить с трона, если жив хоть один представитель мужской линии.
***
-Ты заставил ждать меня полчаса! – недовольно произнес Багдамаг де Горр, встретив сына в общей зале.
-Да, отец, — не стал спорить Мелеагант, — у меня были дела. Я постигаю науку правления, чтобы однажды стать достойным правителем земли де Горр.
-ты им никогда не станешь! – Багдамаг не терпел этого самодовольства Мелеаганта, он не выносил его слова о том, что тот – наследник, на дух, и Мелеагант использовал это. – Ты не твои предки, ты…
-К сути, отец, — мягко попросил Мелеагант.
-Через неделю состоится турнир. Утер умирает. Тот, кто победит всех и вытащит меч из Камня, станет новым королем Камелота! – мрачно ответствовал означенный отец.
Мелеаганту удалось сохранить лицо, хотя Уриен, притаившийся в уголке залы увидел, как опасно блеснули глаза его друга.
-И ты надеешься участвовать? – вкрадчиво осведомился наследник.
-Не говори ерунды! – рявкнул раздраженный Багдамаг. – Утер распорядился о тех, кто младше тридцати лет! И ты… мой единственный сын..
Багдамаг недоговорил, отмахнулся, как бы подводя итог.
-И я поеду туда, — холодно продолжил Мелеагант тоном, полным искреннего неудовольствия, но Уриен ясно видел, что внутри у него все запылало надеждой и предвестием. Почти наверняка Мелеагант вообразил уже себя королем Камелота и Уриену это пришлось по душе.
-Если бы у меня был бы выбор, — жестко ответил Багдамаг, — ты не поехал бы. Но ты убил своим рождением свою мать, так что – да, ты поедешь,
Мелеагант сдержал удар и ничего в его лице не изменилось, но когда он выходил из залы, и Уриен последовал за ним следом, нагнал…
Он увидел лицо, полное затаенной скорби, глубокой, как старая рана, одна из тех, что страшнее раны от меча.
-Я в порядке, — торопливо возвестил Мелеагант, заметив, по-видимому, в чертах Уриена изменение.
-Ладно, — граф выпустил рукав плаща своего названного брата, но продолжал сверлить взглядом его спину. Мелеагант почувствовал это, повернулся к нему:
-Меня недавно представили одной милой даме…
-Кто? – Уриен изобразил полное участие, с трудом отпуская тревогу, неясно жгущую его сердце.
-Ланселот, — коротко бросил Мелеагант, -один из тех, кто желает быть рыцарем. Светловолосый юноша, помнишь?
-Нет, — честно ответил Уриен, силясь припомнить. – Лансе…
-Ланселот, — кивнул Мелеагант, — тот, что упал с лошади, засмотревшись на птицу.
-А! – Уриен прыснул, — зрелище было то еще! Мечтатель чертов.
-И опасный воин, как ни странно. – заметил Мелеагант. – Ломает копья сильных воителей, желает стать рыцарем и засматривается на птиц..
-Надеюсь, он не пойдет однажды воевать против Монтгомери! – откровенно сложился пополам от хохота Уриен.
Мелеагант сдержанно улыбнулся – родовой знак Монтгомери представлял собой птицу с хищным и острым клювом, опасными когтями, расправляющую крылья для резкого взлета…
-Так вот, — продолжил Мелеагант, подождав, когда Уриен отсмеется, — он представил мне одну…очаровательную девушку.
Уриен перестал смеяться и насторожился:
-Красивая? Уже определил ее для себя?
-Нет, — покачал головой Мелеагант, — у меня к ней деловой разговор, у меня есть невеста, помнишь?
-Во-первых, тебе это никогда не мешало, — занудно напомнил Уриен, — во-вторых, Леодоган еще не дал согласие отдать за тебя Гвиневру. Да и сдалась она…
-Он трус и отдаст мне ее, — холодно отозвался Мелеагант, — она сдалась. Ее род самый древний з всех кандидаток в…
-Королевы…- едко подсказал Уриен. – я понял. Ну, что там за таинственная краса? Как зовут её?
-Моргана, — отозвался спокойно Мелеагант, не делая попытки отрицать догадку Уриена по поводу своего плана на престол.
Глава 2
-И всё-таки, зачем ты идёшь к ней? Кто она такая? – Уриен привык не спорить и не спрашивать, но сейчас любопытство пересиливало и он, рискуя нарваться на неудовольствие Мелеаганта, решился спросить.
-Мне нужна ее помощь, — отозвался наследник спокойно. – Она одна из тех, кто может обеспечить мне победу в турнире за меч короля.
-А как же честный бой? – Уриен не удержался от изумления и даже чуть отстал от Мелеаганта, так было велико его удивление.
Мелеагант продолжил идти к трактиру, в котором и должен был предстать перед загадочной Морганой и Уриену пришлось поспешить за ним, но наследник ответил:
-В игрищах трона никто не побеждал справедливо, мой друг. Я верю в свой меч и в себя, но есть то, что не дает мне положиться на эту веру. Придет какой-нибудь трус, какой-нибудь подлец или, что хуже, глупец и что тогда? Придет и победит тех, кто действительно достоин.
Мори немного подумал и решил, что речи Мелеаганта справедливы, однако, сказать об этом он уже не успел, у самого входа в трактир их перехватил светловолосый статный юноша.
-Господин Мелеагант, — окликнул он, и для верности махнул рукой, привлекая внимание, и тут он заметил Уриена, — а, и вы здесь, граф!
Тон пренебрежения как-то задел Уриена, но он криво улыбнулся на приветствие и решил пока не вступать в ссору. Мелеагант же приветствовал юношу куда теплее и протянул ему руку:
-Ланселот!
-Леди Моргана уже ожидает вас, — сообщил означенный Ланселот и предостерег, — не с главного входа. Обойдём, здесь со двора есть вход в жилые комнаты.
Пришлось покориться и последовать за юношей, обогнуть грязный маленький двор, в котором радостно шумели уличные девки и пьяницы, шумно переговариваясь и хохоча.
Ланселот обошел почти весь трактир и замер у лестницы, ведущей на второй этаж. Она была хлипкая и держалась на прогнившем деревянном опоре, и не выдавала никакой уверенности в ее крепости, но Мелеагант смело поднялся по ней первым, Уриен мрачно проводил его взглядом и поднялся следом. Ланселот, к его раздражению, последовал за ними и, опять же, к раздражению графа, лестница не обрушилась под ним.
-Сюда, — Ланселот толкнул одну из невзрачных дверей, и она подалась, распахнулась с тяжелым и противным скрипом.
Мелеагант и Уриен вошли в маленькую комнатку, большую часть которой занимал стол и стулья вокруг него. Обстановка, прямо сказать, поражала грязнотой и затхлостью. Слабый свет свечей, услужливо расставленных по столу и в нескольких углах комнаты, не позволял ужаснуться полностью виду, но явно позволял предположить, что таится здесь.
Здесь была нищета. Она царила. Она выглядывала в каждой черте деревянного скрипучего стула, в остатках дешевого ужина и в кувшине самого отвратительного вина, стоявшего в центре стола. Даже свечи были из дешевого, уже использованного жира и воска и от этого освещали тусклее…
Уриен не знал Морганы, но из слов Мелеаганта представлял ее какой-то мудрой и зрелой женщиной, кем-то вроде Утеровского прихвостня – Мерлина, только в женской вариации, а потому, увидев настоящую Моргану, был очень удивлен.
Настоящая Моргана даже в свете свечей казалась очень бледной. Ее лицо имело странную смесь тонких черт и какой-то грубости повадок, которые, видимо, оставила на ней жизнь. Тяжелая копна тёмных волос свободно рассыпалась по ее узким плечам, и сама она отличалась какой-то голодной худобой. Облачена Моргана была в чёрное простое платье с длинным рукавом, без вышивок, уже явно штопанное и не один раз…
Она поднялась из-за стола навстречу гостям легко и стремительно, как-то рвано и Уриен тихонько охнул, оглядев ее и прикинув про себя, насколько несчастно и бедно создание перед ним.
-Моргана, при всей своей неугасающей…- Мелеагант явно был поражен не меньше, но правила хорошего тона обязывали его к любезностям, но она оборвала его спокойно и насмешливо:
-Не надо церемоний, Мелеагант, садись.
Мелеагант сел. Уриен несмело кивнул Моргане, которая глядела теперь на него большими темными, странно блестящими глазами. Оглядев его, она кивнула в ответ и небрежно бросила:
-Садись, граф Мори!
-А…- Уриен растерялся и взглянул на Мелеаганта, — разве я называл свое имя?
-Нет, — Моргана пожала плечами и села за стол, — я, видишь ли, мой друг, фея. Мне кое-что ведомо, кое-что видно.
-Это чудо, что вам здесь хоть что-то видно! – не удержался Уриен и сел с опаской на самый краешек прогнившего стула.
-Садись, Ланселот, — не глядя на юношу, кивнула фея и ответила уже Уриену, — да, я понимаю ваше пренебрежение, граф!
-Вовсе никакого…- он замялся, испугавшись, что испортил сделку Мелеаганта.
-У него не самый острый ум, — вступился за него Мелеагант. – Моргана, не обижайся на моего друга, он не держал в мыслях…
-Я понимаю! – она расхохоталась – бешено и ледяно. – Я всё понимаю, господа! И, позвольте мне кое-что объяснить вам! В таких условиях я нахожусь едва ли не всю жизнь, и скоро станет хуже. И, опять же, бывало хуже.
-Если у вас проблемы…- неуверенно начал Мелеагант, — я могу…
-Нет, — она покачала головой и широко улыбнулась, — нет, не можешь! Я понимаю вас, что приличная девушка, пригласившая в такую дыру, как эта, и проживающая здесь, не внушает никакого уважения и, более того, походит на ту, кто за деньги согласится на всё. Но я никогда не просила ничего и не стану. Я не нуждаюсь в подачках, господа!
Она говорила яростно и лихорадочно, и Уриену стало совсем не по себе. Мелеаганту, похоже, тоже. Оба привыкли, что нищие просят монет у богатых господ настойчиво и нагло, а эта отказывалась, похоже, не в первый раз, от всякой помощи. И делала это так, словно говорила с мальчишками, а не графом и наследником принца.
-Этот вот, — Моргана кивнула в сторону покрасневшего Ланселота, — тоже пытается все время оплатить мой ужин или комнату, но я не принимаю. А однажды…
Тон Морганы понизился до заговорщического шепота, она подмигнула:
-Однажды он тайком оплатил мне месяц проживания в одном кабаке. И что я сделала, друг мой?
Мелеагант попытался примирить ее:
-Пожалуйста, прости нас, Моргана, мы…
-Что я сделала? – повторила она громче, глядя на Ланселота в упор.
-Обратила меня в воробья, — тихо отозвался Ланселот, готовый сгореть от стыда.
Уриен едва сдержался от смешка, но тут же посерьезнел. А Моргана кивнула, удовлетворившись ответом:
-Да. Я сделала это! Потому что я иду из рода Корнуэл. А род Корнуэл никогда не просил милостыни и подачек.
-Я плохо знаю, что это за род, — честно признал Мелеагант, пытаясь переключить внимание феи на себя. – Я не слышал о нем ничего.
Моргана с горечью усмехнулась, поднялась со своего места и вернулась через пару минут со странным сосудом в руках. Она села, держа что-то вроде чаши в руках, и плеснула в чашу дешевого вина, от чаши пошел пар, который поднялся совсем невысоко, обратился прозрачной водой и плеснул в чашу.
-Не слышал, конечно…- Моргана провела рукой над водой в чаше и та закружилась, закрутилась под ее руками и явила изумленной троице настоящий город, собранный из капелек воды в поразительной точности – с маленькими крышами, лавчонками и часовнями. – Вы любите сказки, господа?
Ланселот откинулся на спинку стула, уже понимая, что последует. Он давно был знаком с Морганой и прекрасно слышал от нее не раз эту давнюю историю, только колдовство в чаше завораживало его.
Мелеагант взглянул на Уриена и ответил за них двоих:
-Это не цель нашего визита, Моргана, но мы не торопимся, пожалуйста, говори.
И она заговорила, водя руками над чашей. И от ее пассов в облаке воды город сменялся замком, а замок становился фигурами людей. История давних лет оживала в это чаше, история собиралась из капелек воды…
-Жил в Камелоте герцог Корнуэл,
Он был предан королю и смел…
В чаше исчез город. Теперь вода сложила фигуру короля на троне и мужчину у подножия престола, что преклонил колени.
-И только полюбить мечтал,
И однажды любовь повстречал…
Коленопреклонный мужчина поднялся, повернулся налево, и в его объятия попала женщина, сплетенная из воды с длинными распущенными волосами. Фигурки обнялись и закружились в танце.
-Она прекрасна – краше в свете нет,
С неё за счастье писать потрет.
Моргана понизила голос. Мелеагант отвел взгляд от чаши и заметил, что в ее глазах стоят слезы. Немое предчувствие сковало его.
-Она молода, весела, влюблена,
И герцогу теперь она жена.
Голос Морганы окреп. Фигурки стояли теперь под сводом свадебного алтаря.
-Время проходит и рождается дочь,
Но день счастья сменяет ночь.
Женщина держит младенца в руках, но какая-то тень проходит по воде. Ланселот вздрогнул, глядя на чашу – он каждый раз поражался тому, какое тонкое колдовство существует на свете.
-Король жену герцога повстречал,
И страстным чувством воспылал.
Она умоляла, мужа любя,
Но не смогла сбежать от короля.
Фигурка короля гоняется за фигурой женщины по чаше, герцог смотрит в сторону…
-Ведь королем тот зовется,
Кто силой берет, что добром не дается.
С помощью советника-мага,
Король дошел до преступного шага.
Подле скорбящего короля возникла фигура, знакомая как Мелеаганту, так и Уриену – они узнали друида Мерлина, прихвостня и советника Утера.
-В ночь, когда герцог с врагом бился,
Король в его облике в дом заявился.
Жена не узнала обмана,
И только малая дочь – Моргана,
Что силой магической наделена,
Поняла, но сказать не смогла —
Заклятие мага держало ее.
Фигурка держит мать в объятиях. Маленькая девочка пытается открыть рот и тут же складывается пополам от боли и Мелеаганту кажется, что он слышит ее крик, но на деле никакого крика нет…
-И вот…ночь и предательство не ново,
Этой же ночью пал Корнуэл,
Земля забрала того, кто предан и смел…
Герцог, что так долго смотрел в сторону, падает под ударом вражеского воина и на мгновение его фигурка возвращает на себя цвет вина.
-Жена узнала в обмане короля,
И угадала под сердцем дитя.
Женщина плачет, рвет на себе волосы, девочка приблизилась к ней, попыталась протянуть руку, но женщина оттолкнула ее и убежала прочь.
-Она пыталась жить, но не смогла…нет.
Родив дитя, оставила свет.
А король к ней потерял интерес,
И бастард таинственно исчез.
Младенец, сотканный из воды, исчезал в воздухе, а король смотрел в другую сторону от него.
-Дочь герцога бежала,
Потому как знала:
Ищет ее зачем-то тот маг,
Что позволил королю преступный шаг…
Мерлин из воды смотрит и ищет по сторонам, а маленькая девочка убегает куда-то вдаль по петляющей дороге.
-Она скрылась, полагая,
Что ее хотят убить, следы заметая.
Земли Корнуэл вернулись королю,
Лишили титулов почтенную семью.
И Моргана ищет брата своего,
Кроме имени, не зная ничего.
Девочка возвращается в воде, она растет, изменяется, смотрит по сторонам, выискивая кого-то.
-Король проклятый зародил мести сумбур,
Но Моргана отыщет бастарда с именем…Артур!
Последние слова сорвались с губ Морганы, и тотчас вода вспыхнула и загорелась кровавым цветом. Уриен охнул, вскочил, опрокидывая прогнивший стул, но вода уже погасла. Моргана с ненавистью отшвырнула чашу в дальний угол и взглянула на него с насмешкой:
-Хорошая сказка?
Уриен, чувствуя себя идиотом, сел и покачал головой, пытаясь унять в душе собственный сумбур. Он очень остро пожалел эту тонкую девушку, прошедшей, дьявол знает, через какие тернии и испытания, живущую в нищете и явной бедности и горящую местью. Он искренне пожелал королю Утеру Пендрагону умирать как можно более мучительно и долго.
-Это ужасно, подло и отвратительно, — отозвался Мелеагант, тоже потрясенный, но по долгу титула обязанный сохранять лицо. – Почему ты просто не убила Утера? И Мерлина?
Моргана даже с жалостью посмотрела:
-До Утера мне уже не добраться, а что до Мерлина… тут мы с тобой, дорогой друг, плавно переходим к теме нашей встречи. Ланселот сказал, тебе нужна помощь?
-Лан…- Мелеагант поразился быстрому переходу и, пока не понимая, согласился, — да, мне нужна помощь. Утер объявил турнир: тот, кто победит всех соперников, удостоится чести вытащить королевский меч из камня и станет королем Камелота.
-Ты не станешь, — покачала головой Моргана, — даже если ты победишь всех своих врагов, ты – наследник принца. Престол по закону отойдет твоему отцу – Багдамагу де Горру, а ты станешь принцем.
Уриен даже рот раскрыл от изумления. Он как-то совершенно упустил из виду это обстоятельство…
-Ничего нельзя сделать? – усмехнулся Мелеагант, — совсем?
Моргана внимательно оглядела его, прикидывая, стоит ли игра свеч:
-Можно, — наконец, вынесла она вердикт. – А сможешь ли ты с этим жить?
-Что? – Уриен перестал что-то понимать и в панике взглянул на Ланселота, ожидая хоть какого-то объяснения, но тот мрачно молчал и, кажется, тоже не особенно мог вникнуть.
-Мой отец унижал меня и желал мне смерти едва ли не в открытую, — Мелеагант сказал это и для Морганы и для Уриена, — он негодный правитель, мы все это знаем.
-Отцеубийство, — Моргана побарабанила тонкими пальцами по столу, — впрочем, Багдамаг и сам умрет через пару лет с таким-то образом жизни, так что – ускорим сие.
-Как? – ахнул Ланселот и схватил Моргану за руку, — послушай…
-А то я не убивала! – в раздражении она вырвала руку. – Оставь, Ланселот! Приходится жертвовать кем-то. В игрищах трона никто не побеждал справедливо!
Уриен растерянно переводил взгляд с нее на Мелеаганта и пытался понять, что не так с этими двумя. Багдамага де Горра не выносили – это правда и образ жизни он вел почти что самоубийственный, поглощая крепкое вино литрами и объедаясь жирной пищей, но отцеубийство…
Встать и уйти – предать Мелеаганта. Да и, если честно, Багдамаг так относился к своему единственному сыну, что Мори и раньше удивлялся, как тот еще жив с характером-то его друга.
И граф остался, выражая немое согласие. Ланселот, который, похоже, знал Моргану дольше, тоже остался на своем стуле и сидел, скрестив руки на груди, отгородившись от общей беседы.
-Только безболезненно, — попросил Мелеагант, смело глядя в глаза этой безумной и несчастной сущности.
-Как угодно, — она насмешливо изобразила смирение.- Так что? Ты хочешь победить на турнире? Ты победишь.
-А взамен я одарю тебя, как хочешь! – Мелеагант не шутил. Он знал, как быть щедрым, а Моргана отчаянно нуждалась в щедрости и покровительстве – это было видно, даже несмотря на то, что сама она это лихорадочно отрицала.
-Вернешь мне земли, — Моргана загнула один палец, — вернешь мне титул герцогини Корнуэл, найдёшь мне бастарда Пендрагона.
-А Мерлин? – осторожно спросил граф, подождав еще какого-нибудь пункта, но Моргана так и осталась с тремя загнутыми пальцами и не продолжала списка.
Игра свечей причудливо исказила её лицо, и она усмехнулась, заметив невольную дрожь графа:
-Мерлина ты уберешь от престола, а дальше я сама.
Мелеагант готов был ответить и сейчас, но он много учился дипломатии и знал, что давать ответ сию же минуту неприлично, а потому поднялся из-за стола:
-Мне нужно обдумать это.
-Пожалуйста, — Моргана поднялась следом, — но думай лишь до завтра, потому что далее меня выгонят.
-И всё-таки, — Уриен побаивался, откровенно говоря, готов был бежать дальше от всякой магии, но это существо его и пугало, и влекло с непреодолимой силой, — и всё-таки, Моргана, если ты примешь помощь…не как подачку, не подумай…
Она взглянула на него так, словно хотела сжечь, и Уриен возблагодарил небо, что это очаровательное создание не умеет убивать взглядом, но неожиданно она тепло улыбнулась, и злость пропала с ее лица, и что-то прекрасное отобразилось в ней, еще больше привлекая графа.
-Ладно, граф, только тебе! Только тебе и только раз! Если надумаешь поддержать своего друга в завтрашней встрече, — Моргана кивнула в сторону Мелеаганта, — привези мне какое-нибудь платье, моё уже очень сложно чинить.
И снова странная жалость, почти что разрывающая и сжигающая насквозь, коснулась сердца графа. Он готов был в эту минуту привезти Моргане все платья своего графства, любого цвета, размера и расшивки и пообещал себе привезти ей самое лучшее, что сможет найти.
-Привезу, — клятвенно сказал он. – Привезу, Моргана!
-Позволь и мне тебя одарить, — влез Мелеагант, смущенный неожиданным смягчением Морганы.
-Нет, не позволю, — спокойно возразила она, — Ланселот, проводи гостей, они устали от моего общества.
***
-И что это такое было? – граф Уриен держался молчанием все то время, что Ланселот провожал гостей до двора и смотрел, как они садятся на своих лошадей и, наконец, исчезают по пыльной дороге…
-Ты о чем? – отозвался Мелеагант с неохотой. Он думал о своем, о том, готов ли действительно согласиться на предложения феи, и о том, как легко согласился на смерть своего же отца, так, словно бы даже ждал этого предложения. В самом деле, Мелеагант хорошо знал законы своего времени и вряд ли мог осознать, что предвидел такое развитие событий.
-Об Утере, об этой…- Уриен замялся, не зная, как назвать это совершенно поразившее его создание, — об этой.
-Утер не заслуживает жизни, — жестко отозвался Мелеагант. – А она – она несчастна и заслуживает лучшего. Когда я стану королем, я дам ей лучшую жизнь.
-Королём…- задумчиво повторил граф, — значит, вопрос со смертью отца решен?
-Да, — Мелеагант даже не обернулся. – Надо жертвовать. Надо. Кто придет? Сам посуди – из кандидатов, кто, в случае победы, приведет Камелот в порядок? Да никто! Они все…
-Согласен, — Уриен действительно понимал, что из кандидатов-рыцарей, подходящего возраста лишь Мелеагант представлял из себя готовую версию короля. – Но она права, как ты будешь с этим жить?
-Прожить можно, — Мелеагант взглянул искоса на своего названного брата, — можно, поверь. Та же Моргана живет с большей раной на сердце. Она любила свою мать и не допускает даже мысли о ее вине, а между тем… она умерла, не захотев бороться, отомстить, жить для своей дочери и своего, как-никак, сына. Да и отец! Насколько надо быть слепым, чтобы не заметить интерес короля к собственной жене? Ему стоило увезти ее. Придумать какую-нибудь хитрость, обратиться к тому же Мерлину! Но нет… он просто не сделал ничего, любовь к королю затмила его рассудок.
-Об этом я как-то никогда не думал, — растерянно отозвался Уриен, — с твоих слов всё как-то по-другому выходит. Не нравится мне это. Всё как-то…не так, понимаешь?
-Что именно? – Мелеагант спешился и слез с лошади, передавая поводья подоспевшему конюху – два друга прибыли ко двору де Горра, и теперь пришлось им понизить голос, чтобы не быть услышанными подоспевшими слугами.
-Она умна, благородного происхождения и очень красива, а прозябает в нищете и какой-то жути. Она отравилась местью и… ты видел, как ее глаза горели, когда она сказала свои условия? Я думаю, ей не так нужны титул и земли отца, ей нужно отомстить.
-Пусть, тебе-то что? – Мелеагант пропустил Уриена чуть вперед на узкой тропинке. – Она несчастна и ее жаль, но то, чем она живет нас не должно касаться.
-Она же живая! – воскликнул Мори и задумался, — я привезу ей завтра самые лучшие наряды. Платья, плащ, туфли…что еще?
-Шляпки, — подсказал Мелеагант.
-Шляпки! – подхватил Мори, — точно! И еды. Эти жуткие ужины. Они стоят всего три медные монеты за порцию, а что в них входит, я даже боюсь представить.
-Суп из перловой крупы и куриных шкурок, кусочек хлеба из перемолотых ошкурных зерен, и пара яблочных долек, — ответил Мелеагант.
-Откуда ты знаешь? – поперхнулся словами Уриен и чуть не налетел на статую Багдамага де Горра, стоявшую аккурат за поворотом дорожки, по которой они шли.
-Не спрашивай, — попросил наследник и поморщился, — я согласен с тобой. Привези ей что-нибудь, позаботься об этом. Она к тебе благоволит, даже попросила платье, глядишь, и еду примет.
-Я не понимаю, — Уриен провел пальцами по волосам, пытаясь пригладить жесткую темную щетину и не добившись успеха в этом, — я не понимаю, почему она со своей магией и красотой не вышла замуж или…да, боже, я уверен, многие хотели бы помочь ей!
-Гордая, и совершенно сумасшедшая, как…- Мелеагант осекся, потому что на его пути появился отец с троицей своих верных советников. Они вели какую-то беседу, и Багдамаг сделал вид, что не сразу заметил сына. Однако заметив его почтительное приветствие, принц де Горр кивнул:
-А, ты здесь.
Увидев же Уриена, даже не наградил его кивком, так как совсем не выносил его.
-Отец, я рад тебя видеть! – сложно было сказать, действительно Мелеагант был его рад видеть, пытался ли заставить себя обрадоваться и пробудить хоть какие-то сыновьи чувства, убиваемые всю жизнь, или же издевался. – Мы только приехали, решали кое-что по поводу грядущего турнира.
-Да уж, — Багдамаг поджал губы, с яростью глядя на сына, — скоро турнир. Турнир, на котором все узнают, что сын Багдамага де Горра – слабак! Какие бы доспехи ты там себе не ездил заказывать – они тебе не помогут выстоять против настоящего меча. Тебе покажут урок на всю жизнь, но что хуже, запомнят не твою слабость, как рыцаря, а мою, как отца.
Уриен восхитился про себя хладнокровием Мелеаганта и с трудом сдержался от того, чтобы не дать язвительный ответ.
-Ваше высочество, — один из советников по финансам, знавший ум Мелеаганта и чувствовавший за опытностью лет в нем опасную силу, попытался смирить вечное недовольство короля, — Мелеагант, насколько мы все видели на ранних турнирах, показал себя как прекрасного воина.
Багдамаг не успел ответить, вместо него ответил Мелеагант, обворожительно улыбаясь в лицо собственному отцу:
-О, милый друг, мой отец уже успел заверить меня в том, что на ранних турнирах мне всегда везло…или же поддавались. А принц не отрекается от своих слов.
Уриен сообразил издевательство не сразу. Багдамаг попался в собственную ловушку. Мелеагант знал, что его отец впервые снизошел до него только после первой победы в турнире де Горра, тогда он первый раз в жизни коснулся руки сына, не то, намереваясь похлопать его по плечу, не то даже обнять, но вздрогнул и убрал руку поспешно…
И теперь Мелеагант уничтожил гордость Багдамага его же, брошенными в минуту ярого гнева, словами. Может быть, чиновники не поняли этой игры, но догадались о ней, а Багдамаг понял наверняка. Его взгляд отяжелел и стал грозным:
-Я проклинаю день, когда ты родился! — почти выплюнул он и быстро пошел в сторону замка.
Мелеагант только следил взглядом за его исчезновением. Уриен знал, что пока не нужно тревожить своего друга, так как тема рождения была для него болезненная: его мать, обожаемая Багдамагом до сумасшествия, умерла во время родов. Это было виной Мелеаганта в глазах его же отца, он не мог простить ему это и припоминал при каждом случае, справляясь так с собственной болью.
-Знаешь, — Уриен не выдержал гнетущей тишины сада, — если ты согласишься на все предложения Морганы, ты не будешь плохим человеком.
-Буду отцеубийцей, — Мелеагант скользнул взглядом по Уриену и ответил тихо, а в глазах его стояло странное чувство.
-Нельзя назвать отцеубийством убийство человека, который никогда не вел себя по-отцовски. Он только и делает всю жизнь, что проклинает твою жизнь и унижает тебя же. Я знаю, о чём ты думаешь, но ты не виноват в смерти мамы. Ты не виноват, но он этого не понимает.
-Что хуже всего – понимает, — покачал головою Мелеагант, — ладно, идём. Конечно, я приму ее предложения. Всё, что нужно – я сделаю, если она сделает то, что обещала.
Ночью Уриен, оставшись в замке де Горр, лежал без сна. Он глядел в пустой и безучастный потолок, и думал. Сначала мысли были простыми – о том, что нужно всё-таки заснуть и тогда он проспит целых шесть часов…
Затем, мысли перетекли к ужину, и тому, что он напрасно отказался распить с Мелеагантом фландрийского вина, предпочтя ему южное. А от ужина мысли перешли к Моргане, и мысли о том, достаточно ли он приготовил для нее?
Уриен призвал двух служанок Мелеаганта и потребовал собрать для него несколько женских одеяний. Служанки заинтригованно переглянулись, со смешками быстро собрали два роскошных убора, позаботились о всяких мелочах, вроде гребней и ремней и граф удовлетворился этим, представив, как будет выглядеть Моргана во всем этом великолепии. Затем распорядился собрать для нее корзину со свежим молоком, хлебом, сыром, овощами и фруктами, положил кувшин вина из запасов Мелеаганта, вспомнив, какое дешевое вино стояло на ее столе.
Но он все равно чувствовал, что сделал недостаточно. Он не мог понять, что с ним происходило – женщины ее типа не появлялись в жизни графа и Уриен не понимал, как себя вести. Она вроде и насмешничала, и была такой печальной, и нуждалась в защите, и гнала ее от себя, была и слабой, и хрупкой, нежной и грубой… Уриен представил помимо воли, как забирает ее из этой нищеты…куда?
Кем он может для нее быть? Кто она ему? Случайная знакомая, не больше.
Уриен разозлился сам на себя и попробовал заснуть, но только попытался, как вспомнил ее горящий взгляд и с ругательством открыл глаза, снова глядя в пустой потолок. Он вдруг поймал себя на мысли о том, что Ланселот не сделал лично ему ничего дурного, а вместе с тем, юноша почему-то раздражал графа до невозможности.
Долгие размышления привели к единственно простой, но избегаемой мысли – из-за Морганы. Но почему Уриен так злился на него за Моргану? То, что он ее знает дольше?
-Да кто он ей вообще…- прошипел Уриен, услышал себя и понял, что спятил. Не выдержал, поднялся с постели и направился по холодному коридору в надежде на то, что Мелеагант еще не спит и находится в своем кабинете.
Так и было. По звуку переворачиваемых страниц и шелесту пергаментов за нужной дверью Уриен понял, что Мелеагант снова что-то изучает, поскребся в нерешительности и вошел.
-Сказал бы, что удивлен, но это не так, — Мелеагант поднял на него глаза, отрываясь от письма, — проходи и расскажи, друг мой, что тебе не спится в тёмную ночь?
Он устало потер глаза, ожидая, пока Уриен пройдёт и сядет.
-Переставал бы ты работать по ночам, — попенял, но как всегда, безуспешно, Уриен.
-Я познакомился с одним греком-философом, он интересно размышляет о смерти и жизни, — отозвался Мелеагант. – Только пишет, правда, на верхнегреческом.
-А? – Уриен даже забыл причину своего визита. – Ладно, ты всегда был не в себе. Я…слушай, я всё думаю.
-О Моргане? – без проблем угадал названный брат и кивнул, — знал, что она тебе западет в душу.
-Почему это? – обозлился Уриен, — я только думаю о том, что она несчастна и как ей помочь.
-Она сама в состоянии себе помочь, — устало возразил Мелеагант. – Она – фея, еще и умная, красивая девушка. Если она захочет денег – она их получит, если власти – то и до нее доберется, поверь, Моргана не хрупкая птица, для которой нужна золотая клетка! К тому же, этот Ланселот – отличный парень, он не даст ей пропасть.
-А кто он ей? – быстро спросил граф, поймав нужную тему.
-О! – Мелеагант усмехнулся, — ревность? Уже? Они друзья, насколько я знаю. Ланселот ее как-то спас, а потом она его… оба бесприютные.
-Это не ревность! – возразил Уриен и уши его запылали. – Не ревность, я просто интересуюсь!
-Да-да, — Мелеагант закатил глаза, но тут же дверь с грохотом отворилась, нарушая почтенную дружескую беседу. Ворвался перепуганный слуга:
-Ваше величество, господин…горе!
-Опять? – холодно осведомился Мелеагант, становясь воплощением льда.
-Ваш отец…скончался! – слуга рухнул на пол, лишившись чувств.
Глава 3
Мелеагант изменился в лице мгновенно. Он порывисто поднялся, запахнул плотнее свою мантию и без слов вышел в холодный коридор, оставив Уриена один на один с мыслями.
А мысли графа лихорадочно метались. Он не мог понять, как свершилось такое совпадение, что Моргана только обещала смерть отца Мелеаганту, если тот завтра…вернее, уже сегодня, примет ее условия, но теперь Багдамаг умер. С чего?
Уриен очнулся, и бросился вслед за своим другом, не зная, как поддержать его и как поделиться своим странным чувством какой-то подозрительно легкой удачливости обстоятельств.
Найти Мелеаганта не представляло особенного труда. Он обнаружился сразу в большом тронном зале, где собрались у мрачного высокого мраморного стола с телом почившего принца де Горр советники и весь двор.
Этот стол, этот гроб, убранный уже шелками и траурными лентами с помощью чьих-то сообразительных ловкостей и тишина, в которую ушел двор – всё ударяло по мыслям Уриена куда сильнее, как если бы это происходило бы с ним, и его отец лежал бы на возвышении на глазах всего двора.
Мелеагант был уже здесь. Он стоял, преклонив колени перед величественным и траурным мрамором, и Уриен мог поклясться, что Мелеагант…плакал.
Да, он плакал! По-настоящему! Над телом человека, что ни разу не сказал ему доброго слова, не обнял его и лишь принижал и доставлял различные неловкости и неудобства. Над человеком, на смерть которого Мелеагант хотел согласиться несколькими часами позже. Он плакал, как примерный сын и от этого становилось еще жутче.
Двор скорбел. Все, кто уважал и ненавидел Багдамага выражали свою скорбь. Тихонько молились епископы, кто-то всхлипывал, кто-то стоял, преклонив колени, или просто склонял голову, выражая общее настроение двора.
И Уриен тоже склонил голову, которая и так, впрочем, клонилась к земле от тяжести мыслей, бурливших в его сознании.
Сколько длилась эта роковая гробовая тишина – неизвестно, но Мелеагант нашел в себе силы подняться и обернулся. Тотчас весь двор и Уриен с ними, присягнули новому принцу, склонив колени и приложив левую руку к сердцу. Мелеагант торжествующе оглядел залу…и скорбь блеснула в его глазах невиданным прежде пламенем, он распростер руки к своим уже подданным и с нескрываемой болью в голосе произнес:
-Мои дорогие друзья, мои братья, мои сестры, мои дочери и мои сыны, мои матери и отцы – принц Багдамаг де Горр скончался, его дух ушел к чертогам немоты и навсегда скрылся в землях Авалона. Теперь мой долг, моя клятва и моя великая честь – вести вас, своих подданных, своих близких, к лучшей жизни, продолжать начинания моего дорого отца…
Уриен слушал, но в какой-то момент поймал себя на очень колючей мысли. Как-то слишком складно выходила речь Мелеаганта, словно он…готовился произнести ее. Нет, он был начитанным и легко мог произнести и не то еще в пылу ссоры, доказывая свою точку зрения, но если учесть его настоящие слезы, если учесть его настоящую скорбь в глазах и эту слаженность…
А так ли всё просто? А так ли он не был готов к смерти Багдамага?
Мысли плодились – неприятные и скользкие, как серебристые змеи и тошно становилось от этих мыслей, и потому Уриен усиленно гнал их от себя. Он не хотел думать о вине Мелеаганта ни в чем, более того – желал его оправдать, ведь выходило, что Мелеагант не согласился на предложение Морганы об отцеубийстве, ведь так? Совпадение событий – вот что произошло, не более.
Уриен не допускал иных мыслей. Силой воли он изгнал их и поклялся никогда больше не возвращать этих серебряных змей.
Поднялись с колен присягнувшие. К Мелеаганту Старший Советник и кардинал поднесли мантию принца де Горр и бережно возложили на его плечи, кардинал благословил его и склонился в почтении, отступив на три шага.
Мелеагант ответил благодарным кивком, приложил руку к сердцу, развернулся к мраморному ложу и коснулся губами лба отца, прошептал короткую молитву и взошел на стоявший выше трон…
Трон отца теперь принадлежал ему.
Снова короткое, почти, что неживое прощание, более оживленная присяга и несколько лучших воинов с почтением и положенным по кодексу трепетом подняли гроб с телом короля с мраморного стола и, покачивая его на своих крепких руках, вынесли его из залы, сквозь сопровождающие всхлипы и шепот…
И теперь наступила новая тишина. Двор готов был приветствовать Мелеаганта, но этого было сделать нельзя, так как тело Багдамага еще даже не остыло. С приходом молодости на престол многие связывали самые кристальные надежды свои, и это ощущалось в воздухе так же ясно, как и неловкость, сковывающая каждого присутствующего.
-Я благодарю вас, — тихо произнес Мелеагант, обращаясь вроде бы и ко всем, а складывалось впечатление, что к каждому лично – так было странно впечатление от его тихого голоса и сплетения с горящим взглядом. – Я благодарю вас всех. Совет я прошу остаться со мной, нам есть что обсудить. Вас, сэр Эжон, я прошу известить всех о смерти моего отца. А вас, сэр Эктор, распорядиться о достойном прощании…с рассветом.
Неприятный холодок прошел по спине Уриена липкой лентой. Мелеагант спешил с погребением, но почему? Ему было больно и неприятно знать, что его отец лежит в холодной зале? Или же он стремился быстрее избавиться от преследующего страха или скрывал что-то? Традиционно хоронили через день или даже два, чтобы успели съехаться все, но…
Но Мелеагант почувствовал сквозящее неприкрытое изумление и отозвался:
-Я не хочу лицемерия среди прощания. Я хочу, чтобы мой отец был погребен среди тех, кто был подле него, среди тех, кем он дорожил.
Это объяснение двор устроило и Уриен мысленно восхитился умением Мелеаганта выкручиваться из любых неприятных ситуаций, а быть может, он и говорил искренне – иногда граф путался сам в мотивах и поступках своего названного брата, но продолжал верно следовать за ним и его деяниями так, как следовал бы за своими.
Двор зашевелился. Двор начал жить…со смертью бывшего своего правителя. Часть двора отправилась извещать население Британии о смерти принца де Горра, часть распоряжаться о похоронах, готовить траурное шествие, прощальные церемонии, а часть, в которую вошел и граф Мори, отправилась на совет.
И вот здесь Уриен взмок от напряжения по-настоящему. В самом начале, когда каждый из двадцати четырех советников свидетельствовал своё почтение и сожаление Мелеаганту, всё было в порядке – принц выслушивал с подобающим выражением лица и благодарностями.
Но вот потом началось что-то совсем невообразимое. Мелеагант был редким гостем на совещаниях отца – тот не считал нужным его приглашать часто, и когда заседали вместе с принцем, Мелеаганта, как правило, там не было, зато, когда заседали сами советники – Мелеагант был всегда, и он успевал делать свои выводы и планы.
Теперь эти планы рушились на головы советников горячим потоком. Уриен – как представитель отдельного графства, которое все-таки подчинялось землям де Горр, был введен в совет, как двадцать шестой участник его (двадцать пятым был принц), и тут же граф понял, что легко не будет.
Мелеагант сразу дал жестким намеком понять тот факт, что считает, что советников слишком много. Это уже породило неприятную напряженность среди почтенных господ.
-Теперь нас двадцать шесть, — вещал Мелеагант с пугающим спокойствием и доброжелательностью, оглядывая залу, — я хочу, чтобы нас было тринадцать: двенадцать советников и принц. Почему я этого хочу? Потому что прекрасно знаю, что большая часть из ваших деяний не связана с улучшением жизни земли де Горр, и, благослови Господи, если она вообще не идет нам во вред. Я знаю этот двор…
-Ваше высочество, — начал неуверенно Мастер над Торговлей, — я вас уверяю, что ваш отец…
-Был настолько глупцом, что не видел очевидного! – оборвал Мелеагант всё с той же обворожительной улыбкой. – Нет, господа. Довольно! Объясните мне, господин Николас, почему наши торговые караваны не доходят до Камелота по Тракту?
-Наемники, ваше высочество, подстерегают повсюду, — означенный Николас посерел, но попытался сохранить какое-то подобие собственного достоинства.
-Вот как? – Мелеагант изумленно вскинул брови и обратился к сидящему по правую от себя руку человеку, — что вы на это скажете? Кажется, это ваша обязанность – зачищать наши территории от всякой дряни?
Человек заметался взглядом, залепетал что-то невообразимое:
-Мы…пытаемся. Мы делаем. Мы…
-Не справляетесь, потому что не на своем месте? – ласково предположил Мелеагант. – Я могу решить это, только скажите. Господин Ливар, а почему вы прячете взгляд? Почему письма к дому Монтгомери не были отправлены? Они не были отправлены – я знаю.
Уриен пытался сделаться меньше своего роста и спрятаться. Он не был виноват ни в чем, но его не покидало ощущение грозы, нависнувшей над его головой. Это было очень долгое заседание, в результате которого успел уже наступить рассвет, и были арестованы сразу же восемь членов совета, а их обязанности распределены между оставшимися и готовы свалиться в обморок и умереть на месте советниками.
-Я предлагаю на сегодня закончить, — Мелеагант даже не выглядел уставшим, он был собран и предельно вежлив, — сегодня день нашей скорби, друзья. Мы сегодня начинаем траурные церемонии, я предлагаю пойти и проститься с моим отцом, вашим господином. А завтра мы продолжим с того места, на котором остановились сегодня. В ваших интересах помочь мне разобраться с казнокрадством и взяточничеством, а также жестокостью и слабостью наших земель.
Уриен дождался, когда выйдет последний дрожащий советник и обратился к рухнувшему в свое золоченое кресло Мелеаганту:
-Это что такое сейчас было?
-Надоело, — просто отозвался теперь уже принц. – Надоело, мой друг! Они крадут, они лгут, они трусят, они думают, что им все можно.
-Они тебя отравят или зарежут, — с ужасом произнес Уриен, оглядываясь на дверь, — ты…
-Нет, — Мелеагант сделал над собой усилием и поднялся из кресла, — нет, если не хотят смуты – не сделают. Ты не понял, как это работает? Они трусы. Они будут грызть друг друга, стремясь выслужиться. Они не посмеют объединиться, потому что слишком много знают друг о друге. Они уже не поверят своим же словам и всегда будут предавать. Я арестовал восемь советников и я казню их. Прилюдно.
-Я даже не знаю, что сказать, — Уриен развел руками, — я не могу понять, согласен я с тобой или нет, но я впечатлен и сражен.
-Я давно уже думал, что скажу им…- с ненавистью прошипел Мелеагант, застегивая расстегнувшийся крючок на мантии. – Я теперь принц. Я наведу порядок в своих землях, а став королем Камелота, выиграв на турнире, я наведу порядок и там. Я соединю королевство Пендрагонов с землей де Горр и положу конец сумбурам и усобицам.
-А Моргана? – Уриен задал этот вопрос уже в спину направившегося проститься с отцом Мелеаганту.
-А что она? – принц развернулся к другу, с удивлением глядя на него. – Что Моргана?
-Мы едем к ней? Раз…- Мори не мог заставить себя произнести до конца «раз твой отец мертв», потому что именно это, казалось, и отделяет привычный мир от настоящего времени. Адаптироваться графу было тяжело, но он был обязан это сделать и даже пообещал себе.
-Конечно, едем! – Мелеагант вроде бы даже удивился этому вопросу и с тревогой взглянул на Уриена, — а ты, мой друг, кажется, совсем пропал! Конечно, мы едем к ней!
Он постоял в дверях, что-то обдумывая, затем бросил насмешливо:
-Ты же должен передать для нее шляпки!
Граф даже не попытался ответить – все равно вышло бы и жалко, и неубедительно. Он не мог не признать, что действительно хочет видеть Моргану, сам не зная, почему.
***
-Это что? – Моргана пыталась сохранить надменно-холодную интонацию, снисходя к собеседнику, но все-таки прорывалось в ее голосе искреннее любопытство.
Она стояла посреди своей, казавшейся еще более грязной в свете закатного солнца комнаты и с удивлением разглядывала лежащие на прогнившей деревянной кровати роскошные наряды, извлеченные Уриеном на свет. Она действительно не знала некоторых предметов знатного гардероба, потому что не носила подобного, а во время нескольких лет настоящего детства Морганы, не было у ее матери таких вещей.
Теперь в ней боролись два начала: гордая фея, которая презирает подачки и любопытство молодой девушки…
Уриен смущенно разглядывал ее, стоя чуть поодаль и пытаясь не замечать покрытого зеленоватой плесенью соломенного тюфяка, на котором она спала под тонким покрывалом, которое не могло согреть даже самое неприхотливое создание.
-Это специальное кружево, которое соединяет верхнюю и нижнюю юбку, — объяснил вместо графа Мелеагант, поняв, что сам Уриен не в состоянии ответить на вопрос Морганы.
Прощание с отцом Мелеагант завершил быстро. Багдамаг уже покоился в земле, еще шли поминальные службы, а почтенный сын вместе со своим названным братом отклонился от всех церемоний под предлогом тяжелой скорби и отправился к Моргане.
-Ты скажи лучше, фея, — продолжал Мелеагант, наблюдая за тем, как Моргана ловко пропустила между пальцев тонкий шелк, — ты почему моего отца убила без моего на то согласия?
Уриен не знал, в какую сторону метнуться. Он понимал уже где-то в глубине души, что Моргану, застывшую с тканями с истинно восторженным выражением лица, уже никогда не забудет.
С другой стороны – Мелеагант…
-Это не я, — отозвалась Моргана, подхватывая одну из юбок и прикладывая к себе для огляду, но сдалась и отложила ткань. – Это не я. Не мое колдовство, да и колдовство ли?
-Я должен был подумать на тебя, — Мелеагант пожал плечами, и Моргана кивнула, откладывая в нерешительности еще какую-то полоску кружев:
-Понимаю. Ты, граф…спасибо. Но забери всё это дело. Не по мне. Не для моей жизни.
Уриен попытался возразить, но Мелеагант остановил его попытку:
-Позже это обсудите. Мне теперь не до того. Я – принц. Я хочу сказать, что согласен на твои условия, фея.
-Ну и здорово, — она слегка повернула голову набок, чтобы увидеть его. – Мои условия помнишь?
-Помню, — заверил Мелеагант, поднимаясь, — ты свои не забудь, Моргана. Не пожалею!
-Не пугай, — Моргана развернулась к нему лицом, теперь Уриена она игнорировала. – Я уже пуганная.
-Не пугаю, — усмехнулся Мелеагант, — напоминаю. Я должен идти, провожать не надо.
Мелеагант вышел быстро, словно боялся остаться долго в этой грязной комнате и испачкаться.
-Забери это, граф! – Моргана отошла от своей неуклюжей и неподобающей постели и оперлась руками на стол, ее длинные темные волосы свесились на лицо, зардевшееся и еще более прекрасное.
-Почему? – Уриен обернулся к ней, не решаясь, стоял, боясь коснуться, словно мог спугнуть.
-Не мое, не моя жизнь, не моя судьба…уже. – Моргана отвернулась. – Пошел вон, граф!
Уриен испуганно вздрогнул, услышав угрожающую резкость в ее тоне. Но не сумел заставить себя уйти, напротив, сделал шаг к ней.
-Моргана…- голос его сорвался хрипотой. Фея обернулась:
-Пошел вон, граф!
-Я тебя не оставлю здесь, — Уриен в один шаг пересек разделяющее их пространство, коснулся ее тонкой руки, она отдернула руку мгновенно, но граф успел заметить разошедшийся шов, из которого торчали нитки. – Не оставлю, слышишь? Силой заберу.
-Ланселот уже пытался мне помочь, — Моргана усмехнулась – зловеще, но обессилено, — не подходит мне это. Я не для той жизни, к какой ты меня тянешь. Я даже если вернусь к герцогству своему, все равно…не та.
-Не та…- заворожено повторил граф, чувствуя, как его душа уходит под ее власть, — не та, верно.
-Больная, сумасшедшая, безумная, жуткая…- она пыталась его отговорить, но не могла, да и не желала. Ланселот был ей другом, и единственным, кому она доверяла и знала довольно долго. Однако здесь у них не было романтических чувств, держались на более тонкой материи дружбы. А Уриен был первым, кто так, не боясь, не страшась, пытался получить ее, зная, прекрасно зная (она читала в его глазах!) – что это не кончится добром.
-Тебе не место здесь, — Уриен почувствовал, как пересохли его губы в один миг. – Поедем со мной, в моем графстве есть леса, пруд, там у тебя будут свои покои, платья, еда…
-Зачем тебе это, граф? – она смотрела на него с недоверием, склонив голову, почему-то пробуждая ассоциацию с нахохлившейся птичкой – перепуганной и всклокоченной. – Зачем? Ступай за другом своим, я всё выполню, что обещала…
-Мне ты ничего не обещала! – Уриен решительно подступил к ней, снова взял за руки, и удержал ее от попытки отклониться. – Но я могу обещать тебе блага и удобства, все…
-Нет, — она дернулась, но граф неожиданно притянул ее к себе, и сжал в объятиях, и тут же слегка ослабил хватку.
Она не сопротивлялась, лишь взглянула на него своими глазами – омутами горящей бездны и качнулась, побледнела.
Уриен удержал ее на руках, но голова ее безвольно мотнулась в сторону и граф подхватил ее, заозирался, пытаясь найти место, куда положить слабое тело и не нашел места лучше, чем прогнивший соломенный тюфяк, на котором все еще покоились платья и уборы, привезенные Уриеном.
Мори положил ее легкое тело на этот тюфяк и безжалостно смялись ткани под ним.
-Моргана, — прошептал Уриен, проводя по ее волосам дрожащей рукой, — что с тобою?
Он оглянулся, оглядел, словно ища ответ, комнату – пыль, грязь, кусок слипшейся паутины в уголке, дрянной ужин на столе – действительно, жидкий суп с грубой перловой крупы и кусочком холодного куска жира…
Уриен поднялся, налил в кубок привезенного с собою вина из запасов Мелеаганта и поднес его к губам Морганы, слегка наклонил ей голову, вино коснулось губ и скользнуло в горло. Она сглотнула и распахнула глаза, глядя в упор на Уриена, слабо спросила:
-Что случилось?
-Ты…уезжаешь со мной! – Уриен поднялся с колен, глядя на Моргану и понимая, что больше не отпустит ее. – Уезжаешь, Моргана!
Моргана села в постели, подобрала ноги под себя, глядя на Уриена с каким-то любопытством – почти детским, почти наивно-кокетливым, и принялась разглядывать его, как диковинку.
Дверь распахнулась и Моргана дернулась, любопытство сменилось надменностью, но тут же пропало, когда она увидела Ланселота на пороге:
-А! – Она посветлела лицом и соскользнула с постели, — Ланселот, а меня похищают!
-Похи…- Ланселот взглянул на Моргану и только сейчас заметил яростного Уриена, — а… что, уже?
Он прошел в комнату, кивнув графу:
-Добрый вечер, Уриен, рад вам.
-А я вот что-то не могу сказать того же! – Мори негодовал от того, что Ланселот разрушил какую-то хрупкую и романтичную атмосферу, возникшую в этой грязной дыре, в которой по недоразумению жило самое удивительное создание.
-Я не к вам, Уриен! – Ланселот круто повернулся к Моргане, — дело есть. Говорить при нем, или как?
-Говори уж, — Моргана одарила ласковым взором графа. – Что стряслось?
-Есть донесение, — Ланселот нервно облизнул губы, — есть донесение от Камелота. Утер скончался, но народу еще этого не объявили.
-Что? – Моргана судорожно метнулась по комнате, ее глаза запылали странным зеленоватым блеском. Она бросилась к Мори, но тут же отшатнулась от него, повернулась к Ланселоту и дернулась прочь, затем замерла, глядя в потолок, обдумывая что-то…
-Я привел тебе лошадь, — сообщил Ланселот, не замечая реакции Уриена. – Ты поедешь в Камелот?
-Да! – Моргана тряхнула головой, но тут же медленно перевела взгляд на Уриена и капризно улыбнулась, — похищаешь?
-Да! – упрямо выдохнул он, подступившись. – Поедем…
-После! – Моргана требовательно подняла руку, призывая его замолчать. – После, мой друг! Так…нет, я не поеду в Камелот, Ланселот.
Она бросилась к юноше, схватила его за руку, в волнении сжала его пальцы:
-Ты поедешь! Ты! Узнай, что с турниром!
Моргана повернулась к Уриену, затем, словно что-то вспомнила, вернулась к Ланселоту, сорвала одним движением с груди крестик, висевший на тонкой серебряной цепочке:
-Возьми! Это мамин. Пусть с тобою пока побудет. У меня много работы…
Она отошла от изумленного сжимающего крестик в кулаке Ланселота и лукаво взглянула на Уриена:
-Я же с дьяволом вожусь! С его силами. Не страшно?
-Я тоже, — угрюмо отозвался Уриен, глядя на Моргану, — только без магии.
Ланселот фыркнул, Моргана обернулась к нему и усмехнулась:
-Что, думаешь, привирает?
-Ни в коем случае! – заверил Ланселот. – Ни в коем, Моргана!
-Езжай! – ласково рассмеялась фея, и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, обернулась к графу, — с похищением подожди немного, друг мой! Подожди… за платья спасибо, ступай теперь.
Уриен в нерешительности подошел к ней, поражаясь резкой смене настроения феи, но она оттолкнула его и молча указала на дверь.
Графу оставалось только покориться приказу прекрасной женщины и он вышел, но не покинул сразу трактир, обошел его и нашел хозяина. Швырнул ему кошель с золотыми монетами и потребовал для Морганы нормальной комнаты, трехразового питания и всяческих благ, заявив, что заплатит еще…
Уриен не знал, что едва вышел он за порог трактира, как Ланселот вернулся в комнату Морганы.
-Ну? – спросила она, прикладывая к себе новые юбки.
-Он заплатил за твою новую комнату, ужины…как ты и говорила.
Глава 4
-Во имя всего святого, Моргана! – Ланселот мужественно пытался сдержаться, но не смог. – Что ты задумала? Вернее, что ты на этот раз задумала, фурия?
-Я? – Моргана очаровательно улыбнулась, подошла к столу и разлила в два кубка подаренное Уриеном вино, взятое из запасов Мелеаганта, — ничего, мой друг! Всё то же! Я хочу отомстить Мерлину, найти своего сводного брата и вернуть свои земли и титулы.
-К чему ты тогда затеяла эту проверку графу Уриену? – не понял Ланселот, пытаясь отказаться от кубка, что протянула ему Моргана, — нет, спасибо.
-Пей, — мягко призвала Моргана, и Ланселот покорно взял кубок из ее рук:
-Ладно, но ты не ответила.
-Всё просто! – Она сделала большой глоток, посмаковала вкус и вынесла, наконец, вердикт, — неплохо. Очень даже! Мелеагант действительно один из тех, кто способен править Камелотом, но вот только он не вытащит меч из камня.
-Не понял, — признал Ланселот, отставляя свой кубок и глядя в упор на Моргану, — ты же обещала, что поможешь ему в обмен на…
-Помню, — заверила фея, — но Мерлин зачарует меч так, чтобы его вытащил истинный Пендрагон – бастард, мой сводный брат, которого я ищу так давно. Мелеагант победит в турнире – так мы договаривались и я исполню, без сомнений, своё обещание.
-А теперь представь, что я не обладаю достаточным интеллектом, чтобы понять всю глубину твоей интриги! – Ланселот не выдержал и взмолился.
-Представляю легко! – хохотнула Моргана, но, тем не менее, до объяснения снизошла, хотя блеск в ее глазах ясно выдавал ее собственный интерес и жажду поделиться с кем-нибудь своим планом, ближе же Ланселота у нее никого не было.
-Мой друг, Дракон, покровительствующий Камелоту, заключил союз с первыми Пендрагонами, что будет охранять лишь пока их кровь у власти. Утер Пендрагон не произвел законного сына, но его кровь…кровь в бастарде!
Моргана рванула рукав итак уже рассыхающегося своего платья и ткань треснула.
-Следовательно, Мерлин, уже давно засидевшийся в мире живых, захочет поступить очень простым способом и зачаровать меч на то, чтобы его вытащил только Артур, этот бастард. Он взойдет на престол, по мнению Мерлина, и найдет этот проклятый Грааль, которого, наверное, и вовсе нет. Но тут в дело вмешивается Мелеагант, который жаждет трона и, боже, как он вовремя! Я не рассчитывала на такой подарок судьбы, но когда ты сказал мне, что Мелеагант ищет поддержки у магии, я возликовала!
-Рад. Что был тебе полезен, — мрачно отозвался Ланселот, который все еще не очень понимал, что так радует Моргану.
-Мелеагант побеждает в турнире с моей помощью, — продолжала фея, — идёт к камню и меч не поддается ему.
-Господи…- Ланселот не удержался от судорожного вздоха, — какое оскорбление. Он тебя прибьет, Моргана, и будет прав.
-Подожди! – отмахнулась фея, — слушай! Мерлин, не знаю как, но как-нибудь обставит возвращение бастарда, как короля. Он сделает Артура королём. А дальше – Мелеагант потеряет эту Гвиневру, дочь Кармелида!
-Теперь ты подожди! – Ланселот тряхнул головой, разгоняя мысли, — как? Как это связано?
-Кармелид трус. Он обещал отдать ему Гвиневру только из страха. Сама Гвиневра не горит желанием идти за де Горра. Мелеагант, потеряв трон Камелота, рванется к ней, как к утешению, но Кармелид воспротивится, потому что де Горр теперь не король и был даже унижен… если получится, может быть, Артур даже встретит Гвиневру и она пойдет за него.
-Ты спятившая сущность! – Ланселот залпом опрокинул кубок с вином, отдышался, — но смысл? Тебе-то это зачем? Поиграться?
-Я заявлюсь к Артуру однажды, объявлю ему истинную историю его появления, — продолжала Моргана, лихорадочно оглядывая залу, — потребую, чтобы он вернул мне всё, что отнял. Артур примет меня ко двору, и я стану его другом, его советницей. И я смогу разрушить Камелот, уничтожить все, что будет дорого Артуру. Мерлин же не сможет мне помешать – я заставлю его смотреть с бессильностью, как смотрела я, на то, как рушится мир…
Ланселот с опаской взглянул на Моргану и увидел в ней что-то странное – совершенно безумное, спятившее.
-Зачем так сложно? Мелеагант…
-Мелеагант мне нужен для того, чтобы кто-то занял Камелот после того, как я разнесу Артурское правление, а еще… ну не хочу я, чтобы народ запомнил меня как мстительницу. Я ведь не злая, я забираю своё, на кого-то нужно переложить всю вину и этим кто-то будет Мелеагант.
-Всё слишком сложно, — Ланселот покачал головой, — ты можешь отравить Мерлина и дело с концом.
-Я уже отравила Утера. – дернула плечом Моргана, — но он человек, подлец и трус. Он ничтожен. Я оставила ему кошмары и медленную смерть, но Мерлин виноват больше. Он не сумел остановить его, хоть и знал, что будет плохо и моей семье, и самому Утеру! Мерлин не заслуживает жалости, но мстить ему – это жестоко, я не бью стариков.
-Лучше б била! – не выдержал Ланселот, — Моргана, я…
-Мне нужно запутывать Мерлина, поэтому я включаю новые и новые звенья в цепочку событий, — объяснила Моргана. – А что до Уриена – тут все просто! После того, как Мелеагант взойдет на престол Камелота, думаешь, он пожалеет сводную сестру своего врага, даже если будет знать, что она помогала ему уничтожить бастарда? Никогда. И будет прав. И когда не сможет вытащить меч из камня – ты верно сказал, он захочет меня найти.
-И? – Ланселот уже не ожидал ничего хорошего.
-Но он не посмеет тронуть возлюбленную своего названного брата, — ласково пропела Моргана и улыбнулась по-человечески, живо и не жутко. – Он не тронет меня – это мой щит. Линейка проста –Я знаю Мерлина, изучила его, сумела! Но без него я не могу найти Артура. Мне нужна эта комбинация…
-Ты могла придумать что-то проще! – не сдавался Ланселот, — не сужу, но мне кажется, что ты не все рассмотрела. Если Гвиневра не откажет Мелеаганту? Если Мелеаганту поддастся меч? Что, если Мерлин просто не станет…
-Ты дурак! – беззлобно сообщила фея. – Откажет, потому что…нет, сначала объясню про меч – Мерлин присягал Дракону Камелота, и только тот может освободить его от клятвы так, чтобы Мерлин ушел в Авалон, а не в могилу.
-Разница? – Ланселот действительно чувствовал себя дураком.
-Из Авалона можно вернуться, — легко отозвалась фея. – А Гвиневра… нет, она откажет.
-А если нет? – упорствовал юноша, — Мелеагант пользуется большим спросом у женщин.
-Нельзя полюбить тюремщика, — закатила глаза Моргана.- ОН ее почти принуждает к браку, а Гвиневра начинает его бояться все больше. И я…предусмотрела это.
-Черт с тобой, сумасшедшая! – Ланселот махнул рукой, не пытаясь даже следовать за мыслями Морганы и предпочитая согласиться с нею, — скажи мне лучше другое. Ты убила отца Мелеаганта?
-Я, — просто кивнула фея. – Мне нужно было заставить народ призадуматься о Мелеаганте, пустить слухи о нем до Кармелида и дальше… дальше есть еще одно. Мелеагант понял, что это сделала я, и что я начала свою часть сделки.
-Ты же ему сказала, что это не ты! – вконец запутался Ланселот. – Сама сказала!
-Ну, сказала! – Моргана увлеклась разглядыванием привезенных Уриеном платьев, — нельзя думать, что мы говорим лишь словами.
-Господи…- простонал юноша, — верни меня домой! Я совершенно здесь потеряю свою душу!
-Потеряешь душу – нечему будет болеть, — оптимистично заверила Моргана и тут же руки ее бессильно опустились по бокам, она склонила голову. – Только потерять ее непросто и в этом величайшая ирония.
-Знаешь, что я тебе скажу, дорогая Моргана? – Ланселот помедлил и взглядом поискал еще одну бутылку вина, — я верю в твой ум, верю, в твоё безумие и даже не особенно хочу вдаваться в твой план. Делай так, как считаешь нужным и правильным.
-А ты? – она хитро прищурилась, подливая собственной рукою юноше вина и лучась дружелюбством.
-А что я? – не понял Ланселот, — я с тобой. Я твой друг, у меня нет выбора. Эх, если бы вот друзей можно было бы выбирать…
Моргана громко засмеялась, подхватила с прогнившего тюфяка какое-то платье и закружилась с ним по комнате, хохоча. Ланселот пообещал себе построить собственный винный погреб, пока эта фурия не придумала еще чего-нибудь…
***
Уриен сообщил весть о смерти Утера Пендрагона Мелеаганту сразу же, как оказался с ним лицом к лицу, заявил о визите Ланселота (при этом, описывая появление последнего, граф не стеснялся выражений).
Но к его удивлению, Мелеагант отреагировал холодно, если не сказать, что безразлично. Он не улыбнулся, не изменился в лице, даже не прищурил глаз, он просто кивнул, принимая информацию к сведению, и тем же холодным голосом отдал приказ об отправлении одного из верных своих людей в Камелот на разведывание обстановки.
-Ничего не скажешь? – не поверил Уриен, наблюдая за абсолютным льдом, поселившимся в лице Мелеаганта.
Тот тряхнул волосами, выходя из задумчивости, взглянул на названного брата:
-Что? А! скажу, что нынче старшее поколение умирает слишком быстро. Слишком торопятся оставить детей своих.
-А тебе оно и на руку! – не удержался граф, и оперся на мраморную колонну спиной, держа Мелеаганта в поле зрения, — тебе и на руку! она при мне ничего не делала, но сначала твой отец, теперь Утер…не много ли совпадений?
-Совпадений… — задумчиво повторил Мелеагант, — друг мой, ты устал – тебе мерещатся заговоры и черт знает что еще. Поезжай в свое графство, отдохни. Я вызову тебя.
-Ты изгоняешь меня? Не поверил Уриен и даже дыхание его сделалось холоднее. – Ты не хочешь видеть меня, названный брат?
-Хочу, — заверил Мелеагант и хлопнул его плечу, — хочу, Уриен, но сейчас нам всем не до тогою. Если Утер мертв…турнир так или иначе приближается, а мне еще нужно найти одного бастарда, погоревать по отцу, казнить пару советников – дел много, а я должен быть один.
Граф Мори кивнул, понимая и принимая слова своего друга, но легче ему не стало. Так всегда было, когда Мелеагант жил какой-то идеей, он, обдумывая и преследуя ее, не тратил время на пустые разговоры и увещевания. Некоторые мысли он таил и от самого себя до поры, а что говорить о друге, пусть единственном, но все-таки, чужом.
-Поезжай, — уже мягче попросил Мелеагант, осознав или почувствовав, как изменилось настроение в душе Уриена – только что его вырвали от Морганы, теперь вот выгнали от названного брата, грубо говоря, графу сказали, что он не нужен постоянно, а нужен лишь в определенные моменты жизни и сказали это самые убийственные создания: женщина, к которой у него появился глубокий интерес и друг.
-Поеду, — заверил граф скорбно. Он совершенно точно поедет. И совершенно точно вернется по первому зову Мелеаганта, потому что так было всегда и так всегда будет.
-Там у тебя какое-то веселье! – Мелеагант усмехнулся, отходя от графа и углубляясь в разложенные по столу свитки пергаментов. – Ведьму, говорят, поймали, в твоих угодьях?
-Ведьму? – тупо переспросил Уриен, уже сомневаясь, что без труда найдет различие между феей-Морганой и пойманной ведьмой. – Отправили бы ее в Камелот или сюда. Что мне с нею?
-Разберешься. – Уверенно заявил Мелеагант, — и расскажешь. Не придумаешь, что с ней делать…ну, сожги.
-Я против сжигания ведьм, — нахмурился граф.
-И я не особенно «за», — Мелеагант развел руками, — но если она явилась с дурными намерениями – лучше сожги.
Уриен недолго пробыл в замке принца де Горра. Отдохнув, сменив лошадь, он отправился в свои родные земли с тяжелым сердцем и еще более тяжелыми мыслями. Странная тоска лежала в его душе огромным тёмным пятном и происходила она от Мелеаганта и его желания отгородиться в такой важный момент от своего друга и от Морганы – безумной…фурии!
-Фурия подходит вернее всего, — сам с собою размышлял Уриен обрывками и последними словами ругал появившегося невовремя Ланселота.
Граф Мори был любимцем женщин, но никогда прежде его так не водили по кругу на поводке, показывая его место. Женщины желали быть с ним, а не высмеивали, не управляли им и это новое, данное Морганой, неожиданно цепляло графа, и злило, и интриговало. Ему было интересно сыграть с нею, и обыграть, ведь тогда, и только тогда, он мог бы назвать себя истинным победителем, а не в минуту? когда появился в ее жуткой лачуге с комплектом каких-то кружевных тряпок.
Графу Мори просто далась военная слава, управление своим землями (с помощью управляющего Бертрана вовсе большая часть забот не доходила до Уриена), легко далось ему и любовное искушение и тут какое-то странное существо вырвалось перед ним и остановило надменностью…
Уриен был так мрачен и так зол, что не поехал даже длинной, привычной дорогой, по своим землям, чтобы обязательно проехать вокруг серебристого пруда, и заехать в сосновую рощицу… нет, граф грубо срезал дорогу через поле и быстрее обычного въезжал уже в свое поместье.
Бертрану было пятьдесят семь лет, он служил еще у отца Уриена и на его глазах юный виконт родился, вырос и возмужал. Управляющий был ловок, несмотря на годы и тяжелый труд, умен и обладал подвешенным острым языком, умея заболтать любого, кто посмеет лезть не в свои дела, или возжелает занять место Бертрана. При этом, с господином, что отцом Уриена, что с самим Уриеном, Бертран держался на почтительном расстоянии, хоть и был почти членом семьи и даже обедал вместе с господами.
Слугу, что всю жизнь свою проработал на дом Мори, уважали. Уриен относился к нему не как к предмету мебели, но прислушивался к речам его, еще в юношестве усвоив для себя от управляющего несколько уроков, так как мальчиком проводил он время подле Бертрана, мешаясь тому, и отвлекая…
Но Бертран – человек одинокий, хоть и не был женат и детей родных не имел, почитал Уриена за своего родного человека и привязывался к нему все сильнее. Особенно сильно привязанность их возросла, когда скончался граф Мори и виконт, ставший в один миг графом, осознал, что теперь ему управлять всеми угодьями и жутко захлопал глазами, ища поддержки.
У Бертрана было много особенностей, отличавших его от других слуг: преданность дому, легкая ворчливость, тяжелый, хоть и быстрый шаг и умение всегда угадывать появление господина. Ровно за пять минут до появления графа Мори Бертран. Даже когда его никто не предупреждал о приезде графа и визит был сделан по стечению обстоятельств, а не планировался заранее, Бертран за пять минут до появления лошади господина стоял на пороге поместья, приветствуя графа Мори.
И теперь, первый, кого увидел из родных и привычных лиц, человек, который был действительно рад видеть Уриена в любое время, стоял на пороге, ожидая, когда в клубах пыли на дороге появится и сам Мори…
-Бертран! – Граф спешился, слез с лошади, не удивляясь появлению старого слуги, — я рад тебе!
-Милорд, вы весь в пыли! – Бертран, украдкой, семеня за господином своим, пытался очистить ему рукой плащ от пыли, — надо же было так гнать!
-Оставь, — попросил Уриен, — скажи лучше, как живете?
-Да, помощью Бога, живем нормально, — Бертран всегда преуменьшал свои заслуги и невидимый порою фронт работ, — зерно сеем, скотину водим, овец стрижем. Да, к слову, домишко прохудился у Мартелл совсем…починить бы надобно.
-Почините, дозволяю, — Уриен на ходу устало потер глаза. – Чините, ей, Вдове, от казны найдётся что дать? Запасы из кладовых и все, что положено?
Бертран захихикал – мелко и по-стариковски:
-Так, милорд, мы ей отделили и дом, и бревна, и доски, а она всё говорит, что не нужно ей, мужа бы вернули…
-Что? – Уриен круто повернулся лицом к старику, напугав того и оборвав на полуслове. Странное бешенство бросилось в голову, — и эта отказывается? Я граф или насмешка? Я приказал – пусть изволит слушаться или изгоню!
Бертран изумленно смотрел на господина, первый раз видя его таким взвинченным, когда речь заходила о вдове Мартелл. Вдовой, на деле, эта женщина не была, по одной простой причине – она не была замужем ни разу, но при этом считала, что ее муж погиб и оставил ее одну с ребенком. Ребенка, следует заметить, у несчастной не было – она постоянно, из года в год баюкала переплетение одеял.
Вдова Мартелл была тиха, безобидна и сумасшедша. Но она не несла никому хлопот, за исключением того факта, что встретив графа или же кого-то из его приближенных, пару раз в год начинала просить вернуть ей мужа, но в целом ее тихое помешательство не причиняло беды, к тому же – женщина была одной из лучших портних графства. Ее терпели, по-своему любили, заботились о ней и помогали по хозяйству кто чем мог. Граф тоже не обделял ее.
Заметив изумление и прозорливый огонек понимания в глазах слуги, Уриен поумерил свой пыл и сконфузился. Ища тему для перемены разговора, он спросил:
-Что за ведьму вы поймали?
Ведьму, оказалось, держали не в камере подземелья, как смутно опасался Уриен, а в одной из малых жилых комнат, куда размещались слуги, прибывшие с почтенными гостями. Однако у дверей комнаты поставили стражу, которая, если верить их бегающему взору, меньше всего хотела находиться подле ведьмы.
По вводной информации, что дали Уриену, выходило, что означенная ведьма собирала травы в его угодьях и была поймана патрулем. Она не называла ни своего дома, ни своих корней и говорила, что ее зовут – Лилиан, и что она просто ходит по деревням, излечивая страждующих…
Собственно, на этом вводная информация закончилась, Уриен тяжело вздохнул: ведьма или не ведьма, но многие женщины, если не сказать, что все, собирают травы и заваривают их разными рецептами, изгоняя хвори. Что-то выходило несвязное…
И бродячие шаманки, целительницы, знахарки не были редкостью, так почему именно эту обвинили в колдовстве?
Уриен толкнул дверь комнаты бесстрашно – после дружбы с Мелеагантом и встречи с Морганой пленница не могла его уже удивить…
Во всяком случае, так он наивно полагал, пока лицом к лицу не столкнулся с Лилиан.
Имя Лилиан странно подходило к ней, она не могла бы носить другого. Невысокого роста, изящного сложения, сочетающая в себе какую-то холодную грациозность мраморной лилии и диковатую порывистость в движениях. Она не вела себя как знатная дама, но и не как простолюдинка. Слишком грубые движения перемежались с природной плавностью, она состояла из каких-то внутренних шипов и нежного зеленого стебля цветка в душе. В ее пшеничного цвета волосах запуталось солнце, и оно могло озолотить ее сложные прически не хуже, чем горные короны, но она свои волосы не собирала в косы и не украшала их лентами – держала просто.
Ее платье состояло из одной только юбки и одного слоя, оно было сшито из природных тканей и расшито не каменьями, а нитками, в виде деревьев и цветов. Она больше походила на гибкую, гордую, своенравную иву, чем на ведьму…
А глаза! Чего стоило ее глаза! Они запечатлели на дне своём тепло и невообразимую нежность по отношению к этому миру.
Увидев графа Уриена на пороге, она дернулась и вскочила, но не потому что так подобало – пленнице напугаться тюремщика, а потому, скорее, что она погрузилась в свои тяжелые мысли и ушла куда-то далеко-далеко и появление незнакомца порывисто вытолкнуло ее из этого мира.
-Тише! – Уриен выставил перед собою руки, призывая мир. – Я не враг. Я хозяин этого поместья, а ты Лилиан, верно?
-Ваши слуги назвали меня ведьмой! – она взглянула на него с вызовом и обратилась просто, без титула, без почтения – так могла обратиться она к равному себе.
-Ну, не встречали настоящих ведьм, — пожал плечами граф, — а ты…
-Я – целитель, — девушка выпрямилась, глядя на графа, не мигая, и почему-то проскользнула у последнего странная ассоциация с совою, но голос ее унес от этих мыслей – приятный, чуть ниже, чем можно было ожидать от этого хрупкого создания…
-Целитель с магией7 – уточнил Уриен, удовлетворенно замечая, что девушка больше не боится его.
-Меня воспитывала леди Озера, — отозвалась Лилиан, — но не так, как других…
Она замялась, лишь на мгновение, но его хватило, чтобы на щеки ее лег свежий румянец.
-Иначе, — вывернулась она, — я была всегда с магией и она воспитала меня целителем, граф.
-Уриен, называй меня так, — попросил Мори, садясь в кресло и предлагая жестом ей сесть напротив. – Тебя кормили?
-Я не хочу есть, — она покачала головой, — я хочу уйти отсюда.
-Куда? – удивился Уриен, — дальше, по городам и деревням? А если нам здесь нужна помощь целителя? Да и…я бы хотел, чтобы ты задержалась, в качестве извинений от меня лично за моих людей, за то, что напугали, назвали ведьмой, я предлагаю тебе быть лекарем здесь.
-За грубость? – она нехорошо усмехнулась, зацепившись за слово. – По вашим землям, Уриен, ходят многие странники, но их не всегда хватают так, как меня. Вы не за то просите прощения!
-А…за что? – теперь граф изумился по-настоящему, он чувствовал, что виноват, но пока не мог понять, в чем именно.
-Ваши люди…- Лилиан покраснела еще сильнее и отвернулась, закрыв рукавом лицо, и граф заметил вдруг, что рукав ее платья разорван. Догадка посетила его и он не удержался от гнева6
-Они напали на вас, Лилиан?
-Напали, — она повернулась к Уриену и странный огонек скользнул в ее глазах, — сами напали, сами и не отбились. Я училась у леди Озера, а не у торговки с рынка.
-Они живы? – без особой надежды спросил Уриен, думая, что ему, в общем-то, плевать – живы или нет. Мужчины, напавшие на бедную девушку, в случае своей смерти лишь очистили бы землю Мори.
-Я целитель, а не палач! – казалось, она даже обиделась.
-Ну, я тут знаю одну благодетельницу…- граф фыркнул, с трудом избавляясь от щемящего образа Морганы перед внутренним взором, — ладно. Ты останешься?
-Останусь, чтобы помочь, но продолжу путь сразу, как почувствую это возможным, — Лилиан была тверда. – Я понимаю, что вам нужен целитель в земли, но я кое-кого ищу. Я должна убедиться, что этот человек в порядке.
—А что, он тоже нападал на вас? – не удержался Уриен.
-Нет, — она улыбнулась, — мы выросли вместе, почти как брат и сестра. У нас была одна приемная мать, только он человек…полностью. Наши пути разошлись по…многим причинам, и я желаю его отыскать, чтобы знать, что он жив.
-Сдаюсь, — Уриен развел руками, — кто же он, не откроешь мне? Как его зовут?
-Он хочет стать рыцарем, может, уже стал. Его зовут Ланселот. Ланселот Озерный.
Глава 5
-Ланселот? – Уриену было от чего ужаснуться. Он, еще недавно забывший вообще о существовании светловолосого юноши, натыкался на него последние два дня с пугающей частотой. Сначала о нем заговорил Мелеагант, потом запавшая куда-то в глубину самых чувств Моргана проявила к нему какое-то особенное дружелюбие, а теперь еще и эта ведьма, которая пусть ведьмой и не была, но все же…
-Ланселот? Какой еще Ланселот? Опять Ланселот?! – Уриен обхватил голову руками, с ужасом и упреком глядя на Лилиан.
Та удивилась реакции графа и смутилась, но кивнула:
-Да, вы знаете его?
-Это тот Ланселот, что хочет быть рыцарем…- Уриен отнял руки от головы и печально подтвердил, — знаю. Кажется, знаю.
С Лилиан сделалось что-то удивительное. Она взметнулась, как птица, всколыхнулась всем своим телом, бросилась к графу, схватила его руки и порывисто вскричала:
-Где он? Ка кон? Расскажите, умоляю!
-Тише ты…- теперь смутился уже граф Уриен, не ожидавшей подобной бури чувств от этой сдержанной девушки. – Ну, кажется, я его знаю.
-Умоляю! – она заломила руки, в ее глазах светилась полная безысходность и слабая надежда, — умоляю…
-Хорошо, — Мори всегда испытывал слабость к умоляющим женщинам, чувство неловкости перед их восклицаниями делало его абсолютно покорным, и если бы Лилиан попросила сейчас графа сброситься с вершины собственной башни, он, может быть, и подумал бы…
Правда, по пути на вершину этой самой башни.
-Я друг Мелеаганта…принца де Горра, — Уриен расправил плечи, ожидая, что эта целительница удивится, пусть она и не нравилась ему, не нуждалась в завоевании, но хотелось произвести впечатление.
Но она скептически хмыкнула и спросила только:
-А он об этом знает?
Это обидело и возмутило одновременно. Уриен, не ожидавший такой реакции, растерялся и принялся порывистыми отрывками речи доказывать:
-Да мы с ним! Да я его названный брат…да мы росли…
Но Лилиан не оказалась так проста, она посмотрела на мучения графа и пожала плечами:
-Да мне всё равно, в общем-то, об этом Мелеаганте я слышу уже не в первый раз и все говорят примерно так же, как вы. Женщины, что прошли через его постель, клянутся, что завоевали его любовь, воины, что бились где-то с ним на турнирах, клянутся, что стали его друзьями…мне наплевать! Раздражает это почитание, но жить вам, расскажите о Ланселоте!
Уриен посмотрел на Лилиан очень внимательно, пытаясь угадать, шутит она или нет (теплилась надежда, что суровость её напускная), но лицо ее выражало презрение к Мелеаганту и ясно можно было прочесть по ее глазам, что она к дьяволу посылала всех этих Мелеагантов и его друзей и вообще ее интересует только судьба Ланселота.
«Познакомить их, что ли?» — мелькнула шальная мысль у графа, но он вернулся к повествованию и принялся рассказывать дальше:
-Мелеаганту нужна была помощь…некоторая. И Ланселот свел его с одной женщиной, что могла это сделать. Я Ланселота не помнил, но Мелеагант поддерживал, похоже, с ним общение и помог моему другу, устроив ему встречу с Морганой, это та…
-Морганой? – Лилиан передернуло, она в страхе взглянула на Уриена. – Ланселот устроил встречу Мелеаганту с Морганой? Ланселот с нею?
-Не с нею! – грубо оборвал взревновавший Уриен, — он ей друг.
-Ланселот друг Морганы! – Лилиан готова была лишиться чувств и соскользнула в кресло, обхватила руками голову, застонав как от боли, — о, господи…
-А что не так? – обозлился граф Мори. – Моргана – великолепная женщина! Я…
-Не знаете вы ее, граф! – Лилиан отняла руки от головы и в ярости стукнула рукой по подлокотнику кресла. – Вот дрянь!
-Это еще, почему она дрянь? – Уриен готов был отстаивать честь Морганы в споре с кем угодно, но он чувствовал, что ничего не знает о фее, но так глубоко лег ее образ в его сердце, что приходилось сражаться вслепую. – Она несчастна! Вы знаете, как она живет? Что ест? А что сделал с ее семьей Пендрагон?!
-Знаю! – Лилиан поднялась из кресла – легко и изящно, отошла к окну, обхватила себя руками за плечи, — боже, боже… Граф, вы не поверите. Но я знаю не только это о ней. Она – убийца, она – интриганка, она творила такое, что уже не отмолить и не отмыться от грязных историй!
Лилиан порывисто обернулась к графу, угадывая его бушующие чувства:
-Граф, умоляю, бегите от нее! Она не только не ангел, она – едва ли не сущее зло!
-Да хватит! – Уриен потерял терпение и тоже поднялся. – Прекрати сейчас же, ведьма! Ты не имеешь права говорить о ней…
-Уриен, — голос Лилиан дрогнул, она вся словно бы сделалась мягче, — я хочу помочь вам и уберечь от ошибки имени «Любовь Морганы!». Мерлин искал ее у леди Озера и мы…мы все слышали то, чего слышать не следует. Она убила подобных себе фей, она интриговала, она воровала и лгала столько, что Утеру и не снилось. Да, жизнь жестоко обошлась с нею и мы должны быть снисходительны к ней, и мы готовы на это, но за нею идет кровавый след, связанный с уже ее решениями! Вы думаете, граф, у нее не было шанса начать все с нуля? Начать лечить людей и действовать во благо? Выйти замуж, вернуть поместья законно и требовать справедливости у Утера? Все было, но она ушла, гордо и рвано…ушла в темноту, убежала от наших рук.
-Значит так, — Уриен вдруг почувствовал абсолютное спокойствие и решимость, — милая моя Лилиан, дорогая моя целительница, ты можешь говорить все, что угодно, о прошлом Морганы Корнуэл – ее прошлое – это ее грехи. Но судить тебе ее настоящее и ее будущее я не позволю. К слову, ты, кажется, ищешь Ланселота? Он с нею, так что…
-Он ошибся…- Лилиан отвернулась с отчаянием к окну, — боже, бедный Ланселот! Он всегда был таким…
-Раздражающим? – подсказал Уриен, прикидывая, куда бы следовало отправить помешавшего ему и Моргане юношу.
-Что? – Лилиан обернулась к графу, — нет! Он был всегда таким доброжелательным, романтичным и наивным. И влюбчивым до жути!
Она улыбнулась каким-то воспоминаниям, а к горлу Уриена покатил холодный склизкий комок.
-Как это, влюбчивым? – настороженно спросил он.
-А так! – Лилиан рассмеялась, глядя в окно, в самые небеса, — стоило пройти мимо какой-то юной девице и всё! Ланселот наш сочиняет стихи, пишет оды и ищет незнакомку в лицах чужих. Однажды он и вовсе полез на балкон ночью с букетом фиалок, желал признаться в любви, только ошибся этажом и попал в спальню старшего брата возлюбленной – криков и воплей было!
-Вот как…- тон Уриена не предвещал ничего хорошего, дремавшая ревность выпустила когти прямо во внутренности графа, принялась с упоением их рвать.
-Нет! – спохватилась Лилиан, — у него один типаж! Хрупкость, высокий рост, светлые волосы и глаза… он всегда выбирал таких, капризных и нежных. Называл их «Ледяными Эдельвейсами»
-А почему Эдельвейс? – не понял вконец потерявшийся Уриен.
-На языке цветов это значит «Потрясающая красота» или «Холодная красота», — Лилиан отвечала уже спокойно, ее яростный запал прошел, уступая место размеренности.
-А твое имя идет от Лилии? От цветка? – Уриен неожиданно решился на этот вопрос.
-Да, — Лилиан поморщилась, — но лилии разные. Вообще, лилия – это скромность, чистота. Алая лилия – возвышенность, желтая – легкомысленность, оранжевая – кокетка, тигровая – гордячка, а Священная лилия – связь с миром мертвых и уважение.
-Потрясающе! – Уриен отозвался искренне, разглядывая целительницу с восхищением. – Думаю, ты больше…
-Я не Цветок! – Лилиан упрямо тряхнула головой.
-Извини! – Уриен капитулировал. – А как-то можно выразить цветами, что я влюблен?
-Влюблен? – переспросила Лилиан, склоняя голову набок, изучая лицо графа, — можно, да. Я помогу тебе, как, но ты проведешь меня к Ланселоту.
-Думаю, Мелеагант знает, как с ним связаться! – отмахнулся Уриен, — хорошо. Скажи мне, как…
-Просто! – Лилиан взяла деловитый тон и принялась загибать пальцы, — запоминай, граф: астра – нежная любовь, белая акация – невзаимная, красная хризантема – любовь, тюльпан – признание в любви, красная роза – любовь настоящая, бордовая – страсть…
-Подожди! – Уриен почувствовал, как к его щекам неожиданно подступила краска, но и в мыслях не держал мыслей о страсти к Моргане и осознанию того, что она снизойдет до него, как простая смертная. – Есть какой-то цветок, который будет означать: «я весь твой, пожалуйста, не смотри в сторону других мужчин»?
Теперь уже Лилиан посмотрела на него очень внимательно и, с трудом сдерживая смех, сказала:
-Венерин башмачок ей подари…
-А что это значит? – Уриен оглянулся, бешено обвел взглядом комнату. Словно надеялся, что нужный цветок появится здесь сию минуту.
-Она поймет, — усмехнулась Лилиан и поднялась из кресла, — веди меня, граф к Ланселоту.
-Через Мелеаганта! – Уриен все еще искал взглядом цветок, — а как он выглядит?
-В твоем саду растет, — Лилиан ткнула пальцем в окно, — пойдём…покажу.
***
-Ваше высочество! – Уриен почти впихнул Лилиан впереди себя в залу, в которой работал Мелеагант.
В замок графа Уриена допустили без проблем, дали понять, что у того особое разрешение от принца – появляться в любое время и быть проведенным прямо к нему (определенно, Мелеагант не терял времени даром), потому Уриен, неловко прижимая к себе букет, собранный с помощью Лилиан, и представляя, как вручит его Моргане, тащил целительницу за собой, по знакомым коридорам.
Целительница знатно обалдевала, оглядывая высокие, как бы воздушные, но вместе с тем, возвышенно-грозные своды, изящное плетение змей и диких зверей-барельефов по стенам, серебряный кант под самыми потолками и огромное количество свечей…
Прежде Лилиан не была в столь роскошном и изящном убранстве замка. Здесь многое изменилось, как знал Уриен (и только удивлялся одному: когда Мелеагант успевал?), но Лилиан не могла этого знать и потому заворожилась замком с первых минут.
В этом замке изящность и грубость сплетали странную атмосферу. Тяжелый дух древнего рода, крови и жестокости, которая взращивалась годами и поколениями в окрестностях смешивалась с легкостью серебра и отточенностью внутреннего содержания. Статуи, доспехи, прекрасные виды оружия, портреты и угнетали, и восхищали изящностью выделки, и точностью. Тяжесть хода по коридору смягчалась таинственность внезапных переходов и Лилиан ощущала себя маленькой девочкой, по ошибке оставленной где-то в сказочной стране. Она шла, с опаской глядя на тяжелые двери и удивлялась тому, как можно запомнить все эти хитрые угловатые и круглые лестницы, все переходы и галереи…
Иногда она пыталась вообразить себе хозяина этого замка – принца Мелеаганта де Горра, которого уже успела возненавидеть из-за многочисленных восторгов среди женщин. Он виделся ей могучим и огромным, страшным, со шрамами на лице, жутким взглядом и смехом…
Поэтому, когда граф Уриен внезапно остановился у одной из дверей и вежливо впихнул Лилиан внутрь, а затем зашел следом и произнес: «Ваше высочество! – Лилиан остолбенела.
Она никак не ждала, что от коридоров и галерей попадет в круглую, свободную, освещенную по всей площади серебряными свечами залу, в центре которой расположился большой стол из черного дерева, покрытый лаком, а вокруг скамьи…
Во главе же стола, возвышаясь над двумя присутствовавшими советниками, стоял трон. А на троне сидел совсем еще юноша, едва ли намного старше Лилиан, отвлекшийся от бумаг на восклицание графа.
Лилиан не сразу поняла мозгом, что это принц де Горр и есть. Когда же это простая мысль дошла до нее – было уже поздно. Она встретила взгляд принца – яркие темно-изумрудные глаза смотрели в самую глубину ее души, и почему-то в горле целительницы резко пересохло, изящные черты лица, в которых угадывалась легко древняя порода, чистая кровь, тонкая линия губ, складывающая легкую полуулыбку-полуусмешку, темные волосы, чуть ниже плеч, которых ей внезапно захотелось коснуться…
Принц был облачен в простые черные бархатные одежды, расшитые легкими серебряными стежками и Лилиан почувствовала странное головокружение, когда, смутившись под взглядом принца, перевела взгляд на узор и осознала почти сразу, что легко угадывается под этими одеждами развитая мускулатура.
-А! Мой друг! – Лилиан не поднимала головы, упрямо теперь глядя себе под ноги, и пытаясь не слышать неожиданно мягкого и вкрадчивого голоса, обратившегося к ее спутнику, — с гостьей? Что же…я рад!
Лилиан сглотнула помимо воли комок, вставший в горле, но глаза так и не подняла, боясь, что к лицу ее прильет краска.
-Свободны! – вкрадчивый голос обратился к советникам, и целительница услышала в нем металл, вздрогнула…
Прошло около двух мучительных минут прежде, чем советники бочком протиснулись с бумагами мимо гостей своего принца, и целительница искоса взглянула на Мелеаганта, уже не испытывая к нему предвзятого раздражения и злясь лишь на себя.
«Дура! Какая же я дура! Просто потеряла голову, как последняя…»
-Это и есть пойманная ведьма! – радостно возвестил Уриен, подталкивая Лилиан вперед. – Она совсем не опасна и вообще – целитель.
-Целитель? – Мелеагант взглянул с интересом на девушку, и бесовской огонек целительница без труда прочла в его глазах, но принц поспешно поцеловал ей руку с изящной простотой, что есть только в крови аристократов. – Как это прекрасно! Как тебя зовут?
Вопрос не было особенно сложным, но Лилиан прежде, чем ответить, облизнула пересохшие губы:
-Мое имя Лилиан.
-И почему тебя назвали ведьмой? – Мелеагант бесстыдно разглядывал гостью, размышляя вслух, — совсем не похожа.
-Мои люди напали на нее, — признался Уриен, мрачно глядя в сторону, — она их…потрепала.
-Казни их! – жестко обрубил Мелеагант.
-Нет! – Лилиан подняла голову, решительно противясь слову принца. – Нет! Нельзя их казнить только лишь за это!
Она поймала усмешку на лице Мелеаганта и мрачное выражение Уриена и понизила голос до шепота, смущаясь:
-Пожалуйста…
-Браво! – Мелеагант расхохотался – добродушно и искренне, затем коснулся лица Лилиан (отчего она вздрогнула, словно по ее телу прошла молния), но принц только отбросил упавшую золотистую прядь с ее лица. – Уриен, она мне нравится!
Вот теперь Лилиан захотела провалиться на месте. пусть даже в пекло ада – там все равно ее так не жгло бы…
-Но зачем она здесь? – Мелеагант обернулся к Уриену. – Мне, конечно, нужен целитель…
-Не дождешься! – фыркнул Уриен, — мне тоже нужен и поймали ее в моей земле. Я уже договорился, а она…
-Откажешь принцу? – развеселился Мелеагант, и так лукаво подмигнул Лилиан, что у нее возникло сразу два желания: отвесить пощечину ему и себе. Ему за его наглые выходки, себе – за то, что поторопилась пообещать графу Мори работать с ним.
-Лилиан ищет Ланселота! – закончил Уриен торжествующе.
-Пожалуйста, не возбраняю! – Мелеагант пожал плечами, глядя на пунцовую Лилиан. – А кто он тебе, моя дорогая гостья?
-Друг и названный брат! – выпалила она, пряча в своем порыве яростный стыд перед взглядом принца и перед своими растерянностями.
-А, — Мелеагант усмехнулся, — пожалуйста, ищи.
-Ты же знаешь, где он! – Уриен украдкой взглянул на Лилиан, понял, что все ее слова о Мелеаганте, как о раздражающем человеке благополучно забыты и решил не острить на эту тему.
-Моргана явно лучше знает! – возразил Мелеагант. – Скоро состоится турнир, Ланселот должен был отправиться в Камелот по ее приказу.
-Приказу! – охнула Лилиан. – Боже…
-Что не так? – Мелеагант с любопытством обернулся к девушке. – Приказу, да. Моргана и Ланселот работают вместе.
-Она ужасна! – Лилиан возвысилась над своим стыдом и взглянула Мелеаганту в глаза. – Ланселот может попасть в авантюру и потерять свою честь, если будет продолжать работать с нею!
-Лилиан, Цветочек…- Мелеагант включил в своем тоне поражающую и обескураживающую мягкость и вкрадчивость, и Лилиан даже не успела отреагировать на Цветочек, но успела отметить, что из его уст это слово, прозвище не звучит так…уничижительно. – Ланселот сам должен разбираться в том, что ему следует делать. Он хочет стать рыцарем и помогает Даме, что находится в самых тяжелых условиях жизни. Почему ты так переполошилась из-за этого?
-Моргана использует всегда и всех! – Лилиан выдержала взгляд Мелеаганта, но помимо воли облизнул губы еще раз. – Ей нельзя верить! Любая сделка с нею – это провал, это…лишний ход!
-Это прекрасная возможность для разрешения многих…- начал было Уриен, осознав, что Лилиан снова начала свою недружелюбную кампанию по отношению к Моргане, но Мелеагант взмахом руки попросил его остановить свои слова и вежливо обратился к гостье:
-Продолжай!
-Она хочет найти своего брата-бастарда Пендрагона и сжить его со свету!
-Я бы тоже хотел, — Мелеагант не стал возражать. – Он не причем, но я бы не удержался от мести. Хотя бы для того, чтобы сделать больно Мерлину.
Лилиан дернулась, странно посмотрела на Мелеаганта, но не сдалась:
-Она говорит, что хочет вернуть титулы и земли, но у нее была возможность сделать это…
-Она скрывалась! – возмутился Уриен, но Мелеагант взглядом попросил его помолчать.
-Что Моргана обещала тебе? – в лоб спросила Лилиан, не контролируя себя, она схватила длинными тонкими пальцами своей руки руку принца, но тотчас осознала и отдернулась. – Что она обещала…вам?
Мелеаганту понравилась ее дерзость – это было видно в его глазах, но лицо его проявило озадаченность – он над чем-то размышлял, уже о чем-то своем, но связанном со словами Лилиан.
-Она пообещала мне победу на турнире за меч короля Утера Пендрагона! – наконец, вымолвил он угрожающе тихим голосом.
-В обмен на возвращение титула герцогини, земель Корнуэл и розыск брата-бастарда, — влез Уриен.
Лилиан не взглянула на графа, и, продолжая тонуть в глазах принца, который смотрел на нее, не моргая, промолвила тихо:
-Если бы она хотела титул – она вернула бы его, если бы хотела земли – получила бы их, и найти бастарда…несложно. У стен замка есть уши. Она обманывает всех вокруг. Она держит какую-то свою цель и свою мысль, играет тысячу ролей и носит маски, выбирая удобную: от жертвы, до мстительницы.
-Тогда что ей нужно? – спросил Мелеагант, оглядываясь на Уриена. – На твой взгляд, Лилиан?
Девушка пожала плечами:
-Я не знаю, ваше высочество. Но могу вас спросить? Моргана пообещала вам победу в турнире или то, что вы станете королем после него?
-Это одно и то же! – не выдержал снова Уриен, чувствуя, как в его груди разрастается зеленовато-ядовитый огонек.
Зато Мелеагант возражать не стал. Он уже понял, что хочет Моргана. Поражаясь очевидности происходящего, собственному доверию по отношению к магическому роду, принц понял вдруг, что Моргане не нужно отыскивать брата специально – он так или иначе будет на турнире, и возвращение земель ей не нужно, и титулы.
Она горит. Горит изнутри. Отравленная прошлым, пытается она забыться в голосе мести и разрушить все, что сможет, чтобы вылить свою боль на других. Использует, играет так, как хочет и, чтобы остаться в глазах других жертвой, чтобы выиграть, она придумывает воистину пугающие многоходовки.
-Нет, — Мелеагант покачал головой, отзываясь на собственные мысли. – Вот же дрянь!
-Что ты понял? – Уриен с тревогой смотрел на своего названного брата, хотя в его груди кипело все от злости (никто не смел, называть Моргану дрянью), возражать Мелеаганту он не смел, понимая, что тот видит больше, чем Уриен и, возможно, имеет право на выводы больше, чем граф.
Мелеагант жег взглядом Лилиан, и та не выдерживала этого, но принц словно бы не замечал ее реакции.
-До турнира оставайтесь оба в моем замке. На турнир поедем вместе, — промолвил Мелеагант холодно, борясь со странным огнем, разгорающимся в груди, — Ланселот должен быть там…комнаты вам дадут.
Лилиан кивнула, понимая, что не особенно и хочет уезжать от Мелеаганта и злясь на себя за это еще сильнее.
Явилась тонкая юркая служанка, чуть смугловатая, насмешливая и ловкая в своих движениях. Она поманила Лилиан и повела за собою. Странно, но Лилиан не успела заметить, когда Мелеагант вызвал ее.
-А мне все равно…- Уриен, оставшись с Мелеагантом один на один, решился на честность, — Моргана…кем бы она ни была, она моя. Моя и точка.
-Если она меня вынудит…- хрипло отозвался Мелеагант, но не договорил, отмахнулся.
Если жизнь Морганы Корнуэл обратилась адом в один миг, и она всё же умела из этого ада порою подниматься, во всяком случае, по мере надобности находить союзников, то жизнь Гвиневры Кармелид с этого ада и началась.
Она появилась на свет в маленьком герцогстве, волею судьбы, оказавшимся между границами Камелота и землями де Горра. В дни перемирия опасаться было нечего, но перемирие не могло длиться вечно, и периодически герцогство занимали то одни армии, то другие. Это было едва ли не традицией. Правда, потом, отвоевавшись, принц де Горр и король Камелота помогали восстанавливать все, что сожгли и разрушали, но положение герцогов Кармелид всегда было шатким, они не могли примкнуть ни к одному из лагерей противостояния, и не могли быть равными. Не имея собственных ресурсов, вынужденное унижаться и просить, лавировать, герцогство несло тяжелое бремя, и было для обоих величественных домов кем-то вроде шута.
Гвиневра – дочь герцога Леодогана Кармелида появилась на свет в относительно спокойное время и в теплую летнюю пору. Разродившись, ее мать – измученная жизнью с герцогом Кармелидом и унижениями, оставила свет и дочь на воспитание мужу.
Ошибкой было бы сказать, что Леодоган не любил дочь. Напротив, он ее обожал, и желал ей всего самого лучшего. Жестокий на поле боя, он был заботливым отцом, но забота его принимала пугающие формы. Например, он, пока Гвиневра была совсем маленькой и только-только начинала ползать по полу, запретил детям ее возраста быть поблизости к наследнице, боясь, что она привяжется душою к тем, кого должна оставить в скором времени.
Конечно, когда время прошло и оказалось, что ей нужно общение с ровесницами, Кармелид, как заботливый отец, провел строгий отбор для служанок и «подружек» своей дочери. Все девочки ее возраста (плюс-минус год-два), проходили не только осмотр придворного целителя «на предмет чистоты», но были лично опрошены герцогом. Вдобавок, девушки, что приходили к Гвиневре, должны быть хуже ее по внешности, глупые и покладистые. Первые два качества были взяты для того, чтобы Гвиневра не печалилась, встретив кого-то умнее или красивее себя, а третье – чтобы у герцога появились собственные шпионки от отдалявшейся дочери.
Но это было не все. Кармелид понимал, что Гвиневре не место в прозябающем герцогстве и поэтому ставил первичной своей задачей – выдать ее замуж. Благо, Гвиневра родилась красивой, но Леодоган боялся, что что-то может испортить ее красоту и понизить ее шансы на ярмарке невест. Он хотел отдать ее за знатного графа или герцога, никак не меньше, и не мог положить за нее достойного приданного, потому разработал свод жестоких норм и правил для своей кровинки.
Гвиневре запрещалось много есть (растолстеет), сладости вообще были под запретом. Наследнице герцога повезло в том, что ее кормилица – толстая, добродушная Агата, была по-житейски мудрой женщиной и, не переча герцогу, который брызгал слюной и требовал не давать Гвиневре хлеба, умудрялась сунуть тайком девочке пряничек или кусочек сахара из цветастого передника.
-Но мне же нельзя…- Гвиневра с опаской смотрела на угощение и боялась взять, потому что до жути пугалась наказов отца. – Папа запретил, говорит, что я стану уродиной, если буду есть все, что захочу.
-Он не узнает, — кормилица Агата смаргивала слезы и украдкой вытирала их рукавом, в голове своей, прикидывая, каких ласковых слов она скажет герцогу…когда-нибудь.
Гвиневре нельзя было пить компоты и морсы чаще одного раза в день, потому что от этого у нее могла начаться чесотка (вообще – ни разу не началась, но герцог был уверен, что начнется). Ей нельзя было ложится спать позже вечерней молитвы (не выспится – будут глаза красные), но здесь снова на помощь приходила Кормилица, которая ложилась в постель с Гвиневрой, лежащей без сна и тихим голосом рассказывала ей сказки. Строго запрещалось вставать позже, чем встанет солнце (иначе будет бледна!) – связи в этом не видел даже придворный лекарь, но не перечил, зная крутой нрав герцога.
Гвиневре полагалось умываться ледяной водой, съедать в день не больше кусочка хлеба, не сутулиться, не говорить громко, не смеяться над глупыми шутками, даже если ей смешно, не влезать в разговор без дозволения, не поднимать глаза на мужчин, что посещали замок отца, много молиться, учить песни и тренировать голос, быть выносливой, уметь шить и вышивать разные дивы, обходя лучших ткачих герцогства и многое-многое…
-Хочу быть крестьянкой! – не выдержала Гвиневра, когда ей было десять лет, и получила бурю от отца.
-Многие мечтают о том, чтобы жить как ты, неблагодарная дрянь! Многие душу бы продали…- бушевал отец, а закончив, велел читать ей Библию у себя в комнате до тех пор, пока она не поймет, как важно почитать родителей и слушаться отца.
Гвиневра пошла читать, но чтение не шло. Она смотрела в окно, и видела крестьянскую жизнь – босоногих девушек, бегающих по траве (ей отец строго-настрого запрещал снимать обувь, говоря, что от босого хождения, ноги кривятся), полных жизнью и дышащих жаром тел. Крестьянки не имели тонкой талии Гвиневры, хрупкости рук, не ухаживали за волосами так, как она и весело смеялись наравне с мужчинами и это было совершенно дико и заманчиво.
Однажды Гвиневра неосмотрительно поделилась этим наблюдением с одной из своих служанок-подружек и та тотчас донесла слова наследницы до отца, не забыв приукрасить их так, что выходило, будто Гвиневра в крестьянки хочет податься, да за крестьянина идти.
-Запорю! – заорал Кармелид и, выхватив кожаный ремень, действительно ударил один раз донесшую эти слова служанку, и уже после этого отправился разбираться к дочери…
Но странное дело, чем больше хотел Кармелид выдать Гвиневру замуж, тем меньше охотников было до нее.
-Господин, да пусть в девичестве посидит! – не выдержала Агата-кормилица. – Ей хоть и четырнадцать весен, а как тростиночка…
-Прочь! – Леодоган понимал, что пытается распорядиться совершенно несозревшим и неготовым существом, и варварская его мысль, но он хотел ей счастья как можно быстрее и потому зверел все сильнее.
-Грехи мои…- всхлипывала Агата, стоя над постелью спящей Гвиневры и осеняя её крестным знаменем – мелко и быстро, — господи, возьми мою жизнь и мое счастье, да ей прибавь!
У Агаты были свои дети – двое сыновей, погибших во время саксонских набегов и с тех пор, Гвиневра была ее единственной радостью.
Так и шло время, но однажды каким-то ветром Багдамаг де Горр проезжал в Камелот через герцогство Леодогана и решил остановиться. Ко двору вез он и своего сына – Мелеаганта – юношу, которому не было и двадцати лет, а между тем о нем уже много говорили.
Гвиневру в тот вечер долго собирали к столу, Леодоган суетился больше всех и постоянно пытался поправить на ней то платье, то прическу, чем страшно злил Агату и портил все сборы. Наконец, она вышла…
Странное сделалось с Мелеагантом, который не ожидал, что в этих грубых и бедных землях может проживать такое нежное и тонкое, робкое существо, что вздрагивало от того, как к ней обращались по имени и боялось поднять взгляд. Эта невинность, этот трогательный цветок запал в душу Мелеаганту и он обратился вскоре к отцу, рассчитывая, что тот откажет ему в помолвке.
Но Багдамаг повел себя неожиданно. Он спросил:
-Ты уверен? из нее никакая опора. Своего голоса не имеет, а я твою натуру вижу – ты с ней тоску изведаешь лютую. Но, впрочем, будь по-твоему. Пусть так: даю год тебе, поезди к ней, познакомься, с Леодоганом я поговорю, объясню. А как год пройдет, и не раздумаешь жениться, если – дам согласие.
Леодоган решил, что свихнулся, когда в один из вечеров к нему приехал Багдамаг де Горр и объяснил свое условие. Кармелид уже нарисовал золотые горы и после отъезда принца велел позвать Гвиневру.
-Веди себя так, чтобы заинтересовать его и удержать подле себя! – наставлял уже в десятый раз Леодоган побелевшую от страха Гвиневру (она очень боялась неожиданного внимания от Мелеаганта, который показался ей красивым, но чем-то ужаснул ее…чем-то потаенным, что дремало в его взоре)
-Как можно…- у Гвиневры пересохло во рту, — я ведь не…
-Делай что хочешь, но он должен на тебе жениться! – постановил Кармелид и потрепал Гвиневру по волосам, — умница моя! Я уже не чаял, что выдам тебя куда-то, а тут…принцессой будешь!
-Может, и не нравлюсь я ему! – попыталась воззвать Гвиневра, — может быть, он и не разглядел меня!
-Дура! – рявкнул Кармелид, — такой шанс! Такой шанс…
С тех пор Леодоган повелел Гвиневре и ее служанкам больше следить за одеждами и внешностью наследницы, а сам поторопился заказать несколько нарядов для дочери, выкроив с большим трудом деньги на это. И тут…
И тут, оказалось, что Гвиневра, пока шили платье, немного вытянулась в росте и платье коротко. Это привело герцога в страшное бешенство, ведь выходило, что платье необходимо перешивать.
Пришлось Леодогану ехать на поклон к Утеру Пендрагону, он не хотел ехать к Багдамагу и обнажать бедность своего двора. Утер принял его, выслушал и спросил:
-Дочь тебе не жаль?
-О чем вы, ваше величество? – не понял Леодоган, растерявшись от подобной речи.
-Мелеагант…- Утер, подперев подбородок, задумчиво глядел на Леодогана, — он натура страстная, жадная до власти, амбиций и ласки. Дочь же твоя, не в обиду сказано, ни опорой ему не станет, ни верной подругой, ничего – одним словом. Пожалей ее – тяготиться же станет!
-Пусть тяготится лучше сидя в золотой клетке! – возразил Леодоган, — чем прозябать в нищете! С ее-то красотой!
-Да ты бы мне сказал, — пожал плечами Утер, — я бы ей таких женихов сыскал! Хочешь – графа бери, хочешь – барона какого или герцога. Нет, ты же не пришел, сам все искал…
-Нам этих графов и баронов не надо, — надулся возмущением Леодоган, — нам принц почесть оказал! А я к тебе, король, как к другу, за помощью…
-Денег, я тебе, кончено, дам, — Утер равнодушно махнул рукою, — не проблема, но пострадаешь ты от такого брака с дочерью своею, Леодоган!
Леодоган не внял. Он взял выданные монеты и принялся тратить их на уборы Гвиневры, заворачивая ее в шелка и бархат, который стеснял ее дыхание. Корсеты ужимали тонкую талию, юбки тяготили движения, но она терпела, а если слеза скатывалась по безучастному лицу, то мгновенно раздавался упрек:
-Не реви, дура! Глаза красные станут, нос распухнет, кому нужна будет уродина?
И Гвиневра терпела. Терпела, улыбалась Мелеаганту неживой улыбкой, которую он замечал и, кажется, тоже начинал тяготиться и скучать. Если он не навещал герцогство Кармелида больше недели, Леодоган наступал на дочь:
-Говори, что вытворила, дрянь!
Не говоря уже о том, что после каждого визита Мелеаганта Леодоган оттаскивал Гвиневру за локоть в ближний кабинет и строго выспрашивал до тонкостей то, о чем они говорили.
Они не говорили о любви. Больше не говорили. Мелеагант в первую встречу пытался признаться ей в том, что она потрясал его, но почувствовал скуку и не почувствовал отклика, и потому их беседы сводились к рассказам Мелеаганта о мире, об истории, географии, оружии, а Гвиневра показывала ему свои вышивки…
Ей было неинтересно слушать о войнах, но рассказы о мире потрясали. А Мелеаганту не было дела до ее шитья, но он, прозрев, увидел, как ей тяжко живется и понимал, что если он перестанет приезжать – Леодоган просто доведет Гвиневру до срыва. И приезжал.
-Ну и что, теперь женишься на ней всерьез? – поражался Уриен, — слушай, ты не из тех, кого устроит…
-Может, и женюсь, — упрямо отзывался Мелеагант. – Кармелид не дал еще согласия, но он трус и хочет выдать ее как можно скорее, потому – цену набивает.
-И что ты станешь с ней делать? – граф действительно не понимал, — ну скажи? Что? Она ребенок совсем и запуганная, как черт знает что!
-А кто достойнее? – вопрошал Мелеагант, — эта хоть красивая, из знатных, обманывать не полезет.
-С тоски с ней вздернешься! – пророчествовал Уриен, страшно вращая глазами.
Мелеагант отмахивался, но навещал Гвиневру редко.
А потом умер Багдамаг.
-Везет вам, госпожа, скоро станете принцессой! – ворковала служанка, которым Гвиневра потеряла счет в именах, так часто менялись они, не позволяя ей привыкнуть к одному и тому же лицу.
-Да-а, сразу принцессой! – другая мечтательно закатила глаза.
«К Дьяволу вас!», — Гвиневра не изменилась в лице, продолжая вышивать с застывшей улыбкой на лице.
А потом умер и Утер Пендрагон.
-Мелеагант будет на турнире за меч короля! – Леодоган бешено радовался, — он победит! Я знаю! Он станет королем…да, мы едем, мы едем! А ты будешь королевой!
Гвиневра также неживо улыбалась и думала про себя: «Как же я ненавижу свою жизнь…»
***
Тонкая девушка вела ошалевшую Лилиан по коридору, ловко сворачивая то в один проход, то в другой.
-Господи, я здесь потеряюсь! – Лилиан не выдержала обилия поворотов и коридоров.
-Не бойтесь, госпожа! – девушка тонко и весело рассмеялась, — нужно будет – освоитесь.
-Госпожа? – переспросила Лилиан, когда девушка остановилась у одной из деревянных дверей и отперла ее ключом, висевшим на огромной связке-кольце.
-Вы гостья, — девушка поклонилась и пригласила жестом войти.
Лилиан оказалась в огромной светлой комнате, в которой было сразу же два витражных окна, выложенных причудливой мозаикой. Также здесь расположились два кресла, между которыми стоял стол, на котором уже расставили чьи-то заботливые руки тарелки с фруктами, свежими овощами, мясом и изящные кувшины с узкими горлышками.
у одной из стен ютилась библиотека. Лилиан, не удержав любопытства, скользнула к ней, но, едва не наступив на мягкий пушистый ковер, остановилась, и скинула туфли, не раздумывая, прошла к шкафу, и провела пальцем по корешкам книг, вчитываясь…
-В основном здесь история или география, — продолжала служанка, — лекарственные травы, если вам интересно, выше.
-Богатая коллекция! – оценила Лилиан, оглядываясь на девушку, — правда.
-Ваша постель, — лучезарно улыбнулась та, указывая на большую заправленную балдахином постель. Лилиан охнула:
-Это для меня одной?
-Желаете пригласить кого-то еще? – то ли шутливо, то ли серьезно спросила служанка и Лилиан закраснелась.
-Простите, — нашлась служанка, поняв, что сконфузила гостью. – Прошу вас, садитесь, я буду прислуживать вам.
-Прислуживать? – целительница удивленно воззрилась на нее, — зачем? Я не принцесса и не королева. Садись со мною.
-С вами? – теперь уже служанка удивленно воззрилась на нее, но кивнула, медленно, — если вы хотите…
-Как тебя зовут? – Лилиан с удобством села за стол и принялась оглядывать аппетитно выглядящие тарелки.
-Лея, — служанка улыбнулась, — я танцовщица и служанка принца де Горра.
-И любовница? – предположила Лилиан, оглядывая фигурку Леи и про себя прикидывая, что с такой-то ладной фигуркой уж конечно…
-Нет, — покачала головой Лея, — принц де Горр не нуждается в моих услугах.
-А говорят, он охотник до женщин! – Лилиан сама не могла понять, что ее так злит в этом сочетании, разве принц не предложил ей покои, помочь отыскать Ланселота и все прочее? Что ж она так бесится?
-А говорят, что все целительницы – хорошо замаскированные ведьмы! – не осталась в долгу Лея и тут же извинилась, — простите.
-Ты прости, — Лилиан тоже смутилась, — это было…
-Грубо?! – Лея ловко разлила по двум кубкам вина.
-Бестактно, — Лилиан не сдалась, и подняла кубок, — за примирение?
-Прекрасно! – одобрила Лея.
Обе выпили в молчании. Лилиан плохо понимала в вине, предпочитая пить темный эль, но и даже ее неискушенного вкуса хватило, чтобы понять – вино превосходнейшее!
-А ведь ты, Лея, не просто служанка! – вдруг заметила Лилиан, — делаешь вид, что смущена приглашением за стол, а между тем – спокойно отвечаешь гостье…
-Не просто, — пожала плечами девушка, — но я не привилегированная – напрасный намек. Мелеагант спас меня.
-Расскажи, — попросила Лилиан, которая хотела, и узнать больше о принце, и не знать ничего, но устоять против истории не могла.
-А нечего особенно, — Лея отпила еще, отломила кусочек сырной лепешки, — я – подкидыш. Какая-то женщина принесла меня в пеленках, оставила в саду. Мелеаганту было лет восемь, он играл в саду, и наткнулся на меня, отцу не понес – он был скор на расправу с приблудными, понес кухарке…
-Кухарке? – поперхнулась Лилиан, — почему?
-Проще всего! – Лея усмехнулась, — кухарка на то и кухарка… на кухне мало охотников до ушей лишних: там шумно и тепло. Да и я плакала от голода. Кухарка меня сохранила, за свою дочь выдавала и слуги, что знали, молчали.
-Ужас! – Лилиан передернуло, она представила, как маленький ребенок надрывается от плача в саду, и как Мелеагант…
Она попыталась представить его младше своих лет и поняла, что не может, потому что стоило ей вспомнить глаза принца, как что-то в желудке совершало кувырок, и мысли разумного толка шли к черту.
-Влюбилась в него, да? – прозорливо спросила Лея, она понимающе улыбалась.
Лилиан с яростью взглянула на нее:
-Чтобы я? Влюбилась? В этого надменного, тщеславного, властолюбивого мальчишку?
Лилиан пыталась всем своим видом показать, как ее покоробило заявление Леи, а Лея молча пила вино и улыбалась. Она была опытной обитательницей двора и видела больше, чем люди сами о себе видели.
Закончили ужин за какими-то пустяковыми разговорами, затем Лея поднялась, и сообщила вежливо:
-Благодарю за компанию, Лилиан. Я думаю, вам нужно отдыхать. Завтра утром я принесу взамен вашего потрепанного платья новое. Если что-то понадобится – пожалуйста, позовите…
Лилиан тепло кивнула ей, поражаясь тому, как легко эта девушка попала в круг ее общения, обычно закрытый для всех.
Целительница еще побродила по комнате, оглядывая ее, подумала о том, как и что, скажет Ланселоту, чтобы вразумить его и заставить отказаться от общения с Морганой.
-Нет, сначала я ему нос сломаю! – пообещала Лилиан и тут же, взглянув на свое отражение в зеркале, висевшей на стене, подумала, — ага, мне же потом и лечить! Что ж за человек-то, даже не ударишь его толком!
Лилиан вздохнула, подошла к зеркалу ближе. Она не уделяла много времени своей внешности, не считая это важным для себя лично, но внезапно что-то новое проснулось в ней.
Она критически принялась оглядывать себя и, что хуже – начинала замечать недостатки.
-Нос мог бы быть и меньше! – Лилиан нашла первый недостаток в себе и приподняла золотистые волосы над шеей, — а шея длиннее…и губы слишком тонкие. И зубы не так ровны…
Чем больше она смотрелась, тем сильнее расстраивалась, наконец, поймав себя на том, что пялится в зеркало уже пятнадцать минут и ругает себя, разъярилась еще больше и отошла от зеркала.
-Господи, что же со мной?! – Лилиан нашла взглядом кубок с остатками вина и залпом опрокинула его. – Господи…
Перед ее внутренним взором снова появился Мелеагант.
-Какого черта…- прошипела Лилиан. – Самовлюбленный, надменный, тщеславный…
Но голос ее выдавал и предавал перед самой собою. Не выдержав, Лилиан опустилась на кровать под балдахином, и выругалась, закрывая горящее лицо руками.
-Дура…я просто дура!
Тем временем Лея уже вошла в залу, где Мелеагант и Уриен склонились над планом перестройки столицы земли де Горр, и была не сразу замечена за смехом и шутками двух названных братьев.
Мелеагант заметил ее и спросил:
-Лея, как ты вовремя! Как наш целитель?
-Мой! – напомнил Уриен, — я нашел ее в своих землях! Ищи себе целителя в своих.
-Присоединю завтра твое графство к де Горр и посмотрим, — не оборачиваясь, пообещал Мелеагант, удерживаясь от смешка, — ну?
-Устроила, ваше высочество! – покорно доложила Лея, усмехаясь, — напоила, накормила, спать уж сама ляжет.
-А что тогда за зловещая усмешка? – поинтересовался Уриен. – Наговорила ей чего?
-Нет, просто получила оценку принцу де Горру, — Лея не скрывала издевательского смешка, — вы, ваше высочество, надменный, тщеславный, властолюбивый мальчишка!
Уриен захохотал первым. Мелеагант, не вовремя отпивший из своего кубка, поперхнулся от смеха и закашлялся.
-Глаз – алмаз! – проговорил Уриен сквозь слезы. – Боже…
Лея широко улыбалась и ничего не говорила, ожидая продолжения реакции. Мелеагант, отсмеявшись, сказал:
-Забавница! Пусть говорит, я ценю своих целителей…
-Моих! – Уриен всерьез начал беспокоиться. – Лилиан – мой целитель.
«Это вряд ли», — мрачно подумала Лея, глядя на Мелеаганта, склоняющегося над картой перестройки города, — «он если позовет, она наверняка останется…»
но Лея была умной и вслух ничего не сказала. Из коридора позвали графа Уриена и он поспешно вышел, а Лея, не удержавшись, проследила его уход взглядом затравленного зверька. Мелеагант заметил это и, когда за Мори дверь закрылась, спросил тихо:
-Всё страдаешь по нему?
Лея вздрогнула, пойманная на месте собственного преступления и, потупившись, кивнула.
-Он попал в сети Морганы, — с жалостью отозвался Мелеагант, — Лея, милая, мне жаль тебя и твоей любви, но если ты посмотришь на рыцарей и…
-К черту, — прошипела Лея, вскидывая голову, — Мелеагант, ты дал мне шанс на жизнь, спасибо. Не говори, однако, что мне лучше делать и как поступить! Ты мой господин, и мои руки – твои, мой голос – твой, мои танцы – твои и жизнь моя – тоже твоя. Но сердце – только мое и только моё!
-Пока он влюблен в Моргану, не вижу для тебя шансов, — честно признал Мелеагант, — ты, Лея, хоть и служанка при моем дворе, танцовщица, но не безразлична мне судьбой. Я спас тебя и несу ответственность за твою жизнь.
-А ты сам…- Лея понизила голос, оглянувшись на дверь, — много ли о любви знаешь? Что с Гвиневрой этой решил? Что ты знаешь о шансах?!
-Лея, милая…- Мелеагант предпринял еще одну попытку, бессчётную, на его памяти, но одинаково болезненную для Леи.
-Простите, ваше высочество, мне должно идти! – Лея, не дожидаясь окончания фразы, вывернулась в двери с ловкостью ящерицы, метнулась вспугнутой тенью по коридорам, пробежала до своей комнатки, которая всегда казалась ей самой какой-то сиротливой и бросилась в постель, не раздеваясь.
Ее хрупкое тело сотрясли рыдания. Граф Уриен был ее болезненной любовью, и она знала, что граф смотрит на нее как на смешную танцовщицу, служанку. Он заботлив к ней, но забота эта идет скорее, как к слабому существу, как к другу, а не объекту любви и от этого было еще больнее. Она получала тепло от человека, которого любила больше, чем кого-либо или что-либо на свете и тепло это было обманным, но не настолько, чтобы иметь возможность создать иллюзию чувства.
Но когда сильное чувство овладевает яростной юностью – приходит безумство и рьяность. Лея давно гнала от себя мысли,… но мысли подлые, их нельзя изгнать насовсем.
Глава 6
Если жизнь Морганы Корнуэл обратилась адом в один миг, и она всё же умела из этого ада порою подниматься, во всяком случае, по мере надобности находить союзников, то жизнь Гвиневры Кармелид с этого ада и началась.
Она появилась на свет в маленьком герцогстве, волею судьбы, оказавшимся между границами Камелота и землями де Горра. В дни перемирия опасаться было нечего, но перемирие не могло длиться вечно, и периодически герцогство занимали то одни армии, то другие. Это было едва ли не традицией. Правда, потом, отвоевавшись, принц де Горр и король Камелота помогали восстанавливать все, что сожгли и разрушали, но положение герцогов Кармелид всегда было шатким, они не могли примкнуть ни к одному из лагерей противостояния, и не могли быть равными. Не имея собственных ресурсов, вынужденное унижаться и просить, лавировать, герцогство несло тяжелое бремя, и было для обоих величественных домов кем-то вроде шута.
Гвиневра – дочь герцога Леодогана Кармелида появилась на свет в относительно спокойное время и в теплую летнюю пору. Разродившись, ее мать – измученная жизнью с герцогом Кармелидом и унижениями, оставила свет и дочь на воспитание мужу.
Ошибкой было бы сказать, что Леодоган не любил дочь. Напротив, он ее обожал, и желал ей всего самого лучшего. Жестокий на поле боя, он был заботливым отцом, но забота его принимала пугающие формы. Например, он, пока Гвиневра была совсем маленькой и только-только начинала ползать по полу, запретил детям ее возраста быть поблизости к наследнице, боясь, что она привяжется душою к тем, кого должна оставить в скором времени.
Конечно, когда время прошло и оказалось, что ей нужно общение с ровесницами, Кармелид, как заботливый отец, провел строгий отбор для служанок и «подружек» своей дочери. Все девочки ее возраста (плюс-минус год-два), проходили не только осмотр придворного целителя «на предмет чистоты», но были лично опрошены герцогом. Вдобавок, девушки, что приходили к Гвиневре, должны быть хуже ее по внешности, глупые и покладистые. Первые два качества были взяты для того, чтобы Гвиневра не печалилась, встретив кого-то умнее или красивее себя, а третье – чтобы у герцога появились собственные шпионки от отдалявшейся дочери.
Но это было не все. Кармелид понимал, что Гвиневре не место в прозябающем герцогстве и поэтому ставил первичной своей задачей – выдать ее замуж. Благо, Гвиневра родилась красивой, но Леодоган боялся, что что-то может испортить ее красоту и понизить ее шансы на ярмарке невест. Он хотел отдать ее за знатного графа или герцога, никак не меньше, и не мог положить за нее достойного приданного, потому разработал свод жестоких норм и правил для своей кровинки.
Гвиневре запрещалось много есть (растолстеет), сладости вообще были под запретом. Наследнице герцога повезло в том, что ее кормилица – толстая, добродушная Агата, была по-житейски мудрой женщиной и, не переча герцогу, который брызгал слюной и требовал не давать Гвиневре хлеба, умудрялась сунуть тайком девочке пряничек или кусочек сахара из цветастого передника.
-Но мне же нельзя…- Гвиневра с опаской смотрела на угощение и боялась взять, потому что до жути пугалась наказов отца. – Папа запретил, говорит, что я стану уродиной, если буду есть все, что захочу.
-Он не узнает, — кормилица Агата смаргивала слезы и украдкой вытирала их рукавом, в голове своей, прикидывая, каких ласковых слов она скажет герцогу…когда-нибудь.
Гвиневре нельзя было пить компоты и морсы чаще одного раза в день, потому что от этого у нее могла начаться чесотка (вообще – ни разу не началась, но герцог был уверен, что начнется). Ей нельзя было ложится спать позже вечерней молитвы (не выспится – будут глаза красные), но здесь снова на помощь приходила Кормилица, которая ложилась в постель с Гвиневрой, лежащей без сна и тихим голосом рассказывала ей сказки. Строго запрещалось вставать позже, чем встанет солнце (иначе будет бледна!) – связи в этом не видел даже придворный лекарь, но не перечил, зная крутой нрав герцога.
Гвиневре полагалось умываться ледяной водой, съедать в день не больше кусочка хлеба, не сутулиться, не говорить громко, не смеяться над глупыми шутками, даже если ей смешно, не влезать в разговор без дозволения, не поднимать глаза на мужчин, что посещали замок отца, много молиться, учить песни и тренировать голос, быть выносливой, уметь шить и вышивать разные дивы, обходя лучших ткачих герцогства и многое-многое…
-Хочу быть крестьянкой! – не выдержала Гвиневра, когда ей было десять лет, и получила бурю от отца.
-Многие мечтают о том, чтобы жить как ты, неблагодарная дрянь! Многие душу бы продали…- бушевал отец, а закончив, велел читать ей Библию у себя в комнате до тех пор, пока она не поймет, как важно почитать родителей и слушаться отца.
Гвиневра пошла читать, но чтение не шло. Она смотрела в окно, и видела крестьянскую жизнь – босоногих девушек, бегающих по траве (ей отец строго-настрого запрещал снимать обувь, говоря, что от босого хождения, ноги кривятся), полных жизнью и дышащих жаром тел. Крестьянки не имели тонкой талии Гвиневры, хрупкости рук, не ухаживали за волосами так, как она и весело смеялись наравне с мужчинами и это было совершенно дико и заманчиво.
Однажды Гвиневра неосмотрительно поделилась этим наблюдением с одной из своих служанок-подружек и та тотчас донесла слова наследницы до отца, не забыв приукрасить их так, что выходило, будто Гвиневра в крестьянки хочет податься, да за крестьянина идти.
-Запорю! – заорал Кармелид и, выхватив кожаный ремень, действительно ударил один раз донесшую эти слова служанку, и уже после этого отправился разбираться к дочери…
Но странное дело, чем больше хотел Кармелид выдать Гвиневру замуж, тем меньше охотников было до нее.
-Господин, да пусть в девичестве посидит! – не выдержала Агата-кормилица. – Ей хоть и четырнадцать весен, а как тростиночка…
-Прочь! – Леодоган понимал, что пытается распорядиться совершенно несозревшим и неготовым существом, и варварская его мысль, но он хотел ей счастья как можно быстрее и потому зверел все сильнее.
-Грехи мои…- всхлипывала Агата, стоя над постелью спящей Гвиневры и осеняя её крестным знаменем – мелко и быстро, — господи, возьми мою жизнь и мое счастье, да ей прибавь!
У Агаты были свои дети – двое сыновей, погибших во время саксонских набегов и с тех пор, Гвиневра была ее единственной радостью.
Так и шло время, но однажды каким-то ветром Багдамаг де Горр проезжал в Камелот через герцогство Леодогана и решил остановиться. Ко двору вез он и своего сына – Мелеаганта – юношу, которому не было и двадцати лет, а между тем о нем уже много говорили.
Гвиневру в тот вечер долго собирали к столу, Леодоган суетился больше всех и постоянно пытался поправить на ней то платье, то прическу, чем страшно злил Агату и портил все сборы. Наконец, она вышла…
Странное сделалось с Мелеагантом, который не ожидал, что в этих грубых и бедных землях может проживать такое нежное и тонкое, робкое существо, что вздрагивало от того, как к ней обращались по имени и боялось поднять взгляд. Эта невинность, этот трогательный цветок запал в душу Мелеаганту и он обратился вскоре к отцу, рассчитывая, что тот откажет ему в помолвке.
Но Багдамаг повел себя неожиданно. Он спросил:
-Ты уверен? из нее никакая опора. Своего голоса не имеет, а я твою натуру вижу – ты с ней тоску изведаешь лютую. Но, впрочем, будь по-твоему. Пусть так: даю год тебе, поезди к ней, познакомься, с Леодоганом я поговорю, объясню. А как год пройдет, и не раздумаешь жениться, если – дам согласие.
Леодоган решил, что свихнулся, когда в один из вечеров к нему приехал Багдамаг де Горр и объяснил свое условие. Кармелид уже нарисовал золотые горы и после отъезда принца велел позвать Гвиневру.
-Веди себя так, чтобы заинтересовать его и удержать подле себя! – наставлял уже в десятый раз Леодоган побелевшую от страха Гвиневру (она очень боялась неожиданного внимания от Мелеаганта, который показался ей красивым, но чем-то ужаснул ее…чем-то потаенным, что дремало в его взоре)
-Как можно…- у Гвиневры пересохло во рту, — я ведь не…
-Делай что хочешь, но он должен на тебе жениться! – постановил Кармелид и потрепал Гвиневру по волосам, — умница моя! Я уже не чаял, что выдам тебя куда-то, а тут…принцессой будешь!
-Может, и не нравлюсь я ему! – попыталась воззвать Гвиневра, — может быть, он и не разглядел меня!
-Дура! – рявкнул Кармелид, — такой шанс! Такой шанс…
С тех пор Леодоган повелел Гвиневре и ее служанкам больше следить за одеждами и внешностью наследницы, а сам поторопился заказать несколько нарядов для дочери, выкроив с большим трудом деньги на это. И тут…
И тут, оказалось, что Гвиневра, пока шили платье, немного вытянулась в росте и платье коротко. Это привело герцога в страшное бешенство, ведь выходило, что платье необходимо перешивать.
Пришлось Леодогану ехать на поклон к Утеру Пендрагону, он не хотел ехать к Багдамагу и обнажать бедность своего двора. Утер принял его, выслушал и спросил:
-Дочь тебе не жаль?
-О чем вы, ваше величество? – не понял Леодоган, растерявшись от подобной речи.
-Мелеагант…- Утер, подперев подбородок, задумчиво глядел на Леодогана, — он натура страстная, жадная до власти, амбиций и ласки. Дочь же твоя, не в обиду сказано, ни опорой ему не станет, ни верной подругой, ничего – одним словом. Пожалей ее – тяготиться же станет!
-Пусть тяготится лучше сидя в золотой клетке! – возразил Леодоган, — чем прозябать в нищете! С ее-то красотой!
-Да ты бы мне сказал, — пожал плечами Утер, — я бы ей таких женихов сыскал! Хочешь – графа бери, хочешь – барона какого или герцога. Нет, ты же не пришел, сам все искал…
-Нам этих графов и баронов не надо, — надулся возмущением Леодоган, — нам принц почесть оказал! А я к тебе, король, как к другу, за помощью…
-Денег, я тебе, кончено, дам, — Утер равнодушно махнул рукою, — не проблема, но пострадаешь ты от такого брака с дочерью своею, Леодоган!
Леодоган не внял. Он взял выданные монеты и принялся тратить их на уборы Гвиневры, заворачивая ее в шелка и бархат, который стеснял ее дыхание. Корсеты ужимали тонкую талию, юбки тяготили движения, но она терпела, а если слеза скатывалась по безучастному лицу, то мгновенно раздавался упрек:
-Не реви, дура! Глаза красные станут, нос распухнет, кому нужна будет уродина?
И Гвиневра терпела. Терпела, улыбалась Мелеаганту неживой улыбкой, которую он замечал и, кажется, тоже начинал тяготиться и скучать. Если он не навещал герцогство Кармелида больше недели, Леодоган наступал на дочь:
-Говори, что вытворила, дрянь!
Не говоря уже о том, что после каждого визита Мелеаганта Леодоган оттаскивал Гвиневру за локоть в ближний кабинет и строго выспрашивал до тонкостей то, о чем они говорили.
Они не говорили о любви. Больше не говорили. Мелеагант в первую встречу пытался признаться ей в том, что она потрясал его, но почувствовал скуку и не почувствовал отклика, и потому их беседы сводились к рассказам Мелеаганта о мире, об истории, географии, оружии, а Гвиневра показывала ему свои вышивки…
Ей было неинтересно слушать о войнах, но рассказы о мире потрясали. А Мелеаганту не было дела до ее шитья, но он, прозрев, увидел, как ей тяжко живется и понимал, что если он перестанет приезжать – Леодоган просто доведет Гвиневру до срыва. И приезжал.
-Ну и что, теперь женишься на ней всерьез? – поражался Уриен, — слушай, ты не из тех, кого устроит…
-Может, и женюсь, — упрямо отзывался Мелеагант. – Кармелид не дал еще согласия, но он трус и хочет выдать ее как можно скорее, потому – цену набивает.
-И что ты станешь с ней делать? – граф действительно не понимал, — ну скажи? Что? Она ребенок совсем и запуганная, как черт знает что!
-А кто достойнее? – вопрошал Мелеагант, — эта хоть красивая, из знатных, обманывать не полезет.
-С тоски с ней вздернешься! – пророчествовал Уриен, страшно вращая глазами.
Мелеагант отмахивался, но навещал Гвиневру редко.
А потом умер Багдамаг.
-Везет вам, госпожа, скоро станете принцессой! – ворковала служанка, которым Гвиневра потеряла счет в именах, так часто менялись они, не позволяя ей привыкнуть к одному и тому же лицу.
-Да-а, сразу принцессой! – другая мечтательно закатила глаза.
«К Дьяволу вас!», — Гвиневра не изменилась в лице, продолжая вышивать с застывшей улыбкой на лице.
А потом умер и Утер Пендрагон.
-Мелеагант будет на турнире за меч короля! – Леодоган бешено радовался, — он победит! Я знаю! Он станет королем…да, мы едем, мы едем! А ты будешь королевой!
Гвиневра также неживо улыбалась и думала про себя: «Как же я ненавижу свою жизнь…»
***
Тонкая девушка вела ошалевшую Лилиан по коридору, ловко сворачивая то в один проход, то в другой.
-Господи, я здесь потеряюсь! – Лилиан не выдержала обилия поворотов и коридоров.
-Не бойтесь, госпожа! – девушка тонко и весело рассмеялась, — нужно будет – освоитесь.
-Госпожа? – переспросила Лилиан, когда девушка остановилась у одной из деревянных дверей и отперла ее ключом, висевшим на огромной связке-кольце.
-Вы гостья, — девушка поклонилась и пригласила жестом войти.
Лилиан оказалась в огромной светлой комнате, в которой было сразу же два витражных окна, выложенных причудливой мозаикой. Также здесь расположились два кресла, между которыми стоял стол, на котором уже расставили чьи-то заботливые руки тарелки с фруктами, свежими овощами, мясом и изящные кувшины с узкими горлышками.
у одной из стен ютилась библиотека. Лилиан, не удержав любопытства, скользнула к ней, но, едва не наступив на мягкий пушистый ковер, остановилась, и скинула туфли, не раздумывая, прошла к шкафу, и провела пальцем по корешкам книг, вчитываясь…
-В основном здесь история или география, — продолжала служанка, — лекарственные травы, если вам интересно, выше.
-Богатая коллекция! – оценила Лилиан, оглядываясь на девушку, — правда.
-Ваша постель, — лучезарно улыбнулась та, указывая на большую заправленную балдахином постель. Лилиан охнула:
-Это для меня одной?
-Желаете пригласить кого-то еще? – то ли шутливо, то ли серьезно спросила служанка и Лилиан закраснелась.
-Простите, — нашлась служанка, поняв, что сконфузила гостью. – Прошу вас, садитесь, я буду прислуживать вам.
-Прислуживать? – целительница удивленно воззрилась на нее, — зачем? Я не принцесса и не королева. Садись со мною.
-С вами? – теперь уже служанка удивленно воззрилась на нее, но кивнула, медленно, — если вы хотите…
-Как тебя зовут? – Лилиан с удобством села за стол и принялась оглядывать аппетитно выглядящие тарелки.
-Лея, — служанка улыбнулась, — я танцовщица и служанка принца де Горра.
-И любовница? – предположила Лилиан, оглядывая фигурку Леи и про себя прикидывая, что с такой-то ладной фигуркой уж конечно…
-Нет, — покачала головой Лея, — принц де Горр не нуждается в моих услугах.
-А говорят, он охотник до женщин! – Лилиан сама не могла понять, что ее так злит в этом сочетании, разве принц не предложил ей покои, помочь отыскать Ланселота и все прочее? Что ж она так бесится?
-А говорят, что все целительницы – хорошо замаскированные ведьмы! – не осталась в долгу Лея и тут же извинилась, — простите.
-Ты прости, — Лилиан тоже смутилась, — это было…
-Грубо?! – Лея ловко разлила по двум кубкам вина.
-Бестактно, — Лилиан не сдалась, и подняла кубок, — за примирение?
-Прекрасно! – одобрила Лея.
Обе выпили в молчании. Лилиан плохо понимала в вине, предпочитая пить темный эль, но и даже ее неискушенного вкуса хватило, чтобы понять – вино превосходнейшее!
-А ведь ты, Лея, не просто служанка! – вдруг заметила Лилиан, — делаешь вид, что смущена приглашением за стол, а между тем – спокойно отвечаешь гостье…
-Не просто, — пожала плечами девушка, — но я не привилегированная – напрасный намек. Мелеагант спас меня.
-Расскажи, — попросила Лилиан, которая хотела, и узнать больше о принце, и не знать ничего, но устоять против истории не могла.
-А нечего особенно, — Лея отпила еще, отломила кусочек сырной лепешки, — я – подкидыш. Какая-то женщина принесла меня в пеленках, оставила в саду. Мелеаганту было лет восемь, он играл в саду, и наткнулся на меня, отцу не понес – он был скор на расправу с приблудными, понес кухарке…
-Кухарке? – поперхнулась Лилиан, — почему?
-Проще всего! – Лея усмехнулась, — кухарка на то и кухарка… на кухне мало охотников до ушей лишних: там шумно и тепло. Да и я плакала от голода. Кухарка меня сохранила, за свою дочь выдавала и слуги, что знали, молчали.
-Ужас! – Лилиан передернуло, она представила, как маленький ребенок надрывается от плача в саду, и как Мелеагант…
Она попыталась представить его младше своих лет и поняла, что не может, потому что стоило ей вспомнить глаза принца, как что-то в желудке совершало кувырок, и мысли разумного толка шли к черту.
-Влюбилась в него, да? – прозорливо спросила Лея, она понимающе улыбалась.
Лилиан с яростью взглянула на нее:
-Чтобы я? Влюбилась? В этого надменного, тщеславного, властолюбивого мальчишку?
Лилиан пыталась всем своим видом показать, как ее покоробило заявление Леи, а Лея молча пила вино и улыбалась. Она была опытной обитательницей двора и видела больше, чем люди сами о себе видели.
Закончили ужин за какими-то пустяковыми разговорами, затем Лея поднялась, и сообщила вежливо:
-Благодарю за компанию, Лилиан. Я думаю, вам нужно отдыхать. Завтра утром я принесу взамен вашего потрепанного платья новое. Если что-то понадобится – пожалуйста, позовите…
Лилиан тепло кивнула ей, поражаясь тому, как легко эта девушка попала в круг ее общения, обычно закрытый для всех.
Целительница еще побродила по комнате, оглядывая ее, подумала о том, как и что, скажет Ланселоту, чтобы вразумить его и заставить отказаться от общения с Морганой.
-Нет, сначала я ему нос сломаю! – пообещала Лилиан и тут же, взглянув на свое отражение в зеркале, висевшей на стене, подумала, — ага, мне же потом и лечить! Что ж за человек-то, даже не ударишь его толком!
Лилиан вздохнула, подошла к зеркалу ближе. Она не уделяла много времени своей внешности, не считая это важным для себя лично, но внезапно что-то новое проснулось в ней.
Она критически принялась оглядывать себя и, что хуже – начинала замечать недостатки.
-Нос мог бы быть и меньше! – Лилиан нашла первый недостаток в себе и приподняла золотистые волосы над шеей, — а шея длиннее…и губы слишком тонкие. И зубы не так ровны…
Чем больше она смотрелась, тем сильнее расстраивалась, наконец, поймав себя на том, что пялится в зеркало уже пятнадцать минут и ругает себя, разъярилась еще больше и отошла от зеркала.
-Господи, что же со мной?! – Лилиан нашла взглядом кубок с остатками вина и залпом опрокинула его. – Господи…
Перед ее внутренним взором снова появился Мелеагант.
-Какого черта…- прошипела Лилиан. – Самовлюбленный, надменный, тщеславный…
Но голос ее выдавал и предавал перед самой собою. Не выдержав, Лилиан опустилась на кровать под балдахином, и выругалась, закрывая горящее лицо руками.
-Дура…я просто дура!
Тем временем Лея уже вошла в залу, где Мелеагант и Уриен склонились над планом перестройки столицы земли де Горр, и была не сразу замечена за смехом и шутками двух названных братьев.
Мелеагант заметил ее и спросил:
-Лея, как ты вовремя! Как наш целитель?
-Мой! – напомнил Уриен, — я нашел ее в своих землях! Ищи себе целителя в своих.
-Присоединю завтра твое графство к де Горр и посмотрим, — не оборачиваясь, пообещал Мелеагант, удерживаясь от смешка, — ну?
-Устроила, ваше высочество! – покорно доложила Лея, усмехаясь, — напоила, накормила, спать уж сама ляжет.
-А что тогда за зловещая усмешка? – поинтересовался Уриен. – Наговорила ей чего?
-Нет, просто получила оценку принцу де Горру, — Лея не скрывала издевательского смешка, — вы, ваше высочество, надменный, тщеславный, властолюбивый мальчишка!
Уриен захохотал первым. Мелеагант, не вовремя отпивший из своего кубка, поперхнулся от смеха и закашлялся.
-Глаз – алмаз! – проговорил Уриен сквозь слезы. – Боже…
Лея широко улыбалась и ничего не говорила, ожидая продолжения реакции. Мелеагант, отсмеявшись, сказал:
-Забавница! Пусть говорит, я ценю своих целителей…
-Моих! – Уриен всерьез начал беспокоиться. – Лилиан – мой целитель.
«Это вряд ли», — мрачно подумала Лея, глядя на Мелеаганта, склоняющегося над картой перестройки города, — «он если позовет, она наверняка останется…»
но Лея была умной и вслух ничего не сказала. Из коридора позвали графа Уриена и он поспешно вышел, а Лея, не удержавшись, проследила его уход взглядом затравленного зверька. Мелеагант заметил это и, когда за Мори дверь закрылась, спросил тихо:
-Всё страдаешь по нему?
Лея вздрогнула, пойманная на месте собственного преступления и, потупившись, кивнула.
-Он попал в сети Морганы, — с жалостью отозвался Мелеагант, — Лея, милая, мне жаль тебя и твоей любви, но если ты посмотришь на рыцарей и…
-К черту, — прошипела Лея, вскидывая голову, — Мелеагант, ты дал мне шанс на жизнь, спасибо. Не говори, однако, что мне лучше делать и как поступить! Ты мой господин, и мои руки – твои, мой голос – твой, мои танцы – твои и жизнь моя – тоже твоя. Но сердце – только мое и только моё!
-Пока он влюблен в Моргану, не вижу для тебя шансов, — честно признал Мелеагант, — ты, Лея, хоть и служанка при моем дворе, танцовщица, но не безразлична мне судьбой. Я спас тебя и несу ответственность за твою жизнь.
-А ты сам…- Лея понизила голос, оглянувшись на дверь, — много ли о любви знаешь? Что с Гвиневрой этой решил? Что ты знаешь о шансах?!
-Лея, милая…- Мелеагант предпринял еще одну попытку, бессчётную, на его памяти, но одинаково болезненную для Леи.
-Простите, ваше высочество, мне должно идти! – Лея, не дожидаясь окончания фразы, вывернулась в двери с ловкостью ящерицы, метнулась вспугнутой тенью по коридорам, пробежала до своей комнатки, которая всегда казалась ей самой какой-то сиротливой и бросилась в постель, не раздеваясь.
Ее хрупкое тело сотрясли рыдания. Граф Уриен был ее болезненной любовью, и она знала, что граф смотрит на нее как на смешную танцовщицу, служанку. Он заботлив к ней, но забота эта идет скорее, как к слабому существу, как к другу, а не объекту любви и от этого было еще больнее. Она получала тепло от человека, которого любила больше, чем кого-либо или что-либо на свете и тепло это было обманным, но не настолько, чтобы иметь возможность создать иллюзию чувства.
Но когда сильное чувство овладевает яростной юностью – приходит безумство и рьяность. Лея давно гнала от себя мысли,… но мысли подлые, их нельзя изгнать насовсем.
Глава 7
Утро пришло в замок де Горр не только лучами света и тепла, но и почти физическим ощущением напряжения. Насторожены были все, начиная от поварят и заканчивая его высочеством принцем Мелеагантом.
Но у всех, конечно, на то были разные причины.
Слуги, в большинстве своем, готовились к празднеству по случаю победы принца де Горра на турнире, ибо никто не сомневался, что победа будет за ним, да гадали об изменениях, которые уже неумолимо настигали каждую каморку замка. Одни приветствовали эти новшества, другие же испуганно перешептывались: не к добру, а третьи держали нейтралитет, полагая, что дальше будет видно и говорить похвалу или же ругать изменения – наживать себе неприятностей.
Что касается двора – то дамы тоже нервничали, переживая кто за мужей и братьев своих, кто за самих себя в большей степени. Очевидно было, что скоро Мелеагант решит жениться и постепенно дамы подбирали и сплетали клубки зловещих сетей и интриг, норовя выцепить себе место поближе к золотому свету счастья в роли принцессы (а может и королевы!) – жены Мелеаганта.
Напряжение царило и среди министров, Мастеров над делами и рыцарями. Было ясно, что Мелеагант значительно и безжалостно сокращал численность своего совета, выкапывал все давние дела и не боялся ни гнева советников, ни слез и мольбы – он уничтожал все, что нужно было уничтожить уже давно.
Что до гостей Мелеаганта – в данном случае графа Уриена и Лилиан – те тоже были в напряжении. Уриен нервничал перед встречей с Морганой на турнире и перед битвой Мелеаганта за меч короля, он не сомневался в том, что тот уцелеет, но ядовитый страх за друга вползал в душу и терзал ее беспощадно.
У Лилиан было схожее метание. Она думала о том, что выскажет Ланселоту, если встретит его и боялась, что так и не может придумать достойной речи, которая сухо и по фактам разложит заблуждения Ланселота и заставит его отвернуться от дружбы с Морганой. Саму Моргану Лилиан тоже не хотела бы встречать, но боялась, что если встретит, то не удержится и…
И тогда что-нибудь да будет.
Но что хуже и сильнее терзало мысли целительницы – это постоянное напоминание Мелеаганта о себе. Если его появление за обедом и молитвой было логичным, ровно, как и голос его в коридорах, то вот возникновение его образа перед мысленным взором Лилиан – это было уже чересчур. Лилиан пыталась изгнать его, бросаясь к книгам и разговорам со странно настроенной Леей, то задумчивой, то возбужденной без видимой причины, но не помогало ничего. Проклятый принц все равно раз за разом появлялся в ее сознании, усмехался, отвлекал…
-Какого черта! – не выдержала Лилиан и захлопнула книгу, когда уже в третий раз появление принца де Горра в ее мыслях выбило у нее смысл читаемой строки. – Дьявольщина! Ненавижу!
Кого конкретно она в этой ситуации ненавидела – сказать было сложно, доставалось всем: и Мелеаганту с его удивительным взглядом, и книге, которая не отвлекала ее, и солнцу, что раздражающе светило прямо в зеркальную поверхность, и Лилиан, что как дура…
-Дура и есть! – Лилиан обхватила голову и сидела так, пытаясь унять дрожь в пальцах и холодок, блуждающий где-то в груди, холодок обжигающий и жуткий, пьянящий.
Казалось, все в замке в один миг разладилось. У Леи все валилось из рук. Она постоянно засматривалась то на облака из окна, то на цветок. У Мелеагант мысли вообще блуждали к турниру – уже завтра в послеобеденный час ему предстояло отправиться в Камелот. Уриен думал о Моргане и о битве, и о том, что, наверное, зря он так напрасно тратит свое жизненное время и не сделал еще ничего особенно важного.
Мучиться пришлось недолго. Мелеагант объявил празднество в замке, и замок вздохнул с облегчением – расслабиться не мешало бы всем.
-Дельная мысль! – одобрил Уриен, у которого руки чесались от бездействия, но стоило взяться за что-нибудь, наваливалась апатия.
Собрали столы и музыкантов быстро. Лея обрадовалась пуще других и стрелой помчалась в свои покои, пару раз, едва не упав на лестнице, чего с ней сроду не было раньше.
-Дожили! – вслед бросил ей Мелеагант, и крикнул, — Лилиан позови тоже.
Лилиан, услышав о приглашении на празднество, нахмурилась и почти отказалась, представив, что там будет снова принц де Горр, но Лея, угадав ее мысли, спросила:
-А не лучше ли отвлечься? Что, одной в башне сидеть?
-Ну, — слова служанки были логичны, и Лилиан согласилась, — от пары кружек эля большой беды не будет.
Пиршественный зал встречал жаром, музыкой, смехом расслабляющихся обитателей и весельем. Все, доведенные до какого-то внутреннего предела, резко расползались в этой зале, теряя свои каркасы стали. Каждому хотелось жить, буйно стучало сердце, и звенела посуда.
Лилиан хотела сесть где-нибудь в уголке, чтобы остаться незамеченной, посидеть немного и пойти к себе, но Мелеагант (вот же черт, как поджидал!), крикнул:
-Госпожа целитель, пожалуйте к нам…
И указал на место подле себя, по левую руку. Уриен сидел по правую и приветственно кивнул ей.
Лилиан, как во сне, приблизилась, пытаясь не замечать любопытствующих взглядов двора и села, держа спину так прямо, как могла. Она не смотрела вокруг, лишь в золоченую тарелку…
-Не тушуйся, — посоветовал чей-то быстрый и легкий шепот, и тонкая рука поставила перед Лилиан бокал с темной жидкостью. Жидкость пахла медом и перемолотой корицей и на вкус оказалась очень легкой…
Обманчиво легкой. Лилиан выпила два бокала, дивясь легкости вкуса, и потянулась к третьему, как поняла, что захмелела сильнее, чем рассчитывала – напиток выбил ее рассудок, уступив место хмелю.
-Упс, — хихикнула Лилиан, когда рукав ее платья случайно залез в ее же тарелку. Она решила пить теперь что-то безалкогольное, но у нее уже не было мысли о том, чтобы уйти – ей здесь нравилось: тепло, хорошо и все вокруг внезапно очень милые.
-А скажите…- заметно окосевшим голосом спросила она громко, — это с алкоголем?
Она ткнула пальцем в один из изогнутых кувшинов.
-Да какое там, — расхохоталась напудренная седовласая женщина, — ягоды одни, да чуть-чуть…
-А налейте! – потребовала Лилиан и тотчас разъедающий голос, от которого душа ушла куда-то в пятки, отозвался тоже изрядно хмельно:
-А как скажешь, госпожа целитель!
Его изумрудно-темные глаза встретились с ее глазами, и она улыбнулась ему, слегка смущаясь, что в нетрезвом виде ее выглядело весьма забавно. Но Мелеагант и сам уже был нетрезв, а потому тоже улыбался и не замечал странности.
«И вовсе он не надменный…очень даже милый и хороший»,- подумала Лилиан и выпила то, что налил ей Мелеагант.
-Ох…- выдохнула целительница, когда на медовую легкость первого напитка наслоилась сладость фруктового вина, и немножечко поплыло перед глазами.
-Вы что пили, душечка? – та же седовласая женщина доверительно склонилась к ней. – Этого?
-Эт…о, — Лилиан, не привыкшая к резким перепадам алкоголя и не умеющая пить много, еле ворочала языком.
-Крепость понижать нельзя! – авторитетно заявила седовласая женщина и сунула отточенным жестом стакан под нос целительнице. – Выпей, душечка, полегчает.
Душечке полегчало. Минут на десять ее сознание прояснилось, а потом душечке кто-то предложил еще что-то опробовать, а потом она нашла эль… ее развезло от смеси напитков и обильной закуски, тепла и жара, исходившего от близости к Мелеаганту.
Но не ее одну. Мелеагант все еще был в нормальном состоянии, не заливаясь по самое горло вином, но прикладываясь к кубку, а вот Уриен…
Уриену подливала Лея. Подливала усердно, часто и много. Она мешала ему напитки, потому что так требовалось для того, что она задумывала. Благо, подавляющая часть гостей уже была не в том состоянии, чтобы отвлечь или заподозрить неладное, кое-кто и вовсе уже свалился с лавок.
Мелеагант видел их краем глаза, но его мозг, затуманенный вином, тоже не отмечал ничего необычного. Он не мог даже подумать, что Лея подпаивает графа не из дружеского побуждения.
Лея же, убедившись, что граф еще может идти, но уже не в состоянии думать, залпом выпила сама первый попавшийся кубок, чтобы унять дрожь и потащила его из пиршественной залы, дрожа от страха и от мыслей, подлых и змеиных… подлых по отношению к себе же самой.
Мелеагант взмахом руки велел оставшимся музыкантам, мужественно пытавшимся играть, правда, играть разное, расходиться, и поднялся, покачиваясь, из-за стола.
Он встал и задел стол, отчего грохот по левую сторону раздался незамедлительно. Мелеагант перевел взгляд налево и увидел задремавшую за столом Лилиан, уронившую голову с руки при сдвиге стола, на столешницу.
-Целитель, — пьяно фыркнул Мелеагант и сбросил со своего плеча мантию, прикрыл ею девушку, по собственному опыту зная, что в зале ночами холодно и не спасает даже камин. Девушка сонно заворочалась, залезая рукой в чью-то тарелку, но не проснулась.
Мелеагант перешагнул через угадывающиеся тела советников и дам, некоторые из которых поднимались и расползались-расходились по своим местам и покинул залу.
Тем временем Лея уже притащила Уриена в его покои. Хотела сначала вести в свои, так как вероятность, что кто-то бросится, если что, искать графа к ней, была меньше, но по дороге Уриене окосел совершенно и пришлось спешно менять план.
Лея ввел его в комнату, и толкнула в сторону постели, тот повалился на нее мешком, а девушка выглянула в коридор, воровато огляделась и закрыла дверь за собою, не поворачиваясь, задышала, прислонившись лбом к двери, глубоко и тяжко.
Еще была возможность все изменить, исправить, не пытаться вмешаться в собственную судьбу, не испытывать и не дразнить жизнь, но Лея слишком сильно любила графа Уриена и понимала, что если не подтолкнуть того, если не изменить его отношение к себе самым радикальным и грубым способом, если избежать обмана…
Моргана явно овладела его сердцем, но Лея была готова бороться и принести в жертву все что угодно ради этого.
-Любовь, как и власть, терпит любой метод, — прошептала Лея и собралась с духом, обернулась к кровати, прислушалась – граф Уриен крепко спал. – Черт.
По ее плану граф не должен был быть пьян настолько, чтобы уснуть мертвецким сном, но раз уже сложилось так, ладно!
Лея скользнула к нему, стаскивая и расстегивая одежду, разбрасывая ее так, чтобы было видно, что раздевались в спешке. Немного постояла, глядя в ночь, и решаясь, затем, стянула и с себя платье, швырнула его в дальний угол, чтобы не передумать, и бросилась исступленно в постель к графу, натянула одеяло до самого подбородка и попыталась не думать…
Сон, на удивление, сморил ее почти мгновенно, унося в мир искристых грез. Она верила, что утром все будет иначе, все будет по-другому.
***
Следующее утро встретило обитателей замка де Горра жесткой болезнью. Многие заснули за столами, под лавками и на полу в разных неудобных позах и потому к головной боли, сухости и раздражению на свет прибавились еще и ломота в костях вместе с затекшими конечностями.
Лилиан вообще проснулась одна из первых из-за того, что ее рука дернулась в сторону и впечаталась во что-то мягкое и склизкое. Мозг не смог идентифицировать это и послал тревожный сигнал. Сигнал разорвался тысячью болевых иголочек, и целительница со стоном сползла под стол, где тотчас ударилась головой о деревянную столешницу и выругалась, просыпаясь.
-А…- хрипло простонала Лилиан, выбираясь из-под стола и жмурясь от яркого света, проникавшего в залу.
Рядом с нею медленно шевелились тела, собираемые в подобия почтенных придворных принца Мелеаганта де Горра. Сам же принц тоже был здесь и приветствовал всех добродушным весельем.
-Доброе утро, мадам Лезер! – приветствовал он, склоняясь в почтении перед седовласой женщиной, которая склонилась в поклоне, но тотчас едва не упала на пол, ее придержали и увели.
-Лазарь, Гарсон, Элая, Истер… — Мелеагант приветствовал всех, некоторым давал какие-то шутливые рекомендации, некоторых сочувственно похлопывал по плечу. Он выглядел раздражающе бодрым.
-Госпожа целитель! – Мелеагант насмешливо приветствовал Лилиан, и та приоткрыла один глаз, боясь представить, что видит сейчас принц перед собою.
-Я в аду…- простонала Лилиан, и осознала, что на ней что-то надето поверх платья. Она опознала мантию Мелеаганта и испуганно сдернула ее с плеча, отчего, собственно, едва не потеряла равновесие.
-Тише, — горячая ладонь принца легла ей на талию, удерживая, и желудок Лилиан предательски перекувырнулся от этого жара. Она почувствовала, что краснеет, представив, как опухло ее лицо, как перепачкана она сама в еде и черт знает, чем еще, и растрепана, и вообще…
-Утренние цветы особенно прекрасны, — Мелеагант поставил целительницу в вертикальное положение, — мы выдвигаемся после обеда, пожалуйста, приведи себя в норму. Нет…
Он отступил на шаг, оглядывая ее:
-Мне и так нравится, но Камелот не поймёт.
«Знала бы Леди Озера, какая я свинья…» — подумала Лилиан, ковыляя к выходу из залы, — «господи, какой позор. Больше не пью».
-Лилиан, — позвал Мелеагант, заставляя сердце целительницы вздрогнуть, — сходи на кухню. там есть кухарка – Фира, она даст тебе средство на помощь.
-Спасибо, ваше высочество, — Лилиан качнуло, она поспешно закрыла рот, чувствуя, как содержимое желудка поднимается вверх.
-Иди уже, — отмахнулся Мелеагант, усмехаясь, — так, где Уриен? Живо найдите мне графа!
Граф, между тем, проснулся, почувствовав острую боль и отвратительное состояние всего тела. Но это немного отлегло, когда он увидел, что рядом с ним, спиной к нему, лежит очаровательное, складное женское тело.
Граф попытался припомнить, кто это носит такую копну темных волос и имеет такую шелковую кожу, провел пальцем по плечу ее, пытаясь угадать, но не смог.
-Ну-ка…- граф приподнялся на постели и развернул девушку к себе лицом, рассчитывая увидеть, с кем провел он эту ночь и немой крик застыл у него в горле.
Кто угодно, только не она! Кто угодно, только не эта маленькая, тоненькая и юркая, похожая скоростью и резвостью движений на ящерицу, только не Лея!
Не Лея, которую он, нашел вместе с Мелеагантом в саду, в пеленках, еще маленькой, не младенческой, но очень крохотной от голода и холода.
Не Лея, которую граф вместе с наследником принца уговаривал спрятать на кухне. Не Лея, что почти росла на его глазах, не так, как рос бы Мелеагант, что был немного младше Уриена, но…
Но все же! Лея была не просто красивой девушкой, не просто служанкой или босоногой девчонкой, что бегала когда-то по траве земель де Горр. Это была ЛЕЯ!
Лея, от которой Уриен отгонял особенно назойливых кавалеров, Лея, которой он привозил из своих земель платья, достойные и принцесс, но бегала в них служанка.
Это была Лея, которую никак нельзя было тронуть, к которой нельзя было испытывать даже намека на романтический интерес – Уриен запретил себе это давным-давно и не собирался нарушать этот запрет, но это была Лея!
Лея лежала на шелковой простыне – белоснежной, и лицо ее казалось еще белее от этого шелка и полотна черных блестящих волос.
-Я подлец…- прошептал Уриен, в ужасе отодвигаясь от нее.
Он представил в своем пульсирующем головной болью сознании, как в пьяном угаре тащит тоненькую и слабую Лею за собою по темному коридору, а она…
Сопротивлялась ли она ему? Или доверчиво, как за другом, пошла за ним, не подозревая, какой Уриен подлец?
Графу было мучительно думать об этом, мучительно было находиться рядом с Леей, он боялся даже взглянуть на нее.
Уриен заставил себя взглянуть на простыню, но тотчас стыдливо отвел взгляд. Ему – любимцу женщин невыносима была даже мысль о том, что он мог поступить так с Леей. Он не знал, как быть и что делать, панический ужас и отвращение к самому себе взяли верх, граф торопливо, не дожидаясь пробуждения девушки, быстро собрал те вещи, что попались ему на глаза и вышел в коридор, нос, к носу столкнувшись с Мелеагантом и уже почти отошедшей от ночи Лилиан.
-Дожили…- изрек Мелеагант, глядя на фигуру своего названного брата, заметавшегося по коридору. Лилиан же отвернулась в сторону и чужим голосом промолвила:
-Доброе утро, граф.
-Ага, — бешено стучало сердце Уриена, пока он одевался, как попало перед удивленным взором Мелеаганта.
Приведя себя в человеческий вид, Мори медленно поднял взгляд на Мелеаганта, тот же толкнул локтем Лилиан, призывая ее повернуться назад.
-Я всё-таки спрошу, и, полагаю, за нас двоих? – Мелеагант вопросительно взглянул на Лилиан, та не поняла, но на всякий случай кивнула. – Какого черта, Уриен?
-Я подлец…- прошептал Уриен, роняя голову на грудь.
-Может, вам тоже рассола, граф? – Лилиан вытащила из кармана фляжку и предложила ее Уриену, но тот даже не взглянул в ее сторону.
-Погоди, — Мелеагант мягко отодвинул руку Лилиан в сторону, и целительнице показалось, что его рука на ее пробыла гораздо дольше, чем нужно. А может быть, ей просто хотелось этого. – Уриен, взываю! Какого черта происходит?
-Я подлец…- повторил Уриен тоном, каким мог бы объяснять что-то идиоту.
-Это мы поняли, — кивнул принц, — мы тебя искали не для этого. Что произошло?
-Я предатель! – граф не мог прийти в себя, Мелеагант переглянулся с Лилиан, что-то в духе: «видела, с кем приходится работать?»
Объяснений от графа не следовало, и Мелеагант взялся за ручку двери, ведущую в покои Уриена, но тот резко схватил его за руку:
-Не надо! Не заходи! Там…Лея.
-Лея? – переспросила Лилиан, глядя на дверь, — мы все видели Лею, разве нет?
Мелеагант, сообразивший быстрее, взглянул на Лилиан и та медленно осознала, краснея под взглядом принца.
-Ой…
Мелеагант грубо схватил друга и названного брата за локоть и оттащил его в сторону, в какой-то закуток между галереями. Лилиан осталась стоять у дверей, не зная, следует ли ей идти, или вернуться в свои покои, но Мелеагант шепот позвал ее:
-Госпожа целитель?!
Лилиан приблизилась с опаской, и на кивок Мелеаганта, встала рядом, оглядываясь по сторонам.
-Как ты посмел? – Мелеагант обратился к Уриену. – Ты…
-Я не помню! – Уриен не оправдывался, он почти плакал. – Я не помню ничего.
-Не помнишь? – внезапно гнев Мелеаганта сменился удивлением, он хлопнул Уриена по плечу, — ты, что ей сказал утром, приятель?
-Ничего, она еще спит, — Уриен сглотнул комок, панически взглянул на Лилиан, ища поддержки, но та хранила нейтралитет.
-Но ты же объяснишься с нею, верно? – в голосе Мелеаганта прорезались стальные нотки. – Верно?
-Объяснюсь…- прошептал граф,- только, что я ей скажу? О боже!
Уриен в испуге закрыл рот руками – до него дошло еще одно жуткое, сбившее его с толку, обстоятельство.
-Что еще? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил Мелеагант.
-Я же изменил Моргане! – с ужасом воскликнул граф. – Боже…
Лилиан не удержалась от тихого ругательства, но Мелеагант внезапно поддержал ее:
-Согласен, госпожа целитель. Уриен, вы, оказывается, еще и изменник? Тьфу ты…
Мелеагант больше не злился, он понял, что бесполезно, что Уриен сам себя не простит и накажет гораздо сильнее. Да и кое-что смущало принца – Уриен раньше, как бы ни напивался, а все равно мог сказать утром кое-что о произошедшей ночи, если он не помнил о Лее ничего…
Мелеагант знал женское коварство и Лею гораздо лучше, чем Уриен. А еще, знал он и то, что Лея любит Уриена. К тому же, Мелеагант решил, что она достаточно самостоятельна, чтобы решать сама такой вопрос – если ей нужна будет помощь, она может обратиться к нему.
-Дурак ты, Уриен,- неожиданно продолжил Мелеагант. – Лея хороша, тонка, красива. А ты все на Моргану смотришь. Сдалась она…впрочем, дело твое. Объяснись с Леей и забудь – не казнись, она…
-Она пострадала из-за меня…- не унимался граф. – А если я ее…силой?
-Это вряд ли, — скептически хмыкнула Лилиан, — на вас, граф, как мы заметили из вашего утреннего выброса из спальни, нет ни царапин, ни следов сопротивления – ничего. Не думаю я, что Лея та, кто сдается без боя.
-К тому же, пир вы вчера покидали вместе, — вспомнил Мелеагант, и вспомнил то, что Лея усиленно подливала графу. – Более того, она тебе подливала постоянно вина. Объяснись и не казнись.
-Легко сказать…- слова Мелеаганта возымели некое действие, но Уриену все еще было тошно от самого себя. – Что я ей скажу? Извини, Лея, я люблю другую, а с тобою я так…обознался?
Несмотря на трагизм тонна, Мелеагант усмехнулся, и Лилиан внезапно заметила, как он кривит губы, как мгновенно его мимика переходит от одной эмоции к другой и почему-то улыбнулась.
-А что, — произнес Мелеагант, — она Лея, другая тоже..Моргана. Волосы у обеих темные – легко спутать.
-Тогда вы бы тоже остерегались, ваше высочество…- Лея не думала, что скажет это вслух, но сказала, и в их уголочке грохнул смех, пугая пробуждающихся жителей.
-Вернемся из Камелота, я с ней поговорю, — пообещал несчастный Уриен. – Всё равно она спит еще.
-Так мы еще не сейчас едем, — напомнил Мелеагант, — лишь после обеда. Проснется!
-Нет, ни к чему нервы травить перед такой дорогой, — Уриену очень не хотелось говорить с Леей, ему было тошно от себя, от своего поступка, от того, что он посмел ее коснуться, хоть и не должен был, ведь она была ему едва ли не сестренкой, он заботился о ней, а тут…
Упоминание о дороге вернуло всех в мрачную действительность. Лилиан с тревогой взглянула на Мелеаганта, странный страх сжал ее горло.
-Ваше высочество, — прошептала она, забыв сразу же и про Лею, и про Уриена, — вы правда будете биться? Вы…
-Меч короля на кону, — Мелеагант отозвался мягко и в его глазах полыхнул странный огонек, внезапно Лилиан подумалось с опаской, что такой огонек мог быть и колдовским. – Я обязан биться за него. Я обязан сделать все для спасения Камелота и де Горр.
Он не сказал больше и слова, оставил закуток и вышел в коридор, не дожидаясь слова Лилиан или Уриена. Мелеаганту не было страшно – он был уверен в своей победе на турнире, вот в том, что Моргана обставила все так, чтобы меч достался ему – сомневался, но не в победе, нет. Он был рожден для битв и битвы торопливо появлялись в его жизни.
-Какая глупая…- Мелеагант вспомнил тревожный взгляд Лилиан, — какая глупая! Я обязан биться! Это мой трон и мой меч. Какая…наивность в ее взгляде.
В чистом взгляде. В сильном взгляде. Так смотрят те, кто может еще во что-то верить.
-Нужно ехать… готовить лошадей, готовить путь…
Нет, ну с чего бы ей так тревожиться? Ей, недавно восставший от похмельного пробуждения, беспокоиться не о встрече с Ланселотом, а о нем!
-Нужно ехать!
Какая светлая эта Лилиан! Какая трогательная в своем румянце и смущении. Какая наивная, какая…
-Какого черта, Мелеагант?!
Глава 8
Лея проснулась с ощущением счастья, и некоторое время полежала с закрытыми глазами, впитывая в свою душу это чувство и боясь его растворения. Она лежала, прислушиваясь, надеясь услышать дыхание Уриена или же угадать его присутствие рядом, но не могла уловить и движения.
«Должно быть, он проснулся и не знает, как быть, ждет моего пробуждения», — Лею осенило, и она сладко потянулась, делая вид, что проснулась лишь сейчас, открыла глаза, заботясь о том, чтобы вышло как можно красивее и непринужденнее и села в постели, чувствуя, как внутреннее счастье внутри нее гаснет.
Комната была пуста. Кроме Леи, привычных предметов мебели и одежды, валяющейся на полу в беспорядке, не было никого.
Лея обернулась, словно надеялась, что Уриен притаился за кроватью, но, разумеется, не увидела никого. Она поднялась, поправляя волосы, и мрачно принялась одеваться.
Лея не была глупа и сразу же отметила, что половина постели рядом с нею неразобрана и смята так, как если бы собирались в спешке. Также на полу остались некоторые предметы одежды графа, что говорило о том, что он едва ли не убегал из комнаты.
-Проклятие…- Лея бессильно рухнула в кресло, подпирая щеку. Она чувствовала себя ужасно от того, что не сработало задуманное ею и что Уриен либо понял ее план, либо не понял, принял все за чистую монету и тогда еще хуже, решил бежать.
В замке всюду глаза и уши, поэтому Лея, конечно, не удивилась тому, что когда она выходила из покоев Уриена, то встретила множество «мимо проходящих» служанок и некоторых дам из свиты де Горра. Кто-то откровенно косился, кто-то смущенно отводил глаза.
Лея, облаченная во вчерашнее платье, с пунцовыми щеками, чувствуя себя обнаженной до самой души, уверенная, что каждый видит ее обман с графом Уриеном, с трудом нашла в себе силы сделать первый шаг и тут же встретила сочувственно-ехидный взгляд одной из служанок – Рози.
Рози была смазлива и глупа. Уже два этих качества обеспечили ей своеобразный рост авторитета в замке. Она начинала как помощница на кухне, а потом была кем-то замечена и приставлена к рыцарю личной горничной, а затем была уже замечена у него… суть сводилась к тому, что Рози умела восторженно смотреть на мир, хлопая большими голубыми глазами и обожать своего нынешнего господина или госпожу, напрочь забывая прошлого своего благодетеля и не ценя некоторых тайн, что становились известны всякой прислуге.
Любая горничная, служанка или наперсница, вышивальщица, подруга хоть сколько-нибудь титулованной особы обязана иметь свой кодекс чести и сохранять некоторые интимные подробности жизни своей госпожи только в своей памяти, не пытаясь обличать тайн перед двором и новой хозяйкой. Любая умная девушка так и поступала, по необходимости кое-что, выдавая, но всегда, если и выдавала, то старалась обставить все дело так, чтобы ее слова можно было толковать двойным смыслом или загадкой.
Рози умной не была. Её время было ограничено. Она не попалась на своей неблагодарности, не была поймана и по-настоящему, ничего ценного наблюдать еще не научилась, но этого уже хватало, чтобы сделать вывод о ее будущем. Оно виделось Лее и любому зрячему ясно: попасть в страшную опалу, забвение и все прочее…
Таких, как Рози много, каждая думает, что идя по головам, она зацепится, останется, сдюжит, но это не так. Каждая такая Рози ошибается.
-Лея, душечка, — Рози лучилась ядовитой доброжелательностью, — вы совсем бледны. Должно быть, не спали?
-Не ваше дело, милая, — Лея ответила змеиной улыбкой, думая про себя, что не спи она всю ночь по тем причинам, которые предполагала Рози, была бы счастлива, и жаловаться бы на недосып не посмела.
-А граф Уриен скоро вернется? Он вам не сказал этого утром? – Рози обнажила карты грубо и пошло, вызвав шелест среди юбок придворных дам.
-Вернется…- Лея подумала немного, затем ласковым тоном отозвалась, глядя прямо в наивные преданно-восторженные голубые глаза, — а пошла ты к черту, Рози!
Лея слегка толкнула девушку в сторону и та упала, с громким стоном и тут же захныкала. Но Лея уже не обратила внимания на ее всхлипы и на переполох среди дам.
кто-то из них крикнул:
-Я пожалуюсь принцу! Он накажет тебя, подстилка ты дрянная!
-Да пошла ты тоже к черту, — негромко, себе под нос произнесла Лея и прокричала, уже скрываясь в галерее, — жалуйтесь…ваше право.
Конечно, Уриен не мог видеть и знать всего этого. Он бежал от объяснения с Леей в дорогу и теперь три всадника направлялись в Камелот по пыльной дороге.
Лилиан ехала неуверенно и напрягалась всем своим телом, боясь свалиться с лошади. Лошадь была верной, выносливой и боевой, а Лилиан не привыкла к разумному транспорту и к транспорту вообще, предпочитая пешие путешествия.
-Не натягивай ты так поводья, расслабь руку! – не выдержал Мелеагант, заметив, что целительница держит ремни почти у самой груди, боясь их выпустить, — она не убежит от тебя, самую смирную выбирали.
Лилиан с недоверием взглянула на принца, но руку медленно опустила, пальцами, крепко держа ремни.
-Не привыкшая к лошадям, да? – угадал Уриен, пытаясь отвлечься хоть в чем-то от насмешливых намеков и взглядом Мелеаганта и собственных размышлений о Лее.
-Да, — проблеяла Лилиан, едва живая от ужаса. Она умела обращаться с животными, но разом вдруг растеряла все свои около магические и магические навыки, превратившись в слабый и хрупкий цветочек.
-А как же ты путешествовала? – спросил Мелеагант, помогая Лилиан выровнять шаг лошади вернее. Он действовал спокойно, ровно и лишь слегка касался загривка лошади Лилиан, не слезая со своей, но животное слушалось даже легкого этого касания.
-Пешком, — уже увереннее ответила Лилиан, отвечая, чисто не задумываясь, глядя лишь на руку принца в перчатке.
-Пешком? – переспросил Уриен, а Мелеагант хмыкнул:
-По лесам?
-Да, — легко ответила Лилиан на оба эти вопроса и названные братья переглянулись. – Меня растили в близости к земле и травам, Леди Озера дала мне образование и я стала целительницей. Вернее, у меня были задатки, она развила их и вот…
Лилиан хотела было развести руками, но стоило ей оторвать руку от ремней крепления, как ей почудилось, что она вот-вот упадет.
-Чудеса, госпожа целитель! – усмехнулся вновь Мелеагант. – Впрочем, дело ваше. Близость к земле – пожалуйста, но неужели не страшно идти по трактам и лесам самой?
-Раньше меня провожал Ланселот от селения к селению, — Лилиан смутилась от воспоминаний, но продолжала. – Мы ходили вдвоем, он защищал меня, мы искали место, где он может стать рыцарем, а я – целителем. Однажды мы…немного поссорились и разошлись разными дорогами. Потом я пыталась отыскать его…
-А он? – грубо оборвал Уриен, чувствуя, что Ланселоту лучше не попадаться на его пути.
-А он, наверное, тоже, — Лилиан встретила его взгляд спокойно, — я не знаю. Но теперь мне повезло, следы привели меня в северный край, и я попала в ваши леса, граф, а вы знаете того, кто может знать, где Ланселот и вот теперь я надеюсь, что все сложится.
-Всегда рад услужить милой леди, — отозвался Мелеагант, переключая внимание Лилиан на себя, — уже решила, что скажешь ему при встрече?
-Она заплутала в моих лесах! – запоздало возмутился Уриен, но Мелеагант отбрил его:
-Я рад, что и ты решил, что скажешь Лее при встрече и присоединился к моей беседе с прекрасной Лилиан.
Уриен сник и замолчал. Лилиан почувствовала, что жар бросился ей в лицо, но она пыталась сдержать себя и ответить на вопрос принца:
-Я долго думала над тем, что сказать ему. Но так и не могу решить…
Она помедлила, затем нехорошо, как-то совершенно по-мелеагантовски усмехнулась:
-Не могу решить, сразу ему какую-нибудь кость сломать или сначала просто высказать, что думаю о его делах с Морганой?
-Это можно делать одновременно, — Мелеагант не сдержал искренней улыбки и даже с каким-то восхищением взглянул на целительницу,- ломать и говорить ему за что.
-Несправедливо наказывать человека за дела с Морганой! – Уриен не выдержал и влез вновь.
-Молчи, изменник, — фыркнул принц.
Съехали по последнему пологому холму, и Лилиан охнула – прежде она не видела завидневшихся вдали белых каменных стен Камелота.
-Вперед! – Мелеагант блеснул опасным взглядом, и его лошадь вырвалась вперед, более он не слышал ни препирательств, ни насмешек, уверенно направляясь к стенам, которые должны были через несколько часов стать его стенами.
-Ну…Дьявол! – Уриен оглянулся на Лилиан, — съедешь?
-Думаю да, — Лилиан поехала первой, чтобы Уриен, если что, имел возможность ей помочь, но обошлось без приключений.
***
Камелот был задуман как город-крепость, столица столиц, а на деле, если бы кто спросил Лилиан, что она думает о Камелоте, целительница, не задумываясь, ответила бы:
-Рынок!
В самом деле, несмотря на свисавшие траурные ленты и знамена с каждого, хоть сколько-нибудь значимого здания, закрытые ставни домов и прощальные стихи и оды к Утеру Пендрагону от уличных бардов, город явил собой один большой рынок.
Казалось, здесь не было того, чего не могла бы найти душа. Магические зелья торговали прямо с рук, подозрительные торговцы рассовывали по карманам покупателей травы и жуткого вида когти, толстые торговки кричали о том, что лучшие шелка, пряности, ленты, овощи, вина лишь у них. На одном прилавке с рыбой лежала пряжа, а с мехами запросто могло соседствовать масло. Здесь торговали бурно, весело и живо.
Украшения, какие-то каменья, потертые книги, обувь и хлеб, яркость и дурман звуков и цветов – все смешивалось в один большой калейдоскоп безумного праздника жизни и это…
Это пугало Лилиан и всякого редкого гостя. Так их и вычисляли, гостей – по дерганому виду и рваным движениям, да бегающему взгляду от лавки к лавке, стремящемуся охватить необъятное…
-Рыцарские шатры! – Уриен крикнул Лилиан, потому что в веселии звуков, обилии криков и песен, выкриков о турнирах и слухах – ничего нельзя было расслышать.
К шатрам проехали с большим трудом, но Лилиан задышалось свободнее. Здесь был хоть какой-то порядок и структура. Почетные гости, рыцари, кони и оруженосцы – все хоть и смешивалось, рябило в глазах от переплетений гербов, но, по крайней мере, здесь все вели себя как-то…тише.
-О, Мерлин! – Уриен бесцеремонно пихнул Лилиан под локоть и она увидела, наконец то, что между шатров, бродит маг довольно моложавого сложения и вида, лишь волосы его седы, да одежды…
-Друид… — прошептала Лилиан, много слышавшая о Мерлине, но не имевшая возможности познакомиться с ним лично.
-Нам сюда! – Уриен ориентировался лучше. Он взял целительницу за локоть и потащил куда-то за собою, к самому большому, богато расшитому шатру, но Лилиан, пробегая мимо поля грядущей битвы, остановилась, как вкопанная.
Ее потрясли трибуны! Полукругом стояли они вокруг огороженной площадки, и толпа стекалась к ним. Кто не вмещался – толпился тут же, рядом. Лилиан представила, как сюда сейчас стечется весь рынок и на миг ей стало дурно, но Уриен потащил ее дальше, и Лилиан успела краем глаза заметить то, что не видела раньше – огромный серый камень в центре площадки не бросился ей в глаза при осмотре трибун, но сейчас она видела громадную глыбу с трещиной посередине и торчавшей из нее рукояти меча…
-Это…Экскалибур? – у Лилиан даже голос пропал от волнения. Она не видела ничего подобного прежде, такой меч, украшенный россыпью рубиновых камней, в камне… среди трибун – это пугало и восхищало, и даже Лилиан, далекая от жажды турнирного кровопролития, возжелала начала битв.
-А? – Уриен обернулся в легком раздражении, пытаясь выяснить причину задержки, но улыбнулся, заметив ее восторг. – Да, это Экскалибур, меч Короля, меч Пендрагонов! Пойдём, пожалуйста.
Лилиан, все еще заворожено глядящая на меч, позволила все же себя увести к шатру Мелеаганта, но внутрь благоразумно не пошла, оглядываясь по сторонам. Она понимала, что сейчас принцу де Горру будет не до нее и Ланселота, а потому мешать ему при подготовке к битве – было не просто глупо, но и опасно.
Лилиан одного лишь желала сейчас, чтобы Мелеагант вытащил-таки этот Экскалибур, который почему-то в мысленном представлении Лилиан, очень подошел бы к нему.
Но стоять долго на одном месте впустую Лилиан не пришлось. Туда-сюда забегали, засновали оруженосцы, кто искал хозяина, кто какой-то нужный предмет вооружения – Лилиан очень сильно толкнул молодой мужчина с темными короткими волосами и мечтательным взором. Девушка чуть не упала и в сердцах бросила ему, незаметившему препятствия:
-Идиот!
-Лилиан? – тотчас услышала она за своею спиной родной голос и обернулась почти мгновенно, забыв оправить от толчка незнакомца свои одежды.
-Ланселот! – тотчас забыт был и турнир, и незнакомец-грубиян и зрелищность турнира. Она бросилась на шею своему другу и почти брату и ткнулась доверчиво ему в плечо, но тут же, не успел он в ответ ее также крепко обнять, как она выпустила его и со злостью пихнула его локтем в бок:
-Паразит!
-Ладно, — Ланселот охнул и скривился от боли, — это заслуженно.
-Предатель! – не отступала Лилиан, отвешивая юноше оплеуху.
-Заслужено, — согласился Ланселот.
-Идиот! Свинья! Козел! Мальчишка! – Лилиан сыпала словами и ударами так часто и быстро, что Ланселот не успевал, а, впрочем, и не особенно желал успевать, закрываться от нее.
-Девушка, оставь юношу в покое! – ледяной женский голос за спиной Лилиан должен был привести ее в чувство, но и Моргане Лилиан тоже могла кое-что сказать.
-А не пошла бы ты, проклятая ведьма, от него подальше? И руки свои не смей к нему тянуть! – Лилиан обернулась, с вызовом глядя в худое, изможденное страданием, нищетой и голодом лицо Морганы. – Ты…
Моргана не дернулась, спокойно смотрела, не моргая.
-Лили, — Ланселот дернул целительницу, — прекрати сейчас же.
-Ничего, — также холодно отозвалась Моргана, — я…привыкла.
Это «привыкла» прозвучало полным уничижением, и фея двинулась прочь, не оглянувшись даже на Лилиан и Ланселота, и была тут же перехвачена радостно-сконфуженным Уриеном.
-Какого черта, Ланселот? – в ярости спросила Лилиан, почувствовав, что руки ее похолодели от одного присутствия Морганы. – Почему ты…
-Пошли подальше, — позвал юноша и поманил целительницу в глубину шатров и лавок подальше от лишних глаз и ушей.
***
Турнир отошел для Лилиан куда-то на задворки сознания. Она стояла, прислонившись к стене какого-то деревянного хиленького здания-лавчонки, и краем уха слышала горн, возвещавший начало нового состязания и выкрики толпы, и стон и лязг мечей.
Она слышала все это, но совершенно не осознавала. Впервые за долгое время Лилиан видела Ланселота так близко и была счастлива от того, что находится рядом со своим другом детства.
Тот мялся, растерянно улыбаясь и конфузясь, переступая с ноги на ногу.
-Ну…- он неуверенно взглянул на нее, — ты хотела спросить меня?
-Да, — дурман стряхнулся. Лилиан для верности потрясла головой и, взяв Ланселота за руку, словно боясь, что что-то снова разлучит их, спросила, — почему ты оставил дом Леди Озера?
Ланселот мрачно посмотрел себе под ноги и с тяжелым вздохом ответил:
-Её дом – это Эдемский сад. Ты живешь в нем, как в клетке, живешь и любуешься цветами, а все кажется, что они ненастоящие. Она излучает обаяние и добродушие, но на деле…она лицемер, Лилиан!
Юношеское горделивое упрямство прочла Лилиан в его взгляде и мягко отозвалась:
-В игрищах жизни никто не выигрывает справедливо. Она ушла от политики и интриг двора, посвятила жизнь воспитанию магии и взращиванию, а также…вырастила нас.
-Оставила, вырастила…- Ланселот взглянул в глаза Лилиан и печально улыбнулся, — Лили, цветочек, ты не понимаешь? все эти слова звучат здорово, когда слышишь их со стороны. Ты занималась с нею, входила в круг ее любимиц, обучалась у нее, а я – подкидыш, без роду и племени, без титулов и знаний, лишь мальчишка.
-Она любила тебя! – поспешно вставила Лилиан, успокаивающе положила руку на плечо юноше.
-Верно, — он кивнул, — любила, как могла. Любила, потому что это ее маска и ей так положено. Ты говоришь, что она отошла от политики? Ты веришь в это?
-Да, — солгала Лилиан, чувствуя у горла холодный комок.
-Правда? – Ланселот прищурился. – Веришь? Веришь, что интриганка, та, что хлеще Мерлина, просто вдруг взяла и ушла? в любовь к детям подалась?
-Ну…- Лилиан замялась, — я не знаю, чему верить, но…
-Ты знаешь, что случилось с Морганой? – жестко спросил Ланселот и его лицо исказилось.
-Про ее отца и мать? Про Утера? – уточнила Лилиан, с трудом подавляя дрожь от неприятия Морганы. – Знаю. Это деяние Мерлина.
-А кто его научил такому трюку? А кто ему подсказал? – Ланселот наступал, и Лилиан почувствовала себя вдруг совершенно беспомощной. Взревела толпа совсем рядом, празднуя чью-то победу и отмечая чье-то поражение и Лилиан, чтобы попытаться найти слова, сделала вид, что прислушивается, но Ланселот истолковал это по-своему:
-Думаешь, не он ли бьется?
-Кто? – голос предательски дрогнул, и Лилиан поняла, что выдала себя.
-Мелеагант, — хмыкнул Ланселот. – Я знаю, ты приехала с ним. И Уриеном.
-Он помог отыскать тебя, я здесь для этого! – Лилиан мгновенно вспыхнула, но надеялась, что в гневе Ланселот поймет свою бестактность, но его уже изменило общение с Морганой, и он хмыкнул:
-Поверил бы, но глаза твои выдают! Влюбилась?
-Не твое дело! – ситуация пошла не по сценарию Лилиан. Предполагалось, что это она будет наступать на Ланселота и требовать его отлучения от работы с Морганой, но выходило что-то совсем сумасшедшее. – Что у тебя за дела с Морганой? как тебя вообще угораздило?
-Как…- Ланселот вдруг разом охрип и его странным образом качнуло. Он на мгновение снова очутился в сыром осеннем лесу, на тропинках Тракта, и снова будто бы пахнуло дурманящим запахом крови и перепуганный взгляд изможденной девушки в самом растрепанном и жалком виде:
-Пожалуйста, помоги…
И лязг стали…а может это сейчас бьются за меч короля? За шатрами? На поле, под рев зрителей, а не в лесу?
И, наконец, победа. Благодарный взгляд, какое-то готовое сорваться с тонких губ слово и девушка падает в обморок, не от испуга, от голода и Ланселота пронзает чувство невосполнимой горечи.
-Эй, — Лилиан щелкнула пальцами у него перед носом, — я задала вопрос!
-Да, — Ланселот с трудом кивнул, вырываясь из того леса, — я…просто познакомились. Ей нужна была помощь, я помог. Потом она помогла мне. Сработались. Не думай, Лилиан, она не так плоха.
-Да, всего лишь отравительница, убийца…- целительница закатила глаза. – Я не хочу, чтобы ты с ней общался.
-То ли дело Мелеагант, — вдруг злобно подхватил Ланселот, перенимая тон Лилиан, — сердцеед, властолюбец, интриган, самовлюбленный…
-Он не самовлюбленный! – вступилась Лилиан, понимая, что отрицать остальное точно глупо. – И вообще, он просто сопроводил меня сюда. А я…
-Что? Пришла, чтобы повидаться со мною или заставить вернуться к прежней жизни? жизни по лицемерию Леди Озера?
Толпа яростно взревела, а затем раздался приглушенный стон, от которого душа целительницы оборвалась, и почему-то ей показался вкус крови во рту.
-Что там? – она вытянула шею, безуспешно пытаясь разглядеть через строения, что происходит на поле.
-Идем ближе! – отрывисто бросил Ланселот и уверенно потащил Лилиан за собою поближе, по пути заканчивая свою мысль, — Лилиан, я не прежний. У меня есть свои планы и свои цели. Я не лечу людей, я просто хочу быть…
Он не договорил. Остановился, пораженный, глядя на поле.
Лилиан налетела на рыцаря и оббежала его, чтобы увидеть, что происходит, так как он точно не мог шевельнуться – так был удивлен.
А было с чего прийти в изумление. Огромные трибуны застыли в молчании, и даже природа словно бы застоялась в своем страхе, забилась, пораженная и напуганная. Воздух замер…
Лилиан увидела у огромного Священного Камня Мелеаганта и выдохнула с облегчением – жив, потрепан, конечно, немного – сбились одежды чуть в сторону, но жив! Жив…Это принесло ей огромную радость, но она отметила, как он мрачен и яростен. И только взглянув вверх, на камень, увидела, что меч вынут, но держит его не Мелеагант, а тот паренек, что едва не сбил ее с ног перед встречей с Ланселотом.
Судя по всему, парень сам удивился не меньше толпы. Мерлин стоял тут же, довольный, с вечной полуулыбкой. Мелеагант же словно оплеван…чуть поодаль, в трибунах, на первых рядах – Моргана со страшным выражением на лице.
-Это мой братец! Мой оруженосец! – ликовал, тыча пальцем и прыгая на одной ножке какой-то юродивый бедный рыцарь.
Ланселот громко выругался, но Лилиан даже не заметила этого.
Глава 9
Дальнейшее походило на бред. Лилиан не успевала отмечать мозгом все события, сменяющие одно другое. Всё поле турнирного сражения превратилось на мгновение в ее представлении в кипящее пламя, растерянность легла на плечи полукруглых скамеек и каждый ждал. Обрывочность информации не укладывалась так сразу в голове и Мерлин оставался единственным, кому удавалось сохранить спокойствие.
-Сын Утера Пендрагона…- спокойно вещает друид, глядя прямо на изумленного юношу, что едва не сбил с ног Лилиан и теперь стоит, замерев, с мечом короля и сам не верит происходящему, поражаясь сверх меры тому, что его называют сыном короля, что его рука обжигается от стали древнего меча…
-Герцогиня Корнуэл… — на лицо Морганы страшно посмотреть. Кажется, она готова броситься прямо сейчас на юношу или на Мерлина, а может быть и на обоих сразу и разорвать их в клочья. Лилиан замечает, что от собранного ее рукой букета Венериных башмачков, врученного Уриеном, в руках феи уже не осталось ничего, зато платье ее все в зеленом и желтоватом соку. Сам же Уриен пораженно и напряженно смотрит куда-то вперед.
-Господи, Моргана! — Ланселот спохватывается, Лилиан разворачивается, угадав движением, но юноши уже нет. Лилиан, однако, не успевает мозгом отметить еще и это, она оборачивается на Уриена, пытаясь понять, почему ей так важно, что Уриен напряженно смотрит на…
-Мелеагант! — губы пересыхают, мгновенно трескаются, но Лилиан не замечает этого.
Мелеагант, как оплеванный и униженный, он бешено и яростно смотрит на Мерлина, его губы кривятся в усмешке, от которой веет пугающей тьмой и каким-то решением.
-Победитель Мелеагант, принц де Горр, — Мерлин птыается подвести черту, но лишь ухудшает ситуацию, Мелеагант с отвращением отворачивается и от этого немного мутит даже Лилиан, которая почти физически ощущает исходящую от него угрозу.
Мерлин пытается благодушной улыбкой подсластить горькую пилюлю, но лишь ухудшает все:
-Но в Артуре… в нем кровь Пендрагона.
«Чтоб он этой кровью и захлебнулся!» — с ненавистью, неположенной светлой целительнице, воспитаннице Леди Озера думается Лилиан и она сама пугается такой неожиданной мысли, бледнеет.
-Это все твоя магия, Мерлин! — Мелеагант яростен и, что много хуже, его ярость принимает не крик, а тихую, зловещую форму.
-Это ложь! — не выдерживает Уриен. Лилиан переводит взгляд на графа и замечает, как тот с поразительной легкостью перемахивает через ограждение. Его трясет от гнева. Люди Мелеаганта поднимают одобрительный гул, но лилиан глуха к этому, она увидела светлую голову Ланселота подле Морганы, заметила, как он что-то яростно, постоянно оглядываясь, выговаривает ей, а она стоит, как мраморная статуя, как…
-Подлец!
-Предатель!
-Трус!
Крики обрушиваются со всех сторон. Лилиан смотрит за криками, но теряется в лицах, в знаменах, в словах. Она замечает бледную красивую девушку со светлыми волосами, испуганную и затравленную так, словно каждый из этих криков предназначен именно для нее. Рядом с нею стоит мужчина, который пытается принять решение и смотрит то на Мелеаганта, то на этого…бастарда Артура.
-Обман!
-Я верен тому, кто вытащил меч из скалы…
Лилиан надоедает это мельтешение. Она пытается найти взглядом Мелеаганта, но обнаруживает вдруг, что его окружили верные люди, видимо, решив защищать честь своего принца, друга, соратника…
Лилиан бросает попытки встретиться с ним взглядом. В сердце саднит от уязвленного самолюбия, она понимает, что для него она последняя, на кого он обратит внимание в эту минуту. Лилиан ищет глазами Ланселота и замечает его почти сразу на трибуне подле Морганы.
Моргана вдруг с яростью, понятной немногим, бросается на ограждение, но Ланселот грубо перехватывает ее за талию и оттаскивает в сторону, свободной рукой надевая на ее голову капюшон. Уриен не замечает этого, напряженно глядя на Мелеаганта и готовясь, если потребуется, вступиться за него любым образом.
Мужчина, стоящий рядом со светловолосой тоненькой затравленной девушкой вдруг делает шаг, очевидно, принимая сторону. Мерлин снисходит до взгляда на него и отступает, позволяя мужчине обратиться к кому-то.
-Я, герцог Леодоган Кармелид, — медленно, с расстановкой заговорил мужчина и Лилиан обращает свой взор на него, надеясь, что хоть этот человек скажет что-нибудь, что будет предельно простым и понятным, ясным…
-Я верен…. — он выдерживает паузу, останавливает свой взгляд на Мелеаганте и его людях, облизывает пересохшие губы, — доставшему меч из скалы!
Вопли, крики. Ярость и восторг, ненависть и обожание. Всё сливается в единый организм, становится одним целым, сумасшедшим, пугающим пятном из эмоций и чувств.
-Я, граф Уриен Мори! — Уриен перекрывает гул, залезая на камень и спихивая с него локтем обалдевшего бастарда-короля, все еще растерянного, по-мальчишески покинутого и брошенного один на один со своей участью, — я верен тому, кто победил в турнире!
И снова грохот. И снова взрыв, и визг, и ярость, и восторг, и обожание.
-Правды нет! — объявляет Мерлин и Лилиан хочется заснуть этому друиду какого-нибудь огромного паука в воротник. В эту минуту даже Моргана не кажется целительнице злом. Вся ненависть ее сосредоточена на том, спокойном лице…
-Бритты, вот ваш король! — подводит итог Мерлин. — Славься Артур!
-Славься! — вторит толпа и взрывается настоящей бурей.
Кто-то хватает Лилиан за руку и оттаскивает в сторону, к выходу из ограждений, где, с трудом пробивая дорогу, пытаются найтись соратники Мелеаганта. Толпа сметает их, или почти сметает, торопясь приветствовать своего короля…
Короля Артура Пендрагона, бастарда Утера, который для своей победы не сделал ровным счетом ничего.
-Уезжаем! — без предисловий рявкнул Уриен, заметив Лилиан, — Эдмонд, подсади девушку.
-Я и…- Лилиан попыталась возмутиться, но сильные руки усадили ее в седло, придержали, вручили поводья — вежливо, но настойчиво.
-Мелеагант! — Уриен был на земле и попытался отыскать своего друга и нашел. Тот стоял подле герцога Кармелида и, взглянув на его лицо, Лилинан поняла, что более зловещего образа не видела никогда.
Уриен бросился туда, и лилиан увидела, что граф появился вовремя, потому что Кармелид, видимо, бросивший какое-то резкое и грубое слово, не ожидал, что на него за это слово могут броситься…
-Мелеагант! Он еще заплатит за всё! — Уриену удалось отвести принца в сторону и заставить его сесть в седло.
Ни на кого не глядя, Мелеагант пришпорил свою лошадь и помчался вон из Камелота, поднимая дорожную пыль серыми клубами.
-Не отставай! — бросил Уриен и тоже пришпорил свою лошадь.
Лилиан ничего не оставалось, как поехать следом.
***
Лилиан безумно хотелось каким-нибудь словом или взглядом, или прикосновением поддержать Мелеаганта. В эту минуту она хотела забрать всю его боль, без остатка, на себя, но не могла, боясь встретить отвращение в его взгляде.
Он ехал впереди, Лилиан и Уриену доставались лишь клубы пыли. Позади них, впрочем, ехали верные соратники принца де Горра, желающие доказать ему свою преданность. Лилиан чувствовала себя лишней, смешной на этой лошади, в этой компании и не могла все время не оглядываться на скакавших следом графов и герцогов, что входили в альянс земли де Горр…
-Ты Ланселота-то нашла своего? — Уриену не хотелось говорить о произошедшем на турнире, только не с Лилиан — у нее уже слишком потерянный взгляд.
-А? — Лилиан тряхнула головой и вгляделась в графа, пытаясь осознать, не шутит ли он. — Нашла.
-Поговорили? — граф пытался быть дружелюбным, но Лилиан не могла думать сейчас о Ланселоте и только тихонько кивнула.
-Испугалась? — предположил Уриен, заметив ее деревянность. — Или…
-Как это вышло? — тихо и дрожа спросила Лилиан. — Как это могло выйти?
Уриен дернул поводьями и признался, подъехав чуть ближе к ней:
-Я сам не понимаю. Моргана всё же…
Граф не смог закончить — ему тоже было тяжело от происходящего, и он дернул плечом, раздраженно отъезжая в сторону.
До земель де Горра доехали почти в молчании. Уже на подъезде к замку Лилиан вдруг вспомнила кое-что:
-Граф Уриен?
-Что? — спросил он, коротко взглянув на нее.
-А что герцог Кармелид сказал…ему?
Она понизила голос, но ей показалось, что все равно сказано было слишком громко, что ее все равно услышали.
-Сказал, что выбрал сторону и что не отдаст Гвиневру…- Уриен заметил ее взгляд и уточнил, — это его дочь, за Мелеаганта, раз он так быстро теряет свои позиции. Унизил…
Уриен со злостью сплюнул, и хотел было рвануться вперед, но лилиан позвала его:
-Граф Уриен…
-Да, Лилиан? — Мори уже с интересом взглянул на нее и тут же угадал по раскрасневшемуся лицу девушки. — Хочешь про Гвиневру узнать?
Лилиан так быстро взглянула на него, что граф понял, как точно угадал и ответил, немного подумав:
-Эх, Лилиан… не ты первая влюбляешься в Мелеаганта. А что до него…он не любит, увлекается — да, но до любви ему еще долго идти. А Гвиневра… не поверишь, мало кандидатур, красивых и покорных, тут важнее факт унижения.
-Он унизил Мелеаганта…при всех! — Лилиан только сейчас поняла, что Кармелид сделал. — мелеагант же…
-Хорошо, если просто задушит, — подтвердил ее опасения граф, — но полно, Лили!
Замок показался уже давно. Странное это было дело. Мелеагант уезжал отсюда совсем недавно преисполненный чувством грядущей победы, все еще веря в то, что Моргана поможет ему полностью, но нет. Победа в турнире была, да что с неё пользы, если победа не определила победителя?
Слухами быстро полнится земля. Не успели быстрые кони коснуться земли родной, а уж слуги и двор Мелеаганта знал о случившемся. Странное и это было дело, но только Лилиан уже знала о подобном фокусе в других землях и потому не удивилась даже почтенному молчанию высыпавших придворных и слуг.
Удивилась лишь тому, что все, как один, не сговариваясь, вышли засвидетельствовать свою преданность Мелеаганту и тому, как угадали они его желание. Не перешептываясь, не
переглядываясь, не вопрошая, они действовали слаженно и так легко, словно продумывали ход действий своих и на случай поражения.
Мелеагант вошел в залу пиршественную, велел гостям своим веселиться и славить жизнь, а сам, не дожидаясь никакого внимания к себе, поднялся по широким лестницам, не обращая ни на кого и взгляда, и не одаривая никого словом. Он был разбит, но как гордая натура и как принц своих земель, как властитель, должен был переживать свой крах в одиночестве — так поступали его кумиры и так он собирался поступать.
Уриен заметил. Он бросился было за ним, но Мелеагант едва заметным жестом для окружающих и ясно видимым тому, кто знает эти жесты лучше своих, дал понять, что присутствие Уриена на пиру более желательно, чем в компании Мелеаганта.
-Расскажи мне! — Лея требовательно схватила Лилиан за рукав в тревоге глядя на преувеличенно громко веселящихся гостей, которые, как нарочно, говорили обо всем, кроме турнира и Артура-бастарда.
-Лея…- Уриен, обернувшись, увидел Лею и вдруг вспомнил, что так и не объяснился с нею. — Милая…
Граф легко утратил способность мыслить логически, едва увидел жертву своего ночного разгула. Жар бросился ему в голову, он отшатнулся. Лея молча смотрела на него, ожидая реакции. Лилиан аккуратно вывернулась от девушки-служанки и графа, понимая, что сейчас она здесь будет очень лишней и с опаской взглянула на лестницу, по которой поднялся принц. Конечно, если он не захотел видеть Уриена, не захочет видеть и ее, но, с другой стороны — она же должна ему помочь, убедиться…поблагодарить, в конце концов, за помощь в поисках Ланселота! И вообще — она гостья, могла и заблудиться. Хотя, надо постараться заблудиться, чтобы наткнуться на него.
Воспользовавшись тем, что Лея отвлеклась от нее, Лилиан, не отдавая себе отчета в том, что скажет, сделает и не прогневает ли этим она владыку земли де Горр, бросилась за ним по ступеням, оставаясь незамеченной…
Лея и Уриен остались один на один. Сложно было сказать, кто из них больше боялся этого. Лею гнуло к земле осознание того, что она совершила обман любимого человека, а Уриена — факт предательства Морганы и Леи, объекта любви и девушки, что выросла на его глазах…
-Лея, мы…- начал было Уриен, заметив, что кое-кто из придворных дам смотрит на них с интересом — ну точно, пойдут слухи! — Лея, не мы, нет. Я совершил ошибку.
-О чем ты говоришь? — Она оскорблено взглянула на него. — Разве связь со мною — это ошибка? Разве я настолько недостойна?
-Нет. Что ты! — Уриен всерьез испугался и, на всякий случай, с опаской для огласки двора, оттащил ее в темный угол. — Ты… Лея, милая, ты потрясающая! Ты красивая, ты умная, ты…хорошо танцуешь.
Уриен сам чувствовал, что несет полный бред, но что он мог сделать? Им владело странное чувство. Девушка, что выросла у него на глазах, виделась ему то девочкой, что с азартом собирала у местного пруда лягушек и тритонов, отлавливала ящериц и танцевала босой по траве,
то в настоящем своем виде — обладательницей гибкого и юного, приятно округлого тела, атласной кожи и горячей россыпи шелковых волос по смугловатым узким плечам.
-Господи…- не выдержал Уриен, — я, наверное, спятил, Лея. Я не должен был прикасаться к тебе…
-Почему? — она с вызовом взглянула на него, и Уриен только сейчас заметил, что она ниже его на голову, если не больше.
-Ты молода, — не подумав, брякнул граф и тут же поправился, — то есть, тебе нужен не тот мужчина, который, как я. Тебе нужен мужчина, как ты. То есть, твоих лет. То есть, надежный, но из твоего круга. Не в смысле, что я сноб…
Графа пробрал озноб. Он чувствовал, как утопает в темной воде, чувствовал, как из слов его уходит здравый смысл, но ничего не мог сделать с этим, робея перед нею страшно, как будто это она старше, как будто это он — нашкодивший мальчишка.
-Разве тебе не понравилось? — она изогнулась, грациозная в своей диковатости повадок и вот уже Уриен поймал себя на том, что смотрит в ее глаза и тяжко отвести ему взгляд.
-Э…я…- Уриен облизнул губы, с силой заставил себя отвернуться, — я не помню. Я был слишком пьян, Лея, так бывает, прости. Мне очень жаль, что все произошло именно так, но я не помню ничего.
Лея вскинула голову, словно бы в немом удивлении, но тут же в глазах ее проскользнул бесовской огонек. Она змейкой скользнула к нему еще ближе, и граф попытался было отступить, но уперся в стену.
Горячая ладонь легла на грудь графу, и тут же он услышал вкрадчивый голосок Леи:
-Я не злюсь, нет. Мы всё можем исправить…
Ее рука расчетливо скользнула вниз, умудряясь на ходу расстегивать пуговицы, но Уриен резко перехватил ей ладонь и все же вывернулся.
-Нет! — как бы ни загорелось его тело желанием, как бы ни манила его перспектива вкусить сладость этой диковатой юности, граф устоял. Он мягко, но настойчиво отодвинул Лею в сторону и молча ушел прочь, на ходу застегивая пуговицы.
Лея закусила губу, чтобы не разрыдаться, но сумела сохранить лицо и сделала глубокий вдох.
-Кто так строит-то…- Лилиан запнулась об одну из каменных ступеней и едва не упала носом прямо на пол, но сумела ухватиться за выступ в стене. Она бродила по замку уже почти час и постепенно понимала, что заблудилась всерьез, но, похоже, не в ту сторону, чтобы наткнуться на принца Мелеаганта.
У нее было острое ощущение, что она уже проходила через этот коридор и видела эти двери, но не могла понять — действительно это так или же просто провидение подсказало кому-то и- владельцев замка де Горр отстроить одинаковые части в замке, чтобы, очевидно, наслаждаться тем, как
гости блуждают по этажам.
К слову, Лилиан не могла сказать даже точно, на каком она находится этаже, потому что лестницы шли вверх и вниз, вбок и галереи иногда поднимались плоскостью, а не ступенями и это пугало, путало.
Лилиан могла найти дорогу домой в любом лесу, но смешно потерялась в замке. Она не выдержала, скользнула по стене на пол и оперлась о холодную неживую материю, тихонько вздохнула, всхлипнула, и грохотом отозвался ее тоненький всхлип.
Но не успела она испугаться, как внезапно часть стены за ее спиной провалилась и Лилиан, потеряв равновесие, больно упала прямо на пол…
Под ноги Принцу де Горру.
-Впечатлен, — промолвил принц, помогая ей подняться, — какого черта?
-Заблудилась, — Лилиан ощупала затылок, понимая, что, скорее всего, вскочит шишка на месте удара, и взглянула в проем, в который провалилась. — Это была дверь…
-Дверь, — Мелеагант неохотно оглянулся назад, — да. Я велю проводить тебя до покоев.
Но не успел Мелеагант сделать и шага в проем, чтобы вызвать слугу, как Лилиан, не контролируя себя, схватила его за рукав мантии и выкрикнула:
-Я хотела сказать спасибо за Ланселота!
-Пожалуйста, — он холодно взглянул на нее, но вдруг, словно сам не осознавая, что делает, накрыл ее руку своей и тут же отнял ее. Отдернул рукав мантии.
-Это несправедливо, то, что произошло, — уже в спину, очень тихо закончила Лилиан, и Мелеагант с усмешкой обернулся к ней:
-Первый раз при дворе? Здесь нет справедливости. И не будет.
-Вы король, ваше величество, — Леди Озера учила Лилиан, что целительница не должна признавать над собою короля или, тем более, выказывать к нему почтение или неуважение. Но она сделала это. Она определила своего короля.
Может быть, он что-то прочел в ее глазах, может быть просто угадал в ее тоне тяжесть, с которой далось ей это решение, но покорился…кивнул:
-Заходи.
И Лилиан, совершенно точно понимая, что заходить не следует, что пути назад уже не будет, зашла, позволяя судьбе свершиться так, как должно было свершиться.
-Здесь мой кабинет, — Мелеагант скользнул следом, закрывая коварный проем. — Тайный.
Лилиан оглядела шкаф с большим количеством рукописных книг, свитков, пергаментов и кусочков кожи с выцарапанными символами, стол, заставленный перьями, чернильницами…
-Вино будешь? Фландрийское? — Мелеагант уже суетливо доставал что-то из незамеченного Лилиан сразу кованого железного сундука.
-Буду, — кивнула она, и попыталась вспомнить, куда делось ее недавнее: «больше не пью».
***
-Ну что ты так дернулась? — недоумевал Ланселот, укладывая ослабевшую Моргану в постель. — Спятила совсем? Знала ведь…
-Я здорова, — слабым голосом попыталась возразить фея, но рука юноши настойчиво накрыла ее одеялом:
-Лежи уже. Здесь никто не потревожит. В мой шатер мало кто вхож.
Моргана, в самом деле, выглядела больной. Вернее, больше больной, чем обычно. К ее худобе и изможденности лица добавилось еще и то, что она совершенно не могла унять дрожь в руках и ее шатало. Ланселот подозревал, что уже не от голода, а от нервного перевозбуждения, потому что лично следил за ее завтраком.
День выдался длинным. Она взбесилась на трибуне, увидев Мерлина и Артура. Ланселоту стоило огромного усилия удержать ее и увести так, чтобы не привлекать особенного много внимания к ее персоне.
Первое же место, куда он смог ее спрятать — было шатром. Его собственным, бедным и маленьким, но, хотя бы, безопасным для этой спятившей фурии.
-Ненавижу…- простонала Моргана. — Он все мои годы испортил.
-Тише, — убеждал Ланселот, оглядываясь на вход в шатер, хотя прекрасно знал, что никто не полезет к нему — не было причины. — Тише, Моргана, скоро он за все заплатит, скоро Мерлин…
-Причем тут Мерлин?! — она с гневом отбросила его руку, попыталась вскочить, но не смогла, — Артур… вот, кто виновник всех моих бед.
-Что? — тут даже Ланселот растерялся. — Виновник всего — Утер и Мерлин, Артур только…
-Смерти, смерти, смерти…- плакала извивающаяся, залихорадившаяся Моргана.
-Господи, — Ланселот уже по-настоящему испугался и бросился к общей кухне за бульоном для Морганы, но она не смогла проглотить и ложки — страшно отбивалась, даже когда он хотел покормить ее сам.
-Вот бы друзей можно было бы выбирать, — мечтательно вздохнул Ланселот и попытался разжать Моргане челюсти, чтобы влить в нее бульон, но она вдруг затихла на его руках и безучастно уставила в переплетение палок-опор.
-Эй, — Ланселот с опаской потряс фею за плечо, — Моргана…
-Они же заплатят? Они все попадут в мои сети? — она спросила так тихо и как-то свершено по-детски наивно.
-В сети, — проворчал Ланселот, — тебе повезло, что Мелеагант не прибил тебя на месте. Кстати, я, наверное, это исправлю, ну-ка, открой рот.
Моргана отвернулась от него, но ненадолго. Она повернула голову и позволила себе проглотить три ложки бульона прежде, чем ее сдавил сумасшедший горячечный сон.
***
Мерлин вздрогнул, увидев просвете опустевшей тронной залы знакомую фигуру. На мгновение ему почудилось, что сам Утер Пендрагон вернулся к своему трону. Но наваждение прошло также быстро, как и захватило друида.
-Вот я и король…- с печалью, странной для столь знаменательного события отозвался Артур, услышав шаги Мерлина по каменным плитам. — Вот я и король! Еще утром я был оруженосцем своего юродивого брата-рыцаря Кея, а теперь…
Артур замолчал, поймав себя на какой-то мысли и быстро обернулся к друиду:
-Где Кей? Он мне нужен.
-Я отрядил его к твоей свите, — мягко улыбнулся Мерлин, — мой король.
-Верно, — Артур вздрогнул от непривычного уху обращения, — я всё думаю, что это сон!
-Могу ударить посохом, и ты поймешь, что не спишь, — Мерлин всегда умел предложить самую милую и дружелюбную перспективу.
-Спасибо, — Артур поморщился, — не надо, я…просто пытаюсь осознать. Брат, который мне не брат, отец, который не отец… всё запуталось, и я будто бы теряюсь в плетениях жизни, задыхаюсь, а это только начало. Теперь я должен править народом.
-Всё образуется, король, — Мерлин успокаивающе положил руку на плечо новоиспеченному королю, пытаясь продемонстрировать свое всяческое расположение. — Всё образуется, нужно лишь… ты не один, Артур.
-Да, Мерлин! — Артур перехватил руку друида и благодарно пожал ее. — Ты со мною.
-Скоро к тебе присоединится и твоя сестра, — мрачно отозвался Мерлин.
-Моя…кто? — охнул Артур, оглядываясь, словно решил, что она войдет в залу прямо сейчас.
-Сестра. Сводная, — спокойно объяснил Мерлин. — Она — дочь герцогини Корнуэл. Она все потеряла от любви твоего отца, осталась несчастной, один на один с кошмарами, магическими своими силами и ненавистью. Она придет мстить, Артур, но ты должен быть мудрым правителем, а потому послушай, что я тебе скажу…
Глава 10
-Твоя очередь идти к нему! – Лилиан легонько пихнула графа Уриена под ребра. – Он же твой друг!
-Ага, — не стал спорить граф Мори, — но он ведь с тобою пить изволил по возращении!
Лилиан прикусила губу и зарделась. Она вспоминала позавчерашний вечер как нечто сладостное и тягучее, обнадеживающее, хотя, ничего особенного и не случилось. Мелеагант, будучи в расстроенных чувствах от произошедшего на турнире, наткнувшись на нее (неважно, что она сама желала этого!) предложил ей выпить с ним по бокалу фландрийского вина. Лилиан вино не любила, предпочитая темный эль, но в компании Мелеаганта можно было бы, и потерпеть это маленькое неудобство.
Они выпили по паре бокалов, Лилиан почувствовала, что хмелеет стремительно и с непривычки, и Мелеагант тактично и галантно выпроводил ее в руки слугам, которые провели несчастную и зарекшуюся пить уже во второй раз целительницу в ее покои.
Граф Мори не смог добиться большего успеха, чем Лилиан. Мелеагант, как это часто бывало с ним, закрылся от всех вмешательств в свои думы и планы в какую-то раковину, в кокон. Он вел себя как обычно, и двор повиновался ему.
Впрочем, Уриен слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить, что тот, вот так просто, отдаст свой трон какому-то бастарду. Да и то, что Леодоган Кармелид грубо высказался в его адрес и до сих пор не расплатился за это – тоже вызывало опасения. Мелеагант не прощал никогда и никого. Он всегда помнил обиды и воздавал то, что считал должным воздать.
-Другими словами, Кармелид сказать-то сказал, а вот почему он жив – вот вопрос. – Уриен сблизился за это время с Лилиан. К тому же, после ситуации с Леей, граф пытался передвигаться по замку перебежками и прятками, а Лилиан стала невольной помощницей ему в этом. Мори, впрочем, понял, что испытывает целительница при дворе Мелеаганта и решил, что она заинтересована в возвращении прежнего Мелеаганта не меньше его, значит, ее можно брать в союзницы.
-Но он принц, а я без титула, рода и племени! – пыталась сопротивляться Лилиан, но граф уверенно теснил ее к дверям галереи, за которой начиналась часть замка, в которой принц де Горр теперь коротал большую часть дня, не спускаясь, порою, даже к молитвам и обеду.
-Это неважно, ты – целитель! – Уриен всерьез считал, что компания Лилиан была сейчас более подходящая для общества мрачного и явно затаившегося Мелеаганта.
-Я не его целитель! – из последних сил сопротивлялась Лилиан и толкнула, изловчившись, Уриена в бок.
Тот испуганно охнул и сложился пополам от внезапного тычка и пропустил момент, когда в коридоре появился Мелеагант.
Даже полутемный коридор не мог скрыть всех изменений, что произошли с принцем за последнее время. Он осунулся, под его горящими каким-то затаенным огоньком глазами залегли глубокие тени, движения стали рваными, бледность еще больше стянула…
-Ваше величество! – Лилиан распрямилась, едва заметила Мелеаганта и внутренне вдруг оробела перед ним.
-Что вы тут устроили? – спросил Мелеагант, бросая быстрый взгляд на Уриена. – Какого черта?
-Мы не могли решить, кто пойдет говорить к вам, ваше величество, — честно призналась целительница, поняв, что Уриен не находит, что сказать.
Мелеагант усмехнулся, и Лилиан внутренне сжалась, чувствуя, как странно беззащитна она перед этой усмешкой:
-Вот как? Не могли решить, кто пойдет ко мне? Оба не хотели?
Но тут Уриен решил, что будет делать хоть что-то и, руководствуясь уже своими планами, сказал нахально:
-Нет! Почему же! Лилиан хотела пойти, а я ей говорю, что она без роду и племени. А она мне в ответ, что если пила с тобой пару бокалов, значит, может, и сейчас ты захочешь с нею поговорить. И говорила всё, что она целитель и должна помогать, а я ей напоминаю, что она не твой целитель и…
-Бред! – не выдержал Мелеагант и оглянулся на Лилиан, — ты вхожа ко мне без доклада, если угодно.
Принц выдержал паузу, наблюдая за тем, как розовеет снова Лилиан и обернулся к Уриену:
-Я ценю твою заботу, мой нервный друг, но я не нуждаюсь в помощи. Все в порядке.
-Нет! – в один голос выкрикнули Лилиан и Уриен. Уриен жестом попросил целительницу помолчать и взял слово:
-Мелеагант, турнир тебя уничтожил. Ты сам знаешь. Я вижу, как ты горишь, я чувствую, что ты что-то готовишь для…всех. Но я боюсь за тебя, я…
-Мы все боимся, — тихо произнесла Лилиан. – Вы не стали каким-то другим, Мелеагант. вы тот же принц де Горр, замечательный…
Она осеклась, а про себя спохватилась запоздало: «это что, я его хвалю?»
-Она права, — поддержал Уриен, слегка удивленный внезапной паузой. – Мелеагант, мы…
-Верные друзья, как показывает жизнь, — перебил Мелеагант хладнокровно, — но я не собираюсь сносить то, что жизнь сделала со мной. Я не собираюсь сидеть и ждать того конца, которой пророчат нашим землям. Я не склонюсь перед этим бастардом и верну себе трон.
-Мы можем помочь, все мы можем…- Уриен приложил руку к сердцу, пытаясь обозначить чистоту своих слов.
-Можете, — легко согласился Мелеагант. – Но не сейчас. Пока нет. Я собираюсь на Совет. Нет, Уриен, сегодня тебе туда не стоит идти. Я в порядке и ценю вашу заботу, но рекомендую отдохнуть.
Мелеагант, не слушая бессвязные выкрики в спину, быстро прошел мимо Лилиан и скрылся в разветвлениях галереи. Лилиан и граф Уриен Мори мрачно переглянулись.
-Дьявол! – прокомментировал граф.
-Хуже…- предрекла Лилиан. – Я боюсь за него.
-Я больше боюсь за других. Мелеагант сильный, справится со всем, что угодно. А вот мы не все сможем вынести.
-Должны.
-Господи, меня больше пугает молчание и пропажа Морганы, если честно. Ну, после того, что Кармелид еще жив, конечно.
***
Лилиан, пользуясь тем, что в ее распоряжении были собственные покои и свободное время, а также надеясь отсрочить разлуку с принцем де Горром, принялась за излечение страждущих. Она хотела вначале взять себе в помощники графа Уриена, тот и был даже рад, но внезапно Мелеагант отозвал его и попросил посмотреть или реорганизовать армию де Горр.
-Армию? Он что, хочет пойти войной на Камелот? – Лилиан испуганно взглянула на Мори, услышав об этом.
-Нет, — уверенно возразил он, — надо быть безумцем и глупцом…ладно, в первом Мелеагант, может быть, и подходит, но глупцом его назвать нельзя. Я не знаю, Лилиан. Думаю, он просто хочет быть уверен, что после его провала на турнире армия все еще верит в него и остается преданной. И, если честно, чем бы он ни занимался, пусть делает хоть что-то, что поднимет его дух.
Лилиан подумала и согласилась с Уриеном. В помощницы она выбрала Лею, которая в эти дни стала тише воды и ниже травы, пытаясь казаться совершенной тенью в замке. Это ей, конечно, не особенно удавалось – повсюду были переглядки и насмешки (особенно после того, как становилось заметно, что Уриен избегает ее с такой же рьяностью), но Лея не сдавалась.
Услышав предложение Лилиан, Лея обрадовалась. Она была одинока и гостья ей нравилась своей открытостью и спокойствием, а также природной силой.
Вдвоем две девушки спустились в лазарет, чтобы узнать о состоянии больных. Лея при этом тащила в своих руках корзинку с припасами трав, хотя Лилиан предлагала ей нести корзину вдвоем, но служанка легко оборвала ее:
-Я знаю замок, а ты нет. Здесь всюду можно упасть.
Это было правдой. Лилиан уже пару раз чуть не сломала себе ноги на коварных ступенях замка.
Лилиан принялась за работу, осматривая больных. За работой она пыталась забыть о принце, но постоянно ее мысли возвращались к нему. Целительница пыталась представить, что он сейчас делает, как он смотрит в окно или ходит по зале, вздыхает…
-Ой! – толстая женщина с раскрасневшимся от постоянного стояния у печи лицом обиженно ойкнула, когда Лилиан, задумавшись в очередной раз, случайно ожгла ее слишком горячей припаркой.
-Простите! Простите, — Лилиан испугалась, мгновенно вернулась из своих мыслей и попыталась оценить степень ущерба. – Лея, дай мне мазь из древесной коры.
Лея, тоже вздрогнув от неожиданности, ушедшая в свои мысли, опрометью бросилась к корзинке и принялась рыться. Она нашла мазь минут через пять, хотя натыкалась на нее раза три, но не замечала, далекая от этого лазарета и всего прочего, всего земного.
Когда за женщиной закрылась дверь, Лея мрачно взглянула на Лилиан и, не совещаясь с нею, объявила, что на сегодня прием закончен и, если случай болезни не называется острым, то всех ждут завтра.
Лилиан попыталась возразить, но Лея, закрыв дверь в лазарет, спросила:
-Ты ведь не в себе. Как ты будешь работать?
-Я в нормальном…- Лилиан собралась уже возмутиться, но заехала локтем по шкафу, и заскрежетала зубами от боли. Пришлось признать: — ладно, я не в себе.
-И я тоже, — Лея села на одну из постелей, приготовленных для пациентов, и тяжело вздохнула.
Лилиан взглянула на ее тоненькие плечи под явно тесноватым уже платьем и испытала острый укол жалости холодной иголкой прямо в сердце.
-Это из-за Уриена, да? – прежде Лилиан не хотела лезть в этот вопрос, она по-прежнему держала нейтралитет на эту тему с Уриеном, понимая, что не стоит лезть ей в это, но Лею было так искренне жаль, что она не выдержала. Что-то победило в ней желание не лезть не в свои дела.
Лея кивнула головой.
-Он плохо поступил с тобою, — Лилиан села рядом, — но он к тебе хорошо относится. Он просто испугался, ты для него как…
Лилиан замялась, пытаясь подобрать должное сравнение:
-Ну, как сестра, наверное. Он видел, как ты росла, и когда увидел тебя рядом с собою, он почувствовал, что предал тебя. И себя.
Лея с печальной улыбкой взглянула на Лилиан и отозвалась очень тихо, но очень спокойно:
-А знаешь, что обиднее всего? Я ведь его люблю. У нас с ним ничего не было, я просто пыталась заставить его увидеть во мне не друга, а женщину.
Лилиан поперхнулась словами сочувствия и поддержки:
-То есть как? Он сказал, что вы…
-Я напоила его в тот вечер, привела, думала, что так что-то выйдет. Не вышло! – Лея закусила губу, чтобы не разреветься. Ее голос дрожал от унижения, но она продолжала, — я тогда просто разделась и легла рядом.
Лилиан хотела было что-то сказать, но не нашла нужного слова. Внезапно вспомнилось то, что Уриен отметил, как не помнит ничего из той ночи. Выходит…
-Скажи ему об этом! – нашлась Лилиан. – Скажи, он боится, что попадая тебе на глаза, причиняет тебе боль.
-Не скажу, — тихо возразила Лея, поднимаясь с постели, — он не увидел во мне женщину, а если я скажу — он перестанет видеть во мне человека. Мой поступок – это поступок жалкий, подлый и трусливый. Я неудачно люблю, Лилиан!
-А кто удачно-то… — тихо пробормотала Лилиан и покраснела под взглядом Леи.
Она помолчала, явно размышляя над ее словами, но затем кивнула понимающе:
-Мелеагант.
-Не говори никому, — испугалась Лилиан, тоже поднимаясь с места, — пожалуйста. Я такая дура…
-Обе хороши, — отозвалась Лея почти весело. – Эй, Лили, ты тоже молчи.
Связанные тайной, заметно сблизившись на почве одиночества и неудачности чувств своих, они вышли в коридор и направились по ступеням вверх, уже перешучиваясь между собой, когда на пути их появился Уриен.
Лея мгновенно превратилась в мраморную статую и потеряла способность к речи, явно норовя забиться в какой-нибудь дальний угол, но Лилиан подхватила ее под локоть и упрямо взглянула на графа. Тот выглядел озадаченно, но не из-за встречи с ними и это пугало.
-Где Мелеагант? – грозно спросил он у Лилиан. – Я не могу его найти.
-Я не знаю, — обалдела целительница, — он что, потерялся? Как иголка?
-Не знаю, — грубовато отозвался граф и обеспокоенно огляделся по сторонам, словно рассчитывая, что Мелеагант выскочит из-за угла. Не выскочил принц, но из-за поворота появился задыхающийся от быстрого бега паж.
-Не томи, проклятый! – налетел на невиновного слугу граф.
-Принц де Горр с небольшим отрядом отправился в земли Кармелида, — слуга перепугался не на шутку и Уриен со злостью пихнул его по ступеням. Паж едва не потерял равновесие – его подхватила Лея, освободив руку от застывшего захвата Леи.
-Я еду в земли Леодогана! – объявил Уриен и круто повернулся.
-Стой! – Лилиан решилась так быстро, что даже сама не успела того сообразить, — я еду с тобой.
Зачем она собиралась на заведомую войну? Кого она хотела там спасать? – Лилиан не знала. Лилиан ничего в этот момент не знала, кроме того, что должна ехать.
К ее удивлению, граф Уриен Мори кивнул, не говоря и слова.
-Ты спятила! – зашипела Лея, пытаясь удержать ее. – Лилиан!
-Пусти! – Лилиан грубо высвободилась от захвата служанки и бросилась перепуганной жизнью за графом, совершенно не путаясь в опасных ступенях.
Лея мрачно смотрела им вслед. Она не бежала от драки, когда драка приходила к ее дому, но идти за войной куда-то…
-Спаси их, Господи. – Лея прошептала тихо, но все равно была уверена, что стены замка услышали ее. – Спаси их всех!
***
Пожарище, обрушившееся на герцогство Леодогана Кармелида, походило на библейскую кару. Языки пламени лизали стены хрупких и немногочисленных построений, проникали в лавки и буйствовали по лесам. Пламя, вызванное гневом Мелеаганта, привезенное его небольшим отрядом, карало недальновидного герцога.
Леодоган совершил огромную ошибку, когда не сумел выстроить свою дипломатическую линию в своем несчастном и бедном положении. Но еще больший просчет его был в том, что герцог неосторожно высмеял Мелеаганта, выплескивая всю ненависть, передававшуюся из поколения к поколению в семействе Кармелидов.
Эти Пендрагоны и де Горры использовали его земли как поле битвы, пользуясь нищетой их. Они глумились над его знатной кровью из десятилетия в десятилетие, высмеивали и перебрасывали друг другу, словно шута. Они вынуждали Кармелидов лгать и притвориться, заискивать и снова лгать, и лгать…
Леодоган поклялся себе, что его дочь – Гвиневра не будет жить такой судьбой. Она родилась красивой, и он мог отдать ее Мелеаганту, и это даже устраивало его по первому случаю. А потом он начал узнавать, что тогда еще наследный принц не самая лучшая партия. Многие описывали его как потенциальное чудовище. То, что он сердцеед и властолюбец – было ясно и без этого, но Мерлин заметил как-то мимоходом, что Мелеагант куда опаснее, что он способен к некоторым видам темной магии, хоть никто его покуда этому и не обучал…
А потом и Утер Пендрагон, озадаченный и мрачный вызвал к себе Леодогана и попросил его быть осторожнее в своем взаимодействии с Мелеагантом.
-Почему? – напрямик спросил уязвленный герцог.
-Предчувствие, — уклонился король.
Говорят, нельзя обмануть родительское сердце. Леодоган видел Гвиневру с Мелеагантом и хотел, чтобы он немедленно убрался. Он понимал, что это самая богатая и знатная партия для Гвиневры и порою это сводило его с ума, тогда он сажал дочь на более строгую диету и велел ей не толстеть, не терять красоты и держать строгость в своем поведении, но внутри него нарастало противоречие.
Герцог чувствовал в Мелеаганте странную и пугающую силу. Силу, которую меньше всего хотел видеть подле своей дочери и пытался ее уберечь…
И не пытался.
И вот, в день, когда Мелеагант оказался повержен, когда набирающий силу молодой принц вдруг не смог вытащить меч из камня и это сделал бастард Утера, Кармелид не сдержался. Он прорвал в насмешке тонкую пленку самозащиты и сохранения и уязвил Мелеаганта.
И с тех пор жил в ожидании кары, не сомневаясь, что та прибудет.
Когда на герцогство обрушилось пожарище, Кармелид только прошептал:
-Свершилось.
И велел готовиться к срочной обороне, молясь лишь о том, чтобы Гвиневра не пострадала. Он, конечно, предусмотрел уже один вариант на случай своего поражения, рассудив, что Мелеагант надругается и унизит его дочь все равно, а так…
А так она хотя бы умрет молодой, красивой и неопозоренной.
Земля задрожала, предвещая скорое появление небольшого отряда Мелеаганта, который был примерно со всю армию бедного герцогства. Земля плакала кровавыми каплями огня, терзаемая в битве, и готовясь к новой стычке.
Гвиневра не знала о мыслях и планах своего отца. Она была удивлена не меньше поражением Мелеаганта, но не могла прогнать из мыслей другой образ – образ бастарда, что вытащил блестящий Экскалибур, что был освещен его магической силой. Этот юноша совсем не походил на тех, которых видела Гвиневра. Нет, она вообще видела мало мужчин, но те, кого ей представляли, были примерно одинаковыми: властными, алчными до страсти, любви и славы, какие-то самодовольные. А этот…
Он вытащил меч и стоял, удивленный этим обстоятельством. Его трясло. Он был…напуган! – напуган своей победой и это так удивительно оттеняло его мужественный образ! Гвиневра пыталась представить, как они смотрелись бы вдвоем, и мысленно обругала себя – замахнуться на короля! Ей! Да кто она вообще такая? Как она смеет думать о короле?
Хотя, картинка выходила неплохая. Гвиневра постоянно чувствовала, что она недостойна почестей и красоты, которые ей воздают и способствовало этому постоянное помешательство отца на ее худобе и тонкости талии, но сейчас она вдруг поймала себя на той мысли, что очень даже смотрелась бы рядом с тем юношей.
-Это гордыня! – Гвиневра обхватила голову руками, почувствовав страх. – Господи, прости!
-Не кори себя, дитя, — Агата наблюдала за своей воспитанницей, выкормленной и выхоженной, ставшей ближе всех ей на свете украдкой. – Не кори!
-Агата… — Гвиневра обернулась к кормилице, — мне так жаль моей жизни. Моей молодой жизни! Мне все время кажется, что я упускаю что-то, что счастье так ко мне и не…
Гвиневра не договорила, потому что в эту минуту на герцогство обрушилось пожарище. Она увидела вспышку краем глаза и бросилась прочь от окна, поражаясь кровавому зареву, вырывавшемуся совсем близко…
-Кормилица! Няня! – Гвиневра бросилась в объятия Агаты, пытаясь спрятаться от всего, как пряталась всю свою жизнь, уверенная в том, что Агата защитит ее от всего на свете. Порою, ей удавалось отбить ее и от отца, прознавшего, что Гвиневра опять съела что-то лишнее.
-Иди сюда, неблагодарная чертовка! – рычал Кармелид, пытаясь выхватить от Агаты маленькую, плачущую Гвиневру. – Не смей реветь, глаза покраснеют, лицо распухнет, станешь уродиной!
-Одумайтесь, милорд! Она всего лишь дитя! – Агата закрывала Гвиневру своим телом, бесстрашно подставляясь под его гнев.
-Она сегодня ела, как свинья! Три пряника! – бушевал герцог. – Иди сюда, дрянь, по-хорошему!
-Не трогайте ее, — голосила Агата, зная, что герцог не выносит истерического голоса, — вы ее напугаете или ударите, у нее будет синяк, и она станет уродиной!
Она голосила и применяла свое крестьянское и житейское коварство, и герцог отступал, бросив напоследок:
-Пять дней будешь есть все без хлеба!
Уходил, довольный своей смекалкой, не зная, что Агата, вытирая слезы Гвиневре, украдкой скармливала ей медовое яблочко, утешая…
***
Лошади земли де Горр были выносливы и быстры и довольно скоро граф Уриен и Лилиан были в землях Кармелида.
Первое, что бросилось им обоим в глаза – это следы пожарища. Еще недавно здесь явно бушевало пламя и пламя сильное – под ногами противно скрипел и рассыпался пепел, а Лилиан почти сразу испачкала свою одежду, неудачно наступив на прикрытую пеплом яму, Уриен успел ее вытащить сразу.
Они вышли, крадучись, избегая столкновений с крестьянами, к замку и застали там совершенно поразительную картину, понимая только сейчас, что прибыли уже к развязке побоища.
У замка лежали трупы. Лилиан быстрым и нервным взглядом насчитала около двух дюжин тел, разбросанных в смертельной агонии в разных своих видах, позах и безмолвиях. Но то, что происходило среди живых, было еще хуже.
Лилиан увидела Мерлина с перепачканным сажей лицом и измазанной в пепле мантии. Он стоял чуть в стороне и делал вид, что он проходил мимо и здесь вообще не причем, но глаза выдавали его. Его взгляд метался от одного участника действия к другому…
Основных участников же действа было двое. Мелеагант с пугающим видом, растрепанный, видимо, в бою, мрачный и горящий изнутри еще большим огнем унижения и юноша, в котором целительница узнала бастарда. Правда, он теперь не выглядел, как оруженосец юродивого и полубезумного рыцаря, который, кстати, был все еще рядом с ним. Теперь этот Артур, сын Утера от подлого обмана, походил на настоящего короля, облаченный в золотые одежды, зажимающий рану на боку, стоящий на коленях перед Мелеагантом.
Лилиан показалось, что он проиграл, что Мелеагант вернул все, что утратил, но скоро она поняла, что это не так, когда увидела, что помимо основных участников действия есть еще и второстепенные.
Чуть поодаль стояла бледная и тоненькая девушка с невообразимым чувством испуга на лице. Она жалась к своему отцу, в котором Лилиан узнала герцога Кармелида.
-Артур Пендрагон, — с ненавистью, которую можно было облечь в новое пламя, начал Мелеагант, занося меч над головой короля.
Лилиан зажмурилась, думая, что сейчас кровь польется на землю, голова полетит куда-то в сторону…
-Этим мечом, Экскалибуром… мечом королевской крови я посвящаю тебя в рыцари Камелота.
Грохот и лязг упавшего на землю меча.
Лилиан открыла глаза, в изумлении глядя на Мелеаганта, обернувшегося назад, к своей армии и застывшего, увидевшего их присутствие.
Маска ярости легла на его лицо, Лилиан едва успела заметить ожог от рукояти меча на его руке, а принц повернулся к теряющему сознание Артуру и прокричал:
-Бог сделал меня свидетелем подлости! Я отплачу за все! Я верну свое!
Лилиан увидела, как Артура подхватили на руки воины. Она заметила, что на его боку рана выглядит довольно серьезно и как бы ни хотелось ей сейчас быть рядом с Мелеагантом, профессионализм взял верх. Она взглянула на принца, приближающегося к ним, стремительного и готово рвать и метать…
-Прочь, — прошипел Мелеагант, на какого-то высунувшегося рыцаря и взглянул на Уриена, — какого черта?
-Ты мне скажи, — мрачно отозвался граф, взглядом указывая на пепелище под ногами.
Мелеагант не ответил, перевел взгляд на Лилиан:
-Тебе не следовало ехать сюда!
-Да, ваше высочество, — потупилась Лилиан. – простите.
-Иди, — мрачно бросил он, — это твой долг.
Конечно, он заметил, что Лилиан не сводит взгляд с раны на боку его врага.
-Вылечи его и возвращайся в мой замок, — приказал Мелеагант и пошел к своей лошади. – У нас много дел. В замок! Живо!
Лилиан не долго колебалась. Она осторожно вышла к напряженному герцогу Леодогану и его дочери:
-Я могу помочь королю…- начала Лилиан. – Пожалуйста, позвольте!
-Ты водишься с врагом моих земель! – рявкнул Кармелид, — радуйся, что жива!
-Леодоган, — мягко и очень спокойно позвал Мерлин, — рана Артура серьезна, а эта девушка может помочь ему. Она целитель. Если ты не хочешь стать причиной смерти короля – ты позволишь ей помочь и она уйдет. Уйдешь ведь?
-С великой радостью, — заверила Лилиан, — здесь слишком сильный смрад.
***
-Значит, мой проклятый братец не погиб, — Моргана шла по краю озера, задумчиво глядя под ноги. Она только что получила известия от герцогства Кармелида.
-Дуракам везет, — мрачно пошутил Ланселот, пытаясь угадать ее мысли, — но что теперь? Мелеагант тебя порвет за свой провал.
-Не порвет, — обворожительно улыбнулась Моргана.
-Порвет, — заспорил Ланселот, — ты плохо знаешь его! он не прощает таких насмешек.
-Ты плохо знаешь меня, — пожала плечами Моргана, — я знаю, как убедить его подождать с моей смертью. Мне есть, что ему предложить.
-Ты безумна, — констатировал юноша.
-Чего ты хочешь больше всего? – ласково отозвалась изможденная нищетой женщина.
-Стать рыцарем, найти любовь и сдать тебя на руки тому, кто сумеет справиться с тобой, фурия ты припадочная, — Ланселот даже не стал задумываться. Он не мог оставить Морганы и идти на поиски своего рыцарства и любви, не мог вернуться к дружбе с Лилиан, понимая, что у феи никого больше нет.
-Ты это получишь, — пообещала Моргана. – Но что еще?
-Мне этого хватит, — Ланселот дернул плечом, — я никогда не был так амбициозен, как ты.
-А что с той девушкой, что накинулась на тебя на турнире? – Моргана явно что-то просчитывала.
Вопрос Ланселоту не понравился:
-Её даже впутывать не смей, — с угрозой промолвил он. – Она мне как сестра. Мы росли вместе. Она мой друг.
-Хороша дружба, — Моргана расхохоталась и изобразила нанесение ударов Ланселоту, — хрясь-хрясь…
-Она мой друг, — уверенно повторил Ланселот, — и я не хочу, чтобы ты…
-Она все равно уже впуталась во все, что можно, — Моргана пощелкала пальцами, — Мелеагант! она явилась с его другом… может быть, она его полюбила?
-Лилиан разумна! – вспыхнул Ланселот. – она не станет любить того, кто рвется к власти и близок к опасности безумства. Он властолюбив, жаден до страсти и славы, он…
-Хорош собою, принц, — раздумывала Моргана, откровенно издеваясь.
-Я сейчас утоплю тебя в озере, — пообещал Ланселот, — угомонись и не впутывай ее!
-Ладно-ладно, — Моргана вдруг стала паинькой, и это напугало юношу. – Не буду.
-Это что, — напрягся он, — ты меня послушала?
-Да, друг мой, — Моргана расхохоталась и, пока Ланселот искал дар речи, она исхитрилась и шутливо столкнула его, не ожидавшего нападения, в воду…
Глава 11
-Ну что, водяной? – Моргана засмеялась, наблюдая за Ланселотом, и осторожно наклонилась над водой, касаясь глади озера.
-Я же вылезу! – Ланселот пытался быть угрожающим, но у него не получалось. Он редко видел улыбку на лице Морганы и слишком редко слышал ее смех, чтобы пытаться как-то препятствовать. Если издевательство над ним доставляло ей радость, пусть развлекается.
-Не утруждайся, — усмехнулась Моргана и, не раздеваясь, не снимая своего залатанного платья, скользнула в водную гладь, словно змея – стремительно и рвано в движении. Она побултыхалась в воде, привыкая к поверхности, а затем, загребая воду руками, поплыла…
-Сумасшедшая, — безобидно заявил Ланселот, проплывая рядом с нею. – Ты совершенно сумасшедшая.
-Ты меня боишься? – напрямик спросила фея, отфыркиваясь от воды. – Правда, боишься?
-А вот знаешь – совершенно не боюсь, — Ланселот поплыл к берегу, — зачем?
Моргана смотрела, как он плывет к берегу и пыталась понять, что чувствует в эту минуту и почему-то чем дольше она смотрела, тем сложнее было ей разобраться в своем восприятии. У нее не было друзей, не было близких людей столько лет. Она вынужденно скрывалась от Мерлина, от Пендрагона… Моргана бежала от самой себя, и бежала до тех пор, пока не влетела, в буквальном смысле, в полные неприятности, из которых ее вытащил случайный Ланселот.
-Я злая, — предупредила Моргана, принимая его руку, и выходя на берег. – Знаешь же.
-Знаю, — отозвался Ланселот, вытаскивая откуда-то с земли полотенце и протягивая его женщине. – Держи, с волос все течет, замерзнешь.
-Я тебе благодарна, — признала фея, вытирая волосы.
-Не так! – поправил Ланселот и сам вытер ей волосы, а полотенце оставил на плечах, аккуратно положил волосы поверх него, чтобы не намочить ей платья ещё больше, — вот. Так лучше, тебе нельзя болеть. Здесь холодные ветра.
-Нам с тобою придется расстаться на время, — Моргана села на траву, не замечая ни мокрых одежд, ни травы. – Придется, Ланселот!
-Как? – он с удивлением воззрился на нее. – Ты гонишь меня от себя? Почему?
-Я еду ко двору своего брата, знакомиться, — Моргана нехорошо усмехнулась, — я должна разобраться с ним. Я должна решить все свои кошмары.
-Я могу помочь, не гони, — Ланселот боялся, что едва он оставит ее, она сотворит что-то совершенно безумное, чего он не сумеет изменить и чему не сумеет помешать.
-Правда, хочешь помочь? – Моргана искоса взглянула на него. – Потому что я женщина?
-Потому что ты мой друг, — Ланселот сел рядом с нею. – Ты мой друг, Моргана! я хочу помочь тебе.
-И если я скажу тебе, что нужно замарать руки? – спросила она так быстро, словно ожидала его реакции, но Ланселот не был искушен в интригах и потому не понял этого ее вкрадчивого тона.
-Да, — кивнул он.
-И если я скажу, что нужно интриговать, лгать и предавать? – вопрос был роковым.
-Ты мой друг, — твердо заявил Ланселот. – Я могу не одобрять твоих деяний, но один на один скажу тебе об этом. Для других я стану твоим защитником, чтобы ты не натворила.
Моргана со странным выражением взглянула на него и отвернулась, изучая изумрудную траву под собою, а на деле – пряча выступившие слезы.
***
-Он будет жить? – Гвиневра дернулась к Лилиан, не взирая, первый раз в жизни, на строгость отца, стоявшего рядом и хранившего скорбное молчание.
-Не лезьте! – со злостью, смешанной и происходившей, по большей части, от ревности, — приказала Лилиан. Кармелида она не боялась. Он хоть и сверлил ее взглядом, полным недоверия и презрительно фыркал, но мешать не пытался.
Мерлин же смотрел за исцеляющими действиями Лилиан с нескрываемым интересом.
-Это поразительное умение! – признал Мерлин, когда Лилиан мастерски растолкала в ступке корни, и от них повалил желтоватый дым. – Леди может гордиться своей ученицей.
-Доспехи ему снимите, — устало промолвила Лилиан, не глядя на Мерлина, — я что, поверх железа его бинтовать буду?
Ей подчинились. С Артура стащили доспехи и Лилиан, преодолевая отвращение к победителю, принялась с должным усердием залечивать его рану. Она намазала рану мазью, пропитала ее полностью и зашла за края раны, обмазывая еще кожу вокруг, и накрыла поверх чистой тканью, а затем перевязала…
Артур застонал, видимо, Лилиан стянула его кожу слишком сильно. Гвиневра всхлипнула – тоненько и тихо, и Лилиан с раздражением обернулась к ней:
-Можно не мешать?
-Я…в раю… — простонал Артур едва различимо.
-Обойдешься! – со злостью отозвалась Лилиан и проверила плотность повязки. – Всё сделала, что могу. Теперь мне пора.
-Куда? – напрягся Кармелид. – К нашему врагу?
-К моему повелителю, — поправила Лилиан. Мелеагант не был ей повелителем, но сейчас она была готова уязвить кого угодно и как угодно, лишь бы уязвить, лишь бы не позволить ему задеть Мелеаганта.
-Перебежчиков мы казним! – рявкнул Кармелид.
-Рот закрой, Леодоган, — попросил Мерлин, — Мелеаганту передай, чтобы мириться приезжал в Камелот. И Моргану пусть возьмет. Пора королю Артуру познакомиться со своей сестрой.
-Передам, — мрачно пообещала Лилиан, не глядя на друида. – Хотя, мой повелитель не связан с Морганой.
-Конечно, — засмеялся Мерлин, — конечно-конечно…
Артур снова застонал, прерывая их слабую перепалку.
-Что с ним? – Гвиневра бросилась к постели пострадавшего и упала на колени, складывая в молитвенном жесте руки. Кармелид дернулся было, но махнул рукой, в его глазах пробежал смутно-знакомый Лилиан огонек.
-Видишь ли, дорогая, — тоном, полным ласкового презрения объявила Лилиан, — у него рана. В боку. От меча. От меча настоящего рыцаря.
-Вы самая красивая…- прошептал Артур едва слышно, он увидел Гвиневру, открыв глаза. Она была первой, кого он увидел, пробудившись.
-А…- мрачно кивнула Лилиан, — только очнулся, а уже…ладно. Лошадь найдется?
-Передай Мелеаганту, что если он еще раз явится в мои земли, я предам его смерти! – вставил свое слово Леодоган Кармелид.
Лилиан взглянула на него с жалостью и с трудом сдержалась от грубого смешка. Вместо нее ответил Мерлин:
-Предавай, только король будет занят. У наших ворот саксы. Деточка…Лилиан, верно?
Лилиан перевела взгляд на друида и кивнула с удивлением:
-Да, верно.
-Передашь ему мое письмо?
-И слова, и письмо, — Лилиан усмехнулась, — не много ли чести для бедной служанки?
***
-Она тебе не пара! – Мерлин пытался донести одну простую мысль до непростого короля и терпел поражение. На всякий случай, чтобы убедиться, что говорить на нужном языке, Мерлин обругал ни в чем неповинного рыцаря, попавшегося под руку, и по перепуганному виду его понял, что проблема не в языке. – Она предназначена для другого мужчины.
-Я люблю ее, и она станет моей женой! – с юношеским запалом возразил Артур и откинулся на спинку ложа кареты.
Они возвращались в Камелот от герцогства Кармелида и говорили о Гвиневре – дочери Леодогана. Только слепец не заметил бы, как смотрел на нее Артур, вернувшись из мира бессознательного, излечившись кое-как, чтобы можно было доехать до родного уже Камелота. И только тот, кто глух, не услышал бы обещания Артура и его клятвы обалдевшей от счастья дочери Леодогана.
-Вы станете моей женой? – спросил Артур, робея, отринув разом все то королевское, что пытался найти в нем Мерлин. Осталось только заикаться от волнения начать.
Гвиневра, пораженная доблестью короля, изгнавшего того, кого она боялась, того, кто жег её землю, сраженная его вниманием, обходительностью и неловким расположением в мантии короля, первый раз в жизни ответила, не взглянув на отца:
-Да.
И осознала. Зарделась, страшно перепугалась, обернулась к отцу, ожидая ругани. Но тот сиял едва ли меньше, чем она, искренне радуясь за свою дочь, освобождение ее и любовь.
Герцог, как и его дочь, перепутали благодарность и внезапную симпатию с настоящей любовью, но первый в принципе не знал чувства любви в той мере, чтобы не облекать ее в тиранию, а вторая была слишком юна, напугана и жаждала вырваться, спастись. Артур смутил ее мир, он показал ей что-то совершенно новое, и она готова была броситься следом за ним. Происходящее напоминало сказку, сказку, в которую Гвиневра боялась поверить. Артур пообещал ей, что будет ждать ее приезда в замок, и сразу же женится на ней…
Как просто складывалась судьба! Леодоган расщедрился на пир – он торжествовал! Он видел, что Артур неопытен и уже видел не только свою дочь королевою Камелота , но и себя политическим наставником короля. Это пьянило, это кружило голову так, что он позволил Гвиневре в этот вечер есть все, что она пожелает, и пообещал даже лично собрать ей приданое и заказать самое роскошное платье, расшитое золотой нитью.
-Это, конечно, удар по казне нашего дома, но для твоего счастья…- Леодоган уже понимал, что его жизнь складывалась как нельзя лучше. он не сомневался, что такое мотовство теперь позволительно, ведь Артур серьезно готов был жениться на его дочери и это было лучшим исходом!
-Молись со мною, няня! – Гвиневра бросилась в свои покои, едва усидев до конца пира, она сама встала на колени, осенила себя.
Агата выполнила просьбу своей любимицы и встала на колени рядом с нею, беззвучно плача и повторяя:
-Господи, благослови ей брак! Господи, сделай ее счастливой…
-Молись со мною, — шептала Гвиневра, в исступлении и сама молилась, совершенно путаясь в словах молитв – так бешено стучало сердце. – Милый бог, пожалуйста, помоги мне не разонравится моему возлюбленному, помоги мне не наскучить ему, помоги мне счастливо добраться до любви своей, благослови…
-Благослови, благослови это дитя, — Агата обнимала Гвиневру так, как могла бы обнимать родную дочь.
-Папа сказал, что ты поедешь со мной, если захочешь, — осторожно заметила Гвиневра, вдруг почувствовав, как на смену возбуждению пришел страх. она представила себе королевский замок, его уклад и много новых лиц…
Она ведь никого не знает. Она совсем одна.
Кармелид рассчитал это. Он собирался вести дочь со свитой к королю, но не желал оставлять ее совсем одну. Кормилица, которая без Гвиневры лично ему была не нужна, была идеальным вариантом для дочери.
-Дитя моё! – Агата задохнулась от переизбытка чувств, — куда же я от тебя, госпожа!
А вот Мерлин в восторге не был. Друид знал немного больше, чем позволял себе рассказывать и видел помимо расхождения дорог Гвиневры и Артура в скором времени, как минимум, еще одну причину, по которой не стоило брать дочь Леодогана в жены. Причина эта крылась не в ее прошлом женихе – Мелеаганте, а в отце. Леодоган явно полезет в совет, в правление и во все подряд…
-Прекрати, — устало поморщился Артур и коснулся рукой перевязанной раны на боку, — болит, зараза.
-Тебя спасла целительница принца де Горра, — как бы между прочим заметил Мерлин.
-Да, Гвиневра говорила, что это славная девушка. А Мелеагант благородный рыцарь, я это чувствовал. – Артур прикрыл глаза, примиряясь с болью. – Боже!
-Она тебе не пара, она создана для другого человека. В тебе она видит обманное чувство, подумай…
Но договорить Мерлину не удалось. Артур внезапно разъярился, и ярость родного отца проступила в нем, вгоняя Мерлина в памятную дрожь:
-Она моя жена! Я так решил. Она станет моей. Я уже считаю ее своей. Все кончено, Мерлин, перестань. Не хочешь расстраивать меня, расскажи мне лучше о моей сестре.
-О Моргане? – Мерлин с трудом удержался от самого мрачного изумления. – Я же говорил, что она у тебя есть и…
-Что придет, и будет мстить, но если я буду мудрым, я сделаю ее своим союзником, — равнодушно закончил Артур. – А, и еще то, что мы с нею связаны, что ты не видишь ее дороги без меня, но видишь, что дальше наши жизни идут вместе до конца моих дней и переплетаются. Мерлин, я о другом!
-О чем тогда? – теперь друид всерьез растерялся. Ему не нравились расспросы о Моргане. Каждый вопрос о ней возвращал Мерлина в его собственный грех, и нельзя было укрыться.
-Когда она придет? – прямо спросил Артур.
Кей, спавший рядом с Артуром на большом сидении и не участвующий прежде в разговоре, потянулся и зафыркал во сне, а затем как бы случайно, в полусне, попытался пихнуть Мерлина в ногу, но не достал, просчитался и, потеряв равновесие, упал с сидения под ноги молочному брату.
-Кей! – в один голос воскликнули Мерлин и Артур. Артур отозвался с раздражением. С тех пор, ка кон стал королем, он пытался заботиться о молочном брате, который всегда делил с ним все, и отец которого дал приют самому Артуру, но необходимо было признать: юродивый братец для короля – большая беда. Как воспринимать Артура серьезно, если у ног его постоянно крутится полубезумный шут в растрепанных и вечно грязных одеяниях, распевающий оскорбительные памфлеты?
Наверное, поэтому новоставленный король так хотел познакомиться с кровной, пусть и по одной лишь линии, сестрой. Та была старше, по словам Мерлина и других, умнее, коварнее… блестящая благодетель вырисовывалась в его мыслях – вернуть изгнанной, несчастной сестре титулы, землю, дать ей любовь и заботу, чтобы показать себя милосердным, а взамен получить поддержку. Придется с нею, конечно, сразиться, чтобы отвернуть ее от мести, но Артур верил, что сможет это сделать.
-Трень-брень, карету трясет! – обиженно сообщил Кей и попытался снова залезть на сидение, перепачкав при этом светлую мантию Мерлина своими сапогами.
-Итак, когда придет ко мне Моргана? – повторил Артур, взглянув на молочного брата со смешанным чувством жалости и раздражения. – Когда, Мерлин?
-Не терпится встретиться? – усмехнулся друид, — не знаю, Артур, но вижу, что скоро. Только ты должен знать, что она придет с местью…
-Ты говорил! – напомнил король. – Это ничего, она мне родна по крови, я справлюсь с нею. Я все ей объясню.
-Слова не все могут объяснить, — мрачно заметил Мерлин, кутаясь в свою мантию плотнее – ветер поднимался сильный. – Слова не все решают, Артур.
-Расскажи, что ты знаешь о ней, — попросил Артур, снова хватаясь за уколовшую болью рану. – Ох…что слышал, что узнавал. Расскажи.
-Ну, — Мерлин задумался, незаметно показал Кею язык, от чего тот захлопал глазами, и начал: — Она, говорят, много учится, знает несколько языков, владеет некоторыми магическими силами. Скиталась всю жизнь, много неприятелей нажила…
-Бедная, — прокомментировал Кей, и скорчил рожицу.
Мерлин скорчил рожицу в ответ и продолжил:
-Она была невинным ангелом, Артур! Была, да. Но моя трусость и слепая страсть Утера сделали из невинного ангела жертву, а из жертвы мир уже построил перепуганного, но очень опасного зверя. Ей все время кажется, что ее преследуют, что она… Почему ты спрашиваешь, Артур?
-Я хочу помочь ей, — ответил он, не задумываясь. – Мне очень хочется наделить ее силой и счастьем. Я верну ей титулы, земли, найду ей мужа…
-И на этом пункте она тебя отравит, — усмехнулся Мерлин. – Моргана не выстроит счастливой семьи, не стоит. Да и она сама разберется, кого ей любить. Знаешь, если ты хочешь быстрее с ней сблизиться, то введи ее в совет.
-Бабу? В совет? – охнул перепуганный Кей и поднялся на полусогнутых руках, глядя на Мерлина, — ты, друид-ка не шути так с рыцарем!
-Сядь! – презрительно бросил Артур и Кей покорился. – Объясни, Мерлин.
-Во-первых, тебе нужны союзники, а она умна, коварна, хороша в бою, как говорят, дипломатична, образована. Во-вторых, у вас с ней будет общее поле деятельности, а это сближает всех. в-третьих, она может строить интриги против тебя, но она не станет строить интриги против своего же народа.
-Мои рыцари не поймут этого, — Артур покачал головой, — хорошая идея, но…
-Ты же король, — напомнил Мерлин. – Женщины уже не раз доказывали в истории, что могут быть не только хранительницами очага, но и советницами, правительницами. Поверь, если ты хочешь жениться на Гвиневре, ты должен учесть это обстоятельство.
-Какое? – не понял король.
-У тебя будет жена и только. Она не станет вмешиваться в дела королевства, будет сидеть в своей башне, да гулять по саду. Тебе нужна союзница, взгляд на другую сторону, а коварство Морганы и ее ум тебе помогут. К тому же, так ты собьешь ее с толку. Она придет, готовая крушить, готовая уничтожить тебя, поразить тем фактом, что она вообще есть на свете, а тут ты… во-первых, знаешь про ее существование и уже готов к ее мести, а во-вторых, сразу предложишь ей дело и она растеряется, что-то пойдет не по ее плану.
-Ничего уже не пойдет по плану, но верить я не устану, что в мире есть добро…- гнусаво пропел Кей, и Артур тяжело вздохнул:
-Давай, Мерлин. Будет по-твоему.
-А может, и жену другую поищешь? – неосмотрительно предложил друид, — все-таки…
-Всё-таки ты, друид, не можешь понять, что я уже решил этот вопрос, — в тон ему ответил Артур. – Я женюсь на Гвиневре – дочери Леодогана Кармелида.
***
-Не думал, что ты вернешься, — честно сказал Мелеагант вместо приветствия, когда Лея ввела ее в залу.
-Почему? Вы же дозволили мне вернуться, — Лилиан искренне изумилась и отметила про себя, что бледность Мелеаганта почти мертвенная.
-Люди предпочитают идти к победителям, держаться дальше от побежденных, — Мелеагант зло и яростно тряхнул волосами и Лилиан захотелось сразу же и ударить его чем-нибудь нетяжелым, и обнять так крепко, как позволили бы это ей собственные силы – так он раздражал ее в эту минуту и такое вызывал чувство смешения с жалостью…
Как он мог подумать, что она, Лилиан, останется в герцогстве Кармелида, у этого злого, отвратительного, грубого герцога? Как он мог подумать, что победы и поражения Мелеаганта вообще волнуют ее? она терялась в его взгляде, а не в количестве сраженных им рыцарей!
Всё это, видимо, отразилось на ее лице, проскользнуло в глазах, и Мелеагант без труда увидел это, усмехнулся, примиряюще:
-Не злись, госпожа целитель, у нас тут такие шутки…
-Шутки, — буркнул откуда-то из угла Уриен и вышел на свет Лилиан, по-прежнему не глядя еще на Лею. – Шутки! А то, что есть вещи важнее, как дружба, верность, присяга – это он не замечает!
-Разве можно дорожить присягой, верностью и дружбой того, кто проиграл? – Мелеагант удивился по-настоящему, и это такой острой болью резануло душу, что Лилиан не выдержала и спросила:
-У вас что, мой принц, было тяжелое детство?
«мой принц» — сорвалось с губ раньше, чем она успела подумать. Это было полным провалом, по факту – признанием собственной клетки против излюбленной свободы.
Мелеагант поперхнулся словами и даже поднялся с места, потеряв контроль над своими эмоциями, Уриен и Лея синхронно отступили назад, боясь гнева принца.
-Где же тебя взяли-то такую? – как бы вслух размышлял Мелеагант, кажется, впервые замечая в Лилиан то, чего не видел прежде.
-В лесах графа Мори, — Лилиан не отвела взгляда. Ей было плевать, что он там прочтет ее чувства, неприкрытость ее души была перед ним как на ладони, но она доверилась ему, вложила душу свою, отдала нечто более важное, чем сама жизнь.
-Честное слово, сама завелась! – означенный граф Мори предпочел разрядить обстановку шуткой и это помогло. Мелеагант усмехнулся и кивнул ей, сел в свое кресло:
-Госпожа целитель, я оценил! Рад тому, что ты снова в моих землях.
Лилиан склонила голову…
-Лея, проводи гостью, — распорядился Мелеагант, желая оставить себе компанию в виде Уриена на личный разговор, но его планы разрушило появление слуги.
Он вбежал – задыхающийся, торопливый, изумленный.
-Пожар, смерть, наводнение? – предположил Мелеагант, даже не одарив его должным вниманием, полагая, что катастрофа для земель его слишком частое явление, чтобы реагировать остро каждый раз.
-Моргана! – слуга выдохнул. – Моргана прибыла с Ланселотом. Велела доложить о себе.
-Моргана! – Уриен заметался по комнате, готовый броситься к ней и в то же время не находя в себе сил сделать это.
Он не заметил даже того взгляда, которым его движения встретила Лея.
-С Ланселотом? – переспросила изумленная Лилиан.
-Сама прибыла, — Мелеагант кивнул кому-то и Лилиан обернулась, чтобы нос к носу встретить Моргану и робкого Ланселота рядом с нею.
-Прибыла! – весело откликнулась фея. – У меня разговор к тебе, Мелеагант, но лишь к тебе. Ох, перестань, убить меня всегда недолго. Как насчет аудиенции без травмирования детишек, графов и целительниц?
Глава 12
-Что? – в один голос произнесли Уриен и Лилиан, но даже не заметили этого обстоятельства.
-Да как ты…- начала было Лилиан, но прикусила язык, вспомнив неожиданно, что хозяин в этом замке Мелеагант и ему принадлежит решать «как она…».
Однако нужно было вкручиваться, и Лилиан, призвав на помощь все свое актерское мастерство, закончила с нарочитой беззаботностью:
-Хорошо выглядишь!
Моргана не была глупа и потому, конечно, поняла реакцию Лилиан, но не стала отвечать ей, даже не удостоила взглядом, лишь уголок ее губ дрогнул в усмешке.
-Мелеагант…- обратился к своему другу Уриен. На его лице была написана мучительная борьба – женщина, которую он полюбил, и друг – казалось, они на разных сторонах, и приходилось выбирать, и граф выбрал, — Мелеагант, эта женщина не имеет права выгонять твоих гостей.
-Верно, — Мелеагант кивнул, он, на удивление, не выглядел разозленным или же ожесточенным, на его лице появилась какая-то лукавая улыбка, — но я такое право имею. Я не выгоняю вас, я прошу лишь подождать, пока я выслушаю нашу гостью.
Лилиан прожгла Ланселота взглядом, но тот лишь виновато развел руками. Моргана же, не глядя, напомнила:
-Ланселот, тоже выйди. Тебе не к чему знать то, что я сейчас скажу.
Лея, Лилиан, Уриен и Ланселот вышли в гробовом молчании, одинаково униженные и мрачные. Закрылась за ними сама собою дверь, и они оказались в каменном коридоре, не зная каждый, как и о чем заговорить.
Ситуация спасла умница-Лея, уже ученая в придворных делах и усвоившая то, что при любом раскладе нужно уметь сохранять лицо. Она плавно указала в открытую залу напротив той, что они вынужденно оставили, и пригласила пройти и подождать там.
Здесь было куда теснее, но можно было разместиться с удобством. Полное отсутствие любых столов – лишь подставки на гнутых ножках, да разного рода кресла, скамьи, кушетки.
Здесь терпение Лилиан кончилось. Она пихнула Ланселота в бок и потребовала:
-Рассказывай!
-Я бы и рад, — честно отозвался юноша, — но ты смотришь на самого неосведомленного человека. Я знаю, пожалуй, не больше твоего.
-Но ты же с нею! – ревность колыхнулась змеей в Уриене, ему хотелось отплатить как-то за вынужденное оставление Мелеаганта один на один с Морганой, и он искал жертву.
-Что? – вежливо уточнил Ланселот, взглянув на графа Мори.
-Ты зачем-то с нею путешествуешь же! Ездишь…- Уриен круто повернулся к нему и едва не упал, наткнувшись на маленькую скамеечку для ног, которой еще минуту назад не было бы на пути графа, подсунутую втихомолку Леей, уже усевшейся в одно из свободных кресел.
Граф выругался и отшвырнул скамью в сторону.
-Я путешествую с ней, чтобы ее не сожгли по пути, — Ланселота не напугала ярость и резкость Уриена. Еще бы, попутешествовав с Морганой, он уже привык ко многому.
-И как ты поможешь? – испугалась Лилиан, представив, как Ланселот один на один дерется с десятком врагом Морганы, взявшим их в кольцо…боже, этого еще не хватало!
-Самоконтроль, — фыркнул Ланселот и сел, не дожидаясь, пока сядет Уриен, на скамью. – Серьезно, Лилиан, я держусь рядом с нею, потому что ей нужна защита от мелких врагов…и от самой себя. А еще ей понадобится моя помощь.
-Какая? – в один голос воскликнули Уриен и Лилиан, оба озадаченные и даже немного перепуганные.
-Какая помощь ей понадобится от тебя? – повторила Лилиан, — Ланселот, я…
-Я не знаю, — серьезно отозвался он, — но обещал помочь и не уступлю.
-Замечательно! – не удержалась от саркастического возгласа молчавшая до сих пор Лея. – Он не знает, что ей понадобится, но уже пообещал помочь.
-Ну, она же мой друг, — Ланселот взглянул на Лею как на сумасшедшую. – Разумеется, я не имею права ей отказать.
-Я тоже твой друг! – Лилиан нахмурилась, — но я не хочу, чтобы ты помогал Моргане, забыв о себе. Вообще, если честно, не хочу, чтобы ты с нею работал или имел что-то общее.
-Замечу, что Моргана ничего против тебя не имеет, — не сдался Ланселот. – Лилиан, я не твой сын и ты не имеешь права мне указывать на этот счет. Я понимаю твое беспокойство…
С Лилиан сделалось что-то совершенно неожиданное. Она мелко задрожала, закрыла лицо руками, пряча подступающие к глазам слезы и глухим, словно бы чужим голосом произнесла:
-Я просто хочу назад… в то время, когда у Ланселота не было от меня секретов, и он приносил мне ромашки, сорванные с клумбы нашей приемной матери.
-Лилиан! – Лея бросилась к ней, пытаясь не то утешить, не то поддержать и по пути метнула в сторону Уриена грозный взгляд. Уриен всерьез озадачился вопросом, почему он все время чувствует себя виноватым за все, а Ланселот поднялся спокойно со своего места…
Подошел к Лилиан, мягко отодвинул Лею в сторону и легонько тронул целительницу за локоть, призывая взглянуть…
Она медленно отвела руки от лица и увидела перед собою, в руках Ланселота небольшой букетик полевых ромашек. Прошлое вернулось на мгновение, обрушилось потоком незыблемого и странно рванулось в груди.
Лилиан бережно приняла из рук Ланселота этот самый дорогой букетик и улыбнулась, не скрывая уже прозрачных и чистых своих слез.
-Я, наверное, поторопилась…- Лея метнула еще один взгляд в сторону Уриена, и тот окончательно перестал понимать что-либо, просто встретил ее взор и никак не отреагировал.
-Ты, по-прежнему, мой друг, — Ланселот заставил Лилиан сесть в кресло, — ничего не поменялось. Но по поводу тайн… моя дорогая, разве у тебя их нет? Разве ты не таишься сама? Я идел, как ты росла на моих глазах…
Уриен нервно хмыкнул, бросил быстрый взгляд на Лею, та сделала вид, что не заметила.
-Как ты менялась и мыслями, и обликом. Я чувствую тебя своей сестрой и…
-Замолчи! – не выдержал Уриен и резко поднялся с места, вышел в коридор, делая вид, что внимательно изучает закрытую дверь, из-за которой не доносилось и звука. Он пытался унять внутреннюю агонию мыслей.
Лею страшно заинтересовал пейзаж за окном, и она отвернулась, украдкой смаргивая слезы.
-Что за черт? – шепотом, чтобы слышала только Лилиан, спросил Ланселот, растерявшись от такой реакции.
-Не обращай внимания, здесь своя атмосфера, — быстро и тихо, почти не разжимая губ, ответила Лилиан и прижала к груди букетик ромашек, странно и мягко улыбаясь своим мыслям…
Ждать открытия дверей пришлось еще долго. Лилиан чувствовала всё больше, что она не к месту, но Уриен так умоляюще на нее посмотрел, когда она, было, поднялась с места, что неведомая сила тотчас усадила целительницу обратно. Лея периодически уносилась по своим делам, контролируя то одно, то другое по мелким бытовым вопросам жизни замка.
-Твою постель, — задыхаясь, вбежала Лея как-то после отлучки, обращаясь к Лилиан, — заменили на настоящую шелковую.
-А? – целительница оторвалась от неторопливой и неспешной беседы с Уриеном и Ланселотом и с недоумением взглянула на Лею, — зачем? То есть, спасибо, но…
-Приказ, — коротко отозвалась Лея, кивком головы указав на дверь, за которой все еще совещались Моргана и Мелеагант и унеслась по коридору куда-то дальше.
-Как думаете, — продолжил оборванную беседу Ланселот, — она предложит ему захватить Камелот?
-Может, — уверенно заявила Лилиан, готовая к любому подлому поступку и заявлению от Морганы.
-Мне кажется, ее цель идет дальше, — возразил Уриен, — зачем ей-то Камелот? Артур объявился – она может идти к его двору и требовать, пытать, убивать – ей не нужна помощь Мелеаганта.
-Но кого-то же надо посадить на престол после Артура! – не согласился ланселот, — да и ваш расчудесный Мелеагант не откажется от Камелота, он уже считает его своим.
-Так, рыцарь недоделанный, — взъярился Уриен, — ты в его замке, в его землях!
-А что, я не прав? – Ланселот снова не испугался и у Лилиан скользнула мысль, что Ланселот-то совсем изменился.
Граф Мори замолчал, пойманный в ловушку. Отрицать жажду получения Камелота Мелеагантом было также глупо, как и считать, что бастард, необученный, неуклюжий, служивший оруженосцем у юродивого рыцаря, будет хорошим королем.
-Прекратите, — попросила Лилиан. – Может быть, она хочет добраться до Грааля? Утер Пендрагон бредил Чашей, он отправил, говорят, рыцарей десять на поиски его и все сгинули.
-Шестьдесят три, — пробормотал Уриен, думая о чем-то своем.
-Что? – не поняла Лилиан.
Уриен взглянул на нее:
-Шестьдесят три рыцаря отпраил Утер Пендрагон на поиски Грааля. Пятьдесят девять из них не нашли, четверых обнаружили мертвыми.
-Моргана не верит в существование Грааля, — Ланселот пожал плечами, — если честно, не скажу, что могу ее за это осуждать, но…
-Вот сам бы и ехал, — Лилиан шокировано смотрела на графа, — шестьдесят три человека! И как ему спалось-то после этого?
-Нормально ему спалось! – заверил холодный женский голос от порога и все трое вздрогнули, перед тем как обернуться на него.
На пороге стояла Моргана – бледная, она держалась за дверной проем, чтобы не упасть, но лицо ее торжествовало мрачным сиянием чего-то грядущего.
Рядом с нею стоял Мелеагант – его лицо выражало затаенную возвышенность и решимость. Он явно был готов действовать, теперь, казалось, он точно знал, как и что делать, и это знание освещало его изнутри, странно и жутко возвышало.
-Вы уж простите, что мы подслушали, — Моргана блеснула глазами в сторону Лилиан, — но не удержались.
Лилиан не ответила, осталась сидеть в кресле. Уриен поднялся навстречу и всмотрелся в Мелеаганта, пытаясь угадать, к чему готовиться, а в том, что готовиться нужно, он даже не сомневался.
-Позвольте вам представить…- заговорил Мелеагант, и голос его прорвался насмешкой предстоящего и уже решенного, — Уриен, отойди, будь добр, я не вижу лица нашей дорогой целительницы!
Лилиан, услышав о себе, покраснела также стремительно, как Уриен отскочил в сторону, едва не упав, споткнувшись об очередную скамеечку.
-Позвольте вам представить вашу союзницу – фею Моргану, — возвестил принц де Горр. – Мы поговорили и решили, что можем еще прийти к соглашению.
«Это что, шутка?» — едва не сорвалось с языка Лилиан, но она закусила губу до крови, чтобы болью отрезвить себя. Мысли не укладывались у нее в голове. Она металась внутренним чувством своим, пытаясь понять, почему сначала ее Ланселот, а затем и ее Мелеагант…
ЕЁ Мелеагант?
Лилиан запылала изнутри, понимая для себя кое-что, чего больше всего боялась признать открыто и выдавала она этим свою же душу. Пытаясь скрыть свои чувства, она стала читаема, словно книга, и Моргана без труда прочла у нее в душе несказанные строки, которым Лилиан сопротивлялась. Их мог бы прочесть и Мелеагант, но он и подумать не мог о том, что будь он внимательней к себе самому и не таил бы и своей души, узнал бы сейчас очень многое…
-У нас общее дело, надеюсь, — продолжал Мелеагант, расхаживая по зале, и не натыкаясь ни на один из стульев, но, даже не замечая их на пути. – Я верю в то, что у меня преданные люди, Лилиан, ты, дорогая моя, не давала мне присяги, конечно, и вообще – личность свободная, но…нам кое-что понадобится от тебя, и сейчас последний шанс уйти.
Лилиан не двинулась с места. Она недобро смотрела на Моргану, но была готова следовать за Мелеагантом. К тому же – здесь был и Ланселот.
-Отлично, — Мелеагант верно расценил ее покой. – Ланселот, Уриен, лилиан – вы нам все понадобитесь… нет, не только вы, конечно, но вы в первую очередь.
-Но какая у нас цель? – спросил Уриен, — кроме того, что мы возвращаем по праву твой Камелот?
Мелеагант переглянулся с Морганой, она улыбнулась и кивнула. Принц обернулся к своей компании соратников и, выдержав паузу, раздумывая, наконец, ответил:
-Наша цель делится на этапы. Этап первый – мы отомстим за Моргану, за унижение моих земель, и меня Мерлину, и частично из этого выходит второй наш шаг – возвращение Камелота тому, кто победил в честном бою… для тех, кто забыл – это я.
-А есть третий шаг? – не выдержал Ланселот.
-Падение Артура – это плата Мерлину, возвращение Камелота – это закон, а третий шаг – он последний… — Мелеагант не отреагировал должным образом на выскочившего Ланселота, — он состоит в чтобы раз и навсегда избавить земли бриттов и народ от завоеваний, войн и крови!
Ланселот восхищенно выдохнул – его прельщала мысль сделаться, наконец, рыцарем, и если вдруг грядет война, а она, судя по всему, подходила к его судьбе, значит, он подходил к своей мечте все ближе. Теперь все зависело лишь от его храбрости и преданности Мелеаганту, как правителю, как тому, кто…
-Но сначала нужно проникнуть в Камелот, — Моргана словно чувствовала его мысли. – Я приду ко двору Артура и прилюдно расскажу ему, кто я. Уриен – ты сопроводишь меня!
-Да! – Уриен просиял, но под насмешливым взглядом Мелеаганта смутился, — сопровожу.
-А почему не я? – возмутился Ланселот, — мы же договорились, что ты не…
-Если я заявлюсь в компании двух рыцарей, это будет странно, — заметила Моргана. – так я появлюсь с Уриеном и…
-С Леей, — подсказал Мелеагант, — не смотри на Лилиан, я ее не пущу с тобою. И ты, Уриен, не бурно радуйся – тебе придется остаться при Артуре…
-Что? – Уриен поперхнулся радостью, и восторг медленно оставил его лицо. – Как это?
-Информация, — коротко бросил принц, — ты будешь служить ему.
-Я не расстанусь со своей честью! – вспылил Уриен. – Никогда и ни за что! Я присягал твоему дому.
-И мой дом, в моем лице, просит тебя сыграть в эту игру, — мягко согласился Мелеагант. – Я понимаю, что это неприятно, что это подло и бесчестно по отношению к тебе, но больше вариантов я не вижу.
-Я бы мог, — предложил Ланселот, выходя вперед, — мне это тоже подло и неприятно, но Уриен рыцарь. А я еще нет, мой грех меньше.
-Грех всегда одинаков! – Лилиан не выдержала. – Ланселот, нет!
-У тебя свое задание, — поддержала Моргана. – Уриен?
-Сдаюсь, — он мрачно кивнул, — хоть в жерло вулкана, хоть в глубокие льды…
-Не забудь, кому служишь на деле, — Мелеагант хлопнул друга по плечу.
-Оскорбляешь еще, да? — Уриен кивнул, принимая горечь. – Ага, вот, как и складывается жизнь рода Мори!
-Тьфу на тебя, — не выдержала уже Моргана, — потерпишь! Ланселот, ты появишься при дворе Артура, когда я тебя извещу.
-А моя роль в чем? – Ланселот уже не ждал ничего хорошего. – Тоже шпионить?
-Ты станешь рыцарем, — Моргана щелкнула пальцами, — и будешь служить Артуру и его жене Гвиневре… потом же – ты пойдешь за Граалем.
-Стоп, ты же не веришь в Грааль? – Лилиан отвела с усилием взгляд от Ланселота и взглянула на фею.
-Сдал меня? – усмехнулась она.
-Не важно, верит она или нет, — в разговор влез Мелеагант, — важно, чтобы Артур поверил в Грааль. Важно, чтобы он отправил Ланселота за ним.
-На кой черт? – Уриен не понимал. – Я понимаю, что я должен шпионить, Лея, очевидно, тоже, но вот эти пляски с чашей? Они к чему?
-Не все нужно знать полностью, вы все поймете, — спокойно заверил Мелеагант. – Всё, что нужно вам – сыграть верно, как я прошу вас, мои дорогие друзья. Мы спасем Камелот и народ бриттов.
-Но если мы будем знать больше, мы сможем сработать лучше! – Лилиан не нравилось происходящее.
-Там есть Мерлин, — Моргана вмиг стала серьезной, — если он раскусит одного из вас, — он вычислит весь наш план. А так- вы лишь цепочки и что творится – знаете лишь за себя.
-Резонно, — Лилиан хмыкнула, — а если ты, Моргана, попадешь в руки Мерлину?
Нет, Лилиан не сомневалась, что Моргана выстоит или помучает друида, даже если тот и раскусит ее, и, более того, она жалела о том, что не увидит их противостояния, но нужно было сказать Моргане что-нибудь резкое и язвительное, хоть бы и из вредности!
-Так даже я всего не знаю, — Моргана торжествующе развела руками и внезапно захохотала.
Лилиан мрачно посмотрела на фею и поняла, что, не уйдя из комнаты вовремя, она получила не только возможность сблизиться с Мелеагантом, но и совершенно точную головную боль для себя. Ничего хорошего целительница уже не ждала, и потому ее голос прозвучал особенно обреченно:
-А что нужно от меня?
-Зелье, — Моргана опустила голову, изображая полную покорность слову Лилиан. – Мне нужно будет усыпить Гвиневру на время, да и в целом, мне понадобится что-то, что может погрузить человека в сон.
-А почему ты сама не сваришь? – Лилиан даже не скрывала своего подозрения. – Это одно из простейших…
-Нужно рассчитать дозу. Да и в состав входит омела…
Странное дело, но Моргана…смутилась? Кто же знал, что эту фурию еще можно сконфузить? Забавный опыт.
-Омела? – тупо переспросил Уриен, который в цветах разбирался примерно также, как и Лилиан в оружии.
-Да, — раздраженно, срывая своё смущение на нем, отозвалась Моргана, — та омела, которая покровительствует друидам и целителям, та омела, которая на языке цветов означает «Поцелуй меня!», та омела, что…
-Это предложение? – Уриен перебрался к Моргане поближе. Идея провести с ней в замке Артура время, шпионя, и предавая, внезапно переставала казаться такой уж ужасной, ведь рано или поздно, но она сдастся ему.
-Это… что? – Моргана будто бы впервые заметила Уриена. – С тобой все в порядке? Лилиан, так что? Ты сможешь рассчитать дозу так, чтобы желательно, она не умерла. Нет, мне-то почти все равно, но она не виновата в наших разборках.
-Сделаю, — чужим голосом отозвалась Лилиан.
-Вы хотели видеть меня, мой принц? – в комнату вбежала задыхающаяся Лея, карманы ее одеяния забавно топорщились под тяжестью каких-то предметов.
-Да, Лея, — Мелеагант приветливо кивнул служанке. – Ты сопроводишь Моргану вместе с графом Уриеном в земли Артура-бастарда и останешься с нею при дворе.
-Ты станешь другом жене этого бастарда, Гвиневре, — продолжила Моргана.
-И докладывать о каждом ее шаге? – предположила искушенная в жизни двора Лея, — верно?
-Хоть кто-то здесь мыслит, — Мелеагант улыбнулся, кивнул, — да, Лея.
-Я согласна, — Лея метнула короткий взгляд на Уриена, тот упорно смотрел в сторону. На его лице было написано все страдание рода людского.
***
Лилиан быстро справилась с отведенным ей заданием. Помимо сонного зелья она сварила еще небольшой набор других колдовских и около колдовских настоек, которые должны были помочь Моргане в ее деле. В ее делах с принцем де Горром, если быть точнее.
-Это что? – Моргана бесцеремонно ткнула в пузырек из светло-голубого стекла, — сонное зелье я узнала, но это мне незнакомо.
-Вызывает легкие симптомы отравления, — отозвалась Лилиан спокойно. – Можешь подсыпать Артуру, если захочешь его попугать, но имей в виду, что каждый следующий раз нужно добавлять на каплю больше, иначе организм не поддастся. Начиная с одной и не больше семи в порцию.
-Думаешь, это ей понадобится? – с сомнением покачал головой Уриен, беря в руки розоватый флакончик. – Боюсь спросить…
-Во-первых, поставь! – рявкнула Лилиан, которая не выносила даже того, когда леди Озера брала сама из подставок зелья Лилиан, а не из ее рук. – Во-вторых, все может быть…
Моргана кивнула:
-Девушка права.
-В-третьих, — целительница повысила голос, перекрывая согласие Морганы, — это…ну, в простонародье вызывает дурноту. Тот же принцип – с капли до семи в порцию, на одну больше, но симптомы не отравления, а головокружения, головной боли, потемнения в глазах, общей слабости, у особо нежных натур – обморок. Снимается, к слову, вот этим…
Лилиан ткнула в оранжевый пузырек.
-Не перепутай, Моргана. Нет, мне в целом, все равно, но усилий будет жаль. Здесь принцип такой, что каждый следующий раз на две капли больше, чем в предыдущий. Начинаешь с двух.
-А это? – в голосе Морганы скользнуло что-то, похожее на уважение, — что это такое?
-В зеленой бутылочке противоядие. То есть, от большинства ядов, говорят, помогает. Не знаю, насколько это правдиво, но от десятка классических, распространенных должно спасти. Это на случай если тебя захотят отравить, к чему я, конечно, отнеслась бы в других условиях с большой симпатией, но сейчас ты что-то обещала принцу де Горру, и я обещала тоже.
Моргана кивнула и тихо ответила:
-Спасибо.
-А это что? – осторожно спросил Ланселот, изучая самую маленькую бутылочку из черного стекла.
-Во-первых, положи, — начала было Лилиан, — во-вторых, это яд. Он не обнаруживается спустя двенадцать часов после принятия, растворяется бесследно. Главное – не позволить двенадцать часов приближаться кому-то, хоть немного сведущему в магии, к телу. Нет, Моргана, пойми меня правильно, я не хочу, чтобы ты использовала яд на все стороны и травила всякого, кто косо на тебя посмотрит, но, если понадобится… самый крайний случай, считай.
-Я поняла, — тихо ответила Моргана, и этот непривычно тихий голос заставил Лилиан взглянуть на нее внимательнее. Целительница поджала губы, но ничего не сказала.
-Моргана, Уриен, всё готово? – строго спросил Мелеагант, появляясь так тихо, что голос его заставил всех от неожиданности вздрогнуть. Снова.
-Готово, — уверенно сказал Уриен и посмотрел на Моргану, — готово же?
-Да, — Моргана не лучилась уверенностью в том, что все было готово, но по ней сразу становилось видно, что только черная воля смерти заставит ее отступить…
И то никто не проверял этого наверняка.
-Еще не поздно…- начал Ланселот, которого не отпускала смутная тревога. Последнее время он много времени проводил рядом с Морганой и внезапная разлука, да еще с каким-то дьявольским планом, наслоенным на черт знает какое еще количество не менее дьявольских планов, не внушала оптимизма.
-Поздно, — Моргана сжала зубы.
Глава 13
-Что…уехали? – Лилиан не знала, как начать этот разговор, еще один, почему-то тягостный именно от того, что вести его приходилось с тем, кто был ей ближе всего на свете. Даже ближе леди Озера, воспитавшей и обучившей ее. Почему так складывалось? Их ссора, идеи Ланселота, его мечта получить рыцарство и разлука разделяли их сейчас.
Ланселот был теперь близко к Лилиан, но той все сложнее было видеть в нем того, с кем она росла и кого считала за брата своего. Словно бы пропасть разверзлась между ними, и они никак не могли понять ее причин. Откуда она пришла, какие последствия вела за собою?
«Это все, потому что я долго не видела его», — пыталась убедить себя Лилиан, наблюдая за Ланселотом и не решаясь приблизиться к нему. – «Нужно просто привыкнуть».
А он стоял спиной к Лилиан и, о, странное дело, первый раз не замечал ее появления. Раньше – всегда бы обернулся на ее взгляд, а теперь – словно бы глух ко всему.
Он стоял у окна, глядя на дорогу, по которой, взбивая дорожную пыль, совсем недавно умчались в сторону Камелота три коня, унося на могучих спинах троих: Уриена Мори, служанку Лею и фею Моргану.
-Уехали, — Ланселот обернулся на голос целительницы – робкий и тихий, печально кивнул, — конечно, уехали. Разве можно было остановить их?
-Моргану уж точно нет! – Лилиан понимала, что если ей нужно наладить контакт с Ланселотом, вернуть все так, как было раньше, то первым делом нужно запретить себе говорить о Моргане плохое.
Даже если о ней плохое и думалось – молчать!
-Она очень целеустремленная, — продолжала Лилиан, пытаясь убедить скорее себя в том, что она целеустремленная, а не сумасшедшая.
-Она сумасшедшая, — спокойно отозвался Ланселот. – она сходит с ума и горит. Ты не представляешь, какой ад творится с ней по ночам.
-А…- Лилиан захлопнула рот и покраснела.
Ланселот не сразу сообразил причину смущения своей подруги, а сообразив, отмахнулся:
-Нет, я не в этом плане. Я оставался у нее в жилище, да и пока скитались мы, тоже приходилось ночевать вместе…нет, не думай, я с ней не связан чем-то, кроме дружбы. Но я видел, что с ней творится ночами. Она вскакивает с криком и бьется, но проснуться не может. Она скрежещет зубами и ползает по всей постели. Иногда может даже ненароком навредить сама себе… это жутко, Лили!
Лилиан пристыжено замолчала. Она прежде не думала о том, как живет Моргана, предпочитая видеть лишь образ злой женщины-интриганки, не больше, но теперь образ открывался ей совсем иной. Целительница вспомнила изможденное лицо Морганы, круги под глазами от бессонных ночей, болезненную бледность и то, как она, шатаясь, ходит по коридорам…
-Господи, — промолвила Лилиан и вспомнила вдруг смущение Морганы, когда речь зашла о сонном зелье. Наверняка, она пыталась что-то сделать и сама, не могла не попробовать, но что-то произошло. Неизменно происходило, отравляя ее еще больше.
-Напугал? – Ланселот виновато улыбнулся, — прости. Ты не должна этого знать.
-да нет же, — Лилиан решила выкрутиться из ситуации, — я представила, что сделает с тобою Уриен, если даже я подумала, что ты и Моргана…
-Да, зрелище кровавое, — Ланселот ухмыльнулся. – Но его самого ждет сюрприз, если Моргана все-таки поддастся на его ухаживания, так что, может, стоит его предупредить, что если ночью раздастся жуткое шипение – это не сатана, а его возлюбленная?
-Нет, — Лилиан замотала для верности головой, — прежде, чем ты объяснишь, что «вы просто скитались вместе», он тебя успеет четвертовать. Напомню, что отрастить из четвертинки всего человека я не могу. Никто не может, прекрати ухмыляться!
-Смерть не кажется мне уже самым страшным, — Ланселот посерьезнел, — я увидел, что с людьми делает жизнь и это куда хуже. Лучше вовсе не жить, чем постоянно бояться собственной тени, видеть в каждом человеке потенциального врага.
-Намекаешь на нее? – Лилиан встала к Ланселоту ближе, — я, возможно, несправедлива к ней, признаю, но я боюсь за тебя. Она может втянуть тебя в самое…господи, я даже не хочу представлять, но в плохое.
-Лили, — Ланселот заговорил мягче, — ты не права. Она не подставит меня. Моргана знает, что от меня ей нет беды. Я, когда в первый раз ее увидел, встретил не фею, не интриганку и убийцу, как ты думаешь, нет. Я повстречал обыкновенную девушку, замерзающую, голодную, растрепанную. У нее в волосах была листва и цветочная пыльца, а к платью прилипали ветки.
-По-твоему, обычные девушки выглядят так? – только и нашлась сказать Лилиан, у которой в голове не укладывался нарисованный Ланселотом образ.
-Ну, ладно, не совсем обычные, — признал Ланселот.
-Уж ты-то должен знать! – не удержалась от шпильки целительница. – Хотя, может быть, ты с такими и связывался?
-Никакой больше любви! – категорично отрезал Ланселот, — надоело чувствовать себя идиотом!
-Что случилось? – Ланселот был известен Лилиан своей влюбчивостью и если теперь он заявлял, что никаких больше влюбленностей – это означало что дело плохо.
-Да-а…- Ланселот замялся, но под ясным взглядом подруги пришлось признаваться. – Последняя история закончилась так, что я, и вспоминать не хочу. Она оказалась замужем, муж оказался в походе, и, к несчастью, он спешил домой, не предупредив ее об этом. А что хуже того – сей рыцарь был в походах почти семь лет и хранил ей верность.
-Измены – это всегда мерзко! – Лилиан попыталась изобразить сочувствие, но выходило плохо. Потому что она говорила! Она предупреждала, что надо быть разборчивее! Нужно хотя бы не связываться с теми, у кого ревнивые мужья! Но нет, кто же ее слушал…
-Он мне ничего не сделал, — продолжал Ланселот, — помню лишь его взгляд… затравленный такой, жалкий. Всё! Хватит с меня интрижек, буду ждать свою половину души.
-Обрати внимание на Лею, — предложила Лилиан, — девушка хорошая, нетипичная, правда, для тебя, но очень милая, красивая, грациозная…
-Она вроде бы с Уриеном? – неуверенно уточнил Ланселот, — да и нет, я не люблю темноволосых и слишком…диких. Я люблю нежных, хрупких, у которых собственные принципы не переходят рамки логики и инстинктов самосохранения.
Лилиан ответила ему тяжелым взглядом.
-Нет, — поправился Ланселот, — с безумными и яростными, с готовыми влезть в драку, весело, но я не хочу каждый день находиться в бою, в битве с той, которую полюблю.
-Госпожа Лилиан! – тоненький голосок разорвал их беседу. Лилиан круто обернулась, готовая, если что, и ударить, но бить не пришлось.
Перед нею стояла невысокая голубоглазая тоненькая девушка с копной светлых кудрявых волос – одна из служанок двора.
-Его высочество ищет вас! – возвестило создание, и Лилиан, торопливо кивнув, бросилась по коридору, запоздало подумав, что не попрощалась с Ланселотом, странно и легко забыла про него, едва услышала о том, кто ее ищет.
Лилиан обернулась уже у конца галереи, рассчитывая хотя бы махнуть Ланселоту…
И увидела, как служанка, что передала ей весть, жмется к юноше и тот приобнимает ее, указывая на что-то с балкона. О чем он говорил, Лилиан не слышала, но в коридоре колокольчиком раздался смех служанки.
Лилиан вздохнула и пошла дальше, пробормотав:
-Никакой больше любви…ага, и пяти минут не продержался! Вот влезет же когда-нибудь…
Она поморщилась, прогоняя неприятный страх, и ускорила шаг.
***
-Ну? – Моргана физически ощущала напряжение между двумя ее спутниками и, устав от тишины, решила хоть как-то развлечь себя в дороге до замка Артура, — что между вами произошло, что вы друг на друга смотрите лишь украдкой?
-Ничего не произошло! Ничего! – Уриен мгновенно испугался, боясь предположить, что будет, если Моргана узнает о том, что он натворил и как предал свои же чувства. Он надеялся, что Лея поддержит его и промолчит, но…
Он слишком плохо знал, что из себя представляет отверженная женщина.
-Был пир, — безжалостно начала Лея.
-И мы повеселились, — попытался спасти ситуацию Уриен, изо всех сил пытаясь знаками обратить на себя внимание служанки, но девушка, прекрасно знающая шифры двора и этикета, странно ослепла к ним.
-Да, — не стала спорить служанка, — мы повеселились, а потом я проснулась в его комнате. Без него.
Лея метнула убийственный взгляд на графа.
-Но не судите его строго, госпожа Моргана, он был слишком пьян, а поутру, видимо, испугался того, что сотворил, — если бы словами можно было убивать всерьез, Лея прикончила бы Мори одной лишь этой фразой. Его обвинили в трусости, в слабости, в измене…
И что хуже, он действительно ушел утром от Леи, не объяснившись с нею. И действительно был пьян и полагал себя настоящим изменником…
Моргана залилась веселым смехом. Она наблюдала за побледневшим лицом Уриена и веселилась с его ступора.
-Моргана, я люблю тебя, — отчаянно промолвил граф, — я…сам не понимаю, как это произошло, как я посмел, я…
Наверное, его выражением лица и дрожащим голосом можно было бы и камни жалобить, но Моргана лишь отмахнулась:
-Успокойся, граф. Ты свободен, как ветер…
-Я не хочу быть свободным, — прошептал граф, — я хочу быть твоим.
-Но я не хочу этого, — жестко отрезала Моргана и обратилась к лее, — а вы как, леди? Любите его?
-Да, — честно сказала Лея, кося глазом в сторону Уриена. Тот встрепенулся, но не позволил себе обернуться.
-Так будьте счастливы, дети мои! – Моргана отпустила на мгновение поводья, вознося руки в молитвенном жесте, и со смехом схватилась снова за ремни, — ну? Граф, в чем дело? Девушка тебя любит! Смотри, какая красивая, какая хорошенькая, здоровая… что, неужели не нравится?
Сложно было сказать, кому от этого было хуже. Лее ли, которая ощутила себя дешевой марионеткой, Уриену, которого втаптывала насмешками в дорожную пыль любимая женщина…
К сожалению, не было в этой компании никого, кто мог бы дать понять, что Моргана за насмешками таит боль. В каком-то полубреду она думала об Уриене, видела в нем не судьбу, конечно, но перспективный роман, о котором приятно было бы вспоминать, но она не могла отнимать чужого, а главное, невинного!
Лея была невинна в глазах Морганы. Глупо было биться с нею, глупо было отнимать у нее. Если бы не вполне сформировавшаяся фигура, она, своим взглядом и смехом могла бы походить на ребенка, что бегает босиком по траве и собирает у пруда лягушек. И неужели она, Моргана, фея! – будет забирать у этого большеглазого чуда что-то, не такое уж и нужное, то, что она собиралась использовать лишь для поддержки собственного самолюбия? Никогда.
-Моргана! — Уриен задыхался от собственного стыда и от того, что этот стыд был, по его мнению, им заслужен. Она имела право и на большее его уничижение, но была, по мнению Уриена, благороднее и не воспользовалась своим преимуществом.
-Что? – холодно спросила она. В глазах феи граф утратил всяческую привлекательность, как мужчина и осталась лишь союзническая линия их отношений.
-Я не…
-Моргана, дозвольте перемолвиться?! – Лея могла бесконечно ненавидеть ее, но один взгляд Уриена, обращенный на Моргану был столь красноречив, что любящее сердце служанки не выдерживало такого напора. Раскаяться! Броситься…
Но не при Уриене же! Пусть он любит Моргану, пусть велика власть над ним, пусть. Пусть!
Но разве он сам протестует против этой власти? Разве сам он не жаждет Морганы в своей душе?
Но признаваться при Уриене – это чересчур. Он после этого с ней вовсе не заговорит.
-Дозволяю, — Моргана хладнокровно, не замечая окриков и умолений Уриена, отъехала прочь, — ну?
-У нас ничего не было. – тихо, чтобы не узнал Уриен, дрожа от обиды, сказала Лея. – Нет, послушай, я не лгу. Я опоила его. Я люблю его. Но он не тронул меня. Он уснул. А утром уехал на турнир с Мелеагантом.
-Зачем мне это знать? – Моргана дрогнула, но не собиралась по-прежнему, отнимать у этой девчонки ее чувство.
-Просто – знай, — Лея отъехала, не дожидаясь ее слова.
-О чем вы говорили? – Уриен попытался выведать у Леи, но та не ответила и даже не взглянула на него, — Моргана, я…
-Эх…граф, успокойся, перестань голосить на всю округу, — попросила Моргана, — я не хочу привлекать к себе внимание прежде, чем мы доедем до замка.
***
«Какая восхитительная и даже грациозная наглость у этого бастарда!» — думал Уриен, глядя на развалившегося на престоле Артура Пендрагона. Он занимал собой весь свой трон, а его невеста – бледная лицом, светловолосая и тоненькая, словно тростиночка, что вот-вот сломается, жалась на краешке своего, будто бы боясь поверить в то, что происходящее с нею реально.
Уриен не слушал того, что говорит Моргана – он знал ее историю, веселила его лишь подача – выдумала какой-то фокус, прикинувшись сказочницей, что путешествует от земли к землям и рассказывает истории. А Артур и сидит, улыбается, да взгляда с неё не сводит.
-Но советник короля оказался магом, — голос Морганы пал до трагичного шепота. Уриен только вздохнул, заметив, как театрально всплакнула Лея…ну держись, зараза.
Король Артур склонил голову набок, выражая вежливый интерес, но в его глазах блуждало что-то такое, что Уриену совсем не нравилось.
-И ребенок понял, что обманули его семью, и вид отца придали королю! – Моргана прижала руку к груди, демонстрируя старую рану, но разве кто-то мог знать об этом. Гвиневра, как особенно впечатлительная, вскрикнула от ужаса…
Юродивый братец Артура, жавшийся к трону молочного брата своего-короля, не глядя, похлопал ее по ноге.
Мерлин стоял рядом с престолом короля, но его лицо походило на маску. Он оставался непроницаем для Уриена, но граф был уверен, что друид испытывает сейчас, в лучшем случае, смешанные чувства. Вряд ли он ожидал, что Моргана, много лет скрывающаяся ото всех, вдруг заявится ко двору!
-От этой незаконной и подлой связи родился сын…
Моргана торжествовала. Она предвкушала, какое изумление сейчас начнется, стоит ей произнести нужное имя и дрожала от этого возбуждения.
-Артур! – громогласно возвестила она и шок действительно коснулся Гвиневры, что побледнела еще больше, Кея, что затопал ногами от восторга, рыцарей, их дам и служанок…
Артур захохотал, поднимаясь с престола. Он дождался, когда все взоры обернутся к нему и захлопал Моргане.
-Браво, сестра! – он реагировал не так, как планировала Моргана, и это ее немного запутало и насторожило, она отступила на шаг, когда Артур начал к ней приближаться. По плану – она должна была наступать на него, бросать в лицо обвинения по его отцу, ждать заступничества Мерлина, а выходило что-то запредельно невразумительное.
-Она ведь моя сестра? – Артур обернулся на мерлина и тот кивнул, оставаясь нечитаемым для Уриена.
Судя по взгляду двора Пендрагона, Леи и самой Морганы, всё путалось на ходу. Моргана пошатнулась, Уриен сделал было осторожный шаг к ней, но один из рыцарей Артура (Уриен смутно предполагал, что его зовут Гавейн), предостерегающе вытащил меч…
-Гавейн! – отозвал его Артур, подходя к Моргане, он взял ее ледяную, дрожащую от страха руку в свои, поднес к губам, — друзья моей сестры – мои друзья! Добро пожаловать, Моргана Корнуэл ко двору своего сводного брата Артура Пендрагона!
-В…в каком это…- голос ее дрогнул, она выдала, наконец, свою растерянность. – ты не удивлен, что у тебя есть сестра?
-Нет, — честно откликнулся Артур, — я счастлив, что ты приехала до того, как я справил свадьбу с этой девушкой…
Артур обернулся к Гвиневре и подозвал ее:
-Любовь моя, позволь тебе представить… это моя сводная сестра – Моргана. Моргана – это Гвиневра, дочь герцога Кармелида. Гвиневра, я думаю, что Моргана станет для тебя хорошим другом.
-А? – это была часть плана Морганы – убедить Артура в том, что ее намерения полны любви к Гвиневре. – да, Гвиневра, я хочу представить тебе свою служанку Лею, которая теперь будет твоей служанкой, прими, в знак моей доброй воли…
Лея вернула себе невозмутимый вид и с поклоном приблизилась к Гвиневре:
-Позвольте мне служить вам, — она умела притворяться, и притворство давалось ей с удивительной легкостью.
-Лея? – Гвиневра просияла. Артур предоставил для нее служанок, плюс с нею были служанки из герцогства, но Лея была на них не похожа, в ней было что-то притягательно-лукавое, живое, гремучее. Гвиневра почувствовала, что ее жизнь изменится… — Добро пожаловать, я уверена, мы подружимся.
-Без сомнений! – никто не мог бы усомниться в искренности ее улыбки.
Моргана тем временем оправилась от шока и обратилась к Артуру:
-Эм…брат мой, а ты знал, что я есть на свете? Тебе Мерлин сказал?
-Разумеется, — Артур кивнул. – Он находит тебя идеальным членом моего Совета, и я хотел бы оставить это до поры, но, впрочем, почему бы и не сейчас? Я хочу, чтобы ты присоединилась ко мне, помогала управлять…
-Я знаю, — Артур доверительно понизил голос до шепота, чтобы слышала только Моргана, — ты злишься на меня и хочешь меня уничтожить, но дай мне шанс. Я верну твои земли. Дам тебе жизнь, которую ты заслуживаешь…
Моргана вырвала свою руку из руки Артура. Происходящее перестало устраивать ее очень давно, но сейчас творилось совершенно жуткое дело. Ее отговаривали от мести! От мести, что она вынашивала много лет! Мести, которой она и жила…
-Твой слуга? – Артур счел ее молчание за размышления и прервал их громким вопросом, глядя на Уриена.
-Я граф Уриен Мори, — процедил он. – Я сопровождаю леди Моргану…
-Да, по моей просьбе, — подтвердила фея, в глазах которой уже созрело что-то качественно новое.
-Мори, – с уважением кивнул Артур, — вам найдется место в моем замке и моем совете, почтеннейший граф. Ваша древняя кровь вызывает у меня восхищение, и я буду счастлив, назвать вас своим другом…
«Иди ты совей дружбой…» — подумал граф, но вслух ответил совершенно другое:
-Благодарю вас, ваше величество.
«И гори в аду, если ты еще раз сочтешь меня простым слугой!»
-Я хочу отпраздновать сегодня два замечательных события! – теперь Артур обращался ко двору, который не отличался уже такой почтительностью, как двор де Горр, в котором все обсуждения об окружении принца происходили без его на то участия. Здесь же, каждый смотрел на Моргану или Уриена, на Лею тоже поглядывали с интересом. Открыто перешептывались, а некоторые говорили даже в голос.
-Прибытие моей невесты Гвиневры, дочери Леодогана! – Артур указал на тоненькую девушку, которая мило покраснела и засмущалась от его слов, — и ее отца.
Отец – герцог Кармелид, гордо расправил плечи, как будто бы это была его заслуга в том, что он находится здесь.
-И прибытие моей сводной сестры!
Лицо сводной сестры такой восторг не разделяло, но Моргана держалась стойко, что при ее, сорванной, разрушенной нервной системе было подвигом.
-Я хочу, чтобы все веселились! Хочу, чтобы все пили и плясали!
Артур захлопал в ладоши, призывая всех участвовать в общем безумии.
-Может, домой поедем? – Лея оказалась рядом с Морганой, ей было не по себе.
-Лея! – Гвиневра торопилась к ней, — Моргана! Будем радоваться жизни.
-Иди, — жестко отозвалась Моргана и изобразила радость, при виде Гвиневры, ухитрившись прошептать на ухо служанке, — нет у меня дома. Отняли!
Лея испуганно взглянула на фею и вынужденно покорилась ей, но едва она приблизилась к Гвиневре, как тотчас раздался ее тихий смех.
-Плутовка, — без тени какой-либо насмешки прокомментировала Моргана.
Артур благородно подал ей руку:
-Дорогая сестра, позволь, я провожу тебя в наш пиршественный зал и мы начнем трапезу по случаю воссоединения нашей семьи!
Моргана попыталась было увернуться от руки сводного братца, но тот, судя по всему, принял ее жест за скромность, и сам вцепился в ее пальцы и потащил за собою, улыбаясь и приветствуя каждого из обитателей своего двора.
Моргана свободной рукой похлопала себя по карману и немного успокоилась, нащупав флакончики с зельями от Лилиан – во всяком случае, то, что Артур ее ждал, не говорит о том, что теперь она разоблачена. Напротив, если распорядиться верно, его ожиданием, обратить его в преимущество, можно извлечь еще больше выгоды!
Моргана знала уже, как уничтожит Мерлина, как отплатит ему. Нужно разрушить все, что он так любит, а для этого…
О, с каким все же наслаждением и жалостью она примет на себя облик юной Гвиневры и разделит ложе с Артуром. Все для того, чтобы смешать кровь, чтобы явить миру наследника и медленно растянуть казнь всем. Какая извращенная сладость будет ей наблюдать за тем, как Артур вместе с Мерлином бессильно мечется, глядя на то, как вырастает будущий убийца династии Пендрагонов. Они не посмеют поднять руку на ребенка…сам же Артур и не посмеет.
А ребенок вырастет, и Артур бессильно будет смотреть за его взрослением, понимая, что сам поспособствовал рождению своего же убийцы.
Но это будет потом… сначала нужно усыпить Гвиневру, потом сделать свой ход, а там…гори оно всё! К черту страх и да здравствует жертва. Ей испортили жизнь, все равно она уже не узнает нормального существования никогда, так хотя бы отомстит со вкусом, с удовольствием.
Глава 14
Духота пиршественной залы способствовала быстрому опьянению еще лучше, чем самые хмельные напитки, выставленные в изобилии по длинным деревянным столам.
На Моргану, сидящую по левую сторону от сводного брата, уже не косились открыто, не перешептывались. Кажется, к концу первой бочки отвратительного сладкого вина ее начали даже уже считать своей. Но сама Моргана пила мало и помимо все более подкатывающего к горлу волнения на нее давила необходимость изображать хмельное веселье, когда самого этого хмеля в крови и почти нет.
Но она упорно продолжала это делать. Фея смеялась, шутила, изображала полный восторг от своего прибытия и от теплого приема, оказанного Артуром. Она, расщедрившись, даже пожелала долгой жизни королю, и даже коснулась вина губами, слегка смачивая горло…
Наверное, только Мерлин заметил в этом ее пожелании затаенное проклятие. Он сидел через два места от Морганы, разделенный с нею графом Уриеном Мори и Кеем, и тихо проклинал всех. Не всерьез, конечно, но так ему было немного легче. Уриен Мори не доставлял ему хлопот, он тихо пил, мрачно смотрел на Моргану, сверлил взглядом Артура и словно прикидывал: какого черта она устроит еще?
Зато Кей то шумно хлебал ложкой мясную похлебку, то этой же ложкой пытался накрутить Мерлину волосы, то мурлыкал какую-то глупую народную распевку. Юродивый молочный брат Артура доставлял друиду много хлопот, отвлекая и мешая слушать все более и более хмельные разговоры.
Гвиневра, сидящая по правую руку от Артура, сияла. Леодоган порою пытался ее одернуть, поправить ей платье или заставить сидеть ровнее, но по мере того, как веселье набирало обороты, он уже расслабился и позволил дочери беспрепятственно шушукаться с верткой Леей, что уже, по-видимому, добилась полного расположения будущей королевы.
«Она что-то задумала», — Уриен не сводил взгляд с Морганы, и ему не нравилось то, как близко она сидела рядом с Артуром, уже спокойно переговариваясь с ним.
-Я очень счастлив, что ты прибыла, — в пятый, наверное, раз повторил Артур. – Я очень рад.
-Я надеюсь, что ты не пойдешь по стопам отца? – лукаво усмехнулась Моргана. – не станешь преследовать бедную Моргану?
Уриен карем глаза заметил, что Мерлин сделал какое-то непонятное движение, вроде бы порываясь влезть в разговор, но Кей, словно специально, отвлек его, уронив тарелку с хлебом на плащ друиду. Пока друид пытался привести себя в нормальное состояние и отряхнуться от крошек, Артур уже пьяно ответил:
-Я? По стопам? Не-ет. Я не мой отец. Нет, не он…не он!
-Значит, ты вернешь мне земли? – быстро спросила Моргана и запоздало улыбнулась.
Но Артур не заметил ее реакции и захохотал, привлекая к себе внимание:
-Земли?! Да я тебе все верну! Титул, деньги, земли… о, Моргана!
Артур щелкнул пальцами, поймав какую-то идею и, не заметив тарелки со сливочным соусом, залез в него рукавом мантии, выругался, затем вернулся к своей мысли и, обведя руками залу, словно обнимая всех, громогласно объявил:
-Да я тебе…да я для тебя…такого мужа найду!
Моргана подавилась невовремя отпитым вином, но не она одна. Уриен и вовсе побледнел, как полотно.
Прокашлявшись, фея уточнила:
-Прошу прощения?
-Мужа найду! – громогласно повторил Артур и встал из-за стола . – Эй, слушайте! Лучший из вас получит честь взять в жены мою сестру!
В зале произошло оживление. Те, кто еще мог соображать, переглянулся с соседями, затем посмотрел на Моргану, прикидывая, стоит ли бороться за нее. Кто-то залихватски крикнул из глубины зала:
-А в чем лучший-то?
-О! – Артур принялся загибать пальцы, — кровь, титул, земли и большой размер…
Кто-то присвистнул. Моргана молча, принялась пить вино, хотя обещала, что не станет сильно пьянеть. Сейчас же ей было все равно.
-Размер, говоришь? – послышался один из пьяных голосов, и в ответ раздалось откровенное ржание.
-Большой размер казны, — спас ситуацию Мерлин, который пусть и чувствовал от Морганы почти физическую угрозу, все же не мог допустить, чтобы ее так открыто унизил пьяный бастард. –Так что, сядь, Персиваль!
Персиваль сдал свои позиции под улюлюканьем товарищей. Артур одобрительно кивнул, принимая ответ друида и сел. А затем громким шепотом обратился к мрачной и обозленной Моргане:
-Вот…посмотри на герцога Кармелида!
Леодоган, услышав, что речь идет о нем, приосанился – ему понравилась идея взять в жены молодую женщину из королевской семьи, чтобы навсегда утвердиться у престола.
-Он старый дурак, — прошипела Моргана, даже не пытаясь скрыть своего презрения, и залпом отпила еще.
-Ваше величество! – нервы Уриена были уже давно натянуты до предела, а Артур лишь разрывал его сердце на части ржавым крюком, — Ваше величество, дозвольте говорить!
-Говори, — милостиво кивнул Артур, отвлекаясь от нашептывания ласковых слов Гвиневре, пользуясь попыткой Морганы напиться.
Уриен поднялся из-за стола, пошатываясь, но голос его был ровен и ясен:
-Я – граф Уриен Мори, веду свой род от великой и древней крови, я владею землями, титулами и казной, сравнимой с казной дома Пендрагонов. Но, что самое главное: я люблю вашу сводную сестру, Леди Моргану Корнуэл. Пользуясь моментом, я хочу просить вашего согласия на наш брак…
Гвиневра охнула от восторга и тихонько захихикала, смущаясь. Ее впечатлил этот храбрый рыцарь, который так походил решимостью на ее Артура. Лея же оцепенела, ее глаза-угольки вспыхнули не сулящим ничего хорошего огоньком, и она взглянула на Артура, ожидая того, как решится ее судьба.
-Отравлю, — прошипела Моргана так, чтобы один Уриен слышал это. – Сядь, идиота кусок!
Мерлин тоже насторожился больше обычного. Он весь подался вперед, ожидая решения, хоть и знал наперед, что Артур скажет…
-Нет! – Артур поднялся с места, протянул руку Уриену, — я уважаю твой дом, граф, и твою кровь, но я не отдам за тебя Морганы. Я должен отдать ее в самые лучшие руки, а о тебе ходят ужасные слухи и речи. Угомонись, граф!
Уриен сел на место, как оплеванный и попытался, судя по его взгляду, утопиться в тарелку с едой. Кей, сидевший рядом с ним, решил подбодрить графа и принялся похлопывать его по плечу – методично и раздражающе.
Лея же с облегчением выдохнула, воспользовавшись замешательством Гвиневры, она улучила момент и налила из сунутого Морганой флакончика зелья в ее напиток. Фея увидела это с облегчением – исповедь Уриена произвела на нее впечатление, но не такое, как на остальную женскую часть зала, потому что мысли Морганы бились далеко.
Фея увидела совершенное Леей и, торопливо взяв свой, заново наполненный кубок, поднялась с места и звонко предложила:
-За Камелот!
Выпила залпом, тяжело дыша, быстро села назад, чтобы никто из громогласно подхвативших ее выкрик, не заметил исказившегося от предчувствия горечи лица. Веселье входило в финальную стадию.
***
Уриен с трудом разлепил глаза, пробуждаясь от недолгого хмельного забытья. В голове жутко гудело, во рту было гадостно и мерзко от выпитого и намешанного.
Граф попытался понять, где он находится и с трудом вспомнил про Камелот, про Артура…
-Моргана! – хрипло попытался выдохнуть граф и едва не свалился, как оказалось, со скамьи.
Кто-то недовольно пнул его в полусне и, приглядевшись, Уриен узнал Кея, заснувшего прямо под лавкой с самым блаженным видом.
Уриен попытался покрасневшими от дыма глазами найти взглядом Моргану среди груды ползающих или спящих тел. Он не увидел феи и попытался позвать ее, но в горле застыла немота и, как бы он ни старался, не выходило и слова.
Граф медленно сел, задевая ногами еще кого-то, и увидел, как подрагивает занавеска в дальнем углу залы, отделяя пиршественную залу от маленькой комнатки, в которой ютились, если нужно, слуги, готовые войти с блюдами или напитками.
скепочтенно разбросавшихся по полу гостей, медленно пошел к этой самой занавеске, решив, что наверняка Моргана там.
Артура тоже не было вдно, как, впрочем, не наблюдалось и Гвиневры. Где они все?
Уриен едва не наступил на тоненькую фигурку, сползшую о сне из кресла на пол почти полностью.
-Лея, — хотел было сказать граф, но немота страшно не отпускала его. Граф схватился за горло в паническом, но еще более жутком отупении мыслей, и убрал ладонь, услышав явную возню за занавеской.
Мори не смог переступить через Лею просто так, и, сбросив с себя свой плащ, укрыл им девушку, слегка подтянув ее так, чтобы туловище легло на скамью и не лежало на полу.
Чувствуя странное биение в сердце, в голове и желудке, граф приближался к занавеске, сам не понимая ясно, того, что желает увидеть. Он оказался близко с тканевой преградой и осторожно приоткрыл ее боку, заглядывая в закуток.
Он увидел яростное сплетение двух тел и узнал в них Гвиневру и Артура. Их страсть – резкая и рваная не походила на ту нежность, которую демонстрировали влюбленные друг к другу на пиру и до него. Это было скорее сумасшедшим биением, настоящей борьбой…
Уриен не особенно удивился самому факту обнаружения любовников. Его, скорее, удивил тот факт, что Гвиневра, так робеющая за столом, может вести себя подобным образом.
Артур задышал особенно громко и граф поспешил уже убраться за занавеску, как вдруг остановился со смутным чувством догадки. он не мог понять, почему его так душит тревожность, но вспомнились некстати и флакончики в руках Лилиан, и отсутствие Морганы…
Между тем, Гвиневра заставила Артура перевернуться и впилась в его губы поцелуем, в котором не было и капли нежности или же заботы. Артура выгнуло дугой, и он медленно и обессилено отвалился назад, его губы, перепачканные кровавым следом, открылись, словно сами собой:
-Я люблю тебя, Гвиневра…
Гвиневра захохотала, и этот хохот заставил Уриена закрыть занавеску и сползти по стене в немой дурноте. У него не было слова, чтобы закричать, заорать, проклясть Артура, он понял! Он все понял!
Моргана, ловко манипулируя магическим полотном с помощью своих умений и умений Лилиан, продемонстрировала неплохое, пусть и очень злое чувство юмора. Она приняла облик Гвиневры, как принимал облик ее отца Утер Пендрагон, она разделила ложе с его сыном, используя обман и не постаралась даже скрыть этого…
Зачем ей было вести Артура в его покои или любую другую залу, если она демонстрировала не свое тело, и, по сути, повторяла чужие события, события общего прошлого, не забыв прикрыть маской немоты всех возможных свидетелей.
-Моргана! – рявкнул за занавеской издевательский женский голос и Уриен беззвучно заплакал, не в силах облегчить свою боль хоть вскриком.
Он услышал, как Артур приглушенно дернулся, сраженный, видимо, истинным обликом появившейся перед ним молодой женщины…
-О, о, о! – Моргана не скрывала своего злого торжества, Уриен мог, глядя на занавеску видеть ее…уже её! – силуэт, возвышавшийся над перепуганной, забившейся в угол какой-то кушетки, фигуркой короля.
-Взгляни на мой живот…- ликовала фея, заливаясь странным, совершенно чужим и безумным смехом, — в нем уже зарождается наш сын…
-Моргана…- прошептал Артур и шепот этот почти разорвал Уриену сердце. Сколько непонимания, боли, невысказанное «почему» и «за что?», усиленное многократно страхом, обидой почти детской…
-Он отнимет у тебя престол, он убьет тебя… я дам ему имя смерти – Мордред! – Моргана снова безумно захохотала, и словно бы стекло треснуло где-то в груди Уриена, разбилось, с каждым смешком ее, разбиваясь все сильнее и дробясь еще и еще, впиваясь острыми краями…
-Нет, Артур, лежи-лежи, — теперь Моргана заговорила почти ласково, но голос ее сочился безумным ядом. – Я даже не тебе мщу, нет, ты лишь глупец, ублюдок на престоле! Я мщу Мерлину.
Она рассмеялась в последний раз и движение угадалось за занавеской, а вскоре перед беззвучно плачущим Уриеном возникла сама Моргана, на ходу поправляя платье.
-О, — фея удивилась, увидев распростертого и распятого на собственном горе графа, — а мы…
Она быстро взглянула за занавеску, из который бледно и страшно выглядывал Артур, в котором Уриен видел не короля, не бастарда, а мальчишку, загнанного в угол.
-А мы тут о будущем говорили! – Моргана махнула рукой, и Уриен почувствовал, как его горло разжала невидимая рука, и стало легче дышать, но какой был для него смысл в возможности дышать и говорить после того, что он услышал?
-Я буду у себя, — сообщила Моргана, обращаясь к брату, который отшатнулся, едва ему показалось, что она готова коснуться его.
Моргана фыркнула и поспешила наверх, на кого-то наступая, кого-то перешагивая…
Голос у Артура прорезался только тогда, когда Моргана оставила Залу и исчезла в дверях.
-Тварь! – заорал он, хватая с ближайшего стола какое-то блюдо и запуская им в дверь. Конечно, он не попал. – ненавижу! Ненавижу!
-Артур… – Мерлин, оказывается, уже наблюдал за ним, материализовался он рядом быстрее, чем Уриен успел узнать его голос, — не попадайся в ловушку, о которой я тебя предупреждал.
-Я не хотел! Я не…ненавижу! – Артур схватил второе блюдо, но Мерлин повысил голос:
-Артур! Ты не должен добавлять боль к боли.
-Я не хотел его…- Артур обмяк от слов Мерлина, превратился в полное сосредоточение покорности, — он будет моим сыном, а я должен буду биться с ним?
Мерлин не ответил, его взгляд метнулся по пробуждающимся осоловелым телам…
-Как мне быть? – Артур смотрел на Мерлина, как на единственный шанс к спасению, — как мне быть, Мерлин?
-Попытайся наладить с ней отношения, попытайся сдержать свой гнев и страх, не говори Гвиневре о произошедшем и не пытайся переубедить Моргану. Смирись и не умоляй ее о прощении — она ждет именно этого. Прими ее в совет, найди ей дело и она станет твоим союзником. Если все удастся, она сама откажется от своей мести…
Артур стоял, понурив голову, принимая слова друида за единственно верный путь. Он устал думать, размышлять, бояться. Слишком многое сваливалось на него, слишком многое его жгло и пьянило.
-Я попаду в ад, — он тонко вздохнул, смаргивая слезы. – Попаду неизменно.
-И ты, и я, и он…- Мерлин указал пальцем на Уриена, который не пытался обратить на себя внимание, он померк и угас изнутри. – Только ты, Артур, можешь стать при этом освободителем и защитником своего народа. Ты не сможешь уже ничего изменить, только если не захочешь ее убить…
-Не посмеешь. – Уриен сжал руки в кулак и сам не узнал своего голоса.
-Помолись и живи…- друид взял Артура под руку и повел его к выходу из залы, на ходу бросив Уриену, — я надеюсь, что вы порядочный человек и не станете говорить о том, что услышали и увидели.
Уриен стоял в полном ослеплении чувств, наблюдая за тем, как вокруг него просыпаются люди, принадлежавшие к навсегда ненавистному двору короля Артура. Он не замечал обращенных к нему приветствий и взглядов.
Лея сильно дернула его за рукав, чтобы обратить на себя хоть какое-то внимание.
-Эй, Уриен, — она всерьез была напугана, — что с тобой?
-Где Гвиневра? – спросил граф слабым голосом, как будто для него это было сейчас самым важным.
-Она… — Лея замешкалась на миг, и тут же ответила, — она вчера непривычно много выпила и ее унесли в ее покои. А что?
Уриен взглянул на нее так, как не смотрел никогда прежде. Он взглядом умолял ее прочесть всё по его лицу, но она не понимала, что осталась единственной, кто мог понять и спасти Уриена и з разгорающегося в нем ада. Граф жаждал мести, пожара, яростного сражения с чем-нибудь, кроме своих демонов. Он долго уступал желаниям и надеждам, позволял жить себе иллюзией, а его стерли и жестоко оттолкнули, над ним поиздевались и не дали опомниться.
Сделать хоть что-нибудь, чтобы почувствовать себя живым…
Граф сделал твердый шаг к Лее, чуть грубее, чем следовало, взял ее тонкую руку, поражаясь ее легкости. Она спокойно смотрела на него, не боялась, хоть уже и угадывала что-то смутное.
-Ты пожалеешь об этом, — хрипло сказал Уриен, с трудом заставляя вспомнить себя, что перед ним стоит Лея – маленькая и смешная, выросшая на его глазах Лея.
-Я знаю, — ответила она ровным голосом.
И более не успела ничего сказать, как Уриен впился в ее губы таким же рваным, яростным поцелуем, в котором не было нежности, а была лишь жажда услужения собственным демонам.
-А вчера хотел жениться на сестре короля! – захохотал Гавейн, проходя мимо, — эх ты…граф!
-Пошел к черту, — неразборчиво отозвался Уриен, едва-едва соображая, кто перед ним, и потащил Лею – счастливую и задыхающуюся, прочь из залы.
***
-Она сделала…что? – Мелеагант взглянул на письмо так, словно всерьез засомневался, то ли он читает вообще – не разучился ли?
Убедившись, что строки, написанные самой Морганой, ему не лгут, Мелеагант протянул письмо приглашенной Лилиан и Ланселот, также приглашенный, склонился с нею над бумагами.
-Этой ночью я приняла облик невесты Артура и разделила с ним ложе. У нас будет сын. Я дам ему имя смерти – Мордред и он однажды убьет своего отца… с любовью, Моргана, — прочла Лилиан и лист выпал из ее тонких рук. Она беспомощно посмотрела на принца, — она…что?
-Семейные разборки – самые грязные разборки, — заметил принц, видимо, уже взявший себя в руки, — однако, я впечатлен. Я не знал, что она планирует сотворить. Она обещала, что разберется с Мерлином и почему-то я склонен верить ей. Что там будет с Артуром мне плевать, главное, чтобы его не было на моем пути, но…
-Она сумасшедшая, давайте признаем это! – Ланселот не выдержал и откинулся на спинку кресла, пряча лицо в ладонях, — господи, какая извращенная месть, какая жертвенность…
-Выпей, полегчает, — предложил Мелеагант, недобро усмехаясь, глядя на Ланселота.
-А что с Уриеном? – вдруг спохватилась Лилиан. – Он знает? Он знает, что она вытворила?
Мелеагант секунду, не мигая, смотрел на Лилиан, затем сорвался с места и, едва не опрокинув чернильницу, бросился к столу, где лежали пергаменты. Он спешно, склоняясь над столом, написала несколько строк, и защитил своею подписью, после чего бережно свернул пергамент и перевязал его серебряной лентой, вызвал служанку.
Появилась та самая девушка, которая вызывала Лилиан к Мелеаганту и жалась потом к Ланселоту.
-Отдай это Лотеру, — приказал Мелеагант холодно, — пусть спешно отправит это в Камелот, Уриену.
Девушка кивнула и, краснея до самых кончиков ушей, кокетливо взглянула на Ланселота из-под полуопущенных ресниц и торопливо оставила комнату.
-Не понял…- Мелеагант воззрился на Ланселота с изумлением. – Какого черта?
-А может, я ее люблю! – не выдержал Ланселот, и Лилиан хмыкнула, хоть и не сказала ничего.
-Смотри, если узнаю, что какая-то из них тяжелая, женишься сразу, — пригрозил принц де Горр, — мои служанки не должны страдать от внимания моих гостей.
-Ваше высочество, — Ланселот печально взглянул на Мелеаганта, — Вайолетт прекрасная девушка, но она не та, кого жаждет мое сердце и я это уже успел понять.
-И я за тебя рад, — серьезно кивнул Мелеагант, — только она не Вайолет. Ее зовут Рози.
Лилиан захохотала уже в голос и, чтобы сильно не выбиваться из этикета двора, засунула в рот костяшки пальцев, однако, Мелеагант, кажется, воспринял ее смешливость благосклонно. Он улыбнулся ей, и смех сразу оставил целительницу, она на мгновение словно бы потерялась в пространстве, и мир выцвел, и ничего не имело какую-то долю секунды для нее значения, кроме его глаз.
-Что с делами? – посерьезнел Мелеагант.
-Надо ждать ответа Уриена и разрешения Морганы на мое появление при дворе, — пожал плечами Ланселот.
-Я обращался не к тебе, — мягко улыбнулся Мелеагант и указал рукою на дверь, где жался к стеночке неприметный темноволосый человек, коротко стриженный, какой-то весь невзрачный… — Вард, проходи, я уже закончил с ними…
Мелеагант жестом дал понять, что Лилиан и Ланселоту пора уходить. Они поднялись, не глядя друг на друга, и направились к дверям, как вдруг…
-Лили! – окликнул ее Мелеагант и сердце девушки дрогнуло радостью, задрожало натянутой до предела струной самой души.
-Да? – она обернулась так резко, что прядь русого волоса упала ей на лицо и она неловко заправила ее за ухо.
-Зайди ко мне вечером, — мягко попросил принц, поднимаясь, — что-то нездоровится в последнее время.
-А…да, — Лилиан едва не подбросило от этой простой фразы, но она удержалась. – Когда к вам зайти лучше?
-Зайди ко мне…- Мелеагант на мгновение задумался, сделав знак Варду, что тот может расположиться с удобством в креслах, — в полночь. Свободна?
-Конечно же, свободна, — Лилиан воззрилась с изумлением на принца, — у меня нет планов на ночное время, знаете ли…
-Сегодня есть, спасибо, — и Мелеагант снова вернул себе полную невозмутимость. –
Выходя с Ланселотом, и, уже закрывая двери, Лилиан услышала, как Мелеагант также невозмутимо и спокойно произнес:
-Я нахожу острой необходимостью сокращение поголовья совета…
Лилиан и Ланселот остались в прохладном каменном коридоре и оба не знали, куда теперь податься?
-Моргана, конечно…- промолвил Ланселот и не закончил, что, по его мнению, Моргана, конечно.
-Да-а, — согласилась Лилиан.
-Но Мелеагант тоже …- в том же тоне продолжил Ланселот, бросив искоса взгляд на белое лицо Лилиан
-Да, — снова согласилась целительница.
И тут юноша не выдержал:
-Ты серьезно пойдешь к нему в полночь?
-Ты же слышал, что я это ему и сказала!
-Если он тебя обидит, то…
-Что? – лилиан вскинулась. – Что, Ланселот? Я никогда не влюблялась прежде, но рано или поздно это должно было случиться!
-Во имя богов Авалона, почему именно он? – вот что мучило Ланселота. – Почему он?
-Следующий вопрос, — ответствовала Лилиан, — не знаю я, оставь!
Прошли по коридору некоторое время в молчании, а затем, неловко попрощавшись у лестницы, разошлись по своим покоям. Ланселота ожидала кокетка-Рози, которую юноша уже не желал видеть и обществом которой тяготился. Лилиан ожидала недочитанная книга, тишина нескольких часов и полуночный визит к принцу…
А Мелеагантау предстояло не только решить судьбу нескольких поданных своей земли, но и написать письмо предводителю саксонских наемников.
Моргана не была честна с ним – это правда, и он не удивился этому, возможно, потому что не верил в ее долгую месть или не верил в ее силу…
Но скорее всего из-за того, что и сам перестал жить одной лишь честностью уже давно. Моргана показала себя опасным союзником, и от нее все равно пришлось бы избавляться рано или поздно, или искать рычаги управления – в любом случае, он не собирался жить слепым повиновением воле феи, и, как, кстати, что один из предводителей саксонских племен жаждал захвата большей власти над своими сородичами, как вовремя начался их раскол! Боги жаждали крови и зрелищ, а дьявол умел шептать Мелеаганту на ухо…
Глава 15
У Морганы тяжело билось сердце. Она с трудом дошла до своей кровати в отведенных покоях, с трудом вернула твердость своей же руке и написала письмо для Мелеаганта в самой краткой форме. На большее ее не хватило.
Хотелось немедленно смыть с себя всю грязь, всю тяжесть дня, вечера и ночи и забыться сном. Пусть даже придут кошмары, но выносить явь она уже не в силах!
Моргана попыталась вызвать Лею, но она не пришла.
-Спит, чертова алкоголичка! – прошипела фея сквозь зубы, но, скорее для порядка. Во-первых, Лея изначально не была ее служанкой, во-вторых, теперь она принадлежала Гвиневре, а в-третьих, с пира уйти и впрямь было бы ей нелегко, и она, наверняка, уснула где-то в зале.
Пришлось позвать служанку при дворе. Появилась бодрая юная девица и сказала, что по поручению короля Артура (с каким отвратительным придыханием она называла короля!) – будет служить ей, Моргане.
-Как твоё имя? – у Морганы раскалывалась голова, и отчаянное раздражение словно бы преследовало ее плоть, казалось, что чешется под самой кожей.
-Марди, — девушка склонилась в поклоне.
Моргана оценивающе взглянула на нее и пришла к выводу, что за каштаном волос, юностью лет и большими распахнутыми глазами скрывается еще наивность, неискушенность в делах двора и это могло сыграть на руку.
-Помоги мне снять платье, Марди, — попросила Моргана мягко, как бы ей не было плохо, она знала, что служанки при дворе решают многое и ссориться с ними или грубить им – дурной тон и дурные последствия для будущего.
Фея с усилением поднялась во весь рост и Марди, ловко орудуя пальцами, принялась расшнуровывать и развязывать сложное плетение узлов, удерживающих грубую ткань. Она расстегивала крючок за крючком, но долгожданное облегчение не приходило.
Моргана поморщилась:
-Приготовь мне горячую воду и губку, я дальше сама.
Марди убежала выполнять ее приказание, а Моргана безжалостно содрала с себя остатки костюма, и заметила, что бельевое, нижнее платье, совсем пришло в негодность. Она не сомневалась, что больше его уже не удастся заштопать и залатать…
От этих ленивых и безнадежных мыслей ее отвлекло появление Марди, возвестившей, что в купальне все готово.
-Ловко, — одобрила фея и направилась за служанкой.
В купальне действительно полегчало. После того, как Моргана, отказавшись от помощи Марди, до красноты растерла себя губкой и смыла с себя накопленную усталость и грязь, дышать стало вправду легче. Горячая вода была водой жизни, она не обжигала, но согревала.
Моргане, привыкшей к умываниям в основном холодной водой из-за нехватки времени и средств, тепло показалось почти волшебным.
Марди, щебеча о полезных свойствах масел и благовоний, принялась втирать в кожу Морганы какие-то смеси и эфиры, по комнате поплыло благородство ароматов, от которого захотелось спать еще сильнее.
Фея дошла обратно до своих покоев и легла в уже кем-то разобранную постель, готовясь к очередной бессонной ночи, но то ли переживания этого дня и разрушение планов, то ли нервное напряжение от встречи со сводным братом и совершенный ею же самой обман наивного бастарда, то ли непривычность горячей воды и благовония сделали свое дело, но едва голова Морганы коснулась подушки, она заснула…
Ее сморил, связал паутиной крепкий сон без сновидений. Впервые за очень долгое время она спала мирно.
***
-Артур, я получил донесение, что на Северном Тракте чьи-то наемники напали на торговый караван! – Мерлин с трудом дождался того момента, когда Артур закончит утреннюю свою молитву и выйдет, наконец, к своему двору.
Артур уже успел взять себя в руки. Обращение к слову Господнему заставило его не только успокоиться, но и найти в произошедшем свои плюсы.
Моргана появилась при дворе, и, значит, станет опорой ему в государственных делах. Бастард понимал, что у него нет ни образования, ни представления о том, что говорят вокруг него о политике, о войне – некоторую часть фраз своего же совета он и вовсе не мог понять. Ум же своей сводной сестры он уже успел оценить и еще слова Мерлина о том, что она должна войти в совет…
Нет, плохо, что она – женщина. Совет не примет ее с известным радушием, будет смущаться на каждом шагу, сдерживать истинные мысли свои, насмешничать.
С другой стороны – то, что она женщина, это скажется не так уж и дурно. Она мыслит не так, как его рыцари и способна на большие сюрпризы.
Да и вообще, то, что у него, Артура Пендрагона, будет сын, тоже, в конце концов, неплохо. Мальчик – это наследник, если его дорогая Гвиневра не сможет подарить ему сына, все равно, уже есть кому унаследовать трон. Да, Моргана обещала, что его же сын его и убьет, но до этого мальчику придется встать в большую очередь, ведь у короля всегда много врагов. Время еще позволяет ничего не делать и не переживать.
Разве нельзя будет наделить мальчика любовью? Подарить ему всю свою нежность и воспитать в своем духе?
Единственное, что угнетало теперь мысли короля, это были мысли о наслаждении, какое он испытал с Морганой в облике Гвиневры. Нет, он понимал, что это было не тело его сводной сестры, но вот страсть-то была ее. Огонь, которым она жгла, принадлежал ей. Он не мог зародиться в теле робкой и напуганной Гвиневры, он мог вырасти в мятежном духе Морганы.
Артура терзало опасение, что он не сможет смириться теперь с любовью Гвиневры, которая смущалась даже от его нежного и осторожного поцелуя.
И теперь, когда Пендрагон, здраво рассудив, что время покажет истину, вышел, наконец, ко двору, Мерлин готов был сбить его с ног известием о каком-то нападении!
-Что? – Артур не сразу осознал произошедшее и тут же выдал себя, — у нас был торговый караван?
Мерлин посмотрел на короля крайне внимательно и тихо спросил:
-Что вы прикажете, ваше величество?
Артур не научился еще приказывать и до сих пор как-то неловко чувствовал себя от слов Мерлина, от требования приказать что-то и немедленно. Как это можно? Ведь нужно обдумать, посидеть, посоветоваться…
-Что ты посоветуешь, Мерлин? – Артур обращался к единственному советнику, которому верил полностью и слова которого не подвергал сомнению.
-Нужно идти в бой, ваше величество! – вместо Мерлина вызвался Гавейн, которому горячая кровь не давала жить спокойно без боя. День, прожитый без стычки, становился для рыцаря пустым днем.
-Нужно уничтожить само гнездо наемников по всему тракту, — отозвался Мерлин спокойно, не замечая Гавейна. – Сражаться с отдельными наемниками бессмысленно.
-Гавейн, Персиваль, собирайте людей! – Артур оживился. Мысль о проливающейся крови всех потенциальных врагов взбудоражила его, — пригласите графа Уриена с нами, мы едем зачищать гнезда наемников!
-А вы и дорогу знаете7 – саркастично изогнул бровь Мерлин. – Ваше величество, просветите нас!
Видя же растерянность Артура, Мерлин пояснил:
-Тракт – непроходимый путь. Гнезда наемников скрыты. Наших сил не хватит, чтобы отследить все тайные тропы, которыми пользуются наши враги. Там много обвальных путей и…гиблое место для армии.
-И что делать? – Артур растерялся еще больше и смотрел на Мерлина как на единственное спасение свое.
-Мы не позволим грабить караваны! – снова вспылил Гавейн и остальные рыцари поддержали его криком. – Мы сожжем…
-Ваша сестра, мой король, знает Тракт, — заметил Мерлин, — должна знать.
***
Моргана проснулась через несколько часов от ощущения, что ее тело утопает в облаке. Мягкая постель взамен соломенного прогнившего тюфяка оказалась приятным открытием для изможденного духа. Она почувствовала себя выспавшейся и восстановившейся.
Марди же словно дожидалась ее пробуждения. Она торопливо вошла с золотистым ковшом и принялась обмывать Моргану, приводить ее в достойный вид.
-Оденьтесь, госпожа! – попросила Марди, вытаскивая из сундука какой-то незнакомый Моргане наряд.
-Это не мое, — возразила фея.
-Ваше-ваше, — зачастила Марди, расправляя темно-зеленое платье, — советник короля – Мерлин распорядился еще до вашего приезда подготовить вам комнату, слуг и одежду. Здесь, как он сказал, есть самое необходимое для пары выходов на приемы, на пир, на охоту, белье… если вам что-то нужно – просто скажите мне. Господи, ваши волосы, идите, я расчешу.
Моргана обалдело и слепо повиновалась Марди, ее костяному гребню и рукам, что застегивали на ней новые ряды крючков.
Когда фея взглянула на себя большое, во весь рост, овальное, до блеска начищенное зеркало, она едва смогла узнать себя. Болезненная бледность отступала, напуганная порцией редкого и здорового сна, а темно-зеленое платье подчеркивало ее фигуру, но не стесняло движений. Гладко расчесанные волосы аккуратно струились темным шелковым полотном…
-Э…- фея растерялась, — спасибо.
Она нашарила уже в своем дорожном сундучке несколько колец-талисманов и на шею повесила амулет, но скорее руководствуясь не чувством безопасности (если она пережила эту ночь, переживет уже все), а чувством эстетического удовольствия. Обычно она относилась к своему внешнему виду куда прохладнее, потому что имела перед собой задачи совершенно иные: выжить, не попасться, снова выжить, убежать, скрыться, убежать…
Но сегодня она проснулась как будто бы другой и даже улыбнулась своему отражению в зеркале и вдруг улыбка ее погасла. Рука бессознательно легла на живот, в котором уже должен был зародиться с помощью магии и совершенного ею обмана Мордред…
Моргана попыталась представить себя с большим животом, и не вышло, попыталась мысленно нарисовать образ своего сына и не смогла. Что-то очень важное ускользало от нее, лишая внутренний взор воображения.
-Вас ищут, леди Моргана! – Марди снова вырвала фею из мира размышлений.
-Кто? – скривила она губы, оборачиваясь к служанке.
-Король! – с придыханием прошептала Марди.
Моргана спустилась в залу, указанную ей Марди. Это оказался зал Совета – мрачный и какой-то темный.
Большую часть комнаты, как и ожидалось, занимали скамьи. Стол был небольшой, и весь был завален бумагами, пергаментами и свитками, часть из которых медленно сползала на пол.
Моргана, войдя, заметила именно этот стол первым делом – так впечатлил ее царивший на нем бардак. Артура же. Подошедшего к ней, она не сразу увидела и вздрогнула, когда он обратился к ней вполне дружелюбно, хоть и напряженно.
-Спасибо, что пришла.
-Спасибо, что позвали, — Моргана не смогла заставить себя взглянуть на Артура и молча, прошла к первому свободному месту, как раз напротив стола, прямо напротив угла, где скопленная пачка писем угрожающе кренилась к краю.
-Это все дела, прошения какие-то, мы не разбирали, — один из рыцарей с усталым, но добрым лицом, проследив за ее взглядом. – Не до того.
-Но Мерлин пытался, Николас! – строго одернул рыцаря Гавейн, враждебно глядя на него.
-А толку? – обронил Мерлин с презрением, — мы каждую бумагу разбираем по два дня, даже моей жизни не хватит, чтобы…
-Берусь отладить, — предложила Моргана, которой физически было больно смотреть на то, как у нее на глазах развернулся и пополз по полу толстый свиток с чьей-то гербовой печатью.
-Правда? – это предложение привело часть собравшихся в восторг. Особенно Артура, возликовавшего от того, что Моргана вызвалась помогать ему в делах сама.
-Правда, — буркнула Моргана, искоса взглянув на него, — если никто не против.
-Да кто против-то? – гоготнул уже знакомый фее Персиваль, — это ж бумажки всего лишь! Что с них силы-то? Вот она сила…
И он сжал рукоять своего меча с нарочитой демонстрацией. Моргана даже не попыталась сдержать разочарованного вздоха и обратилась к королю:
-Ты звал меня? Хотел видеть?
-Да, — потупился Артур и спохватился, — я хотел… у тебя все есть необходимое? Если что-то понадобится, я…
-К делу! – гаркнула Моргана, поняв, внезапно, как легко ей ладить с этим мальчишкой. Он же не знает, что делать и на любого, кто может голос повысить и приказать, смотрит как на спасителя.
-Мы…собираемся зачистить северный тракт от разбойников-наемников, но не знаем, как искать наемничьи гнезда, — Артур смотрел с какой-то детской обидой на Моргану и та вздохнула:
-Ну и?
-Мерлин сказал у тебя опыт! – вклинился Гавейн, которому, очевидно, не сиделось на месте.
-Прошу прощения? – переспросила Моргана, сверля взглядом Мерлина, — о каком опыте речь?
-Вы знаете, где гнезда наемников, — уточнил усталый Николас. – Простите нашу неточность формулировки.
-Не вам извиняться, — заверила Моргана, кивая рыцарю. Он не выглядел как тот, кто хотел бы раздражать или лез на рожон, выделывался, нет. Он походил на человека, который уже очень устал от всего, но продолжает нести свой крест. – Николас, верно?
-Верно, леди Моргана, — рыцарь кивнул с тем же дружелюбием.
-Он же назывался! – недовольно пробасил еще какой-то рыцарь, сидевший рядом с Персивалем.
-А я еще спрошу! – мгновенно отреагировала она, но обратилась уже к Артуру, — так, допустим, я знаю, где наемники, и?
-Скажи, мы поедем и убьем их всех, — попросил Артур.
Моргана глубоко вздохнула, досчитала мысленно до пяти, а затем спросила осторожно:
-Вы все идиоты или притворяетесь?
Рыцари зашумели, недовольные и непонимающие. Моргана поднялась с места, чтобы ее было лучше видно, и заговорила:
-Наемники – это необходимая сила, которую нельзя недооценивать, которую нельзя истреблять полностью. Их надо купить, тех, кого не удастся купить, напугать, тех, кто не поймет голоса денег и страха, пусть же примет смерть. Всегда короли и графы, армии и герцогства пользовались услугами наемников – так было и будет…
-Но это же нечестно! – вспылил Артур, поднимаясь с места, — это бесчестная война выходит какая-то!
-Война всегда бесчестна! – вступился неожиданно Мерлин.
-А в игрищах трона нельзя победить справедливо, — жестко оборвала слова друида Моргана. – Нельзя убивать всех. Нужно показать силу, нужно контролировать, да. Но истреблять – нет.
-Значит, убьем лишь часть! – кровожадно ощетинился Гавейн, — кто со мной, братья? Поедем по тракту и будем убивать наемников.
-Стоп! – Моргана с трудом обратила на себя бушующее внимание. – Нет. Нужно взять в плен наемников. В плен и привезти в Камелот, где король прилюдно осудит их, где на глазах у народа их повесят.
-Зачем? – не понял Персиваль, — это же много лишнего времени и…
-Идиот, — бросила Моргана. – Король должен показать то, что он не убийца, не такой, как наемники, что он не крадется по лесам, убивая других людей. Он должен показать свой суд народу, он должен показать, что не боится лить кровь прилюдно за мир в своей земле, он должен донести, что будет, если кто-то пойдет против него…
Моргана закончила свою простенькую речь, ожидая мятежа и возмущений, но их не последовало. Кое-кто из рыцарей усмехался, кто-то одобрительно кивал, а сам Артур смотрел с таким неподдельным восхищением на сестру, что той захотелось помыться еще раз, смыть с себя его взгляд.
-какая ты умная…- выдохнул Артур, — верно, братья?
«Братья» грохнули оглушительным согласием. Не все, конечно, Персиваль и несколько ближних к нему рыцарей воздержались, а Мерлин и вовсе стал, мрачен, но не вмешивался.
***
Из зала Совета выходили смешанной компанией. Артур шел впереди, шумно переругиваясь с Гавейном и Персивалем о том, сколько наемников нужно положить на суд людской. Мерлин шел за ними, косился неодобрительно назад, на словно бы незамечающую ничего Моргану, но не говорил и слова. Он вообще будто бы утратил способность к сопротивлению и стал наблюдателем.
Моргана думала о том, что неплохо было бы и поесть, когда к ней подбежал сэр Николас:
-Хорошо сказано, — одобрил он, — не помешал вам?
-Спасибо, нет, — ответила Моргана, которая начинала видеть в этом рыцаре одного из немногих сторонников здравого смысла.
-Вы не на обед? – продолжал спрашивать рыцарь, и Моргана вдруг подумала, что он ей даже не досаждает вопросами, напротив, ей было приятно его внимание.
-На обед, что-то я голодна, — группа разделилась, Артур, Персиваль, Гавейн, Моргана, Николас и еще несколько рыцарей, направились в одну сторону, по направлению к обеденной зале, а Мерлин бодро двинулся в другую, и за ним увязалась пара человек.
-Сестра, — Артур обернулся к ней, — ну, спасибо тебе! Мы сейчас поедем на охоту…в Северный Тракт, поймаем, привезем и казним, а ты займись бумажной работой, письмами… к слову, о, граф Уриен! А вчера еще вы хотели жениться на моей Моргане!
Сложно было сказать, кого покоробило больше: Моргану ли, внезапно ставшую чьей-то, или Уриена, заметившего Моргану и увидевшего Артура, что было ему особенно нелегко…
Или же Лею, что жалась к груди Уриена, словно котенок, и не верила в свое счастье.
-Пусть ее возьмут более достойные люди, чем я, — жестко отозвался Уриен, демонстративно прижимая Лею к себе. – Вы правы, король, нужно выбирать то, что действительно должно быть нашим.
У Морганы к горлу подкатил комок. Она вспомнила, как доверительно Лея сказала ей, что между ними ничего не было, как ночью она сама увидела Уриена, сползающего по стене…
Ну, конечно! Он, если и не видел ее, то слышал, понял! Боже…
Моргана разучилась краснеть и обнаруживать свой стыд, но сейчас ей казалось, что вся ее кожа запылала проклятым огнем, и снова и снова захотелось ей смыть с себя все события. Она внезапно поняла, с отчаянным запозданием, что этот человек действительно любил ее, во всяком случае, до прошлой ночи, точно. Он мог сделать её счастливой, мог разделить с нею столько всего, но Моргана понимала, что винить нужно лишь себя саму.
Фея заигралась в месть, в марионеток из живых людей и упустила свой шанс, пока та – другая, билась за счастье. Так чья вина в том, что так жжет горло?
-Ну и правильно, — одобрил Артур, подмигивая Лее. – Служанка моей невесты…неплохая партия, а, Уриен?
Лея засмущалась и спряталась за спину графа, с легкой улыбкой выглядывая из-за его плеча.
-Да, хорошая партия, — согласился Уриен странным, охрипшим голосом.
-А я вас хотел пригласить на один выезд, — Артур обернулся к Моргане, взял ее за талию и придвинул к себе, — моя дорогая сестра предложила потрясающую идею! Шутка ли – поймать наемников Северного тракта, и привезти в Камелот, чтобы казнить их прилюдно!
-Ваши планы, леди Моргана, меня всегда потрясали, — едва заметная иголка в душу, но она достигла цели.
-А меня потрясала ваша решительность, — в тон ему ответила Моргана, высвобождаясь от полуобъятия Артура, так как не любила она, когда ее личное пространство нарушалось без ее на то дозволения, пусть бы и негласного.
Этот обмен ледяными любезностями прервало появление заспанной еще, но одетой уже в светлые одежды Гвиневры в обществе отца.
-Любовь моя! – Артур утратил интерес к Моргане, подхватил Гвиневру на руки и закружил ее по зале, дозволяя завистливым взглядам заметить его счастье. Он чувствовал вину перед Гвиневрой, ведь этой ночью Артур, в некотором роде, изменил ей… или нет? С одной стороны – облик был ее, а Артур не был магом, чтобы определять, кто там под маской, но с другой – даже если бы это была действительно Гвиневра, они ведь еще не поженились, господь не соединил их души, а он уже разрушил ее невинность, воспользовавшись опьянелостью духа.
Моргана, как ты все запутала, ведьма ты проклятая!
Гвиневра счастливо посмеялась и попросила поставить себя на пол:
-Я вчера увлеклась вином, — пожаловалась она.
-Это с непривычки, моя дочь не сторонница вин! – торопливо вставил Леодоган, боясь, что Артур подумает дурное.
-И меня сморил крепкий сон, — Гвиневра смутилась еще больше от слов отца.
-Но она выносливая и здоровая, просто устала в пути, – не отступал Кармелид, убеждая всех, кто хотел его слушать.
-Куда вы собираетесь, ваше величество? – спросила Гвиневра, обращаясь к Артуру, — кажется, я слышала про…
-Небольшая охота за наемниками, — охотно объяснил Артур, оборачиваясь на Моргану и, не найдя ее за спиной, нашел взглядом в зале. Она стояла, непринужденно болтая с Николасом и демонстративно не замечая Уриена, ласкающего Лею.
-Охота? – Гвиневра охнула, — ваше величество, вы должны быть очень осторожны. Я прошу вас! Мое сердце дрожит от страха, и я…
-Но моя дочь храбрая, — ввернул невовремя герцог Леодоган, которого, впрочем, никто и не спрашивал.
-Я верю в это, — не задумываясь, отозвался Артур, — Гвиневра. Любовь моя, я должен так поступать. Я должен обезопасить свои земли. Граф Уриен, герцог Леодоган, поедете со мною?
Моргана на мгновение забыла, как дышать, она отвлеклась от беседы, настороженно вглядываясь в то, как Уриен оторвался от Леи и задумчиво смотрит на короля. Вспомнив же, по-видимому, приказ Мелеаганта, Уриен кивнул:
-Поеду, ваше величество.
-А вы, герцог? – Артур радостно обернулся к Леодогану.
-О, сир, почту за честь!
Артур хотел что-то сказать, но снова отворилась зала, и вошел, а вернее сказать, вбежал, юродивый молочный брат короля Артура Пендрагона. Он размахивал руками и его странного вида мантия, словно бы снятая с чьего-то друидского плеча, перевязанная, словно тряпка, через его тщедушное тельце, развевалась за ним…
-О, моя голова…- картинно застонал Кей, бегая вокруг всех, кто не успевал увернуться и хватаясь за каждого, — о, красавица, как приятно пахнут твои волосы. О…моя голова. А куда мы едем?
Вид кривляющегося братца, чей разум давно поразила болезнь, внушил Артуру новую досаду. Выходило то, что Моргана – его сводная сестра, связанная с ним кровью, хоть через предательство и обман, но все же! – она была умна, красива и ее было не стыдно представить двору, а этот…
Артур устыдился своих же мыслей, вспомнив, что именно отец его молочного брата принял Артура как своего, воспитал и ни разу не дал понять ни словом, ни жестом, что Артур неродной.
-Я с вами! – Кей запрыгал на одной ножке.
-Нет, — с раздражением отозвался Артур. – сиди в замке.
Кей зашмыгал носом и настоящие слезы полились его из глаз. Острая жалость, смешанная с отвращением, раздражением, стыдом и досадой уколола Артура.
-Ладно, — буркнул король, — Гавейн, последи за ним, ни на шаг.
Надо было видеть лицо Гавейна, что рвался в бой уже давно и, конечно, понимал, что его рыцарские долг сменился долгом королевской няньки.
-Этот человек…- шепотом, пока шла эта беседа, спросил Николас, про которого Моргана напрочь забыла, — этот граф, он дорог вам?
-Что? – Моргана с усилием отвела глаза от Уриена, который снова принялся обнимать Лею и что-то шептать ей на ухо. – Нет, с чего вы взяли? Он сопроводил меня и…вообще, это не ваше дело, что вы ко мне пристали?
-Простите, леди Моргана, — сэр Николас склонил голову набок, — тогда, позвольте, я за вами немного поухаживаю, пойдемте на обед? Дайте вашу руку.
Моргана покорно вложила свою ладонь в его руку и пошла к выходу из залы, спиной чувствуя очень колючий взгляд, но, не решаясь обернуться.
Глава 16
Моргана быстро покончила с обедом: ее неутомимая натура жаждала деятельности, в которой можно было бы утопить тяжелые мысли. Она точно знала, что в зале Совета тяжело и мрачно лежат пачки свитков и пергаментов, которые нужно разобрать и как-то заархивировать. И, хотя бумажная работа всегда приводила фею в ужас, сейчас было куда лучше заняться бумагами, чем интригами или же чем-то еще.
К ее удивлению, сэр Николас вошел следом за нею в зал Совета и прикрыл за собою тяжелую дубовую дверь. Заметив же ее изумленный взгляд, и без труда прочтя немой вопрос на лице Морганы, рыцарь пояснил:
-Я не любитель отлавливать по лесам наемников, и король дозволил мне остаться здесь. Обычно я помогаю Мерлину с бумагами и мне показалось, что я мог бы…
-Проходите, — согласилась Моргана. Ей не хотелось в одиночку ковыряться в этой груде чьих-то стараний, не удостоенных вниманием короля в одиночку. – А Мерлин…
-Доброе утро,- поздоровался означенный Мерлин и Моргана, отведшая было взгляд в сторону одного из упавших свитков, самым натуральным образом подпрыгнула, услышав ненавистного друида. – Рад, что ты здесь, обычно женщин приходится долго ждать прежде, чем приступить к работе.
-Твоими стараниями обычной мне быть не удалось, — прошипела Моргана, и ее лицо исказилось от гнева, — друид!
Почему-то из ее уст слово «друид» звучало как оскорбление, да еще и, похоже, входившее в список самых отъявленно-злобных ругательств – такова была тональность этого простого слова.
-Прошу вас! – воззвал Николас, — мы все здесь с одной целью…
-Разве? – Моргана даже не обернулась к рыцарю, но ее тон отличился особенной насмешливостью.
-Хорошо, с разными, — не стал спорить рыцарь, — но дело одно. Давайте начнем как можно скорее, и быстрее закончим наше, видимо, неприятное соседство?
-Ваше общество, сэр, я неприятным не нахожу, — Моргана снизошла до взгляда на Николаса и обошла заваленный стол, присела у ножек, собирая документы, валяющиеся на полу на предмет важности.
-А я и против тебя, Моргана, ничего не имею, — влез Мерлин, тоже склоняясь к полу. – Я давно должен был тебя найти, но не мог.
-Зато ты смог сделать кое-что другое, — не сдалась фея, отбрасывая пергамент в сторону, — хлам!
-Моргана, я поступил так, как поступил, потому что был…
-Трусом! – Моргана не была расположена к исповедям и диалогам с тенями своего прошлого, а Мерлин как раз и был таким прошлым. – Трусом, лицемером, старым ослом…
-Идиотом, предателем, шутом, — подсказал Мерлин, откладывая в сторону чье-то письмо, написанное неровным почерком.
-Верно, — Моргана даже не взглянула на Мерлина, который опустился на колени рядом с нею. – Николас, а почему Артур не ответил на письмо от графа Монтгомери? Он просит здесь разрешения на приезд…
-Спроси у него, — отозвался Николас, — вообще, он сказал, что Монтгомери – напыщенный индюк.
-Какая прелесть, — пробормотала фея, — какая потрясающая новость! Отложи это в сторону, я отпишу к графу…
-Моргана, — Мерлин попытался обратить на себя ее внимание снова, — я тебе обещаю, ты не найдешь такого слова, которым я сам бы себя не назвал и той кары, которую я бы не призывал на свою голову.
-Тем не менее, я попробую, — пообещала Моргана, — Николас, а почему здесь лежит нераспечатанное письмо от госпожи Вивьен? Ламарк и все делают вид, что это нормально?
-А кто это? – спросил Николас, хмурясь на конверт. – Я не помню.
-Ламарк! – Моргана вздохнула, — господи, дай мне силы. Это вдова погибшего в битве…
-Моргана! – Мерлин, очевидно, терял терпение, — я хочу поговорить с тобой. Эти бумаги никуда не уйдут. Удели мне пять минут.
-Две, — обернулась Моргана. – Станешь спорить – останется минута.
-Хорошо, — Мерлин прикрыл глаза, тяжело вздохнул. – Моргана – я только слуга, и действительно трус. Утер Пендрагон полюбил твою мать со всей темной страстью и возжелал ее, но она, на ее несчастье, оказалась слишком порядочной женщиной.
-Я и ударить могу, — пригрозила фея, — не посмотрю, что ты…друид. Что значит «к несчастью оказалась слишком порядочной женщиной?» ей что, нужно было ложиться под каждого, кто ее пожелает? С ее красотой-то? Она должна была…нет. Ты мне скажи, она что, должна была ложиться под каждого, кто не может держать себя в штанах?
-Нет, конечно, нет, но верность стала причиной ее…- Мерлин, кажется, всерьез испугался.
-Потрясающе! – Моргана саркастично и издевательски зааплодировала. – То есть, ей, женщине из нетитулованного, но небедного рода, вышедшей замуж за герцога, на минуту! – нужно было покориться королю и изменить мужу?
-Короли всегда берут то, что хотят, Моргана, — с горечью отозвался Мерлин, — не думай, что я не пытался его отговорить или увлечь какой-нибудь другой женщиной, или сделать что-то еще, но он оказался упрям. И он поступил бы еще хуже, если бы я не нашел способ…
-Так я тебе должна быть еще благодарна7 – Моргана сорвалась на крик, она забыла о том, что сидит в зале Совета рядом с рыцарем, который вообще, кажется, жалел о том, что находится здесь.
-Он пригрозил мне, что возьмет твою мать так или иначе, даже если придется залить кровью все дома герцогства Корнуэл и тебя бы тоже убили… или продали в рабство. Я пытался спасти всех! – Мерлин тоже повысил голос. Негодование, разъедающая сердце боль и тайны, лежащие в его душе, все это наслаивалось на него, заставляло срываться в гораздо более сильные эмоции и чувства, чем он сам желал.
-Я только орудие судьбы, но могло быть…
-И что теперь? – Моргана вскочила. – Ты искал меня! Я знаю! Утер наверняка хотел избавиться от меня.
-Я искал тебя, чтобы уберечь! – Мерлин тоже поднялся на ноги. Сэр Николас теперь сидел между ними на коленях и делал вид, что почта, валяющаяся на полу – самое важное, что может быть. – Я понял, что ты обладаешь магией и…
-Замолкни! Я скиталась, голодала, лишенная титулов и земли, лишенная семьи и имени! – Моргана топнула ногой и несколько листков разлетелись под ее ударом. – Я была на краю гибели…
-И мне жаль…
-Проклятый друид! То, что я сотворила, то, что я сотворю – лишь твоя вина! Ты заставил меня мучиться годами, и я заставлю тебя за это заплатить! Ты будешь смотреть на то, как я делаю то, что задумала и не сможешь помешать…- Моргана страшно заскрежетала зубами. – За твою ошибку заплатит тот, кто невиновен. И когда придет твой срок умирать…о! о!
Она бешено и жутко захохотала, глядя на Мерлина, который с не меньшим ужасом смотрел на нее.
-Моргана, еще не поздно…- осторожно попытался найти слова друид, и сделал неосторожный шаг к ней.
-Поздно! – Моргана сорвалась на свистящий шепот. Ее взгляд помутнел, и что-то острое блеснуло на дне ее глаз, — теперь уже всё!
-Моргана…- Мерлин отшатнулся, тоже напуганный этой демонстрацией полного бешенства и пониманием того, что Мордред, ее и Артура ребенок – вот орудие ее мести. И бог знает, что она еще задумала.
-Мерлин! – Николас устал от воплей и обвинений, ему было искренне жаль Моргану, которую эмоции явственно жгли, и он поднялся с пола, — идите, Мерлин! Идите!
Мерлин смерил его презрительным взглядом, но, снова взглянув на Моргану, которая прожигала его темнотой своих провалов-глазниц, понял, что действительно лучше уйти. Он уходил с полным чувством унижения, но не без надежды – она кидала ему обвинения, значит, еще не все потеряно. Она не заперла свое сердце в каменный мешок и не надела на душу ледяной кокон, нет! Она кричала, злилась, а это был прямой, хоть и неочевидный путь, указывающий без сомнений на то, что Моргана рано или поздно будет готова к диалогу в более спокойной форме.
Разбирательство почты шло медленно и мрачно. Николас не спрашивал ни о чем и делал вид, что не слышал никакого препирательства с Мерлином, но Моргана не могла так поступать. Она мыслями возвращалась к тому, что сказал ей друид, и потому ей приходилось по два и три раза перечитывать письма, чтобы в точности осознать смысл.
Часам к четырем дверь зала Совета открылась и на пороге возникла Гвиневра в компании Леи и еще двух-трех служанок, приставленных Артуром.
Николас поднялся навстречу будущей королеве, приветствуя ее, а Моргана только коротко кивнула, не поднимаясь с пола.
-А что это вы тут делаете? – Гвиневра с любопытством оглядела зал, кучу бумаг, пергаментов и подсела к Моргане, — дорогая сестра, я рада, что ты работаешь с моим будущим супругом.
-Я-то как рада! – буркнула та, за эти часы ясно увидев, что король из Артура не получался. Он не отвечал на письма от крупных землевладельцев и древних кровей, на которых могла бы держаться его власть, не читал обращения от отдельных жителей, не реагировал на жалобы крестьян на то, как грабят их, его же люди… так долго продолжаться не могло, но Артур, кажется, вообще не понимал, что должен как-то отписываться и отвечать своим поданным, искать заступничества и союзников.
-А я могу помочь? — Гвиневра лучилась обескураживающей доброжелательностью. Конечно, ей было и интересно в замке Артура, и скучно. После того, как она вырвалась из дома отца. Пусть отец и был пока рядом с нею, она увидела новый мир и новые пути открывались перед нею, но мир изменился рядом с нею и она, как, оказалось, плохо умела себя занять самостоятельно. Здесь она могла также шить, гулять по саду, молиться, читать и болтать с придворными дамами. Но шитье надоедало быстро, по саду тоже особенно нельзя было прогуляться, молиться скучно, чтение и болтовня с придворными дамами сопровождали ее еще дома. Даже беседы не менялись, лишь лица, которые произносили одни и те же, будто заученные фразы. Лея же, вошедшая в жизнь Гвиневры, была тем недостающим звеном, которое соединяло мир веселья с миром будущей королевы. Она хотела в этот мир, неизвестный и загадочный, и Лея пыталась ее вести по тонкому мостику, но Гвиневра помнила, что с нею прибыла и Моргана.
И вот Моргана – таинственная и жутковатая даже, явно знающая о многом и многое видевшая, это ли не идеальный друг для Гвиневры? Она нуждалась в заботе – это было видно, и дочь Кармелида готова была заботиться о ней, и стать ей настоящей сестрой, но вот мнение Морганы она не учла на этот счет.
Что до самой Морганы – она была резко против того, чтобы к ней кто-то набивался в друзья или кровные родственники. Ей хватало того, что дружба с Ланселотом уже ослабляла ее независимость. К тому же, по мнению Морганы, Гвиневра была глуповата, наивна и слишком юна и тащить ее с собою в мир интриг, разбирательств и всего прочего было, по меньшей мере, неудобно для самой феи.
А когда ей было неудобно, она избавлялась от причины своего неудобства.
-Нет, не можешь, — жестко оборвала фея, — здесь нужно знать не меньше трех языков, обладать знаниями в истории, географии, философии и быть прирожденным дипломатом. Нет, Гвиневра, не следует тебе лезть в это!
Гвиневра изменилась в лице. Ее улыбка медленно угасла – она снова ощутила себя чужой и ненужной. И, как странно выходило, что даже вдали от родного дома, в момент, когда ей показалось, что она уже взрослая женщина, ее так грубо ткнули, сказав, что-то в тональности: «иди, поиграй, взрослые без тебя разберутся».
Это раздражало. Это пугало. Выходит, как выходить замуж, так её можно использовать, не взирая на возраст и образование, но как дело доходит до реальных проблем и задач, ее сдвинули в сторону? Да еще и кто? Да, сводная сестра короля, о которой, впрочем, двор и не знал до вчерашнего вечера?
-Вы говорите, Моргана, с будущей королевой! – голос Гвиневры задрожал от плохо сдерживаемого гнева.
-Леди Моргана просто хочет уберечь вас, — вклинился сэр Николас, уже принявший со смирением тот факт, что союзничество с Морганой отводит ему роль карманного дипломата. – Она не…
-Знаешь, дочь Кармелида, — Моргана оборвала фразу Николаса, — выйдешь ты за него или нет – это вопрос, останешься ты его супругой или нет – тоже вопрос, ведь короли…привередливы! А вот я его сестра, к слову, старшая, останусь ему сестрой, и этот факт он не изменит, а посему, пожалуйста, ступай к себе и не лезть больше в дела Совета – не по рангу.
-Вы правы, — отозвалась Гвиневра и опустила голову, чувствуя, как горячая краска заливает ее лицо, — я забылась, простите. Леди Моргана, вы…учите меня, ладно? Я выросла в нищем герцогстве, и мало что знаю об этикете настоящего королевского двора.
На лицо Морганы было приятно посмотреть. Она снова растерялась так, как растерялась накануне вечером. В пылу своих дел и мыслей фея совсем как-то упустила из виду, что Гвиневра не только ребенок, которого обрядили в платья, затянули в корсеты и за руку притащили к королю, но и ребенок, которого держали птичкой в клетке, совершенно не научив ее реагировать на любые стычки и приучив лишь сдаваться…
«Змеи двора ее сожрут!» — подумалось Моргане и она устыдилось с чего-то своих же мыслей, протянула руку Гвиневре:
-Я зайду к тебе как-нибудь, мир?
-Мир, леди Моргана! – Гвиневра так горячо и жадно схватилась за ее руку, что Моргана с трудом сдержала странную дрожь.
-Госпожа, дозвольте мне перемолвиться словом с леди Морганой, — попросила Лея, когда Гвиневра заторопилась к дверям со своей переглянувшейся свитой.
-Конечно-конечно, Лея, не спрашивай разрешения, я подожду тебя, — Гвиневра тепло коснулась руки Леи и вышла за двери.
-Будущая королева ждет служанку за дубовой дверью совета, из которого ее выгнали, потрясающе! – со странной злостью, адресованной, скорее, к самой себе, промолвила Моргана и обратилась уже к Лее, — что?
-Я хотела у тебя спросить, — Лея явно мялась, смущаясь своих мыслей, — про Уриена. Ты не злишься на меня за то, что мы с ним…теперь с ним?
«Во-первых, вы не с ним, он просто пытается забыться, глупая ты девчонка! Во-вторых, почему я должна злиться на этого ничтожного, трусливого…» — чуть было не сорвалась Моргана, но вслух сказала совсем другое:
-Нет, дитя, не злюсь. Мне не зачем злиться на такого, как Уриен. Он того не стоит. Будь счастлива.
Лея просияла и торопливо выскользнула за дверь.
-Теперь я вижу, кому в вашей семье досталась железная воля, — мрачно заметил Николас. – Невооруженным взглядом видно, что вас с имени этого графа от ревности в сторону чуть не сносит, а вы так глупо отдаете его девчонке…служанке!
Моргана взглянула на него таким теплым и дружелюбным взглядом, что рыцарь смутился, но вдруг озарение коснулось его лица лучом:
-Если только вы не…
-Ага, — подтвердила Моргана, обводя взглядом Залу. – Выпить есть что-нибудь? Не хочу идти до столовой или кухни.
-Это мы запросто, — заверил Николас, направляясь к скамейкам на самом верху. – Но я впечатлен, поражен и в ужасе.
***
Артур вернулся со своими рыцарями к вечеру. Моргана, чуть захмелевшая, разобравшая вместе с Николасом где-то третью часть всего того, что скопилось за время правления Артура, встретила сводного братца откровенным издевательством:
-Никто не потерялся? Я ж не удивлюсь!
Но Артур был в прекрасном расположении духа. Он вместе со своей компанией, своими храбрыми рыцарями и советниками схватил сразу же семь наемников и был чрезвычайно этим горд!
Правда, оказалось, что пятеро из них были взяты в трактирчике в состоянии полного опьянения и не могли даже сопротивляться, но вернувшиеся господа-воители не сильно были опечалены этим.
-Вот, вот! – торжествовал Артур, — так начнется очищение!
Моргана взглянула на захмелевшие, оплывшие тела пойманных наемников и мысленно выругалась – она была уверена, что это не убийцы, а скорее неудачливые воры или налетчики, работающие по мелочам. Впрочем, на что она вообще рассчитывала, если охоту вел Артур, который изначально собирался ехать на Тракт, совсем не зная его?
-Чудно, — Моргана через силу улыбнулась.
-В камеру их! – гаркнул Артур, гордый одобрением, в котором, разумеется, не почуял насмешки. – Мы будем их судить, и казним прилюдно! Никто не станет грабить наши караваны!
-Казнить? – Гвиневра, бросившаяся на шею Артуру, отпрянула от него, — любовь моя, мой король, но как можно казнить живых людей?
-Руками, — подсказала Моргана, — леди Гвиневра, кажется, мы сегодня говорили кое о чем…
Гвиневра ойкнула и покраснела:
-Ваше решение правильное, мой король.
Артур с подозрением взглянул на Моргану:
-Не понял, ты что, запугала мою невесту?
-Не запугала! – заступилась Гвиневра, — она сказала мне правильно – я не должна лезть в дела королевства!
-Это вредит будущему материнству, расшатывает организм, — съехидничала Моргана и с удовольствием понаблюдала за вытягивающимся лицом Артура.
-Я поймал семь человек! Семь человек поймал! Семь! – Кей ввернулся в зал змейкой, и запрыгал на ножке, весело распевая нескладную песенку, — семь человек загубил храбрый рыцарь! Семь человек загубил.
-Во имя святого…- прошипел Мерлин, тоже уже находившийся в зале, — Кей! Никто никого еще не загубил, Артур будет судить…
-И казнит, — потемнел взглядом король – ему снова стало невыносимо стыдно за своего молочного братца. – К слову, Моргана!
-А? – Моргана попыталась увлечься беседой с сэром Николасом, но у нее не вышло , ее отвлек король, — что такое?
-Уриен – потрясающий воитель! Он очень ловко поймал сразу же двоих, когда они пытались улизнуть…
Моргана впилась в лицо Уриена насмешливым взглядом, и тот с ответным вызовом взглянул на нее. Много было во взглядах этих двоих, но они упускали самое важное из взоров друг друга и все глубже вглядывались в черноту, не замечая, как слепы.
-Это поведайте Лее, — ледяным голосом отозвалась Моргана, — а пока, ваше величество, я разбирала письма и нашла…
-Лея! – Артур перехватил инициативу, заметив в свите Гвиневры тоненькую девушку, — Лея, твой рыцарь – настоящий герой!
-Всё для моей дамы, — отозвался Уриен, вышел к Гвиневре, поклонился ей и спросил, — разрешите украсть вашу служанку?
Гвиневра кокетливо улыбнулась, обернувшись к Лее, и рассмеялась:
-Разрешаю!
-А мне, мой король, — с раздражающим восхищенным придыханием по отношению к королю произнес Леодоган, — разрешите украсть мою дочь от вашего внимания?
-Пока разрешаю, — улыбнулся Артур, разглядывая Гвиневру с каким-то новым и особенным вниманием, — но через два дня она станет моей женой, и я вам просто так ее не отдам.
-О, сердце старика разбивается ради любви к королю! – фальшиво пустил слезу, герцог и, взяв за руку Гвиневру, увел ее прочь.
Кругом рыцари разговаривали, перешучивались, пересказывая шепотом события славной охоты. Моргана почувствовала себя утомленной и собиралась идти из залы, когда Артур остановил ее:
-Сестра!
-Да? – Моргана взглянула на него с удивлением, не в силах угадать, что еще ему надо.
-Завтра будет Совет, — сказал он, как-то смущаясь и сминаясь от собственных же слов. – Ты ведь будешь?
-Да, я обещала помогать, — отозвалась Моргана, — это все?
-Нет, — вдруг решился король, взял руку Морганы и, невзирая на ее небольшое сопротивление, вызванное возмутительным вторжением в личные границы, повел ее из залы в противоположную дверь от той, через которую вышла Гвиневра.
В коридоре он отпустил ее руку, жестом велев двум притаившимся слугам идти прочь.
-Ты…как? – спросил он, и даже в темноте Моргана видела, как он стремительно краснел.
-О чем ты, брат мой? – спросила она подозрительно ласковым и издевательским тоном.
-После ночи, — прокашлялся Артур, — слушай, я не хочу, чтобы Гвиневра знала…
-Понимаю, — отозвалась Моргана холодно, с какой-то досадой понимая, что если бы не Мерлин со своей трусостью и если бы не Утер, она не испытывала бы такой ненависти к Артуру. С другой стороны – он орудие ее мести, а разве можно ненавидеть орудие? Разве можно ненавидеть сталь, что входит в сердце? Мы проклинаем руки убийцы, а не меч…
«Главное, не привязаться к нему», — напомнила себе Моргана, — «он только орудие моей мести Мерлину. Он должен пасть, чтобы Мерлин страдал. Его страдание отплатит за мое…»
-Я не скажу ей, — продолжила Моргана.
«Но это не значит, что она не узнает!»
-Спасибо, — искренне поблагодарил Артур, — знаешь, ты…я понимаю. Я понимаю твою ярость, но я хочу сказать, что сделаю все, чтобы тебе было легче.
-Мне не нужны твои подачки! – возразила Моргана.
«Тебе не вымолить мое прощение!»
-Это не подачки, — покачал головой Артур, — ладно, Моргана, как ты себя чувствуешь? Тебя не мутит? Не тошнит?
Моргана с трудом удержалась от злого комментария и только спросила:
-Ты полагаешь, что я сразу же начну картинно тошнить и отращу живот что ль?
-Я не знаю, — Артур потер виски, — я не знаю, я не сталкивался с беременностью.
-Я, знаешь ли, тоже, — не успела удержать язык за зубами Моргана, и в этой ее фразе скользнул страх.
-Но я не хочу, чтобы сестру короля клеймили как дворовую девку, — продолжал Артур, у которого только что под носом был шанс как-то сблизиться с Морганой, избавить ее от страха. – Поэтому, как твой брат, я прошу тебя выйти замуж до того, как…
Он смутился, отвернулся.
-Ну, ты понимаешь, — закончил король скороговоркой.
-Видишь ли, — Моргана вдруг поняла, как будет развлекаться ближайшие дни, пока не появится Ланселот, — я сама думала о том же! Но пока скиталась, я не научилась обращаться с мужчинами, кокетничать и хлопать глазками, так что…вот!
-О, — Артур, обрадованный отсутствием сопротивления с ее стороны, просиял, — я легко решу эту проблему! Не будь только слишком сурова, ладно?
-Как скажете, ваше величество, — Моргана издевательски поклонилась.
Глава 17
-Итак, — Леодоган, едва вошел в покои Гвиневры, жестом выгнал всех служанок и остался один на один с дочерью, — что ты скажешь?
-Я? – Гвиневра растерялась еще больше. – Отец, что вы хотите услышать?
-Объяснение, почему твой отец до сих пор не полноправный член совета и не пользуется влиянием на короля! – рявкнул с плохо сдерживаемой яростью Кармелид, сильнее сжимая руку дочери.
Та вскрикнула от боли и отец мгновенно отпустил ее, убедившись, что не оставил на нежной коже синяков.
-Ты должна была сделать так, чтобы Мерлин и прочие утратили свою власть! – продолжал Кармелид, с опаской оглянувшись на дверь, — я стараюсь ради нас! Наш род должен остаться у трона, понимаешь?
-Да как я это сделаю? – спросила вконец замороченная Гвиневра, — я не знаю…я не знаю!
-Нашепчи ему, — Леодоган тяжело вздохнул, — дура ты совсем? У тебя есть преимущество – он тебя любит!
-И я его люблю тоже, — тихо прошептала Гвиневра, пряча глаза от отца.
-Восполь…что? – до Леодогана дошло не сразу, но когда мысль укоренилась в его мозгу, он с яростью взглянул на дочь, — что ты сказала? Что противишься мне?
-Я сказала, что люблю его, это значит, что я не хочу, чтобы он страдал! Ваша власть, отец… то есть, я хочу сказать, что если вокруг него советники – они не просто так там!
-Ты…- Леодоган задохнулся от возмущения, но взял себя в руки и заговорил ласково, однако, от каждого его слова Гвиневра вздрагивала, словно от удара кнутом. – Гвиневра, доченька, твой папа хочет добра для короля и тебя… он видит, что советники Артура…
-Моргана сказала мне, чтобы я не лезла в дела королевства! – Гвиневра вложила в эту фразу все свое отчаяние, все нежелание вредить и мешать Артуру.
-Моргана? – переспросил Кармелид и громыхнул, на беду себе, — эта тварь Моргана смеет тебе запрещать? Эта подлая гадина, это отродье…
-Гвине…- Артур очень вовремя и невовремя распахнул дверь, его уста еще складывались в имя разыскиваемой им невесты, до которой он поднимался по ступеням. Но мозг уже переваривал услышанное. – Герцог!
Кармелид в один миг сделался жалким, сжавшимся комочком из плохо сгруппировавшегося в преддверии удара от судьбы герцога.
-Артур! – Гвиневра вскочила, становясь перед отцом, — пощади его! Он просто…
-В сторону, — ледяным тоном велел Артур.
Гвиневра покорилась, как привыкала покоряться всю свою жизнь.
-Герцог, — заговорил Артур, клокоча от ярости, — я женюсь на вашей дочери, а не на всей вашей крови! Что вы говорили о моей сестре?
-Что она потрясающая женщина! И совсем-совсем не отродье, я с удовольствием женился бы на ней, — запищал герцог, в котором никто, даже самый сердобольный житель Камелота не узнал бы рыцаря. – Я говорил…о другой Моргане!
-Герцог…- Артур задыхался от гнева, — вы…подлец! Никто не смеет отзываться так о моей Моргане. Я недоволен вашим поступком и… Гвиневра, позови, пожалуйста, Моргану сюда.
-Зачем, — пискнул придавленный судьбой Кармелид, — она просто пытается запретить моей дочери лезть в дела королевства, она ваш враг! Я защищаю вас! Она же…ведьма!
-Фея, — поправил Артур, — но да, ведьма та еще, но все же фея. Я запрещаю вам говорить о ней в таком тоне, и пытаться строить ей козни, я запрещаю вам вообще заговаривать о ней!
-Меня что, звали? – изумленный женский голос раздался за спиною Артура и он обернулся, чтобы увидеть насмешливую Моргану и перепуганную бледную Гвиневру за нею. В дверь заглядывали и служанки – Артур узнал Лею и Агату – кормилицу и няньку Гвиневры.
-Звали, — торжествовал Артур, — этот человек посмел тебя оскорбить, называя отродьем! Просите прощения, герцог!
Кармелид рухнул на колени и зашептал что-то неразборчивое, молясь, чтобы судьба была к нему милостива. Моргана окинула взглядом этого жалкого человека и взглянула на Артура:
-И что? Ты вызвал меня для этого?
-Он оскорбил тебя! – теперь Артур растерял уверенность. – Он же…
-Брат мой, — Моргана вздохнула, — меня оскорбляли и называли отродьем на завтрак-обед и ужин, меня такими словами не напугать. Я слышала в свой адрес и худшее, и видела обращение, от которого твоя нежная душа просто взорвется! Оставь в покое герцога, успокой его дочь – она побледнела как смерть, и не дергай меня по мелочам, у меня нет времени бегать по этажам, чтобы наблюдать за унижением древней крови. Мне наплевать, кто и что обо мне говорит, Артур!
Моргана, не дожидаясь ответа, повернулась и, громко стуча каблуками, исчезла в глубинах коридора.
-Ваше величество! – Кармелид схватился за мантию короля, не решаясь подняться, — пожалуйста, простите меня…
Артур молча выдернул мантию из его рук и подошел к Гвиневре:
-Милая моя, не бойся! Я не обижу твоего отца, — король обнял ее и слегка коснулся губами ее лба, утешая. Она доверчиво прильнула к нему, и прикрыла глаза, понимая, что гроза прошла и Артур – могучий и мудрый, сильный Артур, не навредил ее отцу.
Мысли же Артура были не о герцоге, на которого он уже не злился и даже не о Гвиневре, от волос которой пахло ягодами и молоком, неоспоримой юностью, а о Моргане, которой настолько было наплевать на то, что о ней говорят, что она и не обратила внимания на герцога. И еще, пожалуй, о том, что у него, сына Утера Пендрагона, не будет, пожалуй, больше такой страстной и яркой ночи, как прошлая. Ему остается хрупкость Гвиневры, а в памяти он навсегда запечатлит этот порок и подлость, от которой он изведал и ад, и рай…
***
-Леди Моргана, как вам идет это платье! – неожиданным комплиментом встретил вошедшую в залу Совета фею Персиваль.
У леди Морганы дернулся глаз в немом предчувствии, но она сдержалась:
-Благодарю, рыцарь.
-Очень подчеркивает вашу фигуру, облегает ваш стан и формы, — не унимался рыцарь.
-Я поняла, спасибо, — Моргана села в уголок, рядом с подвинувшимся Николасом, надеясь, что Персиваль отстанет от нее, но рыцарь ловко перебрался на три ряда ниже, чтобы оказаться прямо за ее спиной и с жаром, который он сам, наверное, полагал романтическим, прошептать:
-От тебя такой потрясающий аромат!
-Персиваль, не по тебе плод, запретный! – вмешался Гавейн, с силой ударив рукой по плечу друга. – Уйди от девушки!
-По тебе что ль? – обозлился рыцарь, — Моргана, ты меня не бойся, я не обижу, в накладе не останешься! Не пожалеешь.
И Персиваль подмигнул ей.
-Убери даже мысли от нее, — не выдержал Мерлин, сидевший через два места от Николаса, — не для тебя создание! Не тебе предназначено.
-Ух, ты, у нас по назначению, — обалдел Персиваль и хмыкнул, — девушка, наплюй и решай сама!
-Давай так, — Моргана развернулась к нему, устав от бесполезного вмешательства в свой мир, — если ты сейчас встанешь на скамью и продекламируешь мне отрывок из «Энеиды» о гибели Приама – я твоя, в противном случае, если ты этого не сделаешь сию минуту, но посмеешь ко мне подойти еще раз с такой же развязностью повадок, достойных лишь сброда на Тракте, я вырву тебе язык и засуну его тебе же в глотку. Понял?
Моргана перевела дух, по зале прошел смешок-шепоток. Над Персивалем, которому не удавалось никогда очаровывать, но который всегда пытался пользоваться бешеным успехом у дам, хихикали, но так открыто не отвергали. Моргана, несмотря на тонкость своей фигуры и юность лет, сумела внести разлад в душу рыцаря. Прежде многие из них, если и знали отказ, то в виде пощечин и грубых слов, здесь же было что-то совершенно иное…
-А если я продекламирую этот отрывок? – шепотом спросил Николас, когда распахнулась дверь, и в сопровождении раздражающе прыгающего Кея появился Артур, — могу я считать тогда вас своей?
-Ну…может быть, — Моргана оценивающе оглядела рыцаря, отметила его умное лицо, высокий лоб, усталость взора, стать, — а что, продекламируете?
-Мог бы, но нет, — он поморщился с печальной улыбкой, — нет, Моргана, я не хочу вас обидеть, вы потрясающая, красивая, умная и любой должен за честь держать даже то, что находится в вашем обществе, но я хотел бы остаться вам только другом. Видите ли, я вообще недружелюбен, а с женщинами у меня всегда…не складывалось. Я спросил из интереса, но, увы, я вообще испытываю равнодушие к женщинам, как к предмету страсти.
-Я не обижаюсь и пони…- Моргана осеклась и во все глаза взглянула на рыцаря, — то есть…правда?
-Для меня важнее ум, чем внешний облик, — усмехнулся Николас, — я открываюсь вам, чтобы не приносить вам горечи, если вдруг…
-Благодаря моей сестре Моргане, — заговорил Артур, глядя как раз на шепчущуюся Моргану и своего рыцаря, — мы начали зачистку Тракта.
Дверь распахнулась, обрывая слова Артура, и на пороге возник заспанный, растрепанный граф Уриен Мори.
-Прошу прощения, ваше величество и вы, господа…дама, — он даже не взглянул на фею, — но слуга только сейчас сумел передать мне, что я должен явиться на Совет.
-А вы ночуйте в одной постели. Граф! – загоготал Гавейн и его смех поддержали. Уриен криво ухмыльнулся и сел позади Морганы так, что она чувствовала его дыхание в собственный затылок.
***
-Конечно, вам будет не очень хорошо! – выговаривала Лилиан Мелеаганту, смиренно выслушивающему ее возмущение, — вы же постоянно работаете!
-Я принц, — напомнил Мелеагант, — мой долг – работать.
-На износ работать – вредить своему же народу, — не согласилась Лилиан, составляя специальный отвар для облегчения мучившей последнее время Мелеаганта головной боли.
-Не работать на износ – вредить ему еще больше, — парировал принц, наблюдая за ее ловкими движениями. – Кажется, Ланселот не слишком рад тому, что призвал тебя в ночной час к себе?
-Он может пойти и повесить свою радость или не радость, — буркнула Лилиан, разливая настойку, сготовленную на скорую руку по трем бутылочкам, — я — целитель, я приду и днем, и ночью, и на тот свет.
-Благородно, — кивнул Мелеагант, разваливаясь на постели удобнее, — очень благородно, но как же время для себя? Для семьи и любви?
-Моя семья и моя любовь – это мир, — Лилиан отвела взгляд от Мелеаганта, ей было очень сложно сосредоточиться на лекарстве в тот момент, когда он вел себя так расслабленно, и на нем не было теперь мантии, что тоже отвлекало.
-Значит, твоя жизнь – это работа? – задумчиво уточнил Мелеагант, — интересно.
-Как вам будет угодно, — равнодушным словом, но не равнодушной мыслью отозвалась целительница. – Ваше высочество, пожалуйста, запрокиньте голову, я положу вам компресс и закреплю, чтобы снять боль.
-А после? – он улыбался, наблюдая за нею, и это немного притупляло ощущение реальности.
-Боль пройдет, — пожала плечами Лилиан, с опаской приближаясь к нему, — голову, ваше высочество!
Она попыталась приложить компресс, но даже подойдя близко к кровати, она испытывала неудобство.
-Так не пойдет! – заметил Мелеагант, — садись!
-Куда? – ошарашено взглянула на него Лилиан.
-На постель садись, — уточнил Мелеагант и целительница, словно у нее подкосились ноги, села на самый краешек…
-Умница, — похвалил Мелеагант и тут же, не дав ей опомниться, передвинулся и положил свою голову ей на колени. – Так удобнее ведь? Делай свой компресс, госпожа целитель!
Легко было ему говорить! Легко, ведь его голова просто покоилась на коленях у Лилиан, и он сам лежал спокойно, прикрыв глаза, ожидая, пока она применит свои целительские способности и снимет боль.
А вот у нее дрожали руки, от такого соседства с ее коленями и ей казалось, что через тонкую ткань платья он чувствует дрожь и жар. Неловкость сковала ее движения, и она только со второй попытки смогла закрепить компресс с лекарственным сбором и замерла в нерешительности, потому что, Мелеагант, кажется, слишком удобно устроился на ее коленях и уходить не собирался.
-Можете ложиться на подушку, мой принц, — нерешительно прошептала Лилиан, борясь с искушением погладить его по темному шелку волос.
-Тебе неудобно? – спросил Мелеагант, и даже не шелохнулся.
-Удобно, мой принц, — отозвалась Лилиан, пытаясь понять, какого черта происходит в ее имеющей особенный уклад жизни.
-Вот и всё, — тоном, словно он вынес вердикт, произнес Мелеагант. – Мне тоже удобно. Лежим дальше.
-Я сижу, — напомнила Лилиан, как будто это было самым важным в жизни.
-Мне это исправить? – поинтересовался принц, даже не открывая глаз, — спой мне, госпожа целитель.
-Что? – Лилиан снова потерялась в мыслях и словах. – Вы издеваетесь, мой принц?
-Нет, просто спой, — попросил он, — что хочешь. Хочу услышать живой голос.
-Я плохо пою, — промямлила Лилиан, — и знаю мало песен и мой голос…
-Просто спой! – Принц дернулся с ее колен и в раздражении попытался сорвать компресс, но Лилиан, сама не осознавая того, что творит, накрыла его руку своей и отвела его пальцы в сторону:
-Лежите, мой принц, я спою.
Тихонько, чтобы ее слышала только Луна, она запела, не заботясь больше ни о чем, ни о том, что она лишь целительница, ни о том, что Моргана задумала какую-то жуткую многоходовку, ни о чем не хотела думать ее душа, и хотела лишь слиться с этой ночью.
-В стороне, где текут темные воды,
Где вороны дремлют в чаще ветвей,
Где ветер поёт оды свободам,
Живет принц – с короной, что ночи темней.
Мелеагант внезапно накрыл свободной ладонью ее пальцы. Она вздрогнула, и голос ее тоже вздрогнул, но она заставила себя продолжать:
-Он восседает на черном престоле,
Он пьет горечь вина кровавого цвета,
Во взгляде – величие темной воли,
Одеяние его сплетено из темного света.
Мелеагант сжал ее пальцы, и тут же отпустил их, мирно задышал, словно бы примиряясь с теплом, а может быть, головная боль стала понемногу его выпускать из своих колючих объятий.
Лилиан попыталась сменить позу и он, почувствовав это, слегка приподнял голову, чтобы она села удобнее.
-Волосы принца – шелковый блеск темноты,
Пальцы изящные холодом жгут.
И голос его – отражение страхов немоты,
В которой демоны смерти так долго ждут!
Причудливо прыгали тени от свечей по стенам, и Лилиан показалось, что одна из теней сложилась в странное, небольшое существо, человекоподобное, но только вместо рук, скорее – лапки, и когти…
А еще глаза. В тенях она видела, как глаза полыхнули радостным желтым блеском, словно бы приветствуя ее, но тени тут же исчезли, и Лилиан пообещала себе отдыхать больше, чтобы не видеть больше в огненном танце свечей всяких чудовищ.
-В глазах его огненная пропасть – яд,
Он возвещает предвестие судного часа.
И многое ты отдашь за его взгляд,
И много отдашь за фальшивую ласку гласа.
Тени исчезли и больше не появлялись, но Лилиан, увлекшись своим же пением, внезапно поняла, что ее гладят по руке…
Она взглянула вниз и увидела, что Мелеагант, также лежа с закрытыми глазами на ее коленях, поглаживает ее руку свободной рукой. Стоило мыслям попасться на это, как она вздрогнула всем своим естеством, по ее телу пробежали иголочки…
Голос целительницы слегка скользнул по хрипотце:
-Задыхаясь, предвижу я грозный трон,
Одеяние, что плетут морозные ветра…
Напомню себе, что он тьмой окружен,
Что нить его души из серебра…
Только допев этот кусочек, Лилиан вдруг заметила, что одеяние Мелеаганта расшито серебряной вышивкой. Пальцы Мелеаганта перестали терзать ее кожу прикосновениями и теперь просто остановились, словно принц задумался о чем-то.
-Тьма неволит твою душу, но слабеет!
Странное плетение ласки и боли.
И снег тебя отпоет, и тебя согреет,
Свет скажет, что ты жил светлой ролью.
Мелеагант перевернулся, сел, теперь он смотрел прямо на Лилиан. Глаза в глаза, только в его плясало что-то новое, бесовское, но затягивающее.
Он одной рукой сорвал несчастный компресс.
-Ваша голова прошла, мой принц? — спросила Лилиан, почему-то не имея возможности отвести взгляд.
-Прошла, — в его голосе тоже прозвучала легкая хрипотца, — допой, Лилиан.
Его рука коснулась ее щеки, завела ей за ухо выбившуюся прядь волос, и осталась на ее лице, словно бы он боялся, что она отвернется, будто бы ему было очень важно, чтобы она не смела отвести от него взгляд.
-За круг танца, за один круг с тобой,
Многое отдам, много отниму.
Если ты связался с этой тьмой,
Значит, я тьму тоже приму.
Мелеагант не убрал руки от ее лица, он оглянулся на стену, по которой прыгали показавшиеся тени, а сейчас танцевали отблески свечей, затем – обернулся к Лилиан:
-Здесь иногда ходят тени… вообще, в этом замке и в этой земле много тайн. Я знаю, что ты видела их глаза на стене, я тоже их видел, с детства.
Он передвинулся, теперь принц де Горр был совсем к ней близко, и его вторая рука скользнула по ее спине, прижимая к своей груди.
-Пообещай мне, что не будешь бояться… — прошептал он ей на ухо, вдыхая запах ее волос – от них пахло сушеными травами и свежестью, а еще чем-то очень теплым, мягким, обволакивающим.
А Лилиан и не боялась.
***
Половину из того, о чем говорил Артур, Моргана проигнорировала еще на стадии обращения. На кой черт ей было слушать о том, что всех наемников нужно казнить, а Камелот полностью перестроить, если не требовалось ни того, ни другого?
Она взяла слово и попыталась воззвать Артура к дипломатии.
-Это что, мириться теперь с Мелеагантом? – не понял все еще мрачный Леодоган Кармелид, который хоть и пытался заслужить прощение Артура, но все-таки не желал прогибаться принципами под эту ведьму.
-А что тебе не нравится в Мелеаганте? – обозлилась Моргана, отбрасывая официальное обращение, — его род, его кровь, богатства и армии не уступают. А даже превосходят Камелот! Не говоря уже о том, что там совсем иначе обстоит дело с советниками!
-Как? – оживился Артур, который сам думал, что следует помириться с Мелеагантом, ведь Мелеагант – посвятивший его самого в рыцари, был образцом воплощенного рыцарства для Артура.
-О, — Моргана хмыкнула, — там было две дюжины советников, он, вступив на престол, устроил разбор каждому и сократил их в два раза. Сильно проштрафившихся – казнил, старых – на пенсию.
Моргана ласково взглянула на Мерлина, тот нахмурился, но ничего не сказал.
-Он что, управляется двенадцатью рыцарями? – не понял Артур, — так можно?
-Со-вет-ни-ка-ми, — поправила Моргана. – Он разделил рыцарей и министров. Не спорю, там есть те, кто может в оба лагеря, но в основном, он…ценит ум.
Моргана не удержалась от косого взгляда на Николаса и улыбнулась ему.
-Интересно придумано! – оценил Гавейн, обводя взглядом залу, — мы ведь воины, но и воины могут управлять королевством, важно ведь что? Не допустить захвата саксами!
-А суть в том, — тоном, полным нравоучения продолжила Моргана, — что некоторые дипломатические ходы могут быть неприятны, но…
-Мы сами сильны! – влез Персиваль, — зачем мириться с каким-то…
-Монтгомери, например, — кивнула Моргана, — незачем! Если не считать того факта, что Монтгомери владеют территорией примерно вполовину Камелота, на их долю приходится шесть рудников по добыче золота.
-Он напыщенный индюк! – поморщился Артур, — я не хочу водить с ним дружбу.
-Я тоже не все хочу, — согласилась Моргана, — я не хочу, входя в зал совета выслушивать паршивые предложения и шутки в свой адрес, не хочу слышать о том, что я…отродье!
Это было нечестно. Она задела сразу же всех, кого смогла. И Персиваля, и даже Гавейна, и Кармелида, который поспешил сжаться под мгновенно запылавшим взором короля, и Уриена, который не сдержался и обернулся на рыцарей, надеясь взглядом выцепить того, кто посмел обидеть Моргану.
Уриен мог ненавидеть Моргану, но не мог избавиться от нее в своих мыслях. Он засыпал с Леей, он касался Леи, но не мог прогнать образ феи. Лея помогала забыться ему – ненадолго и тревожно, но это было не то.
Эта дрянь, эта Моргана была нужна графу как воздух, как вода и он выдал себя ей. И она заметила это.
-Если хочешь наладить дипломатические отношения, — наконец выдал Артур, – занимайся этим сама.
-Ты дозволяешь, брат мой? – она, не мигая, смотрела на него.
-Дозволяю, — кивнул Артур и поспешил счастливо убраться с совета, чтобы не чувствовать себя кроликом перед взором странно ненавидящей его змеи.
Уриен поспешил было за ним, но на пороге уже обернулся и увидел, как Моргана перебрасывается словом с Николасом. Кровь запульсировала в венах графа ядом и он вышел вон, безотчетно сжимая кулаки.
Глава 18
-Моргана, к тебе можно? – в двери просунулась Лея.
-Заходи, — промолвила Моргана, наблюдая в зеркало за тем, как служанка ловко вскальзывает в помещение. Она не решалась обернуться на нее и посмотреть прямым взглядом, боясь, что тогда Лея прочтет в ее лице больше, чем следует открывать Моргане другим, потому фея продолжала наблюдать за девушкой в зеркало.
-Что мне следует доложить тебе о Гвиневре? – спросила Лея, быстро оглядевшись и убедившись, что никого в помещении нет.
-Всё, — просто ответила Моргана, по-прежнему не поворачиваясь к танцовщице.
-Ну, — Лея смотрела в зеркало, пытаясь поймать взгляд Морганы, но та упрямо смотрела то в сторону, то лишь в свое отражение, — к ней приходит только отец, который пытается давить на нее и предлагает ей контролировать Артура…
-Как он ей это предлагает? – быстро прервала фея, внутренне собираясь. – Какие способы?
-Он считает, что Гвиневра должна его соблазнить и заручить свои слова и свой вес беременностью.
-Они поженятся на этой неделе! – поразилась Моргана, — до их официальной ночи…
-Герцог считает, что Гвиневре следует поступиться своей честью как можно скорее, чтобы не тянуть с наследником, — Лея пожала плечами.
-Сколько ей? – тихо спросила Моргана, глядя в сторону, уже не в зеркало, но еще не на Лею.
-Месяца не прошло с ее шестнадцатой весны, — также тихо отозвалась Лея, — но отец торгует ее уже года полтора-два.
-Господи, избавь меня от искушения оторвать ему что-нибудь! – Моргана ударила ладонью по столику, и жалобно звякнули баночки с маслами и настойками для красоты.
-По мнению многих – это хороший возраст для вступления в брак. Наверное, отцу виднее…
-Виднее? – Моргана порывисто поднялась, не глядя на Лею, выговаривая словно бы для стен, она разразилась бурной речью. – Виднее? Да она так тонка и бледна, и вообще, я сомневаюсь, что она готова выносить ребенка. Ей нужно прежде окрепнуть, налиться силой и…
Моргана осеклась, и снова обернулась к зеркалу, словно бы Лея была для нее пустым местом.
-Так можно наделить Артура бессилием! – радостно предложила Лея, — уверена, Лилиан…
-Нет, нет, нет! – Моргана сделала несколько порывистых шагов по комнате, — я поговорю с Артуром, не переживай. Так, что еще ты мне скажешь?
Моргана взяла себя в руки и снова уселась перед зеркалом. Лея, выждав паузу, в которую она так и не добилась пояснений, продолжила:
-Гвиневра боится и отказывается. Она считает, что это греховно так использовать себя, еще и до свадьбы, да и в целом – она очень боится, она же неопытная, да и не разговаривал с ней никто на эту тему никогда.
-Поговори с ней, просвети, чтоб она хоть какое-то представление имела, — предложила Моргана, но ее мысли были уже где-то далеко-далеко.
-Хорошо, — согласилась Лея, — еще к ней ходит сам Артур. Он говорит ей о любви и пытается читать стихи, но лучше бы не пытался, потому что стихи его собственного сочинения, и мало того, что отвратительно безвкусны и глупы, так еще он их же и забывает. Как вам нравятся его недавние строчки: «Ты прекрасна как луна, что этой ночью была видна, но умерла с рассветом, не попрощавшись со своим поэтом»?
-Ужас, — Моргана ухмыльнулась, — я могу ему еще порекомендовать в том же духе…
-Не надо, я ведь это слушаю, — испугалась Лея. – Помимо меня у Гвиневры еще две служанки, приставленные Артуром, но они не…входят в число ее доверенных лиц. Чаще, чем я, с ней проводит время ее нянька – кормилица Агата. Она приехала вместе с ее свитой и Гвиневра хочет оставить ее здесь.
-А Артур? – осторожно спросила Моргана.
-Он не хочет ей возражать.
-Эта…Агата, какая она?
-Она может, без сомнения, отдать жизнь за Гвиневру! – отозвалась Лея, и в ее голосе скользнуло неприкрытое восхищение. – Простая, незнатная, но преданная! Пререкается с герцогом, когда он запрещает Гвиневре есть лишнего.
-Чего он делает? – Моргана невольно взглянула на Лею, решив, что ослышалась. – Кого?
-Он запрещает ей есть лишнее, боясь, что она поправится, а Артур не станет брать в жены толстую девушку. Гвиневра не жалуется, говорит, что раньше, дома, было хуже, сейчас ей позволено за столом при Артуре есть все, но в его отсутствие…
-Вот же подлец! – Моргана взглянула на Лею так, словно это она была во всем виновата. – Ладно, еще что-нибудь скажешь?
-Ну, — Лея покраснела, — ко мне Уриен заходит.
-По делу! – рявкнула фея, мгновенно утратив невозмутимость.
-И Гвиневра, кажется, тоже к нему неплохо относится.
-Ясно, — тон Морганы не предвещал ничего хорошего, — ступай, Лея!
Лея, радуясь, что так легко отделалась, умчалась, а Моргана, недолго еще побродив по комнате и клокоча праведным гневом на герцога Кармелида, потребовала у Марди принести ей плащ (в замке похолодало) и вышла в коридоры.
Найти герцога Леодогана ей было несложно. Она, руководствуясь странным чутьем хищника, нашла его в течение десяти минут в компании Персиваля и Уриена. Они втроем что-то обсуждали, причем, глядя на лица всех трех, сразу становилось понятно, кто уже считал себя выше всех, кто просто буйствовал, а кто не хотел находиться здесь в такой компании.
Моргана не стала размениваться на смущение и издевки, на ожидание того момента, когда на нее обратят внимание (тем более, некий граф почувствовал ее приближение даже стоя к ней спиною), она даже решила, что лучше именно при свидетелях налететь на Леодогана.
-Господа! – ласка Морганы прозвенела сталью в коридоре. Уриен развернулся быстрее, чем следовало бы по этикету, Персиваль радостно ухмыльнулся, жадно оглядывая фигуру феи, а герцог Леодоган, словно предчувствуя, помрачнел лицом, но попытался выдать это помрачнение за радость. Вышло плохо.
-Моргана! – воскликнул герцог, на правах, как он уже себя считал, королевского родственника, — какая честь, я так рад…
-Рот закрой! – посоветовала Моргана, и в коридоре повисло напряженное молчание. – Отошел!
Это уже было для Персиваля, который поспешно посторонился, не представляя, что она захочет вытворить. Уриен даже не пытался вмешаться, хотя видел, что на герцога идет расправа, неважно уже даже за что, но Кармелид был ему неприятен, и заступаться за него граф не собирался.
-Слушай сюда! – Моргана, левой рукой, на которой опасно блеснул темно-синей вспышкой браслет-амулет, схватила герцога за волосы и дернула к себе, он был выше, чем фея, но это ей не помешало. Кармелид попытался вырваться, но Моргана очень тактично и деликатно пнула его коленом в живот и, не ожидавший подобного герцог, согнулся от боли и предпочел, видимо, смириться и все же послушать.
-Слушай меня, ты, вонючий козел, — продолжила Моргана свистящим шепотом, — если ты, гниль болотная, еще раз будешь издеваться над своей дочерью, говорить ей, как поступать, сколько следует, есть, пытаться ее использовать или заставить ее участвовать в своих интригах, я, мой милый друг…не дергаться! Я, мой милый друг, тебя кастрирую проржавленным серпом, веришь?
Она с отвращением выпустила из своих рук сгибающегося герцога и тот, охнув, сполз на пол и мелко запищал что-то неразборчивое.
-Думаю, веришь, — Моргана распрямилась, откидывая упавшие во время экзекуции волосы на лицо. – Господа, вы уж извините, но, как сводная сестра короля, я не могу допустить, чтобы над его невестой издевались. Даже если родной отец.
Моргана злобно сверлила взглядом пытавшегося подняться герцога.
-Я болен, если теперь хочу выучить гибель Приама из Вергилия? – Персиваль взглянул на фею с почти, что полным идиотским благоговением.
-Да, — согласилась Моргана, не удержалась от взгляда на Уриена и опустила взор, разом превратившись в милую придворную даму. Она поправила на своих плечах накидку и пошла по коридору дальше. Персиваль бросился поднимать Кармелида, не пытаясь даже удержаться от шуточек.
Но Уриен не разделял его веселья. Он не мог отвести взгляда от исчезающей Морганы и странные мысли рождались в нем.
-Что, граф, не терпится по носу получить? – гоготнул Персиваль, пихнув Уриена под ребра, — эх, герцог, хорошо она тебя уделала! Девчонка боевая, с огоньком!
-Пошел к черту, идиот! – обозлился Кармелид и, держась за живот, похромал прочь.
-А что я? – не понял Персиваль и обиженно заныл, издеваясь, — Моргана его оби-идела, Моргана плоха-ая, а герцог хоро-оший.
-Эта тварь еще заплатит…- тихо прошипел Кармелид и, к его счастью, не был услышан.
Персиваль и Уриен проводили взглядом Кармелида, а затем граф обратился к рыцарю:
-Как думаешь, это правда? Он истязал Гвиневру?
-Наверняка. – Персиваль пожал плечами, — хотел добра для дочери, хотел выдать ее скорее да лучше, она ведь почти что из полной нищеты. Бесприданница.
-Это мерзко.
-Это политика, — Персиваль пожал плечами, — иногда приходится жертвовать кем-то для чего-то.
-Ладно, оставим этот спор, — Мори искоса взглянул на рыцаря, — скажите, пожалуйста, друг мой, а что вы скажете о сэре Николасе?
-О Николасе? – Персиваль почесал затылок огромной пятерней, тихо впадая в задумчивость, — ну, так сложно сказать сразу. Рыцарь, еще со времен Утера, но не как воин даже прославился , а как бумажный деятель. Тоже что-то постоянно разбирал, но в битве, говорят, редко появляется, судить не могу – не видел. Или, подожди…
На лице Персиваля проступило понимание. Он широко ухмыльнулся:
-Ревнуешь к Моргане? А как же твоя служанка?
-Не твое дело, — прорычал граф Мори, пойманный так легко и просто в сети собственных чувств.
-Ай да граф, ай подлец! – Персиваль загоготал, довольный открывающимися обстоятельствами, — Николас вообще не охотник до женщин, я не могу даже припомнить ни одного его романа. Чудак-человек!
***
-Ланселот, что в этом сложного? – Лилиан взглянула на переплетенные стебли в своем венке и сравнила с истерзанными кусочками травы в руках Ланселота, — этот стебелек сюда, этот под него.
Она ловко переплела несчастный венок в руках юноши и вернулась к своей работе, проверяя тугость плетения. Настроение у целительницы было весьма и весьма колеблющимся: от острого приступа счастья до мрачного предвестного и Ланселот чувствовал эти изменения, но как человек не самого глупого склада, он предпочитал делать вид, что вообще не понимает ни о чем происходящем и уходил в плетение венков.
Лилиан не застала утром Мелеаганта. Когда она проснулась (гораздо позже, чем обычно), солнце уже стояло в небе, а принц, как узналось, уже отбыл на охоту. Лилиан не знала, как реагировать, как действовать и думать, ее мысли метались от двух состояний, из крайностей в крайность и все эмоции отражались на ее лице. Наверное, осознавая это, она взяла Ланселота за руку и потащила его в сад, чтобы и быть в компании, и сильно не показываться никому на глаза. Ланселот молчал, чем-то тоже озадаченный и оба они пытались делать вид, что лишь плетут венки, но на деле оба пытались исцелиться от метаний.
«Я глупа! Боже, для НЕГО я только служанка, лишь игрушка! Какого черта…» — сухие слезы щипали глаза, но Лилиан терпела, сжав зубы, и руководила действиями Ланселота:
-Дубовый листок распрям, он съеживается!
-А дубовый листок, напомни, что значит? – спросил юноша, которому, по большому счету, было почти наплевать, что значит какой-то несчастный дубовый листок, но его томило что-то странное, висевшее в его сердце.
-Знак дружбы…- отозвалась Лилиан ровно.
«Которой у меня больше не будет с Мелеагантом! И всё из-за глупости и моей несдержанности!»
-И еще, — продолжила целительница также ровно, чтобы Ланселот не почувствовал ее дрожи в голосе, — «Ты редкий человек!»
«Редкая сволочь! Ушел, а я сиди и гадай теперь. Хотя, чего гадать? У него таких как я – десятки. А я-то дура!.. но он всё-таки сволочь!»
-Точно, — Ланселот отозвался также равнодушно, но Лилиан была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить это. – А маргаритки?
-«Я счастлив, когда счастлива и ты», а вообще… — целительница неожиданно отложила свой венок в сторону и поднялась с садовой резной скамьи, разминая шею, — уже не так важно.
-Согласен, — грустно отозвался юноша. – Я с той девушкой…ну, та, что служанка Мелеаганта, помнишь? Я так разочаровался.
-В ней, в себе, в политике? – Лилиан взглянула на своего друга. – Что случилось? Вернее, что опять случилось, что бедному юноше разбили сердце?
-Она думала, что я титулованный, — Ланселот вздохнул, и душу Лилиан обожгла иголка жалости, — а я даже не рыцарь! Она думала, у меня есть наделы и деньги, а я – выкормыш Озерной лицемерки!
-Тихо, услышит! – Лилиан испуганно огляделась на блестевший вдалеке садовый пруд, — ты же знаешь, как она может!
-Не лицемерка, хочешь сказать? – поинтересовался Ланселот с нехорошей усмешкой. – Я хотел быть друидом когда-то, хотел также заниматься травами и лечить людей, но она пыталась всегда меня использовать по-другому, и я чувствовал себя хуже всех в ее доме. Все ее дети, и ты… вы все учились у нее, а я – мальчик для ее интриг, в котором она не нашла ничего, но которого пыталась запутать своими сетями! Вот как…
-Ты скоро закончишь? – холодно поинтересовался до боли знакомый и до той же боли недосягаемый голос, и Лилиан медленно обернулась на него, не зная, как быть и как себя вести.
Она не ошиблась.
Мелеагант стоял позади них с привычной уже усмешкой, облаченный в простые одежды, не расшитые шелком и золотом, но даже в них угадывалось что-то очень благородное и статное. Он был один, стоял, прислонившись к статуе Великого Воителя, и наблюдал за метаниями Ланселота.
-Ваше высочество, — Ланселот смутился, — простите меня, я…
-Не прощу, — пообещал Мелеагант и взглянул на Лилиан, — ты давно встала?
Она шевельнула губами помимо воли и слова показались ей особенно чужими:
-Часа три назад…ваше высочество.
-Прекрати! – Мелеагант поморщился и сделал несколько шагов, сокращая до нее расстояние, — позволим сначала Ланселоту договорить или я могу поговорить с тобой?
-Я уже закончил, — возвестил Ланселот, смутно соображая…
-Чудно, тогда услышь еще кое-что, — Мелеагант не смутился враждебности в голосе юноши, — Моргана хочет, чтобы ты приехал в Камелот. Собирайся сегодня же. Она хочет, чтобы ты заявился ко двору, прости господи, Артура, и стал его рыцарем.
-Уже? – удивился Ланселот, — она сама при дворе…
-Она ясно дала понять в своем письме, — жестко оборвал Мелеагант. – Ты заявишься, и она скажет тебе, как быть, но учти, ты не знаешь ее. Совсем. Для всех – вы незнакомы, она просила предупредить и это.
-Я понял, — Ланселот смутился того гнева, который показался ему в словах принца, — Лилиан, ты не поможешь мне подготовиться к отъезду?
-Да, — Лилиан возликовала. Она, конечно, понимала, что Ланселот сейчас просто задавит ее расспросами о смутном своем подозрении, но находиться рядом с Мелеагантом, было еще хуже.
-Поможет, но позже, — распорядилась судьба в лице принца де Горра. – Ступай, Ланселот!
Ланселот оглянулся раз или два, пока возвращался в замок и шел он медленнее, чем обычно, но Мелеаганту было все равно до этого юноши в данный момент.
Принц обнял Лилиан, которая совсем обалдела от его порыва и едва устояла на ногах и ей потребовалась почти минута, чтобы вернуть себе возможность здравого размышления.
-Пустите, ваше высочество! – взмолилась Лилиан, но ей не поверил бы даже самый наивный человек.
-Лилия, — он перехватил ее за талию и прижал так, что теперь она была прижата к нему спиной, зарылся носом в ее волосы, вдохнул, — ты мой цветок чистоты и порока, святости и власти, какого черта тебя занесло сюда? Почему же тебя не прибило к нашему болоту раньше?
-Ветер моей судьбы плохо ориентируется в картах, — промолвила Лилиан, и более сопротивляться не пыталась.
***
Моргана сидела в зале Совета на полу, спиной к дверям и вчитывалась в оставшиеся указы и письма, она с ужасом начинала осознавать неприятный факт: еще при Утере бумажные дела королевства поползли в сторону преисподней, не велся учет казны, письма терялись и всплывали – одним словом, веселье начинало набирать действительно жуткие обороты.
Моргана не имела сама ни в одной сфере своей жизни полного порядка, и, хотя могла ориентироваться всюду, все-таки последовательницей аккуратности ведения дел она не была, но по сравнению с тем, что творилось в архивах Камелота…
Фея твердо поставила себе задачу – навести порядок, пусть даже и примерный лоск, для вида, но чтобы можно было без труда найти что-то. В конце концов, неважно, кто на престоле – Артур или здравый смысл, все равно, необходимо отслеживать, как минимум, учет пошлин и сборов, а также раздачу монет населению и то, сколько уходит на постройку, перевооружение…
Но, странное дело, казалось, что в Камелоте долгие годы никто не занимался этим! Моргана не могла найти ни одного реестра, ни одного документа с переписью или отслеживанием дел, и ее мрачное настроение не улучшалось.
Нет, в некоторых документах, касающихся указов короля, чувствовалась чья-то друидская рука, пытающаяся навести порядок, но эта рука, видимо, перенаправляла из лучших побуждений что-то в другие руки, а там уже все терялось. Наверняка, поручения выполнялись, но отчитываться по ним письменно вряд ли было возможно.
«Мерлин единственный, кто работает, что ль?» — с ненавистью думала Моргана, натыкаясь на все, что угодно, кроме нужного. – «Я вам здесь наведу порядок! Я вам здесь такую систему создам…»
Она не сразу услышала, как за спиной скрипнула дверь, но зато сразу услышала гнусавое мурлыканье юродивого братца Артура – Кея:
-Мне скучно!
Моргана не обернулась на его голос. Это проблема Кея, что ему скучно, ей вот, Моргане, вообще не скучно, а очень даже весело, ведь так весело проводить перепись населения уже после уплаты части пошлин!
-Кей! – это был уже окрик Артура, и не отреагировать на его голос Моргана не могла уже из вредности, обернулась:
-Вы по делу, король? Или так?
-Моргана! – Артур не ожидал встретить здесь свою сводную сестру, но, кажется, обрадовался, — я искал Кея.
-Но мне скучно! – заныл означенный Кей.
-Кей здесь, забирай и не мешай мне! – попросила фея и отвернулась к бумагам.
Артур не шелохнулся, он стоял и смотрел на спину Морганы, но та, чувствуя спиной его взгляд, игнорировала.
-Что ты делаешь здесь? – спросил король тихо.
-Работаю, — отозвалась фея, не поднимая головы, — придется создавать реестр учета казны, пошлин, вести кучу списков, потому что прежде их не вели!
-А зачем? – Артур отмахнулся от попытавшегося вовлечь его в танец Кея и прошел к сестре, опустился с нею рядом на колени. – Зачем это?
Моргана решила даже, что Артур издевается, и, воспылав праведным гневом, обернулась, уже было к нему, и замерла, встретив истинное непонимание в его глазах.
-По какому принципу ты будешь собирать налоги со своих земель? – тяжело вздохнула Моргана. – Сколько, как и с кого? Как отследишь, сколько собрано по сравнению с прошлым сбором? Как меняется население?
-Мне скучно…- захныкал Кей и попытался схватить один из свитков из-под носа феи, за что получил по рукам от нее же.
-По какому принципу ты отследишь, сколько направлено и потрачено из казны, сколько остается? И я только о деньгах! – Моргана загнула палец, — а население? Камни? Металлы? Меха и мед? Как ты отследишь, сколько писем и кому было отправлено? В памяти станешь держать?
-Мне скучно, — Кей пихнул Моргану под локоть, надеясь, что она развеселит его.
-Пошел прочь, — отозвалась она, не оглядываясь даже на юродивого. – А, Артур?
-Я не думал, — честно признался смущенный мальчишка, чьим-то недоразумением назвавший себя королем. – Я просто…не думал. Мерлин пытался мне что-то объяснить, но саксонцы…и Гвиневра приехала. И вообще…
-И при отце твоем не было системы, — мстительно сообщила фея, — а вот при мне, если дашь полномочия, будет.
-Конечно! – Артур взглянул на нее с подкупающей благодарностью, — конечно, я составлю приказ, чтобы ты могла делать все-все…
-Я сама составлю, — пообещала Моргана, — я знаю как.
-Спасибо, ты столько для меня делаешь, — Артур, кажется, был тронут и он уже словно забыл о том, что Моргана обманом использовала облик Гвиневры.
-Не для тебя, — поправила фея, — для народа. Народ не виноват, что у них король…ты!
-Мне скучно, — Кей попытался влезть между ними, обиженный тем, что его не берут никуда.
-Уже послезавтра я женюсь…- непонятно зачем произнес Артур, глядя в упор на Моргану каким-то непривычным и нешедшим ему провалом глаз.
-Послезавтра и поздравлю, — она снова уткнулась в бумаги.
-Это так странно…- Артур отогнал от себя Кея, и попытался коснуться руки Морганы, но та невзначай увела руку в сторону. – скоро я буду женат на дочери Кармелида.
-Значит, проводи свою свободу, а главное, дай поработать! – Моргана отползла в сторону, пытаясь найти только что виденное ею письмо от главного казначея.
-Я верен своей невесте! – вспыхнул Артур, перехватывая ее руку, — если бы…
-Мне скучно, — сообщил Кей, настороженно привлекая к себе внимание.
-Если бы что? – переспросила Моргана, коварным броском перехватывая его запястье и высвобождая свою руку одним махом. – Если бы я тебя не соблазнила той ночью?
Кей издал булькающий звук, и Артур испуганно взглянул на него, словно бы вспомнив, что он еще здесь.
-Она шутит, — еле ворочая языком, заверил король.
Кей согласился и спросил:
-Потому что ей скучно?
-Потому что ей плохо, — отозвалась Моргана и увидела на полу, наконец, письмо. – Ступай, король.
Еще никто не выгонял короля Артура так нагло и спокойно. Казалось, он и сам не знает, как быть с нею и зачем вообще снова начал эту неприятную тему, но он словно бы потерял контроль над собою, ослаб на мгновение…
Мальчишка на престоле! Мальчишка, не знавший утрат жизни, скитаний, боли и холода, что он мог против нее?
Глава 19
Моргана быстро шла по коридору. Час был уже поздний, а после всех сегодняшних шумных событий хотелось только заползти подальше, в темноту и забыться крепким сном.
Нет, в приготовлениях к завтрашней свадьбе Моргана участие не принимала. Ей хватило четырех обрывочных фраз и двух красноречивых взглядов, которые целиком и полностью освободили ее от этого, поэтому шелест тканей, звон и обсуждения завтрашнего торжества шли мимо нее. Впрочем, фея поглядывала в сторону готовящегося торжества с усмешкой, но каким-то надрывным чувством ее душа все-таки тревожилась, ей нравилась эта предпраздничная суета. Доставали и начищали посуду, на кухне витали ароматы, от которых рот наполнялся слюной. Эта суета раздражала, эта суета веселила и наполняла сердце радостью.
Из чисто своего, женского любопытства, о котором Моргана не подозревала даже долгое время, фея поднялась к будущей королеве и застала ту в страшном волнении и щебете служанок. Агата – без труда угадывающаяся в толпе щуплой и тонкой молодости за счет более зрелого возраста и размеренности, правда, не щебетала и не хихикала, а лишь укладкою вытирала слезы, часто-часто моргала, глядя на свою воспитанницу, которая уже завтра должна была стать королевой.
А будущая королева – тонкое дитя, счастливо кружилось по комнате в многочисленных полупрозрачных и кружевных юбках, среди лент и словно бы уже приветствовала всей своею юностью счастье.
-Моргана! – Гвиневра бросилась на шею к означенной Моргане и расцеловала ее в обе щеки, феи попыталась было вывернуться, но не слишком настойчиво – радость Гвиневры была такой искренней и заразительной, что отвергать ее было бы кощунством.
-Готовитесь к свадебному торжеству, моя королева? – Моргана жестом велела Лее не подслушивать их разговор, а подвязывать наравне с другими служанками и Агатой к свадебному платью ленты.
-Ой, — будущая королева замялась, закраснелась, — да, знаешь, я так нервничаю.
Гвиневра доверительно взяла Моргану за локоть и отвела ее в сторону, в стороне же, делая страшные глаза, она шепотом сказала:
-Лея мне рассказала…ну, как нужно.
-А? – Моргана не сразу поняла, но, быстро осознав и вспомнив свою же просьбу к Лее поговорить с неопытной королевой о супружеском ложе, кивнула, — хорошо.
Она не знала, какой реакции ждет от нее Гвиневра, не аплодисментов же?!
-Только, — Гвиневра продолжала мяться, — он ведь король, он не станет смеяться над моею неопытностью?
Моргана выдержала трехсекундную паузу, внимательно глядя на Гвиневру и много было во взгляде феи, начиная от: «ой, да этот мальчишка на многое и неспособен» и, заканчивая: «я кастрирую его, если он посмеет хоть заикнуться о подобном», но вслух Моргана произнесла:
-Всему свое время, моя королева, опыт придет, придет понимание, не стоит переживать за это. Ты не первая, Гвиневра!
Гвиневра воспряла духом и закружилась по комнате, явно уже улетая мыслями в завтрашний день. А Моргана смотрела с мрачным предчувствием на это счастливое дитя, которое не ведало еще подлости жизни, и не было готово к ее уловкам. Дитя же жило словно бы одним счастьем…
До полудня.
Моргана усмехнулась в темноту коридора, вспоминая, как изменилось лицо Гвиневры, когда она встретила в саду подъехавшего Ланселота. Тот сказал, что ищет двор короля Артура и не солгал, и, конечно, он не мог помыслить о том, что перед ним стоит будущая жена короля.
Он не мог и подумать еще у ворот, что сейчас свершится, что он полюбит Гвиневру.
Моргана, честно говоря, предполагала только короткое влечение, страсть, но она проглядела самую настоящую любовь, ведь не одной Лилиан были известны предпочтения Ланселота в женщинах, которым так соответствовала юная Гвиневра.
Но Моргана пока и предположить не могла, что немного просчиталась, что в сердце юноши уже зажглось что-то, невиданное им прежде, что было же много хуже – вполне взаимное. Гвиневра не обладала даром сокрытия своих чувств и все, что было в ее душе, отражалось и на лице. Она покачнулась, встретив Ланселота, она побледнела, когда он заговорил…
Только слепец не заметил бы этого.
Только глупец упустил бы это из виду.
Мерлин не был глупцом. К зловещему триумфу Морганы, которая хоть и не осознала в полной мере всей степени торжества своего, друид присутствовал в саду, куда и прибило Ланселота ветром судьбы. Он видел встречу, юноши с Гвиневрой, слышал, как тот заявил о намерении своем стать рыцарем, как пылко заговорил он о красоте Гвиневры и умолял стать ее своей Дамой…
И как дрогнул голос будущей королевы – Мерлин тоже слышал, заметил дрожь в ее руках, которые она попыталась спрятать в складках мгновенно ставшего тесным платья. Она отказала ему в том, чтобы он назвал ее своей Дамой, но это решение заставило сердце порезаться первый раз в жизни о реальность, она сказала ему «нет», но ее глаза сказали «да».
Гвиневра мгновенно словно бы стала старше, мудрее и детская радость, непосредственность на какую-то долю оставила ее в эту минуту. Что-то в ней надломилось, в глубине глаз залегли бледные тени еще неосознанного, но уже предвидимого страдания.
С Ланселотом же было то же самое. Он был ловок с женщинами, но прежде не встречал ничего подобного, что прочел в глазах Гвиневры, не был прежде покорен силой ее тихого голоса и не был сражен тонкостью ее движений…
Гвиневра согласилась лишь провести Ланселота к Артуру, чтобы тот лично предстал перед тем, кому хотел служить, чьим рыцарем хотел бы быть, а Ланселот едва не выдал себя с головою в ту же минуту, но огромным усилием воли заставил себя вспомнить, что прибыл в Камелот по приказу Морганы и Мелеаганта.
Артур обрадовался добровольцу, Моргана, присутствовавшая при встрече своего друга со сводным братом дико нервничала, что Ланселот что-то не то скажет, или сделает, или выдаст их знакомство, но ничего не произошло. Его взгляд был устремлен либо в пол, либо на королеву…
Да, Моргана прочла в его взгляде много боли, когда Ланселот услышал, что эта женщина, которую встретил он на свою беду, будет уже завтра женою короля. Не меньше боли было и во взгляде Гвиневры…
И только Артур, вдохновленный потрясением Ланселота, как мальчишка, который хвастается дорогой игрушкой, пошел на очень жестокую казнь последнего сопротивления сердца и предложил Гвиневре посвятить собственной рукой Ланселота в рыцари, раз она его и привела…
Никогда Гвиневра не держала в руках ничего более тяжелого, чем тот меч, проклятый Экскалибур, легший однажды в руку Артура. Она со всею горячностью пыталась сосредоточить мысли на Артуре, на том, что завтра состоится ее свадьба и пыталась вернуть свои мысли к подготовленному для нее платью, но даже не вспомнила его расшивки и не смогла бы назвать, какая нить проложена по его шву.
Все для нее будто бы умерло и ослепло. Сильное чувство дало в ее молодую, неокрепшую кровь сильный яд и яд этот, буйством мыслей был записан в безрассудство, в волнение перед свадьбой, страх перед первой ночью с королем, но сердце уже знало ответ, и Гвиневра проклинала его, Ланселота, Артура, себя…
Еще никогда Ланселот не плевал всем своим чувством души на рыцарство. То, к чему он так стремился долгие годы, вдруг утратило для него блеск, превратившись в блеск в глазах будущей королевы. Она не могла принадлежать ему, и от этого горького дыма становилось душно. Змеиное чувство, незнакомое прежде уже посвященному рыцарю, поднимало свою уродливую голову и дико хотелось Ланселоту растерзать Артура за то, что он обладает тем, чего недостоин.
Гвиневра и Ланселот полюбили друг друга. Рано или поздно, их любовь станет опасна и тогда, либо Моргана использует их, чтобы совершить переворот, в пользу Мелеаганта и отнимет у Артура, а значит, и у Мерлина, его детище, либо Артур впадет в гнев и совершит что-то непоправимое, что изорвет его душу и Мерлин не сумеет помочь ему.
-А забавно вышло…- Уриен выскользнул из темноты коридора прямо перед носом у Морганы, та, испугавшись не на шутку, взвизгнула, инстинктивно вскинула руку с готовым сорваться с кончиков пальцев заклинанием и выругалась, узнав графа.
-Зачем ты так? – обозлилась она, — я могла и убить!
-Не убила же, — граф Мори равнодушно пожал плечами, — да и смерть, знаешь ли, это только пустяк. Хотя да, ты знаешь это лучше меня.
-Не пора ли тебе в постельку к Лее, граф? – голос Морганы сочился ядом, ревность и злость на свой же испуг превращали фею в худшего собеседника на свете.
-Не пора ли тебе в постельку к брату? – в тон ей отозвался деликатный Уриен.
Моргана вышла как раз к более освещенному куску коридора и, с гневом обернувшись, осеклась на полуслове, увидев покрасневшие глаза графа и его осунувшийся вид.
-Иди спать, Уриен, — предложила она уже устало – ругаться ей расхотелось.
-Удачно, говорю, вышло, — граф проигнорировал ее и стоял, слегка склонив голову набок, глядя на Моргану. – Ланселот прибыл в Камелот как раз перед свадьбой Артура и Гвиневры, влюбился в невесту короля, да еще и явно – взаимно. Я думаю, тебе нужно было велеть ему заявиться после свадьбы, чтобы Артуру было больнее…
-Я думаю, — Моргана зашипела, со страхом оглянувшись, — что тебе нужно закрыть свой рот! У стен есть уши и глаза.
Но по поводу замечания Уриена она ничего не сказала. Моргана не была зверем и прекрасно понимала, что должна из-за оставшегося всего в ее душе благородства, оставить Гвиневре шанс на отступление. Да, ей изначально не хотелось впутывать, по сути, ребенка, в разборки и сведение счетов, но пришлось! И все-таки, загнать Гвиневру в ловушку без права выхода, Моргана не посмела.
Если бы Гвиневра сейчас повинилась перед Артуром, закричала и зарыдала, что она любит Ланселота, если бы Ланселот осмелился бы рассказать ей о своих чувствах…
Все сложилось бы иначе. Но Моргана не хотела думать о том, что это невозможно, ведь тогда ее разум поймал бы уже ее в ловушку и показал бы, что все ее благородство, истерзанное и жалкое – мнимое!
Моргана знала, что Леодоган силой потащит дочь к алтарю, если та даже будет отбиваться и умолять ее оставить, шутка ли, возлюбленной какого-то, даже нетитулованного! – рыцаря. А сам Ланселот, по причине своей нетитулованности и смятения не посмеет спорить с королем за свою любовь, ведь понимает, что проиграет ему, что никогда не сможет дать Гвиневре всего, что хочет ей дать.
Моргана знала это и загоняла это знание глубоко в сознание, чтобы не мучиться, но облегчение не наступало. Стоило схлынуть зловещему триумфу, как осознание жгло ее совесть. Ей приходилось терзать друга, мальчишку на троне и совсем еще девочку! И все для того, чтобы страдал другой. Месть Морганы была жестокой для самой Морганы, но еще хуже она должна была ударить по Мерлину, но что стоит ее собственная мука для этой цели? лишь пустой звук! Моргана не может спать и жить спокойно, зная, что Мерлин…
То, что она успела сделать с Утером, лишь раззадорило и не принесло упоения для боли. Она травила его снами и кошмарами, приходила во снах, сводила в могилу и терзала, но это было терзание уже какого-то разом постаревшего и ослабевшего, жалкого человека. Он не походила на того злодея, из ее же детства. И Моргана сосредоточилась на Мерлине, перенеся свою ненависть на него.
-Что тебе нужно? – не выдержала Моргана, заметив, что Уриен продолжает также смотреть на нее, слегка склонив голову набок. – Я хочу спать, тебе тоже пора, завтра свадьба Артура, и я…
-Я не отдам тебя ему, — Уриен в два шага прошел расстояние, разделяющее его самого и Моргану.
Та даже отшатнуться не успела, как оказалась прижата спиною к стене.
-Что? – фея ошарашено взглянула на него, — Уриен, ты обознался! Я не Лея! Пусти меня, ненормальный!
Уриен не отпустил ее, кажется, ее нервность вообще не приносила ему ни ущерба, ни вреда. Она дергалась, пытаясь оттолкнуть его:
-Пусти! Иди к своей Лее, иди…
-Завтра я пойду к твоему брату, — Уриен перехватил ее руку и прижал к стене, — я упаду перед ним на колени и буду умолять его отдать мне тебя.
-Лея…- прошептала Моргана, — Лея тебя любит. Ты не можешь так с нею, и вообще…
-Отпусти! – Моргана повысила голос и ее расчет оправдался. Из-за поворота появился…Мерлин. Сложно было сказать, кого сейчас фея хотела видеть меньше, Уриена или Мерлина, но боль запульсировала в голове Морганы, когда она узнала в полумраке друида.
-Граф Мори, доброй ночи, — Мерлин не удивился открывшейся перед ним картине, — доброй ночи, леди Моргана, вы, кажется, просили, чтобы вас отпустили?
-Да дьявол! – прокомментировала Моргана, — Мерлин, у нас что, замок состоит из тебя и Артура? Кого-то более нормального не нашлось?
-Мне казалось, вы нуждаетесь в помощи, а я был поблизости, — друида не задевала ее колкость, словно бы он и не к такому уже привык. – Граф Мори, не могли бы вы отойти от Морганы, мне не очень хорошо видно ее лицо из-за вас, а это…отвлекает.
Граф Уриен покорился, но ему, казалось, уже и не нужно было слышать ответ Морганы. Он пожелал ровным и чужим голосом спокойной ночи Моргане и Мерлину, и не успела уже фея обрадоваться его уходу, как он обернулся и напомнил:
-Я завтра пойду к твоему брату.
Мерлин также проследил за его исчезновением, а после взглянул на затравленно вжавшуюся в стену Моргану:
-Благодарности не жду, но не откажусь от «спасибо».
-Гори в аду, — отозвалась спасенная и помрачнела еще больше, пытаясь представить себе, лицо Леи, когда она узнает о поступке Уриена.
-Дама вперед, — учтиво отозвался Мерлин, — вообще, я шел в свой кабинет…у меня плохой сон, и я некоторым образом справляюсь с этим.
-Так и скажи, что пьешь по ночам, алкоголик чертов, — усмехнулась Моргана, расправляя платье.
-Более того, ищу компанию, — улыбнулся друид, — ну? У тебя же тоже бессонница, я знаю. Рассвет уже скоро настанет, ложиться спать – еще большее издевательство над собою. Пойдем, расскажешь, как ты меня ненавидишь, за кубком отличного фландрийского!
Мерлин подал ей руку, и в его взоре блестело откровенное лукавство. Моргана пихнула друида локтем под ребро, тот охнул, и не удержался от проклятий, Моргана же вцепилась в рукав его мантии и в тон ответила:
-Детство мне испортил, титул и земли не защитил, на скитания обрек…ну, спаивай теперь, давай…друид.
***
Гвиневре не спалось. Она сидела на своей большой свежей постели, утопая в кружевных подушках и наволочках, и не могла заставить себя сомкнуть глаз. Луна освещала ее силуэт призрачным светом, отделяя уже сейчас ее от мира живых и падких на зов тела, существ. Гвиневре предстояло завтра уже стать королевою Камелота, женой Артура Пендрагона, но что-то терзало ее, что-то, имеющее облик светловолосого посвященного сегодня в рыцари, юношу. Он смотрел на нее так, как никто прежде не смотрел, он говорил с нею, словно каждое ее слово было для него священным, а его руки и плечи дрожали, когда она коснулась его мечом, посвящая в рыцари.
Гвиневре не спалось – сон оставил ее, как всегда оставляет невест перед днем свадьбы, предвещая конец свободной жизни. Но сегодня в этой бессоннице было что-то тянущее, режущее и выворачивающее душу для Гвиневры. Она пыталась представить, что скажет ее отец, если узнает о ее мыслях. Попыталась представить и содрогнулась от отвращения к себе самой.
Она – потомок древнего, хоть и вечно шутовского и несчастного рода Кармелид, она – невеста короля Пендрагона готова броситься за рыцарем без титула, земли и наследия! Что за ужасная сердечная блажь, что за странная дрожь сошла на нее проклятием, в чем провинилась эта девушка, что ее юное сердце отдано было на муки тяжелого выбора?
Если бы Ланселот (о, какой сладостью и щемящей болью одновременно отзывалось его имя!) сказал ей, что любит, коснулся бы ее тем словом, которое легко срывалось с губ многих других претендентов на ее руку, если бы… ах, если бы он сделал хоть что-то! Гвиневра боялась этого и ждала. Если бы он сотворил что-то, совершенно неразумное, она оставила бы сию же минуту и дом, и семью, и бросилась бы в бега по лугам, приняла бы роль крестьянки, да хоть кого бы и хуже, но осталась бы с ним! Но…он молчал. Гвиневра знала, что он смолчит и терзалась все же вопросом – за что он молчит?!
Гвиневра готова была отказаться в каком-то порыве от грозящей ей короны королевы, которая сейчас виделась ей терновым венком, лишь бы суметь коснуться Ланселота! Она предчувствовала, что если откажется от его любви, когда она будет предложена (если она будет предложена), то потеряет саму жизнь свою и обречет себя на пустыню, что будет сушить ее душу вечность.
Иногда Гвиневре хотелось думать, что ей показалось, во всем виноват страх и ее юность и неопытность и что нет ничего, что рвет ее сердце, но эти мысли отступали почти сразу, в отличие от другой, куда более едкой – мысли о том, что для Ланселота она безразлична…
Ланселот тоже не спал в своих новых покоях. Он стал рыцарем, но праздника не случилось. Он оставил Лилиан на растерзании любви принца де Горра, приехал сюда, как шпион и подлец и все растворилось перед ним, повергая его в пучину безысходной тоски после встречи с Гвиневрой. Судьба жестоко обходилась с юношей, и это было только началом! Он чувствовал, что погружается в темные воды всей своею душой и земля больше не принадлежит ему – оставался только бурный поток силы, который либо спасет, либо уничтожит его…
И, зная свою удачливость, Ланселот не сомневался в том, что спасение ему невозможно и все предопределено, оставалось лишь выбрать свою казнь и попытаться растянуть на жалкие мгновения жизнь. Своей единственной отрадою рыцарь видел теперь только смерть за нее.
Конечно, Ланселот не был глупцом. Ему не хватало образования, выдержки, но пытливый ум и наблюдательность от природы дали ему нечто, позволяющее видеть ситуацию чуть полнее, чем многим и многим, пусть даже образованным людям. Он понимал, что его появление и было для Гвиневры, своей битвой Моргана явно избирала любое поле, важное Артуру, и она разрушала его жизнь так, как хотела, а без сердечной привязанности такое падение для сводного брата, и, конечно же, Мерлина, было бы невозможным.
Ланселот не сомневался в том, что Гвиневра только приманка для него, что Моргана рассчитывает на его чувство, и пообещал себе, что не позволит Гвиневре пасть от интриг феи, хоть и злиться на Моргану не мог: она была его другом, и она привела в сердце Ланселота любовь, прежде неиспытанную им таким поглощающим все вокруг образом.
Разве можно было проклинать ее за это? Разве можно было ненавидеть ее за то одно лишь, что она дала ему смысл для выживания в пустынной серости и придала смерти оттенок сладостной горечи? Ланселот не собирался ее ненавидеть и теперь даже со всею горячностью души желал, чтобы Артур пал как можно скорее…
Главное, чтобы не пострадала Гвиневра, а кто сядет на престол Камелота – Мелеагант, саксонец, да хоть сама Моргана! – ему наплевать. Главное, чтобы не было Артура, главное, чтобы его не существовало больше, и если для этого понадобится перерезать ему горло, перегрызть ему вены – он сделает это! И пусть честь рыцаря окажется, запятнана – ему уже неважно.
Артур тоже не спал. Завтра…вернее, уже сегодня, ему предстояло жениться на красивой девушке и возлечь с нею…с нею настоящей, как подобает в первую ночь. И, видит небо, Артур пытался уверить сам себя, что это будет настоящая, полная светлых слез и добродетельного чувства, как и должно, быть между мужем и женой, но, дьявол! – Артур не хотел даже знать вкуса этого положенного и правильного. Моргана поразила его своей яростью и страстью, и даже мальчишке на престоле хватило ума понять, что с Гвиневрой будет не так.
Артур не спал, но очень хотел уснуть, и пытался уговорить себя самого, что это неважно, что все наладится, даже если с Гвиневрой будет не так, как с Морганой, это все приходящее и уходящее, что есть долг и божественное благословение, а вот…
Темная ночь (как волосы Морганы!) – уступала место светлой полоске бледного рассвета (как светлый лик Гвиневры вынуждал Моргану уйти в тени), а Артур все еще боролся с собою, пытаясь заверить себя самого, что его волнение обычно и нормально, но не выходило. Мальчишка на престоле! Не больше, чем насмешка Мерлина, что он мог, кроме как принятия еще плохо очевидного? Нет, он любил Гвиневру, а Моргана была ему сестрой, но Артур с удовольствием простился бы со всей своей кровью Пендрагона, чтобы Моргана была никем для него, ведь тогда он не узнал бы ее яда в своей крови, но и она не посмотрела бы тогда на него.
Осталась бы с каким-нибудь графом Уриеном… благо, тот увлекся Леей, видимо. Оказавшись умнее, чем Артур подумал о нем. Во всяком случае, Мори больше не пытается заговорить с ним о благословении для брака с Морганой и готов молчать дальше, ища утешения в объятиях Леи.
Впрочем, какое ему, Артуру, дело до того, с кем будет Моргана? Судьба сделала их родственниками по линии матери, значит, она все равно выйдет замуж и заживет своей жизнью, только, правда, когда король одобрит ее выбор, когда он решит, за кого ей выходить, с кем быть…
А король не мог решить. Он понимал, что все его мысли о Моргане порочны и жалки, что ему надлежит гореть за одни только помыслы и смуту желаний, но огонь уже не пугал его, ведь преисподняя кажется такой далекой в молодости лет, а вот перспектива замерзать и изображать равнодушие на протяжении многих лет, кажется куда страшнее…
Сама Моргана тоже не спала. Она увлеклась фландрийским и разговором с Мерлином. Они подчеркнуто вежливо общались о магии, книгах и крыли последними словами членов Совета, допустивших полное расхождение политики со здравым смыслом. Они испытывали странное единодушие, которое должно было оставить их с пробуждением трезвости и снова вернуться с хмелем.
Моргана по-прежнему желала Мерлину страданий, но поняла с удивлением, что как собеседник, он терпим. Она пообещала себе не привязываться к нему и просто развлекать себя его обществом в редкие минуты собственного одиночества, а вот Мерлин, уже видевший жизнь куда лучше феи, понимал, что это первый шаг к примирению. Хотя, если бы Мерлин умел бы смотреть дальше, чем на два-три шага, он бы еще много раз подумал о том, что гораздо страшнее оказалось примириться с Морганой, чем враждовать с нею.
Но Мерлин не занимался выяснением подобного вопроса и все, что оставил он в мыслях своих сейчас – это наслаждение редкой беседой на равных с Морганой. Мерлину нечасто везло поговорить с кем-то о магических аспектах и истории, о вопросах алхимии и гадания так, чтобы его речь не походила на монолог и заунывную лекцию, а чтобы и самому узнавать что-то новое. С Морганой такой разговор выходил. Она много путешествовала (вернее, скиталась), но ее знания складывались хоть и из обрывочных, порою, откровенно пробеловых фактов, но опыта у нее было больше, она видела некоторые вещи, о которых Мерлин даже не хотел думать. Да, магия бывает, ужасна, но она не становится от этого ничтожной. Величие бывает и в жестокости, а красота находится и в смерти, главное, отгородиться от человеческого, и прочувствовать!
И Лее не спалось в эту ночь… она знала, что заседание Уриена закончилось давно и смутно понимала, где он и с кем. Она понимала, что несмотря на всю его нежность, граф не будет с нею вечно, что Лея для него только повод и орудие мести его сумасшествию, но как ей хотелось верить в то, что Мори полюбит ее когда-нибудь! Можно ли было винить ее за надежду? Надежда отличала ее жизнь, но сейчас Лея хотела впиться зубами в подушку, чтобы заглушить подступающие рыдания…
Слуги готовились к завтрашнему торжеству, охрана бодрствовала, жители Камелота спали, чтобы начать новый, полный трудовых задач, день. И только один, наверное, человек в Камелоте спал чистым и невинным сном.
Кей не видел снов, он сладко сопел, погруженный в безмерную благодать сна, что доступна лишь младенцам и юродивым. Он спал, не размышляя о мести, любви и политике, не думал о том, что лучше и хуже для него – ведь его мир был проще простого, в нем существовало только хорошее и плохое…
Кей сладко спал, а над его душою витал еще незримый, еще пока бесплотный дух подступающей, торжествующей и коварной Смерти, она вдыхала запах жадно, пытаясь уловить момент, когда ее власть начнет крепнуть и она сможет приблизиться к нему еще и еще…и еще.
Глава 20
-Так вы, граф, издеваетесь надо мной? — Артур пытался контролировать свою ярость, хотя бы по причине того, что Мори был представителем древнего рода, и из-за присутствия Мерлина, старый друид вчера прочел королю очень нудную лекцию на тему того, что правитель должен быть дипломатом и не выказывать истинных мыслей своих. Только вот, как не выказывать истинных мыслей своих, если этот горделивый, амбициозный и наглый граф приходит перед твоей свадьбой и требует (не просит даже, не умоляет, а требует, словно имеет на это право), руки твоей сводной сестры.
-Вовсе не издеваюсь, мой король, — отозвался граф Уриен спокойно. Он стоял, скрестив руки на груди, не отводя взгляда от лица Артура, — я уже заявил на пиру по случаю приезда Морганы, что люблю ее. Вы же, насколько я помню, изъявили желание выдать сводную сестру за знатного мужа. Я — такой. Разве кто посмеет обвинить меня в том, что моя кровь неродовита?
Уриен с угрозой обвел залу, в которой притихшие в одном углу Кей и Гавейн синхронно замотали головами, а Кей еще и закачался из стороны в сторону, и в противоположную им сторону, на Мерлина, который смотрел себе под ноги, что-то обдумывая.
-Ты спишь со служанкой моей невесты! С этой… Леей, кажется, — Артур пытался сдержать бешенство, непонятное ему самому, — а клянешься, что любишь Моргану…
-Мы часто, мой король, делим ложе не с теми, кого любим! — Уриен ухмыльнулся, намекая на то, что он тоже свидетель обмана Морганы и ее мести Артуру.
Артура качнуло, он побледнел и испуганно обернулся на непонявших этой фразы Кея и Гавейна. Мерлин же взял инициативу в свои руки, подошел и тихо спросил:
-Значит вы, граф, правда любите герцогиню Корнуэл?
-Люблю, я сделаю все для ее счастья, — твердо ответил Уриен, переведя взгляд на друида, он понимал, что вести переговоры логичнее с ним.
Но Артур н едал им такой возможности:
-Политически, ваш союз выгоден, но ведь я не идиот!
Уриен и Мерлин переглянулись, пытаясь проследить причинно-следственную связь, но друид сдался первым:
-Артур, что ты имеешь в виду?
-Я знаю, что вы, граф, ненавидите меня! — Артур тряхнул головой и его голос так громыхнул по почти пустой зале, что Кей испуганно дернулся, перестав раскачиваться, и едва не слетел со скамьи, но Гавейн успел его придержать.
-Вы, — продолжал Артур, — ясно дали это понять в час, когда я вытащил меч! А еще, я видел, что вы появились со стороны земель де Горра, в битве при Кармелиде. Я умею слагать факты…
«Кто ж тебя, ублюдок, научил!» — с трудом удержался от комментария Уриен и кивнул:
-Я не скрываю того факта, что я привязан к принцу де Горру и могу называть его своим другом, своим господином, это так. Более того, он знает, что может полагаться на мою верность.
-И ты хочешь, чтобы я отдал Моргану за пса Мелеаганта? — осведомился Артур, с ненавистью глядя на Уриена, — она отдалится от меня! Она станет моим врагом. Моя же сестра!
-Артур, — Мерлин осторожно кашлянул, обращая на себя внимание, — кхм…если у нее родится сын вдали от Камелота, он не станет претендовать на престол так явно и…
-Это мой сын, Мерлин! — Артур ударил кулаком по столу, забывшись. Кей нервно икнул и поперхнулся. Гавейн, невовремя отпивший из своего кубка, закашлялся.
-То есть, — король с неудовольствием вспомнил, что не один в зале, — я хочу сказать, что все жители Камелота — мои дети, король — это отец для…
-Для кого-то и в прямом смысле, — не удержался Уриен. — Прекратите, Артур! Все поймут. Вы тянете зря. Гавейн и Кей вам верные люди, они станут молчать, я тоже…за Мерлина не знаю, он интриган хуже Морганы.
-Я еще здесь! — обиженно напомнил Мерлин.
-Молчите лучше, — не испугался Уриен, — за одно только то, что вы сотворили с семьей моей Морганы, я могу вас убить. И поверьте, однажды я приду спросить с вас за нее. Я буду ей защитником и…
-Моей Морганы! — рявкнул Артур и его лицо пошло опасной краснотой. — Не твоей, напыщенный ты индюк! Она моя сестра!
-И мать вашего сына, который станет бастардом, — кивнул граф Мори, — верно!
-Ура-а, я стану дядей! — радостно запрыгал Кей, видимо, пришедший все-таки в себя. Гавейн попытался его усадить и что-то зашипел ему на ухо.
-Я — друг Мелеаганта, но Мелеагант не сторонник гражданской войны! — продолжал увещевать Уриен, — он объединиться с вами, Артур, как только поймет, что вы — разумный король, а не…свинопас на престоле. Он хочет увидеть, что вы готовы к союзу и уступкам, что вы… он и отправил меня сюда, чтобы я просил руки Морганы у вас, чтобы он мог убедиться, что вы король!
Откуда пришла эта вдохновенная ложь, в которую Уриен сам почти поверил? Откуда взялась эта ясность в уме? Он никогда не был сторонником интриг, уставая от политических игрищ и состязаний в коварстве. Граф предпочитал меч, войну и битву, но сейчас, подсказывало ли ему любящее сердце верные речи, или же их вкладывал ему в уста сам дьявол — было неизвестно, но он вдохновенно лгал, как не лгал, наверное, никогда.
-Это может быть разумно! — заметил Мерлин. — Мелеагант и граф Уриен Мори не один раз проливали свою кровь и кровь своих солдат, чтобы защитить свои земли и земли Камелота от нашествий варваров и наемников.
-Политический союз легко скрепить браком, — поддержал граф, — прошу вас, я люблю Моргану, она будет моей женой, она родит мне детей. Что до вашего сына, король, я признаю его как своего, он не станет притязать на престол.
-Нет! — отрезал Артур, — граф, не заговаривайте больше об этом. Вы желаете своих целей, я — своих. Я не хочу, чтобы моя сестра водилась с таким наглым и подлым человеком, как вы! Вы,
граф, используете женщин, используете связи и дружбу, пользуетесь дружбой Мелеаганта и моим расположением! Это низко для рыцаря…
-Зато высоко для дружбы, — не стал спорить Уриен, — мне тоже не по нутру многое, но я пойду и на большее, чтобы не опорочить своей преданности.
-Я ценю, — одобрил Артур, — Мерлин, твои речи тоже не лишены смысла, но я так решил и так будет — Моргана не пойдет замуж за графа Уриена. Я не пущу ее. Я не отдам ее такому человеку, как Уриен Мори, не потому что я презираю его, а потому что я слишком дорожу сестрой.
-Артур, если позволишь…- Мерлин обернулся на графа, а затем попытался заговорить со своим воспитанником.
-Не позволю! — оборвал Артур, — этот вопрос считается закрытым. Вы, граф, мой гость и я рад вам, но я не отдам руку Морганы вашему дому.
-Тогда…- граф Мори нервно сглотнул стоящий в горле комок, — за кого вы отдаете ее? Вы ведь думали уже, король?
-Сэр Николас кажется мне наиболее приятной кандидатурой, — пожал плечами Артур, немного расслабляясь, — и Моргана к нему благоволит.
Мерлин мрачно закатил глаза, Гавейн попытался слиться со шторами, чтобы казаться незаметным, Кей жевал яблоко, громко чавкая, а Уриен осторожно осведомился, благодаря небеса…
-За мужеложца?
Артур выронил из рук свой кубок, сладковатое вино пролилось на столешницу, въедаясь… Кей захрустел яблоком активнее, как будто убегал от разговоров. Мерлин отступил на шаг от стола, Гавейн же выскочил к Артуру:
-Мой король, сэр Николас заслужил себе славу еще при Утере. Артур, он незаменим, да, мы находим это мерзким и отталкивающим, быть может, но он преданный советник и верный слуга, и…
-И мы сейчас не о нем, как о деятеле! — ласково заметил Уриен. — Артур, я задам только один вопрос.
-Какой? — мрачно осведомился Артур, растерянно оглядываясь вокруг, — что?
-Твоей сестре нужен лучший человек, а кто будет достоин ее?
-Тот, кто не станет надоедать мне в день моей же свадьбы! — рявкнул король, — прочь! Прочь, Уриен, прочь с глаз моих!
Уриен опустил голову, и вышел за дверь, оставляя почтенных гостей в зале.
-Вы ничего не слышали из этого разговора, — предупредил друид, глядя на Гавейна и Кея.
-Я ничего не слышал, — спокойно кивнул Гавейн, — не переживайте, я умею молчать.
-А я написал песню для короля! — радостно запрыгал Кей, Мерлин снова закатил глаза — на тайну рассчитывать не придется.
***
-Госпожа, вам так идет темно-зеленый цвет, он так хорошо оттеняет вашу бледность! — Марди, ненужная никому посреди празднования свадьбы короля и теперь уже, королевы, пыталась хоть как-то попасть в поле зрения высших кругов двора. Жаль, что цель для этого она избрала неудачную — облаченная в темно-зеленое бархатное платье Моргана, хоть и выглядела потрясающе, чего уж таиться! — не желала слышать возгласов служанки.
-Клянусь богами Авалона, если она еще раз выскажется за мое платье, я ее отравлю! — пообещала шепотом Моргана, принимая с кивком благодарности кубок из рук сэра Николаса.
-Но тебе правда идет, леди Моргана! — отозвался рыцарь, улыбаясь. — Треугольный вырез как бы говорит о твоей решительности, высокий воротник удлиняет шею, а…
-При-ду-шу, — одними губами прошептала Моргана и, заметив, что за свадебным столом, где восседали король и королева, на нее смотрит Артур, подняла свой кубок и прокричала:
-Долгой жизни королю! Долгой жизни королеве!
И сама отпила залпом большой глоток под радостные крики двора, сопроводивших послание Морганы.
Это было бы интересно и празднично за счет лент и музыкальных композиций, за счет ароматов и яркостей в костюмах, но…
Это было мрачно! Артур часто смотрел на Моргану, на Уриена, на Гвиневру — на всех вокруг с тенью странной задумчивости, он пытался изображать ликование, но выходило у него очень плохо, потому что стоило ему на минуту отвлечься — тень печали ложилась на его лицо. Что до королевы, та едва не плакала. У нее в глазах блестели невыплаканные слезы, она улыбалась, но таинственно и лунно, не Артуру, а чему-то почти безумному…
Уриен тоже едва походил на живого человека — его мрачность отравляло и Лею, которая, вопреки всему, как служанка и ближайшая помощница королевы, должна была создавать атмосферу всеобщего веселья и танцевала, танцевала, танцевала…
У нее болели ноги, от неудобной, новой, но не разношенной обуви, ныла спина от въевшихся крючков на платье, в глазах было сухо и пустынно, во рту пересыхало, а в голове шумела боль, куда более страшная, чем все остальное, потому что, то была боль медленного осознания…
Женщины видят взгляды тех, кого любят сами! Женщины чувствуют вздохи! Лея видела, что Гвиневра не любит уже Артура так, как прежде, но до Гвиневры ей почти не было дела, она видела взгляд Уриена и видела то, чего не замечал больше никто.
Ланселот прятался ото всех в углу, он не хотел даже, казалось, бросить случайного взгляда на кого-нибудь из служанок или танцовщиц, в то время, как его фигура привлекала к себе внимание молоденьких женщин.
Моргана колебалась недолго. Рассудив, со всей доступной ей здравостью, что Лее она не помощник, Гвиневра сама пусть разбирается, к Уриену и Артуру лучше не лезть, фея решила пойти к Ланселоту. Она предупредила сэра Николаса, что покидает его общество.
-Уже? — расстроился рыцарь, — что ж, я надеюсь на ваше возвращение.
Моргана очаровательно улыбнулась и заверила его, что вернется очень скоро, как бы ни складывались их отношения, рыцарь казался Моргане самым разумным персонажем двора Камелота и его трепетное дружеское — истинно-дружеское отношение к ней подкупало ее.
-Похороны в другом замке, — сообщила Моргана, переместившись за скамью к Ланселоту и спихнув чуть захмелевшего Персиваля локтем, чтобы сесть удобнее.
-Моргана! — пьяно обрадовался Персиваль, — красавица наша!
Рыцарь попытался обнять сводную сестру короля, за что получил очень вежливый пинок от нее же и капитулировал под стол.
-Я не знаю, как быть, Моргана, — сообщил Ланселот, — я полюбил ее.
-Полюбил, сражайся! — Моргана коснулась руки друга, — она твоя, если захочешь — я читаю в ее глазах это.
Ланселот покачал головой:
-Она не станет моей, а даже если станет, имею ли я на это право? Я лишь рыцарь…со вчерашнего дня, не больше. Воспитанник Озерной ведьмы, без титула, земли и имени! Что я могу дать ей? Лачугу и бесчестие? Она королева. Отныне — она жена короля Артура Пендрагона и все, что мне остается, это просто умереть однажды для нее…
-Или сразиться в бесчестии, — осторожно заметила фея, — мой план предусматривает кое-что, главное, не отступай от того, что я скажу. Выполняй мои указания и все будет замечательно.
-Не сомневайся во мне, — Ланселот отпил вина, — я твой друг, это не изменить. Я пойман в две ловушки, я загнан, как зверь, как…
-Кончай, — одними губами приказала Моргана, взглядом указав на подходившего к их столику короля Артура.
Артура слегка качало от выпитого вина, но, наверное, больше от волнения. Моргана выдержала почти минуту, прежде, чем изобразить то, что она заметила его, и подняться навстречу.
-Брат мой? — тоном, полным заботы, вопросила она, показывая всем своим видом, как рада его визиту, краем глаза Моргана заметила, как напрягся Уриен, как Лея перестала кружиться и остановилась у королевы, будто бы поправляя ей прическу…
-Прими, — Артур протянул ей золоченый кубок и взял ее руку своей грубой ладонью, сжал пальцы, повел ее — растерянную и непонимающую к своему столу, и, держа ее ладонь, взял второй рукой руку Гвиневры и вывел ее из-за стола, протянул кубок и ей. Сам, слегка покачиваясь, наполнил оба кубка вином из поданного ему кувшина.
-Вы обе моя семья, самые дорогие мне женщины, — Артур кивнул, скрепляя их, свободные от кубков руки, — выпейте это вино, чтобы ваша дружба не разрушилась, чтобы она соединилась…
-Всегда, пожалуйста, мой король, моя королева…- Моргана пригубила вино, но даже не разжала губ.
Гвиневра улыбнулась и отпила. Артур захлопал в ладоши, и веселье продолжалось, расцветало буйством, но Моргана чувствовала, что что-то не так, что король пытается что-то сделать, и никак не могла понять, что именно ее беспокоит…
***
В том, что Лея проинструктировала Гвиневру, как себя вести в первую ночь, Моргана не сомневалась. Судя по краснеющим щекам королевы к приближению окончания пиршества, она вспоминала слова своей служанки и волновалась не меньше. Моргана пыталась напиться, пыталась не замечать смущения королевы и не думать, что приносит ее юность и слабость в жертву своим интригам.
Моргана уже веселилась по разным точкам зала. Она успела поспорить с Мерлином, что сможет выпить кубок вина, не трогая его руками и, под улюлюканье нескольких рыцарей, выполнила это, захватив кубок ртом и залив в себя алкоголь самым радикальным методом. Мерлин похвалил, поаплодировал и пошел отбирать у кого-нибудь из музыкантов лютню. Он долго что-то пытался выводить и распеться, но кончилось все тем, что друид вдруг вопросил, почему у него в руках музыкальный инструмент, затем истребовал себе стакан крепкого фламандского вина и отрубился на половине бокала…
Моргана также успела рассказать несколько очень пошлых историй Персивалю и его компании, чем заслужила некоторое уважение от них (некоторые смущались дамы в совете и пытались вести себя прилично, а оказалось, что дама сама не прочь некоторых шуточек). Успела подбодрить Гвиневру, долго и пространно изъясняясь в том, что если Артур ее обидит — она его убьет. Артур, присутствующий при этом, мрачно отшучивался и тоже пил…
Уриен, наблюдая за этой картиной, не выдержал, и, не замечая возмущенного взгляда Леи, оттащил Моргану за талию в сторону, и хотел было увести ее из зала совсем, но уже Артур остановил его. Моргану, распевающую частушки, популярные у крестьян, отбили и вернули к празднованию, и она тут же ввязалась в какой-то спор с придворными дамами, пообещала Гавейну подраться с ним на мечах как-нибудь и вообще творила все, что приходило в ее буйную голову.
«Почему Уриен любит эту сумасшедшую?» — искренне пыталась понять Лея, наблюдая за тем, как проснувшийся Мерлин и Моргана пытаются устроить магическое представление, заставляя посуду танцевать прямо на столах и в руках людей. Кей начал прыгать между ними и пытался обнимать всех и каждого, и Моргана, видимо, под воздействием алкоголя, тоже обнимала юродивого…
Три или четыре раза она вспоминала, правда, и про Ланселота, который также мрачно сидел в углу и пил.
-Ну, ты совсем…- пьяно икнула она, и заметила, что голова Ланселота покоится на столешнице — рыцаря сморило. — Мать твою Озерную! Водяной, подъем!
Моргана пихнула Ланселота под ребра, но тот лишь пьяно простонал какое-то женское имя и отмахнулся от нее, между тем, Моргана, явно переоценив себя, запнулась об собственную ногу и едва не упала — кто-то придержал…
-Тебе пора спать, — мягко и тихо заметил этот кто-то. — Моргана, я провожу…
С трудом пробравшись сквозь хмель, Моргана опознала сэра Николаса и радостно содрала с него мантию, пытаясь вовлечь в танец…
В конце концов, когда на ногах остались немногие, пиршество было закончено и король с королевой, смущаясь друг друга и устоявших на ногах придворных, пошли, взявшись за руки, в уготовленные им покои.
-Скоро будут…артурята! — Моргана вцепилась ногтями в плечо Мерлина и захихикала. — Много-много артурят…
-Моргана, пора спать! — Уриен, чудом удержавшийся до конца пира, выскользнул из-под локтя Мерлина и попытался схватить строптивую фею, — пойдем!
Моргана в ответ только согнулась пополам — ее стошнило, фея все же умудрилась перепить.
-Господи, — Уриен выругался, — Марди! Марди приведи ее в порядок, пойдем спать, Моргана.
-Шел бы ты, Граф…- фея вытерла губы поднесенным полотенцем и прополоскала рот ивовой настойкой, — шел бы!
Она грозно ткнула его пальцем в грудь и прошла мимо, качаясь. Граф попытался ее поддержать, но она вывернулась, оставив часть своей накидки в его руках. Темно-зеленое платье скрылось в темноте залы, граф попытался было дернуться следом, но Лея выросла как из-под земли и прильнула к его груди, затормаживая его спуск в преисподнюю…
Оставалось сдаться, покориться. Уриен обнял Лею, но это было неживое объятие, неискреннее…
-Хорошая женщина! — прокомментировал Персиваль, падая на скамью к Ланселоту, — хоро…
Договорить он не успел — его сморил сон, и раскатистый храп рыцаря наполнил залу.
Тем временем Артур пытался справиться с крючками на платье Гвиневры. Его руки отчаянно тряслись, он нервничал едва ли меньше, чем она. Гвиневра же, преодолевая природную стыдливость и присущую ей неловкость в силу неопытности, сама расстегнула непослушный ряд, и платье освободило ее тело.
Артур сконфуженно провел по ее волосам, пытаясь быть ласковым, но он все больше и больше понимал один ужасающий факт — он совершенно не желал её! Никак. Ее тело — молодое, полное юного света, было слишком уж тонким, невинным и холодным на вид. Он вдруг понял, что не может, не хочет, и не будет касаться ее…
Не сегодня. Он не имеет права на это. Девчонке (Артур почему-то подумал о ней именно как о девчонке), следует напитаться жизнь, силой, окрепнуть. Артур попытался представить ее
беременной и вообще пришел в ужас, и любой шанс на разделение ложа с нею вдруг показался ему чудовищным.
Боже, на кой черт он женился на ней? Ее глаза полны хрустальных слез, ее нежное сердце трепещет в ожидании непривычной, неизведанной ласки, а он медлит, потому что неожиданно осознает, что благодарность и красота в одежде и горячая ночь под покровом спальни — это разные вещи. Ее же сломать можно случайно, обидеть, истерзать…
А Артур не сомневался, что ему захочется терзать — внутри его жгло, от желания поцелуев до крови и ненависти, которыми одаривала Моргана. Это было неправильно, думать о ней, своей сводной сестре, в таком ключе, это было грешно и подло, но еще подлее было издеваться над девчонкой, которую трясет, словно осиновый лист.
-Прости меня, — хрипло сказал Артур, скидывая свою мантию, и набрасывая ее на бледное тело девушки, — я не…стану. Не могу.
-Что? — ее лицо исказилось болью, непониманием, страхом. — Я толстая? Некрасивая? Артур!
-Нет, что ты! — Артур понял, как это выглядит со стороны, как грубо! — Просто я…устал сегодня. Я хочу спать.
-Ты можешь лечь спать здесь, — отозвалась Гвиневра, пытаясь овладеть голосом, — я…
-Я лучше пойду к себе, — мягко улыбнулся Артур, целуя ее со всей доступной ему нежностью, — ты очень красива, но я слишком пьян, я слишком устал, я…завтра, хорошо?
-Лея объяснила мне…как, — Гвиневра скинула со своих плеч мантию Артура, — прошу тебя, дай мне шанс, я…постараюсь. Я неопытная, но я научусь, обязательно!
Она пыталась обнять его за шею, поцеловать, а он уворачивался, все меньше и меньше пытаясь увернуться.
-Гвиневра, я…
Он не успел договорить, она прильнула к нему, пытаясь поцеловать, и поцеловала. Артур ответил на ее поцелуй, понимая, что должен, ведь в противном случае — заговорят о том, что невеста (ныне жена) испорчена, что Артур не сумел…
Король поддавался и понимал, что ему все сложнее удержать себя.
-Стой, — Артур отпрянул от Гвиневры, ему привиделось, что волосы его жены вдруг потемнели и превратились в волосы Морганы, но это было лишь видением, однако, Артур боялся, что Гвиневра может пострадать от его видений и дал себе слово, что будет нежен. — Не бойся, ладно?
Гвиневра закусила губу и с облегчением поняла, что все происходит так, как должно. Она отключила мысли, выполняя свой долг, не думая о том, что явилась, по сути, пленницей этого дня. В бледном свете луны ей показался взгляд Ланселота, но она и помыслить не могла, что Артур, прикрывающий глаза, во время прикосновения к ней, тоже не с нею…
Союз, как нарочно, проклятый…
Моргана выползла в коридор, ругая, громко и вслух Уриена, налетая на столбы и статуи, получая ссадины и синяки, но, словно не замечала бы она этого. Она не разбирала дороги ровно до тех пор, пока не увидела впереди два горящих желтых огонька…
-Кошка что ль? — сама с собой размышляла Моргана и взмахнула рукой, — пошла отсюда! и тут же ее руку перехватила другая рука — со спины, заламывая, лишая возможности сопротивляться, и множество рук — маленьких, с когтями, поползли по ее телу, хватаясь за платье, ноги и руки, а затем, все надавили на нее и рванули ее сквозь темноту, с тем, чтобы она едва не захлебнулась тьмой, и…
Выпала прямо под ноги Мелеаганту.
Сначала она увидела его сапоги, затем, медленно переведя взгляд, увидела расшитую серебром мантию, и, наконец, его лицо — усмехающееся, с горящим чем-то опасным взглядом.
-Ты что, маг? — обалдела Моргана, радуясь тому, что ее уже стошнило и больше не вырвет. Она явно находилась в башне Мелеаганта, но как это возможно, если она шла из зала Камелота? Нет, у Морганы были времена, когда она уходила не туда…
Но не в другой же замок, за несколько графств от другого!
-А Мерлин тебе еще этого не сказал? — Мелеагант усмехнулся и от усмешки по спине Морганы пробежали мурашки, — а мне казалось, что вы друзья! Он некоторое время, пока я был маленьким, пытался направить мой дар в сторону друидского мастерства, тая мои способности от отца, с моими тенями ты знакома?
Моргана заметила желтые глаза, дружелюбно мигающие из стены, увидела и бледную, как смерть, девушку, стоящую у кресла Мелеаганта с каким-то кувшином, узнала в ней Лилиан, замотала головой…
-Ты похитил меня…- Моргана дернулась, поднялась, огляделась.
-Лишь за тем, чтобы сказать, что ты не должна увлекаться слишком сильной дружелюбностью, — Мелеагант дружелюбно протянул ей руку, оправляя платье на фее, — только лишь для этого. Второй ошибки, второго твоего предательства я тебе не прощу…
Моргана не успела возразить, темнота уже поглощала ее, она падала и захлебывалась темнотой, но тоже недолго.
Моргана открыла глаза и уставилась в белизну потолка своих покоев в Камелоте. Стоял день.
Глава 21
Артур проснулся с гадостным ощущением в желудке. Он не сразу сообразил, почему почти не чувствует свою правую руку, но, с трудом повернув голову, увидел, что на его руке спит Гвиневра. Сон снял с нее любые чары и оставил только юность и наивность, которая вдруг страшно устыдила Артура.
-Дьявол…- прошипел король и мягко высвободил руку из-под головы теперь уже своей жены. Он не знал, хотел ли он видеть дьявола и призывал его, пытался ли вспомнить чье-то имя и что, собственно его «дьявол» выражало, но чувствовал, что это было самое подходящее слово.
Стараясь не смотреть на раскинувшуюся по постели девушку, на ее тонкую кожу и хрупкую фигурку, Артур торопливо одевался. Он не знал, почему ему так стыдно находиться сейчас в обществе совей законной жены, после их первой ночи, но ему было очень стыдно. Хуже ему стало, только когда он заметил небольшое темно-бурое пятнышко на белоснежной простыне…
Комок подкатил к горлу. Артур, конечно, понимал таинство брака и то, что юность Гвиневры являет собою нетронутую жизнь, но ощущение неловкости, собственной черствости и грубости захватило его.
Ее силуэт – еще неокрепший, еще дрожащий, еще готовый наполняться силой, жег Артуру сердце. Он ненавидел сам себя в эту минуту за то, что поддался и прикоснулся к ней. Она не была создана для той грубости, которую он позволил себе ночью, не удержавшись на краю опасной пропасти страсти.
Невольно вспомнилось, что когда он целовал ее – ее лицо было мокрым от слез. Было ли ей больно или мерзко от осознания близости с ним, или же страшно? Артур корил себя сейчас, что так и не выяснил этого, а просто отрубился в хмельном сне, эгоистично провалился в царство грез.
Гвиневра зашевелилась и Артур, гонимый стыдом и совестью, решил, что лучше оставить ее сейчас и дать выспаться. Может быть…
-Моргана! – Артур прошептал себе под нос, не веря сам себе, что выход так легко найдет. Кто, как не его старшая сводная сестра может помочь Гвиневре прийти в себя? Наверняка, у нее найдутся слова для его жены, наверняка, она сможет убедить Гвиневру, что Артур не хотел быть таким грубым и бесчувственным, что он исправится, что…
Гвиневра снова сонно зашевелилась, и Артур поторопился выйти вон из комнаты, в упор, не замечая полусонных служанок, блуждающих по коридору, с интересом взглянувших на короля.
Но поспать Гвиневре не удалось. Стоило королю скрыться в коридоре, как одна из девушек бросилась в другую галерею, а меньше, чем через минуту, из этой галереи вышел герцог Кармелид. Он шикнул на служанок, испуганно зашептавшихся при его появлении, и, не церемонясь, толкнул дверь в супружескую спальню, постоял немного на пороге, привыкая к обстановке комнаты, а затем плотно закрыл за собою дверь.
Герцог Леодоган Кармелид в несколько быстрых и резких шагов дошел до постели, где лежала его же дочь, и грубо тряхнул ее за плечо. Гвиневра вскрикнула и открыла глаза, увидев отца, испуганно принялась заматываться в покрывала.
-Сдвинься! – грубо прикрикнул на нее Леодоган и Гвиневра покорно, непонимающе и жутко испуганно отодвинулась в сторону.
Леодоган увидел на простыне то же пятно, что повергло Артура в бурю эмоций, и удовлетворенно кивнул:
-Хвалю! Молодец.
Гвиневра проследила за его взглядом, и алая печать стыда впилась в нее ядовитым клеймом. Лицо ее загорелось смущением, щеки порозовели, она закрыла лицо руками и зашлась в почти беззвучном плаче.
-Не реви, — Кармелид ласково потрепал ее по волосам, — все же хорошо! Все замечательно! Не реви, говорю! Дура, от слез глаза распухают – красоту потеряешь, что тогда? Кому ты станешь нужна?
Сам Кармелид полагал, что его слова это действительно здравый аргумент против слез, но Гвиневра, которая осознала, что увидел отец, пробужденная так рвано и грубо, вытащенная из снов, в которых, не станем уже лукавить, большая часть была отведена Ланселоту, не смогла утешиться. Более того – слезы сдавили ее сильнее…
-Ну-ну, — растерянно приговаривал Кармелид, не понимая, что ее так расстраивает. Она ведь стала королевой, больше ей не грозит нищета и униженность герцогства Кармелида! Больше ей не нужно экономить на платьях и уборах. – Всё хорошо, все хорошо… он был с тобою груб?
Гвиневра, дрожащим от слез голосом отозвалась:
-Отец, я не хочу говорить об этом, пожалуйста!
-Ты должна терпеть все его прихоти, — наставительно произнес Леодоган, обнимая ее за плечи, — не реви, дочка! Скоро ты понесешь…
Леодоган неловко коснулся губами ее лба, вытер грубой рукой текущие хрустальные слезы из ярко-голубых глаз:
-Ты родишь ему наследника. Ты понесешь от него. Он приблизит к своему престолу меня, как твоего отца и мы с ним наведем порядок.
-А как же я…- одними губами прошептала Гвиневра, — я не вещь…
-Ты не вещь, — заметил Кармелид, — но ты должна правильно распорядиться собою. Я скажу тебе, как правильно, слушайся меня.
Он не удержался от колючего слова и добавил:
-Или закладывай мои действия Моргане и получай от нее жалкие подачки!
-Закладывать? – Гвиневра взглянула на отца глазами, полными слез и укора. – Я никого не закладывала! Никогда!
-Конечно, — саркастично согласился герцог, — она просто так, сама по себе, сочла вдруг, что я жесток с тобой! Гвиневра, дочка, радость моя, ты единственное, что у меня есть. Если бы я мог, я бы позволил тебе жить, как только ты захочешь, но ты не можешь. Тебе не повезло родиться у меня, но мне повезло быть твоим отцом. Я стараюсь для тебя одной. Потерпи немного, и скоро ты будешь при дворе истинной королевой, с которой считаются, которую любят! Ты будешь супругой, достойной не только Камелота, но всей Британии…
Гвиневра попыталась поверить, но вместо того, чтобы слушать отца, чтобы поддаваться на его речи, она пыталась представить, как там Ланселот… проснулся ли он? Плохо ли ему? Она видела, что он вчера много пил, и что Моргана часто подсаживалась к нему…
Может быть, они знакомы? А может…
Страшная мысль пронзила душу королевы Гвиневры. Она представила Ланселота и Моргану, в жарких объятиях друг друга и ее сотрясло от внутренней дрожи. Она поняла, как беззащитна перед ликом судьбы, и что хуже – ничего и никому не может поставить это в упрек. Разве не любила Гвиневра Артура еще до недавнего часа? Разве не благодарна она ему и сейчас? Может ли королева распорядиться жизнью и судьбой сестры своего мужа-короля? Может ли указывать тому, кого любит, кого любить ему? Да и потом, даже если допустить, что она, Гвиневра, совсем еще юная особь, каким-то чудом и стечением обстоятельств лишится совести и приобретет небывалую удачу, чтобы убрать Моргану с пути…
Нет ни единого шанса, что Ланселот останется с нею, Гвиневрой. А еще, если Ланселот действительно с Морганой, если он счастлив с нею, пусть будет счастлив, пусть так и будет!
-Ты меня не слушаешь! – заметил Кармелид раздраженно. – Я стараюсь…
-Мне больно, — пожаловалась Гвиневра, — оставь меня, отец. Оставь…
-Солнышко…- Герцог перепугался не на шутку, он вскочил, заметался, чувство отцовской жалости затмило на мгновение все его амбициозные планы. – Я позову целителя, я…
-Не нужно, — взмолилась Гвиневра, — пожалуйста, папа, позови мне Лею. Мне станет легче от ее присутствия.
-От служанки-то? – возмутился Кармелид, но покорился. – Хорошо, сделаю, как хочешь.
***
-Сам понял, что сказал? — ласково осведомилась Моргана, пребывающая в состоянии духа куда более мрачном, чем это было обычно. — Какая, к черту, Гвиневра?!
Фея злилась. Фея была напугана. Фея была ослаблена.
Ее совершенно сбил с толку внезапно обладающий какой-то утаенной прежде от нее силой Мелеагант. То, с какой легкостью он выдернул ее из Камелота, лишь для демонстрации своих способностей, слегка подкосило ее моральный дух, она поняла внезапно, что растеряла свои лидирующие позиции и пыталась теперь как-нибудь извернуться и придумать то, что вернет ей лидерство в этом лабиринте интриг, мести и выживания.
Мысли не шли. Ей сильно мешало то, что голова гудела от замечательно-отвратительного пиршества, да и кости ломило. Моргана пыталась вспомнить, много ли она танцевала и вообще танцевала ли? — и не могла. Память работала отрывками, и она продолжала прокручивать то, что в данный момент было важнее.
Моргана и так не была особенно расположена к встречам, особенно с Артуром, а то, что он появился во время ее необходимого, но не лезущего в горло завтрака, да еще и просто остановился у ее места и начал мяться — раздражило сильнее.
Фея попыталась не замечать его, сделав вид, что поглощена завтраком и мужественно сунула в рот кусок хлеба, щедро намазанный куриным паштетом. Однако это оказалось ошибкой. Уже жуя кусок, и упорно глядя в стол, Моргана поняла, что откусила слишком много. Выплевывать на глазах у короля показалось ей некрасиво, и проглотить она тоже не могла, потому, продолжая интенсивно работать челюстями, она, сохраняя огромное усилие над собой, жевала кусок.
Прожевав, она вздохнула и залпом отпила ягодный сбор, увидев же краем глаза, что Артур все еще стоит у ее места и мнется, Моргана не выдержала и спросила:
-Чего тебе, братец?
-Доброе утро, Моргана, — Артур, словно с облегчением дождался ее слов и принял их как за приглашение. Он сел рядом, и тоже принялся намазывать паштет на пшеничный кусок хлеба. — Ты прекрасно выглядишь.
-Чего не скажешь о тебе, — не удержалась фея, — где твоя жена?
-Спит, — покраснел Артур и увлекся бутербродом. Моргана дала ему ровно две минуты, затем не выдержала снова:
-Какого черта тебе нужно?
-Я же твой брат! — Артур с усилием проглотил действительно нежующийся кусок и жалобно взглянул на фею.
-О, точно! — Моргана криво ухмыльнулась, — вылетело из головы. Так что тебе нужно?
-Я хочу, чтобы ты поговорила с Гвиневрой, — Артур склонился к Моргане, понижая голос до вороватого шепота, — мне кажется, я не очень хорошо обошелся с нею. Я хочу, чтобы ты сказала ей, что я могу быть нежным. Гвиневра не должна…
-Сам понял, что сказал? — ласково осведомилась Моргана, повышая голос так, что ее услышал даже Гавейн, вводивший в зал покачивающегося Кея. Гавейн обернулся на ее слова, но Кей в это время запутался в своих ногах и едва не уронил хваленого рыцаря. — Какая, к черту, Гвиневра?
-Которая моя жена! — Артур схватил Моргану за локоть, не заметив, или сделав вид, что не заметил, как она передернулась от отвращения или страха, — прошу тебя! Ты женщина…
-Спасибо, я в курсе, — кивнула серьезно Моргана, вырывая из пальцев Артура ткань своего платья.
-Хочу на охоту! — заголосил Кей, садясь рядом с королем и обрывая секретность его переговоров с Морганой, — сегодня же!
-Кей, не сегодня, — Артур попытался быть мягким, но с досадою перед самим собой он признавал, что сохранять хладнокровие и любовь к юродивому молочному брату ему все сложнее. Он не умел вести себя при дворе, позорил его, Артура, мешал всячески, и, что хуже, они даже не были при этом кровными родственниками! Как назло, на грех и шепот дьявола, рядом крутилась настоящая его сестра, умная, точеная из благородного материала, Моргана, умевшая жить при
дворе. Показать Моргану своим подданным было гордостью для Артура-мальчишки, что сел на престол и теперь пытался хвалиться всем подряд. Он хвалился женой — бледной красавицей, пусть очень юной, из бедного герцогства, прошедшей все рынки невест, но все-таки, доставшейся ему, хвалился сестрой, удалью своих рыцарей…
-Почему? — захлопал глазами Кей и его губы задрожали. — Почему? Ты не хочешь брать меня на охоту? Мы поедем за Драконом?
-У меня дела с Морганой, — не моргнув глазом, соврал Артур.
-Неправда, я справлюсь без тебя, — хихикнула Моргана, — у меня дела с твоей женой сегодня, не сегодня.
-Ты…- не поверил Артур своему счастью.
-Поговорю, — кивнула Моргана, которая почти была готова разрыдаться от распирающего ее чувства умиления к Артуру, который за чистую монету принял ее стремление поговорить с Гвиневрой, и не заподозрил даже никаких нечистых помыслов.
-О! Моргана! — молодецкий вопль Персиваля через половину зала заставил всех вздрогнуть. — Ваше величество!
Персиваль раскланялся с королем, но сел не с ним, а ближе к фее и, жадно горя взглядом, спросил:
-Ну, а чем закончилась та история?
-Какая? — Моргана напрочь забыла, что она рассказывала ночью под хмельным угаром веселья.
-Со священником и его прихожанкой, — напомнил Персиваль.
-А…- Моргана просветлела лицом, обернулась на недоумевающего Артура и перегнулась через стол, чтобы рассказать ему на ухо. Она что-то шептала ему прямо в ухо, не замечая косых и заинтересованных взглядов придворных дам, когда же она вернулась на место, Персиваль снова молодецки загоготал, и в порыве охватившего его веселья, даже схватился руками за живот. Моргана снисходительно улыбалась, глядя на него.
-Ты когда поговоришь с Гвиневрой? — не вытерпел Артур, раздраженный и Кеем, донимавшим его, и вниманием придворных не к нему, а к смеющемуся рыцарю, и какой-то новой Морганой, которая становилась любимицей его людей.
-Когда…- она оперлась на руку, внимательно глядя на Артура, — когда-нибудь, Артур. Здесь спешить не надо!
Она значительно посмотрела на него, пристыдив одним лишь взглядом, и Артур с внезапной тоской понял вдруг, что то, что он король, ничего не решает. Он что-то упускает, что-то очень важное, позволяющее управлять не на уровне короны, а на уровне сердец и душ. Это недоступно ему и от этого странно и пусто, жутко и безразлично. Бледные тени подняли змеиные головы внутри его собственного тела и угодливо зашипели что-то совсем неразборчивое, но приятное и дурманное. Моргана снова заговорила с подходящими рыцарями, которые приветствовали сухо и отрывисто короля, а затем, уже теплее, говорили с феей. А Артур не
замечал этой сухости, он пытался вспомнить, что ему напоминает блеск ее темных волос и, не отслеживая своих же мыслей, король задумчиво наблюдал за нею.
А граф Уриен Мори наблюдал за ним.
***
-Я не могу понять, кто ты! — Лилиан с досадой взглянула на своего-несвоего принца. — Хоть убей, не могу!
-Я — принц Мелеагант де Горр, сын Багдамага де Горра, властитель…- начал было с придурковатой улыбкой Мелеагант, но, получив небольшой тычок под ребра от своей целительницы, вздохнул, — что ты хочешь знать?
-Твоя магия…- Лилиан нахмурилась.
Он обнаружил свою магическую силу следующим же утром от той, которая разделила жизнь Лилиан на «до» и «после». Мелеагант, как бы, между прочим, щелкнул пальцами, позволяя силе пробежать огоньком между его пальцами и стечь куда-то на пол.
Лилиан сначала решила, что спятила. Потом, что спятил он. Наконец, до нее дошло, что безумие не позволяет языкам силы появляться в руке и прыгать по ладони, и ей даже стало жутковато.
-Ты маг…- она отодвинулась от него, в неожиданности, но не в страхе. — Нет, господи, за что еще и это?
-Боишься? — лениво осведомился он, заведомо зная ответ, — и нет, Лилиан, не совсем я маг. Мне это говорил еще Мерлин.
-Ты знаком с ним? он учил тебя? — Лилиан взглянула на принца, чувствуя, что в ее голове крутятся вопросы, начиная от «почему ты не обнаружил этого раньше», и, заканчивая «кто знает еще?».
-Знаком, учил, — Мелеагант отвечал с неохотой, — но рассказывать об этом я пока не желаю.
Вот и все. Об это «не желаю» разбились все вопросы Лилиан. Она была слишком умна, тактична и сдержанна, чтобы допытывать Мелеаганта, а он, как нарочно поддразнивал ее. Но это были не все сюрпризы.
Оказалось, что глаза, которые видела Лилиан на стене, вполне имеют еще и тело. Вернее, около двух дюжин тел, плетенных из желтовато-черного сгустка какой-то природной магии, недоступной для восприятия Лилиан. Эти тела были небольшими, у них было что-то среднее между человеческой рукой и когтистой лапой, они наклоняли голову, глядя на своего господина Мелеаганта слепыми желтыми глазами. Они слышали его и чувствовали. Они имели огромные рты и весело прыгали, словно виденные Лилиан когда-то в одном из зажиточных графств, обезьяны.
От этих теневых созданий (Лилиан так и называла их про себя — Тени), исходил шум. Их когти скребли, как по металлу, они общались между собой, используя какой-то звук, который ближе всего походил на хриплое «мряу» и перемежался шипением.
Лилиан боялась их до черта. Тени же боялись Лилиан.
Они однажды выпрыгнули к ней из стены, в пустой зале, куда ее позвал Мелеагант. Тени ожидали встречи с Мелеагантом, и приняли Лилиан в какой-то момент за него. Сложно было сказать, кто кричал громче — две дюжины прислужников своего принца, обнаружившие себя или целительница, которая вообще собиралась жить долго, счастливо и помогать людям.
Мелеагант появился в тот день почти сразу. Он сначала убедился, что с Лилиан все в порядке, затем успокоил своих прислужников, что-то резко обронив им на незнакомом Лилиан языке, затем успокоил уже свою целительницу.
-Какого черта это было? — спросила она, утыкаясь в его плечо и готовясь разреветься.
-Мои прислужники-идиоты, — отозвался Мелеагант, поглаживая ее по спине, — прости, ты не должна их видеть, о них никто не знает. Даже Уриен. Ты первая, к кому они…внезапно, решили выпрыгнуть.
Лилиан успокоилась, хоть и не сразу. До сих пор она вздрагивала от внезапных шумов и окриков, ругани теней между собой, и дрожала, заметив в темноте на стене горящие желтые глаза. Но она больше не кричала от испуга и пыталась сжиться с Тенями, которые, впрочем, проявляли ответную тактичность и старались не появляться при ней. Они обнаруживали себя иногда, принося подарки от Мелеаганта, и панически начинали метаться, смешно натыкаясь друг на друга, пытаясь спрятаться.
Лилиан, наблюдая за ними, делала вид, что ей ни капельки не смешно, но на деле у нее была стойкая ассоциация с разгромом войск Помпея Великого, совершенным Юлием Цезарем. Тогда, один из флангов Помпея врезался случайно в свой же союзнический фланг и обратил в бегство, в котором многие солдаты были убиты своими же соратниками в возникшей неразберихе.
В целом, Мелеагант не пытался ее заставить существовать с Тенями. Вообще, в его поведении мало что изменилось. Он также был вежлив и обходителен с Лилиан на глазах двора, и мало взаимодействовали, но теперь Лилиан ездила с Мелеагантом на прогулки, и была частой гостьей в его залах и покоях, после того, как было покончено с делами. Впрочем, дела у Мелеагант не заканчивались никогда. Она поражалась работоспособности этого человека, его терпению и трудолюбию. Он разрабатывал одновременно две-три реформы из разных областей жизни своей земли, успевал еще переписываться с союзниками, подкупать и шпионить, вести контроль за деятельностью своих советников, вершить суд, объезжать земли, предпринимать вылазки против наемников, видеться с Лилиан, учить язык, читать что-то очень сложное (Лилиан даже не сразу понимала порою, что в названии таится), переводить, тренироваться в боевом искусстве и что-то совершенствовать в магическом.
-А сон тебе не нужен? — предположила Лилиан раздраженно, когда проснулась посреди ночи и с удивлением отметила, что Мелеагант что-то пишет на длинном свитке при свете свечи.
-Нужен, — Мелеагант устало потер глаза, — но я должен закончить письмо в Андалузию. Прости, тебе мешает треск свечи? Я сейчас перейду в залу…
-Сиди, чтобы я видела, — хмуро бормотнула Лилиан и поднялась с постели, на ходу надевая и застегивая шаль. — Я помогу.
Она приблизилась по холодному полу к его столу, залезла с ногами в кресло и спросила:
-Что делаешь?
-Я должен переписать эту главу с пометками, — Мелеагант пододвинул к Лилиан другой свиток.
-Хорошо, — кивнула целительница и зевнула, — ох, прости. А что это?
-Обращение к философии, — спокойно ответил Мелеагант и приготовился записывать под диктовку.
-Что? — Лилиан взглянула на принца и вздохнула, — ты убьешь себя работой! Артур столько не трудится. Он вообще, если верить письмам Уриена, не трудится.
-Я не Артур! — Мелеагант ответил спокойно, но его глаза полыхнули, и на миг Лилиан почудилось, что за его спиною полыхнули желтые глаза Тени. — Я не это отродье Пендрагонского слабоумия.
-Мир, мир! — Лилиан замахала руками и предприняла честную попытку проснуться, чтобы начать диктовать. — Так…кхм. Записывай: «всякое вещественное движение, не есть ли оно произведение звучного и гармонического потрясения воздушной жидкости? Идеи же совершительного разума находятся на обоих концах черты, что дает им меру, но сон — есть образ смерти. Мое «Я» прерывается сном, смертью — нет, иначе было бы ничтожество. Истинная смерть, осмелюсь возразить вам, находится в самой жизни, но мы знаем только одну маленькую частицу бытия нашего и…»
Лилиан остановила чтение. Мрачно отодвинула написанное в сторону.
-Не нравится? — с опаской спросил Мелеагант, прерывая запись.
-Знаешь, — Лилиан кашлянула, — я, вообще-то, воспитанная девушка, почти как леди, но это такая…дрянь.
-Ты со мной не согласна? — Мелеагант отодвинул свой свиток и отложил перо, — но ты не прочла до конца, чтобы…
-Чтобы согласиться, нужно понять, что я читаю! — заметила целительница, — я же по отдельности понимаю слова, а вот что вместе они пытаются сказать — нет! А я никогда не была самой глупой.
-Конечно же, нет! — Мелеагант тепло улыбнулся и сжал ее руку, — ты принадлежишь к числу очень умных людей, и я…
-Ничего не поняла, — хмыкнула Лилиан, и потянулась за поцелуем к Мелеаганту.
-Лилиан, — он коснулся ее легкий поцелуем и попытался вернуться к работе, — ступай в постель, я сейчас приду, только закончу главу. Иди спать, правда!
-Мы оба идем спать, — не согласилась Лилиан и нагло коснулась губами его шеи, точно зная, что для него это действует лучше всякого отрезвителя. — Пойдем, брось все это! Пошли бытие в небытие. Все равно, никто кроме Мерлина тебя, наверное, не поймет в Британии. Ну, Леди Озера, может еще.
-Чтоб ты знала, — Мелеагант поцеловал руку Лилиан и принялся расстегивать ее шаль, — эта статья написана в соавторстве с сэром Николасом. — Его идеи поразили меня и вдохновили на создание…
-Я не знаю, кто он, — Лилиан не позволила договорить, потянула Мелеаганта за собой и обоих скрыла ночь.
***
«Мой дорогой Мерлин, ты, наверняка, продолжаешь презирать меня за мою слабость и трусость, продолжая говорить самому себе, что и ты не меньший трус, но я пишу к тебе не для того, что насмешничать над твоими ранами прошлого, поверь мне! Я пишу к тебе с вестями тревожными и пугающими, не являясь в жизнь твою непрошенным свидетелем твоего ничтожества, нет! Мне было видение — пожар. Я чувствовала, как горит человеческая плоть и как раскаленные камни Камелота темнеют от пролитой на их стены крови. Мерлин, милый друг моих сотен лет, грядет война, грядет буря и в буре этой скроется наш день. Твой король, твой любимец должен будет выбирать… Я видела это! Видела все. ОБЕ Чаши находятся под ударом. Хранители слабеют с каждым часом и скоро…о, Мерлин, я боюсь жизни, что нас ждет! Леди Озера»
Мерлин едва успел прочесть письмо глазами, как голос Морганы заставил его оторваться от строк.
-Мерлин, а, Мерлин? А знаешь, что я у тебя сейчас спрошу? Та-ак спрошу…
Разгневанная Моргана со свитком стояла на пороге Зала Советов. Весь ее вид демонстрировал, что она не рассчитывает на теплую беседу.
-Что? — Мерлин попытался улыбнуться, дрожащими пальцами он хотел было сунуть письмо Леди Озера в карман мантии, но его руки дрогнули, и письмо упало на пол, чуть позади Мерлина… он успел переступить, чтобы Моргана не обратила внимания на валяющийся кусочек пергамента. — Что такое, Моргана?
-Что с картой? — в гневе вопросила фея, не заметив манипуляций Мерлина, и с грохотом развернула свиток, демонстрируя изъеденную жучком карту Камелота. — Мерлин, это единственная карта Камелота!
-Я восстановлю…- пообещал Мерлин, — пара магических фокусов и…
-И? — Моргана сунула карту ему под нос, чтобы Мерлин заметил еще кое-что. Через всю границу Камелота с герцогством Леодогана Кармелида рука самого Мерлина в хмельном бреду написала крупными буквами друидского наречия: «Пендрагон — осел»
-Боже, — Мерлин спрятал лицо в ладонях. — Господи, я сотру…
-Нет! — отозвалась зловредная Моргана, — там несмываемая материя, видишь? Рисуй новую, друид! Давай-давай, чтобы завтра была у меня!
-Отдай эту, — попросил Мерлин, протягивая руку за испорченной картой, но у Морганы уже созрел план по ее использованию, и она свернула карту в сверток и сунула подмышку, щелкнув Мерлина по носу и, усмехнувшись, скрылась в дверях. Мерлин подождал для верности секунд тридцать — вдруг вернется и наклонился за письмом Леди Озера, брошенным на пол…
С неописуемым ужасом он понял, что письма нет на полу. Его вообще больше не было.
Глава 22
Призрачный свет пугает, вытравливает последние останки надежды и вселяет отчаяние. Тело на его руках дрожит изнутри, а может быть, ему просто передается дрожь его самого? Бледное лицо, темные волосы свисают грязными сосульками, но сейчас важнее то, что она не дышит.
Она не дышит! Она трясется изнутри, горит и не дышит. Это пугает. Это ненормально. Так не должно быть и так не может быть! Крик застывает хрипотой в горле, растерянность и ненависть за собственную слабость – вот, что ему остается в эту минуту.
-Дыши же…дыши, дрянь! – он не отвечает уже за смысл своих слов и лишь трясет ее за хрупкие плечи, и, кажется, может сломать ее пополам – так она слаба.
-Дыши, дьявольское ты отродье! – он замечает валяющиеся под ее ногами флакончики из темного стекла, которые не попались ему на глаза раньше, названия ни о чем ему не говорят, но угадывает смысл, угадывает об их содержимом.
Повинуясь какому-то чутью, он отрывает кусок от ее платья, обворачивает два своих пальца и с силой разжимает ей зубы…
В ее горле страшно. В ее горле скользко и жутко. Он пытается вызвать рвоту и это удается. Тело в его руках оживает, и исторгает содержимое желудка, отплевывается, отчаянно матерясь на двух-трех наречиях разом. Он, обессиленный, испуганный, мокрый от пота, отползает в сторону, наблюдая за ней…
Ланселот проснулся с криком. Его сердце билось яростно и страшно, снова возвращая его в тот день. Он никогда не смел бы рассказать кому-то о том, что пережил, общаясь с Морганой, но самое страшное, что напугало его – это не ее интриги, не ее странные гости с Тракта, и даже не кошмары, которые, в общем-то, он научился не замечать.
Самое страшное, что рыцарь пережил с этой феей – это тот день. Сам он никогда не пытался спросить у нее точно – что это было: попытка самоубийства или неудачный эксперимент, полагая, что за свой вопрос поплатится своей же жизнью. Скорее всего, это было и то, и другое. Моргана, устав от ночных кошмаров, совершенно уверенная, в том, что зелье от плохих сновидений сварено неверно, приняла его все равно, чтобы прервать все разом, но самообманом. Она была слишком горделивой, чтобы оборвать свою жизнь так… все должно было выглядеть несчастным случаем.
Ланселот никогда не спрашивал у нее об этом, хоть и вспоминал довольно часто. Стоило Моргане слишком сильно побледнеть, или облачиться в платье, что было на ней в тот день, или, снова впав в безжизненную апатию, провалиться в тоску и перестать следить за собою, чтобы снова стать той, как Ланселот возвращался в память прошлого и страх жег ему сердце.
Если бы он не успел? Если бы он не смог? Если бы он навредил ей? Если бы не нашел? Не вернулся бы в эту убогую дешевую трактирную комнату, находящуюся под самою крышей? Если бы…
Ланселот обхватил голову руками, пытаясь унять собственный безжалостный поток мыслей, и понял, что совершенно не может сделать этого.
В дверь постучали. Рыцарь отнял руки от головы, оглядываясь на дверь – почудилось? Поздняя ночь, кто придет к нему? Нет… стук повторился – тихо, но настойчиво.
Ланселот поднялся с постели, прошел босыми ногами по каменному, ледяному полу, открыл дверь и увидел облаченную в бледную накидку Моргану. Своей бледностью одеяний, кожи, чернотой волос и свечами, что дрожали в ее руке, она походила на призрака.
-Сгинь, нечистый, — Ланселот посторонился, пропуская ее в комнату. Он не знал, зачем она пришла, но полагал, что явилась она не просто так и явно не для того, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Как иронично, что он только что вспоминал о ней!
-Не помешала? – фея с усмешкой взглянула на его разобранную постель и наклонилась к столу, устанавливая свечи на подставку. Пряди волос опасно свесились к самому пламени, но она почти сразу же откинула их назад, распрямилась, взглянула на Ланселота и села в кресло.
-Не знаю, как ты проводишь ночи, дорогая Моргана, но я спал! – Ланселот потер глаза руками. Он солгал и не солгал. Рыцарь действительно спал еще несколько минут назад, но как же рад он был проснуться!
-Но ты быстро открыл мне двери! – не уступила фея, удобнее садясь в кресле. – Значит, не спал!
-Но и гостей не ждал тоже, — не уступал рыцарь, но решил, что направить беседу нужно в более полезное русло. – Зачем ты пришла?
-Может быть, я боюсь темноты?! – лукаво-нарочитым тоном спросила Моргана и тут же тихонько хмыкнула. Ланселот тоже не удержался от усмешки – темнота всегда покровительствовала Моргане, принимая ее такой, какая она есть, не задавая ей вопросов, давала убежище и обнимала, утешала…
Да, ее утешения были все равно, что объятия царицы Клеопатры для умирающего Марка Антония, но они были, а день не давал Моргане и щепотки ласки.
-Я думаю, что сэр Николас или Уриен не боятся темноты, — Ланселот взглянул на нее и решил, что тоже сядет. Он, конечно, рыцарь, но в действительности, он ведь не звал Моргану к себе, а значит, имеет право позволить себе некоторые вольности в обращении. К тому же, фея вообще плевала на этикет.
-Я пришла поговорить с тобой о Гвиневре, — жестко, без перехода, как могла лишь она одна, сообщила Моргана.
Ланселот почувствовал, что сел очень вовремя, потому что сердце его едва не лишило его же собственных чувств, сжавшись до болезненной точки в одном ударе, и распрямилось под принуждением жизни.
Моргана дала Ланселоту полминуты на то, чтобы задать вопрос, но его не последовало, и она продолжила:
-Я вижу, что ты любишь ее…
-Перестань! – Ланселот оборвал фею. – Я рыцарь. Что я могу дать королеве?
-Любовь, — коротко и кротко ответила Моргана. – Ты любишь ее, а она ведь…тоже.
-Она жена Артура, — напомнил рыцарь, — я не могу… я уже совершаю предательство, знаю, но она замужем перед богом и она любит Артура.
-Бастарда, — с презрением фыркнула Моргана.
-Да хоть свинопаса, — обозлился Ланселот. – Вопрос не в крови, вопрос в том, что она любит его! она вышла за него замуж.
-Дура, — прокомментировала Моргана.
-Ты говоришь, что она любит меня, — не унимался Ланселот, — но, даже если это и так, она не пойдет на предательство. Я мог бы пасть – это ничего, но она воспитывалась в благочестии…
-Благочестие Кармелида – пошлое и непритязательное возвышение! – фея изливалась ядом.
-Плевать, – не согласился Ланселот. – Она богобоязненная девушка, к тому же – Артур для нее не пустое имя. Да и…отец ее не пощадит.
-Я могу убить его для тебя, — Моргана пожала плечами, — мне это ничего не стоит.
-Артура или Кармелида? – Ланселот даже не удивился предложению, лишь горько развеселился ему. – Моргана, ты можешь залить кровью весь Камелот, но не станешь…не станешь!
-Я не лично его убью, — усмехнулась фея.
-Но она лично возненавидит меня, понимая, что я имею к этому отношение. И вообще, я не хочу, чтобы Кармелид умирал! Он рыцарь.
-Артур тоже рыцарь, — Моргана развалилась в кресле, не сводя глаз с Ланселота, — но если он умрет, если выпадет шанс избавиться от него… ты откажешься? Ты сохранишь ему жизнь?
-Не нервируй меня, женщина, — Ланселот встал, подошел к окну, — я согласился тебе помогать и, если вашему злодейству будет угодно – я убью его, да. Но сам… я желаю его смерти, да. Я буду рад приблизить ее, но сам нанести ее, это… это сравнимо с предательством Брута!
-Брут долго протестовал против убийства Цезаря, — Моргана зашелестела тканями, перемещаясь в кресле, — но, узнав, что вокруг диктатора сплелся змеиный клубок, решил, что отступать некуда. Он верил в то, что несет свободу, в то, что…
-Он плохо закончил, — напомнил Ланселот, оборачиваясь к Моргане. – Они все. Все, кто был за Цезаря и против. Ты творишь интриги, Мелеагант творит интриги, Мерлин не отстает. Вы все падете так или иначе, все пострадаете, вместе со своими близкими. Я попытаюсь спасти ту, чье имя стало для меня священным, но не стану предавать нашей дружбы – это факт.
-Попробуй ее забыть. У тебя было много женщин… — Моргана попыталась придумать выход для Ланселота, который внезапно открывался ей прежде с непознанной стороны.
-У тебя было много мужчин, но ты прожигаешь взглядом Артура! – Ланселот снова сел, хмуро глядя на фею. Ту даже подбросило от возмущения:
-Конечно! Я ненавижу Артура. Я хочу, чтобы он страдал! Чтобы через его страдание и Мерлин страдал, чтобы все…
-Ты любишь Артура, — спокойно и очень тихо возразил Ланселот, — ты еще не поняла, но ты любишь его. А ненавидишь ты себя. Даже не Мерлина!
-Ты…- Моргана задохнулась праведным гневом, вскочила, уронив за собою кресло, ткнула пальцем в сторону Ланселота, как бы подчеркивая свои слова, и не смогла придумать для него оскорбления.
-Ты…- бессильно и отчаянно предприняла она еще одну попытку и закончила жалко: — идиот!
-Тебе виднее, — Ланселот улегся на постель, — ты хорошо в них разбираешься!
Он прикрыл глаза рукою, услышал, как прошелестели по полу ее одежды, как сердито простучали ее шаги, и как яростно хлопнула дверь.
Ланселот остался в темноте, пытаясь вспомнить, что общего было у той девчонки, что дрожала в его руках, умирая, с этой странной ныне женщиной, которая горела изнутри по-настоящему и жила этим огнем. Она не хотела уже убить Артура так. Она с удовольствием копалась в бумагах, хоть и орала на каждого, кто попадался ей под руку, что архивы никуда не годятся, и что головы надо оторвать тем, кто архивы эти составлял! Моргана ругалась с Мерлином, Персивалем, Артуром, Гавейном, подшучивала над Николасом и Кеем и…
Совершенно не хотела расставаться с такой позицией в жизни. Жизнь открылась для нее с новой стороны.
Впрочем, открылась эта новая сторона и для Ланселота, вот только что ему было до этого нового, если его собственный мир сводил его в могилу? Он был идиотом, по словам Морганы и по собственным мыслям, и считал идиотами тех, кто не может понять глубину его чувства, предлагая забыться с другою.
Бездна хлестала кровавой раной в его душе, и становилось все больнее, когда Ланселот видел свою Гвиневру, но если он не видел ее, кровь перемешивалась с ржавчиной. Он был готов украсть ее, похитить и, казалось, даже умереть с нею, но разум охлаждал его, являясь могучей фигурой Артура, который будто бы тяготился присутствием Гвиневры рядом с собою.
Она ластилась к нему, припадала к его груди, а он как-то хладнокровно и равнодушно поглаживал ее по голову, говорил что-то хорошее, но будто бы заученное и все больше заострялись черты королевы, и все меньше была в ней сладкой отрады юности и тень ложилась на ее душу.
С их первой ночи прошло уже две недели, но до сих пор Артур не разделил с нею ложе повторно, хоть Гвиневра и пыталась и намеками, и открыто подтолкнуть его к этому, чувствуя за собою необходимость. Но Артур откланялся то под предлогом усталости и дел, то ссылался на плохое самочувствие…
Он не мог заставить себя снова лечь с Гвиневрой, боялся, что либо вновь сделает с ней что-то грубое, незаслуженное ею, либо она понесет от него, а она вряд ли была способна к этому – тонкость ее стана нервировала даже Артура…
Впрочем, горячая кровь брала свое и Моргана, углядев в этом хороший для себя знак, как мудрая сестра принялась подсылать к Артуру по мелким поручениям хорошеньких служанок. Он не трогал их, не касался, но его глаза горели огнем, который фея полагала очень скорым пламенем.
Правда, как мудрая сестра и советница, она как-то упустила саму себя из виду. Уриен, да еще, пожалуй, Мерлин да Лея видели не менее красноречивый взгляд Артура, обращенный на Моргану.
А вот Моргана ничего подобного не замечала за сводным братом!
***
После того, как король Артур очень хлестко и очень жестоко отказал в руке Морганы для графа Уриена, означенный граф пребывал в одном из двух крайних состояний: либо необъяснимая, почти истеричная и яростная деятельность, либо апатия и презрение ко всему сущему, а главное, к себе самому. В первом случае граф, верно, вызывался на охоту с Артуром, рвался в самые мелкие разборки, ввязывался в стычки, в драки… во втором, он просто лежал в своих покоях или сидел где бы то ни было, с самым отсутствующим видом и делал вид, что его здесь нет. Что было много хуже – оба эти состояния сопровождались некоторой алкогольной свитой, и граф Уриен перестал почти совсем расставаться с вином.
Это Лее не нравилось, но она не решалась сказать ему об этом, точно зная, что в лучшем случае, ее просто не послушают, в худшем – оставят.
Граф Мори, между тем, с удивлением пробудившись от очередного хмельного загула понял, что ему бесполезно добиваться расположения Морганы через Артура, да и у самой Морганы тоже. Очень простая мысль пришла в его требующее вина сознание: нужно не выслуживаться перед Морганой, не пытаться заслужить ее одобрение, нужно победить ее. Она оценит только того, кто окажется сильнее, чем она, кто переиграет ее.
Подумать-то он подумал, но образ жизни свой не оставил и ничего, можно сказать, и не изменилось, разве что, теперь, прежде, чем отправить копии перехваченных у Артура писем, приказов, докладов и прочего, Уриен делал еще одну копию – для себя. Он откладывал все бумаги в свой ящик, запирал ящик на ключ и носил его с собою повсюду. Что делать дальше он не представлял, посоветоваться ему было не с кем, а сам интриговать Уриен не умел, но даже эта мелочь с вытаскиванием копий для себя давала Уриену возможность думать, что он делает что-то, чтобы получить одну очень коварную, проклятую фею…
И, как можно легко предположить, его отношение к Лее изменилось. Он и раньше не был особенно галантным кавалером с нею, позволяя себе оставлять ее в самое неподходящее время, забываться в ее присутствии и откровенно заглядываться на одну проклятую…
Странное дело складывалось! Граф Уриен Мори, как прежде убил бы каждого, кто обидел бы Лею, но с легкостью оставлял ее посреди пира. Лея понимала, что даже ее близость с графом не избавила ее от того, чего она так боялась, и все равно служанка королевы оставалась для него скорее другом, чем возлюбленной. Он и не церемонился. И не жалел. Граф Уриен не был жесток, ему просто в голову не приходило, что он делает с Леей, что она уже не та девчонка, что росла на его глазах. Как-то Уриен это упускал и забывал, а Лея молчала, скапливая в своей душе предвестия рокового разговора.
Что-то пора было прекращать. В глубине души Лея, конечно, позволяла тоненькой надежде дышать, но понимала, что стоит ей поставить Уриена перед выбором, он даст ответ не в ее пользу. На кой черт ему оставлять Моргану в Камелоте? На кой черт ему отклоняться от курса, который выбрал для него Мелеагант, забыть пост шпиона и удалиться с Леей в земли де Горр? Никогда, никогда он не пойдет на это! Да и сама Лея прониклась к Гвиневре – кажется, по-настоящему одинокой, попавшей в сети, о которых подозревала Лея, и которые пыталась не замечать отчаявшаяся Гвиневра.
Что-то пора было прекращать и Лея, набравшись силы воли, подготовившись ко всему, что мог предположить ее разум, отпросившись у Гвиневры уйти раньше в свои покои под предлогом плохого самочувствия, ждала возвращения Уриена. Руки служанки не могли находиться в покое – она постоянно зарывала их в складки своего платья, тянула ткань в разные стороны, ломала пальцы…
Она сидела на постели графа, ожидая его прихода почти полтора часа в страшном волнении, понимая, что своими руками подводит свою судьбу и любовь к последней черте. Лея порывалась встать и уйти, убежать, но сила возвращала ее на место и Лея садилась, и покорно ждала, и ломала пальцы, и переплетала тонкие белые руки…
Дверь отворилась. Вошел Уриен, принося с собою не только радость встречи, но и тяжесть предчувствия.
-Привет, — он отозвался легко, увидев, и даже не обратил внимания на бледность, несвойственную обычно чертам ее лика.
-Привет, — деревянным голосом отозвалась Лея, наблюдая за тем, как граф снимает с себя плащ, расстегивает камзол… — Как день?
-Хорошо, — ровным голосом откликнулся Уриен, — а у тебя? Ты сегодня раньше.
-Гвиневра не очень хорошо себя чувствует, — солгала Лея. – А у меня все хорошо.
-С королевой что-то серьезное? – Уриену было по большому счету наплевать, но он чувствовал напряжение, которого не было обычно.
-Нет, — ответила Лея спокойно, — просто плохо спала.
-А, Артур…- Уриен недоговорил, его взгляд потемнел. Лея поспешила замять неловкость и перевела разговор на другую тему:
-Как двор?
-Двор…- повторил Уриен и встряхнулся, — неплохо. Персиваль сегодня пришел пьяным, Гавейн отвесил Кею пинка под зад, а Моргана с Ланселотом…
Его неприятно кольнуло это сочетание. Не то ревность, не то ледяная игла на уровне сердца. Моргана с Ланселотом! Почему с Ланселотом? Почему Моргана?
Он даже забыл, что хотел рассказать про них, забыл напрочь и о том, что находится в присутствии Леи…
-Вот об этом я и хотела поговорить, — осторожно сказала служанка и комок в ее горле стал плотнее, — мне не нравится… то есть, я знаю…ты ведь любишь Моргану?!
Она вскрикнула. Она хотела, чтобы Уриен заставил ее замолчать, разуверил, зашептал ей на ухо всякие нежности и глупости, чтобы говорил, что любит только ее одну, чтобы его руки подарили ей тепло и надежду, но граф остался к глух к невысказанной ею просьбе и ответил:
-Да.
Почему мир не перестал существовать в эту же минуту? Почему он позволил Лее еще несколько секунд надеяться, что сейчас прозвучит спасительно-ненавистное «но». Например: «Да, но ты мне важнее», «да, но у меня с ней не выйдет», «Да, но…»
Пожалуйста, скажи! Скажи! Соври, Уриен, ну?
Тишина.
-Артур не отдал тебе ее, — глухо прошептала Лея, понимая, что «но» не последует. Ничего больше не последует, и если она будет молчать, он станет тоже жить тишиной.
-Он мне не король, — отозвался Уриен с презрением.
-Моргана не твоя женщина, — попыталась еще раз Лея.
-Будет моей, — уверенно улыбается граф, — будет однажды.
-А если нет? – Лея понимает, что все кончено и продолжает пустыми вопросами оттягивать коварное мгновение. Вопросы пусты, ответы тоже.
-Будет, — Уриен не понимает, что именно говорит, но знает, что говорит правду.
-Тогда зачем тебе я? – Лее хочется обратно к Гвиневре – та далека от интриг, та живет неразделенной и запретной любовью, та ей ближе! Черт возьми, дьявол сложил так, что Гвиневра стала Лее ближе!
Уриен пожал плечами, глядя на Лею со странным выражением жалости и горечи:
-Разве ты не знала об этом? Разве ты не этого хотела? Я исполнил твое желание.
-Я хотела другого! – Лея упрямо тряхнула головой и быстро заморгала, чтобы слезы не выскользнули хрусталем…
-Чего? – Уриен перевел на нее удивленный взгляд. Неужели он всерьез не понимал ее мыслей? Неужели всерьез не понимал ее чувств? Не понимал! Не мог поверить в них, не мог заметить.
-Твоей любви, — Лея шепнула одними губами, но Уриен услышал и в изумлении воззрился на нее.
-Настоящей любви, — добила его Лея.
-От меня? – Уриен задал самый умный вопрос из всех возможных, но Лея даже не улыбнулась. Кивнула – молча и траурно.
-Лея…- Уриен сглотнул. Ему стало очень нехорошо – взгляд сам собой попытался найти кубок с вином и, конечно, не нашел.
Граф старался не смотреть на Лею, потому что перед его мысленным взором предстала непрошенная картинка из детства: маленькая девочка подбегает к высокому черноволосому юноше, сжимая что-то в руках. Уриен сидит под деревом в тени и наблюдает за ними.
-Мелеагант! – радостно пищит создание, — смотри, что у меня есть!
-Что это? – юный наследник де Горр с опаской взирает на девчушку. – Покажи-ка!
-Лягушачья икра! – Лея преисполнена восторга. Мелеагант смотрит на что-то, лежащее в ее ладонях, а затем предлагает:
-Брось ее за шиворот Уриену!
Лея хмурится на несколько мгновений, а затем, на цыпочках, повернувшись к дереву, начинает подходить к виконту. Уриен с опаской взирает на ее приближение, не веря, что она действительно это сделает, но…
Тонкой ящерицей она скользит, приближается, нервы виконта не выдерживают и он вскакивает. Минут через пять, устав от побега от энергичной девчушки, Уриен, исхитрившись, перехватывает Лею за талию, зайдя со спины, и валит ее на траву. Она смешно пытается отбиться от него, но не всерьез, хохочет, жмурится, как котенок, от яркого солнечного света…
Уриен начинает ее щекотать, мстя за минуты, в которые был обращен в бегство. Лея верещит…
И в эти мгновения они как-то оба выпускают из вида Мелеаганта, который неожиданно оказывается рядом и обоим за шиворот одновременно кидает маленьких лягушек…
-Это неправильно, — наконец выдыхает Уриен, заставляя себя вернуться в реальность. – Ты и я. Я не должен был. Прости…
Он молит. Он молит ее – служанку-танцовщицу, найденыша! – спасти его от мук совести.
Она любит. Она – не имеющая права на его любовь, завладевшая чем-то большим, чем могла бы завладеть любовница, снисходит. Она любит и она прощает.
Она не говорит этого вслух, но он слишком хорошо знает ее и читает без труда ответ в лице Леи.
-Больше этого не повторится, — Уриен не дает пояснений, но Лее они и не нужны. Танцовщица понимает, что граф имеет в виду. Он больше не коснется ее так, как может коснуться едва ли не любой женщины. Отныне – они навсегда только друзья. Граф Уриен Мори сделал свой выбор – бездонность метаний предпочел он умеренной и бесконечной любви красавицы.
-Ты очень хорошая девушка, Лея! – граф Уриен говорит искренне, он не лжет, — я хочу, чтобы ты была счастлива. Счастье же твое не со мной. Ты должна видеть это.
-Я вижу, — Лея пытается улыбнуться, потому что именно она нашла в себе волю разрубить этот узел. – Я вижу, Уриен…
«Но это совсем не значит, что я сдаюсь!».
Глава 23
Работа не заканчивалась, зато заканчивалось терпение Морганы. Она в какой-то момент откровенно наплевала на нескончаемый поток писем, которые теперь регистрировала в толстой связке свитков, разделяя по своей системе, и просто вышла на залитый закатными лучами балкон. Опершись на перила, подставляя лицо солнцу, фея чувствовала странное умиротворение – ей было хорошо. Разве что…
-Я думаю, Мордред станет замечательным воином, — голос Артура за спиной Морганы разрушил всю ее гармонию рука Морганы инстинктивно легла на живот – она еще не чувствовала жизни своего сына, слишком малый срок прошел, не сложившись даже в месяц, но слова были такими…заражающими!
-Почему? – Моргана отняла руку от живота и даже не обернулась к Артуру. Зато он подошел сам к перилам и тоже облокотился на них.
-Он родится у очень сильной женщины, — просто отозвался король.
-И убьет своего отца, — ядовито напомнила фея, рассчитывая, что Артуру станет неловко, и он уйдет.
Он не ушел. Тень неловкости даже не коснулась его.
-Значит – убьет, — легко согласился он. – Моргана, не думай, я бы с радостью отдал свою жизнь, чтобы не произошло всего того, что случилось в твоей жизни. Если бы я мог вернуться в тот вечер, я восстал бы против отца, не позволил бы ему поступить так подло и так низко с твоей семьей.
-Тогда ты бы не родился! – заметила Моргана, удерживаясь, теперь, из принципа, чтобы не взглянуть на него.
-А какой смысл рождаться, если…- Артур замялся, — Моргана, давай начистоту? Я в семье приемного отца не знал лишений, но всегда чувствовал себя чужим. Что-то рвалось внутри меня, подсказывало. У меня из семьи осталась только ты – и ты меня ненавидишь.
-Еще жена, — подсказала фея, с трудом сохранив твердость голоса.
-Жена…- Артур вздохнул, — Моргана, дорогая моя Моргана, я имею в виду кровную связь. Она дорога, я знаю. И она осталась у меня только с тобою, а ты меня ненавидишь, проклинаешь…
-Не тебя, — тихо возразила сводная сестра, — ты только орудие. Через твою боль станет больно другим, тем, кто этого заслуживает.
-Я боюсь, что тебе не принесет это успокоение, — Артур коснулся ее локтя, Моргана дернулась, вырывая руку, но Артур уже убрал пальцы, осознав, видимо, неловкость положения. – Моргана, я не умоляю тебя, не пытаюсь отговорить от кары на свою голову, от проклятия на нашего общего сына, от того груза, что ляжет на его душу – не пытаюсь, нет. Я знаю, что это бесполезно, в тебе много воли, в тебе много силы и если ты сказала, что будет так, ты сделаешь это.
Моргана не удержалась на гранях своих принципов и с удивлением воззрилась на Артура, немой вопрос, невысказанность залегла в ее лике. Артур продолжал:
-Когда придет день, я не стану противостоять Мордреду, не буду осуждать его – он не виноват и он мой сын. Я не хотел его, но так сложилось. Я не хотел много, но не все зависит от меня. я виноват в своем рождении и долгие годы мы жили разными жизнями, теперь – приходит время меняться. Я расплачусь своей жизнью, если тебе станет легче. Я не боюсь.
-Храбро, благородно и глупо! – Моргана заставила себя отвести взгляд от его лица. – Не одобряю. Может быть, я хотела, чтобы ты умолял, валялся у меня в ногах…
-Этого не будет, — спокойно заявил Артур, — я – король. Прежде всего – я властитель. Я не могу умолять и унижаться. У меня должна быть честь, иначе народ не пойдет за мной и разлюбит мою власть.
-Я тебя умоляю-ю, — Моргана скривилась, — ты слишком плохо знаешь, что такое «народ!» народ – это самая непостоянная сила, а трон – это место, полное перемен. Народ ждет от тебя больше, чем от обычного короля, во-первых, потому что ты…бастард.
-Потрясающе, — не удержался от усмешки Артур.
-Бастард, — повторила Моргана, — во-вторых, Мерлин и Экскалибур тебя едва ли не миссией в глазах народа сделали. Ты для них как бог, а с бога и спроса больше. И нельзя нравится всем, особенно если ты правишь. В-третьих, у тебя нет опыта…
-Есть, как минимум, одна потрясающая советница, — Артур улыбнулся Моргане.
-Ты идиот! – безжалостно закончила фея. – Я не идеальная кандидатура.
-Но лучшей у меня нет! – заметил Артур.
-Это говорит только о том, что у тебя плохой круг знакомств, — взвилась Моргана.
-Это говорит о том, что мне повезло с сестрой.
-А ты, ваше величество, чего не у жены? – вдруг прищурилась Моргана, переводя тему разговора. – Вы так молоды, так влюблены…
-Мне тяжело лечь с нею, — признал Артур, — правда, я не знаю, почему. Может, я плох, может…труслив. Я боюсь, что наврежу ей, представляешь?
-С уровнем твоей ловкости, — Моргана хмыкнула, — запросто.
-Спасибо, — серьезно кивнул Артур, — ты умеешь поддержать.
-Я не нянька, чтобы за тобою слезы вытирать! – Моргана обернулась к Артуру лицом. Теперь свет закатного луча ложился на них одинаково. – Артур, народ будет ждать наследника.
-Он у меня есть, — Артур значительно взглянул на живот Морганы.
-Законного, — фыркнула фея, — от брака с дочерью Кармелида.
-И этот законный…- король пожал плечами, в легком изумлении взглянув на Моргану, — а Гвиневра так хрупка, она не сможет выносить…мне так кажется.
-Она не…- Моргана осеклась, до нее дошла первая часть фразы, — он незаконный! Ты мой сводный брат!
-Я признаю его законно, — спокойно сообщил Артур, чем поверг Моргану в степень легкого удивления.
-От сводной сестры, без брака, — она саркастично кивнула, — да, двор вдоволь повеселиться.
-Мне плевать, — сообщил Артур равнодушно, — я король.
-А я даже не получила назад свой титул герцогини, — напомнила Моргана. – Ты обещал вернуть!
-Верну, раз обещал, — Артур даже глазом не моргнул. – Верну, Моргана.
-Хочу титул! – фея капризно надула губки, но не удержалась, прыснула, — ты же хотел меня замуж выдать! А так, с законным наследником от короля меня даже Уриен не возьмет.
-Уриену я тебя и не отдам! – король треснул кулаком по перилам, отчего они жалобно тренькнули. – Никогда!
-А если я его полюблю? – Моргана с усмешкой взглянула на сводного брата. – Вдруг?
-Разлюбишь, — холодно отозвался он. – Нет, он не стоит тебя. Я отдам тебя только тому, кого сочту достойным.
-Заикнешься о Кармелиде, не сможешь ходить к жене никогда, — ласково пообещала Моргана, — незачем будет.
-Я не хочу создавать политический брак, — успокоил Артур, — Гавейн предлагал выдать тебя за Монтгомери или Вардов, или еще кого…
-И они меня недостойны? – Моргана с подозрением взглянула на него.
-Мерлин сказал, — нехотя признался Артур, — что ты испортишь им жизнь, а я получу врага куда более опасного, чем ты одна.
-Я не одна, в моем чреве наш сын, — Моргана не могла удержаться от этой шутки, но на Артура она не произвела, ровным счетом, никакого впечатления.
-Я найду тебе достойную партию. Может быть, если мне удастся помириться с Мелеагантом, он возьмет тебя. Мне кажется, вы бы сошлись…
-Артур, — Моргана свела большой и указательный палец вместе, — ты вот на очень тонкой грани!
-Посмотрю, что с тобой делать! – Артур с опаской взглянул на пальцы Морганы и, кажется, понял, что не все темы с ней безопасно обсуждать.
-Посмотри, — не стала спорить фея, — а пока – иди к жене, правда!
-Я…- Артур сглотнул комок, — нет, не сегодня.
-Что, луна не в том доме? – фыркнула фея. – Иди, двор зашепчется. Ты король, у тебя своя сторона жизни. Тебе не жить скрытно.
-Я хочу спросить, раз все равно умирать, — Артур решительно коснулся ее плеча, — ты…тебе было хоть немного хорошо?
-Что? – Моргана мрачно воззрилась на короля.
-В ту ночь, — уточнил он, хотя это и не требовалось – фея прекрасно понимала. – Это была для меня самая паршивая и самая лучшая ночь на свете. Я был и в аду, и в раю одновременно.
-Ты понимаешь, о чем хочешь спросить? – Моргана не верила в любопытство Артура и поражалась ему все сильнее. – Я полагала – ты хочешь забыть все о той ночи.
-Это не в моих силах, и дело не в Мордреде. Я не испытывал такого, — Артур говорил теперь тихо, но решительно. – Я – король, мне все равно, как любому королю, рано или поздно, придется сделать что-то, за что я попаду в ад. А так…хоть любопытство удовлетворю.
-Ну…- Моргана склонила голову набок, — кое-что было неплохо, признаю.
-Спасибо, — искренне отозвался король. – А еще можно вопрос?
-Как же ты меня раздражаешь! – Моргана огляделась и, убедившись, что сидеть на балконе негде, а уходить с него не хочется, уселась прямо на пол.
-Ты чего? – в изумлении взглянул на нее Артур.
-Снизу ты меня меньше раздражаешь, — фыркнула фея, и король сразу сел рядом. Кажется, он так волновался, что не мог уловить в ее словах иронии. – Спрашивай.
-Моя мать…наша мать, — Артур замялся, и уставился себе в ноги, — ты ее лучше знала, знала матерью, какой она была?
Вопрос не просто озадачил Моргану, он застал ее врасплох, он напал на нее.
-Мне не повезло ее узнать, — продолжил Артур и поднял взгляд на Моргану и прежде Моргана не видела у него такого умоляющего взгляда.
-Я помню ее немного, — признала она, вздыхая. – Она умерла, когда мне было шесть. Умерла, едва явив этому миру тебя.
-Я не виноват, — Артур обхватил голову руками, будто унимая боль, — я не виноват!
-Да кто тебя винит-то?! – обозлилась Моргана, — уже никто. Нет, я тебе, конечно, по пьяному делу когда-нибудь нос сломаю, но на этом все… или нет.
В подтверждение своих слов Моргана осторожно, словно боясь удара, коснулась плеча Артура. Он вздрогнул, когда ее пальцы коснулись ткани, а она, в свою очередь, подивилась, какой жар исходит от него даже сквозь рубашку.
-Она была красивой, — Моргана отняла руку. – Тогда пошло увлечение римской историей, мы много торговали с ними… и нам пришлось почитать их героев, и их богов прошлого. Мы отдавали дань уважения их истории и приносили дары в камнях, портретах. У многих богинь, отправленных туда, ее лицо, потому что ее черты были необыкновенными. Больше всего любили рисовать с нее Юнону. Даже, если честно, скажу тебе, что в твоем саду есть статуя – женщина с крыльями… у нее лицо нашей матери.
Артур перевел взгляд на лицо Морганы, о чем-то думая. Его глаза блуждали по ее рукам, волосам, словно он что-то искал.
-На мне узоров нет! – обозлилась она. – Прекрати на меня смотреть!
-Ты похожа на ту каменную деву в саду, — тихо произнес Артур и переместился. Одну руку он протянул к лицу Морганы и замер, как бы ожидая разрешения. Моргана не отодвинулась, но напряглась, словно струна.
Но ничего страшного не произошло. Артур осторожно собрал часть волос Морганы, рассыпанных по плечам вверх, как бы представляя ее со сложной прической, и слегка отклонился в сторону, сравнивая с обликом каменной девы…
Он честно попытался сравнить, но не мог заставить себя отвести взгляд от шеи Морганы – беззащитной, белоснежной, длинной и тонкой. Артур не удержался и провел пальцем по ее коже.
-Ну что? – Моргана дернулась от его прикосновения, и Артур мысленно укорил себя за то, что не умеет обращаться с женщинами.
-ты на нее похожа, — констатировал король.
-Плохо, — Моргана серьезно покачала головой, — значит, есть опасность, что какой-то король спятит и захочет мною обладать.
-Я король! – напомнил Артур, понимая, что повторил бы все, что было между ними еще раз, и еще…даже если пришлось бы за это умереть, даже если бы за это его ожидала пропасть огня.
-Я же сказала, — Моргана спокойно поднялась и отряхнула платье, — народ непостоянен, а трон – это место вечных перемен!
***
-Знаешь, мне кажется, что тень моей матери все еще в замке, — сообщил Мелеагант, едва увидел Уриена, приехавшего со своим отцом на прием в земли де Горр.
-Чего? – Уриен даже остановился от неожиданности, забыв протянуть руку для приветствия и осторожно напомнил, — Мелеагант, твоя мать умерла с твоим рождением…
-Я знаю-знаю, — Мелеагант с досадою отвернулся от Уриена и заодно огляделся – не подслушивает ли кто. – Но я вижу…странное.
-О чем ты говоришь? – Уриен схватил наследного принца за край мантии, пытаясь взглянуть ему в глаза, что было сложно – Мелеагант постоянно оглядывался по сторонам, — твоя мать умерла, знаешь? Знаешь. У твоего отца немного поехал рассудок на ее смерти, ты даже не видел ее живьем, лишь на портретах!
-Но я видел другое! – Мелеагант с раздражением вырвал одеяние из рук Уриена. Как он не понимает? Почему он не понимает его слов? Мелеагант не сумасшедший, он просто…видит!
-Что? – сдался Уриен, понимая, что любой бред нуждается в том, чтобы его выслушали.
-Я видел тень…тени, — Мелеагант поморщился, припоминая, как повеяло холодом от стен его собственных покоев, как по стенам поползли жуткие фигуры, обретая человеческие черты, а затем сложились в женскую… и эта женщина, невидимая, стоящая в стене тенью, протянула к нему руку и поманила пальцем, а потом пошла вдоль стены, подбираясь к изголовью его постели…
Она шла, и в комнате становилось все холоднее и холоднее, сердце же Мелеаганта стучало радостью. Он сразу понял, что это была его мать! Его мать – жена принца Багдамага де Горра – Амирис, погибшая в раннем возрасте, умеревшая для его жизни, за что его особенно ненавидел собственный отец.
Тени иногда отделялись от фигуры женщины, не успевая за нею и тогда она замедляла ход, позволяя фигурке вернуться на свое место, и шла…шла дальше! Проклятая, холодная, жуткая и родная тень.
-мама…- Мелеагант поднялся с постели, наблюдая за тем, как фигура женщины остановилась в стене у его изголовья.- Ты пришла за мною, мама!
И снова. Нет страха, нет ужаса. Только радость. Он встретится с мамой! Мама заберет его из дома, где родной отец ненавидит его…
Тень исчезла, не успев ничего сделать и только желтые огоньки, похожие на блеск глаз, попрыгали в разные стороны по тем же стенам, и странный шелест прошел по комнате…
Мелеагант прикрыл глаза с тяжелым вздохом, вспоминая тот день. Надо отдать должное Уриену – он выслушал его достойно, без скептики и издевательства на лице. Он был серьезен и собран.
На самом деле Мелеагант до сих пор не знал, что за образ женщины явился к нему…и зачем? Не мать – это понятно, она бы не стала приводить к нему Тени, которые, впрочем, тоже не отзываются на его вопросы.
-Может, ты маг? – Уриен мрачно взглянул на друга, словно рассчитывая на вид определить, маг тот или нет.
-Глупости не говори! – фыркнул Мелеагант, отталкивая Уриена, — я не волшебник, не друид, не чародей, я – просто наследник престола…
Случайно поймавший дар, который, кажется, не имеет истока, но этого не бывает! Не может быть! Все имеет исход, начало. Точку отсчета! А у теней, выпрыгнувших к нему в комнату, нет, у его минут странного прозрения нет, у его прилива сил, уходящего в никуда и приходящего из ниоткуда нет объяснения. И некому обучить! Некому объяснить. Некому помочь.
-Мерлин, вы будете учить меня? – голос Мелеагант преисполнен надеждой, а взгляд друида – ужасом.
-Не буду, мальчик мой, — с жалостью и странной интонацией отзывается Мерлин, — не могу. Не знаю…
Он трусливо убегает. Он трус. Мерлин – трус! Он не берется учить Мелеаганта, не берется ни за что и тот начинает методом проб и ошибок искать ответы сам.
Он ранит сам себя, он страдает от боли и ошибок, его некому поддержать, но он бьется, и даже Уриен предпочитает не догадываться о происхождении странного блеска в глазах своего друга.
И со временем Мелеагант понимает, что он не колдун, не чародей, не друид. Он – сила, которая не встречается в книгах, не находит описания и подтверждения. Мелеагант крайне озадачивается этим, пока не встречает равного себе…
Дружбы не выходит, но Мелеагант не особенно печален этим. он получает часть ответов, до остального доходит сам, начинает увлекаться разными материями и все думает, как отблагодарить отзывчивость своего соратника…
-Сэр Николас, — Мелеагант решителен – время уходит, а никто не должен знать, что он тайком встречается по ночам с посетителями, о которых не знает двор, — чего вы хотите за свои услуги? Золото? серебро? Женщин? Мужчин?
Сэр Николас тоже боится быть узнанным и кутается в бордовый плащ, который в темноте кажется еще темнее.
-Мне нужна жизнь… я выберу человека, а когда придет время, вы подтвердите перед богами свое разрешение на его смерть. Ведь подтвердите?
-Клянусь, сэр Николас, подтвердить ваше право.
***
-Рыцарь, стоять! – Мерлин вынырнул перед носом изумленного Ланселота так быстро, что тот едва не влетел в поворот.
-Мерлин…- Ланселот воззрился на друида, — что вам угодно?
-Я хочу предупредить тебя, Ланселот. – Мерлин оглянулся по сторонам, не подслушивает ли кто и, конечно, никого не увидел, час был поздний, а Ланселот совершал один из последних обходов за свою смену по коридорам – только друид мог его подкараулить.
-При всем уважении и даже без него, я не нуждаюсь в предупреждениях, — усмехнулся рыцарь, вспоминая, как ласково отзывалась о нем Моргана, сыпавшая на имя Мерлина оскорблениями, из которых самым мягким были: «дешевый шут» и «старый свинодой!». Насчет душевого шута Ланселот еще был готов понимать, но по поводу свинодоя весьма озадачивался. Однажды даже спросил:
-Свинодой, это…как, по-твоему?
-Ну, — Моргана взглянула на Ланселота, словно на идиота, — свинью который доит.
-Доит свинью, — Ланселот с удовлетворением кивнул, — напомни мне когда-нибудь тебя свозить в деревню, чтобы ты поняла, что такое свинья.
-Их не доят, да? – Моргана странно расстроилась и виновато улыбнулась, ввергая Ланселота в недоумение. Она, знающая так много, и о много, совершенно нелепо глупила перед бытовыми мелочами.
Обижать фею еще больше не хотелось, и рыцарь сказал:
-Нормальные люди – нет.
Моргана ответом, кажется, удовлетворилась, но не перестала звать Мерлина свинодоем. Вот и сейчас, стоя перед Мерлином, Ланселот невольно вспоминал «свинодоя» и ни капли не горел желанием стоять рядом с Мерлином и дальше.
-Я опытен в жизни, — заметил Мерлин, — мои советы принимал еще Утер…
-Который сейчас в могиле, — кивнул Ланселот, — вообще, приберегите свои советы для королей, а не для простых рыцарей. Простите, у меня обход.
Мерлин даже растерялся от подобной наглости на какое-то мгновение, но все-таки не позволил Ланселоту пройти и внушительно продолжил:
-Я настаиваю, чтобы вы выслушали меня.
-Я готов выслушать вас, — в тон ему отозвался рыцарь, — только, прошу, быстрее.
Мерлин хмуро и недовольно взглянул на рыцаря и произнес:
-Ваша любовь к королеве греховна!
-Любовь вообще греховна, если верить Моргане, — хмыкнул Ланселот. – дальше что?
-Вы не имеете права, Ланселот, она замужем.
-Я не отбиваю ее, — напомнил рыцарь, — я позволяю ей жить и не знать о моих чувствах. Я благороден и люблю ее. если она любит Артура…непонятно, правда, за что, пусть любит дальше. Я не тревожу ее.
-Это хорошо, — Мерлин смягчился, — вы не безумец, хоть и дружите с Морганой.
-Я потому и не безумец, что дружу с нею, — парировал Ланселот, — Мерлин, вы о ней многого не знаете, а я не стану рассказывать, но могу лишь сказать, что вы не имеет права думать о ней плохо.
-Я не думаю о ней плохо, — успокоил Мерлин, — я беспокоюсь за нее.
-Если бы вы беспокоились за нее, Артура не было бы на свете! – Ланселот взглянул на Мерлина с нескрываемой тенью презрения. – Вы не знаете, что такое утешать плачущую девушку в ночи, что такое убеждать ее жить, заставлять ее жить, помогать ей скрываться от интереса короны, что такое пробиваться сквозь ее щиты недоверия! Я ее друг, и я вижу, в каком аду она живет. Если бы вы беспокоились за нее, Мерлин, вы бы нашли способ не допустить этого. У меня обход.
Ланселот слегка задел плечом Мерлина, обходя его, и скрылся в коридоре, оставляя обалдевшего от внезапного (и, что важнее, как он признал для себя, справедливого!) отпора…
Он не знал, что за следующим уже поворотом Ланселота перехватил Уриен, также вынырнув из темноты.
-Что ж вам всем не спиться-то,- невесело усмехнулся рыцарь. – Дай угадаю, мой друг, ты жаждешь со мною разговора и разговора тайного?
-Да, — Уриен не стал отпираться.
-О Моргане? – прозорливо угадал Ланселот. – О ней говорят, кажется, все!
Глава 24
-Мерлин, я не поняла: ты позвал меня что, просто поиграть в шахматы? – негодованию Морганы, казалось, нет предела. – У меня еще много планов! У меня много…
-Моргана, с высоты лет своих смело могу сказать, что дела никогда не закончатся, — Мерлин учтиво развернул шахматную доску так, чтобы Моргана могла дотянуться рукой до фигур, — но мне при дворе достаточно одиноко. Не сыграешь со стариком?
-Такого старика гнать бы в преисподнюю, — желчно отозвалась Моргана, но села на свободный стул напротив Мерлина и окинула взглядом фигуры, — я играть не умею.
-Я научу! – Мерлин был сама любезность. – Смотри, это – пешки, а это основные фигуры.
-Почему я чувствую странную параллель с какой-то притчей? – Моргана откинулась на спинку стула, с подозрением глядя на Мерлина. – Сейчас начнется что-то в стиле: только объединяясь все вместе, на одной доске, по одну сторону…
-Нет, этого не будет, — успокоил Мерлин, — я просто хочу сыграть с умным человеком в умную игру.
-Без подвоха? – Моргана с недоверием перебралась ближе к столешнице и оперлась на нее, — Мерлин, у меня примерно сто девятнадцать причин не доверять тебе.
-Я понимаю твою злобу, ненависть, раздражение, отрицание в мою сторону, — Мерлин вздохнул, — но сейчас я просто одинокий советник, которому не с кем поиграть при дворе в шахматы.
-Никто не играет? – не поверила Моргана. – При дворе Мелеаганта это модное увлечение.
-Потому что сам Мелеагант играет, — мрачно кивнул друид, — а здесь…играю только я, да Кей, пожалуй… вернее, он думает, что играет.
-Учи, — смилостивилась Моргана.
В глазах Мерлина скользнул азартный огонек. Он принялся показывать фигуры Моргане и объяснять, как они ходят. Казалось, ему действительно было важно просто посидеть и поговорить о шахматах, о фигурах… Моргане стало почти его жаль.
-Король в шахматах самая важная фигура, хоть и самая слабая, — Мерлин ткнул пальцем в вырезанную из камня белую фигуру с короной, стоящую на своей стороне доски.
-Прокомментировала бы, да не буду, — не уступила Моргана. – Король – это всегда слабость.
-Без политики, — попросил Мерлин, — а вот ферзь…
-А я без политики, мыслю историей, — фыркнула фея. – Ферзь – это местный коварный советник-придворный шут?
-Так…- Мерлин побарабанил пальцами по столешнице, — я просто хочу поиграть, а не выслушивать оскорбления.
-Ты слишком остро реагируешь на все…друид! – ее глаза полыхнули мрачным торжеством, а слово «друид» прозвучало почти как ругательство в ее устах.
-Ферзь, это действительно самая сильная фигура, которая может ходить в любом направлении на неограниченное число полей, — Мерлин сделал вид, что не слышит откровенного издевательства Морганы.
-Потрясающе, — Моргана прищурилась, отыскивая на своей стороне фигуру ферзя. – А это что?
-Это конь. Он – единственная фигура, которая может перепрыгивать через другие фигуры, — Мерлин успокоено улыбнулся, решив, что если Моргана задает вопросы, значит, вполне осваивается. – Вот это пешка…
Моргана слушала внимательно, наблюдая за пальцами друида, переставляющего в нужные позиции фигуры, показывающего их ходы. Мерлин опасался, что Моргана не запомнит так быстро и так много, но переспрашивать, все ли ей ясно, не стал, не рискнул нарваться на ее гнев или презрение. Моргана же ничем не выражала своего беспокойства и просто слушала.
-В чем цель игры? – спросила она, когда Мерлин объяснил ход всех фигур.
-Цель – объявить королю мат, то есть, загнать его в такую позицию, где, куда бы он ни пошел, везде окажется, срублен одной из фигур противника, — Мерлин перевел взгляд с шахматной доски на лицо Морганы, и даже осекся, увидев странный блеск в ее глазах. – Моргана?
-Поняла, — медленно отозвалась она, кивая каким-то своим мыслям.
-Самое главное, — Мерлин снова решил продолжать, как ни в чем небывало, — следить за центром шахматной доски. Когда центр контролируется твоими фигурами, у тебя больше места для маневра. – Мы можем начинать? Белые ходят первыми.
-Ходи, друид, — Моргана подозрительно легко кивнула. – Ты сделал первый шаг уже давно, сделай его и здесь, будем историчны.
-Так, — Мерлин попытался развернуть доску, чтобы черные фигуры были на его стороне, но Моргана остановила его руку:
-Нет, давай как есть.
Мерлин, чувствуя, что где-то промахнулся, но пока не понимая, где именно, выдвинул одну из центральных пешек вперед на две клетки. Моргана сразу же, не задумываясь, ответила на его ход, ввела своего коня на поле битвы.
Игра началась. Мерлин с мрачным удивлением понял, что противник Моргана неожиданно куда более серьезный, чем он предполагал. Она внимательно следила за доской, и, судя по быстроте ответного своего хода, уже предугадывала его до того, как Мерлин выдвигал свою фигуру. Когда Моргана вывела одну ладью на седьмую же горизонталь. Стало совсем худо. Впрочем, в какой-то момент, она словно бы увлеклась своим наступлением и Мерлин смог удалить одного из ее слонов…
И с ужасом почти понял, что подставил под удаление своего же коня, который до этого расправился с ее слоном. Это было либо случайностью, либо спланированной жертвой, но Моргана убрала его коня, и бой начался с новой силой.
Вскоре Мерлин увидел, что Моргана действительно слишком сильно уходит в атакующие позиции и едва-едва успевает уберечься от удара, выставив заслон. Мерлин попытался обернуть это обстоятельство себе на пользу, но он сам дал Моргане совет выставить основную силу по центру поля, и теперь большая часть лидерских позиций находилась в ее власти. Она перемещала фигуры так, что выдавала своих фаворитов – ладью, слона и ферзя, и нелюбимые фигуры – коней. Кони почему-то больше всего нервировали фею, и она спешила убраться от них дальше.
Мерлин же, воспользовавшись этой ее слабостью, попытался запереть силы Морганы в центре, но, осознав, что фигуры коней в запертом центре сильнее, отказался от этой затеи и заставил Моргану перебросить частично свои силы на левый фланг и повел атаку там, рассчитывая разбить сопротивление Морганы, но…
Она разнесла его фланговую атаку контрударом и в результате оставила Мерлина еще без ладьи, трех пешек, ферзя и последнего коня.
-Да ну к черту! – возмутился Мерлин, осознавая несостоятельность своего плана.
-Мерлин, — Моргана оставалась спокойной, хоть и сосредоточенной, — я скиталась долгие годы. Было время, когда я жила в трактире, у хозяйки по имени Гайя. Тебе рассказать, чем занимается народ в трактире?
-Напивается и бьет морды, — буркнул Мерлин, уводя короля от шаха.
-А еще – играет, – улыбнулась Моргана, — карты, шахматы, бочонки, фишки… Мерлин, в этом тебе не соревноваться со мной. Мат!
Мерлин в изумлении воззрился сначала на доску, где его король одиноко влачил свое существование среди вражеских фигур, затем на фею…
-Ты же сказала, что не умеешь играть! – тоном обиженного ребенка воскликнул он.
-Какой большой мальчик, а верит в сказки! – Моргана захохотала. – Мерлин, я хотела посмотреть на тебя в политике и увидела. Ты хороший тактик, но плохой стратег.
-Ну, тебя к черту, — повторил Мерлин, складывая фигуры в шкатулку, — без обмана не можешь!
-Было интересно, — пожала плечами Моргана, — ты часто пытаешься использовать заслоны, оставляя линии закрытыми, потому что боишься прорыва.
-А ты часто увлекаешься атакой и забываешь прикрывать линии! – не остался в долгу Мерлин.
-Зато ты вообще в атаку сам не пойдешь, пока не убедишься, что все вокруг как в коконе, — Моргана щелкнула пальцами, — мы оба неправы, Мерлин. Оба проигрываем, пусть и по разным причинам.
-Так вот, — Мерлин торжественно поднялся, — видишь, как складывается? Я рад, что ты начала этот разговор! Моргана, нам нужно объединять усилия, чтобы оказаться на одной стороне. И…
-Без философской притчи никуда! – Моргана выразительно закатила глаза, — Мерлин, никогда я не объединю усилия с тобой! Никогда. Не стану мешать, это правда, но вести с тобою дела – нет, спасибо, не хочу. Я никогда не смогу простить тебя, никогда!
-И это для меня больно, — Мерлин понизил голос, проникновенно глядя в глаза фее, — но я…
-Пойду, — оборвала Моргана и, не оборачиваясь больше, вышла из залы.
***
-О чём ты мечтаешь, Уриен? – виконт Мори вздрагивает от звуков голоса за своею же спиной и оборачивается, — а, ваше будущее высочество!
Мелеагант улыбается, но что-то в его взгляде остается холодным, он повторяет вопрос, приближаясь к своему единственному другу. Уриен подвигается, чтобы освободить место на каменном балконе своего родового поместья и Мелеагант встает рядом.
Взгляд будущего принца по-хозяйски оглядывает добротные строения графства Мори, которые можно разглядеть с балкона, аллеи, блестящую гладь пруда рядом, конюшню, маленькую мельницу…
-Я мечтаю о том дне, когда эти земли станут процветать так, как процветали при первых потомках Мори, — Уриен вглядывается в небольшую рощицу, в каменоломню… — у нас осталось мало народа после всех столкновений с саксонцами и другими землями, мы не успеваем засеять все свои поля и ухаживать за ними.
-Ты хочешь процветания для своего графства?– уточнил Мелеагант. – Это похвально, но разве это твоя единственная мечта?
-Нет, — виконт улыбается, о чем-то размышляя, — я хочу найти свою любовь, привести ее в эти земли, завести большую семью… она будет очень красива, умна и добра. Она родит мне трех, нет, четырех! – детей. Двух мальчиков и двух девочек. Мы все будем ездить на охоту, я научу мальчишек рыбачить, как учил меня мой отец, а девочкам буду вырезать из дерева игрушки.
Мелеагант потерялся на мгновение в своих словах. Он смотрел во все глаза на своего друга и поражался простой легкости и искренности его мечты. Грезы же Мелеагант шли не просто за пределы семейного счастья, они шли и за пределы власти над землей де Горр…
-Ну, зато много родов будут с тобой в родстве, — осторожно заметил будущий принц. – Две дочери, два сына…всем понадобятся мужья и жены.
-Я хочу, чтобы они выходили замуж и женились по любви, а до родства… не свинопас, и ладно. Мои мать с отцом пример хорошего брака, а ведь знатный лишь отец, мать из торгового рода, — Уриен тряхнул головой, и снова взглянул на свои земли, — посмотри, Мелеагант, разве не место это для будущего?
-Место, — согласился будущий принц, — но не лучше ли для начала обезопасить дом? Ты показываешь мирные поля и луга, но знаешь, что у границ Камелота участились саксонские налеты. Еще и германцы мешают нашим торговым связям.
-Камелот далеко отсюда, — беспечно отмахнулся Уриен, — пусть Утер со своей армией разбирается с ними. А торговцы… да, это плохо, я слышал о том, что нападения теперь и по водному пути, но все всегда складывается. Так или иначе, но сложится и это.
-Твоя любовь…- Мелеагант не стал спорить, — какой ты ее видишь? Многие женщины хотят породниться с тобою, ты можешь выбирать, сам знаешь.
-Да, но все, что я вижу – умасленные улыбки их отцов, распутные или же пустые, холодные и безвольные лица. Они белы, прекрасны и одинаковы. Их красота – лед, их фигуры – тюрьма, которой доволен их дух. Я не представляю…
Уриен осекся и отмахнулся, не договаривая.
-Тебе нужна особенная женщина, — Мелеагант усмехнулся, — в этом нет ничего дурного, но за особенностью часто скрыты и войны. Тебе придется воевать с ее своенравием и добиваться любви, тебе придется всегда доказывать, что ты лучше, что ты ее достоин.
-Ну, — Уриен почесал затылок, задумчиво глядя на Мелеаганта, — об этом я как-то не думал, да.
-И такая вряд ли будет заниматься рождением детей, — подвел итог Мелеагант, — такая будет делать что-то, что захочет сама.
-Ну, все, сдаюсь, — Уриен шутливо развел руками, — мои мечты недостижимы. Да, впрочем, не бывает таких, чтобы и умная, и свободная, и красивая, и вольная, и мне нравилась, и далее, далее…
-Да дьявол его знает, что бывает в этом мире, — не согласился Мелеагант.
Уриен взглянул на него серьезно6
-А ты о чем мечтаешь, о, мрачнейший и зловещий?
Мелеагант не удержался от усмешки, но ответил:
-Я мечтаю о Пантеоне.
-А теперь представь, что не все так хорошо знакомы с…это вопрос философии? Истории? Чего? – Уриен снова почувствовал, что ему нужно в библиотеку, что-нибудь почитать, вопрос только – что?
-Пантеон…- Мелеагант оглянулся, как бы ища подсказки. Как легче объяснить, — храм всех богов, если угодно. Но я имею в виду не совсем вознесение до богов, не думай. Я имею в виду Пантеон истории, то есть… я хочу войти в легенды, Уриен! Остаться в истории, в балладах и памяти народа, понять, что я жил не зря, что я не просто был рожден для прозябания на престоле!
-Хорошо прозябание, – мрачно вставил Уриен, — Мелеагант, ты хочешь славы в веках.
-Я хочу любви народа в веках, — поправил Мелеагант, — вспомни же Цезаря, друг мой!
-Ага, — Уриен серьезно поглядел на будущего принца, — помню, точно это было вчера, иду я, значит, по форуму…
-Идиот. – беззлобно отреагировал Мелеагант, раздосадованный таким обрывом собственной мысли, — Цезарь вошел в историю! Цезарь почитаем, как божество за все свои деяния. Помнят и Александра македонского!
-Оба. Если мне не изменяет память, закончили плохо, — вот теперь виконту стало не по себе по-настоящему. – Мелеагант, Цезаря убили его ближайшие друзья…
-Поэтому ты один мой друг, — Мелеагант даже не стал размышлять над ответом, словно ожидал уже этой фразы.
-Допустим, но Цезарь простил Брута, а тот занес кинжал, и…
-Я не прощу, — жестко заявил Мелеагант.
-Это тоже может стать причиной плохого конца, — возразил Уриен. – Если же брать Македонского…
-Я знаком с историей! – Мелеагант зашагал по балкону. Его распирало изнутри какой-то странной силой. Он явно уже решил для себя что-то и не собирался делиться этими мыслями с Уриеном.
-Тогда ты должен знать, что великие люди, остающиеся в Пантеонах истории, имеют дурную привычку рано или мучительно, или и рано, и мучительно умирать.
-Жизнь – это слово, — усмехнулся Мелеагант, — жизнь ничего не стоит.
-Допустим. – не стал спорить Уриен, у которого мурашки заходили по коже от одних лишь слов, — но ты не… каким ты войдешь в Пантеон? Завоевателем? Интриганом? Освободителем? Должны сойтись точки и линии, чтобы сложилась ситуация, в которой ты можешь проявить себя достаточным образом.
-Нет, — Мелеагант неожиданно успокоился, — они не должны. Нельзя полагаться на судьбу небес, нужно плести самому.
-Не понял…- Уриен не считал себя особенно умным человеком, но редко чувствовал это, обычно наследник де Горр был более терпелив и последователен в речах.
-Чтобы стать героем необязательно ждать зла, оно может не развиться до нужного масштаба…
-Сдается мне, что я пожалею, если спрошу, что ты задумал, — Уриен с грустью взглянул на Мелеаганта, — но ты мой друг, мой брат, хоть не по крови, а потому…что ты задумал?
***
-Ваше величество, — Лея участливо взглянула на королеву, лицо которой хранило следы бессонной ночи, – вам дурно?
-Нет, Лея, — Гвиневра виновато улыбнулась, — я просто плохо спала.
-О, — влезла рыжеволосая придворная дама, которую Лея хоть и знала под именем Октавии, но в своих мыслях называла ее «сожженной дрянью», — наш король полон мужественности!
Гвиневра покраснела и ткнулась в шитье, чтобы не выдать подступающих к глазам слез – король по-прежнему избегал ее общества по ночам, стал странно холоден с нею после той ночи, и, хоть на людях еще оставался с нею ласков, но Гвиневра замечала, что ласка эта какая-то виноватая и неживая. Он словно бы извинялся перед нею за что-то.
Гвиневра вчера предприняла еще одну попытку разделить с ним брачное ложе, повинуясь не только долгу жены, но и сгорая от запретности своих чувств к Ланселоту, пытаясь как-то отмолить свое положение перед небом. И Артур ответил ей доверительно:
-Ты юна, Гвиневра. Тебе нужно подождать… я не могу, боюсь, что причиню тебе боль.
Гвиневра ничего не поняла, кроме того, что нежеланная Артуру и проплакала то от жалости к себе, то от глупости своего положения, то от ядовитой женской обиды, почти всю ночь. Днем же стало еще хуже. Днем итак вокруг королевы крутились многие придворные дамы, тк или иначе укалывая ее, не то, догадываясь, не то просто предполагая…
-Уверена, королева, — влезла тонкая блондинка с надменным лицом, имя которой Лея даже не попыталась запомнить, — если король будет также усерден, скоро вы порадуете двор наследником.
Гвиневра пробормотала что-то неразборчивое, чем, на взгляд Леи, выдала свои сомнения и сделала себя еще более уязвимой.
-Не болтай, Ирма, — строго оборвала блондинку сухопарая женщина, самая старшая среди всех придворных дам, хранящая строгость и напыщенную целомудренность двора, — королева понесет не только мальчика, но и девочку. Король богат будет на свой род., так предвещало гадание! Так и мы молимся…
-И все же, — не унималась Октавия, — моя королева, скажите, как вы хотите назвать сына?
Гвиневра растерянно взглянула сначала на нее, затем на Агату – свою кормилицу, сидевшую в углу и с сочувствием взирающую поверх пряжи на королеву, затем перевела взгляд на Лею и, словно найдя в ней какую-то поддержку, ответила:
-Я еще не думала об этом. Я ведь еще не понесла…
-Это ничего, — «успокоила» блондинка с надменным лицом, — все королевы должны понести. Иначе, зачем они нужны? Королевская кровь должна настаиваться…
Лицо Гвиневры стало полностью пурпурного цвета, даже уши ее загорелись.
-Верно, — поддержала Октавия, — иначе, зачем королю жена, неспособная…
Лея вздохнула с шумом, чтобы все на нее обратили внимание, и, воспользовавшись моментом, произнесла:
-Видите, как здорово сложилось? Само небо благословило короля Артура, послав ему юную, красивую и здоровую жену, которая любит его и которую любит он. Их род будет иметь долгое продолжение, а самое главное, любовь!
Придворные дамы мрачно согласились, Гвиневра спряталась еще глубже в свое шитье…
***
-Брат мой! – Моргана начала так громко и так издевательски свою речь, войдя в рабочую залу Артура в сопровождении Леи, что король невольно вздрогнул, отрываясь от разговора с Персивалем.
Персиваль, увидев Моргану и Лею, откинулся на спинку кресла в самой вольной позе и спросил:
-А ты подругу привела?
-Это служанка жены его величества, — процедила фея, даже не удостоив рыцаря взглядом, — пошел отсюда, я хочу поговорить с братом.
-Мне уйти? – Персиваль взглянул на Артура, явно не желая уходить.
-Да. – Артур уже понимал, что Моргана просто так братом его не назовет, и не придет. И вообще, практика научила его, что разговоры с Морганой лучше вести подальше от чужих ушей.
Персиваль устроил долгую возню, поднимаясь со своего кресла и обходя весь зал, чтобы выйти, наконец, в дверь. Моргана хранила гробовое молчание, ожидая его ухода…
Едва же дверь закрылась, Моргана тихо сказала королю:
-Этой ночью ты идешь к жене.
-Что? – Артур решил, что ослышался. – Моргана!
-Нет, ее зовут Гвиневра, — холодно процедила Моргана. – Ты должен. Она переживает. Ты король или…куда.
-Мне решать, что делать с моей женой, — обозлился Артур.
-Нет, — спокойно возразила фея. – Есть двор. У двора есть законы. Ты можешь не спать с нею, но прийти к ней вечером обязан. Двор шепчется!
-Да плевать мне…- нахмурился король, — я властвую над двором, я могу казнить их, я…
-Пойдешь к Гвиневре, — подвела итог фея. – Ты не знаешь, что такое двор. Ты просто должен… господи, я уговариваю молодого мужчину пойти и исполнить свой супружеский долг с очаровательной девушкой. Артур, что с тобой не так-то?
-Ты зачем ее привела? – вместо ответа на возмущение Морганы Артур указал пальцем на Лею. Та не смутилась и ответила сама:
-Я передаю вам привет от вашей жены, от ее подруг и провожу вас до нее тоже я.
-Я не хочу идти до нее сейчас! – Артур даже испугался. – Моргана, я…
-Иди и займись любовью со своей женой…- Моргана ухмыльнулась, — боже, как это звучит! Я точно злая сестра. Иди к Гвиневре, король.
-Ладно, — Артур склонил голову, его взгляд коснулся Леи, которая повернулась к нему на мгновение спиной, провожая Моргану до дверей. Королю показалось, что между Леей и Морганой есть что-то общее, схожее. Эта мысль уколола его странноватым томлением, он вдруг усмехнулся и позвал:
-Лея, не хочешь выпить со мною вина?
Моргана услышала это уже в дверях, но не обернулась, хотя и ее что-то кольнуло…очень неприятное, злое.
Лея с удивлением обернулась к королю:
-Прошу прощения, ваше величество?
-Иди ко мне, — Артур благожелательно улыбнулся и принялся разливать вино по двум кубкам.
Лея не была глупа, но она только сейчас увидела, что Моргана ее почти толкнула в сторону Артура. Это придало бы ей ярость, если бы не расставание с Уриеном, если бы не желание причинить боль Моргане…
Только слепой мог не видеть, что Моргана считает Артура за свою собственность, за свою игрушку, из которой можно пить силы.
Уриен полюбил Моргану, а Лея полюбила Уриена. Судьбе было угодно развести их всех по душам, которые не давали приюта, но что же? Отомстить Уриену Лея не может, ее держит любовь к нему, но причинить боль Моргане…
Лея уже двинулась было к королю, покачивая бедрами при каждом шаге, но вдруг ей привиделась бледность лица Гвиневры в полумраке. И сама королева, плачущая, одинокая в своей ледяной постели предстала перед мысленным ее взором.
Нет. С Морганой можно поступать дурно, руководствуясь местью, но Гвиневра? Гвиневра -то в чем виновата?! В том, что полюбила рыцаря? В том, что хранит все равно верность королю, который охладел к ней? В том, что она бледнеет и худеет? В чем виновата Гвиневра, что Лея так может с нею поступить?
Ни в чем она не виновата. Ни в чем!
Лея остановилась. Артур стал ей противен в один миг. Его маслянистый взгляд облепил ее, и служанке срочно захотелось смыть его с себя.
-Простите, ваше величество, но я не пью. К тому же, Гвиневра просила привести вас быстрее…
Артур даже не пытался скрыть своего разочарования.
Глава 25
Моргана не была рада ночным гостям. Она считала, что она вправе вламываться в любое удобное ей время в комнаты и покои, нарушать сон других, тревожить и поднимать, но никто не вправе тревожить ее отдых, если она ушла к себе. Впрочем, так она говорила на словах, злясь, отпуская ядовитые комментарии, но в душе была этому очень рада. Каждый ночной посетитель, неровный и нервный стук в дверь говорил о том, что Моргана нужна, в ней нуждались, и это было неотложно.
Одно это обстоятельство приносило фее ни с чем несравнимое удовольствие. Она деланно хмурилась и ругалась с визитером, но, с трепетом, в котором никогда бы не созналась, торопливо одевалась, приводя себя в порядок.
Марди разбудила ее во втором часу ночи. Учитывая, что Моргана легла чуть больше часа назад, ее особенно обрадовало такое пробуждение, но она заметила бледность приставленной к ней служанки и решила, что спросит за свое пробуждение с кого-нибудь другого.
-Что тебе? – грубо осведомилась Моргана, пытаясь собрать мысли в кучу.
-Ваше высочество, ваше величество, король…- о, как раздражающе она произносила все, что связано с королем! Какое заискивающее придыхание! – Король желает вас видеть. Срочно.
-А больше он ничего не желает? – Моргана протянула руку к стулу, снимая с его спинки накидку из темного шелка, чтобы не являться уже к королю в бельевом платье. Нет, вообще она могла себе это позволить, и даже это представлялось ей забавным, но в замке было холодно даже днем, а ночью и того хуже.
-Он очень просил вас! – с раздражающим восхищением закончила Марди.
-Я поняла, ступай, — холодно велела Моргана, окончательно проснувшись и, опередив Марди, первая вышла в коридор.
В коридорах что-то происходило. Большая часть галерей, темная по ночам, освещалась. Повсюду попадались Моргане рыцари, стражники с факелами и жутко загадочными лицами.
Помимо воли фея ускорила шаг, чувствуя, что и Артур мог догадаться до какой-то внезапной угрозы. Однако причину своего пробуждения Моргана узнала еще до того, как дошла до зала Совета. Она увидела среди бродивших Ланселота и грубо выдернула его от остальных.
-Тебя тоже подняли? – удивился Ланселот, — я говорил, что это не самый лучший способ! Могли бы и рассвета дождаться.
-Что случилось? – нахмурилась Моргана, — хоть ты, мой друг, говори без загадки!
-Хорошо-хорошо, — Ланселот огляделся, — лазутчиков поймали. Саксонцы. Из числа наемников.
-В Камелоте? – Моргана не удержалась от возгласа удивления. Обычно наемники не обладали настолько огромной наглостью, чтобы заявиться прямиком к городу, предпочитая бродить по деревням, поселкам и границам, ну и на дорогах-подступах. Но заходить прямо к городу…
-В Камелоте, — Ланселот остановился у дверей Совета, и Моргана только сейчас заметила, что тот ненароком, очень тактично, проводил ее. – Тебя ждут.
Моргана кивнула ему в знак благодарности и решительно вошла в зал.
В зале уже кипела жизнь. Артур расхаживал взад-вперед между скамьями, хмуро выслушивая доклад Гавейна. Тот приостановился, когда зашла Моргана, и едва заметно поморщился – Моргана была умна, хороша и дипломатична, но все-таки была женщиной! Гавейн никак не мог смириться с этим обстоятельством.
-Читай! – повысил голос Артур, заметив заминку и его взгляд скользнул по Моргане, но он тотчас торопливо отвернулся к своим перешептывающимся рыцарям.
-Лазутчики были пойманы именем короля и доставлены в тюрьму замка, — закончил Гавейн и замолчал.
-Замечательно, — не удержалась Моргана, — в чем дело? Зачем стоило будить меня?
-Мы поймали лазутчиков из числа наемных саксонских воинов, — Мерлин, присутствовавший тут же, решил, что лучше объяснить ему.
-Это я поняла, — кивнула фея, — а я вам, что могу сделать? Посоветовать ловить лучше? Или не ловить?
-Саксонцы не заходят в город! – Артур остановился, его взгляд горел странным лихорадочным огнем, слегка смутившим Моргану.
-Теперь зашли, — Николас оторвался от изучения карты, — я полагаю, что они проникли с южных ворот…
-У нас нет на юге ворот, — растерялся Персиваль, который, судя по всему, вообще не слушал и половины того, о чем говорили.
-Ворота не как ворота….- устало ответил Николас, — Ворота, как место входа, как проход, как…
-Почему с юга? – Моргану качнуло от голоса Уриена – бодрого и сильного, уверенного. Он был в своей стихии. Он оттеснил Николаса от карты, и не взглянул даже на Моргану, склонился над столом, обводя пальцем какую-то линию, — смотрите, здесь проходит Торговый Тракт, они не могут явиться с юга!
-Почему? – Артур бросился к столу. – Здесь уже хорошие дороги…
-И много стражи, — Моргана щелкнула пальцами и тоже приблизилась к столу, встав при этом, между Артуром и Николасом. Соседство со сводным братом, конечно, было ей тоже не особенно приятно, но все-таки лучше, чем с Уриеном. – Торговые караваны не только Камелота, но еще и…де Горр…
Уриен скользнул взглядом по Моргане – легкая тень легла на его лицо, он поспешно опустил глаза на пергамент.
-И Монтгомери, и…Кармелида.
-И Мори, — вставил Уриен и снова взглянул на Моргану. Она сдержалась, не отвела взгляд, кивнула едва заметно.
-Здесь караваны ходят каждый день, из разных земель и в разное время. И всюду – стража. Конечно, у Кармелида ее, скажем честно, меньше…
Моргана не удержалась от ядовитого смешка в сторону герцога, который, на свое несчастье отсутствовал, и оценить шутку феи не мог, зато ее оценили другие рыцари. Странное дело – Кармелида недолюбливали все. Даже Гавейн, который вообще, наверное, единственный из присутствующих, во что-то ставил юродивого Кея, и был благороден до последней ниточки души, сдержанно улыбнулся. Артур же не пытался скрыть своей усмешки – он Леодогана недолюбливал и потому настоял, чтобы тот отъехал привести дела своих земель в порядок. Кармелид писал много писем Артуру, где заверял его в вечной дружбе и любви, напоминал о дочери, но не спрашивал о ней…
Артур, впрочем, не получал и четвертой части писем – Моргана была беспощадна.
-Но, в любом случае, стражи много, — согласился Мерлин, тихо подступивший к столу со стороны Уриена. – Я согласен.
-Да всем плевать, — обозлилась фея. – Факт в том…
-Факт в том, — перехватил Уриен, — что наемники не полезли бы с юга. – Я думаю, они пришли с севера.
-Там болота, — с сомнением покачал головою Николас, — топи!
-И мало стражи, — напомнил Уриен, — если им показали дорогу – они прошли бы.
-То есть…предатель? – голос Артура упал до свистящего шепота. – Кто? Казнить…
-Угомонись, — прошипела фея, – любой крестьянин, ремесленник, торговец, любой! – кто вырос в этих краях, мог показать. Они могли даже не понять, кого ведут.
-Нам удалось поймать обоих из пытавшихся проникнуть к нам! – Артур горделиво расправил плечи. – Допросите их! Я хочу знать, кто выдал дорогу.
-Напрасная трата времени, – возразил Мерлин.
-Согласна, — кивнула Моргана, — если топи – любой местный житель. Они могли и убить его.
-Важно другое, — подхватил Уриен, снова отводя взгляд от Морганы, словно ее и не было, — зачем?
-Что «зачем»? – не понял Персиваль.
-Зачем они пришли, — пояснила фея.
-На разведку, — ответил Артур, и Моргана с трудом удержалась, чтобы чисто по-сестрински, по-семейному, не ударить его. Она ограничилась долгим и внимательным взглядом, но Артур или так и не понял ее ответа, или сделал вид, что не понял.
-Братья,– заговорил король, обращаясь к членам совета, его взгляд снова скользнул по Моргане и он с видимым усилием, которое было понятно лишь ему самому, добавил: — и сестра… наши земли в опасности, мы должны уберечь наших людей и…
-И не наших тоже, — хихикнул Мерлин, но попытался закрыть свой смешок кашлем, — да, простите.
-Мы должны разорить преступные гнезда саксонцев, мы должны… — Артур, умоляя, взглянул на Моргану, словно ожидая решения от нее, — защитить Камелот!
-Ура-А! – прогремел хор членов совета, в котором не раздались голоса Уриена и Морганы. Они взглянули друг на друга, не услышав, и отвернулись одновременно.
-Я убью самого большого ублюдка! –Кей, на которого никто не обращал внимания, юродивый, черт знает каким боком оказавшийся здесь, воинственно схватился за пояс, на котором висели ножны и…вытащил деревянный обрубок меча. – Эй!
Он был обижен, казалось, готов был расплакаться.
-Это для твоего же блага! – неосторожно выдал себя Гавейн и Кей бросился на рыцаря с деревянным мечом и неприличными выкриками, которые приоткрывали предположительную тайну родословной Гавейна.
На лицо Артура было страшно взглянуть. Он весь потемнел ликом, давимый мучительным стыдом за своего молочного брата, который грузом висел теперь на его королевской шее.
-На рассвете, — промолвил Артур зловеще, вкладывая свое раздражение в обращение, — мы пойдем зачищать границы. Мы с вами, братья!
Рыцари снова громыхнули, поддерживая храбрость. Моргана скрестила руки на груди и спросила:
-А меня-то ты зачем звал?
-Тебя? – Артур взглянул на Моргану со странной смесью чувств, Мерлин навострил уши, а Уриен даже приблизился к ним, сделав вид, что помогает Николасу собирать карту.- Я хочу, чтобы ты допросила лазутчиков.
-Я? – Моргана аж обалдела от такого поворота.
-Ты. – подтвердил Артур, — тебе хорошо удается…с людьми. Ты умеешь мучить.
-Я? – Моргана огляделась, ища не то защиты, не то, призывая свидетелей.
-Ваше величество, — вступился Мерлин, — она женщина, к чему ей такое задание?
-Общаться с саксонским отродьем ниже знатной крови, — поддержал Уриен, враждебно глядя на Артура.
И именно этот враждебный взгляд и заступничество Мерлина повернули к Моргане решение. Она тряхнула головой и надменно отозвалась:
-Я разберусь, ваше величество, благодарю, господа, за заступничество, но я в нем не нуждаюсь.
-Останься, — попросил Артур, опускаясь в кресло, — я хочу с тобой поговорить. Остальные – готовьтесь, на рассвете мы выступаем.
Кто-то, уходя, бросал на Моргану заинтересованные, открытые взгляды. Кто-то просто оглядывался у дверей, словно надеясь, что она ликом или неосторожным жестом выдаст причину разговора с королем, но Моргана и сама не знала этой причины, и сохраняла свое лицо, скрестив руки на городе, обратившись каменным изваянием.
Мерлин все оглядывался, топтался у дверей, и Артуру даже потребовалось просить его выйти, чтобы Мерлин, наконец, ушел. Так было и с Уриеном Мори. Граф устроил долгую возню с внезапно отстегнувшимися пуговицами на камзоле и никак не мог решиться и оставить залу.
Под окрик Артура, Уриен, злобно сверкнув глазами, вышел в коридор, но Моргана не сомневалась, что он остался у дверей или поблизости к ним…
-Ну? – Моргана сама была заинтригована не меньше того же Уриена. – Что тебе нужно, Артур?
Артур обхватил голову руками:
-У меня есть чувство, что я плохой король.
-Хорошее чувство, — одобрила Моргана, — полезное и верное.
-перестань, — Артур отнял руки от головы, взглянул на нее глазами, полными слез, — я страшно боюсь провала.
-Дерево не боится зимы, потому что она неизбежна, — Моргана даже не пыталась снизойти до сочувствия. Она надеялась, что так Артур поймет, что он для нее ничего не значит, что она, если он умрет раньше, чем сама фея на то положила, ей не будет даже расстройства с этого.
Артур же смотрел на нее в молчании, разглядывал, слегка склоняя голову набок. Почему-то это нервировало фею больше всего…
-Ты очень красивая, — осторожно заметил Артур. Его голос дрожал, рука, которую он пододвинул к руке Морганы, покоящейся на столешнице, тоже.
-Ты дошел до Гвиневры? – вместо ответа спросила Моргана, чувствуя, что уже знает, что он скажет, и, боясь, и желая это услышать.
-Нет, — подтвердил Артур, — я…она спала. А тут саксы.
-Жаль. – Моргана отвернула лицо от Артура, изучая упрямым взглядом своим стену. Она так бы и просидела с ровной спиной, глядя в камень, если бы Артур тихо не позвал ее:
-Моргана?
-Что? – она обернулась, без привычной резкости, но холодно.
-Поцелуй меня, — попросил король еще тише, — я могу не вернуться. Твой поцелуй…пусть он будет последним, если я умру.
-Целовать полагается жене, — Моргана поразилась с неприятным удивлением тому факту, что ее собственный голос рухнул куда-то в дрожь. – Гви…
-Но мать моего ребенка ты, — Моргана проморгала момент, когда Артур оказался за ее спиной, и его рука легла сначала к ней на талию, а потом он проскользил ладонью по ее животу, словно желая почувствовать жизнь, зарождающуюся в ней.
Мозг Морганы говорил строгое «нет», душа пыталась заставить ее оторвать, наконец, свою покорность и уйти оттуда, сердце бешено стучало, и в его ритме явно угадывалось: «зря-зря-зря», но она почувствовала себя странно спокойной. То, что происходило было неправильным, чужим и жестоким, но Моргана, не помня себя, прижалась к нему всем своим телом, ощущая полную покорность и собственную слабость. Она уставала быть сильной, насмешливой и надменной, а он лишал ее этого чувства, пользуясь лишь каким-то кратким, удачным мигом…
Артур был поражен отсутствием сопротивления с ее стороны, он был уверен, что сейчас Моргана заслуженно ударит его, но – это не случилось. Она только сжалась, словно бы стала ниже, еще худее и слабее. Артур обвил ее талию руками, не осознавая даже, на кой черт он это делает, если у него есть жена…
Моргана обернулась к Артуру. Попыталась взглянуть ему в глаза и спрятала взгляд. Коснулась губами его щеки, целуя.
-Не пойдет, — мягко заметил он и попытался коснуться ее губ, но она оттолкнула его:
-Тебе…пойдет, — Моргана охрипла, словно у нее отняли возможность говорить. Не дожидаясь реакции Артура, не дожидаясь нового своего падения и поражения, она вывернулась от его рук и вышла из залы. Слава богам, в коридорах уже не было такого оживления, и многие факелы не горели в галерее, и почти все были страшно заняты, и не видели лица феи Морганы.
Разве что…
-Ну, что ему было нужно? – грубо спросил Уриен, возникая прямо перед носом феи, и едва не сбивая ту с ног.
-Идиот! – Моргана выдохнула от испуга, — пропусти.
-Что ему было нужно? – повторил Уриен уже громче, переступая так, чтобы Моргана не могла пройти.
-Пусти, — покачала головой фея, — не доводи до греха.
-Леди Моргана, у меня к вам срочное дело! – у Персиваля не было к ней срочных дел, вообще никаких не было, но он заметил повышенную активность жестикуляции у Уриена и Морганы и догадался, что для снижения накала страстей следует кого-то увести. Увести ревнивого влюбленного или фею? Вопрос легкий.
-Подожди, — попытался ставить свои условия и огрызаться Уриен.
-Нет, — возразил Персиваль, — леди Моргана, это…очень срочно. Это вопрос королевы!
-Вот видишь, — Моргана не могла не сообразить, — видишь, как я всем нужна.
-Мне ты нужна больше! – Уриен не вздумал отступать и мысли даже такой не допускал. – Я…
-Леди Моргана, — настойчиво позвал Персиваль. – дело так срочно, что мне разрешено применить силу.
-Стоять, — холодно оборвала Моргана, — я уже иду. Уриен, пусти, я не желаю говорить с тобою, ты противен. Мне само твое присутствие противно. Сам факт того, что ты жив – противен.
Уриена словно окатили ледяной водой. Он посторонился, пропуская Моргану, но это был лед не сломленности, а ярости. Она издевалась, она терзала его… Артур прав – она хороша в этом…и сама удивительно хороша.
***
Моргана старалась не смотреть на две кровоточащие раны на боку одного из пленников. Он и выглядел свирепее и глаза его как-то жутко горели, и сам он был сложен куда более плотно, жилистее второго – тщедушного, трясущегося.
-Господа, — Моргана удостоверилась, что они все еще плотно прикованы цепями к стене и ей ничего не грозит, и снова начала допрос, — как только вы назовете свои имена, цель прибытия и путь, которым вы пришли, я отпущу вас…
-А не пошла бы…- прорычал Свирепый и добавил несколько жестоких ругательств.
-Ну, кое в чем ты прав, да, — отрицать было глупо, да и не перед стенами же, стража стоит за дверьми, но разговора не слышит – так распорядилась сама фея. – Ладно.
Она придала своему тону самое ласковое обращение и повернулась ко второму:
-Друг мой…
Свирепый что-то коротко и отрывисто сказал ему на чужом для уха Морганы диалекте, но по тому, как забегали глаза у Слабого, Моргана угадала:
-Ты ведь меня понимаешь, да?
Слабый едва заметно кивнул и испуганно скосил взгляд на Свирепого. Тот сплюнул себе под ноги кровавой слюной.
-Он велел тебе молчать, да? – спросила фея, демонстративно поигрывая блестящим кинжалом из черного металла. У этого кинжала была своя история, своя сила и потрясающая рукоять, выложенная драгоценными камнями. Это был артефактный кинжал, используемый Морганой для жертвоприношений, и, хотя, она сейчас не собиралась сама перерезать горло кому-то из лазутчиков, они об этом знать не могли и чувствовали исходящую от кинжала тьму.
-Ну? – Моргана осторожно коснулась лезвием груди Слабого, как бы намечая удар в сердце. – ты ведь хочешь жить.
Свирепый разразился еще более отборной бранью на смеси языков. Моргана скривилась:
-Я все-таки леди…
Свирепый ответил на это плевком и коротким замечанием о том, что следует делать с такими, как она.
-Как он мне не нравится, — доверительным шепотом призналась Моргана, склонившись над ухом Слабого, — отвратительный собеседник, без чувства самоуважения, без…
Она невольно оставила свою речь, изучая Слабого. Едва ли ему исполнилось больше, чем королеве – светлые волосы, необычно светлые для варварского наемника, тонкие черты лица – не для воина! Что-то странное в его облике, юно-утонченное, несоответствующее, неправильное для саксонца.
-Кто вы?– уже совсем другим тоном спросила Моргана, отходя в сторону. Теперь в ее голосе звучал интерес. Она убрала нож в карман, готовая вытащить его в любой момент. – Этот…не похож на отродье наемников.
-Он не отродье, — прохрипел Свирепый, — мы не лазутчики.
-Хороша история,– обозлилась Моргана, — говори правду. Он твой пленник? Сын? Кто?
-Я…нашел его, — Свирепый взглянул на Моргану и та отвернулась с отвращением от его почти вытекшего в результате избиения доблестными рыцарями Артура, левого глаза. – Давно нашел. Воспитал.
-Вот и…воспитывал бы! – Моргане стало нехорошо, она снова скользнула взглядом по тонкой, слишком тонкой для саксонца фигуре Слабого.
-Я хотел защитить его, — прохрипел Свирепый и в его горле что-то булькнуло. А затем он закашлялся, захлебываясь, кровью. – У нас не все гладко.
-Еще бы! – фыркнула фея, — ваши варварские…
-Пошла ты… — Свирепый обсыпал сводную сестру короля отборной руганью, но Моргана даже не отреагировала.
-Поганая тварь! – взвизгнул Слабый.
-Рот зашью, — пообещала Моргана, уязвившись тому, что этот трясущийся от страха юнец сумел рот открыть без команды в ее сторону.
-Я хотел защитить его, — повторил Свирепый уже спокойнее, он хрипел, из его рта свисала черноватая слизь, но он мужественно продолжал говорить. – У нас волнения. У нас передел.
-Какой передел7 – не поняла Моргана.
-Мы не крысы! – рявкнул свирепый и слизь брызнула на пол сгустком. – Мы не…продажные девки.
-А много хуже, — кивнула фея, – к делу. Вас пытались купить? Вы не согласились, и…
-Смерть, тот, кто не соглашается идти за Ним, умирает.
-Кто он? – Моргана щелкнула пальцами, нервно заходила, она начинала понимать, что за этой вылазкой стоит что-то другое, не такое очевидное. – Как выглядит? Что говорит, как дви…
Она обернулась на странный стон. Порывистым был ее разворот, но она не успела – Свирепый уже обессилено и, конечно, мертво, свисал с крючьев, на которые его подвесили. Моргана в последней надежде взглянула на Слабого, но и тот уже уходил – его взгляд выцветал, словно…
Словно магическая рука вытягивала жизнь и душила. Моргана знала магию и увидела ее след. Качнулась, попыталась спасти, привести в чувство и поняла, что опоздала – кто-то уже успел переиграть ее и заткнул рот двум свидетелям.
Моргана выругалась и только сейчас заметила, что ее платье в слизи и крови Свирепого.
***
В землях де Горр всегда были более свободные нравы, но более суровый кодекс чести. Еще дед Мелеаганта запретил прикасаться даже к дворовым девкам, если те отказывали, насильство над женщиной каралось в лучшем случае – строгим окриком, в худшем – отрубанием какой-нибудь части тела, после которой приставать уже не было смысла.
Лея воспитывалась всю жизнь в землях де Горр и потому особенно не боялась мужчин. Она знала, стоит ей пожаловаться, выдать себя и свою обиду взглядом или жестом, сам наследный принц или его друг, или любой рыцарь, порвет ее обидчика. Конечно, бывало по-разному, некоторым кровь бросалась в голову и Лею все равно зажимали в темном углу, но обычно это не заканчивалось для нее трагедией – она была спокойна и поступала так, как считала нужным поступать.
Самый веселый случай, на взгляд Леи, произошел года полтора назад, когда один юноша решил, что Лея идеальная кандидатка на роль одноночной любовницы. Лея, кстати, была против, но юноша решил, что «пошел к черту», значит – «иди ко мне» и потащил девушку…
Лею отбил сам граф Уриен, а юношу швырнул к ногам Багдамага де Горра – отца Мелеаганта. Тот, даже не отрываясь от бумаг, лениво отозвался:
-Казнить.
Лея сама вступилась за юношу – ей стало жаль дурака и она попросила о милосердстве. Багдамаг, также, не отрываясь от бумаг, произнес:
-Уриен, отведи этот кусок идиота к моему сыну, решите сами что-нибудь!
Все закончилось поркой на заднем дворе и отлучением юноши в солдаты, но тот был счастлив такому исходу. Багдамаг же ни разу не упрекнул Лею в том случае и вообще забыл о нем. Все знали это качество, этот кодекс при дворе де Горр.
Даже когда Утер Пендрагон пожелал во время одной пирушки темноволосую Вэйлин, а та отказала ему, король рассвирепел:
-Я правлю Камелотом, я король…
-А это мои люди, — холодно отозвался Багдамаг и убрал на время празднества Вэйлин подальше.
Утер тогда переключился на другую женщину, а Багдамаг благополучно забыл обо всем, словно ничего не произошло.
Конечно, мало находилось охотниц отказывать знати, даже из числа замужних (к тому же, и здесь был кодекс чести – молчание, подарки, благородство поступков, какое возможно при измене), да и кто станет перечить власти? Нравы были легче, чем в Камелоте…
И потому Лея не ожидала, что сильные мужские руки увлекут ее, служанку королевы, прибывшую с Морганой (сразу две защитные силы!), в темный угол. Девушка только успела вскрикнуть, но ей тут же зажали рот рукой и стиснули другой рукой, вжали в стену, и Лея больно ткнулась лбом в камень.
А чья-то рука уже по-хозяйски ощупывала ее. в другой ситуации, Лея успела бы среагировать, вырваться, закричать, но она не ожидала такого обращения и больше всего испугалась неизвестности и растерялась, как маленькая девочка и ушли драгоценные мгновения к сопротивлению.
-Тише…- прохрипел голос, и Лея узнала его.
-Артур… -она не поверила своему слуху, не поверила тому, что король может так низко поступить. – Я служанка вашей…
-Молчи, Моргана! – грубо заткнул ее король, и его горячее дыхание обожгло Лею.
-Я не Моргана! – Лея попыталась дернуться, показывая, что она не Моргана, и никогда Морганою не была.
-Ты будешь ею, — мрачно отозвался голос, — замолкни!
Лея потеряла возможность к сопротивлению и здравомыслию. На ее щеках блестели слезы, но в темноте она не могла их видеть, не мог видеть их и Артур.
Артура ослепил яростной вспышкой уход Морганы, когда она уже почти была в его руках, но исчезла. Он соврал ей, он хоть и был у Гвиневры, но не смог коснуться ее – мерещились темные волосы сводной же сестры. Появление гонца с донесением о лазутчиках избавило Артура от необходимости оставаться с Гвиневрой, но не избавило от огня, а Моргана лишь раззадорила, прижавшись к нему в слепом порыве, показывая свою готовность, и тут же оставила ее.
Он бросился за нею, но не мог знать, что Моргана, схлестнувшись в коридоре с Уриеном, ушла, в результате, не самым привычным путем, воспользовавшись услужливостью Персиваля. Лея же, спешила от Гвиневры за королем, узнать, закончился ли совет, и как не вовремя она попала на глаза Артуру. Темные волосы, примерно одинаковый рост и внутренний огонь молодости и страсти, подогретый страхом перед рассветной вылазкой, спровоцированный ожиданием и некоторым воздержанием – как Лея попала под его руку.
Артур выпустил ее тело, и Лея бессильно сползла по стене, понимая, что никогда и никому не скажет об этом. Особенно Гвиневре – у той, помимо отца…в лице Кармелида еще тайная любовь к Ланселоту. Муж – подлец добьет ее шаткую хрупкость.
-Скажешь – убью, — Артур тяжело дышал. Он сунул руку в карман и под ноги Лее упали, звякнув, несколько серебряных монеток. И именно под звон этих монеток кончилось что-то настоящее, невинное в ее душе, она почувствовала, что в этом коридоре умерло что-то более важное, чем собственная честь служанки, это была смерть перед богом в душе короля. Он отрекся от уз брака, любви, клятв Гвиневре…
Лея тонко заплакала…
Глава 26
Если прощаться с Артуром Моргане не особенно-то и хотелось, то не попрощаться с графом Уриеном (да, он заслуживал не только прощального поцелуя, но и оплеухи!) и Ланселотом фея не могла. Она до последней минуты откладывала это, то переодеваясь с нарочитой медлительностью из испачканной кровью и слизью Свирепого накидки в приличное платье. Впрочем, переоделась она быстро, даже без помощи Марди, которая вилась вокруг нее, но, взглянув на себя, Моргана вдруг решила, что светло-зеленый цвет платья ей не идет, не подходит для случая, и она облачилась в темно-синее, выиграв еще у себя несколько минут.
Но спуститься ей пришлось. Моргана ступила на двор, где уже собиралась знать и рыцари. Коротко кивая по сторонам в ответ на приветствия, Моргана искала взглядом Ланселота или Уриена… или хоть кого-нибудь из тех, кто мог бы сейчас понять ее.
-Леди Моргана! – Гвиневра преувеличенно радостно замахала рукой фее, обращая на себя ее внимание. Моргана приблизилась к королеве, оказавшейся среди стайки служанок и придворных дам.
-Наш король – настоящий мужчина! – восхищенно произнесла рыжеволосая девушка, высокомерно оглядывая сестру Артура, — о, позвольте я выражу вам свое восхищение! То, с какой простотой и традицией вы подходите к наряду, а также скромность платяного шитья понравится черни.
Моргана смерила рыжеволосую девушку потрясающе-мрачным взглядом, вкладывая в него убийственный холод. Конечно, Моргана знала, что, не следя за изменениями фасонов и кружев, отстает от двора, но, во-первых, у нее были дела поважнее, во-вторых, она узнала нужду, когда ценен самый черствый кусок хлеба…
Моргана не ставила себя законодательницей женских одежд, но так грубо ткнуть ее в это! Прилюдно, позорно!
-О, благодарю вас, — Моргана изобразила легкий полупоклон, в котором было одно лишь издевательство, — ваше слово, дорогуша, видимо, исходит от большого опыта по общению с чернью, как я могу не поверить вам в этом?!
Девица побагровела, Гвиневра же, чувствуя надвигающуюся бурю, поспешила:
-А где же…Ланселот?
Она тоже не могла найти его взглядом, и волнение выдавалось в ней, неприкрытое, беззащитное…
-Кто, моя королева? – рыжеволосая взглянула на Гвиневру, — Ланселот? А… этот рыцарь короля? О, вот он, стоит подле графа Уриена, видите?
Моргана и Гвиневра проявили чудеса единодушия, одновременно устремив взгляд в означенную сторону. В самом деле, Уриен и Ланселот о чем-то легко переговаривались и посмеивались. Моргана оставила Гвиневру и приблизилась к мужчинам, Гвиневра следила за каждым ее шагом с жадностью, сама не решаясь последовать за нею, хоть и на это была веская возможность! Пойти за сестрой короля, как сопровождающей, ах, если бы Гвиневра только вовремя решилась на это! Тогда она могла бы увидеть глаза Ланселота, утонуть в нем, но она сама упустила возможность, а бросаться за Морганой сейчас – уже поздно.
Моргана же бесстрашно приблизилась, улыбаясь, приветствовала:
-Доброе утро, еще раз…
-Леди Моргана! – Уриен приветствовал ее почти безразличным словом, но его взгляд выдал его.
Ланселот тепло улыбнулся:
-Рад видеть тебя. Не думал, что ты придешь.
-Как я могу не прийти? – возмутилась Моргана. – Слушайте, я вам сейчас скажу кое-что, но вы мне оба поклянетесь, что забудете это и никому больше не скажете.
Уриен отметил ее бледность, странно горящий возбужденный взгляд и кивнул:
-Я клянусь…Моргана.
Ему было больно произносить ее имя!
-Я тоже клянусь, ты можешь положиться на меня, — заверил Ланселот, заинтригованный сверх меры.
-Вы, — Моргана понизила голос, чтобы никто не услышал их, и схватила одной рукой рукав плаща Ланселота, другой – Уриена, оба склонились к ней, — вы мне…дороги.
-Чего…- начал было Уриен, но Моргана помотала головой:
-Ты – Ланселот, мой друг, а ты… — она не нашлась сразу, что сказать, осознание того, что она делает что-то не так и как-то странно слабеет, чего нельзя допускать, слишком очеловечивается, обожгло ей лицо алым налетом стыда, она выпустила рукава и добавила почти весело: — возвращайтесь, ребята!
Не дожидаясь момента, пока Уриен и Ланселот подберут возможность для цензурного ответа, справившись со своим изумлением, Моргана повернулась было, чтобы идти к замку, как вдруг…
-Моргана! – Артур спешил уже из замка. Он привычно поцеловал жену, приветствовал всех вокруг, — ты тоже пришла проводить меня?
Она сухо кивнула и как бы между прочим, словно боясь встречи с Артуром, переместилась ближе к Гавейну, который пытался отряхнуть Кея от земли. Гавейн на мгновение оторвался от своего занятия, взглянул на Моргану, убедился, что она по-настоящему стоит рядом снова принялся отряхивать Кея, а тот продолжил верещать.
-Ты уже допросила пленных? – спросил Артур, пожимая руку Ланселоту.
-Допросила, – отозвалась Моргана и манерно поджала губы.
-Ну? – Артур обернулся к ней в нетерпении, — что они говорят?
-Ничего, — холодно солгала Моргана, — они мертвы. Если бы твои ребята при взятии их не избили так сильно, я смогла бы вытянуть информации, а так… я просто терзала почти неживые тела и ничего не добилась.
-Перестарались, — хохотнул Артур, — да ладно, сегодня это отродье потеряет многих людей!
-А ты чего такой довольный? – с подозрением спросила Моргана, ревностно пытаясь угадать причину веселья короля.
Артур не ответил, сделал вид, что не услышал вопроса.
-Ваше величество, — позвал Мерлин Гвиневру, — пожелайте хорошей дороги королю – верный знак.
-Хорошей дороги, мой король, мой супруг, — преданно и тихо откликнулась покорная Гвиневра.
-Да-да, — Артур провел пальцем по ее щеке, видимо, считая это за ласку. – А где твои служанки?
-Лея плохо себя чувствует, — Гвиневра прижалась щекой к руке Артура, пытаясь задержать это ощущение его тепла. Моргана стала еще подозрительнее, огляделась, пытаясь углядеть Лею, которая отличалась хорошим здоровьем и молодостью и покидать королеву не могла…
Уриен тоже обернулся, ища девушку. Он винил в ее отсутствии лишь себя, полагая, что ей, бедной душе, неприятно видеть его, и она сказалась больной лишь поэтому. Уриен решил, что вернувшись, он поговорит с нею и скажет, что они по-прежнему друзья, он вообще был очень оптимистично настроен в своих мыслях, и способствовало этому настрою сбивчивое пожелание Морганы к ним. Она показала, что дорожит и им тоже!
-Ваше величество, — рыжеволосая девушка, донимавшая Моргану, обратила на себя внимание короля, — я хочу попросить у вас разрешения войти в общество вашей сестры и…возможно, она немного отстала от жизни придворных дам нашего времени… и я хочу сгладить это, неловко, должно быть, ощущать себя неуспевающей и непонимающей…
-Что? – Артур даже не понял путанной речи рыжеволосой и взглянул на Моргану. – За что тебе неловко?
-Леди Моргана, — покраснела рыжеволосая, — вы были в долгих странствиях, и не знаете нашей моды. Мы, с моими подругами хотим вам помочь, позвольте…
-Да, — подхватила блондинка с надменным лицом, стоящая по левую руку от растерянной Гвиневры. – мы просветим вас о том, как следует подбирать платья, о манерах нашего двора, о пра…
Моргана захлопала глазами. Ее повторно унижали прилюдно, и на той же теме. Только теперь они совершили свой ход через короля.
-Платье важно для тех, у кого кроме платья ничего и нет, — отозвался Мерлин, снова приходя Моргане на выручку. – То, что вы пытаетесь навязать сестре короля – это лишь фарс и желание унизить ее. А между тем, она умнее всех вас вместе взятых, и…
-Не смейте донимать мою сестру! – Артур грозно оглядел девушек, — я не позволю обижать ее! Вы…
Артур задохнулся от возмущения и не нашел подходящего слова.
-Мы не хотели обидеть, мы хотели помочь! – рыжеволосая всхлипнула и Артур мгновенно потерял свой гнев. Он спешно залез на лошадь и поспешил скомандовать отъезд.
-Леди Моргана, не держите зла на нас, — лицемерно заявила блондинка с надменным лицом. – Мы не полагали, что вы из числа тех, кто на собственную красоту плюет. Нет, ум, это, конечно, потрясающе, и ваш выбор весьма впечатляет…
-Еще раз заговоришь со мной в подобной манере, — перебила Моргана, даже не пытаясь сдерживать свой гнев, — и я сделаю так, что тебя бросят солдатне. Поняла меня? О, я знаю этот взгляд и твои мысли, я все их знаю! Ты думаешь, что однажды придет день твоего триумфа, и что ты унизишь меня, что ты победишь, станешь лучше… для чего, моя дорогая? Чего ты хочешь? Моих шрамов? Моего положения? Моей боли? Дорогуша, я знаю твои мысли и твои планы – люди, что умнее тебя, не могли меня победить и свести до ничтожества, так почему ты, дрянь, решила, что способна на это?
Моргана перевела дух и быстро, пока не успели опомниться присутствующие, спросила:
-Гвиневра, Лея у себя?
-Да, Моргана, думаю – да, — Гвиневра сама была восхищена речью Морганы, ей не хватало и дерзости, и сообразительности, и храбрости, чтобы отвечать так тем, кто был при дворе Артура дольше, чем она.
-Чудно, — кивнула фея, — к обеду не ждите.
Она махнула рукой и, не прощаясь, двинулась в замок.
-Моргана! — окликнул Мерлин, но она сделала вид, что не услышала его.
***
-Почему ты плакала сегодня? – спросил Ланселот, осторожно садясь рядом с Лилиан на скамейку. Она сидела в беседке, под цветочным куполом и он увидел ее еще издалека – одинокую, сжавшуюся в комочек.
Лилиан подняла на Ланселота заплаканное еще лицо и вздохнула:
-Разве это имеет значение?
-Имеет, — уверенно отозвался Ланселот, — если тебя кто-то обидел… скажи мне.
-И что ты сделаешь? – усмехнулась Лилиан, — ткнешь его палкой? Нет, тут другое.
-Это она? – угадал Ланселот, пропуская мимо ушей издевку Лилиан,- Леди Озера? Наша приемная мать?
Лилиан не ответила, и это было ясным ответом. Ланселот понял и продолжил допытывать:
-Что она сотворила на этот раз?
-Она во всем права! – испуганно заторопилась Лилиан. – Не злись на нее, это все моя вина! У меня действительно кривые руки и совсем нет усердия…
-Нет усердия? – переспросил Ланселот. – Ты до глубокой ночи сидишь за книгами, ты читаешь и пишешь больше, наверное, чем она сама! Ты постоянно что-то изучаешь и заучиваешь, но ни разу она тебе не сказала и доброго слова!
-Она хочет, чтобы я была лучшей целительницей, — оправдывала Леди Озера Лилиан. – Она…
-Она ударила тебя на прошлой неделе хворостиной за то, что ты забыла один ингредиент в мазь! – Ланселот встал и заходил по беседке. Цветочный купол заколыхался от его быстрых и резких шагов.
-Это мазь для облегчения боли роженицам, — напомнила Лилиан, — мне не стать целителем, если я совершаю такие ошибки, если…
-Тебе четырнадцать, Лилиан! – Ланселот с гневом обернулся к ней. – Тебе положено совершать ошибки, ты даже не целитель! Ты…учишься.
-Она хочет, чтобы я была лучше, — не согласилась Лилиан. – я все подсчитала, если на следующей неделе я буду читать во время обеда и ужина…
-Я сожгу твои книги, — закончил Ланселот, — если ты это сделаешь.
-Ты не понимаешь! – отчаянно попыталась воззвать к нему Лилиан, — я буду спасать людей.
-Спаси сначала саму себя, — фыркнул Ланселот, — Лили, ты не протянешь долго, если изведешь себя!
-Ты просто завидуешь! – вспылила Лилиан и ее глаза снова наполнились слезами. – Я же вижу, как ты смотришь на то, как она меня учит! Ты завидуешь тому, что у меня есть призвание, а ты…ты даже не рыцарь!
-Но я однажды стану им, — холодно заметил Ланселот. – Я хотел бы быть друидом, но у меня нет дара. Я овладел мечом.
-Меч – орудие смерти. – Лилиан тоже поднялась, с гневом глядя на друга, — ты будешь убивать! Я – спасать.
-Защищать, — поправил Ланселот жестко. – Я буду защищать. Для тебя, для нее – я словно бы человек второго сорта, чернь, шут! Но чего стоили бы ваши травы, ваши мази и нашептывания, если бы не было меча? Люди не умеют жить в мире, и я буду защищать земли, как делают это и другие мужчины, но нет… вы не видите ничего дальше своих зелий.
-Войны аморальны! – вспыхнула уязвленная Лилиан. – Человек должен существовать в мире и соглас…
-Не должен, потому что это противоречит его духу! – Ланселот не понимал Лилиан, как можно было быть такой наивной?
-Ты слишком плохо думаешь о людях…
-Ты слишком плохо знаешь людей, — мягко возразил Ланселот. – Я…думаю, что мне нужно идти, Лилиан. Дальше от леди, дальше от этого места, навстречу мечу и битве.
-Ты оставишь меня? – не поверила юная целительница, и разом весь гнев схлынул с нее. Она прижалась – доверчиво и мягко к нему, пытаясь запомнить его тепло, боясь разлуки.
-Не оставлю ни за что, — твердо заявил Ланселот, обнимая ее одной рукой, а другой – укладывая на ее голову венок из ромашек.- Лили, ты мне… ты мне единственный близкий человек, куда я денусь от тебя? Куда уйду?
-Обещаешь?– она шмыгнула носом и доверчиво ткнулась в его одеяния, как котенок.
На сердце скребло. Ланселот знал, что Леди Озера не выносит его присутствия в своем насквозь магическом доме, что он для нее не просто ни сын – ничтожный щенок, подброшенный однажды, оставленный по просьбе Мерлина. Она сначала пыталась заботиться, затем – пыталась отгородиться, но Лилиан – ее надежда, сдружилась крепко с этим поганым мальчишкой. А Леди Озера не хотела для нее этого, полагая, что Лилиан нужно заниматься лишь целительством, а не водиться с теми, кто ниже ее достоинства.
К тому же, Ланселот как будто бы видел ее насквозь, как-то странно усмехаясь на ее рассказах о делах прошлого, словно чувствовал, что она лжет им.
***
Моргана бесцеремонно вошла к Лее, даже не попытавшись постучать. Она уже понимала, что что-то случилось, и хотела лишь установить масштабы трагедии.
Масштабы трагедии впечатлили. Она увидела Лею, ничком лежащую на постели, трясущуюся, по-видимому, от рыданий. Моргана дала ей полминуты и села на ее постель, чем изрядно напугала несчастную.
Лея вздрогнула и сорвалась с места, но, увидев, что пришла Моргана, как-то успокоилась, хоть и взгляд ее продолжил метаться по комнате.
-Что случилось? – Моргана пыталась заговорить ласково, но чувствовала, что гнев ее на ту рыжеволосую ведьму еще слишком велик и он отравляет любое ее ласковое слово. – Почему ты не пришла? Гвиневра сказала, что тебе дурно.
-Я…плохо спала, — солгала Лея и поджала ноги. Моргана заметила ее движение и то, что платье девушки изрядно потрепано и где-то даже подрано – грубо и властно. Ее взгляд коснулся неприкрытых рук Леи, которые она попыталась спрятать, но не смогла – фея перехватила ее движение.
-Синяки, — Моргана отпустила ее руку и впилась взглядом в ее лицо, — Лея, рассказывай.
-Мне не о чем говорить, — попыталась защититься служанка, но и взгляд, и вид, и голос выдавали в ней. Моргана лишь хотела знать одно:
-Кто посмел?
-Я упала, — продолжала защищаться Лея, слабы были ее попытки спрятать Моргану от правды и спасти саму себя от произнесения страшной истины, и признания ее же. – Я просто упала.
-В чьи-то объятия, судя по всему, — не сдалась фея, — выкладывай, это приказ!
-Я подчиняюсь приказу королевы, — ощетинилась Лея, — вы, леди Моргана…
-союзница Мелеаганта и возлюбленная графа Мори, — напомнила Морган, и ее грудь полоснуло изнутри ножом на имени графа. – Хочешь, чтобы я передала кому-то из них, скорее всего, Уриену, что Лею изнасиловали в Камелоте? Хочешь этого?
-Я все равно ничего не скажу, — процедила Лея, обнимая себя за колени. – Моргана, уходите, я воскресну, но не назову имени.
-Не назовешь? – прищурилась Моргана, но внезапно улыбнулась. – ладно, не называй, упрямица. Видимо, ты пытаешься защитить меня…или Гвиневру…
Не нужно было и думать. Лея назвала бы. Лея бы не дала себя в обиду. Ее же застали врасплох и явно пригрозили. Ее же молчание – не страх за себя саму, Лея храбра. Значит, за кого-то.
-Артур?– сразу догадалась Моргана и по лицу ее прочла, что угадала.
-Нет! – безуспешно солгала Лея, — никто меня не трогал! Уходите, уходите, уходите!
Моргана мрачно подчинилась.
***
-Чего? – Мерлин вытаращился на герцога Леодогана Кармелида, который успел не только уже вернуться в замок, но и при остатках Совета, в отсутствии Артура, изложить свое дело. – Герцог, вы с лошади не падали недавно?
-О, мой друг, — Леодоган лучился дружелюбием, — я говорю вам искренне, я явился к королю с предложением союза.
Кармелид не лукавил. Он получал от дочери странные письма, в которых не чувствовал ни жизни ее. Ни счастья. Служанки же говорили, что король не выполняет даже своего супружеского долга, избегая Гвиневры. Кармелид понимал, что его не жалуют в замке, несмотря на то, что он отец королевы и спешно пытался придумать выход, чтобы помочь дочери и самому утвердиться вернее подле трона.
Выход нашелся случайно. Кто-то из слуг посетовал, что в герцогстве не хватает женской руки и… и Кармелид понял, как нужно поступать, хоть этот выход и ужасал его больше всего на свете, но у него в рукаве был козырь, который нужно было открыть и разыграть.
К его неудовольствию короля не было, но, поразмыслив, Леодоган решил, что так будет лучше. Пусть Мерлин, Николас и еще пара-тройка придворных узнают его слова, подумают. Может, потом они пустят слух или же, повоздействуют на короля должным образом.
-Я оказался пойман сетями любви! – трагично воскликнул герцог, включая все свое обаяние. Он долгие годы уже не соблазнял по-настоящему, его дворовые девки ложились к нему в постель, повинуясь его приказу, а здесь нужно было сыграть на жалости короля. Ах, если бы Леодоган знал, как изменилось отношение Артура к жизни на самом деле! Если бы он знал, в какую могилу сам себя сводит, бежал бы прочь!
Но кто ж ему мог сказать об этом?
-Я полюбил ее… — хрипло продолжал Леодоган. – И… я не справился со своей страстью. Каюсь, я грешен, но я склонил ее к греху. И она, как мне сообщают мои верные тайные друзья, беременна. Это мой ребенок и моя женщина. Я хочу просить благословения у короля!
-И жениться на Моргане? – уточнил Николас, с трудом сдерживая смех. – В лучшем случае, Моргана оторвет вам, герцог…
-И вам, и королю. – усмехнулся Мерлин, — и, может, нам тоже. Леодоган, убирайся прочь со своими идеями!
-А что, вы хотите бесчестия для сестры короля? – злобно прищурился Леодоган. – Хотите, чтобы в нее, в королевскую семью, в ребенка, наконец, тыкали пальцами, плевали и ненавидели? Я готов взять ее в жены, это мой долг.
-Да не беременная она! – пожал плечами один из незнакомых Кармелиду советников, — она не беременная.
-Срок очень мал, — трагично продолжал Кармелид и осекся – в зал вошла сама Моргана. Она была мрачна после разговора с Леей и пыталась придумать, что сделать с Артуром. Фея понимала, что без доказательств и подтверждений девушки не поймать Артура. Спросить у него напрямую – вызвать его на неприятный разговор – обнажить свою ревность. Что же делать? Моргана понимала, что она если и сможет что-нибудь сказать Артуру, или отвесить ему пару оплеух, то только один на один, но Лее это уже не поможет. Все сделано – сыграно – брошено.
-О…- обрадовался Мерлин, замечая Моргану, — а у меня для тебя хорошие новости!
-Какие?– холодно спросила фея, не удостаивая Кармелида взглядом, — надеюсь, ты уходишь из Камелота?
-Нет, но из Камелота уходишь ты, — хмыкнул Николас, — герцог Леодоган Кармелид говорит, что полюбил тебя и что, склонив тебя к греху, не станет убегать от того ребенка, что носишь ты под сердцем…
Надо было видеть лицо Морганы. За пару минут осознания оно сменило кучу цветов и эмоций. Весь спектр доступного эмоционального диапазона женщины-феи отразился на ее лице. Было и восхищение, и восторженный ужас, и горделивая лестность, и страх, и отвращение…
Герцог Леодоган, к слову, тоже не отставал. В его планы объяснение с Морганой не входило. Сердцем он чуял, что вот-вот и получит топором по шее…
Фея сверлила герцога взглядом и молчала. Мерлин тихонько хихикал в сторону, Николас напряженно наблюдал, вытянув шею.
-Вот как? – тихо спросила, наконец, фея, отмирая, — вы…вам хватило еще наглости?
-Это все любовь! – куда было отступать, если он уже начал?
-Если это любовь такая, о какой вы имеете наглость говорить, — также тихо продолжила Моргана, — спросите благословения у короля, и если он решит, что нам стоит создать союз – я покорюсь его воле, а до тех пор, убирайтесь с глаз моих!
-бегите, герцог, — посоветовал Мерлин и Кармелид внял этому совету и опрометью выбросился в коридор.
-Не надо, — предостерегла Моргана ехидные комментарии Мерлина.
-О какой беременности он говорил? – с подозрением спросил Николас.
-Не надо, — повторила Моргана, — лучше налей мне…самого крепкого.
-Не могу винить, — признал Мерлин, — Моргане полный кубок, мне половину!
Глава 27
«Надо встать, надо подняться, надо идти к королеве. Я не могу подвести ее, подвести Мелеаганта. И даже Моргану я подвести не могу. Я обещала быть служанкой королевы, я обещала…» — Лея не могла заставить себя встать, ведь встать с постели – означало пережить и оставить мысли о произошедшем с нею, переступить.
А если она переступит – она подведет черту к тому, что это действительно случилось с нею и ничего уже не изменить, а так, пока Лея лежит, у нее есть иллюзия того, что вот сейчас мир вернется в норму, стоит только…
«Я должна встать!» — Лея для верности даже провела ладонью по покрывалу, поражаясь тому, какое оно холодное, а может быть, это она горит?
«Я должна встать…я обещала Мелеаганту!» — Лея даже приподнимается с постели. Она действительно обещала принцу де Горру стать его слугою, его шпионом и пойдет до конца. Она обязана ему всем. Его найденыш, его спасенная танцовщица, она сделает все, пусть хоть все берега сгорят!
«Надо, Лея, надо…» — Лея обнимает себя за плечи, и почти сразу морщится от уже начинающих темнеть следов захвата – синяки точно будут, весьма красноречивые. Но она будет молчать. Она ни словом, ни жестом не выдаст того, что с нею произошло, ни взглядом на это не укажет. Ее уста – это кладбище тайн, а на кладбище положено царить тишине.
Это только ее кладбище! Только ее смерти таятся в сердце. Смерть чести, смерть воли, смерть любви – она потеряла любовь Уриена и, наверняка, потеряет и его расположение, потеряла защиту, потеряла все, кроме своего долга перед Мелеагантом. Она заплатит. Она встанет!
И Лея встает.
Ее слегка покачивает, но она не позволяет себе упасть и остается на ногах. Она быстро оправляет постель, чтобы никто не мог увидеть приступа ее слабости и затем, маленькими шажочками, морщась от причиненного дискомфорта, ступает в купальню.
В маленькой комнатке, темной и тесной, душной – она стягивает с себя испачканное и изувеченное платье и откидывает его в дальний угол, больше Лея не желает видеть его. Танцовщица берет губку, промачивает ее водою, и медленно начинает обтирать свое пострадавшее тело. Вода приносит некоторое облегчение, вода словно забирает грязь, которая оказалась в душе Леи. Вода позволяет забыться.
Лея закачивает обтирание, позволяет воде свободно стечь по ее телу и понимает, что даже не заметила – холодна вода или же горяча. Наверное, холодна. У нее нет служанок, кто же согреет ей воду? Но Лее все равно.
Тело горит, но уже не так сильно. Танцовщица обтирает себя удушливо-мягким шлейфом из масел, натирает розовой водою ступни – ей предстоит сегодня танцевать на пиру по возвращению Артура и никто не должен увидеть ее синяков. Затем служанка облачается в другое, более простое и более свободное платье, медленно, как медленны все ее движения, перевязывает платье широким поясом с расшитыми узорами и долго смотрит на себя в муть зеркала.
Если не знать, что произошло с нею, то никогда и не догадаешься. Она спокойна, она собрана и в зеркале видно, что даже движения ее медленны и плавны.
Лея встряхивает волосами прежде, чем расчесать их позволить свободно спуститься по плечам копной. Добавляет последние штрихи – подводит губы легкой краской, забеливает мертвенную бледность щек…
Вот и все. Никто ни о чем не знает. Моргана, конечно, поняла, но она не сможет, взглянув на Лею, что-то доказать. Никто уже не сможет. Лея запечатывает на кладбище тайн еще один секрет.
Запечатав и это в своем сердце, девушка выходит из своей комнаты – веселая и бодрая, как прежде, верная спутница королевы, с улыбкой, с лукавостью блеска в глазах…
***
Артур вернулся со своими и чужими людьми только к позднему вечеру. За это время настроение Морганы сменилось раз пять. Она то хотела его возвращения с целью порвать в клочья, то просто хотела ударить его головою об стол, то простить ему все и обнять, убедившись, что он в порядке…
Но Артур явился в таком помрачении, без музыки и триумфа, что Моргана озадачилась быстрее, чем поймала суть своего настроения.
-Что? Кто-то умер? – Мерлин оперся на посох, наблюдая за тем, как Артур слезает с лошади.
-Умер? – перепугалась Гвиневра и переглянулась с Леей.
-Нет, — успокоил их Артур, даже не взглянув. – Мы никого не нашли. Все границы чисты.
-Тоже мне…новость, — не удержалась Моргана и прикусила язык. Кроме нее, никто не знал, что пойманные лазутчики и лазутчиками-то не были, а лишь бежали, вернее, пытались убежать от какого-то внутреннего раскола, и, если можно было бы обратить этот раскол на пользу Камелоту и разогнать все саксонские племена навсегда, то…
То это укрепило бы влияние Артура, отметило бы власть бастарда победой и не сыграло бы на руку Моргане, точнее, Мелеаганту больше, чем ей, но все-таки и фея не желала укрепления власти короля.
Но Артур не уловил за ее словами ничего глубоко. Он решил, что она просто, в привычной манере своей, издевается над ним и только взглянул на нее.
Прошли в залы. Там уже сновали слуги, разнося напитки и угощения. Моргана села рядом с Ланселотом и Уриеном, которые сели в одной стороне, и коротко выспросила у них, как все прошло. Оказалось, что особенного нечего и рассказать. Проехали по границе, но не нашли ни одного свидетеля, ни одного даже подозрительного лица, вот король и помрачнел, понимая, что просто так проехал по своему королевству в полном боевом духе и облачении. Слава не встречала Артура, и он злился на это.
-Будет и в нашем королевстве нашествие, – тихо промолвила Моргана и Уриен засмеялся, как бы между прочим придвигаясь к ней. Ланселота страшно увлекли в этот момент препирательства Гавейна и Кея. Гавейн протестовал, не позволяя Кею исполнить сочиненную им песенку, а Кей кричал, что он королевский родич и Гавейн обязан ему подчиняться.
-Я тебе не раб! – раздражался Гавейн, а Кей обиженно пытался отобрать у него свои гусли.
-Отдай, плохой, Гавейн, плохой! – ныл Кей, и его нытье становилось все громче и все сильнее раздражало Артура и наводило его на мрачные мысли.
-К слову, — громко заметил Мерлин, решив, что общество герцога Кармелида за одним столом (даром, что герцог пытался казаться незамеченным настолько, что Артур его и не увидел), — Леодоган Кармелид сегодня вернулся к нам.
Артур с удивлением проследил за рукой Мерлина и увидел герцога. Он хоть и был отцом его жены, хоть и позволял себе сидеть рядом с нею, но он очень сильно действовал по нервам Артура и король не понимал сам, почему его так раздражает этот человек, но он раздражал его.
Кармелид, смущенный неожиданным вниманием, поднялся, поклонился, приветствуя короля, тот же, ответно лишь слегка склонил голову набок, демонстрируя свое легкое пренебрежение к его персоне.
-Более того, — не унимался Мерлин, желающий разгадать одну загадку, — герцог явился свататься.
-Хорошо, — мрачно отозвался король и попытался улыбнуться, — говорите, герцог!
-Я хотел бы поговорить об этом с вами наедине, — герцог демонстративно взглянул в сторону Кея и Гавейна, все еще препирающихся из-за лютни и песенки, и это сильно задело Артура.
-Говорите здесь, — призвал он, — мы все вас слушаем, герцог.
-Отец? – Гвиневра тихо коснулась его руки, пытаясь угадать, что он задумал, но Кармелид спихнул ее руку в сторону и кивнул, примиряясь с решением короля.
-Я скажу здесь, мой король! – Кармелид торжественно обвел взглядом залу, и его взор остановился на троице, примостившейся на одной из сторон стола: Ланселот, Моргана и Уриен. Ланселот под его взглядом повернулся к Моргане, уже догадываясь о чем-то, Уриен же напряженно выжидал, но его взгляд не предвещал ничего хорошего для герцога.
-Я явился свататься, мой король! – Леодоган вышел из-за стола и прошел к Моргане, глядя на нее с такой приторностью чувств, что Уриен невольно представил, как мозг герцога растекается по столешнице. – Я полюбил, мой король, мой благодетель, муж моей дочери! И объектом моей любви стала ваша сестра!
Моргана икнула. Ланселот очень красноречиво взглянул на нее. Уриен же просто побелел от злости, а по залу прошел шепоток. Даже Кей вдруг выпустил свои гусли и открыл рот. Что до Артура, то тот мрачно сверлил взглядом герцога, но молчал, и молчание это было зловещим.
-Я грешен, мой король! Грешен перед богом и перед этой женщиной, — Леодоган простер одну руку к королю, другую – к Моргане. – Я соблазнил ее…
-Хотел бы я на это посмотреть! – не выдержал Уриен, вставая из-за стола. Моргана поспешно схватилась за его руку, умоляя сесть на место.
-Отец! – ахнула Гвиневру в испуге и ее кормилица – Агата, тенью вынырнула из-за стола и обняла воспитанницу, что-то зашептала ей на ухо.
-Я соблазнил ее, увы, — Леодоган сокрушенно покачал головой.
-Поделись методом! – не выдержал Персиваль. – Поделись, друг, нам всем интересно!
-Но, мой король, я знаю, что у Морганы под сердцем дитя и это мой ребенок, — Леодоган опустился на колени перед королем. – Дозволь мне жениться на этой женщине, дозволь ее любить…
Наверное, он хотел сказать еще очень многое, но Артура почти сбросило силой гнева и злости с трона. Он вскочил так резко, что Леодоган понял, что никакого положительного ответа он не получит.
-Слушай сюда, старая ты дрянь! – заорал король, теряя всяческий контроль над собою, — если ты еще раз откроешь свой гнилой рот и посмеешь…
-Артур! Умоляю! – Гвиневра вырвалась из рук кормилицы и бросилась на колени перед королем, закрывая отца, как могла. Ее трясло от страха и слез, — мой король, мой муж, мой любимый…
Она плакала, боясь за отца, и, кажется, не отдавала отчета в том, что говорит и как. Она испачкала платье о грязный пол зала и не заметила это, слезы катились по бледным щекам, измученным бессонницей, но и до этого ей не было особенного дела.
-Ваше величество! – Ланселот порывисто рванулся было поднять ее, ему было больно смотреть на эту картину, но его вопль потонул в общедвором шуме, пересмешках и шепоте, проскользнувшем по зале. Да и движением его, намерение, опередила Лея, вынырнув из толпы, и, ящерицей скользнув к Гвиневре, она силой заставила ее встать и отвела в сторону.
Это, казалось, Артура смягчило. Он вздохнул, провожая ее взглядом, и с ненавистью обернулся к Кармелиду:
-Ради твоей дочери и моей жены, моей королевы, я сохраняю тебе жизнь, Леодоган, но если ты посмеешь еще раз порочить мою сестру своими рассказами, требовать ее руки и любви столь нагло, я велю разорвать твое тело ржавыми крючьями. Убирайся!
Леодогана подняли. Гавейн сильной рукой помог ему встать и позволил опереться на себя.
-Я только хотел, чтобы ребенок рос в любящей семье! – прослезился Кармелид. Но Гавейн почти вышвырнул его из залы.
-Это мой ребенок! – слова Артура резанули по нежному сердцу королевы и душе двора. Возглас всеобщего изумления пронесся по стенам. Артур же, осознав свое слово, решил выкрутиться:
-Я король. Моргана – моя сестра и моя подданная. Все мои поданные – мои дети. Все дети моих детей – мои дети! – Артур торжествующе обвел взглядом залу и впился в каждое лицо взором, надеясь увидеть новый повод для ярости, но все либо молчали, либо прятали глаза. Кое-кто догадывался, кое-кто гнал от себя мысли…
-Жена моя, — Артур бросился к Гвиневре, — тебя напугали?
Его рука коснулась ее лица, он провел пальцами по ее щеке, лаская.
-Бедная моя…- тихо промолвил Артур и мало кто мог понять, сколько, на самом деле, было сочувствия в его голосе. – Не бойся, я тебя не обижу.
-Королева устала, — сориентировалась Агата, заметив, что Лея бездействует. – Я отведу ее, вы не против?
-Как я могу быть против? – весело хохотнул Артур. Его глаза опасно блестели, но он галантно поцеловал Гвиневре дрожащую руку, — ступай, любовь моя!
Артур распрямился и понял, что место между Уриеном и Ланселотом опустело. Уриен встретил взгляд Артура надменно и мрачно, показывая всем своим видом, что не намерен объявлять ему, когда и почему ушла уязвленная и явно униженная Моргана. Ланселот же поспешно отвернулся – у него не было такого злобного взгляда, не появился…
Пиршество продолжило свой путь, но сравнивалось, по мнению Мерлина, с бродячим цирком, который приехал выступать на кладбище.
***
Внутри Артура вся душа горела яростью. Кармелид совершил очень опрометчивый и дерзкий поступок, на глазах у всех объявил Моргану соблазненной им, и потребовал ее руки! Как он посмел посягнуть на его сестру? На его Моргану? И тут, по мнению Артура, было важно не «на Морган», а на «его».
Да, Артур уже считал Моргану своей. Она могла ненавидеть его, проклинать и мстить, но в этой форме Артур увидел извращенную форму любви. Король все еще помнил, как она прижалась к нему, как не сопротивлялось ее тело, когда он желал получить ее поцелуй. Фея боялась осуждения, любви, и облекала ее в ненависть.
-Чтобы я не догадался, — мрачно усмехнулся Артур и подмигнул своему отражению в зеркале.
Но он понял. Понял, как бьется ее сердце, понял, какая в ней зреет жизнь и впервые, коснувшись ее живота, понял, что ребенок в ее чреве – плод их любви. Волчьей любви.
Она не сдастся ему по доброй воле. Он не примет ее по ней же, но существовать друг без друга… невозможно. Пусть косятся, пусть шепчутся, он не отпустит Моргану, не отдаст ее никому…
Но смеет ли он так? Он не сможет дать ей той любви, какую она заслуживает, потому что уже женат на Гвиневре. Ах, если бы Моргана пришла бы раньше, если бы…
-Гвиневра! – Артур ошарашено взглянул на свое отражение в зеркале, как он мог забыть про нее? Как он мог не зайти к ней снова, хоть и знал, как тяжело дался ей сегодняшний вечер. Нужно избавиться от слухов, которые поползут, нужно обелить свое имя и имя Морганы.
А куда ей деться, когда она не сможет скрывать свой живот? Нужно отправить ее в Корнуэл, вернуть ей эти земли и приказать вернуться, и тогда он сам может ездить к ней и смотреть за тем, как растет его сын! И никто не посмеет тогда упрекнуть его в том, что…
Упрекнуть можно – доказать нельзя. Артур расслабленно улыбнулся, и слегка пригладил волосы. К Гвиневре нужно идти королем, нужно, чтобы она не боялась за отца, но чтобы знала, что он, Артур, не шутит! И спуску не даст.
А вообще, по-хорошему, Гвиневре бы откормиться, окрепнуть и родить бы ему наследника. Законного. Тогда никто не станет говорить, что у Пендрагонов плодить бастардов в крови.
Нужно определенно с ней об этом поговорить. Артур кивнул своим мыслям и спешно покинул свои покои, направляясь к Гвиневре.
Как это было иронично, нелепо, смешно и безрассудно. В минуту, когда он так спешил к жене, решиться срезать через галерею, которой он обычно не ходил и наткнуться в этой самой галерее на Моргану.
-А…- Артур растерялся и моргнул, — ты?
Она обернулась на его голос, отвернулась от окна, у которого стояла, и Артур заметил, как блеснули дорожки слез на ее лице. Но прежде, однако, чем король решил проявить участие, Моргана уже рванулась к нему и со всего размаха отвесила ему звонкую оплеуху.
-Ненавижу! – прошипела она и кулаками принялась наносить удары по всему телу Артура, куда попадала. Нельзя было сказать, что била она со всей силы, но удары были ощутимыми даже через одежду, особенно больно попадала она по животу – каждый раз у Артура спирало дыхание.
-Ах…за что, хватит! – Артур растерянно закрывался руками от взбесившейся сестры своей. Но она умудрялась атаковать и попадать по нему снова и снова.
-Подлец! Подонок! Ублюдок! Свинодой…
Она не забывала об оскорблениях, и, хотя, Артуру было очень интересно узнать, что за «свинодой», он не решился. Устав от ее воплей, и решив, что хватит позволять ей гнев, Артур умудрился перехватить ей руку и заломить за спину. Она не заверещала, но продолжила лягаться ногами, пытаясь пнуть его острым каблуком, куда придется. Артур с мучительным усилием смог вдавить ее в стену и воспоминание о Леи коснулось его. Также он вдавил и ее, но она не ожидала нападения и потому сдалась куда быстрее, а Моргана…
Она продолжала оскорблять его и даже плюнула в него, но Артур только утер лицо от ее слюны и сильнее вдавил тело Морганы в стену. Она тяжело задышала, поддаваясь усталости. Артур выждал для верности еще пару минут и отпустил ее – фея сползла в бессилии на пол, помедлив немного, и король сел рядом.
-Успокоилась? – спросил Артур, поправляя выбившиеся ее волосы.
-Пошел ты! – прорычала она и отдернулась, но Артур сумел удержать ее на месте. – Ублюдок!
-Я это слышал, — кивнул Артур, — ты из-за Кармелида так расстроилась?
-Из-за позора и унижения, впрочем, ты тоже хорош! – отозвалась Моргана злобно. Она походила на маленькую девочку. Которой, наверное, и оставалась…
-А ты? – грубо спросил Артур. – Флиртовала с Кармелидом, чтобы добиться моей ревности? Или даже разделила с ним ложе?
-Чего-о? – у Морганы даже ярость из голоса ушла, уступив изумлению. – А…что?
-Я понял, — грубо подтвердил Артур, — ты хотела, чтобы я взбесился…я взбесился, Моргана.
-Зачем мне это? – Моргана все еще не могла прийти в себя от шока. – Ты мой, прости, господи, брат, а не…
-Мы оба знаем, что это не так, — Артур схватил ее за локоть, — мы оба знаем, что хотим одного!
-Ты спятил! – Моргана растерянно врывала свою руку из его руки. – Ты…
-А ты7 – усмехнулся Артур. – не спятила?
-Я пошла спать! – Моргана грубо вырвала свою ладонь из руки Артура и, быстрее, чем он мог бы ее остановить, выскользнула в галерею, но он за нею и не погнался, зная, что это не нужно. Он уже понял, что нужно доказать ей кое-что, сломать ее сопротивление, чтобы она поняла то, что с ужасом уже понял он…
Но как сломать ее сопротивление ненадолго? Как лишить ее возможности отбиться от его рук и поцелуев, если ее упрямство не знает границ?
-Гвиневра…- снова вспомнил Артур и поднялся с пола, преисполненный самого чистого намерения идти к ней.
***
Гвиневра не сразу успокоилась. Понадобилось примерно пятнадцать минут теплых объятий Агаты, искренних возмущений Леи и два кубка со сладким вином, чтобы Гвиневра, наконец, смирилась с мыслью о произошедшем и успокоилась на счет отца. Артур был отходчив – это она понимала, Леодогану ничего не грозит, ему просто нужно некоторое время не напоминать о себе и король, ее муж, ее дорогой супруг, милостиво простит его.
Но что-то внутри Гвиневры буйствовало, возмущалось и…
Неожиданный стук в двери заставил ее собраться. Лея бросила взгляд на Гвиневру, ожидая ответа.
-Если это Артур – я легла в постель, — прошептала Гвиневра, до жути боявшаяся, что ее дорогой супруг решится прийти именно сегодня.
Это оказался не Артур. Ланселот. Собственной персоной. Он стоял, держа в руках с особенным почтением небольшую коробочку. Гвиневра чуть не лишилась чувств и разом все горести и печали вырвала любовь из ее сердца.
-Лан…Ланселот? – она с трудом заставила себя вспомнить, что она королева и ей не надлежит радоваться каждому рыцарю, постучавшему в ее покои, напротив, нужно с наибольшей надменностью вопросить, что ему нужно и как посмел он…
Но как посмел он?! Явиться в место, священную спальню королевы, без ее на то приглашения. Какая сила призвала его сюда, позволила эту дерзость? Да будет та сила благословенна!
-Моя королева, — Ланселот смотрел лишь на нее и его голос срывался от нервного напряжения, которого он опасался и которое желал больше всего на свете. С каким удовольствием было произнесено «моя» и с какой печалью «королева»! – Я пришел по поручению Морганы. Она передает вам угощение.
И Ланселот протянул коробочку ЕЙ. Конечно, ничего из этого не было правдой, Ланселот все выдумал, но, пользуясь близостью и дружеской силой с Морганой, он считал, что может без опасения позволить себе эту ложь. Она подтвердит. Она не выдаст! Да и что значит его маленькая, глупая ложь, если он может смотреть на нее?
Ланселот протягивал коробочку, и рука Агаты протянула к этой же коробочке свои руки, рассчитывая принять (не станет же королева, в самом деле, брать угощение из рук рыцаря, даже если рыцарь этот послан сводной сестрой короля?), и нахмурилась…
Стала. Королева лично протянула свою бледную тонкую руку, приняла… и ее ладонь чуть дольше, чем нужно было это, задержалась на руке Ланселота, касаясь, запоминая его кожу. Что же до самого Ланселота, то он обладал умением мастера меча, но все усилия его, направленные на выработку твердости движения, пошли прахом, стоило ей коснуться его руки.
Сколько они так простояли? Ничтожно мало, но неприлично много для простого рыцаря и королевы. Лея все понимала. Агата все поняла. Они не мешали, но лица их выражали разные чувства. Лея была скорее рада и встревожена, предполагая, чем кончиться, может эта интрижка, а Агата боролась со слезами умиления, восторга и страха. И страх тот был чистым, не за себя саму, а за Гвиневру, за ее, ставшее более чем родным, дитя.
Тяжелее всего вышло им прощаться. Оба чувствовали, что поняли друг друга без слов, и прощание было еще тяжелее от этого. Дрогнул хрусталь в душах, запела, обрываясь, серебряная струна сердца и впилась, проклятая, оборванным краем в нежную плоть сердца.
Закрылась дверь, а на деле – закрылся будто бы мир.
Дрожащими руками Гвиневра, всегда ограниченная в сладостях и удовольствиях, распаковала коробку, словно так продляя волшебство мгновения, когда он предстал, наконец, перед нею…
В коробочке лежала золотистая бумага, а на ней аккуратно расставлено было лакомство – изготовленные из нежнейшего, тающего во рту теста, корзиночки, наполненные легким сливочным кремом и пропиткой из кленового сиропа. Крем красиво укладывался, создавая дополнительную красоту, а для украшения крем посыпали россыпью дробленых лесных орехов. И само это великолепие так было пропитано свежестью, а нежный крем так просился в рот, и предвещал тянущую сливочную легкость, да и пахло все это настолько великолепно ванилью и корицей, что Гвиневра, воспитанная в строгости Кармелида, даже не попыталась сопротивляться. Это был его дар. Пусть его послала Моргана – это его дар.
Она взяла одну корзиночку и протянула коробочку Лее и Агате, приглашая и их угоститься. Агата вежливо отказалась, а Лея не устояла перед слегка дрожащим легким кремом…
Глава 28
-Ваше высочество, — высокий мужчина с тонкими, почти девичьими чертами лица, странно робел перед принцем Багдамагом де Горром. Он был непредсказуем с врагами и союзниками, свиреп и безжалостен, а когда речь заходила о его сыне Мелеаганте, пощады и вовсе не стоило ждать. Сообщать любую весть о наследнике было едва ли не проклятием, потому что участь посыльного была незавидна – первый гнев Багдамага, страдающего от любого упоминания о сыне своем, настигал именно вестового и мог стать карой.
Багдамаг не любил сына. Он обожал его мать – свою жену Амирис, и когда Мелеагант своим рождением убил ее, стал холодно-равнодушен ко всему, что было связано с ним. Все в Мелеаганте его не устраивало. То он слишком много молчит, то слишком много говорит, то много упражняется с мечом, то слишком много читает. Он пытался не замечать сына, но это было невозможно, и каждый раз к Мелеаганту были представлены все новые и новые претензии. Угодить же всему было невозможно.
-Он сказал, что я совершенно напрасно лезу в дела земельного управления! – в ярости Мелеагант пнул несчастную садовую скамейку, красиво расписанную недавно прибывшим художником.
-Ну…- Уриен сочувственно взглянул на скамейку – они так часто встречались с Мелеагантом именно здесь, и так часто именно здесь Мелеагант начинал рассказывать об очередной выходке отца, сопровождая это эмоциональным пинком одной и той же скамьи, что несчастная уже, наверное, могла бы и проклясть свою судьбу. Уриен на мгновение представил, как маленькие деревца испуганно шелестят листвой, а мудрые раскидистые деревья увещевают их: «веди себя хорошо, не то из тебя сделают скамью для земли де Горр…» и деревце боится, и вот уже тише шелестит оно изумрудной листвой.
-В прошлый раз он выговаривал мне за то, что я не вмешиваюсь в дела управления. Он сказал, что если я не изучаю, значит, мне неинтересно, а если мне неинтересна судьба родной земли, значит, я ее потеряю, и… — Мелеагант не закончил, его губы задрожали, он до крови закусил нижнюю губу: наследному принцу, рыцарю, мужчине не престало вымещать свои обиды в слезах – это удел женщин и трусов. Он сильный. Он смолчит. Он похоронит и это в своей юной душе, как можно захоронить тело.
-Всё, что я могу тебе сказать, — поспешил заметить Уриен, — не слушай его. Вообще никогда. Делай так, как считаешь нужным…
Уриен и сам понимал, как слабо его утешение! Но что он мог сказать еще Мелеаганту? Что он мог сказать тому, кто сам владеет словом, он – не самый образованный и не самый чуткий человек? Только поддержать его взглядом, рукопожатием, какой-то непривычной, а оттого еще более ценной минутой…
-Что ОН опять натворил? – Багдамаг мрачно взглянул на своего гостя. – Во что влез этот паршивец?
-Этот…паршивец, — такое обращение задело гостя, учитывая же весть, которую он нес, это было еще обиднее, — если вам так угодно называть его, ваше высочество, вытащил из воды рыбака из деревни. Этот дурак, видимо, был пьян и рухнул в воду, выбраться не смог – его нога попала в его же сети, а ваш сын, на счастье, проходил мимо, и спас его. Жители деревни хотят в его честь устроить службу и просят вас посетить ее.
Багдамаг поджал губы так, что его рот стал сухой и жесткой ниткой.
-Ну, конечно, он его спас! – с раздражением промолвил он. – Он же наследник этих земель, ему надлежит заботиться о своих подданных! Что за глупые награды вы хотите ему преподнести? Благодарность развращает!
-Не я, — поправил гость, и его суровое лицо стало еще суровее, — жители деревни. Ваш сын рисковал жизнью, чтобы спасти…рыбака.
-Проходил мимо! – передразнил Багдамаг, по-видимому, не услышав или сделав вид, что не услышал, слова посетителя. – Как же! Наверняка возвращался от очередной из своих девок! А тут еще и погеройствовать выпал шанс…
-Вы появитесь на службе? – спросил визитер, уже проклиная минуту, когда его вообще отправили сюда.
-Нет! – категорично отозвался Багдамаг. – Не престало правителю принимать благодарности за то, что не стоит благодарностей – так и передайте Мелеаганту!
Багдамаг повернулся спиной к гостю, показывая, что аудиенция закончена. Мужчина еще немного постоял, и, наконец, вышел.
Найти Мелеаганта ему не составило труда – тот сидел в беседке и увлеченно читал. Увидев же гостя, наследный принц поднялся ему навстречу, откладывая книгу, и вышел из беседки, приветствуя его.
-Я от вашего отца, господин, — мужчина склонил голову.
-Какой господин, — напомнил Мелеагант, мрачнея, — сэр Николас, я запретил тебе так меня звать!
-Как скажешь, — кивнул рыцарь, и его черты разгладились, а в глазах лежала хоть и усталость, но все-таки, было видно, что он рад теплому приему Мелеаганта, особенно после беседы с Багдамагом.
Прошли в беседку, сели на скамьи и Мелеагант услужливо отодвинул свои книги, чтобы гостю было удобнее.
-Он велел тебе передать, что не стоит правителю принимать благодарности за то, что не стоит благодарностей, — сочувственно промолвил Николас, — и на службу не явится.
-Признаться, и я не хочу, — грустно сообщил Мелеагант, — я сам не осознавал, что делаю. Я только увидел его – человека! – и бросился за ним в воду, а они чествуют меня за это так, словно я спас их от голодной смерти.
-В некотором роде это так и есть, — терпеливо объяснил Николас, — в вашей деревне не так много мужчин занимаются рыбной ловлей, в основном – меха, охота, мед, камни, соль…рыболовство не в вашей чести, но утрачивать эту позицию нельзя. К тому же ты, мой дорогой друг, показал им, что ты не разделяешь богатых и бедных, сирых и убогих приветствуешь так же, как и знать. Это стоит дорого. К тому же, ты помнишь. О чем мы говорили?
-Конечно же, я помню! – кивнул Мелеагант и, на всякий случай, огляделся. – Мы говорили о том, что я должен быть любимцем у народа, а для этого…
-Не забывать никого и любое деяние ставить политической акцией, но ставить умно, — подтвердил Николас, — верно. Ты станешь лучше своего отца только в одном случае, если будешь делать то, чего не делает он. Жизни людей простых кажутся ему подчас ничтожными, он не напоминает народу о том, что делает для них, а для правителя – это грех. Нельзя кичиться, но и нельзя позволять всему кануть в историю. Народ должен знать, что обязан благодарностью своей принцу…или королю.
Мелеагант порывисто взглянул на Николаса и тот усмехнулся, понимая, как верно заметил.
-Я знаю, что ты думаешь о троне Камелота – это верно. Твой отец немолод, у Утера нет официальных детей и возраст, а говорят, еще и болезнь, ломает его жизнь. Если звезды благословят твой путь, ты можешь стать властелином не только своей земли, но и Камелота, а объединив их под своей властью… впрочем, довольно об этом! Ты сам знаешь все мои слова наперед – тебе нельзя отказать в уме. Давай о другом?
-О другом, так о другом! – Мелеагант легко согласился. Как бы ни любил он Уриена, как бы ни почитал его дружбы, признавал, что граф не всегда мог подхватить его мыслей и бесед. Этот же, таинственный посетитель его жизни, вошедший в нее случайно и недавно, но будто бы знающий всю его суть, ставший едва ли не отцом, но уж точно наставником, был великолепным собеседником.
Николас вежливо улыбнулся, предлагая Мелеаганту самому выбирать тему для дискуссии, и будущий принц тоже это оценил.
-Давай обсудим исторический Пантеон? – предложил Мелеагант. – Или: «насколько цель может оправдать средства»? стоит ли терять чистоту своей души во имя бессмертия?
-Думаю – да, — Николас взглянул на Мелеаганта и ему почудились бесовские желтые тени, скользнувшие в его глазах. Мелеагант обладал странной силой, сплетенной из магии и чего-то еще, непонятного даже Николасу, но определенно высокопотенциальным уровнем. Николас осторожно выспрашивал у Мелеаганта об этой силе, мимоходом обучая его легким трюкам, и поражался тому, с какой легкостью юноша осваивает заклинания и как держит их при себе, не выдавая себя никому. Поразительная выдержка в возрасте, когда кипит и сердце, и горячая кровь бурлит, желая и войны, и драки, и славы, неприятно холодила Николаса.
-Да, определенно, — Николас понял, что ответ Мелеаганта не устроит и решился объясниться с ним. – История даст тебе свою корону и свои одежды, история оплетет тебя потрясающими красивыми легендами, если ты станешь ее частью. Кто станет разбираться чист ты был или порочен? Впрочем, чистота не позволяет войти в историю. Лик мученика устарел, тиранов помнят дольше, тех, кого боятся – оплетают лавром венков гораздо прочнее. Чудовищ обожают, потому что их можно толковать по-разному, им можно искать оправдания и придавать новые смыслы их деяниям. К слову, деяния тиранов могут быть велики, хоть и ужасны.
-Тогда я спрошу по-другому, — Мелеагант покачал головой, — что есть чистота души в определении бессмертия?
***
-Моргана, я тебя люблю! – Гвиневра выпорхнула в залу и порывисто обняла обалдевшую фею. – Ты такая замечательная, добрая, чуткая! Ты так вовремя преподнесла мне подарок, ты такая внимательная!
-Ээ…- прокомментировала Моргана и тут заметила за спиной Гвиневры Ланселота, сложившего руки в молитвенном жесте, поняла. – Да, я такая, Гвиневра.
Гвиневра расцеловала фею в обе щеки, чем привела ее в еще большее смущение и отправилась к своему месту за обеденным столом, где уже восседал Артур, переговаривающийся с Мерлином. Он оторвался от беседы с друидом и крепким поцелуем приветствовал жену. Моргана проследила за веселостью Гвиневры, вспомнила, что сама посылала Артура к ней, и помрачнела.
-Ланселот, — позвала она, — сюда иди!
Кто-то из рыцарей усмехнулся, провожая Ланселота сочувственным взглядом. Но он не расстроился от ее окрика.
-Что за чертовщина? – ласково осведомилась фея шепотом, уводя Ланселота не за свое место, а к Уриену. Тот даже не удивился и молча, подвинулся, давая больше места Моргане. – Какой подарок? Почему ко мне пристает королева?
-А тебе привычнее, когда к тебе пристает король? – не удержался Уриен от тихого, но ядовитого вопроса.
Моргана отвлеклась от Ланселота и повернулась к графу:
-Знаешь, в такие моменты я тебя даже обожаю! – искренне призналась она и снова обратилась к рыцарю, — но ты не ответил, а я не собираюсь отставать!
-Ладно, — Ланселот давно знал, что его партия по сокрытию таинства его любви давно уже раскрыта, — я…господи, почему граф Мори так улыбается?
-Меня обожают, — ухмыльнулся Уриен, — значит, почти любят.
Моргана смерила его насмешливым взглядом, но Ланселот достаточно хорошо знал ее, чтобы суметь прочесть в ее взоре еще и тоску. Странную, какую-то усталую тоску. Была ли то жалость к беззаветно влюбленному графу или желание быть с ним? Что это было с ее стороны? Сочувствие или же предчувствие?
-Ладно, — Ланселот заставил себя вернуться к теме разговора, — я от твоего имени занес королеве пирожные. Корзиночки с кремом и лесным орехом. Ну, знаешь, нежное тесто…
-А мне? – поинтересовалась фея. Она не любила сладкого, но не закапризничать не могла, да и к тому же, она слишком хорошо, ответно-замечательно даже, знала его характер и предугадала его ответ еще до того, как услышала:
-Я и тебе принес. Возле зеркала оставил, смотреть внимательнее нужно. Только, я помню, что ты не любишь лесные орехи и заказал для тебя с миндалем.
-Что тут у вас? – бесцеремонно влез между ними Кей, чем изрядно напугал Моргану, у которой из уст сорвался не остроумный ответ для Ланселота, а что-то неразборчиво-ругательное.
Это привлекло внимание. Кей обиженно на нее посмотрел и отозвался:
-Сама такая!
-Кей! – грубо окликнул его Артур, поднимаясь со своего места, — не приставай к Моргане!
-Не иначе, как конкуренции боится, — тихо, чтобы слышала только Моргана, промолвил Уриен, угадывая ее настроение. Моргана хихикнула и также тихо ответила:
-Ты в ударе, граф!
-Граф, — капризно затянул Кей, хватаясь липкими от меда пальцами за рукав шелковой рубахи Уриена, — я хочу с вами на охоту! Возьмите меня с собой!
-Кей, — строго взглянула на юродивого Моргана, — оставь графа в покое. Артур, сделай что-нибудь?
-Он мой брат, — ревниво заметил король, — я не могу запретить своему брату желать общества графа Уриена, видимо, ныне это популярное общество при Камелоте? Может и мне стоит присоединиться к нему?
-О, — Уриен проигнорировал красноречивый взгляд Морганы, душа, которой колебалась от «зашить Артуру его грязный рот и позволить Уриену поставить зарвавшегося бастарденка на место», до «Уриен может пострадать! Не следует ему в это…»
-О, — Уриен протянул руку к «его неуважаемому величеству» (так он именовал Артура в письмах к Мелеаганту), — мой король, я глубоко удивлен вашим желанием сдружиться со мной, и если вы ищете моего общества, я только рад! Думаю, нам есть, что с вами обсудить, это очень…нервные речи! Не для чужих ушей.
Артур нахмурился. Он понял, что Уриен не оставил своих планов на Моргану, а это Пендрагона не устраивало, но что он мог сделать? Граф открыто не проявлял недружелюбия, и толковать его речи можно было по-разному.
-Я счастлив, приблизить вас к себе, — наконец, промолвил Артур, с трудом удерживаясь от того, чтобы не прибить Уриена прямо здесь и сейчас – сколько бы исчезло сразу же проблем!
-В конце концов, — Артур поймал взгляд Мерлина – умоляющий, показавшийся Артуру сейчас издевательским, — я ваш должник – вы доставили ко мне мою дорогую сестру.
-А я счастлив, видеть то, как вы сблизились, — граф лучился таким дружелюбием, что заподозрить его в неискренности не представлялось возможности, но это только для тех, кто не видел его взгляда. – Семья должна оставаться семьей, никакая сила не должна разлучать ее.
Сколько шпилек, точных уколов было в этом! Насмешка в сторону Мерлина, разлучившего однажды семью Морганы в угоду Утеру, насмешка над Артуром, который едва-едва крепился, чтобы не бросить свою жену в угоду своей слепой яростной страсти и насмешка над самой Морганой, которая так бежала от кошмара своей разрушенной семьи, что перенимала на себя почти полностью роль своей матери…
Граф Уриен Мори сам не сразу осознал, сколько струн задел одновременно! если бы кто-то сказал ему, что он так может, граф очень бы удивился, так как прежде не приходилось ему проявлять свои способности подобным образом.
-Я его ненавижу, — тихо, на ухо Ланселоту прошелестела Моргана. Ее рука безотчетно сжимала рукав его плаща, но рыцарь решил, что если ей так легче – пусть держится за ткань. Главное, чтобы не полезла со своими речами…
-Граф, я рад, что вы прибыли ко двору так вовремя, — Артур не желал отступать, а жаль – это начинало выглядеть уже смешным, — что вы оставили свои земли, чтобы разделить со мной мою радость воссоединения с семьей.
-Мой король, — Уриен тоже не собирался отступать, из упрямства ли, из-за присутствия ли Морганы, из-за накопившегося раздражения или внезапной удачливости своих ответов – он сам не знал, — в моих землях такой порядок, что в мое отсутствие там не случится ничего кошмарного, уверяю.
-То есть, — прищурился Кей, внезапно заговорив без дурашливого кривляния, словно бы просветлев даже лицом, — ты не нужен в своих землях?
-Граф Уриен хороший управитель, — нашелся Мерлин, почувствовавший, как резко меняется напряжение в зале, — его слуги проверены временем.
-А он нам тогда зачем? – заронил опасное зерно мысли Кей, не унимаясь, и тут же пискнул – тяжелая рука бесшумно приблизившегося к нему со спины Гавейна хлопнула его по затылку. Удар был смачный…
-Давайте выпьем за здоровье короля! – Гвиневра попыталась спасти ситуацию. Бледность не оставляла ее лика, но она пыталась сделать хоть что-то, чтобы продемонстрировать не только свою силу и влияние на короля, но и исправить ситуацию.
-Долгой жизни, — ухмыльнулась Моргана и, не дожидаясь, пока остальные последуют ее примеру, залпом осушила кубок, — королю.
Артур подчинился желанию своей жены, но его взгляд покрылся странной пленкой какого-то размышления, которое наводило на Мерлина не самые веселые подозрения и предположения. Он знал отца Артура, и это было достаточно, чтобы понять, что эти двое еще не один раз схлестнуться в своем противостоянии, и что кто-то должен будет пострадать.
Сам Мерлин, конечно знал, что Уриен – друг Мелеаганта и догадывался, что тот явился явно не торговые связи налаживать, а еще и привел ко двору Моргану. Моргану, которую не нашел Мерлин, нашел Уриен? Или она сама нашла его? или не его? здесь было над чем подумать, но Мерлину в общем-то всегда было над чем подумать, он не успевал отследить все, однако, сейчас понял, что откладывать то, что он в мыслях своих окрестил «Делом Морганы», нельзя.
Пора было взяться за свои шпионские сети, начать тянуть за нити, распутывать змеиный клубок наслоенных годами и поколениями интриг, чтобы понять, чего ждать и как спасти Камелот от разрушения.
Смутно Мерлин опасался, что придется идти в самые глубокие темные воды и он опасался этого, хот и знал, что избежать не получится – тайны должны умереть на своем кладбище, чтобы воскреснуть, всплыть, уязвить, и упокоиться навсегда.
***
-Представь, — едва Ланселот переступил порог очередной залитой нищетой и глубокой нуждой порог комнаты, ему пришлось встретиться с ее речами.
-Представь, — повторила Моргана, выпутывая из своих волос сломанные зубья старого черепахового гребня, — если бы ты стал королем, что бы ты сделал?
-Запретил бы тебе нищенствовать, — Ланселот вытащил зубья из ее волос и отшвырнул в сторону, — выдал бы тебя замуж, или – нет. Я вернул бы тебе земли и живи как хочешь. Хочешь – ищи брак, хочешь – колдуй.
-Нет, — она с раздражением отмахнулась от протянутого юношей гребня, — что ты сделал бы первым?!
-Вернул бы тебе земли, — твердо ответил юноша, — так нельзя. Ты заслуживаешь лучшей жизни. Как думаешь, почему я прихожу к тебе так часто? Я не могу жить, зная, в каких условиях ты существуешь и находишь это нормальным.
-Ну, у меня есть все, — фея попыталась быть убедительной, вышло плохо.
-Да, — саркастично ухмыльнулся юноша. – У тебя есть похлебка за три медные монетки, в которой плавает кусочек синей курицы, куриные же шкурки и куски жира с колечком лука – отлично, Моргана! Достойно для дочери герцога!
Моргана не ответила, лишь переставила молча тарелку с остатками своего скудного обеда в сторону.
-Я, — начал было Ланселот, но она поняла, что он хочет сказать, и остановила:
-Еще раз вытащишь свои монеты – выброшу из трактира и не заговорю больше с тобой. Запомни, Ланселот, Моргана из рода Корнуэл никогда не побиралась! Никогда не просила! Никогда…
-Я не хочу унизить тебя, — поспешил юноша, доставая скорбную горсть монеток и укладывая их горкой на липкую от грязи столешницу, — я даю тебе в долг. Я работал и работал честно.
Она странно взглянула на него, и ее лицо осветила почти живая улыбка:
-Что ты делал?
-Я чистил оружие, ковал мечи, колол дрова…- Ланселот отвел глаза в сторону, — не думай, это черный труд, но труд оплачиваемый.
-Забери, — Моргана взглядом указала на монетки.
-Нет, — твердо отказался Ланселот и для верности даже сунул руки в карманы.
-Забери, — повторила Моргана уже настойчивее, — у тебя нет денег тоже. Я знаю, что ты сам чинишь свою рубаху, и у тебя нет денег даже на светлые нитки, ты штопаешь черными.
-Это неважно! – Ланселот вытащил руки из карманов, — это неважно, это моя рубашка. И вообще, с чего ты взяла, что это нужда? Это мой ритуальный знак…на счастье.
-Ты не умеешь врать, — напомнила Моргана, — только не мне.
-Ну…- Ланселот сдался, — тебе эти деньги нужнее. Я заработаю еще. Я могу работать больше, скоро начнутся новые турниры, и если я выиграю вновь, я попаду в оруженосцы к рыцарю, а там будет другая жизнь и другие деньги. Мы больше не будем нуждаться!
-Ты победишь, — заверила Моргана, — но я тебе говорю, что ты пропадешь со мною. Я заведу тебя в болота. Отдавая весь свой заработок мне, ты не накопишь на доспехи и меч. Будешь драться опять какой-нибудь ржавой железкой!
Ланселот угрюмо молчал и смотрел на нее. Моргана знала, о чем он думает и понимала, что ни одна ее фраза не отвернет его сейчас.
-Ты когда ел? – спросила она, тяжело вздохнув.
-Я сыт, — солгал Ланселот и для пущей убедительности улыбнулся.
Моргана хмыкнула:
-И снова – ты не умеешь врать. Не мне.
-Я поем на службе, — ответил Ланселот, — сегодня моя смена на каменоломне.
-Угомонись, — попросила Моргана, — я уеду…сегодня или завтра. На Север. Там есть одно дело, которое, возможно, приведет меня к лучшей жизни. Поедешь со мною?
-Поеду, — Ланселот даже не раздумывал, — куда я денусь?
-Поешь, — Моргана кивнула в сторону монеток, — прошу тебя, путь предстоит нелегкий.
-А ты? – Ланселот не шелохнулся, заметив в этом освещении, что скулы на лице Морганы очертились еще сильнее, — пойдем со мной? Один обед, кто знает, может последний, зато настоящий…горячий. Представляешь? Горячий суп, с настоящим кусочком мяса и картофелем. Или крупою? Ты какой хочешь?
-Не хочу есть, — Моргана виновато улыбнулась, — душу бы продала за возможность помыться в горячей воде. Снять это платье…
-Ну…- Ланселот подсчитал в уме, сколько стоит платье — пусть самое простое, главное – чистое, — если мы здесь продержимся еще где-то неделю…
-Что? – она не сразу поняла, — перестань! Я же не с этим расчетом. Не слушай меня, Ланселот – это слабость женщины!
-Это когда ты слабой успела стать? – Ланселот помог ей подняться, намереваясь увести ее на обед и накормить.
-Я всегда очень слаба, — Моргана пошатнулась, но юноша придержал ее, — спасибо…друг мой.
Глава 29
Враждебные племена учащали свои набеги, а горячая кровь Артура Пендрагона искала выход, желала сражаться, но, каждый раз, выезжая вместе со своей братией на место битвы, король заставал пепелище – биться было не с кем! Если только стоило дать бой своей совести, своим чувствам человеческого…
Но, наверное, этот бастард действительно родился под самой счастливой судьбой, и она милостиво дала ему шанс поучаствовать в битве. Верные слуги короны принесли вести, что саксонцы разбили наблюдательные посты возле одной деревушки, совсем рядом…
Не успела задрожать эта несчастная деревушка – островок мирной жизни, а Артур уже скакал во весь дух вместе со своей маленькой армией навстречу врагу. Впереди – на белом благородном скакуне (как заметила Моргана: «скакун благороднее ездока!»), восседал король, а за ним, на разномастных лошадях ехали его рыцари, в числе которых были и Персиваль, и Гавейн, и Ланселот, и Николас, и даже Кей…
Ехали и не его рыцари – Уриен неожиданно составил компанию в походе за головами врагов. Моргана нахмурилась, но не сказала и слова – она не могла определиться в своих чувствах к графу, он и раздражал ее, и не раздражал, она и любила его, и ненавидела, и проклинала, и ждала. Молясь, тайком, чтобы он взглянул на нее, она встречала его взгляд и нахально требовала, чтобы он отвернулся. Странная игра связывала этих двоих.
-В других условиях мы были бы идеальной парой! – в сердцах призналась как-то Моргана Ланселоту, отшвыривая свой кубок в угол его комнаты.
Рыцарь спокойно проследил за пролетевшим в угол сосудом и спросил:
-А что мешает быть в этих? Артур?
-Да пошел…- Моргана прикусила губу и не договорила. Она настолько сильно ненавидела Артура, что не смогла бы жить без него. В ее чреве был его плод, пусть еще неоформленный, неузнанный миром, неугаданный, но уже живой. Она ненавидела Артура!
Сначала он был для нее никем, только орудием для мести Мерлину. Мерлин должен был видеть, как рушится его мир, и как она, Моргана не могла ничего сделать в ту проклятую ночь, так и он должен был сознавать свое бессилие. Моргана рассчитывала низвергнуть Артура, чтобы пал Мерлин, но…
Она пала сама. Чувство, более глубокое и страшное родилось в ней. Она стала его ненавидеть, когда взглянула на него, когда поняла, что он ее ждал. А потом они провели ночь, от которой у Морганы, прятавшейся тогда под обликом Гвиневры, ныло потом все тело и ничего не осталось от нее прежней с того дня.
Но дальше было хуже! Артур не только не попытался ее убить, но простил, и ввел в совет. А потом и вовсе едва ли не прямым текстом стал заявлять ей вещи, от которых Моргана стала его настолько яростно ненавидеть, что не представляла уже себе иного положения дел. Она понимала, что никогда звезды не сойдутся так, чтобы быть им вместе, да и если бы даже это удалось – их союз пропитался бы ядом, страстью, злостью, кровью… да, это был бы крепкий союз, но это было бы войной. Вечной войной.
А Уриен заботился. Он готов был воспитывать и ее ребенка от Артура, еще нерожденного, и ее принять так, как не принимал никто и вообще обходился с нею с первого дня их знакомства как-то…искренне-трогательно.
Артур не был склонен к подобного рода размышлениям, но и в нем бродило то же чувство, и те же мысли. Все ухудшала кровь его отца, которого Моргана из самых ласковых определений выделяла: «злобный уродец с разжиженным похотью мозгом» и «чертов ублюдок». Но Утер всегда добивался своего, и Артур желал добиваться. Он искал войны и укрепления славы, и война ходила рядом тенью в его замке и война была в саксонских наемниках. Эти две войны сплели для короля один образ, и это углубило, ухудшило ситуацию, и, хотя, Артур, как почти прилежный муж, проводил у королевы теперь пару ночей в неделю, он все равно терзался! Ходили слухи о том, что король заводит любовниц, а может, то и не было слухом, а истиной, но сказать об этом наверняка не представлялось возможным.
И, наконец, первая удача для крови! Первая настоящая, осознанная удача! Саксонцы так близко и вот Артур уже скачет навстречу врагам и с ним его или почти его свита.
-Гвиневре не говори, — бросил Артур, не глядя на Моргану.
-А если ты погибнешь? – лениво осведомилась Моргана, — что мне ей сказать? Что ты упал, запнулся об угол, и разбил голову?
Среди рыцарей кто-то усмехнулся, но фея проявила чудеса такта и сделала вид, что не заметила.
-Ей ни к чему волноваться, — жестко заметил Артур, — она очень худа, бледна и, говорят, плохо спит.
-Говорят? – Моргана подняла на короля насмешливый взгляд, — а сам король не в курсе, как спит его жена?
«Какого черта ты творишь?» — взгляд Артура, жалкий и затравленный встретился с ее ядовитым взглядом.
—Придется не умирать! – спас короля Гавейн и хлопнул того по плечу, — Артур, мы с тобой! Мы отдадим свои жизни, чтобы ты жил!
Судя по реакции Уриена, граф готов был отдать чью-нибудь жизнь, чтобы Артур не жил. Но Моргана сделала вид, что не заметила и этого обстоятельства, хотя сдержать усмешку ей было нелегко.
Уехали… кто-то смотрел им вслед, кто-то молился. Моргана пошла, разбирать накопившиеся документы, чтобы спрятать свое лицо от любопытных взоров. Еще бы! На битву уезжал и Артур. И Уриен, и Ланселот! Что будет в дороге, что будет в пути? Что будет на поле битвы?
-Моргана? – позвала Гвиневра, спускаясь по ступеням, навстречу фее. За нею шла Лея.
-Да, ваше величество, угадали! – Моргана не была расположена к дружеским беседам с королевой, но королева считала иначе:
-Куда уехал Артур7 – ее голос дрожал и в бежевом своем облачении она казалась еще бледнее.
-На битву с саксами, — отозвалась Моргана с непонятной ей самой злостью. Лея и Гвиневра вскрикнула и если первая испугалась задать вертевшийся на языке вопрос, то вторая испугалась и за Артура, и за любимого ею Ланселота.
-И Уриен с ними, — злобно добавила фея, кивнув Лее, — и Ланселот!
Гвиневра, казалось, лишится чувств и упадет в обморок. Лее пришлось поддержать свою королеву, чтобы не допустить ее падения прямо на лестнице.
-Но они обещали вернуться, — мрачно добавила Моргана и, оттолкнув Гвиневру с Леей слегка в сторону, прошла вверх по ступеням, глотая невыплаканные, странные и холодные слезы.
***
Темный потолок, изображающий в достоверности звездное небо, не располагает к занятиям и Лилиан это точно знает. Ее душа мечтательно засматривается чем-то большим, чем обычное зрение, наверх, изучая созвездия и переплетения звездной паутинки серебряных гвоздиков, чьи чудаковатые рисунки преследуют Лилиан и во сне, и наяву.
-Ты меня не слушаешь! – рассерженно вырывает из очередной грезы Леди Озера и Лилиан испуганно встряхивается и смотрит на свой перепачканный чернилами пергамент. Она записывала какое-то очень важное значение, но отвлеклась и теперь все придется начинать с самого начала.
-Где ты витаешь? – наступала Леди Озера, сердито тряхнув серебряной копной волос, — Лилиан! Ты не стараешься!
-Уже, наверное, полночь – неуверенно прошелестела Лилиан, с заведомой виной глядя в глаза Леди Озера, уже зная, что ничем хорошим ее попытка не увенчается.
-И что? – нахмурилась та, — я тебе ясно сказала, что ты никуда не уйдешь, пока не расскажешь мне весь урок, а ты снова ушла куда-то! Ну? Отвечай!
-Я готова рассказать урок, — Лилиан нервно сглотнула неприятный комок, — я учила его целый день, честно! Ланселот проверял меня дважды!
-Если я еще раз услышу о Ланселоте, я накажу и тебя, и его, — пригрозила леди Озера, но опустила свою тонкую грациозную фигуру в кресло и милостиво кивнула, — Лилиан, дитя мое, я тебя люблю. Ты будешь талантливым целителем, но для этого нужно много заниматься, а не общаться с этим…паршивцем.
-Он мой друг! – горячо воскликнула Лилиан, и ее порыв был так горяч, что она смахнула локтем чернильницу в остатки пергамента, где еще виднелись начала значений.
-Вот! – Леди Озера торжествующе подняла указательный палец, — я тебе говорю! Я тебе говорю и говорила, что от него одни неприятности! Теперь ты испортила все свое задание и тебе придется начинать все заново! Но прежде, ты сказала, что подготовила для меня урок, начинай!
Лилиан заставила себя не расплакаться – крепко закушенная губа дала ей возможность выдержать это, но нервы были на пределе и спать действительно хотелось. Это Леди Озера могла спать днем, прячась от жары, пока Лилиан учила очередное задание, а вот ей спать днем не позволялось. Только ночью, в остальное время – учиться.
-Для создания лекарственной настойки, — начала было Лилиан нарочито бодрым голосом, но леди Озера почти сразу остановила ее:
-Стой, дитя! Встань, когда говоришь со мною.
Лилиан покорилась, поднялась из-за стола и уже тише, стараясь не глядеть на Леди Озера, продолжила:
-Различают четыре основных класса ингредиентов.
-Стой, дитя, — Леди Озера была мягка и нежна, ее голосок звучал тоненьким колокольчиком, но от этого, почему-то, было еще хуже, — с самого начала, стоя.
Она с удобством откинулась в кресле, наблюдая за своей ученицей, а та, кивнув и сжав до боли руки в кулаках за спиною, начала с самого начала:
-Для создания лекарственной настойки различают четыре основных класса ингредиентов: растительные, животные, минеральные, искусственные. Растительные считаются наиболее безопасными и, так или иначе, встречаются в составе каждого зелья. Животные ингредиенты добавляют, если хотят усилить действие или же сохранить настойку на больший период вре…
-Так, — Леди Озера подняла руку, сияя улыбкой, — заучить лекции проще простого! Так каждый сможет. Я хочу понять, способна ли ты думать сама. Скажи мне, дитя, какой орган у любого животного нельзя брать для создания лекарственной настойки?
-А…- Лилиан задохнулась словами, этого она не знала. Совершенно не могла знать, в книгах об этом не было сказано, да и леди Озера, кажется, не упоминала.
-Это совсем просто! – подбадривала Приемная Мать, — давай, сообрази!
-Я не знаю, — признала Лилиан и опустила голову.
-Та-ак, — ласково пропела Леди Озера, поднимаясь из кресла, — так-так-так! Я трачу на нее силы, время, развиваю ее способности, а она, вместо того, чтобы подумать, вместо того, чтобы попытаться представить, вместо…
-Прекратите! – Лилиан не выдержала, из ее глаз брызнули слезы, — я больше не могу! Я не знаю. Я учусь, читаю, я…
-Бездарность! – подвела итог Леди Озера, — ты не целитель, ты мошенница, обманщица. – Бездарность, Лилиан!
-Почки! – вдруг взвизгнула Лилиан, сама себя не контролируя, и испуганно вжала голову в плечи, ожидая ответной реакции. Леди Озера расхохоталась:
-Молодец! Вот можешь же сообразить! Молодец!
Леди Озера расцеловала дрожащую Лилиан в обе щеки и промолвила:
-Ступай, так и быть! Но завтра продолжим.
Лилиан замолчала, пытаясь справиться с переживаниями от нахлынувших воспоминаний о тех днях ее юности, в которых была еще Леди Озера, и Ланселот был прежним. Мелеагант пожелал узнать о ее жизни больше, и Лилиан приоткрывала ему понемногу свои тайны…
-Вот дрянь, — прокомментировал Мелеагант, переплетая свои пальцы с тонкими пальцами Лилиан, — так издеваться над тобой! Да как она посмела?!
-Милый, — Лилиан устыдилась своей откровенности и смущенно прижалась плотнее к Мелеаганту, — она хотела сделать меня лучше.
-Самоутвердиться эта тварь хотела, — возразил принц, — но что ты, что…черт, не думал, что я это скажу, но и Ланселот тоже, остались разумны.
-Разумны…- повторила Лилиан, как заколдованная, — ну да! Ланселот связался с Морганой, а я вот…лежу с тобою, смотрю на твое лицо…
-Можешь смотреть в другое место, — предложил принц де Горр, не задумываясь, — со слов Морганы, Ланселот о ней заботится. Да и Уриен говорит о том же, так что, зря ты так боишься за него.
-Его доброта его погубит, — горько отозвалась Лилиан и села на постели, пряча в распущенных волосах лицо, — боже, ты не представляешь, сколько он меня поддерживал! Сколько ромашек я находила у себя в комнате, когда возвращалась с занятия, чтобы готовиться к следующему, сколько он мне приносил всяких сластей! И иногда, когда я возвращалась совсем поздно, его мелкие подарки: вырезанные из дерева птички, куколки из соломы были причиной, чтобы снова утром проснуться.
-Бедная моя, — Мелеагант приподнялся за нею, провел по бархатной ее коже кончиками пальцев, утешая, — ты стала сильнее, побудь же сильной еще немного, чтобы забыть о том кошмаре…
-Ты не понимаешь, — Лилиан отняла руки от лица, блестящего от слез, — ты ведь не понял, да?
-Прошу прощения? – нахмурился Мелеагант, касаясь тонкого девичьего запястья и прикладывая ее ладонь к своей щеке, — о чем ты?
-Он меня поддерживал, ненавязчиво, аккуратно! – Лилиан на мгновение прикрыла глаза, поглаживая рукой щеку Мелеаганта, — но я не поддержала его. Мне нужно было бежать с ним от Леди Озера, когда он объявил мне, что она лицемерна, что она… ее дом походил на цветущий сад, но это была гниль! Там было много цветов, гроздья винограда свисали прямо с потолка, все было увито травами и разноцветьями, но дышать там было совершенно невозможно! Все, словно бы искусственное, мертвое, понимаешь? Я хотела выбраться оттуда, хотя, Леди Озера давала мне кров, пищу, образование и не была мною замечена в чем-то особенно злобном, но я хотела уйти оттуда. Но когда Ланселот мне предложил это сделать, я испугалась! Я трусиха!
Лилиан откинулась обратно на постель, закрыла лицо руками, пытаясь справиться с потоком охвативших эмоций.
-Не трусиха, — мягко промолвил Мелеагант, склоняясь к ней, — ты находишься в земле де Горр, а это не земля для трусов. Ты налетела на Моргану в день турнира, чтобы защитить Ланселота, ты бросилась в герцогство Кармелида с Уриеном… разве трусость это?
Лилиан не успела ответить, потому что на стене замелькали желтые огоньки-глаза и несколько Теней выпрыгнули из стены.
Лилиан взвизгнула и натянула одеяло до самого подбородка – она не могла привыкнуть к тому, что тени появлялись из ниоткуда и в это же никуда и уходили.
-Учитесь стучаться, — посоветовал Мелеагант, вылезая из постели, — ну? Что у вас?
Тень неуклюже поклонилась, что-то смущенно мурькнула-мявкнула и протянула Мелеаганту вполне осязаемый свиток с незнакомой Лилиан печатью. Мелеагант разодрал печать и развернул лист, прочел – помрачнел…
-Что-то случилось? – с тревогой спросила Лилиан, приподнимаясь на руках, заглядывая в лицо Мелеаганту.
-А? – он встряхнулся, взглянул на нее, — нет, любовь моя, нет!
Торопливо поцеловал ее в лоб, набросил на себя мантию и выскользнул в коридор вместе с большей частью Теней. Другие ушли в стену, а одна, заглядевшись на Лилиан, вдруг осознала, видимо, что ее бросили, и попыталась метнуться в стену, но влетела лбом прямо в колонну. Панически заверещала что-то на своем, и осела на пол…
-Дожили! – не выдержала Лилиан и позвала, — эй…Тень, ты…вы как?
Тень крякнула, заворошилась на полу, но не поднялась. Лилиан, обмотав себя одеялом, сползла с постели и с опаской склонилась над Тенью – та лежала на полу, прикрыв один из желтовато-слеповатых на вид глазок.
-Э…вам помочь? – Лилиан огляделась, ища ответ, как можно помочь существу, которое вроде бы и не совсем живое. То есть, нет, оно живое, но не живое в мире живых.
Лилиан, преодолевая страх, помня о том, что она целитель (да, не совсем такой целитель, но всё же!) – протянула руку Тени, и та, беспомощно вцепилась в нее лапкой-ручкой и тут же выпустила руку, картинно откинувшись в обморок.
Лилиан, не успев испугаться, почувствовала, что у нее в ладошке что-то осталось и медленно разогнула пальцы и едва не всплакнула от умиления – на ее ладони осталась лежать маленький цветочек ромашки, вложенный Тенью.
-Спаси…- начала было целительница, но осеклась, увидев, что пол, где только что лежала Тень, пуст.
-Господи, куда ж меня занесло! – не удержалась Лилиан от смешка, но ромашку сохранила, положив ее между страницами книги «Законы и следствия лекарственных зелий».
***
Вкус победы запекается на губах кровью, остается в сердцах сталью и прожигает криком душу. Вкус победы не спутать ни с чем, не забыть никогда и не стереть с губ своих. К победе полагается крепкое вино, хмельной зал добрый рыцарей и красавиц-танцовщиц, а также громкие барды…
-Это твоя победа, Артур! – Гавейн устало оперся на меч, глядя на короля так, как может смотреть только преданный слуга на своего господина. – Долгой жизни, мой король!
-Это наша победа, братья, — шепчет Артур, у которого пропало все желание кричать, ушло в землю вместе с последним, попавшим под его меч, саксонским наемником.
-Я сочиню об этом песню! – Кей мужественно трясет руки всем, раскланиваясь и улыбаясь. Он уже не помнит, что пять минут назад верещал, напуганный гусеницей, десять минут едва не был убит саксонской лошадью…он уже ничего не помнит, кроме этой, (не)своей победы. – Она зазвучит гимном для всех бриттов…
Уриен усмехается. Ему не нужно смотреть даже на короля Артура, чтобы представить его самодовольство – первая победа! Первый военный успех нового короля. Наверняка, Артур уже решил, как сообщит об этом Гвиневре, как скажет Моргане…
Впрочем, чует сердце Уриена, что говорить Моргане особенно не нужно. Или же граф стал законченным параноиком, или же черный ворон, разгуливающий свободно под ногами рыцарей и армии короля, действительно нехорошо блестит своим глазом? Бывают ли у птиц такие глаза, с зеленоватым проблеском пламени? Бывают ли птицы…такими не-птичьими? Могут ли их перья быть так аккуратно уложены, если птица изначально из числа падальщиков и дьявол знает, сколько времени она уже кружит по этому полю битвы?
Уриен отшатывается – ему мерещится что-то невообразимое, что-то диковатое. Он представляет себе сразу же несколько образов. Почему-то ему видится и Мелеагант, лежащий с перерезанным горлом, на месте трупа под его же, Уриена, ногами; и Лея, что кошкой льнет к Артуру, а его руки жадно блуждают по ее телу, так по-хозяйски порочно, пошло… и Моргана, которая хватается за его руку и шепчет что-то, что Уриен не может услышать.
-Граф, — зовет Николас, единственный, кто замечает его состояние, — вы в порядке?
-Утомился, — мрачно отзывается Уриен, и видение проходит, мелькнув…зеленоватым огоньком в глазе ворона. Ворон что, смотрит прямо на него?
-Да, Уриен, вы прекрасно сражались, — признает Персиваль и хлопает Уриена по плечу так, что у того едва-едва хватает сил, чтобы удержаться, — вы храбрец, которых поискать! Я много слышал о вас, но не видел прежде в деле.
-Могу показать еще раз, — предлагает граф сквозь зубы и что-то совершенно не миролюбивое, а скорее, жуткое, скользит в его тоне.
-Не стоит, — торопливо замечает Персиваль.
-Тогда уберите от меня руку, — отзывается граф, которому уже плевать, сколько глоток придется перерезать в этот день. Персиваль покоряется, но обстановка остается слегка раздраженной.
-Мы отметим сегодня эту победу! – яростно выдает Артур и вскидывает кулак, — братья!
-Братья! – вторят рыцари и вскидывают свои кулаки.
-И я! И я! И я! – орет Кей, подпрыгивая, и вскидывая сразу же два кулака. – И я тоже!
Довольно. Нужно возвращаться. Нужно пировать. Нужно найти чью-то податливость, если не подается любовь, если не поддается ненависть.
До крови закушены губы, до боли стиснуты руки в кулак, в глазах – немота боли. Возвращаться с битвы всегда тяжело, потому что в ночь за битвой приходят мертвые и тянут руки, и зовут. Артуру неведомо это – он прежде не бился, а Уриен бился. Он не привык напиваться в другие дни, кроме как в дни, когда кипела кровь и земля стонала под копытами боевых лошадей.
Все воины напиваются после битвы, если есть такая возможность. Забываются в объятиях красавиц, чтобы не остаться в эту страшную ночь в одиночестве. Что-то человеческое, что-то свое каждый теряет, убивая. Сколько ушло в землю крови? Сколько ушло туда боли? Сколько смеха и надежд?
Пусто в груди. Пусто. Зверь совести не молчит и Уриену кажется, что он ослеп и оглох – так всегда. Он знает, что отойдет, что вернется, но нужно выдержать день или два, чтобы снова стать собою. Он еще человек. Слишком человек для войны. Сколько боли скопилось внутри и тут же рухнуло куда-то, потянуло комком где-то в животе, холодом по ногам… смерть в глазах останется, надо не ослепнуть.
Снова лошади. Снова путь. На этот раз – в замок. В Камелот. Кей перебирает струны лютни, пытается сочинить что-то героическое, но выходит у него явно дурно, и это дребезжание его голоса и инструмента сильно бьет по душе, по обнаженным оголенным чувствам.
Уриен нагоняет лошадь Ланселота, равняется с ним. Ланселоту не досталось – удача и мастерство сделали его неуязвимым сегодня. Уриен не мог не оценить, что рыцарь дрался славно…
-Хотите поговорить со мною? – угадывает Ланселот тихо.
Смысла отрицать нет. Это не он так решил. Это решило что-то, ведущее его по жизни, но Уриен соглашается с этой силой:
-Да, я хочу попросить у тебя… если меня не станет, если меня совсем не станет, не оставь Моргану и Лею, пожалуйста. Они пропадут. Мелеагант позаботится о них, но Артур кажется, мне…непредсказуемым и я прошу тебя тоже.
Ланселот молчит лишь мгновение, но оно мучительно. Рыцарь соглашается:
-Клянусь тебе, не оставлю. Но, Уриен… если со мной что-то произойдет, сделай это же и для Лилиан, и для…
Произнести ЕЁ имя так сложно, так рвано и больно. Она живет в нем. Она стала его душою. Он, глядя на луну, на день, на солнце, видит ее повсюду. Но Уриен знает любовь. Уриен угадывает:
-Я позабочусь о ней…
И что-то большее, чем случайное приятельство остается в их судьбах, что-то объединяет их пути.
Глава 30
-Какого дьявола ты жив? – ласково осведомилась Моргана, проходившая мимо залы с подозрительно пахнущим вином кубком в руках и услышавшая чествование Артура. Она делала вид, что появилась здесь случайной гостьей, делала вид, что спустилась случайно, а не караулила у окна, ожидая возвращения своего сводного брата, своего друга и…Уриена. Каким словом описать его? Какое определение подобрать ему, чтобы не унизить и достаточно объяснить этого человека для ее жизни? Моргана не могла сделать этого сама для себя, и никто не мог помочь ей в этом.
Она убедилась, что Артур возвращается и увидела, что возвращается с победой. Выдохнула. Раз-два. Увидела, что Уриен тоже в числе всадников. Выдохнула еще. Три-четыре. Как просто дышать. Как трудно. Как больно. Ланселот! И этот жив!
Моргана возблагодарила богов, выждала долгие десять минут, успев за это время жадным залпом осушить несколько кубков, и спустилась с нарочитым изумлением.
Артура чествовали. Чествовали рыцарей. Мерлин был доволен – его протеже, наконец-то, делал первые военные успехи. Сам король представлял собою смешанную гамму чувств от смущения и усталости до самодовольства и бахвальства. За первые два хотелось его обнять, но за два других – вернуть на поле битвы и оживить саксонцев. Гвиневра – молодая королева со священным трепетом взирала на короля, она была рада, что он вернулся, и также рада, что вернулся Ланселот и эти две радости создавали, сплетаясь, удивительную темную женскую печаль на молодом лике ее. Лея украдкой вытирала глаза рукавом своего платья, пряча слезы от Уриена, но тот стоял так, словно бы и не было никакой битвы.
Кей распевал уже сочиненную песенку, в которой, почему-то все саксонские наемники назывались «рыжими курицами» и при этом «блеяньем овцы умоляли короля». Однако песенка выходила задорная и отвечала общему ликованию, а посему мало кто замечал ее нескладность и дурноту исполнения.
Артур услышал Моргану, повернулся к ней, просиял странной, понятной только ей улыбкой:
-Моргана! – и протянул к ней руку, словно желая, чтобы и она, как Гвиневра, прильнула к нему.
-О, и ты жив! – деланно удивилась фея, — но первая моя фраза, дорогой…братец, относилась не к тебе. Она проигнорировала немой вопрос в глазах Артура, и руку его тоже оставила незамеченной и порывисто обняла первого, кто попался ей под руку. Персиваль даже обалдел от такого поворота событий, но обнял фею в ответ.
-Да ты от меня без ума! – констатировал он весело, за что получил подзатыльник от Артура:
-Не смей так говорить с моей сестрой!
-А я в общем-то…без ума, — сообщила Моргана, ничуть не обижаясь, и обняла еще более обалдевшего Гавейна. Отпустив ошалевшего рыцаря, она обняла еще кого-то…и еще. Броситься на шею к Артуру было выше ее сил, и она запрятала свой порыв…
-Я рада, что ты жив, — быстрым шепотом сказала Моргана, на мгновение дольше задерживая руки на спине Уриена. Он боялся, что она его не обнимет, но она обняла и даже глаза прикрыла на миг. Этот миг…этот короткий, волшебный миг был разрушен, когда она разжала объятия и уже заключила в них – и заключила искренне Ланселота.
-Объявим праздник! – сказал король, и в его глазах отразилась странная тоска. На его глазах Моргана обняла Гвиневру и торжественно расцеловала ее:
-Прости меня, пожалуйста, за недавнюю грубость!
-О, Моргана! – Гвиневра даже всплакнула от того, что Моргана так переживает за нее, и расцеловала ее в ответ, — я совсем, ну вот совсем! – ни капельки не сержусь.
«А зря!» — подумалось Лее, которая, в отличие от многих, увидела, каким взглядом Артур провожает их объятие. Но Лея была хорошей служанкой и безукоризненно умела сохранять вид, что для придворной очень и очень важно, может быть, важнее даже титула.
Было объявлено вечернее пиршество, понемногу начали расходиться по комнатам, готовясь к празднеству. Придворные дамы сопровождали мужчин, закатывали глаза, спрашивали о том, было ли страшно и как все прошло. Артур извинился перед Гвиневрой и, сообщив, что устал, пошел к себе – переодеться. Гвиневра закружилась с Леей в счастливом танце, что все вернулись, что все живы и обе девушки, пошептавшись, бросились наверх, в покои королевы. Мерлин проводил их мрачным взглядом, вытащил из толпы рыцарей Николаса и начал усиленно толковать ему про бумаги. Николас послушал его и тоже помрачнел и оба скрылись…
Даже к Кею было больше внимания, чем обычно. Несколько неродовитых, но очень амбициозных молодых красавиц облепили юродивого и тот рассказывал им, безумно жестикулируя, как сражался один против всей саксонской армии. Дамы смеялись, дамы восторгались… Кей был счастлив.
-Надо сменить одежду…- задумчиво промолвил Ланселот, оглядывая порванный и испачканный землею плащ, — этот уже все…
-Зайди к королеве, — попросила Моргана, снимая с него плащ, — передай ей что-нибудь от меня в подарок.
Ланселот замер:
-Ты что делаешь?
-Плащ отдай, я починю, — Моргана содрала остатки ткани с плеч Ланселота.
-А…второе? – осторожно осведомился он, невольно взглянув на лестницу, по которой убежала Гвиневра с Леей. – Ты…
-Да, — жестко ответила Моргана, — я так считаю.
-Но…- снова попытался было Ланселот.
-Не будь тряпкой! – обозлилась Моргана, снова не дослушала и, сердито развернувшись, зашагала строгим шагом к лестнице.
-Впечатляет! – признал Уриен, — жаль, что я ничего не понял.
-Все просто,- тихо ответил Ланселот. – Она настаивает на том, что проявлять любовь к королеве – хорошая идея. Нужно добиваться ее ответных чувств.
-Моргана говорит, что нужно добиваться ответных чувств? – мрачно уточнил Уриен. – Потрясающе!
***
Моргана не удивилась, увидев возле своих покоев Артура. Он сидел на полу, привалившись спиною к стене, и беспомощно смотрел на нее. Он не решался подняться ей навстречу, и боялся, что она его прогонит.
-Ну, заходи, — милостиво согласилась Моргана, распахивая дверь.
Он вошел молча. Взглядом попросил разрешения сесть в одно из кресел. Моргана кивнула, захлопнула дверь и уложила плащ Ланселота, пока Артур устраивался, на свой стол, чтобы и не забыть, и не измять бумаг своих…
-Ты не удивилась, – промолвил Артур. Его голос был странно безжизненным.
Моргана прошла от своего стола, осторожно, чтобы не задеть ничего, дошла до столика, у которого стояло кресло, занятое Артуром и налила ему из кувшина легкого светлого вина, пододвинула ему кубок, и только после всего этого, ответила:
-Я знаю, что нужно человеку после первого боя.
-Откуда? – спросил Артур и в его голосе проскользнул интерес.
-Я была в бою, — ответила Моргана, налила вина и себе, села напротив. – Я была, Артур, в битве и не один раз! Я дралась магией, кинжалами и даже руками. Участница двух переворотов в Седых Берегах, одна из тех, кто поднимал бунт на юге…и просто дралась. Артур, ты многого не знаешь о моих странствиях, и, поверь, не надо тебе этого знать.
-Почему ты ввязывалась в войны? – упрямо спросил Артур, поражаясь той легкости, с какой Моргана говорила о битвах. Он бы сам так не смог.
-Я ввязывалась в интриги, я выживала. Я жила в краях, где крестьяне голодали и шли против господ, чтобы раздобыть хлеба. Я пыталась что-то отвоевать, отобрать, у себя…у других…не знаю! Но я помню, этот южный зной, эту бесконечную гладь воды и реки, которые становятся красными от крови. Я видела ужасы и я творила ужасы. И ты будешь.
-Я защищаю свою землю! – вспыхнул Артур, и кубок едва не упал от его резкого движения.
-Осторожно, — усмехнулась Моргана, — свалишь ведь! Нет, Артур. Ты король. Ты будешь зверствовать, потому что так нужно. Так нужно народу. Так нужно истории. Ты не поймешь этого сейчас, но поймешь потом…
-Я мог умереть сегодня, — Артур сделал большой глоток из кубка и доверительно протянул руку по столешнице к Моргане, — я могу умереть.
-Мог, — согласилась она легко. – К смерти привыкаешь, но когда она рядом… когда она касается тебя, ты мучительно хочешь жить. Хоть как, но жить!
-Меня спасли. Меч саксонца…у них такие коротки. Очень острые мечи, — Артур поежился от воспоминаний, — я почти не осознавал, что делаю. Я как-то уклонился…и он упал.
-Это тоже бывает. Первый бой, да и вообще…бой, сложно помнить, но я помню, в чем нуждалась после первой своей битвы, — Моргана была сама мягкость и доброта. – Я помню это!
-Ты воюешь всю жизнь, — Артур откинулся на спинку кресла, как и всякому, кто избежал смерти, ему хотелось жить, ему хотелось чувствовать и чувствовать острее, чтобы, когда придет момент смерти, умирать было не так обидно. Его «прости, дорогая», обращенное к Гвиневре в зале было нечто большим, но он тогда этого не понял. Зато медленно начинал ощущать сейчас, под тяжестью вина и при близости к Моргане.
-Да, — неожиданно она улыбнулась, — с детства. Я воюю с демонами, кошмарами, страхами, и, наконец, людьми. И я буду воевать, Артур, потому что больше я ничего не умею.
Он ничего не ответил и Моргана, отпив из своего кубка, продолжила:
-У меня даже шрамы остались, не поверишь!
Она хихикнула. Так тонко. Так по-девчоночьи, так непривычно.
-Покажи. – Голос Артура охрип. У него все пересохло во рту. Он чувствовал, что должен увидеть. Увидеть ее шрамы.
Моргана молча допила, не сводя с него взгляда и даже не моргая. Затем она также медленно восстала, а иначе и не скажешь, из кресла, повернулась спиной, и ее руки, ловко расшнуровав платье, приспустили слегка ткань со спины…
Артур тяжело выдохнул. Его дыхание дернуло сердце болезненной иголкою – он первый раз видел настоящую обнаженную кожу Морганы, и это потрясло его куда больше, чем то, что у нее на спине красовались крест-накрест две белесые полосы от тонкого, но очень жестокого удара…
Артур не выдержал. Он едва не опрокинул стол, бросившись к ней. Моргана, услышав шум, поспешно принялась поправлять, было платье, но Артур не дал ей этого сделать. Он, сам не отдавая себе отчета в своих действиях, перехватил тонкие руки ее и наклонился к шрамам, целуя их. Он целовал каждый кусочек этой белесой полосы на ее коже, припадал губами к ней и не встречал никакого сопротивления от Морганы.
Она только улучила момент и повернулась. Странно было видеть ее лицо мокрым от слез. Артур выпрямился и только сейчас ощутил в полной мере, что она ниже и тоньше его. Она, давившая его словами, действиями и взглядами, давившая, порою, одним присутствием своим, запросто могла упасть в его объятия так, что он даже не ощутил бы этого – так легко казалось ее тело, и легкость этому придавала особенная мертвенная бледнота.
Артур не знал, что делать и как быть. Он был уверен, что вот-вот и получит от нее оплеуху и будет справедливо. Но она не шевелилась, не заносила руку для удара, она словно бы стала мрамором и только смотрела на него и глаза ее серебрились от стоящих слез.
-Я не имею права, — прошептала Моргана, а может быть, Артур только выдумал, что она прошептала это. Может быть, так ему было легче понять и пережить происходящее, может быть, она лишь подумала это, а он прочел, уловил каким-то интуитивным чутьем… — Я не имею права брать то, что не моё. Я не воровка. Я – Моргана рода герцога Корнуэл, заявляю, что я не воровка! Я…я не стану. Не стану, слышишь?!
-Я вор! – Артур потерял терпение. Он отнял последнее ее сопротивление. – Я вор! Вор, грешник, если тебе так хочется, ублюдок! Выбирай, что хочешь! Как ты звала меня? Свинопас? Я свинопас – да!
Он сократил последнее безопасное расстояние между ними. Все было кончено. Моргана поняла это раньше, чем понял сам Артур.
-Я из рода воров, — прошипел он, ловя ее лицо в свои руки, — мой отец украл твое детство, а я…краду тебя саму!
Артур не понял сам, как это случилось. Моргана – настоящая, в своем облике, словно бы упала в его объятия, словно бы она сама поцеловала его, и в этом поцелуе было много боли для обоих. Мир закружился тысячью красок и сотни огоньков поглотили его. Ничего более не существовало. Никого более не существовало.
Артур отвалился от Морганы и перевел дух с огромным трудом. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди или и вовсе разорвать ее своим стуком.
-Пир ждет короля! – Моргана тяжело дышала, но нашла в себе силы восстать с ложа и спешно принялась одеваться.
-Что? – Артур даже решил, что ослышался. – Ты меня выгоняешь?
-Выгоняю, посылаю, изгоняю, — ответствовала Моргана, — тебя ждет пир, двор и королева.
-Я брошу ее в монастырь, — пробормотал Артур, все еще лежа на постели и не пытаясь даже подняться. – Прекрати, ты же не думаешь, что я могу встать и пойти к Гвиневре как будто не изменил ей только что?
-Думаю, — Моргана обернулась на него, — вставай! Прочь отсюда! Никому ты не изменил.
-Что? – Артур выразительно взглянул на Моргану, — боже, как ты красива в этом наряде…
-Никому ты не изменил, — повторила Моргана, — тебе все…приснилось, показалось, привиделось…
-Поэтому я в таком виде лежу здесь? – ухмыльнулся король, — ну я же не идиот, Моргана!
-Кто тебе сказал такую глупость? – осведомилась означенная Моргана, и щелкнула пальцами. Синеватый дымок скользнул через них, он прошелестел последней симфонией по комнате, подполз к ложу, обвил тело Артура…незамеченный им, он закружил, обвил, утянул…
Все, что осталось – смятое ложе, насквозь мокрая простыня и два кубка. Все! Кто скажет, докажет, подтвердит, что здесь был Артур Пендрагон? Сама Моргана будет молчать, наверное, до Страшного Суда. Ей было хорошо… и за это очень стыдно. То, что происходило между ними – это было неверно, но это было, и она понимала, что ничерта она не закончила, а поддавшись, продолжила с большим эффектом. Теперь он точно не отстанет от нее. Она не стерла ему память, она просто вышвырнула его из своих покоев и теперь Артур уже, скорее всего, лежит в своей постели и смотрит на потолок. Он в сознании. Он помнит. Но он не будет здесь! Всякий может сюда войти. Всякий может застать их…
Так нельзя! Так нельзя! Моргана в отчаянии схватилась за голову. Ее жгло внутренним жаром, но она не могла позволить себе передышку. Она не могла позволить себе больше ничего – ни одной лишней улыбки, ни одного лишнего взгляда. Только мысль, только рассудок, только…
Уриен! Она уедет к Уриену! Она будет ему верной женой. Она родит ему сына от Артура. Она сделает это!
Моргана даже рассмеялась от такой простой мысли. Как она сразу не поняла! Как она сразу не увидела этой изящной легкости выхода?
К черту месть! К черту Мерлина! Она будет жить иначе. Она будет любить Уриена. О да, она полюбит его! Сумасшедшей нежной любовью привяжется… к черту Мерлина еще раз! И еще! И еще! И еще! Если она останется с Артуром – он снова окажется рядом. Она снова поддастся ему. Она снова… боже, нет!
Как легко Моргане удалось найти графа Уриена Мори. Он восседал в пиршественном зале, в отдалении от всех, но прислушивался к разговору и иногда влезал с какими-то замечаниями в беседу.
Она скользнула тенью. Стараясь не наступать на руки, ноги, одеяния рыцарей, сидевших по лавкам и по полу, она дошла до Уриена. Обняла его за шею, склонила голову, пытаясь ощутить покой.
-Ты заболела? – Уриен повернулся к ней. – Или обозналась?
-Если ты хочешь…- начала было Моргана, в волнении отвела взгляд и наткнулась на Лею своим взором. Она вспомнила, как девчонка, эта смешная девчонка, не соперница ей даже! – любит графа. Она пошла на подлости, унизила себя, лишь бы быть с ним, и, как знать, может, у них все сложится лучше? Лея молодая, крепкая, здоровая, любит его! Она не вскакивает по ночам, она не кричит, не бьется в истериках, она не испортила себя порочной связью! Не грешная, чистая, любящая, преданная…
Не стоит портить Уриену жизнь. Не стоит ему предлагать свою душу.
Моргана поняла это за какие-то доли мгновений и поспешила изменить свою речь:
-Если ты хочешь писать к Мелеаганту, скажи мне об этом. У меня есть пара строк для него, — нашлась фея и, под удивленными взорами нескольких заметивших придворных, ушла в коридор.
Ланселот озадаченно проследил за нею взглядом. Он видел ее внезапный порыв нежности и мимолетное отрезвление. Заметил, что Артур появился на пиру помятый…сложить картинку не составляло труда! Рыцарь понял, что Моргана немного сходит с ума, и уже собрался подняться, чтобы пойти за нею и поддержать, чем способен, но голос (о – этот священный голос!) остановил его:
-Сэр Ланселот…
Как дрогнули ее губы. Как дрогнуло его имя на ее устах!
-Пожалуйста, расскажите нам о битве!
Она решилась. Она почти смело глядела на него, пока он этого, конечно, не видел. Ланселот покорился. Он покорился бы всему, что она сказала, и, хотя о битве рассказывать ему было особенно нечего, он с воодушевлением рассказал все то пережитое, ощутимое, скользнувшее. Меч к мечу, земля и кровь, пламя и страх…он был честен. Он обожал ее. Он восхвалял ее. Его собственный голос дрожал, но он мужественно смотрел на нее, боясь отвести взгляд. И постепенно, к досаде Гвиневры и Ланселота, все новые и новые голоса подхватывали его рассказ.
Моргана же выбралась из замка. Ей требовалось что-то среднее между «успокоиться» и «утопиться». Она быстрым шагом дошла до озера, почти не заметив аллеи, и спустилась к самой воде. Там она опустилась на землю и долго сидела, обхватив голову руками и слегка покачиваясь…
-Нет, жизнь, конечно… дрянь, но ты переигрываешь! – нигде в этом проклятом замке нельзя было побыть одной. Моргана повернулась на ненавистный голос, но Мерлин уже садился рядом в своей светлой мантии на черную землю.
-Пошел вон…друид! – слово «друид» прозвучало из ее уст оскорблением. Странное дело – у нее это выходило легко и изящно.
-Хватит, Моргана…- устало отозвался Мерлин. – Ты не самая несчастная.
-Я снова была с Артуром! – рявкнула она. – А теперь…
-Я говорил ему, что Гвиневра не его судьба! – Мерлин поднял указательный палец. – Я говорил! Кто меня слушал? Никто меня не слушал! Ты и Артур – вас соединила ненависть…
-Вот уж, Мерлин, не она! – Моргана захохотала – бешено и демонически. – Нас соединила простая похоть, простая…
-Не она, так не она! – покорно согласился Мерлин, и Моргана даже с подозрением взглянула на него.
-Послушай совета старого и мудрого друида, — предложил Мерлин также спокойно.
-Хорошо, — кивнула Моргана и оглянулась по сторонам, — старого вижу, а мудрый где?
-Не надо шутовства! – вздохнул Мерлин, удобно усаживаясь рядом с Морганой, от чего она отодвинулась было по земле, но не особенно удобно отодвигаться в платье… — Я, конечно, «свинодой козломордый» и «желтобрюх углокопытный»…
Мерлин притих, борясь со смешком. Он не в первый раз слышал от Морганы странные сочетания слов, но каждый раз, даже когда слова эти складывались в оскорбления, он не мог удержаться от усмешки – так было интереснее и как-то искренне. Появлялась воля для фантазии… взять того же «свинодоя». Какой он, этот «свинодой»? знает ли он о том, кем является и что над ним потешается большая часть коридоров Камелота?
-Ланселот донес? – хмуро осведомилась Моргана, искоса глядя на друида. – Он знает, как я тебя называю. Как я всех называю.
-Не Ланселот, — заступился за рыцаря Мерлин.
-А, — Моргана с безразличием кивнула, — я забыла, что у всех замков есть свои уши и глаза. стены замка могут быть безмолвными, но никогда – глухими…
-И не стены, — Мерлин не удержался и прыснул, заметив же недоумение Морганы, пояснил, — ты почаще на балконе, по ночам, читая мои свитки, выкрикивай оскорбления, а то не весь Камелот в курсе еще.
-Вот оно что…- Моргана дернула плечом, — ну было пару раз. Но кто мог еще потерять…потерять, Мерлин! — последнюю карту потаенный троп Тракта? Только козломордый свинодой!
-Резонно, — согласился Мерлин, — но я не о том, Моргана. Я хочу дать тебе совет.
-А я – сломать тебе нос, — грубо отозвалась фея, — но я сижу и не шевелюсь.
Как назло, у Морганы в этот момент очень сильно затекла нога и она хотела ее пошевелить, чтобы снять колючесть с мышцы, но раз сказала – придется терпеть.
-Ваше ложе…твое, Артура, Гвиневры…всех, образуется, — Мерлин, словно не услышал грубости Морганы. – Я прошу тебя успокоиться. Не казни себя. Уриен тебя любит. Скоро у тебя появится сын.
-Артур признает его, — непонятно зачем и для кого, скорее всего, для себя одной, произнесла Моргана.
-Да, — Мерлин не стал спорить, и что-то странное отразилось в его тоне, совсем не насмешливое, а усталое, печальное. – Саксы наступают, наемники сходят с ума от ненависти ко всему подряд, на юге! – плодородном юге засуха. Мелеагант явно молчит не просто так. он что-то затеял и мне не нравится это затишье, ведь с его характером, он должен был восстания три поднять против бастарда. Кармелид отлучен, пусть и временно, от Камелота. Моргана, тебе есть над чем подумать. Я знаю…
Мерлин перевел дух, пытаясь заодно угадать реакцию Морганы на его слова, но она сидела, не шелохнувшись, словно отлитая из мрамора статуя.
-Я знаю, — уже тихо продолжил Мерлин, понимая, что сейчас рискует очень сильно нарваться на неприятности, — я понимаю… ты не сама действуешь. Не только сама. Но, позволь задать тебе простой вопрос?
Она снова не ответила. Мерлину пришлось продолжить с ее немого согласия:
-Если…мало ли, что-то произойдет и мальчишка-бастард падет с трона? Что будет? Моргана, в твоем чреве уже есть жизнь, а в этой жизни кровь Пендрагона. Если кто-то займет трон Артура, он убьет и тебя, и Мордреда, и будет прав с точки зрения истории и безопасности власти. Я знаю твое увлечение историей, но вряд ли ты желаешь повторить судьбу армии Помпея Великого, когда в его битве с Цезарем, один фланг Помпея влетел в его же союзнический фланг…и армия пала от рук своих же собратьев. Моргана, ты рискуешь! Подумай над этим.
-Пошел ты…- Моргана отвернулась от него.
-Пойду, — согласился Мерлин, поднимаясь с земли и протягивая ей руку, — но ты, Моргана, пытаясь сбежать от памяти общего с Артуром, заменила ваши общие нити канатами. Твоя ненависть, Моргана… впрочем, довольно об этом. Пойдем со мной, я покажу тебе, что такое настоящий рассвет!
-Углокопытное, — Моргана не удержалась, — ты что, спятил?
Глава 31
«Мелеагант, я не писал тебе уже два дня, но на то была не моя вина! впрочем, обо всём я должен рассказать тебе по порядку. Мерлин настаивал на том, чтобы Артур закрепил свой успех перед народом и придумал раздать голодающим хлеб. Сам Артур не хотел в это влезать, но Мерлин…ты знаешь этого проклятого друида, он умеет говорить убедительно и сказал, что король должен быть со своим народом, должен присутствовать на раздаче. Это были…тяжелые дни переговоров. Артур раза два или три пытался все бросить и отказаться от раздачи, все порывался на охоту, но Мерлин! К слову, его и Моргана поддержала.
Я взял на себя смелость… помню, как ты говорил, что шаг Артура к успеху, твой шаг к поражению, и да, я каюсь в том, что проявил своеволие и не посоветовался, у меня не было времени решать!
Я взял у Морганы одно из зелий, что приготовила моя целительница, а ныне просто твоя Лилиан. Одно из них вызывает симптомы отравления, помнишь? Должен признать, что Моргана не была рада моему плану, но я…мне пришлось настоять. Она сдалась и отдала. А дальше — я подкупил одного из пекарей… не стану утомлять, скажу лишь, что вся порция хлебов, что должна была быть выдана, оказалась испорчена.
О, какой стоял плач! Какой стоял крик и ругань! Мерлин в ярости, Артур растерян, Моргана молчит… не выдаст, конечно, но и не поддерживает моей деятельности. Толпа считает, что это заговор против короля, против народа, требует кого-то казнить (вопрос лишь — кого?). пекарей едва-едва не порвали в клочья, они забаррикадировались, но на утро разбежались. Артур пообещал разобраться, но у него опускаются руки, он совершенно (подчеркиваю тебе — совершенно) — не способен справляться с ситуацией!
Должен заметить, что мне жаль голодающих. Они были обмануты, но Бог простит мне это, я знаю. Жаль видеть их…такими слабыми, обессиленными. Некоторые провинции начали помогать голодающим, но этого мало — через Тракт не проходит где-то и половины грузов, разбойники и наемники разошлись во всю свою волю.
Королева еще! Эта королева! Бледная, потерянная, одинокая…она шатается как тень по замку, ненужная никому. Двор ее кусает и царапает словами, но, что делать? Благо, с нею Лея. А королева плачет…все время плачет…
Твой друг граф Уриен Мори»
«Я признаюсь, что стал уже беспокоиться за время отсутствия твоих писем и известий. Однако то, о чем ты мне написал, меня воскресило! Мерлин, конечно, плут, и в этом…нет, позже!
То, что ты сориентировался и так умело (!) — говорит моей совести о том, что я мог случайно испортить твой дух. Нет, ты все сделал правильно, и я ценю твою преданность, находчивость и дружбу, но посмотри за своею дорогой. Я давно продал свою душу, но ты, кажется, собрался продать ее тоже. Я беспокоюсь об этом!
А вот Моргана меня беспокоит! То, что она неохотно сотрудничает с тобой говорит о многом. Я не виню ее — она стала бояться меня, моего прихода, ведь она носит наследника престола, и имеет свои опасения. Но она связалась со мною, она обещала мне кое-что получить, и если она посмеет уйти от своих же слов… Уриен, я знаю, как ты дорожишь ею, но даже ради тебя я не стану жалеть этой феи.
Расскажи мне, как Лея? Ты присмотри за нею, она молода и красива, не обидел бы кто. Не оставь своей заботой.
По поводу голодающих… я придумал. Я отправлю свои обозы по Тракту. Встреть их на границе с Камелотом. Хлебов, что я доставлю, хватит. Но каждая собака должна знать, что это хлеба Мелеаганта, из земли де Горр. Обеспечь и это.
Еще одно — тот пекарь, которого ты подкупил должен молчать. Надеюсь, ты понимаешь об этом.
Что до королевы… у нее есть муж. Пусть он займется ее утешением.
Мелеагант»
«За свою душу я не боюсь. Поздно опасаться. Я буду худшим предателем, если отрекусь от своей дружбы. Я могу не одобрять твоих действий, но против идти не стану — поддержу. Я приглядываю за Морганой, как могу, но она стала больше общаться с Мерлином и Николасом. Даже Ланселот теперь несколько в стороне…
Лея в порядке. Она все время с Гвиневрой. Помогает ей, прикрывает. Обозы твои встречу, но Тракт… ох, ладно, я придумаю, как обезопасить хлеба.
К слову! Чуть не забыл самое важное! Артур решает (с подачи Морганы), казнить ли тех, кого захватил на Тракте. Как будто это они виноваты. Народ требует крови и жертвы, а Моргана убеждает всех, что казнь поможет.
Тот пекарь… Мелеагант, я профессионал.
Твой друг граф Уриен Мори»
***
-Нет, Моргана! — Гавейн потерял всяческое терпение и не мог уже усидеть на месте. Он принялся ходить по зале взад-вперед и даже не замечал, что в порывах ярости своей уже расстегнул свой воротник и изрядно истрепал его. — Нет! При всем уважении! Нельзя казнить невиновных людей…
-Невиновных? — взвилась фея и дернула плечом, от чего ее темно-синее шелковое платье скользнуло по бледной коже, под взглядом Артура, — невиновных?!
-Прекратите, давайте разберемся по порядку! — попытался воззвать к порядку Мерлин, безуспешно стуча по столу ладонью, что еще сильнее раздражало всех близко сидящих.
-А у меня веночек! — Кей, сидящий рядом с Артуром тыкал переплетенными веточками и травинками в руку короля, призывая на себя его внимание, но это тоже раздражало и больше, чем обычно.
-Кей, успокойся! — рявкнул Гавейн, проходя мимо, увидев же, что глаза юродивого наполняются слезами, он сдался и вздохнул, — ну ничего-ничего. Хороший веночек, правда.
-Я подарю его Гвиневре! — возликовал юродивый и тут же надел на голову жуткое сооружение. Гавейн едва удержался от того, чтобы не сорвать жуткие веточки с головы полубезумного молочного брата короля. Лицо же короля, будто бы омрачилось еще сильнее. Он был и так очень
зол на провал с мельницей, когда какой-то негодяй испортил всю раздачу хлебов голодающим, а еще больше злился на Моргану, что та внезапно перестала его выделять хоть как-то и вела себя так, словно ничего между ними и не было. Учитывая же тот факт, что между ними уже было и по-настоящему, без обмана, это раздражало.
-Господи…- простонал Персиваль, вообще не признававший Советы. Для него не было худшего наказания, чем сидеть и переговариваться. Все было понятно — взять меч и драться с врагами. А нет, эти мудрецы говорят и говорят!
Однако стон рыцаря остался без должного внимания.
-Я согласен с Морганой, — подал голос Николас, перемещаясь чуть в ее сторону, на своем стуле, он кивнул для подтверждения своих слов, — полностью. Те, кого мы взяли на Тракте, должны были быть казнены, но как-то это упустилось. Народ требует крови, пока мы не разобрались, кто вредитель, нужно дать народу хоть какую-то жертву.
-Мы! — фыркнул рыжеволосый надменный рыцарь Форцер, больше похожий на громилу, чем на приличного дворянина. — Мы! Что-то я не помню тебя там, Николас! Ты вообще предпочитаешь прятаться за спинами…
-Называешь меня трусом? — Николас только взглянул на Форцера, но тот уже как-то поник и стушевался, что при его габаритах выглядело особенно потешно.
-Артур! — воззвал к королю Мерлин, — скажи что-нибудь, скажи свое слово!
Артур взглянул на Мерлина так, словно бы удивился, что его вообще позвали по имени. Он как будто бы и не присутствовал вовсе, продолжая смотреть то ТВ одну сторону, то в другую. Руки его покоились в переплетении на столешнице, и он был не то поразительно спокоен, не то…задумчив. Всякое же воздействие из внешнего мира, из реальности, раздражало его.
-Да что тут еще говорить! — не выдержал Гавейн, который поражался той легкости, с какой Моргана предлагала отправить на смерть наемников, захваченных с Тракта. — Нужно проводить следствие!
-Да, нужно, — согласился Артур, как-то мрачно и замолчал, будто оборвав самого себя на полуслове.
Приободренный Гавейн воспринял это иначе. Воодушевленно продолжил:
-Нужно найти и наказать тех, кто испортил раздачу хлеба!
-Пока ты их будешь искать, народ сойдет с ума от ярости! — вспылила вновь Моргана и тоже поднялась со своего места, теперь ее взгляд был устремлен на Гавейна. — А это уже может стать войной.
-Моргана, при всем уважении, что ты можешь знать о войне? — Гавейн больше всего хотел, чтобы Моргана правильно поняла его тон и не обиделась, но он даже не представлял, как мало знает о ней. Из присутствовавших же на Совете один Артур, наверное, видел ее шрамы на спине и слышал, что она дралась и дралась нещадно. Стоило же Гавейну сказать о войне, как перед мысленным взором короля предстала спина Морганы, и те белесые полосы, которые он в исступлении целовал, которых боялся коснуться, словно и сейчас шрамы эти могут причинить ей
боль, как будто шрамы Морганы, оставшиеся на коже будут болеть сильнее тем те, что остались внутри ее души.
-Говори, Моргана, — тихо промолвил Артур и Гавейн в изумлении взглянул на него, пораженный не только внезапностью его реакции, но и тем тихим тоном его.
-Спа…- Моргана начала было благодарить, но, взглянула на Артура и ее слова остановились, она кашлянула, чтобы замять неловкость и взглянула на Гавейна, — кого-то казнить придется. Пока мы будем искать виновных, Гавейн, мы утратим не только время, но и доверие народа. У нас уже есть те, кого мы собирались казнить. Эти наемники с Тракта…они тоже убийцы и воры, они заслуживают смерти!
-Все присутствующие здесь заслуживают смерти, — заметил Мерлин, уязвленный.
-Да, Мерлин, все, — согласилась Моргана, но даже не взглянула на друида. — Особенно те, кто задержался на свете лишние так…сколько тебе?
-Мерлин мой советник! — возмутился Артур, хотя был согласен с Морганой. — Ты не смеешь так…
-А я твоя сестра, — не осталась в долгу добрая Моргана. — Ты не смеешь…
-Вы оба не смеете! — вмешался Мерлин. — Вы оба…
-А у меня веночек распался! — захныкал Кей и Гавейн выругался.
-На чем мы сходимся? — попытался вернуть совещание в нужное русло Николас, — мы казним тех наемников с Тракта?
-Мы казним их, вопрос лишь — за что! — напомнил Гавейн. — Это бесчестно судить за другое преступление тех, кого…
-Им все равно умирать, — Моргана развела руками, ища поддержки, — ну ведь так? Мы проведем следствие, найдем тех, кто виновен и казним их тоже…
-А народ не удивится, что мы казним два раза за одно и то же преступление? — влез Персиваль, о котором все успели уже забыть. — У нас что, память плохая?
-Память хорошая, — усмехнулся Николас, — у народа память еще лучше.
-У нас память замечательная, — отмахнулась Моргана и для верности повторила, — замечательная…мы ничего не забываем. Ни-че-го.
-И как мы тогда их казним? — нахмурился Гавейн, пытаясь отмахнуться от Кея, который приставал к рыцарю, умоляя его знаками заплести веночек заново. — Отстань!
-Тайком, — пожал плечами Артур, и перевел взгляд на Моргану, — мы…можем?
-Казнить? — она встретила его взгляд, забывшись в своем решении игнорировать и не замечать его взора, — легко!
-Это будет уже убийство! — снова не согласился Гавейн, но так как совещание шло уже довольно долго, спор этот разгорался не в первый раз, все уже так устали, что рассуждения о морали никого
уже не трогали. Особенно тех, кто был вообще далек от Совета и не слушал половины переговоров, пытаясь не уснуть.
-Они хотели отравить народ, — напомнил Мерлин. Ему перспектива казни не нравилась тоже, но выхода не было. Нужно было решать, народ действительно не на шутку разошелся.
-Все, — Гавейн демонстративно сел, — сдаюсь. Артур, если ты считаешь, что это правильное решение — я подчиняюсь. Я полностью покоряюсь твоей воле.
-Решили! — Моргана тяжело выдохнула и налила себе чистой воды из хрустального кувшина промочить горло, уставшее в пустых спорах, половину из которых можно было и не проводить, если бы они все сразу умели думать.
-Следующий вопрос…- мрачно продолжил Мерлин, глядя теперь в упор на молчавшего Уриена.
-О нет…- простонал Персиваль, растекаясь по столешнице, — отрубите мне голову.
-Отрубите ему голову, — согласилась Моргана, но прыснула.
-Я серьезно, — обиделся даже Мерлин. — Принц Мелеагант де Горр предлагает поставить для голодающего Камелота обозы с хлебом. Через Тракт.
-Так, — Артур подобрался и взглянул на Мерлина, ожидая продолжения, но когда его не нашлось, не выдержал, — а вопрос в чем? Пусть поставляет.
-Это принц де Горр…- напрягся Мерлин, удивленный тем, что Артур не понимает такой простой вещи. — Это то, кто напал на герцогство Леодогана Кармелида!
-Кто его может за это винить? — пробормотал Персиваль, которому Кармелид был должен примерно свой годовой доход. При этом герцог, однако, умудрялся делать вид, что забыл о долге и после третьего напоминания страшно удивлялся этому. Персиваль даже перестал уже напоминать, решив, что не стоит — «Пусть это будет дар».
-Ну, вспылил…- Артур откинулся на спинку кресла, вглядываясь то в Уриена, то в Моргану и пытаясь прочесть что-то, что выдаст их какую-нибудь тайную связь.
-Теперь это так называется? — фыркнул Форцер. — Ну, вспылил. Ну, сжег там…пару домов, убил пару десятков человек… со всяким может случиться!
-Род де Горр древний, — заметил Николас, украдкой бросив взгляд на короля, — не стоит ссориться с ними. К тому же, ему покровительствуют и другие… Монтгомери из бриттов, связи с домами Греции и Седых Берегов. Не стоит наживать такого опасного врага.
-Я и не собираюсь, я помирюсь с Мелеагантом при первой возможности! — пообещал Артур, прикладывая руку к сердцу, — и я рад его сердечности.
-Но Тракт опасен?- напомнил Мерлин, — как обеспечить полную сохранность…
-Беру на себя, — оборвал Уриен, взглянув через плечо на друида, — вернее, Мелеагант берет это на себя до Камелота, а в Камелоте я встречу груз.
-Нам даже ничего не надо делать! — обрадовался Артур, хлопнул в ладоши. — Потрясающе!
-А у меня веночек… — снова захныкал Кей, но у Артура резко улучшилось настроение и Кей его своей фразой даже рассмешил.
-Вот что, — Мерлин оперся на свой посох, — Уриен, какую характеристику вы дадите Мелеаганту? Вы его знаете, не отрицайте! И лучше нас, пожалуй. Так что вы скажете о его внезапном жесте доброты?
-Это для вас он внезапный, — мрачно заметил граф, — для Мелеаганта — логичный. Он нередко помогает всем вокруг. И отец его помогал. Да, характер у принца нелегкий, даже резкий, и повадки тяжелы, но он не чудовище и я попрошу вас держать это в памяти.
-Я не говорю, что это чудовище! — напомнил Мерлин, выдавая в голосе своем паническую нотку.
-А выглядит так, — наступал Уриен, наученный письмами Мелеаганта, в которых тот просил настраивать понемногу Артура против Мерлина, разбивать и отваживать от короля сподвижников, — именно так! Словно вы не хотите счастья своему народу…
-Вы перекраиваете мои слова! — Мерлин с угрозой перекинул посох из одной руки в другую, — граф! -Я думаю, надо ввести герцога Кармелида в Совет, — неожиданно промолвила Моргана и все взоры обратились на нее. Даже Кей перестал истязать несчастное плетение из веток и травинок в руках и взглянул на нее с изумлением.
-Ты и объяснить нам это можешь? — выдохнул с тихим затаенным негодованием Гавейн.
Она могла! Да, могла. Она знала, что Уриен причастен к порче хлебов и видела, что дело это идет от Мелеаганта, а значит, преследует его цели. Но Мерлин правильно заметил ей, что Мелеагант, взойдя на престол, не пожалеет не только ее, но и ее сына. Ведь он — наследник Пендрагона. Ведь он… кровь Артура. Да и сам союз Мелеаганта с любой властью внезапно представился Моргане в полной силе своей и напугал фею до ужаса. Она понимала, куда попала и что совершенно напрасно обещала ему.
Но она обещала и того не изменить.
При чем здесь тогда герцог Кармелид? Все просто. Моргана понимала, что Мелеагант, как умный человек, постарается отвадить от Артура последних сподвижников и заменить их либо своими, либо и вовсе оставить короля в одиночестве. На кого в серьез может рассчитывать Артур? На Мерлина? Так вот, вот уже Уриен настраивает Артура против него, да. Король глуп, и потому опасна эта игра. Кто еще? Гавейн? Верный меч, но дипломат? Нет. Нет и еще раз нет. Персиваль? Верный меч… и так каждый. Если же допустить в Совет Кармелида…
Он будет воровать, то заложено в его натуре, углублено годами нищенства, но то будет истинно…он будет пытаться сохранить не только свое положение, но и положение Артура, ведь в случае, если Мелеагант придет к власти Леодоган потеряет всё! Его дочь, в конце концов, королева! Мелеагант не пощадит, а потому — Кармелид не самый приятный союзник, но он обладает тем, чем обладает всякий трус — он умеет приживаться и выживать, адаптироваться под любые условия и в этом его сила. Если ввести его в Совет, Моргане можно будет чуть расслабиться, Кармелид…
Ах, главное объяснить ему, зачем он был приведен к Артуру и по чьей просьбе и заручиться осознанием и клятвами герцога, что тот понимать, на чьей стороне должен играть.
-Видимо, только я хочу знать, не пьет ли Моргана чего-то, что крепче воды весь Совет? — уточнил Персиваль. Он был бестактен, но искренен. Кармелида же ненавидел за трусость и слабость…
-Плохая идея, — сразу сказал Мерлин.
-У меня веночек…- завел свою лютню Кей, но на этот раз он даже не договорил, потому что никто не взглянул даже на юродивого. И он, пойманный в ловушку безразличия, замолчал.
Моргана отпила большой глоток воды из кубка и приготовилась, не выдавая истинных своих мотивов, так, чтобы не понял ни Мерлин, ни Уриен, не понял истинности Мелеагант, бороться за Кармелида.
***
-А какая я была счастливая, когда можно было побегать босой по мокрой траве! — Гвиневра взглянула на Лею самыми сияющими глазами и Лея устыдилась как-то внутренне ее счастья и тому обстоятельству, что вынуждена шпионить и следить за девушкой. Не заслуживала она такого. Ее брали, как разменную монету, а она… мирилась.
-Только папа ругался, — тихо закончила Гвиневра и как-то помрачнела, от чего свет ее лика стал каким-то тусклым. — Говорил, что я порежу ноги, что кожа моя огрубеет, и я стану не нужна никому и не выйду замуж.
-Но теперь ты королева! — трудно говорить было им друг другу на «вы» и они обращались между собою гораздо более вольно, чем служанка и знатная дама. К тому же, Лея воспитана была при дворе де Горр не совсем как служанка и пользовалась дружбой Мелеаганта — наследника земли и его друга — графа Уриена. Это отточило некоторые ее черты и расслабило ее внутреннюю необходимую служанке покорность.
-Да, — Гвиневра тряхнула головою, и в ее глазах промелькнул какой-то странный отблеск. Она с грустью повторила, — королева.
-Что в твоем сердце? — спросила Лея, приподнимаясь на колени так, чтобы ее рука смогла свободно скользнуть до ее ящичка, а точнее, до приготовленной шкатулки.
-Что? Любовь…- Гвиневра прошептала одно лишь слово, но как! Лея могла уже судить об этом. лея знала, поняла, какая это любовь. Такая, как у нее к Уриену, но не такая, какая читалась в глазах Гвиневры на Артура.
-Да, король…- лея задохнулась, вспомнив, как нагло он лазил своей рукою под ее платьем, как грубо вдавливал ее сопротивление в стену.
-Не король…- Гвиневра боялась своих слов, но еще больше боялась она тишины. Тишина не наступала.
-Не король, — решительно повторила Гвиневра и схватила руку девушки. — Ты не выдашь меня?
И, глядя в ее горящие безумством любви глаза, Лея твердо поняла, что не выдаст, что поможет и подставится. Она знала на себе это чувство и знала, каково это чувство терять.
-Не выдам, — прошептала Лея, накрывая ее руку своей, но Гвиневра уже прочла ответ в ее глазах и кивнула ей.
-Ты мой верный друг, — на глазах королевы снова выступили слезы. Она теперь часто плакала. Гораздо чаще, чем то нужно было.
-Слушайте свое сердце…- только и смогла выдохнуть Лея, чувствуя, как к ее собственному горлу подкатывает комок.
-Это Ланселот…- обрубила вдруг Гвиневра и отвернулась, глотая слезы. — Артур — мой муж, самый щедрый, добрый, заботливый…но Ланселот! Я без него умру, Лея.
Это была тишина. Сколько она длилась? Сколько стояла ее власть над этой маленькой королевской спальней, внезапно умершей в своей радости, заснувшей, покрытой тайнами и скрывающей свои истинные намерения?
Тишина властвовала. Тишина жила. Она простирала свои объятия смерти над девушками, королева и служанка чувствовали себя чем-то общим, не имея этого самого общего в осязаемом виде.
Лея не решилась нарушить эту тишину. Она робко положила руку на спину королеве и Гвиневра, словно ожидавшая этого, бросилась к ней на шею. Обе плакали, поливая слезами одеяния друг друга, но не замечали этого. Наконец, когда отчаяние слез спало, Лея вспомнила кое-что и протянула Гвиневре коробочку-шкатулочку из резного черного дерева.
-Мой королева, — голос у Леи дрожал, но она была настроена решительно, — я готовила это не для себя, но отдам тебе.
-Что это? — женское любопытство пересилило выдержку королевской крови.
-Это мой подарок, — Лея откинула крышку шкатулки, и королева увидела два маленьких серебряных кольца, блеснувших в загадочном лунном свете. Кольца лежали на кроваво-красной бархатной подкладке.
-Кольца? — не поняла Гвиневра, но как зачарованная взяла их из шкатулки.
-Магические, — объяснила Лея. — Они магические.
-Магические? — повторила Гвиневра, пытаясь ощутить, почему они магические и взвешивая их на ладони. — Почему?
-Стоит надеть одно на свой палец, а другое на палец вашего избранника, как вы окажетесь связаны на всю жизнь, — разъяснила Лея, — так говорят на рынке. Я купила эти кольца у цыганки. На рынке…давным-давно, я хотела подарить одно графу Уриену, но я не могу… вам оно нужнее.
И они обе заплакали вновь. И какое-то очищение наступило в этом.
Глава 32
В лесной чаще прекрасно обговаривать дела, которые нужно в этом же лесу и похоронить. И как много спутников у тайны – темно-зеленые, почти черные в закатном солнце, раскидистые ветви, угодливая тень, подставляющая свои объятия для заговорщиков, обрубки деревьев – жалкие пни, чтобы видеть своего опасного союзника лицом к лицу, чтобы точно знать, что ни одна из сторон не призовет своих соратников и все сказанное умрет между вами в воздухе. Союзников у заговорщика много: деньги, страх, амбиции, слепота человеческого духа, слабость, надежда… кому можно верить? Никому. Даже этим раскидистым угодливым ветвям и теням, предать может каждый, вопрос лишь – когда и кто сообразит предать быстрее. Это знание, это постоянная настороженность в конце концов ослепляет и кто-то прикрывает невовремя глаза, чтобы распахнув их через долю мгновения понять, что враги уже подошли ближе, чем ты готов был их видеть и война уже проиграна и остается лишь жалкое поражение. Это вызывает восхищение и зависть – ведь он, твой союзник, твой враг, смог, а ты…не успел. И твой победитель тоже готов уважать тебя, ведь ты шел с ним в опасной дуэли так долго, вы смотрели друг другу в глаза, сидя там, под раскидистыми тенями, на обрубках пней, но теперь один повержен, а другой возвышается. И нет более равенства взоров, нет насмешливого среза стволов чтобы вы, сидя друг против друга, казались равным. Вы больше не будете равными никогда. И вы оба знаете, что победитель обязан убить побежденного, потому что опасного союзника в цепи не закуешь. Опасного союзника надо убивать – сразу и методично, низвергать, растворять и хоронить в таких глубинах истории, чтобы он не посмел вернуться через многие года в образе мученика, пусть и мертвый, но с живым образом, поднятым на живые же копья своих соратников. Но пока – тень, угодливые ветви – все к услугам заговорщиков.
-Принц Мелеагант! – седовласый длинноволосый мужчина с суровым лицом северного вина, облаченный в меха, выделанные искусным, но очень природно-грубым способом, сходит со своего рыжего коня и демонстративно скидывает короткий меч, уложенный в расшитые каменьями ножны на руки одному из шести своих спутников. Это охрана, свита, необходимая для увеличения веса.
-Вилдэр! – принц Мелеагант уже стоит, ожидая его. Он сошел с лошади уже давно, едва прибыл в сопровождении одного лишь верного слуги своего, но только сейчас, также демонстративно и нарочито небрежно скинул ему на руки родовой меч де Горров.
И принц, и предводитель одного из племен саксонских завоевателей (а Вилдэр принадлежал именно к ним), сделали одинаковое количество шагов навстречу друг к другу, приветствовали друг друга повторным кивком и прикладыванием правой руки к сердцу, затем, сделав знак своим сопровождающим оставаться на месте, прошли к приготовленной полянке переговоров.
Полянка… это было иронично! Два дерева еще вчера утром возвышались здесь, но были срублены так, чтобы осталось два пня, друг против друга. А между этими пнями, на низеньких досках, установленных на деревянных столбиках, устроили что-то вроде стола, который рисковал проломиться под тяжестью винных кубков и серебряных блюд, на которых можно было найти не только фрукты, лепешки, хлеб и сыр, но и аппетитные маленькие кусочки оленины, уложенные под соусами и заливками. Соблазнительнее всего выглядела заливка в красном соусе, приправленная поверх чесноком и тимьяном…
Оба заговорщика прошли, каждый к своему месту, сели, разлили душистого крепкого вина по двум кубкам, и отпили по глотку.
-Зачем ты вызвал меня сюда? – грубо спросил Вилдэр. Он не желал грубости и пытался быть дипломатом, но сама манера его речи, непривычная обстановка заставляли его говорить именно так и не иначе.
Мелеагант отломил кусочек от свежеиспеченной и почему-то еще горячей (разогретой явно не без магического вмешательства) лепешки кусочек, проглотил его и только после этого спокойно отозвался:
-В замке всегда есть уши и глаза. Я не хочу, чтобы о наших переговорах знали многие.
-Вы сидите за каменными стенами и боитесь их же! – гаркнул Вилдэр, воспитанный в духе свободных, как и все народы-завоеватели, начал души. – Вы боитесь!
-Мы умеем думать наперед, дорожим своей честью и репутацией, — спокойно отозвался Мелеагант, которого нисколько не задевала грубость саксонского лидера. – Однако мы здесь не для рассуждения на тему морали, страха и слабости, вам не кажется, мой друг? Мы стали врагами, да, но еще способны стать друзьями…
-Если мы объединимся под твоими знаменами и станем твоими паяцами? – от гнева лицо Вилдэра, испещренное шрамами, исказилось до страшной гримасы, но на принца де Горра этот оскал не произвел никакого впечатления, но умел читать по глазам и видел, что ярость эта не так опасна, какой хочет казаться. – О, мы наслышаны о тебе, щенок! Ты покупаешь моих людей, ты заставляешь их идти и драться против ублюдка…
-Вы все равно идете драться против ублюдка, за земли, за кровь, за золото, — резонно заметил принц де Горр, умело опустив «щенка», хотя это выражение и напомнило ему его собственного отца, да и огонек в глазах Вэлидара был чем-то похож на огонек в глазах Багдамага. – Но вас будут рвать победители, вы ничего не получите, вы только ослабите его армию, а в конце концов – падете. Если же вы пойдете за мною, я дарую вам неприкосновенность, золото и земли, но трон Камелота останется за мною!
-Э, мальчишка! – Вэлидар загрохотал, словно гром и с ненавистным стуком отставил от себя одно из серебряных блюд, — ты думаешь, что саксонцы продаются? Ты, ничтожное отродье северных лиц, ты – предатель…
-Продаются, — спокойно заметил Мелеагант, — продаются, пугаются. Что бы там ни говорил Мерлин или еще кто, вы – люди, а любого человека можно или купить, или напугать. Это нормально. Это адаптация, это покорность…
Слово «покорность» стало роковым. И если существовал малейший шанс до того, как это слово сорвалось с уст Мелеаганта на то, что Вэлидар приведет своих людей под власть де Горра, чтобы тот использовал силу завоевателей на свержение своего врага, то после того, как слово это повисло между ними, ни о каких переговорах не могло быть и речи. Вэлидар поднялся, с раздражением толкнув от себя угощения так, что многие упали из них на траву, потек по земле красные соус и оленина упала вместе со всем тимьяном и чесноком, полилось вино, щедро напаивая траву, повалились лепешки и сыры…
Гордый саксонский завоеватель был плохим дипломатом. Он не понимал, что такое переговоры в лесу для заговорщиков. Он полагался всю свою жизнь на численное превосходство, силу стали и собственную твердость руки, на тактику внезапности и был этой же тактикой и повержен. Он так и не понял, что Мелеагант не собирался заключать перемирия, не собирался он к сделкам и прочему…
Вэлидар раздраженно шел по траве, когда Мелеагант спокойно смотрел ему в спину, допивая из своего, устоявшего кубка. Он даже не повел и бровью, когда земля внезапно закачалась под ногами саксонского предводителя. Он с удивлением взглянул себе под ноги, а затем стремительно обернулся к Мелеаганту, и какое-то понимание проступило в его взгляде, но было уже слишком поздно.
Земли де Горр всегда были богаты на охотный промысел и потому владели ловушками виртуознее, чем другие обитатели Британии. Саксонцы и вовсе охотились по-другому, не прибегая почти к помощи ловушек, западни и всему тому, что могло унизить воинственный и свободный их дух. Наверное Вэлидар слишком уверовал в свою свиту и самого себя, и потому не сумел заметить, что земля, по которой он шел…дышала!
А дело все было в том, что лучшие воины земли де Горр аккуратно выкапывали достаточно большую яму таким способом, чтобы она была выше человеческого роста и, скользнув внутрь в количестве нескольких человек, укрепляли в этой яме столбы, на которые накладывались специальные тонкие доски, а другие, оставшиеся на поверхности, закрывали доски эти травой, землей и кореньями, маскируя с должным усердием. Каждый, кто проходил по этим доскам, проходил по силе рук, державших, для верности, эту крепкую дорогу.
Это не было даже затеей Мелеаганта. Еще его отец прибегал к такому способу. И яма была та же… ее только очищали, укрепляли столбики, да маскировали. По всем землям де Горр много было таких ловушек, предназначенных не для зверья.
Какой был сигнал, по которому внезапно эта доска опускалась, ломалась топорами или же просто проламывалась? Мелеагант разрабатывал собственную систему знаков, Багдамаг использовал свою, его уже отец (дед Мелеаганта) – прибегал еще к какой-то… знаки нельзя было угадать стороннему…
Земля дышала. Дышала под ногами! И она проломилась. И Вэлидар, лишенный меча, не успевший ничего понять, рухнул прямо в руки схвативших его людей. Нельзя было со счетов сбрасывать природную силу Вэлидара и его жажду жизни. Он, осознав ловушку, принялся бороться за себя. На помощь бросилась сориентировавшаяся свита, но не добежала – ее настигли скрытые лучники в ближних лесах… сколько они сидели там? Сколько маскировались они?
Взревели лошади, оставшиеся без седоков. Лошади боятся смерти, а она тут теперь была повсюду. Поляна заговорщиков стала поляной казни, и лошади боялись этого. Воитель, прибывший с Мелеагантом, бросился за ними, останавливал и успокаивал, но лошади знали, что он причастен к смерти их хозяев, потому что пришел с тем жутким человеком…
И лошади брыкались, отбивались и беспокойно ржали, плакали, оглядывали поляну, пытаясь найти своего, но хоть раненого, и находили взглядами лишь кровавое месиво из тел – стрел было больше, чем врагов, еще и лучники очень постарались… одна из лошадей легонько переступила ногами, боясь наступить на упавшее ей под ноги тело, наклонила к нему голову и, кажется, лизнула в лицо…
Мелеагант поднялся со своего места, прошел спокойно по траве, что уже запачкалась кровью, что пропиталась смертью, к яме, в которую угодил Вэлидар, и неторопливо заглянул внутрь, скорее с любопытством, чем с еще каким-то чувством.
У его врага был распорот живот, он съехал по стенке ямы, словно по камню и теперь его лицо в шрамах и крови, его грубые руки, что отнимали жизни, его ярко-голубой глаз и залитый грязью мех – все это сочетали в себе удивительное зрелище! Мелеагант заметил, что в яме из семи-восьми бойцов, как минимум четверо нуждаются в целителе… остальные стояли, держа мечи у самого горла врага, готовые заколоть его последним своим движением.
-Щенок! – кроваво выплюнул Вэлидар и захохотал, его ярко-голубой глаз сверкнул настоящим безумием. – Ты! Падаль!
-Может быть, — согласился Мелеагант, равнодушно пожимая плечами, — а ты, очевидно, милосердный дух, что губит мирных жителей?
-Я…- Вэлидар закашлялся кровью, согнулся, и что-то черное полилось из его рта, и он не сразу сумел заговорить, — был свободен! А ты… будь ты проклят!
-Я уже проклят, — холодно заметил Мелеагант и Вэлидар поднял на него единственный не заплывший кровавой мутью глаз, вскрикнул в изумлении, когда ему привиделось, что левая часть лица Мелеаганта превратилась в живой череп с густо подведенным глазом и окровавленными губами, с подчеркнутым чернотой провала носом и раскалывающейся призрачно-белой кожей…
Но видение это исчезло, не успел Вэлидар его осознать. Он захрипел – страшно и бешено, не желая умирать, и промолвил последнее:
-Я…был свободен.
Мелеагант сделал знак рукой и отошел от ямы – он утратил интерес. Последний вскрик-всхрип за его спиной и булькнувший звук ясно дали понять, что одного из лидеров саксонского племени не стало.
-Что дальше, ваше Высочество? – тихий голос верного Эдмона привел Мелеаганта в чувство, вывел из туманной задумчивости.
-Дальше… похороните, как полагается, нашего гостя и его свиту. Раненых отнесите к Лилиан. Только, скажите ей, что они там…на охоте поранились. Или на рыбалке. Предупредите всех, как я предупреждаю вас: первый, кто развяжет свой язык, этого языка и лишится. Я вырву его.
-Буквально…или метафорично? – спросил Эдмон и, наткнувшись на взгляд принца, прикусил собственный язык, понимая, что ему не так уж и интересно и не так уж важно это знать.
-Очень зло и неэстетично, — отозвался Мелеагант и направился к своей лошади.
***
Моргана сидела, слегка ссутулившись над столом, изучая очередные письма-прошения и что-то записывая в свои свитки. Она вела собственную систему прихода и расхода зерна, скота, продукции, учитывала жителей по головам, их налоги королю и все время что-то не сходилось. Люди умирали быстрее, чем она успевала этого человека найти, зерно погибало тоже гораздо быстрее от пожара завоевателей и просмотр этих свитков всегда наводил на Моргану состояние раздражения. В минуты, когда дела были стабильны, то есть, все укладывалось в не самые различающиеся цифры, ее раздражало только неожиданное появление кого-то на пороге. Если появлялась Лея или Гвиневра – Моргана еще могла выдавить улыбку, но не больше. Ланселот удостаивался вздоха и мрачного: «ты по делу?», Уриен получал только просьбу зайти позже, а в остальных неожиданно летели предметы, только если заходил Артур или Мерлин – предметы эти в них еще и попадали.
Если дела были чуть хуже, Моргану раздражало собственное платье, стянутое корсетами (живот у нее еще не появился, довольно маленький срок, но все-таки какой-то дискомфорт она ощущала), собственные украшения, свисающие с ее длинной шеи и касающиеся стола… в такие минуты к ней уже не заходила Гвиневра, как-то интуитивно угадывая, что лучше не появляться у нее на глазах. Ланселот получал тяжелый вздох, Уриен отрывистое: «лучше уйди!», а Артур и Мерлин получали порцию уже более грубой ругани, сопровождаемую уже не одним попавшим предметом, а серией.
Сейчас Моргану раздражала даже собственная кожа. К ней благоразумно никто не совался, как-то учуяв ее ярость. Цифры не то, что не сходились, а выходило, что Камелот ушел в минус по запасам и это с условием того, что Мелеагант перекрыл нехватку хлеба. Моргана, конечно, знала, что Уриен устроил порчу раздачи кормления беднякам, но ничего не стала и не смогла бы заявить. Мелеагант, явившийся для народа Камелота спасителем, который рисковал собственными запасами и который мужественно открыл собственные же кладовые, правильно подгадал. Нечего было поставить против! Артур, как последний идиот, радовался подачке Мелеаганта, и сам! – сам восхвалял его, считая, что создает подспорье для дружбы двух земель. Мерлин хмурился, но он не посмел бы заявить против хлебов Мелеаганта – это спровоцировало бы бунт в народе, и это тоже было верно сосчитано. А народ обожал Мелеаганта в эти дни. Он славил его и на рынках, и в избах, и в церквях.
И это никак не облегчало Моргане подсчет. Многие умирали, многие рождались, выживаемость скакала, как сумасшедшая. Количество ввезенного и вывезенного хлеба, мяса, соли, оружия и меха подавалось каждым торговцев в странном разбросе. Выходило, что кто-то продавал масштабно, а кто-то и вовсе не продавал ничего, но этого не могло быть… все путалось, слетало и раздражало.
И именно в эту минуту в дверь постучали. Моргана даже не подняла головы, но вздрогнула и ее пальцы испачкались чернилами. Дверь медленно распахнулась и фея скорее угадала, чем увидела, Артура.
-Уйди к черту, — попросила фея, пытаясь найти хоть какую-то салфетку, чтобы оттереть пальцы.
-К черту – это сюда, — спокойно возразил Артур и прошел, как ни в чем не бывало. Прикрыл за собою и дверь и протянул Моргане расшитый жемчугом и золотом платок. Золотая нить и жемчуг изображал льва с роскошной гривой. Моргана вытерла пальцы и только потом вдруг спросила:
-Что это за платок?
-Гвиневра подарила, — равнодушно пожал плечами Артур, усаживаясь против Морганы.
-Ты идиот! – медленно произнесла фея. – Нет, ты даже хуже… это же часть ее свадебного дара! Это то, что вручает Дама своему рыцарю, вверяя ему как бы свою жизнь и сердце. Это ты вот так с ее сердцем?
Моргана не была сентиментальной с вещицами юности и любви, но за Гвиневру стало как-то по-женски обидно. А еще стыдно. Правда, перед нею же, не перед Артуром. Почему-то представилось, как она, непременно сидя в своем мрачном герцогстве Кармелида, в каменной и холодной башне, в поздний час, глядя на луну и вздыхая об Артуре, сидит и вышивает этот несчастный платок. Голодная, не евшая пирожных и обруганная за лишний кусочек хлеба…да, сейчас сердце Гвиневры не с Артуром, но все-таки, был ведь! – был миг, когда она любила его, и почему-то Моргане казалось, что этот платочек и был вышит ею в эту минуту. Да и не сомневалась советница короля, что Гвиневра сейчас отреклась бы от Артура. Она останется с ним до смерти, и примет смерть с ним, если Мелеагант победит. Она ведь клялась быть верной женой.
-Подумаешь, велика ценность, — Артур забрал, обратно перепачканный чернилами платок и сунул, скомкав, в карман. – Она постоянно что-то шьет. У нее что ни платок, то произведение искусства. Это ведь она мне подарила.
-Ты идиот, — повторила Моргана, — и вообще – я тебя не звала.
-Я король и могу ходить, где хочу, — обиженно заметил Артур, — а еще я твой брат.
-Младший и сводный, — фыркнула Моргана, откидываясь в кресле удобнее, — а как король, и вовсе неудачный. Ты хотя бы знаешь, сколько у тебя деревень? Сколько герцогств? Сколько у тебя армии? Сколько людей умирает от голода? Ой, не знаешь, не пытайся изображать ход мыслей, у тебя плохо выходит!
-Ты поаккуратнее, — Артур почему-то улыбался, и его не задевало словно бы совсем ни резкостью Морганы, ни ее прямотой. – Ты говоришь с отцом своего ребенка.
-Ты сейчас вылетишь отсюда, — пригрозила фея, отшвыривая в гневе перо прямо на стол, но не рассчитала и железный наконечник пера, для придания устойчивости строки, вылетел прямо в чернильницу, а та, жалобно звякнув, раскололась, и потекли чернила по столу и по документам, по спискам Морганы, которые она так любовно пыталась собрать.
Моргана, ругаясь, вскочила. Конечно, ей хватило лишь пары щелчков пальцами и одного заклинания, чтобы все очистить, но ощущение того, что эти чернила растеклись в ее душе, не покидало ее. Стало гадко и тошно.
-Ты всюду несешь разрушение, — обозлилась фея и села на место, перекладывая бумаги в нужном порядке. – Ты просто… свинодой!
-А ты красивая, когда злишься, — мягко улыбнулся Артур, разглядывая, без всякого стеснения Моргану. Та чуть не захлебнулась возмущением, но промолчала и даже не взглянула на него. Артур же продолжил: — такая яростная, такая живая.
-Как же ты меня раздражаешь! – в сердцах не выдержала Моргана и закрыла лицо руками, — ну вот что тебе неспокойно? У тебя есть жена! Молодая, здоровая. Она родит тебе сына, дочь – да кого захочешь. У тебя, свинодой поганый, есть королевство, есть трон, есть советники, армии. Что же ты ходишь-то ко мне, как привязанный? Что ты лезешь ко мне? Что ты…
-Тянет, — хрипло отозвался Артур, и Моргана мрачно отняла руки от лица и нехорошая усмешка – очень горькая и не предвещающая ничего хорошего скользнула по ее чертам.
-Не могу видеть тебя, — продолжил Артур, внезапно севший голосом, — не видеть тебя тоже не могу.
-А что ты вообще можешь-то? – тоненько пропела Моргана и ее ухмылка стала еще шире и еще зловещее.
-Моргана? – прежде, чем Артур успел было открыть рот, чтобы ответить ей истинно, достойно, как подобает королю, в дверь снова постучались, и на пороге возник Уриен. Он с полувзгляда оценил ситуацию, и своим же взглядом выразил свое отношение к Артуру, прямо демонстрируя, что все еще считает Моргану своей женщиной, и что не отдаст ее королю.
-Да чтоб вас…- у Морганы даже сил ругаться не осталось, — что у тебя, Уриен?
-Письмо, — Уриен протянул ей конверт, но нарочно задержал свою ладонь на ее ладони, чтобы Артур заметил, и чтобы Моргана почувствовала его защиту. Странное дело, Моргана, точно знающая, что Уриен не решает в этом замке ничего, вдруг почувствовала себя спокойнее. Почему-то она только сейчас заметила, что руки Уриена не дрожат, что ладонь у него широкая и теплая, надежная…
-Спасибо, — Моргана мягко приняла письмо из его руки и одарила графа теплым взглядом, от которого у него дрогнуло сердце.
-Граф, а вы когда вернетесь к себе? – напрямую спросил Артур, не разделявший дружелюбия своей сводной сестры.
-Вы отставляете меня? – спокойно поинтересовался Уриен, переводя взгляд на короля, которого лично он не считал своим королем.
-Вы загостились, — не стал скрываться Артур, — мне не нравится то влияние, какое вы оказываете…при дворе.
-Граф Уриен, — неожиданно позвала Моргана, пробежавшая глазами письмо, — если вас не затруднит, конечно, могу я обратиться к вам за помощью? Не побудете ли вы немного моим личным гонцом? У меня есть письмо для герцога Кармелида.
-О котором я, очевидно, ничего не знаю? – обозлился Артур. – Я король, сестра!
-Твоя жена настаивает, и я тоже, чтобы Кармелид вернулся ко двору. Пойдешь против жены и матери…ой, да он знает! – своего ребенка?
Артур сдался. Он с ненавистью взглянул на Уриена и промолвил:
-Ваше счастье, граф, что вы прячетесь за спиною у моей сестры.
-Одно ваше слово, Артур, и я сражусь с вами лицом к лицу, — пообещал Уриен.
-Еще одно слово и я вас обоих обращу хорьками! – Моргана мрачно упала в кресло. – Идите уже…оба!
***
Лея лежала, стараясь не дышать. Она боялась спугнуть то сладкое видение, недоступное ей, непонятное, но желанное, которое приходило каждый вечер, за исключением тех вечеров, когда к королеве приходил король, что было нечасто.
Это видение было кормилицей Гвиневры – Агатой, которая приходила уже после того, как королева, нарезвившись или наплакавшись (что было чаще), начитавшись и наболтавшись с Леей, ложилась в постель, заботливо приготовленная ко сну служанками. Лея ложилась с нею рядом, если не было Артура. Раньше она ночевала в своей маленькой комнатке, что примыкала к покоям королевы и должна была быть готова вскочить на каждый ее вскрик, но король не баловал свою жену визитами, а спать в одиночестве на огромной постели Гвиневра боялась (она была так юна в своем страхе!) – ощущала себя брошенной и ненужной. Однажды она попросила Лею прилечь с нею, и Лея примостилась у нее в ногах, рассчитывая, сколько ей удастся пролежать прежде, чем придется перевернуться, но Гвиневра возразила:
-На подушки ложись, Лея!
-Я служанка…- возразила Лея, стараясь не смотреть на королеву, перед которой у нее строился целый фронт вины. – Служанка спит в ногах у госпожи.
-Ты мне не служанка, — Гвиневра потащила Лею к себе наверх, — ты мне как подруга, как сестра! А хочешь, будем сестрами? На крови поклянемся?
Лея тогда отвертелась, боясь, что ее сердце не выдержит этого, что она выдаст свою цель пребывания подле нее, и умрет тотчас от разорванного сердца. Но она с тех пор спала подле королевы – так было теплее и не так страшно.
Но Гвиневра не знала, что как только она засыпала, медленно открывалась дверь и Агата, обожавшая королеву, как свое родное дитя, тихо проскальзывала с несвойственной старости грацией и бесшумностью к ее постели, становилась на колени подле постели, гладила Гвиневру по волосам и молилась за нею.
И сегодня было то же самое. Та же ночь, то же холодное равнодушие Артура, не пожелавшего даже зайти и проведать хоть словом супругу свою, то же приготовление ко сну – обтирание розовой водой, маслом, расчесывание, переодевание… и сам сон.
Гвиневра всегда засыпала быстро. Она много плакала и Лея видела ее слезы. Она знала, что королева плачет из-за своей любви к Ланселоту и как могла, утешала ее. Но что она могла ей сказать?! А потом королева проваливалась в горечь сна…
-Дитя мое, — шептала Агата, стоя на коленях у ложа королевы, — дитя мое, только живи. Пусть бог отдаст всю мою радость и всю мою жизнь для тебя, пусть все твои горечи перейдут мне…
Лея не знала такой ласки. Ее воспитывали иначе – сорной травой, как придется, лишь бы кто не вызнал, не выдал, и она просто задыхалась всем своим естеством, жадно ловила каждое слово и старалась не выдать своей бодрости, лежа с закрытыми глазами. Но слеза предательски катилась у нее по щеке. Она сжимала зубы до боли, пытаясь понять, почему всем и любовь, и красота, и ласка, и счастье, а ей… не доставалось материнской заботы. Никогда. И она не знала, у кого и как вымолить ее – такую тихую, неприметную…
Черт с ней, с любовью! Ей хватило бы пяти минут одобрения, взгляда истинной матери, что смотрит на истинную же дочь свою и небо молит за ее жизнь! Вот, чего не дало Лее обитание в де Горр, хоть и дало ей жизнь.
-Пусть сны твои плетут добрые феи, пусть звезды всегда освещают твой путь…- горячая мольба, шепот, кажущийся криком. Безумно больно. Хочется плакать.
Агата не слепая. Агата знает, как королева смотрит на одного из рыцарей своего венценосного супруга. Видит и как этот венценосный супруг смотрит на свою советницу-фею, и как один рыцарь заглядывается на королеву…
Видит Агата и эту девочку, что страдает, что рвет свое сердце, глядя на графа, а пуще того страдает, глядя на то, как Агата заботится о Гвиневре. Бедная девочка, молодая, чуть старше королевы, тонкая, робкая, обделенная…
Как не пожалеть это невинное дитя? Как не коснуться, пока она спит, ее волос, черных, как смоль, не помолиться и за нее тоже? Лея, бедная Лея.
-Спи, дитя, крепко, пусть ангелы присмотрят за тобою, — Лее кажется, что она сошла с ума, когда горячий поцелуй касается ее лба. Она плачет сквозь опущенные ресницы, и слеза предательски выдает ее. И это Агата тоже видит.
-Дитя…- шепот Агаты прямо на ухо Лее, — я знаю, что ты не спишь. Спи, детка, только послушай, что я тебе скажу. Ты свое нежное сердце береги, а лучше береги и королеву. У нее никого нет…совсем никого больше нет. Мы ее любим, а другие жгут ее взглядами. Но ты не такая, ты хорошая, ты как ангел, и грустная, как ангел. Ты береги ее, девочка, а я помолюсь за тебя…
Лея кивает, не раскрывая глаз, и слезы все сильнее бегут по ее щекам, и чья-то заботливая рука утирает их шелковым расшитым платком…
Глава 33
Герцог Кармелид ненавидел оказываться в стороне от величия, но все, что давала судьба его скромному герцогству, и было этой самой стороной от величия. Всегда род Кармелида оказывался в шутовском положении, находясь между двумя извечными не то врагами, не то друзьями (и непонятно, какое состояние было хуже), сильнейшими объединениями. Пендрагоны и де Горры – проклятые семьи, проклятые правители, проклятые и богатые. Они нуждались в драке и приходили сражаться на земли нищего герцогства, нуждались в шуте – приглашали потомственную кровь к себе.
И всегда – всегда! – каждое поколение пресмыкалось и унижалось перед двумя этими королевскими семьями, чтобы выжить, получить хоть какой-то кусочек. Собственное мнение, гордость, честь рыцаря – все это было давно забыто для Кармелидов. А, самое главное, выхода не было. Только удачный брак мог спасти ситуацию, но этот самый брак выжидал и ускользал – красавиц в роду этого герцогства не предвиделось, на кой же дьявол нужна королевским семьям не только нищая, но еще и весьма средняя, непривлекательная партия?
То, что произошло с дочерью Леодогана, было провидением неба, спасением, воплощением мечты многих и многих униженных поколений. Судьба оказалась столь жестока и насмешлива, что вручила счастье всего рода в руки тоненькой и хрупкой, а главное, совсем еще неразумной девице! Любая другая на ее месте должна была бы уже создать круг своих соратников, подмять под себя всю волю мужа и возвысить свой род при дворе на многие века, а эта? Что сделала эта? Ничего! Не понесла от короля, не полезла в дела, а села в стороне и как-то сразу сжалась, уменьшилась и будто бы поблекла даже. Еще и, похоже, пожаловалась на своего же отца, который желал ей лишь блага, на Моргану!
Моргана – главный враг Леодогана. Проклятая фея появилась, сбивая все его планы, а теперь еще и затуманила мозг его дочери, очевидно, набившись ей в наперсницы. А все для чего? Ясное дело – ведьма рвется к трону! Сначала Артура запутает сетями, а затем и Гвиневру сживет со свету. Кармелид мог бы разделить и унять ее, мог бы заставить ее стать союзником ему самому, подспорьем, но она обхитрила его порядочность! Успела, мерзавка, влезть в голову и мысли короля так, что тот отвадил верного своего слугу Леодогана от двора и послушал ее, а сама Моргана осталась жертвой!
Леодоган проводил дни над этими размышлениями и с ужасом понимал, что ссылка в родной же дом – это худшее, что могла ему подстроить коварная фея. Он получал слабые донесения: дурры-служанки предпочитали больше говорить то об одном, то о другом рыцаре, а не о делах, кажется, эти курицы и вовсе ослепли! – впрочем, даже их рассудка хватало, чтобы твердить одно: влияние Морганы усилилось.
Дурное предвестие, плохой знак! Его дочь все еще не понесла от короля, отстранена от ведения дел в королевстве, сам король, похоже, забыл о том, что он король и все правление лежит на плечах Морганы, Мерлина и подлого и лицемерного Совета. Так и до переворота недалеко. И до смертей. И до потери любых надежд на возвращение к фортуне.
Сгущалось что-то совершенно жуткое и неприятное, склизкое и незамеченное прежде, над головою и домом Кармелида и это ему не нравилось. Он перебирал в памяти все свои проступки и грехи, шедшие по пятам за ним еще со времен Утера Пендрагона, но ничего особенно резкого и жестокого, того, за что можно было зацепиться для его уничтожения, не находил.
Должен кучу золота Персивалю и еще десятку других графов да герцогов? Так то не первый раз, да и не он один в должниках ходит! А еще – были бы приличные кредиторы, так нет, и здесь промашка: Персиваль вечно пьян или близок к опьянению, и про долг ни разу не вспомнил, значит, забыл в хмелю, а к чему тратить накопленное с таким трудом, если кредитор даже не напоминает о долге? Ничего, если он напомнит, Леодоган заплатит по счету, но без напоминания не полезет в закрома. И какая смешная же сумма в его долге – всего чуть больше пяти тысяч золотом! Разве дружба Леодогана Кармелида не стоит того? Он бы, Леодоган, не стал бы напоминать Персивалю о такой безделице!
Смертей много в его землях? Тоже не его вина! Как еще учить этих бездельников работать, если не сечь их по живому мясу? Как заставлять их вставать и идти на поля? Он не зверь! Нет! Но он должен заботиться о благе большинства, а большинство должно видеть, что он жесток, но справедлив, и не прощает обмана и подстроенных болезней. Одна девица вздумала говорить, что у нее в грязные дни живот болит до потери сознания — ну не дура ли? Лентяйка! Бездарница! Падаль – одним словом. Уж сколько поколений, сколько женщин в поле работали, не замечая ничего? Так, тряпками обкладывались, да тряпки те потом стирали вдали от мужских глаз в холодной воде и золе. А этой, видите ли – больно! Эта, видите ли – встать не может!
И была бы тоща, как его дочь! Так нет! Возрастом с нее, а вся розовая, налитая, расцвела явно рано. Такая родила бы уже королю, кровью, конечно, не вышло, но герцог бы не побрезговал. Лентяйка, правда, но Кармелид по-хорошему пытался сначала: уговаривал, упрашивал – та не встает. Он уже и сердился и грозился – лежит пластом и стонет, за живот держась. Ну и рассвирепел герцог, а кто бы ни рассвирепел? Хлестанул по спине – думал слегка, да разок, лишь бы вскочила, да поняла, что врать ему бессмысленно. А девка – дура, в слезы, попыталась встать и на руки упала. Пришлось ее той же плеткой и учить. А в глазах быстро потемнело от ярости, от злости на притворство это неблагодарное, крестьянское!
Очнулся когда Кармелид – мертва. Так и застыла, рукой одну голову закрывая, другою – живот. И встать уж не смогла более. Похоронили вечером. Впрочем, Леодоган ведь вину ощутил, да взял и расщедрился, распорядился выдать матери погибшей сто монет…
А та даже поблагодарить, да поклониться не зашла – видел ее, потом герцог издали – почернела, высохла – одни глаза на лице живые, черные, блестят. Все ходит, да губами, пересохшими, что-то шепчет, не то колдует, не то молится, а смуту, знать, наводит. Боятся ее, стороною обходят, а она возьмет – встанет у кого-то перед домом и стоит так, в окно, вглядываясь, или в небо вдруг уставится, словно видит что-то, а губы так и шепчут, так и шепчут…
Выслал старуху герцог. На сердце тяжело было, как ее видел.
Словом, как не думал Кармелид о жизни своей, так и не мог вспомнить какого-то острого или лютого греха за собою, а все не ощущалось ему покоя, думалось и гадалось: не изобрели ли способ в Камелоте, как от него избавиться, да сжить? Он бы, на их месте оказавшись, тотчас послал бы наемников. Но они – странно молчали и гонцов не посылали, на письма его ответа от короля не приходило, может, он их и не читал даже!
Росло беспокойство Леодогана, знал он – игрища трона никого не забывают и всем либо голову рубят, либо удавку дарят, а здесь же – тишина!
И тут – на тебе! Сообщают Кармелиду, что едет к нему (лично!) – с неким письмом граф Уриен Мори.
-На кой черт? – насторожился Леодоган. – Грамота короля? С печатью?
Ему передали, что с королевской печатью и гербом, на королевском же листе, но написано не Артуром, и даже не его дочерью, а Морганой!
-Мне? Она что, спятила? – Леодоган не мог понять мотив ее поступка, потому что мыслил лишь одной стороной действительности – а именно, собственной. Может, Уриен вез отравленное письмо? А что? Например, римские деятели и не такое творят! Впрочем, станет ли Моргана рисковать жизнью своей защиты? Если с Артуром что-то станется, а она не удержит власть, Уриен единственный, кто может ее спасти от неминуемой расплаты за все свои интриги. Кармелид прекрасно видел, что Моргана предусматривает еще на стадии размышления о первом деле, десяток поворотов для него и везде пытается найти лазейку. Так устроен ее мозг. Он, извращенный собственными мыслями, наполненный страхами, всегда ищет отступление на случай, если провал состоится, и, когда Моргана задумывает один шаг, у нее уже есть наметки для седьмого и, быть может, десятого своего хода во многих комбинациях. Сколько могло удержаться в памяти, столько и она просчитывала.
Но если не яд, то что? Смертная казнь? Приказ о высылке? О да, такое письмо приятно написать и передать через своего верного пса, но… нет! Она не посмеет так поступить с ним. Он – отец королевы и если не Моргана, то уж Мерлин-то должен с этим посчитаться.
Открытого приказа на высылку или смертной казни не будет. Но что? Шантаж? Если он, например, не уедет… что-то будет с Гвиневрой? Ну, в духе самой низкой подлости, в духе феи, в духе этого совета и друида. Но…
Может быть, запрос о союзничестве? Может быть, они жаждут его возвращения, чтобы…
Чтобы что? Загнать в ловушку? Примириться с его опытом, знаниями, и признать его первенство? Первое – вероятнее всего, а второе… ага, смирится Мерлин с тем, что кто-то будет подле короля и этот кто-то не будет пронырливым друидом!
Да и Моргане его проще отравить, чем делиться властью и нельзя винить ее за это. И скидывать со счетов Совет тоже нельзя. Там, может, сидят и полные идиоты в большинстве своем, но эти идиоты имеют собственные позиции. Особенно этот Николас. Он сразу присоединился к Моргане и принялся ее обхаживать. Не ходила бы за ним слава мужеложца, Кармелид списал бы все на влюбленность, но тут… явно что-то серьезнее. Да и Моргана не из тех, кто запросто так падают в руки от ухаживаний.
Какого черта они все там плетут? Какого черта они все затевают игрища, в которых Леодоган не может разобраться?
Впрочем, всегда есть крайний вариант. Герцогство Кармелид исторически располагается между землями Камелота и землями де Горр. Если первые теперь стали опаснее вторых, может быть, у вторых стоит искать защиты? Да, Мелеагант мог жениться на его дочери, мог сжечь его земли и напал, но…
Теперь он безмолвствует! Кармелид хочет власти, Мелеагант хочет власти. Он оскорблен восшествием на престол Артура-бастарда, так может, использовать принца? Он только мальчик, не знающий ничего о мире интриг, оставленный и забытый.
Да, есть над чем подумать. Но сначала нужно узнать, что везет ему Уриен!
***
-Как девушка? – спросила Моргана, не поднимая головы от письма, когда заслышала за спиною шорох платья и безошибочно угадала по шагу появление Леи.
-Какая именно девушка? – Лея не стала облегчать задачу Моргане. У нее был отвратительный настрой, она только что узнала, что Уриен отправился с посланиями по делам королевства в какое-то герцогство и пытался найти ее, чтобы попрощаться, но не нашел – Лея занималась шитьем с королевой и придворными дамами.
Она с огромным удовольствием занялась бы простым чтением, или даже молитвами, но королева любила шить и просила быть с нею рядом. Разве Лея могла отказать этому? Никогда. Вот и терпела, колола иголкой пальцы, сжимала зубы, чтобы не отреагировать на злое слово кого-нибудь из свиты… особенно старалась задеть королеву Октавия, а Лея пыталась не представлять, как красиво хрустнет ее нос, столкнувшись со столешницей против своей воли.
Моргана что-то учуяла. Подняла медленно взгляд на Лею и холодно промолвила:
-Гвиневра.
-Так она королева, выше нас, смертных девушек, — не осталась в долгу Лея, которая вдруг поняла, что в отсутствии Уриена она совершенно не боится Морганы. Это при его появлении, при его обитании в замке, она, зная, как дорога эта фея графу, боялась позволить себе лишнюю резкость, но теперь, кого ей стыдится или бояться задеть? Одна была радость – видеть любимого в коридорах, отняли и это!
-Что происходит? – Моргана с раздражением отбросила перо в сторону, щедро рассыпав чернильные капли по столешнице, уже и без этого не особенно чистой. – Ты как-то изменилась, Лея. Я думала, мы на одной стороне.
-Я выполняю приказ моего принца, — отозвалась Лея спокойно и насмешливо, выучено…- Принца, а не королевской сестрицы.
-Тебе неприятно мое общество? – Моргана нехорошо улыбнулась, вроде бы и по-теплому, но на ее бледном, заостренном лице улыбка эта показалась настоящим оскалом. Даже что-то звериное проступило в нем, а может, все было виной уставшей служанки? Причудилось в расстройстве?
-Почему же, ваше высочество…- Лея задумалась, окидывая собеседницу оценивающим взглядом, — или вам еще не вернули титул герцогини и сестры короля? Как вас именовать?
-Не надо шутовства, — Моргана не обиделась, не расстроилась, и этим как-то даже задела Лею, рассчитывающую на то, что ей удастся уязвить Моргану. Глупая не знала, что фея уже не тает под мелкими насмешками ревнивой девчонки – поздно! После того, как фею хлестануло заклинанием кнута по спине, после того, как она оказалась в тюрьме…
Сколько было этих «после»? когда она утратила, то человеческое чувство обиды на слово глупой девчонки? Если подумать, у них с Леей совершенно небольшая разница в возрасте, так почему Моргана чувствует, что прожила на две жизни больше?
Кажется, Лея что-то прочла или угадала в ее взоре, и потому потупилась, оставляя за порогом собственной души все то невысказанное, невыплаканное, но накопленное:
-Королева мало спит.
-Понимаю, — равнодушно отозвалась Моргана, — король…
-Не появляется почти, — брезгливо отметила танцовщица и на изумленный ответный взгляд Морганы развела руками: — ну, не заходит. Раз-два в неделю, в лучшем раскладе.
-Как-то он…- фея пыталась подобрать слово покорректнее. Нельзя было показать Лее, насколько она поражена равнодушие молодого мужчины к собственной жене, но и не выразить собственных же чувств Моргана не могла. У нее не укладывалось в голове. Она знала горячность крови Пендрагонов, так почему Артур, имея красавицу-жену, так избегает ее и своего долга перед нею?
-Обнаглел? – предположила Лея, и ей снова показалось, что она вжата в каменную стену рукою короля…
-Умудряется где-то шляться и не попадаться мне на глаза, — уточнила Моргана, по-видимому, тоже что-то учуявшая во взгляде и в дрожи Леи, что та смутилась и отвела глаза.
-Как Ланселот? – продолжила Моргана, помолчав пару минут, что-то спешно обдумывая про себя. – Заходит?
-Приносит, бывает, то письма от вас, ваше высочество, то пирожные или мелкие подарки. Цветы… он любит ее. Она любит его.
-Глупости, — отмахнулась фея,- Гвиневра увлечена тем, что она нужна кому-то, а Ланселот… нет, с ним в этот раз что-то другое, но о любви говорить не придется.
-Вы явно знаете о любви больше, чем Ланселот, — серьезно кивнула Лея и Моргана рассеянно кивнула ей в ответ и только потом спохватилась, опознав едва-едва ощутимую, но все-таки насмешку. Взвилась:
-Ты злишься за Уриена? Я не виновата…ты даже не представляешь, сколько у меня было шансов его получить, но я не воспользовалась ни одним.
-Может быть, — Лею это сообщение ничуть не удивило. – Но я буду вас ненавидеть, Моргана. Вы удачливее меня, ваше высочество. Его я ненавидеть не могу, потому что он вас любит, но по этой же причине я возненавижу вас.
Моргана потянулась было за пером, но снова в негодовании отшвырнула его, и бессильное орудие судьбы упало, красиво замедлившись в полете, со стола. И это тоже не произвело ровно никакой реакции со стороны феи.
-У тебя что-то еще, Лея? – фею трясло от внутренней ярости, к которой примешивалось что-то еще, более едкое и более гадкое, но затаенное.
-Нет, — очаровательно улыбнулась девушка, — я могу идти?
-Прочь, — разрешила Моргана и когда за танцовщицей захлопнулась дверь, с радостью свалилась в кресло, прикрывая глаза, и только сейчас осознавая, какая тяжелая плита усталости гнет ее и вжимает в это проклятое кресло. Она попыталась сопротивляться и не смогла подняться, чтобы снова ворваться вихрем в придворную жизнь, приняться изучать архивы и прочее, прочее… куча дел стала казаться невыполнимой, но Моргана только прикрыла глаза на мгновение, сдаваясь и ненавидя себя за эту слабость.
Но что-то не позволяло ей вернуться в норму.
***
«Мелеагант, у меня тревожные вести к тебе. На этот раз – дело серьезно. Моргана попросила меня съездить к герцогу Кармелиду с письмом. Знаешь, что она написала? Она просит его вернуться ко двору короля Артура! Дескать, его, такого чудесного и распрекрасного ждут в Камелоте! Это совершенный абсурд, и я не понимаю, что она творит.
Единственное, что разбавило моё недоумение – веселье, которое я испытал, увидев трясущегося и бледного Леодогана. Ты не представляешь, насколько он труслив! Наверняка решил, что я привез ему приговор, не иначе! А когда прочел, чуть не скончался от радости и весь стал такой маслянистый и ласковый… тьфу, тошно смотреть.
Еще одно, Мелеагант! Я вынужден вернуться в свое графство – Артур меня ненавидит и Моргана тоже, похоже, рада моему отдалению. Я возвращаюсь в свой дом. Приеду к тебе через пару дней, как заеду к себе и удостоверюсь, что все в порядке.
Твой друг, Граф Уриен Мори»
«Ваше величество, принц Мелеагант де Горр! К вам пишет и пишет покорнейше, ваш слуга и друг вашего отца, и ваш сосед – герцог Леодоган Кармелид. Между нами произошло много дурного, но сейчас…вам не кажется, что стоит забыть обо всем горьком, что сжало нашу дружбу и превратило ее в пустоту? Ваш отец всегда пользовался моими советами, моими услугами, зная, что может доверять мне в любую минуту времени, и я хочу, чтобы дело вашего отца продолжалось и в вашем славном правлении. Герцогство Кармелидов расположено между двумя сильнейшими королевствами – Камелотом и Вашим. Дело нашего рода – мирить и соединять два великих рода, и мы сильны в своем объединении и будем сильны впредь, если вы проявите должную мудрость, мудрость, свойственную вашей крови и вашему положению и примите мои дары и мое почтение к вам. Вы приобретете ценного слугу, а главное – друга и союзника в любых ваших начинаниях.
Я хотел бы пригласить вас на охоту в лес, что граничит между нашими землями, как знак нашего же примирения, и буду польщен провести охоту именно в вашем присутствии! Крепко молюсь за ваше здоровье.
Ваш верный друг и преданный слуга – Герцог Леодоган Кармелид»
«Мелеагант, я пишу к тебе, потому что не знаю, куда еще пойти. Моргана шлет меня то к черту, то к дьяволу – она не верит в преданность моих чувств, а мое задание осложняется. Я стал не просто шпионом – я стал предателем. Я полюбил ее. полюбил Королеву. Жену твоего врага. Я схожу с ума или ее волосы, правда, на солнце отливают золотом? Я не знаю, как быть… я буду верно нести службу, но КАК МНЕ БЫТЬ?
Ланселот»
«Уриен, буду рад видеть тебя в своих землях. Есть что обсудить. Про возвращение Кармелида ко двору – логично, Моргана боится усиления моего влияния. Твое отлучение от двора ей на руку. Но она сама себя гонит в ловушку. Как Лея? В каком настроении ты оставил ее?
Мелеагант»
«Ланселот, тебя что, били головою об круглый стол Артура? Люби Гвиневру или не Гвиневру – мне наплевать. До тех пор, пока ты верно несешь службу…
Ладно, учти одну вещь – если ты что-то сотворишь и погибнешь, Лилиан мне этого не простит. Мне на тебя наплевать, а вот Лилиан расстроится и повесит это на мою душу. А я обучусь, некромантии и буду призывать тебя и заставлять смотреть на ее тоску, чтобы не было тебе покоя. Только попробуй…кхм, Ланселот, не создавай мне лишней работы! Работай – заботься!
Уриен оставил Лею без присмотра – пригляди за нею, что-то мне не нравится, что она мне не пишет
Мелеагант»
«Герцог Леодоган, я не держу на вас обид и знаю ваш…талант к адаптации в жизненном пространстве. Я не любитель охоты – вы, должно быть, перепутали меня с бастардом Камелота, но вам простительно – у вас уже почтенный возраст.
Если хотите наладить со мною дружбу – приезжайте открыто и честно, приезжайте, считая это письмо приглашением, ко мне в земли. Только наденьте что-нибудь теплее, у нас стало холодно.
Мелеагант».
***
-Что, — не удержалась от мрачного смешка Лилиан, когда в ее маленькую обитель – устроенный тут же при замке лазарет, принесли очередных раненых, — еще жертвы неудачной охоты?
Нельзя сказать, что у Мелеаганта не хватало фантазии на то, чтобы уберечь любимую от правды. Можно было придумать тысячи причин, постараться придумать, почему некоторые люди возвращаются с «охоты» в несколько помятом состоянии, без добычи.
Охоты эти состояли в переговорах и встречах с лидерами, противниками и наемниками. Не все они заканчивались гладко и выливались в драки, бои и даже нешуточные яростные схватки. Каждый раз, когда Лилиан приносили кого-то, и говорили, что он пострадал на охоте, целительница молча качала головою…
Она понимал, что Мелеагант хочет, чтобы она знала. Уже сейчас он предложил ей что-то вроде проверки: выдержит ли она его методы, не убежит ли, сочтя его чудищем? Лилиан многое передумала уже о Мелеаганте и «чудище» было самым приличным из списка оскорблений…Но в негативном ключе она думала лишь, пока Мелеаганта отсутствовал, выезжая на свою «охоту». Стоило ему вернуться, как Лилиан понимала, что все то плохое, что успела она про него уже придумать – страх за него же.
-Да, — хмуро, не глядя на нее, ответил стражник, пряча взгляд от пытливого взора Лилиан, — охота была неудачная.
-Ох, ребята, — целительница серьезно покачала головою, успевая одновременно с этим, готовить в деревянной мисочке мазь для изорванной раны, чтобы остановить кровотечение, — прекращали бы вы свою охоту – не ваше! Совсем не ваше.
-Да он, — неловко махнул второй стражник, решивший, что чем подробнее он соврет, тем меньше у девушки будет подозрений, — просто на бревна упал спиленные.
-А бревна, — не отступила Лилиан, разводя мелкий огонек под котелком, и тот мгновенно стал нагреваться, — очевидно, дали сдачи?
Стражники переглянулись, замешкались. У обоих появилось чувство, что над ними издеваются, но открыто ведь нельзя было сказать…
Лилиан проработала недолго. Ее рука уже была заточена под многочисленные рваные и колотые раны, к тому же, сегодняшние случаи были совсем легкие и ни одному не удалось покалечиться настолько сильно, чтобы потом заставлять целительницу бегать вокруг с ругательствами, проклятиями и заклинаниями Леди Озера… все должно было восстановиться быстро и самостоятельно – этому способствовала юность пострадавших, легкость самой раны и скорость реакции Лилиан.
Но она все равно постучала вечером к принцу де Горру в рабочий его кабинет и вошла, услышав разрешение.
-Ты? – изумился он, откладывая в стороны две книги. Лилиан успела подумать, насколько возможно одинаково внимательно читать сразу же две книги, но не успела развить эту мысль, кивнула:
-Я.
-Что случилось? Или соскучилась? – Мелеагант устало попытался улыбнуться, и это очень тонко тронуло сердце Лилиан.
-Соскучилась…и хотела спросить, сколько еще вы будете охотиться, — она дала понять, что знает и понимает о происходящем больше, чем ей пытаются навязать стражники лазарета.
Он молча взглянул на нее, долго изучал ее лицо, словно пытаясь прикинуть, стоит ли говорить, и, наконец, решился:
-Гон зверя может длиться около года, но на какое-то время охотники маскируют свои шаги и свои стоянки, позволяя зверю почувствовать себя в безопасности.
-Займись рыбалкой, — не выдержала Лилиан, с горечью осознавая собственное бессилие. Она знала. Что ей некуда и незачем подаваться прочь. Да и не сможет она – здесь теперь ее дом. Здесь нечто большее, чем убежище.
-Я увлекался рыбалкой, пока был жив мой отец, — откликнулся принц, — но после того, как я спасал пьяного, едва не утопившегося рыбака, я как-то резко забросил это увлечение.
-Тогда собирай что-нибудь…
-Я уже собираю. Земли, — Мелеагант даже не усмехнулся. Его голос прозвучал печально. – Видишь ли, Лилиан, приличному принцу и занятий мало…
Глава 34
Бумага несет в себе больше острия, чем самый закаленный и огрубелый в боях меч. Бумага ранит сильнее любого точного удара. Чернила проливаются чаще, чем кровь, но кровь впитывается в землю бесследно и только редкое дерево или кроваво-красный цветок может напоминать о том, что когда-то земля была облита чьей-то жизнью, а чернила въедаются намертво.
Мерлину стоило больших усилий придумать идиотский, наивно-глупый стиль письма, подражающий влюбленности рыцаря Ланселота. Но он не пожалел о потраченных на это дело минутах, потому что, прочтя ответ принца де Горра понял, что появление Ланселота при дворе не только неслучайно, но и очень даже хорошо спланировано. Более того, что-то должно было отвлечь Мелеаганта настолько сильно, что он спокойно позволяет Ланселоту забрать то, что по праву мог бы считать своим. Гвиневра была обещана ему, а он так легко отказался от нее? Он — собственник до последней капли крови? Есть некая Лилиан… не та ли, часом, что и спасла Артура от смерти при битве в герцогстве? Та была воспитанницей Леди Озера, но…
Мерлин даже испугался той легкости, с какой вспомнилось ему одно обстоятельство — эта Лилиан приехала с графом Уриеном, а хуже того — со стороны земель де Горр! Как давно она в этой связке и что ее держит подле Мелеаганта? А главное, какая сила заставляет принца беспокоиться о ней и забыть свою вещь, свою отнятую Гвиневру? складывается что-то определенно не самая понятная картина, но ясно одно — Мелеагант планирует что-то очень и очень серьезное, отсюда исходит его молчание и зловещее спокойствие севера.
Нет, понятны даже две вещи! Ланселот с ним! Моргана тоже. И Уриен. Хотя, нет. Моргана, скорее, была с ними в связке, но эта фея не умеет играть командно. Она, должно быть, пытается параллельно разыграть свою партию. На чьей стороне тогда Ланселот? Он проводит больше времени с нею…
В любом случае — Гвиневра под ударом. Она попала под любовь Ланселота и это, кажется, видно всем, кроме Артура. А Ланселот? Неужели так можно сыграть? Или их специально свели в расчете на то, что они полюбят друг друга? Кто мог знать их души настолько, что предвидел их чувства задолго до их знакомства между собою?
Клубок мыслей сводил с ума Мерлина. Он не понимал, как силен противник и потому не мог увидеть, сколько слоев и уровней в этой интриге. Противник был умен, но был ли это лишь один противник? Где заканчивалась власть интриги Мелеаганта и переходила в мстительную интригу Морганы? А самое главное, где посреди этого были простые совпадения?
Леди Озера… Ланселот был и ее воспитанником. И Лилиан… уж не таится ли и в этой стороне чего-то? Не тянутся ли интриги дальше Мелеаганта? Не мутит ли воду…
Каламбуришь, друид!
Но факт остается фактом. Леди Озера была известной интриганкой и даже большей, чем сам Мерлин. Именно она помогала когда-то Утеру Пендрагону занять свой престол в обход права принца де Горр на трон Камелота. Багдамаг даже не успел узнать, что у него тоже есть право на трон, как вдруг завещание таинственным образом исчезло, и в считанные секунды было заменено новым и все свидетели подлога либо пропали, либо потеряли способность к противостоянию, либо предпочли разумно молчать, как Мерлин…
И непонятно что было хуже. Друид осознал, насколько он трус еще задолго, как герцогиня Корнуэл, пришедшая к нему с огромным животом, в котором билось сердце королевского бастарда, бросила ему это в лицо.
-Трус! Предатель! Подлец! — герцогиня потеряла над собою контроль, и ее прекрасное лицо исказилось гневом. Она вообще сдала за последние полгода и из цветущей молодой женщины, которой не было еще и двадцати пяти лет, превратилась в уже помотанное и истерзанное создание.
Он не пытался тогда ей сопротивляться. Он принимал ее слова, как истину, потому что знал, что герцогиня говорит правду, но что с этого? Что с его безмолвного терпения и равнодушия к собственной участи, когда…
-Эй, друид! — этот голос, так похожий на голос матери, это привычное «друид», звучащее как оскорбление… только вот шаг не ее, а уже Морганы — именно в шаге отпечаток всего пережитого, всего нервного и неровного, что было в ее жизни, все, чему он был виною.
-Да? — Мерлин торопливо прячет письмо Мелеаганта к «Ланселоту» в карман и для верности разрывает его пальцами в кармане.
-Я вот что подумала, — Моргана быстро ходит из стороны в сторону, расхаживая так, как никогда не расхаживала ее мать. Та словно бы плыла по воздуху, как невесомое чудо, а эта мечется, как загнанный зверь в клетке.
Но Моргана не подозревает о его мыслях и торопливо продолжает:
-Если сократить годы службы в армии?
-Сокра…- тяжело переключаться от одной мысли на другую.
-Сокра-сокра, — раздраженно перебивает Моргана. ей не терпится поделиться своей мыслью. — Смотри, сейчас, указом Утера Пендрагона, срок службы стоит двадцать пять лет. Двадцать пять лет!
Как иронично. Он только думал о том, что ее матери, когда она умерла, еще не было двадцати пяти лет.
-Естественно, число тех, кто всеми силами избегает службы велико, — продолжает Моргана, не подозревая даже о том, что мысли Мерлина далеки сейчас от службы и сроков. — В результате, часть работоспособного населения не в армии и не на полях, она нигде. Подается в леса, в наемники и черт знает куда еще! Конечно, кому хочется двадцать пять лет подряд быть на службе у короля, когда есть тракт, есть вольная жизнь…
-Преступников мы ссылаем насильно, — невпопад замечает Мерлин.
-Да плевать, — отмахивается Моргана, — суть не в этом. Первым приказом мы сокращаем срок службы, вторым — объявляем прощение тем наемникам и преступникам, которые перейдут добровольно на королевскую службу, а также тем, кто оставит Тракт, третьим — назначаем выплаты после окончания службы и даем возможность заниматься домом, торговлей…
-Во-первых, — Мерлин переключается, с облегчением и радостью, — наемники и преступники не поддадутся на уговоры…
-Если поддастся хотя бы один, уже не зря! — перебивает Моргана, — дела среди наемников не идут так хорошо, как ты думаешь. Я знаю, Мерлин, что там тоже есть дележка и тоже голодно. Сильные кланы не дают развиваться молодым. Тем, кто уходит по глупости лет в наемники нет дороги наверх, и нет дороги назад, мы же дадим выбор — прощение и служба у короля, шанс начать новую…
-Новую жизнь? — ехидно уточняет Мерлин, — эти люди не привыкли трудиться, служить и складывать головы за кого-то, они сами по себе. Пропащие люди!
-Осторожно! — Моргана взвивается мгновенно. — Я тоже была среди этих пропащих людей.
-Хочешь сказать, что ты больше не интриганка и не отравительница? — Мерлин сам поражается своей жестокости к ней, но он устал ненавидеть себя, и ему сейчас нужен враг. Кто-нибудь. В Моргане же — след, тень герцогини. Герцогини, которая своими принципами облекла всех на муки. И его в том числе, и свою дочь…
Моргана застывает, словно получает пощечину и некоторое время на ее лице видна борьба чувств. Но она умнее своих первобытных порывов и спрашивает холодно:
-А кто меня сделал такой?
-Нет, — Мерлин качает головой, — ты можешь кричать, отбиваться и орать, что я испортил тебе детство, испортил жизнь, но за каждым выбором своей жизни ты стоишь сама! Ты сама подалась в дорогу, ты бежала, ты попала то в одни руки, то в другие, лгала и убивала, училась тьме и стала тьмой. Ты сама, Моргана. Мы не выбираем, откуда идет наша жизнь, но мы выбираем ее путь.
-Это сделала не я…- Моргана странно ломается. Что-то в ее душе вдруг начинает дрожать, она отшатывается, с ужасом глядя на Мерлина, — это не я! Это не я!
-Ты, — мрачно выдает он. — Я сделал сам с собою все. Ты сделала сама с собою все. Мы страдаем не от чужих решений, а от своих слабостей. Чего тебе стоило…
Он не успевает договорить. В руках Морганы появляется почти, что неразрывным продолжением руки, кнут, как будто бы созданный из трех цветов одновременно. Черное переходит в красное, как пламя или как кипящая кровь, … а красное становится фиолетовым полотном и…
Ничего не происходит. Она хочет ударить. Хотела ударить, но кнут в ее руках тает, Моргана даже не смотрит на него, словно боясь увидеть его ослабление. Она стоит, глядя на Мерлина, упрямо и темно и тот замечает, что в ней не осталось ничего от матери — та была мягкой и робкой, нежной и светлой, в этой же есть что-то очень грубое, почти что жестокое, злобное, яростное…
-Так кому ты пытаешься мстить, Моргана? — Мерлин сам поражается той тишине, в которой звучит его голос. — Зачем ты пытаешься отомстить всему свету, переложить на него все?
Она встряхивает волосами — гордо и знакомо…до боли знакомо.
-Ты так ничего и не понял, — фея качает головою и почему-то Мерлину неловко от собственного же присутствия. — Я не отомстить пытаюсь. Нет, Мерлин. Я пытаюсь разрушить себя. Я не вас ненавижу, а себя. Я не вас проклинаю, а себя. И то, что сейчас происходит со мною, то, что я творю, то, что я еще сотворю — это ведет меня к одной дороге… я выбрала ее, потому что я не хочу
иного пути, но вы пойдете со мной! Вы все! Моргана усмехается. Моргана откровенно издевается и это читается в ее взоре. Она встряхивает руку, словно бы сбрасывает капельки воды с пальцев и идет к дверям под тишину, в которой Мерлин пытается прочувствовать ее слова, точно зная, что разделяет каждое. Он тоже был таким, он тоже не мог жить, пытался загнать себя в самый глубокий мрак, но это было так давно! Это было еще в юности, когда у него была любимая женщина, и дом, и мог бы быть сын…
А потом он возненавидел себя. И свою силу. И жизнь. И когда смерть пришла за тем, что он любил, Мерлин пытался сам спуститься к смерти, но появились силы, которые не дали ему этого сделать, пришла Леди Озера, показала ему новые шансы, и шансы эти были светлыми, а Моргана…
Никто не показал ей того, что могло бы ее спасти, и она нашла свое спасение. Как же она сильно ненавидела себя за все, что сама же сотворила. И в этой, изящно отточенной муке, в этом тонком отрезке собственной жизни, как она красиво, и как страшно и бешено по кусочкам резала души!
Мерлин попытался прикинуть, кто мог бы понять, что такое Моргана сейчас и понял, что эту муку ни Артур, ни Ланселот не поймут. Он, Мерлин, понял. Но что он может? Что он может теперь?
Надо думать…надо думать, а враги и тучи собираются над Камелотом. И что-то нехорошее идет на народ.
Моргана останавливается, поворачивается к Мерлину так, словно не было этих тяжелых минут и спрашивает с привычной насмешкой:
-Подумай насчет срока сокращения службы. Я выступлю завтра на совете.
Снова она выбивает его из привычного ритма мыслей и скрывается в дверях, как легкая темная тень.
***
Лея устало прислонилась к дверному косяку и прикрыла глаза, пытаясь унять этой темнотой пульсирующую боль в висках. Последние дни ей было стабильно плохо и это плохо уже фиксировалось по шкале от «плохо, но терпимо» до «очень плохо». Первое состояние «плохо, но терпимо», наступало утром, когда Лея просыпалась и видела бледную Гвиневру, которая просыпалась зачастую раньше нее, но лежала, не шевелясь, боясь разбудить служанку. Это было состояние, когда ей нужно было утешать чужое горе, чужую невзаимную любовь и перебивать все это необходимостью постоянного движения по замку.
Следующие состояния добавлялись в течение дня. Накал возрастал, если, например, был день шитья и приходили придворные дамы. Хуже всего было присутствие Октавии, которая могла бы соревноваться в ядовитости слов с самой подлой змеей. У Леи было только одно желание — сделать Октавии как можно больнее, потому что от нее доставалось всем: и служанкам, и поварам, и советникам, и рыцарям, и королю, но больше всего — королеве. Она умела делать комплименты так, что выходили совершенные гадости, от которых Гвиневра страшно терялась, а Октавия только хлопала глазками и наивно выдавала:
-Я же не держала в мыслях дурного!
В результате этого высказывания Гвиневра начинала чувствовать себя не только униженной, но и еще и «деревянной», неловкой в отношениях придворного мира и это ухудшало ситуацию.
-Может, мы ее отравим? — предложила Лея как-то не то шутя, не то серьезно, когда Гвиневра после очередного часа шитья и ласковых словечек Октавии убежала плакать, оставив Агату и Лею бессильно наблюдать за ее страданиями.
-Ты что? — с укором воззрилась на нее кормилица Агата, — как можно?!
Лея виновато развела руками, но Агата продолжила:
-Яд обнаружить можно. Давай я ее сковородой садану хорошенько по затылку?!
Конечно, никто не стал бить Октавию по затылку сковородой. Это было невозможно, учитывая, что она стала пользоваться вниманием некоторого советника Артура и ссориться с нею — навевать на себя недовольство самого короля. Однако эта придворная так нарывалась, что Лея даже пообещала себе когда-нибудь подлить ей какой-нибудь дряни или же просто повозить ее за волосы лицом по столу…по каменному, неровному.
Но Октавия не была худшим явлением. Кей — молочный брат Артура тоже портил Лее настроение. Он взял отвратительную привычку — петь обо всем, что думал, видел и слышал. Он дурно распевал в коридорах и на пирах, голосил по всему замку самодельные напевы и раздражал, раздражал! Особенно, когда Лея слышала что-то в духе:
-Жила-была девушка, ее звали Лея, она всей душой полюбила…но возлюбленный выбрал фею, которой Лея долго служила…
Лея пыталась сохранить лицо, но даже ее опыта здесь не хватало. Украдкой она иногда отвешивала Кею пинка в темном коридоре, но тот продолжал сочинять свои песенки, не считая их обидными. И было хуже. Особенно, когда Кей забежал с очередным куплетом во время шитья и провозгласил:
-Лея красиво танцевала и пела, но однажды графу постель не согрела, и тот от нее убежал, он ведь постель ту обожал!
Под собственный же хохот Кей скрылся в дверях, и тут же его голос из коридора огласил новый куплет, повествующий о каком-то рыцаре, которому нужно научиться ходить нормально, не спотыкаясь, я не то он будет жить на коленях, как будто за грехи свои, каясь, но Лее было уже все равно. Усилием воли она оставила себя на месте, продолжила шить, хоть глаза ее не видели даже собственной работы. Она слышала, как по комнатке прошел шепоток, но Октавия строго оборвала его:
-Девушки, прекратите! Лея наша подруга, наша сестра! Всякое бывает в жизни. Мужчины всегда перебирают женщин, а им и остается только что быть беззащитными и ждать следующего кандидата.
Гвиневра схватила незаметно ладонь Леи, и от этого стало еще гаже… это была еще одна причина ухудшения настроения служанки — доброта королевы. Королевы, за которой она была вынуждена шпионить.
Гвиневра делилась с нею секретами и тайнами, которые, впрочем, не были бы тайнами, так все было невинно и тонко, но для королевы это было важно, и Лея видела это. Ей льстило внимание королевы и оно же, однако, убивало ее…
К концу дня Лея была переполнена негативными эмоциями и болями чувств. Хуже могло быть только, если она сталкивалась с Морганой, все в движениях которой напоминало об Уриене, его отъезде и о неразделенной собственной любви к нему. Лея вглядывалась в соперницу, для которой она была лишь маленькой девочкой, и пыталась увидеть, что в ней такого, чего нет в самой Лее? На что польстился Уриен? Моргана чуть сутуловата, ругается, пьет, не стесняется использовать людей, не имеет морали…
Но даже Моргану пережить было легче, чем Артура. Нет, он больше не пытался затолкать ее куда-нибудь или вдавить в стену, или еще как-то воспользоваться ее беспомощностью, нет! Но его взгляд… казалось ли Лее, или это действительно был очень жадный, очень мерзкий, липкий взгляд, от которого хотелось спрятаться? Она опускала глаза, чтобы не встречаться с ним глазами, но все равно ей казалось, что она стоит перед ним обнаженная и незащищенная. И это было последней каплей в шкалу, где последняя стадия «плохо» переходила в «очень плохо».
И это был такой день. День шитья, день слез Гвиневры по Ланселоту, день встречи с Морганой уже три раза! — и примерно столько же встреч с Артуром — было от чего устать и попытаться сбежать хоть ненадолго в спасительную темноту…
-Девушка, — кто-то попытался осторожно коснуться ее плеча, она вздрогнула и отшатнулась в сторону, а потом только взглянула на того, кто потревожил ее попытку отдохнуть.
-Сэр Персиваль, — Лея склонилась в приветствии, — что вам угодно?
-Да нет, ничего, — Персиваль как-то неловко смутился, запустил здоровенную пятерню в волосы и неуклюже улыбнулся, — я думал, ты уснула на ходу.
-Близка к этому, — неожиданно честно призналась Лея, — но все же, что вам угодно?
-Да я…- Персиваль кашлянул, его лицо залилось краской, — кхм… давно наблюдаю. Ты такая…не такая.
-Что? — Лея растерялась и покраснела, наверное, не меньше самого Персиваля, — простите?
-Грустная ты, во…- нашелся Персиваль, и снова кашлянул. — Ну, если тебя кто обижает, ты скажи. Я ему сразу…
Он продемонстрировал кулак и весьма красноречиво прожестикулировал, объясняя, что будет с теми, кто обидит Лею. Она едва-едва сдержалась от откровенного смешка и сдержанно улыбнулась, пытаясь, чтобы он не подумал, будто бы она издевается:
-Благодарю вас, сэр!
-Просто Персиваль, — отмахнулся рыцарь, — чего уж. Ты же Моргане на «ты» говоришь, а она королевская сестра, а я уж обычный вояка — грубый, необразованный, да и…откровенно говоря, не очень умный.
-Ну что уж вы! — Лее было очень приятно неожиданное заступничество этого человека, но она не хотела, чтобы он вдруг остался с печалью на сердце, хотя она видела, что этот рыцарь не
пользуется особенным уважением не только у Морганы (та вообще ни во что никого не ставила), но и даже у Гавейна — блюстителя порядка и морали, доброты и искренности.
-Да ладно, я зато с руками, — Персиваль отмахнулся, — о! а пойдем я тебе кое-что покажу.
И он протянул свою огромную широкую ладонь ей.
***
Моргана неистовствовала. После той правды, к которой ее расположил Мерлин, она хотела еще больше упасть во мрак, совершить над собой что-то такое, что снова причинит ей боль, а боль даст понять, что она еще живет, что она еще ненавидит, что не все умерло.
Если был бы Уриен, она снова подошла бы к нему, заставила бы его взглянуть на себя, прочесть в его глазах боль по ее невзаимности, по ее равнодушию и это дало бы ей силы для существования, для того, чтобы снова побыть живой!
Но Уриена нет. Она спасла его от ревности Артура, ведь не его эта боль, не его это битва! Артур точно не пощадил бы его, а это напрасно, ведь они — Моргана и Артур начали это, ведь они будут до конца…до чьего-то конца вдвоем.
Нужно было идти, нельзя было стоять и ждать чуда, спокойствия, тишины! Нет! Так, не ровен час, и в Ланселота влететь можно, а уж он достаточно настрадался от своей преданности дружбе с Морганой. За что же он так привязался к ней? Она пыталась его отвадить и не могла, он упрямо заботился о ней, идя против ее слов, самым безобидным из которых было:
-Идиот!
Но он упрямо был рядом в самые тяжелые моменты жизни, и спасал — молчаливо, безропотно…
Моргана заставила себя не думать о том, что сказал бы Ланселот или как бы он взглянул на нее и быстрее зашагала по коридорам, задаваясь вопросом: почему, когда ей нужно кого-то найти, этот кто-то исчезает, словно становясь призраком, а когда-то этого кого-то не нужно совсем, он встречается на каждом шагу, за каждым поворотом подстерегает…
Моргана повернула в последний раз и замерла перед тяжелой дубовой дверью, подбитой медными вставками в виде лиственного орнамента. Эта дверь являла собою не произведение искусства — обычное дерево, обычная дверь, дуб как дуб…
Но этот медный орнамент! Эти листья, вырезанные из медного листа тончайшим плетением, совершенно не подходили к этой грубости дуба. Тот, кто распорядился о такой двери, совершенно не обладал вкусовой сочетаемостью, но…
Моргана постучала, надеясь, что ей не откроют…или откроет Гвиневра…или Кей! Черт с ним, пусть этот, распевающий глупые куплеты, юродивый откроет ей и это разобьет все тайны для ее души, все намерения, все…
Она постучала еще раз и дверь поддалась. На пороге возник Артур. Он был облачен не в королевскую одежду, в обычную рубашку, какой-то растрепанный, неловкий, и очень не походящий на короля. Обычный человек!
-Моргана? — Артур даже не поверил самому себе и выглянул в коридор, пытаясь понять, не пришел ли с нею кто-то еще, ведь приход ее сам по себе был, мягко говоря, необычным.
-Моргана…- кивнула фея, сглотнула нервный комок в горле, — ты один?
-Э…- Артур обернулся в глубину покоев, хотя точно был уверен, что он один, — да.
-Я зайду? — спросила Моргана и все еще изумленный, непонимающий Артур, пододвинулся, пропуская ее внутрь, и закрыл дверь за феей.
Она остановилась посреди комнаты, спиной к дверям, к Артуру, замерла, напряженно обнимая саму себя за плечи, и, словно бы боясь пошевелиться. Моргана не могла заставить себя повернуться, ведь тогда могло случиться что-то непоправимое. Вместо этого фея оглядывала комнату, убеждаясь, вновь и вновь, что они здесь с Артуром остались один на один.
-Моргана, ты меня пугаешь! — не выдержал Артур, подходя к ней со спины. — Что случилось? Что ты такая…не такая! Моргана?
Моргана не промолвила и слово. Ловким движением она схватила пальцами ткань, лежащую на плечах накидкой, и откинула ее на пол. Пока ткань падала к ее ногам, фея еще могла ее подхватить, могла остановить все, но вспомнилась жгучая тоска и ненависть и она сдержала возможный порыв.
-Ты…чего? — Артур не мог поверить тому, что уже смутно начинал чувствовать. Он смотрел на ее спину, и не мог отделаться от ощущения, что если он сейчас к ней подойдет, не получит отказа.
Моргана, по-прежнему не говоря и слова, повернулась к нему, протянула руку, призывая его коснуться своей кожи. Артур, не веря происходящему, взял ее пальцы, поднес к губам, вглядываясь в ее глаза, пытаясь понять — не шутит ли она? Она не шутила. Она скользнула к нему, прикасаясь к его груди, пальцами проникая под узлы его рубашки. Артура пронзило ударом, он вздрогнул, и взглянул на нее, и все с этого момента перестало для него существовать. Все перестало иметь значение. Правильное и неправильное, злое и доброе, мораль ушла куда-то, рухнула, ненужная…
-Подожди, — Артур оторвался от ее губ с видимым усилием, поражаясь собственной реакции, — подожди…
-Что? — тяжело выдохнула Моргана, отрываясь от него, поражаясь тому, что ей совсем не хочется отвлекаться от него. — Что еще? Артур, я уже беременна!
-Подожди, — настаивал Артур, отрывая ее руки от своей груди, — пообещай мне, что Гвиневра не узнает, ладно?
-Что? — Моргане показалось, что она ослышалась, — Гвиневра? Причем здесь она?
-Она бледная, грустная… — Артур коснулся Морганы и прижал ее кс себе за талию, — иди сюда, иди! Пообещай молчать. Прошу тебя.
-Закрой рот, — посоветовала фея и для верности заткнула его поцелуем. — Не раздражай хотя бы сейчас.
-Артур, а я…- в покои бесцеремонно вломился Персиваль, и осекся, увидев, как отпрыгнула от короля Моргана.
Моргана отшатнулась от Артура так быстро, как смогла, но рыцарь все равно увидела частично обнаженную ее фигуру, медленно осевшую на пол, пытающуюся зарыться в собственные одежды.
-Э…- растерялся Персиваль, сопоставляя увиденное, — ладно. Я пойду, ваше величество?
Артур, к его чести, сохранил больше самообладания, чем Моргана. Он не выказывал никакого страха, никакого удивления — ничего. Казалось, ничего и не произошло.
-Не говори никому, — бросил король равнодушно. — И ступай.
-Не скажу, мой король, — пообещал Персиваль, глядя в сторону, чтобы не встретить взор феи. — Не скажу, но можно я уйду?
-Иди, я ведь сказал, — Артур вытолкнул Персиваля за порог и повернул в дверях ключ.
-Бесполезно… — простонала Моргана, подбирая свою накидку с пола, неловко кутаясь в нее. — Я зря это затеяла. Все так узнают, все равно узнают, Персиваль…
-Я король, моя дорогая, — Артур перехватил ее руку — грубо, не рассчитывая силу. — Я король, значит, имею власть над всеми. И над тобою тоже. Но ты пришла ко мне сама!
Теперь уже король целовал ее. Моргана не сопротивлялась, но отрезвление приходило к ней. Она пыталась прикинуть, что теперь сделать с Персивалем, как использовать…
Впрочем, скоро эти мысли оставили ее. Она поддалась самоуничтожающему огню, и теперь ее мир оставил существование.
Глава 35
Сладко было то состояние, предшествующее пробуждению, но еще слишком волшебное, дремотное, тонкое. Артур помнил, что вечером накануне свершилось удивительное событие, и уже предвкушал утреннюю ласку, разгоняющую дурман, ведь все отладилось, верно? Моргана пришла к нему, да еще и сама, да еще и настойчивая! Сказка входила в его жизнь нежно, золотистым лучом и он ощущал внутреннее тепло, незнакомое ему прежде, неизведанное, но такое сладкое, восхитительное!
«Наверное, так просыпается человек, который любит», — подумал Артур сквозь дремоту и попытался представить, не открывая глаз, как он сейчас перевернется на бок, коснется ладонью спины Морганы и она откроет глаза…такая же сонная и ласковая, как ночью.
Артур улыбнулся сквозь полусон и перевернулся на бок, вытянул руку и нащупал пустоту… медленно, отказываясь верить собственным ощущениям, король открыл глаза и увидел смятую, уже несвежую, но совершенно верно – пустую! – постель. Внутри него что-то оборвалось, и некая сила, наполняющая душу разочарованием, рывком заставила его сесть на постели. Он провел рукой по простыням, по покрывалу, даже по подушкам, что лежали рядом с ним и которые хранили еще лесные ароматы, сопровождающие Моргану, но самой Морганы, конечно же, не нашел.
Это было сильнее опустошения. Это было сильнее всего горького, что падало на голову Артура прежде. Мечта, еще несколько минут назад вползавшая в его сознание, стала жестокой реальностью и обратилась в угрожающее и серое ничто, насмехаясь над ним, вытягивая последние надежды – Моргана не иголка, не затеряется в одеялах!
Артур провел рукою по постели еще раз, сминая ее, но безотчетно и грубо, не понимая даже, что делает, и ткань, конечно, поддавалась его напору, покорялась движению его пальцев, позволяя терзать себя, но то была не ткань, то сминалась надежда и вера в последние частицы света. То таяло золото дремотной сладости, также оно сминалось и продавливалось…
Артур в ярости ударил по пуховой подушке, и та жалобно пискнула внутренностями, но король этого даже не заметил. Его собственная рука, свободная от удара по несчастному предмету постели, затекла от того, что голова Морганы покоилась на ней, но сейчас ее не было! Рука тяжело спадала, возвращаясь в привычное состояние, а Морганы не было!
-Дрянь! – процедил сквозь зубы король Артур и в этом было не, сколько ярости, сколько какого-то невыносимого пепельного горя.
Сама же Моргана, спрятанная в тканях своей накидки, кралась самым бесшумным шагом по каменным, пустым и оттого еще более гулким коридорам замка. Ей было плохо. Плохо от самой себя, тошнотворно и мерзко от собственной решимости накануне и хорошо от ночи, и снова, вновь, еще более мерзко от осознания этого самого факта «хорошо». Она ненавидела себя сейчас почти что так сильно, как ненавидела совсем недавно она самого Мерлина. Только вот сладость притупляла боль, но осознание собственной вины перед собою, надрывало сильнее. Она же не может мстить себе? Она не может уничтожать саму себя…
Моргана толкнула свою – простую, ничем непримечательную на вид, но очень тяжелую на ощупь (а не надо ходить лишним здесь!), проскользнула в комнату и подпрыгнула, услышав мрачное:
-Ты опять, да?
Моргана порывисто обернулась, радуясь тому факту, что ее нервная система расшатана не так сильно, как она сама пыталась это демонстрировать, потому что в противном случае в Ланселота полетели бы сейчас не самые приятные боевые заклинания, а так они только вспыхнули на кончиках ее пальцев синеватыми огоньками и угасли.
-Идиот! – рявкнула Моргана, оглядывая рыцаря, чтобы убедиться, что она своим страхом от его неожиданного появления не зацепила его.
Ланселот спокойно сидел в кресле против двери и, судя по его чуть осоловевшему взгляду, он уснул прямо сидя в этом же кресле. Его руки покоились на груди, он как-то сочувственно являл весь свой образ.
-Какого дьявола? – осведомилась смущенная Моргана, замечая, что неплотно занавески закрывают ее окно и раздражающий рассветный луч светит прицельно в его сторону. Она прошла к окну, плотнее задернула окно, но не обернулась, выражая всем своим видом надменность.
-Я ждал тебя, хотел поговорить, — просто объяснил Ланселот, и фее представилось, как он дернул плечом. – Но ты не шла, не шла…
-У меня много работы, — пронзительно неестественным голосом солгала Моргана и тут же поняла, что хочет, чтобы ее поймали на лжи. Ланселот не подвел:
-Мерлин не в курсе. Николас тоже. Зал Совета закрыт. В архивах тебя нет. Последний раз видели в коридорах возле покоев короля. Учитывая тот факт, что короля не было на вечерней молитве, и он не явился на встречу с Гавейном, а также – слегка смущенный вид Персиваля…
-Это ни о чем не говорит! – Моргана развернулась так резко, а возмутилась так громко, что это сказала все.
-Вообще ни о чем, — не стал спорить Ланселот, продолжая выводить ее своим спокойствием. – Но, Моргана, какого дьявола, ты опять?
-Отстань! – обозлилась фея и свернула взмахом руки на пол кувшин под ноги Ланселоту, — не смей лезть ко мне! Я сама решаю…
-Где и как совершить ошибку, я понял! – перебил Ланселот, и слегка переместился в кресле, чтобы, не вставая с него, собрать осколки с пола. Особенно крупные он положил на столешницу перед собою. – Моргана, тут есть…
-Сам любишь его жену! – это прозвучало неожиданно по-детски, и Моргана едва удержалась, чтобы не рассмеяться: истерически нервно от этого самой.
-Я с ней не спал – это раз, второе – измена, это не одно и то же с тем, что делаешь ты, — Ланселот не смутился, но взгляд неожиданно посуровел. – Он твой сводный брат, фурия ты чертова! Что ты от него хочешь? Он уже знает, что сделал тебе ребенка, видит, что ты справляешься в совете, а он – не тянет и половины! Он видит это, так тебе мало? Мало того, что ты поставила его перед фактом, того, что он сам поспособствовал появлению своего убийцы, так ты еще и дальше его терзаешь?
-Тебе что…его жаль? – Моргана странно посмотрела на Ланселота и тот нахмурился:
-Жаль? Дело не в нем, Моргана! Дело в тебе.
-Во мне? Но ты говоришь о нем! – фея упорствовала. – Ты бросаешь мге обвинения в том, что сделала я, а что сделали со мной?
-Я первый буду рад его свержению, — заверил Ланселот, поднимая руку, — но, Моргана, что с тобой стало? Ты была другой. Ты хотела выжить, ты хотела отомстить и пошел на это. Я здесь не по своей воле, напомню! Но ты не останавливаешься. Ты губишь уже не его, а себя. Он… Моргана, ну так нельзя!
-Почему? – мрачно спросила Моргана, нехорошо усмехнулась, — почему нельзя? А что, если это любовь?
-Так, ты устала, — Ланселот поднялся из кресла, — устала, сошла с ума, еще раз устала. Моргана, у тебя есть Уриен – он готов о тебе заботиться, о твоем ребенке, он любит тебя.
-Я его не люблю, — холодно ответствовала Моргана.
-Тогда, — не сдался рыцарь, — честно сказать ему об этом, и не давать ему самой малой надежды. Но ты этого не делаешь. Каждое твое прикосновение, каждое ласковое слово он принимает иначе, чем ты думаешь. Он думает, у него есть шанс, а ты делаешь из него марионетку. Это неверное, неправильно…
-А Лилиан ты так же проповедовал? – спросила Моргана как бы между прочим.
-Что? – Ланселот побледнел, — Лилиан здесь не к месту, я…
-К месту, — успокоила фея, — просто, если да, я понимаю, почему ты не мог ее найти!
Лицо Ланселота исказила ярость. Первый раз фея увидела его таким. Словно весь светлый лик, спокойно-чистый, сочувственный с него смыло ударом, он сжал руки в кулаки, и Моргана даже всерьез забеспокоилась за сохранность своей шеи, но он сдержался, лишь голос выдал его дрожь:
-Моргана, я запрещаю тебе шутить на эту тему. Не смей, слышишь?!
-А иначе – что будет? – идти, так до конца! Ненавидеть себя – так пусть будет за что!
-Иначе, нашей дружбе конец, — сообщил Ланселот, и по его тону сразу становилось ясно, что он настроен решительно, серьезно и решение это не подлежит обжалованию.
-О, святош не учат прощать? – фыркнула Моргана и тут же пожалела об этом. Ланселот круто повернулся и направился к выходу из ее покоев, и фея поняла, что если он, вдруг, сейчас уйдет, то уже больше никогда не вернется. Странное отчаяние овладело ею, забылись и честь, и гордость, и надменная насмешка. Она бросилась наперерез, хватала его за плащ, за руки, плакала, просила простить ее глупую душу, а в конце, просто повисла у него на шее и щедро облила его грудь слезами.
-Отойди, — тихо попросил Ланселот, и Моргана покорно отпустила его шею, но не рискнула поднять на него взгляда, понимая, что своими же словами уничтожила все, что было в ее жизни хорошего, постоянного и надежного.
-Да…- признала фея, вытирая мокрыми руками слезы, но, совершенно не добиваясь никакого результата при этом, — я понимаю, это невозможно…это надоест…
-Что тебе там невозможно? – буркнул Ланселот, — что тебе там надоест? В кровать иди, пол холодный, а ты стоишь в тонкой накидке, а ты беременная, если вдруг не помнишь! Что ты встала-то, как мрамор? Иди, говорю… я принесу горячего травяного настоя с кухни и что-нибудь поесть. Моргана, иди, а?
-Ты…- Моргана не могла поверить, — ты не…обиделся?
-Обиделся, — сообщил Ланселот, — и я тебе это припомню, но мы друзья, если ты вдруг забыла! Так, либо ты сейчас сама идешь под одеяло, либо этим займусь я!
***
-Эй…Лея, осторожно, — Персиваль неловко, смущаясь своей же неловкости, подал девушке руку и та, хоть и не испытывала в его руке необходимости, все же схватилась за его горячую и широкую ладонь и изящно скользнула через бревно, преграждающее путь.
Персиваль мялся минут десять перед тем, как пригласить Лею на прогулку. Этим он заслужил одобрение Гавейна (тот издалека показал ему большой палец), частушку от Кея явно двусмысленного содержания и одобрительную улыбку от Гвиневры. Лея не сомневалась, что после возвращения с прогулки, ей грозит очень серьезный и очень вкрадчивый разговор с королевой, но была даже рада такому. У Леи прежде не было обсуждений своих сердечных пыланий, ведь сердце ее отдано одному лишь Уриену, а обсудить это было не с кем – придворный круг женщин воплощал собою круг змеиный, а здесь, хоть она и не любила Персиваля, но позволила себе согласиться на прогулку с ним. Лея рассчитывала на легкий роман, который встряхнет ее жизнь, поможет как-то отвлечься от всего дурного, что окружало ее при дворе, да и просто разбить цепь одиночества было необходимо!
Лея поправила волосы перед тем, как идти с Персивалем, но Гвиневра остановила ее и ловко подвела ей губы тонким и изящным серебряным блеском.
-Зачем, моя королева? – Лея попыталась было увернуться, но ее попытки были недостаточно реальными, чтобы оправдаться. Ей была приятна эта неожиданная забота.
-Надо! – тоном, не терпящим возражения, в котором прошло что-то королевское, ответила Гвиневра…
И королева долго смотрела удаляющимся в сторону леса рыцарю и служанке, думая что-то свое. На лице ее застыло выражение какой-то почти святой задумчивости, она пыталась что-то решиться для себя, но встрепенулась, когда Лея и Персиваль скрылись за поворотом тропинки, и бодро поспешила в свои покои, стараясь никому не смотреть в глаза.
Лея чувствовала себя неловко рядом с могучим Персивалем, но то, как он вел себя, как сам смущался ее присутствием, немного позволило ей оттаять. Она понимала, что и он чувствует себя неловко, а может быть, даже более неловко, чем девушка. Он то пытался как-то предложить ей руку, но это было неуместно, и он убирал руку в карман, делая вид, что так и было задумано, но, вспомнив, что руку в карман класть в присутствии дамы невежливо, вытаскивал кулаки из карманов. Ему все время казалось также, что его ладони потеют, и он представлял то с ужасом, то с трепетом, что будет, если Лея схватится за его руку…
Наконец, представился случай. Через темнеющую развилку легло уродливое бревно, срубленное во славу охоты короля Артура. Как это было связано с охотой, мало кто мог объяснить, но основных версий было две: пытались устроить ловушку для кабанов, или же расчищали путь для широкого прохода. Впрочем, у Мерлина была теория, что Артур просто терялся в двух похожих между собой дорогах, и, чтобы создать отличие, повелел срубить одно дерево. Теперь дороги отличались.
-Осторожнее, — Персиваль предостерегающе отвел Лею за локоть от целой насыпи веток.
-Я бы обошла, — мягко заметила Лея, которой вся эта забота с :не расшибись, пожалуйста, Лея, казалась диковатой, но приятной.
-Дело не в этом, — улыбнулся Персиваль, и Лея отметила, что его лицо не выглядит таким суровым и воинственным, когда он улыбается, — смотри.
Персиваль присел на колени перед насыпью веток, но, опомнившись, порывисто вскочил и сорвал с себя плащ, бросил под ноги Лее:
-Садись.
Лея с изумлением воззрилась на рыцаря. Ей, проведшей в землях де Горр все детство, не стоило переживать о костюме, о царапинах на коже, но она покорилась Персивалю и после недолгой заминки села на его плащ, аккуратно подминая под себя платье, но рыцарь принял это по-своему:
-Он чистый, правда, — заверил он смущенно. – Я на него проливал вчера вино, но пятно вывели, не переживай. Он чистый.
-Чище моего платья, — фыркнула Лея, еще дальше подгибая подол, чтобы рыцарь не заметил случайно, что подол ее одеяния не только в пыли и земле, но еще и в воске – она много молилась, но неосторожно влезла прямо под свечи…- Зачем мы здесь?
-Смотри, — предложил рыцарь, осторожно раздвигая веточки, — только тише, не пугайся.
Лея склонилась к его руке, чтобы лучше видеть и ее волосы скользнули по руке рыцаря , но Лея была слишком увлечена интригой и даже не заметила, что рыцарь перестал на мгновение дышать, взволновавшись, и раскраснелось лицо воина.
А под ветвями же притаилось маленькое гнездо лесных мышат. Целый выводок крошечных зверьков, крепко сбившихся в один теплый, дрожащий комочек, чуть писклявый, шебуршащийся….
-Ты не боишься мышей? – с тревогой спросил Персиваль, пытаясь угадать по реакции Леи, как она относится к животным, ведь ему только сейчас пришло в голову то обстоятельство, что большая часть придворных морщилась, и кривила породистые носы, увидев грызуна.
-Да ты что?! – изумилась Лея, — ой, смотри, какой хорошенький, черненький…да нет, в уголочке!
Один из мышат действительно отличался от других неожиданно темной окраской. Он выделялся на фоне сереньких теплых комочков и держался в стороне от них. Казалось, что если бы мыши умели смотреть с презрением, именно взгляд презрения и был бы у этого черного мышонка.
-Такой маленький, а уже бунтарь, — рассмеялась Лея и осторожно протянула руки в ветви.
-Укусит! – Персиваль попытался прикрыть гнездо ветвями, но Лея не позволила:
-Не укусит.
Мышонок не укусил. Он потянул розовенький носик и принялся обнюхивать ее руку, но так и не укусил, а Лея почувствовала, как что-то шершавое лизнуло ее кожу.
-Ой, — тоненько взвизгнула она, — да ты мой ласковый!
-Как он тебя полюбил, — восхитился Персиваль, — подожди, пододвинься, пожалуйста.
Лея покорно отодвинулась с края плаща, прикрывая испачканным подолом уже где-то исцарапанные лесом колени, но ей казалось, что Персиваль заметил обнаженную кожу и покраснел еще больше. Но он упрямо продолжил копаться в карманах своего плаща и извлек из одного горсть хлебных крошек.
-Это ты себе обед собираешь? – поперхнулась Лея, ведь зрелище широкой ладони, извлекающее крошки из маленького карманчика было завораживающим.
-Я подкармливаю птиц, — смущению Персиваля, казалось, не будет предела, но сейчас он даже смотреть стал в сторону, — я вел тебя к ним, но… покормишь мышонка?
-Давай, — Лея коснулась пальчиками его ладони и та дрогнула от ее прикосновения, — а вообще – дожили, мой друг! Ты подкармливаешь птичек, что дальше? Агата бьет людей? Николас – адепт черной магии? Мерлин – алкоголик?
Мышонок ухватился лапками за крошку, протянутую ему Леей на кончике пальца, и потянул ее, бодро и порывисто… нет, не в уголок, чтобы спрятать или скушать, как подумалось, было, служанке. Нет, он схватился за крошку и потащил ее к своим братьям и сестрам – маленьким и сереньким.
-Маленький мой, — Лея погладила мышонка по черной шерстке, а сам мышонок отошел в сторону, пока его браться и сестры принялись терзать кусочек, — ты же так всегда будешь голодать!
-А хочешь…я ему домик сделаю? Он будет у тебя жить? – предложил Персиваль. – Заберешь его? Будет у тебя большой и храбрый мышонок.
-А идея неплохая, — одобрила Лея, — можно его к тебе в карман? Не задавишь?
-В руках понесу, — нашелся Персиваль. – или…вместе понесем?
-Вместе! Вместе! – Лея осторожно вытащила мышонка, который, к слову, даже не пытался оказать сопротивление, пока Персиваль придерживал ветви, — я назову тебя…
Лея всерьез задумалась, подбирая нужное имя для такого храброго, выделяющегося среди прочих, отличного от других, малыша.
-Маолас, — решила Лея, чему-то улыбаясь. Персиваль не понял, но тоже улыбнулся. Откуда ему было знать, Маолас – одно из имен Мелеаганта, под которым его знали некоторые сторонники. Вообще, у принца де Горр было много имен, после Уриена, Лея, наверное, была следующей, кто знал их во множестве, но и то…не все. Стоило задуматься, отвлечься и вот она уже не успевает за скоростью мыслей.
-Пойдем, отнесем его? – напомнил Персиваль, помогая Лее подняться, — я сколочу ему домик из липового древа, и его можно будет расписать белой краской из ракушек.
-И ты что, — не поверила Лея, — будешь тратить время на это? Для мышонка?
-Для тебя, — отозвался Персиваль, не отводя взгляда от девушки и это было почти полновесным признанием…
Лея еще успела подумать, что блеск на губах ей был совершенно не нужен, все равно, от него почти сразу ничего не осталось, впрочем, это было уже и неважно.
***
-Я ухожу, Лилиан. Сегодня ночью. Ты можешь пойти со мною, — Ланселот серьезен, непривычно серьезен и Лилиан хочется кричать. Он не бывал таким серьезным! Он всегда пытался шутить, разряжать обстановку, так что случилось на этот раз? Какая дьявольская сила овладела им?
-Стой! – Лилиан хватается за его рукав, умоляюще заглядывает в глаза и отшатывается, не увидев в его взоре ничего, что прежде было во взоре того, с кем она росла.- Ты…пропадешь! Ты умрешь! Погибнешь! Ты будешь голодать, ты…
-Ты можешь пойти со мною, — уверенно заявил Ланселот, — я найду способ прокормить нас. Мне удалось скопить кое-что на первое время, не переживай об этом. Ты будешь лечить людей, я буду колоть дрова, ковать металл, все, что придется, но голодать мы не будем!
-Мы всего вдвоем,- Лилиан перепугано оглянулась, — пожалуйста…
Она не знает, о чем именно просит, но просит, будучи уверенной в том, что просьбы ее возымеют хоть какое-то действие. Кажется, если не станет этих слов, не станет этой мольбы, то и последней надежды уже не станет, и Ланселот точно уйдет! А куда он пойдет, если с востока идут саксонцы, на севере бунтуют наемники, идет война между герцогством Кармелида и землями де Горр, кругом все плохо, плохо…
Куда он пойдет? Куда он денется? Его благородное сердце не может биться в этом мире, где правит власть и кровь, останься же! Нет, не оставайся! Леди Озера не выносит тебя! Она ненавидит тебя, уходи! Ты хочешь быть рыцарем – ты будешь рыцарем, только уходи!
Нет, не уходи… мысли путаются, но Лилиан не пускает Ланселота, держит его руку так, как могола бы держать собственную жизнь, а он мягко высвобождает от ее пальцев свои одежды.
-Я ухожу, — решительно заявляет он, — Леди Озера не увидит меня. Она мне сегодня сказала, что я – неблагодарный ублюдок, что я – подкидыш, которому никогда не удастся ничего получить…
-Ты сказал, что она – интриганка! – возмутилась Лилиан, но это было возмущение ради возмущения, а не жалкая попытка возмездия, защиты своей наставницы. На месте Ланселота она бы тоже ушла, она и сейчас бы ушла, если бы…
Если бы что? Она умеет лечить, и ее навыки прокормят ее везде, по всей земле, так почему она никак не может уйти? Почему она продолжает стоять, удерживая Ланселота? Он не боится, он идет, рискуя всем, не умея столько, сколько умеет сама Лилиан! Но его дух…
-В последний раз спрашиваю: ты со мной или нет?
-Нет, нет…- Лилиан для верности даже мотает головою, чтобы никто не посмел подумать, что ее «нет» недостаточно убедительное…
-Лилиан, — рука Мелеаганта ложится на лоб мечущейся в полудремотном бреду Лилиан. – Ты горишь!
Служанка не реагирует – внутренний жар разъедает её полностью. Температура ее кожи значительно выше обычного состояния и она уже не осознает того, что происходит.
-Лилиан? – Мелеагант приложил ладонь к шее девушки, отсчитывая удары ее сердца, и результаты, судя по его мрачному виду, его не очень обрадовали. Щелчок пальцев и обрывистый приказ, еще щелчок и вот вокруг Лилиан мечутся, носятся, сразу же три целителя. В земле де Горр всегда была нехватка настоящих лекарей, потому Лилиан была даром, не только для принца Мелеаганта, но и для всего королевства, однако, стоило Мелеаганту бросить несколько слов, как тут же отыскались и целители, и лекари…
Поразительное чудо творит голос!
-Ну? – в нетерпении спрашивает Мелеагант, рваным движением припирая первого попавшегося целителя к стене. – Что с ней? Если она…
-Она жива-жива, — торопливо поправляется целитель, испуганно кивая головой, почему-то уродливо непропорциональной, — ей просто нужен…отдых. Горячка. Небольшая, господин! Теплое питье, отдых, постель и она вернется в норму через пару недель!
-С чего…это? – Мелеаганта кто-то вытаскивает из ее комнаты, позволяя целителям работать. Мелеагант не сразу понимает, что перед ним знакомое, до боли знакомое лицо его названого брата.
-Уриен! – принц вцепляется намертво в рукав плаща Мори, и тот даже морщится от боли, но ничего не говорит. – Ты здесь? А Кармелид? Ты же…у него?
-Я был у него, — недовольно сообщает Уриен, — это…я расскажу тебе. Не мешай им, им нужно осмотреть девушку. А вот у меня есть вести, которые тебя, действительно, заинтересуют…
-Меня сейчас интересует только Лилиан! – рявкнул Мелеагант, чем изрядно напугал зашумевших целителей…
-Нет, тебе нужно это услышать, я настаиваю! – Уриен рывком заставляет Мелеаганта подняться и почти насильно выталкивает его из одного коридора в другой, отделяя от Лилиан. – Нормально все с ней, выкарабкается! Сказали же… Мелеагант! Мелеагант, чтоб тебя! Дьявол…
Принц, наконец, немного оттаивает, возвращаясь в реальность, он понимает, что Уриен явился неспроста, что что-то произошло, и теперь очень важно узнать, что именно. Он принц. Он должен быть принцем. Он должен быть выше всего, что тревожит душу… есть ли у него только еще эта душа?
Глава 36
Утренний воздух воплощает свежесть и невинность, прохладой своей впиваясь в каждого порывом ветерка, и, кружась, танцует этот воздух по коридорам замка, лесам, площадям и хилым лачугам. Этот воздух не делит богатство и бедность, юность и старость, рассудок и глупость, блуд и добродетель, нет, он одинаково терзает всех и в этот миг, в этот недолгий миг все равны. И это равенство, такое редкое, такое необычное, можно даже не ощутить, но оно, наверное, единственное… ведь воздух для всех один, и все. Дальше даже на смертном одре нет этого равенства.
Впрочем, этот томительный миг утренней свежести и прохлады заканчивается быстро, и уже начинаются разные жизни. Кто-то уже на ногах, раскладывает товары и выгоняет скот, кто-то уже в поле, стоит, в три погибели, клонится к земле, кто-то лениво простирает руки по шелковому покрывалу, к кому-то уже торопятся с донесениями…
Моргана и Ланселот встретили свежесть этого утра за завтраком — достаточно скромным для обитателей двора короля, но для знавших и скитание, и голод, и нищету друзей — это прекрасное начало дня, они оба разучились быть привередливыми в пище, и даже единственный пункт отбора — «свежесть» порою игнорировали, как, например, в те дни, когда у них на двоих было два плесневелых сухаря…
Артур встретил свое утро мрачно. Он спустился к молитве, но так и не дошел до часовни, отправился было в зал совета, но не дошел и туда…в результате Мерлин нашел его в обеденной зале, куда подходили понемногу привычные придворные, но Артур их словно не замечал. Мерлина он тоже не заметил или сделал вид, что не заметил. Королю плохо елось, плохо сиделось, но хорошо пилось, и Мерлин отметил про себя этот тревожный знак — вино на столе Артура уже было.
Для Гвиневры утро началось с привычного ритуала одевания, во время которого Октавия, добровольно вызвавшаяся одевать королеву по первому разряду, три раза уколола ее иголкой, подшивая на самой же королеве кружева для лучшей формы. Первый раз Гвиневра только вздохнула, но сдержалась, второй — простонала и Октавия хлопнула глазами:
-Я вас уколола? Ох, простите, моя королева!
-Ничего, — процедила Гвиневра сквозь зубы и тут же сама расстроилась — может быть, девушка действительно случайно? А Гвиневра сразу принимает как личное оскорбление! Так нельзя. Гадко-гадко! Не этому ее учили!
На третий укол не выдержала Агата, коршуном висевшая над душою Октавии:
-Дорогуша, у вас руки-то есть? Сколько можно? Королеву одеваете, не крестьянку!
-Порою, дорогая Агата, — Октавия ослепительно улыбнулась, — разница между королевой и крестьянкой как раз и состоит в одежде, не более. Я стараюсь закрепить все так, как нужно.
Агата осталась оплеванной, Гвиневра густо залилась краской. Ситуацию спасла Лея, которая вернулась из своей каморки с зернышками для маленького мышонка Маоласа, поселенного пока ему не сделали домик из дерева, в круглую шкатулку из-под ниток, которую Гвиневра и Лея накануне вечером аккуратно освобождали и обшивали обрывками ткани.
-Ой, я тоже хочу его покормить! — Гвиневра тут же забыла Октавию, иголку, насмешки и даже как-то рванулась, чем заслужила шипение придворной:
-Моя королева, не трогайте вы эту гадость! Она несет на себе грязь!
-Лея же ее трогает! — надулась Гвиневра, жадно наблюдая за тем, как Лея аккуратно кладет рядом с деловито копошащимся Маоласом зернышко. — Нет, я покормлю!
-К Лее грязь уже и не липнет…- так тихо, чтобы слышала только сама Лея, промолвила Октавия, недовольно собирая оставшиеся ненужными кружева, — некуда.
Лея метнула в нее убийственный взгляд, в котором ясно читалось обещание скорейшей и мучительной смерти, но Октавия выдержала его и только самодовольно ухмыльнулась…
Словом, утро у кого-то начиналось как обычно, у кого-то с небольшими переменами, но оно неумолимо настигало каждого обитателя Камелота.
-Почему мой король так хмур? — спросил Гавейн, усаживаясь, после быстрого приветствия, рядом с королем. — Разве королю снилось плохое? Или он нездоров?
Очевидно, Гавейн хотел добавить что-то еще, но не успел, потому что в зал вломился, а иначе не скажешь, Кей в самом диковатом наряде: у него за плечами развевалось что-то похожее на простыню грязно-синего цвета, на взлохмаченных волосах закрепились листья лаврового листа, а в руках он нес лютню, обвязанную разноцветными шелковыми ленточками. Настроение Артура стало еще мрачнее, когда он услышал, как одна из придворных женщин — прекрасная лет десять назад, а ныне просто богатая особа по имени леди Литон из рода Матеннов громким шепотом провозгласила:
-Бедный мальчик!
Кей же, сделав круг по залу, угрожающе и безумно хохоча (чем очень пугал придворных женщин и заставлял их взвизгивать), остановился в центре и прокричал тонким писклявым голоском:
-Я — Мерлин, я друид из друидов! Высший из высших. И я принес вам весть. Я назначаю Кея первым и главным министром высшего совета!
И тут же, сняв с плеч грязно-синее нечто, он отступил в сторону, и, как бы ведя диалог, только теперь от лица назначенного, раскланялся и пробасил:
-Ох, Мерлин, какая честь! Право, не стоило, как мне оправдать ваше доверие?
Нацепил на плечи что-то, бывшее, видимо, когда-то плащом, и снова запищал, пытаясь отыгрывать за Мерлина:
-Кого же, как не тебя, о, храбрейший, мужественнейший, прекраснейший, умнейший рыцарь, Кей, нам посвятить? Не ты ли низвергнул Дракона и прорубил его гнилую голову, не ты ли, одаренный воинской статью…
-Довольно! — теперь дамы не визжали, а хохотали над Кеем и его постановкой, но только Артуру было не смешно. Гнев закипал в нем с новой и новой силой, но Гавейн, угадав его настроение, оборвал выступление Кея.
-А ты — догони! — предложил Кей, хитро подмигнул и бросился между обитателями двора по зале, с ловкостью успевая выхватывать из тарелок по пути вкусные кусочки. Гавейн помчался за Кеем, ругаясь, и наводя еще больший шум…
-Ты съезди на охоту, король, — предложил Мерлин, который бодрым посвистыванием подбадривал то Кея, то Гавейна, — развлечешься и отдохнешь.
-Дельная мысль! — обрадовался Артур, но радость ушла из его сердца, когда он увидел, как в зал прошмыгнула Моргана и забилась куда-то в уголок рыцарей, что, впрочем, не очень-то ей и помогло…
***
Залаяли гончие псы, готовые сорваться с поводков опытных егерей, призванных в стан короля Артура для отправки на охоту, зазвенели охотничьи рожки, проверяемые на звучность своих голосов, и суматоха переместилась из замка на въездную площадку, где уже конюхи готовили лошадей, чистили и запрягали.
-Мерлин, чтоб тебя черти на три части разорвали! — Мерлин вздрогнул, отворачиваясь от окна, из которого он наблюдал за сборами короля, но и не оборачиваясь, по манере быстрого шага мог бы угадать, кто несется к нему, осталось лишь выяснить — почему у Морганы такое настроение?
-Мерлин! — она подошла, слегка задыхающаяся от быстрой ходьбы (интересно, сколько коридоров она миновала?), переводя дыхание, от чего ее грудь бурно вздымалась в корсаже платья, но глаза горели, как прежде, сумасшедшим блеском, — Мерлин, почему Артур снова уезжает куда-то?
-Твой брат, ты и спроси, — пожал Мерлин равнодушно плечами, — он король!
-Мерлин, я про чертей не шучу! — предостерегла Моргана, — есть такой подвид…оказывается. Они маленькие, с горящими желтыми глазами и ручками-лапками, они издают звуки, похожие на мурчание, но явно ведут род не от кошачьих. Они таятся в стенах и выпрыгивают посреди пустоты, и, поверь, я попрошу их напасть на тебя, если ты не перестанешь кривляться!
«Правда, Мелеагант их мне, конечно, не одолжит…к счастью! Но Мерлина может и действительно припугнуть!» — подумала Моргана, но этого уже не добавила вслух, ей было неизвестно наверняка, но она предполагала, что Мерлин не знает, что у принца де Горр есть маленький секрет в виде магической силы, которую сама Моргана прежде не встречала. Это было что-то смешанное с обычной темной магией, но вот маленькая эта прибавка в виде Теней не внушала оптимизма…
-Аргумент. — серьезно согласился Мерлин, — король едет на охоту.
-Какого черта он едет на охоту? — взвилась Моргана. — У него Совет по вопросу безопасности границ через час! Кто его надоумил? Какая друидская рожа догадалась?
-Во-первых, много черта сегодня вспоминаешь, фея, — укорил друид абсолютно спокойным и от этого еще более раздражающим голосом. — Во-вторых, это было не моей недоработкой, а моим дальновидным поступком.
-Твоя дальновидность имеет последствия! Как тактик ты, может, и хорошо, но как стратег… мы убедились на примере моей семьи! — Моргана была готова рвать и метать. Из числа остающихся в замке членов Совета были Николас (противник боевых действий и охоты), Мерлин, Моргана. Даже Кармелид, прибывший ко двору прошлой ночью, как уже доложили Моргане, с радостью торопился побыть с королем, а не с делами государства. Что же до Персиваля, Перелла, Гавейна, Ланселота, Монтегю, Монрессорри, Вендреда, Грегори — все уезжали! Как будто это одной Моргане нужны границы и…
-А пошел ты, — добавила Моргана невпопад. — Делай что хочешь, подлый змеепляс.
-Кто? — Мерлин даже поперхнулся заготовленными словами, — Моргана, я за тобою начну записывать.
-Копыта помешают, — не сдалась фея.
-У меня нет…- Мерлин вздохнул, тряхнул головою, отгоняя какие-то мысли, — ладно, Моргана! Послушай, я хочу сказать, что Совет состоится, но заседаем ты, я и Николас. Остальные… ну, ты прекрасно понимаешь, что остальные — это только сила в наших руках, кто кого переспорит, за тем они и идут. Мы должны вначале прийти к единому мнению, а уже потом…
Мерлин остановился, глядя Моргане за спину. Фея, почувствовав его напряжение, круто повернулась и увидела смущенного Персиваля. Смущение огромного рыцаря было смешным для Морганы, но она понимала, что Персиваль слишком многое увидел, что происходит между нею и Артуром и теперь не может даже взглянуть на нее без собственного стыда.
-ты мимо, ко мне или к нему? — спросила Моргана, стараясь быть мягкой, но раздражение, копившееся от Мерлина, прорывалось, все-таки, в ее словах.
-К вам, леди Моргана, — Персиваль упрямо смотрел себе под ноги.
-Изыди, к черту! — бросила фея, не обернувшись даже на Мерлина, но тот уже поспешно удалялся, покачивая головою. — Что ты хочешь, друг мой?
-Спросить…- Персиваль нервно переступил с одной ноги на другую и не задал вопроса, который, очевидно, мучил его благородную душу.
-Ну, спрашивай! — Моргана теряла терпение, ей нужно было переговорить с Николасом раньше, чем начнется Совет, чтобы узнать его мнение о предстоящих вопросах.
-Лея, она же была вашей служанкой? — решился Персиваль, — то есть, да, вы отдали ее Гвиневре, но до того…
-Моя, — солгала Моргана, пытаясь понять, как связаны Персиваль, Лея… Николас, надо срочно поговорить с Николасом!
-У нее есть супруг…или жених? — Персиваль цветом лица сравнялся с красным знаменем Артура, горны которого раздавались под окнами.
-Да чтоб вы сами в капканы попали, — пожелала ласковая Моргана и мгновенно пожалела, — ну. То есть, кроме Ланселота — он мой друг, и Гавейна — он не виноват, и, пожалуй, Кея — у него мозг, как лист бумаги… так, что?
Только сейчас до нее дошел смысл вопроса. Она в изумлении воззрилась на Персиваля:
-Лея — служанка! Танцовщица. Она не знатных кровей. У не нет мужа, жениха, детей, родителей…
«Правда, есть Уриен, которого она любит и Мелеагант, у которого тебе, мой друг, видимо, придется спрашивать разрешения на брак с Леей», — подумалось фее.
-Ну и что? — Персиваль первый раз за время разговора взглянул в глаза Моргане, — я думаю о браке. Наш род не женится по принципу наследия, он выбирает любовь!
-Дело твое, — отмахнулась Моргана, — разбирайся, как угодно. Не знаю уж, насколько долговечны браки по любви, но удачи. Просто, мой друг, удачи. Извини, я должна найти еще сэра…
Означенный почти, что ее устами сэр Николас мелькнул как раз в соседней галерее, и Моргана мгновенно потеряла интерес к Персивалю и разговору с ним, бросилась к нему навстречу:
-Николас! Николас! Подожди!
-Да жду-жду, — улыбнулся Николас, поворачиваясь на ее голос, — не бегай ты, здесь можно упасть, а тебе нельзя.
-Почему? — Моргана с подозрением взглянула на него и подсознательно ее рука легла на живот — как угадал? Что выдало ее?
-Ты женщина, можешь упасть больнее…- Николас осекся, перевел руку на живот Морганы, затем ей в лицо и спросил, — так что, Кармелид, пытаясь сватать тебя, не шутил по поводу…
-Тихо, — прошипела, не разжимая челюстей, Моргана и потащила рыцаря в ближайшую пустую залу.
***
-Я в порядке, — убеждал Мелеагант плохо сдерживаемой злостью, — говори-давай, что за тайны, что за вести и как ты здесь?
-Письмо Кармелиду передал, он на радостях отправился ко двору Артура, оказывается, его Моргана сама вызвала, — сообщил Уриен, с тревогой наблюдая за Мелеагантом, расположившимся в глубоком черной резном кресле…
Это кресло было одним из тех предметов, о которых говорят с восхищенным придыханием: «вещь с историей». Первоначально оно было изготовлено в первом, и достаточно скромном виде своем, почти сто пятьдесят лет назад, по заказу первых представителей рода де Горр у потомственного уже на тот период мастера из Греции. Мастер славился избирательностью в работе с деревом и долговечностью своих работ, иметь вещь его рук было показателем происхождения и богатства…
Этот мастер носил величественное имя Сарпедон в честь одного из троянских воителей, длинную серую тогу и мрачный вид. Главным же показателем славы Сарпедона служило то, что он запросто мог отказать самому богатому человеку в изготовлении своей мебели и запросто подарить какое-нибудь кресло, больше походящее на трон, бедняку, которому его и ставить-то было некуда.
-Эксцентричен, как отшельник! — самое ласковое, что говорили о нем, но заказывали, заказывали…
И де Горр не был исключением. И, странное дело, Сарпедон не потребовал за свою работу ничего, попросив лишь оплатить материал. Три месяца Сарпедон тщательно вырезал по дереву узоры и что-то покрывал лаком, и вот, наконец, кресло привезли в де Горр.
Через сорок же лет это кресло потеряло блеск дерева и стало шелушиться от лака, иссохнувшего, но сама мебель оставалась прочна, и уже потомок первого де Горра попытался отыскать какого-нибудь похожего мастера, но греческие мастера были тогда не в моде, и прибыл римский…
Теперь уже последовала переделка от другого мастера, и кресло украсили не только резными узорами, но и понемногу расшили серебряными нитями. А еще через тридцать к переработке этого кресла приступил уже египетский мастер, чье имя было так сложно, что никто даже и не пытался его запомнить. Прибывший мастер представился, взглянул в ошалелые лица и тяжело разрешил:
-Можете звать Самайном, по первым буквам каждого слова в моем имени.
Дальше были мастера плавунские, фивские, флорентийские… и вот, что странно — каждый мастер подстраивался под стиль предыдущего, добавляя лишь какую-то деталь от себя. В результате долгих этих переделок кресло оставалось по-прежнему целым, обещало стоять еще лет сто и представляло собою создание уникальное!
И Мелеагант сейчас запросто сидел в нем, небрежно откинувшись на спинку…
-Это я понял, — сообщил принц, — что за тайные вести, которые меня должны взволновать?
-Подожди, — Уриен поднял руку в предупреждающем жесте, — для начала я должен убедиться, что ты правильно и нормально чувствуешь реальность. Я, когда прибыл, тебя от стен с трудом отлепил.
-Сам не знаю, что со мной, — тихо признал Мелеагант, — эта Лилиан…она…
-У, — Уриен покачал головою, — друг мой, ты подхватил любовь. Это не лечится. Я в этом…в этом знаю.
-Да какая, к дьяволу любовь? — возмутился Мелеагант, и его возмущение было настолько яростным, что у Уриена не осталось и малейших сомнений — он знает о том, что любит, но не смеет признать этого. — Откуда у меня, принца, любовь? Какая может быть любовь у того, кто…живет во тьме?
-Темная, — серьезно прокомментировал Уриен, — того, кто владеет магией в тайне ото всех, ты хотел сказать?
Мелеагант мрачно поднял глаза на друга, пытаясь угадать, как и где произошел этот жесткий провал.
-У нормальных людей не горят так глаза, как у тебя, — вздохнул граф, разливая вино по двум кубкам, — а еще я часто слышал шаги и шорохи, всю жизнь, что знал тебя, чувствовал, что рядом с тобою и в тебе что-то есть, но не хочешь, не говори, не веришь — молчи, боишься…
-Это не просто магия, — с горечью промолвил Мелеагант. — Моргане пришлось узнать, Лилиан тоже знает, а ты…я не хотел, чтобы ты нес это бремя, чтобы ты боялся меня. У меня нет никого, ближе тебя.
-Ты что, серьезно думаешь, что какие-то там различия магии или не магии меня напугают? — Уриен даже оскорбился. — Я — потомок древних кровей, я — твой друг, я, в конце концов, влюблен в эту… впрочем, ладно…
-Я покажу тебе, но ночью, чтобы никто не видел, своих прислужников. Свои Тени, но ты ведь не о них пришел говорить?
-Подтверди свою адекватность, — буркнул задетый за живое граф, — ну-ка, назови мне последовательность императоров после падения Марка Антония!
-Ты что…- не поверил Мелеагант, — Лилиан мне дорога, я…не настолько…
-Назови, — не сдавался все еще обиженный граф.
-Боже, — Мелеагант закатил глаза, — Октавиан, Тиберий, Клемент, Калигула, Клавдий, Скрибониан, Нерон…
-Не-не-не, — Уриен залпом ополовинил свой кубок, — ты мне по смертям их назови, не по именам. А то — по именам каждый сможет!
-Я тебя убью, — пообещал Мелеагант, но покорился. — Естественная смерть, убит по приказу Калигулы, казнен, зарезан, отравлен, покончил с собою и покончил с собою…
-Всё, верю, хватит, — смягчился Уриен. — ладно, теперь, послушай, какую сказочку я тебе расскажу. Я от Кармелида решил отправиться сначала к себе, посмотреть, что у меня, потом поехать уже в де Горр…
-К слову, как у тебя? — опомнился Мелеагант.
-Слава богу, все хорошо. Новое поле обрабатывать начали, и яблоневый сад облагородили, теперь хоть ветви не торчат под ногами. Думаем попробовать виноградники выращивать, но климат, зараза, однако, доставки не очень выгодны, ладно, не отвлекай. Я когда к себе поехал, а путь через Тракт, ты знаешь сам, заметил, что там как-то…слишком уж людно. Нет, я не к тому, что там совсем не протолкнуться, но народу больше, чем обычно. Если по Тракту кто из нас, порядочных людей и ходит, то только под покровами темноты, а тут, не стесняется народ, и люд-то простой… говорят: будто король Артур ищет примирения с принцем де Горром…
-Ищет-ищет, — согласился Мелеаганта, — а про тракт тоже легко — расползается гнездо, меняется. Власть делит между собою, ничего удивительного. Многие лидеры сейчас вынуждены скрываться — я пока сидел здесь, обалдел от скуки, начал слегка наводить порядок.
-Хорошо, — не стал спорить Уриен, — а как тебе то, что мои люди на Тракте поймали гонца в герцогство Кармелида, а у него письмецо с интереснейшим содержанием?
Уриен полез в карман плаща и вытащил помятый листок пергамента с сорванной королевской печатью и толкнул через стол Мелеаганту. Принц поймал, пробежал его глазами и лицо его приобрело зловещее выражение.
-Они хотят разместить свои отряды в герцогстве Кармелида… — не веря своим глазам, прочел Мелеагант, и смял письмо в порыве яростного рвения внутренних чувств. — Вот же… под стенами де Горр! Нет, этого следовало ожидать бы, но я был уверен, что им не хватит наглости.
-Это наши поставки по Тракту под контролем, считай, войска Артура частично под стенами де Горр, ни союза украдкой не создать…ни-че-го! Да и они же на Тракт рано или поздно перейдут, станут отлавливать наших бандитов и наемников, а мы им покровительствуем. У нас свои условия.
-Подожди, — Мелеагант отнял руку от лица, — нет, все верно, но подожди… было какое-то правильное решение в твоих словах.
-Не знаю уж, — Мори мрачно развел руками, — я распорядился оказывать на Тракте всяческое сопротивление, устраивать налеты, пусть поймут, что им не рады!
-Зря, — возразил Мелеагант, — немедленно прекратить. Не думай даже. Мы поступим по-другому. Нам нужно узнать, когда Артур уведет основную часть отрядов в герцогство Кармелида и сделать так, чтобы они не дошли до него. И Камелот остался без людей.
-Ловушка? — переспросил озадаченный граф. — Это подло.
-Влезать в жизнь наших земель тоже, — заметил Мелеагант, — не суть важны вопросы морали. Артур должен потерять свои отряды, но не на границе герцогства и де Горр, а на границе Камелота и герцогства. В таком случае и мы не виноваты, на нас подозрения нет. А Артур-то хитер, под покровом дружбы пытается протащить свои армии, пишет, дескать «для помощи в обороне северных земель», вот же ублюдок! Ладно, получит. Получит он себе угрозу. Потеряет пару отрядов, да поймет, как они ему нужны.
-Ты о чем? — с подозрением взглянул на принца граф. — Собираешься напасть на Камелот?
-Ни в коем случае…не я, нет, — Мелеагант потянулся за пером, — так, ты сможешь организовать ловушку для отрядов Артура?
***
-Это глупо: стягивать отряды Камелота к границе с землями де Горр! — утверждала Моргана, — Мелеагант примет это за вторжение в дела своего королевства. И он будет прав, если организует недовольные волнения против этого.
-Мы должны использовать все возможности борьбы! Мелеагант опасный союзник и опасный враг, — спорил Мерлин, пытаясь давить на правильность хода. — Только если он поймет, что мы сильнее…
-А мы что, правда, сильнее? — вежливо осведомился Николас, — нет, друзья, я не сомневаюсь, что старый фокусник тоже несет вес в армию, но посудите сами: у нас флот уже не флот, а подделка оскорбительная. К границам близки, чуть что — любой налет на нас. И потом, ресурсов, толковых вложений нет. С Трактом вообще не умеем наладить отношения. Правление Артура многие не признают, какие же они союзники?
-Плохие, — надрывался Мерлин, — но ты, Николас, видишь только врага снаружи…
-А он внутри, и зовут его «Бастард на правлении», — ввернула непримиримая Моргана.
-Враг и внутри, и снаружи, — терпеливо вздохнул Мерлин. — Внутри, Моргана…
-Внутри меня? — колкости фее было не занимать, и Мерлин держался с трудом, чтобы не зайтись в комментариях.
-Нет, но очень близок к королю, — наконец, совладал с собою он. — Ведь так легко войти в доверии юного и неопытного короля…
-Мерлин, это признание? — поинтересовался Николас, ухмыляясь, — ты ближе всех к Артуру. С первого дня. Его правление — твоих рук дело. Уж не все ли одна большая интрига друида?
-Я говорил не о себе! — оскорбился Мерлин, — я готов отдать жизнь за правду, но…
-Правды нет, — кивнула Моргана, поднимаясь, — Мерлин, делай, что хочешь: перекидывай отряды Артура по всему Камелоту или еще куда — я против, без присутствия короля, я больше ничего не хочу решать.
-Это мое тайное решение, — промолвил Мерлин, стараясь не выдать ни жестом, ни взглядом того факта, что и не думал перекидывать отряды — слишком ненадежная обстановка. — Я найду способ убедить Артура.
-Черт с тобою, — бросила Моргана.
***
-Он не отправит отряды в землю герцогства Кармелида, я могу тебя в этом заверить. Моргана ошибается, думая, что Мерлин совсем спятил. Он хочет узнать твои намерения. Тот гонец, которого выловили на Тракте…
-Подсадной?
-Именно, мой друг. Что с ним стало?
-Люди Уриена от переизбытка чувств его убили.
-Ничего, смерть одного человека в дороге можно списать на случайность. Но не устраивай никаких нападений, никаких ловушек — обнаружишь себя. Мерлин не хочет твоего союза с Артуром, но хочет союза с землями де Горр, а тебя боится.
-Саксонские наемники должны напасть на Камелот, ч имею некоторое давление на пару вождей. Я полагал припугнуть Артура, раз он перебрасывает отряды…
-Глупо.
-Вижу, но что теперь сделать?
-Обернуть глупость в свою пользу. Нападение именно на Камелот?
-Верно, я уже вижу выход. Я напишу письмо, что перехватил лазутчика от саксонцев и высылаю пару отрядов для обороны. И еще — обоз с зерном…его нынче сожгут много.
-Мелеагант, твои успехи меня и пугают, и радуют. Как та девушка?
-О, Николас, знаешь, она пришла в чувство, чувствует себя лучше, идет на поправку…
-Я рад. Мне пора. Нужен — зови.
Мелеагант открыл глаза, одновременно с Николасом обрывая свой конец мысленного разговора.
-Ну, я могу организовать им ловушку, — продолжал Уриен, решивший, что Мелеагант от усталости задремал, — если окружить вот эту дорогу…
Он ткнул в карту пером, обводя кружок вокруг нескольких разъездных дорог.
-Не надо, — неожиданно промолвил Мелеагант, чему-то улыбаясь.
-То надо, то не надо! — Уриен был вне себя от возмущения, — Мелеагант, дьявол тебя забери, какого…
-Направь пару моих отрядов к границам. И передай мое письмо… к слову, час уже ночной. Ты хочешь увидеть Теней?
-Надеюсь, они не так изменчивы, как ты! Я весь в предвкушении! — Уриен нагло уселся в резное глубокое черное кресло, то самое…с историей.
-Смотри, — усмехнулся Мелеагант, отступая в угол.
***
Утренний воздух свеж и прохладен, ночной более тяжелый, задумчивый. Ночью нет равенства. Кто-то открывает тайну многих лет, кто-то рыдает от бессильной ярости в подушку, боясь разбудить дремлющую служанку, не зная, что служанка не спит и тихонько смотрит сквозь полуопущенные ресницы на страдания своей королевы, готовясь разрыдаться самой…
А кто-то коротает ночь в лесу, в одном из охотничьих шатров, тоскуя по чему-то, что было еще совсем недавно, но непонятое, нераспробованное до конца. Или же мирно спит в своей постели, избавившись от горячки…
Или же просто плывет по царству розовых снов, не зная, что смерть его близка…
Кто-то молится, кто-то пьет, кто-то ходит из угла в угол, как загнанный зверь, пытаясь понять, что такое горит внутри и не находя ответа, и снова ходит, и снова мечется, снова, снова!
Ах, ночь… дивная ночь!
Глава 37
Человек, скрючившийся в три погибели, всегда выглядит жалко, а если это скручивание произошло в кресле с «историей», то его жалкое состояние становится практически непередаваемым — это надо увидеть, это нельзя описать. Ни одни строки не передадут той бледности благородного лика, ни одно слово не расскажет о блестящих бусинках пота на лбу, никто не сможет выразить словами того выражения крайней степени ужаса, что возникает на воинственном и суровом лице… человек слаб, и эту слабость не отражают строки, взгляды — ничего, это могут отразить лишь внутренние чувства…
Мелеагант плотнее прикрыл тяжелые портьеры на окнах, чтобы лунный свет не проникал в комнату — незачем еще больше создавать теней, незачем менять лики стен, не нужно. Судя по скрючившемуся в кресле Уриену — графу еще долго предстоит держаться дальше от открытых и приоткрытых источников света, от всего, что может явить Тень.
-Ну? — ласково осведомился Мелеагант, мерно и спокойно разливая вино из кувшина и себе, и Уриену и подталкивая один кубок к другу, — я предупреждал тебя?
Граф вздрогнул, когда кубок проехал по столешнице и остановился перед ним, словно ожидая, что из него, наконец, выпьют, но даже когда кубок, звеня, замер, Мори не протянул к нему руки и призрачно вглядывался как сквозь него, ожидая какого-то, ему одного известного подвоха.
-Выпей, — вздохнул Мелеагант и подал дурной пример.
Граф покорился. Дрожащей рукой обхватил кубок и залпом осушил его, выдохнул, пытаясь сладить с неожиданной крепостью напитка, что пролился в его желудок, отставил пустой кубок в сторону и уже более ясным и твердым взором обвел комнату.
-Они ушли? — его голос был приглушен, и срывался даже в таком состоянии.
-Ушли, обещав вернуться, — усмехнулся Мелеагант, — прости, я не хотел тебя пугать. Я всегда скрывал их присутствие. Видишь, не из недоверия, но из-за человеколюбия!
Уриен выругался и попытался взять кувшин, чтобы снова наполнить свой кубок вином, но не смог, его пальцы срывались с узкого горлышка и принц де Горр, не выдержав подобного издевательства над кувшином, сам разлил новую порцию.
Прошло уже легче. Уриен смог вернуть себя в норму гораздо быстрее, чем любой другой человек, обладающий даже более жестким каркасом нервной системы.
-Они всегда…- спросил Уриен, все еще борясь с легкой тошнотой, которая подступила к его горлу, едва он увидел, как вокруг Мелеагант начали змеиться стены и видоизменяться, отделяя какой-то сгусток, который, медленно вращаясь, начал вырисовывать вокруг Мелеаганта переплетных червей, что на ходу стали обретать форму…почти человеческую, но недостаточно близкую к людям.
-Они всегда…рядом? — наконец, промолвил граф.
-Всегда, — Мелеагант пожал плечами, — они не страшные.
Граф даже не нашелся, что возразить. По его мнению, они были не просто страшные, они были очень страшные. Более того, Уриен сказал бы, что они даже жуткие, чудовищные, но
совершенно не «не страшные». Какие угодно, но отвратительные, омерзительные, пугающие — это без сомнений.
-И в детстве? — верить в то, что эти жуткие твари преследуют Мелеагант с самого первого дня его жизни, моргают желтыми своими глазами и шипят из стен и маленьких щелей, не хотелось. Это было ужасно и тяжело.
-И в детстве, — подтвердил Мелеагант. — Я привык к ним. Знаешь, когда я стал их узнавать, я перестал уже их бояться. Мне было даже…любопытно.
-Любопытно ему было! — не выдержал Мори, но подняться так и не смог, и его гнев остался в «историческом» кресле. — любопытно… ты каждый день видел их! Почему ты никому не говорил об этом?
-Они говорили мне, что мы друзья, — мрачно отозвался Мелеагант, — а мой отец говорил, что у меня не может быть друзей. Знать то, что он ошибается, было для меня самой лучшей отрадой. Не забывай, Уриен, что кроме тебя, у меня долгие годы не было ни одного близкого существа, а они…оберегали меня, они качали мою колыбель, так они говорили мне. Они шептали мне сказки о других мирах, рассказывали о подлунном и подземном мире, они помогли мне не стать сумасшедшим.
-А может быть, и зря? — невинно предположил Уриен, который все-таки сладил со своим страхом и тем, что видел. Как бы не получалось, что бы не плела жизнь, Мелеагант был его другом, братом! — значит, придется мириться с тем, что питомцев он выбирать не умеет. Или же питомцы не умеют выбирать Мелеаганта.
-Может, сойди ты с ума, все было бы проще? Может, мы вообще все сошли с ума? Может, нам уже все кажется? — не унимался Уриен и Мелеагант спокойно налил ему еще вина.
-Я пытался уберечь тебя от них, — промолвил принц, — я не был уверен, что ты готов увидеть меня в окружении чудовищ.
-Ты же сам сказал, что они не страшные? — возмутился граф и скосил взгляд в угол, ему показалось, что тень, дремлющая в углу, оставленная от свечного пламени, слишком неискренне себя ведет. Становилось жутко. Осознание того факта, что за Мелеагантом, а значит, и за его окружением, почти всегда наблюдают выходцы не из этого мира, это не то, о чем хочется узнать в ночной час.
-Я пытаюсь, все еще пытаюсь уберечь тебя, — Мелеагант хранил какое-то смутно подозрительное спокойствие, и, если бы Уриен знал бы его меньше, он бы не увидел, сколько скрыто за этим спокойствием, сколько страха…
Ведь Уриен может испугаться. Может уйти. Может отвергнуть его дружбу. Идиот! Как будто это возможно. Как будто их не связывают годы детства, юношества… годы веселья и горечей, битв и интриг…
-Если ты напуган…- начал было Мелеагант, но Уриен оборвал его:
-У одного народа… далекого, очень далекого, есть пословица: «не так страшна смерть брата, как смерть друга», братьев у меня нет, а друг один. Я не хочу сказать, что ты ненормальный, но ты ненормальный… я раньше думал, что встречу своих друзей на поле брани, где буду биться с ними
плечом к плечу, я и предположить не мог, что буду однажды сидеть в древнем кресле и трястись от страха… я не трус, Мелеагант, ты знаешь! Я рвал глотки, я резал, колол и жег. Бывали битвы, когда моя одежда насквозь пропитывалась смертью и кровь, но я не боялся тогда, нет! А сейчас — да, был момент, когда я испугался. Смерть для меня привычна, а вот прыгающие уроды из сгустков силы — нет. Я боюсь их, потому что не знаю… оказывается, я ничего не знаю! В мире много чудес, много знаний, но они не открылись мне так, как открылись тебе. Что же, пусть так! Но разве пёс завидует ворону за то лишь, что тот может летать? Нет, Мелеагант…
-Я ценю, — голос Мелеаганта прозвучал значительно тише, чем пылкая речь Уриена, и в этом было действительно искренне чувство признательности и даже какой-то трогательности момента. — Я могу сказать тебе, что не служу силам зла, я не слуга Сатаны, я слуга своего народа…
-Интересно, кого именно ты считаешь своим народом, — Уриен не удержался от легкого укола.
-Научился от Морганы, — усмехнулся принц, — ладно, дьявол с тобою! Я, правда, очень ценю твою преданность и дружбу.
-Это не значит, что я пришел в себя и в течение получаса не напьюсь, — пригрозил Уриен, наливая себе еще вина. — Имею право! У меня травма.
***
-А что, охота не задалась? — Моргана отвлеклась от беседы с картографом Камелота для того, чтобы взглянуть на вернувшегося короля с презрением, а на сопровождавших его рыцарей, с легким оттенком беспокойства. Но вот… Кей — на месте, перепачканный землей, Гавейн тоже здесь, куда Ланселота девали? Ага, денешь его! Здесь, кивает — сдержанно, мрачно.
-Почему не задалась? — влез Монтессори, распихивая всех, кто лез к нему с вопросами огромными локтями, — задалась.
-Оленя подстрелили! — Кармелид чувствовал себя прекрасно. Его вернули ко двору, ему дали место подле короля, и сделала это Моргана! Сама! Оценила, не иначе. Поняла, как плохо без опытного политика, но ничего, он не сердится, она же молодая, глупая, пылкая…красивая, правда, зараза! Недаром, Артур на нее глаз положил, забыв о том, что она сводная ему сестра. Интересно, скоро у нее там живот появится? Вот что ей делать, бедной? Без мужа — грех! Двор заклюет. Кармелид же готов взять этого ребенка как своего — он не сердится на Моргану. К тому же, если та его очень хорошо попросит, то почему бы не помочь даме?
Моргана круто повернулась, окинула взглядом Артура и деланно изумилась:
-Куда?
-Прямо в лоб! — выпрыгнул Кей из толпы, явно не оценив легкую гадкость от Морганы. — Прямо в лоб! Олень метнулся, а его р-раз…
-Кей! — строго окрикнул юродивого хмурящийся Гавейн, — прекрати размахивать руками, ты весь перепачкался.
-Два-а, — воодушевленный Кей не слышал и не видел ничего вокруг, кроме воображаемого поля битвы. Это злило Артура…
-Кей, — позвал Мерлин тихо, надеясь воззвать к молочному брату Артура, но потерпел неудачу.
-И оба промазали! — сообщил Кей, счастливо оглядываясь на друида. — И тогда Ланселот ему как выстрелил в голову из лука!
Моргана до обидного громко засмеялась, неожиданно для самого Ланселота и для Кея тоже. Она уже вообразила, что «р-раз» Кея относилось к победе над Оленем, а не к промаху.
-Молодец, — похвалил с пренебрежительной сдержанностью Артур, — очень хороший воин. Верный. А вы чем занимались?
-Мерлин пытался провести совещание за твоей спиной, — мгновенно сдала друида Моргана, — он хотел, чтобы мы приняли предварительное решение без тебя, а потом уже убедили… я же отказалась. Я молодец?
-С точки зрения королевства — да, — мрачность Артура стала почти что гнетущей, — с точки зрения моей сестры…да. Мерлин, что за ситуация? Как ты смеешь?
-Я признаю, ваше величество, что напрасно пытался сократить путь ваших терзаний, чтобы не тратить время, но это было, да. Мой король, в основном, все споры строятся на противостоянии Морганы, моем и Николаса. Каждый из нас троих верит в то, что его точка зрения единственно верная, и у нас есть основания, чтобы думать так. Поэтому, чтобы не утомлять вас, Артур, и вас, дорогой Совет, я решил схитрить и заранее прийти к какому-то решению с этими…дуэлянтами!
Мерлин метнул угрожающий, но очень красноречивый взгляд в сторону Морганы, которая даже не дернулась на него, не отреагировала и лишь глубже склонилась над картой, позволяя и Мерлину, и Артуру разговаривать лишь со своей спиной, и, если взгляд друида был устремлен ближе к голове и темный волосам, то Артур даже не пытался скрывать того, что его взгляд фокусировался ниже.
-Да-да, — рассеянно отозвался Артур, — а где моя жена?
-Шьет, сегодня день шитья, — отозвалась всезнающая Моргана, даже не отрываясь от изучения карты, — так, а где самая южная точка Камелота?
-А где… — Артур оглянулся и понял, что все здесь и спрашивать больше некого. — А ты как, Моргана?
-Устала, бешусь, хочу спать и есть, — отчеканила фея, раздраженно отмахиваясь от услужливого картографа, пытающегося через ее плечо показать какую-то интересную линию. — Уйди, зараза!
-Так почему ты не идешь? — удивился Николас, первым реагируя на ее слова, — ужин уже готов.
-Я не закончила, — ледяным тоном отозвалась Моргана. — Если бы Мерлин не отвлекал меня со всякими попытками беседовать за спиною, я бы уже закончила, а так… не в моих правилах бросать все на полпути. Даже ради ужина.
Это была подлая игра. Грубоватая и подлая. Моргана знала, что простого «Мерлин совещается за твоей спиной», не хватило бы, чтобы немного начать расшатывать позиции друида. А вот если понемногу подводить короля к мысли о том, что от советника один вред для дорогой Морганы (пора уже начинать пользоваться своим положением и влиянием!), тогда, возможно, можно будет в краткие сроки завернуть власть Мерлина в сторону. Мелочь, из которой
складывается лик Дьявола; раздражение, из которого приходит нечто большее. Артур должен понять, что Мерлин опасен для него, для власти, для Морганы.
Артур нахмурился и фея, сделав вид, что работы с картой ей еще на долгий срок (хотя, все было готово еще во время въезда Артура в замок), отметила это про себя. У нее не было цели скинуть Мерлина, у нее вообще не было больше определенной цели. Хотелось стереть все прошлое, начать жить иначе, а для этого придется как-то решать с призраками. И вообще, Мерлин обладает поразительным даром трепать нервы всем, должен же он за это отплатить?!
***
-Моя королева? — Ланселоту тяжело давались слова. Как в насмешку они встретились в часовне, когда Гвиневра осталась одна на вечернюю молитву и стояла перед святыми ликами на коленях, но, кажется, так и не могла молиться. Слезы текли из ее глаз, она чувствовала себя виноватой перед каждым из святых, чувствовала, что недостойна, находиться в церкви.
Октавия сегодня умудрилась задеть ее трижды. Уколола так, что этого нельзя было вынести на открытый суд, но удивительно точно и остро. Первый раз она обронила фразу, суть которой свелась к тому, что король слишком занят государственными делами и не успевает уделять время супруге. Второе было уже куда болезненнее и касалось отца Гвиневры, вернее, сказано было абстрактно, дескать, король слишком большим сердцем наделен и прощает в угоду близким промахи их ближних. А вот третий укол мог бы убить своей жестокостью. Октавия вскользь заметила, рассказывая о какой-то из знакомых, что бездетность — следствие немощности крови и наказание божие. Гвиневра оглянулась, ища защиты, и наткнулась лишь на надменный взгляд блондинки, холодный взгляд седовласой леди, потупившуюся брюнетку…вот кто составлял ее окружение! Если была бы Лея или Агата рядом, было бы легче вынести это! Но Лею Гвиневра отпустила с чистым сердцем и надеждой с Персивалем, а Агата занималась перестилкой постели королевы и не была в зале…
Гвиневра с трудом закончила положенные для шитья часы, опрометью бросилась вниз, привлеченная шумом — узнала, что охота кончилась, попыталась быть хорошей женой (что явно осталось без внимания), с трудом проглотила пару кусочков картофеля и выскользнула в часовню.
И тут ее настиг Ланселот. Тот, кого она проклинала. Тот, кого она любила. Сгорала, умоляла, просила, не зная, о чем, плакала, не зная, почему. Этот человек жег ее изнутри своим присутствием и отсутствием. Когда его не было вблизи короля, Гвиневра искала его безотчетно, боясь выдать своим взглядом что-то очень глубокое. Когда он был вблизи короля или Морганы, Гвиневра ненавидела его…
За светлый шелк волос. За статность и спокойствие. За благородство. За каждую черту!
-Простите, что напугал вас, что помешал…- как трудно говорить! Как трудно дышать! Как трудно видеть ее коленопреклонённой. Как смеет она стоять на коленях, как простая смертная? В этом холоде плит? Как смеет…
-Все в порядке, — шепот всегда звучит громче в высоких сводах церкви. Он отражается от каждой стены, сходится в самой высокой точке потолка и падает вниз, обрушиваясь своей мощью на неокрепшую нежную душу.
-Я оставлю вас в эту же минуту, — обещает Ланселот и не делает даже попытки шага. Он не уйдет. Не сможет. Шаг налит свинцом.
-Не стоит, бог для всех один, — ей не хочется, чтобы он уходил. Более того — она знает, что умрет в ту же секунду, если прогонит его.
Ланселот встает на колени рядом, хоть и держится на почтительном расстоянии, мысли не дают ему молиться. Он никогда не видел себя воином бога, а став защитником и другом Морганы, Ланселот вовсе разочаровался во многих вещах. Однако он все-таки заглядывал иногда на молитву, и на исповеди, и молитвы знал, а сейчас все забылось, пропало, потеряло смысл. Какое ему уже дело до того, что скажет ему Ангел после смерти, если сейчас Ангел на грязном каменном полу? Какое ему дело до кого-нибудь, кроме нее?
-Люди жестоки, — шепчет Гвиневра, словно продолжая какой-то недавний их разговор.- Почему люди так грубы?
-Они становятся жестокими, испытав жестокость, моя королева, — Ланселот не делает даже попытки смотреть на лик святой, он смотрит лишь на королеву, а она чувствует его взгляд и боится встретиться с ним взглядом. — Если человек знает лишь удушье, он никогда не узнает объятий, для него это одно и то же.
-Я пытаюсь полюбить всех, — Гвиневра закрывает лицо платком, прячется от самой себя, — но я не могу. Королева не может любить кого-то, а кого-то не любить. Королева не принадлежит себе. Королева принадлежит…королю.
Ланселоту нечего возразить. Ему непривычно и жутко видеть ее такой. Еще хуже становится от осознания того факта, что он даже не смеет коснуться этой девушки, чтобы не нарушить ее стеклянный покров, последнюю защиту от мира не разбить.
-Простите меня, рыцарь, — Гвиневра поднимается с пола, идет, не оглядываясь, огибая его, к дверям, — не говорите о моих слезах, это разрушит последние мои силы.
Она уже в дверях, когда Ланселот подрывается, вскакивает и окликает ее — робко и безнадежно:
-Моя королева?
Она замирает. Плечи дрожат. Она знает, как много он не смеет сказать и боится, что вдруг посмеет. И жаждет, чтобы посмел.
-Моя королева, не все происходит так, как мы желаем. Жестокость одних — это не жестокость всех.
Она стоит, ссутулившаяся, обдумывающая, затем медленно кивает каким-то своим мыслям и выходит из церкви, оставляя после себя смертельную, разъедающую тоску в сердце Ланселота, который больше не верит уже ни одному святому лику.
***
-Лея, я безнадежен! — Персиваль потянул за стебелек цветочка, и тот, жалобно звякнул в его руках, разрываясь, вызывая расстройство рыцаря, — ну вот!
-Не безнадежен, — Лея засмеялась, взяла свою охапку полевых цветов и подсела поближе к Персивалю, самозабвенно перемазанная цветочным и травяным соком. — Смотри, перекидываем, формируем подобие петли, и…
-И оно разрывается к дьяволу! — Персиваль точно повторял все движения Лея, но если у девушки-танцовщицы получалось что-то, имеющее форму, держащееся на переплетении стеблей и уже напоминало венок, то у Персиваля выходил веник, который лопался почти сразу.
-Не тяни сильно! — предупредила Лея, показывая еще раз, — смотри, перекидываем, чтобы получилось, что один стебель ложится накрест с другим. Далее, формируй небольшую петельку…
-Виселицу? — ухмыльнулся Персиваль, неуклюже превращая небольшую петельку в действительно виселицу.
-Боже! — Лея вздохнула и подтянула петельку до приемлемого размера, — уже лучше. Смотри, теперь я придерживаю основание венка правой рукой, а левой…вот так.
Она ловко обмотала один из цветочков поверх другого, а затем как-то продела его через петлю, вытащила через другой стебелек и он магическим (не иначе!) способом лег в венок.
-Э…- Персиваль растерялся окончательно, попробовал повторить, но цветок выскользнул, и венок его поплыл, полностью распадаясь по травникам. — Чёрт!
Персиваль принялся судорожно исправлять, и в результате, с небольшими усилиями Леи, венок приобрел вид, из которого и распался.
-В правую руку, — предостерегла Лея и Персиваль покорно переложил неуклюжее плетение из левой руки в правую, — теперь придержи большим пальцем здесь, а указательный…
Она поняла, что Персиваль запутался в пальцах еще до того, как венок снова начал угрожающе расползаться, и успела перехватить стебельки, при этом ее руки коснулись рук Персиваля и тот заметно вздрогнул и забыл про неуклюжие цветочки, растворившись в этом прикосновении…
-Вот, — удовлетворенно промолвила Лея, придерживая руки Персиваля в нужной позиции, — а теперь шляпку этого цветочка мы передвинем сюда, а стебелек загнем внутрь, петля, крест-накрест, обернем…
Персиваль даже не пытался следить за венком. С того мига, как Лея коснулась его рук, все для него умерло.
-Ну? — Лея хитро прищурилась, закрепляя плетенную чудаковатую косу из цветов в обруч, придавая последние штрихи венку.
-Красиво, — искренне сказал Персиваль, но его глаза, когда Лея примерила венок на себя, сказали больше. — Ты…как фея!
-Господи, за что? — Лея сделала большие глаза и рассмеялась звонким колокольчиком, жестом волшебницы извлекла уже свой сплетенный венок, и не успел Персиваль возмутиться, как она ловко водрузила ему свой на голову…
-Безнадежен! — вынесла вердикт Лея, задыхаясь от смеха, наблюдая за тем, как Персиваль неуклюже пытается стянуть венок, но цветы расползаются по его одежде, путаются в волосах. — Ты безнадежен!
***
-А помолиться-то ты успел или сразу ко мне побежал? — Моргана откровенно не могла признаться Ланселоту в том, что польщена его визитом к себе после встречи с Гвиневрой, но требовалось что-то сказать на этот счет.
-Я вспомнил, что я в Авалон войду как мученик, — едко отозвался Ланселот, — за один день в Камелоте прощается один грех, за день с тобой — два греха сразу списаны. Еще мои дети и внуки могут грешить, не боясь.
-Ух ты, — Моргана с уважением кивнула, — засчитала, признаю. С Артуром так не шути, а то мне его взгляд не нравится уже.
-А что, нравился? — не удержался рыцарь от нерыцарского вопроса.
-Вырву язык и зашью рот, — пригрозила фея, но ответила: — скоро мое тело изменится, я буду другой. А Артур все так жадно смотрит, мне не по себе от его взгляда, от того, что я ловлю этот взгляд, от того, что я как-то даже…так, ты что от меня хочешь? Ну, полюбил ты свою Гвиневру!
-Говорю тебе, что-то не так, кто-то ее обижает! — пылко заявил Ланселот. — Она спрашивала, почему все люди жестоки, она часто плачет… помоги! Ты же женщина!
-Хорош аргумент, — Моргана покачала головой. — Я — Моргана, она тоже… Гвиневра. На этом наши сходства заканчиваются.
-У вас один мужчина на двоих, — не согласился Ланселот, — может, еще чего общее найдется?
Моргана мрачно посмотрела на Ланселота и проглотила рвущиеся наружу ехидные комментарии на счет его фразы.
-Пожалуйста, — попросила Ланселот, избавляясь от ехидства в своем тоне. Шутки для него кончились. — Помоги, если ты узнаешь…
-Ее обижает отец — редкая скотина, муж — просто скотина, двор — скотный, очевидно, а ты приходишь ко мне. Я что, отравлю ее отца? Или избавлю от мужа?
-Одно из этого ты точно можешь! — Ланселот откровенно испортился характером.
-Убью, — Моргана пригрозила рыцарю кулаком, но это не произвело на него должного впечатления, он только фыркнул:
-Я же должен защитить ее, чего ты хочешь? Даже ценою твоей жертвы.
Моргана вместо ответа швырнула в рыцаря подушкой, но не попала — он успел нырнуть в сторону, схватил вторую подушку и запустил в фею. Почти попал, но подушка разлетелась перед лицом Морганы стайкой розовых птичек, и они кинулись к Ланселоту, чирикая… Ланселот со смехом бросился под стол, а птички разлетелись.
-Ладно, — сдалась Моргана, залезая к нему под стол, — черт с тобой! Помогу!
Глава 38
-Я хочу сегодня обсудить с вами, как превратить Камелот в процветающую землю? Мне доложили, что голод уничтожил еще два поселения на севере, как нам быть? — Артур с надеждой взглянул на советников, пытаясь увидеть, что у них уже есть решение, но никто, странное дело, не отзывался ему. Мерлин упрямо смотрел в окно, наблюдая, очевидно, за мухой, что лениво ползла по лунному витражу, Николас просматривал какие-то бумаги, Моргана сидела, сплетая и расплетая пальцы… Артур же надеялся именно на них, на их разум, на их навыки.
-Перелл? Вендреди? — с отчаянием уже вопрошал Артур, глядя поочередно то на одного рыцаря, то на другого. Из всех присутствующих только Гавейн усердно думал, но не мог ничего предложить, остальные же словно спали или находились в полусне, а, может, и вовсе не слышали короля. — Мерлин!
Друид встрепенулся, откашлялся, обернулся к королю и понял, что от него уже давно ждут хоть какого-то слова, решения, ответа…
-Да-а, кхм, — Мерлин поднялся к столу, постоял, подумал и, наконец, заговорил, — наша проблема состоит из трех частей. Первая — голод, вторая — саксонские завоеватели и наемники, третья — дипломатические связи. Наемники причиняют большой вред полям и хозяйствам, а вдобавок — засуха и неурожай, среди скота — мор. Мы не можем покрыть даже собственные запасы текущего периода, а запасти и вовсе будет нечего.
-Значит, у нас одна проблема, — жестко влезла Моргана, и Артур перевел взгляд на нее, ожидая продолжения. — Наемники и дипломатия подождут. Проблема в том, что население вымирает. Центр держится, столица пока еще в безопасности, а на севере, говорят, объели даже мох.
-Нам негде взять зерна! — возмутился Перелл. — Где? Неурожай! Все, что мы можем, мы рассылаем, но наемники стоят на каждом тракте, а то, что доходит, мало по количеству!
-Будем закупать? — неуверенно предложил Гавейн. Он был очень робок в вопросах политики и управления. Его собственная земля держалась на волевом управлении его жены.
-Казна пустеет, — развел руками Монтегю, — пока Моргана не придумала вводить какую-то перепись налогов и сборов, черт знает что было! Растащили все, что можно было растащить. Станем покупать — вылетим в дыру.
-Поднимем налоги! — уверенно заявил Кармелид, — соберем сбор с народа, накупим зерна и раздадим…
Тяжелое молчание воцарилось за столом.
-Сам понял, что сказал? — ласково осведомился Николас. Кармелида бросило в краску.
-Будем просить, — предложил Гавейн, пытаясь сгладить ситуацию.
-Те, кто могут дать нам зерно, не признают бастарда Артура за короля, — напомнила Моргана. — Господа, мы уже в яме. Единственная надежда на помощь Мелеаганта.
-А почему в его землях нет неурожая? — щелкнул пальцами Грегори. — Север Камелота рядом с его границами, позвольте, если я ошибаюсь…
-Да потому что! — красноречиво фыркнула Моргана. — Камелот за грехи наказан.
-А земли де Горр у нас безгрешные? — осторожно поинтересовался Мерлин. — Но я согласен, придется просить у Мелеаганта. Мука, зерно, мясо…
-Этого разве хватит? — тихо спросил Артур, о чем-то размышляя. — Даже если принц будет щедр и поможет нам, даже если…
Артур махнул рукой, впился взглядом в лакированную столешницу, что-то пытаясь решить для самого себя. Моргана насторожилась. Она не любила этой тихой решимости Артура, тогда моно было ожидать всего.
-Значит так…- Артур медленно поднял голову, — Моргана, бери пергамент, чернила…пиши!
Пораженная неожиданной резкостью и этой переменой от растерянности к жесткому слову, фея покорилась, потянулась к ларцу, стоящему рядом с нею, извлекла свежий лист пергамента, открыла бутылочку с чернилами и взяла остро заточенное перо, приготовившись писать.
-Моим именем… да, как обычно ты там ставишь? Вот, приказываю открыть королевские запасы зерна для народа. Также… открыть зернохранилища всех знатных домов, у кого под началом больше двух дюжин людей… собирать согласно… не знаю, Моргана, напиши, посчитай, кто, сколько должен отдать. Суть такая, что тот, кто владеет большей частью земли и людьми отдает больше.
Общий шум нарастал. Никому особенно не хотелось открывать свои запасы для народа. Все сразу же начали припоминать другу свои долги, кто-то со стороны Грегори открыто начал выражать свое возмущение.
-Мы честно трудились! Это наше зерно!
-А что останется нашим людям?!
-А кто посмотрит в глаза нашим голодным детям?
-Благородно, но глупо, знать не поддержит! — вынес вердикт Николас.
-Знать подчиняется мне, — напомнил Артур, пытаясь перекричать этот шум. — Ваши отцы и прадеды избрали род моего отца правителем, наделили властью над вами, так теперь несите свой долг!
-Самодурство!
-Я не отдам…
-Мы все возместим! — нашелся Мерлин. — Казна королевства возместит со временем все ваши затраты.
-Да, — согласилась Моргана, — но когда это будет? Артур, запасы знатных родов в этом году тоже не такие большие, я знаю. Их должно хватить только на жизнь отдельной земли, немного для продажи… не станешь же ты рушить рынок?!
-Почему, если мой народ погибает? — спросил Артур, обращаясь к Моргане. — Если есть что-то на продажу, значит, это можно забрать, оно лишнее!
-Оно не лишнее! — возмутилась фея, — Артур, послушай меня, за наше зерно, наши меха и мясо мы покупаем те товары, которых нет у нас, и удерживаем хоть какие-то дипломатические связи. Если ты обрушишь сейчас всю торговлю, выгребая подчистую кладовые…
-Я должен спасти народ! — упорствовал Артур, пока остальные члены совета то затихали, то смирялись, то пытались высчитать, сколько могут оторвать от собственных запасов, чтобы осталось и на торговлю, и на пропитание. Гавейн отчетливо жалел, что сейчас рядом с ним нет его жены — уж она бы до зернышка могла сказать, сколько у них запасов.
-Грядет зима, народ не сможет прожить собирательством! — на сторону Артура вступил Монтегю. — Как им быть? Если сейчас еще есть травы да коренья, то когда будет зима…
-Это еще не будет так плохо, — пообещала Моргана, — вы, господа, должны знать, что зима не так страшна, как весна, когда уже нет запасов, но еще нет свежего. Весна всегда тяжелое время, а в нынешних условиях, весна унесет больше жизней, чем зима.
-И что ты предлагаешь? — Артур потерял терпение. — Ты отвергаешь каждое предложение, так, пожалуйста, мы слушаем тебя! Что ты предложишь, кроме как идти за помощью в земли де Горр? Что?
-Не смей повышать на меня голос! — предостерегла Моргана, поднимаясь из-за стола, теперь она смотрела на Артура с вызовом и плохо скрытой яростью. — Не смей, братец! А что я предлагаю…создать союз. Не с твоей кровью и знатью, а с другими землями.
-Зачем? — не понял Артур.
-Для взаимопомощи, — объяснила терпеливо Моргана. — Мы, например, даем мех, нам — зерно. Если против кого-то из наших союзников начинается война, мы вступаем, поддерживаем. Это будет взгляд в будущее, Артур!
-Какое еще будущее? — обозлился Гавейн. — Народ умирает! Умирает, фея! Он не продержится до нереального «завтра».
-Тогда открой свои закрома, — предложила Моргана, — и вы, господа, тоже. Откройте свои хранилища, раздавайте хлеба. И все-таки, де Горр!
-Артур, мой король, — Кармелид решил воспользоваться моментом, — все мои запасы всегда твои, но, проблема в том, что мне и в хороший год не хватает для моих людей.
-Что и требовалось доказать! — возвестила Моргана. — Всё, Артур…
-Помолчи! — прикрикнул король на фею, та покорно смолчала, но было видно, что она озадачена не меньше его ситуацией и ни один из выходов не устраивал ее.
-Откроем закрома королевства, будем собирать зерно в помощь с ваших домов, — подвел итог измотанный, уставший и вконец растерянный Артур, — я не вижу другого выхода. Я напишу письмо с мольбой к де Горру. Это и его народ тоже. Он не может быть черствым к горю своих же людей.
-В этом и проблема, — тихо, чтобы никто не услышал, проговорил Мерлин, — в этом и проблема, что ему эта беда очень выгодна.
-А что с графом Уриеном? — неожиданно спросил Кармелид. — У него всегда были богатые земли, пусть высыпает и свои закрома!
***
-Видел, что прислал Артур? — Мелеагант брезгливо швырнул свиток пергамента с сорванной печатью Пендрагона к Уриену, — прочти, разрешаю.
Уриен, заинтригованный сверх меры, слегка страдающий от пережитого ночью ужаса и опьянения, покорно взял свиток, развернул и прочел. Строки прыгали у него перед глазами, сливались, и он только через пару минут осознал смысл письма.
-Там что, все так плохо? — с тревогой спросил Уриен, откладывая свиток в сторону. Ему представилась истощенная Лея, лежащая в обмороке, Моргана, еще более худая, чем при первой встрече, безучастная ко всему, почти прозрачная…
-Да ну тебя, — усмехнулся Мелеагант, — не во всем Камелоте, пара северных частей, да немного на востоке. Столица в порядке. Пока в порядке…
-И как? — Уриен уловил зловещее «пока», но решил не заострять на этом внимания. — Ты отправишь им помощь?
-Конечно, — Мелеагант картинно склонил голову набок, выражая издевательское повиновение, — как не помочь королю, чтоб его дьявол забрал, Артуру?
-Мелеагант, я серьезно! — Уриену было совсем не до смеха. — Там люди, настоящие люди, живые. В чем их вина, что король не может управлять? Они не заслуживают голодной смерти, они…
-Успокойся, — попросил принц де Горр, — ты не представляешь, какими трудами я заманивал и уговаривал наемников жечь именно определенные поля. Те, что труднодоступны от столицы.
-Ты…- Уриен задохнулся, — ты жег хлеб?! Ты обрекал людей на голод?
-Чтобы помочь им. Уриен, в игрищах престола никто не ведет честной борьбы — это факт. Я сделал так, что народ начал страдать. Я же этот народ и спасу. Представь, что ты крестьянин, что живет лишь, зная часть правды. Ты знаешь, что любимый король скончался, что объявился внезапно тот, кто вытащил его меч из камня, его кровь и плоть, и… что ты сделаешь?
-Я начну верить ему, — Уриен понимал что-то в общем смысле, но не мог проникнуться полнотой картины.
-Верно, — Мелеагант щелкнул пальцами, довольный ответом графа. — Но тут в твоих землях начинается мор, мрет скот, а король…ничего не делает. Твоя реакция?
-Я начну злиться, я начну… Мелеагант, ты сволочь!
-Допускаю, — согласился принц. — Но, видишь ли, я просто показал Артуру, что он плохой король. Он не может защитить свои земли, он не может помочь своему народу, а я могу. Он пришел как миссия, и мало скинуть его с престола. Нужно, чтобы народ сделал это. Нужно, чтобы каждый утратил веру в него. Понял?! Мы можем вынести его на копьях армии, но какой смысл, если это будет похоже на вынос знамени и святыни? Мы сделаем его иконой, изгнав таким образом.
-Знаешь, — Уриен неловко кашлянул, — я все-таки подойду к Лилиан и спрошу, что у тебя в голове. Она должна знать.
-Я тебе и без нее скажу, — Мелеагант мягко улыбнулся, — немного от истории, немного философии и любви к искусству, немного обрывочных фактов и чуть-чуть рассудка… все это соединено смесью из моих отношений с отцом и собственными размышлениями. В целом, я обычный человек.
-Ну да, — согласился с отчаянным сарказмом граф, — совсем обычный. Мыслишь, как герой и злодей одновременно, призываешь из стен какую-то гадость и строишь многоходовки на два шага вперед, обычный человек! У меня половина поместий так живет!
-Прекрати, — поморщился Мелеагант, — я хотел бы мыслить иначе. Я хотел бы, чтобы все мои мысли однажды не пригодились мне для борьбы, и я выбрал бы мирную жизнь для собственных чувств.
-Это ты прекрати! — взвился граф в привычной грубоватой, но искренней манере. — Прекрати врать хоть себе, Мелеагант! Самое отталкивающее страдание находит в тебе самоотверженного целителя. Тебе нравится борьба, тебе нравится боль, и это понятно, более того, даже легко объяснимо. Но ты не притворяйся хотя бы…
-Я не пытаюсь притворяться, я пытаюсь понять, откуда в твоем сознании взялись такие мысли? — Мелеагант с подозрением, неослабевающим и нарастающим сверлил взглядом своего друга. — Ты прежде не отличался стройностью мыслей и выводов, а здесь, словно…
-Да потому что я уже тебя знаю! — Уриен перестал пытаться сдерживать себя. Его многое в Мелеаганте поражало, и не всегда поражение это было от восхищения. Он знал, что его друг из числа редких обитателей грешной земли, о которых говорят: «ищет язвы, чтобы лобызать их». Спокойная жизнь не только не вязалась с Мелеагантом, она противилась ему.
Только вот Мелеагант словно бы не видел этого и пытался порою показать себя борцом за мир и покой. И вот это уже было фальшью.
-Ладно, — Уриен сдался, — скажи мне, направишь ты все же помощь людям Камелота или нет?
-Направлю, — спокойно ответил принц де Горр. — Обоз с зерном, обоз с молоком, мясом и фруктами. Масло, что там еще им нужно?
-Спасибо, — буркнул Уриен. — К слову, приказом короля я должен тоже открыть свои закрома для северных жителей Камелота.
-Приказом кого? — вот теперь Мелеагант развеселился не на шутку. — Артур… тебе отдал приказ?
-Да, — граф мрачно взглянул на него, — похоже, ему никто не рассказал, что мой род присягал роду де Горр, а не роду Пендрагонов.
-Не рассказала, — осторожно заметил Мелеагант, призывая графа вспомнить о том маленьком факте, который сам Уриен когда-то и сообщил Мелеаганту, о том, что Артур не пишет приказов сам, их составляет Моргана. Составляет, подает королю на подпись, скрепляет печатью…
-Не рассказала, — согласился граф Уриен Мори, признавая эту неизбежность.
***
-Моргана? — фея, услышав робкий стук в дверь, сделала вид, что ее нет…если угодно, совсем нет — не хотелось отвечать. Даже тот факт, что стоявший гость обнаружил себя, позвав ее по имени, и явил собою саму королеву, не избавил Моргану от нежелания видеть кого-то. Он не принес ей вообще ничего, ровным счетом. Но стук повторился раз, другой, третий…
-Заходи! — сдалась фея, удобнее устраиваясь на своем ложе.
Об этом ложе следует сказать отдельно. Моргана на протяжении всей своей жизни, так или иначе, сталкивалась с отголосками римского или греческого быта. Страстная поклонница истории, попадала она и под опеку содержательницы трактира — Гайи, что воспитывала ее еще маленькой, как свою дочь. Правда, недолго, с того момента, как встретила ее девятилетней, до четырнадцатой весны Морганы, потом Гайю сожгли вместе с трактиром. Моргана в тот вечер не вернулась, загулялась в окрестностях, пытаясь постичь юность любви и понимая уже тогда, что что-то ложится не так в ее сердце…
Вернулась она уже на пепелище. Но, как бы ни складывались ее пути, как бы ни вела Моргану дорога через нищету ли, через скитания, что-то всегда приходило к ней из римско-греческого полотна, сопровождало верным псом. И многое из того, что было в обиталище Гайи, в быту ее римского происхождения, перешло к Моргане.
В том числе и ложе, на котором можно было, полулежа принимать пищу и вести дела. Именно такое Моргана разместила в своих покоях, намеренно обратившись не к Мерлину (как он предлагал), не к Артуру (которому ей бы пришлось еще очень долго объяснять, что именно нужно), а к Николасу. Тот проявил чудеса чувствительности и привез для Морганы такое, приближенное к римскому, ложе. Оно было выполнено из светлого ореха, обшито шелковыми матрасами и подушками.
Моргана возлежала на этом ложе, и слегка, в знак приветствия приподнялась на руках, чтобы кивнуть Гвиневре, затем, также, боком полулегла-полусела.
Гвиневра кивнула ей ответно, и замерла в нерешительности, оглядывая ранее незнакомую ей комнату. Все здесь, каждая деталь, каждый кусочек, каждый предмет, являл собою Моргану, и если бы кто-то потребовал бы одним словом описать дух, витающий в этой комнате, это слово было бы — «бесприютность».
Брошенный небрежно в одно из кресел плащ, строгие пачки листов, скрепленные вразнобой, как попало, неровно и как-то даже издевательски-грубо, чернильница, с мутно поблескивающей черепушкой крышки, несколько перьев, изящно разбросанных по столу… и книги: в тяжелых переплетах, в помятых или же вовсе продырявленных, богато украшенные или же украшенные бедно, но несущие за собою четкое понимание — они не для развлечений. В этой комнате, кажется, было как-то постыдно придаваться каким-то мечтам или безделью, все здесь дышало какой-то брошенной тоской. Кувшин с вином, примостившийся у овального зеркала в витой серебряной раме, куча каких-то флакончиков и тюбиков, куча всего…неуютного! Неживого. В этой комнате прочно поселилось что-то мертвое, совсем неженское, лишенное тепла. Здесь были яркие пятна в корешках книг или в той же чернильнице, но на фоне какой-то странной приглушенности света, что давался с помощью витража стекол, здесь не было ничего, на что упал бы взгляд. И никаких милых и любимых сердцу Гвиневры маленьких кружевных подушечек, ярко
расписанных шкатулок и лоскутков цветного шитья — ничего из того, что королева видела в каждой женской комнате, каждый день.
-Садись, — Моргана кивком головы указала на кресло, где лежал небрежно оставленный плащ феи. Она заметила, что королева зачарованно оглядывает ее обиталище и только вздохнула с легкой горечью, но не промолвила и тени той мысли, что скользнула в ее разуме.
Гвиневра покорно села. Прямая спина, руки сложены на коленях ровно — все, как полагается, как должно быть у хорошей послушницы монастыря, не иначе, и даже глаза опущены в пол.
Да королева ты или кто? Ты ли — властительница Камелота? Ты ли опьянила когда-то сердце Артура? Ты ли — слабая и запуганная девочка… слабая запуганная девочка, у которой желания идут вразрез с вбитым в голову догматом чистоты и чести от псевдоморалистов!
-Чем могу помочь? — Моргана угомонила свои мысли и метания и позволила Гвиневре высказать то, зачем она пришла.
-Я…я не знаю, — Гвиневра поморщилась, словно ей на зуб попало что-то кислое. Моргана со вздохом отложила книгу в сторону и поняла, что серьезного разговора не избежать. — Вернее, я знаю, но не знаю, как сказать…
-Словами. Желательно. — Моргана пыталась быть мягче, призывая на помощь все доступное ей мужество.
-Я не могу подружиться с некоторыми придворными дамами и не знаю, как быть, — Гвиневра призналась в собственном бессилии и чуть не разрыдалась.
-Я тоже не могу подружиться с придворными дамами, потому общаюсь с придворными мужчинами, — Моргана дернула плечом, — здесь всегда будет соперничество, а оно мне не нужно. Ты — королева, перед тобой будут заискивать, а в спину — поливать грязью. Ты не сможешь ничего с этим сделать…ну, разве только казнить пару-тройку дам ежегодно…или по полнолуниям, тогда, быть может, они хотя бы будут тише себя вести.
-Господь учит нас милосердию, — Гвиневра робко взглянула на Моргану, — скажи, как мне полюбить их? Как мне полюбить всех? Как мне любить моего мужа, который не проявляет ко мне никакого тепла и странно остыл? Который не ложится со мной в постель чаще двух раз в неделю, если повезет? Как мне полюбить моего отца, который так глупо выглядит, пытаясь влезть в дела королевства и постоянно натыкаясь на насмешки со стороны совета? Как мне любить…
-А никак, — отозвалась Моргана, — ты не полюбишь никого насильно. Люди — гадкие существа. Думаешь, я люблю всех вокруг? Да я твоего мужа, своего, чтоб его, брата, ненавижу!
Гвиневра вздрогнула, словно Моргана отвесила ей пощечину.
-И меня ты тоже ненавидишь? — тихо спросила она, понуро опуская голову.
-Ты мне ничего не сделала и мне тебя жаль, — признала Моргана, — ненависть, она…знаешь, ненависть ходит где-то рядом с любовью. Не с сочувствием, не с жалостью, не с равнодушием, нет. Она ходит рядом с любовью. Хотя, не заметила я, что ты Ланселота ненавидишь…
Моргана ухмыльнулась, и, глядя в предобморочный лик Гвиневры, поспешила успокоить:
-Только слепой не видит ваших взглядов друг на друга. Ну, и равнодушный тоже. Артур не поймет этого, пока не прозреет. Но он не прозреет, потому что не чувствует к тебе ничего, кроме сочувствия, сожаления, вины…
-Так может мне оставить все? Может уйти в монастырь? Может, уйти в другие земли? Может…
-Не может, — жестко оборвала Моргана. — Твой отец тебя разрежет по кусочкам, если ты хотя бы заговоришь об этом. Да и Артур… представь, как он будет выглядеть в глазах дипломатии? Никак. Жену и ту не смог удержать. Ушла. Посмела. Оставила. Предала народ.
-Это ловушка…- Гвиневра без сил свалилась на подлокотник кресла. — Я отравлю себя.
-И заставишь страдать его, — напомнила Моргана. — Я не собираюсь смотреть на то, как мой друг страдает. Если он и будет страдать, то уж точно не из-за тебя. Это ловушка, Гвиневра, это капкан. Я обещаю тебе, что придумаю выход, но не здесь и не сейчас! Не сегодня, не завтра…может быть, когда рожу.
-Родишь? — Гвиневра — бледная и заплаканная, приподнялась на подлокотнике, и воззрилась на Моргану с немым изумлением.
-Ага, — Моргана провела рукой по животу, — еще не чувствую, срок мал…
-От кого? — Гвиневра залилась румянцем, — от Уриена?
-Ага, — с непередаваемой интонацией отозвалась Моргана, твердо решив, что не в этот час она расскажет Гвиневре, ох, не в этот!
-А он женится на тебе? А ты его любишь? — Гвиневра попыталась ожить. У нее не было своей жизни, и она зажила жизнью Морганы, так как в отсутствии Леи, не могла жить ее жизнью. — А как это…без свадьбы-то? Грешно ведь, перед богом! А Артур знает?
-С грехами разберусь без тебя, — ледяным тоном пообещала Моргана. — Артур…он догадывается, да. Остальное — тебя не касается. Ступай, Гвиневра, у меня много дел…очень много. Ступай и не думай о плохом…
Этим же вечером, Гвиневра, пытаясь играть роль хорошей жены, пришла к Артуру поговорить. Артур лениво ответил на ее ласки, пытался вести беседу, но не слышал и половины из того, что она говорит, пока она не спросила:
-А ты знаешь, что у Морганы будет ребенок?
Артур поперхнулся и словом, и вином, и здравостью.
-От кого? — спросил он, цепенея от ужаса, и, хотя ответ снял с него страх, он принес ему поток слепой ярости.
-От графа Уриена Мори. Она мне сказала так.
Глава 39
-Ты сказала моей жене, что беременна от графа Уриена? — Артур забыл поздороваться, и, если говорить честно, даже постучаться. Он едва дождался того момента, когда Гвиневра уснет в его постели (просто уходить она не хотела), и, мгновенно оправившись, прикрыв королеву одеялом, вышел в холод коридоров, едва не потерялся в плетениях галерей (почему-то ночью ориентироваться было куда труднее), и вломился к Моргане с вопросом.
Моргана, о, странное дело, еще не спала. Опять же, если говорить откровенно, она сама вползла в свою бесприютную опочивальню каких-то полчаса назад и все это время пыталась расчесать волосы, сидя перед зеркалом. Нет, не то, чтобы она совсем не умела, или была запутанноволосой, нет, просто она периодически замирала перед зеркалом и забывала, терялась в своих мыслях, забывая о том, что делает. Где же была эта фея? Ответ прост. Едва вечер начал свою пляску по галереям замка, Моргана отложила все дела и отправилась на поиски Ланселота. Он не был ей особенно нужен, как рыцарь, но требовался, как друг. Отыскать его было легко, однако, ей пришлось подождать, пока Ланселот закончит свою тренировку, но она, о, неожиданная игра холодных коридоров, даже не стала роптать и торопить его. Напротив, как смиренная женщина, она, прислонившись к колонне, наблюдала за тренировкой с вежливым интересом, но вряд ли мысли ее следили за красотой сражающихся рыцарей. После же тренировки Моргана и Ланселот (конечно, он мгновенно угадал, что фея явилась к нему), отправились на прогулку, но не по саду, где нет-нет, да и можно было встретиться с Гвиневрой, Леей, или, что хуже того, кем-то вроде Октавии, они отправились к пруду, где всегда было чуть прохладнее, земля скользила под ногами и не располагала к прогулкам, но друзья смогли найти поваленное бревно подле пруда и разместились, почти полностью скрытые за деревьями…
Сидели долго. Было прохладно, но они даже не замечали. Говорили обо всем и ни о чем. Не трогали болезненных друг для друга тем, Моргана рассказывала из истории, а Ланселот слушал с интересом — Леди Озера почти не учила его и все образование, что было у рыцаря, можно было охарактеризовать одним словом «обрывочное». Он брал почитать книги у Лилиан, но тайком, украдкой, да и не всегда мог понять, о чем сказано на страницах. По ходу же путешествий с Морганой, Ланселот узнавал все больше и больше, но его жажда учиться росла, а у Морганы также, потворствуя другу, росла жажда в обучении кого-то. Так они, не сговариваясь, и совпадали. При этом, вели себя так, словно совпадение то естественно…
Сидели до самого ужина. Затем, Моргана все-таки направилась в замок, но проигнорировала, как умела, по-своему, неуемную роскошь обеденной залы (это во времена-то голода!), и прошла в библиотеку. Долго сидела на каменном полу, щелчком пальцев приманивая к себе то одну книгу, то другую, по одному известному ей и только ей, алгоритму. Впрочем, может, то была лишь капризность чувств и задумчивость, а не хитрость комбинации? Бывает же так, верно?
Просидела до того момента, когда большая часть обитателей уже разошлась по своим комнатам, готовясь к отходу на сон, вышла из библиотеки и встретила изящное предложение еще бодрствующего сэра Николаса, пропустить пару кубков охлажденного сухого вина из Андалузских виноградников. Предложение было слишком соблазнительным.
И вот теперь, когда Моргана, весь день проведшая в каком-то сумраке души, вернувшаяся глубоко ночью, замирала в каких-то мыслях, но не могла схватить их. Как серебристые тела рыбок, как чешуйчатые кольца маленьких змей — все ускользало от нее, но фея не могла сосредоточиться…
И тут — без стука, без разрешения, вваливает Артур. Наказание, достойный финал для торжества сумасбродства души, не иначе!
-Что? — Моргана медленно отложила костяной гребень и повернулась лицом к Артуру, не поднимаясь с пуфика, широко взглянула на него, мысленно повторила по памяти его вопрос, и, наконец, поняла. — А… да. Ты против?
Голос ее прозвучал таким равнодушием, что сразу становилось понятно — Моргане глубоко-глубоко плевать, против Артур или же не против. Ей вообще, словно бы, в эту минуту, на все плевать.
-Я…- Артур сглотнул, быстрым шагом подошел к пуфику Морганы, сел на колени, взял ее холодную руку в свои, чуть теплые, ладони, — скажи мне, чей это ребенок? Уриена? На самом деле, Моргана…чей?
-Наверное, Уриена, — Моргана с трудом сдержала ядовитую усмешку. — Или…не Уриена. Может быть, Леодогана? Или Персиваля?
Моргана изобразила работу тяжелой мысли на прекрасном точеном лице, и, не выдержав вида своего сводного младшего брата, расхохоталась в голос, напугав ночную тишину.
-Ты…- Артур не поверил, он хотел отбросить ее руку, но почему-то не смог, понял, что не сможет. — ты… ты занималась любовью с Леодоганом? И с Персивалем?
-Ну, прямо-таки, любовью! — скептически вздохнула Моргана и шутливо хлопнула Артура по плечу свободной рукой, — скажешь тоже! А вообще, не помню, Артур. Я же это…пью.
Артур окончательно потерял нить разговора и размышлений. Все, что окружало его еще пару минут однородной розоватой пеленой доверия, вдруг рухнуло и покатилось куда-то в пропасть. Как она могла…
Король готов был терпеть Уриена, не всегда и не на основных позициях, но тот хотя бы был видным и статным мужчиной, о котором многие женщины отзывались очень влюблено, но Леодоган? Артур представил приземистого герцога, который грубо заламывает руку Моргане, лишая ее возможности сопротивляться, жарко дышит ей в шею дешевым уксусным вином и его короткие пальцы пытаются справиться с крючками на платье Морганы, а губы…покрытые мясным жиром с ужина губы настойчиво целуют кожу феи…
От этой картины захотелось промочить горло и промыть глаза святой водой. Но воображение Артура окончательно захлебнулось волною небывалого страха и ярости, когда он представил Моргану, раскинувшуюся на простынях — безвольную, обессиленную, покрытую потом герцога…
-Не-ет, — прошептал Артур и Моргана, переведя взгляд на его лицо, заметила, что Артур плачет. Так тонко, по-мальчишески глупо, наивно! Это поразило ее. Она, с удивлением, которое даже не пыталось скрыться, спросила:
-Что «нет»? что с тобой?
-Ты не могла…
-Твой это ребенок, — обозлилась фея, — идиот ты несчастный! Чтобы я, да с Кармелидом! Тьфу! Позорище. О мужчинах, которые любили меня и получали мою любовь можно говорить в определениях, которые Кармелиду и не снились, но если ты еще раз спросишь меня о том, чьего ребенка я ношу, клянусь тебе, Артур, я пойду к Леодогану и скажу, что это его ребенок! Спорить могу, он со мною согласится! А вообще, чего ты распереживался?
Моргана насмешливо оттолкнула руку короля от себя, позволяя Артуру, потерявшему точку опоры и лишенному чего-то в собственной душе, все еще не оправившемуся от шуток феи, ткнуться ей лбом в колени…
-Ну? — притворно ласково и в то же время, досадуя, что есть в этой ласке и часть чего-то искреннего, спросила фея, — чего ты переживаешь? Вырастет Мордред, если захочет тебя убить — твой сын…или просто здравомыслящий человек!
Артур решительно поднял голову с ее колен, и Моргана даже вздрогнула, увидев прежде незнакомое ей выражение в глубине его взора — такая стальная решимость, такая…королевская? Откуда, чтоб тебя, бастард ты чертов?
-Хочешь моей смерти? — тихо спросил Артур и лучше бы он закричал — так было бы ясно, что он, хотя бы, не отчаялся.
-Хочешь? — повторил Артур все также, и, понимая, что Моргана не даст ему сейчас ответа, медленно потянул из-за пояса кинжал… — Я сам не знаю, что творю, Моргана. Я пытаюсь быть хорошим. Я пытаюсь любить народ и заботиться о жене. Я охладел к ней. Я во власти порока. Я — орудие ничтожества, я — сын позора и предательства… я, как все говорят, ублюдок! Но ты…
Он порывисто протянул к Моргане руку и она, вздрогнув, и, очевидно, вообразив себе, что он ее ударит, отшатнулась в сторону, и налетела больно спиной на стоящий позади себя столик с флакончиками, скляночками и баночками…
Дернулась, зашипела, но сдержалась.
-Я не имею права на ошибку, потому что король, — продолжал Артур, и его лицо на глазах темнело от гнева. Почему-то Моргане подумалось, что именно с таким выражением на лице король Утер, чтоб его черти жгли, Пендрагон, взывал к Мерлину, умоляя найти способ, чтобы хоть раз, но овладеть прекрасной герцогиней Корнуэл. Моргана уже словно бы видела этот фанатизм и эту бесконечную жажду, что-то порочное, хищное, острое. Ей стало страшно.
-Но я сделаю все, чтобы все забыли об этом, — продолжал Артур. — Я — сын порока, погрязший в пороке, но я сделаю так, что никто не посмеет сказать об этом. Я могу сделать все с этими землями, если буду осторожным, и не смей думать, что твои шутки что-то изменят. Ты можешь налетать на меня в совете, я стерплю, можешь называть меня плохим любовником, я вынесу и это, но не смей так шутить надо мною. Ты хочешь моей смерти…
Артур, глядя в глаза побледневшей и словно бы ставшей призрачной в своей бледности, Моргане, поднес кинжал к собственному горлу. Его рука не дрожала, она держала оружие крепко, а сталь приближалась, приближалась к горлу короля, и блеск в его взоре казался блеском фанатичным.
-Я ненавижу тебя, и обожаю, — прохрипел Артур, — я сделаю все для тебя, я выполню твое маленькое желание.
Сталь совсем легла на кожу и медленно начала входить в плоть. Тоненькая струйка крови потекла, а лезвие, как в замедленном действии, начало скользить в сторону.
-Не смей! — не выдержала, не вынесла. Это было слишком. Даже для такой души, как Моргана, даже для нее, убивавшей и за меньшее, это было слишком.
Упала на колени перед Артуром, плача, и не осознавая этого, принялась отнимать кинжал, хватаясь безотчетно за лезвие и терзая свои ладони. Артур выронил кинжал, он, с запоздалым будто бы стуком упал на пол. Артур схватил руки Морганы — длинные, узкие ладони, с несколькими разрезами по коже, из которых сочится кровь…
Сознание помутнело окончательно и что-то, что еще помогало держаться королю в здравости, совсем расступилось, позволяя безумству затопить ночь. Артур наклонился к ее рукам, языком провел по первой ране, слизывая с ее кожи кровь, обжигаясь от ее вкуса, и наслаждаясь этим обжигом.
Моргане поплохело. В ее животе что-то змеиное отозвалось. Она вспомнила себя пятилетней девочкой, с испугом увидевшей страшный кошмар, что преследовал ее всю жизнь… и в этом кошмаре проступило то, чего может быть, и не было. А, может быть, и было, но пропало, ушло в глубины…
Вспомнилось (или все-таки привиделось?) как не ее отец, чужак, спрятанный под личиной ее отца, режет нежную кожу на спине ее матери, зажав ей рот, а позже, как дикий зверь, как ненасытная тварь, явленная нечистым духом, припадает к тонкому и неглубокому порезу, и шумно облизывает белую кожу.
-Прочь, — Моргана вырывала руку Артура, попыталась закричать и поняла, что голос ее исчез, но на этот раз не из-за магии, а из-за волнения, охрип…
-Пошел прочь, — шепчет Моргана, отталкивая от себя перепачканное ее же кровью лицо Артура и тот, словно тоже приходит в себя, покорно поднимается, неуклюже вытирается рукавом, и даже не замечает, сколько еще крови осталось на его лице, что, вообще-то, странно — Моргане казалось, что порезы она оставила на себе неглубокие.
Артур не спорит. Он идет к дверям, не оглядываясь и только перед тем, как повернуть дверную ручку, заговаривает уже привычным тоном, в котором на самом дне есть что-то дрожащее:
-Этот ребенок мой, Моргана.
Моргана не спорит, она чувствует себя использованной и грязной, хотя, по сути, в ее жизни были моменты и куда хуже, и Артур даже не коснулся ее, но сейчас ей очень хочется помыться, и как можно тщательнее. Короткими обрывочными возгласами Моргана поднимает с постели свою несчастную служанку Марди и требует подогреть воду в купальне.
Марди полусонная, ничего не соображающая (даже хуже, чем в свете дня), подгоняемая страхом и видом феи, торопится выполнять ее приказ, на ходу успевая еще подумать, правда, что Моргана совершенно точно сумасшедшая и этот факт не изменить даже великому королю Артуру!
***
-Эй, Ланселот? — Ланселот в задумчивости возвращался в свои покои, пытаясь придумать, как бы разогнать странное смятение в душе Морганы, может быть, сюрприз ей какой устроить? Подарить ей упаковку пирожных или…цветы? В общем, сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть ее в прежнее состояние, чтобы она как-то ожила, … не может же он просто сидеть и ждать, пока его подруга будет выцветать? Что, если это настроение не одного, случайно сложенного дня? Что, если у нее такая щемящая тоска в сердце, что хоть умирать ложись? Нет, так нельзя. Моргана должна радоваться жизни, хоть немного, хоть иногда…
-Ланселот! — окрик повторился и Ланселот вынырнул из размышлений, обернулся и чуть не задохнулся от беззвучного смешка. Персивалю очень проблематично было спрятаться за колонну, но он мужественно пытался это сделать, даром, что ширина его плеч не позволила ему срастись с камнем.
-Кто здесь? — прикинулся идиотом Ланселот, давясь от беззвучного хохота, — а, это ты, Персиваль! Чем могу?
Персиваль выглядел смущенным и явно сконфуженным куда больше, чем обычно. Он не знал, куда деть руки и постоянно сплетал и расплетал пальцы, как-то неловко улыбаясь…
-Так это, я поговорить хочу, — признался рыцарь.
-Так это…говори, — в тон ему отозвался Ланселот и тут же прикусил язык — общение с Морганой наделило рыцаря понемногу частично ее долей цинизма. — Кхм, что тебе угодно?
-Ну… — Персиваль пытался найти слова и, похоже, не преуспевал в этом, — я, так…как дела?
-Хорошо, — осторожно отозвался Ланселот, — слушай, Персиваль, если ты просто так со мной поговорить хочешь, то не стоит делать этого сейчас. Я несколько… тороплюсь.
-Да нет, ты мне нужен, но я…не смейся, ладно?
-Не могу обещать, — честно откликнулся Ланселот, — постараюсь, но не могу.
-Ладно, — Персиваль смирился с неизбежным, — Моргана как-то говорила, что ты из этих… любителей женщин.
-Вот как? — Ланселот широко улыбнулся. — Моргана именно так и сказала?
-Нет, — признал Персиваль, который, кажется, готов был провалиться на месте от стыда, — она сказала грубее. Но ты, как я заметил, пользуешься успехом у женщин.
-Бывает, на юных и нежных я произвожу впечатление, — фальшивить было уже просто неприличным. Ланселот отбивался в последнее время от нескольких фрейлин, потому что не испытывал к ним никакого влечения.
-Так это…- Персиваль почесал огромной пятерней затылок, — скажи мне, как? Как мне получить женщину. То есть, у меня были женщины, но есть одна особенная, такая юная, тонкая, нежная… красивая. Дай хоть совет какой-нибудь!
Можно ли придумать больший контраст между холодным коридором, мрачной Морганой и Персивалем? Ланселот выдержал паузу, чтобы унять свои мысли и промолвил:
-Наверное, настанет день, когда я перестану удивляться всему. Ладно, попробую помочь… пошли, расскажешь мне, какая она! Подумаем.
Ланселот неожиданно начинал чувствовать себя хозяином положения. Это была его комната, его гость и за его советом пришли. Да еще и кто?! Персиваль! Да, тот Персиваль, что, быть может, и не был в числе любимых рыцарей короля Артура (но кто говорил, что это минус?), высмеивался в Совете за необразованность и грубоватость шуток, но все-таки! Это был Персиваль — воин, которому Ланселот много-много лет назад, еще, будучи юнцом, на рыцарском турнире подал щит… тогда Персиваль посоветовал ему стать рыцарем и предрек, что однажды у Ланселота будет оруженосец. После этого дня Ланселот всерьез стал задумываться о пути рыцаря, хотя прежде его мысли не были так строги. Как забавно плела свои паутины жизнь!
Персиваль смотрелся в комнате Ланселота…неуместно. Он был высокого роста, плечистый, массивный, а комната Ланселота не предполагала такого гостя.
-Комнату тебе надо больше…- задумчиво промолвил Персиваль, умещаясь в неудобное ему узкое кресло.
Ланселот пожал плечами. Ему не виделась за каждым поворотом роскошь, годы в немилости Леди Озера, скитания с Морганой, когда не было даже возможности поесть, отучили его от тяги к излишку. Моргана как-то в шутку сказала ему, что идеальная комната в ее представлении, это комната, в которой можно будет уместить гроб на высоком постаменте, и это не будет бросаться в глаза. Она произнесла это в одну из бессонных ночей, когда у них на ужин было пару кусков хлеба, кусочек сахара, зато кипятка сколько хочешь. Тогда друзья, сидя на улице, под покровом ярких звезд мечтали о том, что будет после, не представляя даже для себя, где это «после» заканчивается. И все же, в те часы они были счастливы! Да, дни скитаний Ланселот вспоминал без боли! Да, они останавливались в дрянных кабаках, где запах гнилой капусты и скрежет крыс по углам не давал уснуть, они привыкали к урчанию желудка и к оборванности наряда, к пыли, к попыткам кого-то из мужчин слишком уж рьяно зазнакомиться с Морганой, ко всему! Это было странно. Они были какими-то…другими. Не такими холодными, скрытными? Более живыми? Кошмары и тогда приходили к Моргане, и тогда она плела свои нити, свои интриги, готовя что-то, но с таким же успехом она могла плести косы какой-нибудь сельской девчонке, попавшейся по пути, или подраться в шутку с кем-нибудь…
-Какая она? — спросил Ланселот, отгоняя странные в своей святости и не похожие ни на что воспоминания, словно бы все это было не с ним.
-Красивая, — мечтательно отозвался Персиваль и Ланселот испытал желание ударить его чем-нибудь, заодно признав тот факт, что подзатыльники от Лилиан иногда все-таки были в его адрес заслуженными, если он выглядел также, как Персиваль.
-Очень красивая! — горячо добавил Персиваль, видимо, прочтя что-то в глазах собеседника.
-А чем она занимается? Увлекается? — Ланселот пытался быть выше желания вернуть рассудок Персивалю, понимая, что сам, видя Гвиневру, превращается в нечто похожее, если не хуже. «Господи, — подумал рыцарь, — бедные женщины! если все влюбленные мужчины выглядят так, как они еще нас выбирают?»
-Танцует, — Персиваль вздохнул как-то совершенно по-особенному.
-Лея что ль? — бестактно заметил Ланселот и по забегавшему взгляду Персиваля понял, что попал в цель. — А…прости. Не мое дело.
-Твою бы проницательность, рыцарь, да на пользу Камелоту! — заметил задетый Персиваль, недовольный тем, что имя его дамы раскрыто. — Если скажешь, что она мне не пара, что она служанка, я прикончу тебя прямо здесь и сейчас, клянусь честью!
-Да боже…- Ланселот закатил глаза, — мне все равно, уверяю тебя! Я не посмею даже подумать подобное, это совершенно…
«Похоже на мою ситуацию, только наоборот. Она — королева, я — неблагодарный мальчишка»
-А Моргана так сказала! — мгновенно сдал женщину Персиваль, и почти детская обида проскользнула в его голосе.
-Она еще и не то сказать может, — мрачно отозвался Ланселот, — необязательно слушать ее…тебе необязательно.
***
-Как ты поступишь с Морганой, если она вдруг окажется на стороне Артура? — Уриен давно хотел спросить, но решиться ему было сложно. Он понимал, какой единственный ответ может дать ему Мелеагант.
-Она его ненавидит, она в Камелоте, потому что у нас с нею общее дело, — отозвался Мелеагант, даже не удивившись вопросу.
-Она сблизилась с Артуром, и ты не можешь этого не знать, — возразил Уриен, — а общее дело…у нее на каждый твой шаг, есть свой. Я недаром добавил «если».
-Я знаю, что эта женщина тебе дорога, но, как ты говоришь, «если она вдруг», то она станет «труп», — принц отложил принесенные ему управляющим бумаги, — обоз с зерном прибудет в Камелот завтра к утру, я уже отписал об этом, и…
-Есть ли какой-нибудь способ…- граф перебил его, но не закончил фразы.
-Это Моргана, упрямая, чуть ненормальная женщина, — ответил Мелеагант, — мне жаль ее. Более того, даже Лилиан, моей дорогой Лилиан ее стало жаль., а ведь Лилиан налетела на нее… и все же, если Моргана пойдет против меня, я должен буду поставить интересы своей земли выше твоих.
-Я понимаю, — заверил Уриен, — я обещал Ланселоту, что присмотрю, в случае чего, за Гвиневрой, а он — за Морганой.
-Он и без твоих слов присмотрит за Морганой, — не удержался принц де Горр, — я вижу письма, которые Ланселот отправляет Лилиан. она читает мне вслух перед сном, рассказывает кое-какие истории, и Ланселот всегда рассказывает о Моргане. Они, похоже, правда, друзья.
-И все же, если будет совсем плохо… — граф Уриен не мог заставить себя замолчать, хоть до одури боялся услышать любой ответ.
-Если будет совсем плохо, — Мелеагант подумал немного, — я сделаю так, чтобы она осталась жива, я постараюсь сделать так. Отправлю ее в дальние земли, или что-нибудь еще…ты напрасно считаешь меня чудовищем, я не из их числа.
-Ну да, — саркастично заметил Уриен, — просто человек — любитель составлять интриги на каждую интригу, призывающий черт знает что из стен, обладающий черт, знает чем, не чудовище, что вы!
-Господа? — в комнату к друзьям заглянула Лилиан, неся большой поднос с вином и разными видами сыров так художественно уложенных на тарелках, что даже жаль было разрушать эту композицию…
-Как ты себя чувствуешь? — спросил Уриен, — говорят, совсем уже поправилась?
-А как тут не поправиться? — серьезно поинтересовалась Лилиан, расставляя кубки по столу, — попробуешь заболеть, так все! маскировка Теней нарушена, король требует открыть зернохранилище, и бог знает, что я еще не успела выяснить!
-Прекрати, — улыбнулся Мелеагант, — это все…рабочие моменты.
-Рабочие моменты, это обжечь случайно пациента мазью из кедрового ореха! — Лилиан выглядела на редкость серьезной и непроницаемой от раскрытия собственных мыслей, — но то, что вы, тут, ребята, обсуждаете, это не рабочий момент…
-Ты что, кого-то обожгла сегодня? — переключил внимание девушки Мелеагант. — Боже, Лилиан!
-Я случайно, я извинилась и вообще…- Лилиан зловеще скрестила руки на груди, — я требовала, чтобы она не дергалась, а она…
-Дернулась, — угадал Уриен, — ладно, Лилиан, не переживай. Живая? Дернулась — не дернулась, другой вопрос.
-Человеколюбия вам не занимать, граф!
-К слову, о человеколюбии, — решительно пресек разгорающийся спор, бессмысленный и беспощадный для нервов, Мелеагант. — Уриен, мы тут заметили с Лилиан, что в письмах Ланселота появляется упоминание о Лее. И упоминание это…не очень хорошее. Что ты там пропустил? Как она?
-Спроси у Морганы, — предложил Уриен. — меня давно нет в замке, и я не знаю, какая тварь ее обидела!
-Вот идиот…- Мелеагант притворно пригорюнился и обменялся многозначительным взглядом с Лилиан, — я ему даю возможность, на законном основании, заметь, съездить в Камелот, проведать любимую… Моргану, а он…
-Точно! — Уриен поразился собственной глупости, порывисто вскочил, — точно! Я идиот!
-Я знаю, — холодно заметил Мелеагант, но тут же ободряюще улыбнулся, — я дам тебе письмо для Мерлина заодно…и для Морганы, что два раза ездить? Все равно ты ведь к Лее…
-Что это тебя так Лея забеспокоила? — напряглась Лилиан.
-Человеколюбие, — очаровательно улыбнулся Мелеагант, — только оно, мой цветок!
Глава 40
«Здравствуй, Мелеагант! Я добрался до Камелота вполне нормально, если не считать того, что меня не очень хотели впускать. Только после того, как я сообщил, что везу письма от принца де Горр, меня пропустили. Сам же Камелот являет собою теперь не самое лучшее зрелище, меня не было чуть больше недели, а я уже начинаю теряться! Ощущение, что замок как-то делит свою власть между Морганой-Мерлином-Николасом. У меня появилось смутное подозрение, что каждый из этих троих пытается перетянуть Артура на свою сторону, но использует его лишь как марионетку. Николас явно держится в тени, на нем заключены все финансы — он не вмешивается в разборки между Морганой и Мерлином, а эти двое… ох, говорят, они ругаются и ругаются.
Мерлину твое письмо я отдал, он помрачнел, взглянув на печать, и принял его из моих рук холодно. Моргану поймать лично не смог, что очень досадно, письмо оставил на ее столе, замаскировав так, чтобы никто не увидел случайно его среди свитков.
Что до Леи — она мне клянется, что все в порядке. Более того, возможно, наша девочка совсем уже выросла… не поверишь, но сэр Персиваль, кажется, имеет на нее не самые легкомысленные виды, а если верить Ланселоту, то и самые серьезные! Да, этот человек знатных кровей, готов жениться на Лее! Я немного ревную, но я не имел на нее никаких прав, я должен это признать.
Обоз с зерном Артур распорядился сразу отправить на север, а может, это было и не распоряжение самого Артура, но мы отправили. Все в порядке…было. Видишь ли, Мерлин настаивал на том, чтобы Артур повез зерно голодающим людям сам, а он не стал этого делать, и зерно повезли твои люди, с твоим именем. В результате, деревня, получив зерно, немного…вышла из-под контроля. Они, голодные и недовольные, готовы разорвать забывшего их короля и выйти из-под его власти. Кто-то донес эту весть Артуру и, знаешь, как он поступил? Он не внял совету друида. Он решил отправить туда войска. Во главе с Гавейном. Для подавления восстания. Этот человек так гениален, что я даже начинаю переживать! У меня ощущение, что мы пытаемся утопить котенка, который сам имеет желание умереть! Во всяком случае, я пока побуду здесь. Пожалуйста, присмотри за моими землями и за Лилиан — это вообще наш единственный целитель!
Твой друг Граф Уриен Мори»
«Уриен, скажи на милость, а почему я отправил именно тебя? Я мог выбрать любого гонца, но тогда Артур мог и поехать бы на юг, устраивать всю ситуацию. Мне этого не нужно. Я отправил тебя, чтобы он побоялся оставить свою ненаглядную Моргану! Тогда он должен был остаться в замке…и остался. За землями пригляжу, за Лилиан тоже не волнуйся — она заботится обо мне так, как никто прежде. Однако меня беспокоит то, что она остается безумной далекой для жизни двора. Существует где-то там, далеко от меня или со мною. За Лею…рад. Надо будет пересмотреть для нее приданое, пусть порадуется! И еще, дай понять Персивалю, что если он Лею обидит, если хотя бы подумает ее обидеть, я вырву ему язык и заставлю его проглотить. И еще, возвращайся через два дня, не следует дожидаться конца восстания.
Мелеагант»
«Ваше высочество, мой дорогой принц де Горр, я очень благодарен вам за то, что вы не дали погибнуть от голода южным провинциям. От лица моего короля — Артура Пендрагона я
приглашаю Вас к нему во дворец, для вручения достойной награды и воздаяния почестей вашему благородству. Король Артур не желает вражды с вашими землями, напротив, всячески желает объединения…может быть, вы желаете рассмотреть брачный союз? Мы можем подобрать вам невесту из числа знатных родов, в том числе и приближенных к королю. Это так мудро — спасти народ! Я рад, что ваша неприязнь к Артуру сходит на нет.
Советник короля Мерлин»
«Идите к дьяволу, друид! Я не сделал этого для короля. Я сделал это для народа. Народ должен кто-то спасти, и, видит небо, это не ваш ублюдок — Артур!
Мелеагант»
«Мелеагант, не смей меня пытаться запугать! Я следую нашему плану. Я все еще помню твою цель, я помню, что обещала тебе, и буду помогать, но не смей играть со мной в эти игры! Не смей мне угрожать!
Моргана Корнуэл»
«Моргана, милая девочка с чудным характером, я не угрожаю тебе, мне в этом нет особенной надобности. Как протекает твоя беременность? Не хочется ли каких-нибудь изысков? Фруктов? Буду рад твоему визиту в земли де Горр! К слову, как давно Артур вернул тебе титул?
Мелеагант»
«Здравствуй, Мелеагант! Я…прости, что не писала. Я не могла. Мне сложно. Мне очень сложно. Я оказалась в западне, я не хочу шпионить за Гвиневрой, она так тепло ко мне относится, мне стыдно, Мелеагант! Мне — Лее, танцовщице без идеалов и морали, стыдно! Она не заслуживает быть орудием твоей мести Артуру, Мерлину…никому. Она выплакала все слезы, она выстрадала все свои ночи, она тонка, худа и бледна. И добра, несправедливо добра ко мне! Я больше не могу шпионить за нею, я больше не могу. Даже для тебя — моего спасителя, моего благодетеля! Мелеагант, я всегда буду молиться за тебя, как молилась прежде, я всегда буду защищать тебя, я не поддерживаю Артура, но она…она не виновата, что ее отец — сволочь, что ее муж — идиот, и что она сама — разменная монета для всех вас. Ни ты, ни Моргана, ни даже Мерлин (благодетель изо лжи и фальши), ни Кармелид — никто не видит в ней человека. Только Ланселот разве что… я хочу быть ее другом, потому что я не могу так рвать себе душу! Мне показали, что я могу быть другой, что и меня можно любить за то, что я есть, за то, что я — это я.
Я слуга тебе, мой принц, мой господин, но не раба! Я не могу… моя душа ищет дорогу домой, и я нашла приют в объятиях Гвиневры. Она стала мне сестрой. О, Мелеагант, я эгоистка! Я неблагодарная тварь, кляни меня, проклинай, ненавидь — умоляю! Не смей меня прощать, я заслуживаю твоего презрения, отворачиваясь от тебя. Я живу благодаря тебе, я имею все благодаря твоей милости и сейчас я отвергаю все для девушки, которая несчастна. А еще… я любима. И я не забуду еще и этого факта. Я устала носить маски и притворяться, хранить лицо, когда душа ноет от синяков, я не хочу больше боли и ярости, я не хочу больше стискивать зубы, чтобы не выдать своей ненависти.
Я хочу жить, мой господин. И я пишу это письмо, обливая его слезами. Я не заслуживаю твоего дара жизни, я буду молиться за то, чтобы ты обрел все, чего желаешь, но иди к этому без меня. Будь счастлив…
Твое имя для меня останется именем героя, чтобы ты не сделал. Я завела себе мышонка, нарекла его — Маолас, и он похож на тебя. Он такой же необычный, он такой же умный и он останется со мною.
Прости слугу свою.
Служанка твоя, смиренная Лея»
«Лея, будь счастлива. Я понимаю твое желание и принимаю его. Заботься, в таком случае, о Гвиневре, помоги ей стать счастливой — нам, откровенно говорю, не до нее. Оберегай, не выдавай ей наших планов и помогай. Приезжай гостьей в земли де Горр, мы с Уриеном уже давно понемногу собирали для тебя приданое.
Мелеагант»
«Мелеагант, ваше высочество, во имя дружбы вашего отца, во имя его святой памяти, не откажите в милости и посетите вместе со мною охоту в моих угодьях! Окажите мне эту честь — с вашим отцом нас долгие годы связывала нежная дружба, пусть она не закончится! Я стану вам отцом, советником и другом, каким стал для меня однажды ваш отец, я верну свой долг.
Ваш покорный слуга — герцог Леодоган Кармелид»
«Герцог, к слову, о долгах! Если вы не вернете мне до конца месяца хотя бы четверть из того, что задолжали еще моему отцу, ваши угодья станут моими — я вам обещаю!
Мелеагант»
***
-Это рискованная затея, надеюсь, вы это понимаете? — управляющий герцог де Шенье — незаметная, но очень правильная тень двора земли де Горр мог бы сделать себе любую карьеру. Его ловкость могла стать ловкостью воина, его философия могла привести его к сану епископа, но он не только отрек от себя эти два соблазнительных пути, но и не пустил своей въедливости к науки, чувство эстетики в искусство, нет. Герцог закопался в бумагах, со страстной жадностью впивался в каждую строку и знал, кажется, все лазейки и ловушки в документах. Незаменимый, помнящий законы, аккуратный, педантично ведущий записи слуга, обладающий, при этом, полным отсутствием каких-либо норм морали и фантастической преданностью. Для принца де Горр — сначала для Багдамага, теперь для его сына — этот человек мог сделать все, что угодно и как угодно, он мог найти в псалмах к святым воспевание дьявола, если то было нужно. У него не было друзей, он не появлялся на пирах, предпочитая, есть скромно и одиноко. У него не было постоянной женщины — он пользовался услугами борделей, у него не было веры… ничего, из того, чем грешит средний человек. Никаких привязанностей, кроме фанатичной преданности де Горру. Нельзя сказать, что преданность эта шла всегда на пользу самим де Горрам, складывалась жизнь по-разному, но, тем не менее, Мелеагант без сомнений раскрыл одну из своих идей герцогу и теперь ждал его решения.
-Понимаю, — лениво отозвался Мелеагант, кивком предлагая де Шенье присесть в любое кресло. Герцог, не задумываясь, выбрал ближнее к себе, самое неудобное, жестковатое, истертое. Но это был человек такого качества, для которого не существовало «неудобно», существовало «необходимо». Он жалел о том, что тратит время на сон и пищу, в то время, когда мог бы читать или работать, но, к сожалению, не научился обходиться без того и другого. Обитатель самых аскетичных комнат, он не требовал роскоши, слуг и одеяний, расхаживая в двух-трех нарядах, скроенных по грубому лекалу. К слову, эти наряды он стирал сам, отказываясь от служанок…
-Испанцы сильны в кораблестроении, — признал с видимой неохотой герцог, разглядывая принесенные ему чертежи, — но новая форма их кораблей предполагает большую затрату по дереву. У нас, при всем моем уважении, нет столько нужного дерева. Я взял на себя смелость срисовать кусочек кормы, чтобы показать его мастерам, и они говорят, что наши лесопилки не располагают к подобному. Придется либо перестраивать, с риском для себя, старые, либо строить новые, но, опять же…
-Я понял, — заверил Мелеагант, — эти чертежи от испанцев, они всегда строили чуть иначе, чем мы. Однако меня заверяли, что предложенная ими форма носа и бортов позволит развивать большую скорость для кораблей.
-Мой принц собрался покорять воду? — спросил герцог с удивлением, — корабли вашего флота…
-Старые. Нам нужно постоянно развиваться, — перебил Мелеагант, — к тому же… Такие корабли есть и у Камелота.
-Мой принц полагает, что Камелот способен вступить в битву на воде? — герцог выразил очень вежливое сомнение в голосе. — Их корабли не обновлялись уже лет сорок, не меньше. Страшно подумать, как у них выглядит флот, если от него вообще что-то осталось.
-Мы должны быть на шаг дальше от соперников, — Мелеагант дернул плечом в легком раздражении, — испанцы скоро начнут воевать на новых кораблях, а мы? Мы имеем несколько старых, которые скоро выйдут из строя… что же до лесопилок, придется строить новые, налаживать торговлю деревом, выписывать мастеров из Испании.
-Я подсчитал это, — де Шенье предусмотрительно вытащил из кипы пергаментов один, аккуратно сложенный в четыре раза, разгладил с любовью, которая заменяла ему все чувства к живым объектам, — дешевле всего вести торговлю лесом с Неаполем. Он нуждается в драгоценных камнях, что добываются на наших шахтах, мы — в лесах, что там в изобилии. Плюс, Неаполь не ведет переговоров с Камелотом, не признавая власть Артура-бастарда. Но, мой принц, это все равно новые вложения, а у нас… нет столько доступных средств.
-Где ты предлагаешь их отыскать? — Мелеагант не выносил разговор о финансах, но без них не обходилось никогда.
-Это должен предложить я? — уточнил, на всякий, ведомый лишь ему одному, случай, герцог де Шенье.
-Я спросил у тебя, — Мелеагант смирился с манерой слуги всегда уточнять на два-три раза одно и то же, словно бы выгадывая для себя лазейку, а, может, так и было? — Я жду твоего предложения.
-Можно объединиться в альянс, — предложил самое очевидное герцог, и, как бы между делом, складывая помятые листы бумаги, продолжил, — или объявить войну какому-нибудь…бедному,
нищему, пропащему герцогству…или графству. А далее, как захочет ваше величество: собрать откуп, или же просто отобрать все. Вопрос, конечно, в благородстве, хватит ли его у принца… противников нужно выбирать равных, или не нужно — здесь уже я не знаю.
-Как поступил бы ты? — напрямик спросил Мелеагант, прикидывая в уме навскидку три варианта дальнейших событий и не довольствуясь ни одним из них.
-Я перекупил бы у испанцев второго, — просто ответил герцог.
-Поясни! — потребовал Мелеагант, изумленный по-настоящему.
-Ваше высочество, всегда сложно быть за кем-то. у любого гения есть тень, что наступает, идет след в след, кто-то недооцененный, нуждающийся в поддержке. Это изобретение, изобретение — подвластно уму человеческому. Если бы я оказался на вашем месте, чего, разумеется, никогда не произойдет, я отыскал бы второго, кто заявил нечто подобное, предложил свои чертежи, но не нашел поддержки. Покинутый, скорее всего, лишенный денег, но амбициозный — его будет легче купить, его будет легко взять на веру. А самое главное, он может оказаться более перспективным, так как будет желать переплюнуть конкурента.
-Ох ты! — Мелеагант по-настоящему восхитился решением. — Будь дело в пределах моей земли, я бы такого человека отыскал, но испанцы!
-Я, мой принц, взял на себя эту смелость, и могу предложить вам три кандидатуры на выбор…
Перед приятно изумленным принцем де Горром на стол легли три аккуратно сложенных листа пергамента с тремя начертанными именами и краткими сведениями.
***
-Моргана, я завтра уеду, а ты ведешь себя так, словно тебе до этого нет и дела! — нервы графа Уриена, державшиеся лишь на одном не самом честном слове, не выдерживали того напряжения, что искусственно создавала и поддерживала фея, полностью исключая возможность общения с глазу на глаз с графом.
-Ты прав, — согласилась фея, с легким изяществом пытаясь ввинтиться в другую, разветвленную галерею, где Уриен не мог уже ее однажды найти, — мне нет дела.
-Это неправда, — граф попытался убедить скорее себя, чем ее, но ему нужно было это убеждение. — Пожалуйста, Моргана! Я знаю, что я тебе небезразличен! Пожалуйста…
-Что «пожалуйста»? — не выдержала фея, обернулась, глядя в глаза графу, — что тебе нужно? У меня дела, а ты только и знаешь, что ходить за мною и умолять! А о чем ты молишь?
-Уезжай со мной, — нашелся граф. — Прошу. Я ведь люблю тебя, а ты знаешь, что задумал Мелеагант, что…
-Что вы оба творите! — со злобным торжеством кольнула Моргана, ударив Уриена кулаком в грудь. Не очень больно, но очень обидно. — Вы отравили хлеб для народа, вы срываете поставки, руками Мелеаганта сожжены поля, и…
-Руками же Мелеаганта Артур развлекается на охоте и пирах? — Уриен перехватил ей руку повыше запястья, предотвращая новый удар. Теперь они стояли совсем близко.
-Руками же Мелеаганта я заставил Артура остаться в замке и не ехать к народу? Не успокаивать его? Моргана, очнись, он ведет войска против мирного населения, против своего же народа! это не сработает!
-Ты не политик…
-Я человек, Моргана. Я — граф. Мои крестьяне взбунтовались бы против вторжения короля, потому что привыкли видеть в нем спасение!
-Твои люди короля не видят! — слабо попыталась отбиться Моргана, — и вообще, то, что Артур не поехал к народу, твоя вина!
-Моя? — не поверил Уриен, с удивлением взирая на ее сверкнувшие в темноте коридора зеленой глаза. — Удиви, фея!
— Он…- Моргана захлебнулась возмущением и подобрала самый неудачный ответ, — он решил, что ты, в его отсутствие, меня уведешь!
-Тогда это твоя вина, — заметил граф неожиданно жестко, — ты его ненавидишь. Ты позволяешь ему при этом думать, что ты его собственность… боже!
Уриен не удержался. Неожиданно Моргана стала ему резко неприятной. Лицемерная дрянь, которая потеряла уже собственную искренность, заблудившаяся в интригах, она показалась даже жуткой. Моргана, ты сама-то помнишь, в чем состоят твои жуткие интриги? Моргана, ты сама еще помнишь о себе хоть что-то? осталось в тебе хоть одна настоящая черта, не омраченная лживостью и путанностью? Какая ты, оказывается…
Какая? Не предупреждала ли она тебя, граф? Она говорила, она умоляла, как умоляла отступить ее мать Утера Пендрагона, он не внял ее словам, и ты не внемлешь. Это судьба женщин рода Корнуэл — оказываться в своей западне от чувств других. Утер Пендрагон ждал любовь, ждал страсть, а получил холодное отчаяние, когда герцогиня поняла его обман. Она даже не смогла его ненавидеть! А Моргана? Сама Моргана? Ты пропал в ней, но нужен ли ты ей? да ей никто не нужен! Что бы ты ни свершил, Уриен, каким героем ты не заявился бы к ней, ты ей не нужен! Ведь так?
Уриен отшатнулся. Ему расхотелось говорить с нею. Он что-то увидел, пусть еще и не понял. Моргана, будто бы угадав его, не стала задавать вопросов, лишь опустила взор, предположив, что он прочел то, что должен был прочесть уже давно.
Прощаться было уже чересчур. Находиться рядом тоже. Уриен готов был убить за ее взгляд и сейчас, но понимал со смутным ужасом, что им движет не страсть, а какая-то собственная гордыня. Он оставался ей преданным, но в это мгновение не мог более выносить ее.
-Поступай, как знаешь! — спешно промолвил граф, и, не дожидаясь ответного слова ее, круто повернулся и сам скользнул в галерею, прошел сквозь, сквозь… ему требовалось утешение, но утешение, равное по силе. Он — полюбивший ту, что любить не умеет, нуждался в тепле, в том, чтобы ощутить свою нужность, в том, чтобы понять свою важность…
Лея! Верная, любящая кроткая Лея! Лея! И сердце едва-едва не выпрыгивает из груди, отбивая ее имя, словно самый сладкий и дурманящий мед.
Лея, где же ты, Лея? Где же ты, горная ящерица севера? Где же ты, маленькая, трепетная танцовщица, что так преданно смотрела на Уриена? Я иду за тобою, Лея, поступью рока, поступью страсти, поступью отчаянной похоти и…
Горечь ткнула кинжалом под ребра Уриена, ему перекрыли дыхание секунды осознания. В пылу собственных чувств, в пылу борьбы с Морганой и за Моргану, он забыл совсем о том, что у Леи может быть своя жизнь. Он не сразу осознал, что за сплетение рук и тел образовалось в лунном отсвете коридора, не сразу понял, что это за черная смоль волос…что за бледность запястий, что обхватывают могучую шею.
Его поцелуй с Леей был когда-то поцелуем ее безнадежности, и его отчаяния. Сейчас — ее поцелуй с Персивалем был его нежностью и надеждой Леи на лучший мир.
Какова была вероятность выйти в тот коридор? Наткнуться на них, ослепших и заблудших в коридорах любви? Не обративших на него и доли внимания?
На ватных ногах, качаясь, словно от хмельного крепкого напитка, Уриен вышел в соседнюю галерею и почти минуту простоял, прижавшись лбом к ледяной, безжизненной каменной стене, а после, рванувшись за внутренним чувством, отшвырнул к черту плащ, и тот скользнул на пол, и вылетел на улицу, пугая случайных слуг. Пинком распахнул дверь конюшни, разгоняя сон конюхов, и велел седлать свою лошадь…
«Иначе он убил бы тебя!» — с горечью подумала Моргана, стоя в окне старой астрономической башни, наблюдая за исчезающим всадником, постепенно сливающимся с ночью. — «Считай меня черствой, бессердечной, жестокой, падкой… я не хочу, чтобы ты пострадал. Останься жив, не будь ему угрозой…»
Она давно позабыла молитвы, но сейчас слова сами находили ее: прошептав непривычное, отрекшееся от губ «Amen», Моргана почувствовала, что за ее спиной в дверях кто-то есть.
Она повернулась — порывисто, готовая ко всему. Ко всему, кроме Мерлина, глядевшего на нее со смесью смутного беспокойства и тревоги, бросившегося к ней через всю комнату, разорвавшего темноту предрассветного часа криком:
-Дитя, не нужно!
Рванувшегося к ней, схватившего неожиданно ледяные руки друида…
За исключением этого, Моргана была готова ко всему. Растерявшись же, она, не осознавая своих действий, обняла Мерлина за шею и позволила стащить себя с окна. разрыдалась прямо в его грудь…
***
-Говорят, что для того, чтобы увидеть фею, нужно долго смотреть в огонь, — Гайя преувеличенно жутко взывала, пытаясь вызвать в Моргане хоть какую-то дрожь, но девочка только сильнее прижалась к своей…няньке. Наверное, не совсем верное слово это было, но с того дня, как Гайя встретила в своем кабаке маленькую грязную девочку до того худую, что кажется — прозрачную, единственное желание которой было напиться воды, сердце трактирщицы дрогнуло. Она никуда не отпустила Моргану, стала воспитывать ее, кормить,
а Моргана — помогать ей. содержать кабак на Тракте — дело неблагодарное, жуткое, отвратительное, опасное, но Гайя — бывшая пленница Рима, сбежавшая однажды сюда за поиском лучшей жизни никогда не жаловалась. У нее отваливались руки от тяжести подносов, глаза щипало от едкого дыма, а в ушах звенело от звона стекла и грохота, собиравшихся на Тракте мужчин, но она мужественно терпела и даже пыталась быть матерью для найденыша. Вечер принадлежал им двоим, поздний и редкий вечер, когда Гайя, хоть и засыпающая на ходу, еще могла держаться на ногах.
-И шептать заклинание на вересковый веночек, — продолжала Гайя, краем женского чутья догадывающаяся, что напрасно она пытается передать Моргане древние сказки, ни к чему ей! но продолжала, потому что Моргана нуждалась в голосе, который был с нею ласков. Пусть рассказывает при этом любой бред.
-И вересковый веночек крутить в нежных пальцах, повинуясь ветру, — продолжала Гайя, поглаживая прикорнувшую на ее плече Моргану по жестким темным волосам…
Моргана вздрогнула и очнулась. Ей показалось, что ее кто-то погладил наяву по волосам, но оглянувшись по сторонам, и обнаружив себя в своей же комнате, она поняла, что находится здесь одна.
-Ветер, — непонятно кому промолвила Моргана, заметив приоткрытое окно. Ей казалось, что она закрыла его, но, наверное, порыв утреннего рассветного ветра оказался сильнее слабой задвижки на витражном окне, а Моргана же, сбежавшая от утешений друида, внезапно устыдившаяся своей слабости, вбежавшая в свою комнату, как в последнее убежище, не заметила даже, что закрыла окно неплотно.
-Это лишь ветер, — повторила Моргана, шепотом, проводя пальцем по припухшей от неудобного сна щеке, — да-а, хороша!
Она с неодобрением фыркнула, наблюдая себя в зеркале, но тут же взгляд ее исказился. Она вспомнила, что видела во сне и что ей показалось. Как часто, открывая одну дверь в памяти, мы невольно открываем и другую, нежеланную.
Вспомнилось, как по Тракту стали разъезжать воины земли де Горр… из числа молодых дворян — повес, возглавляемые юнцом-наследником принца де Горра и его другом графом. Вспомнилось, как эти веселые, шумные балагуры поставили перед собою цель уничтожить всякую непокорную тварь на Тракте.
И уничтожили. Костры пылали, а дворянство надевало головы павших на колья, строя своеобразный частокол-предупреждение. И однажды этот удар пришелся на Гайю. Она приторговывала запрещенными зельями, да имела в своем трактире что-то вроде сборного места для многих наемных лидеров. Разумеется, трактирчик римлянки попал на глаза молодому совсем Мелеаганту, да так рьяно и быстро, что Моргана однажды вернулась к пепелищу…
И тогда она поклялась отомстить не только Мерлину, но и тому, кто лишил ее второй, пусть и не самой порядочной, но все-таки дорогой души! К счастью, тогда Моргану заметили дворяне, отставшие от принца, погнались за ней, Моргана побежала в лес…
Долго длилась эта погоня, имевшая для Морганы страшные муки сердца и тела. Потом же юная фея влетела в еще одного юношу, который был даже моложе, чем она… в Ланселота.
Глава 41
За Морганой послали рано, то есть раньше того времени, как она успела проснуться и сама кого-нибудь куда-нибудь послать. Это было дурным знаком. Марди — ее служанка, которая, в свою очередь, уже поняла, что Моргана утром и Моргана днем — это две разные личности, тщательно пыталась подобрать хоть какую-нибудь отговорку, чтобы не будить свою госпожу, прекрасно понимая, что это будет деянием не самого приятного толка. Вообще, Моргана, следует отметить, просыпалась всегда рано сама по себе, а иногда словно и вовсе не ложилась спать, но в последнее время все при дворе отмечали плохое настроение феи и старались не лезть к ней без всякой нужды по утрам, рискуя нарваться на грубое неженское словцо. И вот Марди заставили именем короля отправиться разбудить фею еще до первой утренней молитвы! Петухи еще не возвестили приход рассвета, а приказ уже существовал и носил категоричный характер — поднять с постели и привести пред королевские очи, в чем она есть.
-Может, не стоит? — робко попытался заметить Мерлин, не особенный, к слову, знаток человеческих чувств. — Она женщина, беременная, пусть спит, справимся.
Мерлин преследовал одно убеждение: чем меньше Морганы в делах Камелота, тем Камелоту спокойнее. Он не доверял ей и был в этом прав, так как Моргана не доверяла ему, в чем, следует заметить, тоже была права. Они оба вели свои, темные игры, вопрос был в том, кто окажется быстрее и коварнее. Мерлин не желал для Морганы зла, но хотел бы иметь на нее какие-то рычаги воздействия, чтобы влиять на нее хоть как-то, а Моргана… хорошо, если она просто желала бы ему долгой и мучительной жизни!
Однако Артур, не то в отместку Моргане за свои бессонные ночи, не то за черствостью, не то, пользуясь каким-то дальновидным раскладом, велел привести ее к себе и Марди не смогла увильнуть.
Пришлось, дрожа от страха, долго стоять у дверей спальни феи, затем тихо и робко идти к постели, рискуя на каждом шагу встретить мрачный взгляд или ехидный вопрос не самой веселой тональности, но, странное дело, Моргана не проснулась ни от входа служанки, ни от шагов… только когда рука Марди легла Моргане на плечо, фею подбросило так, что служанка отшатнулась и едва не потеряла равновесие, больно налетев спиной на что-то позади себя.
Моргана взлетела одновременно с воплем, а затем, поняв, что опасность ей не угрожает, согнала с кончиков пальцев уже засиявшие опасным металлическим блеском огоньки и грубым, осипшим голосом, разбавляя вопрос нелестными отзывами и словоформами пожелала осведомиться, что такая нелепая с самого рождения девушка, как Марди изволит делать в комнате Морганы в сей ранний час, когда ее никто не звал?
Марди, запинаясь, выдала про короля, про приказ явить фею пред королевскими очами, в чем она есть, со сна, и что она, служанка, вообще не хотела ее тревожить и вообще, во всем виноват Артур. Фея выслушала, молча, затем зловеще отозвалась, что слова какого-то там Артура ее не тревожат и что сей король может идти в неписанные глубины, где его ждут ласковые морские чудовища, желающие обглодать ту массу, что содержится в голове короля вместо мозгов. С этими же словами Моргана демонстративно упала на подушки, но почти сразу же, не изволив даже перевернуться на другой бок, поднялась и направилась к дверям, даже не пытаясь привести растрепанность своего вида хоть во что-то приличное.
-Оденьтесь! — в ужасе воскликнула Марди, подавая своей госпоже теплую накидку на плечи, не представляя даже, как Моргана в полупрозрачной спальной рубашке пойдет по холодному коридору.
-Король сказал: «в чем есть», — ледяным же тоном отозвалась Моргана, явно желая так по-детски, так наивно уязвить короля.
Однако Моргану подняла с постели не правильность, не какая-то внутренняя выправка и покорность, нет. Тот, кто мог так подумать, мог называть себя только глупцом! Моргана встала из любопытства. В самом деле, что должно было произойти такого, что фею так грубо, и рвано, подняли с постели?
Она и явилась «в чем есть», сонная, растрепанная, с отпечатавшейся постелью на лице, и красноречиво-жгущим взглядом. Демонстративно же не замечая приветствия растерянных членов совета (многие из которых имели примерно такой же пришибленный и сонный вид), Моргана прошла к первому же свободному месту и упала на скамью, слегка не рассчитав силу и едва удержавшись от вскрика.
-Осторожно, — обходительный шепот сэра Николаса и на плечи Моргане легла его мантия, — замерзните, девушка, что с вами потом делать? Только в костер кидать, и то…костер жаль.
-Ну, вас, — Моргана фыркнула и, дождавшись, пока сэр Николас переберется на ее скамью, спросила, — Артур, какого черта? Что произошло? Кто умер? Кто умер и почему меня не позвали?
-Тебя и позвали! — отозвался со злостью Артур, расхаживая взад-вперед по зале и не находя места для покоя. — У нас проблема.
-Проблема, беда, катастрофа или так…неприятность? — разбуженная Моргана равнялась двум обычным Морганам.
Артур остановился так резко, будто налетел на невидимую стену и с тяжелым взором оглядел он залу, останавливаясь на лице каждого, уже на стадии оглядывания Монтессори Моргана поняла, что шутки ей придется, все же, отложить, потому что, кажется, Артур не ошибся, как бы это не было и неприятно, и что-то очень нехорошее сползлось над Камелотом.
-Всё бы вам шутить, издеваться, насмешничать! — прошипел Артур, не пытаясь унять дрожь в пальцах. — Вы… особенно ты!
Он указал пальцем на Моргану и та поежилась, пытаясь вспомнить, в чем именно прокололась, не то, чтобы у нее не было промашек и интриг, не то, чтобы она безупречно вела дела, но, судя по реакции Артура…
-Да, Моргана, ты! — торжествовал в каком-то безумии Артур, — твой дружок, да-да, Мелеагант! — знаешь, что он учинил? Он требует у почтенного герцога Кармелида выкуп! Иначе грозится забрать его земли!
-Чего-о? — это было общим вздохом, но Моргана даже захлебнулась вопросом, пытаясь понять, с какого момента отсчитывать абсурд происходящего. Она вообще растерялась, как маленькая девочка и как-то тонко пискнула: — да не дружок он мне!
Хотя, вопрос главный был совсем не в этом.
—Подождите, — Мерлин унял шум, — Артур, ваше величество, герцог Кармелид, мне кажется, вы что-то… не совсем верно поняли.
-Он угрожал мне! — выкрикнул с плаксивой яростью Кармелид, тыча коротеньким пальцем в грудь Мерлину, — он угрожал, что если я не отдам ему все, что у меня есть, он заберет мои земли! Сначала он хотел забрать мою дочь хитростью, но, слава небесам, она встретила нашего мудрого короля, потом он напал на мои земли…вероломно и гнусно! Теперь и вовсе хочет сжить меня со свету, потому что знает, что преданность моя для Камелота и только! Важнее всего для меня — судьба моего короля. Если будет стоять выбор между жизнью моей дочери и жизнью Артура…
-Рот закрой, Леодоган! — гаркнул Мерлин, слегка ударив по столешнице длинной сухой ладонью. — Разберемся!
-Разберемся! — раздался тоненький писк, и из-под столешницы вылезло нечто, в чем не сразу можно было опознать Кея, но, вне сомнений, это был он — только обмотанный с головы до пят в белую скатерть. Артур глухо простонал и схватился за виски, молясь, чтобы Кей не позорил его больше. — Мы во все-ем разберемся!
-Кей! — Гавейн, уже заученными движениями сорвался с места, сгреб юродивого в охапку и усадил его рядом с собою на скамью, удерживая его внимание, как можно было бы удерживать внимание неразумного ребенка, отвлекая с помощью какой-то соломенной куколки, выхваченной на ходу рыцарем…из кармана.
-Не смей затыкать меня! — обозлился Леодоган, — ваше величество…
-Стоп, — Николас поднялся с места, обращая на себя внимание всех присутствующих, — Леодоган, мы верим тебе. Скажи, пожалуйста, когда ты виделся с Мелеагантом, что он тебе такое сообщил?
-Он…- взгляд Кармелида опасливо метнулся в сторону, на какой-то миг, а затем просветлел, — он написал мне это! Он даже не явился сказать мне этого…трус!
-В чем Мелеаганта нельзя обвинять, так это в трусости! — не согласился молчавший до сих пор Персиваль, которого можно было принять и вовсе за спящего. — Согласен, он нелегкий человек, более того, он, может, и порочный в чем-то человек, но никогда не трус! Леодоган, ты обвиняешь рыцаря, будучи сам рыцарем!
-Разумный человек! — оценила Моргана, указывая ладонью на смущенного таким вниманием Персиваля. — Услышьте!
-Да-да, — нетерпеливо замахал на нее Николас, который, казалось, силился не потерять свою мысль, — так, где то письмо? Где письмо от Мелеаганта с требованием и угрозой? Предъявите его совету, герцог!
Это было очень простым ходом, но очень точным. Кармелид похлопал себя по карманам — испарина выступила на его лбу, и он, задыхаясь от собственного злобного бессилия, признал:
-Я… не сохранил его, сэр.
-Где же оно? — тоном, преисполненным сострадания, спросил Николас.
-Я порвал его…- нашелся Кармелид, так желающий насолить чем-нибудь посильнее Мелеаганту, избавиться от многих лет унижений, возвыситься… — в ярости!
-И твоя ярость понятна, — Мерлин поймал что-то в тоне Кармелида и с подозрением разглядывал герцога, — но, пойми, Совет не может, основываясь лишь на твоих словах, выставлять угрозы и претензии принцу де Горр.
-Что? — Артур даже приподнялся со своего кресла, подался вперед, не веря услышанному, — что? Мерлин, ты говоришь, что я должен терпеливо сносить то, что отца моей жены оскорбляет…
-Да, — тоном, не терпящим возражений, вклинилась Моргана, поднимаясь с места. — Артур, послушай меня! Нет, ты послушаешь! И прямо сейчас! Во-первых, Мелеагант — это не какой-то крестьянин, это представитель древнего, и заметь, сильного рода. Нас итак никто не поддерживает! Во-вторых, никаких улик, кроме слов, этого, прости, господи, герцога, у тебя нет! Ты не можешь ручаться, что там так все и было! В-третьих, да, герцог…
-Да, герцог Кармелид! — подхватил Мерлин, подозрительно яростно перехватывая слова Морганы, — вы должны…
-Засунуть свою гордость! — Моргана повысила голос, злясь, что друид посмел перехватить ее инициативу.
-И терпеть! — подвел итог Мерлин, не желающий уступать фее.
-Ибо Мелеагант привозит хлеб для наших голодающих земель, — тихо подвел итог сэр Николас, жестом предлагая соперникам разойтись и сесть по местам. — Ваше величество, даже если принц де Горр угрожал герцогу Кармелиду, в чем лично я сомневаюсь, то мы не можем сейчас ничего сделать с этим.
-Какой тогда смысл в моей короне? — взорвался Артур, взбешенный тем, что слова Мерлина и Морганы жестоко походили на правду, — в чем смысл, если я ничего не могу сделать по своему желанию и вечно вынужден считаться с чем-то или кем-то? Провинции, которым Мелеагант привез хлеб, не желают мне покоряться! Они славят его! Они ненавидят мои приказы! Гавейн отправился их усмирять и что…что вышло? Столкновения, пока я не отозвал его назад! А теперь они просто…
Артур замолчал, понимая, что не встречает поддержки ни в чьем взоре. Даже притихший Кей, казалось, смотрел на Артура с осуждением. Гавейн же смотрел в сторону — он отказался сталкивать своих солдат с крестьянами, ограничились парой избиений и, вроде бы, навели порядок, но эта зловещая тишина слишком сильно напоминала затишье перед кровавой бурей, в которой наружу должна была выйти вся грязь рода людского и подлость его, отточенная временем, любовно отшлифованная бесконечным историческим примером.
-Они могут не слушать тебя, — заметил Мерлин, пытаясь выдать в своем голосе ласку, но сказывалась лишь усталость, — но ты спас их. Это твой народ, а кого они восхваляют — это дело десятое. Толпа непостоянна. Твоя задача, Артур, обеспечить выживание народа, а не славу в веках для себя самого и я…
-Не смей говорить мне, в чем моя задача, друид! — Артур с ненавистью взглянул на советника, не позволяя ему похлопать себя по плечу, — ты не король! Ты не был королем! Я направляю к Мелеаганту посла! Послом выбираю…сэра Николаса. Выясните, чего хочет принц Мелеагант, и дайте ему понять, что если он посмеет оскорбить меня, или кого-то из моих людей, я пойду на него войной! Я размажу его, сотру в порошок! Он, в конце концов, всего лишь принц!
Сэр Николас только кивнул, с трудом удерживаясь от едкости комментариев, Моргана оцепенела — не то от ужаса, не то от рассветного холода, а Артур, величественно махнул рукой Кармелиду, призывая его идти за ним и тот послушно, мелко-мелко семеня ногами, бросился за королем.
-Я на завтрак, — объявил Мерлин, которого, впрочем, никто не спрашивал. — Моргана, пойдешь со мной?
Еще полчаса назад Моргана, в ответ на такое предложение, только бы закатила глаза и промолвила бы что-то в духе:
-Только если ты съешь яд на моих глазах…друид! — где «друид» обязательно прозвучало бы оскорблением, но сейчас ситуация изменилась в корне таким образом, что уже Моргана предпочла засунуть что там оставалось от гордости подальше и смиренно кивнуть. Требовался уже очень серьезный разговор.
***
-Вам нельзя здесь быть, рыцарь! — Гвиневра испуганно отшатнулась от дверей комнаты Леи, куда заглянула по таинственному знаку служанки. Испуг этот был даже не за королевскую честь, не за девичью для Леи, а за самого рыцаря.
Ланселот поднялся навстречу своему божеству, и, с печалью глядя на нее, промолвил:
-Моя королева, к несчастью, служба складывается так, что я вынужден поступать так, как не должен.
-Поступать так…- повторила, словно бы зачарованная Гвиневра и перевела взгляд на Лею, — ты…
-Не ругайте ее, не вините! — вступился Ланселот, — прошу вас, моя королева, она не виновата. Я умолял ее, я, боюсь, даже где-то зашел за грани возможного…
Лея только хмыкнула. Зашел за грани возможного — это мягко сказано. Два часа назад Ланселот почти налетел на нее из-за угла, умоляя устроить ему встречу с королевой, обещая ей что угодно. Он выглядел так жалостливо, так дрожал, испытывал столько чувств сразу, что Лея решилась, прекрасно зная, что любовь Ланселота не только взаимная, но самая настоящая. Устроить встречу было легко. Ланселота затолкали в женскую мантию с капюшоном и провели потайным ходом по лестницам. При этом, Лея старалась выбирать, хоть и тайные, почти необитаемые коридоры, но выбирала длинные пути.
-Зачем этот маскарад, если мы не встретили никого? — Ланселот с яростью стащил с головы женский плащ.
-Для маскировки, — не моргнув глазом солгала Лея, чтобы не выдать того простого «весело», что двигало ею. — Моргана, если приходит, то приходит под капюшоном. Если кто видел — решил, что это она. Вглядываться в ее фигуру мало кто захочет, да и темнота — наш союзник.
-Тебе просто весело! — раскусил Ланселот и Лея только дернула плечом, не скрывая.
И потянулись минуты. Мучительное: «вдруг, не придет», сменялось еще более мучительным: «придет. И что тогда?» сказать ей о своих чувствах, нарушить этот барьер между замужней женщиной, королевой и простым рыцарем из ничего? Немыслимо, нелепо, бездушно,
безрассудно. Да и что она ему скажет? Засмеется? Скажет: «твоя вина»? ничего не скажет, пойдет жаловаться своему супругу? Нет, вряд ли. Пожалеет. Но и что? Что дальше? А все-таки, Ланселот чувствовал, что должен, что должен сделать хоть что-нибудь, поступить как-то, не мог же он сидеть и ждать случая, когда ему выпадет заветная возможность прикоснуться к ней? Нет! Нет! Нет! Лучше уже умереть у ее ног, сразившись ее отказом или согласием — какая разница, и то, и другое одинаково губительно для него. Первое — жизнь без нее, ведь тогда ему придется уехать, бежать прочь: от жизни, себя и памяти. А второе предвещает смерть, ведь он — предатель. Он уже предатель, но если она ответит ему согласием… он не просто предатель, он подлец, мерзавец и… надо бы спросить у Морганы еще пару определений точнее.
Пришла. Стоит, словно мрамор бледная, словно лунный свет ее глаза. Губы — потрясающие губы, дрожащие, живые, алые. И руки — тонкие, слабые руки…
Читает в его глазах, отдавая ему ненароком и страницы своей души. Пришла, стоит… кричит в безмолвии.
-Я…вас…люблю… — три слова. Три слова и сердце пропускает каждый удар. Три слова и лучше бы это сердце вовсе не билось. Невыносим хрусталь в ее глазах, который сменяется неописуемой горечью.
Еще бы! Раньше она могла терзаться, и одновременно утешаться «вдруг». Вдруг показалось? Вдруг — не любит? Вдруг — есть другая? Когда же он, стоящий перед нею (как только он умудрился встать на колени, что она не заметила?), дрожащий (о, бедный юноша!), благородный — говорит… (или почудилось?) или это были ее собственные слова?
«Я вас люблю» — тысячи осколков души пытаются собраться вновь, стать чем-то целым, но разлетаются, разлетаются на еще более мелкие кусочки. Безразличие выдаст их. Остаться глухими друг к другу…невозможно! После того, что произошло, нет! Нет! Нет!
Кричит? Почудилось? Нет, кто-то кричит? Она сама! Она…сама.
«Я вас люблю» — затаенное, запретное, самое светлое, что можно было бы произнести и неловкое. Самое нежное. Чувственное, тронутое какой-то порочной пошлостью слов. Как слова могут вынести того смысла, что заключили в них? Как они могут вместить в себя все то, что есть в них? Они стали единым целым, даже не коснувшись друг друга, лишь взглянув. А было ли что-то кроме этих взглядов? Было ли…
«Я…вас.люблю…» — роковое! Свершилось! пала великая Троя, пал великий Карфаген… пал Рим, так почему то, что еще более коротко, что еще более слабо, эти души, эти кристальные души, вмиг очищенные тремя словами от всего, что могло к ним пристать, должны удержаться?
-Подождите! — кричит Гвиневра, отталкивая от себя Ланселота неохотным толчком в грудь, и ее рука едва не предает ее саму, отказываясь повиноваться. Она бросается, спотыкаясь о мебель, и даже не осознает, где она находиться, чья эта мебель? Кто наставил вокруг этих пуфиков… какой идиот?!
Возвращается…так долго, или так быстро? Что стало со временем? Почему его не хватает, и оно одновременно тянется, растягивая каждую секунду? Какая сила играет с ним?
Бросается на колени, протягивая что-то во взмокшей от волнения руке, хватает ладонь Ланселота…кольцо! Обручальное. Магическое кольцо, подаренное Леей, ловко, словно она этим
всю жизнь и занималась, Гвиневра надевает кольцо на палец своего рыцаря, отваливается в беспамятном блаженстве. Что-то более важное, чем земное, свершилось здесь.
-Это магическое кольцо, — шепчет Гвиневра, поражаясь тому, что ее шепот так громко звучит, — Лея подарила мне два обручальных кольца. Они магические, они магические….
Почему-то очень важно, чтобы он понял, что они магические, а не простые. Почему-то именно это важнее всего сейчас.
-Они свяжут меня и того, кому я отдаю свою душу навечно, — выдыхает Гвиневра и уже, пытаясь взять себя в руки, говорит чуть громче, — я жена короля Артура, Ланселот, мы соединены перед ликом Господа и этого факта не изменит ничего. Я люблю вас, люблю так, что умру в тот же миг, как вас не станет, я не боюсь смерти, я не боюсь уже ничего, кроме вашей нелюбви ко мне, кроме вашего презрения. Вы не сможете любить меня, если поймете, как я слаба, что отрекаюсь от своих же клятв. Мое сердце, моя любовь, моя душа, все, чего вы захотите — ваше. Я умоляю же вас помнить о том, что есть земного, о том…
Она не может. Задыхается. Плачет. За дверцей комнаты прислуги шумно вздыхает Агата, стоя у иконы, отчасти, чтобы не разрыдаться самой, отчасти, чтобы молиться за нее горячее. Лея падает на колени рядом с Агатой, ее губы не знают молитв, она просит за Гвиневру невпопад, не попадая в напевы, но просит горячо, искренне…
-Дитя мое. Дитя мое, — шепчет Агата, помогая Лее подняться и, видя, что и служанка сама плачет, вытирает ей слезы рукавом.
Дальше «дитя мое» Агата не находит, что еще сказать, но оно и не нужно. У Леи что-то мутнеет в сознании, она вдруг ясно понимает, что происходит и кто перед нею. Конечно, как она могла сразу не понять?! Лицо Агаты плывет в растекающемся от слез мире Лея, какие-то полузабытые черты всплывают, сами превращая лицо кормилицы в другое…
-Мама! — «узнает» Лея и падает на руки Агаты без чувств.
-Конечно, доченька, — Агата рыдает навзрыд, ткнувшись лицом в худые и острые плечи служанки…
Ланселот же обрывает задыхающуюся королеву, поднимается, сам едва крепясь от слез.
-Я не поставлю вас в неловкое положение, моя королева, моя любовь, моя божество… мой меч — ваш, моя жизнь…ваша! Все мое — ваше. Я весь ваш. До конца, без остатка.
Гвиневра скорее угадывает его слова.
Как тяжело прощаться. Гвиневра умоляет Ланселот остаться взглядом, а руки ее собирают его: поправляют уже в десятый раз его плащ, и теперь Ланселот уже не скрывает серебряного блеска слез в глазах…
И только Агата — голос разума разлучает их. Гвиневра, обессиленная событиями, падает на постель рядом полубессознательной Леей и долго рыдает, обнимая ее, и совсем не таясь…
Агата тихо молится в углу.
***
-Предлагаю пропустить ту часть, где ты кроешь Артура матом, — предложил Мерлин, хмуро пододвигая Моргане тарелку с самодельными бутербродами, в которых только одно масло намазано толщиной с половину пальца, а еще — сыр, лист салата, томатная выжимка, кусок мяса, снова мясо, но уже светлое…
Моргана опасливо покосилась на пододвинутые бутерброды и откусила от одного кусочек — совсем маленький, какой только смогла поместить в рот.
-Да ешь нормально! — обозлился Мерлин, размешивая какой-то травяной сбор и щедро справляя его вареньем и тоже пододвинул это к Моргане. — Ешь, а я пока расскажу, как мы поступим.
Ты меня что, на убой кормишь? — робко осведомилась фея, когда Мерлин с жутко деловым видом принялся отрезать неслабый такой…кусочек от орехового пирога. Нет, пирог, конечно, благодаря своей свежести, пах потрясающе — смесь лесного ореха, кедрового, бразильского, приправленная коричным ароматом и тонкой горчинкой липового меда, все это же, размешивалось в запахе горячего еще теста, в составе которого угадывалось свежее молоко, настоящие сливки и благоухающее масло…
-Ты будущая мать! — тоном, не терпящим возражений, объявил Мерлин, укладывая перед Морганой на тарелку кусок такой величины, который даже выполз за край тарелки. — Значит, должна есть хорошо! Еще и за те годы голода.
-Я это не смогу съесть, даже при желании, — занервничала Моргана, неуклюже ковыряя двузубой вилкой пирог, — боже…нет, это вкусно, но…
-Еще фрукты, — напомнил Мерлин, кивком головы указывая на корзинку с яблоками грушами и сливами. — Ты ешь и слушай. Предлагаю Артура как-то помирить с Мелеагантом. Для этого — нужно убрать Кармелида подальше снова и создать необходимость Артура в принце де Горре.
-Всего-то, — прокомментировала Моргана с набитым ртом.
-Ты дочь герцога! — напомнил Мерлин, — жуй молча! Так, Артур тебе еще не вернул титул? Странно…ладно, подожди. Нам нужно, чтобы Николас никуда не поехал…
-Но он уже уехал, — Моргана сделала большой глоток приготовленного Мерлином напитка. — Что, за ним бежать?
-Нет, — Мерлин лучезарно улыбнулся, — надо поменять его ответ, когда он приедет, на тот, что устраивает нас. До той же поры, надо дать понять Кармелиду, что мы его фокусы на раз-два видим.
-Ты, — жестко поправила Моргана. — Ты видишь так. А я…предлагаю иначе. Предлагаю врезать Артуру… предлагаю взять его за волосы и познакомить его лицо со столом, чтобы, так сказать, показать ему прелесть самообразования в политике. Артур зарывается, Мерлин! Ты должен повлиять!
-Ты мать его ребенка, ты и влияй!
-Ты его возвел на престол и это теперь твой протеже, — здесь спорить было бесполезно.
-Я не могу на него повлиять, — вынужденно признался Мерлин, — Артур дал мне понять, что если я буду с ним спорить, я потеряю место в Совете и при дворе! Вот так вот.
Глава 42
-Я сильно изменилась? — спросила Моргана, в третий раз придирчиво оглядывая себя в чуть мутное, немного неровное зеркало. — Распухла, да?
-Ты беременна! — напомнил терпеливый Ланселот, призванный мистической потребностью поговорить в самую таинственную часть замка, однако, пока он так и не смог заговорить о том, что волновало его. — Конечно, ты будешь меняться.
-Ноги, как тумбы…- пожаловалась Моргана, глядя на свои стройные, по мнению Ланселота, ноги. — И лицо в отеках…
-Моргана, еще где-то полгода ты будешь меняться, а потом…все. Родишь, и возвращай себе форму, станешь лучше, чем прежде, — рыцарь прикусил язык, заметив, как у отражающейся в мутном зеркале Морганы изменилось лицо. — То есть, ты, без сомнения, и раньше была очень красива, но очень худа, нет, я не хочу сказать, что тебе следует похудеть сейчас или, что ты некрасива, когда худа, ты была очень красива, то есть, была и остаешься…
Несчастный юноша запутался в конец, а Моргана, наконец, сдалась, засмеявшись над его легкой паникой, и отвлеклась от зеркала:
-Да плевать, Ланселот! — весело отозвалась фея, — рожу, потом стану прежней. Что пришел? Погоди…
Она отшатнулась в сторону, почти легла на мутное зеркало, искоса разглядывая Ланселота, с подозрением, которое не ослабевало, Моргана еще изучала его почти две минуты, затем щелкнула пальцами:
-Расчесался по-другому?
-И где твоя внимательность? — притворно вздохнул Ланселот, но это ее ничуть не расстроило.
-А чего тогда довольный, если не сменил? — грубо осведомилась Моргана и схватила вдруг резко Ланселота за палец, — колечко прикупил? Обруча-альное.
-Не трогай, — жалобно попросил Ланселот, вырывая ладонь из ее цепких пальцев. — Все тебе надо потрогать вечно.
-Гвиневра? — догадалась Моргана каким-то совершенно другим голосом.
-Она, — не стал отступать Ланселот, — да, Моргана, это она. Подарила, сказала, что это магические кольца, что свяжут ее с тем, кого она любит. Подарила и сказала, что не отступится от господа, соединившего ее с Артуром, но любовь свою таить не может. Я дал ей слово, что не оскорблю ее любовь недостойным поведением, не стану требовать от нее…ничего.
-До первой юбки, — невесело отшутилась Моргана, — Ланселот, ты же… вы не любовники!
-Я на других смотреть не могу, — отозвался рыцарь, — прекрати, Моргана. Это не самое важное, моя душа и ее душа…мы встретимся в другом мире.
Моргана странно смотрела на Ланселота, и взгляд ее выражал целую гамму чувств: от недоверия, до сочувствия и даже какой-то легкой печали, он переходил к откровенной грусти и зависти.
-Что? — не выдержал Ланселот. Ему было очень неприятно от этого ее странного взгляда. Если бы она пришла в ярость, если бы открыто начала шутить над ним, если бы заплакала — все было бы куда проще, чем то, что складывалось сейчас в ее бесприютной, словно бы неживой комнате.
-Есть одна… баллада, — последнее слово далось Моргане с видимым усилием, она отвернулась к витражному стеклу, скрестила руки на груди и как-то отстраненно, словно бы читала откуда, промолвила: — Он уходит в рассвет с щитом и мечом, «встретимся в другой жизни, любимый» — шепчу. Он уходит, оставляя ненужный мне дом, это необратимо и я глухо ему в спину кричу. Он умирает у меня на руках — его забирает чума. «Встретимся в другой жизни, любимый!», у меня нет даже сил на страх, меня не отражают зеркала, это необратимо…
Моргана осеклась. Ланселот, заинтригованный (нечасто ему выпадала возможность послушать что-то этакое от Морганы, несвязанное с историей, а имеющее такой романтичный настрой), выждал из вежливости, затем спросил:
-Они встретились?
-Да, — фея неопределенно махнула рукой куда-то в сторону. — Они встретились в одной из жизней, прошли до этого много других, где один умирал на глазах или руках другого. Когда же пришла жизнь, где был мир, оказалось, что он женат не на ней…
-Не на ней? — рыцарь даже замер, забыв, что потянулся к кувшину с вином, — а почему?
-Потому что решил, что любит другую, — отозвалась Моргана, абсолютно спокойно разворачиваясь лицом к комнате, — и тогда…она избавила его от жены.
-Убила? — с ужасом предположил Ланселот.
-Нет, — Моргана как-то нехорошо блеснула глазами, — не убила, нет. Она заставила разлучницу уйти в сторону, сказала любимому, что жена его покончила с собою, утешила псевдо-вдовца, а после убила его и отравилась сама.
-Мне…- в горле Ланселот пересохло, словно он наглотался песка, — не нравится эта баллада.
-Ее любили петь в трактире, где властвовала Гайя. Она сама пела ее часто, это одна из баллад с ее земли, — жестко ответствовала Моргана, и что-то зловещее почудилось Ланселоту в ее спокойствии. — Впрочем, у этой баллады есть и более праздничный финал. Они долгое время, несколько жизней не могли встретиться, а потом… он нашел ее. Нашел и понял, что она его даже не помнит, перегорела ее любовь за долгие смерти!
-Празднично, — саркастически согласился Ланселот, — я не удивлен твоему…мировоззрению. Но я пришел поделиться с тобою своим счастьем, я…жив, понимаешь?
-Нет, — Моргана покачала головой, — ты выбрал худший ад. Раньше и ты, и она — вы оба могли сомневаться и утешаться нелепым «1показалось», теперь же, ты, видя, как Артур выходит с нею, как целует ее…
-Молчи…- простонал Ланселот, а Моргана и не собиралась продолжать, почему-то ей тоже не хотелось представлять Артура с Гвиневрой, и причина была не в простом человеколюбии, а в ревностном и желчном чувстве. Она поняла, что неспособна на то, чтобы просто взять и сделать вид, что он ей безразличен.
-А если она забеременеет? — давя не то свою душу петлей безысходности, не то его душу, продолжала Моргана, — как ты будешь жить?
-В такие минуты я тебя ненавижу! — Ланселот обхватил голову руками, словно пытаясь скрыть все свои чувства. — Зачем ты так жестока со мной?
-Ты должен знать, — жестко отрезала фея и почему-то снова обернулась к окну, — Ланселот, это никак не может закончиться хорошо. Кто-то будет страдать. Кто-то всегда страдает — таков закон. За счастье, что ты испытаешь в пять минут, ты будешь пять лет умирать душой, потому…
Она не договорила. Заплакала — беззвучно, но Ланселот угадал это. Поднялся со своего места, подошел, приобнял…как-то неловко, не очень искренне. Кажется, он начал что-то понимать, что не могла произнести Моргана.
***
Мелеагант просто задыхался от смеха. Уриен не разделял восторженного веселья принца и всерьез опасался, что его названный брат стал безумцем.
-Он угрожал мне! — подражая плаксивому тону Кармелида, повторил сэр Николас, героически размахивая серебряной вилкой для лучшей и более артистичной жестикуляции. Это был уже третий раз за вечер, когда Николас, в лицах, как самый настоящий мастер переменчивого лика, изображал в лицах Совет. Первый раз — для Мелеаганта, второй — для Мелеаганта и Уриена, третий раз — за вечерним столом для двора и принца.
И каждый раз Мелеагант веселился от души.
-И что мы будем с ним делать? — спросил граф Уриен, пытаясь вернуть настрой Мелеаганта в рабочее русло.
-Начнем угрожать, — иронично отозвался светловолосый барон, сидящий по левую руку от Мелеаганта, — ваше высочество, такого труса, подлеца и мерзавца, как Кармелид, нужно…
-Не нужно, — спокойно ответствовал Мелеагант, — Артур ждет повода для войны, а гражданская война уничтожит бриттов. Нужно, чтобы народ потерял веру в своего миссию, в своего Артура-бастарда, сам отказался от него.
-Мой принц, — кокетливо поправляя тоненьким пальчиком головной убор, спросила леди Орсон — крупная женщина, красивая в какой-то удивительно не придворной, но очень изящной точености черт, — что вы намерены делать? Ведь это, кажется, оскорбление для всех нас?
Она победно оглядела весь стол, призывая кого-нибудь не согласиться, но добровольцев не нашлось.
-Оскорбление, — спокойно отозвался Мелеагант. — Лилиан, как ты бы поступила?
Лилиан, сидевшая напротив Уриена, усиленно вглядывающаяся в тарелку, вздрогнула, когда Мелеагант обратился к ней, и вилка в ее пальцах едва не упала на пол. Она чувствовала себя словно бы…обнаженной перед всеми этими жадными, преувеличенно сочувственными и понимающими взглядами. Для всего двора она стала фавориткой — любовницей, вышедшей с каких-то низов, но неожиданно получившей больше расположения от принца, чем кто-то до нее. Все внимание словно бы приковалось именно к ее фигуре, и Лилиан не могла даже поднять взора
лишний раз, и старалась казаться невидимкой, будто это могло бы ей помочь. Но Мелеагант одним вопросом, одним обращением потребовал вдруг ее мнения. Ее! Зачем? Она не политик! Она не тактик, она не занимается стратегией, ее дело — лечить людей, она отдает все свои чувства Мелеаганту, делит с ним ложе, но смеет ли лезть…
-Я бы… ничего не стала делать, — тихо промолвил Лилиан, заставила себя взглянуть в глаза Мелеаганту (в присутствии гостей она это стеснялась делать), и тут же снова уткнулась носом в тарелку.
-А верно! — неожиданно одобрил Мелеагант. — Верно, моя дорогая! Так и надо! Мы не связываемся с теми, кто наводит на нас напраслину, кто лжет о нас. Поэтому, сэр Николас, при дворе, при своем дорогом брате — Уриене и при моей дорогой Лилиан, я объявляю тебе, что мой ответ на требования Артура таков: если его величество желает разобраться со мной лично — пусть приезжает ко мне, не засылая посыльных. Однако этот вопрос не стоит того, чтобы вмешивать его королевский нос. Это дело мое и Кармелида, но тот слишком труслив и слаб, чтобы признать один факт — он должен мне очень много…пусть приезжает, пусть просит отсрочки у меня, но не смеет вмешивать сюда короля. Если, конечно, этот самый король не желает заплатить долг почтенного герцога!
-Он должен не только вам, мой принц! — заметил тактичный и педантичный де Шенье. — По моим сведениям, он должен еще и казне сэра Персиваля, сэра Монтессори, графа Уриена Мори, сэра Орсмона, барона Боде…
-Всем, кто имеет больше ста душ крестьян! — весело заключила леди Орсон, — этот герцог…
-Пусть платит долги! — подхватил чей-то воодушевленный голос, и Уриен не успел даже отследить, кто именно это сказал, одно знал лишь, что голос был с конца стола.
-Да, пусть платит! Пусть платит! — а теперь это уже зашумели другие голоса, подхватывая на «ура» предложение и идею стребовать с Кармелида или Артура деньги, выданные когда-то в долгу герцогству.
Мелеагант, пользуясь суматохой, скрываясь под общим весельем, незаметно поднялся с места, хлопнул по плечу Уриена, давая ему знак следовать за собою и вышел за дверь.
В кабинете Уриена встретил сэр Николас, который уже каким-то чудом умудрился оказаться здесь. Мелеагант также сидел в своем «историческом» кресле.
-Ты должен услышать мой настоящий ответ, — промолвил Мелеагант, отвечая на еще незаданный вопрос графа Уриена. — садись. А ты, Николас, записывай следующее: «Его высочество и далее, далее…»
Мелеагант дал минуту на то, чтобы Николас записал вводную часть письма, содержащую в себе полностью титул Мелеаганта де Горра, а затем перешел к сути:
-Сообщаю, что герцог Леодоган Кармелид действительно должен мне порядка сорока тысяч золотых монет, взятых частями в разное время на срок, с полным последующим возмещением. Я не угрожал герцогу Леодогану Кармелиду, но настоятельно требовал, как имеющий на это право человек, вернуть мне эту сумму, дальнейшее объяснить затрудняюсь, так как очевидно, что герцог Леодоган принял мои слова неверно. Представляя же, однако, бедственное положение земли
герцога, я любезно даю ему отсрочку от выплаты долга в размере десяти дне с момента получения вами письма, о чем уведомляю вашего же посыльного…
Николас хмыкнул, но покорно записал.
-Более того, я, помня нежную дружбу герцога с моим отцом…- Мелеагант сделал паузу, чтобы насладиться уничтожающей силой этого любезно подсказанного самим Леодоганом сочетания, — я готов получать обратные выплаты без процентов просрочки и частями. Подпись.
-Какого черта? — не выдержал Уриен, который никак не мог взять в толк щедроты Мелеаганта по отношению к ничтожному герцогу.
-Все просто, — ответил, улыбаясь, Мелеагант, пока Николас ставил королевскую печать и воском фиксировал знак рода де Горр на пергаменте, — я — любезный друг короля и герцога с безупречной репутацией, делаю все, чтобы помочь герцогу Кармелиду.
-Вот я и спрашиваю: какого черта? — Уриен раздражался все сильнее, но, зная натуру Мелеаганта, пытался сдерживать свой гнев в рамках дозволенного. В противном случае был риск вообще не получить никакой информации, а так, ясное дело — поглумится да расскажет.
-Что же происходит в вашем рассудке, граф? — тихо вклинился сэр Николас, и это окончательно взбесило Уриена.
-Вы помолчали бы…рыцарь! — выплюнул он, но неожиданно за его гнев заступился и Мелеагант, которому явно не понравилось пренебрежительное замечание гостя.
-Сэр Николас, держите свои слова при себе, — попросил Мелеагант очень спокойным и от этого очень жутким тоном. — Уриен, я предоставляю герцогу Кармелиду сладкую иллюзию, я даю ему возможность отсрочки только с тем, что мои гости, мой двор, все те, кому герцог Кармелид задолжал, не станут ее требовать. История не любит вымогателей, она чернит их имена, так в чем моя вина? Я милостив. Я не добиваю лежачего врага. Я не требую у него или у короля последнее. Для этого у меня есть уже готовая толпа, что будет требовать и добивать.
-Сволочь, — не удержался Уриен, наконец, понимая. — Но он и мне должен. Я что…тоже твой цепной пес?
-Нет, ты мой друг и ты имеешь право отказаться от своих требований к герцогу Кармелиду, однако, решать лишь тебе.
-Дважды сволочь, — и восхищение, и презрение…как Мелеагант умудрялся в себе это соединять? Его ум, его забота об истории (о, как он заботился об истории!), позволяла ему демонстрировать чудеса извращенной мысли, рождая одну комбинацию сложнее другой. Вопросы чести расплывались перед ним угодливо, и так же угодливо смыкались над ним прозрачной гладью, со всех сторон позволяя принцу де Горру оставаться чистым перед историей. Он действительно предоставляет рассрочку, он действительно привозит хлеб для голодающего народа! — в чем его упрекнуть? В чем можно его обвинить? Кто скажет, что цели его гнусны, если они исходят от благородства, а, впрочем, что такое гнусность? Разве Артур, который довел Камелот до голода за непрошедшие еще и четыре месяца правления, не заслуживает такого или даже большего презрения? У него есть проблема с саксонскими завоевателями и голод, с наемниками и дипломатией, а он уезжает на охоту, словно так и надо поступать!
Так что хуже? Кто хуже? Чей лик окажется опозорен в истории, а чей обовьют легенды и напевы бродячих бардов? Кого будут проклинать, а кого станут возвышать?
-В игрищах трона никто никогда не поступал справедливо! — Мелеагант угадал мысли Уриена и попытался заговорить мягче, сглаживая остроту момента. — Король не должен иметь благородное сердце — ради народа приходится поступаться честью, принципами и жизнью.
-Однажды ты спросил меня, почему мои мечты простираются к женитьбе, семье и прекрасному дому, — пальцы графа Мори слегка подрагивали от чего-то неприятного, предчувствующего. — Помнишь?
-Разумеется, — Мелеагант с изумлением взглянул на друга.
-Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я так к этому стремлюсь, — Уриен не взглянул на Мелеаганта и обернулся к Николасу, — сэр Николас, не запишите ли вы и мое письмо в припадке любезности? Я должен потребовать свой долг у герцога Кармелида.
Мелеагант печально улыбнулся и деликатно оставил Николаса наедине со своим названным братом, чтобы не стать свидетелем написания личного письма.
***
-Я ничего не понимаю! — Артур гремел яростью, потрясал кулаками и разве что слюной не брызгал от ярости. Его трясло от гнева, от злости и от бессилия. — Почему ты, Николас, не уладил всей ситуации?
Николас держался очень спокойно и открыто. Он не испытывал ни малейшего чувства вины, никакой тревоги и стоял перед королем в несколько свободной форме, явно не опасаясь его гнева.
-Я уладил, — отозвался рыцарь очень хладнокровно, — оказалось, что его высочество Принц Мелеагант де Горр просит вернуть герцога Леодогана его долг, можно частями, в рассрочку, в течение десяти дней с момента…
-А иначе что? — лицо Артура побагровело от ярости, и он подступил к сэру Николасу. Тот даже не шелохнулся. — Что этот ваш принц посмеет сделать?
-Он будет вправе конфисковать земли, — холодно отозвался Мерлин, вклиниваясь в разговор, — герцог Кармелид задолжал принцу де Горру. Его земли станут землями де Горр… не полностью, конечно, лишь на размер долга.
-Не вмешивайся, Мерлин! — обозлился Артур, отмахиваясь от друида. — А ты…ты докажи, что он занимал!
-Пожалуйста, — не удивился Николас, вытаскивая из плаща пачку туго связанных пергаментных листов и протягивая их Артуру. — Вот, это копии расписок Леодогана Кармелида.
Артур взял с брезгливостью пачку, несколько секунд смотрел, изучая, лист, затем уничтожающе взглянул на Кармелида, который попытался вжать голову в плечи и сделаться меньше, чем он есть, но вышло бесполезно, по той простой причине, что герцог был слишком широк в плечах и находился в пространстве, где не было достаточного количества людей.
-У нас нет в казне лишних сорока тысяч! — напомнил Монтессори, — более того, к герцогу Леодогану, без права отсрочки предъявлены и другие требования к выплате долга, в том числе и от меня. Но если мы, Артур, твои верные слуги, еще готовы ждать, пока этот старый прохвост нам заплатит, то другие…
-Какие, к дьяволу, другие? — проорал Артур, отшвыривая от себя пачку расписок так, что они, невесело взлетев, закружились в воздухе, и медленно упали на каменистый пол в зале совета, к ногам его почтенных членов.
-Артур, — позвала Моргана неожиданно мягко. Она сидела дальше от него, чем обычно, но на стадии разбрасывания расписок решилась все же спуститься к сводному брату, — не горячись раньше времени.
-Не горячиться? — переспросил Артур низким свистящим шепотом, и в его налитых кровью глазах прошло тенью затаенное безумие Утера Пендрагона, — не горячиться? Ты…ты, Моргана! — именно ты захотела, чтобы Леодоган вернулся в совет! Я послушал тебя. Я идиот!
-Артур, она твоя сестра, — напомнил Мерлин, который не желал видеть нового конфликтного поворота, — и она желала как лучше. К тому же, в любом случае, герцог Леодоган — отец твоей жены и тут уже вопрос к тебе, но если бы Кармелида и не было бы в Совете…
-Кажется…- Артур склонил голову набок, сверля ненавидящим взором Мерлина, — я велел тебе не вмешиваться!
-Пустые споры ни к чему не приведут, — попытался воззвать к голосу рассудка Гавейн, — сколько всего ты должен, Леодоган? Всем?
-Я не знаю, — Кармелид готов был расплакаться, всякая надежда уплывала от рук его, он уже не верил в то, что сможет выбраться из затягивающей пропасти. Долги, сделанные его землей, были чудовищными, но неожиданно было то, что они все, в единый миг, стали требовать возврата долгов.
-Не знаю, — передразнила Моргана. Слова Артура были ей грубы, но она понимала, что сейчас лучше не раздувать лишней суеты и скандалов. Нужно сначала решить, как поступить с Кармелидом… да, без сомнения, это была игра Мелеаганта! Он благородно предоставлял рассрочку на десять дней, да, пусть он знал, что Леодоган и тогда не сможет собрать столько, но как звучит… однако, по чистой случайности, соратники Мелеаганта не стали предоставлять отсрочки, напротив, налетели на герцога, тыча кипами расписок под нос короля и требуя справедливости. Они в своем праве, но как… как-то нужно выкрутиться!
-Если не считать того, что он должен людям Камелота, — медленно проговорил Николас, вместе с Мерлином и еще парой рыцарей ползая по полу, разглядывая расписки, — то…
-Всех считай, — отрубила Моргана. — Всех.
Артур взглянул на фею с затаенной надеждой, он почувствовал, что какая-то сила сплела в ее мыслях коридор из мыслей, что есть какая-то лазейка! Моргана, чудесная Моргана! Прекрасная Моргана…
-Но мы можем подождать! — возмутился Монтессори, — сейчас…
-Не спорить! — прошипела Моргана. — Ну?
-Примерно семьдесят три тысячи золотом, еще двадцать серебром, — откликнулся Николас, вылезая из-под скамьи, но, не поднимаясь, разглядывая Моргану, пытаясь угадать, о чем она думает.
-Значит…- Моргана щелкнула пальцами, — да…если ваше величество желает, у меня есть предложение. Оно никому не понравится, но оно кажется мне верным.
-Говори, — прошептал Артур, не сводя взгляда с Морганы, — Мора… умоляю, скажи, ты же придумала! Не томи!
-Во-первых, — Моргана отогнула на римский манер большой палец, — мы раздаем все долги Леодогана Кармелида за счет его земель, товаров, всего-всего-всего, что есть…молчать!
-Леодоган, хуже будет, — угрожающе намекнул Мерлин.
-Во-вторых, в число раздачи долгов попадают не только люди Мелеаганта, но и Камелота, по возможности… суть в том, чтобы Леодоган остался без долгов, насколько хватит его имущества, и…
-Ведьма! — заорал Кармелид в бешенстве, он подорвался к ней, желая задушить ее, — ты желаешь оставить меня без всего! Ты…
Кармелида оттеснил грудью Персиваль, не выказав при этом ни малейшего удивления реакцией герцога.
-Так, — Моргана тряхнула головой, возвращаясь к своим мыслям, — за герцогом Леодоганом сохраняется титул, земли, правда…нет. Пока нет. Потом посмотрим, но если найдется какой-нибудь маленький удел, где он может обитать, попозже, как стихнет, можно и сделать его главой. как считаете?
-Нет! — Кармелид не мог поверить, что это происходит на самом деле, — как ты…
-Не надо было делать долгов! — жестко напомнил друид, кивая Моргане, — я думаю, мы сможем найти удел и прийти к соглашению. Что скажет король?
-Мне нравится это предложение, — Артур заметно светлел ликом, — это же.выходит, и долгов нет, и врагов…и Кармелид не обесчещен.
-Ага, так потерял только вековые земли предков, — не удержался Персиваль, слегка сильнее, чем следовало, стиснув ребра герцога.
-Это неважно, — отмахнулась Моргана, — жизнь и честь герцога против чести короля Артура. Он не может не заплатить — это оскорбление сразу ряда знатных семейств, заплатить не позволят наши финансы. Бросить Кармелида мы не можем, а потому…вот так! Леодоган, мне жаль…
-Пошла ты…- сплюнул герцог. — Ты не понимаешь…
Моргана не стала спорить, пожала плечами. Объявили перерыв, чтобы после приступить к обсуждению того, как раздавать имущество герцога и уладить дела, а также, где основать его провинцию. Сэр Николас не принимал участия в шумном перерыве. Он пытался представить себе
реакцию Мелеаганта и ту ярость, в какую он придет, узнав, кто вытащил герцога Леодогана из тщательно подготовленной, и грозящей утопить и Артура.
Глава 43
Извечный вопрос преследует человечество: оправдывает ли цель свои средства? Есть, впрочем, и встречный вопрос: может ли благая цель иметь подлые средства? Можно биться над этими двумя вопросами бесконечно долго, метаться из одного состояния в другое, как делают это неокрепшие умы…
А можно, подобно графу Уриену Мори осознавать, что методы неблагородны, но следовать дальше, ставя выше некой призрачной и в общем-то не своей даже цели, такое понятие, как преданность дружбы. Для него, хранящего в сердце своем печать несчастной любви, уже не было давно этих размышлений, они все канули в небытие и возвращаться не собирались. Он мог не одобрять методов Мелеаганта, но не брался их судить, он мог не принимать его средств, но следовал им, потому что так было правильно, ведь они были друзьями. Политические, престольные игрища не влекли графа, а потому вопрос морали и правильности методов не стоял перед ним острием. Жаль, что это было не для всех так.
Мерлин никак не мог, например, определиться, что ему важнее: цель или метод? Конечно, он пытался следовать благу, но не получалось, потому что нередко благо оборачивалось затаенным злом и терзанием: а так ли нужно это было чертово благо? По природе своей Мерлин был склонен к размышлениям о вечности и потому обречен на вечность же страданий, потому что мысли — самая подлая вещь во вселенной, после яда, конечно. Мысли не унять, нельзя приказать себе не думать, нельзя приказать себе думать о чем-то определенном и остаться при этом в полной искренности и совестности.
В этом плане Моргана была ближе к Мелеаганту и дальше от него одновременно. Она не ставила перед собой сомнений в том, как следует поступать, а как не следует, но, в отличи от принца, не берегла своего имени для истории так рьяно. Ей было плевать, скажут ли о ней люди будущего, или не скажут, а если и скажут, то как, и что именно. Вопросы Морганы были другими: как жить? Как выживать? Как выживать наедине с собою и подлостью собственных же мыслей? И эти вопросы терзали ее примерно также сильно, как жажда графа Уриена Мори отойти навсегда однажды от политики и двора и поселиться где-то вдали от всего…
Но что до одного графа? Он будет страдать, любя Моргану, и не любя ее тоже. Впрочем, может и ему во втором случае, улыбнется удача, ведь если Моргана умрет, если оставит терзать несчастного графа, быть может, он найдет свое счастье с другой женщиной? Но — даже если нет, это дело его, а ставки слишком высоки. Моргана оказывается опасным игроком, от которого надо избавляться им нет времени ждать, пока у нее появятся враги, чтобы избавиться от нее чужими руками. Нет времени! Его вообще больше нет. Моргана отвернула дружбу принца де Горра и начала ряд своих манипуляций, начала ряд своих деяний, а этого допустить уже никак нельзя! Рано или поздно, от самого преданного союзника и то приходится избавляться, так что говорить об этой сумасшедшей фее, что начала творить недозволенное, нарушать и подло нарушать то, чего не мела даже касаться? Ее удел — быть покорной, кому-то или когда-то… нет, она пытается играть в свою сторону, по своим правилам и путает, путает паутины еще сильнее, создает уже непроглядный кусок тьмы, которая каплями собралась во флакончике…
Почему так дрожит рука? Яд — это подло. Яд — это необходимо. Яд — это оружие трусов и женщин. Как не оправдывай себя, но яд — это неизбежность. Нельзя доверять своему мечу, когда идешь разбираться с ведьмой, нельзя обнаруживать магическую силу, чтобы не узнали и дальше…
Раз, два…
Тягучий, как мед, яд, льется в кубок, легко смешиваясь и растворяясь в вине. На вкус не должна понять. На вид — тоже. Впрочем, если и ощутит легкое онемение на кончике языка, если узнает горчинку — это ведь вино, это ведь ее любимое вино! — наверняка, спишет на слишком крепкий сорт винограда, или же на себя саму. Любимое «показалось» станет смертельным!
Прост, Моргана, но так нужно. Прости, но иначе тебя не остановить, а без тебя проблем и сил, плетущих свои паутины вокруг земель много. Ты была бы хорошим союзником, если бы так сильно не увязла в собственных чувствах. Что тебе стоило не появляться у двора Артура, что тебе стоило не вмешиваться вовсе? Ты могла спастись. Великие боги падают, чего ждать от людей? Если ангелы не могут удержаться на небесах, так почему должны держаться и более слабые дети земные? Крылья легко опалить, легко затупить привкус горечи на сердце, легко положить утешение там, где его быть не может, но невозможно этого сделать за другого человека, лишь за себя.
Твоя смерть, Моргана… о, она наделает много шума. Несчастный Уриен! Несчастный Ланселот! Артур…не несчастный, но тоже, заметь, Моргана, живой.
Три, четыре…семь.
Семь капель. Семь глотков жизни. Семь глотков смерти. Прости, Моргана. Так нужно, Моргана…
И ты, бедный мой мальчик, прости. Мелеагант, я не хочу этого. Я знаю, что ты не одобришь, но ты не представляешь, от чего я тебя берегу. Ты не все знаешь. Ты еще не понял, в чем должен быть твой бой. Мне тебя жаль. Ты — единственный, кого мне жаль. Прости меня, мой мальчик.
Махнуть рукой, подозвать, улыбаясь, лучась обаянием дурачка…
-Кей, ты же знаешь Моргану?
-Кто не знает красавицы Морганы? — Кей надувается от гордости. Смешной. Нет, не смешной. Скорее — жалкие, а жалкие — всегда омерзительны.
-Отнеси ей это…она давно ждет. Только, Кей, ты же умный?
Кей лихорадочно кивает, блестя глазками, как будто от интенсивности его кивка зависит степень его рассудка.
-Не говори ей, что это от меня…пусть она выпьет. Скажи, что сам принес. Что позаботился о ней.
-Зачем? — настораживается Кей, но тут же сияет лицом, найдя про себя какое-то простое объяснение, — это потому что ее никто не любит и ей будет приятно, что я о ней забочусь?
-Ты очень умен! — в голосе нельзя выдать лишней ласки — эти юродивые чувствуют обман, надо держать эмоции под контролем. Это важнее всего.
Кей убегает с подносом. Прости, Моргана. Прости, Мелеагант. Прости и ты…ты не виноват, Кей, что родился лишь с таким складом ума, что тебя можно лишь использовать. Честное слово, ты в этом не виноват, но оправдай же свое существование. История тебя забудет, а вот мы — свидетели ее, не забудем. Я не забуду.
***
-Поверить не могу! — Гвиневра судорожно сжала тонкими длинными пальцами кружевной платочек, да так сильно, что костяшки ее пальцев побелели. — И Артур ничего не может сделать?
-Артур не всесилен, — тихо отозвалась Моргана, — к тому же, здесь действительно вина твоего отца. Он задолжал всем вокруг, рано или поздно, ему пришлось бы возвращать долги, не находишь?
-Я знала, что он берет в долг, — призналась Гвиневра, пряча лицо в злосчастный платочек, — но почему-то мне казалось, что он все возвращает?
-Ты — наивное дитя! — с легким упреком отозвалась Моргана, — ты должна была уже подумать и подумать давно о том, как и чем, живет твоя земля.
-Отец оберегал меня…
-А ты не особенно и рвалась, — заметила непримиримая фея и приобняла за тонко вздрагивающие плечи королеву. — Ничего, Гвиневра, ты королева, ты не оставишь своей заботой отца, и Артур тоже не оставит, все будет…когда-нибудь все будет хорошо, поверь.
-Ты сама-то в это веришь? — спросила Гвиневра и взглянула на фею глазами, полными кристальных невинных слез. В сердце Морганы что-то защемило.
-Ничего, госпожа, — приговаривала Агата, убирая из рук Гвиневры насквозь промокший платочек, — ваш отец…сильный правитель, даст новый дом, обживетесь!
-Мне нужен мой! — Гвиневра оттолкнула руку Агаты и горько зарыдала, — мне нужен…мой дом! Там, где я бегала босой по траве, там, где я была счастлива.
-Ты живешь в замке…- напомнила Моргана, но не договорила, спешно прикусила язык. — Гвиневра, я…
-Нет, — Гвиневра попыталась взять себя в руки и даже попыталась улыбнуться, — я в порядке, Моргана. Правда… я очнусь. Я выдержу. Я все выдержу. Только я никак не могу поверить в то, что и ты, и Мерлин — вы не смогли найти выход! Вы ведь умные!
-Спасибо, — смутилась Моргана, неловко кашлянула, пряча взор, — понимаешь, Гвиневра, то, что я придумала, и было лучшим выходом. Потеря земель для Леодогана…пойми, это еще не конец. Это еще не бесчестье, нет, это, конечно, повод для пересудов, но мы не можем оплатить все его долги, и он не может. И ссориться с знатными семьями мы тоже не станем. Проще говоря, мы поступаем так, как будто нам совсем нетрудно делать выбор. Да, меня печалит этот факт, Гвиневра, но позже мы что-нибудь придумаем, за вами остается титул герцогов Кармелидов, мы дадим новые земли…или вернем каким-нибудь образом старые, но мы будем двигаться вперед, даю слово!
-Слово, — Гвиневра медленно повторила за Морганой, — ты даешь слово… Моргана, я не могу верить словам. Я уже ничему не могу верить. Я пытаюсь понять, как так случилось, что у меня из жизни уходит все, что я так долго считала незыблемым. Я верила в то, что я ничтожество, ненужное ни для чего, только для брака — оказывается, и я что-то могу значить для…кого-то. Я верила в то, что мой отец и мои земли — это твердыня, а выходит, что земля качается под ногами. Я верила в то, что…
Гвиневра замолкла, испуганно взглянула на Агату и появившуюся (интересно, как давно она там стоит?), в уголке Лею, словно бы спрашивая их взглядом, не сказано ли было чего-то лишнего, что может убить быстрее стали? Те отрицательно покачали головами, не сговариваясь, но угадывая, благодаря привязанности своей, ход ее мысли.
-Верила в то, что любишь короля Артура? — хрипло спросила Моргана, и едва удержалась от смешка, заметив, как сильно Гвиневру дернуло от этого простого, казалось бы, вопроса.
Гвиневру качнуло, Лея опасливо скользнула к ней, с удивительной ловкостью умудрившись не столкнуться при этом с Морганой, что было достаточно сложно, потому что Моргана стояла аккурат в проходе между двумя креслами, но Лея на то и была «ящерицей» — в ласковом слове Мелеаганта, чтобы суметь проделывать подобные трюки.
Лея опустилась на колени перед Гвиневрой и, доверительно сжимая её руки, принялась вытирать слезы с лица королевы. Моргана хмуро ждала реакции, скрестив руки на груди. Гвиневра ничего не отрицала, испугалась — да, но на этом все, а этот ход уже не устраивал Моргану, которая вдруг ощутила ядовитый укол ревностного чувства.
-Тебе всё дается не так, — прошептала Гвиневра, поднимаясь и мягко отстраняя Лею в сторону, — не так, как мне. Ты думаешь, что только твоя жизнь была тяжелой, а моя, словно грезы, но ты не представляешь, как ты не права!
Моргана медленно отняла скрещенные руки от груди, во все глаза, глядя на королеву. Эта девчонка смела грубить, смела огрызаться и отбиваться? Та, кто не мог дать отпора при дворе никому, стала давать отпор ей? Ей, Моргане?
-Я хочу, чтобы ты ушла, — Гвиневра искоса взглянула в лицо Моргане и тут же спрятала взор.
-Из замка, ваше величество, из спальни или из жизни? — осведомилась фея с преувеличенной лаской, сулящей одно издевательство.
Гвиневра не успела ответить, в комнату вломился, а иначе и не скажешь — Кей. Он было облачен в старую, но пока еще чистую (не очень грязную) одежду. С каким-то торжеством, он, не обращая внимания на изумленные взгляды женщин, приблизился к Моргане, смешно и нелепо присел в реверансе, держа на вытянутых руках небольшой подносик с кувшином.
-Какого черта? — поинтересовалась фея. Ей было не до шуток и не до смеха.
-Вино, подарок от меня, твое любимое, фландрийское! — ответил Кей и загадочно подмигнул ей.
-О…- Лея поднялась, глядя на юродивого с изумлением, — что это ты…
-Подарок, — жеманно откликнулся молочный брат короля, — Моргану никто не любит, Моргана одна, Кей заботится о Моргане.
-Это мило, — Гвиневра, воспользовавшись отвлечением внимания феи, улучила минуту, чтобы отойти к окну и там украдкой стереть рукавом выступающие от бессильного гнева слезы.
-Потом, — поморщилась Моргана и попыталась уйти, но Кей преградил ей дорогу, сунув поднос почти к ее лицу:
-Сейчас!
-Потом, уйди, — Моргана предприняла еще одну, неособенно удачную попытку отвязаться от сумасшедшего, но лучший способ — это соглашение… Моргана знала это.
И смерть, затаенная за каждой колонной и в каждой расщелине потолка тоже это знала. Смерть знала, выжидала и потирала руки, ожидая, когда в ее объятия придет еще одна, измученная, истерзанная душа. Смерть знала, что ждать ей недолго.
-Да боже! — Моргана схватила с упрямо пододвигаемого к ее лицу подноса кувшин и залпом отпила из него несколько больших глотков, ополовинив…
-Моргана! — Лея что-то почувствовала, что-то, что рождается лишь после многих лет пребывания при дворе интриг, что-то, что нельзя даже объяснить логическим измышлением и только рваный страх вдруг разорвал грудь Леи, впустив внутрь что-то ледяное и очень страшное.
Но Моргана уже выпила.
Это был мгновенный эффект.
Она упала, забилась в страшных конвульсиях, когтями расцарапывая пол, Лея опрометью метнулась к ней, а Гвиневра сама от ужаса чуть не лишилась чувств, но ее удержала Агата. Кей испуганно и тоненько завизжал…
Сколько длился этот страшный? Сколько билась, ломая ногти о камень и терзая обломками живот, расцарапывая его, исходя отвратительной пеной, плача, не имея возможности что-то сказать и даже полноценно вздохнуть, Моргана?
Сколько длился это миг отчаяния Леи, так похожий когда-то на отчаяние Ланселота? Тогда Моргана тоже едва не умерла, но уже у него на руках, он догадался вызывать ей рвоту, сунув пальцы в ее горло, и сейчас Лея интуитивно поступила также, с трудом разжала челюсти Морганы, и сама, задыхаясь от слез, попыталась вызывать у Морганы тошноту…
-Она задохнется…- Гвиневра вырвалась от рук Агаты и бросилась к служанке, пытаясь перевернуть Моргану на живот, чтобы не позволить фее умереть еще от удушья.
-Нет, — Агата отстранила Гвиневру в сторону и сама, могучими руками, иссушенными раньше времени от многих тяжких дел, перевернула хрупкое и почему-то особенно легкое тело Морганы.
Сбегались стражники. Откуда-то влетел (едва ли не материализовался в комнате из пустоты) — Мерлин с перекошенным лицом. Скинув свой плащ в руки обалдевающему и перепуганному суматохой рыцарю, Мерлин, бодро засучив рукава на ходу, склонился к Моргане, отпихивая трясущуюся Лею, которую поднял с пола Персиваль и крепко прижал к себе, стараясь не смотреть самому…
-Моргана! — Ланселот прорвался среди сгрудившейся толпы, расталкивая всех вокруг. Он осекся, увидев Гвиневру, но это было оцепенение одного толка, в минуту же, когда его взгляд упал на фею… это был ужас. Ланселоту стало плохо. Он вцепился в дверной косяк ничего не чувствующими пальцами и сам едва не лишился чувств, Гавейн мужественно удержал его, и не дал понять, ни взглядом, ни жестом, что видел его слабость…
-Нет, нет…- прошептали безотчетно губы Ланселота, — только не так…
Король ворвался вскоре. Кто-то сходил за ним или его привлекла суматоха и общий крик — неизвестно, но к моменту, когда Артур явился на пороге комнаты — взъерошенный, бледный, мокрый от быстрого бега по лестницам, все было кончено.
-Говори! — без предисловия приказал Артур, глядя с ненавистью на каждого, кто был в комнате и попадал под его взор. — Говори…говори!
Мерлин поднялся с колен, с горечью, непередаваемой и безысходной, ответил:
-Ваше величество, это яд. Моргане повезло, она будет жить, она еще может выкарабкаться. Реакция Леи, не полная доза и сам ее организм сделали доброе дело.
-О, слава богам! — Артур упал на колени подле бездыханной Морганы, волосы которой слиплись от пролитого кем-то в панике вина, пены и рвотной массы. — Слава богам…
-Но ребенок…- тихо продолжил Мерлин, и с трудом перевел дыхание, — его больше нет.
Только сейчас Артур заметил, что не все, что разлилось вокруг Морганы буроватого цвета было вином. С опаской он взглянул на ее ноги, скрытые пышностью юбок и увидел, как из-под юбки, с самого уголка, капает на каменный пол тяжелая темная кровь…
-Кто…- Артуру требовалось кого-нибудь обвинить, кого-то убить, кого-то уничтожить, чтобы просто этот «кто-то», неважно, в общем-то, кто, почувствовал боль, что заскребла в сердце Артура. Нет, ему не было даже жаль особенно Мордреда, но тот факт, что кто-то посмел тронуть Моргану, тот факт, что его семя было варварски уничтожено и что его сестру спасло лишь чудо — сплетение фактов, совпадений, минут и ничтожных проблесков чего-то неощутимого, неописуемого — Артур не пытался даже оставаться в рамках приличия.
-Артур…- Мерлин с осторожностью заговорил с королем, — первым делом — Моргана. Она слаба. Она потеряла кровь. Мне нужно…
-Да…- Артур с отрешенны безумием взглянул на него и позволил двум рыцарям поднять тело все еще бездыханной Морганы, чтобы отнести ее… — не смейте причинить ей боль! Не смейте…
Артур плакал. Он разделил бы сейчас с Морганой всю ее боль, умер бы, если бы это помогло ей. Внезапно ему показалось, что ей холодно.
Артур, словно бы находясь за пеленой кровавого тумана, поднялся, снимая плащ с себя, попытался укрыть им Моргану.
-Не надо, — попросил Мерлин, но не остановил руки короля, зная. Что тот все равно его не послушает.
-Если она умрет, я убью тебя, — безжизненно отозвался Артур, обращаясь к Мерлину, — она должна жить. Ты понял меня? Я спрашиваю…ты понял?
-Я понял, — ответил Мерлин, решив оставить до выздоровления Морганы вопрос с этикетом короля, — я пойду…
Мерлин исчез за рыцарями. Артур с яростью взглянул на жену, Лею и Агату, сбившихся в сторону, но он вспомнил слова Мерлина о быстроте реакции Леи и его взгляд чуть помягчел, но ярость не ушла:
-Вы куда смотрели? — спросил он зловеще. — Лея, я награжу тебя, но вы…
-Это господин Кей дал ей вина, и ей стало плохо! — пискнула Агата, выходя перед Гвиневрой, закрывая ее собой, — это не мы. Мы вообще…
-Молчать! — рявкнул на нее Артур и Агата от страха села на скамью, у нее на мгновение парализовало ноги. Гвиневра спряталась в ее плечо, тихо всхлипывая. — Кей, да я тебя…
-Это не я! — маленький рыцарь, заверещал, как ужаленный, напуганный, он только-только успокоил себя, сунув в рот большой палец, а теперь его глаза стали такими большими от всего пережитого, голос так тоненько запищал… — Меня попросили!
-Убью! — взревел Артур и бросился за Кеем, на ходу выхватывая меч, но Кей юркнул под стол и забился в самый дальний угол.
-Ваше величество! — Персиваль сдал Лею на руки Ланселоту и рванулся вместе с Гавейном наперерез к Артуру, — ваше величество!
-Это мне сэр Николас дал! — прокричал плачущий Кей, забиваясь все дальше, насколько позволяло ему это комплекция.
Артур остановился, словно не веря. Безумство в его глазах постепенно сходило на нет, он жадно искал Николаса в толпе и почему-то не находил.
Зловещий шепот…
-Обыскать! — новый рев, новый приказ, ярость…- Найдите этого ублюдка! Найдите!
-Я к Моргане, — тихо сообщил Ланселот Гавейну, возвращая одновременно Лею Персивалю. — Я не могу так…мне надо знать, что она в порядке.
-Иди, — одними губами ответил Гавейн, давая понять, что, в случае гнева Артура, прикроет.
Но Артур сам уже вылетел в коридор, кажется, не замечая ничего вокруг и безотчетно тыча мечом в каждый угол, налетая сослепу на стены…
***
-Помирать она собралась, видите ли! — Мерлин, засучив рукава рубахи, бодро орудовал ножом, разрезая коренья, перемалывая в ступке порошки и создавая микстуры для затихшей Морганы. Первая реакция Леи действительно спасла жизнь феи. То, что служанка догадалась очистить желудок феи, позволило яду не впитаться дальше. Да, Моргана потеряла ребенка (господи, кто ей об этом скажет?), но сохранила жизнь.
Мерлин не знал, за что и взяться. То ли — сначала очистить Моргану от останков того, что должно было быть ее сыном, то ли кровевосстановлением, то ли очищать кровь от остатков яда… Мерлин разрывался от того, что ему не хватало рук, но кто мог бы ему помочь? Нет таких людей, что были бы ему соратниками на поприще целительства… Леди Озера, правда, готовила пару целителей, но те куда-то разбежались, как сказала Леди: «неблагодарные свиньи», а помощь бы сейчас пригодилась.
-Ме…дьявол, — пересохшие губы Морганы шевельнулись, и Мерлин скорее прочел по ним — измученным и окровавленным, чем услышал ее слова.
—Дорогая моя, — Мерлину тяжело было скрывать все то обилие чувств, что поселилось в его груди плотным комком, он не мог допустить, чтобы Моргана умерла. Не в его очередь! Не в его руках! — Чего ты хочешь?
Моргана, глядя на Мерлина чистым, замученным взглядом, провела языком по пересохшим губам.
-Ах да, — спохватился Мерлин, бросился к своему столику, по пути обжег себе руку, неосмотрительно задев кипящую мазь, и только тогда смог, уже без приключений, наполнить сосуд с водой, поднес к губам Морганы, приподнял ее голову, помогая пить.
Она прикрыла глаза, сделала три маленьких глоточка и без сил откинулась на подушки, отчего голова ее мотнулась по постели, что, наверное, причинило ей еще одно неудобство, если даже не боль. Рука же Морганы скользнула по животу и Мерлин замер, боясь, что ему придется сказать ей то, что говорить он совершенно не хочет.
-Мой сын…- в тоне Моргане родилось что-то такое, что Мерлин понял: она знает. Каким-то материнским чутьем, пусть и не сформированным, ведьминским наитием, но знает. Поняла. Почувствовала внутри себя смерть.
-Да, — подтвердил друид. — Мне жаль… ты должна поспать, Моргана, прошу, так будет легче. Я смогу тебе помочь…
Он что-то еще ей говорил, шептал всякие глупости, что нарисует ей какие-то сказки, что возьмет ее смотреть на какие-то звезды, а она лежала с закрытыми глазами, не выдавая ничем своего состояния и только челюсти ее были плотно сжаты, чтобы ненароком не застонать от боли, да из уголка глаза иногда текла непроизвольная слеза…
Артур же бесновался в коридоре. Он уже смирился с тем, что Ланселот верным стражем, бледным и мраморным стоит тут же, смирился с тем объяснением, что дал ему рыцарь:
-Она моя подруга. Она мой близкий человек…
И страдал сам. От предательства Николаса — предательства непонятного и совершенно жуткого, от Кея, который оказался в это замешан и приказом Артура отправлен в погреб, не в тюрьму же идиота сажать? Но куда-то посадить надо. Да, наконец, его настигла боль о потерянном сыне… Артур не успел полюбить его, не успел к нему привязаться, ведь тот был еще даже не сформирован телом Морганы, но он иногда нет-нет, да и ловил себя на мыслях о том, что будь у него сын…или, что со своим сыном, он бы…
Но это еще ничего… самое страшное, что кто-то покусился на Моргану, что только чудо уберегло ее от смерти. Артур не собирался этого оставлять. Артур не имел права этого оставлять. Его женщина (он не думал в этот момент о ней, как о случайной родственнице), его женщина, его…любовь.
Да, едва он представил, как теряет ее, так и понял, насколько она ему дорога. Его советница, его Моргана… ЕГО Моргана. Кто-то посмел. Кто-то позволил. Кто-то заплатит, умрет, он убьет кого-то за это! Убьет, убьет
Глава 44
-Если ты рассчитываешь умереть прямо здесь и сейчас, то знай, я очень против, — Мерлин устало оперся на свой стол, заваленный и заставленный, засыпанный порошками, залитый мазями и растекающимися ингредиентами. Он кое-как привел Моргану в чувство, зато опасность ей не угрожала больше, а при должном соблюдении режима…
На который, кое-кто, разумеется, наплюет.
Моргана лежала — бледная, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за усталым друидом, который бормотал себе под нос что ошибся в жизненных дорогах и лучше бы ему было быть свинопасом, чем лекарем и советником при дворе, что эта работа не по его скорбную душу и возраст, и фея искренне полагала, что Мерлин не замечает ее тихого наблюдения, до того момента, пока друид не произнес фразы о том, что против ее смерти. Во всяком случае, смерти здесь и сейчас. Раскрыта! Как? Вроде бы она пыталась не выдавать своих чувств — сил не было, да и в голове все сплеталось в до тошноты противный комок мыслей и образов, каких-то запахов.
-Тебе надо попить, — Мерлин с трудом поднялся из-за стола, умелым движением помог Моргане напиться, а та уже не стала притворяться бессознательной и даже сумела полностью открыть глаза, которые мгновенно заслезились от яркого, прожигающего света.
-Что это было? — голос Морганы был шепотом, она не могла говорить громче, в горле все еще сушило, она подумала вдруг, что никогда не сможет утолить этой пустыни внутри себя. Еще и небо обжигало, словно она выпила что-то горячее…
-Яд, — просто ответил Мерлин, отставляя стакан в сторону, — яд в вине. Предварительная версия двора такая: Николас, какого-то черта, решил тебя отравить, подсыпал яд в фландрийское вино, заставил Кея отнести его тебе…или не заставил. Проще говоря, Кей перепуган, сидит в погребе, плачет постоянно, а Николаса и след простыл. Артур в бешенстве, обещает снести мне голову, если ты умрешь. А еще в испуге он за тебя.
-Он знает, что я потеряла сына? — Моргана неосознанно коснулась рукой живота и обнаружила, что испачкала пальцы в какой-то зеленоватой мази.
-Царапала саму себя, — пояснил коротко Мерлин, пользуясь, случаем, чтобы не смотреть ей в глаза, — да, он знает. Он расстроен и из-за этого, но больше за тебя.
-Его никто не убьет теперь, пусть радуется, — зло выдохнула Моргана и жадно сделала еще один глоток из поднесенного к самому рту кубка с водой.
-Дура ты, — не выдержал Мерлин и в этом тоне его была неприкрытая горечь. — Умная в делах, а в жизни — дура.
Моргана упала на подушки, прикрыла глаза, пытаясь почувствовать, с затаенной безумной надеждой внутри себя жизнь. Ничего. Ничего, ничего…вообще ничего. Еще каких-то несколько часов назад ее тело было не только ее, внутри формировалась жизнь, ее сын, ее маленький сын. А теперь — пустота. Пустота, от которой нет средства. Как странно! Чем она заслужила это? Она — пытавшаяся стать уже в мыслях матерью, ее тело, поддерживающее жизнь будущего убийцы короля Артура…вся она целиком стала причиной смерти. ее утроба стала могилой. Какая подлость! Какая гнусность! И нелепость. Почему и ее жизнь не закончилась в тот же миг? Нет, Моргана не смирилась еще с тем, что ее тело вынашивает будущее, но все-таки, уже что-то
зародилось в ней, похожее на материнство, но не ставшее полностью им. Теперь же, выходит, все, что зародилось, должно уйти в небытие и никогда уже не будет так, как прежде.
Как это странно! Простое событие, которое так сложно осознать. Разве смерть может быть такой…обыденной? Солнце по-прежнему светит, раздражает, Мерлин по-прежнему что-то себе бормочет под нос, и мир…весь мир не кончился, а между тем, в нем уже не стало того будущего, которое должно было быть! Как это возможно?
-Почему яд не подействовал? — Моргана поняла, что не может молчать, ведь тогда все вокруг погружается в тишину, а тишина — смерть. Говорить, пусть все говорят! Пусть все говорят…любой бред, любую ересь, чушь — но пусть кончится эта проклятая тишина!
-Подействовал, — отозвался Мерлин где-то совсем рядом, но Моргана не рискнула открыть глаза. — У тебя организм молодой, крепкий…непонятно, правда, с чего он все еще крепкий. Но молодой. Еще и Лея среагировала, вызвала у тебя рвоту. Это помогло. И ты не успела принять все. не всю дозу…
-Меня спасают, — Моргана попыталась натянуто улыбнуться, но не смогла, — снова и снова. Меня спасал Ланселот, и сколько раз спасал, меня спасла Лея, хотя я так была груба с нею, меня спас и ты…друид.
Ей было больно говорить, но Мерлин едва не расплакался от знакомого «друид», прозвучавшего в оформлении оскорбления. Он даже успел подумать, что это слово действительно ругательное, недаром оно так легко стало бранным в устах феи.
-Одно дело — не принимать человека, ненавидеть его, — Мерлин теперь говорил откуда-то издалека, наверное, отошел к столу, — и совсем другое — смотреть на то, как человек умирает и не предпринимать ничего. Второе служит преступлением против человеческого духа, Моргана, и я не верю, что ты стала бы сама стоять в стороне, наблюдая за бессильной и бесславной гибелью того, кто, быть может, и заслуживает смерти.
-Хотела бы поспорить, но не стану, — прошептала Моргана, не сомневаясь, что Мерлин ее услышит и поймет, что спорить она не хочет, как и признаваться, расписываться в собственном согласии с ним.
-Вот и не спорь, — легко согласился Мерлин, — тебе нужно спать, хорошо есть, не нервничать…да кого я обманываю. Тебе плевать на все рекомендации.
-Не на все, лишь на твои, — Моргане удалось улыбнуться и у Мерлина защемило сердце. Он, стоя у кровати Морганы с досадой подумал, что мог бы и придумать два десятка способов, чтобы не разрушать ее жизнь с самого детства. Что ему стоило, например, спрятать девочку? Отправить ее к Леди Озера? Что ему стоило дать облик герцогини какой-нибудь другой девице? Да, господи… какой же он трус, что не посмел даже думать о том, как обойти желание Утера! И теперь Моргана должна расплачиваться за это. Теперь она — потеряв много крови. Потеряв сына, потеряв светлость своей души еще в ранние годы, скитавшаяся, недоедавшая, находящаяся на краю гибели из-за него…теперь она всем своим видом показывает ему, ка кон слаб, труслив и подл.
-Моргана, — Мерлин понял, что слишком долго молчит и она может не так его понять, а еще хуже — угадать его мысли, — там Артур с ума сходит, и Ланселот. Они хотят тебя видеть. Еще, правда,
Гвиневра просится и Лея, и почти весь Совет, и даже эта…рыжая, из числа дворовых дам, Октавиана, кажется…
-Октавия, — поправила Моргана, — да, с Ланселотом бы я повидалась!
-Но сначала Артур…- Мерлин поторопился объяснить, — нет, я понимаю, но Артур уже надоел выть под дверью и барабанить сюда! Он через каждые полчаса стучит, и вовсе не уходит, и раздражает, так раздражает! Просто позволь…потом, как надоест, покашляй, я скажу, что тебе нужен сон и выгоню его, но, Моргана, пожалей мою душу!
«Пусть я однажды не пожалел твою», — закончил друид про себя и обрадовался, что стоит далеко от Морганы и та не может увидеть его лица.
-Ладно, — смилостивилась фея, — но дай понять Ланселоту, что я его тоже…жду.
Мерлин вернулся скоро и не один. В сопровождении Артура — это Моргана почувствовала, еще не увидев, и не услышав проклятого его голоса. Просто что-то дернуло внутри нее за особенно болезненную струну, и она с ужасом, на этот раз, с ужасом почти эгоистичным, вспомнила, что внутри нее поселилась пустота, которая, быть может, была единственной причиной, по которой Артур дозволял ей быть в Камелоте, а не выгнал прочь, как она сама бы выгнала себя на его месте. Значит…все?
Мерлин же, бросив маявшемуся в коридоре Ланселоту:
-Жду вас вечером на перевязку, рыцарь! — и даже не взглянув на него, показывая презрение и наплевательство, проявил в комнате чудеса деликатности и нарочито забормотал себе что-то под нос, отойдя прежде к самому окну.
Артур бросился на колени перед постелью Морганы, не замечая даже, что пол немного…каменный. Он схватил ледяные руки Морганы и принялся горячо целовать их, не веря в то, что она снова живая, что ей ничего не угрожает.
-Я потеряла сына, — сказала Моргана безжизненно прежде, чем он сам успел что-либо сказать.
Поцелуи прекратились, но он по-прежнему оставил ее руки в своих.
-Я знаю, — отозвался он, и в голосе его не было облегчения, а была какая-то…тоска. — Я знаю, Моргана, но ты жива. Ты жива, это главное. Боже, как ты меня напугала!
-Ты теперь не погибнешь, — когда фее было плохо, она делала плохо и другим. Ей нужно было почувствовать что-то…добить кого-то. Заставить мучиться, и только это могло дать облегчение ей самой.
-Я бы погиб, если бы погибла ты, — ответ Артура ее изумил, и фея даже приподнялась на подушках, широко глядя на коленопреклонённого и…плачущего короля. — Я люблю тебя, Моргана. Боже мой, я тебя так люблю! Я сделаю для тебя все. Я уничтожу этого Николаса и жестко спрошу с Кея, я…они заплатят!
Выкрик про «заплатят» прозвучал по-детски плаксиво.
-Не следует одному идиоту губить другого, оставь Кея, — прервала Моргана, — я займусь следствием, но…
-Я люблю тебя, — Артур не мог поверить в то, что слова эти принадлежат ему самому. Он не мог понять, что ему так легко сказать эти три слова и в них не было лжи. Он понял. Он, наконец, понял то, что так долго гнал от себя. Он пытался быть хорошим, пытался выдавать себя за милостивого и благочестивого короля, но теперь признал и смирился с тем, что его истинная любовь порочна и греховна, но неожиданно пришло с этим осознанием и еще одно озарение — плевать! Если Бог не поразил его громом и молниями, если он не отнял у него Моргану, значит, это уже не так страшно, не так грешно? Может быть, Богу нет дела до такой мелочи, и Артур стоит на верном пути? Гвиневра…ах, бедная Гвиневра… ничего, он придумает выход. Но — главное свершилось: Моргана жива!
Бедный Мерлин чуть не подавился словами и здравомыслием. Конечно, друид не был слепцом или глупцом, он видел их взгляды друг на друга, и видел взгляды Гвиневры и Ланселота, но то, что все произойдет именно так…
Моргана, кажется, не хотела прогонять короля. Или она забыла, или наплевала на то, что не желала его видеть, но ее рука неловко прошлась по волосам Артура, взлохмачивая… в следующее же мгновение, Артур, переместившись с пола к ней на постель, целовал ее — крепко и нежно, боясь причинить ей боль, а она не думала даже сопротивляться. Мерлин, мрачно взирая на эту картину, понял, что сегодняшний день закончит в винном погребе.
Как чудовищны стечения обстоятельств! Нужно же было такому случиться, что компания придворных дам, возглавляемая неожиданно решительной и измотавшейся в неизвестности Гвиневрой, направлялась бодрым и нервным шагом к покоям друида. Королева желала знать, что происходит с ее любимой, дорогой Морганой, извиниться, просить прощения… требовалось многое ей сказать. Лея мелко семенила рядом, ее слегка трясло от осознания (какое счастье, что запоздалого), что она случайно…спасла жизнь. И кому!
И надо же было случиться тому, что Ланселот, знавший больше Гвиневры, уже откланялся от коридорного своего поста, поняв намек друида (недаром же он скитался с Морганой, выучился угадывать намеки), и единственным препятствием была пара стражников, которые, конечно, не стали бы перечить королеве.
Гвиневра, сделав знак Лее и остальным, дала понять, что в покои она пойдет вместе со служанкой, остальным — нечего делать.
-Передайте, что мы ее любим! — вздохнула Октавия, смахивая насквозь фальшивую слезу, но Гвиневра дала себе слово, что не станет на нее реагировать и, взяв Лею под руку, прошла, беспрепятственно, в скорбной тишине, в покои.
С тем, чтобы вместе же с Леей увидеть поцелуй Артура и Морганы. Она осталась незаметной, потому что постель Морганы пряталась за пологом, да и эти двое были слишком увлечены, а Гвиневра вошла тихо, без стука, без слова…
И даже Мерлин не сразу заметил ее. Он поймал ее взгляд, полный ужаса и отвращения, зависти и горечи, устремленный на этих двоих. С нею Артур никогда не был таким искренним — и даже пары мгновений ей хватило, чтобы это понять. С нею Артур все равно закрывался, он не испытывал к ней и трети тех чувств, что сейчас были ясно видны в его движении и том наслаждении, которое дарил ему этот поцелуй…
И даже неопытной Гвиневре было ясно, что этот поцелуй явно не первый.
Мерлин не знал, как реагировать — он предчувствовал скандал, но не желал его. Надо было реагировать, но как…
Гвиневра его избавила от необходимости решать это. Она, также тихо, как и вошла, взяла Лею под руку окоченевшими и мгновенно замерзшими пальцами и вытащила ее из покоев также молча, осторожно и незаметно прикрыла за собою дверь.
-Ну как она? — Октавия, заметив Гвиневру, засуетилась.
-Прекрасно, — отозвалась Гвиневра, у которой кто-то…понятно, впрочем, даже кто, вырезал — медленно и с наслаждением сердце из груди. Она сохранила лицо…почти сохранила. Не выдала себя, лишь стиснула руку Леи, моля ее безмолвно и служанка поняла это и сумела, исхитрившись, избавить Гвиневру от неприятного придворного общества.
Вместе, в молчании, они честно шли к башне. Гвиневра беззвучно плакала, раз и навсегда выплакивая последние черты наивности и невинности собственной души. Она догадывалась! Догадывалась, чувствовала, что здесь не все чисто, что Моргана слишком красива, слишком много значит для Артура, но, чтобы настолько…
Как он посмел? Как посмела она? Сколько это длится? Кто еще в курсе, кроме нее, Леи и Мерлина? Лея больше всего на свете боялась, что Гвиневра узнает, что Лея была в курсе. Ее подавленный вид же королева принимала за шок и жалела всем сердцем переживающую девушку, но еще больше ей было жаль себя. Выходило, что об нее Артур — ее муж, тот, ради которого она не побоялась отказать хоть и поверженному, но все-таки, на минуту, опасному принцу де Горру, наплевал на нее? она, Гвиневра, жертвовала своей душой, жертвовала своей настоящей любовью к Ланселоту, боясь, что Артур не переживет это, боясь, что это оскорбит короля и королевскую честь.
А теперь Гвиневре думалось, что Артур переживет и переживет без особых терзаний. Так был ли смысл в ее ночных муках и полуночных бдениях? В выглядывании робкой минуты, чтобы иметь возможность хотя бы взглядом ласковым одарить Ланселота? Ланселота, для которого она бы и с жизнью рассталась? Артуру ее жертвенность не нужна. Она вообще никому не нужна.
Гвиневра понимала, что не будет ничего как прежде. Она не хотела больше делить ложе с Артуром — и почему-то ей казалось, что он не расстроиться и с этого тоже. Моргана…
Она же была беременна! Страшная догадка полоснула Гвиневру по глазам, стало больно смотреть, и королева остановилась, хватаясь рукою за колонну и за руку Леи, чтобы не упасть. Чей это был ребенок? Чей? Чей, Господи?
И ответ, который Гвиневра уже поняла, угадала, оставил за чертой всю невинность чувств Гвиневры. Артура. Очевидно же! Нет, никто больше не посмеет поступать так с нею, никто больше не посмеет принимать Гвиневру за декорацию, которую не жаль разменять и которая будет терпеливо давать на терзание и душу, и тело…
-Лея, — прошептала Гвиневра, и шепот этот был страшен, — милая Лея, я умираю.
-Ланселот вас любит, — нужно было подтолкнуть Гвиневру, спасти ее. Лее такой исход не нравился, но она понимала, что он единственно возможный в данной ситуации. — Может быть…
-Где его комната?
В молчании, Лея довела за руку шатающуюся, бессильную королеву до нужной комнаты по тайным галереям, даже постучала и спряталась за выступ в стене, чтобы рыцарь ее не увидел — не надо, ни к чему. Ланселот открыл сразу…
Гвиневра, едва не упав от порывистости самой себя, бросилась ему на шею, вцепилась в него поцелуем.
-Гвиневра…- Ланселот не хотел отрываться от нее, но он знал, что это неправильно. — Ради бога, ты пожалеешь…
— Я больше ни о чем не пожалею, — тонким от напряжения голосом отозвалась Гвиневра и Лея видела, как она почти втолкнула Ланселота в его комнату и зашла сама.
-Напиться, что ли? — философски подумала вслух Лея, глядя на закрытую дверь.
***
-Он сделал…что? — на Уриена было страшно смотреть и потому Лилиан, услышав прочитанное вслух письмо от Николаса Мелеагантом, усиленно принялась смотреть в стену. — Да я его…
-Мерзавец, — Мелеагант с отвращением испепелил письмо в руках и пепел тоненькой струйкой потек на стол, пачкая белоснежный шелк скатерти.
-Я его убью! Я точно его убью! — Уриен вскочил, зашагал взад-вперед по комнате. — Я его убью…
Безумие накрывало Уриена на глазах. Он представил Моргану — задыхающуюся, умирающую на руках почему-то Мерлина, и стоящего на коленях Ланселота, кричащего в небо (плевать, что Моргану отравить пытались в замке), вопящего:
-За что?
Образ был и страшным, и жутким, и кошмарным. Но Уриен возвращался к нему опять и опять, потому что это было единственным его спасением для того, чтобы хоть как-то увидеть Моргану.
-Лея же пишет, что она в порядке, — сообщил Мелеагант, распечатывая второе письмо, — потеряла сына, но жива. И еще… Гвиневра изменила Артуру, поймав его с Морганой.
-Я его убью…- Уриен сел, встал…снова сел, и снова вскочил, как ужаленный, обожженный собственными мыслями.
-Милый, — Лилиан не выдержала и попыталась успокоить друга Мелеаганта, — прошу тебя, Уриен, держи себя в руках! Все обошлось, не нужно…
Она осеклась под взглядом графа и прикусила язык. Ей самой хотелось бы задушить сэра Николаса, но она же целитель, а целители не должны убивать. Даже если очень хочется. Даже если речь идет о людях, что подло подливают яды женщинам, которых ты хотела убить до этого, чтобы они не сгубили твоего названного брата…
Лилиан, попыталась представить в голове эту цепочку и поняла, что зашла далеко куда-то не туда в своей жизни. леди Озера твердила ей, что она должна спасать людей, а выходит, что Лилиан увязает где-то на дороге между здравым смыслом и спуском ад, в замке, от которого
люди предпочитают на почтительном расстоянии, с убийцами… ну ладно, не совсем с отпетыми и безнравственными убийцами, а с особенноморальными злодеями, которые умеют обернуть любое злодейство и действие свое так, словно это спасение. А может быть и правда — спасение? Что ж это за земля-то такая, где все спасение происходит через…
Через стадию «как это вообще вышло?»
«Возможно, я заслуживаю всего, что со мною происходит», — с горечью подумала Лилиан, а Уриен и Мелеаганта между тем, пытались сосредоточить свои мысли на здравости. Получалось плохо. У обоих. Мелеаганту не нравилась такая акция Николаса, он, конечно, сам не был рад Моргане, но не находил, что травить ее — хороший ход. Это было подло. Честь рыцаря, принца и человека спорила с этим.
И, надо заметить, побеждала.
-Ты не поедешь в Камелот, ты точно кого-нибудь убьешь, — увещевал Мелеагант, — Артур тебя не выносит. Сейчас, если верить Лее, а у меня нет… у меня нет основания ей не верить, я тебя умоляю включить голову. Артур с Морганой. Он будет оберегать ее. твое появление сыграет злую шутку.
-Мне наплевать!
-О Моргане подумай. Она потеряла ребенка. Артур ей хоть как-то в утешение. Напиши к ней. Но не рви ей сердце, не заставляй ее и еще за тебя переживать! Напиши Ланселоту, чтобы приглядывал…
-Ланселот и сам за ней приглядывает! — вклинилась Лилиан.
-Чтобы приглядывал больше, — не смирился Мелеагант, — Уриен, прошу тебя…
-Почему…- Уриен безумным взором оглядел комнату, — почему он так поступил? Может, она случайная жертва? Может, он хотел отравить Артура? Или Гвиневру?
-Или себя…- не удержался Мелеагант и отвернулся от названного брата и возлюбленной, — нет, я должен был это угадать.
-Как ты мог это угадать раньше? — Лилиан вздохнула, — милый Мелеагант, ты не можешь нести ответственность за всех, кто связан с тобой. Ты не можешь знать, когда и в какой момент кто-то посмеет вытворить совершенную дикость! Ты не Бог, Мелеагант, ты могуществен, но не всесилен.
Мелеагант горько усмехнулся и странно, вполоборота, повернулся к ней, как-то неожиданно изучая…
-Та-ак, — Лилиан почувствовала, что сейчас произойдет нечто такое, что заставит ее взять свои слова назад, — чего я еще не знаю? Вернее, я о тебе многого не знаю, но, если ты мне скажешь, что ты — бог, я все-таки тебе не поверю, извини. Я здесь достаточно давно, чтобы…
-Николас хотел избавить меня от проблемы…- с неохотой признал Мелеагант и сел в кресло, пряча лицо в ладонях, — если кто и виновен, то даже не он, а я.
-Та-ак, — в тон с Лилиан промолвил Уриен, тоже усаживаясь, — Мелеагант, обычно после такого заявления, люди, а ты, может, и не совсем человек, но все же, дают пояснения. Изволь уж снизойти до нас, смертных…
-Всё эти два Грааля! — Мелеагант с досадой ударил ладонью по столу, — да тени…и маска.
-Пояснения так, чтобы мы поняли, — заметил Уриен, — а не набор каких-то малопонятных слов. Мы с Лилиан не настолько умны…без обид, дорогая.
-Да нет, верно, — не обиделась целительница, — Мелеагант, ты можешь нам доверить…
-Проблема даже не в Артуре, и не в Моргане. Проблема была в Мордреде — в их, пока не рожденном, а теперь убиенном сыне. Мордред… вот, где таилось зловещее знамение. Похоже, приходит время для одной сказки… для очень страшной сказки, после которой вы отвернетесь от меня, имея на это право.
-У вас с Морганой раздражающая черта: решать за других! — граф Уриен был на грани истерики. — говори уже…
***
Бледно-золотой свет заката пролился в комнату, освещая скудность ее обстановки, но сейчас на эту скудность всем было откровенно плевать. Счастье, робкое и зыбкое, то, которое исчезает с пробуждением, оставляя привкус неутолимой светлой горечи, шептало здесь свою сказку.
Гвиневра сидела на разобранной постели Ланселота и чувствовала, что поступила правильно. Ее худое тело ожило, и золотистая бледность лучей покрыла ее спину и всю ее тонкость россыпью солнечных слез-жемчужинок, даря ей необыкновенное, почти магическое, сияние.
Ланселот наблюдал за нею, полулежа, не в силах поверить в то, что произошло самое затаенное из его желаний, да еще и как! Она пришла. Он пытался остановить ее, говорил, что она пожалеет, хоть внутри все и горело, но он пытался образумить ее. Она не образумилась. Словно обезумела…
Впрочем, Ланселот давно подозревал, что его тянет к безумным людям. Его завораживает решительность и гордость их, какой-то особенный кодекс чести, которому многим даже королям еще учиться и учиться. Что-то врожденное, сильное, есть в их безумии, что-то томящее…
-Я люблю тебя, — Ланселот приподнялся к Гвиневре, чтобы поцеловать ее и она ответила на его поцелуй, отдавая в этом поцелуе все, что едва не потеряла, спрятавшись от реальности.
-Я тоже тебя люблю, — сказала Гвиневра, склоняясь к Ланселоту, укладывая свою голову ему на грудь, — могу я у тебя кое-что попросить?
-Всё, что захочешь, — пообещал Ланселот, — все, что я могу сделать, я сделаю.
-Никто не ставит меня ни во что, не видит во мне ничего, кроме приложения к Артуру. Я хочу теперь…пусть все увидят…- она сбивалась, пугая Ланселота своими неожиданными речами, — милый, научи меня плести интриги! Пожалуйста…
Глава 45
Первая реакция была эмоциональной, вторая — логической. То есть, сначала Ланселот решил, что помешался, а потом, что ослышался. Не могла же Гвиневра, в самом деле, прекрасная, тонкая, юная королева, жена Артура, лежа с ним на постели, попросить научить ее интригам? Или могла? После того, как Ланселот познакомился с Морганой, Мелеагантом и Камелотом, он уже не чувствовал, что есть что-то, чего не может быть. Говорят, что все целительницы добрые, так знакомство с Леди Озера показало, что это не так. Говорят, что приличные женщины из дворян не шляются по лесу в подраном платье, вываливаясь внезапно из кустов, так и это оказалось неправдой. И, вроде бы говорили, что принцы не должны идти наперекор королю… интересно, кто расскажет об этом Мелеаганту?
-Чего? — на всякий случай переспросил Ланселот, и даже приподнялся, чтобы Гвиневра теперь лежала на подушке, а он мог точно видеть, что она улыбнется, если она, конечно, шутит.
-Научи меня плести интриги, — Гвиневра тоже приподнялась, ее лицо исказила неприятная, холодная решимость, — пожалуйста! Они…никто не ставит меня ни во что, они все издеваются надо мной, используют, думая, что я маленькая девочка, а я не маленькая девочка! Я королева! Я хочу, чтобы меня…
Гвиневра осеклась, затем она медленно отвернулась в сторону, чтобы проморгаться от слез и промолвила уже тихо:
-То есть, я уже не королева, а грешница, но это не то…я хочу, чтобы со мною считались.
-Гвиневра, интриги, это не куклы, не шитье и не молитвы, — Ланселот осторожно коснулся ее обнаженного плеча, заставляя развернуться, — прошу тебя, я очень люблю тебя, и не хочу, чтобы ты лезла в эту грязь. Интриги, как говорит одна моя знакомая, это пристанище для порока. Разве пристанище порока для тебя? Ты моя светлая королева, ты мой ангел, ты…последнее светлый кусочек в этом…
-Прекрати, — Гвиневра прижалась щекой к его руке, прикрыла глаза, — я хочу иметь оружие против всего…я понимаю, что мое положение шатко, что в любой миг Артур может решить поменять меня на Моргану, да не в ней даже дело! Не Моргана, так другая, но он может. А я что могу? Я ничего не посмею возразить, если он втопчет меня в грязь? Если бы еще смерть, так нет… история жестока с королевами, история жестока всегда.
-Я защищу тебя! — пылко возразил Ланселот, целуя Гвиневру, — умоляю, не лезь в этот океан, он пожирает, утягивает. Назад хода нет!
-Мой милый рыцарь, — Гвиневра прижалась к нему, словно бы и впрямь надеялась на его защиту, — мой дорогой Ланселот, я не страшусь! Я должна. Ты рыцарь, ты мой рыцарь, но я должна уметь и защитить тебя тоже. Мерлин умеет словом менять решение короля, и я хочу приобрести вес. Для нас! А ход назад…после того, как я бесстыдно пала, разве есть для меня ход назад? Мы оба должны защищать нашу любовь, у нас нет друзей, мы одни.
-Я бы не сказал, что у нас нет друзей, — осторожно заметил Ланселот.
-Мы можем верить лишь друг другу, потому что мы созданы друг для друга, потому что, есть что-то свыше, что соединило нас…- Гвиневра готова была и расплакаться, и засмеяться. Слишком много чувств обуревало ее. С Артуром она никогда не испытывала такого блаженства (впрочем, это «никогда» легко было пересчитать по пальцам одной руки). Она вдруг поняла, что может быть
достойна нежности и восхищения, ласки и заботы и от этого внутри все у нее сворачивалось странным клубком и придавало в ее душу решимость почти что сумасшедшую.
-В любом случае, — сдался Ланселот, которого клонило в сон, но он боялся уснуть, чтобы не потерять все, что вдруг подарило ему небо, — в любом случае, моя любовь, ты не по адресу просишь. Я не умею плести интриги. Я помогаю…порою, но я не знаю, как держать все под контролем, и как вообще надо думать, чтобы додуматься до такого!
-Ты не умеешь? — Гвиневра вынужденно оторвалась от Ланселота, темнота опускалась стремительно, и королеве вдруг пришло в голову, что ей пора, но уходить не хотелось.
-Нет, — признался Ланселот, — это надо склад ума…другой. Я не Мерлин, не Моргана, не Мелеагант… я не умею думать так, как думают они. Они как будто знают наперед, кто и что скажет, сделает и даже посмотрит. Они умеют выворачивать и слова, и души, и деяния, предостерегать и плести из живого мира марионеток. Я не знаю, как это делать…
Гвиневра поняла. Она, молча, и быстро собиралась, стараясь не смотреть лишний раз на Ланселота, боясь, что останется, если посмотрит лишний раз. Она собиралась, имея в душе четкое намерение, продолжать и защитить свою любовь, драться до последнего, поймать все, что ей уготовано удачей и отобрать осколочное счастье свое. Драться, драться…
Расставаться было тяжело. Оба знали, что встретятся вновь и на совсем других условиях, но расставание было невыносимым.
Когда Гвиневра скрылась в темноте галерее в сопровождении Леи, Ланселот вдруг вспомнил, что Мерлин намекнул ему на приход к нему, а вернее, надо полагать, к Моргане. Рыцарь оправился наспех и опрометью рванулся в противоположную сторону от своей…уже своей королевы.
***
-Я очень боюсь раскрывать вам это, — признался Мелеагант и его лицо — лицо очень красивое, с отточенными благородством многих поколений чертами уже не скрывало усталости и обречения, — вы можете меня возненавидеть.
-Я тебя сейчас же возненавижу, если ты не расскажешь, — пригрозил Уриен. — Нам решать с Лилиан, как к тебе относиться, но мы тебя любим. Да?
-Любим, — твердо отозвалась Лилиан, обменявшись коротким взглядом с Уриеном.
-Ваше дело, — убитым голосом продолжил Мелеагант. — Что ж… слушайте сказку. Начну я, наверное, с двух Граалей. Как вам обоим должно быть известно, а если это не так, я расстроюсь, кровь распятого Христа собрали в Священную Чашу и отправили на хранение, как святыню, но войны, налеты и просто людская бестолковость смогла сплести паутину, в которой Чаша — или же Грааль, растворился. Чего только не приписывали Граалю! И возможность научиться летать, и обрести бессмертие, и получить мир… естественно, это породило и множество слухов, и множество сердец запылало желанием получить Грааль, чтобы обрести могущество, бессмертие или что там еще ему приписывается…
-Ты к делу, — намекнула Лилиан, — про Священный Грааль мы знаем. Никто не видел, никто не знает, никто ничего не понимает. К делу, ваше высочество.
-Хорошо, — не стал спорить принц, и это навело Уриена на подозрительную мысль о том, что он не очень хочет знать продолжения, но он мужественно кивнул, подтверждая слова Лилиан.
-Священный Грааль еще понятен, я просто пытаюсь подобраться, прояснить ту ситуацию, которая породила прочее, — Мелеагант перевел дух, собираясь с мыслями, — но, как и всегда, появился некий…безумец, который решил, что если не сможет найти Грааль, то хотя бы получит нечто похожее на него.
-А? — поперхнулась невовремя отпившая из кубка Лилиан. — Он себя возомнил Богом?
-Примерно, — отмахнулся принц, — не перебивай, — фанатик, доведенный до крайней точки чередой неудач всегда опаснее любого разумного врага. Разумный враг не убивает людей, не собирает их кровь, в надежде, что где-то что-то выйдет. Здесь уже неважна суть вопроса, но если Священный Грааль должен был использоваться для целей благих, то Черный Грааль, или же, Вороний (проклятые поэты!), использовать стали и последователи этого фанатика, извратив его учение так, что оно дало начало темным магическим искусствам.
-То есть…- Уриен медленно облизнул пересохшие губы.
-То есть, к концу второго столетия мы имели потерянный Грааль Христа и затаенный Грааль Вороний, который использовали в черных мессах, жертвоприношениях, вознамериваясь, стать не то богами, не то сильнее — секты были всегда. И будут, наверное, тоже всегда. Людям надо верить. Когда рождается учение, рождается и ответвление от него. Как думаете, почему я не преследую в своих землях отступников от Христа? Потому что я не верю в церковные догмы и церкви, не верю в соборы и в псалмы. Я не верю, что бог отзывается на форму веры, а не на суть. Бог есть, но он не станет приходить на особенно отстроенные камни, понимаете?
Мелеагант оглядел притихший и помрачневших Лилиан и графа Мори, а затем, как древнеримский оратор, словно войдя во вкус, принялся жестикулировать и голос его расцвел целым набором эмоций и чувств.
-Так родилась магия. Магия смерти, магия тьмы. Она пришла на зов, из самых глубин и Вороний Грааль стал ее символом. Грааль Христа и Грааль Смерти — это поэзия, которая разделила адептов магического искусства на две стороны. Различия росли. Разницы между темной магией и светлой особенно нет, все имеет одну глубину, одну форму, и без одного не может быть другого, но люди так любят условности!
Мелеагант оглядел еще раз, на этот раз, с торжеством, ошалевших Лилиан и Уриен. Они, конечно, пребывали в состоянии шока не от слов Мелеаганта, а от его тона, от того, какой огонь загорался в нем с каждой новой фразой. Он словно бы слишком долго молчал и теперь торопился сказать обо всем, что не мог сказать раньше.
-Годы шли, различия углублялись, Граали тонули в паутинах времени, обрастали легендами, слухами, вымыслами и домыслами. Множество подделок появлялось то тут, то там и каждый утверждал, что это оригинальный Грааль, настоящий. Рождались безумцы, что искали то один, то другой, то оба. Шли умирать, погибали, плутали, сходили с ума… Грааль стал соревнованием среди безумцев и фанатиков, храбрецов, честолюбцев… никто точно не может уже сказать, что дает хоть один из Граалей, но все точно знают, что их нужно отыскать. А между тем, их никогда не надо искать… они найдены. Да и я сомневаюсь, что пропадали…
Прежде, чем Лилиан и Уриен попытались осмыслить и начать наперебой задавать вопросы, Мелеагант прервал их мысли неожиданным переходом:
-А для лучшего же восприятия, друзья, я предлагаю пока оставить сказку о Граалях и перейти к другой сказочке.
-Сказочник ты чертов, — начал, было, граф Уриен, но Лилиан ухватила его за рукав, предлагая молчать, слушать. Она была уверена, что Мелеагант действительно пытается облегчить им восприятие, и чувствовала, что ему самому так легче.
Уриен неожиданно послушался и покорно смирился, недобро сверля взглядом своего названного брата.
-К сказочке о, прости меня, дорогая, Леди Озера, — Мелеагант хмыкнул, — она та еще тварь, поверь мне.
-Поверю, — согласилась Лилиан, — но она воспитала меня…
-И покалечила меня, — не сдался Мелеагант. — Есть факты, которых ты не знаешь. Есть факты, которых и я не знаю. Но пока я не вижу ничего, что обелило бы ее, позволило бы мне ее простить.
-Говори, — холодно разрешила Лилиан и скрестила руки на груди, показывая всем своим видом, что придерживается нейтралитета по отношению к Леди Озера.
-Было в Британии много земель, много графов, много герцогов, но, так, или иначе, дошло до того, что разделение и междоусобные войны позволили перестать графам и герцогам ересью и объединяться. Так родилось несколько знатных династий. В том числе вечно две противоборствующие — Пендрагоны и де Горры.
-Исторически! — не удержался от смешка граф Уриен и Мелеагант наградил его тяжелым взглядом.
-Я могу продолжить? Спасибо. Да, исторически, две династии, примерно сильные одинаково, примерно одинаково упрямые… не были врагами, но были соперниками. Во время первых основателей Леди Озера была еще молодой и вряд ли такой уж Леди…
-Я бы попросила…- напомнила ледяным тоном Лилиан.
-Но амбициозной, — нашелся принц, — и она быстро завоевала дружбу, как Пендрагонов, так и де Горров, используя свои магические влияния и просто располагающую женственность. В конце концов, она крутила обоими правителями в угоду себе, выгадывая самое лучшее для себя любимой, но у нее не было идеи. Потом же кто-то из безумных влюбленных, не то мой предок, не то предок этого ублюдка, попытался отыскать для своей возлюбленной Грааль. Вот тут уже Леди Озера заинтересовалась… поскольку время не властно над этой…милой женщиной, она продолжила влиять на потомков обоих родов, попутно ища Граали. И, надо сказать, она однажды нашла их. Причем, распорядилась в абсолютной тайне таким образом, чтобы Вороний Грааль к ней доставили тайком люди де Горров, а Священный — люди Пендрагона. Таким образом она хотела создать мир над землями бриттов, чтобы заключить в одной стороне, связать каким-нибудь заклинанием эти две Чаши, два артефакта темной и светлой силы, жизнь и смерть и два противоборствующих рода, от которого ждала губительных войн с течением времени….
-С чего бы это! — Уриен не удержался и молча, налил себе целый кубок вина.
-И мне, — попросила Лилиан, пододвигая свой.
-Суть в другом, — терпеливо продолжил Мелеагант, — суть в том, что Грааль…это не совсем осязаемая вещь. Она может…это скорее внутренняя сила, понимаете? Она становится внутренней силой! Она должна постоянно переходить, до тех пор, пока не обретет самого сильного носителя и с его лишь смертью снова примет облик Чаши, чтобы затеряться в веках до следующего соединения. Вы понимаете?
Лилиан не ответила, у нее мысли путались. Она уже ничего не понимала и не желала понимать. Мори, судя по его виду, придерживался такого же мнения, но Мелеагант и не ждал ответа. Он, словно бы зачарованный, что-то видя перед собою, продолжал:
-Леди Озера увидела, что от рода де Горр мне быть носителем, а от рода Пендрагонов — Мордреду. Именно мы должны были хранить мир над бриттами.
-Я всегда знал, что Артур там лишний! — радостно возвестил Уриен, но Лилиан пихнула его вбок, и граф захлебнулся, — подожди-ка, что? Ты хранитель какой-то дряни, которая содержится в какой-то там Чаше, что используется для кровавых ритуалов? Мелеагант, даже для тебя это чересчур!
-Эта дрянь и есть Чаша, — поправил Мелеагант, — и не совсем. Я временный хранитель. По пророчеству Леди Озера самая тяжелая битва предстояла мне и Мордреду, мы должны были удержать мир над землями бриттов. Но когда она рассказала об этом Багдамагу — моему отцу и юному Утеру Пендрагону, который еще только собирался на роковой визит к Корнуэлам, все пошло не так.
-А оно и не могло пойти «так», — резонно заметила Лилиан, протянула руку к Мелеаганту, переплела его пальцы со своими и он вздрогнул, почувствовав это прикосновение, — глупый, за что тебя-то ненавидеть? Ты по пророчеству…
-И она рассказала им, — продолжил Мелеагант со странной болью глядя на Лилиан и та прочла в его взоре страшный ответ. — И Багдамаг решил, что если его сын вперед Утеровского внука заполучит всю силу…
Мелеагант вдруг вырвал руку от руки Лилиан, и его голова упала на его собственные руки. Плечи его дрогнули от нервной дрожи, которая долетела к нему через года.
-Что он сделал с тобой еще? — свистящим и страшным шепотом спросил Уриен, глядя на непривычного ему Мелеаганта, которого обнимала за плечи Лилиан.
-Он нашел мага, из числа павших друидов, Николаса, — прошептал Мелеагант, покорно позволяя Лилиан обнимать себя и бессознательно хватаясь за её руки, — он обещал, что это возможно — передать всю силу мне и сразу, не дожидаясь какого-то там Мордреда, о котором никто и догадаться не мог. Но ребенок… он только ребенок. Ритуал с самого начала пошел не по плану. Все пошло не так. Тени… сила — это все оттуда. Моя душа бродит между мирами, я сам брожу между мирами, я вижу смерть, я вижу жизнь, но моя магия…это и не магия. Мои тени — это слуги Вороньего Грааля, это замученные жертвы, изгнанные и тьмой, и светом, это…
Мелеагант, заговоривший впервые, заговоривший откровенно, дрожал, разрываемый страшной истиной, которую он таил от себя много лет. Он мнил себя принцем, будущим
правителем, а на деле, сказав им все это, обнажив что-то, что было страшнее всего запрятано, понял вдруг, как жалок! Он марионетка. Он кубок для чужой силы. Он лишь орудие чьей-то ошибки. Его отец приложил руку к тому, чтобы сделать сына сильнейшим, а на деле, каждый день, глядя потом на него, угадывая, порою, в его глазах, блеск темного зловещего огня от предвестной силы, он отвращался, отдалялся все дальше, чтобы избежать воспоминаний о собственной ошибке. И сэр Николас, который также испытывал вину, но вину большую, так как знал, что Мелеагант теперь навсегда заперт, до самой смерти заперт, вынужден скитаться между мирами, видеть и повелевать жуткими тенями и силами, зная, какая маска уродует его…расщепление сил — чужое властолюбие, это все давило на Николаса. Он стремился загладить свою вину. Он надеялся, что если погибнет Моргана, которая носила в чреве своем плод греха — Мордреда, Мелеагант будет один награжден этим проклятием. Черт с ней, с земле бриттов, выживут — выживают народы, и эти придут, переживут. Главное, что никто больше не будет страдать так, как страдает Мелеагант, и пусть он один будет властвовать, Николас пытался искупить свою вину, но увязал в ней еще больше…
-Милый, — Лилиан попытался успокоить Мелеаганта, прижавшись к его груди, слушая его сердцебиение, — а как…
-Я чудовище, — отрешенно отозвался Мелеагант, не имея сил, чтобы обнять ее, — я сосуд чужой силы. Лилиан, я…
-Можно же что-то сделать? — Уриен стоял по другую сторону от Мелеаганта, понимая со странным удивлением, что не боится его.
-Это еще не вся сказка, это только суть. Вы не знаете про сэра Николаса, про то, что несет ритуал, про то, где Чаши…за ними не надо бегать, нет, — Мелеагант отнял руки от лица, — но сейчас это и не нужно. Вам пока не нужно, поверьте. Придет время, и я расскажу вам всю картину, но если вы останетесь…не перебивать — останетесь. Я виноват перед тобою, Уриен, за Моргану, за ее сына, я виноват перед нею. Перед Артуром, конечно, тоже, но мне на него плевать. Забавно вышло — Моргана желала мне отомстить, желала загнать меня в ловушку, а получилось, что я отнял у нее последнее…
-Ты не вино…- начал Уриен и осекся, — в смысле, ты виноват перед нею? За отраву? Я Николаса на части порву. Он не имел права! Ты не кори себя.
-У нас с Морганой другая история, — невесело усмехнулся Мелеагант, — я однажды сжег во время облавы по Тракту ее временный приют — трактир беглой римлянки Гайи. Кажется, с самой Гайей… Моргана вернулась уже к пеплу. Я отнял у нее один дом. Последний дом. Я знаю, что она знает о том, что это моя вина.
-Мелеагант, ты…- Лилиан не находила слов. — Ты…жизнь жестоко обошлась с тобою, я боюсь за тебя, это ад, в котором…
-Я знал с самого детства, что буду жить в аду, — спокойно ответил Мелеагант, — я не хотел, чтобы в нем жили дорогие мне люди. А их стало даже двое. И пропасть под ногами стала шире.
-А вино тебе не стало кислее? — поинтересовался со злостью Уриен, с удовольствием пиная кресло «с историей», — Лилиан, этот Граальный идиот пытается нам сказать, чтобы мы проваливали — я знаю эту усмешку. Сколько лет одно и то же! Ну не выбирает человек себе друзей, не выбирает!
-Я люблю тебя, — на ухо, смущаясь присутствием начинавшего откровенно напиваться Уриена, прошептала Лилиан. — Ты сумасшедший, безумный, коварный, но я не мыслю без тебя больше жизни.
-Я люблю тебя сильнее, — ответил Мелеагант. — Мы тебя любим сильнее…
-Я от души надеюсь, что под «мы» он имеет в виду те желтые глаза на потолке, — не удержался Уриен и все трое, не сговариваясь, взглянули на потолок.
***
Моргана поприветствовала Ланселота довольно сухо, и даже сварливо:
-Явился!
Ланселот дождался, пока Мерлин выйдет, он даже не то, что вышел, а выбежал из комнаты, радуясь возможности избавиться от вопроса Морганы, желающей знать, когда именно придет Ланселот, почему друид не обозначил точное время его визита и где этот рыцарь ходит? Ланселот давно заметил, что Моргана становится невыносимой в трех случаях: что-то не получается, кто-то откровенно упал в детстве в чан с зельем глупости и оно дало теперь эффект или настала болезнь. Моргана болела редко, но очень цельно и полностью, запросто вынося сильный жар на ногах, хоть и мучаясь, она не показывала своей болезни, и Ланселот узнавал о ней только из-за меняющегося характера. В целом, он примирился с этим легко. Моргана мучилась бессонницей, тоской, раздражением на весь белый свет, бесприютностью души, и много чем еще. Портящийся во время трех позиций окружения характер особенно ничего не менял. Даже что-то умилительное было в такой сварливой Моргане. И что-то детское, недоигранное. Она должна была знать детство в легкой капризности, как и все знатные девочки, но вот…не узнала. Ланселоту же было несложно сносить от нее на два-три пункта насмешек больше, да закутывать ее в трактирах в изъеденные пылью и молью покрывала, чтобы она хоть как-то согрелась, да тайком наскребать последние гроши на половину тарелки чуть более сытного супа. Кажется, именно тогда он и научился лгать.
-Суп горячий…- Моргана как-то в первый такой раз отложила ложку в сторону и с изумлением взглянула на Ланселота. — Почему?
-Потому что…стоял возле печки, — выкрутился Ланселот, решив, что не стоит болеющей Моргане знать о том, что Ланселот не стал покупать холодного жидкого супа себе, чтобы у Морганы была полноценная порция нормального.
-А почему в нем мясо? — еще больше насторожилась фея, вылавливая деревянной ложкой кусочек мяса. — Не курица, не шкурка…и даже свежее.
-Попало случайно, пока разливали, — не сдался рыцарь, и Моргана устремила на него задумчивый взор. — Ты же знаешь эти трактиры, один половник на все!
-А картошка тоже случайно попала? — почему-то очень тихо спросила Моргана, не решаясь прикоснуться к супу.
-Картошку подкинула кухарка, — Ланселот решил, что объяснения нужно все-таки менять. — Из доброты.
-А твоя порция где? — фея не отличалась глупостью, к несчастью рыцаря.
-Съел уже, — буркнул Ланселот, — и ты ешь, а то остынет.
Для верности, не дожидаясь расспросов, он вышел из комнаты, оставив удивленную и о чем-то подозрительно притихшую Моргану в одиночестве. Когда он вернулся она, казалось, уже спала, укрывшись плохеньким одеялом, на соломенном тюфяке, спать на котором, наверное, было хуже, чем на полу. Рыцарь тихо разулся и лег на пол, не снимая камзола, холод не позволял раздеваться. Сквозь усталый сон он почувствовал тогда, как кто-то набросил на него кусочек одеяла, и тихо погладил по волосам…
-Я, значит, болею, жду его…- выговаривала Моргана, но осеклась. Ланселот заметил, что она осунулась. Черты лица заострились. Сколько же крови она потеряла?
-Мне жаль твоего сына, — тихо промолвил Ланселот, — честно, я…
-Тогда не рви мне сердца и не говори о нем. Это моя боль. Мое кладбище, — Моргана попыталась схватить его руку, как прежде, сильно, но силы в ней не было. Ланселот, однако, притворился, что ему больно, но она, кажется, не поверила, лишь горько усмехнулась и спросила:
-А ты чего довольный?
Ланселот рассказал ей — кратко, сухо и шепотом про визит Гвиневры, про то, что она видела Моргану с Артуром, поняла про них все. Он не хотел упоминать о том, что Гвиневра изменила королю, но Моргана не была глупа, к несчастью. Она поняла. Выпытывать не стала, но совершенно ясно поняла его. Осуждения в ней не было. Страха за то, что она раскрыта — тоже. Ей было плевать, она готовила что-то свое в мыслях, и Ланселот уже даже не предпринимал попытки проникнуть в лабиринт, который рождал мысли и идеи Морганы. Он знал, что не пробьется, что не поймет и не желал даже пробовать.
Когда же Ланселот дошел до просьбы Гвиневры научить ее интриговать, Моргана даже рассмеялась, но невесело. Как-то очень тоскливо, словно бы даже с горечью. Ланселот не понял ее реакции и спросил о ней прямо.
-Сам посуди, — предложила Моргана, — куда она пойдет дальше, желая интриговать?
-К тебе, — неуверенно предположил Ланселот.
-Я любовница ее мужа, — возразила Моргана, — ну Ланселот, ну вспомни! Кармелид — обозленный, лишенный титула, запросто вовлечет ее в свои интриги и создаст, действительно создаст новую политическую силу в игре Мелеаганта и… Мерлина. Кармелид попытается разыграть эту карту, но, ты понимаешь, что будет?
-Нет, — честно признал Ланселот, — но Гвиневра не должна пострадать!
-Кармелид настроит Гвиневру против Артура, поспешит воспользоваться этим шансом, а сам попробует связать себя дружбой с де Горром, — Моргана словно не слышала, — значит…что следует из этого? А следует ровно один простой факт — Гвиневру Кармелид попытается свести с Мелеагантом, рассчитывая…нет, нет… это вряд ли, хотя — да. Или нет? Как считаешь?
-Считаю, что я где-то свернул не туда, — честно отозвался Ланселот, который не понимал и половины ее мыслей. — Друзей, однако, не выбирают!
Глава 46
Лилиан аккуратно скользнула под бок к дремавшему (у нее складывалось ощущение, что он всегда только дремлет и никогда не спит) принцу Мелеаганту де Горру. Она пыталась действовать очень тихо, не выдавая своего присутствия ничем, призывая на помощь всю свою грациозность и плавность движений, которые, впрочем, не всегда были, прямо говоря, с нею. Бывали случаи, когда Лилиан запросто летела с лестницы, запнувшись о ступень, или едва не влетала в колонну замка, запнувшись об угол, или… этих «или» было множество, она постоянно с чем-то сталкивалась, на что-то попадала, наступала. Особенно тяжело было в замке Мелеаганта, где помимо темных коридоров присутствовала еще путаница не то для врагов, не то для извращенного веселья хозяина — здесь исчезали ступени на лестницах, комнаты вели в никуда, колонны проворачивались — словом, первое время стоило передвигаться либо перебежками, либо не передвигаться вовсе. Даже сейчас, уже пообвыкнув к замку, Лилиан нет-нет, да и попадала в неловкие ситуации. Третьего дня, к примеру, целительница решила срезать через две галереи по проходу между двумя колоннами, так в темноте запуталась в собственном же платье и едва не разрыдалась от обиды, не в силах освободиться из ловушки. Это было так нелепо, так глупо, что хотелось ненавидеть и себя, и Мелеаганта и это дурацкое, такое красивое, так любовно врученное некоторым принцем платье.
Помощь к Лилиан пришла из другой галереи. Из темноты выступила девушка — очень красивая: волосы темные, как смоль, глаза поразительно ярко-синие, как оказалось позже, а черты лица — поразительная смесь европейской и восточной крови, то есть — прослеживается какая-то чужая красота, дикая и незнакомая, но между тем… девушка могла бы быть первой красавицей двора, по мнению Лилиан, однако, прежде она не встречала ее и была крайне удивлена и даже забыла о неловком происшествии.
-Госпожа? — у девушки действительно оказался какой-то акцент, который удивительно шел к ее мягкому грудному голосу. Она подняла тонкой рукой свечу повыше, желая убедиться, кто перед ней. — Вы здесь, господа?
-Э…привет, — Лилиан попыталась придать себе беспечный вид, дескать, да, здравствуй, я тебя видела два десятка раз и я вовсе здесь не застряла, это у меня увлечение такое — стоять в темной галерее…молча стоять.
Она уже смирилась с тем, что многие придворные называют ее «госпожой», видя явное и однозначное расположение Мелеаганта к этой девушке. Что там говорили за ее спиной, Лилиан даже знать не хотела, но понимала, что статус меняется и в сторону величия, об этом не хотелось думать, но не думать было невозможно — это радовало. Хоть и отдавалось скорбью. С кем разделить свое возвышение? Да и стоит ли возвышение через любовь, через ложе принца того, чтобы выходить из тени? И надолго ли это? Мелеагант не был ранее верным спутником или любовником, чередуя своих женщин, словно игры, так какого черта ему сдалась Лилиан? Эта же девица из темноты, разве не красивее она целительницы? У нее блестящая, бархатная кожа, мягкая даже на вид, гладкие темные роскошные волосы и сама она — дивная птица из далеких стран.
-Госпожа, я помогу вам, — незнакомка скользнула дикой кошкой в темноту так, что Лилиан даже не смогла ее увидеть, оказалась за спиной целительницы, ловко вытащила застрявший кусок платья из какого-то выступа колонны, который Лилиан в темноте и не углядела.
-Спасибо! — Искренне выдохнула Лилиан, почему-то растирая запястье. Ей было неловко, ведь если кто-то узнает, что она, фаворитка Мелеаганта так глупо застряла в коридоре — посмешища не оберешься. — Э… как вас зовут?
-Вадома, госпожа, — девушка уже снова стояла перед Лилиан.
-Вадома? — повторила целительница, пробуя это странное имя на вкус. — Красивое имя…необычное. Я раньше тебя не видела. Почему?
-Я прибыла недавно и ненадолго. задуют ветра, госпожа и дорога позовет меня. Я прибыла петь песни, а добрый господин позвал меня в замок, петь для гостей, — девушка снова поклонилась.
-Ветра? — тупо переспросила Лилиан, — дорога позовет? Ты откуда, Вадома? Из какой страны?
-Госпожа, я дочь всех стран и ни одной. Я дочь дорог и этим сказано все.
Лилиан честно попыталась понять, что-то очень близкое ее собственным ощущениям было в словах Вадомы, но она не смогла это отделить для себя, поражаясь лишь тому, как легко было общаться с этой чужестранкой.
Нельзя сказать, что их связала прямо дружба, но какое-то проявление взаимной симпатии было — этого не отнять. Вадома дала понять, что не станет никому рассказывать о неловкости Лилиан, а Лилиан предпочитала появляться в обществе Вадомы по замку, ведь раньше у нее не было, кроме Мелеаганта, Леи или Уриена никого, а Лея отсутствовала, у Мелеаганта и Уриена были какие-то постоянные дела, и Лилиан честно даже не желала уже выяснять, какие именно — ясно было, что ничего особенно хорошего уже нет, и не будет. Она и сближалась с Вадомой, проводила с нею часы в беседах и вот опять, сегодня заговорились допоздна.
-Госпоже не нужно идти к принцу? — лукаво улыбнулась Вадома, закончив плавно прежнюю свою мысль. Лилиан чертыхнулась от двух вещей одновременно: осознания, что Мелеагант действительно ее ждет и от «госпожа» — Вадома упрямо звала ее так, или «госпожа Лилиан», и не действовали на нее ни замечания, ни уговоры, ни просьбы, ни обиды — к тому же, злиться на Вадому было невозможно.
Лилиан прибежала к Мелеаганту, ругая себя за опоздание, скользнула к нему, понимая, что он сейчас ее обнаружит и это произошло. Мелеагант открыл глаза и повернулся к Лилиан.
-Прости, — сразу сказала Лилиан.
-За что? — изумился принц, мягко касаясь ее щеки пальцами.
-Я опоздала, — Лилиан даже растерялась. — Прости, заговорилась с Вадомой.
-Опоздала и опоздала, — Мелеагант улыбнулся, но улыбка у него вышла усталая, — главное, что ты пришла. О чем вы говорили?
-Об именах, — Лилиан перевернулась на живот, чтобы лучше видеть лицо Мелеаганта. — Она сказала, что все имена что-то значат. Ее имя, например, означает «знания» или «знающая».
-А твое? — Мелеагант слегка приподнялся, опираясь на подушки, заправил упавшую прядь волос Лилиан за ухо, — что значит твое имя?
-Во-первых, — Лилиан загнула один палец, — мое имя звучит так только на нашем языке. Знаешь, какие еще есть варианты? Лилиана или Лиляна.
Мелеагант хмыкнул, и целительница слегка ударила его кулачком в грудь, делая вид, что разозлилась. Вышло неубедительно. Но гнева в ней не было, она продолжила:
-Во-вторых, оно обозначает «невинная», «чистая», — Лилиан опустила глаза, чувствуя, как на щеках проступил румянец.
-Что же ты тогда здесь делаешь? — серьезно спросил Мелеагант, но не удержался и рассмеялся. — А что значит мое имя?
Лилиан решила не договаривать принцу о том, что цветок, что покровительствует ей, по словам Вадомы, имеет два значения — для светлой стороны он невинный и чистый, а для темной — цветок зла. Такое плетение, как объяснила Вадома, говорит о том, что человек с таким двойным именем может совершать самые низкие поступки во имя любимого человека и даже не задумываться о собственной жертвенности.
-Вадома сказала, что у нее нет одного ответа. С одной стороны похожее имя есть в греческом, оно означает «с ним Бог», с другой стороны она думает, что это — «отрицание зла». Если брать «ант», как «против», то что-то в духе «против зла».
-Ладно, моя душа довольна, — солгал Мелеагант, с удобством укладываясь обратно и прикрывая глаза.
-Как Уриен? — тихо спросила Лилиан, укладываясь рядом. Ей было неловко уже от собственного ответа.
-Пишет письма в Камелот пачками, — мрачно ответил принц. — Он не злится на меня, а ведь это лишь моя вина, что Николас так…
-Не твоя, не твоя! — предупреждающе остановила Лилиан, прикладывая палец к его губам, — прошу тебя, не говори тк. Уриен не считает, что это твоя вина, и я не считаю.
-Знаю, — безжизненно отозвался Мелеагант, — но я считаю именно так. Спой мне, Лилиан!
-Что? — Лилиан обалдела от быстрого перехода и решила, что ослышалась.
-Спой, — попросил принц, — я знаю, что Вадома много поет, спой одну из ее песен. Спой для меня ее, Лилиан.
Конечно, она не стала спорить и пререкаться. Вздохнула, села удобнее, поглаживая Мелеаганта по волосам, набрала в грудь побольше воздуха и запела, пытаясь вспомнить, как пела Вадома. Лилиан пыталась вспомнить песню такой, какой пела ее чужестранка, но все время целительница отвлекалась на желтые огоньки-глаза Теней по стенам, которые, казалось, тоже хотели послушать, что там Лилиан напоет.
-Я дочь дорог, Мой путь далек, Туман ведет меня. Куда ведет,
О чем поет? Совсем не знаю я.
Мелеагант вцепился пальцами в руку Лилиан, и целительница даже остановилась, решив, что случайно как-то задела его, но его пальцы разжались, и он слегка погладил ее руку, и Лилиан поняла, что может продолжать.
-Моя страна Тебе чужа, Ее ты не узнаешь. Во сне черты, Увидишь ты, Наяву не угадаешь. Босая дочь, И в день, и в ночь, По землям все идет. Ветер душит и зовет, Цыганский век так мал…
Лилиан оборвала песню, так как в этот момент, когда, казалось, кроме нее, Мелеаганта и этих желтоглазых теней, соединенных мотивами чужих песен, дверь распахнулась без стука, и в комнату ввалился взъерошенный Уриен.
Мелеагант поднялся мгновенно, усталость оставила его лик и Лилиан еще сидела потрясенная вторжением графа, а Мелеагант уже был на ногах.
-Нет, — выдохнул граф, его дыхание было тяжелым от быстрого бега, — этот Артур… Мелеагант, это не входит уже ни в какую логику!
***
Пока Моргана лежала в своих покоях, пытаясь восстановиться, отойти от всего, что с нею произошло, а Мерлин почти неотлучно был при ней, смутно подозревая, что стоит ему уйти, как эта фея бросится спасать Камелот, Совет и черт знает что еще, а главное, нарушать режим, мешая организму вернуться в норму, Артур решил действовать! Он понимал, что ситуация требовала решительных, а главное, жестких мер.
Для начала он занялся Кеем. Вытащил беднягу из погреба и принялся с пристрастием допрашивать его, требуя, чтобы тот рассказал снова и снова, почему отнес отравленное вино Моргане, почему сделал это по приказу Николаса, почему не подумал о том, что дело нечисто… словом, Артур так запугал своего молочного брата своим расследованием, что Кей стал заикаться и постоянно тер грязными кулаками глаза, а еще постоянно худел.
Мир не без добрых рыцарей. Ланселот рассказал о допросах Артура Моргане и та, пользуясь отлучкой Мерлина, вышла из покоев, бледная и еще очень слабая, дошла до зала Совета, где Артур в очередной раз желал выяснить, не знает ли Кей, где прячется Николас, и наорала уже на короля. Наорала громко, с шиком и блеском. С таким, что ее услышал Мерлин и смутно почувствовал неладное, а ворвавшись же в зал, и увидев, что Моргана на ногах, принялся раздавать уже моральную трепку всем. Самой Моргане тоже.
Кея оставили в покое. Артур распорядился перевернуть весь Камелот, все дома, все рынки, все церкви в поисках предателя Николаса и это спровоцировало новое недовольство у толпы. К тому же, выяснилось, что Артур поручил это дело проштрафившемуся и постепенно разоренному герцогу Кармелиду, который решил, что поживиться на облавах — дело нетрудное. Результат не заставил себя ждать: жители одной из деревень собрались и вилами закололи всадников Камелота. Кармелид, понимая, что если допустит людей и эту весть до Артура, падет, решил, что лучше всего будет поведать историю иначе и вот уже Артуру донесли, что мирные всадники стали жертвами палачей из деревни, где, судя по всему, скрывался предатель Николас…
Артур пришел в ярость и велел готовить карательный отряд для жителей деревни, а сэр Монтессори, услышав об этом, тихо промолвил своим доверенным людям:
-Надо вызывать Моргану.
-Она слаба, — заметил Гавейн неодобрительно, — и она…женщина.
-Варианты? — меланхолично осведомился Монтессори и в тот же вечер Моргана вместе с письмами от графа Уриена, который желал знать буквально все про ее здоровье, получила записку от Совета.
Сама она разбираться не пошла. Это был третий день после того, как ее отравили, и она чувствовала, что еще не может держаться на ногах, но она ясно дала Мерлину понять, что если он не решит эту проблему, она все-таки найдет в себе силы восстать с постели и идти разбираться самой. Мерлин решил проблему. Мерлин заставил Артура передумать, довел до него свидетельства о мародерстве людей Кармелида, а Кармелид умудрился свалить всю вину на погибших людей своих, заяви, что он не причем. Для острастки Артур велел казнить остальных трех всадников Кармелида, которые были в этой деревне и чудом уцелели.
-Ведь. — рассуждал он вслух, — они не могли не знать о мародерствах? Наверняка принимали участие, а мой народ не должен видеть, что я спуска с рук такое предательство и жестокость.
-Я говорил…- шепотом промолвил Монтессори, не обращаясь уже ни к кому, — Моргана.
На четвертый день от своей болезни Моргана все же пришла в зал. Артур до этого времени не появлялся почти у нее, а если и приходил, фея либо спала, ослабленная, либо делала вид, что спала, с ужасом понимая, что ее затягивает в омут любви, а омут носит имя «Артур».
-Почему ты встала? — обозлился Артур. — Мерлин, я тебе голову отрублю! А если она пострадает?!
Моргана хотела, было, рассказать, что она думает о методах работы и деяниях короля за последнее время, но не стала. Почему-то она очень резко передумала и тихо ответила:
-Работа — лучшее лекарство. Ты же хочешь, чтобы я встала на ноги?
Артур обнял ее. Чуть крепче, чем того требовали приличия, чуть дольше, чем кровные узы. Моргана же, с еще большим ужасом осознавая, что объятия Артура ей…приятны, шепотом сказала:
-Я должна забыть потерю. В работе это проще всего сделать. Позволь помочь тебе.
Она правильно рассчитала. Ей действительно было невыносимо лежать целый день в постели, имея возможность поболтать лишь с Мерлином (и то, чаще всего все заканчивалось
спором и «да чтоб ты на полпути к Авалону потерялся!»), да вечерними визитами Ланселота. Ланселот, надо отдать ему должное, приходил исправно в каждую свободную минуту, но сейчас, когда шло расследования и розыск Николаса, минут этих не было. А еще были тренировки и Гвиневра…
Но он приходил подчас и ночью, ругаясь с Мерлином, который утверждал, что больной необходим сон. Мерлин все равно его пропускал, конечно, но вот поругаться — это было его святым предназначением, не иначе!
Что же до Гвиневры… она странным образом затаилась. Артуру это было на руку, ему не было дела до бледной и хрупкой королевы. В конце концов, она не умирала, не болела — все внимание ей и не нужно! А вот опытные придворные не могли оставить незамеченным то, что теперь Гвиневра не выглядела заплаканной или опустошенной, она, конечно, часто грустила, но иногда на ее лице блуждала задумчивая и очень нехорошая улыбка, которая даже искажала ее светлый лик, придавая ему странную неестественность. А еще, похоже, что в отношениях отца и дочери Кармелидов наступило благоденствие, потому что Гвиневра очень часто была в компании с отцом.
Словом, за дни болезни Морганы, что-то в замке сильно сдвинулось и изменилось. Но худшее, как оценила фея, было в другом. Артуру очень понравилось управлять. Его восхитили знания и множества бумаг, скопленных за время отсутствия на столах у Морганы и Мерлина.
Артур решил, что достаточно дал свободы советникам и теперь должен знать полностью, как управляется его земля. Это не вызвало восторга ни у кого. Король же этого будто не замечал. Опьяненный, он раскладывал перед изумленными и мрачными членами Совета проекты, блистательнее один другого:
-Мы создадим новые законы! Новый суд! Новый флот! Новую армию…
Сидящий по правую руку от Морганы сэр Грегори едва слышно выругался. Армия частично относилась к нему и, Моргана не знала наверняка, но подозревала, что предприятие Артура означало новые проблемы. Что до нее, она, как человек, который разбирал обращения, письма, вел дипломатическую переписку, пытался создать свод законов и отслеживал текущие проблемы, уже пыталась предположить, через сколько у нее сдадут нервы и она перережет глотку королю. Мерлин, судя по его растерянному взгляду, думал о том же…
После Совета часть членов осталась в зале, а Артур отправился осматривать кладовые Камелота вместе с очень несчастными министрами. Им можно было бы и посочувствовать, но не очень и хотелось. Нужно было думать, прежде всего, о себе.
-Я люблю короля, — осторожно заметил Монтессори, — но что он делает?
-Нарывается на неприятности, — хмуро откликнулась Моргана, оглядывая недовольных Советников. В число их входили и Персиваль, и Гавейн, но оба рыцаря сделали вид, что повинуются решению короля и дали понять, что не собираются играть в подлые змеиные лабиринты… и удалились.
-С одной стороны, — продолжила Моргана, — он пытается поступать так, как должен. То есть, нас всех надо контролировать. Мы же обособленны. Кармелид запросто ворует, мы все знаем, а Артур не видит этого. Так что, по логике…
-Да, — согласился Мерлин, — он должен взращивать мужество в себе и становится королем, но…
-Но с другой стороны, что ему по охотам не сидится? — перебила друида Моргана. — Он не имеет представления о том, что мы делаем и как. У него нет образования указывать нам. Его порывы — это порывы души, но…
-Но порывы души — это еще не порывы блага для народа, — согласился Монтессори. — Мы можем просчитать…
-Но не должны, — заметил сэр Грегори. — Он поступает правильно. Если мы будем терпеть, если мы будем указывать ему на ошибки…
-Я подчинялся королю Пендрагону, а не мальчишке! — злобно выплюнул сэр Монтегю.
-Исторически, власть всегда делится между кем-то, — осторожно влез Монтессори, — но…
-Случись падение одного, ляжет все, — Грегори сердито зашагал по комнате. — Что будем делать? Может, увлечем его женщиной?
Моргана поперхнулась, но ее болезненный вид помогли ей сделать вид, что это не от слов, а исключительно от слабости внутренней.
-Не надо женщин, — с тревогой заметил Мерлин, похлопывая Моргану по спине, — надо увлечь его идеей! И такая идея есть! Пусть ищет Грааль.
А к вечеру оказалось, что его величество король Артур не верит в Грааль.
-Да к черту! — рассмеялся он, — Грааль ищут не первые сто лет, пусть и ищут глупцы. Я не верю в легенды. Я верю в то, что через неделю у нас состоится торжественный прием всех знатных родов. Я хочу пригласить даже принца де Горра! Он должен увидеть наше превосходство! Он должен понять, что с нами надо дружить, и мы позволим ему это сделать…
Теперь закашлялся уже Мерлин.
***
У Леи наступило странное счастье. Она просыпалась утром и точно знала, что увидит в изголовье своей постели маленький букетик полевых цветов, которые тайком подослал ей Персиваль через Агату. Она знала, что Гвиневра, пробудившись тоже (в отсутствие Артура на брачном ложе, Лея и Гвиневра засыпали вместе, потому что королева боялась темноты, и ширины пустой постели), встретит ее улыбкой, и тоже увидит свой маленький подарок от Ланселота, который передала Агата. Ланселот не дарил Гвиневре цветов пока что… он предпочитал подсовывать ей маленькие мелочи, вроде пирожного, конфет, вырезанной из дерева фигурки… что-то такое, что не увядало со временем, не рассыпалось, а могло быть рядом с королевой.
Лея, правда, в тайне ото всех, засушивала в страницах книги цветы от Персиваля. Не то, чтобы рыцарское внимание ей было прямо очень нужно, но оно льстило ей, и Лея радовалась такому обхождению, да еще и от знатного человека. С Гвиневрой же Лею связывали уже почти сестринские отношения, они вместе обсуждали свои свидания, переживания, мысли… Гвиневра стала реже появляться за шитьем в компании Октавии, но Артур не знал об этом, ему было не до того.
Лея же, с момента отравления Морганы, почти ничего не испытала зловещего, когда узнала, что фея будет жить. Да, только жалость к ней и к нерожденному Мордреду, а потом что-то забытое, затертое уже Персивалем, вскрылось в ее душе, когда полетели письма от Уриена. Уриен, судя по всему, писал и для нее, и для Морганы. Но Лее он писал тоже о Моргане, из чего девушка сделала вывод, что Моргана не слишком разговорчива и откровенна в письмах, если вообще она на них отвечает.
Отвечать оказалось тяжело. Лея думала, что после того, как она ушла от верной службы Мелеаганту и получила даже его прощение, после того, как Уриен стал забывать Камелот, все пойдет иначе и вот — старые гости. Мелеагант тоже написал Лее ответ, на ее письмо, о произошедшем с феей. Он, однако, излагал коротко, ясно и по делу. Просил приглядеть за феей, если ей что-то понадобится или что-то произойдет, сообщать ему и все. Строки же Уриена — совсем не сухие, как строки Мелеаганта, изобиловали переживанием и волнением. Лее было ревностно. Лее было больно. Она честно рассказала Уриену все, что произошло, что Моргана потеряла Мордреда, что она сама восстановится, но Уриен не отставал. Он требовал разъяснений, въедливо пытал Лею вопросами, а у нее не хватало духа отказать. Она садилась. Она писала письма. Она любила…
И куда же делось очаровательное утро, когда все было просто и легко? Персиваль не мог не заметить того, что его нежная Лея помрачнела и мрачнеет все больше, что она держится отстраненной от него, что она все меньше отвечает на его ласку…
Персиваль был грубоват в душе, но для Леи он не жалел ни времени, ни усилий, пытаясь подарить ей все самое лучшее, дать самое замечательное и, конечно, он чувствовал, что она связалась с ним, чтобы от чего-то уйти, забыться ли…он видел, что она не любит его, но хотел, чтобы со временем Лея пересмотрела к нему свое отношение и делал для этого все.
-Что с тобою, Лея7 — не выдержал Персиваль, когда Лея не ответила ему дважды на вопрос, во время утренней прогулки по садам. Мимо прошла как раз Октавия в компании блондинки с надменным лицом и сероватой какой-то девицы. Октавия самодовольно взглянула на Лею и быстро прошла мимо, что-то сказала спутницам и те тоненько захихикали, оглянулись…
А Лея не отреагировала.
-Лея…- Персиваль взял ее за руки и завернул за тропинку аллеи, прочь с главной дороги по саду. — Милая, что происходит? Не рви мне сердце!
-Знаешь, — Лея медленно подняла на него взгляд, — я очень плохой человек. Я думала, что не люблю, но я все еще люблю другого. Прости меня, я…недостойна.
Она попыталась убежать, но Персиваль не позволил. Он, тщательно подбирая слова, возможно, в первый раз, в жизни вообще отдавая словам какое-то значение, ответил:
-Но я люблю тебя, Лея! Ты… ты самое светлое, что есть в этом королевстве!
-Значит, это королевство обречено, — Лея попыталась говорить грубо, но ее голос дрогнул, она отвернулась, глотая слезы…
-Лея, — позвал Персиваль другим голосом и она обернулась, чтобы с изумлением увидеть преклонившего колено рыцаря, — Лея, я, сэр Персиваль О`Ландский, рыцарь Камелота, слуга короля Артура, и прочее… Лея, стань моей женой!
Глава 47
-Еще раз, — Мелеагант понадеялся на то, что все-таки спятил, — чего он хочет? Прочти-ка еще раз.
Уриен, с абсолютно мрачным и зловещим видом, в третий раз развернул полученное письмо, и, выдерживая паузы и театральные эффекты, прочел с выражением:
-Принц Мелеагант, наш союз начался с ошибки…
-Я надеюсь, что он про себя, — не выдержал Мелеагант, но Уриен никак не отреагировал и продолжил читать дальше, ничуть не смущенный реакцией друга.
-Однако я даю вам шанс все исправить…
-Ох, ты, благодетель! — снова вклинился взбешенный, а потому предельно спокойный Мелеагант только взгляд выдавал его истинные чувства и Лилиан понимала, что лучше бы этим чувствам остаться где-то внутри, не то — всему, что встанет на пути, придется с этого же пути исчезнуть навсегда.
-И приглашаю вас явиться на королевский прием в Камелот, который состоится через неделю. В случае неповиновения моей воле, вы объявите себя моим личным врагом, и всякая надежда на создание нового союза будет для вас потеряна. Его величество, король Камелота — Артур Пендрагон, — закончил с приступом драматизма граф Мори и расхохотался, складывая письмо. Мелеагант поддержал его веселье. Лилиан воздержалась. Она понимала, что Мелеагант явно не позволит себе стерпеть такой выходки Артура, но ей было интересно другое: если Артур такое написал, то…как? Кто ему позволил? Моргана, допустим, женщина бедная, находящаяся сейчас в не самой лучшей форме, но неужели у Артура нет нормальны и разумных советников? Куда они все смотрят? Почему допустили такое издевательство над принцем? Над принцем, который, на минуточку, только в этом месяце дважды отправлял караваны с зерном и хлебом на выручку люду, и люд, кстати, его за это полюбил еще сильнее. С Мелеагантом поступили так, как не поступают и с меньшими благородными домами и даже с простыми крестьянами. Как Артур думает налаживать отношения, если с самого начала он смеет задавать принцу такой тон?! И., какого же, позвольте, черта, Пендрагон думает получить в ответ? Заискивающее: «о да, мы явимся»? так это Мелеагант — правитель таких земель, где заискивающий тон вырван из составляющей души на много поколений вперед.
-Нет, Лилиан, он ждет гнева, — Мелеагант, оказывается, уже почти минуту смотрел на Лилиан, изучая ее реакцию. — Он ждет того, что я сорвусь, напишу ему, кто он и что ему следует сделать со своими подачками-приглашениями! И, не стану скрывать, друзья, что для меня эта идея кажется очень соблазнительной…
-Но? — спросил напрямик Уриен. — У тебя всегда есть какое-то «но». Я бы рассказал вам все о себе, «но». Вы мне дороги, «но…». Так какое «но» ты приготовил нам на этот раз?
-Уриен, мне не нравится то, что ты портишься, — Мелеагант погрозил ему пальцем, полушутливо-полусерьезно. — Что можно сделать? Отказаться я не могу — сорвусь, не ровен час, а ругаться с каждым ублюдком — это как же надо себя не любить?
-Так, неужели поедешь? — Лилиан испугалась, — Мелеагант, это на тебя не похоже.
-Нет, поехать я тоже не могу, — весело улыбнулся ей принц. — Это не в моем стиле — терпеть такие оскорбления.
-Не ответишь? — предположил Уриен, который понял, что все равно не угадает реакции Мелеаганта, но он честно пытается — уже за это надо дать ему поощрение…
-Отвечу, — Мелеагант переводил взгляд с одного на другого, радуясь их непониманию, как ребенок, — ну вы что? Все же просто!
-Мелеагант, я не знаю, из какого мира выбросили тебя, — устало ответил Уриен, поняв, что поощрение он должен налить себе сам, — но в нашей компании с Лилиан, это совсем не просто. Пожалуйста, просто скажи…
-Ну, хорошо, — сдался Мелеагант, которого так и подмывало поскорее получить реакцию на свои действия. — Уриен, нет…лучше пей. Лилиан, радость моя, запиши за мною. В точности, как я прошу запиши…
***
Кей вбежал в зал заседаний с таким восторгом и таким топотом, что становилось понятно — этот юродивый всерьез радуется тому, что Артур его, кажется, простил. Но Моргана, сидевшая с самым мрачным видом по правую руку от Артура, понимала, что Артур не только не простит… он еще и отомстит. Она поняла — неожиданно легко и интуитивно, что Артуру очень понравилось управлять, он вошел во вкус, чувствуя, как легко проворачивать человеческие души в руках своих, каково это — держать жизнь и ловить на себе восхищенно-пугливый взгляд, видеть, как пресмыкаются, как льстят… лишь бы не было гнева его, лишь бы не было…
Так пресмыкаются перед богом и перед королем. Артуру это чертовски нравилось, хоть он и не осознал этого в полной мере, это осознала Моргана. Она уже видела Утера, она приходила к нему во снах, терзала — по мелочи уже, но терзала. Она наблюдала за ним, прячась под личинами служанок и кухарок, однажды даже еле-еле вывернулась из слишком жарких объятий Утера, которому в лике Морганы привиделась сама герцогиня Корнуэл. Моргана бежала из Камелота снова. Ланселот не сразу нашел ее, но когда нашел, страшно и смешно ругался, грозился утопить, если она выкинет нечто подобное вновь…
Но суть не менялась. Моргана видела Утера и сейчас без труда узнавала его возникающие черты в Артуре.
-Письмо! — Кей так яростно рванулся с письмом в руках, что запнулся о собственную ногу и растянулся у ног Гавейна. Тот бросился его поднимать, торопливо, судорожно и как-то стыдливо.
-Растяпа! — гаркнул Артур и Кей затрясся. Гавейн протянул королю письмо, скрепленное печатью Мелеаганта, и Артур демонстративно небрежно взял его, повертел в руках…
-Надо вскрыть, — подсказала едкая Моргана. Она не выносила Кея и косвенно винила его про себя в том, что внутри нее теперь странная безжизненная пустота, но все же ей было немножко жаль юродивого, который сидел на скамье и сосал большой палец.
-Конечно, — Артур ласково улыбнулся ей, протянул письмо, расчетливо вкладывая прямо в ладонь, — прочти, пожалуйста, нам, Моргана.
Моргана хотела бы прокомментировать, что королю неплохо бы не доверять чтение письма от Мелеаганта вслух при всех ей, но ей было интересно, что он написал и она, избежав конфликта, торопливо разодрала конверт длинными ногтями, сломала печать и прочла:
-«Я — принц Мелеагант де Горр, обращаюсь к правителю Камелота. Я прочел ваше письмо с приглашением на королевский прием и, в свою очередь, заявляю, что, по странному стечению обстоятельств, я устраиваю ровно в тот же день свой прием, который был задуман еще полгода назад. Оставить своих гостей я не могу, и, если вы захотите увидеться со мной и обсудить нашу дружбу и обмен моего зерна на… очевидно, на что-то весомое? — я буду ждать и вас тоже…»
Моргана закончила читать, но не сразу отняла пергамент от своего лица, ей потребовалось время, чтобы вернуть себе нормальный вид, на котором Артур не прочтет издевательской усмешки. Мысленно Моргана поставила Мелеаганту самую высшую оценку, на какую была способна. Блестяще! Часть гостей, самая значимая часть гостей, не заявится к Артуру в обход Мелеаганта — побоятся. Что хуже терять? Дружбу какого-то бастарда или дружбу принца де Горра, который обладает землями, армиями и даже поговаривает об обновлении флота?
Фея отняла пергамент от себя, заметила, как несколько лиц из числа советников, ухмыльнулись, оценив решение Мелеаганта. Верно — он и честь спас, и другом остался…так и надо. Так и надо!
На лицо Артура приятно было посмотреть. Он сравнялся по цвету лика со своей алой мантией и явно чувствовал себя оплеванным, а между тем, предъявить ничего не мог. Мелеагант, к тому же, указала на свою услугу, его зерно и то, что Камелот ему за это ничего не дал, даже не поблагодарил в письме!
-Ваше величество, — Мерлин решил спасать ситуацию, но явно был одинок в своем желании. Судя по лицу Артура, король явно желал утопиться, а не быть спасенным. — Ваше величество, я считаю, если позволите, что нужно ехать к принцу де Горру на прием!
-Что? — Артур даже голос потерял на миг, он, не веря, взглянул на друида и медленно поднялся со своего кресла, — Мерлин…твои ли это речи?!
-Артур…- предостерегла Моргана, но не встала, и не была особенно убедительна. Она не предпринимала ничего для спасения друида, хоть и была с ним согласна. Так, наблюдала со стороны.
-Господи, — Артур не услышал даже своей сводной сестры, так его потрясли слова друида, — господи, за что ты послал моим советникам такую глупость? Чтобы я…чтобы Камелот ехал на поклон к какому-то… к какому-то там Мелеаганту? Мерлин, этому не бывать! Не бывать!
Его голос взвился. Кое-кто из советников милосердно предоставил Мерлину самому разбираться с гневом короля и тактически отступил к задним рядам.
-Нет! Нет! Камелоту не стоять на коленях! Камелоту не унижаться! Я, как король, запрещаю это! — Артура охватила незнакомая ему прежде, но такая сладкая горячка, он чувствовал азарт, дыхание кровавой тьмы над ухом, в нем все инстинкты взяли вверх. Захотелось всего, и сразу: пить, есть… взгляд Артура упал на Моргану и фея узнала этот взгляд, выругалась мысленно и стала искать возможный путь к бегству.
-Никто не смеет…- Артур потерял нить основной своей мысли, — все! Вон! Моргана, останься!
Моргана, которая успела уже подняться, села обратно, постаравшись сделать вид, что удивлена внезапной задержкой. Советники торопились уйти дальше от разгневанного короля.
-Мы проведем свой прием. Те, кто явятся — наши друзья. Кто не придет — враги, — подвел итог Артур, глядя Мерлину в глаза, и повернулся к нему спиной, давая понять, что разговор окончен.
-Артур, — Мерлин бросил испытующий взгляд на Моргану, явно угадывая чувства Артура, — Моргана еще очень слаба, я, как целитель…
-Ты только поганый друид, что разочаровывает меня своими советами, — отозвался Артур так тихо, что фея, узнав знакомые ей раньше нотки, всерьез испугалась. Она не колебалась. Бросив на Мерлина красноречивый взгляд, фея промолвила:
-Ступай к своим свиткам…друид.
Друид не собирался просто сдаваться и ясно взглянул на Моргану.
«Ступай» — взглядом указала ему фея на дверь. Мерлин не пошевелился.
-Мерлин! — капризно топнула фея ногой и указала ему рукой на дверь. Мерлин медленно вышел, словно больше всего желал, что дверь перед ним закроется навечно и не откроется…уже не откроется.
-Мне больно, — Моргана отошла от Артура быстрее, чем он успел к ней приблизиться с объятиями. — Прошу, не надо. Я еще… я должна была стать матерью, а теперь…
Скрытые переживания, которые Моргана затаила ото всех, спрятала, не допустила до них не только Ланселота, но и саму себя, прорвались. Она пыталась быть сильной. Она пыталась отрицать и делать вид, что все вынесет, но она не могла, и ее окончательно сломило, шатнуло, она упала. Артур торопливо опустился на колени с нею рядом, он гладил ее по волосам — неумело, но настойчиво, но она даже не пыталась сбросить его руку, рыдая так, как не рыдала прежде. В этих слезах не было ни света серебра, ни золота — только скорбь, потеря окончательной надежды на восстановление своей души… она боялась, она поняла только сейчас, как далеко зашла и как впустую. Вся жизнь ее стала серой дорогой, серой от пыли и привкуса пепла. Все утратило смысл вновь, и на этот раз Моргана не верила, что найдет в себе силы, чтобы жить дальше под масками цинизма и злости…
Она плакала. Беззащитная, слабая, настоящая. Обнаженная душой, сближалась с Артуром, как не сближалась прежде. И Артур, далекий от мира возвышенного, прочувствовал это и проникся особенным чувством нежности к ней.
-Я спою тебе…- его голос дрогнул. Моргана затихла. Ее плечи мелко вздрагивали на ее коленях, она шмыгала носом, но слезы оставили ее. Она пыталась привести мысли в порядок, чтобы встать, закончить ряд дел, начать новый ряд и сначала, сначала, пока не придет ночь. Поздним вечером придет Ланселот, пожелать спокойной ночи. Станет легче. Главное, дожить до этого часа, а потом станет легче. Она уснет. На целых два, а то и три часа. Ей приснится кошмар и она подскочит. Пару часов промечется в постели — душной и тесной, одинокой… потом встанет, придет сонная Марди, оденет… она пойдет гулять…может быть, встретит раннего Ланселота, возвращающегося от тайного свидания, а может и не встретит.
-Я спою…- Артур коснулся губами ее лба, и Моргана почувствовала, как что-то горячее и мокрое скользнуло по ее лицу… она не отреагировала, но отметила это про себя.
-Когда Кею было особенно плохо, у нас была кормилица. Она пела песню, он мог спать. Кормилица потом ушла, ее отец выгнал…то есть, не отец…ты поняла. Я иногда потом вставал к Кею, пел ему…и он спал. Вот, послушай:
Моя страна Тебе чужа, Ее ты не узнаешь…
Артур не успел допеть и до половины, а Моргана так и заснула на его коленях, выплакав самое сильное горе свое…
***
-Кто-то из них, совершенно верно, спятил! — Кармелид, довольный влечением дочери к тому, от чего она так страстно убегала всю свою жизнь, вышагивал перед нею. — Я не могу понять лишь: кто. С одной стороны, Мелеагант сильный союзник, с другой стороны — он союзник, который должен быть мертвым. То есть, управляемым. Его бешенство не знает границ, а власть…
-Мне кажется, — заметила Гвиневра робко, — Артур зря пытается склонить Мелеаганта на свою сторону. Надо как-то…иначе.
-Как? — Кармелид остановился перед дочерью, развел руками, — была бы ты не замужем — стала бы женой Мелеаганта. Была бы у тебя сестра…но нет ее. У Мелеаганта сестры тоже нет, чтобы Кея женить или меня! Моргану если только выдать за Мелеаганта, но тут уже все трое будут против: и Артур, и Моргана, и Мелеагант! Жаль, было бы зрелище…
Гвиневру дернуло, словно от удара. Она не рассказала отцу, что видела поцелуй Артура с Морганой. Она вообще ничего ему не рассказала, сказав лишь то, что хочет, чтобы с ее мнением при дворе считались и не давая более никаких пояснений. О том, чем было вызвано это желание, она умолчала. Однако Кармелид не был настолько идиотом. Он видел и влечение ее к Ланселоту и румянец на щеках дочери после бурной ночи, и сонность рыцаря… выводы напрашивались. Тот же факт, что Моргана и Артур явно связаны чем-то большим, чем показывали, тоже был очевиден.
-Жаль, жаль…такой союз пропадает! — Кармелид с досадой хватанул по воздуху. — Чертова фея! Чертов принц! Могли создать такую красивую…
-Они бы стали действовать сообща, — предположила Гвиневра и ярость Кармелида сдулась. Он страшно завращал глазами, обдумывая:
-Да, — с неохотой признал он, — они бы…договорились. Мелеаганта нужно бы женить на безвольной…а Моргану выдать за того, кто сильнее, чем она. Как ни крути, я был бы хорошим кандидатом для нее! Для блага. Особенно, учитывая, что ребенка у нее больше нет. Она могла бы родить мне моего…
-Отец, — хмыкнула Гвиневра, — я, конечно, не понимаю ничего в интригах, но что-то мне подсказывает, что Моргана не стала бы покорной женой для вас.
-Твоя мать мне тоже не была покорна поначалу, — не расстроился Кармелид, — я, однако, научил ее тому, кого она должна любить, слушаться и уважать.
-оставим Моргану, — попросила Гвиневра, которая не была удовлетворена ответом отца, она все еще не верила в то, что фея сдастся. Если хотя бы половина из того, что говорил о ней Ланселот, правда, ее просто так уже не сломаешь. — Давайте подумаем лучше, отец, как быть?
-Перехватить гонца с ответом Артура, где он выражает свое «нет» и передать Мелеаганту твой ответ…где ты…сама его приглашаешь. Он был к тебе неравнодушен, может, это его убедит? Бери перо…
***
-Сэр Персиваль…- голос Леи дрожал и мелко срывался, — вы уверены в том, что хотите взять меня в жены?
-Разумеется, — Персиваль смотрел на нее так, как никто прежде не смотрел. В его ясных глазах читалось такое неземное чувство, что у Леи все переворачивалось внутри. Она представила себя на мгновение его женой, владелицей его поместья, и что-то очень резко рванулось в ее груди. Она дрогнула, обняла себя за плечи, боясь представить себе картину еще более лучшую, чем та, что явилась перед нею.
-Вы знатный человек, — попыталась Лея убедить его, молясь, чтобы он не передумал. Да, она думала об Уриене еще с утра, но лучшая партия… он так на нее смотрит, как никто не будет смотреть! Такое чувство, словно он ее оберегает даже взглядом.
-Это неважно, — с убеждением возразил Персиваль, и его речь стала горяча от нервного возбуждения, — Лея, любовь моя! Ты не понимаешь, что это не имеет значения. Я люблю тебя. Я сделаю все, чтобы и ты любила меня в ответ.
-Сэр, — Лея предприняла еще одну, едва ли не самую отчаянную и жалкую попытку, — я ведь…вы же знаете, что мое сердце дрожит от любви к другому мужчине…
-Который был настолько идиотом, что посмел тебя оставить! — напомнил Персиваль, — Лея. Я не он! Я не откажусь от тебя. Люби его. Я не прошу ответа…я прошу дать мне возможность доказать, что я лучше, что я смогу дать тебе все, что ты заслуживаешь, я дам тебе все-все, что у меня есть. Лея, милая Лея…
-Персиваль, — Лея почувствовала, как щеки ее запылали, — я… жизнь девушки при дворе не может быть жизнью девушки в монастырской обители. Я… не так чиста, как…
-Лея, чтоб тебя…- Персиваль выдохнул, — мне неважно твое прошлое, меня волнует твое настоящее и будущее. Лея, будь моею, Лея! Стань моей женой. Я не стану тебя позорить ничем и никогда, я буду оберегать тебя до самой смерти своей, я не буду требовать …Лея, я ничего не буду требовать! Ты можешь меня не любить, я позволю тебе уйти. Если ты захочешь, в любой момент… Лея, ты плачешь?
-Да, — прошептала Лея, падая на колени рядом с Персивалем и шаря по могучей груди его руками, не зная, как бы ловчее его обнять и вообще. Словно бы позабыв, как это делается.
-Лея, я не тороплю тебя с отве…- Персиваль осекся, медленно перевел взгляд на ее лицо, не веря своему маленькому, юркому счастью. — Ты согласилась?
-Да…- Лея обвила его за шею, а Персиваль вскочил с нею на руках, принялся кружить ее, не зная, куда рвануться, куда ее нести. Неловко поставил на скамью в саду, тут же снял, поставил на землю, но не оставил надолго, прижал к груди, закружил, снова поставил… все его лицо светилось счастьем, вся его суть стала радостью…
-Сэр Персиваль? — из-за поворота, привлеченная шумом, показалась Октавия в компании придворных дам, — что вас так радует в этот мрачный день?
-Эта женщина…- Персиваль отнял от груди Лею, и снова прижал ее к себе, — эта женщина согласилась стать моей женой! Она сделала меня счастливее всех!
-Вашей? — с непередаваемой интонацией поразилась Октавия, — а что, служанки ныне в цене?
Но едкое замечание ухнуло куда-то в пропасть… Персивалю не было дела до них, ни до кого, кроме его маленькой, юркой Леи, которая доверчиво прижималась к нему, веря в его могущество и в защиту.
-Я защищу тебя, я сберегу тебя…- в сотый раз прошептал Персиваль, прикрывая глаза и вдыхая аромат ее волос. — Моя Лея…
***
Лилиан выкроила минутку, чтобы посидеть в компании все более и более привлекательной в плане дружбы Вадомы. В этот раз они плели из соломы куколок. Как уверяла Вадома, эти куколки оберегали покои хозяина от злых духов. Лилиан, конечно, не сомневалась, что злые духи принимают Мелеаганта за своего и не обижают его, но она хотела весело проводить время и потому с воодушевлением принялась за плетение, показывая, будто бы боится злых сил. Не стоило же рассказывать Вадоме, что злые силы приходят в ее покои чаще, чем на обед и остаются, порою, до утра? Они расхаживают в мягкой мантии и хлещут кровавое фландрийское вино, ведут разговоры о политике и философии, рассказывают истории… Лилиан представила, как она вешает на порог комнаты такую плетеную фигурку из соломы, обсыпает круг вокруг себя солью под взглядом Мелеаганта и ее начал разбирать смех. Лилиан, однако, удалось замаскировать его под кашель.
Вадома же, увлеченная работой, тихо пела. Она вообще часто пела. И песни все становились какими-то тоскливыми в ее исполнении. Она пела про дороги и горы, про дома, которые оставила, и много песен было в ее устах, но все они чем-то сходились меж собой.
-В Андалусской реке вера нет, Андалусская река течет тысячу лет. Ее спокойная поступь к бездне ведет, Андалусская река свои песни поет. Она их поет тихим плеском, Она боится душу спугнуть… Солнце в реке распадается блеском, Сладко в реке той утонуть…
Лилиан склонила голову набок, пытаясь представить тихую реку, что манит своей мистической загадочностью… неожиданно вспомнился Мелеагант. В сердцах Лилиан подумала,
что если бы Мелеагант был бы рекой, то непременно Андалусской! Вкрадчивый его голос, поступь, красота, величие, манеры — что еще в нем не коснулось ее? Да все коснулось! Она утонула в нем, готовая отдать все на откуп реке, глубине и всему, что было в ней самой… жалела ли? Нет. И знала, что не будет. Даже когда он оставит ее, вспомнив, что он принц, что должен жениться на какой-нибудь знатной женщине.
-Ты неверно плетешь, — мягко поправила ее руку Вадома, — мысли твои не здесь. Далеко. Душа далеко.
-Андалусская река забрала, — промолвила Лилиан, замечая, что к ним направляется Уриен, поднялась ему навстречу. — Что стряслось?
-Письмо из Камелота, — мрачно усмехнулся граф.
-Опять? — ужаснулась Лилиан. — Что пишут?
-Не знаю, пойдем принцу покажем!
Лилиан торопливо кивнула, обернулась, чтобы извиниться перед Вадомой за свое исчезновение, но она уже испарилась. Не было ни куколок, ни соломы — только та, недоплетенная, осталась в руке Лилиан.
-Чудеса, — выдохнула целительница и пошла за Уриеном следом.
-Какая компания, — поприветствовал принц, когда к нему пропустили. Он оторвался от своих очередных бумаг, и от разговора с де Шенье. — Чем обязан? Соскучились?
-Иногда ты бываешь такой сволочью! — фыркнул Уриен, согнал де Шенье с места и ел против Мелеаганта, — но мы тебя любим. Даже не знаю за что!
-Мой принц, мне перерезать этому наглецу горло? — спокойно осведомился де Шенье, и по его спокойствию было ясно, что он и перережет. Если надо, и даже сильно не будет переживать по этому поводу.
-Оставь бедняжку, — притворно вздохнул Мелеагант, — ступай, мой друг, мы договорим позже.
Де Шенье покорно удалился, не забыв отвесить поклон. Уриен дождался его ухода и протянул заинтригованному Мелеаганту конверт из Камелота.
-Письмо из Камелота.
-Опять? — развеселился принц и вскрыл конверт. Он пробежал свиток глазами, его лицо слегка дрогнуло недоверием, когда он увидел подпись Гвиневры, а затем принц отложил в сторону письмо, подумал, протянул Уриену и склонившейся к плечу графа Лилиан.
-Они либо идиоты, либо издеваются, — вынес вердикт Мелеагант. — Кто-то должен запретить Камелоту тратить чернила и строгать перья — им это вредно. Честно слово, им это вредно!
-Гвиневра…в интриги…-= не поверил Уриен. — Умом не слаба тягаться? Как Моргана дозволила?
-Ей на руку, очевидно же! — в раздражении отозвался Мелеагант, — идиоты… Артур сам себе роет могилу! Это талант, друзья! За талант надо выпить!
Глава 48
Моргана даже не стала делать вид, что в данный момент её действительно беспокоит, что там написано в огромных свитках-прошениях со всего Камелота. Конечно, там одно и то же! Крестьяне жалуются на засуху и голод, и на высокие цены, и на невозможность проезда по Тракту, и на произвол графов и герцогов — ничего не меняется. Ездить же по каждому обращению, вызывать графов и отчитывать их ей сейчас не хотелось. Она тоже человек. Она тоже имеет право на отдых. Хоть немного, но заслужила же?
Моргана поняла, что очень соскучилась по, господи прости, Ланселоту! Если бы ей кто-то пять лет назад сказал, что она всё ещё будет способна по кому-то скучать, она бы этого сказочника выбросила бы в болото. Если бы ей кто-то сказал, еще четыре с половиной года назад, что она будет скучать по компании этого «насквозь благородного», как сама выражалась Моргана, Ланселота, фея бы выбросила этого наглеца…не в болото уже, там уже лежит сказочник, ну куда-нибудь бы выбросила. Однако судьба сыграла так, что Моргана и скучала, и по Ланселоту. Она знала, что у рыцарей сейчас идут усиленные тренировки, потому что его величеству королю Артуру вздумалось устроить турнир для своих гостей…
«Если, конечно, кто-то придёт», — думала со злобным ехидством Моргана, но Артуру, похоже, уже было плевать, придёт кто или нет. Он хотел устраивать приёмы, о которых грезил, которые видел во сне, хотел почувствовать себя в центре внимания, жаждал зрелищ, пиршеств…
-И врагов, — мрачно закончил общую почти что высказанную, почти что проскользнувшую мысль Монтессори, когда мрачные члены совета собрались в библиотеке, чтобы обсудить, как быть, как бы отвлечь Артура от…управления.
-Господи, если бы мне кто-то сказал, что я буду не рад тому, что король занимается управлением, я бы этого чудака выбросил бы в болото! — вздохнул Мерлин.
-Не получится, — обронила Моргана, — там уже лежит один…сказочник.
Так или иначе, турнир сочли члены совета меньшим злом, да и Артур почти всё время проводил, наблюдая за тренировками или обсуждая испытания с командирами, а значит, члены совета, у которых было управление интеллектуальное, выдыхали чуть свободнее. Артур после бурных выяснений о количестве дуэльных поединков и выяснений, стоит ли брать в турнир испытание с убийством медведя рыцарем, не находил обычно сил копаться в бумагах. Командиры, правда, косили надеждой и глазом в сторону советников, как бы умоляя забрать короля к себе, но Совет как-то упрямо смотрел в сторону… чудеса!
Тем не менее, Моргана поняла — настойчиво и резко, что очень соскучилась. Да, у Ланселота тренировки, да, у Ланселота Гвиневра, а еще у него, на минуточку, подруга! И подруга эта жаждет встречи. Она, в конце концов, тоже имеет на это право, разве нет?
-И вообще, я его больше, чем Гвиневра знаю! — Моргана строго взглянула на отражение. Отражение не изменилось, продолжая показывать всю ту же Моргану, и этим оно как бы говорило ей: «да мне плевать, душечка! Протри меня от пыли и иди…»
-А вот и стой пыльное, — Моргана показала своему отражению язык и спустилась на кухню, где решила сама, своими руками, под взорами испуганных и озадаченных поваров приготовить для Ланселота и других, оставшихся с ним, рыцарей, что-нибудь перекусить.
-леди Моргана может попросить, мы все приготовим ей! — испуганно воскликнула кухарка, чуть не плача от страха. Моргана отмахнулась:
-Я сама, — после чего, героическим усилием принялась разрезать картофель…и сломала нож. — Ножи плохие, где взяли?
-Леди Моргана! — не выдержала нервная душа у повара, он аккуратно отобрал нож у Морганы и вытащил лезвие из столешницы. — Я приготовлю!
Моргану снарядили корзинкой, припасами и отправили с чистым сердцем прочь из кухни. Один же из поварят торопливо побежал к Артуру, доложить, что Моргана заходила на кухню…
-И что? — не понял Артур, с неудовольствием отвлекаясь от плана побоища между двумя рыцарскими командами. — Моя сестра вольна ходить, где хочет, есть, что хочет и делать, что хочет.
-Она взяла еду с собой и ушла куда-то…- поваренок уже пожалел, что пришел.
-Ну и…- Артур неожиданно нахмурился и обернулся к поваренку, — а много взяла?
-Много, — пискнул поваренок.
-Может того…уходит? — предположил с неясной надеждой Гавейн. — Из замка.
Артур только отмахнулся, но решил выяснить чуть позже, куда это ходила Моргана. Король не сомневался, что об уходе речь не шла (она бы не ушла, молча, не тот человек), но все-таки, какое-то странное чувство осталось в короле.
Моргана же встретила уже конец тренировки и трех, помимо Ланселота, рыцарей.
-Ты чудо, леди Моргана! Хоть и мрачная, но чудо, — восторженно заявил сэр Грегори, вынимая из корзинки здоровенный бутерброд с мясом и свежим сливочным маслом, пока Моргана раздавал остальные. — Боже, как вкусно!
-А…вкусно, — Ланселот с подозрением взглянул на фею, — ты же не умела готовить?
Он об этом прекрасно знал, потому что у Морганы бывали такие заплывы в сторону нормальной жизни. Она готовила либо в припадке чувства вины, либо, когда ей было что-то надо, либо когда ей было особенно плохо. Не удавалось никогда, но Ланселот не был привередлив (от голодных скитаний уж точно), да и такая забота умиляла. Потому Ланселот не скрывал уровень навыков Морганы, да она и прекрасно знала, но все свои эксперименты ставила на нём…
-А это не я, — отмахнулась фея, — я на кухню зашла, сломала нож, и они собрали мне все сами. Как у вас?
-Плохо, — помрачнел Персиваль, — его величество жаждет лучшего результата, его ничего не устраивает. Он хочет, чтобы рыцари Камелота были под одним гербом. Под его.
-Это как? — возмутилась Моргана, — вы же из разных потомственных семей! У вас вои гербы…
-Да ты что? — усмехнулся сэр Грегори, — правда?
-Ладно, — Моргана чуть покраснела, — на чем сошлись? Будете в гербах Камелота?
-Нет, — Ланселот замотал головою. — С гербом буду только я. Гавейн настоял на том, что все-таки род должен быть виден. Кстати, Мерлин тоже включился. Он сказал, что все должны видеть, какие потомки служат Камелоту, выступая на его стороне, и что если все будут облачены одинаково, это будет…не так зрелищно.
-Мерлин! — Моргана развела руками, — он умеет подбирать слова.
-А! — вдруг вскинулся Грегори и ткнул слегка Персиваля в бок, — ты скажи ей!
-Сказать что? — мгновенно напряглась Моргана, ощущая успокоительный металл кинжала под платьем. Что ей ещё нужно знать? Что ещё от не пытаются скрыть? Ну?
-Я…- Персиваль просиял, — я, госпожа Моргана, женюсь.
Моргана не сразу вспомнила, что значит «женюсь», а вспомнив, задала самый умный вопрос из возможных, как-то напрочь забыв о своем разговоре с Персивалем насчет Леи:
-На ком?
-На Лее, — скромно ответил Персиваль и его лицо расплылось в благодушной улыбке. — она согласилась!
-На служанке, — пояснил Грегори, решив, что оцепенение Морганы связано с тем, что она не помнит, кто такая Лея. — Танцовщице.
-Это неважно, — Персиваль грозно взглянул на рыцаря, — она моя любовь.
-Погоди, — растерялась Моргана, — я, конечно, поздравляю, но ты…уверен? То есть, нет, дело не в происхождении!
Моргана заторопилась объяснить, краем глаза заметив мрачное выражение на лице Ланселота. Она вовсе не имела в виду происхождение — это правда, но Ланселот не должен знать и даже допускать мысли об этом. Он — безродный, полюбивший королеву… это сказка. Не стоит его вырывать из неё.
-То есть, — Моргана замялась, мне казалось, она любит другого.
«Который любит меня…» — вспомнилось Моргане и она мысленно обругала себя за равнодушие к графу Уриену. Надо хоть письмо ему написать! Что же она так…
-Я не могу заставить ее разлюбить, — признал Персиваль, — но я могу сделать ее счастливой. Я дам ей все, и, может быть, однажды она полюбит меня. И примет как своего мужа, защитника, равного себе…
-Служанка…как равного себе, — заметил Грегори и кивнул Моргане, — леди Моргана, от любви сходят с ума, я…
-Рот закрой, — посоветовала неожиданно разозлившаяся фея, — Персиваль, я надеюсь, что у тебя все будет хорошо. Ты заслуживаешь счастья. И Лея тоже. Вы…я делаю вам любви.
Моргана как-то неловко, привстав на цыпочки, потрепала Персиваля по плечу, а затем, спешно и неловко сослалась на какие-то неотложные дела и побрела к себе, используя окольные пути. Она не поговорила с Ланселотом, как хотел и только расстроилась, если честно. Нет, Лея,
правда, заслуживала всего самого лучшего, но Моргане почему-то стало жаль себя… очень жаль. По-женски, непривычно. Она не могла отвязаться от Артура и не хотела, а между тем, точно знала, что Артур никогда не будет смотреть на нее так, как смотрит на служанку-танцовщицу этот рыцарь. Пусть он неловок, неуклюж, не так и манерен, но он искренен! Он так ее любит…бедная Лея. Счастливая Лея!
Моргана зашла к себе, не попавшись по пути никому на глаза, и замерла, увидев в своей комнате гостя. Вот уж кого ей не хватало в этот вечер!
-Дьявола вижу, — Моргана всеми силами пыталась не выдавать неприятного страха, который собрался комком в ее желудке, — а где его слуги?
***
-Поверить не могу, что ты выходишь замуж! — Гвиневра бережно взяла пальцы служанки Леи в свою ладонь и сжала их, пытаясь не выдать своих, подступающих к глазам, слез. — Лея…
-Ты будешь самой красивой, деточка! — строго сказала Агата, отбирая от Гвиневры Лею. — Верно, госпожа?
-Да! — Гвиневра спохватилась, судорожно заметалась по комнате. — Наверное, тебе хочется белое платье? Или, может быть, серебряное? Или из золотой парчи? А, может быть, ты хочешь цвета кости?
-Госпожа…- тихо сказала Лея, у которой мысли еще не легли должным образом, чтобы попытаться думать о платьях, — я не знаю…я хочу простое платье, простую свадьбу. Без шума, без толпы…
-Конечно-конечно! — закивала Гвиневра. — Агата, вызови мою портниху! Ты будешь самой красивой невестой, Лея!
Лея опустила голову. Ей было совестно. Перед Гвиневрой, которая так суетится из-за ее свадьбы, как не суетится сама Лея (еще бы, Гвиневра выходила замуж, уже чувствуя, что совершает ошибку, а Лея в ее глазах, была самой счастливой невестой!), перед Агатой, которую послали к портному, перед Персивалем, который так любовно смотрел на неё, что сжималось сердце… перед всем миром! И даже перед Уриеном, который, вроде бы и отпустил ее, и держала которого она все еще в думах своих.
Но хуже всего было другое! Лея смогла спрятать от всех боль, когда Артур грубо взял ее в коридоре, вдавливая в холодную стену. Кроме Морганы, наверное, никто об этом не знает больше, да и Артур ее не касался с тех пор, но все же… Лея вспомнила это со стыдом, стыдом за себя (как она посмела не сопротивляться? Как она посмела сдаться?) и ощутила себя очень грязной. Ей казалось, что руки Артура всё ещё хватают ее, что его пот остался на ее коже до сих пор и если принюхаться к ней — можно учуять его запах. Лея боялась этого, боялась, что Персиваль учует… отвернется.
А еще… Лея вдруг обернулась к маленькому белому домику, сделанному Персивалем для мышонка — Маоласа. Только сейчас она вспомнила, что не подходила к нему с самого утра и не кормила. Гвиневра, однако, наблюдала за нею и обняла:
-Я покормила его.
Они постояли в молчании, затем королева спросила:
-Что тебя мучает, Лея? Я твой друг. Ты мне очень дорога и я не могу видеть, как разрывается твое сердце. Скажи мне, прошу!
-Моя королева, — Лея ответила почти честно, но даже это было для нее роскошью и выражением крайней степени доверия к Гвиневре, — моя королева, я ужасный человек. Вы не знаете, сколько всего я сотворила в жизни! Вы не знаете, сколько раз я шпионила, лгала, предавала и сколько раз я становилась тем, кем меня хотели видеть, и мне это нравилось. Я служила принцу де Горру, но я обязана ему, вы даже не знаете как, королева!
-Мы…все кому-то обязаны, — Гвиневра сглотнула комок. Принц де Горр, даже на расстоянии умудрялся наводить на нее ужас. Она не понимала, как ее отец, герцог Леодоган Кармелид не боится так опасно играть с Мелеагантом?
-Он нашел меня, — прошептала Лея. — Он и граф Уриен ори. Сами еще дети, они взяли меня, вырастили… кухарка сказала, что я ее дочь, когда Багдамаг де Горр полюбопытствовал. Он не стал вмешиваться, но, наверняка, догадывался.
-Об этой стороне Мелеаганта я не знала, — честно сказала Гвиневра, — мне он всегда казался…жутким.
-Вы многое не знаете, королева, — признала Лея, ища какое-то подобие защиты в хрупких руках её. — Я пытаюсь… я не стою этого человека! Персиваль, он… настолько хороший, он знатный, а я? Я такое… Гвиневра, господи…
-Лея, тише, — Гвиневра уткнулась в плечо Леи, — мы все меняемся. Я изменяю мужу, я грешу перед богом, я пытаюсь защититься. Я пытаюсь… я грешна, я заслуживаю смерти и презрения, но так случилось. С Ланселотом я забываю обо всём, и геенна огненная меня не страшит. Еще недавно у меня была невинная душа, я хотела следовать за своею любовью, но все идет не так, как мы желаем, но однажды… всё как-нибудь образуется, Лея. Сложится. Поверь мне.
-Я верю, — прошептала Лея, которой страшно захотелось поверить во все, что ей скажут. — Я стану молиться, и, быть может, бог простит меня! Услышит…
-Бог милостив, — Гвиневра сжала плечо служанки, и вытерла с лица ее хрустальные слёзы.
-Где невеста? — строго спросила Агата, вводя двух портних за собою. — Так, вот она…
-Что у вас есть? Самое лучшее! — деловито взяла управление Гвиневра, — показывайте! Лея должна блистать!
***
-Персиваль женится, ваше величество, — Кармелид завел этот разговор, как бы между прочим, пользуясь тем, что ни Морганы, ни Мерлина, ни Монтессори (Кармелид давно заметил, что всего враги и недоброжелатели из числа опасных носят имена, начинающиеся на букву «М», к списку первых трех добавлялись еще Мелеагант и граф Уриен Мори), не было подле Артура. Придворные не стали находиться возле Артура в те моменты, когда он был увлечен рыцарским турниром и рассуждениями о нем с военными своими министрами. Между тем, это было недопустимой
ошибкой. Кармелид тотчас воспользовался их отсутствием и гордым игнорированием того, что он сам не был в состоянии проигнорировать.
-Ну и черт с ним, — меланхолично ответил Артур, — а если устроить еще состязания в колесницах?
Кармелида передернуло. Он был готов пресмыкаться перед Артуром, но представил, какая реакция будет у Совета, у народа… у Морганы, чтоб ее черти разорвали!
-На Лее, — продолжал Кармелид, справившись с эмоциями.
-На служанке моей жены? — Артур с сомнением приподнял бровь. — Персиваль — рыцарь благородных кровей, и…служанка? Лея же…
Он прикусил язык, вспоминая, как сам поступил с нею, как боялся, что кто-то об этом узнает.
-Счастья им! — спешно открестился от всего Артур и снова уставился на план будущего состязания. Чего-то не хватало. Какого-то шика, роскошного и королевского размаха!
-Все находят своё счастье, — плаксиво заметил Леодоган, — кроме меня. Ваше величество, вы ведь знаете, как я вас люблю, как ценю и уважаю. Я отдал вам свою дочь…
-К делу, Леодоган! — усмехнулся Артур, решив, что все-таки стоит поговорить с Советом по поводу колесниц.
-Жените меня на ком-нибудь! На хорошей женщине, красивой, молодой…я бы еще отцом стал! А? Артур? Ваше величество? Я совсем один, а так… может, еще раз бы полюбить!
-Да кто за тебя замуж пойдет, Леодоган? — Артур рассмеялся, — ты старый уже до любви-то! К Моргане моей сватался, а она, знаешь ли, спуску тебе бы не дала…
-Да, я понимаю, — Кармелид блеснул глазами, — но я выберу себе…какую-нибудь простую. Лишь бы хозяйкой была в доме, да родила бы, а? ну и чтоб на людях показаться не стыдно было!
-Ну, — Артур сдался, — женись. Если на примете держишь кого, разрешаю. Женись. Только имей в виду, что неволить никого не позволю. Если кто-то за тебя не захочет, я не позволю никого принуждать.
-Так же, как вы не позволяете себе принуждать Моргану? — хмыкнул Кармелид, с извращенным удовольствием наблюдая за тем, как лицо Артура колыхнуло и опалилось всеми переживаниями одновременно.
-Да как ты…- Артур метнул взор в сторону, боясь, что кто-то услышит, забеспокоится, поймет то, чего не должен понимать.
-Смею, ваше величество, — холодно отозвался герцог. — Более того, я тебе сейчас расскажу кое-что такое, о чём ты и понятия не имеешь. Вы только щенок, ваше величество, щенок без породы, без хозяина, слепо верящий всему, что видит и слышит. Вам дали кость, а вы торопитесь лизнуть руку, не зная, что в другой руке у благодетеля есть мясо, вы не чуете мяса, ваше величество, но я — опытный пес, я знаю и мясо, и кость…и если вы не выслушаете меня и не примите моих требований, вы поплатитесь за это. Будете до конца жизни грызть пустую кость. Так что? Вы готов выбрать, мой любимый король?
***
Мерлин прекратил любые попытки выловить Моргану. Он понял с прискорбием, что если ему хочется интеллектуальной разгрузки, если ему хочется полностью откровенного, пусть и…оскорбительного разговора, ему нужна именно Моргана. Фея умудрялась же уходить от его попыток сблизиться. С тех самых пор, как она перестала умирать и истекать кровью, она стала избегать его. Даже в зале Совета предпочитала компанию Артура или Монтессори, но не его.
Мерлин пытался понять, почему это произошло, и понимал, с неохотой, что он отдалился от Морганы после того, как стал ее спасителем. Он видел то, что должно было быть плотью ее сына, видел куски, его нерожденной жизни, стекающие по ее ногам, видел ее слабость! Снова! Мерлин знал, что Моргана в последнюю очередь желала бы быть спасённой им, и, как иронично, именно его судьба и дала ей в ангелы спасения. Именно он оберегал ее бледный, болезненный сон, а еще…разве не Мерлин стал хранителем их с Артуром тайны? Они не испытывали больше ненависти друг к другу, они сняли маски в его присутствии, Артур шептал ей слова любви в его присутствии и это тоже подкашивало.
Мерлин и рад был бы сделать вид, что ничего не слышал, не видел, не знал и не понимал, но разве же он мог? Он не мог заставить Моргану поверить в собственную глухоту и слепоту, а между тем, пока она лежала перед его взором, слабая, живая, злая, но живая! Живая… настоящая, у Мерлина возникла почти, что безумная надежда, что они станут если не друзьями, то перестанут свою бессмысленную войну.
Но на третий день после отравления к Моргане пришли рыцари и члены совета и рассказали, чем увлекся Артур. Моргана еще осталась в постели, хоть и дала понять, что готова воскреснуть и ввалить всем, кто попадет в ее поле зрения так, как им никогда и не прилетало. На четвертый же день Моргана поднялась с постели, на пятый уже провела вне постели весь день, работая в Совете, на шестой — даже не явилась ночевать — Мерлин узнавал об этом у ее служанки, Марди.
-Госпожа не ночевала в своих покоях, — доложила Марди, испуганно взирающая на снизошедшего до ее положения Мерлина. — Госпожа была за пределами спальни, но не в спальне.
-Я понял, — Мерлин попытался говорить успокаивающе, — не говори ей, что я спрашивал, ладно?
-Да, господин, — Марди поклонилась, и Мерлин понял: точно скажет. Она труслива и посчитает своим долгом сказать Моргане о том, что Мерлин ее искал. Ну и пусть. Он целитель. Он излечил ее, имеет право же он знать, наконец, что с нею? Разве нет?
Но Моргана упорствовала. Она продолжала избегать его общества: исчезала после совещания или же не досиживала даже до конца, чтобы, Мерлин был уверен, не столкнуться с ним. Больше того! Моргана стала человеком, которого вообще не удавалось застать за пределами Совета. Мерлину этого не удавалось. Ему говорили. Что Моргана в библиотеке, и он шел в библиотеку, где ему сообщали, что буквально за минуту до его прихода, фея вышла в компании казначея Монтессори. Он шел в казначейство и Монтессори равнодушно сообщал друиду, что за минуту до его появления Моргана вышла в компании с Ланселотом и пошла, наблюдать за его тренировкой. Напуганный же резкостью и все-таки, почему-то по-прежнему насмешливый Ланселот сказал, что Моргана, буквально за мгновение до прихода Мерлина, отправилась на обед. Разумеется, на обеде она не появилась…
Мерлин решил, что он все равно ее поймает. Из принципа. Из вредности. И вот, сейчас, похоже, удача решила сжалиться над друидом и послала ему Лею навстречу. У Леи был встревоженный и даже озадаченный вид, но он не был связан с витающим духом того, что в Камелоте царит беспокойство.
-Моргану не видела? — без особенной удачи спросил Мерлин.
-Моргану? — Лея встряхнулась, словно бы секунду еще она вспоминала, что такое «Моргана», затем лик ее просветлел, — а… видела, да. Она минуту назад прошла по тому коридору. Я спросила, куда она идёт, а она сказала, что идёт в оружейную, чтобы взять какую-нибудь булаву для переговоров с королем.
-Что? — Мерлин даже поперхнулся. — Зачем ей брать булаву, она может ее накол…то есть, спасибо, Лея! Мерлин торопливо хлопнул девушку по плечу и понёсся к указанному коридору, надеясь, что ему повезет хоть в этот раз. Тут нужно объяснить, что Моргана, в отличие от того же Артура, и очень сходно с самим Мерлином, предпочла расположить свой рабочий кабинет на нижнем уровне, а не рядом со спальней, которая расположилась куда выше. Расчет был прост — если все обитатели придворного мира крутились в пиршественной зале, или в бальной, или на уровне спальни короля и зал Совета, то к ней спускались редко и только по делу. Даже Артуру было порою очень лень спуститься к ней лишний раз, особенно если этот раз приходился на его увлечение вином. Мерлин знал, что если следовать по коридору все дальше и дальше, не сворачивая, то в конце, перед тупиком, есть неприметная лестница, по которой Моргана спускалась в свой кабинет. Если же следовать не до конца коридора, а свернуть влево, то можно найти спуск в оружейную комнату.
Мерлин торопливо следовал по коридору, решив, что если она пошла в оружейную всерьез (а она могла), то он либо нагонит ее по пути, либо встретит уже возвращающуюся из неё, ведь наверняка она пойдет либо в кабинет, либо к маленькой лесенке, чтобы поднять на этаж выше! Словом, Мерлин был уверен, что Моргане не пройти незамеченной.
Мерлин уже дошел почти до рокового спуска, как вдруг странный шум почудился ему. Он обернулся по сторонам и понял, что единственным источником шума может быть…кабинет Морганы! Звук явно шел из него. Может быть, Моргана пошутила по поводу оружейной? Она могла, он понимал. Может быть, она у себя? Это логичнее, чем то, что хрупкая фея в темноте спускается на склад с оружием, чтобы выбрать булаву. В конце концов, она, правда, могла ее наколдовать!
Мерлин, почему-то на цыпочках, стараясь не дышать, медленно начал идти к ее кабинету. Шум повторился. Это было что-то вроде попытки задвинуть упорный ящик…или же выдвинуть его. Моргана обожала ящики и могла почти с идеальной точностью рассказать о содержимом каждого из них, это Мерлин уже понял.
Мерлин, надеясь, что ему удается оставаться незамеченным, аккуратно переместился к дверям, бесшумно приоткрыл ее — действительно, в комнате была женщина, она стояла, согнувшись, пытаясь задвинуть ящик. Мерлин, не терпя больше колебаний, и церемоний вошел.
-Я могу помочь, если…- Мерлин осёкся. Женщина распрямилась, и Мерлин на минуту подумал, что сошел с ума… — Гвиневра? Ты… ты рылась в документах Морганы? Какого чёрта?
Глава 49
-Я могу помочь, если…- Мерлин осёкся. Женщина распрямилась, и Мерлин на минуту подумал, что сошел с ума… — Гвиневра? Ты… ты рылась в документах Морганы? Какого чёрта?
Гвиневра круто распрямилась, ее светлые волосы разлетелись по плечам, она обмякла от страха, попыталась неуверенно взять себя в руки, надменно улыбнулась Мерлину, но под его суровым взглядом не смогла удержаться. Закрыла лицо руками, отняла тут же руки, мелко задрожала, ее лицо сморщилось, Мерлин неожиданно с отвращением и жалостью подумал, что она слишком уж юна…и красота ее не стоит дорого. Гвиневра, словно услышала и тоненько всхлипнула.
-Без драм! — сурово оборвал Мерлин, и Гвиневра перекрестила рот от неожиданной суровости его голоса. — Ты рылась в ее бумагах. Зачем?
Если бы тот проклятый ящик задвинулся, а сама Гвиневра, роясь в письмах и приказах Морганы не сдвинула бы ровные стопки, которые Моргана любовно складывала для своего удобства, если бы Мерлину не была бы нужна Моргана и он уже не успел изучить ее привычку складывать приказы особым образом и не отметил неровность листов опытным взглядом, если бы… все происходит не так, как мы того желаем! Все эти «если» складываются в ужасную картину, которую мы имеем, а картина неприглядная: ее величество королева Гвиневра поймана врасплох у стола с документами сводной сестры своего мужа и советницы Камелота! Да Моргана ее просто на куски порвет за один факт вмешательства в свою жизнь! И будет, по мнению Мерлина, права. Сам друид не выносил такой подлости. Для Мерлина распускание слухов, интриги и даже шантаж не были так страшны и низки, как попытки вломиться в чужую жизнь.
-Дура! — выплюнул Мерлин, подошел к столу, плечом отталкивая Гвиневру, которая металась между паникой, смутной яростью застигнутой преступницы, страхом и желанием разрыдаться Агате в живот.
Мерлин твердой рукой поправил листы приказов и письма, рывком задвинул ящик, вздохнул — Моргана, если будет не в духе, сразу заметит, что что-то не то. В хорошем же настроении она пребывает редко… беда!
Мерлин обернулся к Гвиневре, грубо взял ее за локоть и вытащил, обмякшую и полностью растерянную, уверенную, что ее тащат на судилище, из комнаты, захлопнул дверь. Мерлин тащил Гвиневру, напрочь забыв про ее королевский престол, про ее положение при дворе, сейчас она была никем в глазах друида. Только дурой. Малолетней дурой, что пытается лезть туда, куда ей лезть нельзя!
До своего кабинета Мерлин почти волоком дотащил Гвиневру и грубо впихнул ее в комнату, запоздало подумав, что погорячился и напрасно так сильно схватил ее — синяки останутся, и она…надо же! — даже не всхлипнула, не умолила его, не дала понять, что больно. И сейчас стоит, сжимая губы в нитку, дрожит от страха, вот-вот расплачется.
-Ну, зачем тебе это? — Мерлин почувствовал даже не ярость, не гнев (нельзя злиться на полную потерянность и юность, омраченную таким ликом), а разочарование. Если даже Гвиневра, если даже она лезет в интриги, то можно ли верить хоть во что-то? Она была светлым пятном Камелота. Она чисто и ласково смотрела на Артура, даже когда он прожигал взглядом лишь Моргану. Она ластилась к нему и плакала от восхищения замком при первом прибытии сюда… и теперь! Что стало с нею теперь? Кто допустил это падение? Кто виноват? Неужели снова Мерлин? Неужели он проглядел еще одну душу? Еще одну голову…
-Он спит с нею! — Гвиневра закрыла лицо руками и дала волю слезам. Ее плечи теперь тряслись крупной дрожью, и Мерлин от облегчения чуть не расплакался сам. Ревность! Слава богу — не жажда власти, а ревность!
-С чего вы взяли, ваше величество? — Мерлин попытался заговорить ласково, но он не мог. Он действительно не мог.
-Я видела…- прошептала Гвиневра, когда немного успокоилась. — Я хотела увидеть его письма… к ней! Доказать… потребовать у Артура прекращение этого постыдства, этого…разврата!
-О, светлая королева, — Мерлин был даже тронут, — даже сейчас, когда ваше сердце говорит о Ланселоте, вы остаетесь верной своему супругу и желаете сохранить брак! Я восхищен, но умоляю вас, Гвиневра, больше никогда не лезть в такие низкие вещи! Это подло, вы понимаете, дитя?
-Да-да-да, — Гвиневра заметалась, страшно закачалась из стороны в сторону, побледнела, — я понимаю! Мне нет прощения! Она не виновата! Я подлая. Я плохая, дрянная…
-Вы юная, королева, — Мерлину очень хотелось верить в то, что Гвиневра совершила лишь проступок, лишь не подумала… он не хотел верить, что она влезла в змеиный клубок и прочно уже сплелась с ним. он не хотел верить и Гвиневра, угадав это каким-то тонким женским чутьем, подыгрывала ему, показывая полное расстройство свое и ярость к самой себе. Она пыталась справиться, она пыталась поверить себе сама, понимая, что если поверит своей лжи, то Мерлин уже легко обманется, настолько ему хочется не признавать того, что весь Камелот прогнил до основания!
-Вы очень юны, — устало повторил Мерлин, — вы совершили ужасную глупость, но я среагировал так, боясь за вас. Вы представляете, что сделала бы Моргана, если бы застала на месте? Она бы не поверила в то, что вы ревнуете. Даже мне показалось, признаю, что вы влезли в интриги!
-Я? — Гвиневра побледнела по-настоящему. — Мерлин… как вы…
Она захлебнулась словами, задохнулась собственными эмоциями, представив, что действительно сделала бы с ней Моргана, поймай ее там. Да Гвиневра уже не сидела бы в кресле! Мгновенно Моргана бы выдала и ее, и Ланселота Артуру. В лучшем случае…
А все Леодоган! Отец сказал, что Гвиневра должна прийти к Моргане с «дружеским» визитом, и, если ее нет, посмотреть, что лежит в каждом ящике на поверхности и на ее столе. А если есть она на месте, оглядеть стол, отвлекая ее какой-нибудь ерундой. Гвиневра не хотела идти на такое задание, но отец настоял, напомнив, что Моргана проводит ночи с Артуром. Моргана проводила их, по словам Кармелида, с самого своего прибытия. Дальше уже, воспользовавшись метанием дочери, Леодоган солгал, что и эту ночь Моргана и Артур провели вместе. На вопрос Гвиневры же, откуда он это знает, Леодоган солгал еще, заявив, что он «ради дела», и никак иначе, начал роман со служанкой Морганы — Марди (здесь нужно уточнить, что сама Марди о подобном, однако, в курсе не была), и что он, Леодоган, провел эту ночь с Марди и видел, как Моргана и Артур ушли вместе. И, хотя Гвиневра не была уже давно в сердце своем женою Артура, и телом и душой, принадлежала она другому, ей стало обидно, жестоко обидно за саму себя, доверившуюся и обманутую. Ее ткнули носом в то, что все кругом знают о связи Артура и Морганы, и смеются над нею, Гвиневрой. И Гвиневра должна показать, что она стоит. И начать ей следует с того, чтобы залезть в стол коварной разлучницы…
-Ну-ну…- Мерлин неуверенно погладил по волосам всхлипывающую Гвиневру, — не бойся, не совершай больше подобного и все будет хорошо. Я никому не скажу. Слышишь меня? Не скажу! Моргана не узнает. Ступай к себе, Гвиневра, ступай!
-Благодарю вас, Мерлин! — Гвиневра горячо коснулась губами рук Мерлина, осознавая, какая гроза пронеслась над нею и не задела! — Благодарю вас…
-Ступай, — друид ласково провел королеву до дверей, — ступай…
***
-Полагаю, — Моргана легонько повела плечами, освобождая плечи от шелковой накидки так, что она расчетливо и очень красиво упала к ее ногам, — спрашивать о том, как ты попал в замок, бессмысленно?
-Правильно полагаешь, — ответил Мелеагант, поднимая ее кубок с вином вверх, в качестве приветствия. — Ваша охрана, ваши защитные заклинания, которыми так дорожит Мерлин, это все…так пусто, так глупо!
-Зачем явился? — Моргана взяла деловой тон, спокойно (по крайней мере, внешне), села в кресло напротив Мелеаганта, вежливо уставилась на него.
-Во-первых, — Мелеагант оставил ее кубок и с не меньшей вежливостью взглянул на нее, — позволь сказать, что я сожалею о том. Что произошло. Мне жаль, что твой ребенок погиб. Мне очень жаль. Я не имею к этому отношения. Это была инициатива одного из людей, что в моей команде, но не мой приказ. Поверь, этот человек поплатится. Не только за это, за многое в целом, но поплатится.
-Я и не думала тебя обвинять, — честно ответила Моргана. — Если же говорить честно: сэр Николас в долгу передо мной, если я доберусь до него раньше тебя, я оторву ему каждую часть его поганого тела!
-Во-вторых, — Мелеагант слегка повысил голос, давая понять, что не закончил свою мысль, — я не позволю тебе добраться до Николаса. Есть цели, которые ты не понимаешь, есть вещи, которых ты не знаешь и которые ценнее, чем твое горе. Я сочувствую, Моргана, но может быть хуже и я не хочу этого. Я хочу блага, а не горя. Я не позволю тебе расквитаться с Николасом…
-Но когда придет время, — Моргана переместила вес на подлокотник кресла, чтобы лучше видеть Мелеаганта, — когда он тебе станет не нужен, отдай его мне!
-У меня с ним свои счеты, — холодно оборвал принц, — мне жаль, Моргана, но нет. Я должен его кое за что… отблагодарить. Он спас мне жизнь, но сделал ее проклятием. Я ведь не маг, я должен был быть хранителем силы, а стал лишь сосудом, но я жив благодаря Николасу. У меня свои счеты и опять же, я не позволю тебе разрушить это.
-Тогда зачем ты здесь? — напрямик спросила Моргана, — я думаю, что ты понял, что я пытаюсь подточить власть Артура, но…
-Уже успела и полюбить его, и привязаться к Камелоту и видеть меня правителем ты, если честно, не хочешь. И у тебя счеты со мной, — Мелеагант отпил из ее кубка, и Моргана неожиданно пообещала сама себе мысленно, что выбросит прочь этот кубок.
-Я всё знаю, — проследил Мелеагант за ее реакцией, — я знаю. Я разрушил тот трактир, который был твоим домом. Мерлин разрушил твое детство. Ты отплатишь ему, разрушая Камелот. Значит, ты отплатишь и мне… я знаю, Моргана!
-Зачем ты здесь? — повторила фея, теряя терпение. Он раздражал ее своей самоуверенностью, своей силой и спокойствием, своими загадками и, самое главное — правотой! Он был прав в каждом своем слове, в каждом выводе и видел, выходило, на много шагов вперед!
-В-третьих, — Мелеагант продолжал также спокойно, словно не замечал, как взвинчивает Моргану, — я должен передать тебе слова Уриена Мори. Он тебя любит. Он очень рвался к тебе, но я убедил его не рисковать. Ты с Артуром, а Уриен будет лишним вам. Он станет жертвой, а я не хочу потерять своего брата из-за того, что один король не может удержать себя в штанах, а одна фея — в юбке! Вы того не стоите, друзья…
-Я еще слаба после деяния твоего человека, — Моргана попыталась уколоть Мелеаганта хоть как-то, она понимала, что не может противопоставить ему ничего. Во всяком случае — сейчас точно не может. — Говори яснее, что тебе нужно, а не то, я потеряю сознание прямо сейчас, и тебе придется говорить с моим бездыханным телом.
-Как ты нетерпелива, — Мелеагант неодобрительно покачал головой, — я пришел предложить тебе соглашение.
-Никаких соглашений у нас больше не будет, — предостерегла Моргана, — ты того не стоишь.
-Достойно, но послушай, — принц не обиделся на ее выпад, да она и не ждала. — Ланселот, речь пойдет о нем. Ты же хочешь защитить своего друга?
-Что с ним не так? — мрачно отозвалась Моргана, — Ланселот здесь вообще не причём. Ланселот — невинная жертва моей дружбы, он…
-Леди Озера, его приёмная мать ищет его, — прервал Мелеагант жестко. — Она ищет и мою Лилиан, но не найдет. Я позабочусь.
-Леди Озера? — Моргана выпрямилась в кресле, чувствуя, как в крови закипело тягучее чувство страха, — зачем он ей? Она его не выносила! Она его… ненавидела!
-Кто-то из ее приемных детей, — Мелеагант отставил пустой кубок Морганы в сторону, — кто-то из них стал вмешиваться в ее сны. Ей это не нравится. Она подозревает, что это сигнал…или ловушка. Она хочет найти, узнать…
-Ланселот не маг, — строго вставила Моргана. — Это все твоя ведьма!
-Кто-то из приемных ее детей приходит к ней в сон, — упорствовал Мелеагант, — она не может найти его, не может схватить, понять даже, кто он, не может. Это странно, я понимаю, но это так. Я обеспокоен, но это ведет ее к двум детям. К Лилиан и к Ланселоту. Мы, как их близкие, должны защитить их от нее. И я пришел тебе предложить защитить Ланселота, в обмен на кое-что от тебя.
-Знаешь что, — Моргана поднялась из кресла, глядя на Мелеаганта с неприкрытым вызовом, — эта Утопленница, эта Русалка, кошка мокрая может приходить. Может приходить за Ланселотом, но он мой друг и я с удовольствием расскажу ей, как почти мать почти матери, как не надо обходиться с детьми! Она запирала его без ужина, она ненавидела его, морила голодом, не
давала спать… твоя же Лилиан тоже получила! Она занималась через унижения и боль, Леди Озера пыталась ее сломать, чтобы сделать лучшей, а Ланселота она приняла из жалости и пыталась выдрессировать его в свою собачку, в объект своих рук, а не вышло… если она придет, я буду рада ей объяснить… Мерлин тоже будет рад.
-Как знаешь, — промолвил Мелеагант и отступил в темный неосвещенный угол, — я передал и предложил.
Тьма расступилась перед Мелеагантом, тьма обратилась в существ почти человеческого роста, но очень гибких и подвижных. У них горели глаза желтоватым огнем, они облепили ноги Мелеаганта, как живые волны облепляли берег, они подняли свои руки со страшными пальцами-крючьями и…
Через мгновение исчезли и Мелеагант, и тени — осталась лишь пустота комнаты и маленький цветок белой лилии на том месте, где только что был принц де Горр.
-Сволочь! — прокомментировала Моргана и испепелила цветок прямо на полу.
***
-Ну? — сэр Николас, невидимый никому, кроме Мелеаганта, торопливо дожидался его, сидя на перилах балкона, облаченный в темные одеяния. Со стороны — птица, только огромная…жуткая. И вредная.
-Леди Озера не должна сунуться в Камелот, — ухмыльнулся Мелеагант, сбрасывая свой плащ и проходя на балкон, — пришлось кое-что солгать Моргане, сказать, что Леди Озера ищет своих детей, но факт остается фактом, судя по ее реакции, Моргана даст бой Леди Озера. Еще там Мерлин. Ей некуда бежать. Она в ловушке, а значит, скоро будет в моих руках.
-Конечно, будет, — согласился Николас, — у тебя ее любимая ученица.
-Она не заложница, — поправил Мелеагант, — я не хочу вмешивать Лилиан в это. Не позволю. Понял?
-Не сомневаюсь, — искренне отозвался Николас и взглянул на небо, — оно красивое… мир красивый. Знаешь?
-Знаю, — кивнул Мелеагант, — небо вечное. Мы не будем уже завтра ходить по земле, а оно будет висеть, как будто нас и не было.
-Может быть, — Николас задумчиво взглянул на Мелеаганта, — нас и не было? Были какие-то тени и сны? А мы…
-Мы и есть и тени, и сны, — возразил принц и поторопил, — у меня мало времени.
-Да, прости, — Николас слез с перил, теперь они стояли друг против друга, — я все пытаюсь отложить этот миг. Оттянуть. Мне страшно, хоть это уже не первое мое столетие, знаешь…
-Знаю, — кивнул Мелеагант, — карту. Карту Священного Грааля!
Принц вытянул руку, и в его ладонь легла маленькая, почти выцветшая бумажка с зашифрованным сложным рисунком. Мелеагант мельком взглянул на листок и сунул его в карман.
-Готов? — холодно спросил он, глядя на сэра Николаса со странным спокойствием, которое внушало лишь зловещность.
-Дай мне минуту, — попросил он, — я…много жил, а будто бы и не жил вовсе. Мир прекрасен. И ты будешь великим. Я не хотел, чтобы все так кончилось. Я не хотел, чтобы все так началось. Ты прошел через боль и по моей вине, и эта боль на долгие годы останется с тобой, а с Морганой…мне жаль ее, но я должен был! Я считал, что поступаю правильно. Я сожалею.
-Я знаю, — Мелеагант отвернулся, изучая закатный свет неба. Закат окрашивался кровью.
-Ты был мне как сын, — на глазах сэра Николаса выступили слезы, — я знаю, что не увижу твоего возвышения, но я…горжусь тобой. Я всегда гордился и это не зависело от твоих деяний. Я…нет, пожалуй, все. Готов.
Мелеагант не смог взглянуть на сэра Николаса. Он заученно взмахнул рукой, как бы разрывая что-то, легкая волна тепла прошла по его пальцам, разрезая воздух на части, а затем тело сэра Николаса медленно начало истлевать. Сначала он побледнел, расслабленно улыбаясь, бесцветно глядя в небо, затем его закачали ветра и его одежда, его плоть стала сереть, стремительно осыпаясь горстями под ноги принца де Горра. Мелеагант не мог простить ему. Сэр Николас это знал. Он предвидел этот миг. Единственное, последнее, о чем он жалел — это то, что не увидит, как Мелеагант получит второй Грааль и сладит с силой, которая не покорялась прежде никому. То же, о чем он не решился сказать, можно было угадать в легком и нежном порыве ветра, что коснулся мантии Мелеаганта и его слез, серебряных и скорбных, неумолимо стекающих по щекам.
«Я всегда любил тебя…и даже сейчас» — таков был приговор ветра, и таков был его решительный шаг до того, как тело сэра Николаса окончательно стало горстью пепла у его ног…
Сколько прошло времени прежде, чем граф Уриен Мори, обеспокоенный долгим отсутствием Мелеаганта, поднялся в его покои и увидел распахнутую дверь на балкон? Сколько прошло времени прежде, чем он, благородный и верный друг, который готов был сделать выбор в пользу дружбы даже, если выбор был между нею и его любовью, вошел на балкон? И сколько прошло времени прежде, чем кровожадный закат упокоил душу старого мага Николаса, и оставил Мелеаганта на коленях, в пепле, плачущего… плачущего так, как плачут мужчины — сердцем, истекающим кровью сердцем.
-Ты что здесь жжешь? — с тревогой и подозрением спросил граф, оглядывая балкон и, конечно, не находя ни бумаг, ни огня. — Что, решил сжигать свои дневники? Или мемуары?
Мелеагант поднял голову и Уриен оставил все шутки — так черен был взгляд принца, который стоял в этом пепле, перепачкав пеплом же руки, на коленях и плакал.
-Эй…- Уриен осторожно приблизился, — ты чего? Что за пепелище? Что происходит? Ты что устроил? Ты был в Камелоте?
Мелеагант кивнул и медленно, держась за руку Уриена, поднялся.
-Что здесь было? — шепотом спросил граф, которого, мягко говоря, поразило увиденное. — Что за пепел?
-Долг, — ответил Мелеагант, — Моргана…передала тебе привет.
-Она, правда, это сделала? — Уриен сильно сжал его руку, и это удивительно совпало с поднявшимся порывом ветра. Ветер жестоко налетел на балкон и закружил пепел в воздухе, а затем, словно опротестовав его, медленно начал выталкивать прочь за пределы видимости, очищая балкон. Сэр Николас перестал существовать.
-Да, — солгал Мелеагант, понимая, что больше он разочарований, даже в чужих глазах, не вынесет. — Сделала.
***
Моргана поняла, что сегодня ей точно не удастся заснуть и, ругая сквозь зубы всех, кого могла вспомнить, она переоделась в уютное вязаное платье и напугала Марди, заявив, что уходит снова в ночь.
-Госпожа, вы вернетесь? — тихо спросила Марди, и что-то в ее тоне не понравилось Моргане.
-Не знаю, — честно ответила фея, решив, что не стоит окончательно запугивать глупую, попавшую в ее услужение, девушку какими-то резкими и загадочными ответами. — А что?
-Можно… — Марди нервно сглотнула, — можно я закрою дверь на ключ? Если вы вернетесь, вы…постучите, я открою. Можно?
-Можно, — пожала плечами фея, — а почему такое решение?
-Я боюсь привидений! — Марди отступила от Морганы на шаг, глядя в пол, и фея угадала знакомый смущенный румянец.
-Привидения, конечно, остановятся перед дверью, — саркастично кивнула она, — ну, говори, как зовут это привидение?
-Право, госпожа…- залепетала Марди, явно вообразив себе, что ради нее фея пойдет устраивать кровную месть.
-Говори, — развеселилась Моргана, — кто сей юноша, что не дает тебе покоя в мое отсутствие? А? у него горячая кровь и сердце пышет жаром, а?
-Он…могуществен, — Марди закрылась рукавом от своей госпожи и Моргана помрачнела:
-Что? Артур? Я оторву ему его голову когда-нибудь!
-Нет! — испугалась служанка, вскидываясь, — не троньте его величество! Он предан и благороден, он замечательный, обходительный мужчина…
-Видимо, у нас два короля Артура, — задумчиво решила Моргана, — но да ладно. Кто тут ходит, пока меня нет? Кого боишься?
-Герцога Кармелида…- прошептала Марди и поникла, потускнела. — Он все ходит… вынюхивает, когда вы здесь, а когда нет. Я ему отвечаю всегда, что вы в своей постели уже. А потом он
начинает говорить мне…это гадко! У него такое тяжелое дыхание…и пальцы такие грубые, толстые…
Марди едва не потеряла сознание от ужаса, рассказывая своей госпоже страшное и постыдное. Моргана нахмурилась еще сильнее, понимая, что Кармелид, скорее всего, ищет способ подобраться к ней, но зачем? Ладно, зачем понятно. Но почему так настойчиво? Почему он не действует, пытаясь купить Гвиневру? Гвиневра, навязывающаяся ей в подруги — картина более правдоподобная, чем терзание бедной служанки! Стоп!
Моргана взглянула на Марди, но не увидела ее. Она внезапно поняла то, что упустила кое-что раньше. Ничтожество Кармелида сыграло дурную шутку с нею. Кармелид наверняка воспользовался ее, Монтессори и Мерлина отсутствием во время планирования приема гостей! Бог знает, что он наплел Артуру и что успел сыграть! Как они втроем это упустили? Как они не приняли Кармелида за угрозу, и угрозу довольно серьезного толка, а положились на свои умы, обрадовались, что Артур не достает их и у них есть время на свои, настоящие уже дела.
-Сегодня закройся на ключ, — разрешила Моргана. — Плохо, что ты мне не сказала раньше о визитах герцога Леодогана, чтоб его черти забрали, Кармелида, но, благо, догадалась сказать хоть сейчас. Я разберу это, попробую помочь. Но завтра, а сейчас — закрывайся, я пошла.
Не дав Марди возможности броситься к ней с благодарностями, Моргана решительно вышла в коридор и направилась в свой кабинет. Сначала она завтра зайдет к Артуру — первая, узнает, что ему успел наговорить Кармелид, а потом уже будет разбирать, как усилить охрану замка. Нет, Мелеагант, конечно, обойдёт, если надо, она не сомневалась, но, во всяком случае, она должна усложнить эту задачу или дать какую-то систему, которая оповестит ее в случае проникновения. Мерлину говорить нельзя! Опять будет пытаться все переиграть по-своему, старый безумец!
Пока Моргана шла по коридору к своему кабинету, она вдруг подумала, что Артур, действительно, был бы неплохим вариантом для ее жизни. то есть, она, конечно, понимала, что они сводные брат с сестрой, но налицо были факты: она умеет управлять, а Артур умеет слушаться. К тому же, они как-то связались настолько, что, откровенно говоря, фея даже как-то тосковала, когда он долгое время не появлялся в поле ее зрения…
-Господи, я буду гореть в аду и совершенно справедливо! — прошипела фея себе под нос и толкнула дверь в кабинет. Вошла, и сразу поняла, что что-то не так. Она ощутила в воздухе странный, сладковатый шлейф цветов, которого по определению не могло быть здесь. А еще — бумаги!
Моргана бросилась к столу и поняла сразу две вещи — ее бумаги на столе кто-то посмел тронуть — листы лежали один к одному, как складывала она, но сама стопка лежала неровно, не на том месте, где обычно, сдвинута! А еще…ящик! Моргана ткнулась коленом в ящик стола и поняла, что ящик задвинут не до конца.
Кто-то был. Кто-то посмел прийти к ней. Цветочный аромат, аккуратность к деталям. Опытность к мелочам, но цветочный шлейф? Моргана где-то его уже чувствовала… уж не Лея ли? Но она бы не рискнула. Она не глупа. Тогда, кто? Та надменная дрянь — Октавия? Может быть!
Моргана вернулась в свои покои очень настороженная и озадаченная, но это чувство усугубилось отвращением, когда она увидела в постели своей служанки не только спящее тело
Марди, но и нежно поглаживающего ее по волосам, Кармелида. Кармелид, заметив Моргану, приподнялся на постели и красноречиво приложил палец к губам, показывая, что Марди спит и Моргане лучше бы не ругаться.
-К чёрту, — прокомментировала Моргана, выходя из оцепенения, — здесь все спятили… вообще все!
Она круто повернулась на каблуках и вышла, не заметив даже, что на столике, подле кровати Марди, стоит бутылочка с сонным зельем, которым не побрезговал воспользоваться Кармелид
Глава 50
-Пойми, Марди, для Морганы ты никто! Со мной ты можешь получить положение и уважение, перестать быть простой служанкой! — герцог Кармелид уже всерьез опасался за свою головную боль — девушка оказалась непробиваемой. Мало того, что подняла жуткий крик, пробудившись, и принялась рыдать, как сумасшедшая (как будто бы он совершил с нею какую-то особенную жуть!), так и теперь, подобрала ноги под себя, забилась в самый дальний угол постели и смотрит на него, явно не понимая всех прелестей своего положения!
Герцог Кармелид обещал себе, что будет терпеливым, он вздохнул и еще раз попытался объяснить:
-Для Морганы ты никто. И это так будет впредь, ты знаешь. Но, если ты перестанешь сопротивляться, если ты примешь мою руку и ласку, мою дружбу, если ты…
-Шпионить за госпожой я не буду, — упрямо вздернула носик Марди, и Кармелид испытал желание ударить ее чем-нибудь по затылку — надо же так сопротивляться собственной удаче!
-Ещё раз, — герцог терял терпение, — я объясняю тебе, глупая ты девчонка: ты должна это делать. Во имя короля. Ты же любишь короля?
Марди любила Артура. Очень. Грезилось бедной девушке о многом, когда она видела его могучую фигуру, и действительно казалось, что нужно бы и шпионить, и доносить, если все ради его блага. Все ведь ради его блага, верно? К тому же, Моргана, честно говоря, не жаловала служанку, часто пренебрегала ею, открыто указывала её место, но… разве это стоило того, чтобы предавать ее? Да, Моргана была груба, да, она была жестока в словах, но не в действиях! Она ничем не ограничивала Марди, не требовала этикета и поклонения, не требовала от нее ничего, кроме теплой ванны и помощи в том, чтобы одеться в платье. Да еще, пожалуй, принести ей воды или молока… разве это сложно? Разве это не было милостиво с ее стороны? Разве это заслуживало того, чтобы предавать ее?
И, если честно, Марди сначала обижалась на злобность Морганы, даже как-то до смешного фыркала в ее сторону, чем заслужила снисходительный кивок госпожи Октавии, а потом Марди поняла одну простую вещь: не становятся такими, как Моргана, от лёгкой жизни. Марди не знала, через что пришлось пройти фее, но когда она увидела ее исполосованную шрамами спину, когда увидела, как мечется в кошмарах эта женщина по постели, что-то поняла, рискуя в этом себе признаться — Моргана не была виновата. Да, Марди знала, что Моргана устраивает в Совете публичную моральную порку короля, раз за разом, показывая, и публично, что как король Артур еще слаб. Но это не дело ума Марди. Если сам Артур терпит и приближает к себе Моргану, значит, так надо. А здесь заявляется Кармелид, приходит вечерами, шепчет ей уговоры…
И в тот вечер, когда Марди жалуется Моргане (после долгих дней терпения), Леодоган натыкается на закрытую дверь и стучит, изображая волнение, просит открыть, говорит, что у него очень важное послание… Марди открывает и дальше провал. И вот — жуть пробуждения и шантаж, угрозы со стороны герцога.
-Ну, послушай, — Кармелид обнял Марди за плечи, — послушай, девочка, ты, как и все служанки мечтаешь выйти замуж. Я ищу себе жену, молодую, чтобы родила мне сына, дочь уже есть. Давай так — брак со мной, но только после того, как ты согласишься достать из ящика Морганы кое-какие документы?
-Она убьет меня! — Марди в ужасе сжалась в объятии герцога, — пожалуйста, не надо!
-Не убьет, — легкомысленно отмахнулся Леодоган, — ты придумаешь что-нибудь, чтобы не убила. Один только документ и все будет хорошо. Ну, как? Один документ и ты не Марди — принеси-подай-мерзавка, а Марди Кармелид, герцогиня!
-Ваша…- Марди сглотнула неприятный комок в горле, высвобождаясь из его рук, — светлость, прошу вас, уходите! Сейчас вернется Моргана, она не должна видеть вас здесь. Она будет думать, что моя честь утрачена, что я…
-Так оно и есть, — усмехнулся герцог, поднимаясь с постели, — ладно, только из-за того, что я милостив, добр и сердечен, а также испытываю слабость к прекрасным дамам, я оставлю тебя. Но вечером я не уйду, пока ты не дашь мне ответ!
Кармелид поцеловал Марди — онемевшую и потрясенную в лоб и исчез. Через несколько минут, которые протянулись для Марди словно вечность, вошла Моргана — как всегда, бодрая, чуть насмешливая и злобная.
-Госпожа! — Марди рванулась навстречу к Моргане и опустила глаза, понимая, что может во взоре своем выдать куда больше, чем следует.
-Сиди! — рассмеялась Моргана, останавливая служанку жестом, — я даже спрашивать не буду, честно!
Моргана прошла за тонкую занавеску и принялась переодеваться. На ней до этого было платье с несложной застежкой, а потому помощь Марди не требовалась и служанка уже изучила для себя, что если ее не зовут, то появляться не надо — Моргана не любит лишний раз демонстрировать свои шрамы.Наблюдая же за силуэтом — диким в своей грации, женственным и отточенным, отраженным тенью в занавеске, Марди вдруг вспомнила, что Моргана потеряла ребенка совсем недавно, и это, должно быть, тоже терзало ее, не могло не терзать! Служанке стало страшно — сколько боли таит в себе эта женщина, которую не показывает никому, носит словно бы внутри тюрьму или кладбище искренних чувств? Сколько на ней всего?
-Нет, — не выдержала Моргана, появляясь, наконец, из-за занавески уже в другом, свободном и в просто скроенном платье темно-синего цвета с глубоким вырезом, — я все же спрошу!
-О чём, госпожа? — Марди старалась не смотреть на Моргану, которая теперь застегивала длинный медальон на шее.
-Ты что, серьезно связалась с Леодоганом Кармелидом? — спросила Моргана, застегивая медальон на длинной шее. — С этим герцогом?
-Я…- Марди не знала своего помешательства и тумана, провала в памяти. Герцог утром объяснил ей, что она бросилась к нему на шею, принялась целовать, а он, как герцог и приличный человек, не смог отказать прекрасной даме. — Я не знаю, госпожа.
-Это не мое дело, — Моргана покачала головой, даже не глядя на Марди, — но, зря ты, на мой взгляд, с ним связалась! Ох, зря! Если тебе хочется любви, сказала бы мне, я бы тебе привела под белы руки кого-то более достойного, чем этот… этот герцог! Он не стоит ничьих терзаний и томлений, а его гнилая натура… он опасен, Марди! Это все, что я хочу сказать. Будь осторожна.
Моргана даже не взглянула на служанку напрямую, воспользовалась большим зеркалом, в котором оценила свой вид, кивнула ей и вышла, не утрудившись даже спросить о ее печальном состоянии, да Марди и не ответила бы ей. У служанки возникло ощущение, что внутри разлилось что-то очень горячее и едкое. Моргана, ни разу не спросившая у нее ничего личного, относящаяся к ней, как к предмету, как к мебели, вдруг проявила что-то вроде заботы, предостерегая ее от герцога Кармелида! А Кармелид упорствует, он вернется за ответом, он потребует красть у Морганы документы, доносить на нее! Как быть? Марди до последнего не хотела предавать Моргану, но понимала, что Кармелид ее изведет, и что если она откажет, то…
Как поступит Леодоган? Самое простое — убьет ее, ведь он будет понимать, что был в опасности, в шаге от разоблачения, и никакие клятвы Марди не помогут ей избежать страха герцога быть разоблаченным. В худшей же ситуации, герцог найдет способ подставить Марди перед двором или перед Морганой.
Бежать? Она не предательница! Ее совесть чиста. Она любит короля и маму. Когда король Утер искал себе девочек в обслугу придворным своим дамам, когда его слуги рыскали по селениям, выбирая красивых и расторопных, мама сказала Марди, чтобы она никогда не гневила бога и всегда помнила о чести. А что выходило? Куда не бросишься — пропасть у ног! Ловушка! Предать Моргану — пойти против себя, пойти против чести, против бога, выдать Кармелида Моргане — обречь того на мучения, все равно выдать! Ох, как тяжело при дворе находиться тому, кто имеет хоть какое-то отношение к порядочности и добродетели. Темные волны смыкаются над головами самых искренних, самых добрых… Марди хотела лишь преданно служить, и, хоть изредка, но видеть короля и любить его…издали, невинно. А потом выйти замуж, и также любить короля, еще реже, еще преданнее, и говорить двум своим сыновьям (непременно должно быть двое!): «Смотрите, дети, это великий король Артур Пендрагон, ваш господин и ваш король! Высшее благо — защищать его, потому что он защищает нас…»
А что выходит? Марди мечется у озера, краем сознания отметив, что путь от спальни до воды так короток, так труден и так мал! Она мечется, растрепав волосы и не замечая уже того, что светлое ночное ее платье перепачкано сырой с ночи землей, что сама она босая сбежала по ступеням.
Воды холодная. Неприятный лед сковывает, призывая вернуться, показывая, что есть путь назад, к теплу, к берегу, но Марди только плотнее сжимает зубы и заходит в воду все глубже, все дальше, обнимает себя за плечи и ей все сложнее преодолевать сопротивление воды. Но она идет, чувствуя, как ее ноги идут уже по чему-то острому и зубы уже не попадают один на другой…
«Всё они…змеи!» — неожиданно злобно думает Марди и понимает, что больше не хочет злиться. Она уже ничего не хочет, только если увидеть маму, и объяснить ей, объяснить, чтобы она поняла — Марди не хотела так поступать, честно, не хотела. Но как она могла остаться, если все кругом такие… змеи?! Они притворяются, лицемерят и ненавидят весь белый свет, и себя ненавидят, и нет в мире придворной роскоши места дружбе, и солнцу и двум сыновьям. Забывается честь, забывается добродетель, но это там, на земле, а вода помнит все!
Марди больше не идет. Она зашла так, что вода уже ей по плечи, и берег совсем далеко, если даже захочет вернуться — не сможет. Но она знает, что не захочет. Она просто опускает лицо в воду, закрывает глаза и делает глубокий вдох прямо под водой, и, наконец, отпускает от плеч руки. Вода помнит всё. Вода уносит всех…
***
-А вы, госпожа, никогда не хотели сбежать из дома? — спросила Вадома, отрываясь от плетения тугих стебельков трав, которые ловко в ее руках принимали самые причудливые формы зверей и людей.
-А я и сбежала, — усмехнулась Лилиан, которая не успевала за ловкостью Вадомы и частично делала по наитию. — Я воспитывалась у приемной матери, у Леди Озера, она учила меня друидскому ремеслу, целительству. У нее был еще один мальчик, мы стали как брат и сестра, сдружились, но она его едва терпела, он не был магом, она приняла его по просьбе кого-то другого и всегда выживала.
-Может быть, госпожа, — Вадома подобрала следующий пучок трав и принялась вплетать его в свои творения, — она хотела уделять внимание лишь тебе?
-Она так и говорила, — подтвердила Лилиан, — но он был ребенком! Он тоже хотел любви! У него никого не было, и, знаешь, что произошло?
-Он умер, госпожа? — предположила дочь всех дорог.
-Нет, — Лилиан испуганно взглянула на нее, — нет, конечно, нет! Он жив! Он сейчас рыцарь при дворе короля Артура Пендрагона! Он счастлив, у него есть все. Но до этого, он сбежал. Он звал меня с собою, но я испугалась и не пошла за ним, и тогда он, скитаясь, шел через голод и холод по землям, и где-то нашел себе компанию!
-Плохую компанию? — спросила Вадома участливо.
-Отвратительную, — подтвердила целительница, — она — фея. Она безумная, интриганка, много кто. Она убивала и была в таких переделках, что я даже предположить боюсь. Мне кажется до сих пор, что она его использует, но я не могу ей помешать: Ланселот счастлив быть ее другом.
-Ланселот? — переспросила Вадома, — интересное имя! Но, может, госпожа, и не нужно ему мешать наслаждаться счастьем? Юноша настрадался, пусть будет жить дальше по велению своей души, а не по велению твоей тревоги, госпожа.
-Верно, он уже взрослый, — Лилиан вздохнула, отложила травы в сторону, — Вадома, ты хорошо понимаешь меня, так пойми и то, как мне трудно отпустить его! долгие годы мы были друг у друга, и никого больше не было между нами, мы поддерживали нашу дружбу и не дали нашим сердцам огрубеть…
Лилиан склонила голову и задумалась почти на минуту прежде, чем встряхнуться:
-С другой стороны, знаешь, Вадома, та женщина…его подруга — она была совсем одна. И она стала такой, потому что у нее не было Ланселота или меня рядом раньше. Если бы мы встретились, смогла бы я изменить ее? Я бы сделала это, клянусь! Я не позволила бы ей… однако, меня не было. Никого не было. Боже, Вадома, я жестока!
-Нет, ты не жестока, — утешила Вадома, — госпожа, ты мудра не по годам, но твоя мудрость еще не вошла в полную силу. Ты сидишь, как клетка в птице у этого принца Мелеаганта — высокомерного и надменного. Он считает, что познал все страсти и пороки мира, но он жал и слаб, он не знает, что такое сила, а я знаю. Я видела мудрость и в нем я не вижу ее.
-Вы очень нелестно отзываетесь так о том, кто вас призвал сюда! Он дает вам кров, и пищу, и заработок, — грубо отреагировала Лилиан, — а вы, Вадома…
-Деньги свои он может взять назад, они сковывают дух свободы, а я — дочь дорог и всегда должна оставаться свободной, и останусь. Ни один ваш Мелеагант или Артур не сломит моей свободы, и я предлагаю тебе то, что не предлагала раньше никому…
-Вернуться к плетению? — Лилиан не нравилось направление разговора, и она попыталась вернуть какую-то новую и непривычную ей девушку к прежнему занятию.
-Уйти со мною! — Вадома тряхнула волосами, и шелковые пряди разлетелись по ее плечам, — уйти со мною, туда, где жизнь не отходит от земли, где Андалузские реки текут и кипят истинной мудростью, где хрустальны еще слезы дождя, где можно танцевать босиком по разгоряченному песку, где люди ищут твоей помощи и ждут… знаешь ли ты, госпожа, как поют ночные птицы в лесах Седых Берегов? Знаешь ли ты, госпожа, как прекрасен рассвет, встающий над словно бы молочной рекой? А горы… ты видела горы, моя госпожа?
Лилиан взглянула со странной смесью чувств на Вадому. Был период, когда дух Лилиан рвался изведать все места на свете, но потом это привело ее в графство Уриена, а с тех пор что-то сильно пошло не так и она готова была сидеть в землях принца де Горра до скончания своих дней и забыла как-то всякие мысли о путешествиях. Романтика далеких мест потеряла для Лилиан вкус. Все эти пыльные плащи, серые дороги, что в изобилии своем бегут на тысячи сторон — все это стало вдруг неинтересным, ведь Мелеаганта с нею не будет. Неужели она так привязалась к принцу, что не хочет оставлять его даже ради путешествия? Не длинного бы даже путешествия? Только до Седых Берегов? Или до Греции? И сердце уже протестующе заявляет: «сиди здесь. Сиди здесь, не ходи…» и она не может пошевелиться. И тянет ее взгляд над камнями земель де Горра и его замок — как он прекрасен…
-Так погибает всяческий талант, — трагично заметила Вадома, по-видимому, без труда прочтя ответ во взоре Лилиан, — всяческий талант будет загублен, стоит связаться не с тем человеком…
Лилиан не сразу осознала услышанное. Она еще почти полминуты сидела, пытаясь понять, где она уже слышала эту фразу, и откуда знакомо ей это пренебрежение в тоне, а затем, вспомнив все и сразу, осознав сразу же все, что можно было осознать ей в данную минуту, подняла глаза на Вадому и успела заметить, как слегка исказились слишком красивые, будто бы глиняные черты девушки, словно были маской на чужом, проклятом лице, которое Лилиан мечтала забыть.
Она хотела верить, что ошиблась, ведь в противном случае выходила картина совершенно дикая и неправдоподобная, ведь иначе Лилиан провели, поймали на самый простейший магический трюк, а сознавать еще и это было бы уже жестоко. Но то, как Вадома улыбнулась — явно чужой улыбкой, явно не своими глазами посмотрела на нее, и тот испуг, который проскользнул в ее взоре, все это сказало куда яснее, чем можно было бы предположить.
-Дрянь…- выдохнула Лилиан, и ее руки затряслись от страха и гнева, — ты! Как ты…
-Я уйду, — Вадома мгновенно перестала говорить без акцента, и ее голос стал другим — она заговорила уже своим, настоящим голосом, в котором без труда целительница услышала голос приемной матери — Леди Озера.
-Я уйду, не говори Мелеаганту, — прошептала Леди Озера, скрытая под обликом Вадомы. — Молю тебя, не говори ему… молю, прошу…
Поступать можно по-разному. Поступать можно благородно и чувствовать себя предателем, а можно совершить предательство и ощутить в себе всю добродетель человечества. Лилиан не колебалась…почти не колебалась. Она знала, что в замке на каждом углу живут Тени, бросила взгляд в темный угол, крикнула:
-Сюда! Леди Озера здесь!
Тьма заклубилась живыми змеями, Лилиан почувствовала, как в ее пальцах зажегся зеленоватый огонек. Она не хотела драться с этой женщиной, которая хоть и испортила ей жизнь, но все же, помогала ей стать целителем, кормила и поила ее и…
-Ничтожество, — прошипела Вадома, оказываясь лицом к лицу со своей ученицей, и теперь Лилиан даже удивилась, как не узнала в ней раньше хищных черт.
Тени вышли из пустоты — жуткие, привычные для Лилиан и слабые для каждого, кто видит их впервые. Леди Озера отступила в сторону, попятилась, пытаясь придумать выход, найти отступление, но Тени стремительно окружали ее.
-Сдавайся, — Лилиан даже не заметила, как слезы побежали по ее лицу, — сдавайся, не вынуждай меня…
Леди Озера покачала головой, и что-то огненной полоснуло Лилиан под ребрами, она ослепла и оглохла от боли, медленно начала оседать на землю, не в силах была даже сделать глоток воздуха, а чьи-то руки подхватили ее и были руки те настоящими. Неслись какие-то вспышки, ругательства и кто-то кричал, кто-то даже завизжал… А потом все кончилось. Боль отступила и Лилиан, прижимая руку ко все еще нывшему, но уже не горящему как от пламени боку, смогла сесть, увидеть сбитых с толку теней и перекошенное от ярости лицо Мелеаганта, а также осознать, что она сама упала на руки графу Уриену Мори, который был бледнее, чем его же белая шелковая рубашка.
А потом Лилиан заметила тело у ног Мелеаганта. Вадома. Та, какой она была при жизни, пока тело ее не похитила Леди Озера. Бессмысленная, страшная марионетка у ног победителя… пустая давно и снаружи и внутри, лишенная всех жизненных соков девушка с навсегда застекленелым взглядом.
-Ушла, — ответил Мелеагант, садясь рядом с Лилиан, — ушла, зараза… ты как?
-Живая, — ответила Лилиан медленно. — Что дальше?
-У меня планы на нее, — ответил Мелеагант, поднимая Лилиан, — я заставлю каждое озеро и каждое болото закипеть, я найду ее…
-А если она не выйдет и предпочтет свариться, у тебя будет однажды неплохой рыбно-мясной суп, — Уриен неловко поднялся с песка и, заметив взгляд Мелеаганта и Лилиан, виновато развел руками, — извините, но вам не кажется, что нормальный человек не должен видеть столько, сколько вижу я? Я решил, что буду сходить с ума по-своему… у меня в друзьях Мелеагант, Ланселот и ты, Лилиан. А в возлюбленных Моргана. Я вообще — жертва, имею право.
-Как ты ее узнала? — спросил Мелеагант, махнув рукой на Уриена и смиряясь с его защитной реакцией.
-По снобизму, — ответила Лилиан, решив не вдаваться в подробности, пока не выпьет травяного отвара для успокоения.
-Девушку надо похоронить, — мрачно кивнул в сторону тела Мелеагант и едва не наступил при следующем шаге, на тень, которая жалась к его ногам. — Что тебе?
Тень недовольно мурькнула, а затем доверчиво схватила его пальчиками-когтями за край плаща.
-Да не сержусь я на вас, — успокоил Мелеагант, — угомонитесь! Сделали, что могли, будем ловить.
Тень, кажется, улыбнулась, во всяком случае, расширившийся в три раза оскал треугольных острых зубов Лилиан определила как улыбку.
-Нет, гладить я вас не буду, не заслужили. Вот поймаете когда, поговорим, — устало объявил Мелеагант и повел Лилиан в замок, на ходу отдавая приказы о захоронении девушки с должными обрядами. Лилиан же, между тем, решила, что шутки Уриена, вообще-то, прекрасно вписываются в происходящее вокруг.
***
-Кей, уйди! — Мерлин с раздражением посохом отодвинул юродивого молочного брата короля в сторону, когда тот в третий уже раз нарушил обещание сидеть тихо и не мешать его разговору с Морганой и Монтессори (разумеется, разговор был тайным, но говорить решили в присутствии Кея, перейдя на греческий).
-Вы со мной не говорите! — обиженно заныл юродивый, глядя, по очереди, на всех троих, — вы меня не любите, вы говорите на глупом языке! И не хотите говорить с Кеем…
-Кей, — Мерлин предпринял еще одну попытку уговорить юродивого, — ты обещал вести себя тихо. Мы сейчас обсудим кое-что очень-очень важное, а потом поговорим с тобой, ладно?
-Или иди к братцу, — жестко предложила Моргана, которую снова Кей сбил с трагически-важной мысли.
-Он со мной не говорит, он меня больше не любит, — Кей едва не заплакал, — он меня не любит, он считает, что я глупый, что я слабый.
-Как же он прав! — не выдержала фея, терпение ее давно подходило к концу, а Моргана и раньше не была человеком особенной выдержки. — Как же Артур прав!
-Господи, я спятил, я слышу невозможное! — Монтессори возвел руки к небесам, — Боже!
-Прекрати! — обозлилась Моргана, давая понять, что она не настроена на долгие шутки и шутки вообще, — ты — Кей, обуза для Артура. Ты обуза для нас всех. Ты идиот. Ты слабак. Ты даже не шут — ты — никто! Совершенно ничтожен!
-Не говори так, — взмолился Кей и крупные слезинки покатились из глаз его. — Не говори…
-Ты мешаешь всем, — добила Моргана и почувствовала, что перегнула палку. Нервно дернула плечом, злясь на себя.
-Это ты зря, — сделал вывод Мерлин, пока Кей торопливо убегал из комнаты.
-Мы все мечтали это сделать, — Монтессори отреагировал равнодушно, — кто-то должен был, давайте продолжим… помиримся с Кеем потом, сначала о податях!
Кей сбежал по ступенькам вниз почти честно, скатившись кубарем только последний пролет. Он бежал туда, куда его несли слабые ноги его, не разбирая дороги, не глядя перед собой толком и налетая постоянно то на одну колонну, то на другую. Путь его привел к блестящей глади озера — единственному месту, где почти никогда никого не было, и он мог побыть в одиночестве, развлекая сам себя…
Кей сел в песок и заметил, что рядом с ним следы босых ног, ведущие прямо к озеру — следы свежие. Кей взглянул на озеро и не увидел там никого (да и кто станет плавать в такую холодную погоду?) и сел обратно, но что-то не давало ему покоя.Он смотрел на следы — маленькие ножки, почему-то он попытался приложить к ним свою пятерню, и вышло, что пятерня почти полностью соответствовала размеру следа. А вот…
Кей взглянул в другую сторону от себя, ища то, о чем подумал лишь недавно — обратных следов не было. Выходило, что кто-то зашел в озеро и не выходил обратно? Кей приподнялся на коленях, пытаясь увидеть, нет ли кого вдали, но никого не увидел. Сел снова в обратную позу и тут же вскочил — где-то в середине озерца мелькнуло что-то белое.
-Далеко! — крикнул Кей с уважением и уже не смог заставить себя сесть. Почему-то сердце тревожно билось в его маленькой, никогда не знавшей храбрости или же героизма клетке. Что-то было не так.
Кто пойдет плавать в холодную погоду, еще почти с самого раннего утра и заплывет в одежде! — так далеко? Какой безумец?
Только тот, который не хочет выплывать. Этого хватило понять даже Кею. Разум его очистился мгновенно, он попытался бросить к замку, но представил, что его никто не примет всерьез, да и успеет ли? Вряд ли. Кей вернулся к берегу, потоптался — лезть в воду не хотелось, было страшно и холодно, но все сомнения пропали в тот миг, когда Кей увидел еще раз напряженным и обострившимся от страха взором вдали тонкую белую руку, что загребала вокруг себя воду.
Он больше не мог раздумывать. Бросился в воду. Он рассек рукою холод и страх, сознание было до ужаса чистым. В два каких-то мгновения Кей, неожиданно сильный в своем решении, доплыл до того, чтобы разглядеть пловца и увидел служанку Морганы. Девушка захлебывалась, и явно пыталась не сопротивляться этому. Кей грубо схватил ее за волосы одной рукой, а другой за шею и, чувствуя, как собственные его силы его покидают, не будучи рассчитанными на подобное, поплыл к берегу, таща за собою непослушное и тяжелое тело бьющейся девушки. Вскоре оба тела (ибо Кей после такого заплыва представлял из себя только тело), оказались на берегу и Кей последними усилиями выволок Марди из воды.
-Какого черта здесь происходит? — Ланселот, заметивший издали неладное, уже подоспел к ним. — Кей! Так, подожди, жив? Отойди, я помогу. Кей, да прочь же!
Глава 51
-Нет, Моргана — это талант, за который надо выпить! — разглагольствовал сэр Монтессори, расхаживая с кубком среди рыцарей, — надо же было оскорбить человека так, чтобы он пошёл и спас другого человека?! Поразительно!
-Молчи, — попросила Моргана, потирая виски руками, — молчи, казначей.
Ланселот оповестил всех о произошедшем после того, как привел в чувство нахлебавшуюся воды Марди. Кея в чувство никто не пытался привести — он, словно бы ничего и не было, сидел сейчас в пиршественной зале, поглощал варенье и сласти грязными руками и рассказывал восхищенным и перепуганным дамам о подвиге, словно о какой-то сказке, а не о том, что с ним реально произошло. Если бы Кей был бы более разумным, если бы в его мозгу сохранился просвет рассудка, и он взглянул на произошедшее со стороны, бесконечное удивление отразилось бы на его перепачканном сладостями лице. Он доплыл почти до середины ледяного озера, схватил девушку и доплыл с нею обратно, сквозь холодную воду, из последних сил. Решиться на такое не каждый и рыцарь бы смог, а Кей, не раздумывая, бросился, потому что раздумывать ему особенно было и нечем.
Марди занимался Мерлин. Девушка пришла в чувство, но друид погрузил ее в целебный сон, чтобы снять испуг и восстановить утраченные силы, но сомнений среди членов совета не было: Марди пыталась покончить с собой. Это прошло бы рядовым, возможно, происшествием, оставшись лишь на устах придворных дам да ленивых обитателей, но в деле участвовал молочный брат короля, и спасал он не абы кого, а служанку Морганы, или, как стали говорить жены членов совета: «самой Морганы». А это значило, что король должен был разобраться в произошедшем.
-Утро, она пошла одна, в одежде, босиком в озеро, — Артур пытался собрать воедино факты, — что это может значить, кроме попытки покончить с собой?
-Ничего, — отозвался сэр Грегори, — она хотела умереть.
Разумеется, был среди присутствующих и герцог Кармелид. Моргана успела уже рассказать совету, что за Марди не замечала ничего нового, кроме того, что застала ее в постели спящей в объятиях герцога Кармелида. Герцог не отрицал и заявил, что собирается жениться на девушке, на что король кивнул:
-Это, правда, Леодоган собирается жениться.
-На ней? — уточнила Моргана, со смешком глядя на герцога, — Леодоган, а ты не староват? Сколько ей? Семнадцать? Восемнадцать?
-Девятнадцать, — отозвался Гавейн мрачно, — она одна из тех, кому покровительствовала моя жена. Я хорошо ее знаю — умелая, расторопная девушка.
-К ней вопросов нет, — согласилась Моргана, — у меня вопрос к этому старому козлу, который, очевидно, и довел бедняжку! Она мне жаловалась на его приставания!
-Женщины! — Леодоган пустил слезу, — она говорила, что любит меня. Вчера же, когда я пришел вечером, чтобы объяснить ей, что не подобает приличной девушке так себя вести, она набросилась на меня с поцелуями, и я не устоял, каюсь, я слаб и грешен.
-Любовь — злая вещь, — прокомментировал Монтессори, — полюбишь и Кармелида…
-А что вы удивляетесь? — обозлился уязвленный герцог, — я на ней женюсь! И вообще, кто-то же любит и Моргану, а вы молчите? Почему не пошутите и на этот счет? Любовь зла — полюбишь и Моргану? Что я вам сделал? Я такой же, как вы!
-Шутки про Моргану вне закона, — объявил Артур, мельком взглянув на нее, — она женщина.
-И из тех, кто за шутки может слегка так…отравить, — словно бы себе под нос, но чтобы слышали все, добавил Монтегю.
-Нет, если честно, — Монтессори потянулся с нарочитой леностью, — если бы…ох, если бы я проснулся и увидел рядом с собою Кармелида, я бы тоже с собою покончил!
-Да хватит! Люблю я ее, — Кармелид мгновенно пришел в бешенство.
-Прекратите, — предостерег Артур, — я не хочу слышать ваших обвинений друг к другу. Я хочу отметить два момента. Первый — это героическая реакция моего молочного брата Кея и верная реакция Ланселота уже после спасения.
«Наконец-то, Кей хоть немного оправдывает свое положение при моем дворе», — подумалось Артуру, и он остановился на мгновение, чтобы обдумать это, но под внимательными взглядами присутствующих решил, что нужно продолжать:
-И то, что я обязан выяснить причину этого поступка. Кто-то виновен в том, что юная девушка едва не покончила с собою, едва не утопилась. Я желаю, чтобы провелось следствие.
-Ваше величество, — заметил герцог Кармелид, — если бы у бедняжки Марди было бы иное место службы… я не хочу никого обвинять, но…
-А что не так? — вступился неожиданно за Моргану Монтессори, — да, мы все знаем, что такое Моргана, но я что-то не заметил, чтобы я, или ты, Кармелид или тот же Ланселот пытался повеситься или утопиться!
-Но Марди женщина, — укорил мягко Кармелид и тепло улыбнулся, — юная. Она не привыкла к обхождению, которое…
-Так, если это я ее довела каким-то словом или действием, — Моргана поднялась с кресла, глядя в упор на Артура, ожидая от него какой-то реакции (любой!), — я понесу наказание.
-Это…лишнее, — выдавил из себя Артур. — Я не стану судить тебя, если ты довела ее.
-А если я? — спросил герцог, и что-то было в его тоне такое, что заставило Моргану обернуться на его голос и снизойти до взгляда к нему.
— тебя…не стану, — признался Артур, и только сейчас фея увидела тяжесть, залегшую в лице его.
-Тогда, в чем смысл выяснять «то?» — не понял Монтессори, — судить никого не будут, да и за что? Ну, служанка. Ну, едва не утопилась, не утопилась же!
-Как ты, Монтессори, и ты, Моргана, — пали в моих глазах! — Гавейн, крепившийся до сих пор, все же не выдержал, поднялся во весь свой рост, и взглянул на них по очереди с презрением, — вы… ты, Моргана, легко оскорбила юродивого человека! Он не виноват, что он такой! Ты — злая, жестокая и…
-Гавейн! — Артур прикрикнул на своего любимца, не собираясь сносить такие слова в адрес Морганы.
-Ваше величество, — Гавейн обернулся к королю, — я сожалею о своих словах, но есть вещи, которые не прощаются даже королевской семье. Оскорбление тех, кто слабее, кто не может противостоять… Моргана, я пытался относиться к тебе с уважением, но это невозможно, ты не помогаешь в этом.
Моргана, казалось, даже не дрогнула. Один черт знает, что происходило в сердце этой женщины, но она не выдала себя, даже смотрела на Гавейна так, как прежде.
-Хватит, — оборвал речь Гавейна Артур, — не будем об этом. Моргана — моя сводная сестра и член Совета, благодаря ее помощи и ее усилиям Камелот…управляется лучше.
Артур долго искал это определение и в результате остался удовлетворен таким своим ответом. Моргана снова не выдала ни одной чертой своего лика ничего из того, что кипело в ее гневной и мятежной душе.
-Оставим это, — уже мягко заговорил Артур, — девушке Марди нужна помощь, Мерлин, надеюсь, способен позаботиться о ней, когда она встанет на ноги, мы переведем ее на другое место. Завтра прибудут гости, их надо встретить с честью и королевским размахом. Герцог Леодоган, если вы действительно хотите жениться на Марди, я буду рад благословить этот брак. Моргана, у тебя с сегодняшнего дня более опытная служанка. Она просилась к тебе сама, слезно умоляла меня и я дозволил.
-Просила? Умоляла? — Монтессори красноречиво оглядел фигуру Морганы сверху вниз, — нет, я все понимаю, но не понимаю!
-Кто она? — нахмурилась Моргана, успев подумать о Лее. Если бы эта танцовщица стала ее служанкой, а не Гвиневры было бы все куда проще, от Леи подвоха можно и не ждать, верно? Танцовщица, веселого нрава, храбрая и смелая, догадливая и деликатная — мечта, а не служанка! И всяким герцогам противостоять сможет и в обиду госпожу не даст.
-Эта…- Артур нахмурился, пытаясь вспомнить имя, — черт, не помню! Что-то римское… сама разберешься, но она очень просилась и я надеюсь, что вы поладите. Все свободны, кроме Морганы, идите! У нас много дел.
-А я в чем провинилась? — безнадежно спросила Моргана, уже догадываясь, что там за римское имя навязалось ей в услужение.
-Ни в чем, — Артур нерешительно приобнял Моргану за плечи, ткнулся лицом в ее волосы и замер, пытаясь найти покой в своей душе, который так издевательски оставил его, — Моргана. Я совсем не могу сладить с Кармелидом. Он рассказывает мне ужасные вещи о тебе, о каком-то заговоре, о Граале, говорит, что и ты, и Ланселот — все вы связаны какой-то идеей свержения. Я не слушаю его, но упорствует. Его доводы кажутся мне убедительными, а я ничего не могу с ним сделать, ведь и ты никогда не будешь на моей стороне, и Мерлин… черт с ним, с друидом, но ты!
-Ты тоже никогда не был и не будешь на моей стороне! — Моргана высвободилась от Артура и взглянула на него, пытаясь быть жесткой и твердой, но выходило дурно.
-Я не мог. Я не знал, что ты есть на свете. — Артур не сделал попытки снова обнять ее, он остался стоять в отрешении, в стороне, — я думал, я совсем один, с обузой на спине в виде Кея и положением оруженосца полубезумного рыцаря. Понимаешь, как я жил? Я не верил, что могу стать королем, я не видел себя на троне.
-Ты еще не король, — возразила Моргана, на всякий случай, отходя в сторону, — носить корону, не значит быть королем. Еще нет! Быть королем — это быть готовым умереть за каждого из своих подданных, это уметь жертвовать всем, что тебе дорого ради его счастья, не бояться смерти, и бесчестия, а бояться лишь того, что твой народ сгинет! Быть королем — это не развлечения и охота, не турниры и дешевые приключения с девицами… это ответственность, что гнёт тебя к земле, которая не дает тебе наслаждаться вином и отравляет пищу вечным пеплом!
-Тебя послушать — король это проклятие, — невесело усмехнулся Артур, — зачем тогда быть королём? Я готов к смерти, но ты говоришь и о бесчестии, и о том, что мне жутко слышать.
-Пожинай плоды доблестных отцовских трудов! — Моргана отошла от Артура еще, — наслаждайся! Вот твоё королевство, правь…бастард!
-Что, даже не «ублюдок»? — поинтересовался Артур со зловещим смешком, — Моргана, чего ты хочешь от меня? Я готов умереть, если это принесет тебе радость, я готов отдать тебе все, чем обладаю…
-Я хочу, чтобы ты стал оружием боли, чтобы испытал все, что испытала я, чтобы тебе было также больно, чтобы Мерлину было больно от того, что он ничего не может сделать, чтобы помочь тебе, — ответила Моргана и неожиданно сделала шаг к Артуру. Ее голос изменился, стал тише, прерывистее, — и я хочу, чтобы ты в этой боли уцелел. Хочу, чтобы ты стал королём. Королём, который может пожертвовать всем ради блага своего народа, отдаст самое дорогое для счастья крестьян и ремесленников.
-О, — Артур приближался к ней стремительно, но она усилием воли заставила себя стоять. — Моргана, дорогая моя, я скажу тебе сейчас одну вещь, но скажу ее лишь один раз.
Артур взял пальцы ее руки, переплел со своими и, глядя ей в глаза, медленно, с расчетом, ответил:
-Самое дорогое, что у меня есть — это ты. Не корона, не моя жена, не мой приемный отец и не Кей. Ты. И даже тот ребенок, который был плодом нашей любви, не был мне дорог. Ты — вот, что мне важнее всего, и, может быть, придет день, когда я смогу отдать твою жизнь на растерзание народу, чтобы доказать, что я король, но я хочу, чтобы ты помнила о моих словах до конца…всего.
Моргана даже остекленела от такого откровенного, неожиданного признания, сорванного с уст Артура нелепым порывом происходящего. Моргана не успела даже осознать момент, когда его пальцы оставили ее руку, и неожиданно ей захотелось вернуть его тепло к своей руке. Она почувствовала себя полной дуррой, а Артур уже уходил к дверям. У самого выхода он вдруг остановился, обернулся и попросил:
-Поладь со своей новой служанкой, Моргана, она, похоже, славная. И еще, завтра гости, если кто-то приедет, пусть увидит всю красоту и гордость нашего Камелота, оденься достойно короля.
И он оставил залу и Моргану, вышел, прикрыв за собою дверь, а фея запоздало подумала, что снова где-то просчиталась, где-то в глубине собственной души ошиблась. И это было неисправимо.
***
-Да вы издеваетесь…- Моргана нос к носу столкнулась со своей новой служанкой, любезно предоставленной ей от Артура, и сразу поняла, что не ошибалась насчет мрачности своих предчувствий.
-О, леди Моргана, мы с вами так чудно поладим! — запела Октавия, на лице которой под толстым слоем белил восторг облекался в страшную маску. — Мы с вами проведем много-много чудных минут!
-Значит, так, — прежде Моргане не приходилось сталкиваться с придворной жизнью так близко и она боялась потерпеть неудачу, но сейчас понимала, что если не поставит себя сразу так, как должно, потом пожалеет, а так есть вероятность, маленький шанс, что Октавия хоть как-то будет управляема, — у меня есть ряд условий.
-Всё, что пожелает сестра короля, — Октавия лучилась дружелюбием, вызывая у Морганы стойкое желание познакомить ее лицо с поверхностью стола в зале Совета.
-Я привыкла рано вставать, — Моргана принялась загибать пальцы, — привыкла к тому, что в мою почту и дела не лезут, моих гостей не обсуждают, держат язык за зубами и готовят горячую ванную по первому требованию, невзирая на время суток, ясно?
-Разумеется, госпожа, — Октавия лукаво блеснула глазами и Моргана сжала зубы, чтобы не выдать скрежета.
-Также, я привыкла к тому, что моя служанка не ходит за мною по пятам и умеет молчать, пока ее не спросят, — это было важнее всего. Моргана не собиралась ходить в окружении свиты из соображений здравости.
-Вы не заметите меня, госпожа, — Октавия прижала руку к груди, — я буду тиха, незаметна и послушна.
-И чтоб так и было! — угроза вышла неубедительная, по мнению Моргану уж точно, но Октавия мелко-мелко закивала, давая понять, что она все-все поняла.
-Хорошо, — настороженно согласилась фея, — тогда… помоги мне переодеться к обеду. И не задавай вопросов о шрамах на спине, не люблю.
-О каких шрамах? — спросила Октавия, глядя на исполосованную спину Морганы, — ваша спина абсолютно гладкая, не вижу шрамов.
Ее руки уже ловко (надо признать, куда ловчее, чем руки Марди), орудовали над шнуровкой, закрепляя крючки и кольца на платья, фиксируя нежную шелковую, неподатливую и капризную, как все дорогое и нежное, материю. Октавия не проронила ни звука, пока ее руки закрепляли и зашивали на живые подвижные нити невидимые и тонкие загибы одеяния, а Моргана все ждала какого-то укола или едкого смешка, но нет — ничего не последовало.
-Госпожа, вы прекрасны, — Октавия взглянула на Моргану глазами, полными неподкупного восхищения, — темно-зеленый, определенно, ваш цвет! Любой мужчина будет покорен вашим…
-Я велела не говорить со мною, — напомнила Моргана и Октавия послушно опустила глаза, показывая вину. Моргане даже стало совестно от раскаяния девушки, и она решила что, возможно, ошиблась на ее счет и была к ней строга. Однако извиняться Моргана не стала, предположив, что время покажет, кто прав, а кто нет.
-Ты свободна до вечера, — сказала фея пренебрежительно, — я вернусь поздно, после вечерней молитвы, мне потребуется горячая ванная и кружка теплого молока с медом. Также — перекусить что-нибудь легкое, но не сладкое и никаких пирогов, поняла?
Октавия, будто бы избегая лишнего слова, кивнула. Моргана удовлетворенно проследила за ее кивком в отражении зеркала и вышла в галерею. Октавия для верности просидела еще четверть часа в покоях, не делая никуда и шага лишнего и сохраняя на лице своем покорность, затем, набросив на голову серебристый плащ, опрометью бросилась к нижним галереям. Ей было легко найти герцога Кармелида и он, увидев ее, даже изумился, но…не то, чтобы изумление его было глубоким — он предполагал за этой девушкой некие, схожие с его духом, порывы.
-Мне нужно с вами говорить, — тихо, чтобы слышал герцог, хотя она отвела его в сторону, промолвила Марди.
-Говори, — разрешил Леодоган, любуясь ее легким смущением.
-Я служанка леди Морганы, а вы не любите ее. Вы, полагаю, хотите о ней кое-что знать? Чтобы иметь возможность уничтожить ее при случае?
-Кто же говорит так откровенно? — попенял Кармелид, но не злобно. — Я обожаю Моргану! Я люблю ее!
-Меня вы тоже полюбите, — промолвила Октавия, — я хочу перестать быть служанкой и простой придворной. Я хочу власти и признания. Вы — опытный интриган, вы знаете, как мне этого добиться, а я знаю, как помочь вам уничтожить Моргану — у меня есть доступ к ней и к ее жизни! У вас этого нет. Я докладываю каждый ее шаг, а вы играете на моей стороне. Мы сумеем стать друзьями?
-Чем ты лучше Марди? — Леодоган с усмешкой взглянул на нее. — Марди вернется к Моргане и будет работать на меня, какой мне смысл вкладывать усилия в тебя? Марди, например, более скромна в своих желаниях.
-Я красивее Марди, — заявила Октавия абсолютно спокойно, словно бы знала, что ей придется отвечать на этот вопрос. — Я моложе, при дворе дольше и сговорчивее.
Октавия расчетливо переместилась к герцогу так, чтобы ее бедро коснулось его ноги. Она томно склонила голову и облизнула губы, глядя ему в глаза.
-Какая же ты дрянь! — восхитился Кармелид, пытаясь придумать многоходовку, чтобы использовать по максимуму эту девицу и слить ее в сторону при первой же возможности — ни к чему столь амбициозные дамы под рукою. — Ладно, милочка. Достань мне копии личных писем Морганы или что-то такое, чтобы доказать свою пользу… принеси мне хоть что-то весомое, если сумеешь, конечно…
***
-Ты как? — Моргана увидела Ланселота, сидящего на ступеньках, ведущих в кухню. Туда, чтобы не попадаться на глаза двору и не оскорблять его, доставляли товары каждое утро, все лучшее с рынков и полей свозилось к маленькой дверце и в корзинах разносилось по лавкам…
Ланселот жевал большую сырную лепешку, сидя на ступеньках на этой самой лестнице. Моргана вообще полагала, что найдет его на обеде, но этого не случилось, и она отправилась бродить по замку в его поисках. Доброй души Персиваль подсказал, что видел его, идущего на кухню и фея, забыв даже поблагодарить рыцаря, бросилась туда.
Моргана осторожно обозначила свое присутствие деликатным кашлем и села рядом с ним, когда Ланселот покорно подвинулся, освобождая ей место на ступенях. Моргана села прямо на ступеньки в темно-зеленом прекрасном платье, которым так восхищалась Октавия еще три четверти часа назад. Но Моргане было все равно до какого-то платья. Ланселот отломил половину лепешки и протянул Моргане так естественно, как будто они до сих пор блуждают где-то по враждебному Тракту.
-Ешь спокойно, — Моргана попыталась отказаться, но Ланселот был настойчив. Фея сдалась, откусила маленький кусочек от протянутой лепешки — удивительная сырная мягкость, потрясающее теплое и даже обжигающее еще тесто и щепотка мускатного ореха для легкой остроты заполнили вкусом.
-Знаешь, мы уже давно исправили наше бедственное положение, — Ланселот откусил еще кусочек, — но я не могу есть один. Мне все время кажется, что это как-то неправильно.
Моргана кивнула — она сама испытывала то же. Ей было непривычно есть в одиночку, и даже пиршественный зал казался глупым фарсом. Неужели именно там, на пороге голодной смерти и бедства, нищеты и постоянных скитаний и было что-то настоящее, правильное? Так просто было делить кусок хлеба и мутную воду пополам, по-честному, так почему так сложно съесть лепешку или блюдо в одиночку? Не надо делиться и голодать, а душа не на месте и выходит что тогда, в прошлом, было спокойнее! Они могли умереть каждый день, но, черт возьми, жили! Как так складывается?
-Почему Марди попыталась покончить с собой? — спросил Ланселот. — Это было страшно. Если бы Кей не спас ее.
-Если бы я не обругала Кея, он бы не обиделся на меня и не пошел шататься повсюду, и не спас бы ее, — усмехнулась Моргана и погрустнела, — я не знаю, почему она хотела умереть. Марди не говорит этого. Вообще не отвечает. Я допрошу ее.
-Но у тебя же есть мысли? — Ланселот взглянул на фею, — не может у тебя не быть идей! Это же ты!
-Кратко, — Моргана призадумалась, — либо я ее довела до такого, либо Кармелид. Он к ней приставал, а сегодня ранним утром я застала ее спящей в его объятиях. Артур же говорит, что Кармелид что-то творит, что Артур не может его контролировать.
-Он ничего не может контролировать и Кармелид здесь не при делах, — заметил Ланселот едко.
-Да, но мне не нравится усиление Кармелида в последнее время. После того, как Гвиневра просила тебя научить ее интриговать, Леодоган как-то…потерял здравомыслие. Я опасаюсь того, что Гвиневра нашла себе в его лице учителя. Отец и дочь, королева и герцог…
-Ты говоришь о королеве и о моей возлюбленной, — холодно промолвил Ланселот, — аккуратнее, Моргана! Мое благородство тоже имеет конец.
-Меня ненавидят, Ланселот, — Моргана закрыла лицо рукой, пряча злые слезы, — я — любовница короля, советница, и я чужая. Гавейн вообще сегодня…
-Что? — с тревогой спросил рыцарь, — Моргана, тебя любят. Ты многое делаешь…
-Потому что должна делать, — ответила она как-то резко, — Гавейн сказал, что я посмела оскорбить юродивого, с его слов вышло, что это низко, и я знаю, что это недостойно! Но я это сделала!
-Возможно, в этом твой дар, — пожал плечами Ланселот, позволяя Моргане ткнуться в свое плечо, — оскорбляя людей, ты спасаешь чужими руками. Дьявол, Моргана, я не знаю уже, как быть в этом гнезде. Я либо сойду с ума, либо уже сошел.
-Ко мне сегодня кто-то вломился, — вдруг вспомнила Моргана, — кто-то вошел в мой кабинет. Скорее всего — женщина, судя по шлейфу тонкого парфюма.
-Ты хочешь сказать, что кто-то, вламываясь к тебе, решил облиться ароматами? Наверняка? — Ланселот с удивлением воззрился на подругу, — это как-то…глупо.
-Либо неопытность, либо…- фея осеклась и медленно села прямо, поражаясь тому, что как-то совсем из-за Марди упустила из виду это обстоятельство. Если бы не тот факт, что Марди спала, когда Моргана вернулась, был бы повод думать на нее — неопытность и… впрочем, так ли прочно ее алиби? Что, если Марди испугалась и потому пыталась покончить с собою, боясь, что Моргана угадает ее руку в проникновении в свой кабинет? Что, если Марди стала лишь марионеткой в чьих-то руках? В грязных герцогских руках, например?
-Что ты еще придумала? — Ланселот слишком хорошо знал это положение феи, когда она готова сорваться с места, но ее мысли еще пытаются просчитать дополнительные варианты, чтобы не ошибиться.
-Ничего, — Моргана села как прежде и снова ткнулась Ланселоту в плечо, — мир прекрасен. Я оскорбила Кея, Кей спас Марди. Ты им помог. Вы молодцы. И я молодец, не оскорби я его, будь сдержаннее, лишился бы Камелот одной жизни.
-Выходит, что грубость идет на благо, — подвел итог рыцарь, похлопывая фею по спине, — видишь, все не так плохо.
Моргана не успела ответить. Их грубо окликнули со двора. Они синхронно взглянули в сторону и поднялись с места, н сговариваясь, но действуя отлажено, как умели действовать.
-Ланселот? Моргана? — к ним спешил, задыхаясь от быстрого бега, Персиваль.
-Чего тебе? — холодно спросила фея, чувствуя, что ничего хорошо уже не будет.
-Я не знаю, что делать, — признался Персиваль, — но, Мерлин, кажется, спятил!
Глава 52
А происшествие со стороны выходило очень занятное! Мерлин, после того, как Марди была спасена Кеем, приведена в чувство Ланселотом и погружена друидом в лечебный сон, решил, что и с него хватит бодрствования и ему также следует отдохнуть. Перечить Мерлину никто не стал, ибо друид пребывал в одиночестве (не считая спящей магическим крепким сном Марди), и потому он с чистой почти совестью удобно устроился в глубоком кресле и задремал.
Задремал же он, как выяснилось чуть позже, ровно с тем, чтобы сквозь сон почувствовать, как кто-то аккуратненько обхватывает его ногу на манер кошачьих когтей и сдавливает. Кошек у Мерлина не было никогда — он их недолюбливал, и это было взаимно, а потому Мерлин решил сквозь сон, что это чье-то создание забралось в его кабинет и решило поиграться. Он недовольно дернул ногой во сне, и когти разжались, выпуская добычу.
И схватили снова. Теперь уже за обе ноги. На кошку это не походило, даже если принять с натяжкой тот факт, что в Камелоте все было не так, как должно быть в нормальном месте. Впрочем, Мерлин не верил в нормальные места и всегда ждал подвоха, наученный Камелотом. Мерлин открыл глаза и медленно взглянул себе под ноги, рассчитывая, что все-таки это какая-то кошка решила с ним поиграть. Когда же друид увидел длинные темно-серые, почти черные руки с когтями-пальчиками, держащие его за ноги, уходящие продолжением и, пряча своего владельца под креслом, сон оставил Мерлина. Он осторожно шевельнул ногой и неведома зверушка, очевидно, решила, что он проснулся, или угадала это, или учуяла, и руки мгновенно исчезли под креслом. Мерлин, щелкнув пальцами, призвал в свою руку магический огонек и аккуратно спустился на колени, чтобы заглянуть под кресло.
Из-под кресла на него посмотрели два горящих желтых глаза, гораздо больше человеческих, и что-то мурькнули ему на огонек. После чего, к обалдевающему Мерлину снова выдвинулась из-под того же кресла рука с коготками-пальчиками и бросила к ногам его цветочек. Ромашку. Обыкновенную тонкую нежную ромашку. После чего глаза мигнули и погасли.
Вот тут нервы у Мерлина не выдержали. Он был готов ко многому, но не к тому, что кто-то будет дарить ему подарки из-под кресла. Он, сопровождая свои действия руганью, перевернул рывком кресло, желая обнаружить своего посетителя, и никого не увидел — только какое-то темное пятнышко медленно, на его глазах растворилось, впиталось в пол.
Мерлин не остановился. Заметался. Неведомый прежде страх, паника зажглась в нем. Какая-то тварь явилась, подарила цветочек и исчезла — насколько это возможно? Мерлин для острастки перевернул еще одно кресло и никого под ним не обнаружил.
На шум зашел Персиваль, дежуривший по коридорам. Он увидел Мерлина, стоящего в эффектно задравшейся сзади мантии, переворачивающего кресла и отборно ругается на нескольких неслыханных прежде рыцарем языках. Это не было похоже на Мерлина — всегда сдержанного и рассудительного, Персиваль попытался его было окликнуть, но Мерлин подпрыгнул, услышав его голос и от этого ваза, стоявшая прежде на опасном краю шкафа с книгами, явленная артефактом друида, покачнулась и упала прямо под ноги Мерлину, разбилась, спровоцировав дурной запах, поднявшийся от осколков и новую порцию брани.
Персиваль, пятясь, выскользнул из комнаты с грацией почти отсутствующей и принялся искать кого-то, кто если и не объяснит в чем дело, то. Хотя бы, наведет порядок.
-А, по-моему, всё так, всегда! — к моменту появления Морганы друид уже просто лежал на полу, ничком согнувшись над осколками вазы, и тихо проклинал день, когда пришел на службу к Утеру.
Мерлин, услышав ее голос, поднялся. Невидящим взором он взглянул на нее и взгляд его медленно обрел осмысленность. Он обернулся, взглянул на комнату, слегка пострадавшую от его действий, разрушенную и истерзанную, ставшую мгновенно жалкой комнатой безумца и увидел Марди, лежащую все в том же спасительном сне.
-Что здесь было? — спросил Мерлин, оправляя мантию.
-Ты мне скажи, — Моргана заговорила тихо, пока Персиваль и Ланселот возвращали кресла и столики на место. — Что за буйство чувств?
-Я устал… и я напуган, — ответил Мерлин, — я… видел кого-то.
-Кого-то? — Моргана обернулась, судорожно прикидывая про Мелеаганта, — кого?
-Там, — Мерлин указал на кресло, которое Ланселот вернул на место, — желтые глаза и такие…руки-когти. Оно подарило мне цветочек.
-Мило, — фыркнула Моргана, — а корону оно тебе не подарило? Мерлин, я тебя умоляю, проветривай, и не пей свои же зелья — ты дуреешь! Персиваль, окно открой, смрад жуткий
-Что за цветочек? — неожиданно спросил Ланселот, подходя к ним ближе, — что за цветочек, Мерлин?
-Какая разница? — Моргана закатила глаза. — Ты что, тоже хочешь? Ну…
-Ромашку, — Мерлин махнул рукой и Ланселот заметил, проследив взглядом, то, что не заметил раньше. Ромашка — обыкновенная плевая ромашка, как те, что он приносил Лилиан. Лилиан! Почему так заколотилось сердце? О, сколько он не вспоминал о ней? Но причем здесь она? Она ничего не сделала…или сделала? Причем? Боже…
-Что с тобой? — спросила Моргана, заметив, как изменился Ланселот в лице, все равно он для нее и был, и оставался раскрытой книгой.
-Не знаю, что-то вспомнилась Лилиан, — Ланселот решил не лгать Моргане и отвечать честно.
-Кто? — Мерлин постепенно возвращался в свое нормальное состояние. — Кто это?
-Но это глупо, — Ланселот и был, и оставался человеком, но почему-то что-то не давало ему покоя. Он каждый день соприкасался с миром магического: леди Озера, целительство Лилиан, магия Морганы и теперь Мерлин… мог ли он отрицать то, что есть какая-то сила, которой он может не знать, но которая упорно стучится, дает знак? Лилиан… это не связано с нею, не может быть связано? Или может?
-Но Мерлин видел чудовищ, — попытался сам себя убедить Ланселот, — а Лилиан сейчас…в замке де Горра. Ведь так? Так. Это все…простите, я пойду.
Моргана вспомнила, как ей самой открылась заклубившаяся тьма у ног Мелеаганта, как появлялись вокруг него существа, которых Моргана не видела прежде и у них тоже были желтые глаза. Может быть, весть? Моргана обернулась, наблюдая за Ланселотом, покидающим комнату. Если она скажет ему, что Мелеагант обладает этими слугами, этими Тенями, придется объяснить ему, что она уже виделась с ним, и она откроет тайну, которая, быть может, потом сыграет против нее. Здесь было над чем подумать, но Ланселот не был для Морганы чужим. Она, не действовала,
не просчитав прежде двух-трёх вариантов. Но что, если Лилиан действительно нуждается в чем-то? Что, если это была весть? Что, если…
-Ланселот! — сердце не выдержало. Пусть она ошибается, пусть это сыграет против нее самой, Ланселот сделал для нее столько, что она не может позволить ему не узнать о тенях. — Ланселот!
Моргана выбежала за рыцарем, готовая рассказать ему и про встречи с Мелеагантом, и про его силу. И про его слуг. Если Лилиан в опасности, или нуждается в помощи, а Ланселот из-за ее молчания не дойдет до этого, или дойдет поздно, она себе не простит его страдания!
-Ланселот! — рыцарь обернулся, с удивлением глядя на догонявшую его фею. Она была взволнована не на шутку.
-Не пугай меня, — попросил Ланселот, — что такое?
***
-Мне нужно найти эту твою…мать, — промолвил Мелеагант самым мягким тоном, на какой был способен в период острого раздражения, — Лилиан, дорогая, прошу тебя, солнце мое, луна, окажи мне в этом помощь.
-Да как? — Лилиан развела руками, — я не знаю, где ее искать. Этот Мерлин, с которым она постоянно интриги плела, может быть, и знает, но я с Мерлином не знакома, что я могу?
-Но Ланселот сейчас в Камелоте, где и Мерлин! — Уриен понемногу начал понимать суть происходящего. — Если был бы какой-то…
-Напишу письмо, — пожала плечами Лилиан, — хорошо.
-Нет, — возразил Мелеагант, мягко проводя пальцами по волосам Лилиан, попутно наслаждаясь их мягкостью, — любовь моя, это слишком… предсказуемо. Кто знает, что за игрища в Камелоте и кто еще прочтет твое письмо и куда оно попадет? Нет, не то!
Мелеагант раздраженно заходил между кресел, что-то бормоча себе под нос.
-Как обновление флота? — Уриен решил его переключить на другую тему, — испанцы дали согласие работать с тобой?
-Да, — принц кивнул, — один из тех, кто был в команде по строительству нового флота, согласился за скромное вознаграждение осмотреть мой флот и уже после решим, что будем делать. Так, как же быть…
-Я не думаю, что кто-то вскрывает почту Ланселоту, — Лилиан все это казалось глупым и невразумительным, — если он простой рыцарь…
-Он дружит с Морганой! — ревниво заметил граф Мори и был прав в этом.
-А еще письмо к рыцарю из враждебной Камелоту земли выглядит подозрительно и просится на вскрытие, — поддержал Мелеагант, — если бы был какой-то знак, чтобы… мне нужно, чтобы Ланселот как-то вспомнил о тебе, чтобы подумал, что тебе нужна помощь, какой-то знак, символ.
-И что? — не поняла Лилиан, — он что, приедет?
-Нет, — принц усмехнулся, — он, не умеющий решать наверняка загадки, пойдет к Моргане, а она свяжет вас магически и ты объяснишь Ланселоту, что ему нужно беречься Леди Озера — а что, она и к нему может заявиться! И что Мерлину бы лучше выдать ее местонахождение, если он о нем знает.
-Звучит разумно, — согласилась Лилиан, поджимая ноги под себя, сидя в кресле, — но у нас нет какого-то знака.
-А ромашки? — не согласился теперь уже Уриен и передразнил, — ты ему ромашками как-то при первой нашей общей встрече тыкала. Дескать, вот бы те времена, когда Ланселот был моим другом, что носил мне ромашки!
-У меня не такой голос! — возмутилась Лилиан.
-Ромашки звучат уже как бред, он не настолько умный, чтобы сообразить, — Мелеаганту затея не нравилась, но лучшего не было.
-Попробовать мы всегда можем, — Уриен взглянул искоса на Мелеаганта и понял, что принц согласен и на подобный план.
Мелеагант призвал одну из своих теней, из числа тех, что свалилась к нему под ноги с потолка, не удержавшись, очевидно, лапками-когями, и отдал ей приказание. Тень мурькнула и мигнула, и тут же выпрыгнула в окно, на пути обращаясь в невидимку.
-А они полезны, — неожиданно подумал вслух Уриен, — хорошие шпионы, незаменимые помощники!
Мелеагант странно вздохнул и не ответил. Он хорошо знал, что Тени иногда еще и проявляют инициативу, а это уже выходило порою боком. В этот же визит в Камелот Тень просто потеряла ориентир и перепутала комнату Мерлина с комнатой Ланселота, а потом, когда вбежал уже Ланселот, решила ничего не исправлять… цель была достигнута. Почти что без нарушений и провалов. Разве что Персиваль счел Мерлина за сумасшедшего, да Мерлин крепко задумался о некой дорогой для Ланселота Лилиан, да о странных гостях, которых, очевидно, не особенно-то и отрицала Моргана, как будто бы знала… или подозревала их существование? Приход?
***
-Я поторопилась соглашаться! — Лея затравленно взглянула на Гвиневру, — я поторопилась, надо сказать Персивалю, что я не стану его женой, что все… слишком быстро.
-Лея! — Гвиневра, которая держала себя в руках после провала с проникновением в кабинет Морганы только ради Леи, от нее же учась самообладанию, ела рядом со служанкой, — Лея, ты разве не любишь Персиваля?
-Я не знаю, — призналась Лея, — мое сердце отбивает имя, но я как сумасшедшая, пытаюсь не думать об Уриене, а сердце так и рвется… и я помню. Но Персиваля я терять не хочу. Он мне дорог. А что, если я совершаю ошибку? Брак — это же… брак!
-Мой отец, — неожиданно твердо промолвила Гвиневра, — выдал бы меня за любого, кто посватался бы. И я, велик был шанс, не узнала бы даже — за кого, до самой свадьбы. Я едва не стала женой де Горра!
-Он хороший человек, — заступилась Лея, — я всем обязана ему и Уриену!
-Да, — Гвиневра нервно смяла пояс платья в руках, — да, милая моя, может быть, но ты говоришь о том, что ты не хочешь выходить замуж за Персиваля, боясь ошибиться. Но он тебя любит. Если бы ты была бы дочерью герцога или графа, тебя не стали бы спрашивать. Тебя отдали бы тому, кто считал бы тебя своей вещью, а Персиваль смотрит на тебя, как на королеву. Он боится тебя обидеть или задеть, когда даже сам король…
Гвиневра осеклась. Хватит. Слишком тяжело. Да, она не любит больше Артура. Да, он совершил ужасное предательство по отношению к ней, но она его жена. Она королева. Она не имеет права отзываться так о нем. Слишком больно и подло, если сумеет.
-Мы заказали тебе красивое платье, — продолжала Гвиневра, с трудом сглотнув неожиданно неприятный комок в горле, — тебе будет к лицу нежно-голубой шелк, ты будешь прекрасна.
Гвиневра провела рукой по волосам Леи, собирая всегда непричесанную, гладкую копну по плечам в пучок:
-Мы поднимем волосы чуть-чуть наверх, у тебя удивительная длинная шея! И что-нибудь повесим. И ты будешь самой красивой…
Лея заплакала, уткнувшись в объятия Гвиневры. Где-то в уголочке комнаты беспокойный мышонок Маолас грыз что-то в своем домике, пытаясь дать понять, что страсти-страстями, а покормить его бы и не мешало! Лея попросила Гвиневру покормить вечером, но та забыла, из-за всего страха, что испытала, будучи обнаруженной Мерлином.
***
-Персиваль, а оно тебе надо? — как бы, между прочим, откладывая в сторону свой тренировочный меч, спросил сэр Грегори.
-Ты о чем? — не понял, а вернее, сделал вид, что не понял, Персиваль, уже представляя, как через пару дней станет мужем Леи, как сможет открыто появляться с нею при дворе, как будет она однажды смотреть на него. Он сделает все, чтобы она любила его. Она полюбит. Она не сможет остаться к нему равнодушной.
-О Лее, о браке с нею, — включился Гавейн, переодеваясь, — кругом столько девушек!
-Они прекраснее, они свободнее, знатнее, богаче, — подхватил Грегори.
-У них есть титулы и имена, — согласился Гавейн так слаженно, словно они с Грегори это репетировали уже когда-то.
-Они не служанки! — подвел итог Гавейн, и это стало окончательной чертой, и чертою опасной. Персиваль взбунтовался. Он вообще был мирным человеком в быту и с другими рыцарями, но теперь, когда этот разговор повторялся уже не в первый раз, терпение его пролилось на землю, переполнив чашу.
-Ты, Гавейн, помолчи! — голос Персиваля без труда взвился, он взревел, — ты сегодня утром высказывал Моргане, что она оскорбила Кея, было?! Было?!
-Было, — Гавейн с удивлением воззрился на своего друга, — но и что, здесь…
-Это одно и то же! — упорствовал Персиваль, не давая даже возможности более возражать себе. — Ты говорил, что есть недостойные королевской крови вещи, а сам? Сам-то ты чего достоин? Ты оскорблял ее, а на деле — сам такой же, как она и даже хуже! Моргана в лицо сказала Кею, кто он…
Персиваль перевел дух на мгновение, затем его гнев снова обрушился на головы рыцарей:
-И то, это даровало жизнь Марди! А ты? Ты — трус! Грегори, не смей отворачиваться!
-Я просто предостерег тебя, дружище! — Грегори решил предпринять попытку к бегству и провалился.
-Ты не просто предостерег, — свистящим и страшным шепотом возразил Персиваль, — ты унизил мой выбор, унизил мою женщину…
-А она точно твоя? — не удержался Гавейн, у которого, наверное, абсолютно испарился инстинкт самосохранения. — Она на этого графа смотрела так, как на тебя и не смотрит. Да и все знают, что все служанки те еще…
-Те еще «кто»? — теперь в ярость пришел уже Грегори. — Моя жена была служанкой у жены Багдамага де Горра, ты что-то хочешь сказать и на ее счет?
-Нет, — смутился Гавейн, — но служанки, как правило…
-Что? — прищурился Грегори, — говори, Гавейн!
-Прекратите, — Персиваль не умел долго злиться, он быстро прогорал и когда начался новый конфликт, он попытался унять свой гнев и выступить в непривычной роли дипломата.
-Он женится на служанке, я женился на служанке, Марди, девчонка, которой покровительствовала твоя жена, тоже служанка… что ты хочешь сказать на их счет? Ты — поганый лицемер и пес короля? — Грегори в пылу гнева не услышал предупреждения Персиваля. Персиваль попытался встать между ними, но зря, потому что в следующее мгновение завязалась безобразная драка. Наверное, отношения между рыцарями не были такими идеальными, как бы ни желал того Артур, у них были свои давние притирки и переплетения между кровью, счетов было больше и благодарных, и гневных. Конфликт между Гавейном и Грегори назревал очень давно, они цеплялись друг к другу еще до восшествия Артура на престол, а теперь, когда поводов было все больше и больше, когда каждое совещание превращалось в столкновение сил, когда жизнь закипела совсем иначе…
Драка была вопросом времени.
***
Октавия проникла в комнату Морганы, едва закончила свой переговоры с Кармелидом. Она, в первом своем появлении, не стала рыться или даже открывать ящики, не приблизилась к столу. На котором угодливая судьба разбросала листы бумаги: подходи-смотри, нет. Октавия не была глупа. Она просто привыкала к бесприютности комнаты. Пытаясь учуять характер здешней хозяйки, угадать, чем она здесь занимается, оставшись один на один со своими мыслями, и кто может быть вхож сюда? Разумеется, служанка первым делом будет под подозрением, и Октавия пыталась придумать, на кого можно свалить, в случае чего, какое-нибудь мелкое происшествие?
На Лею? Кажется, девчонка королевы заходит сюда иногда. На Ланселота? Он вхож чаще, но он не производит впечатление человека, который может сыграть против Морганы даже теоретически. Было глупо оставаться и смотреть на постель Морганы (так и не заправленную), разбросанные вещи, кресла и ее греко-римское ложе… Октавия же не могла сделать шага прочь, пытаясь прочувствовать, какого Моргане оставаться здесь каждый вечер, какого ей просыпаться на этой постели…
Она провела, исследуя опытным и просто любопытным взором в комнате около десяти минут, после чего тщательно закрыла дверь в комнату и побежала из своей в коридор, свернула раз, другой, третий и столкнулась, наконец, с тем, кого искала.
-Ну? — быстро, без предисловий потребовал Мерлин, оглядываясь, чтобы убедиться, что никто их не подслушает.
-Кармелид согласился, — ответила Октавия.
-Прекрасно! — одобрил Мерлин, — ты молодец, Октавия.
-Давайте ещё раз обсудим наше соглашение! — потребовала девушка властным, отточенным тоном. — Я залезаю в постель к Кармелиду и в доверие к Моргане, помогаю тебе, Мерлин, их убрать с пути, а ты помогаешь мне стать королевой, верно?
-Да, — с неудовольствием согласился Мерлин, сделав для себя в памяти отметку о том, что нужно избавиться при первой же возможности от Октавии. В монастырь ее сослать, на худой конец.
***
-Ты очень красивая, — восхищенный голос Артура сделал свое дело: у Морганы дернулась щека от нервного напряжения.
-Сам сказал одеться приличнее! — почему-то для Морганы фраза короля прозвучала едва ли не в обвиняющем тоне, хотя Артур ничего подобного и в мыслях не держал. А фея действительно показалась ему очень красивой в своем новом платье, которое она примеряла, стоя на высокой подставке, пока ловки руки трех портних подгоняли еще незаконченный наряд под нее. Моргане удивительно шли темные цвета — они делали ее кожу бледнее, и глаза выделялись еще сильнее — большие, глубокие, темные, полные страстного блеска. Для готовящегося праздника, королевского приема, который, по мнению и смутному предчувствию двора должен был обернуться провалом, Моргана не стала отступать от своей излюбленной цветовой гаммы и выбрала удивительно легкую, непрозрачную, и весьма внушительную на вид ткань приглушенно-бордового цвета. Цвет фландрийского вина, который так любила фея.
То, что платье с треугольным глубоким вырезом, высокой талией и причудливым серебряным шитьем на таком «фландрийском» полотнище шло Моргане сомнений не вызывало. Портнихи покорно трудились, пока король, не скрывая своего восторга, разглядывал ее.
-Оставьте нас, — попросила Моргана и портнихи, с поклоном, но почему-то ей, а не королю, удалились прочь.
-Это очень красиво, и ты красивая, — еще раз повторил Артур, понимая с досадой, что весь его словарный запас так мал, и так слаб, чтобы описать всю красоту ее облика. Он решил, что должен прочесть какую-нибудь легенду о рыцарях и прекрасных дамах, где так много причудливых
оборотов и слов-восхищений, ведь если Артуру не было дано от природы говорить также, он мог позаимствовать чужие слова? Не молчать же ему, отделываясь слабым: «очень красива»?
-Мне нравится это платье, — признала Моргана, с удивлением угадывая в своих ощущениях почти пропадающее в ней женское кокетство. Ей неожиданно захотелось кружиться, танцевать и очаровывать. Она была молода, и это платье показывало ей же, насколько она еще хорошо.
-Но…- Артур угадал в ее голосе какое-то сомнение, — что не так?
-Я пойду в другом, — почему-то именно это платье стало тяжелым решением для нее, хотя, у нее были периоды в жизни, когда приходилось иметь лишь одно платье, и каждый день чинить его, пока ткань не начинала расползаться под руками.
-Почему? — Артур подошел к ней, помог спуститься с постамента, на который ее возвели портнихи, работающие с ее одеянием. Он галантно подал ей руку, правда, левую, но исправился сам.
-Оно дорого, — просто ответила Моргана, теперь, когда она стояла перед Артуром, а он разглядывал ее, ей захотелось снова залезть на постамент и не сходить с него, пока он не уйдет.
-Сестра короля не может знать понятия «дорого», — категорично заявил Артур, — бери его. Можешь считать приказом. И моим подарком.
-Лучше верни мне титул, — попросила Моргана, — ты обещаешь вернуть, но до сих пор я только приживалка при твоем дворе, а не герцогиня.
-Я верну, — пообещал Артур и взял ее руку в свои, поцеловал, — у тебя такая тонкая рука! И сама ты…такая слабая, хрупкая.
-Я могу познакомить твое лицо со стеной, — фыркнула Моргана, вырывая руку, — хрупкая я, ага! Слабая!
Она отвернулась, теперь она стояла к Артуру спиной, выражая полное оскорбление.
-Не злись, — попросил он шепотом, приобнимая ее, — ты… не слабая, но я очень хочу. Чтобы ты была такою. Для меня. Для меня одного. Чтобы ты жила в моей клетке как дивная птица, а я бы был твоим защитником, твоим Драконом! И никакой дешевый рыцарь меня бы не победил!
-Руки убрал, — жестко потребовала Моргана и для верности сама сбросила его руки, — вот чего ты желаешь? Моей клетки? Мерзавец! Ублюдок!
Она размахнулась и, как раз, когда ее ладонь должна была коснуться королевского лица, чтобы совсем не по-королевски зарядить ему по лицу, дверь распахнулась. Сэру Монтессори хватило двух секунд, чтобы ввести их в ступор и сообразить, что здесь, возможно, бьют короля. В другой ситуации, если бы бил кто-то, кроме Морганы, Монтессори бы возмутился, но он давно заметил за этими двумя то, о чем переглядывался весь двор. Да и в управлении у Морганы были причины бить короля.
-Я, наверное, попозже зайду, — сориентировался рыцарь и попытался покинуть поле чужой битвы.
-Стоять! — прикрикнула Моргана, утрачивая интерес к избиению Артура, — что опять? Самоубийство? Кей? Саксы? Здравый смысл? Кто напал?
-Да никто, — отозвался рыцарь, останавливая свой побег, — так, Персиваль, Грегори и Гавейн подрались. Сильно подрались.
-Покараю, — ласково пообещала Моргана и ткнула Артура пальцем в грудь, — жить надо дружно, да?
-Продолжим нашу беседу позже, — Артур попытался законспирироваться. — К ночному часу. Заканчивай с платьем, явись завтра в нем, пожалуйста.
-Ты, к слову, очень красива, как будто дочь темного царства, — мимоходом вклинился Монтессори. — Твой стиль и цвет очень подходит.
-Спасибо, — тепло улыбнулась фея.
-Только…- Артур кашлянул, — вырез уж…мне не нравится. Это некрасиво.
-Ты прав, — Моргана оценивающе взглянула на себя в отражение, — некрасиво оставлять здесь узор незаконченным, попрошу портних, пусть углубят немного! Сейчас разберемся…
Глава 53
В пиршественном зале Камелота царит напряжение, которое едва ли не прощупывается рукою. Оно въедается в кожу и в одежду, а та фальшивость, что здесь буйствует, готова сорваться в грозу в любое мгновение. Напряжены музыканты, которые пытаются улыбаться и делать вид, что все идет так, как должно, и что им очень-очень весело. Но все чаще их пальцы не попадают друг к другу в такт, все раздраженнее музыка и их игра вносит скрипучий треск в залу, в число присутствующих. Музыканты, лучшие барды, пытаются создать веселье, но им не до смеха и не до радости, но они несут этот крест, кто из страха, кто из долга, кто из сострадания. И среди гостей царит та же удушливая атмосфера напускного веселья, от которой любой человек впадает в странное нервное состояние.
Шуты не веселят. Бродячие актеры гримасничают, но на лице короля нет улыбки, нет искренности — он хмурится и все его веселье сводится к горячему и почему-то сегодня, особенно противному вину, которое Артур хлещет без перерыва. Не он один.
Моргана, облаченная в великолепное дорогое платье приглушенного «фландрийского» цвета, исполненное по ее фигуре, сидит по левую руку от него и также методично, также мрачно напивается. Она знала, что будет так, но почему-то продолжала надеяться, а может быть, верила в свое злословие? Или же рассчитывала провал Артура сделать своим триумфом? Когда никто из приглашенных на прием гостей Камелота не явился, за исключением проживающего в самом Камелоте герцога Кармелида и членов Совета, Артур, кажется, что-то понял, понял, что он ничего не значит для влиятельных родов и это больно ударило его. Он пытается изображать веселье, он приказывает музыкантам играть, а гостям веселиться, но, честное слово, лучше бы он пощадил и себя, и всех, и дозволил разойтись — искреннего теплого приема и ужина хватило бы с головою, чем с непотребным размахом пир, рассчитанный на многих и доступный лишь малому кругу. Малому кругу тех, кто пожелал этого пира.
Моргана пьёт. Ей обидно за Артура. Обидно за Камелот. И за себя, нелюбимую, но собственную, тоже обидно. Она выряжалась в это дорогое платье, которое заботливо подбирали по ее фигуре. Она допустила Октавию к своим волосам, дозволяя ей сделать роскошную прическу, готовая соответствовать статусу почтенной советницы и сводной сестры короля, она не имела никакой возможности продемонстрировать этот свой образ хоть кому-нибудь из тех, кого не видела и кого едва могла бы выносить, видя каждый день в Камелоте.
Гвиневра — жена короля, сидящая по правую от него руку, испытывала, похоже, те же чувства, но не в той степени, как Моргана. У Гвиневры было больше, чем у Морганы. У нее была подруга — Лея, у нее был Ланселот, а Моргана с ужасом понимала, раз за разом, что все равно чувствует себя одинокой большую часть жизни. Даже когда рядом Ланселот, ей словно бы не достает какой-то части, того, что уймет ее внутреннее зловещее и разрывное пламя. И сбежать от этого Моргана не может, а Гвиневра, поглядывая на Артура, на Ланселота, перешептывается с леей — им хорошо. Они есть друг у друга.
Среди рыцарей осторожные разговоры. Грегори и Гавейн, сцепившиеся недавно в драку, сидят рядом и демонстративно вежливы в диалоге — еще бы, Моргана им обоим устроила разнос и пообещала выбросить из окна каждого, кто устроит драку. Ланселот пьет мало, он мечтательно смотрит перед собою, явно предвкушая тот момент, когда трезвость короля Артура отступит. Персиваль влюблено разглядывает Лею и считает, что сделал правильный выбор, и никто более не рискует высказать ему свое мнение на этот счет. Кей снует между гостями, кому рассказывая о своем подвиге, кому просто мешая.
Мерлина Моргана увидела сразу — он сидел через несколько мест от нее и неспешно что-то жевал. Друид почувствовал ее взгляд и сдержанно кивнул — правильно, все правильно. Моргана продолжала оглядывать зал, находя лица рыцарей, дам, что тяготились весельем. Всем было дурно на этом пиршественном провале. На этом посмешище, что было создано руками самого короля, ну ладно…почти всем.
Монтессори решил, что если он присутствует на празднике, он будет веселиться. Спорить с ним никто не стал и теперь мастер над казною веселился от души, отплясывал и подпевал бардам, пусть и невпопад. Барды выводили про рыцаря, что победил Дракона, чтобы спасти возлюбленную, а Монтессори подпевал им из другой песни, что-то из чародея, который был всю жизнь несчастен, а потом решил вдруг возвыситься. Но это, кроме самого Монтессори, никого не забавляло.
Когда начались танцы, стало чуть свободнее. Люди решились под грозным блеском короля танцевать, но больше ходили и переговаривались, а танцовщицы, в число которых выскользнула и Лея, попытались разряжать обстановку. Моргана воспользовалась хмельным состоянием Артура, который томно взирал на танцующую Лею, и смогла уклониться от стола…
Долго бродила, думая, куда бы приткнуться. Логичнее всего, к Ланселоту, но тот заспорил о чем-то с Гавейном, и Моргана раздумала. Хотела уже было идти и доставать Мерлина, но тут ее остановили.
-Леди Моргана, вы прекраснее, чем обычно, — герцог Леодоган Кармелид не был для Морганы лучшим обществом, но он, видимо, так не считал.
-Спасибо, — Моргана вздохнула. Ей, кроме нелепого комментария Артура по поводу ее вида никто из мужчин ничего не сказал. Вернее, сказал, но от Ланселота и Монтессори она знала дружеское обращение и потому их слова звучали иначе. Ей же хотелось быть обворожительной, захотелось кокетничать и заигрывать. И что вышло? Никто из гостей, что пригласил Артур, не явился, а всех, кто был, Моргана видела и ее видели. Для кого-то она успела стать человеком, к которому лучше лишний раз не лезть, для кого-то только другом, и лишь потом женщиной, для кого-то — желанием сходить в часовню лишний раз. Надо же, Кармелид отметил ее наряд. Не самая достойная кандидатура и лучше бы уже совсем никто не отмечал, но Моргана не стала ехидничать на его счет сейчас.
-Если я вас приглашу на танец, я получу сразу смертную казнь или просто унижение? — Кармелид улыбнулся.
-Ты мне не нравишься, Леодоган! — категорично заметила Моргана.- Ни один факт этого не изменит. Ты не рассчитывай даже…
-Я понял уже, — заверил Леодоган, — и поверь, леди Моргана, я не хочу и не рассчитываю уже ни на что. Мне просто обидно видеть тебя такой красивой и неожиданно одинокой. При Утере, при его дворе, вокруг тебя собралась бы уже толпа мужчин, по очереди предлагая танец. Да тут пара дуэлей уже бы завязалась, да…
-Хватит, — улыбнулась Моргана печально, — Утер разрушил мою жизнь.
-Я его не оправдываю, — Кармелид подал руку Моргане, — можешь плюнуть, можешь согласиться на танец — я готов к двум вариантам.
-Один танец, герцог, и вы не пытаетесь ко мне приставать, не пытаетесь лезть в мои дела — ничего? — Моргане жутко захотелось чего-то человеческого.
-Я даже обещаю на ногу вам не наступить, леди Моргана.
Ланселот заметил Моргану, стоящую в углу зала — ее сложно было не заметить, она выделялась в своем платье достаточно отчетливо, но он должен был закончить разговор с Гавейном, а после Ланселот честно собирался к Моргане.
-Моргана танцует с Кармелидом, — в спор двух рыцарей нагло вмешался Персиваль, пихнув Ланселота под ребра так, что у того потемнело в глазах, — ребята! Моргана! С Кармелидом!
Ланселот открыл, уже было рот для произнесения гневной тирады на тему, что нельзя оскорблять даму такими глупыми слухами, но он повернул голову, следя за рукою Персиваля, и вообще забыл на какое-то мгновение, как говорить. Моргана действительно танцевала с Кармелидом, а за ними следил очень мрачный и очень зловещий Артур.
Когда танец закончился, Леодоган галантно поцеловал ей руку и оставил Моргану так, словно ничего и не было. Моргана же, кивнув ему на прощание, также спокойно прошла к рыцарям и села между ними, сдвинув Грегори подальше.
-И что это было? — заинтересованно спросил Ланселот, глядя на то, как Моргана жадно осушает бокал с вином. — Кармелид… и ты его даже не убила. И…черт, Моргана, что это было?
-Это было простое человеческое желание потанцевать, — Моргана даже не смутилась, — что вас так удивило? Да даже если бы меня Кей пригласил, я бы пошла! Но пригласил Кармелид…
-Так, по-моему, с тебя хватит вина, — решил Ланселот, поднимаясь, — пойдем, пьянствующая герцогиня, я отведу тебя в твою комнату, пока у тебя еще чего человеческого не проснулось.
«К тому же, ты обещала связать меня с Лилиан», — Ланселот красноречиво взглянул на фею, слегка щелкнув ее по запястью незаметно, дескать, не забывай…
-Отведи…- неожиданно стало легко и весело. Моргана преувеличенно вежливо подала ему свою руку и поднялась, — спокойной ночи, господа!
У Артура, наблюдающего за тем, как Моргана идет к дверям с Ланселотом, явно опираясь на него, едва-едва хватало самоконтроля, чтобы не броситься за нею. Сначала она заявилась на пиршество в роскошном виде, привлекая внимание мужских взоров и к своей фигуре и к вырезу на платье, затем она танцевала с Леодоганом, который когда-то уже посмел сказать, что соблазнил ее и даже просил ее руки у Артура, а теперь Моргана и вовсе уходит из залы раньше всех его гостей под руку с Ланселотом! Это было выше его сил. Это было невыносимо. Артур решил, что пора заканчивать веселье (такое вымученное и жалкое) и через четверть часа заглянуть к Моргане…
Не то, чтобы успокоить себя, не то, чтобы просто не находится в обществе разомлевшей Гвиневры, которой он сегодня так удивительно не нужен — она даже не взглянула на него, пару дежурных фраз бросила и все… ушла в разговор с Леей! Охладела? Оглупела? Артур не любил Гвиневру так, как раньше, он уже понимал это давно, но как же больно и неприятно било его самолюбие то, что и Гвиневра больше не ластится к нему так, как прежде! Как это было…обидно.
***
Магический свет растекался по спальне Морганы, исходя из ее маленького овального зеркала, установленного на столике с таким расчетом, чтобы только отражение Ланселота угадывалось в нем, а отражение Морганы, лежащей рядом на своем греко-римском ложе, вообще не попадало. Фея устроилась с удобством, продолжая грациозно принимать вино из своего серебряного кубка, вкушать виноград, привезенный из Неаполя сегодня утром для пиршества короля — дорогое, и как оказалось, непригодившееся удовольствие, и вполуха слушала разговор по созданному ею магическому каналу между Ланселотом и Лилиан.
С другой стороны картина была не менее атмосферная. Лилиан, тоже улизнувшая с пира (но пира настоящего, с кучей веселья, огней и танцоров на все лады), сидела перед таким же примерно овалом, но не из зеркала, а из чистого сгустка магического белого света. Их связал Мелеагант, который тоже не был виден для Ланселота и находился в своем «кресле с историей», и тоже сидел, развалившись с удобством, поглощая кровавое фландрийское вино. Мелеагант наслаждался сегодняшним вечером. Много гостей прибыло к его двору, много было почтения и безумство ночи шло своим чередом: музыканты играли задорно, танцоры отплясывали до жара, а актеры вещали свои стихи и прочтения с задором. Стол же поражал изобилием, а слух услаждался приятными беседами на разные темы: там говорили о политике, тут об искусстве. Где-то обсуждали женщин, а где-то войну. Испанский кораблестроитель, прибывший для осмотра флота Мелеаганта и сотрудничества с ним, крутил головою, поражаясь роскоши двора. Он был первый день при дворе, и ему все было в диковинку и новинку. Он говорил на испанском и сначала переживал на этот счет, да еще и про принца де Горра наслушался по пути к нему много разного, но сейчас совсем расслабился и восхитился, когда с ним заговорил на языке его родины, учтивый и красивый молодой человек, и заговорил ясно, почти без акцента…
А потом испанцу указали, что это и был принц де Горр. Бедный гость чуть не свихнулся, пытаясь вспомнить, был ли достаточно учтив…
-Господин Матео, — обратился к нему на испанском языке тогда Мелеагант, угадывая без труда причину беспокойства гостя, — вы наш гость, вы должны чувствовать себя свободно и не беспокоиться об учтивости.
И Матео честно постарался. При дворе короля испанского, к которому он был однажды приведен, царил жесткий и холодный этикет. Дамы и господа были облачены в соответствии со своими титулами, а строгость костюмов, их закрытость казалась тогда Матео правильной, но сейчас ему чудилось, что вот оно, место его жизни! Вот здесь двор, здесь жизнь!
Лилиан было не очень уютно говорить с Ланселотом в присутствии Мелеаганта. Ей вообще было неуютно весь вечер — куча гостей, среди которых много знатных дам с титулами, разглядывали ее, явно думая о ней дурно, или как об очередном увлечении Мелеаганта, пусть неожиданно долгом, но увлечении. Ей было жарко в этом роскошном темно-синем платье, которое выбрал для нее принц у лучших портних своих земель, ей жал корсет и медальон на шее (опять же — подарок принца де Горра), давил на горло. Но она терпела. Она терпела и взгляды, и шепот дам, и неудобства одеяния и даже не думала в этом упрекнуть никого.
Что до Ланселота, то он сжился с присутствием Морганы в своей жизни и даже не замечал ее интереса к своей беседе. Ему не хотелось от нее ничего скрывать. Он полагал, что она имеет право знать все о его жизни, потому что они друзья. Ответного же разрешения узнать про ее
жизнь Ланселот не собирался даже видеть — он понимал, что есть вещи, каких не захочет знать приличный рыцарь.
Пока Лилиан рассказывала про то, что Тень была идеей их коллективного триединства, и идеей подачи сигнала, Ланселот еще улыбался, теперь происшествие с Мерлином, его страх казался ему забавным, да и Моргана, кажется, не особенно удивилась. Но у рыцаря возник вопрос, а что такого понадобилось сообщить Лилиан, чего нельзя было написать?
-Ты один? — с подозрением спросила Лилиан, глядя поверх овального сгустка силы на Мелеаганта, который в упор проигнорировал ее красноречивый взгляд.
-Да, — Ланселот взглянул на Моргану и незаметно кивнул ей, показывая, что она может остаться, если обещает молчать.
-А где Моргана? — подозрение Лилиан не ослабевало. — Она разве не рядом?
Моргана сложила ладони и будто бы уложила на них голову, прикрыла глаза, показывая, что спит. Ланселот решил не спорить — уйти незаметно Моргана бы уже не смогла, да и толку-то? Он все равно не смыслил в интригах и тайнах без нее.
-Она связала меня с тобою и ушла спать, — солгал Ланселот спокойно. Лгать неожиданно ему стало легко. Лилиан была далеко и не учуяла в его взгляде и голосе обмана, а может и не хотела докапываться до правды, понимая, что и у самой нее есть что скрыть. Кого, вернее.
Лилиан вздохнула, и, тщательно подбирая слова, рассказала Ланселоту и про визит Леди Озера в образе Вадомы. И про ее побег, и стычку. Далее, пока Ланселот не успел опомниться, Лилиан промолвила:
-Если она появится у тебя — будь осторожен. И еще…если Мерлин, вдруг, знает, где она, неплохо было бы и нам про это узнать. Мелеагант ее ищет.
Ланселоту всегда было больно вспоминать про этот отрезок своей жизни, связанный с детством и Леди Озера, но был один момент, который он, находясь даже в самом дурном расположении духа, проигнорировать не мог. Также тщательно подбирая слова, рыцарь сказал:
-Я, конечно, буду начеку, если она решит появиться, но вряд ли она придет ко мне, и с Мерлином, пожалуй, можно будет поговорить…
Ланселот взглянул на Моргану, ожидая ее решения. Она, почувствовав его взгляд, едва заметно кивнула, показывая, что да, можно, и поговорим, осторожно поговорим с ним.
-Но, — продолжил Ланселот, решившись сказать то, что обещал сам себе сказать, — я не знаю, для чего тебе и Мелеаганту леди Озера, почему вы так упорно ее ищите, и почему у Мелеаганта внезапно появились такие жуткие слуги… я не знаю ничего из этого, но я знаю одно: я не хочу смерти Леди Озера. Я не знаю, что вы планируете сделать, но она вырастила меня. Как бы ни было, Лилиан, она вырастила нас с тобою. Я просто хочу, чтобы ты помнила это…
Моргана изумленно воззрилась на Ланселота, подумала над своей реакцией и показала ему большой палец, улыбнулась. По другую сторону от овала Камелота, Лилиан украдкой взглянула на Мелеаганта, тот ответил на ее взгляд темным взором, и Лилиан поняла с удивлением, что не ждала ничего иного ответа от него и что участь Леди Озера решена.
-Я буду помнить это, — пообещала Лилиан и оборвала со своего края связь, а в Камелоте погасло магическое зеркало.
-Это надо обсудить! — Моргана бодро поднялась со своего ложа, — надо обсудить, есть, над чем подумать! Леди Озера, значит? Мелеагант ее ищет… зачем? Зачем она приходила к Лилиан? Это безумство — идти туда, где властвует человек, решивший тебя искать. Почему Мелеаганту она так понадобилась? Почему Леди Озера не вступит с ним в открытую борьбу?
Моргана расхаживала взад-вперед, явно приободренная диалогом. Жажда деятельности наполнила ее естество, толкая прямо сейчас идти куда-то, делать что-то, узнавать, интриговать — все, что угодно, кроме простого сидения сложа руки, даром. Что Ланселот явно не был в восторге от прошедшего разговора.
-Надо…- Моргана остановилась рядом с ним и не успела договорить, в дверь ее решительно постучали. Моргана вздрогнула, взглянула на дверь, — Октавия, уходи! Мне не нужна твоя помощь…
-Это я, — отозвался хмельным голос его величество король Артур Пендрагон и увереннее постучал по двери, — Моргана, это твой король! Открой… я знаю, что ты не спишь!
Моргана заметалась. Появление Артура не входило в ее планы. А уж если он обнаружит здесь Ланселота… плохо дело. Она рывком подняла рыцаря со стула и взглядом указала ему в сторону книжного шкафа, за которым была ниша, в которой Моргана порою переодевалась.
-Разумеется, я не сплю! — Моргана тянула время, потому что Ланселоту было нелегко забиться в эту нишу, — я же говорю с тобою! Но, Артур, я…устала. Я хочу лечь спать. Давай завтра?! Спасибо.
В дверь снова поскреблись, а затем, привалившийся, очевидно, к дверям, Артур, медово и хмельно пропел:
-Ну, Моргана? Я тоже хочу спать! Открой!
-Нет, — возразила Моргана, взмахом руки убирая все следы присутствия еще кого-то. — Это неправильно.
-Я твой король! — в дверь ударили кулаком. Дверям это явно не понравилось — они опасно дрогнули. — Моргана! Мор-га-на! Моргана!
Каждый слог ее имени сопровождался ударом кулака о дверь. Моргана выругалась, набросила на свое роскошное платье накидку, взлохматила свои волосы и распахнула дверь, придав своему лицу максимально усталый вид.
-Братец, у меня болит голова, я устала, — она потерла рукою виски, — я очень устала и мне нехорошо…
Артур не слушал. Он вошел в комнату, грубо сдвинув ее плечом так, что Моргана слегка качнулась, схватилась за книжный шкаф и, пока Артур бешеным взором оглядывал ее комнату, успела прошептать, обращаясь к нише, где сидел Ланселот:
-Молю, чтобы ни было, сиди тихо!
-Ты прекрасна, — промолвил Артур, беря ее за руку в порыве нежности, и подтащил к себе, — поему же ты так со мною холодна? Или у тебя всерьез что-то с этим… Кармелидом?
У Ланселота возникло стойкое желание захохотать. Он представил семейную жизнь Морганы и Кармелида и решил, что это лучшая шутка из тех, что ему приходилось слышать в жизни, хотя ситуация накалялась и переходила в драматическую и даже жуткую.
-Знаешь, — Моргана заговорила вкрадчиво с Артуром и даже присела к нему на колено, запустила ладонь в его волосы и мягко склонила голову, — я понимаю, почему ты пришел. Я знала. Что ты придешь.
Артур самодовольно ухмыльнулся и попытался поцеловать Моргану, но та с легкостью перевела все в игру и тем же томным, многообещающим тоном продолжила:
-У меня для тебя сюрприз… и условие. Ты его получишь только, если сделаешь, как я хочу.
-Что? — Артур был готов почти на все.
-От тебя невыносимо несет вином, мне дурно, — Моргана сморщилась, — иди в купальню, прошу. Но только не долго, а то я устану ждать.
Она сопроводила свои слова легким поцелуем и Артур окончательно утратил здравый смысл. Ответив на ее поцелуй, Артур, по-пьяному бодро, качаясь и отпуская не самые приятные фразы по поводу того, как быстро он вернется, ушел в купальню Морганы.
-Вон отсюда! — Моргана вытолкала Ланселота из-за ниши, — прости, что тебе пришлось это услышать. Но, я его отвлекла на себя. Он не знает слова «нет», а так я его усыплю. Вон отсюда! Завтра поговорим.
-Мне нужно напиться, — жалобно пискнул Ланселот, стараясь не глядеть на Моргану, — срочно напиться.
-Завтра освобождаю тебя от службы, — пообещала Моргана, — пошел-пошел!
Ланселот вышел за порог, Моргана торопливо сбросила мантию со своих плеч, осталась в пиршественном платье, налила из переданных ей когда-то припасов от Лилиан сонного зелья Артуру в кубок, размешала его с лесным травяным напитком и приготовилась подать Артуру по его выходу из ванны, если она сама потеряет контроль над ситуацией. Выдохнула, принимая на себя нарочито небрежный вид.
***
Ланселот решил, что не пойдет к Гвиневре. Во-первых, с большой вероятностью, она уже спала. Во-вторых, Ланселоту как-то не хотелось никакой близости после сцены в комнате Морганы. Конечно, для него не было секретом (да и мало для кого это продолжало быть секретом), что Артур и Моргана любовники, но одно дело знать лишь по слухам и другое — видеть нелепые унижение короля и его обращение с женщиной, совершенно непочтительное и грубое. Хотя, вечер и подходил для свидания, и опасаться Артура сейчас не было смысла, но Ланселот решил, что вечеров у него будет еще много, а вот возможностей напиться где-нибудь, мало. В Камелоте необходимо сохранять трезвость ума, а Камелот в этом ему не помогает.
Ланселот решил спуститься по короткой дороге к винному погребу. Он был уверен, что почти никого и не встретит даже на основных путях, но все-таки, любое общество сейчас подталкивало к дурным мыслям. Ланселоту требовалось успокоение, он чувствовал, что недалек иначе тот день, когда он возьмет Гвиневру, сядет на коня и уедет прочь ото всех, чтобы никогда больше не попадать в этот чудесный адовый мирок.
Это было мимолетной слабостью. На деле, Ланселот понимал, что он не оставит Моргану, но ему было нехорошо. Откровенно нехорошо.
А стало еще хуже.
Он срезал путь через две нижние галереи, где не было в вечерние, а уж тем более, в ночные часы, никого даже случайно — даже стража методично не замечала этого места, лениво и плохо исполняя обязанности обхода. И Ланселот решил срезать именно через этот коридор.
И буквально сразу, едва завернул за угол, увидел картину еще более худшую от той, что он застал в комнате Морганы. К мраморной колонне прислонились двое, сплетаясь в страстном поцелуе, как будто бы пожирая друг друга. Если Октавия Ланселот узнал не сразу, то грузное тело герцога Леодогана Кармелида, его манеры, рыцарь опознал мгновенно. Кармелид и Октавия не замечали неожиданного обалдевшего зрителя, слишком увлекаясь друг другом, Октавия вовсе не смотрела по сторонам, а Кармелид запустил руку под ее юбку, грубо сминая ткань и обнажая длинные ноги девушки.
Пятясь, Ланселот исчез из их поля зрения, и его передернуло от отвращения. Он, конечно, уже многое повидал в замках, да и не был сам ангелом, но он привык натыкаться на молодые пары, любящие друг друга, которые тайком ищут место для своих утех. Наткнуться же на грузного Кармелида было отвратительно. А Октавия — красавица Октавия…да какого же черта?
Ланселот поднялся по лестнице обратно, решив, что пройдет длинным путем и нигде больше не свернет на короткий, кто знает, кто еще прячется в тайный уголках? Ланселот принял твердое решение — он сегодня напьется так, что не явится на службу завтра, хватит с него на сегодня потрясений.Но зато потрясения решили, что не хватит.
Стоило Ланселот пройти по длинному и правильному пути два коридора, как он услышал голоса. Прислушался — голоса доносились из-за поворота. Разговаривали, очевидно, двое…
-Я так не могу, — тихий голос показался Ланселоту смутно знакомым, но все еще неугаданным, — я не могу больше молчать о том, что король совершает ошибку за ошибкой. Он приближает к себе не тех людей. Мелеагант набирает силу быстрее, чем мы успеваем отражать его угрозы! А что до саксонцев… три лидера из семи мертвы от руки Мелеаганта, а мы…
-Тихо, рыцарь, — вот голос Монтессори Ланселот узнал без труда, — мы все решим тихо и без шума. Мы выставим ультиматум. На нашей стороне фея Моргана…
-Да ну ее к черту, эту тварь мы тоже…- Ланселот ошибся, говорили трое. И третьему сразу же опасливо заткнули рот шипением.
Ланселот решил, что пьянка откладывается на неопределенный срок и хотел послушать еще, но заговорщики, кем бы они ни были, тихо хлопнули дверьми коридора и скрылись, очевидно, в нижних галереях
Глава 54
У Артура было совещание и плохое настроение. Вчера он рассчитывал стать хозяином пиршества, на которое прибудут его будущие союзники, а результатом стало пустое турнирное поле (какой смысл утраивать турнир, если гостей не появилось?), насмешливый взгляд Мерлина (он предупреждал и даже дважды), и явный тихий укор в глазах двора. Может быть, укора и не было, а была лишь легкая издевательская усмешка на некоторых лицах, но Артур чувствовал, что его положение пошатнулось. Еще недавно он был миссией в глазах простого народа, что вытащил меч из камня и должен был вести свой народ к спасению, а уже вчера Артур ясно понял, что народная любовь — это ещё не всё и неплохо было бы приложить к ней немного уважения со стороны знати. А знать не уважала. То есть, знать, что не подчинялась Камелоту напрямую, более свободолюбивые герцоги и графы не уважали его. Некоторые тактично прислали письма с извинениями, но часть просто промолчала, а кто-то из них, наиболее радикальный в методах расстановки сил, показал пренебрежение к Камелоту, отправившись на празднество к Мелеаганту. Это был удар. И обвинить было особенно некого, хотя Артур и пытался переложить в мыслях вину на Мерлина. Почему на Мерлина? Потому что он его отговаривал усиленнее всех, но не сумел привести, однако, должных аргументов, чтобы Артур счел их убедительными.
Помимо этого, у короля раскалывалась голова. От пережитого, выпитого, и снова выпитого во время танца Морганы с Кармелидом, и выпитого уже после ее ухода с Ланселотом, и выпитого уже у нее в покоях, Артур чувствовал себя плохо. К тому же, как сказала Моргана, он, придя к ней вечером, принял по ее слову должный вид, а после снова выпил и отрубился на ночь. Моргана не обиделась, но Артур почувствовал себя еще хуже, так как фея говорила. Что пыталась его разбудить, но «раз этого не случилось, значит, сами боги указали, что нам так поступать нельзя, а я против богов пойти не могу, Артур!».
К тому же, о, удивление, Артура смогли растолкать магическим подъемом с постели достаточно рано и радостно объявить ему, что советники желают посовещаться. Советники не особенно желали (и сама Моргана тоже), но Артур не знал, что фея предложила некоторым из них обмен — настойка от головной боли и совет. В результате, большая часть советников, желая избавления от плохого состояния, приняла настойку, а вот на Артура такое предложение не распространялось. Если же говорить откровеннее, Совет не требовал срочности, но раз все советники были такими бодрыми (за исключением Гавейна, Грегори и еще пары-тройки, с которыми Моргана не нашла общий язык еще до этого и как-то обошла их с предложением излечения), откладывать было нельзя…
Всё это привело к тому, что у Артура было совещание, плохое настроение, головная боль, чувство вины перед Морганой, вины и ярости перед народом, перед двором и неудовлетворенное желание. Однако он пытался держать себя в руках, хотя его тошнило и мутило, а сознание и вовсе отказывалось сосредоточиться на такой мелочи, как государственный вопрос и как ответить на письма неприбывших гостей.
-Мне они враги, — промолвил Артур, думая, где он так провинился, что его изнутри аж выворачивает, — они выбрали принца де Горра.
-Это не повод их отвергать, они опасные союзники и враги тоже, — резонно заметила Моргана, демонстративно отпивая холодной воды из своего стакана, в котором блестели кубики льда. Проследив взгляд Артура, Моргана все же сжалилась, и налила ему такой же.
-Может быть, нам следует навестить эти земли с дружеским визитом? — предложил Кармелид спокойно.
-Это абсолютно…- начала уже Моргана и захлопнула рот, нелепо хлопнула глазами, внезапно осознав, что идея не так уж плоха. У Артура даже голова прояснилась, так он был удивлен тем, что фея не стала затевать спор, а тихо села, слегка ошарашенная предложением герцога.
-Мне показалось, или Кармелид сказал что-то умное? — невинно спросил Монтессори, обращаясь к тем, кто сидел рядом. — Мерлин? Моргана? Не пугайте меня, возразите ему!
-Где оскорбления? — поддержал Монтессори тоже стремительно трезвеющий Грегори. — Где: «рот закрой, Леодоган!» я ж реально сейчас поверю, что вы с ним согласны…
-Это…разумно, — Моргане тяжело было признавать это, но она пересилила себя. — Как бы мне не хотелось уличить Леодогана в…очередной ошибке, я не могу не заметить, что предложение имеет смысл.
Кей, спавший до этого на руках, положенных вроде подушки на столешницу, открыл глаза и с недоверием взглянул на нее, затем просиял и завопил так, что даже у протрезвевшей Морганы и почти не пившего выше собственной нормы Мерлина зазвенело в ушах:
-Дружба есть! Ура!
-Мерлин? — осторожно спросил Артур, обращаясь к друиду, чтобы тот объяснил ему — не издевается ли Моргана?
-Я думаю, он прав, — мрачно ответил друид. — Это разумно. Король должен знать своих людей. Своих союзников он должен видеть.
Наступила неловкая тишина, которую разрядил своим голосом герцог Кармелид:
-Мне не по себе, что со мною не спорят. Леди Моргана, оскорби меня как-нибудь, а то даже жутко.
-Тебе жутко! — с непередаваемой интонацией воскликнул Монтессори, — нам-то каково?
-Ладно, давайте быстрее покончим с этим, — Артур решил взять ситуацию под контроль, — герцог Кармелид, раз уж это твоя идея, ты составишь список союзников и потенциальных союзников. Спроси у Морганы, кого она приглашала на пиршество. У нее где-то уже должен быть список. Теперь, скажите мне, как обстоят дела по Камелоту?
-Казна в значительном убытке, — сразу заявил Монтессори, — у нас не хватает денег на что-то масштабное. Последний же пир нанес ущерб больший, чем ожидалось.
-Варианты? — сухо спросил Артур.
-Или война, или займ, или налоги, — Монтессори развел руками, — на войну нужны деньги и война может оказаться погибельной, на налоги опасно рассчитывать — народ еще не отошел от последствий голода на юге.
-Займ…- с ненавистью прошипел Артур. — У кого? Если кто скажет про принца де Горра — придушу на месте!
-Монтгомери? — предложила Моргана. — Этот род один из сильнейших на землях Британии, и, как правило, выступает на стороне земель де Горр, но… Артур, выслушай! Но — это богатый род, и…себе на уме. Если бы устроить с ними встречу, они могут выслушать.
-У них в Камелоте свой интерес — торговый путь к Седым берегам, — заметил Мерлин, — через земли де Горр идти по воде дольше, а значит — дороже.
-Но наш флот тоже в плачевном состоянии, — встрял в разговор Грегори. — Вы слышали, что испанцы создали корабль нового типа? Он теперь и плывет быстрее, и вмещает больше и на постройку одного уходит не так много дерева…
-Нужно заменить! — эта, казалось бы, хорошая новость, Артура обрадовала.
-На что? — поинтересовался Монтессори.
-И кто займется? — поддержала Моргана, — это испанское изобретение. Что они там натворили — я не знаю. При Утере наш флот тоже был не лучшим, держался за счет того, что много кораблей, однако, корабли со временем приходят в негодность, для обновления нужны строители, изобретатели…
-Деньги, — подсказал Монтессори.
-Деньги, — кивнула Моргана. — Надо обучать, надо привозить и строить.
-Значит. — Артур понял, что просвета никакого не предвидится, — Монтгомери имеют свой интерес?
-Имели бы больший, будь у нас корабли лучше, — подвел итог Мерлин, — чем больше будет интерес Монтгомери, тем больше они могут дать нам займ. А так — дадут мало. Но Моргана права — должны дать.
-Есть над, чем подумать, — согласился Артур, но думать в таком состоянии он не мог. — А что с Николасом? Почему вы не можете его найти до сих пор?
Кей, услышав это страшное имя, дернулся, и с тихим писком сполз под стол, и это тоже разозлило короля, но он сдержался, потому что в теле его поселилась физическая слабость.
-Мы приложили все силы, — доложил Гавейн, вставая, — но его невозможно найти. Он уже, наверное, за пределами Камелота…
Артур поморщился, услышав это и еще немного повыговаривал Гавейну за то, что тот недостаточно усилий прикладывает для поисков человека, что едва не убил сводную сестру короля и лишил ее нерожденного ребенка. Означенная сестра сидела рядом и, хотя ее взгляд был среди бумаг, но по остекленелому взору можно было смело понять, что она сдерживается, из последних сил сдерживается, чтобы не разразиться рыданиями.
На этой ноте совет закончился и медленно пошли прочь советники, переговариваясь, кто-то же шел досыпать свои часы, отходить и возвращаться в норму.
-Леди Моргана, мне нужен список, — напомнил Кармелид, выскакивая следом за поспешно отступающей из зала совета феей. Она уже вышла в коридор и сразу наткнулась на ожидавшего кого-то Ланселота.
-Да, — Моргана кивнула Кармелиду и налетела на рыцаря, — Ланселот? Ты чего так рано?
Он выглядел дурно. Бледный, со следами бессонницы, измученный и усталый ночными бдениями, вызывал в сердце феи жалость.
-Ты ко мне? — предположила Моргана, протягивая ему руку для приветствия, — пойдем со мною, поговорим.
-К тебе, — Ланселот заметил, что Кармелид пошел за ними и остановился, — Леодоган, вам что угодно?
-Списки, — коротко ответила Моргана, — пойдем все вместе до моего кабинета, я одам Леодогану списки, а мы поговорим.
Ланселот всю дорогу старался не смотреть в сторону герцога и вообще не замечать его. Он не заговаривал с ним, и Кармелид тоже не пытался создать дружескую беседу, а шел, держась непривычного молчания. Нужный список Моргана нашла за пару минут, вручила его герцогу, тот поблагодарил и вышел за дверь, не дожидаясь напоминания от Морганы, что он, в общем-то, не нужен ей при диалоге с Ланселотом.
-Умнеет, — хмыкнула Моргана, плотно затворяя за герцогом дверь, — глядишь, не так уж и безнадежен!
-Безнадежен, — упрямо заявил Ланселот, — Октавия его любовница. А еще по замку, кажется, бродит заговор.
-Любовница? — переспросила Моргана. — Моя новая служанка? А Марди? Стоп…заговор? Ты не на имеешь в виду?
Ланселот вздохнул и принялся рассказывать.
***
-Этот испанец просто чудо! — заметив входившего графа Уриена, Мелеагант поднялся другу на встречу, откладывая в сторону какие-то очень громоздкие чертежи, — господин Матео трудится, не покладая рук своих! Он оценил состояние моего флота и подсказал, как можно усовершенствовать корабли! Даже взялся за разработку сокращения ресурсных расходов!
-Поздравляю, — мрачно отозвался Уриен, плюхнулся в кресло, вскочил, и скинул с кресла еще какие-то чертежи, которые угодливо легли на пол, показывая сложность своего рисунка и обилие заметок на незнакомом Уриену языке.
-Что ты такой мрачный? — Мелеагант явно озадачился. — Не говори, что из-за Морганы, умоляю!
-Мне нет покоя, — Уриен откинул голову на спинку кресла, — я не могу! Понимаешь, я не был никогда романтиком, но я готов писать стихи ей и петь серенады.
-Не надо, — насмешливо попросил принц, — я-то еще допустим, терпелив, а Лилиан целитель. Ей не привыкать, но в Камелоте…и Мерлин староват, еще не выдержит твоих завываний, и Гвиневру не надо пугать… не надо, серьезно.
-Тебе бы лишь издеваться, — расстроился граф, — а то, что со мною творится какая-то жуткая, непонятная…
-Любовь, — подсказал Мелеагант, — слушай, но Моргана не самый лучший вариант для тебя. Она с Артуром, как говорят, почти не скрывает своей связи. Вряд ли это уже только месть, а если и месть. То Моргана — шикарная женщина! Надо же, как изощренно, заставила делить с собою ложе…
-Господи, за что тебя Лилиан полюбила? — не выдержал Уриен и получил в награду тяжелый и мрачный взгляд от друга. На мгновение Уриену показалось, что половина лица принца стала какой-то другой, словно бы…маска, походящая на череп, и…
Видение исчезло. Мелеагант мягко улыбнулся:
-Она полюбила меня за то, что я не скрываю своего зла. А вот за что ты полюбил Моргану? Вот он…вопрос.
***
-Скажи мне, Марди, — Моргана не понимала, что своим ласковым тоном только пугает девушку, не позволяя ей раскрыться, — это герцог Кармелид тебя довел до того, что ты решила умереть?
Марди отрицательно замотала головой. На лазаретной постели она выглядела еще меньше, чем была, еще тоньше и бледнее. Моргана даже испытала что-то вроде жалости, но это состояние не продлилось больше, чем она успела осознать за собою это чувство.
-Марди, нам надо знать, почему ты пыталась умереть! — твердо сказала Моргана, чувствуя, как ее терпение подходит к концу и она сейчас закричит и, может быть, даже ударит девушку. — Клянусь, Марди, только скажи мне правду и я уйду. Это я или Кармелид тебя довели? Или кто-то еще? Что случилось?
-Ничего не случилось, — упорствовала девушка, с испугом глядя на свою госпожу, — я вам клянусь, ничего не случилось!
-Значит, — Моргана потеряла силу сострадания, — ты просто пошла и попыталась утопиться?
-Я пошла поплавать. — возразила Марди, испуганно глядя на раздраженную фею.
-В платье. Утром, — кивнула Моргана, но развить ей эту мысль. Не дал Ланселот, оттащивший ее за руку от постели больной.
-Ты что творишь? — шепотом возмутилась Моргана, пихнув Ланселота в грудь, — я должна знать.
-Ты ничего не узнаешь так, — укорил рыцарь, — лишь напугаешь. Тебе нужна испуганная жертва преступления? Неизвестно, чего она боится, но боится. Иди…погуляй.
-Ты меня выгоняешь? — Моргана прищурилась, упирая руки в бока, — меня?!
-А…да, — Ланселот почти вытолкал Моргану за дверь и обернулся к бледневшей все сильнее и сильнее Марди.- Марди, милая моя, ты ведь любишь короля? Мы пытаемся его защитить…
Марди, тронутая истинной заботливостью благородного светловолосого рыцаря, и тихостью голоса его, заплакала…
***
-Милый Персиваль, — Лея, с улыбкой наблюдавшая, как маленький мышонок Маолас деловито грызет орешки, которые подсовывает ему в домик рыцарь жутковатой на поле боя наружности, решилась заговорить с ним.
-Да, дорогая моя? — Персиваль взглянул на Лею и Маолас цапнул его за палец, несильно, но так, для какой-то острастки. Персиваль дернулся, не то, испугавшись, не то, просто не ожидая такого. — Ах ты, маленький…мышонок.
-Маолас! — Лея усмехнулась, отвлекаясь на мышонка, — но Персиваль, я хотела поговорить с тобою.
-Говори, конечно, — Персиваль внимательно наблюдал за мышонком.
Лея набрала в грудь побольше воздуха, готовясь изложить все, что томило ее ночами. Она хотела рассказать Персивалю обо всем, что делала когда-то по приказу или по просьбе, как сама участвовала в интригах и даже шпионила за Гвиневрой сначала, как крала и подделывала письма, лгала, доносила, как подсыпала нужные порошки, и подслушивала…многое было в ее биографии. Она хотела, чтобы Персиваль имел точное представление о ней и пусть он после этого отвернется от нее, пусть он считает ее жалкой за ее странную любовь к Уриену, гнусной, за все ее деяния, но она должна рассказать ему, так будет честно по отношению к нему. Он благородных кровей, а она — словно бы попавшая в сказку служанка, найденыш. Вся жизнь ее создана из сказки. За нее заступился Мелеагант, подобрав на улице, затем ее не прогнали, и теперь, кажется, счастье улыбнулось ей в виде крепко любящего сердца. Но разве она может ранить его, если он однажды узнает о ней что-то и не переживет? Если он разлюбит ее? Если она сломает ему своим молчанием судьбу? Он может жениться на любой достойной его женщине, а он берет ее, Лею, служанку и найденыша, интриганку и, что много хуже, даже не идейную. Если у Морганы, Мерлина, Монтессори, Мелеаганта — у всех есть какие-то шансы оправдаться, есть хоть что-то, за что можно зацепиться, чтобы удержаться от бездны, то у нее нет! Совсем, совсем ничего нет! Она не носит в своем сердце месть, она не пытается кого-то спасти и все ее деяния были продиктованы чувством долга и чужим желанием. Ее собственной идеи не было и части. У нее нет идеи, а Мелеагант всегда любил повторять:
-Народ любит чудовищ, но чудовища должны быть идейными.
А она получалась просто чудовищем, цепным псом, которому показывали, где ветка и звали принести, но Лея этой ветки не бросала…
Лея дала себе клятву сказать б этом Персивалю, сказать ему все. Но, глядя в его глаза, на то, как он нежно гладит шерстку Маоласа, пока тот обнюхивает его руку, на то, как он пытается быть нежным в своих поглаживаниях, несмотря на давно огрубевшие в тренировках пальцы, Лея поняла, что ему ее слова не принесут ничего, кроме страдания. Это ее кладбище. Это ее тайны. Он не отвернется от нее так, как отвернулся бы любой. Он будет ее любить и умирать. А это еще хуже. Лея решила, что будет нести этот крест, это кладбище в сердце своем до конца дней своих. Она запечатает свои тайны на живых губах, скрепит их поцелуем и сделает все, чтобы Персиваль был счастлив с нею. Он заслуживает счастья, а она — нет. Она даже попытается его полюбить, а если и не полюбит, сделает так, чтобы он не догадался.
Потому что если не Персиваль, если не кладбище в сердце и душе, никто уже не полюбит Леи. Она слишком себя замарала.
-Что такое? — испуганно спросил Персиваль, замечая, как долго молчит Лея. — Что ты хотела сказать?
-Я… — Лея почувствовала, как в горелее е стало сухо, словно в пустыне, о которой ей однажды рассказывал посол какой-то далекой восточной страны, прибывший ко двору де Горра, — я хочу ребенка.
Персиваль просветлел, он подхватил ее на руки, словно она была легче пушинки, а для него, впрочем, и была, закружил, прижимал к могучей груди своей, и даже прослезился.
-Лея…я люблю тебя, — ее маленькая рука в его ручищах казалась еще меньше. Но Лея неожиданно стала спокойной. Она знала, что эта рука никогда не ударит ее, не сожмет до хруста в костях…
-Я люблю тебя, — тихо прошептала Лея. — Завтра…уже завтра мы станем мужем и женой.
Персиваль склонился к ней (она была гораздо ниже, чем он) и поцеловал ее, придерживая, стараясь не нарушить этот первый, самый счастливый миг нежности между ними.
***
-Моргана, я, конечно, польщён, что ты послала не меня, а за мной, но всё же…- Кармелид вошел в кабинет Морганы озадаченный ее вызовом через Октавию.
Октавия заявилась просто. Бесцеремонно она ворвалась, отпихнув с пути кормилицу королевы — Агату, в комнату к королеве, где Леодоган беседовал с дочерью и промолвила, в упор глядя на герцога:
-Эта ненормальная хочет тебя видеть. И немедленно.
-Ты в комнате королевы! — взвилась Гвиневра, взбешенная этой развязностью девицы, что даже не взглянула на нее.
-Простите, ваше величество, — Октавия обернулась и стала самой любезностью.
Моргана же, увидев, что герцог Кармелид пришел, поднялась со своего места, сама, не прибегая к помощи магии, разлила по двум кубкам легкое вино из изящного кувшина с греческим носиком, протянула один герцогу, предложила6
-Садись, герцог, — предложила фея.
-Вызов, вино, — Леодоган с осторожностью принял кубок, — да ты влюбилась в меня, Моргана!
-Может быть, — Моргана грациозно прошла мимо севшего в кресло Леодогана и села напротив него, — может быть и влюбилась, ты мужчина видный.
-Я староват для тебя, — Леодоган прихлебнул из кубка, — жаль, конечно, но…возраст!
-Возраст, — согласилась фея, тоже отпивая из всего кубка, — а ведь и Марди, и Октавия младше меня…
-Ты о чем? — Кармелид почувствовал, что медленно идет в ловушку, которой еще не видит, но вот-вот задрожит под его ногами земля и окажется он по самую макушку в расползающейся под ногами каше из собственных амбиций.
-Хватит, — устало попросила Моргана, — ты, милый мой друг, пытался уговорить Марди стать твоим союзником. Девушка пыталась покончить с собою, когда твои методы вступили в бой с ее моралью. И вот, пришла новая служанка. Октавия — не такая принципиальная, кажется, которая и твоей любовницей стала, и моей помощницей, и доносчиком, так? Так, не спорь. Только вот ты не учел того факта, что тебе со мною дружить нужно, а не с Октавией.
-Ты не очень дружелюбна, — заметил Кармелид, понимая, что время притворства кончилось. — Ты с теми, кто тебя не слушается слепо и не поклоняется, даже не заговоришь ведь.
-Ты идиот, — промолвила Моргана жестко, — я не претендую на титул королевы. Мои цели — это мои цели. Твоя Октавия же работает не только с тобою, но и с Мерлином, да, поверь, у меня есть свои уши и глаза по замку. Она служит Мерлину, потому что он обещал ей поспособствовать тому, чтобы твоей Гвиневры подле престола не было, а меня Гвиневра в роли королевы не тревожит, пусть будет и пусть властвует, плевать. Как я сказала, мои цели идут в другую сторону.
-дрянь, — процедил Кармелид, — но я не понимаю, чего ты хочешь? Иди к Артуру и закладывай мои маленькие интриги, мои тайны. Иди и защищай Гвиневру, почему ты вызвала меня?
-Потому что… Моргана вздохнула, — Кармелид — твоя цель, это остаться подле престола, стать советником короля, стать его ближним кругом, лучшим другом и так далее. Цель Октавии — стать королевой и сместить всех нас. Цель Мерлина — сместить меня от Артура и, наконец, цель Артура — уцелеть и властвовать достойно. А моя цель — причинить боль Мерлину за все, что он сделал с моей семьей и… остаться близким Артуру человеком. Как видишь, у нас с тобою две проблемы: Мерлин и Октавия. Первый мешает нам обоим, а вторая жаждет уничтожения нашего как придворных. Итак, ты уже понял мою мысль?
-Почему я должен верить тебе? — спросил Кармелид. — Ты можешь сама стать королевой, ты…
-Церковь не допустит, — заметила Моргана, — и я не допущу. И Артур не станет слушать меня, как жену, ему интересно со мною, как с советницей, как с силою. Он остался один и ищет защиты. Кроме меня, и, пожалуй, тебя… мы оба знаем, что у Гвиневры есть любовник и оба знаем его имя, но я не хочу лишаться своего друга, а ты не хочешь утратить влияние на короля.
Каждое слово из произнесенного Морганой было либо полностью лживым, либо почти лживым. Она нашла, наконец, способ избавиться от Октавии, Кармелида и Мерлина. Чужими руками. Абсолютно чужими. Она стряхнет с Артура все его самодовольство, она останется подле него, а Мерлин получит за все, что натворил. Мелеагант…надо еще разобраться с Мелеагантом, но если Кармелид займется Мерлином и Октавией, а она потом сделать так, что Кармелид уничтожит сам себя. Ланселот останется с Гвиневрой, Моргана с Артуром и все получат то, что заслужили. Кармелид сам дал ей выигрыш в руки, надо только правильно сложить ходы и создать свое поле битвы поверх чужого поля.
-А что я получу в качестве подтверждения твоих слов дружбы? — спросил Кармелид, в глазах которого уже заплясали диковатые похотливые огоньки, — теплый приют на ночь мне обеспечен?
-Когда-нибудь, Кармелид, я тебя кастрирую, — пообещала Моргана, — иди, пока я добрая, прочь!
Глава 55
-Моргана, ты поставила греть воду? — Гайя говорила с едва заметным, но всё-таки, если вслушиваться в ее речь, ощутимым акцентом. Она была уроженкой Италии, бывшая рабыня какого-то сенатора, бежавшая, когда этот сенатор впал в немилость и был обвинен в предательстве великого Рима. Гайя убежала сначала вместе с хозяином и его слугами, в числе его рабов, но потом, когда за хозяином погнались, сумела спрятаться и уцелела в кровавой бойне. Гайя знала много языков поверхностно, но всё же, ей хватило сообразительности, чтобы добраться до порта, а потом, сесть на первый попавшийся корабль и уплыть. Так она попала в земли Британии, где стала черновой служанкой по кухне, а потом постепенно начала свой подъем. На руку ей играла природная хватка, хорошая память и расторопность, жесткость характера и женская вкрадчивость. Сварливый Майлз — на тот момент владелец трактира восхищался ее покорностью, находчивостью и послушанием. Гайя выгоняла бродяг, утешала плачущих проституток, которые тут же обитали, сменяя бесконечной чередой друг друга, принося дополнительный и, порою, главный доход трактира, следила, чтобы не воровали продуктов, прекращала драки и стычки… словом, Гайя стала незаменимой. Когда же Майлз умер, Гайя сумела каким-то чудом занять его место и теперь уже она нанимала служанок и слуг в свой трактир. И все было бы ничего, и привычны были уже скандалы и ссоры, и даже убийства, и алкогольный хмель на первом этаже, пока Гайя однажды не увидела совсем еще девочку, которая просилась служанкой на кухню, и обещала добросовестный труд за еду. Неизвестно, что именно Гайя нашла в ней, не то удивительную красоту, которая уже проступала, обещая потрясающий и пленительный облик в будущем, или манеры, которых не могло быть у простой бродяжки, или зловещее пламя в удивительно больших глазах, а может быть — болезненная худоба девочки и бледность? Была ли это жалость в трактирщице или же она просто угадала в ней свои черты, увидела какое-то схожее прошлое, неизвестно, но факт остался фактом: Гайя спустилась к девочке, спросила, нарочито требовательным голосом, который, как она знала, действовал на людей, вгонял их в растерянность:
-Как твое имя?
Но девочка не только взглянула прямо ей в глаза, она посмотрела так, что уже Гайя захотела опустить свой взор и никогда, никогда не видеть больше этого колдовского огонька.
-Моргана, — ответила девочка спокойно.
Гайя разрешила Моргане остаться. Кивнула, боясь встретиться с нею взглядом, но, уже отступая к лестнице, распорядилась:
-Дайте Моргане еды, переселите на чердак. Пусть служит. Только не на кухне, а в зале. Там работа легче.
Конечно, без проблем не обходилось. Гайя приглядывала за Морганой, и пыталась иногда разговорить ее, но девочка наотрез отказывалась рассказывать о себе и своих родителях. По итогу, Гайя махнула рукой и позволила себе немного сблизиться с этим странным зверьком, оказавшимся в ее жизни. А зверек оказался умным, диковатым и себе на уме. Прочесть ее мысли Гайя никогда не могла, она знала толк в людях, но Моргана ставила ее в тупик. К тому же, Моргана, улучая любую свободную минуту, либо читала странные книги, либо бродила одна по улицам. Она вообще любила уединение и ни с кем, кроме Гайи в трактире не общалась, если речь не шла о работе. При этом, она умудрялась управлять и справляться с любой задачей и вскоре Гайя уже могла на день-два оставить вместо себя Моргану. Другой вопрос, что после
определенного разговора она это не стала больше делать. Одна из старых кривозубых проституток как-то заметила ей вечерком под бутылку дешевого вина:
-Девка-то у тебя красавица!
Это было правдой. Моргана на хорошем питании и жалости Гайи (иногда она давала Моргане спать больше, чем требовала того смена), девушка вытянулась, окрепла и ее лицо подарило обещанную давным-давно красоту. У нее были удивительные черты, благородные, красивые, памятные. Но Моргана словно бы не замечала этого. Она продолжала быть прежней, а Гайя чувствовала, что уже нет ей покоя, пока Моргана бродит по залу, среди посетителей — слишком хмельные и откровенные взгляды были хорошо знакомы Гайе, но подобная речь от старой проститутки и вовсе напугала трактирщицу.
-За неё много бы дали! — продолжала же проститутка, не замечая холодного взгляда Гайи. — Знаешь, барон…мой барон, дал бы за первую ночь с нею столько, что ты могла бы отстроить этот трактир заново! Да и дальше спрос будет. Так как? По рукам?
В тот день Гайя не вернулась в свою комнату. У нее была слишком горячая, итальянская кровь, которая дала о себе знать. Бывшая рабыня остаток вечера и всю ночь отмывала от крови и растекшихся ошметков лица и головы стол и стулья, аккуратно же завернув тело давней подруги в старые скатерти, уже достаточно поеденные молью, она сволокла тело во двор, где и закопала среди грядок…
Гайя страшно устала, потеряла часть заработка и убила человека, но, не колеблясь, она бы повторила это, потому что никто не смел заговорить с нею о такой мерзости. Никто не смел тронуть Моргану!
А между тем Моргана отдалялась. Забавы в трактире не влекли ее. Она умела играть во все трактирные игрища, метать ножи, танцевать, петь, пить и при этом ей было пятнадцать лет. Она все сильнее выбивалась среди неблагородных обитателей трактира и все больше благородные, прослышав о красавице, стали проезжать мимо, а с ними было сложнее — их не закопаешь в грядках. Пару раз Гайя спугнула разговор Морганы с мужчинами, но ситуация терялась, Гайя больше не могла защищать Моргану, да и Моргана словно бы выискивала…что-то? Или кого-то? Моргана заговаривала со слугами, начинала речь свою тихо, постоянно оглядывалась и нервничала. Она все чаще задумывалась, все чаще уходила подальше от трактира и иногда делала это во время работы.
Ноги Гайи уже не ходили так, как прежде. Тяжелый физический труд изнурял ее, но своей любимице она не сделала ни одного внушения насчет побегов, молила только:
-Деточка, будь осторожнее…
А Моргана отмахивалась. Череда гостей менялась, Моргана жила в две жизни и одна из них, похоже, должна была вот-вот перевесить. Гайя грезила о замужестве Морганы, а Моргана грезила явно о чем-то другом. Всё чаще она общалась с теми. С кем не должна общаться служанка, все чаще позволяла себе то, что не позволяла приличная девушка ее лет, и вино стало частым гостем на ее столе, и тень…тень ложилась на лицо, прекрасное и привлекающее.
В те две недели в трактире нашел приют себе благородный господин, выходец из Неаполя. Он всё восхищался умением постаревшей и сдающей Гайи говорить на языке его родины, да требовал себе постоянные ванны. Гайя же отвечала ему часто невпопад, потому что Моргана не ночевала в эту ночь дома…снова, и, она надеялась, что сейчас Моргана уже вернулась, и, быть может, согрела уже воду, и…
Она метнулась к окну, услышав стук копыт за окном и смех. Веселый. Скакал маленький отряд со знаменем достойного и древнего рода, но подслеповатая Гайя не смогла разглядеть, какого.
-Вот оно змеиное гнездо! Вот где отребье и гниль! — провозгласил очень молодой юноша с точеными чертами лица, которые, без сомнения, указывали на благородство крови. Гайя успела подумать, что такого красивого и благородного нужно бы и найти для Морганы и пожалела, что сейчас ее нет на месте, но, быть может, этот юноша, застанет все же ее? Или навестит опять?
А потом Гайя поняла, что под ногами стало слишком горячо и что треск, который она так хорошо знала еще со времен римской своей жизни, это треск пламени. Трактир горел.
Последнее, о чём успела подумать Гайя, это была мысль о Моргане. Хорошо, что ее нет в трактире, и пусть небо даст ей счастливую жизнь. О большем Гайя не просила. И даже когда ее кожа начала лопаться от жара, а глаза слезились от дыма, Гайя уже не смогла проронить и звука.
***
-Милый Ланселот, я видела дурной сон, — Гвиневра приподнялась на постели, чтобы лучше видеть лицо своего возлюбленного. Он печально взглянул на нее в ответ и вздохнул:
-Похоже, эта фраза будет со мною всю жизнь. Что тебе снилось?
Он тоже приподнялся на постели и бережно провел по щеке Гвиневры ладонью, вызвав у королевы тихую дрожь. Гвиневра прикрыла глаза, наслаждаясь этой дрожью, и еще некоторое время молчала, боясь произнести то, что хотела…
-Я видела смерть своего отца, — на щеке у Гвиневры блеснула маленькая слезинка. Ланселот стер ее бережным прикосновением и поцеловал ей руку:
-Знаешь, любовь моя, он интриган и рыцарь. И больше первое, чем второе. Он рано или поздно получит за свои заслуги, как и я, как и Моргана. Он пытается играть там, где играть не должен…
-А разве мы должны быть здесь? — Гвиневра упала на подушки, закрыла лицо руками, — милый Ланселот, разве мы должны? почему мы скрываемся, когда могли бы строить свое счастье? Почему мы пытаемся лгать, когда могли бы избежать этого? Почему мы…
-Потому что мы из разных миров, — ответил Ланселот, — моя королева… ты пришла из мира света и чистоты, а я, поверь, тебе лучше даже не знать, где я был и что я видел. У нас изначально разные пути, разные осколки… и мы не должны были любить друг друга, но на моем пальце кольцо, подаренное тобою, и это моя святыня.
-Как и мое кольцо, — прошептала Гвиневра, разглядывая свою руку с блестевшим колечком, — я не понимаю, почему это кольцо нас еще не выдало! Представляешь, никто не замечает, что у тебя оно есть, а у Артура нет! Никто не знает про нас…
Про отца Гвиневра решила не говорить, чтобы не расстраивать Ланселота. Ланселот же в свою очередь решил не говорить про Моргану, явно догадавшегося Мелеаганта и Лилиан… тоже, чтобы не расстраивать.
В дверь постучали, распугивая осколки нежного и робкого, украденного, вымученного счастья. В дверь просунулась голова Агаты, которая угрожающе зашипела:
-Моя королева…вас ждут!
-В такой час? — Гвиневру сорвало с постели, она не успела даже коснуться Ланселота губами, запечатывая мгновение. — Кто? Артур? Мерлин?
-Октавия, — отозвалась не меньше озадаченная Агата. — Вас ждет Октавия, говорит, что у нее к вам срочное дело, она плачет, госпожа!
Гвиневра наспех, едва-едва не теряя на ходу предметы одежды, оделась, а после, поцеловав Ланселота, краснея и смущаясь от собственной решимости, в сопровождении Агаты выскочила из комнаты.
***
-Не реви, — строго сказала Моргана, наблюдая за расползающейся перед нею Октавией, — ты не смеешь этого! Сама чертова интриганка, любитель! Возомнила о себе невесть что, а теперь поражаешься, что тебе дают ответ!
-Леди Моргана! — Октавия действительно расплакалась и от страха и от злости. А как ей было не расплакаться, когда предельно ласковая Моргана попросила у нее помощи — посмотреть, как идет ей платье, которое она собиралась надеть по случаю свадьбы Леи, а затем очень грубо, едва они оказались в ее комнате, принялась морально убивать девушку? Она ей вспомнила каждую насмешку и уколку, и, возводя ее нервную и перепуганную, застигнутую душу врасплох, объяснила, почему Моргана сейчас будет упражняться в остроумии, а Октавия молчать. Октавия зависит от Морганы, потому что Моргане подарили душу Октавии. Ей раскрыли, что Октавия плетет интриги и раскрыл ее — Кармелид. Собственноручно.
Октавия попробовала сопротивляться — не вышло. Моргана дала понять, что не шутит, намеренно метнула рядом со служанкой нож в стену. Нож вошел в стену рядом с ухом завизжавшей служанки, а у Морганы даже в лице ничего не изменилось. Шутки кончились. Моргана приперла пронырливую Октавию к стенке так, как Кей придавливал жука носком своего ботинка и теперь бежать было некуда.
И Октавия, поняв, что не выйдет у нее замаскироваться под святую невинность, что ничего не делала, замаскировалась под жертву. Теперь она упорно гнула линию того, что Кармелид заставил ее не только с ним спать, но и добывать информацию. Она облекала страшными словами герцога и так увлеклась, что поверила даже сама себе. Не заметила Октавия только того, что Моргана на нее смотрит с таким презрением, что и вообразить себе страшно.
-Я сопротивлялась, но он сказал, что убьет меня! — рыдала Октавия, захлебываясь слезами, но при этом умудряясь сохранить от красноты свое лицо. — Он заставлял меня…он делал со мною ужасные вещи!
Если бы Моргана не торопилась на свадьбу Персиваля и Леи, если бы ей не было так противно общество Октавии, она, быть может, еще бы и послушала про путешествие по мукам совести от невинной служанки, но всего этого не случалось. Нужно было делать дело, и, как можно скорее.
Моргана оперлась на стол так, чтобы ее лицо было совсем близко с плачущей Октавией и, делая вид, что не знает о планах самовлюбленной и пронырливой девушки, невинно предложила:
-А давай ему отомстим?
Октавия тут же перестала плакать и отняла руки от лица, взглянула на фею с оттенком заинтересованности и, по-видимому, ее мозг не справлялся сразу же с двумя задачи, потому что после таких картинных рыданий полагается еще и повсхлипывать тоненько, но она как-то забыла, полагая, что гроза уже прошла.
-А как? — спросила она живо.
-Его дочь королева, — Моргана задумалась, — знаешь, мне не нравится, что королева у нас такая… слабая, безынициативная, слабая, совершенно не властная! Так не должно быть! Король…сильный мужчина.
Моргану едва не разобрал смех, но она сумела взять себя в руки.
-И ему нужна сильная женщина рядом…кто-то, вроде тебя.
Октавия даже преобразилась. Если и Мерлин, и Моргана будут продвигать ее к престолу, значит, Кармелид ей больше не нужен. Они уберут его, а потом она уберет и фею, и друида. И станет королевой! Фортуна прекрасна, недаром Октавия всю ночь молилась, боги любят ее!
-Значит, работаем вместе? — спросила Моргана, когда Октавия, сделав вид, что задумалась, что упрямится и смущается (хотя глаза выдавали!), наконец, согласилась ей подчиняться. — Значит так, сейчас ты пойдешь к королеве и скажешь то, что Мерлин и Кармелид плетут заговор…запоминай вот что…
***
-Именем Светлого Бога нашего, я объявляю вас мужем и женой и закрепляю ваш союз клятвами… — вещал Мерлин, перевязывая правые руки Персиваля и Лея красной шелковой лентой. Персиваль взглянул на Лею глазами, преисполненными счастливого мальчишеского восторга, Лея с трудом смогла улыбнуться — корсет платья непривычно сдавил ей талию. Она вообще была словно во сне, не могла даже увидеть, как происходит ее свадьба! Шутка ли, ее свадьба! Она не видела ничего перед собою, платье было жарким, и она просто повторяла слова клятвы, не вникая даже в ее смысл. Все было так странно…
Рука Персиваля ложится ей на талию. Какая горячая у него ладонь! Он волнуется, нервно переступает с ноги на ногу и Лея вдруг думает, что хочет, чтобы все быстрее кончилось.
Артур берет слово, поздравляет своего любимого рыцаря и старается не смотреть на Лею, вообще обойти ее внимание, а Лее кажется, что он снова хватает ее в коридоре и вжимает в стену, словно бы до сих пор доносится до нее холод камня, в который он вдавил девушку. Больше он так не посмеет. И Лея хочет в это верить.
Мерлин завязывает на руках Персиваля и Леи ленту и Лее кажется, что платье тоже связывает ее, и эта клятва, и этот день, и этот его взгляд. Ей становится страшно и на мгновение ей даже хочется, чтобы сознание оставило ее, ведь тогда она просто упадет перед всеми, кто пришел, на землю и не будет больше ни этой белой арки, сплетенной из живых цветов, ни рыдающего Кея, ни сдержанно улыбающегося Мерлина, ни перешептывающихся придворных дам. Гвиневра только глядит на нее счастливо, улыбается, да Агата тихонько рыдает в платок, а остальные…если здесь кто-то, кто рад этой свадьбе? Кто-то, кроме Персиваля? И Лее хочется верить, что она просто устала.
Персиваль целует ее. Он в нетерпении, он дрожит, она слышит, как бьется его сердце. И ей странно — почему кроме нее никто не слышит этого стука? И все будто бы кончено, и Персиваль отстраняется, глядя на нее в еще большем смущении, чем прежде, но это все не то. Что-то навсегда уже не то. Их поздравляют, им шумят. Им фальшивят, а перед глазами Леи прыгают два письма. Первое, сухое официальное, жесткое: «Поздравляю со свадьбой. Желаю тебе счастья. Приданое тебя дождалось, отправлю его в дом твоего мужа. Лилиан присоединяется к моим поздравлениям. Мелеагант». И от этого письма захватывает дух, Лея понимает, насколько она далека теперь от той жизни, и Мелеагант словно бы остался где-то позади, но…
«Милая моя Лея, будь счастлива, пожалуйста. Прошу тебя забыть все наши попытки и не держать на меня зла. Ты навсегда останешься моей маленькой подругой, девочкой, которую я знаю с самого ее детства, будь счастлива, Лея, пусть твой муж окажется достойным человеком. Будь счастлива. Пожалуйста, попроси Моргану, чтобы она ответила мне. Твой друг, преданный тебе граф Уриен Мори».
И это письмо оглушает. А кругом цветы, почему-то очень много цветов. И Лея даже предположить не может, что и Персиваль получил сегодня красноречивое письмо. Которое сразу же, едва рыцарь его прочел и сознал, растворилось в его руках и осыпалось пеплом на его белую скатерть. Письмо же было следующее: «Если ты хотя бы подумаешь обидеть Лею, я тебя уничтожу. Тебе очень повезло с женой. Желаю счастья. Мелеагант»
Лея знает, что теперь она будет жить с Персивалем, в его просторных покоях, которые милостиво предоставил Артур, пока ситуация в Камелоте не наладится, а после она может поехать с ним, со своим мужем (какое странное и чужое слово!), в его дом, где станет хозяйкой и равной ему. Она будет командовать слугами, она будет набирать себе служанок… как же так? А танцевать? Кто будет танцевать в Камелоте? А кто будет с Гвиневрой? Но танец…
Теперь ей придется иначе жить. Тесные платья сжимают ее кольцом и ей уже не положено танцевать при дворе, и не положено бегать босою по лугу — теперь она…жена сэра Персиваля. Лея не может смириться с этими мыслями. Хлопает глазами, растерянно ища ответ в глазах толпы. Неужели ветер больше не будет свободно взбивать ей одежды, и трепать волосы, небрежно разбросанные по плечам? Неужели теперь ее устои — это этикет двора, это законы придворного мира и скованность в прическе и одежде? Неужели больше нет свободы? Неужели…
А если она полюбит кого-то? А если это чувство затмит то. Что она испытывала к уриену7, а если… тысячи «если», десятки запретов и отказы от привычной жизни. Лее страшно, Лее хочется спрятаться в теплых объятиях Агаты и не видеть, не слышать ничего больше. Она боится. Она готова заплакать и слезы уже стоят в ее глазах, а Персиваль, как и все окружающие считает, что это слезы радости. И Персиваль целует ее.
***
-Тебе надо вести список кому и что ты сказала, а главное: зачем, — предостерег Ланселот, нарезая для Морганы в ее же тарелки мясо кусочками. Он действовал по привычке — накладывал себе и, если она была рядом, сразу же и ей, а после принимался нарезать ей пищу. Он делал это десятки раз в их скитаниях не потому, что у Морганы криво росли руки настолько, что она не справлялась с вилкой и ножом, а потому, что Моргана обычно либо была занята чтением, что вообще не замечала, что ест, либо Ланселот пользовался хитростью и тайком подкидывал ей пару кусочков из своей тарелки.
-Зачем? — не поняла Моргана, в свою очередь, разливая по кубкам вино.
Можно было говорить свободно. Артур беседовал с Мерлином, и, хотя было видно, что беседа не приносила ему удовольствия, он продолжал это занятие. Гвиневра, подперев голову, сидела тут же. Ей было скучно, и Ланселот видел это, но никто не мог помочь ему в том, чтобы развлечь королеву. Иногда Гвиневра пересаживалась к Лее и Персивалю, сидевшими, по случая торжества, рядом с королем и заговаривала с Леей… свадьба шла своим чередом, Кей буянил и прыгал обниматься со всеми, радуясь счастью, Агату уже в третий раз уходила проплакаться куда-то в уголок, женщины и мужчины поздравляли Лею, но больше Персиваля и превращали \, как всегда любое торжество, в поле интриг, веселья, наблюдения и разговоров.
Моргана воспользовалась своей незаметностью (насколько может быть незаметна такая яркая личность как Моргана, облаченная в тайну, скандальную славу. Влияние и потрясающее темно-синее платье), пробралась к Ланселоту за стол и рассказала ему о том, что говорила с Кармелидом об Октавии, а с Октавией о Кармелиде.
-Зачем…- Ланселот вздохнул, принимая кубок, — затем, что я бы никогда не запомнил, а тебе надо не запутаться во всем. К слову, твоею милостью, Октавия прибежала сегодня к Гвиневре, и нам пришлось прервать свидание.
-Ну, извини. — Моргана не расстроилась, но честно попыталась сделать вид, что это так, — я не хотела.
-Не надо. — Ланселот отмахнулся, — устаешь прятаться, вот и все. Я же люблю ее. Мы, как две части одной души, а я чувствую себя вором
-Ещё одно слово и я тебя придушу, — пообещала Моргана, — думаешь, Я себя лучше чувствую? Да никогда! Мы и вовсе часть одного семейного древа, связанные кровью, предательством и неумением некоторого короля держать самую свою слабую часть в штанах!
-Моргана! — с укоризной воскликнул Ланселот, — ты всё же женщина! Тебе не к лицу говорить подобные гадости…
Ланселот знал, что она никак не примет это к сведению. Словарному бранному запасу Морганы мог позавидовать даже постоянный обитатель дешевых кабаков на Тракте, жизнь
помотала Моргану так, что она без церемонниц могла и ругнуться, и сказать, что думает и даже не испытать при этом никакого раскаяния.
-не мешай женщине говорить, — влез Монтессори откуда-то сбоку. Он держал в руках внушительных размеров кубок и постоянно проливал из него себе на грудь. Так как руки не слушались его дрожи и пьянства. — Моргана, выпей со мной!
-Да как же ты…- прокомментировала Моргана, но перегнулась к Монтессори удобнее и отобрала из его рук кубок почти полностью испитый до дна, налила в него из своего кубка и залпом осушила половину, другую половину протянула обратно мастеру над финансами. — Твой черед!
Монтессори некрасиво перекрестил рот, отпил и его аккуратно смело под лавку. Последняя порция вина была для него явно лишней. Моргана осторожно потыкала его носком туфель, убедилась, что он не умер и села обратно на свое прежнее место, как будто ничего не произошло.
-Я, наверное, никогда к этому не привыкну, — признал Ланселот, но ответить фея не успела, к ним подсел Кармелид. Самый благодушный вид герцога вызывал у Ланселот желание познакомить Кармелида с поверхностью стола, прямо в салат или в мясо… лучше же всего в клюквенный соус.
-Выпейте со мной, друзья! — предложил Леодоган. Взглядом указывая Ланселоту на то, чтобы он ушел. Ланселот не двинулся с места. Ему была неприятна компания герцога, но он не мог допустить, чтобы Моргана осталась с Кармелидом один на один, кто знает, что выкинет этот старый сластолюбец? Он уже несколько раз пытался продемонстрировать свое теплое расположение к Моргане, недалек тот день, когда он уже не отреагирует на ее замечательную фразу: «пошел к черту, дряхлый козел!»
-Выпьем, — согласилась Моргана и Ланселот с легким злорадством подумал, что план феи по уничтожению Кармелида одобрен его собственной душою полностью. Пусть Октавия уничтожает Кармелида, они потом как-нибудь уничтожат ее.
Выпили быстро. Леодоган попытался было еще раз дать Ланселоту понять, что он тут лишний, но Ланселот решил, что сегодня он в упор не понимает намеков и продолжил сидеть. Тогда Кармелид попытался пригласить Моргану на танец, но фея удивила и его, и своего друга, ответив следующее:
-Милый герцог, я очень устала, а мне еще нужно вернуться к себе, написать моему любимому графу Уриену, вы его помните? Он очень хорошо вас помнит!
-Я могу проводить вас до покоев, — вызвался озадаченный Кармелид, который уже и думать забыл о неудачливом поклоннике феи, которому она симпатизировала ровно до его отъезда от Камелота.
-Ах, нет, — свадьба Леи действовала на Моргану дурно. Она отказалась также от помощи и Ланселота, грациозно и пьяно покачиваясь, прошла к Артуру, приобняла его спины так, что он потерял нить разговора с Мерлином, хотя и собирался ответить ему что-то необычайно умное. Моргана наклонилась к нему и прошептала, не заботясь, услышит Мерлин или нет:
-Пойдем, я расскажу тебе сказку…
Ланселот же только покачал головой и тут взгляд его упал на красивую незнакомую прежде девушку, стоявшую совсем рядом с королевой и Агатой. Она была одета, как певица или танцовщица, но Ланселот мог быть совершенно уверен в том, что не видел ее прежде и все же, что-то показалось в ней ему дурно знакомым. Он списал все на вино, но пару раз все равно оглянулся на незнакомку. Конечно, ко двору короля постоянно прибывали новые и новые бродячие актеры, певицы, барды, но в этой было что-то…будто бы забытое.
Ланселот решил, что если он уже пьян, то дойдет до максимума. Все равно, что будет плохо утром. Рыцарь выпил еще вина, но допивая уже из кубка, он заметил, что эта незнакомая певица будто бы смотрит на него…
Глава 56
-Моргана! Моргана! — утренний стук в дверь всегда раздражителен, особенно, если накануне ты неслабо перебираешь с вином, а после проводишь львиную часть ночи в компании короля, и уже позже, в покровах ночных коридоров, почти бегом, ступая по холодному каменному полу добираешься до своих комнат и, без сил падая уже в свою постель, забываешься хмельным и почти нормальным сном. Но, что поделать? Игнорировать стук в дверь, значит — продолжать его. Наверняка, Октавия или кто там еще, но кто-то доложил Гвиневре, барабанящей в дверь, а это была она, что Моргана в своих покоях. Остаётся шепотом выругаться, поднять ноющее тело с простыни и набросить на плечи хоть что-то приличное. И уже тогда, не заботясь о виде своем больше, открыть дверь…
-Доброе утро, — Моргана натянуто улыбнулась, пропуская Гвиневру внутрь, — и чего тебе не спится?!
Обычно Моргана сама вставала очень рано, но сегодня был не тот случай. Вчера была свадьба Персиваля и Леи, вчера было другое настроение и неожиданно приятное и качественное вино. Моргана только сейчас подумала, что вино было явно из земель де Горра…никак, он озаботился? Интересно, учитывая, что его, вообще-то, никто и не звал. Ладно, неисповедимы мысли чертова принца де Горра.
-Что ты так рано? — повторила Моргана свою раздражительную мысль. — Могла бы… с Ланселотом провести ночь.
Маски были ни к чему. И Моргана, и Гвиневра, обе вздрогнули от этих слов, но все стало так естественно и ясно, что даже сама королева не стала оспаривать ее фразы и только долгим взглядом ответила ей прежде, чем перейти к сути своего визита.
-Октавия мне раскрыла заговор! — пылко воскликнула Гвиневра и Моргана увидела в глазах королевы нехороший огонек, который, как она знала из своего уже опыта, свидетельствовал примерно следующее: «я знаю то, чего не знаешь ты, и я хочу сыграть в эту игру по-крупному».
-Кто такая Октавия? — Моргана медленно трезвела, думая о том, что предпочтения Ланселота неожиданно становятся ей понятными. Он рассказывал о том, что Леди Озера была ужасной женщиной, но она была первым женским образом, который он встретил и, видимо, по этой причине, Ланселота так притягивала некая внутренняя не самая благая сила, которую он видел в Моргане и которую теперь Моргана почувствовала в Гвиневре — пусть и немного, пусть еще спящую, но реальную. Если же учесть, что Ланселот говорил о Леди Озера, как о светловолосой высокой и хрупкой на вид женщине, становилось понятно, почему он так часто выбирал блондинок и даже Гвиневра…светловолосая.
-Октавия твоя служанка! — Гвиневра с гневом взглянула на Моргану. — Ты не помнишь своих слуг? Она из моего двора!
-У меня есть дела важнее, — спокойно улыбнулась Моргана, — например, помогать твоему мужу управлять Камелотом.
-Да-а, — Гвиневра вздохнула и невинно ответила, — ты хорошо знаешь моего мужа. Лучше, чем я. Вы много времени проводите вместе.
Моргана снова взглянула на Гвиневру — такая королева ей не нравилась. Ей нравилась запутанная девочка, которая смотрела на нее как на непререкаемый авторитет, а эта… холодная душа, совершенно не вызывала в ней желания помогать ей. Совсем.
-Что за заговор? — спросила Моргана, переходя на другую тему и оставляя фразу Гвиневры без ответа, уговаривая себя тем самым быть мудрее.
-Октавия говорит, что Мерлин плетет заговор, чтобы уничтожить тебя и меня, ему не нравится, что Артур вышел из-под его влияния, — Гвиневра нервно стиснула белые тонкие руки и Моргана расслабилась — Гвиневра снова показалась ей прежней.
-Она может доказать это? — Моргана изобразила волнение. — Она может представить какие-то факты?
-Она шпионила за мною и за тобою, а потом пришла ко мне каяться, — продолжила королева, — представляешь? Она хочет, чтобы я защитила ее от твоего гнева, если ты узнаешь, что она служила Мерлину.
«Вот дрянь!», — с чувством подумала Моргана. этого в их договоре не было. Октавия должна была прийти к Гвиневре и пожаловаться ей на то, что есть заговор Мерлина, который стоит против Гвиневры, потом прийти к Артуру и донести ему на заговор Кармелида, который стоит против Морганы. То, что эта девица теперь пыталась переиграть Моргану, вызвало гнев…
-И что ты сделала? — с подозрением, которое Гвиневра приняла за волнение, спросила Моргана.
-Я пришла к тебе, — ответила королева, — я не знаю, как быть!
-Ко мне? — Моргана едва удержалась от желания отвесить королеве подзатыльник. — Ты должна идти к королю! Это не шутки. Это заговор! Заговор карается законом! Это предательство, в конце концов…
-Ты к королю вхожа, — промолвила Гвиневра холодным тоном, и это сработало как укор.
-Ну-у, ладно, — сдалась Моргана, — мы пойдем с тобою вместе. Ты расскажешь Артуру, что тебе передала Октавия, затем мы подумаем…если что, позовем Октавию и Мерлина, устроим общий разговор, кто кому и что сказал. При Совете, если потребуется!
-Да! — Гвиневра с прежним, детским и почти теплым восхищением, взглянула на Моргану, — верно! Верно!
Она поднялась, уже готовая идти, но Моргана попросила:
-Дай мне минуту, я не могу явиться к королю прямо с постели.
Гвиневра хлопнула глазами, покраснела стремительно, но кивнула, выражая свое согласие, покорно опустилась обратно. Моргана же, метнувшись в купальню, судорожно принялась одеваться, а затем, кое-как приведя себя в достойный вид, написала записку: «Октавия должна умереть. Сейчас же!». Записку эту Моргана, щелкнув пальцами и призвав тоненький синеватый ручеек силы, направила к герцогу Кармелиду, моля небо, что Мерлин не оказался на пути у этого письма, и не заподозрил ничего. Ей было понятно, что Октавия, попытавшись переиграть ее, Моргану, подписала себе смертный приговор. Стоит очной ставке
состояться, Октавия может заложить не только Мерлина, но и Моргану, и Кармелида… это же уже плохо.
Моргана вышла из купальни готовой идти к королю, нарочито облаченной в наряд скромнее, чем наряд королевы, и держала себя как-то в тени, пока они шли.
***
Письмо щелкнуло Кармелида по носу громко и очень больно. Леодоган застонал сквозь сон и медленно сел на постели, просыпаясь. Письмо висело перед ним, прыгая и подсвечиваясь синеватым блеском от нетерпения. Кармелид взглянул на левую сторону кровати и увидел, что Октавия еще спит, он поправил ей одеяло, и протянул руку за письмом. Оно было еще теплым…странно теплым, и будто бы живым. Кармелид прочел его дважды прежде, чем решился посмотреть на Октавию.
Она мирно спала. Так мог бы спать ангел, и, даром, что этот ангел превращался в потенциальное чудовище с пробуждением и умел открывать рот, портя все очарование своей юности. Кармелид нерешительно коснулся ее щеки. Письмо напугало его — он не понимал, почему Моргана спешит, и чувствовал, что оказался на пороге чего-то важного. Он догадывался, что если не убьет Октавию сейчас, то, наверняка, это заденет Моргану и расстроит ее планы. Расстраивать Моргану, конечно, тоже не хотелось, но сначала требовалось все просчитать, а время будто бы давило его, заставляя решаться.
Леодоган выбрался из постели, набросил на плечи мантию, чтобы не замерзнуть, пока…будет решать. И попытался подумать.
Думалось от сна и выпитого плохо. Он смотрел на Октавию, все такую же мирную и юную и на письмо в своей руке и не мог понять, как ему быть. Кармелид не испытывал иллюзий, понимая, что и для Октавии, и для Морганы — он лишь помеха, ступенька. Моргана явно хотела избавиться и от него, и от пронырливой девицы, и бог ее знает, от кого и чего еще. Октавия тоже при случае подставит и его, и Моргану, и Мерлина. Что будет, если сохранить жизнь Октавии? Что будет, если ее убить? Где ставка выше, где опаснее чаша весов? На что поставить и как выбирать, когда письмо отдает приказом, и нет достаточного количества данных? Они что, раскрыты? Кем? Когда? Как? Это план Морганы? Не проиграет ли Кармелид? А выиграет ли?
Леодоган сам рассчитывал убить Октавию или убрать с пути, откровенно говоря, герцога устроило бы и ее отселение, и монастырь, что угодно — но он рассчитывал сделать это сам, когда вздумается ему, когда он сочтет, что пришло время. Опираться же на чужую волю…как это можно? Как это можно сейчас? Да и что было-то? Поди — докажи, что он вообще какие-то заговоры плетет! Ему ли, утратившему земли свои из-за долгов, ему ли, отцу королевы, плести интриги? Положение его прочно, так чего желать?
С другой стороны, Октавия, все же, очень опасна. Мало ли, что она наплетет Артуру или уже наплела Моргане? Что, если Октавия пошла к королю и обличила его, а Моргана, спеша разобрать ситуацию, предлагает ему спасение? А спасение Леодогана в смерти Октавии? Слишком мало условий! Слишком много мыслей!
Леодоган наблюдал за сном Октавии, и ему все больше металось в груди. Вот она — вся юная, нежная, решительная и ласковая. Она еще получит свое, но она ведь не жила. Да если подумать, она чуть старше его собственной дочери! Почему-то от этой мысли стало особенно
гадостно, Кармелид представил, как сама Гвиневра лежит так где-нибудь на постели, спит, а кто-то стоит, решая, убить ее или нет. А Октавия ведь тоже чья-то дочь, чья-то возлюбленная… ну да, нрав у девицы пронырливый, да характер дрянной, но она так юна! Справедливо ли убивать юность, пусть и глупую?
Но снова! А если убить действительно стоит?! А если от этой смерти зависит, будет ли жить сам Леодоган? А что, если их и раскрыли? Конечно, Гвиневра заступится за отца, но что, если это все одна интрига Морганы? Что, если она замыслила избавиться ото всех, кто мешает ей? Как быть? Сколько круговых условий, и время давит на макушку, вдавливая и ослепляя движение. Убить не убить, поддаться письму или нет?
Кармелид решительно пихнул Октавию, она вскрикнула, села, находясь в полусне, не понимая, что происходит, попыталась осознать, но явно не могла.
-Пошла прочь! — заорал Кармелид, сволакивая ее — грубо и небрежно с постели, — пошла прочь!
Он выкидывал ее вещи за нею в коридор, а она смотрела на него, не понимая, просыпаясь окончательно.
-Милый…- она сделала шаг в его комнату, но он оттолкнул ее от себя так сильно, что она упала на каменный пол, прямо в обрамлении своих же выброшенных раньше юбок.
-Пошла прочь! — рявкнул Кармелид и захлопнул дверь в свои покои, привалился горячим лбом своим к холодной двери и услышал тихую возню за нею. Ему захотелось вернуть ее, но он не смог заставить себя отойти от двери, распахнуть ее. Если Моргана спросит, а она спросит, он скажет, что выгнал ее, а письмо пришло потом. Она же не проверит? Или проверит? Пусть это будет ее проблемой. Пусть это будет…
Но на всякий случай… Кармелид смог отойти от двери только тогда, когда услышал тихое всхлипывание и отдаляющиеся шаги, он обернулся и увидел, что на пол брошено то самое письмо от Морганы. При случае — сгодится. Герцог поднял его, аккуратно сложил и сунул к самому сердцу, за пазуху и еще почти четверть часа простоял на холодном полу, на коленях, унимая странное и рваное биение где-то в желудке.
***
-Вчера ко двору прибыла бродячая актриса, — рассказывал Гавейн всем, кто был готов и не готов слушать, — красавица! Волосы до пояса, темные, как смоль, глазища большие-большие, губы алые. А ноги…
Гавейн свистнул, демонстрируя, очевидно, качество описываемых ног.
-Что же я ее не видел? — сварливо спросил Грегори. — Врешь ты всё!
Ланселот отвлекся от проверки своего меча и спросил, не дожидаясь, пока Гавейн ответит и вступит в перепалку с рыцарем:
-Она на свадьбе у Леи и Персиваля была вчера?
-Да, — Гавейн взглянул на него с благодарностью, ему тоже не хотелось сейчас ругаться с Грегори, потом, быть может, как накопится злость, но не сейчас. — Она пришла ко двору, король ей дозволил остаться здесь, а она, пожелав отдохнуть немного, спустилась на свадьбу к Персивалю.
Он упрямо продолжал игнорировать факт женитьбы своего собрата-рыцаря на служанке и вовсе не произносил имении девушки, словно бы оно и было неважным.
-Вот оно что…- Ланселот вспомнил девушку, очень красивую, дурно знакомую ему, но явно он прежде не мог ее видеть, и что-то не давало ему покоя!
-А что ж она не спела? — осведомился Монтегю, издевательски гоготнув. — Показалась бы краса…
-Устала, петь будет потом, — объяснил, как для идиота, Гавейн, и тут же наставительно добавил, — а ты, Ланселот, приглядывайся, да смотри внимательнее. Зовут девицу — Вита, как развлечение, самое, что ни на есть, чудесное!
Ланселот неопределенно повел плечами, как бы выражая свою незаинтересованность.
-Только смотри, как Персиваль не закончи, а то женишься еще, не ровен час! — не удержался, все же, Гавейн, — вот…
-А что Персиваль? — обещанный конфликт нельзя откладывать долго. Грегори взвился мгновенно. — Моя жена — служанка. Что ты имеешь против?
Завязалась очередная перепалка, а потом очередная, грубая, не подходящая для знати, драка.
***
-Заговор? — Артур с удивлением воззрился на Гвиневру. Он вообще неприятно удивился тому, что она нашла его в этот час, и вообще нашла его, но более того, явилась в компании Морганы, и пришла во время разбирательства драки между Гавейном и Грегори — уже второй за эту неделю. Гвиневра выдала все с порога, Моргана всем своим видом демонстрировала непричастность и пыталась показать, что она вообще не причем и находится здесь только по тому, что очень любит Гвиневру и беспокоится за нее.
-Мерлин? — переспросил удивленный Монтессори, — нет, он интриган, но играть против Морганы, ваше величество, не будет. Он же не идиот! Зануда — да, прохвост — да, но не идиот! Без Морганы Камелоту худо придется.
-Так уж худо…- процедил Гавейн, который не мог смириться с тем, что Моргана, как женщина вхожа в совет, да еще и право голоса имеет, да еще и решает что-то, и с королем груба.
Здесь же присутствовал и Ланселот, пришедший на разбор драки как свидетель, а теперь забытый чужим вниманием. Он не знал, как быть — извиниться и уйти? Это будет глупо. Или. Глупее же, оставаться? Он сидел и мучился, вслушиваясь в происходящий разговор, боясь, что его обнаружат и что не обнаружат тоже.
-Худо-худо, — успокоил его Вендред, не привыкший пропускать хоть какое-то событие. — Давайте честно…
-Да мы справимся, — злился Гавейн, — тут неприятен факт…
-Довольно! — предостерег Артур. Он понимал, что без Морганы его правлению придется, не просто худо, правление, скорее всего, перемолотит его кости и выплюнет останки, но не мог же он этого признавать!
Гвиневра в первый раз присутствовала на частичном сборе Совета, и ей было явно неловко от того, какие темы поднимались здесь. Ей было душно, и она все больше поражалась тому, что ни Моргана, ни отец ее, никто, словом — ни разу не сказал ей, насколько это тяжелое действие — управлять, совещаться. Раньше она думала, что здесь что-то вроде развлечения, в дружеской, теплой беседе они решают, что делать и как быть, а оказалось, что обстановка способна резать по самой душе…
-Давайте иначе? — предложила Моргана, перенимая роль ведущей хозяйки на совете и выходя из тени Гвиневры, где держалась прежде. — Давайте поступим проще? Мы должны облегчить себе задачу и не забыть о чести. Мерлин — наш друид и почтенный член совета, мы не можем обвинять Мерлина за спиною самого Мерлина, в благодарность за его заслуги мы должны говорить с ним лицом к лицу, если вообще хотим говорить об этом, верно?
Первый раз Моргана сказала о Мерлине что-то хорошее. Артур даже уже воспрял духом — верно, Моргана права! Надо просто спросить самого Мерлина, и дело с концом. Все-таки, его сводная сестра очень умна!
И король нежно взглянул на нее. Гвиневра перехватила его взгляд и покраснела — она была лишней, но если раньше Артур хотя бы пытался спрятаться от своих чувств, то сейчас демонстрировал их едва ли не открыто. Гвиневре внезапно пришло в голову, что раз она не была ни на одном заседании, то не может знать, как ведет себя Артур в присутствии своих советников с Морганой. Может быть она, королева, давно посмешище в глазах всех членов совета, где уже каждый понял, что Артур не любит своей жены?!
-Но, — продолжила Моргана, улыбаясь одобрению, — я предлагаю привести сюда и Октавию. Пусть они лицом к лицу выяснят все. Я полагаю, что Октавия все неверно истолковала… пусть это выяснится!
И снова гул одобрения.
-Ланселот, друг мой, — Моргана простерла к нему руку и Гвиневру больно обожгло от того легкого тона, с которым фея обратилась к ЕЕ Ланселоту, как будто мало ей отнять одного Артура! — Раз ты все равно здесь так удачно попал, сходи, пожалуйста, за Мерлином! И, нельзя ли, кого-нибудь послать за Октавией? Милый Монтессори? Не окажешь мне такой услуги?
Ланселот подорвался поспешно и не слышал уже ответа Монтессори, оказывается, Моргана его заметила. Его все заметили. И ничего не сказали. Даже как-то…странно.
***
Ланселот торопливо постучал в дверь к Мерлину, подбирая, пока дверь не распахнулась, слова. Следует сказать, что его вызывают к королю сразу или объяснить ли ему причину? сказать, что его обвинила Гвиневра в заговоре или не надо? Ланселот решил, что не надо. В конце концов, Гвиневра, ее поступок, очень удивил самого Ланселота, и он решил, что Мерлин лучше решит, что нужно и чего не нужно делать.
Дверь, однако, не открылась. Ланселот постучал еще раз, уже настойчивее — ему было страшновато, гулко билось сердце, он догадывался, что все происходящее происходит не от стечения обстоятельств, но становилось нелегче.
Наконец, дверь поддалась, приоткрылась, и Мерлин немного высунулся, чтобы увидеть, кто посмел нарушить его покой.
-А, ты…- Мерлин с презрением взглянул на рыцаря, — не сейчас, я занят.
И он потянул, было, дверь на себя, рассчитываясь скрыться за нею, но Ланселот сумел перехватить его руку и рывком открыл дверь, оказываясь, нос к носу с Мерлином:
-Вас, Мерлин, срочно ждут у короля, — доложил Ланселот, — вы…
И он осекся. Он встретил девушку-артистку со свадьбы Персиваля и Леи, ту самую, о которой так восхищенно отзывался Гавейн, перед тем, как завязалась очередная драка. Покопавшись в памяти меньше доли секунды, Ланселот вспомнил, что Гавейн назвал ее Витой. Эта самая Вита вздрогнула, когда свет выхватил ее, когда распахнулась дверь и ошарашено взглянула на него, затем, что-то прошло в ней и изменилось, она ласково улыбнулась и села в кресло, из которого явно поднялась при его приближении.
-Вам бы лучше подготовиться к пению, — грубо ответствовал Ланселот, что совершенно не было в его привычке, но девушка эта была ему откровенно дурно знакома, хотя, клясться можно было, прежде он не встречал ее — слишком красивая, он бы запомнил это лицо.
-А вам, Мерлин, явиться к королю! — продолжил Ланселот, с трудом отводя взгляд от Виты, — а не устраивать здесь приют для бродячих актрис.
Ланселот вышел в коридор, ожидая Мерлина, находиться в комнате, где была эта девушка, Ланселот более не желал. Он понял, что даже не испытывает стыда за то, что вломился в возможно, нелегкий и, может быть, даже интимный момент, потому что эта девушка внушала что-то нечеловеческое и не было ничего человеческого в душе его по отношению к ней.
Мерлин вышел меньше, чем через минуту.
-Что за грубость, Ланселот? — спросил Мерлин и взгляд его был озадаченнее, чем обычно. — Грубите незнакомой женщине и мне! Как это понимать?
-Приказ короля, — ответил Ланселот, — а женщину зовут Вита, про нее Гавейн рассказал. Но вас ждут и это не по шуточному делу.
-А по какому? — вежливо осведомился Мерлин, склоняя голову к Ланселоту.
-Вам скажут, — говорить с друидом не хотелось.
Едва Ланселот ввел Мерлина в зал, он понял, что что-то не так. Гвиневра тихонько всхлипывала, а рядом с нею крутилась Лея, торопливо вытирая ей слезы и утешая. Моргана переговаривались с Монтессори, и Артур слушал их очень внимательно. Вместе с Леей появился и Персиваль и герцог Кармелид. Все очень хмурые и озадаченные, все друг на друга поглядывают и переговариваются.
-Я привел Мерлина, — Ланселоту было не по себе от такой атмосферы, и он поспешил, чтобы кто-то разъяснил ему все, хотя, даже находиться здесь, Ланселот не имел права, не принадлежа к королевской семье, к личным слугам или к королевской семье.
Ответила ему Моргана, отрываясь от тихого разговора с Монтессори:
-Октавию убили. Монтессори нашел ее тело в коридоре.
-Кто-нибудь, объясните мне, во имя Авалона! — не выдержал Мерлин.
***
-И вы вызвали меня, чтобы устроить очную ставку с этой девицей? — уточнил Мерлин. Обвинение он принял достойно. Моргана сама изложила ему ситуацию, когда заметила, что ни плачущая Гвиневра, ни Артур не собираются рассказывать.
-Да, — ответил Монтессори, — это было логично. — Но, вот незадача, твоя обличительница мертва! Я нашел ее труп прямо в коридоре! У дверей ее спальни! С ножом… там, где у людей есть сердце, у этой девицы теперь дыра!
Он дрожал от пережитого. Моргана успокаивающе коснулась его плеча рукой, поддерживая и убеждая взять себя в руки. Когда умирают на поле боя — это закономерно, когда умирают от болезней и голода — это логично, но когда умирает юность…когда она жестоко убита кем-то… это другое. К этому нельзя привыкнуть.
По замку носятся рыцари — ища тех, кто мог что-то видеть, все патрули оцепили коридоры, вещи Октавии перетряхивают, надеясь найти зацепку, а придворные дамы скорбно льют слезы над ее телом, перемещенным в церковь, где скоро состоится отпевание. Все это Ланселот видел как сквозь сон, хотя не присутствовал при этом. он так и остался в зале совета, и видел совсем другое. Споры… кому она могла помешать? Невысказанные обвинения Мерлину, которые сгущаются над его головою. Да, он друид, да, он маг, но почему именно в час, когда ему хотели устроить очную ставку с девушкой, что обличала его в преступлении, эта девушка и умерла? Кто-то хочет подставить Мерлина? Или он отводит от себя подозрения? Артура трясет. Он знает, что должен решить что-то очень важно. Моргана гладит его по голове и обнимает за плечи, держась сама… и никто уже во всем совете не реагирует на то, что здесь же присутствует и жена короля Артура. Гвиневра становится тенью и Лея, наконец, уводит ее прочь…
-Надо думать…- выдыхает Монтессори, решаясь нарушить невысказанность, — Мерлин, ситуация паршивая.
-Я чист перед тобою, мой король, я не убивал ее, — твердо отвечает Мерлин. — Я действительно имел с нею дела, но… другие. Она должна была шпионить за Морганой, и она намеревалась стать королевой, я обманул ее, обещав поддержку за это, но я не пошел бы против короны, — Мерлин рассказывает одно и то же, и Кармелид по-прежнему стискивает руки в кулаки, представляя, как девушка, которую он пощадил утром, планомерно, оказывается, хотела стать на место его Гвиневры. Ярость отца…ярость политика. Ярость труса!
Надо было ему убить ее. Никто не смеет посягать на трон. Трон, который под его дочерью.
-Я слышу тебя, Мерлин, мне сложно верить твоим словам. Ты, чтобы оправдать свою невиновность и непричастность к смерти Октавии рассказываешь, что участвовал в другой интриге…против моей сестры. Именно в этом Октавия тебя и обличила, — Артур смотрит устало. Ему больно. Ему тяжело.
-Молодец, хорошо сработано, — Моргана шепотом бросает Кармелиду похвалу и его ответ парализует ее:
-Я не смог. Это не я. Я выгнал ее. Получил твое письмо и выгнал.
-Что? — Моргана спрашивает в голос и тут же понимает, что выдала себя, но все решили, что она реагирует на Мерлина и его исповедь.
-Я хотел иметь силу, которая сможет обуздать тебя и контролировать! — Мерлин не оправдывается. Он объясняет, продолжая верить в свою правоту, — ты уже много бед принесла Артуру.
-Потому что их принесли мне, — ответствует Моргана холодно, стараясь унять сердце, ведь выходит что-то невообразимое! Октавия мертва, но ее убил не Кармелид и напрашивается очевидный вопрос — кто тогда? — Ты принес!
-Это дело прошлое, — упорствует Мерлин, — но ты не можешь…
-Прекратите! — Артур устал от этих двоих. Эта ночь, проведенная с Морганой, и события утра, от которого он уже устал, все создает то, что создает, ту паутину, которой не должно было возникнуть, — Мерлин! Я… ненавижу тебя.
Качается мир и, кажется, пол. И даже шепот стен замирает. И Моргана смотрит на Артура со странным выражением.
-Ненавижу, — повторяет Артур, поражаясь своей смелости. — Ты… интриган!
Как по-детски звучит это слово из его уст и от этой детскости становится еще страшнее.
-Ты только и делаешь, что учишь, да поучаешь, да лезешь, когда тебя не просят! — Артур набирает ярость. Он вспоминает все идеи, которые высмеял друид, все его поучения, когда он уже взошел на престол! взошел! А Мерлин все стоит над его душой и требует от него того, что не нужно требовать от короля, а впору требовать только от мальчишки.
-Ты мне надоел…- Артур чувствует, что это его победа. Противостоять Мерлину. Мерлину, который давно уже вызывал раздражение у Артура своими речами и занудством, своими моралями и попытками оградить Артура от всего, чего он сам жаждал. — Ты пытаешься сделать меня марионеткой…
И в этом есть доля правды. Мерлин верит, что Артур без управления извне натворит бед.
-Ты пытаешься навредить моей… — королю сложно дать определение Морганы и он не заканчивает этой фразы.
-Он спас меня, — напоминает Моргана, с трудом сдерживая ликование — Мерлин пал, теперь ему останется наблюдать со стороны, как рушится Артур, его правление и упиваться бессилием и смотреть со стороны…
Как она смотрела со стороны на его обман. Получай, друид! Ты заплатишь! Ты уже начал платить!
-Надо выяснить, не причастен ли он к тому, что мы не можем найти сэра Николаса и что он вообще тебя отравил, — это уже перебор, но Артур в эту минуту готов обвинить Мерлина во всех смертных грехах.
-Он твой советник, — намекает Моргана, с трудом сохраняя встревоженную и вежливую скорбность.
-Нет, — твердо решает Артур, — я… изгоняю тебя, Мерлин. Прочь! Ты, может, и не убивал Октавии, но ты несешь за собою не меньшее зло, чем убийство.
Тихая печаль и горечь отражается на лике Мерлина, у которого больше нет дома, кроме Камелота, у которого вся жизнь сложилась из скитаний и попытки оградить то одного, то другого человека, а теперь… Артура, от зла. Мерлин знает, что это Моргана… и он не винит ее. Он знает, что она хочет, чтобы ему было больно. Он знает, что заслуживает этого. И знает, что Моргана сама разрывается сейчас, и будет разрываться.
И Мерлину жаль Моргану. Он знает ее порочную любовь с Артуром, знает, что это не конец, что дальше Моргана разрушит Артурское правление, а потом…наверное, потом она спасет его и они уйдут, жить в боли друг друга, оставляя Мерлину пепел в душе. Он не нужен. Он…никогда не имевший ничего, он никогда не имевший никого…
-Мне жаль, что ты так думаешь, — для кого эта фраза в большей степени Мерлин не знает сам, — прощай, мой король.
Мерлин разворачивается. Мерлин идет к выходу. Гавейн, кажется, пытается броситься за ним, но не бросается… приказ короля выше чувств.
И Мерлин уходит. Уходит, зная, что дальше лишь крах. И зная, что единственный выход — спасти Моргану и Артура от их же собственной порочности, от их же собственной забытости, от огня фея, это сделать все падение вперед…
Сломать, чтобы возродиться. Сломать, пока есть время, пока песня Авалона не пропела для него в третий, в роковой раз.
Благо, в Камелоте осталась Леди Озера, и принц де Горр не настигнет ее там.
Глава 57
Как всегда нелепы и тяжелы сборы! Чем старше ты, тем сложнее уйти. Ты пытаешься собрать по осколкам свою жизнь в какие-то нелепые узлы и ящики, как будто бы вытаскиваешь из самого дна своей души их, но, натыкаясь на каждый предмет, ты рвешь сам себя на части. И это так странно. Пепел на губах, пепел на сердце и серая дымка на самих мыслях, тягучих, как молочное варево, что сливают в деревянные чашки для маленьких жеребят конюхи, и выкармливают их тоненькой ложкой.
Мерлину, кажется, нечего собирать, он совсем не ценил роскоши и всегда презирал излишние блага, но всё-таки, несмотря на это, у него слишком много вещей, которые так просто не сунешь в повозку. Нет… здесь много хрупкости и много памяти. Если две чистых мантии на ежедневную носку, одну ритуальную и одну парадную еще можно свернуть на самое дно тяжелого кованого сундука, накрывая две пары кожаных сапог, то с реликвиями такой фокус не пройдет. Чего стоит только его боевой посох, которым он так удачно снимал паутину с потолка, когда пауков становилось слишком много? Чего стоят его драгоценные синие и зеленые кристаллы силы, в которых заключается мощь и резервный ресурс, возможно, последний в своем роде? А бутылочки с зельями и настойками? Как тащить двенадцать маленьких ящичков, в каждом из которых три маленьких ящичка, где можно разместить по три бутылька? Здесь средства от болей разного вида, противоядия, кроветворное… здесь всё! А как быть с запасами листьев и кореньев? Не упакуешь совиные перья, да клоки шерсти вместе с травами и ветками! Не закинешь в тот же сундук, где хоронится чудаковатая кривая палка, на вид — сучок сучком, на деле — и оружие, и колдовство. И, поразмыслив немного, Мерлин решает оставить и бутылочки, и настойки, и запасы листьев и кореньев — ему ни к чему, а в Камелоте пригодится. Да, здесь, в основном, его собственные же разработки, но, что делать?!
Разработки…ах да, вот они — десятки его черных дневников, скрепленных одинаковыми кусками самой грубой и нелепо выделанной кожи и сшитые шелковыми нитями по переплету. Вот они — его дневники. Все его рецепты, часть записок с злоключениями.
-Он изгнал тебя? — шепот Виты-Леди Озера за спиною травит и почему-то от нее слышать этот вопрос куда больнее, чем осознавать его самому. Как она смеет говорить? Как она смеет оставаться, когда он уезжает?! Он здесь был по праву, а она… дрянь!
-Изгнал, — отвечать вежливо, улыбаться врагам — так его учили…кажется? Священник, что принял его к своему дому, когда в родах умерла его мать всегда говорил ему именно так. Он говорил, что Мерлин — чудо и Божье дитя, как хорошо, что не дожил этот человек, до того момента, как мерлин узнал, что он не больше, чем трус.
-Тогда я пошла, — и Леди Озера, скрытая в очередном ложном облике уходит. Она теряет интерес к Мерлину, считая его отжившим материалом. Ей важно спастись от Мелеаганта, от его мстительного преследования, в котором он желает выведать про второй Грааль… вода уже кипит, вода уже действительно теплеет, и находиться в собственном саду Леди Озера уже не может и она трусливо бежит по всей Британии от преследования Мелеаганта, вот откуда идут эти сменные облики! Вот откуда идут смерти молодых девушек (о, как же Леди Озера не выносит юность и красоту молодости!), и смерти настигают темноволосых, как она не любит темные волосы! Всегда мужчины, которыми она управляла, влюблялись в темноволосых обольстительных девиц, заставляя леди Озера принимать свои меры, ведь никогда никто не желает отпускать добычи.
И Леди Озера уходит, оставляя Мерлина собираться. Мерлин не желает гневить короля, и планирует убраться прочь в самый короткий, из всех возможных, срок, но как же держит память! Как она, проклятая, держит!
Вот здесь, например, два десятка лет назад в кресле сидел король Утер и плакал, и трясся, как дитя, умоляя Мерлина совершить великий грех, а Мерлин…нет, он стоял не подле кресла, а вот здесь, возле очага, и сердце его разрывалось от сомнения, жалости и отвращения одновременно. До того вечера Мерлин даже не думал, что можно испытать такую гамму чувств за один только раз. Позже были и другие многоуровневые гаммы и драмы, разыгрывались настоящие трагедии и слезы лились здесь горькие…
И сейчас, кажется, Мерлин слышит голос прекрасной Герцогини Корнуэл, которую сгубила ее же красота.
-Как поступить мне, Мерлин? Я беременна… в моем чреве плод обмана.
Он и сейчас будто бы видит ее темные волосы, разбросанные по худым плечам, подергивающееся тело и все такие же прекрасные темно-зеленые глаза, которыми смотрит на него Моргана. Только вот… Герцогиня смотрела с добром, даже зная, что он виновник ее несчастий, она жалела его, а Моргана смотрит с ненавистью, даже когда он спасал ее. Она ненавидит. И золотой блеск от силуэта герцогини еще подрагивает пылью на том же кресле, где рыдал когда-то Утер, не видевшийся более со своей любовницей и даже не посетивший ее похороны.
И тут же другой облик приходит в память — герцогиня, с опухшим от слез лицом, выплаканными, потускнелыми глазами, протягивает к нему длинные ледяные руки и почти что воет, цепляясь за его одеяния:
-Вытрави…вытрави его, Мерлин. Из моего чрева! Я не могу родить этого ублюдка. в нем ЕГО кровь!
Как тяжела память, как она легко разрушает его сознание шаг за шагом, порождаясь будто бы из естественности, но обращаясь в ужасные, ледяные щупальца, в змей, что обвивают его горло петлей!
-Мерлин?! — голос слишком знаком и слишком тяжел для этой минуты. Мерлин вздрагивает и оборачивается, чтобы увидеть Моргану перед собою. Она стоит — само воплощение скорби, которому и хочется верить, и нельзя. Ярость — нахлынувшая сиюминутная ярость на фею, отступила и теперь она видит перед собою не врага, и не человека, что разрушил ее жизнь, а простого старика, который перед дыханием грядущей серебряной вечности вынужден оставить свой приют. Может быть, он и сам осознаёт это, но как не хочется произносить это слух.
-Пришла поглумиться? — спрашивает Мерлин. Он хочет, чтобы его слова прозвучали резко и даже грубо, он хочет показать, что знает все ее замыслы и видит ее саму насквозь, но вместо этого голос его безжизнен. Вместо обещанного «ха-ха, я на три шага впереди тебя», звучит «добивай…». И добивать Моргане не хочется. Она не собирается бить камнями того, кто уже забит ими.
-Пришла помочь собрать вещи, — она хочет показать, что сильнее Мерлина, но ее «я победила тебя, смотри, как легко я тебя свалила», звучит скорее как «мне…жаль. Я хотела бы, чтобы мне было только жаль…или только злорадно».
-У меня нет так много вещей, чтобы понадобились молодые руки, — отвечает Мерлин. Но снова в его вежливом «пошла прочь» звучит совсем другое: «пожалуйста, останься!» И, наверное, в Моргане больше от ведьмы, чем от феи, потому что, если феи не угадывают мыслей, ведьма их угадывает почти без труда. И она, словно не слыша Мерлина, остается.
-Я собрал свои пожитки, — продолжает Мерлин. Поражаясь тому, как мала его жизнь, раз без труда вошла в сундук. И это он — друид! А что до людей, век которых еще меньше? Их жизнь что, может вместиться и вовсе в холщовый мешок? — Книги, средства, все оставляю. Ты умная, разберешься, тебе…нужнее. Забираю одежду, пару милых вещей для моей души, некоторые артефакты и память — вот и весь я. Я, которого, быть может, и не было.
-На месте Артура я бы не сказала бы так, — Моргана почти не врет. На месте Артура она бы не допустила усиления Мерлина и отослала бы его прочь, творя политику по своим мыслям, но к чему Мерлину это знать?
-Ты бы сказала, что я должен убираться прочь, что я сволочь и ничтожество и не скажу, что ты сильно бы ошиблась в своих словах, — заканчивает за нее Мерлин и едва заметно улыбается, — Моргана, ты можешь мне не верить, но мне очень жаль. Того вечера… сейчас я бы поступил иначе. Сейчас я бы…
-Сейчас? — Моргана знакомо…слишком знакомо для Мерлина, улыбается. Так улыбалась герцогиня Корнуэл и по этой улыбке е увидел Утер Пендрагон. Ах, эта улыбка! Игра ли теней памяти? Наследие?
-Сейчас? — шепотом, сама не зная, чего боясь, переспрашивает Моргана, — Мерлин, нет никакого «сейчас»! есть то, что было. Есть то, что будет. Поздно уже думать о том, что могло бы все пойти иначе, если бы кто-то умел говорить «нет», или же говорить «да». Я часто думала, что на месте своей матери…как я бы поступила? Я пыталась представить, как надо любить своего мужа, чтобы не подумать, что отказываешь королю? Ты ставишь под удар семью, земли, себя… да, ты спасаешь любовь и верность, но… я бы так не смогла. Я из другого материала.
-И как бы поступила ты? — Мерлин смотрит на Моргану, но он не может узнать ее. Она и напоминает ему и герцогиню, и дикого зверька, которого напрасно пытаются сделать ручным, и кого-то еще, жуткого и неугаданного.
-Я бы спросила Утера, действительно ли он хочет этого? — Моргана вскидывает голову, смотрит на Мерлина с вызовом и Мерлин стыдливо отводит взор, — я бы пришла к нему, притворяясь покорной… и отравила бы!
-Не так легко отнять жизнь, — возражает Мерлин, — твоя мать была благочестивой женщиной, богобоязненной. Она чтила и птицу, и рыбу, и плакала, когда вяли розы в ее саду.
-Она была слаба, — Моргана поднимается из кресла, — я бы не посмела быть слабой. Слабость — это позор. Слабость — это смерть. Смерть для всех! Я не была рождена убийцей, Мерлин, но клянусь тебе: я резала глотки почище главарей Тракта!
-И что дальше? — Мерлин тоже поднимается и что-то невысказанное замирает в его неоконченном вопросе и в ее глазах. Словно бы возвращается золотая пыль. Словно бы время расступается полотном, обнажая знакомые черты, знакомую картину, но чужую! Странно чужую. Это и было, и не было — как будто бы две реальности сошлись сейчас перед взором Мерлина и он,
поражаясь собственной слепоте, восклицает вдруг, сбивая весь настрой их, возможно последнего, диалога:
-Как ты походишь на мать!
Ля Морганы это как пощечина и ледяное озеро одновременно. Она отшатывается, хватаясь пальцами за свое платье, словно за спасение. Она смотрит тьмой.
-Просто знай это, — Мерлин закрывает крышку своего сундука, и обращается к слугам, призывая их нести уже сундук на готовую повозку. Слуги выносят быстро его вещи, и Моргана успевает отойти. Мерлин делает шаг к дверям, и Моргана встает у него на пути.
-Скажи мне, — просит Моргана, и ищет слова, сминая, отчаянно, платье пальцами, — скажи мне…что-нибудь.
Мерлин целует ее в лоб — осторожно и быстро. Пока не истаяла золотая пыль прошлого. Затем он неловко хлопает ее по плечу и выходит за порог уже не своих покоев, оставляя Моргану Корнуэл в одиночестве.
***
-Стоп! — Мелеагант поднял руку, призывая де Шенье остановить свой доклад по деятельности испанца-кораблестроителя. Мелеагант увидел замершего на пороге Уриена и решил, что графу незачем знать тонкости его деяний, наверняка вести у него получше.
-Ступай, — разрешает принц де Горр своему фанатичному слуге и тот, кланяясь, уходит, недобро сверкнув глазами в сторону появившегося графа Мори. — Ну?
-Он очаровательно меня ненавидит, — Уриен проводил слугу принца взглядом, полным искреннего сочувствия и обратился к Мелеаганту, — как сообщили твои милые ушки из Камелота, Мерлина изгнали!
У Мелеаганта даже вино пролилось на бархат костюма, так как принц значительно поперхнулся и закашлялся, услышав сие.
-Что? — не поверил он. — Кто? Как? Ладно… так, ладно, то есть ты хочешь мне сказать, что его ублюдское величество решил, что Мерлин ему больше не нужен? Что хватит с друида и того, что он возвел его на престол и удерживал Камелот от живой иллюстрации «Апокалипсиса»?
-Про ублюдское величество мне понравилось, — признал, призадумавшись, Уриен, — но да. В общем, говорят, что Мерлин убил служанку, которую прежде заставил шпионить за королевой и за Морганой.
-А? — Мелеагант повторно закашлялся. — Нет, за Морганой шпионить — святое дело, но Гвиневра?! На кой черт? Что она из себя представляет? Хотя нет, логично. Или нет…позови Лилиан, я что-то под впечатлением, не могу сообразить.
-Ты позвал меня посоветоваться? — не поверила Лилиан, появляясь через десять минут в кабинете принца де Горра. Уриен уже неторопливо устроился в углу, слушая краем уха, как Мелеагант разбирается со своими министрами, используя время ее отсутствия с пользой. Кое-что из методов Мелеаганта Уриен брал на заметку для своих земель, но в основном — просто слушал, как мог бы слушать интересную балладу… его собственные министры отличались от тех, что были у
Мелеаганта. В присутствии принца де Горра (а Уриен не замечал бы, чтобы и в его отсутствие), это были очень серьезные, дисциплинированные люди. Каждое слово будто бы выверялось, никто не боялся высказывать свое мнение, но до споров сходили редко, если вообще сходили. Мелеагант слушал их переговоры, делал свои выводы, затем уже решал. Такого балагана, как в Камелоте, Уриен не видел. Каждый знал, что делает, за что отвечает и что ему будет, если грянет провал. Здесь не было скованности страхом, но было четкое осознание, что пощады не будет.
-Знаешь, — сказал Мелеагант как-то Уриену, когда решали вопрос по засеву зерном, в какой пропорции и на каких площадях сеять пшеницу, — я ведь знаю, что если за каждого взяться, начать его раскручивать, вытаскивать его дела — выльется куча неприглядного. Но я этого не делаю, пока мне не нужно.
-Почему? — не понял Уриен. — Нужно пресечь всякое безобразие…
-безобразие будет всегда, — возразил Мелеагант, — но его можно контролировать. Я, бывает, наказываю кого-то, напоминаю, что будет. А они живут этой памятью, прикрывают друг друга, знают, что зависят друг от друга — всё честно.
-И ты не боишься того, что однажды их клубок переплетется настолько, что ты потеряешь все нити? — удивился Уриен, не готовый совершенно к тому, что Мелеагант может быть настолько хладнокровен и спокоен к потенциально опасным ситуациям, к потенциальной потере контроля.
-Ты слишком плохого обо мне мнения, — улыбнулся тогда Мелеагант и Уриен ответил ему мрачной усмешкой:
-И даже хуже, чем ты можешь вообразить себе, мой дорогой друг!
-Да, — без тени иронии ответил Мелеагант на удивление Лилиан, — мне нужно, что бы ты своим прекрасным и чистым взором вообразила ситуацию. Как игра, как…легкая фантазия, потому что я уже теряюсь и не знаю, кто из нас сумасшедший: я или Артур?
-И ты, и Артур, — подтвердила Лилиан догадку Уриена, но покорно села в предложенное ей кресло и для верности даже прикрыла глаза, показывая всем своим видом, что готова воображать и полностью подчиняется.
-Значит…- Мелеагант подумал, — так, представь, что ты попала в Камелот и…
-Мне уже не нравится, — тоненько пискнула Лилиан, — я не хочу в Камелот, там, говорят. Обитает древнее чудовище по имени Глупость!
-И не только, — заверил Мелеагант. — представь ситуацию, что тебе нужно следить за королем, за советом, за королевством и за Морганой. Я знаю, что это сложно вообразить, словом… нет, иначе. Представь, что ты оказалась в дружеском теплом Совете, где твое мнение что-либо значит, и что ты пользуешься там неприкасаемым авторитетом. И каждый знает, что он из себя представляет и заботится о благе народа, прежде всего.
-Представила и без труда, — ответила Лилиан и для верности кивнула, а Уриен красноречиво взглянул на Мелеагант, но тот отмахнулся.
-Так вот, в Камелоте все наоборот. И у нас есть королева, что крутит роман с рыцарем, который друг Морганы, которая спит со своим сводным братом, которого как бы и ненавидит. И спасает
и…- Мелеагант осекся и изменившимся, дрогнувшим голосом спросил вдруг: — а почему они вообще еще не развалились? Да это даже не вся линия тех событий, что там происходит! Господи… и этот король изгоняет своего единственного верного слугу — Мерлина прочь? Да я даже не знаю, что сказать еще… Лилиан, любовь моя, открывай глазки, я как вслух это проговорил, понял, что всё…уже всё.
Мелеагант засмеялся и у Уриена по спине прошел неприятный холодок. Он знал, что ситуация в Камелоте требует решительных мер и воздействий, но не подозревал, что все настолько плохо и отвратительно, а еще он вдруг почувствовал, что не может просмотреть всех линий, о которых говорит Мелеагант, и, следовательно, не может проследить тех ветвей призрачного будущего, которые видны ему.
***
-К тебе можно? — Ланселот робко просунулся в им же самим приоткрытую дверь рабочего кабинета Морганы и застал ее в странно, неприличном для дамы ее уровня, положении. Она сидела, откинувшись на спинку до самого ее упора и водрузив ноги на столешницу перед собою, прямо поверх бумаг, в верхнем письме Ланселот, которого жизнь научила примечать все без разбора (кто знает, что может пригодится?) печать герцога Кармелида. А хорошо она выказывает свое к нему отношение, если позволяет себе складывать ноги прямо на его письмо.
-Нельзя, — лениво отмахнулась Моргана, но Ланселот уже зашел. Не хотела бы, чтобы он пришел, выгнала бы его не ленивым «нельзя», а грубым «прочь». К тому же, Ланселот сомневался, что ему Моргана действительно всерьёз может запретить появится в своем кабинете. Слишком уж она…разбита уходом Мерлина. Странно, Ланселоту казалось, что она должна отреагировать с облегчением, так почему же ее так давит? Словно бы… нет, не стоило Ланселоту даже размышлять о том, что там давит на Моргану. Он ведь друг. Он видит, что ей плохо. Он придет и поможет, и не станет спрашивать, какого черта ее душа так неравномерно реагирует на совершенно, казалось бы, счастливый для нее исход.
Моргана только скосила взгляд, чтобы убедиться, что Ланселот вошел, и, тяжело вздохнув, убрала ноги с поверхности стола, пока Ланселот поворачивал в замке ключ, чтобы уж точно знать, что никакой там король не вломится, чтобы нарушить его попытку вернуть равновесие Моргане.
-Переезжаешь? — насмешливо поинтересовалась фея, указывая взглядом на маленькую корзинку, которую Ланселот держал в руках.
И тут же искорка из ее взора исчезла. Она вспомнила про уход Мерлина и что-то неуловимое прошлось по ее душе снова, снимая слой кокона, но не заботясь о том, чтобы не было больно. Напротив, словно бы нарочно уязвляя…
-Нет, — терпеливо ответил Ланселот (в самом деле, чего он только от Морганы не знал и не видел?), прошел к столу и поставил корзинку поверх письма Кармелида. Моргана ухмыльнулась, но промолчала. Ланселот принялся распаковывать корзинку, порождая нарочито медленными движениями не только интригу, но и откровенное любопытство.
-Мои любимые! — Моргана не смогла сдержать судорожного вздоха, увидев заветное лакомство в заботливо запакованной тарелочке, которую Ланселот извлек последней. Она не отреагировала на виноград, хмыкнула на медовуху — тягучую, блестящую янтарем в солнечном свете, и к свежему, хрустящему пшеничному хлебу отнеслась прохладно, почти не заметила даже орехового
сыра, но когда дело дошло до последней тарелочки, сердце феи дрогнуло. Трюфели! Маленькие трюфели, изготовленные из нежного крема, шоколада, жирных сливок (тех самых, что бывают только в южных деревнях, где растет сочная и яркая трава), и сливочного масла, замешанного на северном, тягучем молоке (удивительно сытном и ароматном), обсыпанные дробью лесных орехов, корицы, и маленьких кусочков розового перца (для аромата!), и, конечно, пропитка — легкий, терпкий запах рома, вошедший в текстуру нежности и чуть горьковатой, ароматной сласти — вот что такое трюфели.
И как же любила эти маленькие сладости Моргана! Она, равнодушная вообще-то к сладкому, если и выбирала себе десерт, то это были трюфели, редкие, дорогие (из-за транспортировки ингредиентов и недолговечности, а также редкости спроса на них), и неумолимо вкусные. Моргана любила брать один — осторожно, чтобы не обсыпалась дробь орехов и корицы, класть его в рот целиком (настоящий трюфель нельзя раскусывать, чтобы не вытек крем), и подержать его во рту, чтобы понемногу шоколад растаял и тогда уже. Смешавшись со сливками и всеми ароматами, раскрыл все свои удивительные вкусовые качества в один миг…
Моргана первый раз попробовала этот десерт от какого-то путешественника, который остановился в трактире, когда была еще жива Гайя. Он был добрым, странным, хромающим и совершенно неловким в обращении. Моргана, оглядываясь назад, понимала сейчас, что он был молод, а тогда казался ей из-за хромоты и неловкости совсем уже стариком. Он сунул ей как-то коробочку и Моргана, равнодушная всегда к сладкому, чтобы не обидеть решила съесть одну конфету для вида.
И шагнула куда-то не туда. Она не подозревала, что можно так смешать вкусовые качества в одном продукте, свести в сладком и терпкость, и горечь, и приятное послевкусие. Ей показалось, что она тогда, отвыкшая от сладкого, захмелела…
Потом, конечно, в странствиях, а вернее сказать, в скитаниях, ей было не до трюфелей. Но однажды, когда они с Ланселотом спасались от дождя в какой-то лачуге, Моргана шепотом, пока сушились их драные пыльные плащи, рассказала ему о той…трактирной части жизни, не все, сколько смогла, но и этого хватило, чтобы вспомнить трюфели и на мгновение ощутить, как слюна образовалась на языке, а в желудке что-то ухнуло — на тот момент они не ели уже больше суток, но, как оказывалось позже, могли не есть и больше.
Ланселот запомнил. Он тщетно искал в городах, когда удавалось на чем-то сэкономить чудо-конфеты, а однажды нашел. Он продал тогда на рынке пояс с медной нашивкой и добавил к скопленным деньгам все, что оставалось у него самого, чтобы купить ей подарок. Просто, потому что ему так захотелось. Ему продали целых пять конфет — они пахли замечательно, он принес их к Моргане, а она взглянула на него глазами, полными самого непередаваемого горя и спросила:
-Как ты узнал, что у меня сегодня день рождения?
А он не знал.
Но она и не требовала ответа. Она просто порывисто обняла его и разделила по-честному трюфели с ним. Но они ему не понравились. Вернее, он остался равнодушным, в отличие от Морганы.
-Слава богам, ты человек, — позже сказал он, когда Моргана доедала свой. — Я уже боялся, что ты вообще ко всему равнодушна. И к платьям, и к шелкам, и к людям.
-Я никогда не буду равнодушной к тебе, — Моргана облизнула пальцы, перепачканные шоколадом и, хотя это совершенно не подобало приличной особе, в тот момент Ланселота это даже умилило и тронуло. — Не за трюфели… не за сам факт того, что ты пошел и нашел, хотя за это тоже, а за то, что ты обо мне так позаботился.
Ланселот отвернулся, стараясь сделать вид, что ему в глаз что-то попало. Вышло неубедительно.
И сейчас, они, двое, почти что заблудших, почти что оставленные всем миром, как тогда (чувствовали они себя ровно также), поедали трюфели и пили янтарную, блестящую солнцем медовуху из тонких серебряных кубков и разговаривали обо всем и ни о чем. Ланселот рассказывал о тренировках, о новом мече Персиваля, который украсила камнями Лея и он понимал сам, что болтает о пустяках, но Моргана не прерывала его. Она чувствовала, что ей это нужно — почувствовать, что есть рядом жизнь, что не все складывается в ее душе из интриг, заседаний, стычек, интриг, кошмаров и порочной связи с собственным сводным братом, что есть то-то, что позволяет другим жить иначе и это ее как-то если не воскрешало, то поднимало.
Ланселот болтал о пустяках, наслаждаясь медовухой — неожиданно очень вкусной и действительно ароматной. Она как будто бы…пропиталась солнечным блеском изнутри, забрала в себя вязкое тепло яблочного настоя и лишь слегка разбавилась какой-то экзотической приправой, в которых Ланселот не понимал, но был уверен, что Моргана, если надо, поймет…
-Интересно, кто же ее все-таки убил, — Моргана, как много лет назад, и, может быть даже, целую жизнь назад, облизнула пальцы. — Я про Октавию.
-Что? — еще мгновение назад она слушала про его тренировки, а тут, словно между делом (хотя, чего удивляться, она всегда мыслила в два-три направления сразу), перешла к убийству. — Не ты?
-Не ты, — хмыкнула она, — это была не я, не Мерлин, и, даже больше скажу, не Кармелид.
-Отку…-Ланселот замотал головою, понимая, что не хочет даже пытаться понять, насколько далеко простираются интриги Морганы. Раз она так спокойно может сказать за Кармелида.
-Вопрос «кто»? — Моргана отпила медовухи и кашлянула — напиток попал не в то горло, но она снова вернулась к своим мыслям. Ланселот понял, что она хочет поговорить об этом и покорился:
-Кому это было выгодно?
-Мне, Кармелиду, Мерлину, — усмехнулась Моргана. — Еще Гвиневре, но она недавно палец порезала и орала от вида крови больше, чем я от решений Артура. Мне Лея рассказала…
Почему-то смутилась Моргана и продолжила раздумывать. Дверь кабинета толкнули. Моргана взглянула на дверь, затем на Ланселота, он крикнул:
-Ее тут нет.
Моргана захихикала, не то от хмеля, не то от его решимого вранья. В дверь застучали сильнее, а затем тоненький голосок, в котором Ланселот узнал Марди взмолился:
-Пожалуйста…пожалуйста, я знаю, леди Моргана, вы меня слышите…я знаю! Помогите мне… прошу вас, помогите мне! Я… я беременна
Глава 58
Моргана и Ланселот переглянулись, совершенно не сговариваясь, а рыдания Марди за дверью стали еще сильнее, девушка теперь не стучала, но продолжала царапать дверь.
-Открой, что ли…- неуверенно предложила Моргана, и Ланселот покорно поднялся, открыл дверь, провернув ключ в замке, и подхватил едва не упавшую прямо на пол Марди. Выглядела девушка ужасно — заплаканная, опухшая от слёз, совершенно безумная во взоре своём и даже жуткая, она схватилась за рыцаря, как за единственное своё спасение и вцепилась, не желая выпускать. Ланселот, наученный обращение с дамами, аккуратно усадил Марди в кресло и взглянул на фею, предлагая ей сделать что-нибудь. Моргана же спокойно допила из своего кубка янтарно-солнечной медовухи и дождалась, пока всхлипывания Марди перейдут в менее сильные, а затем и вовсе затихнут, и спросила:
-Ну?
Марди затравленно взглянула на нее, и благодарно кивнула Ланселоту, который налил ей стакан воды в свой опустевший кубок.
-Я не могу…спасибо вам, рыцарь, но я не могу говорить при вас.
Ланселот понимающе улыбнулся, пытаясь подбодрить девушку, и уже направился к дверям. Но Моргана возмутилась:
-Стоять! Ты будешь говорить, Марди, или при Ланселоте, или вообще не будешь. Ты ворвалась на наше совещание, и требуешь помощи, ты уже проорала на половину замка, что ты беременная, чего еще стыдиться?
Совещание, конечно, выглядело больше, как дружеская посиделка, но Марди не была прежде на совещаниях и не знала, как они выглядят, а также ей было не до того. Преодолевая внутренний стыд, стараясь вновь не разреветься, она промолвила:
-Помогите мне. Госпожа Моргана…я беременна.
-А от меня ты чего хочешь? — искренне удивилась фея. — Прости, но я ничего не могу сделать.
-От кого, Марди? — тихо и ласково спросил Ланселот, примерно догадываясь, что услышит в ответ.
-От герцога Кармелида, — шмыгнув носом, подтвердила его мысль девушка. — Только с ним я и была… в день, когда меня спас Кей и сэр Ланселот.
-Ещё раз, — Моргана вздохнула, — от меня ты чего хочешь? Я не герцог Кармелид, я не несу ответственности за…
Она осеклась. Ее лицо осветилось потрясающим внутренним светом, от которого Ланселот только вздохнул — ясно, Моргана что-то придумала. Опять. И почему ему уже не нравилось это?
-Но он не станет даже говорить со мною! — в отчаянии Марди едва не выпала из кресла, но Ланселот ее подхватил, мешая свалиться. — Он герцог, а я…
-А чем ты думала, — ласково пропела фея, — когда он к тебе пришел? Понимаешь, надо просчитывать варианты заранее, чтобы…
-Моргана! — предостерег Ланселот, — она уже готова снова идти и топиться в озере, ну перестань ты!
Она странно взглянула на него, будто бы готовясь к колкому и злом ответу, но в результате промолчала, проглотила готовую сорваться колкость и кивнула:
-Хорошо, ну и еще раз — от меня ты чего хочешь, дуреха?
-Вытравите мне ребенка из чрева…- страшным голос прошептала Марди и Ланселот даже отпрянул от нее, не веря в то, что услышал. Марди была молода, а говорила так.обыденно, словно бы для нее плод, жизнь уже ничего не значила. Слишком поздно Ланселот сообразил, что Марди пришла не к тому человеку, и едва успел развернуться и перехватить Моргану, в которую вселились фурии преисподней.
-Вон! — закричала Моргана, царапая безотчетно руки Ланселота сквозь ткань его одеяний. — Пошла прочь! Мерзавка! Дура!
Марди вскочила, не понимая, всё еще не понимая, чем она так прогневила госпожу. Она шла к Моргане из расчета, что ей нужна влиятельная помощь, а Моргана, кажется, не была настолько богобоязненной и могла владеть целебными знаниями. По юности, по эгоистичности собственного страха Марди как-то упустила тот факт, что Моргана потеряла ребенка. Потеряла ребенка от Артура.
Марди вышвырнуло в коридор, но еще долго у нее в ушах звенели слова и проклятия Морганы, и ее плач — жуткий, похожий на вой. Ей казалось, что фея погналась за нею, но это, конечно, было неправдой — Моргана, едва Марди вылетела прочь, ослабела и обмякла в руках Ланселота, и заплакала совсем тихо и тонко, сжалась в комочек, растеряв всю грозность своего вида.
***
Король Артур решил отменить охоту, но, к разочарованию обрадованных было, рыцарей, решил объехать свои границы. Полностью. Он понял, что совершенно не имеет представления собственного о том, как и чем, живет его народ. Желая же укрепиться в собственных подозрениях, что Мерлин не всегда был честен с ним на этот счет, Артур намеревался посетить и оборонные укрепления. Он хотел позвать с собою Моргану, но понял, что не сможет объяснить членам Совета ее присутствие, ведь Моргана занималась документами, бумагами, письмами, уставами, законами…она не ездила по полям, не вела оборонную сторону вопросов. Артур с тоскою отказался от этой затеи, хотя его так и подмывало послать за нею — расставание грозило отсутствием примерно на два-три дня, а это было тяжело, ему вообще было все тяжелее не видеть Моргану.
Послали за основным отрядом. Артур решил, что не следует брать с собою всех членов совета и решил помимо небольшого количество воинов, взять лишь Гавейна, Кея (тот давно никуда не выезжал, а Артур все никак не мог придумать, чем поощрить его за героическое спасение Марди), Ланселота (за ним пришлось посылать — он вообще очень долго не являлся, его не могли найти), и Персиваля. Хотел взять еще и Грегори, но вспомнил, что с ним не особенно ладит Гавейн и решил не рисковать. Пока шли сборы спустилась Гвиневра с Леей, Агатой, блондинкой очень надменного вида (Артур так и не запомнил ее имени), и ослепительной, молодой темноволосой девушкой, которую Артур прежде толком не виде, помнил лишь, что она
из приблудившихся недавно актрис, но почти что возжелал, увидев ее очаровательную горделивую, чуть лукавую спесь.
-Ваше величество, — Гвиневра приветствовала его холодно, заученно и короля это неприятно кольнуло — она больше не ластилась к нему, не то, чтобы он нуждался в этом, но всё же, как она могла так жестоко перестать показывать ему свою любовь? Разве что, стала такой, как все эти придворные дамы…
-Моя королева, — Артур решил, что следует наладить свой брак для вида, и поцеловал не руки, а ее губы и почему-то она почти не ответила на поцелуй, как-то лениво дернулась было, запоздало, но Артур укрепился в своем решении больше времени провести с супругой. Он не знал, сможет ли, после Морганы, после ее горячей и обжигающей любви сойтись с совсем еще неопытной девочкой, но понял неожиданно, что обязан попробовать, она ведь его жена и ему нужен наследник…раз Мордреда нет. — Будешь скучать по мне?
-Да, — Гвиневра качнулась. Она отвыкла от нежности Артура и сейчас, когда он так взглянул на нее, когда держал ее руки, когда поцеловал — она почувствовала себя ужасно. На мгновение ей показалось, что под ногами закипела лава, и сам пол проваливается и трескается, потому что… если он любит? Если он просто не знает, как выразить своих чувств, а она, приняв все неверно, бросилась в объятия Ланселота? что, если у него нет ничего с Морганой? А у нее…была слабость к любимому, действительно любимому человеку? Гвиневре становилось тошно от этих мыслей. Она решилась, что если ее подозрения верны — она навсегда разорвет связь с Ланселотом и будет верной супругой Артуру. Да, ее сердце останется с рыцарем, но больше она не позволит себе никому, кроме мужа, коснуться себя. Что, если она себя итак запятнала и теперь ее ждет только ад?
-Ты бледна, — заметил Артур, проводя пальцами по ее щеке. — ты заболела?
-Я дурно спала. Артур, — прошептала Гвиневра, уже предполагая, как вернется в свои покои и разрыдается на груди у Агаты.
-Бедняжка, — посочувствовал Артур, — а это та бродячая актриса?
-Вита, — подтвердила Гвиневра, радуясь, что Артур больше не пытает ее своей неожиданной лаской, — ее зовут Вита.
Вита склонилась в почтительном поклоне.
-Когда я вернусь, — объявил Артур, — вы споете для меня, Вита, на пиру в честь наших новых заслуг. Та, кто-нибудь нашел Ланселота? Не поверишь, дорогая, его очень сложно найти!
-Поверю, — едва шевельнула губами Гвиневра и, пользуясь переключением Артура на Гавейна, росилась к Лее, в сторону, ища защиты, но Лея тоже выглядела хмурой и озадаченной.
-Что с тобой? — не выдержала Гвиневра. — Это мне плохо должно быть, а у тебя лишь муж…
-Я провожаю его с облегчением, — коротко ответила Лея и Гвиневра заметила тонким женским взглядом, что Лея недавно плакала — пудра не скрыла следов плача.
-Он тебя обидел? — испугалась она, чувствуя странную волну ярости, — да я его…
Она не знала, что «она его…» по факту ей было нечего противопоставить ему. Персиваль не стал бы слушать ее слов, да и она не сумела бы составить угрозы. Жаловаться Артуру? Нет, в прошлый раз это закончилось изгнанием Мерлина (бедный, бедный друид!), идти к Моргане (а что, если она теперь прочтет в ее душе что-то? Что, если узнает, что Гвиневра проникала в ее кабинет, ища хоть что-то? Отец запретил Гвиневре приближаться к Моргане без крайней нужды…), невозможно!
Сама Моргана не спустилась. Артур же не хотел уезжать, пока она не явится. Он недовольно поглядывал на окно, на своих собранных людей, и видел, что все готов к отъезду, а Моргана не вышла даже прощаться с ним.
-Лея. — позвал Ланселот, отведя девушку в сторону, надеясь, что никто особенно этого не заметит. Персиваль заметил и неприятный холодок прошел по его сердцу. Он знал, что к Ланселоту ревновать не стоит, но… — Присмотри за Морганой, пожалуйста, она в кабинете и, кажется, плоха.
Лея не ответила. Она стиснула его руку, давая понять, что сделает, и отошла в сторону, как будто ничего и не произошло.
Тянуть с отправлением Артур больше не собирался. Он даже как-то обиделся на Моргану — могла бы и прийти! Король сделал знак, и двор пришел в движение.
***
-Чего ты мнёшься? — прикрикнул на Марди герцог Кармелид, — говори, не отнимай моего времени!
Ему выпала редкая удача — поговорить с Морганой по поводу Октавии и в отсутствии Артура, сплести какую-нибудь систему переговоров и соглашений, пока нет самых лютых соратников короля и тут эта дура…пришла. Хлопает глазами, переминается с ноги на ногу, пальцами платье измяла…
-Герцог Кармелид, вы говорили, что любите меня…- она всхлипнула. Леодоган вздохнул — лик сладострастника побеждал в нем здравомыслие. Он решил, что если девушка приходит к нему с любовью, то не должна уйти расстроенной. К тому же, если Октавия мертва, Марди, быть может, снова станет служанкой Морганы?
-Конечно, люблю, девочка моя, — ласково ответил Леодоган, — знаешь, как сильно я переживал, когда ты едва не утонула? Я места себе не мог найти! Если бы… Мерлин не запретил бы мне появляться у тебя, чтобы не тревожить твое здоровье, я поселился бы у твоей постели, Марди.
Кармелид приобнял ее, пытаясь быть располагающим. Марди доверчиво ткнулась ему в плечо — из-под ее ног вылетела последняя опора и она ожидала, что Леодоган сейчас рассмеется ей в лицо, вышвырнет, а он… может быть, он вправду любил ее?
-А Моргана и Ланселот приходили, — пожаловалась Марди, плача, но уже скорее от облегчения. Ей хотелось, чтобы кто-то сказал ей, что все будет хорошо, что в нее не станут тыкать пальцем, узнав, что она беременна и не замужем, что ее не отошлют прочь от двора, от любимого ею короля…
-А они…соратники Мерлина, он их пустил, — на ходу сочинял Кармелид, понимая, что союзник в лице Марди ему нужен, но вот тактику придется поменять. — Они все в одной связке! Подлецы! Терзали мою девочку… больше не посмеют.
-Я беременна… — сказала Марди, и Кармелида шатнуло как недавно Ланселота. В его душе переворачивалось все с ног на голову. Как так вышло? То есть, нет, он знал, как так вышло, но…почему? Марди… впрочем, Кармелид собирался жениться, но не девчонке из ниоткуда! Хотя, если она носит его ребенка, правда, носит…
-От кого? — сухо спросил Кармелид, отстраняясь и глядя на ее живот в упор так внимательно, будто надеялся увидеть ответ.
-От вас, — потупилась Марди, — вы, герцог, были у меня единственным мужчиной.
-Это…хорошо, — Леодоган щелкнул пальцами, неожиданно улыбнулся. — Это очень хорошо!
-Вы не сердитесь? — Марди схватилась за его рукав, — правда? Я.не знаю. Я не замужем, я служанка, я боялась, что вы мне не поверите, прогоните…насмеетесь вволю!
-Ну что ты? — удивился Кармелид, — это же мой ребенок!
-Но я-то вам совсем не нужна, — Марди признала это с неожиданной и обескураживающей легкостью, — я просто была на удобном месте, я служила Моргане, и…
-Это в прошлом! — жестко оборвал Кармелид, и его рука легла на живот Марди с чувством, которое он сам считал (и считал искренне), нежным, — до того, как ты носила в себе моего ребенка, теперь всё будет иначе. Теперь всё навсегда иначе.
***
Гвиневра, узнав о том, что Ланселот попросил Лею позаботиться о Моргане, напросилась с нею. Королева тревожилась за Моргану, а заодно хотела понять, раз и навсегда, есть между нею и Артуром что-то? И если есть, то…что? Сомнения, зарожденные в ней Артуром и собственным желанием ошибиться во всем… она была готова в эту минуту простить все, если Артур и Моргана были лишь раз или два, или же расстались со своей страстью. Тогда можно будет начать жизнь с начала. Она любила Ланселота, но, как же было тяжело ей носить эту тайну, бояться, вздрагивать от ночных приглушенных вскриков, видя в очередной раз в грезах своих, как Артур все узнает и бросает Ланселота в тюрьму или, что еще хуже — убивает его. А за что? Гвиневра считала. Что это ее вина и только и если кого следует судить, бить, казнить — ее. Не его. Она полюбила, она не сумела с собою совладать, она бросилась в его объятии — Ланселот пытался ее вразумить, но не вняла Гвиневра его словам и…
-Моргана? — Лея осторожно толкнула дверь кабинета, морально готовая ко всему, ну…почти ко всему. Увиденное потрясло ее, хотя опыт, который так увлеченно жертвовала ей жизнь, должен был уже приучить Лею ко многому.
Моргана стояла в окне, полностью, ее ноги не касались пола, и она могла бы и свалиться в любой момент, пальцами она держалась за каменные выступы в стене, но, кажется, неудобства она не ощущала. Напротив, подставляя лицо солнцу, будто бы нежилась в его лучах, а волосы и одежды трепал жесткий и хлесткий ветер.
Услышав возглас, Моргана с неохотой обернулась и почти весело (что вообще на нее не походило!) — спросила:
-Что вам угодно, дамы?
-Зашли проведать, — осторожно заметила Лея. Пока Гвиневра пребывала в полном оцепенении. — Надеюсь, ты, леди Моргана, не выброситься хочешь? И не улететь?
-Я говорила с ветром, — ответила Моргана также весело и в мгновение ока спрыгнула в комнату с окна, как будто бы каждый день проделывала подобное. — И ветер мне отвечал!
-Что? — Гвиневра отпихнула Лею, выходя вперед, — Моргана, что с тобою? Ты пьяна?
Моргана усмехнулась, нехорошо и очень недобро глядя на королеву:
-И что ты сделаешь? Королю пожалуешься? Или папочке?
-Король уехал, он хочет объехать границы! — мягко вползла Лея, понимая, что вот-вот и все навернется. Она же хотела предотвратить потенциальный конфликт.
-Он хочет… — повторила Моргана, призадумываясь, — да знаю я, чего он хочет! Вы чего хотите? Что вам надо? Я, кажется, вас не звала!
-Я хочу убедиться, что с тобою все в порядке, — тревожно произнесла Лея, решив, что лучше она скажет правду, чем продолжит эти странные перепалки. — Ланселот попросил приглядеть за тобою.
-Какой он милый, — не удержалась Моргана и Гвиневра взглянула на нее предупреждающе:
-Я же, Моргана, хочу поговорить с тобою, как женщина может говорить с женщиной, не как королева с поданной, не как девчонка или подруга, я хочу, чтобы ты честно ответила на мой вопрос!
Гвиневра попыталась сдержать свой страх (к ее изумлению, Моргана даже не дернулась, и только изогнула бровь в ироническом жесте), и села, расправляя пышные юбки платья.
-Какой подход! — восхитилась Моргана и посерьезнела, — ладно. Раз как женщина с женщиной, я тебя слушаю. Внимательно слушаю!
Гвиневра хотела бы взглянуть на Лею и попросить ее уйти, но поняла, что это выше ее сил. Пока Лея была рядом — Моргана и ее слова казались не такими страшными.
-У тебя что с моим мужем? — выпалила Гвиневра и почувствовала, как краска заливает ее лицо.
-Политика, — Моргана даже в лице не изменилась, — я его сводная сестра, у нас с ним кровь, я его советница — у нас политика…
И тут она не выдержала и все-таки прыснула, представив Артура во главе всех решений Камелота, но смешок вышел истерическим.
-Я не об этом, — Гвиневра покраснела еще сильнее, — ты…его любовница? Я видела, как вы целовались, когда ты лежала после отравления. Я видела!
Моргана моргнула, но не ответила. Гвиневра же вскочила, сминая безжалостно юбки, не замечая отчаянно схватившейся за голову Леи:
-Я видела! Он не ходит ко мне в спальню! А он меня любил…все из-за тебя! Я хочу, чтобы это прекратилось…немедленно!
-Да, я его любовница, — Моргана тоже поднялась со своего места и по ее тихому голосу Лея поняла что все, кого-то сейчас неплохо придавят. — Мордред…то есть, ребенок, которого я носила в своем чреве, был не от Уриена — я с Уриеном не спала даже…
-Многое упустила, — не удержалась Лея, еще не определившаяся, как ей следует поступить.
-Буду знать, — пообещала Моргана, и поперхнулась, когда фраза Леи до нее дошла, — что? Правда много упустила?
Лея кивнула. Артур воспользовался ее слабость однажды, и, в сравнении с Уриеном, явно проигрывал.
-Так вот, — с трудом, переваривая информацию и ища потерянную нить, продолжила Моргана, — ах да, Артур. Его ребенок был во мне, да., но в первый раз я приняла твой облик, потом, правда…нет, я не стану тебе этого объяснять, прими как факт. Или не принимай — мне плевать. Я — любовница Артура. Если ты хочешь, чтобы все прекратилось — что ж, ваше величество, избавьтесь от своей маски — бросьте Ланселота!
-Я его оставлю, хоть сердце мое горит при одной мысли об этом, — Гвиневра скрипнула зубами, — но это неправильно. У нас брак. Перед богом. Я должна все прекратить, чтобы не гореть вечность, чтобы Ланселот не горел вечность в огненной пропасти, пусть лучше…
-Опять! — Моргана даже дослушивать не стала, — прекрати, Гвиневра! Я знаю Ланселота и знаю хорошо, он не сможет без тебя. И я не хочу его страданий, и…не допущу их. Он не заслуживает их. Он вообще не заслуживает того, чтобы мучиться со мной, с тобой, с Камелотом! Масок нет. Я — любовница Артура, ты — любовница Ланселота, мне хорошо с твоим мужем, тебе хорошо с моим другом. Зачем страдать? Зачем пытаться изображать то, чего нет?
-Это все неправильно…- Гвиневра отшатнулась от Морганы, словно испугалась ее облика, — ты говоришь ужасные вещи. Я не хочу мучиться по ночам и плакать, боясь, что Артур все узнает! Я не хочу разрываться, пробираться украдкой в чужую спальню…я не хочу!
-А меня такая ситуация устраивает, — уперлась Моргана, — меня устраивает то, что над нашей связью есть покров темноты и тайны. Это будоражит кровь, когда тебя могут настигнуть или увидеть.
-Моргана, я прошу тебя…- Гвиневра в отчаянии простерла руки к фее, — оставь Артура, я оставлю Ланселота, попробую стать женой, попробую быть королевой, я не могу больше бояться!
-Ах, не можешь! — Моргана взглянула на Гвиневру с деланным сочувствием и королева поняла, что никакой дружбы, которой она грезила. Между ними не было никогда. — Она не может! Ну так иди, бросайся в ноги Артуру, умоляй и плачь перед ним, чтобы он отпустил тебя! Какого черта ты идешь ко мне? Я позволяла всем вокруг решать за меня, я позволяла жизни унести меня, но сейчас…нет, Гвиневра, я не оставлю Артура!
-Гореть тебе в аду! — Гвиневра круто повернулась на каблуках, зашуршала юбками и вылетела прочь, в коридоре раздались ее рыдания. Лея осталась с Морганой один на один, не зная, как поддержать и кого. Гвиневру она любила, но по Моргане было видно, что она сама переживает не меньше и вообще, Лея считала, что Гвиневра должна сама решать этот вопрос. На ее месте Лея действительно бросилась бы в ноги Артуру, кричала бы и просила ее отпустить, но дать ей свободу, пусть даже и в монастырь.
-Если бы я могла просить Уриена меня не любить, я отдала бы его тебе, — сказала Моргана, не глядя на нее.
-У меня есть муж, — твердо ответила Лея, хотя, сердце дрогнуло. — Уриен волен выбирать, кого любить. Я попытаюсь полюбить Персиваля, он хороший человек, правда.
-Тогда — еще вопрос, — Моргана рискнула и бросила на служанку быстрый взгляд, — почему ты не побежала за Гвиневрой?
-А я…- Лея решила ответить что-то отвлеченное, — а я тебе рассказывала, что у меня есть мышонок7 маленький, черный, его Персиваль мне в первый день нашей прогулки нашел.
-Чего? — Моргана обернулась на пустой кувшин из-под медовухи, — ты, где нализаться успела уже?
***
Герцог Кармелид в крайней задумчивости бродил по саду, пытаясь понять, что именно делать с Марди. На службу к Моргане ее возвращать опасно — в ее чреве его ребенок, он не может им рисковать, ведь ребенок — путь во власть. А вдруг — мальчик? Дочь ведь у него уже есть! Хотя, дочь можно будет удачно выдать замуж, за кого-нибудь из земель де Горра или же сделать ставку на один Камелот? Сложное решение, но больше он не собирался рисковать и подсылать Марди к Моргане — там нервная работа, вдруг еще — выкинет или станет жертвой отравления как Моргана! Девчонку жаль, но ребенок…о! нет, он будет осторожен.
-Ваша светлость! — его окрикнул тоненький голосок. Леодоган повернулся с недовольством — кто там еще?! К нему же спешила облаченная в легкие свободные полупрозрачные одежды молодая девушка, с роскошной копной волос и удивительными плавными чертами лица. Кармелид понял с удивление, что не может вспомнить ее имени. Он заинтригованно дождался, пока девушка добежит (она удивительно изящно двигалась), до него, и спросил:
-Кто вы, милая леди?
-Меня зовут Вита, я вовсе не леди, ваша светлость, я — бродячая актриса, меня принял его величество ко двору, — и она мило покраснела. Леодоган хмыкнул, подставляя ей руку:
-Не леди, так не леди. Но что тебе угодно, моя дорогая Вита?
-О, — поддельная Вита, на деле же — Леди Озера под чужой личиной, таящаяся от Мелеаганта, с удовольствием вцепилась в его локоть, — я…простите, моя просьба груба, но я должна была с кем-то поговорить! Ох, мне так неловко.
-Не печальтесь, милая, — утешил герцог, обольстительно улыбаясь, — я помогу, если смогу.
-На вас и уповаю, — тихо признала Вита-Леди, — я…понимаете, я бы пошла к королеве, но не могу, мне стыдно. Морганы я боюсь, а король…ох, он кажется мне мальчишкой! И только глядя на вас, на мужчину высокого статуса и авторитета, я чувствую успокоение.
-Плутовка! — пригрозил Леодоган, — я, знаешь, влюбчив!
Она стрельнула глазками, заводя его за колонну.
-Милый герцог, — продолжала Вита-Озеро, — мне отвели прекрасные покои в замке, но они…ох, туда не вмещаются мои образы, пока я репетирую свои танцы. Я знаю, вы могущественный человек, вы. Наверное, самый могущественный, раз король оставил вас в свое отсутствие присматривать за своей сестрой и женой…
Леодоган осторожно коснулся ее плеча, будто бы поправляя ей платье, на деле, проверяя, окажет ли девица сопротивление. Не оказала, покраснела еще гуще, опустила глаза.
-Что ты хочешь, милая? — хрипло спросил Кармелид.
-Я хочу…было бы прекрасно, если бы кто-то помог мне занять комнату…другую комнату! — Вита-Озеро пыталась говорить сбивчиво, она уже не помнила, каково это — быть робкой и невинной, но пыталась играть, благо, кровь давно отхлынула от разумной части Кармелида.
-И? — спросил Леодоган.
-Комната друида… Мерлина, кажется, была бы идеальным решением. Если возможно!
-А почему нет? — Кармелид усмехнулся. — Она будет твоей, хоть сейчас, проблемы нет. Хорошая идея. Этому старому дураку комната давно не нужна! Пойдем, я покажу тебе, где она, ты, наверное, еще плохо ориентируешься в замке.
Глава 59
Избавиться от общества навязчивого сладострастного герцога Кармелида оказалось труднее, чем переселиться в старые покои друида. Леди Озера, скрывшая свой истинный лик и суть свою под обликом девушки Виты — бродячей актрисы и певицы едва не применила магическую силу, чтобы вышвырнуть, наконец, герцога прочь от себя. Она, конечно, не обладала особенными моральными нормами и рамками приличия, но чисто по-женски не желала предаваться любви со стареющим, полноватым, лысоватым, слащаво-приторным в обращении герцогом. Она применила все свои навыки обольщения, мягко сославшись на усталость, чтобы дать понять герцогу, что она вообще-то не против, но вот чуть позже…неопределенно позже, чтобы и не обижать Леодогана и не лишаться комнаты.
Леди Озера рассудила верно: сюда никто не полезет, и Артуру, и Моргане нелегко оказаться в этой комнате, когда еще остались вещи от прежнего владельца, а, значит, она в безопасности. К тому же, здесь очень удобное расположение самих покоев — рядом покои короля, покои Морганы тоже неподалеку, и зал Совета — должна же она отслеживать жизнь замка! — и, в то же время, народ не ходит в больших количествах мимо дверей, почти не замечая этого закутка. Если же кто и заметит, то не успеет задуматься, чтобы задаться вопросом — Леди Озера по опыту знала, что подле опасных мест, а этот коридор был опасным местом, в нем обитали многие высокие чины на постоянной службе, не задаются в подобных проходах мелкими вопросами, вроде того, что здесь забыла бродячая певица-актриса.
А еще от Мерлина оставались артефакты, которые всегда интересовали Леди Озера, у нее была настоящая страсть к коллекционированию магических безделушек разной силы. Она сама обладала не такой творческой мыслью, и умела лишь подражать чужому изобретению, совершенствуя его, а вот и Мерлин, и Николас — они были мастерами своего дела, да! Леди Озера многое позаимствовала у них, доработала и выдала за свое, не терзаясь даже совестью — за годы своей жизни она научилась отключать всякую совесть.Если с Мерлином судьба ее свела давно, то с Николасом они были знакомы еще дольше. Он всегда старался держать себя в стороне от нее, и это задевало ее женское самолюбие, особенно, когда все мужчины были обольщены (хоть на время), а Николас никак не шел в сети. Однажды Леди Озера напрямик спросила его:
-Сэр Николас, в ваших глазах я ни разу не заметила почтения или восхищения… я вам противна?
-Я очень уважаю ваше мастерство, — ответил сэр Николас холодно, — и ваше умение, простите за каламбур, выходить сухой из воды.
-А как женщина? — Леди Озера с трудом сдержалась, чтобы не высказать, что она думает по поводу всяких каламбуров, но сумела найти в себе силы промолчать.
-Я равнодушен к женщинам, — рассмеялся Николас, — увы, моя дорогая, но это так.
С тех пор Леди Озера стала недолюбливать сэра Николаса, а со временем и откровенно презирать его скрытность, насмешливость, издевательские шутки. И это набирало обороты. После провала с Мелеагантом, после того, как Леди Озера заинтриговалась до того, что случайно обратила отца против собственного сына и поспособствовала тому, что над Мелеагантом стала тяготеть сила Вороньего Грааля, нашедшая в нем хранителя, но не нашедшая в нем достаточного покоя, болтающаяся, зовущая силу Грааля противоположного значения, не находящая ее и от того, терзающая своего маленького владельца, Леди Озера и вовсе возненавидела Николаса.
-Мы должны уравновесить душу Мелеаганта, он же страдает! И все из-за Вороньего Грааля, и того, что нет силы, которая равна высвобожденной! — бесновался Николас, призывая Леди Озера.
— Ты не знаешь, как маленький наследник кричит по ночам, он видит что-то…описывает горящие желтые глаза на стенах, он их боится!
-Наследник престола, будущий принц над северными землями не должен бояться, страх — это слабость, — отвечала тогда Леди Озера, судорожно сжимая пальцами платье. Она знала, что обрекла ребенка на страдание, но считала это закономерным провалом и думала, что после появления Мордреда на свет, он получит силу второго Грааля и уравновесит положение всех сторон — нужно лишь ждать. Сэр Николас же считал, что нужно не делить власть меду двумя, а отдать ее одному Мелеаганту…
-Он заслужил! Его терзают… пусть оба Грааля вольют свою силу в него, — убеждал он Леди Озера.
-Нет, — отмахивалась Леди Озера, — слишком много силы для одного, будет хаос.
-А так? — удивлялся сэр Николас, — ты думаешь, моя дорогая, что так не будет хаоса, если между Мордредом, которого, быть может, и не будет, и Мелеагантом распределится вся сила?
-Мордред будет, ведь Утер Пендрагон уже стал отцом бастарда, — хмыкнула Леди Озера и пояснять отказалась.
В дальнейшем она старалась не терять слишком далеко Николаса. Она знала, что маг помогает Мелеаганту, становится его хранителем, и, более того, постоянно заботится о других детях с магическим даром или же просто несчастных. Именно Николас привел однажды к ней беременную женщину…
-Ее ребенок — человек! — фыркнула Леди Озера. Пусть убирается прочь!
-Это не значит, что он ничтожен. Его крик также ценен, как и крик ребенка с магическим даром.
Леди Озера смилостивилась. Женщина разрешилась от бремени в ту же ночь и умерла в родах, успев наречь младенца Ланселотом.
Оставлю его, — лениво решила вдруг Леди Озера, — может, удастся сделать из него достойного человека.
Сэр Николас смерил ее тяжелым взглядом и ничего не сказал. Он появился через несколько месяцев с маленькой девочкой — тоненькой и слабой.
-Издеваешься? — догадалась леди Озера, но замолчала, почувствовав в девочке магическую силу. Спорить не стала, приняла. Назвала Лилиан, пообещала себе, что выучит ее целительству…
А потом, несколько лет спустя, леди Озера решила проведать, в каких условиях живут ее маленькие марионетки. Оказалось, что Артур воспитывается в приемной семье и ходит нянькой за молочным братом своим Кеем. Леди Озера могла бы его излечить, но решила, что Артур — будущий король, а значит, должен научиться терпению и состраданию…и не стала. А вот Моргану отыскать ей не удалось — девочка скрылась за пределами ее власти и Леди Озера всерьез обеспокоилась. Что же до Мелеаганта — Николас ласково пригрозил, что если она еще раз приблизится к этому ребенку, он обратит ее в прах…
Леди Озера заставила себя улыбнуться и изгнать из памяти неприятные осколки памяти того унижения, которое пришлось ей испытать от Николаса. Она вернула себе лик Виты — бродячей красавицы-актрисы, обратилась всей внутренней сутью в глубины, представила, как
сила серебристой водой-змейками бежит по ее венам и наполняет, чтобы потом обратиться в гладкое матовое зеркало… в этом зеркале Леди Озера представила Мерлина и позвала:
-Мерлин!
Он ответил не сразу. Не сразу, она даже решила позвать еще раз, пустить по этому матовому зеркалу рябь, но голос вмешался. Его голос:
-Да?
-Ты должен рассказать мне, как идут мои поиски у Мелеагант! — Леди Озера кокетливо хихикнула. Будто бы ей смешно с того, что ее ищут, а она вот здесь, далеко от принца…на деле, ей было не до шуток. Она с ужасом понимала, что не может справиться с этим мальчиком.
-Я еще не у него, старость! — ответил Мерлин мрачно. — И я тебе ничего не должен.
И рябь по воде пропала.
-Трус! — бросила Леди Озера в пустоту, но тень легла на ее лицо, молодое по виду, и только выдавали ее истинный возраст в этот миг глаза.
***
-Кто? — у Мелеаганта даже голос пропал. — Кто прибыл?
-Ваше высочество, — у бедного пажа стремительно пропадала вера в завтрашний день и в то, что он в этом дне окажется, — ко двору прибыл друид Мерлин.
-Не послышалось, — с горечью и зловещей усмешкой признал Мелеагант и повернулся к Уриену, — зачем он прибыл?
-А я что, слежу? — поинтересовался граф, заинтригованный не меньше принца, — поговорить, наверное. Или, может, у Камелота, дела так плохи, что почтенные члены совета теперь вынуждены побираться по дорогам и всяким принцам и предсказывать им судьбы по руке — я не знаю!
-Что он хочет? — спросил Мелеагант, подумав немного и обратившись к пажу.
-Он говорит, что его изгнали из Камелота, и он будет предложить свои услуги вашему высочеству, — паж посерел, сжался, стараясь быть меньше. Столько слов — самых нелестных и грубых было сказано в адрес Мерлина, а теперь… он не знал, как реагировать! И как отреагирует принц де Горр?
-Ты что-нибудь поняла? — без особой надежды на положительный ответ спросил Мелеагант, взглянув на Лилиан, но она испуганно замотала головою. — И я не понял. Может, я его вызвал, да забыл, к дьяволу?
-А это возможно? — шепотом спросила Лилиан.
-Да нет, конечно! — обозлился Уриен, — есть люди, которые могут забыть, а есть Мелеагант. Он просто никогда не забывает ни о чем!
-Пригласи друида, — велел Мелеагант, не реагируя на слова Уриена — ему было не до того, гораздо больше интересовал принца приход друида к его замку. Не побоялся! Или отчаялся? Или ловушка? А может быть, план? Или просто он слишком много размышляет и друид…
-Благодарю, ваше высочество, что приняли меня, — Мерлин вошел незамедлительно, как показалось Мелеаганту. Но в реальности прошла пара минут, за которые Лилиан успела с ума сойти от любопытства, ожидая появления того, кто отнял (иначе не скажешь) у Мелеаганта право на престол.
Мелеагант взглянул на друида, изучал долго, и вкрадчиво и Мерлину стало не по себе. Он знал, что Мелеагант обладатель не самой простой судьбы, чести леди Озера хватило на то, чтобы в минуты, предшествующие его падению, рассказать о Граалях и силе принца. У Мерлина возникло желание спрятаться подальше, он вдруг понял, что неосознанно сравнивает Артура и Мелеаганта! Артур не умел смотреть…так. Он не мог сверлить взглядом столь долго, и жутко, не моргая, и, будто бы выворачивая насквозь всю душу людскую. Они и сидели на своих тронах по-разному. Артур, в первые дни свои, сидел на самом краю, словно бы боялся, что занимает чужое место, а потом стал разваливаться, откидываться на спинку и терять свою стать, черты которой Мерлин в самом начале еще мог увидеть в потомке Пендрагона. Мелеагант же сидел спокойно, привычно, свободно, но, при этом, спина его оставалась прямой и без напряжения. Он привык быть на троне…
Когда-то Мерлин прочел у одного римлянина фразу: «Если трон и кесарь не могут стать целым, им грядет расставание в скором будущем». Сейчас эта фраза долетела до него с пыльного свитка, пронеслась и Мерлин подумал с каким-то даже затаенным восхищением, что этот, облаченный в бархатные одеяния красивый молодой человек, со взглядом власти, которая отражается в редком взоре полной силой, этот принц, долго не расстанется с троном. И тут же пришел в мысли его Артур — слабый, смешной, в окружении атмосферы шутовства, сладострастии дешевого пошива. Та сладость и пошлость, что царит в трактирах на дорогах не отличиться, если поменять убор, от той сладости и пошлости, что развилась при дворе Камелота. Нет, двор Мелеаганта не был совершенно невинен! Но порок, что властвовал здесь, рождался не сколько из одних низменных потребностей, сколько из каких-то изяществ разума и души. Здесь чувствовалась мысль, единение, здесь не утаскивали служанок под лестницы и в проходы. Сплеталось странное возвышение и присутствие чего-то тонко-развращенного. Мерлин знал, что чем выше развитие, тем извращеннее мысль и наслаждение острее, но не мог помыслить, что настолько почувствует эту разницу.
-Твои благодарности неуместны, друид! — звучит холодно и равнодушно, звучит тихий голос, но он раскатывается по всей зале. И лица присутствующих гостей, неизвестных Мерлину, как-то искажаются в едином порыве. Мерлину становится прохладно и жарко одновременно. Он знал, что прием будет неласковым, но не думал, что будет настолько сбит с толку.
-Ваше высочество, вы имеете право меня изгнать, но, прежде, я…- в горле пересыхает, и тут же. Повинуясь едва заметному знаку, едва заметный слуга подносит Мерлину на выбор три заготовленных одинаковых кубка с разными напитками: вода, вино и медовый настой. Мерлин берет воду, принимает кубок, выпивает и ему становится легче, когда вода ледяным послевкусием касается горла.
-Король Артур изгнал меня, — решается признаться друид, хоть есть у него подозрении, что принц ни разу не пребывает в неведении.
-И что? Мне тебе посочувствовать? — ласково спрашивает Мелеагант, — он — король, ты, Мерлин, сделал его королем. Королям свойственна неблагодарность, уж это ты должен был уже понять.
Укол иглой. Утер Пендрагон после маленькой услуги Мерлина, что разрушила жизнь и ему, и Моргане, и…многим, после того, как герцогиня умерла, а Артур отдан был на воспитание и все следы почти канули в небытие, отдалился от него. Утер не желал видеть Мерлина подле себя, ведь тот напоминал ему о собственной слабости.
-Я не жалиться пришел, — объясняет Мерлин, справляясь с собою, — я пришел просить…милости.
-Ты не мой слуга, — напоминает Мелеагант, — для меня — ты лишь старик и гость. Странник, если угодно. Ты можешь быть в моих землях и подчиняться моим законам, но кто я, чтобы милостивить тебя?
Лилиан нервно закусила губу. Она дурно думала о Мерлине (а кто думал бы дурно иначе, находясь рядом с принцем Мелеагантом?), но сейчас ей было жаль его фигуры. Она как-то судорожно дернулась, вздохнула, и Мелеагант скосил на нее взгляд.
-Я могу служить тебе, мой принц, — нашелся Мерлин. Ухватившись за этот вздох Лилиан, вздох жалости.
-Можешь, — согласился Мелеагант спокойно, — но зачем? Ты служишь Артуру и Камелоту…
-И я им не нужен, а у меня…есть дела, есть мечты, желания.
-Ты не откроешь мне свои карт. — ровно прервал его Мелеагант, — а потому — не смей даже начинать бросаться своими загадками, я не сбираюсь их разгадывать. Оставайся, если того желает твоя душа, здесь ты в безопасности и спокойствии, не вмешивайся в мои дела, не вмешивайся в дела моей земли, не пытайся мною управлять… что там еще?
-Не пытайся управлять нами, — подсказал Уриен, — и расскажи, как Моргана.
-Кто о чем, а этот снова…- Мелеагант улыбнулся, неожиданно искренне, — живи. Мерлин, при дворе, но, в сущности, верно — не пытайся играть в свои игры, здесь тебе не Камелот, изгнанием не обойдешься, это я тебе обещаю.
-если вы дозволите мне, принц, — Лилиан решилась, — я могла бы показать здесь нашему гостю все, заняться его размещением.
-Да, я не возражаю, — решил Мелеагант, немного подумав, — но, учти, если я услышу от тебя, что король Артур…король, он вылетит отсюда через бойницу!
-Я не для этого прибыл сюда, — Мерлин благодарно склонился. — Я буду полезным для вас, ваше высочество. Вы не пожалеете, принц.
-Я хочу верить в это. — Мелеагант не стал дожидаться ответа Мерлина, оставляя последнее слово за собой, и покинул залу в сопровождении двора. Лилиан осталась напротив Мерлина и растерянно улыбнулась, не зная, с чего начать.
-Как тебя, светлое дитя, занесло в этот мрак? — спросил Мерлин, начиная сам.
-Мрак? — Лилиан усмехнулась, — представляете, пошла я за одним…ныне рыцарем, шла и шла, попала в земли графа Мори, а дальше все пошло не так, но разве ваш Камелот — это не мрак? Где есть свет, если нет его ни у нас, ни у них? Есть ли он вообще? У моей приемной матери? У леди Озера? Нигде нет света, друид, идемте за мною…
***
-А ведь я желала ей смерти! — Гвиневра спрятала лицо в ладонях, не в силах выносить того, как тело Октавии бережно опускают в деревянный ящик, украшенный золоченым резным узором, изображающим розы. Теперь этот ящик станет для девушки последним приютом. Теперь в нем ее тело разложится, и не останется ни одного следа от прежней красоты, и, более того, совсем скоро это разложение обратится прахом и уйдет в землю, даруя покой костям. А вот то, что делало это тело Октавией, давно уж нет. И никогда не будет. Она больше не встанет, не отпустит колкость, не заденет Гвиневру иголкой, не подслушает, не поест. все. Что ей остается, лежать, скрестив руки на груди, до того момента, как кончится сохранность ее красоты и никто не сможет ее уже опознать.
-Надо бояться своих желаний, — негромко шепнул Монтессори на ухо стоявшей рядом Моргане. Монтессори судьба сделала очень циничным к смерти. Он привык к ней, он часто видел ее. Когда смерть забрала его родителей в налете наемников, он еще плакал, когда на его подростковых худых плечах остались в попечение долги отца и пятеро братьев и сестер, он стал бояться. Но потом… после зимы, которая лишила его двух сестер, перестал — было не до слез и жалостей. Затем путь в рыцари из полузабытого не самого древнего рода и известие, что оставшиеся его братья и сестра погибли — их забрала горячка. А в те годы с ним бок о бок умирали воины, и он перестал реагировать на смерть. Дошло до того, что Монтессори мог спокойно сидеть на трупе своего товарища и доедать обеденную пайку. А потом судьба улыбнулась ему, позволила возвыситься, подняться до казначейства, но он уже утратил сострадание и страх перед смертью. Это роднило его с Морганой и та, несмотря на обстановку, с трудом удержалась от горького смешка. Монтессори знал, с кем можно пошутить на похоронах.
Октавия никому по-настоящему не нравилась и не была нужна. Ее характер и умение идти по головам и телам своих же друзей дало о себе знать. У нее не было семьи, не было друзей и большая часть присутствующих, провожающих ее, если и жалела, то лишь о том, что похороны назначены в такой ветреный день. Если же сожаление касалось действительно Октавии, то мысли были разные от «надо было убить ее самой и раньше», до «жаль, девчонку, но она была гнилой». И только Гвиневра, пожалуй, о, как иронична судьба, получавшая от Октавии каждый день насмешки и почти оскорбления, скорбела, словно утратила подругу.
-Она б еще заплакала, — фыркнула блондинка с надменным лицом и получила в бок тычок от леи. Моргана не поняла скорби Гвиневры тоже, но Лея увидела больше, так как знала Гвиневру…
Когда ты молод — очень тяжело принимать смерть. Кажется, что эта юность, этот праздник, все с тобою навсегда, на долгие-долгие годы, но вот, ты видишь девушку, что была красива, молода, и она именно.была! она задевала тебя, она смеялась с тобой и над тобою, но сейчас ее уже нет, а значит и ты не будешь вечной. Значит и твое лицо будет таким же мертвенно-синим, и даже серым, и твои губы растрескаются и останутся подуприкрытыми, пока на твое лицо не положат покрывало из шелка. И руки твои уже навсегда тоже останутся холодными…
И от этого дня никому не деться. И он может прийти в каждый рассвет. И плевать смерти, любишь ты, или ненавидишь, живешь благочестием, или же ищешь смерть — плевать! Ты также
ляжешь в последнюю постель свою, и постель та будет не из лепестков роз, она будет груба для твоего тела, но ты об этом уже не узнаешь, ведь того, что делало тебя живым, уже нет. Тебя нет.Гвиневра льет слезы. Гвиневра скорбит, но больше о себе и своем разочаровании. Ей приходит в голову, что если Артур узнает про ее измену с Ланселотом, то и она может оказаться на месте Октавии. Раньше эта мысль вызывала в ней восторг. А сейчас — страх. Она боится не только за Ланселота, но и…за себя. Ей было всегда плевать, что будет с нею, она не принадлежала себе, но сейчас…как же хочется жить! Как же хочется юности…
-И всё же…- шепотом обратился Монтессори к Моргане, — кто ее убил?
-Взгляни…- советует Моргана, — это мог быть каждый.
Гвиневра поднимается от гроба и все следуют за нею. Моргана неловко салютует мертвой девушке и думает, что надо принести на ее могилу букет белых роз, пусть…хоть как-то легче станет. И еще надо найти убийцу. Кей едва не падает, запнувшись о подол платья Морганы, и возмущенно шипит ей что-то в след.
-Рот закрой, — советует фея ласково, и. опираясь на руку Монтессори, уходит к замку.
Лея, понимая, что не догонит уже Гвиневру — слишком быстро та удалилась, позабыв ее общество, обернулась к Кею и помогла ему встать:
-Не ушибся, маленький? — спросила она, улыбаясь, и отмечая, что ей совсем не страшно общество юродивого. Пусть лучше так, чем умные, подкованные и образованные!
-Нет, — буркнул Кей, хватаясь за ее руку, — я устал!
-Пойдем в замок, на кухне тебе дадут что-нибудь вкусненькое, — Лея попыталась быть ласковой. Она подумала и подумала со странным трепетом, что однажды у нее может быть ребенок, и…от Персиваля! — и ей понадобится много терпения и любви, чтобы стеречь его судьбу и воспитывать.
-И варенье? — воодушевился Кей, хватаясь за ее руку удобнее.
-И варенье, — успокоила его Лея, — ты какое любишь?
-Крыжовниковое, — Кей совсем повеселел, — а на похороны я больше ходить не буду!
-Я тоже надеюсь на это, — Лея вздохнула, — знаешь, грустно это… Октавия, конечно, заразой была той еще, но она не заслужила такого!
-как это не заслужила? — Кей остановился и больно ударил Лею по руке, вырывая ладонь. Лея взвизгнула. — Врёшь! Врешь, врешь! Она заслужила!
Кей топнул ногой, и весь его вид стал рассерженно-яростным…слишком не подходящим к его облику. Лея взглянула на его одеяния — перепачканную чем-то зеленым рубаху, на брюки с высоко подвернутой одной штаниной, на ботинок — маленького размера, измазанный глиной, на растрепанные волосы и спросила прямо:
-Кей, ты ее убил?
-Кей не убил, — возмутился юродивый, — Кей наказал! Кей выполнил то, что вы хотели! Вы хотели…вы хотели сами!
Он изобразил дудочку, и наиграл пальцами мелодию. Лея толкнула Кея в грудь:
-Кей! Зачем ты это сделал?
-Это не я, — пикнул перепуганный сумасшедший, — это нож!
Он опасным движением извлек из кармана длинный кухонный нож, предназначенный для разделки рыбы, и покрутил его перед носом Леи. Она, как заколдованная, смотрела на длинное лезвие в несмытых багровых пятнах.
«Кровь…» — с ужасом подумала Лея и выдернула из пальцев Кея нож. Мимо них прошли придворные, поглядывая с откровенным любопытством. Лея сунула нож в платье и толкнула Кея еще раз в сторону темного коридора, он запнулся о свою же ногу и улетел носом в пол, всхлипнул.
-Ты плохая! Мне больно.
-Прости, маленький, — машинально ответила Лея, судорожно пытаясь придумать, что ей делать, — расскажи-ка, Кей, почему нож убил Октавию?
-она мешала! — убежденно ответил Кей, садясь на пол.
-Кому? — спросила Лея снова, преодолевая брезгливость, села рядом. — Кей, маленький мой, я твой друг, расскажи мне все.
-Она мешала… Артуру! Она хотела стать королевой. А у Артура уже есть королева.
«И даже две…» — мрачно подумала Лея, но попыталась не выдать своих чувств.
-Герцог сказал, Октавия дрянь, — с видом знатока продолжил Кей, — Моргана сказала, Октавия дрянь. Мерлин сказал, что Октавия дрянь. Октавия сказала, что хочет трон. Трон есть у Гвиневры. Она хотела украсть ее трон. Я спас. Я спас Марди и спас Гвиневру!
У Леи мурашки покрыли все тело. Она попыталась сдержать глухой стон.
-Кей, это плохо. Так нельзя! — в отчаянии взмолилась Лея, — Артур…он… накажет!
-Он похвалил меня, когда я спас Марди, — возмутился Кей, — я спас Гвиневру. Он похвалит меня еще. Но пока ты похвали меня!
Лея поняла. Артур со всеми своими придирками к Кею, к его ненормальности довел Кея до того. Что тот. Лишенный внезапно, без предупреждения, заботы Артура, решил получить его любовь любой ценой, и, когда он случайно спас Марди, Артур вспомнил про своего молочного брата и даже сказал, что гордится им. Кей решил, что будет спасать еще и еще, всех, кого сможет, любыми методами, какими сможет, чтобы заслужить любовь Артура! Бедный, аленький, жалкий человечек! Бедный Кей. Сердце Леи готово было взорваться от жалости и отвращения. Она проклинала минуту, когда вообще заговорила с Кеем. Этот же восторженный дурачок видел себя в объятиях Артура — ведь он спас Гвиневру от той, кого она ненавидела! Он не понимал, что стал причиной целой связки событий, которые. Боги знают, как еще отзовутся!
-Он похвалит меня, похвалит! — Кей мечтательно прикрыл глаза, уже видя, как его обнимает молочный брат, которому он не был никогда нужен, но никак не мог этого понять.
Глава 60
Лея как-то встретила у Мелеаганта забавную книгу — на ней была очень красивая вязь букв, которая украшала надпись завитками и цветами. Лея не смогла разобрать названия, но, пользуясь как-то отсутствием Мелеаганта, взяла осторожно книгу. Там были переводы какого-то римского поэта и Лее хорошо запомнились строки: «И когда в глазах невинных ты видишь преступленье, ты в отчаянье впадаешь — навек! Без искупленья!» Лея тогда не поняла, почему ее так резанула эта строка, но, не желая быть застигнутой с книгой Мелеаганта, она поспешно положила ее на место и притворилась, что ничего не трогала. Но Мелеагант, однако, едва войдя, спросил:
-Уже посмотрела?
-Ты о чем? — изумилась Лея, хлопая глазами.
-О книге, — улыбнулся де Горр, — любопытство — женская черта. Я замечал и раньше твой взгляд на обложку, ты пыталась прочесть вязь букв, тебе было интересно, почему я так много времени провожу с этой книгой и именно с нею, я заметил.
-И всё равно я ничего не поняла, — виновато признала Лея.
-И не должна была, — вздохнул Мелеагант, — перевод отвратительный, совершенно неточный, я пытаюсь его исправить, на родном языке звучит куда лучше, поверь!
И Лея поверила. Сейчас же, сидя в полутемном коридоре на полу с Кеем, она вдруг вспомнила эти строки и поняла, сердцем поняла, что перевод, может и неточный, но чувства передал вполне себе живо и ясно. Именно это отчаянье она испытывала. Кей совершенно не понимал, что натворил и желал лишь любви брата, которому был не нужен, который, более того, раздражался с одного его существования в юродивом виде, считая, что это позорит его королевскую силу.
-И он обнимет меня очень-очень, — Кей взглянул на Лею, — а почему мы не идем есть варенье? Ты обещала!
-Обещала, — безжизненно и глухо отозвалась Лея, — но, ты должен понять, что Артур не должен об этом знать. Ты избавил, может быть, замок от Октавии, но Октавия — не все зло, что есть здесь и в мире. Октавия была лишь маленькой фигуркой, как ты, маленький мой. Она не виновата, честное слово, и Гвиневра скорбела о ней, ты видел?
-Почему мы не идем есть варенье? — тревожно спросил Кей, в его глазах Лея заметила попытку в осмысление, которое, Кей, видимо, сам отсекал. — Крыжовниковое!
-Пойдем, сейчас пойдем, — пообещала Лея, — сначала ты должен кое-что понять, Кей.
-Я видел, как Октавия говорит со всеми, и с тобою, — Кей шмыгнул носом и вытер лицо грязным рукавом своего одеяния, — я видел, как она сказала на тебя очень нехорошее слово.
-Какое? — спросила Лея, ей было все равно, но она не могла заставить себя встать, выйти ко двору и сделать вид, что все по-прежнему, и никому неизвестно имя убийцы Октавии. Она не могла!
-То, которое Моргана постоянно говорит, — насупился Кей, — а я Гавейну обещал не повторять за Морганой, но оно очень нехорошее.
-Я поняла, — честно согласилась Лея. — Октавия…понимаешь, Мерлина обвинили в том, что это он убил Октавию. Артур…попросил его уехать из-за этого.
Лея решила, что реальное «изгнал прочь» — будет слишком грубо для юродивого.
-Из-за этого? — не поверил Кей и широко распахнул рот, глядя на Лею, — врешь! Я думал, что из-за того, что Артур любит Моргану!
«Боже, этим двоим надо научиться держать себя в руках!», — с яростью подумала Лея. — «Ну никакой маскировки! Хоть для кого-то в замке их связь еще осталась тайной?»
-Конечно, она его сестра, — попыталась сориентироваться Лея.
-Она — его постель, — упрямо шмыгнул снова Кей.
Лея решила не спорить, задумалась, затем поняла, что с Кеем надо говорить на его образном представлении о мире и нашлась:
-Кей, понимаешь, это… интрига плохих людей. Хуже, чем Октавия. Они пытаются запутать Артура, а ты молодец — распутал, но если рассказать ему об этом, то…понимаешь, как с сюрпризом будет. Вот, если ты знаешь, что мы идем есть варенье из вишни, ты приятно удивишься, если мы будем, есть варенье из крыжовника?
-Я хочу оба варенья! — Кей облизнул губы. — И лепешку. И сыр. И кушать.
-Сейчас пойдем, — Лея приободрилась. Она привыкла хоронить тайны на своем кладбище в сердце, но надо было довести дело до конца. — Я дам тебе вкусного, много вкусного, но ты должен понять, что Артур, если узнает…потом, он приятно удивиться. И враги, его враги, а значит, и твои враги тоже, не смогут придумать новой каверзы, если будут думать, что мы идем по их следу. Это ловушка для них. Мы переиграем их, но только по тому, что ты — молодец!
Кей понял. Он просиял. Его похвалили, увидели его заслугу, и он был готов в эту минуту согласиться с Леей в чем угодно.
-Но ты должен мне пообещать, — продолжила она, — не говорить никому про Октавию. Никому., слышишь? И веди себя так, как вел прежде. Ты понял? Никто не должен узнать.
«Как выпутываться, я придумаю позже», — пообещала себе Лея.
-И Гавейну сказать нельзя? — расстроился Кей.
-Нельзя, — строго предупредила Лея. — никому! Понял?
-Понял, — сдался Кей, — где варенье?
-Пойдем, — Лея решительно поднялась с пола и протянула руку юродивому, он вцепился в нее, как в спасение, и пошел, ведомый ею, слепо спотыкаясь, но веря в ее верный путь, в то, что Лея знает дорогу. А Лея не знала дорогу и боялась упасть…
И не знала она того факта, что их разговор все же достиг чужих ушей. Герцог Леодоган Кармелид, заметивший их, идущих в другую сторону, увидевший озабоченное лицо Леи, не мог удержаться от соблазна подслушать разговор и подслушал. Лея редко бывала в нижней части замка и не знала, что между проходами есть маленький закоулок, который Леодоган использовал для своих любовных порывов и…подслушиваний.
Леодоган выждал для верности еще минуты три, но терпение оставило его и он бросился к Моргане, едва ли не сияя от счастья.
***
Только после того, как Леодоган постучал в третий раз в ее кабинет, его удостоили ответом:
-Ладно!
И Кармелид, едва не сгорая от нетерпения, вошел в кабинет. Моргана не подняла голову от бумаг, когда он переступил порог, не взглянула даже, кто к ней пришел, либо, не желая знать, либо уже догадываясь. Может быть, она уже успела бросить взгляд, или узнала его по стуку, или просто догадалась — сейчас это было неважно. Не дожидаясь приглашения, Кармелид сел в кресло у ее стола и принялся ждать, когда ему позволят заговорить.
-Говори мало, уходи быстро, — предложила Моргана, отрываясь, наконец, от письма, — ты не самый лучший собеседник, Кармелид, знай это!
-Разберусь, — пообещал Леодоган, — и ты переживешь это.
Моргана оторвалась от бумаг окончательно, и даже сдвинула их в сторону. Поведение герцога ясно давало понять, что он сотворил что-то такое, или близок к тому, чтобы сотворить что-то такое, что позволит Моргане его даже простить за грубость. В противном же случае — Кармелид растерял инстинкт выживания.
-А я знаю, кто убил Октавию! — торжественно объявил герцог.
Была секунда, пока взгляд Морганы выдал в ней озадаченность и даже зависть, может быть, и ревность. Она не выяснила этого, а герцог…выяснил? Вперед нее? Это было оскорбительно для Морганы, она, конечно, поняла, что Кармелид не полное ничтожество, но все же, она не считала его особенно умным, полагая, что умный человек не сделает столько долгов, чтобы распрощаться со своими землями, которые, как она знала, уже занял Мелеагант, назначив туда кого-то из своих управителей, но даже не соизволив появиться. Людей Кармелида Мелеагант также не тронул — ему было неинтересно, так как основным кредитором герцога был де Горр, то его земли ему и отошли, а другие позабирали имущество, остатки, запасы…словом, кусок земли повис между делом, никому не нужный, как демонстрация, как издевательство, публичная порка Кармелида, его унижение.
Но Моргана умела сохранять лицо и даже иногда прибегала к этому своему навыку.
-Ну и что? — равнодушно спросила она. — Любой скажет, что ее убил Мерлин.
-Не он, — усмехнулся Кармелид, — я выяснил, кто!
-Доложи королю, — предложила Моргана, судорожно надеясь, что бахвальство Кармелида все-таки выдаст имя убийцы, из любопытства, из интереса, из желания не терять контроль.
-Именно это я и сделаю, когда его величество вернется, — улыбка герцога стала шире и вот это уже его доброжелательное настроение совсем напугало Моргану. Она судорожно пыталась припомнить — не сама ли убила Октавию, раз герцог так радуется, явно ведь — грядет чье-то падение! А кто Кармелиду враг? Не ходи к цыганке, конечно, почти каждый, но все же…
Моргана точно помнила, что не убивала Октавию, тогда оставался вопрос — чего так радуется герцог?
-Кто убийца? — спросила она напрямик. Время гордости ушло. Радость Леодогана слишком подозрительна.
-А ты догадайся, — предложил Кармелид. Откидываясь на спинку кресла. — Догадайся, красавица!
-Говори, — процедила Моргана сквозь зубы, не ожидая уже ничего хорошего.
-Кей! — Кармелид развел руки в стороны, как бы показывая, что и сам удивлен.
-Какой Кей? — не поняла Моргана, и ужас сковал ледяной рукой, — как… Кей?
-А вот так! — Кармелид от души забавлялся, видя, что потряс Моргану и лишил ее привычного равнодушного покоя. — Кей и всё!
-Врёшь, — чувствуя, что ей стало нехорошо, решила Моргана, — врешь ты все, герцог!
-Не вру, — обиделся даже Кармелид, — говорю тебе: Кей! Артур его не взял с собою в объезд по границам, его Гавейн отговорил, сказал, что опасно, и он остался, на похоронах даже был у Октавии…
Моргана молча смотрела на Леодогана, слушала его историю. Выходило по его словам то, что он, пользуясь, случаем, пришел, чтобы засвидетельствовать почтение умершей молодой девушке. Позже — заметил и Кея, который был расстроен и озадаченную, ведущую его прочь, в глубины коридора, Лею. Далее, он в красках, ужимках, которые, по его мнению, походили на ужимки юродивого, и в преувеличенно-женском поведении, которое должно было изображать лею, пересказал суть диалога, не забыв добавить от себя пару колких шуток в адрес Морганы, (а что, с юродивого какой спрос?), да пару восхвалений собственный адрес («Эта Лея, — сказал герцог, — похоже, была в меня влюблена, надо же так…льстить!»).
-В конце Лея сказала, что Кею надо молчать, и, самое главное: таиться от меня, — продолжал Леодоган, расцветая, прямо-таки, на глазах Морганы, и он пропищал, пытаясь изображать голос Леи: — Кей, самое главное, нам надо опасаться герцога Кармелида — он очень умен и очень опасен! Если он узнает, что ты убил Октавию, он справедливо покарает тебя! К нему прислушивается сам король и совет!
Моргана не улыбнулась, не рассмеялась, не дернулась. Она помрачнела всем ликом своим и Кармелид, пришедший с воодушевлением, подумал вдруг, что, возможно, зря сделал это.
-Это все? — тихо спросила фея, когда герцог закончил свою маленькую сценку.
-Да, — ответил Леодоган, — Моргана, этого хватит, чтобы лишить Кея приближения к Артуру! После Мерлина- он тоже может быть фигурой, ад и вообще — Кей и тебя порядком раздражает!
Кармелид перешел в наступление. Он ожидал, что Моргана схватится за возможность уничтожить Кея, но она не разделила его восторг.
-Ты сама оскорбляла его! И вообще — он убийца! — против этого Моргане уже некуда было деваться, чтобы спрятаться за молчанием, и она сдалась:
-Я правда презираю Кея, поверь мне, герцог. Я не выношу сумасшедших. Я не выношу юродивых глупцов. Но утрата Артура…его изгнание Мерлина…
Моргана замялась, явно боясь продолжить, потому что понимала, что изгнанию Мерлина она сама неплохо поспособствовала.
Суть в том, что для Артура — Кей часть семьи, и я не хочу, чтобы в эти тяжелые дни он узнал, что выгнал Мерлина напрасно в глазах народа и потерял молочного брата, — закончила Моргана. — Да, он должен бы вернуть Мерлина, но не вернет, потому что дело не в Октавии, а в том, что Артуру надоело быть вечным ребенком, которого надо наставлять в глазах Мерлина. Он считает себя королем, да… нет, Кармелид, Октавию не вернешь, а я решительно против того, чтобы Артур узнал, что его молочный брат — убийца.
-Да он его ненавидит и мечтает от него избавиться! — воскликнул Кармелид, сраженный и разъяренный реакцией феи.
-пусть ненавидит, — спокойно ответила она, но спокойствие давалось ей огромный трудом, — меня он тоже ненавидит. Но на деле — Артуру будет худо без Кея. Скоро от него отвернется весь народ, быть может, а Кей любит его безусловно.
-Как же вы, женщины, мне опротивели! — взвился Кармелид, вставая из кресла, — то люблю, то ненавижу, то интригую, то не слышу! Все эти ваши чувства жалости, уколы сострадания, испытание милосердием — к черту, к черту, к черту!
-дверь вон там, — подсказала Моргана, указывая на выход, — я тебя не держу.
-Послушай меня, — Кармелид перешел на шепот, — у меня сохранилась твоя записка, где ты пишешь ко мне убить Октавию. Или я доношу на Кея к Артуру и ты поддерживаешь мои обвинения, или я доношу Артуру на тебя!
Вот тут Моргана не совладала с собою, поднялась резко, выдавая нервность6
-О какой записке речь?
Но она уже знала ответ. Кармелид ухмыльнулся. Демонстрируя в руках своих ее опрометчивое послание.
-Я мог бы быть более груб, я мог бы уничтожить и тебя, — обрадовал Кармелид, — но я добр, и щедр. Ты поможешь мне уничтожить Кея, чтобы Артуру не осталось ничего, как полюбить меня и привязаться к моей власти и добродетели, чтобы он видел во мне друга, брата и отца, а я уничтожу эту записку на твоих глазах и не вспомню никогда о ней. Мы связаны, Моргана. Мы вместе должны оберегать Артура, и я тебе клянусь, что я хочу быть твоим союзником, а не врагом, но не вынуждай меня, девочка, поступать так…
-стоп-стоп-стоп, — Моргана замахала руками, натянуто улыбнулась, — герцог, у меня голова болит с утра, что ты так на свой счет все серьезно принимаешь? Подожди немного.к приезду Артура я решу, точно, я услышала твои слова, не сомневайся.
-То-то же. Девочка, — Кармелид поклонился и вышел из ее кабинета, а Моргана вслед произнесла ему несколько не самых хороших слов, которые, если бы услышал Кей, тоже не смог бы повторить — Гавейн запретил.
***
-И как тебе жизнь кабинетного ученого, друид? — смешок в голосе — холодный и резкий, противоречащий голосу, который вкрадывался осторожно, заставил Мерлина вздрогнуть. Он отметил, что «друид» звучало и в устах Морганы примерно с той же пренебрежительной интонацией.
-Спасибо вам, принц, прекрасно, и непривычно, — Мерлин повернулся и отвесил Мелеаганту легкий поклон.
-Довольно-довольно, — улыбнулся он, и вроде бы даже ласково, но Мерлин прознал в этой ласке затаенную остроту. — Прогуляемся? Вижу, друид, тебе приглянулся мой сад? Позволь — провожу.
-Как вам угодно, принц, — Мерлин двинулся с Мелеагантом, удивляясь тому, что принц вышел к нему на беседу, конечно, он и сам рассчитывал на разговор с ним, но думал, что Мелеагант не откажет себе в удовольствии, посмотреть, как друид умоляет о разговоре, пытается к нему прийти… Артур, по мнению Мерлина, так бы и сделал, а этот же…просто вышел, как будто бы случайно, но открыто.
-Полагаю. Что тебе знакомы эти прекрасные деревья? — Мелеагант указал на раскидистые ветви, покрытые изумрудной листвой, клонящиеся к земле под тяжестью… — Это из Греции. А это из Неаполя. Вот эти цветы растут в Седых Берегах, а вот это…
-Это интересно, — вежливо согласился Мерлин, — но я не сторонник пустых разговоров, принц.
-А я думал, что твоя знакомая, друид, не начинает своего разговора без запутывания мыслей собеседника, — Мелеагант улыбнулся.
-Знакомая? — переспросил Мерлин, — вы говорите о Моргане, ваше высочество?
-Моргана, по сравнению с этой женщиной, невинное дитя, — шаг Мелеаганта стал резче. — Я говорю о той, что испортила жизнь двум родам, стравила их, ища силу, и решила проверить, как ребенок справится с силой Вороньего Грааля!
-Я вас не…- Мерлин осекся и едва не налетел на остановившегося Мелеаганта. Мелеагант развернулся к друиду и в его глазах Мерлин увидел то, чего не заметил прежде — на самом дне — тени, прыгающие, злобные огоньки.
-Знаешь, что такое Грааль? — спросил Мелеагант, резко забывая о вежливости. — Знаешь, что такое, чувствовать в себе силу, которой нет объяснения? Бояться собственных стен, потому что в них — глаза? А быть одиноким, презираемым отцом, который на любое твое действие вешает сотни ошибок, который смотрит на тебя как на ничтожество? А слышать звуки, которых не слышит никто, знаешь, каково? И никто не брался меня обучать! Все боялись! Я чувствовал в себе силу, и она раздирала меня, мне казалось, что во мне живут десятки змей и каждая из них умеет душить, сдавливать изнутри, вот, что такое — сила Грааля! Я…мое лицо — почти маска. Я вижу мертвых, я слышу мертвых, и мертвые видят меня. Я чувствую, как они касаются меня мертвыми гнилыми руками в моих кошмарах и наяву я нахожу следы от их присутствия. Я вижу их… и они видят меня.
-Я…не знаю, что сказать, — честно ответил Мерлин, — мне жаль, но я, что я могу изменить? Ты уже такой, так попробуй…
-Попробуй закрыть рот, друид, и дослушать, — перебил Мелеагант грубо. — Мне повезло. дважды. Я встретил названого брата, который, быть может, не сможет быть со мною рядом всегда, испугается или одумается. Я встретил женщину, которая, быть может, не станет женою чудовища, не станет рожать от него детей… мне повезло, что они есть, но я схожу с ума, представляя, что их может однажды не быть. Я дал себе клятву — не привязываться ни к кому и дважды нарушил ее. Но ни это самое страшное! Мерлин, ты трус. Ты испортил много жизней, ты навредил Моргане так, что она… в какой-то момент мне даже почудилось, на момент, но он был, что я смогу найти в ней родственную душу. Она также изуродована, как изуродован я, но нет!
-Леди Озера сказала, что если я не помогу Утеру…- Мерлин поймал себя на том, что его голос дрожит. Даже обвинения Морганы, ее жестокие насмешки и издевательства не звучали так страшно для него, как слова Мелеаганта сейчас.
-Не в этом дело, — терпеливо ответил Мелеагант, — я стал… это можно исправить лишь одним способом. Если пробудить силу второго Грааля, влить его… если пробудить, только пробудить, Мерлин, то мой мир станет спокойнее, я буду в равновесии.
-Я думал, что ты уже пробудил второй Грааль, — неуверенно заметил Мерлин.
-Не смеши, — Мелеагант фыркнул, — друид, ты так и не понял! Ты не понял! Один Грааль отдал силу мне, я его Хранитель, после моей смерти сила перейдет обратно в сосуд, но второй Грааль… оказывается, эта тварь украла его. Она увела его до того, как я успел понять, что Вороний Грааль бросает меня в ад, потому что надеется на пробуждение второй Чаши! И только когда вторая чаша будет в равновесии, пробудится, я обрету хоть какой-то мир.
-Почему тебе просто не сказать об этом Леди Озера? — тихо спросил Мерлин, ему резко захотелось обнять Мелеаганта, этого человека, который всю жизнь существует в мире демонов, борется с ним и ни разу не жалуется, который умирает изнутри, ломается, но сохраняет стойкость и стать короны принца де Горра, успевая заботиться о народе.
-Она знает, что я ее убью, — честно ответил принц де Горр, — она знает, что ее знание о том. Где второй Грааль, спасает ей жизнь, я убью ее. Она слишком много истязала людей. И меня, и мою Лилиан, ты даже не представляешь, как она обучала ее целительству! И даже за Ланселота мне обидно. Я убью эту тварь, как только она откроет мне тайну, но она ускользает….
-Как ты пробудишь второй Грааль, если найдешь? — Мерлину захотелось сказать что-то ободряющее, но он не мог найти слов. Что сказать? «Всё будет хорошо» — пошло и глупо, «мы справимся»? — да принц де Горр его на части самого разорвет, если углядит 9а он углядит), в этом насмешку. Такие, как Мелеагант, не жалуется. Такие, как он, предпочитают смерть в гордости и маске беспечия. Страшные, жуткие люди, которые улыбаются сквозь боль, насмешничают сквозь сумрак чувств, могут мыслить, видя мертвые глаза за спинами собеседников.
-Я изучал, — ответил принц незамедлительно, — есть возможность влить в сосуд, то есть в себя самого, но есть некоторая неточность. Там говорится о жертве, а я, кажется, не очень рвусь умирать. Я люблю. Я любим. Умереть сейчас — то же самое, что пасть от руки какого-нибудь мелкого рыцаря, который подкрадется к тебе с ножом со спины, пока ты ждал своего главного врага, чтобы честно свести счет в бою. В любом случае — второй Грааль. Он нужен мне!
-Ты говоришь разумные вещи, и я понимаю тебя, — искренне сказал Мерлин, не удержался и коснулся руки Мелеаганта, он вздрогнул и взглянул на руку, отвыкший от такого…отеческого,
редкого касания, — но я не могу…так. Мне надо подумать, немного подумать, дай мне эту возможность, ваше высочество.
-Думай, — разрешил Мелеагант, — хоть день, хоть ночь, но думай, пока есть возможность… или же оставайся кабинетным ученым и дальше, я даже выделю тебе лабораторию, но тогда не лезь никогда в мои дела. Если я найду эту тварь без тебя, ты никогда не станешь ни советником, ни придворным, так…исследователь.
Мерлин кивнул, признавая справедливость этих слов, и Мелеагант, давая понять, что разговор закончен, повернулся на каблуках и зашагал в противоположную сторону от той, в которую вел друида.
Мерлин остался один посреди аллеи, раздираемый внутренней бурей и борьбой, в которой не было места ни одному целому чувству, а все сразу налетели вихрем, сжимали и вдавливали его в землю, как будто бы не хватало воздуха, как будто бы не хватало и самого неба. Все сливалось в странную материю, одинаково серую, одинаково пепельную и вроде бы он уже ощутил вкус пепла на губах своих….
-Вам плохо, Мерлин? — участливый голос и нежная рука, подхватывающая его за руку и талию. Мерлин нашел в себе силы взглянуть на ту, что потревожила его покой. Это оказалась милая Лилиан, возлюбленная принца Мелеаганта, целительница, приемная дочь Леди Озера.
-Я в порядке, — Мерлин через силу улыбнулся, — ты… Леди Озера, он хочет ее убить.
-Я не за ее смерть, — ответила Лилиан спокойно, — я за то, чтобы ее больше не было. Пусть уходит в Авалон, пусть бежит в Грецию или сгинет! Но, признаться, такой расклад, меня не очень-то опечалит. Я неблагодарная, знаю, она дала мне кров и пищу, она дала мне многое, но я не знаю, как было бы лучше. Ланселот предпочел такой жизни бродяжничать и, как говорит, ни разу не пожалел. Даже когда голодал. Даже когда встретил Моргану.
-Мне очень жаль Мелеаганта, — честно произнес Мерлин, сраженный такой искренностью девушки. Она печально взглянула на него:
-Мне тоже. Я знаю, кто вы, Мерлин, и не знаю, к счастью, что вы там обсуждали, я не имею привычки подслушивать, но… если вы можете помочь ему, если вы можете…
-Я не всесилен, у меня много ошибок, которые я не могу исправить, — как тяжело признаваться в собственной слабости перед этой девочкой! Она совсем еще юна, немногим старше Гвиневры, да чуть моложе Морганы, а взгляд уже такой…печальный, собранный, как будто бы ее уже хлестануло плетью по душе, и остался ожог…
-Я знаю, — Лилиан кивнула, попыталась улыбнуться, и даже эта попытка вышла очень светлой и приятной. — Мелеагант не посвящает ни меня, ни Уриена в дела свои, мы знаем лишь по поверхности, мы делаем, что можем, но он бережет нас, думая, что чем меньше мы знаем, тем нам лучше. Он не понимает, что мы надумаем еще худшего ужаса, но мы уже…привыкли, а вот вы! Мерлин, я не смею просить вас, но о гордости речь не идет, если в дело вступает любовь. Мерлин, если вы можете, если в вас осталось хоть какое-то сострадание, во имя Морганы, которой вы испортили жизнь, Мелеаганта и Камелота. Во имя всего… поступите правильно. Прошу вас, Мерлин, только поступите правильно!
Глава 61
Пока в одной части туманной земли Мерлин пытался понять, как именно поступить правильно, а в другой части Моргана пыталась придумать самую жестокую смерть для герцога Кармелида (она не выносила дешевого шантажа и шантажистов в особенности), на одной из границ, вдоль северных врат король Артур вместе со своим отрядом храбрецов и рыцарей вступил в стычку. Конфликт был логичным продолжением всей той завоевательской попытки саксонских наемников смести короля Артура и завладеть землями.
Это была настоящая битва, война, не та, которой грезят маленькие мальчики и молодые короли, представляя благородное самопожертвование и красивый честный бой с искусным противником, под ржание благородных скакунов, войну, начинающуюся с тоскливой песней соловья, продолжающуюся под ветреным солнцем и заканчивающуюся к закату… и, конечно же, победой и усталостью.
Это была война в том самом гнусном ее воплощении, где благородство уходит на дальнюю заставу, демонстрируя слабость и силу человеческого духа в отдельности, и сливая эти же качества в непередаваемое состояние, которое и создает в себе человека. Это была кровь, кипящая в венах (горячая, рвущаяся), капающая с одежд и меча (тоскливая, остывающая), и застывшая в еще недавно живой плоти (пепельная, ненужная, еще не оплаканная). Кровь хлюпала в сапогах, била острым запахом в нос, кажется, даже ощущался ее привкус во рту. От крови и солнца пальцы склеивались между собою и со сталью, обагренной ржавым уже налетом той же крови. И боль… от постоянных взмахом мечом, уворотов, прыжков, перекатов и переходов, от скачки на лошадях — от всего этого невыносимо болели руки, ноги и спина. Шея затекала под тяжестью шлема и некоторые расстались — пот сильно тек из-под убора, и проще было уже подставлять голову под удары топоров, чем терпеть жжение в глазах и духоту. В металлическом капкане голова вообще словно бы сжималась тисками, и каждый звук многократно усиливался. Тяжелые, неповоротливые доспехи тоже не приносили облегчения. У рыцарей были свои хитрости, выработанные годами, переданные кем-то раньше, которые помогали избавиться от передавливания ремней, крепящих доспехи или еще какой симптом облегчить, но всё это становилось невыносимостью… все равно!
Слепое рубище, где так сложно разглядеть своих, котел, в котором в один миг перемалываются и свои, и враги. Насколько велик шанс не получить от своего же союзника (с любой стороны), удар мечом или топором? Увернись от своего, убей врага, увернись, помоги своему, увернись, убей. Режь, коли, режь, уворачивайся. Влево, пригнись — ударь, вправо…
Большая часть действий происходит на уровне неосознанности, и уследить за реальностью сложно. Бьются полчаса, то отступая, то наступая, а по ощущениям — тело разваливается на части, и так легко уже не заметить собственного ранения.
Влево, пригнись, убей. Не смотри по сторонам, руби, обернись, в сторону, прыгни в бок, перережь горло, вытри лицо от крови, что непременно брызнет. Следи за командиром, следи за союзниками, следи за врагами. Не крути головою — будешь убит, но не упускай ничего — будешь убит. Следи боковым зрением, обостри свои чувства. Забудь, как зовут твоих близких, твою женщину. Детей — помни, что есть только миг, и еще.и еще. И небо, есть вечное небо.
В сторону, уклон… жив? Меч прошел так близко, вот-вот разрубит. Порядок — перерубили удар, перехватили, оттянули на себя. Расплата. Что ж, не вздумай умереть, никто не сможет оплакать тебя, никто не сможет проститься с тобою. Уклон, уворот, наступление, уворот…в сторону, наступай, сдавайся, снова наступай. Пульсирует в плече тупая боль и усталость гнет к
земле цепями, но здесь нет места усталости, нельзя просто взять и сесть на окрашенную кровью траву (наверное, еще недавно она была зеленой), и сделать вид. Что тебя нет. Сражайся — или будешь убит, убивай — или убью тебя. Уворот, уворот, уклон… перейти, сталь о сталь, исхитриться — ударить снизу, нечестный прием, но действенный. Топор пролетает над головою и падает в кого-то за твоею спиной, страшный хрип и булькающий звук — с таким звуком перерубают горло лошадям. Ты даже не знаешь, кто убит за тобою, но не можешь это выяснить, бросаешься вперед, уворот — уклон. Терзаешь. На пути к одному встречаешь троих и рвешь, рвешь их жизни, рискуя расстаться каждый миг со своей.
Ланселот действует так, что Моргана, увидев бы это, сказала, что с него хоть пособие для рыцарей пиши. Минимальность лишних движений, сосредоточенность в рубке живой плоти, он успевает, он собран, он будто бы не чувствует усталости (в этот миг он действительно ее не чует — есть дело важнее), движения точны, взмах — удар, взмах — удар, уклон — взмах, взмах. Он следует тактике, не принимая вражеских провокаций, просто делает так, как должен делать, чтобы выживать. И он выживает. Он успевает драться для других и для себя, не позволяя взять себя в кольцо, и избегая открытой местности, предпочитая битву в толпе, где враг может убить своего же врага в неразберихе. Саксонец, вышедший против Ланселота, заметивший его манеру боя, криво ухмыляется, и проводит символически пальцем по короткой толстой шее, Ланселот в ответ отбрасывает шлем в сторону — невозможно! — и вступает в бой.
Гавейн бьется методично, рядом с королем, не допуская к Артуру врагов. Он один стоит многих, но в этом опасность — стоит его свалить, и кумир повержен. Гавейн бьется, как медведь, сметая, без разбора, в ярости, каждого…
Персиваль почти сходится в тактике с Гавейном, также прикрывая со своим отрядом короля, но в отличие от Гавейна. Персиваль думает не об Артуре, а о Лее. Он думает о ее печальных глазах, о ее почти неживом взгляде. Каким она проводила его. Он знает, что Лея его еще не полюбила, но он любит ее и разве мало им этого?
Артур в ярости. Он бьется, но понимает, хоть и не признает, что война все же не его стезя. Поле биты не выглядит романтичным и сказочным, как он думал, как грезил. И рыцари падают к его ногам, и он чувствует вину, усталость и очень хочет в Камелот. Он знает, что должен или биться до последнего со своими людьми, или победить, смерть или победа… победа или смерть? Артур хочет, чтобы появился Мерлин и решил бы все мигом, как прежде, Артур не хочет воодушевлять своих солдат на погибель, потому что знает, как это…умирать. Теперь знает. Теперь, когда число трупов вокруг множится.
Артур хочет, чтобы пришла Моргана и отвесила ему оплеуху. Ему кажется, что он слышит ее презрение: «слабак», и в эту минуту ему хочется быть слабаком. Но он не показывает этого. Он бьется. Бьется так, как бился бы простой рыцарь, как бился бы крестьянин — ради битвы, не пытаясь заглянуть дальше. Артур рад, что с ним верные люди, но он чувствует, что все-таки лучше и спокойнее ему было бы в компании Мерлина!
-Вперед! — приказывает Артур и бросается на противника, пронзает мечом его грудь, и думает, успевает подумать, но как-то обрывочно, что больше боится провала, чем смерти…
Атака саксонцев сходит на нет, а затем и вовсе отползают вражеские силы, постепенно оставляя поле битвы, уходя, чтобы зализать раны и только малые стычки остаются на поле, как бы довершая отступление наемников. Эти наемники — смертники, они должны сдержать натиск
(гонение побежденных) от армии отступающих, позволить проигрывающей стороне выиграть время для побега.
И в числе последних воинов остается один из немногих, кто очень не хочет потратить жизнь зря. Он безумен, он рвется к королю и славе в веках — может быть, Мелеагант оценил бы его стремления, но на поле битвы не Мелеагант. А этот безумец, оценив, что ему все равно не выжить, бросается в последний свой бой. Его меч уже совсем близко к Артуру и не успевает среагировать Гавейн — очень тяжелый и неуклюжий в доспехах, но…
История может повернуться в каждую минуту. История может пойти по тысяче дорог, и никогда не угадать, в какой момент все обратится совсем иначе от прежнего курса.
Ланселот, заметивший безумца, не думает об истории. Он не думает о том, что смерть короля развяжет ему и Гвиневре руки. Он пытается захватить всю власть и силу мига, не думая об Артуре, как о короле, и даже как о человеке, он знает, что не должен допустить этого удара и не допускает его.
Тело поверженного фанатика падает к ногам обомлевшего короля, но Ланселот сам не сразу осознает, что совершил убийство и что сам сделал… ему кажется, что это была не его рука, что это был не его меч.
Артур осознает быстрее, чем Ланселот. Он успевает испугаться, успевает дернуться и осознать, а затем бросается к рыцарю с объятиями.
-Брат мой! брат…мой.
Ланселот чувствует его руки на своей спине, его горячее объятие, его приветствие и ему кажется, что он очень болен. Артур обнимает, он вкладывает в это объятие все, что не может сказать в силу своей необразованности и слабости чувственного познания мира.
Гавейн спохватывается, оборачивается и его взгляд темнеет. Едва-едва он не разрушил своей невнимательностью жизнь Артура, ведь если бы он нес свою службу вернее, то Ланселот…никто! Почему именно Ланселот? Как этот наглый мальчишка посмел вмешаться вместо него? Чертов выскочка, чертов проходимец, без титула и без звания, да чего он стоит?! Зависть — неслыханная зависть к подвигу рыцаря, который (о, наверняка не без помощи Морганы он стал рыцарем!) — спас короля. Спас! Это Гавейн должен был спасти Артура, это Гавейн должен был защитить сегодня престол, он достоин, он рыцарь Артура, он обожает короля, а этот… чего стоит этот светловолосый рыцарь? Чего он вообще может стоить?
-Брат мой…- Артур похлопывает по плечу Ланселота, у которого едва-едва не подкашиваются ноги. — Господи, как я счастлив, что ты прибыл к моему двору.
Артур оборачивается к своим соратникам и его глаза сияют:
-Это знак!
-Он притащился с твоей сестрой, Морганой! — напомнил Гавейн ревниво, недобро сверля Ланселота взглядом.
Но Артур не реагирует на колкость. Он чувствует второе дыхание, он чувствует, что Бог пощадил его, значит — его путь верен!
-Значит, моя сестра послана мне богами… — решает Артур и снова обращается к Ланселоту, — ты брат мне, ты мой друг, отныне и навсегда — я клянусь тебе, Ланселот! Придумай награду, я отдам тебе все. Деньги, женщин… всё, что ты захочешь — я ничего не пожалею!
Ланселота едва не разбирает смех. Он жалеет в очередной раз, что нет рядом Морганы — она бы прокомментировала лучше всех.
-Брат мой… — восхищается Артур, — эй вы, сегодня Ланселот будет сидеть рядом со мной, по правую руку! Идем, дружище!
Ланселот чувствует, что ему дурно. Он почти жалеет…и почти болен по-настоящему.
***
-Можно к тебе? — Лилиан даже вздрогнула, когда в ее скромную обитель, куда обычно заходила только служанка с уборкой, да ветра иногда приносили принца де Горра, раздался стук.
-Входите, — пискнула травница, и в дверь протиснулся граф Уриен Мори собственной персоной.
-Извини, я не хотел помешать тебе, — вздохнул граф, затворяя за собою дверь, — я просто… ты как, в общем?
-Нормально, — удивленно, но слегка настороженно отозвалась Лилиан. — А ты… как?
-Тоже нормально, я просто беспокоюсь о тебе, Лилиан, — граф Уриен, кажется, готов был провалиться по землю от стыда, но держался молодцом. — То есть, я хочу сказать, что Мелеагант — хороший человек и правитель, но он может быть очень грубым. И, что хуже, он не заметит этого.
-Я уже поняла, — кивнула Лилиан, — знаешь, я боялась, что он будет для меня…вернее, я буду для него чем-то мимолетным, но он сказал мне, что любит, и его действия подтверждают это!
Лилиан почувствовала, что краснеет. Она вспомнила, как в полусне слышала горячий шепот Мелеаганта над самым своим ухом и чувствовала, как он поправляет ей одеяло:
-Я люблю тебя, Лилиан…
Уриен тактично не заметил ее смущения и сделал вид, что его страшно заинтересовал пейзаж за окном.
-Так вот, — граф кашлянул, — кхм, я хочу сказать, что если Мелеагант вдруг с тобою груб, то он не от зла. Он просто…такой!
-Какой? — Лилиан удобнее устроилась на диване, подбирая ноги под себя, — каким ты его знаешь?
-Он воитель, он привык завоевывать и в этом вся его суть. Он жесток с врагами и союзниками, не верит никому и, кажется, сомневается даже в себе. Вернее, он…понимаешь, его отец был чудовищем! Матери он не знал, и вся ласка этого мира, кажется, вовсе не касалась его души. Выращенный в самых темных чувствах, оставленный с этими чудовищными тенями
-Ему снятся кошмары…- прошептала Лилиан, прикрыв руками глаза, — ты не представляешь, как он мечется в ночи.
-Мечется? — Уриен воззрился на Лилиан и смутился еще сильнее, чем Лилиан, — а…ну да. Моргана, знаешь, тоже мечется в кошмарах.
-Ланселот говорил, — заметила Лилиан, — хотя… если честно, боюсь, что я была слишком жестока на ее счет. Ей нелегко привелось в жизни.
-Поверь, я многое отдам за то, чтобы Моргана была бы со мною и только со мною. Если верить донесениям от Камелота, она приблизилась к Артуру и я никак не могу это контролировать, потому что выбрал дружбу с Мелеагантом, — Уриен усмехнулся с горечью, — нет, я не жалею об этом и я выбрал бы его дружбу перед всякой любовью, но все-таки, я не могу смириться кое с чем…
-Уриен, — Лилиан поднялась со своего места и неловко приобняла графа, — я… знаешь, если бы я была бы Морганой, я бы стала лучше твоей. Ты умный, заботливый, чуткий человек. И ты любишь ее.
-Спасибо, Лилиан, — искренне произнес граф, — я даже как-то…тронут таким обстоятельством. Я не ожидал, что ты задержишься у Мелеаганта, но раз это свершилось, я рад, что мы с тобой стали друзьями.
-Ну, у меня есть названный брат в виде Ланселота, — Лилиан тепло улыбнулась, но может быть и друг, верно? Я, если смогу… я стану твоим советником, если я смогу…если бы я смогла сделать для тебя что-то, хоть что-то! Для тебя и Морганы!
-Ты ненавидишь Моргану…
-Но ее любит, по-дружески любит мой названный брат. Я много думаю, о ней, если честно, я думаю больше, чем о нем самом, — возразила Лилиан, — я всё пытаюсь представить, через что она прошла, раз стала…такой.
-Дрянью? — подсказал Уриен. — Я ненавижу ее. Иногда, просыпаясь ночами, я думаю, что она там…с Артуром, в его объятиях, в его постели, и что, по итогу? Я ненавижу… я готов бы ее убить, но я умру, если умрет она — так говорит мое сердце.
-Я испытываю то же чувство, — призналась Лилиан откровенно. — Я иногда готова убить Мелеаганта за его… знаешь, как меня раздражает, что он постоянно в работе? Проснешься ночью — он в работе, пишет что-то или переводит, проснешься на рассвете — он уже что-то решает, распределяет, встретишь его днем — совещание, встретишь его к ночи — он все еще занят. Я иногда готова его убить, честно! Нельзя же столько…нельзя же так, Уриен!
-Нельзя, но все, что нельзя людям, можно Мелеаганту, — фыркнул Уриен, — я его не смирю. Никто не смирит этого человека! Если слово «человек» к нему вообще применимо! Я не знаю никого, кто походит на него, но я теряюсь в его власти!
-И я, — Лилиан отвернулась от Уриена, чтобы тот не заметил дрожи в ее руках.
-А он все безумнее, — продолжал Уриен, — я рад, что у него есть ты. Я могу умереть в бою, я, встретив Моргану, не стал больше цепляться за жизнь. Если смерть придет — я встречу ее. Но у Мелеаганта должен кто-то остаться, кто-то, кто любит его и может о нем позаботиться. Я и ты…мы заботимся об одном человеке, о воителе, о принце и о…почти, что ребенке в эмоциональном капкане! Я рад…
-Я рада, что ты познакомил меня с ним, и что судьба привела меня к твоим землям, — перебила Лилиан, угадав направление мыслей графа. — Спасибо! Я словно бы ожила, поняла, что живу… веришь?
-Но он чертов…фанатик! — с досадою воскликнул Уриен, — я не знаю, как сложится дальше, но я хочу уже покоя! Хочу просто Моргану называть своей женой, а его — другом, и не думать о том, что станет со мною завтра!
-У тебя это завтра не несет в себе столько вопросов, сколько несет мое «завтра», — заметила Лилиан.
В эту минуту двое близких Мелеаганту людей стали еще ближе между собою.
***
Ночь приносит тревогу. Ночь приносит коварство. Ночь приносит врагов. Бой, законченный днем, внезапно разворачивается с новою силой, когда на лагерь короля Артура налетают наемники, затаившиеся в свете дня. Бой разворачивается, бой гремит, но это бой с явно непродолжительной силой. В этом бою не будет много жертв — эта акция создана для того, чтобы задержать короля и его преследование саксонцев, если такое, кончено, будет. Саксонцы любят перестраховаться и это срабатывает…
Бой кипит. Кипит пламя, факелы горят, в ночи сражаться всегда труднее — на помощь приходит темнота, но она же и губит. Но ничего, приходится полагаться на свое чутье, на интуицию и все то необъяснимое, что есть в воине, но, по факту, темнота… она усложняет и облегчает — капризная любовница, капризная союзница!
Бой кипит, кипит кровь, мечи звучат в ночи на далекие расстояния. Сила. Оставленная сила среди дневного поля боя не та сила, что просыпается ночью. Днем ты можешь придумывать тактику, днем ты можешь сражаться иначе, думать, а ночью ты только выживаешь… только выживаешь и пытаешься доказать, что твоя жизнь выливается еще во что-то достаточно объемное, стоящее!
Персиваль! Ланселот не успевает заметить, откуда прилетает удар в Персиваля, но могучий рыцарь, похожий на медведя, падает навзничь так легко, как могла бы упасть сахарная кукла, но…страх! Страшно. Это всегда страшно. Бедный Персиваль! Он жив, он ранен, кровь выливается из его бока толчками, странными и тягучими струйками крови. Ланселот убивает его противника, и делает знак оттащить Персиваля в сторону, почему-то вспоминается Лея — милая, тонкая, нежная Лея, непременно обнимающая себя за плечи. Ах, Лея, не знать тебе, что творится на поле битвы! Не знать, радуйся этому — не вынесешь ведь, не стерпишь!
Отступает сила саксонцев. Их разметали. Они и не ждали прорыва. Они не верили в свою же победу, четко зная, что не заслуживают ее, что дневной провал стал отправной точкой их общего провала и смирились. Они выигрывают время — не войну и это легко сходит им с рук. Бедные, бедные слуги чужой воли!
-Персиваль ранен, — поспешно докладывает Гавейн, опережая Ланселота, который, надо заметить, и вовсе докладывать не стремится, — но, наверное, оправится!
-Верный слуга…- Артур заговаривает и на сердце Гавейна теплеет, но тут же призрачная надежда тает, — этот Персиваль. Ланселот, ты цел?
-Да, — Ланселот не настроен на почтительное обращение со своим же королем, ему хочется убраться прочь от этой земли и, желательно, не возвращаться сюда никогда. Он не видит смысла в этой войне, он жаждет битвы, но битвы честной, а это… это просто подлость. Подкрасться ночью…к лагерю…
-Хвала богам! — облегченно выдыхает Артур. — доставьте Персиваля в шатер, лечите!
-Ваше величество, — подбегает паж, — пленник! У нас есть пленник!
Артур любит приближать к себе верных людей. Артур хватает Ланселота (уже порядком уставшего), за локоть и тащит за собою, надеясь допросить пленника в его обществе, а на деле, полагаясь на его опыт в ведении допросов больше, чем на свой.
И пленник, криво усмехаясь, надеясь не то избежать смерти, не то, рассчитывая на то, что Артуру будет больнее, чем ему, неожиданно идет на контакт. Он не трус — это Ланселот понимает сразу — он знает трусость по запаху.
-Ваше величество, — выдыхает пленник, и пытается склониться, но это только принимается неверно теми слугами, что держат его на цепях и пленник получает крепкий удар.
-Прекратите! — возмущается Артур, — скажи, что ты…забыл здесь?
-Нас привели силы… — отвечает пленник и у Ланселота чешутся руки пересчитать зубы пленнику — слишком уж тот выглядит довольным!
-Какие силы? — Артур оборачивается на Ланселота, надеясь встретить поддержку. У Артура есть дурная привычка — приближать к себе тех, кого он считает своими фаворитами. Сегодня Артур обязан жизнью Ланселоту. Артур умеет быть благодарным. А еще… Артур нуждается в друге. Мерлина нет, Монтессори слуга, Моргана… нет, она не в счет. Она ему не друг. И…даже не сестра. Она его страсть. Ланселот же идеально вписывается в концепт мировоззрения Артура как существо верное, доброе, покорное, неспособное на подлость.
-Какие силы? — повторяет его величество король Артур и тревога рождается в его сердце смутным, тошнотворным пятном.
-Силы принца де Горра, — отвечает пленник, усмехается…
Нет, он не продлевает себе жизнь, напротив, сокращает ее. Ланселот чувствует, физически чувствует смерть над головою этого человека. Артур же мрачнеет на глазах. Исчезает из взора его поддержка, поиск друзей — все, что было раньше человеческого, все исчезает, все теряется, теряет и смысл.
Артур понимает, наконец-то понимает, откуда идет вся его сила, откуда идет вся его вражда. Как он мог быть так слеп! Так глуп. Так…наивен!
-Мы возвращаемся в Камелот, немедленно! — решает Артур, разбивая все планы, все графики летят к черту, в норку Юноны, разбирая по кирпичику замок, выстроенных иллюзий и планов. — Убейте пленника.
Приказ приводит в исполнение Гавейн, а Ланселота Артур уже зовет за собою. Стремительно зовет. Ржут ретивые кони, готовые двинуться в путь. Артур понял…понял, кто его настоящий враг. Единственный враг. Артур готов к войне. Мрачность сковывает его лик.
***
Когда Моргана вошла в ее комнату, Лея уже поняла, что дело плохо. Моргана была тем представителем двора, который мог послать кого угодно за чем угодно. И ее появление ознаменовало тайну, к которой Лея даже касаться бы не хотела.
Но факт оставался фактом. Фея встала в дверях, и ласково спросила:
-Пройти можно? — при этом вид ее был довольно растерянный и измотанный, как будто она не спала две-три ночи подряд, при этом продолжая обычный темп жизни.
-Входи, — посторонилась изумленная Лея. И дальше изумление приобрело форму ужаса. Моргана разъяснила цель своего визита и тотчас Лея захотела, чтобы ничего этого она не слышала, и все показалось лишь сном, кошмаром, но Моргана, с неумолимой жестокостью донесла до нее две вещи: Кармелид знает о причастности Кея к убийству Октавии и желает его заложить Артуру и что она лично не желает страданий Артуру, и:
-Полагаю, ты тоже.- заметила Моргана.
-Мне все равно, — ласково сообщила Лея, — Артур поступил со мною ужасно. Пусть страдает!
-А Персиваль? — Моргана будто бы дожидалась этой фразы. Она отметила метнувшийся страх в глазах Леи, — я знаю, что Артур тебя изнасиловал. Но знает ли Персиваль об этом?
-Шантаж? — Лея с презрением взглянула на Моргану, — как низко ты пала!
-Дружеское предложение, — возразила Моргана, — ты помогаешь мне уберечь Кея, а значит и Артура, от жесткого разочарования, а я…забываю о поступке Артура, о котором случайно узнала. Так как?
-Дрянь, семейка у вас дрянная, — не выдержала Лея, надеясь, что ее взгляд отражает все то презрение, что она испытала в эту минуту.
-Да, — не стала спорить Моргана, — мы подло любим. Мы подло ненавидим. Пожалуйста, помоги мне спасти Кея, ведь Артур скоро вернется…если Кармелид…понимаешь, я тоже под ударом! Артур не простит мне Октавии, хоть я не виновата, а я не хочу, чтобы он страдал!
-Дрянная семья, вы играете со своими же чувствами, — Лея серьезно взглянула на Моргану и ты почему-то испытала прилив стыда.
-Уриен, — продолжала Лея, — был моей мечтою, но я его любила, а не ты. А ты… ты использовала его, и, я уверена, даже не расстроена из-за этого!
-Ты замужем за Персивалем, — напомнила Моргана, — какое тебе…
-Уже на примере Артура ты должна была понять, что такое брак и что такое любовь! — взвилась Лея, — это разные вещи. — Но ты прости, речь зашла о Кее, а я.о масштабах! Что ж, давай думать, как уберечь Кея от этого герцога!
И Лея с нарочитой небрежностью уселась в кресло и приняла самый загадочно-символичный вид, демонстрируя всю глубину собственной мысли.
-Да я серьезно же пришла! — возмутилась Моргана, осознавая свое бессилие с ужасом и злостью.
Глава 62
-Папа! — Гвиневра попыталась пробиться к своему же отцу, но ее не пускал слуга.
-Герцог Кармелид занят, ваше величество, — слуга смотрел нагловато, как может смотреть только тот, кто абсолютно уверен в своей безнаказанности, — он велел не тревожить его.
-Вы спятили? — Гвиневра растерялась, — я королева! Я…жена короля Артура Пендрагона, я имею право беспокоить того, кого захочу и тогда, когда захочу! Тем более…герцог Кармелид — мой отец!
Гвиневра ожидала, что после этих слов ее пропустят с извинениями, у нее в душе еще теплилась надежда на то, что слуга просто не знает, кто она, не признал и сейчас сам бросится открывать ей двери, но слуга не шелохнулся, продолжая нагловато улыбаться ей, и чуть виновато отводить взгляд.
-Пропустите немедленно! — разъярилась Гвиневра и для верности, исхитрившись, стукнула даже кулаком в дверь, — отец!
-Что за шум? — из-за угла вынырнула Моргана — как всегда, в не самом добром расположении духа. Ее недобрость увеличивалась благодаря тому, что ни она, ни Лея так и не придумали, как сохранить тайну Кея. Лея предложила отправить Кея прочь, на что Моргана заметила, что он не выживет где-то вдали, да и глупо это было — так избавляться от юродивого. Артур все равно объявит его розыск. В свою очередь Моргана предложила отравить Кармелида, и, хотя, идея ей самой не очень нравилась, Лея возмутилась еще больше — она слишком привязалась к Гвиневре и не хотела, чтобы девушка страдала из-за смерти своего отца.
-Хватит с нее! — категорично заявила Лея.
-А с Артура не хватит? Его молочный брат — юродивый, еще и убийца! — и Моргана прикусила язык, встретив насмешливый взгляд Леи, — ладно, допустим, он это заслужил…
-Мне жаль Кея, а не Артура, — разъяснила жена сэра Персиваля. — Мне плевать, что будет переживать этот дрянной король! Кей бедняжка, Октавия заслужила…не так, возможно, но заслужила!
-Что за вопль? — поинтересовалась Моргана уже яростнее, — это я должна орать! Я!
-Меня не пропускают к моему же отцу, — мгновенно пожаловалась Гвиневра. Она среагировала так, как среагировала бы в каждый момент своей жизни — она искала помощи у сильного. Когда отец злился на то, что Гвиневра съела кусочек хлеба за ужином (вдобавок к обеденному), он начинал на нее кричать и выговаривать и тогда Гвиневра бежала к Агате, спорить с которой герцог сильно не решался, зная, что у няньки крутой нрав и что она может и ударить, и не посмотреть на титул. Когда же появился Артур в жизни Гвиневры, она обрадовалась столь сильному защитнику, но, как оказалось, Артур не мог заботиться о ней, не умел даже заботиться и о себе. Ланселот же мог, он отдавал ей всю заботу, всю любовь, но все же, его не было постоянно рядом. Моргана же оказалась сильнее всех…
-А оно тебе надо? — мрачно осведомилась Моргана, — так себе компания же.
-Он не разговаривает со мною почти, не приходит, я его совсем не вижу! — это было правдой. После того, как Леодоган узнал о том, что Марди от него беременна, он, окрылившись радостью, ожидая наследника, совсем отдалился от дочери, полагая, что та уже королева, а значит, все-таки, ее влияние есть, ее положение пока надежно. И Гвиневра, оставшись теперь без поддержки отца,
не могла найти утешение в Ланселоте (тот был в отъезде), в должной степени в Лее (она по-прежнему пропадала у королевы, но все-таки, иногда отходила, семейная жизнь разделяла их), и даже в муже, потому как того потянуло на подвиги! От этого чувство отдаления было острее, чем раньше. Гвиневра решила навестить отца и вот — результат! Ее, королеву, дочь, не пустили к собственному же отцу.
-Ясно, — вздохнула Моргана и обратилась к слуге, — пропусти!
-Не положено, я сказал, что не пущу, — слуга занервничал. Одно дело — добрая королева, у которой нет даже политической поддержки, другое — Моргана, которая легко отвешивает подзатыльники королю, не пытаясь заботиться о его положении.
-Что? — переспросила Моргана, и слуга понял, что лучше послушаться.
-Уже открываю, — возвестил он, пропуская женщин к покоям герцога Кармелида.
Герцог Кармелид был в компании Марди. Она лежала на диком сборище кружевных одеял, утопая в них, боясь пошевелиться. Кармелид теперь каждый день приглашал к ней врачей, чтобы те подтвердили — все хорошо, ему было плевать на нее саму, его волновал ребенок. Как сказала ему приглашенная гадалка, восхитительная, никогда не ошибающаяся Ирма — она носила мальчика. Мальчика, которым так грезил Леодоган!
-Какого черта? — осведомилась Моргана, заметив свою бывшую служанку на постели, которая была абсолютно неудобной из-за огромного количества подушек, простыней и черт знает чего еще. — А Моргана, значит, ходи без служанки?!
Марди попыталась вскочить, завидев свою старую грозную госпожу, но Кармелид прикрикнул на нее:
-Ляг обратно!
И Марди послушно опустилась на подушки.
-Я жду лекаря, — проворчал Леодоган, — у меня нет времени, что у вас?
Он даже не взглянул внимательно на дочь и не заметил, как она взглянула на него. С каким отчаянием.
-Ты, никак, надумала? — спросил у Морганы Леодоган, — про записку?
-Артур еще не вернулся, я дм ответ к его приезду, — холодно отозвалась фея. — Твою дочь не пускали к тебе. Она королева. Ты вспомнишь про это?
-У меня скоро будет еще и сын, — Кармелид ткнул пальцем в Марди, и та закрыла лицо руками от стыда. Моргана и Гвиневра синхронно взглянули на девушку, Моргана вспомнила, как Марди просила вытравить ей плод и ледяная тоска взяла ее за горло. Она кашлянула, чтобы сбить оцепенение с горла, и вернуть себе дар речи. Гвиневра отреагировала еще хуже. Ей все вдруг стало понятно и сделалось королеве яростно. Ее отец, который так любил ее отдалился потому лишь, что теперь ждал нового ребенка! Значит, Гвиневра ему больше не нужна? Он ее больше не любит? Он не желает ее знать? Она не оправдала его надежд? Она подвела отца?
Тысяча мыслей пронеслась вихрем. Гвиневра судорожно вспомнила, что Марди едва-едва старше, чем она сама и от этого королеву замутило. Ей вдруг сделалось стыдно и больно, вмиг будто бы перекрыли все светлое, что оставалось в ее мире, и перед глазами проступила пелена мутноватой ржавой дымки.
-Ребенок? — осипло спросила Гвиневра, ее качнуло. Моргана тревожно взглянула на Гвиневру, лицо которой пошло красными некрасивыми пятнами.
-Твой брат или сестра, — попыталась приободрить Моргана, но как-то неуверенно и Гвиневра не отозвалась на ее слова, страшно взглянула на Марди, на ту единственную личность в этой комнате, которой она могла навредить без последствий. Она ненавидела отца, но не могла себе позволить сказать ему об этом, но в эту минуту ей хотелось терзать, и неважно кого, важно, чтобы лишь тот не ответил ей, ведь тогда она еще больше падет, и закачается чернота…
-Ныне служанки так прытки, — глухим голосом промолвила Гвиневра, — легко делают карьеру. Сначала у Морганы в прислужницах, теперь, вовремя раздвинув ноги, в любовницах моего отца…что дальше? Король? Здесь уж ты ребенком не обойдешься, надо что-то весомее, но ты ведь что-нибудь придумаешь, да?
И Гвиневра очаровательно улыбнулась. Марди зарыдала, Кармелид бросился к ней:
-Не смей реветь, дура! — прошипел он, — тебе нельзя волноваться! Это вредно для ребенка!
Он судорожно принялся вытирать ей слезы, и тут зарыдала, а вернее даже как-то завыла Гвиневра. Она вспомнила, как он говорил ей всегда «не смей рыдать, Гвиневра, ты станешь уродлива. Твое лицо распухнет от слез и ты никому не будешь нужна». И она глотала слезы. И она терпела, кусала губы до крови и тихонько дрожала…
-А? — Моргана, ошарашенная поведением королевы, ее резкой вспышкой и этим воем-плачем, как-то неловко коснулась руки королевы, но Гвиневра больно ударила фею по руке и, также плача, вылетела прочь из покоев, не разбирая совсем дороги.
-Ты бы тоже…шла, — посоветовал Кармелид, — и успокой ее! Королева не должна рыдать, ее лицо распухнет от слез и народ увидит, что она человек и что она слаба.
-Да пошли вы все, — ответила Моргана и вышла из покоев с тем расчетом, чтобы дверь за нею громко треснула. Она увидела Гвиневру почти сразу, в объятиях верной подруги Леи и кормилицы Агаты. Обе обнимали ее, Агата, склонив голову на голову Гвиневры, тоже тихонько всхлипывала. Моргане захотелось, чтобы и с нею так вот стояли, обнимали, прижимали к груди и гладили по волосам, чтобы плакали над ее печалями, но она, сделав вид, что не замечает их, прошла мимо, глотая колючие холодные слезы.
***
-Лили, — Уриен осторожно приблизился к беседке, где Лилиан что-то плела из трав, сначала создавая небольшой букетик, а потом, переплетая его с другим, с третьим…- что ты, так ладно, я не хочу знать!
-Садись, — предложила целительница, отодвигаясь в сторону на скамье, которую периодически пинал Мелеагант, когда особенно остро ругался с отцом. Уриен взглянул на бок скамейки — конечно, вмятина красноречивая!
-Спасибо. — Уриен сел, стараясь не задеть и не уронить никакой из чудаковатых букетиков.
-Это все для жителей деревни, — объяснила Лилиан, заметив его интерес, — я подписываю сборы и прикрепляю записки, кому и что принимать. Например, вот…жене кузнеца Эйлера нужно заваривать акант…
-Медвежью лапу что ль? — Уриен усмехнулся, крутя стебелек означенного растения, — у нас не по науке, у нас по чутью, лепесток похож на лапу.
-Правда, похож, — Лилиан улыбнулась, — но на языке цветов даже эта лапа имеет изящное значение, что-то в духе: «у тебя все получится», знаешь, его часто дарят в общем букете друзьям. А эти дубовые листья нужно будет растолочь для того, чтобы грудной кашель прошел у каменщиков, они с пылью постоянно возятся, и я решила отправить им их…
-А дубовые листья тоже что-то значат? — Уриен поднял вверх дубовый листочек, посмотрел на него через солнце, отложил обратно.
-Конечно, — Лилиан перевязала связку дубовых листьев шелковой лентой и привязала маленький ярлычок к ним, — все растения что-то значат. Для дубовых листьев — это дружба, а буквально; «ты редкий человек».
-Редкий…- Уриен призадумался, — я хочу сказать в цветах, что… черт, это сложнее, чем я думал. Я хочу сказать, что люблю. Понимаешь?
-Ну, учитывая, кому ты хочешь это сказать. — Лилиан вздохнула, ох, Уриен. Если белая астра, то «я люблю тебя больше, чем ты меня», а водяная лилия, например — «чувства во мне бушуют».
-Серьезно? — Уриен неловко взмахнул рукой, запуская пятерню в волосы, взлохматил шевелюру, — а еще есть варианты?
-Глоксиния — «мои чувства сильнее меня»? — предложила Лилиан, — еще есть цветок, который значит, что ты готов быть ее тенью. Или «если ты меня покинешь, мое сердце разорвется».
-Она покинула меня, а я еще почему-то жив, — мрачно заметил Уриен.
-Можешь розы, — Лилиан переплетала свои букеты, — но ими очень больно получить по рукам, если что.
-Или в морду, — Уриен поежился, — ладно, что там с тенью?
-Я принесу тебе, — пообещала Лилиан, — то, что нужно для тебя, растет в моих клумбах. Мелеагант дозволил мне выращивать все, что я хочу.
-Кстати, где наш редкий человек? — Уриен вдруг вспомнил, зачем вообще искал Лилиан, — на совещании, на совещании с Мерлином, или просто с Мерлином?
Последнее время Мелеагант и Мерлин много разговаривали. Тайна бесед не достигала ушей ни Лилиан, ни Уриена, они вообще не вмешивались в дела политические. Им казалось порою, что Мелеаганта нет в замке, но почему-то все функционировало и без него, даже прибывший испанец — Матео, отлаживал свою работу по перестройке кораблей так, что входил в ритм жизни замка. Уголь и камень добывался, леса рубили, бревна сплавляли по рекам, охотники продавали свои трофеи по тракту и армии тоже тренировались. Более того, даже крестьяне
трудились так, как будто бы находились под взором принца де Горра неусыпно, но этого не было. Он не контролировал, но в любую минуту, как знали советники, мог схватиться за любую область и начать проверку и советники старались, чтобы к моменту неожиданной встряски все было так, как должно быть и отлаживали работу таким образом, чтобы ничего не вызывало ни малейших подозрений у принца де Горра. Но он умудрялся все равно находить промашки и тогда, если промашки не устранялись, хотя могли бы исчезнуть, он уже не щадил.
-Где-то между совещанием с Мерлином и просто совещанием, кажется, — ответила Лилиан, — я редко его вижу, да, но я все понимаю. Я не жалуюсь. Мои цветы, мои растения…леса говорят со мною. Понимаешь?
-Эту водяную тварь.прости, мать твою приемную, не поймали?
-Не поймали, — Лилиан не взглянула на Лилиан, — и Николас, кажется, окончательно исчез. Я ничего не знаю, но меня тревожит то, что он постоянно в работе. Я не понимаю, как он может столько трудиться? Он то в разъездах, то в советах, то по полям… я не знаю уже. Что думать!
-Он всегда был таким, я не знаю, откуда у него столько сил. Но, — Уриен печально улыбнулся, — если у него все хорошо, я, пожалуй, уеду до своих земель.
-Я тебе уеду! — Лилиан возмутилась и поднялась со скамьи, травяная крошка посыпалась с ее колен на землю. — Я тебе уеду! Не смей меня оставлять с ним один на один, он же… он и монстр, и чудовище, и властитель. И совершенно несамостоятелен. Мне кажется, если его не погнать на обед, он вообще забудет, что надо есть.
-правильно кажется, — согласился Уриен, — это проверено. Но я здесь пока не очень нужен ему…
-Но ты нужен мне, — тихо заметила Лилиан, — не уезжай, пожалуйста. Если ты можешь остаться — останься.
Уриен помолчал почти две минуты, затем склонился к скамье, взял дубовые листья и торжественно вручил их Лилиан:
-Уговорила, ведьма! Вот вы как дети. Честное слово! Без взрослых остаться боитесь…
***
Гвиневра успокоилась не сразу. Прошла пара часов прежде, чем она смогла взять себя в руки и дозволила Агате расплести ей волосы и собрать в новую прическу. Пока Агата любовно вытаскивала из ее волос ленты и жемчуга, Гвиневра сидела перед нею на пуфике, держа в руках Маоласа. Мышонок терпеливо сидел на ее руке, грызя лесные орешки, и его длинный тоненький хвостик подрагивал от удовольствия. Гвиневра легонько гладила его нежную шерстку пальцем…
-Знаешь, Лея, я совсем перестала бояться мышат, — Гвиневра улыбалась, поглаживая шерстку питомца, — но Маоласа точно не боюсь. Только он совсем маленький, может ему корма не хватает?
-Хватает, — встряла Агата, — мышонок ваш, девушки, ест и ест, а все больше в домик свой уносит. Имя еще такое…
-А по мне — красиво, — заметила Гвиневра и взвизгнула, — ай! Ну, Агата, больно же!
-Прости старушку, дитя, — вздохнула кормилица, — я не хотела.
-Маолас — одно из имен принца де Горра, — ответила Лея. Ей не сиделось на месте, она вставала, начинала с безумным взором метаться по комнате, вдруг садилась и снова вставала, привнося в настроение Гвиневры (итак достаточно раздраженное), еще больше раздражительности.
-Принца де Горра7 — Гвиневра побелела от ужаса, — то есть…как? Он же Мелеагант!
-Хороший был юноша, — заметила агата, сплетая волосы Гвиневры в причудливую косу, — очень красивый, образованный, а взгляд…от его взгляда коленки всех девушек нашего двора дрожали.
-И не только вашего. — Лея попыталась сесть, но не смогла удержать себя на месте, — странное беспокойство во мне, я не могу!
-Попробуй не думать о плохом, — предложила Гвиневра, закусывая губу, — Лея, а он…часто говорил обо мне?
-Кто? — Лея слегка безумно взглянула на Гвиневру, будто сразу даже не узнавая ее, — принц?
-Да, принц. Он ведь хотел на мне жениться! — Гвиневра улыбнулась. К ее щекам прилила кровь, она порозовела. Ею овладело странное чувство безумного веселья и мечущаяся Лея, никак не находящая в себе силы усидеть на месте, и Агата — неповоротливая и медленная, вдруг слегка раздражали ее, но и не раздражали в то же время, сливаясь в ее ощущениях в странный поток чувств. Ей хотелось прыгать, визжать, кричать, танцевать, хохотать, любить…назло всем. Назло отцу. Назло мужу. Она вдруг осознала, что никогда не была такой, как сейчас и это странно удивило ее и заставило как-то рассмеяться, и тут же оборвался ее смех, когда отозвался он в груди ее желчным огоньком.
-Он вообще о вас не говорил, госпожа, — честно сказала Лея, — у него много дел. Всегда много дел. Если только…с Уриеном.
-Все равно ведь…хотел! — Гвиневра рассчитывала на то, что Лея сейчас поведает ей о том, что принц страдал о ней, и она тогда возможно почувствует себя лучше, а он был к ней равнодушен.
-Интересно, а как бы сложилась наша с ним жизнь? — Гвиневра не унималась, но веселие сменялось в ней яростью. Лея металась, не находя в себе силы сидеть спокойно. Она попила воды, надеясь успокоиться и поперхнулась, она стиснула руки, но синяки проступили на нежной коже почти сразу, причиняя боль, а она все не находила себе места. И металась, металась ее душа…
-Такой же, дитя, — ответила мудрая Агата, — принц де Горр пропадал бы на совещаниях и путешествиях, а вы были бы в замке. И рожали бы детей.
-Почему Моргана не делает так? — Гвиневра вдруг оттолкнула руку Агаты с гребнем, — не хочу! Перестань!
Она рывком поднялась, едва не уронила Маоласа, напрочь забыв о нем, спохватилась, поспешно посадила его в домик и Маолас, как почудилось Лее, почти по-человечески взглянул на королеву прежде, чем уйти к себе в свой приют.
-Почему и Артур, и Мелеагант не допускают меня к жизни? Почему я должна сидеть взаперти, пока у них…жизнь? Я не хочу довольствоваться лишь редким балом, да приемом, на который,
кстати, никто не явился! — раздражение юности прорывалось в ней. Лея испуганно взглянула на Гвиневру, но ее снова взметнуло изнутри какой-то силой.
-Угомонись! — обозлилась Гвиневра, — сядь уже, и перестань ходить.
-Простите, — Лея выскочила в коридор, ее стошнило прямо в коридоре и на минуту ей даже полегчало. Все то, что она испытала за последние дни, свадьба, смерть Октавии, разоблачение Кея и это странное тревожное чувство вернулось к ней в измененном облике, теперь ей было просто дурно.
-Персиваль.что…с Персивалем, — пока желудок ее очищался, просвет пришел к Лее и сплюнув на пол, Лея смогла сложить свою тревогу в имя…в имя своего мужа, которого она, быть может. И не любила, но сердце ее заходилось сейчас в кровавом плаче.
Тем временем Агата неосторожно заметила королеве:
-Дитя, вы росли на моих глазах, и я помню все, что было в вашей жизни, ваши слезы вы прятали в моем платье, и сейчас дозвольте мне сказать не как служанке, а как…кормилице, как матери.
-Что? — Гвиневра, проследившая за убежавшей Леей, не сразу даже сообразила, что это Агата там говорит, — да, говори, Агата, я просто хочу понять, почему я как в клетке, как в капкане, почему это со мною, почему? Почему моя жизнь складывается из клетки и золотых границ? Не делай того, Гвиневра, не ходи туда, Гвиневра! А еще: не люби, не живи, не дыши, не смейся, не ешь, не танцуй, не развлекайся, не забавляйся…ни-че-го. Мне нельзя ничего! Меня не пускают к делам. А та же Моргана… разве она проводит свою жизнь так, как я? Разве она занята одними молениями, чтением стихов, беседами с дамами и шитьем? Нет, вы не увидите Моргану за иголкою и пяльцами, нет, вы увидите ее в совете, среди мужчин! Или на конюшне, где она скачет не в дамском седле, а как мужчина! И еще…ей можно пить вино столько, сколько она хочет! А мне нельзя! Я должна сидеть только и улыбаться, сидеть и улыбаться… я — ничто, я просто дополнение к трону короля, которое даже к отцу не пускают слуги!
Ее раздражение, такое редкое, копившееся столько лет, прорывалось. Она поняла, что ничего не значит для мужа давно, но еще теплилась надежда! Но для отца…как легко он променял ее на свою любовницу, на эту дворовую девку, на эту…как ее там зовут? Гвиневра даже не смогла от ярости вспомнить имя девушки, так ее душила ненависть.
А Гвиневра осталась ни с чем. Ни с кем. Она не была нужна отцу. Почему-то сейчас это причинило ей больше боли, чем все его прежние оскорбления и все его прежние деяния, в которых он демонстрировал, что дочь для него — средство достижения цели, не больше.
-Дитя мое, — воззвала Агата, которая с ужасом следила за Гвиневрой. Сложив руки на толстом своем животе, — дитя!
-Да, агата, ты же хотела что-то сказать…- Гвиневра вспомнила об этом и попыталась улыбнуться, — я слушаю тебя!
-Дитя, ты так изменилась, — Агате тяжело давались слова, но она чувствовала, что должна была это сказать. — Я тревожусь за тебя. Потому что не узнаю больше той хрупкой девочки, которая разговаривала с птичками, которая собирала бабочек и босою бегала по изумрудной траве тайком от отца.
-Потому что отец твердил мне, что у меня ноги будут кривые, если я буду бегать босою, — промолвила Гвиневра странным голосом.
-Ты изменилась, — повторила Агата, — ты стала холодною, и мраморною… я боюсь за тебя, потому что помню солнечный свет в твоих глазах и теплые руки, сейчас — они холодны.
-В этом замке всегда холодно! — Гвиневра проглотила неприятный комок в горле и выдернула из горячих ладоней Агаты свои холодные руки, — всегда…холодно! Холодно в коридорах, холодно в постелях, в залах — везде, понимаешь?
-Дитя…- Агата попыталась взять королеву под руку, но потерпела неудачу.
-Хватит! — не выдержала Гвиневра и для верности даже отскочила от своей кормилицы, — я не дитя. Больше нет! Я жена короля Артура, я королева, дочь герцога Леодогана, а не твой ребенок! Не смей забываться!
Слова срывались помимо воли, помимо осознания и сколько же было в тех словах, на самом деле правды, даже Гвиневра не могла судить. Жена без мужа, королева без королевской чести, дочь герцога Кармелида без герцогства и без любви отца. Кто она под всеми этими титулами и прозваниями? Пустота, для которой все двери только бы приоткрываются, позволяя взглянуть в залу, но не пропуская ее полностью. Гвиневра помнила, как маленькой она через такую же щелочку в дверях подглядывала за гостями своего отца, помнится, тогда она удивлялась, как могуч и важен король Утер Пендрагон, как благороден его лик…
А что скрывалось за этим благородством? за опьяняющими ароматами? Что таили в себе эти залы и своды, эти камни? Ничего, кроме разочарований все больших и больших, чем она могла себе представить. И все это по-прежнему в краешке, через щелочку…
-Вы изменили меня, — продолжала Гвиневра тяжелым, неживым голосом, — вы все. Каждый из вас изменил меня, а теперь вы удивляетесь, куда же делась светлая девочка? Умерла ваша светлая девочка, вы ее сожгли, вы ее обратили в ничто, вы сделали ее такой, что она сломалась! Вы все! Вы…вы!
Гвиневра задыхалась, Гвиневра ненавидела, Гвиневра рыдала без слез и губы ее тряслись от бессилия. Она ничего не могла сделать, не знала, кого винить в первую очередь, а кого во вторую, и какую казнь отвести себе? То ей казалось, что ее грех, ее измена мужу с Ланселотом, ее любовь — это пустяк, за который не следует даже чувствовать вины, то ей казалось, что эта вина тянет ее в самую глубину, в омут и некуда деться.
Гвиневра хотела сказать еще что-то, но не нашла слов. Ее отвлек шум со двора. Она бросилась к окну, как кошка, рассчитывая, что хоть издали увидит Ланселота… ей даже в голову не пришло, что возвращается ее муж, что возвращается раньше, чем должны были вернуться — ничего, будто бы, не волновало ее в этот миг.
Шум услышала не только Гвиневра. Моргана, беседовавшая с Монтессори о том, как исхитриться и суть пополнить казну, тоже метнулась к окну, не веря, вспоминая и Кармелида, и Кея… чертыхнулась.
-А он не мог еще погулять? — буркнул Монтессори, — или предупредить!
Но Моргана не отреагировала на возмущение рыцаря — она увидела носилки среди рыцарей и не смогла разобрать, кто ранен.
Отлетела от окна так, что смела с пути несколько документов.
-Безумная! — вскричал Монтессори. — а…ты, наверное, об этом знаешь!
Но Моргана не слышала ничего — ветер звучал в ее ушах, и судорожно билась в уме мысль:
-Только бы не Ланселот! — шептала она, сбегая по лестницам так рьяно, что где-то даже потеряла туфлю, обернулась, но не смогла понять, где обронила ее, едва не упала, запутавшись об свою же ногу, что оставалась в обуви, скинула и вторую туфлю (она улетела куда-то в сторону кухни), и, как осталась, босая, не замечая ни камня, ни песка, перебирая лишь одну мысль: «Только бы не Ланселот»! (ясно ведь, если бы ранен был бы Артур — привели под другое зрелище, в других носилках и уже послали бы за лекарем).
Моргана вылетела во двор, едва избежав столкновения с Леей, которая была почти зеленая от мутившего ее чувства.
-Моргана! Моя сестра! — Артур, сохраняя хмурый вид, все же бросился к ней навстречу, но она лишь как-то неловко коснулась его. Пробежала взглядом по его свите и…увидела Ланселота, выдохнула.
-Ланселот спас меня, я мог погибнуть, — объяснил и ей, и всем Артур, — Моргана, ты почему босая?
-А? — не сообразила сразу фея, успокаиваясь и как-то мгновенно расслабляясь, — а я…туфли потеряла.
-Будет пир? — спросил кто-то, пока носилки пронесли мимо Леи и та, взглянув на них, медленно осела…
-Персиваль ранен, — сообщил Гавейн, перехватив взгляд Морганы и Лею за талию. — Он поправится, но рана тяжелая. Персиваль сильный, справится.
-Мой король, вы же обещали пир! — провозгласила обиженным капризным тоном Леди Озера-Вита.
Артур скользнул мимо нее взглядом, как будто даже не узнав. И ответил и ей, и всем:
-Пира не будет. У нас много работы. Я должен…прийти в норму, переодеться. И будет совет. Серьезный совет. Возможно, мы вступаем в войну, враг обнаружил себя и свое коварство.
-Какой враг? — испуганно спросила Гвиневра, появляясь на верхней площадке, — мой король, какой враг? Саксонцы?
-Принц Мелеагант де Горр! — громогласно объявил Артур, — Совет состоится через два часа. Всем членам Совета быть!
Моргана вспомнила про Кея и увидела, что герцог Кармелид уже приглядывается к Артуру, а потому как верная тень, бросилась за Артуром, обнимая его… она успела и соскучиться, и желала выиграть время для того, чтобы спасти Кея. Артур отвечал на ее ласки охотно, но сохранял мрачность… это пугало не на шутку.
Глава 63
Моргану подкосило то, что Артур вернулся раньше положенного срока. Она вообще не желала этого, более того, это было, по ее мнению, и не в интересах самого Артура, но это случилось. Моргана не смогла успеть решить проблему с Кеем и шантажом Кармелида (и точно знала, что Кармелид вот-вот заявится к ней и спросит, с ним она топит Кея, или он топит их обоих перед Артуром), не успела решить до конца проблему нехватки золота с Монтессори (они пытались высчитать приемлемый в этом году налог, с учетом голода на юге и более менее пристойной ситуации на севере это было сделать очень трудно, но Монтессори настаивал на общей цифре для всех регионов, чтобы не вводить расслоение между землями), не говоря уже о том, что опять на ее столе была куча бумаг-прошений, которые и в присутствии Артура и в его отсутствие только росли. Раньше часть этих бумаг разбирал Мерлин, и только так удавалось как-то сдерживать эту растущую бумажную массу, но сейчас… Моргане пригодился бы помощник, но вот маленькая неприятность — но с каждым она хотела бы работать, и не каждый мог бы работать с нею. Несмотря на то, что большая часть бумаг означала, мелкие жалобы и неприятности и содержала просьбу: «дайте золота и хлеба», все равно приходилось просматривать все, без исключений, иногда попадались действительно интересные и важные письма.
Но — делать нечего! Судьба научила Моргану ориентироваться и соображать быстрее, чем Кармелида. Пока он крутил головою, чтобы поговорить в решающий раз с Морганой, та ловко увела короля в его комнаты. Конечно, перед Гвиневрой некрасиво вышло, но уж прости, девочка, не всё идет так, как мы желаем. Моргана решила, что если первая сдаст все прегрешения Кармелида Артуру, то получится выиграть время и даже подкосить пронырливого герцога в глазах короля.
Артур же рассказывал Моргане о том, как прошел объезд земель, о том, как ранило Персиваля в коварном налете отступающих, о том, как Ланселот спас жизнь ему.
-Ты знаешь его лучше меня, — продолжал Артур, — как наградить Ланселота за его отвагу? Что ему нужно? Золото? Женщин? Что?
«Развод ему твой нужен», — чуть было не сорвалось с языка Морганы, но она сдержалась и призадумалась:
-Титул.
-Титул? — Артур взглянул на нее с изумлением, — ему нужен титул?
-Рыцари идут из дворян, — напомнила фея, — а он пришел, потому что я привела. Это может быть ему неприятно. К слову, о титулах! Когда ты вернешь мне титул герцогини Корнуэл? Сколько уже ждать?!
-Я забываю, — честно ответил Артур и потер виски руками, — подготовь указ сама, я подпишу, ладно? И подумай, какой титул можно дать Ланселоту?
-Отлично! — Моргана даже обиделась, — хорош братец! Любимой сестре и подарка сделать не может, сама выбери, сама подготовь… ну, раз уж заговорили, то титул герцога Кармелида ему подойдет! Все равно, Леодоган со своими кознями долго не удержится!
И она, пока Артур не успел ее остановить, как на духу выложила и про Марди, которая беременна от герцога, и про то, что он с Гвиневрой обходится так, как та явно того не заслуживает, и про его попытки постоянные вмешаться в политику, в конце, видя, что ее аргументы
неожиданно не работают, добавила, что герцог к ней пристает и открыто делает ей грязные намеки и домогается столь развязно, что она уже не знает, куда деться.
-Я никогда не поверю, что никогда прежде мужчины не приставали к тебе, — тихо ответил Артур, — и что ты не находила слов и деяний, чтобы ответить им на это. Никогда, Моргана, я не поверю этому. Герцог Кармелид — скажу откровенно, сволочь, но он сволочь, что не предаст меня. А еще он отец моей жены. И мой советник. Если же говорить совсем честно, мне сейчас не до мелких разбирательств и ваших дрязг между собой. У меня впереди война, война с принцем де Горром.
-А принц знает? — Моргана разозлилась не на шутку, ее план рушился как дурная соломенная изгородь, — Артур, с чего нам воевать с Мелеагантом, когда саксы…
-Они действуют по его воле! Я не знаю, как он это сделал, но их подчинил! — Артур в отчаянии заломил руки и без сил рухнул в кресло, так и не развязав до конца своей рубашки. Моргана проводила его действие задумчивым взглядом, затем присела к нему на подлокотник кресла, неловко приобняла его за шею, и, судя по реакции Артура, он решил, что она его будет душить, король дернулся, и она аккуратно свалилась с подлокотника в кресло.
-Идиота кусок, — прокомментировала фея, барахтаясь в кресле и пытаясь вылезти обратно на подлокотник, — ну как можно-то так?!
-Сама виновата, — отбивался король и вдруг сгреб ее в объятия, — сиди уже, не мешай. И говори.
Моргана нервно сглотнула. Ей потребовалось призвать на помощь много мужеств, чтобы заговорить так, как н в чем не бывало:
-Мелеагант, очевидно, использовал оружие массового уважения для того, чтобы получить себе в качестве сподвижной армии саксонских наемников, но… Артур, нельзя воевать с Мелеагантом!
Артур оставил Моргану в кресле и сам поднялся — резко и быстро, не оставляя ей никакого шанса на попытку в сопротивление:
-Мелеагант… думаешь, я хочу воевать с ним? Я смотрел на него, как на героя! Я хотел быть на него похожим! Наш отец, то есть, наш с Кеем отец, а не Утер, то есть, не мой отец по крови…он взял меня в город с собою, в Камелот, и я видел битвы между рыцарями, поединки. Я видел Мелеаганта, а он не взглянул даже на меня, потому что я был оруженосцем юродивого! А я смотрел на то, как его окружают красивые девушки, как рыцари смотрят на него с уважением, как он ловко орудует мечом, как злословит насчет побежденных… я хотел быть, как он! Я многое бы отдал за то, чтобы походить на него.
Артур взглянул на Моргану диковатым взглядом, в нем сейчас многое можно было прочесть, и фея даже замерла в кресле в неловкой и неудобной позе, сраженная реакцией Артура.
-Я думал, — продолжал Артур яростно, вышагивая перед креслом и перед единственным своим зрителем, — что отдал бы душу за то, чтобы быть рыцарем. Чтобы также уметь находить ответы для своих соперников, чтобы также говорили обо мне! С шепотом, с восхищением… думаешь, я хочу воевать с Мелеагантом? Но я должен! Он отравляет жизнь моим людям.
-Он спас нас от голода…- Моргана как-то неуверенно произнесла свои слова и поняла, что не верит им сама.
-Для того, чтобы мой народ решил, что он достойнее, чем я! — Артур горько улыбнулся. — Думаешь, я не знаю этого? Он травит моих людей своими цепными псами-саксами, он защищает их от того, что я не могу остановить. Я не могу остановить голод, а он милостиво жертвует нам из своих запасов! Я не могу остановить саксонцев, а он… иногда я думаю, что я должен отказаться от престола.
-Иногда мы все так думаем, — кашлянула Моргана. Артур не услышал, сел в кресло, Моргане пришлось сдвинуться, чтобы он сел удобно:
-Я боюсь воевать с ним. Но я должен. За народ, которому он вредит… за свой народ. Иногда я думаю, что мне с ним можно договориться, я не хочу его ненависти, я хочу его дружбы, я знаю, что он не покорится мне, но как сладко было думать, что он примет меня как своего покровителя!
-Ага, как же, — фыркнула Моргана, неловко поглаживая Артура по спине. — Он знал всегда, что если Утер будет бездетным, то следующий по праву наследник — он! И тут — раз, Утер в обход закона устраивает в завещании игрища с мечом, ладно, стерпели. Битва, турнир, Мелеагант обходит своих врагов, уже восходит к мечу и тот ему не покоряется! Хуже того — престол не достается ему по праву, потому что из ниоткуда выходит Утеровский ублюдок…прости!
-Да нет, — Артур взглянул на Моргану и легонько провел рукой по ее волосам, — все правильно, выходит ублюдок, выхватывает меч из скалы и получает все, ничего не делая для этого. Мелеагант еще милосерден, он просто вторгся в герцогство Леодогана, который воспользовался случаем и оскорбил его. Думаю, если бы на месте принца была бы ты, я умер бы прямо подле камушка…аккуратненько с мечом в груди.
-Да, — Моргана не стала отрицать. — Он впал в тоску, которой ты, надеюсь, никогда не узнаешь. Он едва-едва не сотворил много бед, но затаился…
-Я думаю, что Гвиневра жалеет иногда о том, что не осталась с Мелеагантом, — неожиданно, совсем лишая Моргану внутренней опоры промолвил король.
-Во-первых, он жалел бы больше, — Моргане понадобилась почти минута, чтобы взять себя в руки, во-вторых, даже если она не сожалеет, ей стоило бы начать! Ты не уделяешь ей внимания, ты грубый, ты не спишь с ней, ты вообще вспоминаешь ее?
-Тебя вспоминаю чаще, — отозвался Артур, — почему она со мною, Моргана? Она меня еще любит? Ведь так?
Моргана промолчала, потому что точно знала ответ.
-А ведь теперь я не могу ее отпустить, — Артур доверчиво положил голову на колени к Моргане, — я знаю, что я должен выкинуть тебя из своей спальни и мыслей, и стать мужем, отцом наследника, но почему это так сложно? Почему я настолько… ладно!
Артур решительно оторвался от Морганы, вводя ее снова в удивление:
-Хватит! Хватит страдать не о том, хватит сожалеть о несовершенном и совершенном, я должен освободить свой народ от угрозы Мелеаганта, я должен закончить войну или пасть, я должен…стать королем. Меня ждет мой Совет, меня ждут дела, а разбирать, как поступать по сердцу и по душе — мы станем позже. Когда я смогу, Моргана, я разберусь с Кармелидом и твоими обидами на него, но пока мне не до него, и не до тебя с вашими ссорами. Идем, Моргана…
-Титул мне верни, — прошипела фея, и довольная, и недовольная, и раздосадованная словами Артура. Вроде бы ему не до Кармелида, но черт знает, что сейчас лучше? Кей со своей виною, герцог с шантажом самой Морганы или война с Мелеагантом, на которую нет ни ресурсов, ни желания?
-Составь указ, я все подпишу, — пообещал Артур, придерживая для нее дверь.
***
Если бы не вмешательство Гавейна, Лея лишилась бы чувств прямо там, во дворе, подле носилок Персиваля, на котором лежал рыцарь, накрытый окровавленной простыней, а так она сумела выстоять, сумела сдержать вопль ужаса, который разрывал ей грудь, и только тогда. Когда оцепенение спало, смогла броситься за носилками в лазарет.
Раньше пациентами часто занимался Мерлин, но в его отсутствие (теперь уже окончательное), лазарет снова вернул свою популярность. Придворные лекари, показавшиеся Лее такими безликими, втроем уже работали над Персивалем. Один готовил повязки, промачивая светлую льняную ткань в специальном растворе, от которого желудок Леи сделал опасное сальто, рискуя повторить приступ тошноты, другое расшнуровывал одежду рыцаря, чтобы иметь доступ к ранам. Персиваль, похоже, от этого пришел в чувство и слегка, сдавленно и очень слабо (Лея поразилась, как этот сильный мужчина может иметь такой слабый голос), застонал.
-Мы не можем обработать ваши раны через доспехи, рыцарь! — строго заметил лекарь, продолжая осторожно развязывать кожаные проклады ткани. Третий лекарь сосредоточенно, обращаясь к маленьким медным весам, взвешивал, чего и сколько следует растолочь.
-Я помогу, — вмешалась Лея, мгновенно беря себя в руки. Она уловила тревогу — так тревожилась Гвиневра, когда ей пора было выходить, а к ее платью еще не пришили дополнительных юбок, так тревожилась Моргана… так тревожится всякий человек, когда не хватает рук.
Лею не посмели остановить, один из лекарей сделал, было, порыв, но второй остановил его рвение, и Лея бережно, чувствуя странную силу в собственных руках, приподняла голову Персиваля, чтобы ворот рубахи легко отошел от его тела и обнажил, наконец, плоть израненного рыцаря. Персиваль же, полубессознательный, затих, почувствовав, как руки Леи легли ему на голову, он задышал ровнее…
-Вот дает девка, — услышала Лея сквозь серый плотный комок шума, сжавший ее в объятиях. Она осознала, что руки покоятся все еще на волосах Персиваля, поглаживая его — безотчетно, по-матерински тепло, но как-то неловко, робко.
-Шли бы вы, леди, — грубовато вернул ее в сознание другой лекарь, положив ей руку на плечо. Она вздрогнула, как пойманный врасплох зверек и также затравленно взглянула на лекаря, пытаясь понять, что он ей сказал.
-Идите, — с нажимом повторил ей лекарь, видя полное оцепенение.
Лея кивнула, спохватилась, медленно убрала руки от Персиваля, поднялась от его постели и Персиваль, ощутив разлуку, глухо и протяжно застонал, дернулся в своем бреду. Лея бросилась к его постели дикой кошкой, и никто уже не смог, кажется, ее отогнать, да и лекари, переглянувшись между собою, решили, что отгонять уже не следует. Чёрт с нею.
Кровь остановили. Рану почистили от гноя и комков земли, частичек железа, перевязали крепко, промочили рану бальзамом и перевязали на второй раз, создавая полный покой и безопасность, если Персиваль вдруг дернется или слишком резво попробует встать. Персиваль не приходил еще в сознание, но его дыхание выровнялось, его лоб все еще оставался горячим, и девушка-лекарь торопливо прикладывала к его лбу холодные компрессы, меняя их ловко и быстро.
-Дайте мне…- попросила Лея и девушка, лишь взглянув в ее глубокие, печальные глаза. Не посмела ей отказать, протянула ей холодную миску с колотым льдом и холодной колодезной водой, по краю миски были скручены кусочки льняной ткани, которые надлежало промачивать в воде и прикладывать, затем, чтобы не допустить переохлаждения, поднимать ото лба через пару минут, протирать сухим полотенцем, прикладывать снова, промачивать и менять компресс, начиная все с самого начала. Нудно, долго, натружено. У Леи замерзли пальцы, разбухли от воды, покраснели, но она не заметила этого. У нее ныла спина от постоянного стояния внаклонку, но и это проходило как-то мимо, она не замечала…
Заходила Моргана, пока до совета оставалось еще время, забегала она вместе с Ланселотом, и, судя по звуку и отрывку услышанного Леей, бежали они наперегонки от лестницы. Убедившись, что рыцарь еще жив, Ланселот дружески пожал Лее мокрую руку, а Моргана как-то неловко, краснея от собственной неловкости, приобняла ее. Затем Моргана сказала:
-Лея, ты держись, мы зайдем…после. У нас Совет. Ланселот, спорим, я добегу до зала быстрее, чем ты?
-Опять будешь жулить? — спросил рыцарь.
-Честно-честно, — обиделась Моргана, и оба сорвались с места, едва не сбив с ног входящего с подносиком микстур лекаря, лекарь только выругался им вслед, но Лея даже не улыбнулась. Все ее внимание было приковано к человеку, что лежал перед нею, человека, о котором она говорила, что не любит его, но продолжала менять ему компрессы с покорностью монахини-отшельницы.
Заходила Гвиневра, когда уже отступила от лба Персиваля горячка, сдаваясь перед упорством Леи. Лея, в момент прибытия Гвиневры спала, опираясь на свои руки, уложенные на постель мужа. Гвиневра хотела уже уходить, но Лея проснулась.
-Прости меня, — промолвила Гвиневра, садясь рядом с подругой на колени, — прости, я гадкая, ужасно гадкая, вздорная! Я тебя обидела, а ты…предчувствовала, да?
-Похоже на то, — прошептала Лея, и Гвиневра заметила, как глубоко залегли тени под ее глазами.
-Бедная, милая Лея, чем тебе помочь? — Гвиневра суетилась у постели Персиваля, у служанки, пыталась поправить подушку рыцарю, обнять Лею, но все это было пустым и холодным, ненужным сейчас.
-Ничем, моя королева, — ответила Лея, — я боюсь его потерять. Кажется, я полюбила его, а это не лечится, и нет средства.
-Не потеряешь! — деловито пообещала Гвиневра. — Скажи, что нужно делать? Я помогу тебе менять повязки и…о, господи, почему у него так много крови на повязке? Боже…
-Моя королева, — Лея улыбнулась, — моя добрая, милая и отважная королева! Вы потрясающая. Я люблю тебя, Гвиневра, за твою доброту и отвагу, но это моя любовь и мне сражаться за его жизнь. Ступайте… помолитесь. Помолитесь за нас всех!
И Лея, взяв обратно из рук Гвиневры чашку с микстурой, принялась смачивать кусочки ткани, чтобы протереть ими рану Персиваля. Она улыбалась, выполняя это и, кажется, ничего важнее в этот миг не было.
Гвиневра пошла к себе, терзаясь тяжелой мыслью. Она знала, что если ранен будет Артур — ей придется, это ее долг, ходить за ним вместе с лекарями, но за Ланселотом…смогла бы она так? Кровь, гной, температура, горячный бред, умолять смерть? — за Ланселота, у которого нет перед нею ничего перед богом, кроме слов любви, несказанный во всей полной мере, во всей мощи сердец?
Гвиневра очень не хотела бы знать ответа на этот вопрос!
***
Пока Моргана уводила Артура от двора и ото всех, кто мог бы ей помешать, Ланселот шел к себе. Ему хотелось, чтобы Моргана как-то отреагировала и на него, и желательно — словами, а не вдруг испуганным взглядом после грандиозного выброса своего тела во двор. Чего она выскочила-то? Босая же…
Ланселот пошел к своим покоям, чтобы переодеться перед советом (Артур обещал ему, что теперь Ланселот, как его верный названый брат будет тоже полноправным членом совета), через сторону покоев Морганы. Он решил пройти ее лестницами, чтобы попытаться найти ее обувь, зная, что у Морганы даже на ее положении вряд ли так много туфель, чтобы разбрасываться ими по Камелоту. Она оставалась достаточно скромной и совсем нерасточительной, просто не понимая, зачем ей по платью на каждый прием, или, день. Учитывая же уровень ее загруженности. Она запросто засыпала за столом или у себя в платье, в котором проводила день, а затем, проснувшись, снова шла в этом же работать, решать, разбираться, карать правых и виноватых. Вопль: «позовите Моргану», раздавался чаще, чем: «сию минуту к королю!». К Моргане шли даже когда дело было не в ее ведомстве.
Ланселот не ошибся и нашел обувь феи. Одну туфлю ему растерянно вынес поваренок, ошалело моргая, и весь вид его говорил о том, что он, конечно, много повидал, но летающих туфель на его памяти прежде не было. Вторую рыцарь нашел на лестнице, и, чувствуя себя идиотом за такой вид, Ланселот пошел к себе.
Возле покоев, принадлежавших раньше Мерлину, Ланселот остановился. Ему показалось, что дверь, ведущая в спальню друида- дрогнула. Не смея скрывать своего любопытства, рыцарь, держа в руках туфли Морганы, шагнул в коридор. Дверь из комнаты Мерлина открылась прямо перед его носом, являя на свет Леди Озера в образе Виты…
-Ой! — радостно захихикала она, улыбаясь Ланселоту, — а туфли тебе к костюму не подойдут!
-Что? — что-то был в ней неприятное, змеиное, очень отталкивающее, что-то, пришедшее из самых глубин памяти, но никак, почему-то не удавалось извлечь это на свет. Он где-то видел эту улыбку, и этот взгляд так почему же не может вспомнить — где? Почему не может понять, что лицо другое, но…знакомое. — Это не мои.
-Еще бы твои! — Вита закатила глаза, — ты же рыцарь, тебе не престало носить женскую обувь!
-Что-то для бродяжки ты больная резвая, — обозлился Ланселот, — раньше у Мерлина была, сейчас в его комнатах сидишь, со мною, рыцарем-советником, тоже говоришь так, как не говорят такие, как ты! Не забывайся, я не всегда и не со всеми добр!
Вита залилась колокольчиком-смехом и едва-едва коснулась руки Ланселота, но тот поспешно убрал руку, не давая ей возможности коснуться себя полностью.
-Какой злой рыцарь к нам пришел! — веселилась Вита, — а я нравлюсь твоему королю?
-На его счастье, — ответил Ланселот, — здесь важно нравишься ли ты Моргане, его сестре советнице и фее.
-И твоей подруге, рыцарь, — Вита очаровательно склонила голову, — ох, ладно, милый, мне пора, у меня много дел.
-Какого черта ты здесь делаешь? — спросил рыцарь, перекрывая ей выходной проход, — это спальня друида Мерлина!
-Я знаю, — сообщила Вита, — герцог Леодоган Кармелид был очень добр и ласков, и он дозволил мне перейти в эту комнату, она больше, просторнее и удобнее. Мне пора, меня ждут дамы и королева! Сама королева, рыцарь! Если король не желает устраивать нам праздник, мы его устроим сами!
Потрепав Ланселота по щеке, Вита ускользнула в проход и исчезла в коридорах замка.
Ланселоту Вита совершенно не нравилась. Она его напрягала, настораживала, заставляла чувствовать себя неуверенно. Так он чувствовал себя лишь в жилище Леди Озера, когда одно присутствие его приемной матери рядом вселяло такие же чувства в его душу. Она также трепала его по щеке и глаза ее были такими же — пустыми, ничего не выражающими, змеиными и повадки казались.
«Она просто из прислужниц нового времени, распутна, как бродяжки, нагла, как певицы…» — Ланселот пытался унять свои мысли и свое тревожное сердце, но это не давало ему покоя. Если какая-то бродяжка вхожа к Мерлину и теперь поселилась в его покоях? Герцог Кармелид… может быть, эта Вита — доносчица Леодогана? Моргана говорила, что вокруг друида сплели сеть, но что, если сеть сплели не только вокруг него? Леодоган внедряет своих людей? На него похоже, с него станется!
Герцог так себя запятнал, что любое проявление активности, имеющее хоть что-то общее с ним, воспринимается как «этот может». У Морганы почти та же беда, только с тем оттенком, что она-то, может быть, и может, но ты, поди, и докажи!
Ланселот хотел дойти до Гвиневры, обнять ее, прижаться к ее волосам, поцеловать, выкрасть у нее хоть один поцелуй перед советом, но все его время ушло на встречу с Витой, разговор с нею, тягостные размышления после, когда он по два-три раза не мог надеть правильно чистую рубашку, потому что все возвращался к разговору с нею. Она ему совершенно не нравилась, настораживала и вызывала лишь одно желание — облить ее водой. Ланселот сам не знал, откуда это желание и почему водой, если есть и вино, и янтарная медовуха, и эль…
Но ему казалось, что стоит облить ее водою и весь ее облик расползется, растечется, обнажая что-то совершенно новое, но вроде бы…уже бывшее в его жизни.
-ты чего такой мрачный? — спросила Моргана, — и почему у тебя моя обувь?
-А не надо разбрасывать, — проворчал Ланселот, протягивая Моргане подобранные туфли и ожидая, пока она обуется. — А мрачный я…не нравится мне!
-Я? Совет? — спросила Моргана сразу.
-Вита, прибившаяся недавно ко двору, — честно ответил рыцарь, — звучит глупо, но я не могу избавиться от чувства, что она какая-то…не такая. То есть, пойми меня правильно, но я не могу…это какое-то чувство, преследующее меня!
-Как сказал мой брат и твой король — мне сейчас не до этого, — отмахнулась Моргана, — у нас до начала есть еще четверть часа!
-И что? — Ланселот с удивлением воззрился на фею, уже не ожидая ничего хорошего. Что она соберется предложить ему за эти четверть часа устроить? Переворот? Войну? Отравление? Кажется, он был готов ко всему, кроме:
-А давай до лазарета наперегонки? — предложила Моргана.
-Ну-ка, дыхни! — потребовал Ланселот, — ты перепила уже? Ты чем занималась с королем своим, что тебя такие идеи посетили?
-А что не так? — Моргана оглянулась, — коридор пуст, вряд ли…
-Ты собираешься бежать в туфлях, которые явно слетают у тебя с ног, по каменным коридорам, к части замка, где редко появляешься, — Ланселот взял Моргану за руку, опасаясь, что она рванется прямо сейчас, — как ты думаешь, что тут не так? Что тут вообще может быть так?
-Ты…зануда, — Моргана щелкнула его пальцами по лбу свободной рукой и высвободила руку, — давай так: кто последний добежит до лазарета, тот…
Моргана задумалась, пытаясь придумать что-то обидное, но не очень, чтобы не оказаться в провале, если проиграет.
-Тот Артур! — решила Моргана и не дожидаясь согласия Ланселота, рванулась вперед по коридорам.
-Детей наделали люди, которых уже нет, а разгребаю это почему-то я, — промолвил вслед ей Ланселот и погнался следом, выбирая путь подлиннее с тем расчетом, чтобы проиграть ей, но небольшим отрывом.
Глава 64
Это была редкая, украденная от придворных и дел минута их настоящего счастья. Лилиан боялась, что не успеет полностью насладиться ею и только это омрачало лик девушки, но Мелеагант не видел этой печали, лежа на ее коленях с прикрытыми глазами. Лилиан догадывалась, что у него головная боль и потому, поглаживая его по волосам, незаметно впутывала между своими пальцами небольшие узелки силы, призванные снять неприятные ощущения. Мелеагант не чувствовал этого — разряды силы были слишком слабы, а может быть, он делал вид, что не замечает, Лилиан уже поняла, что когда речь идет о Мелеаганте никогда нельзя быть уверенной ни в чем абсолютно. Даже если все кажется очевидным, не значит, на деле, что эта очевидность — истина.
-Лилиан? — позвал Мелеагант, не открывая глаз, и целительница замерла, ожидая продолжения, и прекратила гладить его по голове, словно от этого мог ухудшиться ее слух и она пропустит что-то важное из его слов.
-Да? — спросила она, когда продолжения не последовало.
-Про странствия Морганы я кое-что слышал, от нее, от Ланселота… однако, ты же тоже блуждала по Британии? Расскажи мне что-нибудь, что помнишь вернее всего.
Лилиан задумалась, вспоминая свои небольшие приключения. Жизнь пощадила ее и все истории можно было рассказать в одной: «я шла и шла по землям, лечила…шла дальше». Конечно, можно было рассказать про целительство, про то, как ее благодарили и какие случаи встречались, но это было каким-то не таким, скучным, даже для самой Лилиан. Можно было рассказать о волках и о той ночи в лесу, которую она провела на сыром мху под деревом, заблудившись в лесах Севера, нет, пожалуй, тогда Мелеагант сочтет ее глупой или трусливой, нет. Что?
-Знаешь, — осторожно заметила целительница, — я знакомилась с разными людьми: крестьяне, каменщики, торговцы, путники, бродячие барды, но это тебе, наверное. Не будет интересно?
-Расскажи о ком-нибудь, — предложил Мелеагант.
-Ну…- рассказать! Легко он сказал! А сколько было их перед дорогами Лилиан, сколько прошло перед ее взором? Скольких она лечила, со сколькими встретилась? — Хорошо!
Вспомнилось и ей одно имя, один лик.
-В тот месяц я шла на север, вслед за горячкой, лечила в селениях, не брала деньгами, брала кровом и пищей, меня принимали по-разному, — Лилиан снова принялась поглаживать принцу волосы, перебирать их шелк, не забывая вплетать силу, — где-то с подозрением, где-то за ведьму принимали, но, в целом, очень тепло. Кров я находила, чашу молока и пшеничную лепешку тоже. Бывали, конечно…
Бывали, они всегда бывали. Те, от кого хочется бежать, скрываться. Пьяницы, которые зазывали ее с собою в кабаки, грубияны, хватавшие ее, крестьяне, спасавшие на нее собак и осыпавшие девушку бранью. Дороги полны не только благом и интересными встречами, но и отвратительными столкновениями!
-И всё же, — продолжала Лилиан, — хороших людей было гораздо больше. Меня пускали на двор, меня не боялись дети и женщины всегда хотели дать мне рубаху или башмаки, когда видели, что мои истоптаны. В тот месяц я шла за горячкой на север, и мой путь пролег через Великий Тракт.
Меня пугали, что если не одолеть Тракт к закату, ночью там только погибель, но я сбилась, не рассчитала сил своих и потратила много времени, идя в другую сторону, день уже сменился ночью, когда я набрела, наконец, на один трактир, его содержала бывшая римская рабыня по имения Гайя…
Внутри трактир оказался добротным. Странное дело — в нем содержались черты строгости, порядка и железной воли владелицы и абсолютное бесчинство. Едва Лилиан вошла внутрь, так сразу же поняла, что совершила ошибку еще большую, чем ту, что она оказалась в это время на Тракте. Трактир оказался одним из пристанищ разбойников и налетчиков Тракта…
Их выдавал громкий, грубый и жестокий смех, хмель, витавший плотным клубом до самого потолка, приглушенный свет, и некоторые лица несли на себе травмы, синяки…у многих, как сразу успела заметить перепуганная Лилиан, отсутствовали или передние зубы, или пальцы, а лица были в шрамах, хотя, попадались и обычные, свежие, молодые лица, но Лилиан от этого становилось лишь хуже. Среди столиков, где нельзя было понять, где какой (посетители сидели вроде бы и вместе, а вроде бы разбивались на кучки, при этом, умудряясь спорить по всему залу, крича своему противнику оскорбления и ругательства через всю залу), блуждали девицы. У девиц был такой слой пудры и румян, волосы же были так грязны, а губы подведены настолько ало, что даже не глядя на их измотанный вид, на растрепанные, полузастегнутые платья из дешевой ткани, становилось понятно, кто это…
Наверное, она слишком долго стояла на пороге, напуганная жизнью, которой раньше не встречала. Постепенно все взоры обратились на нее и разговоры даже как-то притихли. Девушка в молодые годы, красивая, одна, на Тракте… это, по меньшей мере, интересно!
-Здравствуйте…- пискнула Лилиан, понимая, что едва-едва не плачет от страха, кто эти люди? Вряд ли просто добрые путники! Скорее всего, они ее не отпустят живой. Хорошо, если просто убьют, как убивают одним точным движением крестьянки куриц!
Рано или поздно, но в любом странствии попадается опасность. Лилиан поняла, что окоченела от холода, и желудок ее сводило спазмом от голода, а с кухни доносились запахи, от которых даже кружилась голова! Прямо же в зале резали овощи, картофель, запеченный в горшочках с дольками чеснока и цыплята, облитые красным соусом, жарящиеся на вертеле…
-Ты чья? — женский резкий голос, принадлежавший самой Гайе, заставил Лилиан вздрогнуть и увидеть сухопарую женщину уже зрелых лет, но сохраняющую когда-то пленяющую красу. Волосы ее были черными, не тронутые сединой, и только мелкая сетка морщин на лице могла указать на ее возраст, да еще, пожалуй, слишком холодные, жесткие глаза…и руки — таких рук не бывает у девушек знати и знатных женщин даже в старости, но такие руки могут быть и в юности, если юность сопроводилась тяжестью труда.
-Здравствуйте, — Лилиан от страха перекрестила рот. — я.Лилиан. я — целитель. Иду на Север, я заблудилась…
-Она…заблудилась! — кто-то из мужчин передразнил Лилиан, протяжно пытаясь подражать ей, — вот так подарочек!
Кто-то из мужчин-посетителей, грохнул, но, что было куда гаже для Лилиан, к хохоту этому присоединилось и женское повизгивание проституток. Их забавляло…их все забавляло, в этом было их единственное освобождение от собственного же мира.
-Умолкните вы! — рявкнул вдруг кто-то и сердце Лилиан ухнуло вниз. Из-за ближайшего стола поднялся мужчина средних лет, приземистый, крепко сложенный, но лик его ужасал. Лицо было рассечено тремя шрамами, один из которых даже грубо касался глаза, и продолжался, похоже, до самого подбородка, начинаясь от самого же лба. Да и облачен он был странно — многослойное тряпье разных цветов, с какими-то бесчисленными нашивками, цепочками, монетками…
Лилиан попятилась, когда этот мужчина начал приближаться к ней. Но он только хохотнул, увидев ее реакцию, и демонстративно вытащил из-за пояса кривой кинжал и отложил его в сторону, на стойку.
-Не бойся, девочка, — грубым голосом велел он, и Лилиан обернулась на Гайю, ожидая от нее решения, она ожидала спасения именно от нее.
-Чужаки у нас редки, — промолвила Гайя все также сурово и подозрительно.
-Да брось ты, — отмахнулся от ее слов странный незнакомец и подмигнул Лилиан, — ты, значит, целитель? Лилиан? Я буду звать тебя Лили. Да не бойся ты, господи! Я — Мэтт. Пойдем за мой столик, да не трону я тебя, нужна ты больно! Костлява, как смерть! Вон, как дочка этой…
Мэтт пренебрежительно ткнул пальцем в Гайю и кое-кто из девиц хихикнул было, но под суровым взглядом владелицы, храбриться никто не сумел. Кроме, пожалуй, Мэтта.
-Еще одно слово про мою приемную дочь, — ледяным голосом пригрозила Гайя, — и я вырву у этого говоруну язык и заставлю его же и проглотить! А деньги у тебя есть?
Она обратилась без перехода к Лилиан, но Мэтт, уже тащивший голодную и усталую Лилиан, все еще плохо соображающую, за свой столик, ответил вместо целительницы:
-Гайя, ну что ты как гадина-то? Запиши на меня! Все свои, я заплачу!
-Спасибо, — пискнула Лилиан, когда Мэтт усадил ее за свой столик и пододвинул к ней тарелки, которые послушно поставила перед ними одна из девиц, кажется, даже та, что посмела хихикнуть…
-Ешь, не надо благодарностей, — посуровел Мэтт, — на парней не обращай внимание. Они не все пропащие! А вот вина лучше не пей, эй, Гайя, подай ей молока!
-Сам подай, — огрызнулась Гайя.
Лилиан улыбнулась. Страх постепенно отступал. Люди больше не обращали на нее внимания, косились, но прежнего любопытства не испытывали — Тракт приносит много чего, так что ж, на каждого гостя реагировать теперь? К дьяволу! Есть девушки подоступнее и проще, чем трясущаяся от страха девица.
-Момент! — Мэтт даже не расстроился, сорвался куда-то с места и вскоре поставил перед Лилиан чашу горячего молока. Лилиан попыталась поблагодарить, но ее рот был занят
курицей, запеченный в травах и она не могла оторваться от свежего, сочного, теплого мяса, напитанного соком лимона и тимьяном.
-Э, да ты совсем оголодала, — Мэтт подмигнул ей, его забавляла Лилиан, — да, девочка, тебе повезло, что ты встретила здесь старину Мэтта Марсера, это я! Я, знаешь ли, добрый… очень добрый, помогаю всяким заблудшим, если встречаю их на пути…
-А чем вы занимаетесь? — Лилиан сделала усилие и проглотила кусок картофельной запеканки, чтобы задать вопрос, молча есть казалось ей невежливым.
-Всем, — Мэтт снова залился веселым смехом, — я жонглирую огнем и читаю стихи, что оскорбляют короля Утера, я показываю чудеса уличной магии и играю в карты, я хожу на ходулях, развлекая дам, и раздариваю памфлетами… я уличный шут, я дрянной бард, я — много кто, и в то же время, я просто — Мэтт.
-А что вы делаете на тракте? — спросила Лилиан робко, — грабите?
-Ну тебя, — Мэтт будто бы обиделся, — я не граблю! И не прошу милостыню. У меня есть деньги и они мне не нужны, золото, золото…я тебе что, Кармелид? Это он за каждую золотую и даже медную монетку удавиться может! А у меня душа творца. Она требует скитаний и романтики! Однажды я остановлюсь где-нибудь, женюсь на веселой вдове с тремя детьми и стану священником, но до того момента я буду идти, идти… сейчас вот иду к принцу де Горру. Хочу показать ему уличные баллады и песни!
-Что-что? — Лилиан с каждым словом обалдевала все больше, — а… почему вдову? И с тремя детьми? И священником?
-Священником…отпущу грехи себе, вдову, потому что она уже не стане скандалить с мужем. А трое детей…да кто-то из них обязательно станет человеком! но дитя, ты ешь лучше. Да ложись спать, я с Гайей договорюсь о комнате для тебя. И уходи утром. А, и комнату закрой на засов у себя, здесь люд лихой, а я не смогу защитить тебя, дитя.
-Гайя, кажется, не рада мне, — Лилиан испуганно оглянулась на владелицу, которая стояла в самом центре зала, отчитывая кого-то из посетителей.
-У нее была тяжелая судьба, — отозвался Мэтт серьезно, — но она не самый плохой человек. Приняла девочку одну, как родную, дочкой зовет, жалеет всячески. А дочка… жуткая, словом.
Мелеагант не проронил и звука, пока Лилиан рассказывала это. Он уже понял, что Гайя — это та владелица трактира, которую он и его люди сожгли давным-давно, как приют разбойничьего зла, и что Моргана была приемной дочерью Гайи и желала теперь отомстить Мелеаганту за разорение второго своего дома, и сама Моргана чудом спаслась. Она вернулась на пепелище трактира, ее заметили его люди, погнались за ней, она бросилась от них в лес и там уже встретила Ланселота! Как много совпадений, как много паутин в этой жизни, это все Тракт, проклятый Тракт, что кружит и душит! Он свел в какой-то момент времени их всех. Мелеагант разгонял по нему наемников с Уриеном, Уриен полюбил Моргану, которая жила на нем, едва не умерла, а убегая от смерти, встретила Ланселота, который был названым братом и другом Лилиан. И именно Лилиан полюбил Мелеагант, а Уриен — Моргану. Чертова паутина! Как это все может быть…
-Что было дальше? — спросил принц тише, чем требовали того обстоятельства.
-Я заночевала в комнате, которую дала мне Гайя, — ответила Лилиан, — ночью ко мне стучались, но я слышала голос Мэтта, который велел им оставить меня в покое. Утром, когда я проснулась, Гайя молча накормила меня завтраком не взяла и монеты, сказала, что все уже закрыто по счетам, а никого из посетителей с вечера я не встретила, ну, не считая девиц, конечно… знаешь, этот Мэтт выглядел как разбойник, но он был рыцарем. Может быть только в тот вечер, только со мною, но спасибо ему. Я пыталась его найти. Но не смогла. Хочу верить, что он остался где-то в селении. Нашел свою веселую вдову с тремя детьми и остался с нею. Хочу верить, что у него все хорошо!
И Мелеаганту вдруг тоже захотелось поверить, что у него все хорошо. Этот Мэтт. возможно, Тракт не сломал его, не перемолол и не выплюнул.
-Надеюсь, что так, — промолвил принц, наконец, и вдруг добавил, совершенно другим тоном, — и у нас с тобою все будет хорошо. Все будет очень и очень хорошо! Ты мне веришь?
-Как я могу тебе не верить? — Лилиан засмеялась и коснулась губами его лба…
***
Уриена не покидало чувство, что ему пора отправляться в путь. Он не знал куда (сердце подсказывало — в Камелот, к Моргане, мозг говорил — к себе, в графство, а Лилиан просила оставаться здесь), но его давили земли принца, ему казалось, что он не должен быть больше здесь, а где быть должен, он и не знал…
-Что ты маешься? — не выдержал Мелеагант, заметив его мучения. — У нас впереди много дел, много идей…
-Я не сторонник новых идей, — отвечал Уриен, — если ты скажешь, я сделаю, но я не тот, кто творит новое из пустоты, я тот, кто следует традициям. А маюсь я…не знаю, сердце ноет.
-Не надо было влюбляться в Моргану, — ответствовал Мелеагант, — я говорил тебе, что это не к добру!
-Не к добру видеть желтые глаза на стенах, — буркнул Уриен, ткнув пальцем в потолок и послушно, повинуясь его гневу, с потолка переползли на стену желтые глаза, а затем спустились к полу, заклубилась тьма и выскользнула Тень, она осторожно дернула Уриена за плащ, дескать, чего ругаешься?
Уриен только закатил глаза, но послушно потрепал Тень по голове, и та довольно подставила голову.
-Разбалуешь, — предостерег Мелеагант.
-Любовью разбаловать нельзя, — ответил в тон ему Уриен, — ты же о них не заботишься совсем!
-Они вчера стащили у Лилиан поднос печенья! — возмутился Мелеагант, — они питаются сырым мясом, как показывала практика моей жизни, а теперь еще и печеньем! Что дальше, мои тени начнут хлестать медовуху?
-Я бы на это посмотрел… — Уриен попытался сохранять серьезный вид, но вышло дурно. Он не выдержал, прыснул.
-Да-да, пьянствующие слуги Вороньего Грааля, отлично! — Мелеагант пытался выглядеть сердитым, но и ему не удавалось это… — ладно, присмотри за Испанцем-кораблестроителем, посмотри, чего он воротит, если тебе нечего особенно делать. У меня сегодня счет в казначействе и Мерлин еще должен заглянуть…
-Мерлин к тебе часто заглядывает, — ревниво заметил Уриен, но Мелеагант или не услышал, или не пожелал услышать этого.
В принципе, Уриен имел такое же представление о флоте, как Моргана о нормальной жизни, Артур о политике, а Мелеагант об инстинкте самосохранения, но нужно было куда-то девать рваную энергию, и граф покорно принялся вылавливать господина Матео из Испании.
-Его величество… не доверять мне? — господин Матео говорил вполне прилично на языке бриттов, но все же ошибался в глаголах и в правильной их форме, да и акцент никто не отменял. — Раз прислать вас?
-Доверяет он вам, — торопливо объяснил Уриен, — он просто не может присутствовать см на ваших работах, но ему интересно знать, как обстоят дела с обустройством его кораблей. Понимаете?
-О! — Испанец заломил руки, — вы не беспокоиться! Я прекрасно понимать, его величество платить мне…много. И он желать, как идут дела!
-Да-да, — граф растерянно взглянул на кучу непонятных досок, которые подпиливали, распиливали, промачивали, обвязывали, шлифовали со всех сторон…
-Вас интересовать? — спросил Матео серьезно, — я показать вам?
-Да нет, что вы, — граф испугался не на шутку, — я же не учился нигде этому вашему всему, я не знаю. Да и у вас свои дела, мне просто нужно убедиться, что все в порядке. Что все работает, что…
-О! — темпераментно воскликнул испанец и бодро схватил Уриена за рукав плаща, — идти со мной! Я показать вам, вы говорить ему…говорить, что я показать!
-Да у вас же работа, — попытался сопротивляться Мори, которого пугало обилие бревен, каких-то связок, стяжек, растворов повсюду, — я не хочу мешать вам!
-О! О! О! — Матео уже не слушал, он уверенно шел вперед Уриена, не оставляя ему никакого шанса, кроме как следовать за ним.
-Ваши корабли, — затараторил Матео, — готовиться из плетения…понимать?
-Ни разу, — честно ответил Уриен, — я говорю вам, почтенный гость, что я не понимаю ничего! Я не образован так, как наш принц! И…мне стыдно это признавать, но…
-О! — Матео хлопнул графа по плечу, — я понимать! Корабли бывать из двух видов, плетеные и древковые. Каждый вид делиться на другой вид по соединения частей, понимать?
-Э, — вконец растерялся Уриен, но энтузиазма у Матео не убавилось:
-Вы делать части корабля внакрой!
-Кого? — переспросил Уриен, и Матео молча указал ему на груду соединенных досок перед его носом, которые разбирали люди, выделенные Мелеагантом на разработку и перестройку флота.
Граф вгляделся, прикладывая все свои способности. Чтобы понять, что происходит. Он увидел, что значит «внакрой» — железными заклепки создавали крепление для дух досок, которые не просто касались друг друга, а концами полностью совмещались, наслаиваясь, далее доски эти расходились, образовывая такое же крепление с каждой следующей доской.
-Очень много! — поцокал языком Матео, — много…
-Досок? — подсказал Уриен, — заклепок? Железа?
-Времени, — отозвался Матео и указал на другую кучу, — это корабль из Камелот. Их крепление внакрой, но они связывать доски. Сшивать их. Вица!
-Ага, — сообразил Уриен, заметив разницу в креплении. — А вы?..
-А, — Матео расправил грудь, — я делать стык! Я усечь корму, понимать? Я сделать борт прямой!
-И это даст? — Уриена неожиданно это увлекло. — Почему мы так меняем все?
-Быстро, плавать быстро! Плавать крепко! — Матео изобразил руками волны. Уриен улыбнулся:
-Здорово! Спасибо, что прибыли к нашему двору. Нам понадобится хороший флот!
-Вы хотите помогать? — спросил вдруг Матео, вгоняя Уриена в еще большее смущение, чем прежде. Он взглянул с сомнением на свои руки:
-Да я же не образован. Я мало чего могу, руки у меня крепкие, но куда там что крепить, все эти веревки — о нет, я не справлюсь!
-Вы пробовать? — спросил Матео напористо.
Уриен подумал немного и согласился. Почему бы и нет? Почему не попробовать что-то новое, новое даже для Мелеаганта. Он сам не разбирался в кораблях, знал, наверное, в теории что-нибудь, но сам строить не полез бы никогда. Граф Мори же загорелся неожиданной идеей, он представил себе белый парус и резной узор корабля, ветер, дующий прямо в лицо и бесконечную силу воды, которая может и загубить суденышко, и дать ему небывалый разбег!
Граф уже видел фрегат, себя, стоящего на капитанском мостике, Моргану, робко жмущуюся к его груди, и пену, которая бурлила под днищем корабля, пенилась, поднималась небывалой силой морских глубин. Это почему-то сильно пьянило, видение показалось таким реальным, что Уриен ощутил привкус соли на губах и согласился — яростно, на радость темпераментному испанцу.
Сработались быстро. Матео переходил в момент торопливой работы на свой родной язык, лопотал быстро, неразборчиво, но, странное дело, его понимали даже крестьяне в эту минуту, которые не знали испанского и, честно говоря, не уели даже, порою, и на своем языке сказать. Работа кипела. Уриен поймал себя на том, что понимает Матео вместе со всеми и все легко выходило из-под его рук, процесс был отлажен до самого гладкого шлифования и не было, кажется, ни одного препятствия, которое меняло Матео или вызывало в нем гнев. Он не ругался, не отчитывал, он лопотал по-испански, он смешно волновался, подпрыгивая, перебегал с места на место, помогая, поддерживая…
Уриен многое делал в тот день. Участок работы менялся, Матео считал, что нельзя застывать долго на одной работе и что каждый, кто вовлечен в процесс строительства должен знать всю систему полностью, у него был свой график. По которому он менял крестьян, солдат. И Уриена с ловкостью полководца.
Уриен сделал много в этот день. Он пилил бревна, он их связывал и переправлял по реке. Он высушивал бревна, делал доски, шлифовал дерево, промачивал их смолою, отстаивал смолу, снова сушил на солнце, покрывал их песком для лучшей обсушки, сметал этот песок… его руки обдирали кору с молодых деревьев, выделывали ее, кипятили, скручивали в тугие веревки, снова ошпаривали, резал тесьму и связывал ими доски. Под конец дня, который пролетел как мгновение, Уриен не чувствовал ни ног, ни рук, ни шеи — все существо его затекло от постоянного движения, от работы — тяжелой и физической…
И он был доволен! Так странно доволен этой усталостью!
-Вы доложить принцу, что я работать? — спросил Матео, подходя к нему, растирающему усталому спину.
-Если доживу до доклада ему, — пообещал Уриен.
-Вы хорошо, — ответил Матео, — хорошо трудиться! Вы приходить завтра?
-А можно? — удивился граф, он понимал, что сейчас, в лучшем случае, доползет до своей спальни. Упадет без сил на кровать и проспит до самого утра, но утром… он уже не сомневался, услышав предложение Матео, что придет сюда утром. И послезавтра, если выйдет… руки его устали, но как легко, впервые легко было сердцу. Он чувствовал, что занят чем-то действительно важным и это ему нравилось. Он уже будто бы видел мор перед собою, чувствовал его запах.
-Да, — почти без акцента отвечал испанец, — вы приходить!
-Я приду, — пообещал Уриен, — кажется, я хочу увидеть море.
-Море — это смерть для тех, кто страх! — патетично воскликнул Матео, — тот, кто страх, тот смерть на море!
-Что ж, — мрачно заметил Уриен, — кажется, это еще не самая плохая смерть. Море, в его грозных объятиях, в пене и в жизни, в глубинах — это прекрасная смерть!
-Вы поэт? — с подозрением спросил Матео.
-Нет, — граф рассмеялся, и смех его вышел невеселым, — одна женщина сделала меня раненым.
-О! О! Женщины — это тюрьма! Море — это женщина! Море это тюрьма! Это страсть. Это смерть. Это смерть…
И снова, — не удержался Уриен, — не самая дурная смерть! Только, наверное, самая подлая.
-Вся смерть одна, — подвел итог Матео, — от женщины лечит море, от моря лечит женщина. И только от власти не море, не женщина…
Глава 65
Глядя на Моргану, нельзя было даже мысли допустить о том, что еще четверть часа назад она, хохоча, бегала наперегонки с Ланселотом до лазарета, чтобы проведать больного Персиваля. Теперь совсем нельзя было так подумать! Весь ее облик выражал полное отчуждение от всех радостей мира, она посерьезнела, и теперь нельзя было сказать точно, сколько ей лет, она выглядела много старше себя самой. Ланселоту эта разница не нравилась, Моргана становилась чужой и холодной в эту минуту и это…пугало. Не нравилось, впрочем, и то, что говорил король Артур своему Совету:
-По всей земле мы слышим стон страдальцев, но это не саксонцы. Это наш, ближний враг.. Мелеагант де Горр натравливает на бриттов этих псов!
-Ложь! – заорал кто-то, не выдержав напряжения. – Мелеагант идет от рода де Горров, его род – древнее рода Пендрагонов!
-Мы сами слышали, как саксонец признался в этом! – вступился раздраженный больше обычного (связано это было с присутствием Ланселота), Гавейн. – Он сказал, что все дело рук Мелеаганта!
-И вы ему поверили? – тихо спросил кто-то совсем уже вдали, и даже Моргана не успела поймать точно, кто этот человек.
-Мелеагант нам всегда был врагом, но ловко обманывал, прикидываясь другом! – прервал возмущение Артур. – Он послал нам повозки с хлебами, но саксонские псы, его псы, и неурожай вынудили нас побираться!
-Так это, или нет, — вступил в дело Монтессори, реплики которого Моргана ждала, — но у нас нет ресурсов к войне. В этом году мы должны свести концы с концами, приобрести запасы на случай голодного лета будущего года, а война – это людские траты, это траты золота, которого итак осталось немного. Ваше величество, в ваше отсутствие мы с вашей сестрой пытались просчитать единый налог для всего населения вашей власти… это очень малая цифра!
-Почему единый? – не понял Гавейн.
-Потому что начнется отток населения, — вместо Монтессори ответила Моргана. – Мы не можем брать в этом году с юга столько, сколько с более богатого севера, однако, север не согласится покрыть все наши расходы. Каждый же год пересчитывать, кто и сколько даст, ругаться с каждой часть земли, это слишком. Вот на это ресурсов нет. И времени.
-И желания, — заметил Монтессори. – Ваше величество, война недопустима, говорю вам, как казначей.
-Казначея можно и поменять! – вклинился Кармелид, которого, впрочем, никто особенно и не спрашивал.
-Уж не себя ли ты имеешь в виду? – насмешливо отозвалась Моргана, а Артур прервал начинавшееся возмущение Леодогана:
-Оба прекратите! Кармелид, Моргана – угомонитесь! Хоть раз действуйте сообща! Во имя Камелота, во имя памяти, народа…
-Во имя Пендрагона…- подсказал Кармелид, и Моргана молча швырнула в него через стол чернильницу. Попала, к слову, удачно.
-Моргана! – возмутился Артур, но та только взглянула на короля и ничего не ответила, снова вернулась в сосредоточенное отрицание.
-Советники, — заговорил король снова, — принц Мелеагант де Горр может не быть нам врагом сегодня, но он станет им, рано или поздно…
-Интересно, почему? — фыркнул Грегори, — он всегда был другом моему роду. Почему я должен идти воевать против де Горров?
-Потому что ты давал присягу Пендрагону! – рявкнул Гавейн и ударил ладонью по столу.
-Гавейн! – прикрикнул на него Артур. – Война будет, сэр Грегори! Это факт. Война будет с Мелеагантом. Это тоже факт. Чем больше мы позволяем ему удерживаться от войны, тем больше у него сил. И сторонников.
-Междоусобица губительна, — между делом заметила Моргана.
-У нас нет шансов воевать сегодня, — поддержал Монтессори.
-Но если мы не сделаем этого сегодня, завтра мы будем уже под властью принца. Он проникнет и в умы, и в души населения, он проникнет всюду, сделает нас своим завоеванием, — мрачно отозвался Артур. – Дипломатия не выходит между нашими землями, значит, должна заговорить сталь. Он не идет ни на какой контакт и соглашения, мы должны… обезопасить себя от этой угрозы. И саксы, к слову, последуют за ним!
-Артур, твое желание войны с Мелеагантом похвально, — заметил Кармелид,- но я не понимаю, почему сейчас?
-Даже он не понимает! – не выдержала Моргана, и Кармелид ответно метнул в фею чернильницу, но попал в Ланселота. Рыцарь дернулся, когда чернильные пятна растеклись по его рубашке, Моргана до обидного громко захохотала над Кармелидом.
-Цепной пес всегда передаст хозяйке, — тихо заметил Гавейн вроде бы никому, но Монтессори услышал и отвесил ему подзатыльник.
-Прекратите! Прекратите вы все! – Артур в отчаянии схватил себя за волосы, пытаясь унять головную боль, но не особенно преуспел в этом. Голова трещала – жутко и гулко…
-Прекратили уже, — ответил Грегори, — ваше величество, я не хочу воевать с де Горром.
-Тогда что ты делаешь в числе моих людей, моих подданных, если в ответ на мой приказ ты позволяешь себе ответ «я не хочу»? – спросил Артур тихо и угрожающе, и словно бы тень Утера Пендрагона промелькнула в глазах его и затаенная безумная страсть короля охладила пыл всех присутствующих. И каждый, почти каждый, начал вспоминать вдруг, что давал присягу, или что де Горр не был особенно вежлив с ними, да и вообще – он опасен, действительно опасен, а война – это прекрасная возможность получить кусок от его земель! Разве нет?
Ланселот с испугом смотрел на Моргану, у которой на лице был целый поток эмоций, который не успевал отследить даже ее друг, так быстро и так спешно она размышляла и чувствовала.
-Артур, — позвала Моргана, словно бы угадав тревожную мысль Ланселота о том, что Моргана (шутка ли, Моргана!) долго молчит. На нее это не похоже.
-Артур, — уже громче позвала Моргана, обращая внимание короля на себя, — позволь мне сказать!
-Можно подумать, что если он тебе не позволит, ты промолчишь! – не удержался Кармелид, но его шутка прошла рядом, совсем-совсем рядом, и все же. Никого не задела.
-Говори, сестра, — дозволил король, и это «сестра» означало явное: «будь разумна, ты ведь знаешь…»
-Артур, Совет, — Моргана поднялась, немного помялась, что тоже было ей обычно несвойственно, — я разделяю угрозу короля по поводу принца де Горра. Я понимаю, есть основания опасаться его власти, но сейчас развязывать войну…господи, да развязывать войну между собою всегда было дурной затеей, а сейчас, когда наш юг только оправился от голода, и скоро грянет зима, и в преодолении наших проблем нам помогал именно де Горр, неразумно, я считаю. Однако, война все равно будет, как бы я не хотела этого избегать, но Мелеагант не простит того, что Камелот ушел из его рук из-за истории…
Моргана сглотнула. Ланселот видел, что ей тяжело говорить, но, судя по всему, это видел только он.
-Из-за истории, которую вы все знаете. Вы не знаете, чем он пожертвовал ради того, чтобы стать принцем, чтобы сражаться, вы не знаете, в каком мире он обитает, вы ничего о нем не знаете вообще! Он несет угрозу, да, и всегда будет нести ее, но я против войны. Ее надо оттянуть настолько. Насколько мы сможем…
-Чтобы подтянуть силы? – предположил Гавейн.
-Мы никогда их не подтянем, — отмахнулась Моргана, — чтобы удержать народ. Вы понимаете, что мы будем резать наших же земляков? У каждого из нас есть причины не воевать с Мелеагантом, мы знаем или его отца, или кого-то из его двора, или его самого… мы не можем допустить войны.
-Зато он может позволить себе губить наш народ, — напомнил Артур. – Этого я не позволю.
-Артур. – Моргана теперь смотрела прямо на него, — дай мне неделю, и я заключу с землями де Горра мирный договор. Мы сможем также контролировать тракт, и наладим торговлю, Артур, прошу тебя, будь разумен!
-Я согласен, — подхватил Монтессори, — с Морганой. Она права – войну надо оттягивать, у нас никогда не будет полной собранности и подготовки, но мы можем уберечь земли сегодня.
-Но мы могли бы налететь на него! – возмутился Гавейн. – Он ведь не ждет нашего нападения!
-Не все решается сталью! – это уже начинало раздражать Моргану. Этот Гавейн…какого черта?!
-Но не все решается и бумагой, — не уступал Гавейн.
-Но мы должны пытаться сохранить жизни народа! – Ланселот, молчавший весь совет, понимая, что не заслужил еще права высказываться, не выдержал все же. Гавейн помрачнел на глазах. Сначала этот щенок получал рыцарство без происхождения, потом становился другом Морганы,
далее – хуже! Он становился названым братом Артура и членом Совета. И теперь еще смел открывать рот?!
-Ланселот прав, — разрушил оцепенение Гавейна Артур. – Мы должны сохранить народ, если можем. Моргана, ты уверена, что Мелеагант захочет заключить договор с нами?
-Ему война тоже не нужна, — заметила фея, — ему нужна власть, Камелот, а не братоубийство.
-Это не ответ, тебя спросили коротко и ясно! – Кармелид тоже не унимался. Моргана закатила глаза и промолвила:
-Я полагаю, что да, заключит. Артур, дай мне неделю…
-У тебя пять дней, — возразил Артур. – Пять дней на то, чтобы подготовить мирный договор и заключить его.
-Мне мало! – Моргана вздрогнула, — Король, это же…
-Пять дней, — жестко повторил Артур. – зайди ко мне чуть позже, пожалуйста, нет, лучше даже утром. Мы обсудим пару моментов. Совет окончен. Монтессори, прошу вас, останьтесь.
Моргана вылетела из зала так быстро, что Ланселот едва успел ее нагнать, на этот раз, по-настоящему.
-Война! – прошипела Моргана яростно, — война с Мелеагантом! Нет, она нужна, но не сегодня! Хотя, завтра, с тактикой Мелеаганта, у нас может и не быть. Я не знаю….
-Ты успеешь подготовить договор и провести переговоры за пять дней? – с тревогой спросил Ланселот. – Я могу тебе помочь?
-Успею…не успею, — Моргана отвернулась к окну, яростно ударила ладонью по витражному стеклу и то жалобно звякнуло. – какая разница? Мелеагант все равно не станет вести переговоры. Или заведет их в тупик.
-Ты же сказала…- не понял Ланселот.
-Артур плохо знает свой народ и влияние Мелеаганта на толпу, — объяснила Моргана, вернее, ей показалось, что она объяснила, однако, Ланселот понял, что все плохо, а почему плохо разбираться уже не стал. – Иди, друг мой, топиться я пойду через пять дней.
Тем временем Монтессори предстал перед королем Артуром. Он был удивлен, потому что Артур никогда прежде не оставлял его после Совета, более того, и на самом Совете внимания ему обычно не выказывал, так в чем было дело в этот раз?
-Ты считаешь, война напрасна? – спросил Артур, глядя на него в упор.
-Я уже изложил свои взгляды, мой король, — ответил Монтессори голосом, полным почтения, — я понимаю, что война неизбежна, и это печально, однако, я против войны прямо сейчас.
-А когда7 – прямо спросил Артур, — когда мне предъявить виновника бед моему народу7
-Честно? – Монтессори с сомнением взглянул на Артура, — желательно тогда, когда я уже умру. Ваше величество, Мелеагант из тех, с кем надо дружить, но дружить, имея нить, за которую можно дернуть, чтобы добиться желаемого.
-Как считаешь…- Артур замялся, походил по зале, не решаясь взглянуть на советника, — Мелеагант подпишет мирный договор Морганы?
-Никогда, — ответил Монтессори, — он не подпишет его. Он желает Камелот, который ушел из его рук.
-Тогда, как быть?
-Честно говоря, мой король, никак. Я советую вам бороться с саксами дальше и забыть принца де гора, пока он не проявляет себя, как себя. Он действует чужими руками. В глазах народа – вы будете агрессором, а он – спасителем. Симпатий у вас не будет, если вы начнете проигрывать, а учитывая, что после того, как мирный договор будет отвергнут, Мелеагант поймет, что война начнется и он успеет собрать армии вперед нас, если уже не собрал, конечно. Забудьте, король, о том, что сказал вам пленник. Забудьте!
-Нет, – воспротивился Артур, — я за правду, за свой народ, за то, что губит Мелеагант своими саксонскими налетами! А это значит только одно… Монтессори, я могу на вас положиться?
-Верьте мне, ваше величество, — рыцарь склонил голову.
-Вы умны, — Артур положил руку на плечо советнику, — вы… соберите моих союзников. Через пять дней мы вступим в войну. Соберите армии, сделайте что-нибудь! Я должен отстоять свой народ.
Монтессори помолчал, обдумывая слова Артура, затем кивнул:
-Я понял вас, мой король. Я сделаю, положитесь на меня. Я могу идти?
-Ступай, — разрешил Артур и буйно заходил по комнате, пытаясь понять, куда деться. Наконец, решил, что пойдет к жене, нужно вернуть семью, расположение – это его долг. В конце концов, ему нужен наследник от брака!
Идти, только было тяжело…
Пока же король Артур метался по зале. Не зная, куда деть свой бурный нрав и кипящую от возбуждения войны кровь, пытаясь понять, как поступить ему со всем, что в жизни его запуталось, пытаясь понять, куда броситься в первую очередь: к Моргане? К Кею? К Гвиневре? К вину? – Монтессори уже достиг нужной ему комнаты и барабанил в дверь.
-иди к черту!- крикнул женский голос из-за двери.
-Это я, — непонятно зачем принялся оправдываться Монтессори и дверь неожиданно открылась. На пороге кабинета возникла Моргана – злая и уже слегка нетрезвая.
-Что тебе? – грубо осведомилась фея, — у меня много дел.
-Пройти дай, — Монтессори легко оттеснил ее в сторону, вошел. Моргана проследила за ним помутнелым взором, но закрыла за гостем дверь и ставилась на него, ожидая. Что он скажет.
-Что случилось? – спросила она. – Вернее, что еще случилось?
-Артур приказал мне тайно готовить союзников и армию, — ответил рыцарь и пересказал Моргане суть диалога с Артуром. Она протрезвела на его глазах.
-Не может быть! Он пошел мимо меня? Обманул? – Моргана метнулась в сторону, затем вернулась на место, пробежала почти через всю комнату. Остановилась, — какого черта… это конец! Так, так, так…
-Возьми себя в руки, — посоветовал Монтессори, — совсем бездействовать я не могу, но немного растянуть сборы, саботировать их – пожалуй, выйдет. По итогу, я соберу армии за неделю, если надумаешь способ, как остановить все это…
-Да как? Как? – Моргана швырнула что-то в стену, и это что-то, оказавшееся серебряным хрустальным сосудом, разлетелось, столкнувшись со стеною. – О, боги… ладно, ступай, я поняла. Нельзя, чтобы кто-то тебя увидел, ступай, ступай!
Про Кея, его убийство, Кармелида и его шантаж Моргана, конечно, и думать забыла. А вот Кармелид обладал памятью гораздо лучшей, он выжидал нужный момент, уже понимая, как разом стать обладателем всего и вся.
***
Король Артур решил идти к Гвиневре, и когда это решение победило в нем желание встретиться с Морганой, он как-то даже сразу успокоился. Будущее виделось ему ясно – армия, война, блистательная победа или мирное заключение договора с принцем. Все было ясно! Все теперь становилось на свои места. Артур чувствовал и небывалый подъем, и разбитость одновременно. С одной стороны он чувствовал, что совершает что-то не то. С другой – его совесть впервые была так прозрачно чиста перед им самим. Он шел к жене, озаботившись перед этим благом народа!
Но на пути его оказалась бродячая певица-актриса по имени Вита. Артур теперь не понимал, как он мог желать ее? Ничего больше не шевелилось в его душе, и похоть отступила.
-Мой король. – ласково заговорила с ним леди Озера, скрывающаяся в образе Виты, — я прошу у вас прощения, но мне надо говорить с вами!
Говори, — равнодушно разрешил Артур.
-Вы сказали во дворе по прибытию, что будет война…- начала девушка и смутилась, опустила взор, — простите, я смущаюсь вас. Вы очень…мужественны.
-Спасибо. – отозвался Артур спокойно, — будет, скорее всего, будет, но вам нечего опасаться, Вита, вы здесь в крепости короля.
-А с кем? – спросила Вита лукаво, — я не боюсь, не думайте, ваше величество, я хочу знать, кто падет от рук такого славного мужа?
-С Мелеагантом, принцем де Горром, — Артур ответил учтиво, но слегка раздраженно. – Извините, мне пора.
Леди Озера-Вита просто просияла, глядя ему в след. Вот оно решение! Оно не пришло ей в голову, но до чего же изящно было выстроено все! Война с Мелеагантом, и, если тот падет… он падет, она постарается, ей больше не надо скрываться и влияние над бриттами получит лишь она,
Мерлин, правда, еще есть, но он здесь не появится, пока правит Артур. А он будет правит! Она постарается. Ланселот, этот отвратительный выскочка, который никогда не преклонялся перед ее силой, который испортил ее любимую, лучшую куклу-ученицу, Лилиан, смотрит с подозрением…
Ну, ничего, смерть настигает в коридорах. Смерть настигает в постелях. Она убьет его и все будет кончено. Он никогда не узнает ее! Угрозы не будет, властвуй по праву! По праву умнейшего и хитрейшего.
Артур достиг покоев Гвиневры, постучал – ему открыла Агата, которая даже пискнула от испуга, увидев короля, но пропустила его.
-Спасибо, — Артур прошел мимо нее, к королеве к своей жене, и замер, увидев, что она мирно спит.
Еще полчаса назад сюда забегал Ланселот, передать ей поцелуй и привет. Он умчался быстро и выглядел озадаченно и озабоченно, и Гвиневра никак не находила себе места. Но она металась по комнате, жалея, что с нею сейчас нет Леи (Лея была в лазарете у Персиваля, не отлучаясь от своего мужа ни на минуту, ни на ночь, ночевала подле его постели, держа его руку, меняя компрессы), однако, когда раздался стук в дверь…
Лея точно не пришла бы – исключено! Она обещала статься у Персиваля и Гвиневра даже не ждала ее уже. Ланселот был только что, Моргана…та явится, конечно, как захочет, но ей нет смысла идти к Гвиневре, да и судя по озабоченному Ланселоту, дела в Совете шли не очень, скорее всего, фея за работой. Оставалась малая вероятность, что это отец, но Гвиневра не хотела его видеть. Если же это были придворные дамы – к черту их! К черту их всех, их тоже видеть не хотелось. Если же Артур…это было глупо, но, вдруг, Гвиневра не была рада бы встречи с ним. Когда раздался стук в дверь, Гвиневра поняла, что это кто-то из тех, кого она не захочет видеть, потому, когда Агата бросилась открывать, Гвиневра нырнула под верхнее покрывало и притворилась спящей.
Любой внимательный человек заметил бы, что постель не разобрана, а сама королева – в одежде не для сна. Любой, кто имел дело с придворными дамами, заметил бы это! Но Артур не был в самом внимательном качестве своем. Кроме Гвиневры у него была Моргана, которая спала даже за столом, если считала это нужным, и Лея, которую он взял силой, а потому Артур не замел такого несоответствия.
Гвиневра боялась, что выдаст себя своим дыханием, своим движением, неосторожным дрожанием ресниц, а Артур стоял и смотрел на нее, не решаясь уйти и остаться.
Артуру хотелось уже уйти. Но почему-то он стоял над нею, над такой маленькой, хрупкой, слабой, над своею женой, с которой он так подло обходился. Артур решил, что хоть сейчас, но должен ее приласкать, должен быть нежным, чтобы она проснулась в его объятиях, чтобы она поняла, что нужна ему…
Вернее, подумала, что нужна, ведь так жестоко держать ее в неведении, в иллюзии…или в правде? Он сам путался в своих чувствах. Решительно снял камзол, рубашку, положил на кресло рядом с постелью, и Гвиневра задержала дыхание – вот сейчас, он поймет, что она не спит! Вот сейчас он потребует супружеский долг. А у нее…Ланселот. Как позволить мужу коснуться себя, если этого так не хочется? Противно, противно…
Артур обошел ее постель, чтобы залезть с другой стороны, и Гвиневра сжалась в комочек, чтобы стерпеть, сжать зубы, если придется притворяться, и не выдать себя.
Он ел на постель, и та прогнулась под его весом, Гвиневра попыталась переместиться подальше, но куда денешься из собственной кровати? Артур наклонился к ее лицу, провел огрубелыми пальцами по щеке, это было действительно очень нежным прикосновением, но он тут же отдернул руку. Снова стал смотреть на нее, Гвиневра чувствовала его взгляд.
-Не могу, — прошептал Артур, поднялся с постели, и вышел уже через минуту из ее комнаты.
-Ушел, — Агата коснулась руки Гвиневры и та, не веря внезапному освобождению, открыла глаза, села – он ушел так спешно. Что оставил даже свой камзол и рубашку. Ушел… неужели, она ему настолько противна?
Гвиневра бессильно рухнула обратно на подушки.
Снова стук в дверь. Моргана отреагировала самым логичным образом:
-Иди к черту, кто бы ты там ни был!
Стук повторился. Фея, чертыхаясь, отворила дверь своей спальни и увидела Артура.
-Зачем пришел? И…почему так? Где потерял часть гардероба?
-У жены, — потупился Артур, — я не могу… пустишь?
-ладно, — Моргана посторонилась. Изначально она хотела ударить его чем-нибудь тяжелым за то, что тот уже стал собирать армию, но решила не выдавать своей осведомленности. Посторонилась.
-Моргана, я тебе дорог? – Артур взглянул на нее затравленно, и у феи совсем опустились руки и ярость как-то смешалась с тоскою, режущей по самому сердцу.
-К чему такой вопрос?- спросила в ответ Моргана, не отвечая и демонстрируя всем своим видом, что вопрос Артура ей оскорбителен.
-Ты вот мне дорога, — продолжал Артур, — я иду к тебе, ненавижу тебя и все равно иду. Пришел к Гвиневре, думал, что проведу ночь с нею, понял, что не могу. А до этого – встретил красавицу-бродячую актрису, что прибилась к нам недавно, Вита, так я и ее не хочу. Она красива и не нужна мне.
-ну, — Моргана вообще перестала что-то соображать от такой искренности, за этот день Артур открывался ей с новой и новой стороны и это уже пугало ее. – Я не могу тебе ничего сказать. Я не знаю, как быть…
-Если ты хочешь, чтобы я ушел, скажи, я сделаю это, — ответил король, и сделал шаг к ней, — пойду к себе, лягу спать, и утром продолжится обсуждение о войне с Мелеагантом.
-ты уже у себя, — Моргана сделала ему шаг навстречу. Ее нерешительность в движении заставила Артура дрогнуть и совсем потерять голову. Он сгреб ее в объятия – решительно и настойчиво. Моргана не сделала и попытки к сопротивлению, и даже мысль о войне с Мелеагантом куда-то отошла прочь…
Глава 66
Глядя на Моргану, нельзя было даже мысли допустить о том, что еще четверть часа назад она, хохоча, бегала наперегонки с Ланселотом до лазарета, чтобы проведать больного Персиваля. Теперь совсем нельзя было так подумать! Весь ее облик выражал полное отчуждение от всех радостей мира, она посерьезнела, и теперь нельзя было сказать точно, сколько ей лет, она выглядела много старше себя самой. Ланселоту эта разница не нравилась, Моргана становилась чужой и холодной в эту минуту и это…пугало. Не нравилось, впрочем, и то, что говорил король Артур своему Совету:
-По всей земле мы слышим стон страдальцев, но это не саксонцы. Это наш, ближний враг. Мелеагант де Горр натравливает на бриттов этих псов!
-Ложь! — заорал кто-то, не выдержав напряжения. — Мелеагант идет от рода де Горров, его род — древнее рода Пендрагонов!
-Мы сами слышали, как саксонец признался в этом! — вступился раздраженный больше обычного (связано это было с присутствием Ланселота), Гавейн. — Он сказал, что все дело рук Мелеаганта!
-И вы ему поверили? — тихо спросил кто-то совсем уже вдали, и даже Моргана не успела поймать точно, кто этот человек.
-Мелеагант нам всегда был врагом, но ловко обманывал, прикидываясь другом! — прервал возмущение Артур. — Он послал нам повозки с хлебами, но саксонские псы, его псы, и неурожай вынудили нас побираться!
-Так это, или нет, — вступил в дело Монтессори, реплики которого Моргана ждала, — но у нас нет ресурсов к войне. В этом году мы должны свести концы с концами, приобрести запасы на случай голодного лета будущего года, а война — это людские траты, это траты золота, которого итак осталось немного. Ваше величество, в ваше отсутствие мы с вашей сестрой пытались просчитать единый налог для всего населения вашей власти… это очень малая цифра!
-Почему единый? — не понял Гавейн.
-Потому что начнется отток населения, — вместо Монтессори ответила Моргана. — Мы не можем брать в этом году с юга столько, сколько с более богатого севера, однако, север не согласится покрыть все наши расходы. Каждый же год пересчитывать, кто и сколько даст, ругаться с каждой часть земли, это слишком. Вот на это ресурсов нет. И времени.
-И желания, — заметил Монтессори. — Ваше величество, война недопустима, говорю вам, как казначей.
-Казначея можно и поменять! — вклинился Кармелид, которого, впрочем, никто особенно и не спрашивал.
-Уж не себя ли ты имеешь в виду? — насмешливо отозвалась Моргана, а Артур прервал начинавшееся возмущение Леодогана:
-Оба прекратите! Кармелид, Моргана — угомонитесь! Хоть раз действуйте сообща! Во имя Камелота, во имя памяти, народа…
-Во имя Пендрагона…- подсказал Кармелид, и Моргана молча швырнула в него через стол чернильницу. Попала, к слову, удачно.
-Моргана! — возмутился Артур, но та только взглянула на короля и ничего не ответила, снова вернулась в сосредоточенное отрицание.
-Советники, — заговорил король снова, — принц Мелеагант де Горр может не быть нам врагом сегодня, но он станет им, рано или поздно…
-Интересно, почему? — фыркнул Грегори, — он всегда был другом моему роду. Почему я должен идти воевать против де Горров?
-Потому что ты давал присягу Пендрагону! — рявкнул Гавейн и ударил ладонью по столу.
-Гавейн! — прикрикнул на него Артур. — Война будет, сэр Грегори! Это факт. Война будет с Мелеагантом. Это тоже факт. Чем больше мы позволяем ему удерживаться от войны, тем больше у него сил. И сторонников.
-Междоусобица губительна, — между делом заметила Моргана.
-У нас нет шансов воевать сегодня, — поддержал Монтессори.
-Но если мы не сделаем этого сегодня, завтра мы будем уже под властью принца. Он проникнет и в умы, и в души населения, он проникнет всюду, сделает нас своим завоеванием, — мрачно отозвался Артур. — Дипломатия не выходит между нашими землями, значит, должна заговорить сталь. Он не идет ни на какой контакт и соглашения, мы должны… обезопасить себя от этой угрозы. И саксы, к слову, последуют за ним!
-Артур, твое желание войны с Мелеагантом похвально, — заметил Кармелид, — но я не понимаю, почему сейчас?
-Даже он не понимает! — не выдержала Моргана, и Кармелид ответно метнул в фею чернильницу, но попал в Ланселота. Рыцарь дернулся, когда чернильные пятна растеклись по его рубашке, Моргана до обидного громко захохотала над Кармелидом.
-Цепной пес всегда передаст хозяйке, — тихо заметил Гавейн вроде бы никому, но Монтессори услышал и отвесил ему подзатыльник.
-Прекратите! Прекратите вы все! — Артур в отчаянии схватил себя за волосы, пытаясь унять головную боль, но не особенно преуспел в этом. Голова трещала — жутко и гулко…
-Прекратили уже, — ответил Грегори, — ваше величество, я не хочу воевать с де Горром.
-Тогда что ты делаешь в числе моих людей, моих подданных, если в ответ на мой приказ ты позволяешь себе ответ «я не хочу»? — спросил Артур тихо и угрожающе, и словно бы тень Утера Пендрагона промелькнула в глазах его и затаенная безумная страсть короля охладила пыл всех присутствующих. И каждый, почти каждый, начал вспоминать вдруг, что давал присягу, или что де Горр не был особенно вежлив с ними, да и вообще — он опасен, действительно опасен, а война — это прекрасная возможность получить кусок от его земель! Разве нет?
Ланселот с испугом смотрел на Моргану, у которой на лице был целый поток эмоций, который не успевал отследить даже ее друг, так быстро и так спешно она размышляла и чувствовала.
-Артур, — позвала Моргана, словно бы угадав тревожную мысль Ланселота о том, что Моргана (шутка ли, Моргана!) долго молчит. На нее это не похоже.
-Артур, — уже громче позвала Моргана, обращая внимание короля на себя, — позволь мне сказать!
-Можно подумать, что если он тебе не позволит, ты промолчишь! — не удержался Кармелид, но его шутка прошла рядом, совсем-совсем рядом, и все же. Никого не задела.
-Говори, сестра, — дозволил король, и это «сестра» означало явное: «будь разумна, ты ведь знаешь…»
-Артур, Совет, — Моргана поднялась, немного помялась, что тоже было ей обычно несвойственно, — я разделяю угрозу короля по поводу принца де Горра. Я понимаю, есть основания опасаться его власти, но сейчас развязывать войну…господи, да развязывать войну между собою всегда было дурной затеей, а сейчас, когда наш юг только оправился от голода, и скоро грянет зима, и в преодолении наших проблем нам помогал именно де Горр, неразумно, я считаю. Однако, война все равно будет, как бы я не хотела этого избегать, но Мелеагант не простит того, что Камелот ушел из его рук из-за истории…
Моргана сглотнула. Ланселот видел, что ей тяжело говорить, но, судя по всему, это видел только он.
-Из-за истории, которую вы все знаете. Вы не знаете, чем он пожертвовал ради того, чтобы стать принцем, чтобы сражаться, вы не знаете, в каком мире он обитает, вы ничего о нем не знаете вообще! Он несет угрозу, да, и всегда будет нести ее, но я против войны. Ее надо оттянуть настолько. Насколько мы сможем…
-Чтобы подтянуть силы? — предположил Гавейн.
-Мы никогда их не подтянем, — отмахнулась Моргана, — чтобы удержать народ. Вы понимаете, что мы будем резать наших же земляков? У каждого из нас есть причины не воевать с Мелеагантом, мы знаем или его отца, или кого-то из его двора, или его самого… мы не можем допустить войны.
-Зато он может позволить себе губить наш народ, — напомнил Артур. — Этого я не позволю.
-Артур. — Моргана теперь смотрела прямо на него, — дай мне неделю, и я заключу с землями де Горра мирный договор. Мы сможем также контролировать тракт, и наладим торговлю, Артур, прошу тебя, будь разумен!
-Я согласен, — подхватил Монтессори, — с Морганой. Она права — войну надо оттягивать, у нас никогда не будет полной собранности и подготовки, но мы можем уберечь земли сегодня.
-Но мы могли бы налететь на него! — возмутился Гавейн. — Он ведь не ждет нашего нападения!
-Не все решается сталью! — это уже начинало раздражать Моргану. Этот Гавейн…какого черта?!
-Но не все решается и бумагой, — не уступал Гавейн.
-Но мы должны пытаться сохранить жизни народа! — Ланселот, молчавший весь совет, понимая, что не заслужил еще права высказываться, не выдержал все же. Гавейн помрачнел на глазах. Сначала этот щенок получал рыцарство без происхождения, потом становился другом Морганы,
далее — хуже! Он становился названым братом Артура и членом Совета. И теперь еще смел открывать рот?!
-Ланселот прав, — разрушил оцепенение Гавейна Артур. — Мы должны сохранить народ, если можем. Моргана, ты уверена, что Мелеагант захочет заключить договор с нами?
-Ему война тоже не нужна, — заметила фея, — ему нужна власть, Камелот, а не братоубийство.
-Это не ответ, тебя спросили коротко и ясно! — Кармелид тоже не унимался. Моргана закатила глаза и промолвила:
-Я полагаю, что да, заключит. Артур, дай мне неделю…
-У тебя пять дней, — возразил Артур. — Пять дней на то, чтобы подготовить мирный договор и заключить его.
-Мне мало! — Моргана вздрогнула, — Король, это же…
-Пять дней, — жестко повторил Артур. — зайди ко мне чуть позже, пожалуйста, нет, лучше даже утром. Мы обсудим пару моментов. Совет окончен. Монтессори, прошу вас, останьтесь.
Моргана вылетела из зала так быстро, что Ланселот едва успел ее нагнать, на этот раз, по-настоящему.
-Война! — прошипела Моргана яростно, — война с Мелеагантом! Нет, она нужна, но не сегодня! Хотя, завтра, с тактикой Мелеаганта, у нас может и не быть. Я не знаю….
-Ты успеешь подготовить договор и провести переговоры за пять дней? — с тревогой спросил Ланселот. — Я могу тебе помочь?
-Успею…не успею, — Моргана отвернулась к окну, яростно ударила ладонью по витражному стеклу и то жалобно звякнуло. — какая разница? Мелеагант все равно не станет вести переговоры. Или заведет их в тупик.
-Ты же сказала…- не понял Ланселот.
-Артур плохо знает свой народ и влияние Мелеаганта на толпу, — объяснила Моргана, вернее, ей показалось, что она объяснила, однако, Ланселот понял, что все плохо, а почему плохо разбираться уже не стал. — Иди, друг мой, топиться я пойду через пять дней.
Тем временем Монтессори предстал перед королем Артуром. Он был удивлен, потому что Артур никогда прежде не оставлял его после Совета, более того, и на самом Совете внимания ему обычно не выказывал, так в чем было дело в этот раз?
-Ты считаешь, война напрасна? — спросил Артур, глядя на него в упор.
-Я уже изложил свои взгляды, мой король, — ответил Монтессори голосом, полным почтения, — я понимаю, что война неизбежна, и это печально, однако, я против войны прямо сейчас.
-А когда7 — прямо спросил Артур, — когда мне предъявить виновника бед моему народу7
-Честно? — Монтессори с сомнением взглянул на Артура, — желательно тогда, когда я уже умру. Ваше величество, Мелеагант из тех, с кем надо дружить, но дружить, имея нить, за которую можно дернуть, чтобы добиться желаемого.
-Как считаешь…- Артур замялся, походил по зале, не решаясь взглянуть на советника, — Мелеагант подпишет мирный договор Морганы?
-Никогда, — ответил Монтессори, — он не подпишет его. Он желает Камелот, который ушел из его рук.
-Тогда, как быть?
-Честно говоря, мой король, никак. Я советую вам бороться с саксами дальше и забыть принца де гора, пока он не проявляет себя, как себя. Он действует чужими руками. В глазах народа — вы будете агрессором, а он — спасителем. Симпатий у вас не будет, если вы начнете проигрывать, а учитывая, что после того, как мирный договор будет отвергнут, Мелеагант поймет, что война начнется и он успеет собрать армии вперед нас, если уже не собрал, конечно. Забудьте, король, о том, что сказал вам пленник. Забудьте!
-Нет, — воспротивился Артур, — я за правду, за свой народ, за то, что губит Мелеагант своими саксонскими налетами! А это значит только одно… Монтессори, я могу на вас положиться?
-Верьте мне, ваше величество, — рыцарь склонил голову.
-Вы умны, — Артур положил руку на плечо советнику, — вы… соберите моих союзников. Через пять дней мы вступим в войну. Соберите армии, сделайте что-нибудь! Я должен отстоять свой народ.
Монтессори помолчал, обдумывая слова Артура, затем кивнул:
-Я понял вас, мой король. Я сделаю, положитесь на меня. Я могу идти?
-Ступай, — разрешил Артур и буйно заходил по комнате, пытаясь понять, куда деться. Наконец, решил, что пойдет к жене, нужно вернуть семью, расположение — это его долг. В конце концов, ему нужен наследник от брака!
Идти, только было тяжело…
Пока же король Артур метался по зале. Не зная, куда деть свой бурный нрав и кипящую от возбуждения войны кровь, пытаясь понять, как поступить ему со всем, что в жизни его запуталось, пытаясь понять, куда броситься в первую очередь: к Моргане? К Кею? К Гвиневре? К вину? — Монтессори уже достиг нужной ему комнаты и барабанил в дверь.
-иди к черту! — крикнул женский голос из-за двери.
-Это я, — непонятно зачем принялся оправдываться Монтессори и дверь неожиданно открылась. На пороге кабинета возникла Моргана — злая и уже слегка нетрезвая.
-Что тебе? — грубо осведомилась фея, — у меня много дел.
-Пройти дай, — Монтессори легко оттеснил ее в сторону, вошел. Моргана проследила за ним помутнелым взором, но закрыла за гостем дверь и ставилась на него, ожидая. Что он скажет.
-Что случилось? — спросила она. — Вернее, что еще случилось?
-Артур приказал мне тайно готовить союзников и армию, — ответил рыцарь и пересказал Моргане суть диалога с Артуром. Она протрезвела на его глазах.
-Не может быть! Он пошел мимо меня? Обманул? — Моргана метнулась в сторону, затем вернулась на место, пробежала почти через всю комнату. Остановилась, — какого черта… это конец! Так, так, так…
-Возьми себя в руки, — посоветовал Монтессори, — совсем бездействовать я не могу, но немного растянуть сборы, саботировать их — пожалуй, выйдет. По итогу, я соберу армии за неделю, если надумаешь способ, как остановить все это…
-Да как? Как? — Моргана швырнула что-то в стену, и это что-то, оказавшееся серебряным хрустальным сосудом, разлетелось, столкнувшись со стеною. — О, боги… ладно, ступай, я поняла. Нельзя, чтобы кто-то тебя увидел, ступай, ступай!
Про Кея, его убийство, Кармелида и его шантаж Моргана, конечно, и думать забыла. А вот Кармелид обладал памятью гораздо лучшей, он выжидал нужный момент, уже понимая, как разом стать обладателем всего и вся.
***
Король Артур решил идти к Гвиневре, и когда это решение победило в нем желание встретиться с Морганой, он как-то даже сразу успокоился. Будущее виделось ему ясно — армия, война, блистательная победа или мирное заключение договора с принцем. Все было ясно! Все теперь становилось на свои места. Артур чувствовал и небывалый подъем, и разбитость одновременно. С одной стороны он чувствовал, что совершает что-то не то. С другой — его совесть впервые была так прозрачно чиста перед им самим. Он шел к жене, озаботившись перед этим благом народа!
Но на пути его оказалась бродячая певица-актриса по имени Вита. Артур теперь не понимал, как он мог желать ее? Ничего больше не шевелилось в его душе, и похоть отступила.
-Мой король. — ласково заговорила с ним леди Озера, скрывающаяся в образе Виты, — я прошу у вас прощения, но мне надо говорить с вами!
Говори, — равнодушно разрешил Артур.
-Вы сказали во дворе по прибытию, что будет война…- начала девушка и смутилась, опустила взор, — простите, я смущаюсь вас. Вы очень…мужественны.
-Спасибо. — отозвался Артур спокойно, — будет, скорее всего, будет, но вам нечего опасаться, Вита, вы здесь в крепости короля.
-А с кем? — спросила Вита лукаво, — я не боюсь, не думайте, ваше величество, я хочу знать, кто падет от рук такого славного мужа?
-С Мелеагантом, принцем де Горром, — Артур ответил учтиво, но слегка раздраженно. — Извините, мне пора.
Леди Озера-Вита просто просияла, глядя ему в след. Вот оно решение! Оно не пришло ей в голову, но до чего же изящно было выстроено все! Война с Мелеагантом, и, если тот падет… он падет, она постарается, ей больше не надо скрываться и влияние над бриттами получит лишь она,
Мерлин, правда, еще есть, но он здесь не появится, пока правит Артур. А он будет правит! Она постарается. Ланселот, этот отвратительный выскочка, который никогда не преклонялся перед ее силой, который испортил ее любимую, лучшую куклу-ученицу, Лилиан, смотрит с подозрением…
Ну, ничего, смерть настигает в коридорах. Смерть настигает в постелях. Она убьет его и все будет кончено. Он никогда не узнает ее! Угрозы не будет, властвуй по праву! По праву умнейшего и хитрейшего.
Артур достиг покоев Гвиневры, постучал — ему открыла Агата, которая даже пискнула от испуга, увидев короля, но пропустила его.
-Спасибо, — Артур прошел мимо нее, к королеве к своей жене, и замер, увидев, что она мирно спит.
Еще полчаса назад сюда забегал Ланселот, передать ей поцелуй и привет. Он умчался быстро и выглядел озадаченно и озабоченно, и Гвиневра никак не находила себе места. Но она металась по комнате, жалея, что с нею сейчас нет Леи (Лея была в лазарете у Персиваля, не отлучаясь от своего мужа ни на минуту, ни на ночь, ночевала подле его постели, держа его руку, меняя компрессы), однако, когда раздался стук в дверь…
Лея точно не пришла бы — исключено! Она обещала статься у Персиваля и Гвиневра даже не ждала ее уже. Ланселот был только что, Моргана…та явится, конечно, как захочет, но ей нет смысла идти к Гвиневре, да и судя по озабоченному Ланселоту, дела в Совете шли не очень, скорее всего, фея за работой. Оставалась малая вероятность, что это отец, но Гвиневра не хотела его видеть. Если же это были придворные дамы — к черту их! К черту их всех, их тоже видеть не хотелось. Если же Артур…это было глупо, но, вдруг, Гвиневра не была рада бы встречи с ним. Когда раздался стук в дверь, Гвиневра поняла, что это кто-то из тех, кого она не захочет видеть, потому, когда Агата бросилась открывать, Гвиневра нырнула под верхнее покрывало и притворилась спящей.
Любой внимательный человек заметил бы, что постель не разобрана, а сама королева — в одежде не для сна. Любой, кто имел дело с придворными дамами, заметил бы это! Но Артур не был в самом внимательном качестве своем. Кроме Гвиневры у него была Моргана, которая спала даже за столом, если считала это нужным, и Лея, которую он взял силой, а потому Артур не замел такого несоответствия.
Гвиневра боялась, что выдаст себя своим дыханием, своим движением, неосторожным дрожанием ресниц, а Артур стоял и смотрел на нее, не решаясь уйти и остаться.
Артуру хотелось уже уйти. Но почему-то он стоял над нею, над такой маленькой, хрупкой, слабой, над своею женой, с которой он так подло обходился. Артур решил, что хоть сейчас, но должен ее приласкать, должен быть нежным, чтобы она проснулась в его объятиях, чтобы она поняла, что нужна ему…
Вернее, подумала, что нужна, ведь так жестоко держать ее в неведении, в иллюзии…или в правде? Он сам путался в своих чувствах. Решительно снял камзол, рубашку, положил на кресло рядом с постелью, и Гвиневра задержала дыхание — вот сейчас, он поймет, что она не спит! Вот сейчас он потребует супружеский долг. А у нее… Ланселот. Как позволить мужу коснуться себя, если этого так не хочется? Противно, противно…
Артур обошел ее постель, чтобы залезть с другой стороны, и Гвиневра сжалась в комочек, чтобы стерпеть, сжать зубы, если придется притворяться, и не выдать себя.
Он ел на постель, и та прогнулась под его весом, Гвиневра попыталась переместиться подальше, но куда денешься из собственной кровати? Артур наклонился к ее лицу, провел огрубелыми пальцами по щеке, это было действительно очень нежным прикосновением, но он тут же отдернул руку. Снова стал смотреть на нее, Гвиневра чувствовала его взгляд.
-Не могу, — прошептал Артур, поднялся с постели, и вышел уже через минуту из ее комнаты.
-Ушел, — Агата коснулась руки Гвиневры и та, не веря внезапному освобождению, открыла глаза, села — он ушел так спешно. Что оставил даже свой камзол и рубашку. Ушел… неужели, она ему настолько противна?
Гвиневра бессильно рухнула обратно на подушки.
Снова стук в дверь. Моргана отреагировала самым логичным образом:
-Иди к черту, кто бы ты там ни был!
Стук повторился. Фея, чертыхаясь, отворила дверь своей спальни и увидела Артура.
-Зачем пришел? И…почему так? Где потерял часть гардероба?
-У жены, — потупился Артур, — я не могу… пустишь?
-ладно, — Моргана посторонилась. Изначально она хотела ударить его чем-нибудь тяжелым за то, что тот уже стал собирать армию, но решила не выдавать своей осведомленности. Посторонилась.
-Моргана, я тебе дорог? — Артур взглянул на нее затравленно, и у феи совсем опустились руки и ярость как-то смешалась с тоскою, режущей по самому сердцу.
-К чему такой вопрос? — спросила в ответ Моргана, не отвечая и демонстрируя всем своим видом, что вопрос Артура ей оскорбителен.
-Ты вот мне дорога, — продолжал Артур, — я иду к тебе, ненавижу тебя и все равно иду. Пришел к Гвиневре, думал, что проведу ночь с нею, понял, что не могу. А до этого — встретил красавицу-бродячую актрису, что прибилась к нам недавно, Вита, так я и ее не хочу. Она красива и не нужна мне.
-ну, — Моргана вообще перестала что-то соображать от такой искренности, за этот день Артур открывался ей с новой и новой стороны и это уже пугало ее. — Я не могу тебе ничего сказать. Я не знаю, как быть…
-Если ты хочешь, чтобы я ушел, скажи, я сделаю это, — ответил король, и сделал шаг к ней, — пойду к себе, лягу спать, и утром продолжится обсуждение о войне с Мелеагантом.
-ты уже у себя, — Моргана сделала ему шаг навстречу. Ее нерешительность в движении заставила Артура дрогнуть и совсем потерять голову. Он сгреб ее в объятия — решительно и настойчиво. Моргана не сделала и попытки к сопротивлению, и даже мысль о войне с Мелеагантом куда-то отошла прочь
Глава 67
Вся та ленность, что начертана судьбою, распределяется по жизни неравномерно. Некоторых же вообще минует эта чаша несколько лет кряду, наверное, за тем только, чтобы потом напоить сполна. Гвиневра, к примеру, мечтала о том, чтобы деятельность шла к ней в руки, чтобы вокруг кипела настоящая жизнь, чтобы вокруг бурлили события и чувства, но это все не приходило к ней. Моргане была, быть может, уготована подобная судьба, как к Гвиневре, но из-за одного короля, который не смог удержать своих порывов, судьба ее повернулась так, что понятие лености становилось издевательством. Какой может быть покой, если в лазарете лежит раненый Ланселот? Надо было видеть, к слову, лицо Леи, воркующей над Персивалем, когда в лазарет распахнулась дверь и внесли бездыханного, но живого Ланселота, которого Лея видела не более получаса назад еще в нормальном состоянии, а следом за раненым влетела почти что безжизненная Моргана — во всяком случае, ее лицо казалось мертвым.
-Господи…- простонала Лея, а Персиваль, который еще менее получаса назад просил Ланселота приглядеть за Леей, если что-то случится, шепотом выругался.
-Что случилось? — спросила Лея, ища в числе пришедших кого-то, кто сможет объяснить ей. От Морганы толку явно не было.
-Леди Озера случилась! — прошипела Моргана, — чтоб её Мелеагант иссушил!
И она вышла из лазарета, едва не падая от усталости и собственной потери сил в бою с Витой-Леди. И если для Леи больше не надо было объяснять, то вот Артур таким ответом довольствоваться не мог. Он потребовал разыскать Виту-Леди Озера, но его дико интересовало, что это вообще за существо такое? Ответ знала только Моргана, и ей пришлось отвечать перед советом…
-Леди Озера — редкая тварь, которая была приемной матерью Ланселота и…не только. Она скрывается от Мелеаганта, а он ищет ее, поскольку только она знает, где спрятан Грааль!
-Грааль существует? — удивился Кармелид, глаза которого хищно блеснули.
Моргана закатила глаза и ограничилась коротким ответом, что да, Грааль существует, но им бы лучше не стоило раскрывать свои рты на этот кусок … и вообще, следующий, кто подойдет к ней с этими вопросами, вылетит из окна, невзирая на статус, корону или же имя!
Артур все понял! Он понял, что если отыщет Леди Озера, то заполучит Грааль, и тогда подчинит себе Мелеаганта, и тогда… да, Моргана сказала, что войны удастся избежать, если поймать Леди Озера и выдать ее ему, но зачем избегать войны, если с Граалем Артур может стать непобедимым?
Откуда бедняге было знать, что второй Грааль, во-первых, существует, а, во-вторых, уже пробужден в Мелеаганте? Откуда, ему было знать это, если Мелеагант не сообщал об этом на каждом углу, ровно, как и другие посвященные, Моргана предпочла за благо молчать, а Мерлина не было рядом?
-Искать Леди Озера! В замок ее…ко мне! — приказал Артур, с трудом удерживая радостную дрожь в голосе.
Но Моргана не полагала, зачем именно ищет Артур Леди Озера, но все-таки перестраховывалась. Ей удалось договориться с Монтегю — одним из капитанов стражи, отправленных на поиски Леди Озера, что в случае, если Леди Озера поймают, ее должны вести к Моргане, в обход Артуру…
Впрочем, фея не сомневалась, что ее не поймают. Они люди. Куда им?
Беспокойная жизнь феи же набирала обороты. Она бросалась в лазарет к Ланселоту каждую свободную минуту, которые лишь назывались свободными, а на деле — представляли собою просто время для других дел, которые фея отшвырнула прочь. Прошение от гильдии купцов? Переживете, если она ответит не через три дня, а через четыре…или вообще не ответит! Что эти купцы могут просить? Снижение налогов? Простите, господа, у нас тут война! Защиты Тракта? Ну… подождете.
-Моргана, я не умираю ведь, — слабо улыбался Ланселот, когда видел ее на пороге в пятый или шестой раз за день. Она врывалась обычно в двери с грохотом, приносила протертые ягоды с сахаром, морсы, отвары. Ланселоту было легче, но лекари еще настаивали на паре дней лазарета.
-Конечно, не умираешь! — Моргана даже хмыкнула, — кто тебе даст, идиота ты кусок? Ешь! Я принесла свежего меда, он восстановит твои силы.
-Мои силы в порядке, о себе подумай, — Ланселот отпихнул ее руку с ложкой, — у тебя круги под глазами, и снова скулы проступили. Ты спишь?
-Ешь, — Моргана отвела взгляд и снова атаковала рыцаря ложкой, — ешь или я позову Гвиневру!
-Она приходит так часто, как может, — Ланселот вздохнул, — плачет, винит себя, что если бы разрешила мне остаться у нее… Моргана, ты поспи, в самом деле! Я взрослый мальчик, я смогу и без твоего постоянного визита!
-Я без этого не смогу, — мрачно отозвалась Моргана, — я пытаюсь составлять мирные соглашения, одно за другим! Я пишу к Мелеаганту по три письма в день, но он морочит меня! Мы с Монтессори составляем соглашения, пытаемся… а в ответ знаешь что? Он вносит свои предложения, потом пишет, что передумал. Вот, например, бывшие земли Кармелида мы предложили оставить за ним, а в итоге, он написал, что лучше эти земли оставить за Камелотом, а ему тогда отдать все земли под Трактом. Мы пишем, что согласны, и тут от него приходит ответ, что ему не нужен Тракт, ему нужны земли Кармелида! Мы пишем, что согласны, переписываем договор вновь, отправляем и тут…письмо! Ему Тракт тоже нужен…
-Он издевается, — тихо промолвил Ланселот.
-Он издевается, — тихо вторила Моргана. — Он хочет войны. Артур ликует. Артур ищет Леди Озера. Я тоже ее ищу. Его люди — это люди, а я дала ей бой и смогу ей противостоять.
-И не думай, — строго взглянул на фею Ланселот, — она убьет тебя и даже не дрогнет. Плевать на войну, но ты должна жить! Мелеагант тебя не тронет и в случае победы.
-Войны не будет, если мы поймаем Леди Озера. Она нужна ему, как та, кто знает, где второй Грааль, без нее у него нет поиска. Выменяв Леди Озера на мир мы получим пару лет. в случае же войны будет сложнее, нет, Мелеагант не станет драться до каждого жителя деревень, но Артура погубит. И меня.
-Он не тронет тебя! — горячо запротестовал Ланселот. — Он же… да там Уриен! И я защищу тебя!
-Поправляйся, — Моргана строго взглянула на рыцаря, поднялась, — срок переговоров, что дал мне Артур, истекает завтра. После этого мы начнем подготовку к войне, начнется полный сбор армии. Нам нужны такие люди, как ты…
-Я не буду биться против Мелеаганта, — Ланселот серьезно взглянул на нее, взял за руку, — Моргана, я…
-Будешь, — Моргана вырвала ладонь из его руки, — ты присягнул Артуру — это раз, здесь Гвиневра — это два. Будешь, Ланселот!
Лея, тихо переговаривающаяся с Персивалем, взглянула на Моргану, когда та слишком подняла уж голос. Моргана вздохнула:
-Лея, кончилось время дружбы, кончилось время любви, теперь все уже не так. Персиваль, поправляйся и ты.
И она вышла из лазарета — мрачная, усталая. Раньше ее Ланселот отправлял на отдых, когда видел, что она слишком сильно измотана. Сейчас его не было, если бы был Мерлин, он позаботился бы о ней, теперь не было и его, и только Монтессори вчера выгнал ее спать на два часа, когда увидел, что от нее нет уже толку. Она потеряла два часа! Целых два часа на сон, когда могла подготовить новое, пустое, но все-таки, соглашение! Или могла походить по городу, вдруг Леди Озера выдаст себя? Как глупо!
Могла ли Моргана в такую минуту вспомнить о Кее, о том убийстве, что он совершил? О Кармелиде с его шантажом? Не могла. А вот Кармелид помнил. Он не мог не воспользоваться ситуацией.
Когда Моргана вошла в зал Совета, чтобы с Монтессори обсудить новое письмо к Мелеаганту, она увидела Кея, стоящего на коленях у престола, Артура, смотрящего на своего молочного брата с отвращением, Кармелида, что не скрывал своего торжества и членов совета, которые пытались не выдавать своих чувств, но все-таки, на лицах многих было написано откровенное сочувствие. Гавейн и вовсе страдал больше всех — он так часто заботился об этом юродивом, что считал уже его за своего близкого человека, а тут… убийство в замке — это казнь! И если Артур король — он обязан казнить его. Моргана только оглядела Зал и все поняла.
-Артур, не надо! Он даже не понимает, что совершил убийство, — тихо произнесла она, выдавая и свою осведомленность. Кармелид ухмыльнулся — ему хватило чести не выдавать и того, что Моргана знала, и что просила сама убить Октавию, и Лею — это можно было использовать потом. Нет, герцог поступил иначе. Он пригласил Кея и в его присутствии, его реакциями подтвердил Артуру свои «предположения». Артур едва не потерял сознание от ужаса, он знал, что обязан наказать Кея, и знал даже — как, Кармелид милостиво подсказал ему это.
-Артур, он ведь не осознает! — вступился Гавейн, он поддержал Моргану, и, если бы ему кто-то сказал о том, что это вообще возможно раньше, Гавейн немало бы удивился этому.
Артур молчал. В его душе боролись две змеи — одна душила его страхом, жила в больших глазах Кея, который плакал, глядя на Артура и понимая, понимая только сейчас, что он сотворил. Он не мог понять, как это вышло? Он же просто хотел, чтобы Артур его снова похвалил, как похвалил за спасение Марди? Почему же Артур готов расплакаться, как всегда, как тогда, в детстве, когда его не брали играть… или же, напротив, вместо игр оставляли следить за Кеем? Кей знал, что для Артур он всегда был обузой, и что Артур стыдился его, но…как же вышло? Кей не хотел ничего плохого! Кей хотел, чтобы его похвалили. Только и всего!
Другая змея жила в сердце Артура. Это была кровь Пендрагонов, которые всегда брали свое. Это была кровь, которая говорила, что Кею давно не место подле короля, который хочет прославиться, который хочет жить вечно в легендах и славе потомков. Надо пользоваться случаем, надо убить его, надо стереть саму предательскую память о нем, и тогда все будет хорошо! У него скоро будет Грааль, покорность Мелеаганта и слава. И все полюбят его. Кей не захотел уехать к себе и жить тихо, уединенно, не смея рассказывать, что Артур был его молочным братом, он не сообразил этого и пусть теперь пеняет на себя!
Две змеи. Две проклятые змеи. Они рвали Артура на части. Он не знал, как поступить и весь Совет и даже замершая в дверях Моргана (она стала как-то…дурна за эти пару дней, землистый цвет лица не идет ей!), все перестало существовать.
-Тебя казнят после моего военного похода, Кей, я не прощаю убийств, — слова, словно молот. Воздух сгущается. Моргана пытается заступиться, что-то кричит Гавейн, и даже Монтессори, и Монтегю — все пытаются отговорить Артура, но он дает понять, что все кончено и покидает зал Совета. Кея уводят, он плачет, упирается…
Моргана мнет в руках письмо, полученное от Мелеаганта. Ей плевать.
***
Лилиан ушла в свою работу с головою, благо, целители нужны всегда, особенно такие тихие, жалостливые, как Лилиан. Мелеагант готовил своих союзников, собирал собрания с герцогами, графами, баронами и воинами каждый день. Он готов был вести войну, его поддерживали без труда, разгромить Артура было весьма соблазнительно, учитывая, что Пендрагон Утер каким-то чудом умудрился испортить отношения под конец жизни примерно с половиной знатных родов, с остальными уже расправлялся его сын, явно желая не отставать от отца.
Теперь в замке де Горр каждый день был приём, каждый день вывешивали новые и новые знамена, развертывали флаги и все сбивались с ног. Лилиан не любила суеты, и всех этих знатных лиц, которые, как ей казалось, смотрели на неё свысока, и будто бы презирали за что-то, хотя, если честно, на нее почти не обращали внимания, да и кто посмел бы презирать возлюбленную принца де Горра? Всем еще хотелось дружить с принцем.
Лилиан решила, что пока все, даже Уриен, заняты чем-то странным, планомерным, жутким. Ей лучше убраться подальше. Уриен, кстати, не только успевал на Совет, судя по всему, он обсуждал с Мелеагантом дела как-то отдельно, и приходил не на каждый сбор, больше же он предпочитал компанию господина Матео — кораблестроителя. Было смешно наблюдать, как они стоят на берегу, размахивая руками, разговаривая частично на языке жестов и дикой смеси языка бриттов и испанском. Уриен проникался романтикой моря, и его, кажется, даже тяготил берег. Он таскал дерево, смолил, пропитывал лаком бревна, связывал канаты, концы, учился бросать якоря и совсем загорел, не говоря уже о том, что в речи его проскальзывали какие-то морские словечки и испанские наречия.
-Что я упустил? — поинтересовался Мелеагант за ужином у Лилиан, наблюдая за те, как Уриен, размахивая руками, рассказывает Матео какую-то историю, пересыпая свою речь испанскими словами.
-Твой друг стал поклонником моря, — объяснила Лилиан, разглядывая красную рубаху Уриена, неожиданный кожаный камзол и блестящие крючки-монетки, обшивающие карманы.
-Я вижу, — заверил ее Мелеагант, — я просто пытаюсь понять — почему? Эй, Уриен, вернись к нам, на сушу!
-Я на суше, — ответил Уриен, взглянув на Мелеаганта, — а что нужно?
-Почему море? — спросил принц, — с вами, господин Матео все ясно, но ты, Уриен! Ты же плавать боялся лет до тринадцати, я помню!
-О! — воскликнул Уриен, — женщины, они как море, а море, как женщины. Везде есть страсть и одно нужно лечить другим.
И граф углубился снова в беседу с Матео, который разворачивал перед ним какие-то чертежи и объяснял про боевое оснащение корабля.
-Понял, — ответил пораженный Мелеагант, и, взглянув, на усмехающуюся в тарелку Лилиан, сказал, — значит, если ты меня оставишь, я просто утоплюсь, все верно?
-Да только ради этого надо тебя оставить…- Лилиан улыбнулась одними глазами, и аккуратно, чтобы не видел Мелеагант, взяла со своей тарелки ржаную булочку и сунула ее под скатерть. Руки-лапки тенюшки легонько коснулись ее кожи, и вмиг булочка перекочевала к ним, тень замурлыкала.
-Какого черта…- Мелеагант услышал, наклонился под стол и увидел довольную тень, облизывающую пальцы-коготки, — так, вы совсем обалдели?
Тень довольно мурькнула и состроила сожаление, но Мелеагант ему не очень-то и поверил…
Лилиан не особенно переживала по поводу того, что судьба ее складывалась так, что не оставалось ничего, кроме того, как заниматься лечением больных. Она чувствовала, что и Мелеаганту так спокойнее, когда она рядом, но не под рукою, не слышит всех его планов и затей, он словно бы боялся, что она, узнав, что он собирает армии, готовится убивать, отвернется от него. Глупый-глупый принц, никакая сила не отвернет ее уже от тебя, ведь держит ее подле тебя любовь самая настоящая.
Но Лилиан не говорила об этом с Мелеагантом, а рано утром. На рассвете, собрав свою корзинку, наполнив ее микстурами, травами, кореньями и тканями для перевязки, она выходила в деревни и бродила от дома к дому, спрашивая, не нужна ли кому помощь. Ее знали, ее ждали и очень любили. Иногда ей пытались заплатить, но она всегда находила способ уклониться от монет и продуктов, принимала только милые игрушки, какие-нибудь сделанные руками мастеров вещицы, не очень дорогие, но приятные глазу. И за это любили ее еще больше, ведь мастеров в земле де Горр было куда больше, чем желающих расплачиваться монетой.
Сегодня Лилиан встретила женщина с очень добрым лицом, какое бывает только у хозяек-крестьянок, на которых сваливаются все тяготы земли и неурожая, но которые всегда находят выход и не умеют отчаиваться. Ее глаза смотрели с такой надеждой на Лилиан и она так молила ее этим взглядом, что сама для себя целительница пообещала сделать все, чтобы помочь ей.
-Кто у вас? Или что? — спросила она как можно более ласково.
-Муж, — одними губами ответила женщина, — он очень хороший человек, помогите! У нас четверо детей, старший еще не вошел в силу, дочери-погодки, и в колыбели…
-Пойдемте, — решила Лилиан, и женщина почти потащила ее в свой дом, очень чисто убранный, бедноватый для большой семьи, но все-таки, добротный. Муж, на которого пальцем указала женщина, лежал на грубо сбитой постели, его лицо нельзя было увидеть в полумраке, Лилиан сделала знак женщине остаться позади и приблизилась к страждущему, осторожно взглянула на него и увидела знакомые шрамы…
Странная, совершенно неуместная улыбка озарила лицо Лилиан. Женщина с подозрением воззрилась на нее, явно решив, что она спятила.
-Здравствуй, Мэтт Марсер, — тихо сказала Лилиан и глаза больного взглянули на нее, он вглядывался в ее лицо почти минуту, затем спросил:
-Лили? Ты что, жива? Я думал, что с твоим умением выбирать путь долгой жизни тебе не видать… похорошела!
-Я целитель замка де Горр, — ответила Лилиан, — судьба! Я той ночью выжила благодаря вам, и теперь я верну долг.
-Целитель… — Мэтт взглянул на нее теперь с интересом и даже приподнялся на подушках, — возлюбленная принца! Да, я слышал. Мне было интересно, как сложилась твоя жизнь.
-И мне было интересно, как вы, — вежливо ответила Лилиан, поднимая на колени к себе корзинку с микстурами, — вдова и трое детей? Еще один свой?
-И сан священника, — глазами указал куда-то в сторону Мэтт и посерьезнел, — и хворь.
-Вылечим, — пообещала Лилиан, представляя, как она расскажет про эту встречу Мелеаганту, — ну-ка…
***
-Моргана, ты считаешь, что я поступаю неправильно? — Артур взглянул на фею так жалобно, словно бы он где-то напроказил и теперь силился разжалобить ее сердце, чтобы избежать наказания.
-Что я думаю — не имеет значения, — строго ответила Моргана.
-Имеет, — твердо возразил Артур, — имеет для меня.
-Я считаю, что ты ошибаешься, решив казнить Кея, — честно ответила фея и налила себе из блестящего серебряного кувшина свежее, чуть горьковатое фруктовое вино, — Артур, я понимаю, что Кей для тебя всегда был обузой и что для статуса короля — присутствие юродивого молочного брата — это унизительно, но…
-Дело не в этом, — прервал Артур, тоже наливая себе вина, поскольку, несмотря на протянутый кубок к Моргане, она явно его игнорировала, — дело не только в этом, вернее. Я бы смирился с этим, честно, но он совершил убийство! Убийство женщины. Молодой. Она была немного старше моей жены.
-Да, — кивнула Моргана, отходя от стола к окну, — Артур, я понимаю. Честно — я понимаю тебя лучше всех. Октавия была дрянью — это факт, она интриговала со всеми — это тоже факт, и она хотела занять трон твоей жены — это, как ты, наверное, догадался, тоже факт. Но при этом это не дает морального права на убийство. Я не расстроена с ее смерти, я расстроена с того, что теперь умрёт Кей, хотя, клянусь богами Пантеона, однажды Октавия бы доигралась, и кто-то, возможно, что даже я, убил бы ее.
-Но ты этого не сделала, — заметил Артур, нерешительно делая шаг к Моргане, — это сделал Кей. Все твои слова — только слова, вот если бы я казнил за них, или, хотя бы, сёк, тогда ты бы не отвертелась.
Артур осторожно коснулся рукою спины Морганы, проводя пальцем через ткань по тому месту, где у неё были шрамы. Он уже так хорошо изучил их, так хорошо знал, но она упорно вздрагивала каждый раз, ощутив его руку на своей спине.
-Иногда мне очень хочется понять, что ты чувствуешь с этими шрамами…
-Я могу тебе также отвесить, — предложила доброжелательная фея, — хочешь? Но вернемся к Кею…
-Моргана, я люблю его, каким бы он ни был, я люблю его, — Артур отошел от нее, — но я не буду королем, если буду одних миловать, а других казнить. Какой я король, если я не могу уследить за своим же братом? Если бы сейчас здесь был Мерлин…
-Но его нет, — жестко заметила Моргана, — потому что король его изгнал за интриги.
-у тебя хорошая память, — кивнул Артур, — мне сложно, Моргана! Кей убийца, Гавейн нашептывает мне на Ланселота. Я знаю, что он из ревности, но мне тяжело не слушать его. Я уже ненавижу Гавейна. Только ты — моя сестра…
-А я тоже интриганка, — Моргана спокойно смотрела на Артура, — если король не может уследить за своею сестрой…
-Ты не…- Артур закашлялся, — ты не только…то есть, ты на благо моей короны, у тебя была тысяча шансов убить меня, я тебе верю.
-У Мерлина тоже была эта тысяча, если не больше!
-Если бы он вернулся и попросил прощения, я принял бы его! Если бы он перестал поучать меня, а был бы другом, а не папашей… — Артур стиснул кубок так, что костяшки пальцев его побелели. –Переговоры с Мелеагантом провалены, Кей убийца, Мерлина нет, армия моя почему-то не готова, значит, что я должен делать? Начать войну, но перед этим поменять командующих, если они не могут собрать мои войска, казнить Кея… я знаю, что я прав, Моргана, но только вот почему-то я чувствую себя чудовищем.
-А это у вас наследственное, — не удержалась Моргана. Со звоном поставила свой кубок на столик так, что он едва-едва не упал и направилась к дверям, клокоча от негодования, но Артур неожиданно схватил ее за руку, бросившись следом, развернул к себе лицом.
-Я не мой отец! — яростно прошипел он, стискивая запястье Морганы так, что она тонко вскрикнула, не удержавшись. — Я не он. Я не прячусь под маской!
Моргана вырвала свое несчастное запястье из его руки, толкнула его в грудь кулаком, чтобы иметь возможность для маневра, если потребуется и прошипела в ответ:
-А надо бы!
Их противостояние могло вылиться во что угодно, но дверь распахнулась с коротким стуком и прежде, чем Артур успел ответить, на пороге возник Монтессори в компании двух или трех слуг. Он был взвинчен до предела, но, увидев семейную драму, тактично вошел сам, закрыв перед носом изумленных сопровождающих дверь, кашлянул. Моргана отпрянула от Артура, но продолжала сверлить его взглядом, явно готовая броситься в драку, если он хотя бы посмеет приблизиться к ней.
-Э, здравствуйте, леди Моргана, — Монтессори обладал потрясающей дипломатией и умением ориентироваться везде и всегда, — ваше величество, ваше высочество, у меня дурные вести.
-А другие вести у вас бывают? — обозлился Артур, — хоть что-то хорошее!
-Ну, если подумать, это может быть и хорошая новость, — нашелся Монтессори, — ваше величество, вам не придется казнить вашего брата Кея, потому что он…сбежал.
Моргана поперхнулся едким словом, и, коротко взглянув на Артура, поняла:
-Вернее, его увели? Кто?
-Я полагаю, если мне можно полагать, — вежливо ответил Монтессори, — что это был Гавейн. Слуги видели его…они ждут за дверью.
***
Конечно, это был Гавейн! Он больше всего заботился о юродивом и, понимая, что решение Артура неизменно, он решил со всей своей прямотой рыцаря действовать самостоятельно. Гавейн отдавал отчет в своих действиях, но не мог не смотреть на Кея без жалости. Юродивый же, абсолютно потерявшись в страшных криках, в слезах, лишь тихонько поскуливал, как побитый щенок, и ничего даже уже не просил, лишь всхлипывал, вытирая слезы испачканным в крыжовниковом варенье рукавом, и лицо его становилось еще грязнее. Глаза же Кея — большие, заплаканные, красные, были глазами ребенка, который остался совершенно один…
Такими были глаза детей, которых видел Гавейн в сожженных саксонскими наемниками деревнях. Так они смотрели на места, где были их дома еще четверть часа назад, а ныне стыл пепел.
И сердце Гавейна — сердце рыцаря, не выдержало. Договориться со стражей — пара пустяков, если стража знает его, почитает и полагает доверенным короля. Как страже сопротивляться знатному рыцарю? Никак!
-Кей, пойдем, — Гавейн шепчет. Первый раз в жизни он совершает предательство короны, потому что его честь так говорит ему. — Пойдем, я спасу тебя, только тихо.
-Я плохой, — Кей плачет, — я совершил плохое дело.
-Нет, — Гавейн проглатывает неприятный комок, — это, да, так, но ты не заслуживаешь смерти. Идем, в Камелоте, здесь, недалеко, есть одна маленькая часовня, я тебя спрячу в ней. Артур добрый. Артур простит тебя, вот увидишь. Только дай ему время…
Проходит почти вечность уговоров, и Гавейну кажется, что провидение отвернулось от него, но вот — чудо! Доверчиво, осторожно, готовый отдернуть ладонь в любую секунду, Кей дает ему свою ладонь — грязную и липкую, Гавейн поспешно набрасывает на него плащ. К сожалению, Гавейн не силен в интригах и не знает, что такое двор. Его чутье — это чутье рыцаря, воина, это не чутье министра, чиновника или хитроумного правителя, нет. Он не догадывается, как нужно осторожно вывести Кея и попадается на глаза паре стражников, которые находятся под началом Монтессори. Но Монтессори тоже человек и, получив трагичное известие о бегстве Гавейна с Кеем, он выжидает добрых три четверти часа прежде, чем идти к Моргане или Артуру. Лучше к Артуру, потому что Моргана сразу сообразит, кто свел Кея со двора, а юродивого, как бы ни было, жаль!
Кей уходит с Гавейном, Гавейн по пятому кругу объясняет, что нельзя появляться в городе, нельзя выходить и что доверенное его лицо — в прошлом содержал в этой часовне приют для убогих и сирых, и что Кею нельзя заговаривать даже с ним лишний раз, он обо всем позаботится…
И всё идет так, как должно идти. Часовня открыта для Гавейна, его встречает настоятель, милый сердцу Гавейна Кристофер, который готов выделить для Кея убежище.
-Он не убийца? Не вор? Не преступник? — строго спрашивает Кристофер, но его глаза не выдают строгости и жестокости, по всему, по каждой детали его одежды, по трижды заштопанным рукавам и обмотанной тканью обуви видно, что человек этот добрый, и по мелкой сетке морщин…
-Нет! — с жаром возражает Гавейн, — он просто должен исчезнуть на время, пока король не разобрался во всем. Король сам вернет его.
-Ну, что-то вы зачастили с побегами от короля, — смеется Кристофер, — тут девушка недавно прибежала, красавица, смесь кровей, сама прекрасна, поет, как ангел! А все туда же — спасите, помогите, от ревности в замке спасу нет! Ну что ж вы, дети божьи, лаетесь между собою? Волки живут смирнее и дружнее, чем вы!
И Гавейн много раз пожалеет, что не обратил внимания на эти слова.
-Да-да, — Гавейн спешит, ему надо вернуться в замок, — спрячь его! Все эти девицы меня не интересуют, знаешь ли. У них там своя жизнь, своя дележка мужчин, свои интриги, женщины вообще стали шумноваты.
И, конечно, он имеет в виду Моргану, которая никак не может сесть рядом с королевой и Леей в башне и вышивать платочки любимым. Одни беды от них, ну надо же!
-Не уходи! — Кей хватается за рукав Гавейна и падает на пол, не желая подниматься и отпускать Гавейна. Гавейну приходится наклониться, встать на колени, чтобы оторвать руку Кея.
-Не плачь, — уговаривает рыцарь, — не плачь, маленький!
«Маленький», — так назвала Кея Лея, и Кею становится легче. Он вдруг понимает, что это еще не конец и даже улыбается. Гавейн, наконец, уходит, едва-едва удерживаясь от того, чтобы не вернуться за Кеем назад, но что-то не дает ему этого сделать.
-Кто это был? — стоит Кристоферу переступить через порог своей кельи, едва успевает он разместить Кея в кухне, где когда-то варили для бедняков кашу, а ныне, из-за опасных подъездных путей и не доходят сюда товары, лишь остаются бедняки, голос уже допрашивает его.
-Это был рыцарь из замка короля Артура, — отвечает Кристофер, — он привез сюда человека.
-Человека? — женщина даже взвизгивает, — и ты, свиное рыло, так спокойно говоришь о том, что здесь мой враг?
-Успокойтесь, — увещевает Кристофер, — он только оставил того, кто тоже ищет убежища. Я сказал ему, что него бояться, он не спрашивал про вас, я сказал только, что одна знатная дама дивной красоты бежала из замка и нашла здесь приют.
-Что? — голос прорезает металл и лед. Он опасен. Он обманчиво ласков.
-Госпожа Вита…- пытается умолять Кристофер, но в следующее же мгновение его голова с глухим стуком падает, а тело обмякает, не успевая за откатившейся, отрубленной головой.
Сила — это просто сила. Вита — Леди Озера срывается с места, она бежит в кухню, на ходу пытаясь сообразить, как ей быть, если там Моргана и этот старый дурак ошибся! Что, если она найдена? С Морганой она справится, конечно, но будет очень неприятно — девчонка еще способная. Не Моргана. Уже хорошо!
-Вита? — Кей вытаращился на посетительницу и вдруг задрожал, забился куда-то в дальний угол, пытаясь казаться незаметным среди какого-то тряпья и хлама. Он вспомнил, что недавно Моргана дала этой женщине бой, и так и не понял почему, но…
-Хватит, — ледяная сила скользнула с ее пальцев, и легкое покалывание (о, как это приятно в лихорадочных мыслях), метнулось по всему ее телу, а Кея уже сминало. Все сундуки и тряпье разметало по углам, оставляя юродивого одного против дикой первобытной силы. Он держала слабыми руками метлу, грязную, наполовину выщипанную и пытался спрятаться, хотя бы голову, прижимался к этой метле, как будто она давала ему убежище…
Метла вспыхнула в его руках и Кей см вспыхнул изнутри. Все его внутренности полыхнули, адским пламенем, и боль, невиданная никогда Кеем прежде, ослепила его, и свела с ума в один миг, как будто бы мало было и так его слабого ума! Сила сорвалась, сила бушевала внутри него, рвала на части слабое тщедушное тельце, заставляла его мозг лихорадочно вспоминать всю его маленькую жизнь, и там не было, совсем не было ничего, что он мог бы отметить о себе с гордостью. Смешки в глазах друзей, чувство, что он обуза для Артура, желание, чтобы Артур его обнял, плохо скрытое презрение рыцарей, тоска отца в глазах усталых, когда он смотрел на своего сына, красивая женщина, которая отворачивается от Кея… и Гавейн, который привел его на погибель.
«Он знал», — вдруг ясно прозвучало в голове юродивого, — «он не хотел, чтобы Артур мучился и казнил меня».
И больше ни одна мысль не коснулась Кея, сила унесла его в вихрь пламени, кожа юродивого запузырилась, запенилась, расплавляясь в кровавую бесформенную массу. И масса эта отвратительной, тлеющей и горячей лужицей полилась к ногам Леди Озера так стремительно, что ей пришлось переступить даже подальше, чтобы не испачкать край своего платья или туфли.
-Какая же ты дрянь, — тихо промолвил кто-то позади Леди Озера. Она дернулась. Готовая вступить в бой, но Мерлин, вышедший из пустоты, не скрывающий своих слез, ловким движением застегнул на ее шее кованый железный обруч, и вся сила Леди Озера вдруг оказалась заблокирована. Она метнулась к дверям, пытаясь содрать с шеи проклятый амулет, который уже узнавала (еще одно изобретение Мерлина), но только разодрала в кровь горло ногтями, сдирая сероватую кожу свою…
Она попыталась ударить его рукою, но он грубо заломил ей руку за спину и она заверещала. Попыталась лягнуть его, и укусить, но Мерлин мгновенно пресек эти попытки и обездвижил еще одни обручем на горло. Она обмякла в его руках, затихла.
-Сказал же этому принцу, что найду…и приведу, — проворчал Мерлин, запутывая на руках и ногах Леди Озера-Виты магические веревки-заклинания, которые при алейшей попытке к бегству должны были полностью погрузить ее в кокон, в котором понемногу нарастала температура, — а он мне еще не верил! Говорил, что я стар. Тьфу ты… Кея жалко, какого черта он здесь делал?
Глава 68
Лесная сырость может быть очень приятной и романтичной, может наталкивать на размышления о мироздании и смысле бытия, а может неслабо давить на нервную систему, особенно если ты сидишь в крытой позорной телеге, лишенная магических сил железными обручами, которые сдавливают тебе горло и едешь к тому, кто изнемогает от желания отомстить тебе за всё.
А, впрочем, виновата ли ты? Вернее, так ли сильно виновата, как тебе это кажется? Ты просто оказываешься жертвой собственных мечтаний и методов, но ты ведь не желаешь ничего дурного! Ты запросто позволишь, и позволила бы властвовать хоть одному мальчишке, хоть другому и даже была бы его союзником. Самым верным и самым рьяным, но нет! Сами звезды ополчились на тебя. И еще эта телега…
Ах, эта телега…
Мерлин рассудил, что перевозить Леди Озера, пусть и лишенную магической силы его амулетами, пусть и обездвиженную, лучше всё-таки, в тайне. Он мог бы перенести себя сразу же к Мелеаганту, но заклинание нельзя использовать на существе, обладающим магией, но лишенным ее — чревато разрывом самого существа, а принцу де Горру, да и самому Мерлину, эта личность была нужна живой, пусть и после того, что друид увидел, после той массы, в которую обратила она несчастного Кея, Мерлину меньше всего хотелось оставлять ее живой. Мерлин был бы не против прогуляться пешком, но амулеты, как он опасался, были рассчитаны не на столь долгий срок. А потому — чем скорее он бросит к ногам де Горра Леди Озера, тем будет лучше для нее самой. Дальше Мелеагант сам разберется — не маленький мальчик, даром, что немного старше Артура.
Пораскинув мозгами, Мерлину удалось достать крытую повозку странного толка — в ней не было ничего, кроме грубого куска рогожи и крепко вкрученного стула без спинки и подлокотников, очень грубого. Да и повозка сама выглядела очень старо, и почему-то пахла какой-то ветшалой гнилью. Выхода не было, Мерлин пожал плечами и заставил Леди Озера взойти на повозку, но она не села на стул, молча, и очень мрачно взглянула на Мерлина и села на крытый рогожей пол, поджав под себя ноги с гримасой брезгливости. Мерлин не понял в чем дело, но рассуждать ему было некогда, он запряг лошадь и сел на повозку, принимая свой путь.
Между тем, если бы Мерлин был бы внимательнее, то понял бы, почему Леди Озера так помрачнела и отказалась сесть в эту повозку, в эту позорную телегу. Дело в том, что после того, как это местечко совсем перестало обхаживаться королевскими визитами, дороги совсем перешли в негодность, но в этой деревеньке, в этом краю также жили люди, также любили, ненавидели, пили, дрались, рожали детей, ругались и предавали. И, конечно же, не забывали не только исповедоваться в грехах своих, но и совершать преступления. Но иметь в таком малом краю, пусть и очень живом, и судилище, и палача, и место казни — глупо. Вот и собрались две-три маленьких деревушки и обзавелись одною позорной телегой, в которую сбивали преступников и везли их. Да и не поедешь же за каждого воришку до судилища? Оставляли связанных в телегах позорных, и ждали, пока появится еще хотя бы два-три человека, чтобы вести, так сразу несколько и не гоняться за дымом. Хуже было, если оправдание от решения было, ведь тогда. Стало быть, возвращать назад придется, а выезжать из этой деревушки по пологому склону, да с людьми, да по разбитым дорогам тяжко, а вот назад, с теми же людьми, по пологому склону подниматься, да по разбитым дорогам — и вовсе невыносимо. Вот и исхитрялись по-разному, где оговорят, мол, видел, как тот топор поднял, да как замахивался, иль взятку сунут… взятки ведь и на плахе берут, и, быть может, после неё тоже.
Но Мерлин всего этого не знал, а потому, взяв телегу, как единственный подходящий транспорт, отправился в путь с плененной Леди Озера.
Она молчала почти до самого Инда. Тихо, конечно, тоже не ехала, нет. Сопела, тяжело дышала. Возилась, перекатывалась, пытаясь освободиться от магических сил амулетов, но не выходило.
-Мерлин, — наконец, заговорила она тихо, но друид прекрасно ее услышал.
-Что тебе? — осторожно спросил друид, собирая свои силы для борьбы, которую давно уже чувствовал.
-Ты совершаешь ошибку, — как бы равнодушно ответила Леди Озера и затихла, делая вид, что ей всё равно.
-Да, — легко согласился Мерлин, прекрасно знающий эту ее тактику. Еще немного проехали в молчании, скоро должен был начаться Тракт.
-Мелеагант чудовище! Если он узнает, где второй Грааль, он завладеет им! — теперь Леди Озера перешла к паническим ноткам в голосе, но, наверное, Мерлин слишком много общался с Морганой, потому что почувствовал в этот момент что-то очень неискренне в ее голосе, не было тех ноток, которые должны быть в панике и он не ответил, но стал ехать чуть быстрее, потому что Тракт не был местом лучших встреч.
-Мелеагант поработит всех! Он прольет кровь детей невинных! Он обречет их на страдания, как ты обрек на страдания маленькую Моргану! — теперь она попыталась воззвать к чувству вины, и у Мерлина возникло стойкое желание залепить ей рот чем-нибудь…вечным. Он, конечно по –прежнему, не мог использовать магию на Леди Озера, но с помощью заклинаний мог придать большей скорости и телеги, и лошади и вот…уже Тракт.
-Мелеагант — это Зверь, что восстанет из праха наших костей и станет всеобщим злом!
-Я очень рад за его карьеру, — не удержался Мерлин, — от наследника принца де Горр к всеобщему злу — хороший мальчик!
-Он изгонит тебя, как изгонит Артура, и как Артур сам изгнал тебя! — она меняла тактики на ходу, надеясь, что если никакая по отдельности и не сработает, то, хотя бы, все вместе они перегрузят его эмоциональную защиту.
-Ты ему не был нужен никогда, ты никому не нужен… — она включила в свои речи грусть и вот-вот, казалось, была готова расплакаться. — Ты не нужен никому, ты для всех только обуза.
-Скажи мне лучше, — грубо прервал ее стенания Мерлин, слегка натягивая поводья, чтобы лошадь срезала путь вернее, он точно знал, что здесь есть короткий путь, Мелеагант сам показал ему эту дорогу на карте. — Тебе, дрянь ты водная, Кей как помешал? Он в жизни зла не сделал! Никому ни делал зла и убит… твоей рукой. Жестоко. На кой черт? Я понял бы еще, если, нет, но Кей!
-Он пришел туда с рыцарем, — ответила Леди Озера холодно, разом исчезли из ее голоса стенания и Мерлин похвалил себя мысленно, что не поверил ей, — он пришел туда, явно ища меня! Дурак — настоятель мог выдать меня, и, кажется, выдал!
-И что? — Мерлин слегка снова натянул поводья, лошадь склонила голову и пошла, осторожно переступая по мху, — ты бы ушла! Они люди. Убивать зачем? Юродивый, господи! Что он тебе сделал бы?
-Он мог привести Моргану, — ответила Леди Озера, — Мерлин, мы всегда…
-Моргану? — Мерлин даже похолодел от ужаса, — а что тебе — Моргана?
-Я вступила с нею в бой и не хочу больше. Она способная девочка, жаль, что только сломанная. Но я бы сделала из нее единое целое, она стала бы жить в лучшем мире.
Мерлин остановил повозку, не без помощи магии, конечно, но остановил. Лошадь замерла, как будто перед нею выросла стена и медленно, с укоризной, выдохнула, шумно принялась жевать траву. Мерлин не медлил. Он ловко слез со своего места, рванул на себя рогожу, скрывавшую Леди Озера, и, не обращая внимания на ее писк и чисто человеческое сопротивление, грубо схватил ее за плечи, тряханул так, что она даже как-то обмякла…
-Если ты, тварь, — плохо скрывая ярость, нарочито выделяя каждое слово, промолвил Мерлин, — если ты, тварь, хотя бы ещё раз… слышишь меня? Ещё раз… подумаешь только… если посмеешь подумать о Моргане, как об оружии, да и вообще…подумать о ней, я испробую на тебе то же заклинание, что и ты на Кее… поняла?
Ее голова обессилено мотнулась, а затем… обруч — один из двух упал на пол с противным звуком, Мерлин едва успел вскинуть защиту, как тот же дождь силы, тот же поток рванулся на него, Леди Озера спрыгнула с повозки, и бросилась уже в лес, но травы, покоряясь воле Мерлина не пустили ее и медленно начали обвиваться вокруг лодыжек Леди Озера, но она, щелчком пальцев сбила путы и рванулась дальше, вскидывая руку с готовым порталом.
-Не уйдешь! — злорадно пообещал Мерлин и древний азарт, которого давно уж он не испытывал, снова накрыл его. Он призвал трех птиц — желтую, коричневую и ярко-зеленую. Каждая была размером с гончую, у каждой имелся очень острый, загнутый клюв, но перья… на перьях останавливался взгляд каждого, кто видел этих птиц впервые. Казалось, что каждое перо — это маленькая рука, с пальчиками, которые уродливо удлинялись, порождая для душ невинных и слабых новые страхи идеи для кошмарных снов.
Птицы настигали Леди Озера, хватали ее маленькими пальчиками за волосы и одежду, она отмахивалась, закрывала лицо руками, и Мерлин применил ещё одно заклинание, и перед Леди Озера, разрывая мшистую землю, выросло огромное дерево, где вместо листьев были такие же жуткие птицы, только меньшего размера. Леди Озера остановилась, метнулась в сторону, а птицы, разлетаясь от дерева, стали перед нею стеною, не пуская вперед, они били крыльями, где каждое перо было словно бы рукой…
Леди Озера призвала водную стихию, но Мерлин, подоспевший сзади, обратил эту стихию в ветер, и, пользуясь мгновением замешательства, набросил новый железный обруч на ее горло, не удержавшись же, со всей тихой мстительностью своею, пока исчезали и птицы, и вода, и ветер, оставляя только мокрую землю, дрожащий мох и двух древних существ, также облитых водою (что было особенно весело, учитывая, что дождя не было), заломил ей руку сильнее, чем следовало бы то при обращении с дамой. Немного же подумав, Мерлин решил, что он достаточно наслушался, а потому, призвав заклинание, которое Моргана ехидно называла «смола», лишил возможности говорить Леди Озера.
Она смотрела на него умоляюще, плача, понимая, что все кончено, проиграно. И тогда Мерлин решил, что и видеть ей необязательно — дорога в земли де Горр ныне одна. Он применил смолу повторно, вспоминая здравый вопрос Монтессори:
-Мерлин, почему ты не заклеишь Артуру рот?
И ответ Морганы:
-«Смола» не поможет! Артур если не говорит, думать начинает.
-Да ну к черту! — испугался Монтессори.
Мерлин отдышался, пригладил растрепанные волосы и решил продолжать путь, пытаясь отогнать от себя мучившие его вопросы: как там Артур? Да как он отреагировал на смерть Кея? Что ей вообще делал в этом месте? И еще…как там Моргана? Не стало ли ей легче? Хотя, нет, он и сам знает — не стало. С чего бы ей стало легче?
***
-Вот и он! — Гавейн понял по этому возгласу, что ждали. Значит…как-то узнали, что он сотворил? Как?
-Гавейн, где ты был? — покровительство вопросил Артур, глядя на рыцаря с неприязнью, которую он и не думал скрывать.
-Предатель! — сразу же вынес вердикт Кармелид, победоносно глядя на Артура, — ваше величество, у вас мало тех, кому вы можете верить, но мне вы можете всегда! Я не пожалел бы и собственной дочери, а вот этот трус…
-Рот закрой, — посоветовала Моргана, — смердит! Гавейн, тебе лучше ответить! Где ты был? Почему Кея нет в камере?
-Я что, должен отвечать не королю, а тебе? — Гавейн пренебрежительно оглядел Моргану с ног до головы, — я рыцарь!
-Гавейн! — не выдержала Гвиневра, которая, как, оказалось, тоже была уже в зале, — вы что, хотите оскорбить женщин?
-Я не хочу оскорбить женщин, ваше величество, — Гавейн склонился в поклоне, — ваше величество, к вам у меня одно восхищение, но вот к женщине, которая лезет не в свои дела…
И он красноречиво взглянул на Моргану, та даже не стала отводить взора и ухмыльнулась. Гвиневра залилась краской — ей стало еще хуже, чем было в лазарете, когда она стояла подле постели Ланселота. Ее позиция устраивала всех, ее невмешательство радовало. Но Гвиневра не могла больше выносить такого откровенного затворничества! Почему Моргана не выносит его, а действует? Гвиневра могла не спускаться в залу, но пришла, чтобы быть в курсе чего-то, а не узнавать веси от своих служанок самой последней. Это унизительно.
-Моргана будет лезть туда, куда я скажу, — спокойно ответил Артур, — она моя сестра, член Совета и мое доверенное лицо. У меня всего доверенных двое — Ланселот и Моргана.
-А я? — не понял Кармелид, пихнув кого-то из рыцарей под ребра.
-А над вашим поведением, герцог, я еще подумаю, — пообещал Артур, — ваша любовница беременна. Она…из служанок!
-Мой король, моя жена из служанок, — напомнил Грегори, нахмурившись, — жена Персиваля тоже из служанок.
-Ты давно снобом-то стал, братец? — вклинилась Моргана.
-Речь не обо мне, — разозлился Артур, — речь о том, что ты, Гавейн, ровно, как и всякий, должен давать отчет моей сестре также. Как и мне. Сейчас же нас всех интересует, где Кей!
-И как ты посмел, — подсказал Монтессори, решив, что он что-то зря так долго молчит. Не к добру, вдруг — забудут про его существование?
И Гавейн покаялся. Рассказал, что свел Кея, что тот упирался и не хотел с ним расставаться, что сожалеет о своей вольности, но находит ее единственно верной.
-Вы пожалеете, мой король! — горячо закончил свою речь Гавейн, — Кей — ваш брат, вы пожалеете. Если так обойдетесь с ним.
Гвиневра всхлипнула, Лея тут же скрыла ее в своих объятиях, но Артур даже не взглянул на жену, и на Моргану, которая закатывала глаза — нарочито и театрально, тоже не обратил внимания.
-Ты предал своего короля, — тихо промолвил Артур, — ты не рыцарь. Отныне — ты не рыцарь.
-Справедливо, — согласился Гавейн.
-Я отнимаю у тебя все знаки отличия, доблести, — продолжал Артур, — все титулы и знамения… всё, что ты заслужил своей преданностью.
-Согласен, — кивнул Гавейн, — я готов быть казненным.
-Не спеши, ты был моим слугою, — успокоил Артур, — я перевожу тебя в ряды обычных солдат, но изгоняю от двора, от совета… и ты должен показать, где Кей!
-Не покажу, ваше величество, вы убьете его. Пусть лучше меня, чем его, — возразил Гавейн спокойно и очень горько.
-Ты отказываешься? — возмутился Артур и обернулся на своих советников, призывая их в свидетели, — отказываешься? Передо мною?!
-Да тихо ты! — Моргана слегка заехала ему локтем в бок, и Артур также слегка согнулся от боли, — Гавейн, можешь ненавидеть меня, презирать или что там еще? Не суть. Кею нужна помощь. Он одинок, он слаб, понимаешь? Ты отправил его, а ему…вдруг ему нужна помощь? А он такой слабый…
-Клянусь, Гавейн, я не казню его! — заверил Артур, — только скажи, где он, спаси свою честь, ее жалкие остатки!
И Гавейн сказал.
***
-Моргана, а как дела у Ланселота? — спросил Артур получасом позже, когда уже сделали лошадей во дворе. Моргана решила тоже проветриться, она давно не ездила верхом и уже боялась, что совсем отвыкла от такого вида поездок, а отвыкать не хотелось: ей нравился свист ветра в ушах и та свобода, которую давал быстрый конь.
«Спросил бы у жены», — чуть было не ответила Моргана, но ответила как можно спокойнее:
-Поправляется, его готовы вернуть к нам уже сегодня.
-Это чудесная новость! — обрадовался Артур, — знаешь, Моргана, я думаю отдать Ланселоту позиции Гавейна, и еще…назначить его главным над моими войсками, ведь пока ты вела переговоры я, в тайне от тебя, поручил Монтессори собирать мои армии, а они не собраны! Наверняка, Монтессори мешал Гавейн, но при Ланселоте…
-Стой, — предостерегла Моргана, взбираясь без помощи конюха в седло и садясь в него по-мужски, — во-первых, верни сначала мне мой титул! Ты сказал, что подпишешь приказ, если я подготовлю его, я подготовила — где подпись? Где мой титул? Раздает он другие титулы, видите ли! А обо мне думаешь?
-Каждый день, каждый час, — серьезно ответил Артур и уже тише, чтобы не слышал никто лишний, добавил, — особенно много перед сном.
-Свинья, — презрительно отозвалась Моргана, — но, во-вторых, Гавейн заслужил свои регалии годами, и, как бы ни любила я Ланселота, он еще молод, рыцарство без знати — это уже для него значит много, ты собираешься наделить его какой-нибудь землей, это уже… нелегко принять, но отдавать ему еще и армию! Да его не примут! Его порвут…свои же.
-Ладно, погорячился, — признался Артур, — но мне нужен кто-то, кому я могу доверять так же, как тебе!
-Ты доверяешь мне? — с сомнением усмехнулась Моргана, — Артур, плохая идея!
-Ты моя сестра, — твердо возразил король, — эй вы, еще долго стоять и ждать вас королю? А еще… я правда часто думаю о тебе, Моргана.
-Подумай о чем-нибудь умном, — фыркнула она и отъехала немного в сторону, вроде бы как переговариваясь с рыцарями, но на деле лишь убегая от общества короля.
Двинулись в путь. Кони Камелота были прекрасными, быстрыми и сильными. Они несли своих ездоков так быстро, словно не замечали их веса, а под копытами разлетались куски дороги, неизмеримо дурной, грязи…
-Надо заняться этим! — вынес вердикт Артур, недовольно глядя на отсутствующие дороги, — сюда же не проехать!
-Так в половине земель, — обрадовал короля Монтессори, — вашего величества.
Дорога прошла быстро, легко и даже весело, как будто выехали на охоту, а не на возврат Кея — брата-преступника самого короля, но вот веселье это испарилось, когда перед глазами визитеров предстала ужасная зала, где лежал, растекаясь, труп Кея…
Артура вывернуло сразу. Монтессори приложился к фляжке, подумал, приложился еще дважды, вытер рот тыльной стороной ладони и аккуратно присоединился к королю. Гавейн бросился на колени к тому, что совсем недавно было еще Кеем, и разрыдался, как маленький ребенок. В его слезах были слезы матери, у которой отняли его дитя.
-Леди Озера, — сообщила Моргана, оглядев тело быстрым решительным взором, — я вижу ее след.
-Убийца! — вскричал Артур, и бросился на Гавейна с кулаками, намереваясь разодрать его прямо сейчас и здесь, размазать, обратить в ничто, как обратился в ничто Кей. — ты привел его на погибель! Ты! Подлец! Мерзавец!
И Моргана, у которой с Гавейном была вечная легкая вражда, построенная на его непримиримости с женщиной в Совете, Моргана, которая имела все основания не вмешиваться, первая сообразила вмешаться. Она бросилась к Артуру и встала перед Гавейном так, что тот не мог причинить ему зло, не задев Моргану.
-Уйди! — прорычал Артур, отпихивая ее в сторону.
-Не надо! — взмолилась Моргана, — ты пожелаешь! Он не виноват! То есть…виноват, но не настолько.
-Он в своем праве! — возразил Гавейн, пытаясь оттолкнуть Моргану, — уйди, женщина!
-Не прикасайся к ней! — Артур за одно это кощунство мог порвать сейчас Гавейна, а тут еще была и смерть Кея.
-Артур, не надо, пусть останется солдатом, скоро война, — увещевала Моргана, — прошу.
-Если бы не этот… Кей был бы жив!
-Ты сам хотел его казнить, мой король, — напомнил Монтессори и тут же ткнулся во флягу, делая вид, что он своим словам ни разу не хозяин.
-Ради меня, — попросила Моргана, решая произнести то, чего боялась произнести. Это была роковая минута. Если она не ошибалась в своих мыслях и предположениях, если была права, Артур покорится. Покорится её слову! Но если она ошибается — эта фраза сейчас очень глупо прозвучала.
Он тяжело взглянул на нее, затем кивнул, принимая для себя нелегкое решение, и сказал, наконец:
-Благодари мою сестру, Гавейн! Ты ненавидел её, а она заступилась. Ты остаешься в моей армии. Солдатом. Кея…возьмите его тело. Пусть его похоронят на нашем кладбище. Монтессори, напиши моему…приемному отцу. Пусть он приедет!
Произнесши это, ссутулившись, Артур, более не оглядываясь, вышел прочь, и все для него перестало вдруг существовать. Он знал смерть скользящую рядом, но не личную, не знал, каково это, когда теряешь молочного брата. Пусть он и был обузой, но все-таки, он был родным. Артур поддался своим чувствам, попытки справедливости в своем решении, но понял сейчас, что не смог казнить бы Кея. Наверное, Моргана не упорствовала в том, чтобы отговорить его только потому что знала об этом, читала в его глазах. Он легко был открыт ей и доступен, а она взамен не давала ему ничего, никакой доступности, просыпаясь в нужной реакции, чтобы выживать и манипулировать им. Артуру хотелось за это Моргану придушить! Или, еще лучше, взять в руки кожаный пояс, сложить его пополам и хлестануть по ее коже, чтобы она криком своим выдала жизнь. Но в то же время — Артур знал, что никогда не позволит себе этого, потому что она ему дороже, чем он сам себе.
***
-Каждый корабль надо…дать имя, — Матео тяжело говорилось на языке бриттов, но это не мешало ему и Уриену общаться почти свободно. Даже когда речь шла об очень сложных процессах кипения и отделки, они учились понимать друг друга.
-Какое? — спросил Уриен, оглядывая посудину, которая уже походила на корабль, не хватало только двух-трех дней на отделку, и можно будет проверять. Так говорил Матео. Уриен был горд, он имел причастность почти ко всем видам работ для этого судна, первого переделанного судна Мелеаганта!
-Имя — судьба, — ответил испанец, — имя дать корабль судьба, о!
-И какая же будет у этого корабля судьба? — Уриен чувствовал, что интерес к морю у него не ослабевал и даже рос, давать имен чему-либо ему еще не приходилось, а здесь…такое могучее судно!
-Решать ты, — Испанец кивнул на огромную банку дегтярной краски, — решать ты, друг!
-Э…- Уриен замялся, все идеи выдуло разом из головы. Он понял, что не может подобрать ничего, что полностью ответила бы его ожиданиям. «Быстрый»? «Решительный»? нет, нет…
-Италийцы давать имена богов, — подсказал Матео, заметив замешательство Уриена.
-Имена…- Уриен взглянул на корабль, на его борт, прикидывая, как будет выглядеть единственное имя, что было у него на уме, на душе и сердце. — Есть. Моргана. Это будет Моргана!
-О! — со знанием дела улыбнулся Матео, — женщина! Море и женщина! Что говорит имя?
-Морской круг… — Уриен даже побледнел. — Она… О! О!
Он схватился за голову, понимая, что не ошибся в своей страсти к морю. Ни разу не ошибся. Только вот раньше он об этом не думал.
Вечером Матео и Уриен предстали перед принцем де Горром:
-«Моргана» через два-три дня ступить к вам на службу! — радостно возвестил Матео.
Надо были видеть лицо Мелеаганта…
Уриен поспешил объяснить:
-Это корабль. Матео сказал, что я могу назвать его. Я назвал его «Моргана» — морской круг.
-Да вы рехнулись! — сделал вывод Мелеагант, — черт…я не удивлен, Уриен, я ни разу не удивлен, однако, в следующий раз, будь добр, уточни. А то будет: «Моргана у берегов», «Моргана пошла ко дну!», а я сиди и думай, речь о фее или о корабле.
-Женщины и море! — тихо усмехнулся Матео.
-Здравый смысл, политика и влюбленные графы, — поправил Мелеагант и улыбнулся.
Глава 69
-Ты плохо спишь, — нежная ладонь Гвиневры легла на спину Ланселота. Он нервно вздрогнул: погрузившись в свои мысли, он напрочь забыл о том, что не один. Осторожно развернулся к королеве, перехватил её ладонь, коснулся губами как можно мягче. Другой рукой Гвиневра взъерошила ему волосы, улыбнулась…
-Ты права, моя королева, — Ланселот не стал отрицать то, что было уже бессмысленно отрицать. Она и сама плохо спала в последнее время — это было видно, но то, что она беспокоилась о нём, было очень приятно.
-В чём дело? — спросила она, перебираясь удобнее. — Я знаю, что нелегко… Моргана опять? Или ты из-за Кея?
Из-за всего. Он переживал из-за всего. Моргана становилась больше похожа на сумасшедшую, возвращалась Ланселоту память о том первом годе их путешествия, когда её одолевали кошмары, а сама она вывалилась ему в руки в пепле, разодранном платье из-за какого-то куста.
Моргана стала мрачна, злобна, цинична. Договориться с нею сейчас было делом очень трудным, она была нелюдима и предпочитала держаться прочь ото всех. Армии собирались и это тоже доставляло Ланселоту массу беспокойства. Падение Гавейна ознаменовало паралич среди солдат, теперь кто-то из солдат стабильно устраивал протест против очередного полководца, а Артур требовал стягивать все армии в кратчайший срок. Ланселот только молился за то, что Моргана избавила его от необходимости становиться полководцем — сейчас это было равносильно смерти.
Что до Артура, тот тоже беспокоил рыцаря. Он всё чаще и чаще называл Ланселота своим другом, правой рукою, и это распаляло ненависть герцога Кармелида, который был подвергнутой жестокой критике за предложение создать армию еще и из добровольцев. Артур издевался над герцогом, насмешничал минут пять, а потом, поговорив за закрытой дверью с Монтессори и Морганой, через час объявил о создании армии добровольцев.
Словом, рядом была война, разоблачение, явный провал планов подруги и кто знает, что там было с Лилиан и Леди Озера? Ещё смерть Кея, падение Гавейна до простого воина, обещание нового титула Ланселоту, зависть Кармелида… мир сходил с ума быстрее, чем Ланселот успевал в нём обустроиться. Радовало то, что Гвиневра снова была рядом с ним. Их минуты и часы — такие редкие, украденные, были единственным светлым пятном, но и даже в эти мгновения он чувствовал, как легкая тень настигает его и рядом с королевой. В любую минуту мог кто-нибудь зайти…
Добро, если бы Лея, или Агата — они знают, смолчат. Моргана только фыркнет, Персиваль призовёт его, Ланселота, к божьему гласу, но… если это будет не друг? Если это будет враг? Если это будет, например, Грегори? Или Монтегю? Никто не простит ему возвышения за счёт личной привязанности Артура, без заслуг и родового имени, набросятся, как коршуны, едва появится призрачный шанс утопить его, и пусть падёт королева, пусть будет она опозорена — какое им всем дело до Гвиневры? Она ничего не значит. Она — тень, пешка!
-Война, в самом деле, будет? — Гвиневра задаёт вопрос, который давно уже хочет задать всем: и Лее, и Моргане, и Агате, и Артуру… только вот никто не скажет ей той правды, в которую она сможет поверить. Только Ланселот. Если он скажет «нет», то пусть даже войска Мелеаганта подойдут к Камелоту, пусть он возьмёт весь замок в осаду — она всё равно будет верить, что войны нет.
-Да, — отвечать всегда тяжело на подобный вопрос, но он должен. Честность с нею — вот его единственная правда.
-Неужели Моргана ничего не может сделать?! — Гвиневра закрывает лицо руками, она содрогается, боится. Конечно, Мелеагант — самый опасный враг Артура, если он вступит в войну, крови прольётся много, и победа вряд ли останется за Пендрагоном.
Несмотря на ситуацию, Ланселот тихо улыбается:
-Интересно, что твой муж — король, а делать должна что-то Моргана.
Гвиневра замирает и медленно отнимает руки от лица, смотрит на Ланселота со странной смесью тоски и вызова:
-А кто ещё? Думаешь, мой отец способен что-то сделать? Он носится со своей Марди, с этой беременной дворовой девкой, не даёт ей шагу ступить и ждёт наследника! Если был бы Мерлин… Он уже в прошлом, теперь есть только Моргана и я уповаю на неё.
-Артур тоже уповает на неё, — мрачно признаёт Ланселот, ему стыдно, что он так встревожил Гвиневру неосторожным и ядовитым замечанием. — Прости, я не думал, что это будет…так грубо.
-Так почему она ничего не может сделать? — Гвиневра будто бы не слышит его извинений, может быть, она действительно их не слышит, уходит прочь от реальности, в глубину своих и только своих мыслей, куда нет доступа никому, кроме, пожалуй, Леи…
-Потому что она человек, — замечает Ланселот, — она не всесильна. Мелеагант издевается над нами, над всеми! Он в своём праве. И она, и Монтессори — они оба сбились с ног, пытаясь не допустить войны, но и твой муж, и принц — оба жаждут этой битвы! Битва бастарда с законным наследником… Моргана делает очень много для Камелота!
-И для моего мужа, — не удержалась Гвиневра от острого замечания. Ланселот вздохнул:
-Послушай, так сложилось. Я не одобряю этого, но они не могут существовать друг без друга, так что…
-Я тоже не могу существовать без тебя! — Гвиневра поднимается, раздраженно набрасывает на хрупкие плечи накидку, кутается в неё, смотрит с враждебностью, которая даже умиляет Ланселота, если не смешит. — Ноя себя скрываю, я рискую! А если их взять? Они не скрываются! Все знают про них! И если кто-то скажет, что они вместе, если раскроется, то, думаешь, он что-нибудь сделает со своей Морганой? Да никогда!
-Он и с тобой не сделает, — Ланселот поднимается тоже, время безжалостно к ним, как всегда, — единственный, кто под угрозой — это я.
-В монастырь сошлёт, или от двора, — не соглашается Гвиневра, — отставит от жизни, от придворных…
-Он сохранит тебе жизнь, — возражает Ланселот, — если бы ты предпочла бы принца де Горра, он бы тебя убил, вернее всего. Я не понимаю, что тебя больше раздражает: неверность Артура или…
-То, что он свою неверность даже не пытается скрыть! — Гвиневра скрестила руки на груди, — я обманута, унижена, раздавлена и вынуждена улыбаться Моргане!
-Она здесь не причём, — неосторожно сообщил Ланселот, — то есть, она, конечно… послушай, это не её вина. Она не делает что-то ради развлечения, она…страдает.
-Ах, она страдает! — Гвиневра надменно взглянула на Ланселота, — вот оно что! Бедняжка! Страдает в объятиях моего мужа!
-Ей было тяжело всю жизнь! — Ланселот не выдержал, — послушай, ей досталось, и, кто знает, сколько ещё достанется! Немного счастья она заслужила!
-Это моё счастье, — напомнила Гвиневра, — пусть уберет свои руки прочь.
-А я думал, что я твоё счастье, — Ланселот даже отшатнулся, когда он промолвила последнюю фразу, но его силы духа хватило, чтобы обернуть всё в несмешную шутку.
И она спохватилась! Яростно бросилась к нему на грудь. Попыталась обнять, что-то зашептала, явно боясь, что он её отстранит прочь, но Ланселот не сделал такой попытки и даже мысли такой себе не допустил — за всю свою жизнь он уже смирился с мыслью о том, что все женщины в его жизни будут… тяжелы в обращении.
-Ты меня любишь? — спросила Гвиневра, слегка успокоившись.
-Больше, чем свою жизнь, — ответил Ланселот.
***
-Мой господин, — Марди попыталась подняться со своего неудобного ложа, но Кармелид окрикнул её:
-Кто разрешил тебе шевелиться? Тебе нельзя, ты беременна!
-Лекари говорят, что мне надо гулять, — попыталась воззвать Марди, — они говорят, это будет полезно моему организму.
-Что мне до твоего организма, дура? — спросил Леодоган, расхаживая взад-вперёд по комнате, насвистывая какую-то весёлую песенку. — Мне нужен наследник.
-Прогулки и ему полезны, так говорят лекари, — сориентировалась Марди, спина у которой жутко болела от постоянного лежания на неудобной, огромной, очень мягкой постели среди кружев, подушек, подстилок… никакой твердости для спины. С тем же успехом можно, кажется, лежать на облаке — Марди казалось, что ощущения будут схожими.
-Время прогулки не пришло, ляг обратно! — герцог был непреклонен. Он был весь раздражён — это выдавалось даже в его походке: сделав пять-шесть шагов, он круто поворачивался, по-солдатски приставлял ногу, делал следующие пять-шесть шагов, разворачивался…
-Но мой господин…
-Ты гуляешь четверть часа утром, полчаса после обеда и три четверти часа перед сном, в остальное время я запрещаю тебе выходить отсюда! — Кармелид раздражался всё сильнее. В конце концов, он заботился о ней же! Ну, о ней тоже. О ребенке (Боги, пусть это будет мальчик!), конечно, в первую очередь, но и она должна быть благодарна!
-Я уже с тобою добр, — для очистки собственной совести добавил герцог, — вчера мне доложили, что ты не съела привезенную зелень!
-Я не могу, есть столько! — Марди всхлипнула.
-Не смей реветь! — напомнил герцог, — тебе нельзя нервничать! Тебе нужно есть зелень. В ней — польза и жизнь. Сегодня ты должна съесть всё, что будет у тебя на тарелке!
Марди затихла. Она смирилась со своей участью. Ей нельзя было вставать лишний раз, ей нельзя было пользоваться платьями из любого материала, кроме льна, нельзя было носить корсеты, пояса, высокую обувь, пользоваться белилами, румянами, помадами, духами — всё это могло отразиться вредом на здоровье её ребенка. Запрещалось читать (в книгах много дурных мыслей, исключение — Библия), запрещалось думать о новостях (нечего переживать — не твоего ума дело), говорить с кем бы то ни было (исключение — лекарь и кухарка), принимать холодную ванну (вредно!). Ей разрешалось только немного шить, слушать Писание, молиться за здоровье будущего ребенка и лежать, лежать, лежать… радовали прогулки, но только в его обществе. Он решал, куда им идти, с какой скоростью, что ей есть, можно ли ей сегодня вышивать… он решал всё! Жизнь Марди не принадлежала ей, и девушка отчаянно хотела обратно к Моргане, в услужение к ней. В какой-то момент Марди хотела даже на конюшню — там всё лучше, чем здесь — в клетке, в компании Кармелида!
Он снова развернулся, приставил ногу и вдруг направился к дверям другим уже шагом.
-Я закрою тебя, не вздумай нарушать мои запреты, — пригрозил он.
-Когда вы вернетесь? — с робкой надеждой спросила Марди.
-К твоей прогулке, — отозвался Кармелид.
Звякнул ключ, провернулся трижды, затем его шаги стихли. Марди прислушалась, удостоверилась, что в коридоре стоит тишина и, до боли стиснув зубами шелковую подушку, зарыдала о своей потерянной жизни.
А Кармелид тем временем торопился к королю. Все его метания были подчинены мыслям о Ланселоте и его чудовищно удачной пронырливости. Выходило, что рыцарь, который рыцарем большую часть жизни и не был, имел на короля влияние большее, чем любой советник. Ну, кроме Морганы! Соперничать, однако, с Морганой Кармелид не мог — это он понимал, но вот Ланселот… одну женщину, что лезет во все дела и ведает, хоть отрывочно, но всё: от дипломатии, до крестьянских запасов, стерпеть можно, но ещё этого рыцаря выносить! Да если бы не Моргана, Ланселота и на порог бы никто не пустил! Нет, пора кончать с этим зарвавшимся мальчишкой! Пора показать, что он, Кармелид, здесь значит куда больше, чем все думают.
Сейчас он заставит Артура передумать!
Когда живёшь в замке — нужно уметь тихо думать, а ещё — видеть спиною. Если бы Кармелид жил бы в замке дольше, он бы почувствовал, как отделились с разных сторон коридора высокие тени — крепко сложенные мужчины, мрачно сохраняя тишину, сделали по шагу. Переглянулись — бесшумные, незримые…
Кармелид ощутил дуновение ветра на затылке слишком поздно, он не успел обернуться, как ему по затылку прилетел удар. Очень сильный и гулкий, достаточный, чтобы покалечить, недостаточный, чтобы убить. Остальные тени материализовались рядом — люди действовали как духи тьмы, также слаженно и ясно. Мелькали руки, ноги — нельзя было сказать точно, кто бьёт, но было видно — кого бьют. Кармелид пытался отбиваться, но нападение было предательским и подлым, и потому он просто лежал теперь ничком на полу, прикрывая голову и стискивая зубы. Слегка поскуливал, если удар приходился особенно по болезненным точкам.
Удары прекратились также быстро, как и начались. Четыре тени подняли головы от тела, отвесили каждый раз ещё по пинку — уже от души, а не по приказу, и растворились в стенах, уходя галереями. Кармелид потерял сознание и не слышал крика перепуганных служанок, что наткнулись на его истерзанное тело.
***
-Скажи мне, мой муж! — Гвиневра едва-едва сдерживала крик, она стискивала до боли руки в кулаки, наступала на Артура, и лицо её блестело от слёз, — ты же король! Почему моего отца избили в твоём замке? Кто это сделал?
-Дорогая, — попытался быть ласковым Артур, — я не несу ответа за каждого, кто здесь есть, но я выясню, и буду судить.
-Он поправится, — заверила Моргана, глядя в подбитый прищуренный глаз герцога Кармелида, — но это же надо было так кому-то навредить, а? какая чистая, отлаженная работа, однако…
-Как раз для кого-то, кто умеет творить зло исподтишка? — ввернула Гвиневра, оборачиваясь на Моргану. Она была готова обвинить кого угодно, но Моргана сама подала ей идею — работа чистая, никто не видел, даже сам герцог, кто его избил. — Кто-то должен быть очень наглым и очень умным…
-Э, — возмутилась Моргана, отступая, — даже не думай, женщина! Я, конечно, первая подозреваемая, но я бы не стала так… руки марать! И еще — я бы убила, предупреждения таких, как твой отец не в моём стиле.
-Тварь, — плюнула Гвиневра, — это всё твоих рук дело!
-Спишу на твою тоску и боль, — спокойно сообщила Моргана, но ещё раз плюнешь в мою сторону или посмеешь повысить голос на меня, и ли обвинить…вот при Артуре говорю: порву на мелкие клочки и не пожалею, поняла? Голос у тебя не прорезался, а всё туда же, тявкать тянет! Ты только перед тем, как тявкать начнешь, сделай хоть что-то, чтобы право голоса заслужить!
-Дамы! — предостерег Монтессори. Вставая между ними, — ваше величество, ваше высочество…
-Какое там «высочество», — рассмеялась Гвиневра, — не герцогиня! Проходимка!
-Молись, — посоветовала Моргана, рывком отталкивая Монтессори. Гвиневра взвизгнула и бросилась прочь, за спину к Агате. Агата нервно скосила взгляд на свою воспитанницу и раскрыла свои руки, как бы прикрывая её.
-Извинись перед Морганой, — потребовал Артур, обращаясь к жене, — у тебя нет права так говорить.
-Пусть она извинится, — пискнула Гвиневра, — она напала на моего оцта, Артур!
-Не она, дура ты коронованная, — напомнила Моргана, и тон её не предвещал ничего хорошего, — я бы так мягко с ним не обошлась!
-У тебя нет права обвинять её, — вступился за сестру Артур, — и она герцогиня! И… даже нет, принцесса.
-А? — растерялась Моргана, — Артур, дьявол тебя дери, другого времени не нашлось?
-Будешь принцессой, — пообещал Артур, — мы найдём всех виновных в нападении на Кармелида и казним их, Агата — присмотрите, пожалуйста, за моей женой, она, по юности лет, разволновалась. Грегори, организуй дежурство у покоев, Монтегю, возьми в помощники Ланселота и опросите всех в замке — может быть, кто что видел. Уговаривайте, требуйте, шантажируйте — найдите! Моргана, я приношу тебе свои извинения за Гвиневру — она так не думает.
-Ну конечно, — Моргана не примирялась. — Гвиневра, милая моя, я тебе не хочу вреда, но ты таким поведением не оставишь мне выбора! Ты как твой отец… лезешь туда, куда лезть нельзя, не чувствуя грани дозволенного.
-А вот у тебя, Гвиневра, я прошу прощения за Моргану, — спокойно отреагировал Артур и поволок фею прочь из покоев, где плачущая дочь бросилась к постели своего отца.
-Это не я! — в коридоре Моргана гневно выдернула свою руку из руки Артура, — сразу говорю!
-Да, я знаю, — отозвался Монтессори, глядя на фею с горькой иронией.
-Ты! — она обернулась на Артура, — это он!
-По моему приказу, — спокойно закончил Артур. — Я велел Монтессори сделать это. В нападении будет обвинён Гавейн. Кармелид должен не забывать своё место, а Гавейн мозолит мне глаза. К тому же, Кармелид пытается настроить меня против Ланселота, а у меня нет более близкого человека сейчас…
Сказав это, Артур спокойно пошел по коридору. Моргана поймала себя на том, что стоит с открытым ртом, поспешно захлопнула его.
-Это как? — растерянно спросила она у Монтессори. — Меня обыграл Артур?
-Ты просто не сосредоточила свою мысль на Кармелиде, он для тебя не враг, а Артур почему-то начал думать о дворе и жизни двора, — объяснил Монтессори. — Не бери в голову, лучше попробуй отговорить Артура от войны. Мы тянем все силы, чтобы не дать армии собираться быстро — Артур в ярости, но подкопаться до нас не может, это не мы — это дороги плохие, это кони дурные, корм плохой — вот и болеет скотина. Но мы так протянем ещё день-два и придётся выступать, Моргана, дай нам хоть один шанс уберечь наши головы!
-Я пыталась его отговорить.
-Мы тоже пытались, но мы советники, которые ничего для него не значат, а ты… — Монтессори замялся, — слушай, фея, я говорю с тобою от имени всего Совета, от имени всех придворных…хорошо, почти всех. От мужчин и от женщин. Мы же не идиоты…
-А вот это для меня новость! — не удержалась Моргана.
-Артур к тебе благоволит, почему — разбирать не будем, ты знаешь, я знаю, многие догадываются, потому что здесь везде и глаза, и уши, а из Артура плохой актёр. Но дай нам хоть шанс…
-Это большая ответственность, я не могу, — Моргана отвернулась от Монтессори, — серьёзно, я не могу. У меня ведь не выйдет.
-Ты хотя бы попробуй. Глупо не воспользоваться последним шансом, очень глупо, — попросил Монтессори.
И Моргана пообещала попробовать. Впрочем, она бы и без слов Монтессори попробовала бы ещё и вновь, более того — она пробовала каждый день по два-три раза, пользуясь разным настроением короля. Но даже под покровами ночи и греха Артур не уступал ей.
***
-Лея, грядёт война, — Персиваль откладывал этот разговор так долго, как мог, но всё-таки, требовалось однажды заговорить. Время уходило почти физически.
-Я знаю, — отозвалась Лея, перебирая своё шитьё, — я знаю, милый. Все говорят об этом. На Моргане и вовсе лица нет, день и ночь стучат барабаны, сборы идут. Крестьяне приезжают к королю. Война уже утомила меня, а ведь даже не началась!
-Меня призовут к королю, я уже почти здоров, — тихо продолжал Персиваль, разглядывая её строгий изящный силуэт в кресле подле себя, — и я пойду.
У неё дрогнули руки. Она вздохнула — глубоко и тяжко, отложила шитьё, переместилась из кресла к нему на больничную постель, положила свою маленькую ладонь в его большую теплую руку. Он бережно сжал её пальчики…будто бы сахарные, такие тоненькие, ловкие…
-Призовут, — тихо подтвердила Лея.
-И я должен буду идти, — это оказывалось ещё сложнее, чем он себе представлял. Она дрожала, ее пальчики дрожали в его руке, и даже его ладонь, выходило, не могла защитить её дрожь.
-Должен, — эхом отозвалась Лея и не выдержала, — боже мой!
-Артур — мой король, — Персиваль заговорил твёрже, — я всегда воевал ради войны, ради короля, но теперь я буду сражаться за то, чтобы вернуться домой, вернуться к тебе.
-Я хочу с тобой, — Лея взглянула на него с мольбой, он даже удивился, увидев только сейчас, какие у неё большие глаза.
-Исключено, — Персиваль улыбнулся, коснулся губами её лба, — моя маленькая… знаешь, я так жалею, что поздно встретил тебя. У нас могли бы быть целые дни, месяцы! Если бы ты только была на моём пути раньше, чем сейчас!
-Я бы на тебя тогда и не посмотрела, — Лея прижалась к его недавно залеченной груди, заплакала — тонко и тихо, чтобы он не узнал её слез, но ох их все равно угадал, — я любила другого! Ещё в день нашей свадьбы любила!
Персиваль не нашёл слов, ткнулся в ее волосы носом, вдыхая ее природный, какой-то лесной аромат…почему-то хвойный.
-Моя маленькая, — прошептал он вновь, — так надо.
-Уедем! — ее глаза блеснули, она оторвалась от его груди, положила руку ему на плечо, взглянула слезливо. — Уедем! Пусть нас никто не найдет. К черту де Горр и Пендрагонов, к чёрту интриги, магов, ведьм, друидов! К чер…
-И королеву? — Персиваль печально улыбнулся. — Ты оставишь королеву? Она нуждается в тебе.
Лея потухла. Приникла к нему вновь, пытаясь унять сердце.
-Маленькая моя…- в который раз прошептал Персиваль, поглаживая ее шелковистые волосы, — какая же славная у нас с тобой пойдёт жизнь! Совсем скоро, веришь?
Он сам в эту минуту не верил, но ритм её сердца — нервный, сумасшедший, и его сводил с ума. Она должна была успокоиться. Он должен был её успокоить! Во имя всех святых!
-Мы с тобою… когда кончится война, я подам в отставку. Я больше не буду при дворе, мы уедем с тобою в мои земли, ты будешь там гулять по яблоневому саду. Ты любишь яблоки?
-Да, — она была равнодушна к яблокам, но в эту минуту полюбила их.
-У нас будут дети…двое.
-Трое, — запротестовала Лея. — Пусть будет два мальчика и девочка.
-Пусть будет, — Персиваль расцвел, он сам мечтал о трех детях, но думал, что Лея не согласится и на одного. — Мы будем гулять по яблоневому саду, впятером. У меня будет время на каждого, я больше не уйду на войну…только закончу эту.
-И подашь в отставку? — Лея подняла мокрое от слез лицо.
-Подам в отставку, — согласился Персиваль, — я уже навоевался вволю. Мне интриги поперек горла. У меня есть семья. И яблоневый сад.
-А Маоласа мы заберем с собою? — Лея улыбнулась. Подумав о мышонке, который на то время, что Лея переселилась в лазарет к своему мужу, оставался на попечении королевы.
-Заберем, — пообещал Персиваль. — Совсем скоро, моя маленькая, у нас всё будет по-другому. И сад. И яблони зацветут к весне. Они душистые, настоящие северные яблони! И дети будут… и Маолас.
-Это похоже на рай, — прошептала Лея, обнимая рыцаря за шею. — А меня туда пустят?
-Пустят, — Персиваль осторожно коснулся её губ пальцем, стирая попавшие на уста слёзы. — Маленькая моя Лея! Всё будет по-другому, совсем скоро!
-Совсем скоро, — Лея отозвалась покорным эхом. Сердце же ее вновь билось учащеннее — не действовали на него неумелые, но искренние слова рыцаря, не действовали!
Глава 70
-Кстати, я в последнем своём визите в деревню нашла Мэтта Марсера! — глаза Лилиан горели огоньком искренней радости и Мелеагант честно улыбнулся ей в ответ, показывая, что он и сам в таком же в восторге, но когда они свернули от розовых клумб к беседке, принц не утерпел и спросил:
-Что такое Мэтт Марсер?
Она взглянула на него растерянно:
-Как? Я же рассказывала! Я путешествовала… трактир на Тракте! Он накормил меня, поступил, как рыцарь, хотел жениться на молодой и весёлой вдове с тремя детьми и стать священником!
-А, припоминаю, — Мелеагант теперь действительно вспомнил, — прости, дорогая, дела идут так, что ум заходит за разум быстрее, чем успевает отчитаться за свой уход. Так вот как? Мэтт Марсер, спаситель моей дорогой Лилиан! И как он?
-Ну, — Лилиан неприятно задело то, что история, которую сама она носила в сердце годами, никак не осталась в памяти Мелеаганта надолго, но всё же говорить об этом человеке было приятнее, чем дуться на принца (при условии того, что дуться на Мелеаганта — дело невозможное и откровенно глупое), — он стал священником. А ещё у него жена — из числа молодых вдов, веселая, говорят. И четверо детей.
-Молодец! — Мелеагант искренне восхитился, — вот это целеустремленность! Сказал, что так будет, так и вышло…почти. Если ты его встретила, значит, он болен?
-Ничего серьезного, — Лилиан успокоилась совсем, — по мелочи. В своих скитаниях он немного повредил своему желудку и легким. На болотах скитался, представляешь?
-На болотах… нет, на болотах мы её тоже искали, — Мелеагант бормотнул себе под нос, но вспомнил, что с Лилиан, и вернулся к ней, — да? Я рад, что он здоров.
Лилиан вздохнула — Мелеагант был целиком и полностью в своих мыслях. Даже в редкие минуты их встреч он был далеко-далеко, одновременно думая о том, где ещё искать леди Озера, справится ли с поиском Мерлин, что делать с Уриеном, который на пристани теперь проводит больше времени, чем в нормальном мире, о войне, которая уже подбиралась к границам, о вчерашнем предложение баронов Боде, о сегодняшней утренней встрече с Прайсом, о вечернем заседании…
Она дала себе слово не обижаться на принца из-за этого, но всё-таки, избавиться от чувства, что она как будто бы лишняя в его жизни было нелегко. Мелеагант почувствовал её состояние, бережно взял её руку:
-Эй…- Лилиан взглянула на принца так, как мог смотреть бы затравленный зверек. — Послушай, знаешь, наш священник…тот, что при замке, недавно погиб…
-Он выпрыгнул из окна Счётной башни! — Лилиан пальцем указала на высокую остроконечную башню, откуда сиганул не так давно священник. — Он говорил, что его преследуют желтоглазые черти и требуют от него печенья! Он решил, что Сатана наслал на него проклятие…
-Они не черти, — заступился за Теней Мелеагант, — то есть, нет, черти, конечно, но не хотели зла. Они теперь чувствуют вину и не могут видеть печенье. Так и едят, закрывая свои желтые глаза…
-О, Боги…- Лилиан закатила глаза, — ладно, Тени твои довели нашего священника до помешательства и самоубийства, что дальше?
-Я хочу наградить Мэтта Марсера и пригласить его в замок как нашего священника. У него явно крепкие нервы для этой службы, не находишь?
-Нахожу, — буркнула Лилиан, — только зачем тебе вообще священник?
-А он не мне, — ответил Мелеагант спокойно и хотел добавить ещё что-то, но в дело вмешался юный паж, который так торопился, так быстро бежал к своему господину, что едва-едва успел остановиться и не влететь в него:
-Мой…господин…
-Угадал, — спокойно отозвался принц, очевидно, привыкший ко многому.
-Там этот… ну, который лесовик! — паж отчаянно мялся, пытаясь вспомнить слова, — он с этой…водяной!
Мелеагант мрачно взглянул на Лилиан:
-Ты целитель, помоги!
-Друид прибыл с Леди Озера, — без труда ответила Лилиан, но секрет её заключался в том, что она вообще-то уже слышала, как об этом вещали птицы. Не то, чтобы она понимала птичий в идеале, но приходилось, да.
***
С этой встречи можно было рисовать библейский сюжет, не меньше! Строгость лика Лилиан, которая пыталась держаться ближе к своему принцу, прятаться за него от собственной же приёмной матери, Мелеагант, взгляд которого обещал самые адские пожарища земного мира, Мерлин, который скромно стоял в стороне, удерживая обручи на горле пленницы, пленница, что стояла с самодовольной усмешкой, пытаясь не выдавать собственную панику (её возраст и почтенная жизнь не позволяли ей трепетать перед каждым мальчишкой), привлеченный возгласами и интригой Уриен, в грубо перевязанной на рукавах красной рубашке и с повязкой на лбу, чтобы пот от бурного строительства «Морганы» не попадал в глаза и всё это под тенями возвышенно-темного зала, где в каждой линии чувствовался порок, но порок не первобытный, а утонченный, возвышенный.
Определенно, с этой встречи можно было писать настоящий библейский сюжет.
-Это так невежливо вести Леди как преступницу, — Леди Озера заговорила высоким голосом, капризно улыбаясь. — Я и сама бы пришла, когда нужно было бы.
-В последний раз, когда тебе нужно было прийти ко мне, ты испортила мне жизнь и едва не лишила жизни, — заметил Мелеагант ровным и от того, ещё более ужасным тоном. — Ты влила в младенца силу одной из двух Чаш, не заботясь о том, что с ним будет!
Леди Озера скривилась — слова Мелеаганта, а может быть обручи, но что-то ей определенно не нравилось. Она попыталась пошевелить рукой, но с пальцев принца легко соскользнула сетка заклинаний и Леди Озера беспомощно задергалась…
О, этот взгляд! Как много можно отдать, чтобы увидеть, как из глаз твоего поверженного соперника уходит вся самоуверенность? Много, за это можно и убить, слишком уж сладкое чувство, видеть, как древняя тварь, которая должна была служить делу добра и света, миру и процветанию, но погрязшая в интригах, в алчности и собственной глупости, осознаёт, что живой ей не выбраться.
-Во мне сила Чаши, а в тебе — всего лишь сила одной стихии, — напомнил принц, — ты не вырвешься. Здесь у тебя нет силы.
Лилиан отшатнулась от Мелеаганта помимо воли, потому что не ожидала, что такое вообще возможно — лишить Леди Озера силы? Лишить природной магии? О таком и слышать ей прежде не приходилось.
-Благодарю, Мерлин, за услугу, ступай к себе, — спокойно продолжил принц, будто бы у него каждый день перед взором представал кто-то с Леди Озера в плену.
-Что тебе нужно, ваше высочество? — капризность и высота пропала. Теперь леди Озера говорила даже тише, чем того требовала зала. — Мы можем договориться, ты умен, я сильна…
-Ты знаешь, что я ищу, — Мелеагант сделал знак Лилиан, — ступай, дорогая.
-Моя дочь так выросла… — Леди Озера попыталась заодно попытаться прощупать почву.
-После того, как ты на нее напала, это больше не твоя дочь, — жестко, хотя эта жесткость далась ей с трудом, слишком уж жалкий был вид у Леди Озера, и это она, в конце концов, научила её исцелять, выкормила, вырастила, промолвила Лилиан.
Она словно угадала её сомнения, усмехнулась:
-Дети бывают так неблагодарны! Взять, хотя бы, Ланселота…
-На которого ты тоже напала, — фыркнул принц, — Лилиан, бога ради, с ним всё прекрасно! То есть, в рамках Камелота, конечно! Она оказалась разоблачена им, попыталась его убить, Моргана дала ей бой…
-Что? — Уриен потерял мгновенно всякое спокойствие, — Моргана! Она цела? Она в порядке?
-В порядке, насколько это возможно в рамках Камелота, — ответил Мелеагант, — не хотел вам говорить, вы что-то нервные! Но раз уж на то пошло — то вот так.
-Да я за Моргану её утоплю! — пообещал Уриен и грозно сделал шаг вперед к Леди Озера.
-В порядке живой очереди, — напомнил Мелеагант, — кстати, сомневаюсь, что она утонет, но попытка не пытка! В любом случае, если ты, моя дорогая пленница, желаешь жить и дальше, скажи мне то, что я хочу знать!
-Скажи ему, — посоветовал Мерлин, — он…в своём праве.
-Не хочу говорить с тем, кто пленных держит в кандалах…
-С тобой иначе нельзя, — Мелеагант зловеще улыбнулся, — но ладно, не хочешь так, будет по-другому, я чту желания женщин!
***
Мерлин осторожно коснулся пальцами холодных прутьев решетки камеры, где виднелся силуэт Леди Озера. Она сидела, привалившись к прутьям, и, кажется, не слышала ничего, что происходит рядом, но когда рябь от прикосновения Мерлина к прутьям прошла по решетке, зашевелилась…
-Уходи, — тихо прошептала она, не поворачивая к Мерлину лица.
-Что он с тобой сделал? — спросил друид, разглядывая её фигуру, он знал, что её не сразу отправили сюда, слуга из стражников рассказал, что её втолкнули в камеру через полтора часа от того момента, как вывели из зала. При всём желании, ни один идиот не мог бы идти по коридорам полтора часа…
-Уходи, — повторила Леди Озера, приваливаясь на прутья как прежде.
-У него твоя дочь, она любит его, а он любит её. Ты своей тайной не добьешься ничего, — Мерлин понимал, что договариваться уже поздно, но не мог же он просто сдаться? Он должен был попробовать. — Тебя всё равно сломает де Горр, а не сломает… слушай, прольётся кровь. Много крови. Мелеаганту нужно заполучить Чашу, иначе никак.
-Уходи, — прошептала леди Озера.
-У тебя нет магии, но есть же… какие-то силы, что держат в тебе человека! Я знаю, Мелеагант видится тебе чудовищем, но он должен вернуться в норму, а это можно сделать только с помощью второй Чаши. Он видит мёртвых, видит этих Теней, но он… твоя вина, что он стал таким. Искупи хотя бы…
-Уходи, — Она закрыла голову руками, демонстрируя, что разговор закончен.
Тюрьма ненадолго оставила пленницу в темноте. Шаги Лилиан Леди Озера ощутила ещё задолго до того, как Лилиан возникла на верхней ступени, ведущей в тюремное царство.
-Он послал в палачи тебя? — Леди Озера даже поднялась от удивления навстречу своей воспитаннице, — как это мило с его стороны, полагать, что я дам ему победу в руки, если увижу тебя.
Лилиан смутилась:
-Он меня не посылал! Я…сама…
-Я слушаю тебя, — она привалилась к прутьям так, как будто Лилиан должна отвечать ей урок, как в прошлую жизнь и Лилиан показалось на миг, что она действительно должна ей отвечать, только вот…на что?
-Почему ты упорствуешь? — спросила Лилиан, сглотнув неприятный комок в горле. — Открой ему! Он страдает. Пробуждение второго Грааля принесет мир!
-Мелеаганту была уготована жизнь хранителя одной Чаши, он за это заплатил. Мы ошиблись…я немного ошиблась, признаю, но две Чаши… нет! Не бывать!
-Ты не хочешь мира?
-Я не хочу цены, — ответила Леди Озера. — Не спрашивай меня, Лили. Как Ланселот, скажи о нем.
-Тебе интересно? — удивилась целительница, — я полагала, что для тебя это, скорее, как…
-Он же мой сын, — криво усмехнулась Леди Озера, — влюблен в свою королеву?
-Не твое дело, — грубо отозвалась Лилиан.
-Он потеряет голову, — равнодушно заметила Леди Озера и хотела уже сесть на грубый пол, как вдруг появился Мелеагант. Может быть, он давно уже был здесь, вряд ли его появление из пустоты знаменовало просто блуждание. Наглость Леди Озера исчезла с лика, всякие чувства оставляли её быстро, она не успевала даже сосредоточиться на чем-нибудь одном…
-Мелеагант, — Лилиан метнулась от клетки с Леди Озера, — я не…
-Тише, — успокоил её принц, — нет ничего дурного, чтобы повидаться со своей приёмной матерью, я совсем не чудовище, я понимаю родственные чувства. Однако и это было даже для меня полезным, хоть я и не полагал, что это ещё возможно.
-Ты о чем? — спросила Лилиан, с опаской переводя взгляд на Мелеаганта, на Леди Озера и обратно… — Она не сказала, где Грааль.
-Она сказала о цене, — мягко отозвался принц. — Сказала же? Сказала: «я не хочу цены»… изволь!
-Знаешь…- она помедлила, разглядывая его лицо, и легкая тень неприятной колючей улыбки легла на её облик, глаза как-то подозрительно блеснули садистским удовольствием, — я, пожалуй, скажу тебе… ты сам откажешься от всего. А я посмотрю на это.
-О чём ты… — Лилиан вообще переставала понимать, что происходит, все эти игрища жертвы-палача были для неё чужбиной. Она отказывалась принимать эту сторону мира и не могла унять нервную дрожь в сердце.
-Момент истины, — прошептала Леди Озера, и целительница увидела кровь в уголке ее рта. Длинным розовым языком Леди Озера облизнула губу, слизнула кровь, улыбнулась ещё шире…
-Говори, — хрипло предложил Мелеагант, — по-хорошему, говори.
-Я посмотрю на то, что с тобой будет, — пообещала Леди Озера, — гнусный мальчишка — сила не всё! Есть то, что и тебе не по зубам. Цена, которую придётся заплатить!
-Не тяни, — лениво откликнулся принц, но Лилиан слишком хорошо знала его, чтобы не позволить себе обмануться его небрежностью тона.
-Нельзя заключить на хранение в одном человеке силы сразу же двух Чаш…- торжествующе промолвила Леди Озера и тут же, выдержав эффектную паузу, увидев, что Мелеагант не отреагировал на её слова, продолжила, — без высокой цены. Это переход от полного мира земного, отречение от того, что дорого…
-И что же становится платой? — Мелеагант склонил голову, вежливо слушая Леди Озера. Лилиан почувствовала, как страх метнулся в ней огромной стремительной змеёй, которая пряталась будто бы среди её внутренностей и прошептала:
-Душа?
Мелеагант расхохотался:
-Дорогая, ты прекрасна!
-Душа, — криво ухмыльнулась Леди Озера, — только вот не того, кто становится Хранителем! У Хранителя должен быть близкий человек, самый близкий. И он должен умереть его душа — вот плата за второй Грааль. Это сила, это слабость, это испытание, проверка любовью и страданием. Если ты отречешься от того, кто тебе дорог — ты уже не человек, ты уже никто — только сосуд для силы двух Чаш.
Лилиан, цепенея от ужаса, украдкой взглянула на принца. Он словно бы ждал этого. Его взгляд встретился с ее взглядом, и многое целительница прочла в нем впервые. Столько скорби и боли, столько безумия, отчаяния не было во взоре Мелеаганта прежде. Дикая смесь искр, чувств, страстей — настоящий поток внутренней агонии. Одно желание Мелеаганта вступило в бой с другим. Он желал властвовать, желал перестать жить в междумирье, но цена не устраивала его.
-Сделай одолжение, — пропела Леди Озера, — взгляни на меня, я хочу видеть, как тебя пожирает огонь изнутри!
-Я сделаю тебе много одолжений, — пообещал Мелеагант, продолжая смотреть в глаза Лилиан.
Она поняла. Она много значила для принца. Он сейчас понимал это, принимал для себя. И это становилось разделом между прежней жизнью и настоящим. Мелеагант должен был отпустить от себя что-то одно в эту минуту, так проходила его агония, что-то навсегда умирало в нём, и всё Лилиан читала в его глазах, не замечая сама, что плачет.
-Ну? Кого ты любишь? Отдашь в жертву? — спросила Леди Озера. — Кто ты? Хранитель Граалей или мальчишка? Слава или близкие люди?
-У меня двое близких людей, — мрачно промолвил Мелеагант, не глядя на Леди Озера и осторожно прикоснувшись к лицу Лилиан, удерживая ее, чтобы не подкосилась она, не упала (тело ее дрожало), промочил её слезы шелковым платком, — за всю мою жизнь у меня было двое близких людей. Мой названный брат, граф Уриен Мори, тот, кто не отрекся от меня никогда и не отречется, который, может, и не разделяет моих планов, но следует им до конца, и Лилиан — та, что не позволяет упасть мне во тьму, еще более глубокую тьму, куда я спускаюсь уже по твоей милости.
-Сдаешься? — вскинулась Леди Озера. — Значит, ты мальчишка …
Мелеагант мягко отстранил Лилиан от себя, и она отошла в сторону, цепляясь за стену. Она уже понимала интуитивно, что сейчас последует за такой решимостью.
-Я не хранитель двух Граалей, — Мелеагант теперь стоял очень близко к прутьям решетки, — но и не мальчишка. И я выбираю третий путь. Где второй Грааль?
Его голос внезапно возвысился, взвился под самый свод тюрьмы, и леди Озера схватилась за горло, как будто бы не могла промолвить и слова. Она страшно захрипела и согнулась пополам, не в силах выносить муки, очевидно, очень болезненной муки…
-Где второй Грааль? — повторил Мелеагант, чуть ослабевая напор заклинания.
Она взглянула на принца так, как никогда не смотрела ни на кого в жизни. Она смотрела как побежденная, а прежде ведь судьба позволяла ей только выигрывать. И даже отступая, она сохраняла за собою хоть что-то…
-Где же я…
-Где Грааль? — усиление напора, тихий стон Лилиан у стены. Как бы ни складывалась судьба Лилиан у Леди Озера, как бы ни мучила эта женщина её детство и юность — всё же нельзя было так…поступать так.
Лилиан пыталась сделать вид, что ей всё равно, что ей совсем нетрудно, что Леди Озера давно рвалась к этому, и сама загнала себя в этот капкан и всходил над её душою давно заслуженный час судный, но это было тяжело. Слишком нежна душа целительницы по натуре своей, слишком тонка она, когда любит.
-Ошиблась…- закончила Леди Озера и новый приступ охватил её. Лилиан снова гулко вскрикнула.
-Где Грааль? — повторил Мелеагант, резко ослабляя свое терзание.
Леди Озера упала. Так может упасть крестьянка, дворянка, и даже королева, но разве так может древняя ведунья? Так…по-человечески?! Так просто, словно она ничего не весит в этом мире.
-Под…и, — прохрипела Леди, цепляясь за последние свои надежды и минуты. Она уже не пыталась обаять его голосом, не пыталась поймать в капкан красоты, нет. Все, что она делала — пыталась провести последние мгновения достойно.
Мелеагант взмахом руки раскрыл клетку, прошел внутрь, сел на колени перед телом поверженной пленницы, что испортила ему всю его судьбу — судьбу короля, рыцаря…да даже простую, человеческую судьбу и то омрачила!
-Ты…смотри, — она взяла его пальцы своей рукою, сжала, передавая кусочек своей памяти, кусочек чужой, холодный, скользкий… мысли, не его мысли, образы, которые он не мог представить и места, в которых он не бывал. Сколько длился круговорот? Сколько шла эта фантастическая сумасшедшая сеть из метаний?
Мелеагант открыл глаза. Он понял. Он увидел, где лежит второй Грааль, еще мгновение он разглядывал свои пальцы, как будто бы ощущая на них следы песка — маленького и острого, но очень чистого. Сыпучего…
-Я обещал, что сделаю тебе много одолжений, — он поднялся, холодный, собранный, готовый к борьбе, но уже навсегда изменившийся. — Ты прожила дрянно и беспутно, так хоть умри как полагается.
Как легко отнимать жизнь. Один щелчок и обручи вытягивают силу. Один щелчок и Леди Озера начинает дрожать от снедаемых её духов — незримых, похожих на ветер…
Только вот откуда ветер в каменной, насквозь каменной тюрьме?
Лилиан не вытерпела. Бросилась на колени. Безжалостно обдирая колени о каменный пол, схватила голову Леди Озера, уложила на свои руки, попыталась пригладить её почему-то очень липкие, испачканные чем-то тягучим и черным волосы…
Из последних сил Леди Озера перехватила ее руку, прижалась к ней губами, запечатлевая на коже своей воспитанницы самый искренний и самый обжигающий поцелуй. Горечь, словно полынь, отравляющая горечь…
-Прощай, — прошептала Лилиан, не зная, что еще сказать, добавила, — прости…
Леди Озера моргнула. Она истлевала на глазах. Её тело, словно жуткий призрак, словно нереальное видение, истлевало в воздухе, рассеивалось.
-Спасибо, — тихо сказала Леди Озера и в следующее мгновение Лилиан почувствовала, как ее руки больше не сохраняют ничего…
Леди Озера перестала существовать. Легкое дуновение ветра прошлось по всей тюрьме, по всей зале, по камере, взъерошило, будто бы целуя, волосы Лилиан, и все кончилось. Лилиан упала ничком.
Мелеагант дал ей пару минут. Это было тяжело, ему хотелось действовать, действовать! Но он дал ей возможность проплакаться.
-Лилиан, — позвал принц, — ты еще со мною?
-Я всегда с тобою, — Лилиан попыталась встать и не смогла, принц поднял её осторожно, вывел из мрачных подземелий, где таились тюрьмы де Горр.
Для себя он уже всё решил и всё понял. Осталось только донести одну маленькую, но очень важную мысль до Артура Пендрагона, сломить его ослиное упрямство. Война не так уж и выходила нужной…
Но пусть повоюет. Главное, чтобы до него дошло то, что дошло до Мелеаганта.
Глава 71
Ланселот осторожно зашёл в сиротливый, заброшенный всякой жизнью сарай, надеясь, что его появление не настолько шумно, чтобы разбудить Моргану, если та, конечно, вообще спит. Он осторожно прошёл по сгнившим доскам, слегка ёжась – в тишине слышался крысиный писк, крысы бежали сюда, в тепло, к запасам зерна и Ланселот и Моргана, зашедшие сюда волей судьбы, не знали этого, им требовалось укрытие от дождя, хоть какая-нибудь жалкая крыша над головою…
Моргана спала. Она подложила под голову руку, чтобы не класть её на полугнилую размокшую солому, и спала, освещаемая бледным светом луны. Ланселот огляделся вокруг и, конечно, не нашёл ни одного покрывала, чтобы набросить на фею, наверняка, она озябла, ведь даже ему через рубаху, камзол и плащ было прохладно, а он блуждал вокруг сарая, двигался.
Ланселот переступил осторожнее, на какое-то мгновение его привлёк шум в углу и он выпустил Моргану из поля зрения, когда же он обернулся, то даже вздрогнул – Моргана уже сидела на полу, слабо освещаемая луною – лишь силуэт безошибочно угадывался.
-Боже, — Ланселот судорожно вздохнул, — ты меня напугала!
-Извини, — бодро, совсем не сонно, но всё равно немного тускловато ответила фея, перебираясь удобнее по полу, чтобы платье ее легло ровнее. Ланселот подумал, что ему, как мужчине, тяготы путешествия даются лучше изначально, а вот ей требуются и уборы, и платья… да и ему самому хотелось как-то её побаловать, только крайняя нужда не давала ему этого сделать.
-Ты где был? – она спросила с подозрением, которое даже не пыталась скрыть.
-Да…вот, — он неуверенно сунул руку за пазуху и достал из нее сплетенную из трав куклу. Несмотря на то, что трава была очень сухой, Ланселот умудрился вплести в женский силуэт куклы какие-то ягодки и сухие цветочки, чтобы как-то изобразить платье. Он даже сумел сделать шляпку из желудевой крышки. – Это тебе.
Она осторожно, словно не веря сама себе, взяла куклу, её пальцы – ледяные, должно быть, она совсем замерзла, коснулись руки Ланселота, и тут же вместе с куклой отдернулись.
-Что это? – она повертела в руках куклу, погладила её, кажется, даже принюхалась.
-Кукла, — Ланселот пожал плечами, надеясь, что она не увидит в свете луны, как он улыбается. – Я сделал её для тебя.
-Мне не пять лет! – возмутилась Моргана, и в тоне её проскользнуло что-то неуловимое, такое редкое и такое теплое для Ланселота.
-Хорошо, — согласился он, — отдай назад, я подарю её какой-нибудь девочке по пути.
-Руки убрал! – мгновенно отреагировала фея, — это моя кукла!
И Ланселот засмеялся уже в голос.
-Травинка-травинка, — Моргана крутила в пальцах куколку с того самого вечера или, быть может, ночи (у них тогда плохо получалось определять время точнее), — совсем истрепалась!
Моргана почти не расставалась с этой куклой. Она пролежала у нее в кармане, постоянно расплетаясь так, что фея несколько раз уже её переплетала. Эта куколка, как и Моргана, попадала под ливневые дожди, под жару, под ветра… маленькая, она лежала в одном из карманов её плаща, когда фея шла куда-то, бродила, странствовала. Если бы Ланселот узнал об этом, он бы очень сильно удивился, но Моргана не позволяла ему узнать.
-Что это такое? – Артур приподнялся на ложе, чтобы попытаться разглядеть, что в руках у Морганы. – Кукла? В детство впала?
-У меня его не было, — ответила фея ровным голосом, заправила выбившийся колосок травинки в шляпку и сунула в стол, — было до пяти лет, а дальше – ужас.
Артур прикусил язык, но Моргана сделала вид, что недогадливость Артура не коснулась ее мыслей никакой тревогой.
-Я хотела бы с тобой поговорить, — она медленно обернулась к нему, подбирая слова. – Артур, от лица женщин Камелота, от лица твоих советников, я умоляю тебя подождать с войной! Она не уйдет. Мелеагант…
-Не надо мне о Мелеаганте! Я слышать не хочу об этом принце. Война будет, он слишком яро посягает на мою власть! – Артур мгновенно потерял всякие иллюзии, он знал, что Моргана непременно заговорит об этом, начнёт отговаривать – ей простительно, женщины так тревожны! Он найдет Леди Озера, Грааль… и Мелеаганту придется принять его как своего короля. У него поддержка, может быть, но все эти сановники непостоянны, все их речи – лесть и только! У него будут свои министры, его любит народ, меч, в конце концов, сделал его в глазах народа спасителем Камелота и Мелеаганту придется с этим считаться.
-Я говорю тебе о народе, — возразила Моргана, — Артур, я не могу не заметить, что ты неверно думаешь и нём, об армии. Мелеагант снабжал народ хлебом, когда ты допустил голод…
-Это сделал не я! – вспылил Артур, и даже вскочил, — это саксонские наемники, что служат Мелеаганту, сожгли хлеб!
-Но ты допустил это! – Моргана повысила голос, — если бы ты охранял границы…
-Я верил Мелеаганту, как своему соратнику! – Артур пытался защищаться, но он чувствовал, что не выйдет. Оставалось только поступать так, как подсказывало ему сердце – воевать.
-Король не должен верить никому, кроме своего народа, — заметила Моргана, — Артур, ты пойми, всё ещё можно сдержать, я…
-Разработала очередную чертову кучу соглашений и писем? – ухмыльнулся Артур, принимаясь расхаживать по комнате, — что? Что ты сделаешь? Он все их игнорирует! Он издевается над тобой и мной, он…
-Я поеду в Де Горр, — спокойно сообщила Моргана, — буду вести переговоры лично, я…
-Нет, — отказал Артур, — у тебя был шанс, я дал тебе пять дней на твой дипломатический бред! Пять, Моргана!
-Этого мало, — заспорила фея, — Артур, я…
-Хватит! Война будет. – Артур ударил ладонью по столу, ему стало больно, но он не выдал лицом боли. – Хватит, прошу! Будь на моей стороне!
-Ты собираешься развязать войну между бриттами, — Моргана не унималась, — как мне стоять в стороне? Ты не понимаешь, что твой трон будет шататься с каждым боем всё больше и больше. Кончится это всё…
-Нашей победой! – Артур взял её руку в свои, — Моргана, сердце подсказывает мне, что я должен собрать армию, я спокоен, я знаю, что я делаю. Сердце не подводит.
-Только останавливается, — не удержалась Моргана, попыталась вырвать ладонь из его рук и не преуспела в этом. – И разбивается. А так да – не подводит!
-Есть какая-то сила, — Артур не знал, как передать всё то, что он чувствовал, всё, во что он верил ей, но она должна была понять его! Им двигало не просто тщеславие, он чувствовал, что движется в верную сторону, возможно, в единственно верную…
-Я не верю в это, — отрезала Моргана. – Голос сердца – это хорошо, но ты король. Полагайся на голос разума!
-Разум говорит мне слушать сердце, — парировал Артур,- а сердце призывает к войне.
-Я не сказала, что на голос твоего разума! – Моргана оттолкнула Артура в сторону, тоже нервничая. В каждом ее движении прослеживалась нервная вязь. Она не знала, куда ещё себя можно деть.
-Война будет, Моргана, я провожу последние приготовления.
Моргана только и смогла, что сжать зубы и указать королю на дверь.
***
-Агата, воды! – потребовал хрипло герцог Кармелид. Агата, дремавшая в кресле, дернулась от звука его голоса, рванулась к столу, налила прохладной воды в кружку и подала её поспешно герцогу. В отсутствие Гвиневры (она не могла сидеть целый день подле отца, да и Агата её прекрасно понимала и поддерживала в этом), забота о герцоге легла на плечи кормилицы. Конечно, если бы попросить Артура, то он приставил бы кого-нибудь из служанок к нему, но…
-Сколько служанок смогут вытерпеть его характер? – резонно заметила Агата, когда Гвиневра ломала руки в поисках выхода, — моя королева, я с вашим отцом давно уж… я знаю его характер и не боюсь.
-Мир тебе, Агата, — кивнула Лея, — и крепкого здоровья, и счастья, и удачи…
Но больше эта тема не поднималась. Агата, вскормившая и вырастившая своих, теперь уже погибших детей, вырастившая Гвиневру, привыкла заботиться. Она не мыслила себя отдельной личностью, лишь какой-то добавочной. Вечная нянька, вечная мать, вечная подушка для слёз, бесконечно любящая и заботливая, она отчаянно нуждалась в новом подопечном. Как бы ни любила Гвиневра свою кормилицу, у неё была своя жизнь, в которой была любовь, замок, Лея, Ланселот… Агата знала, что Гвиневра не откажется от её услуг, никогда не посмеет указать ей на дверь, но висеть над душою воспитанницы грузом, ей не хотелось. Любой видел, что Гвиневра не нуждается больше в так много тепле Агаты и теперь у неё другая, полная кипения жизнь, и тихие
вечера с кормилицей в неё не вписывались. А сердце Агаты пылало от неотданной любви, ей хотелось кого-то греть, о ком-то заботиться и она ничего не могла сделать с этим желанием. Накормить всех, всех обнять, всех выслушать, подбодрить. Самое светлое, наверное, существо Камелота было заключено в её лице, и, как бы ни было горько сознавать, это существо не было нужно никому. Агате просто не о ком было заботиться!
В любом замке есть свои объединения. Проникнуть в них со стороны, пусть и даже с целью согреть-утешить было невозможно. Не принимали даже королеву, что говорить о её бывшей кормилице? Из тех, кто был подле Гвиневры, можно было заботиться бы о Лее – но девушка была изначально слишком независимая и сильная, ещё, к тому же, теперь замужняя. Можно было попробовать заботиться о Моргане, но Агата не думала, что эта женщина будет в восторге. Да, Агата видела, что ей нужна защита и забота, но взять на себя это кормилица боялась. Вот и не оставалось, словом, никого…
А тут такая удача – нуждающийся в помощи герцог. Да, противного характера и склада, но всё же! Кто-то нуждался в ней!
-Как я буду пить? – злобно спросил герцог, глядя на кружку. – Мне больно!
Пришлось Агате взять бережно голову герцога и наклонить к самой кружке. Напившись, герцог подобрел и, блаженно откинувшись на подушки, вдруг вспомнил:
-Марди! Я её запер, уходя…
-Ну что вы, господин, — Агата улыбнулась, — её давно уж освободили. Слуга услышал её крик. Она в порядке. Правда…
-Что? – герцог подскочил. – Ребенок?
-В порядке, — успокоила Агата, строго укладывая герцога на подушки, — она в порядке, ребенок тоже. Целитель каждый день заходит к ней.
-Пусть приходит по три раза! – потребовал герцог. – Она должна гулять четверть часа утром, полчаса перед обедом, три четверти часа перед сном. Ей нельзя пить вина, она должна есть много…
-Герцог! – возмутилась Агата,- женщины рожают и рожали! Угомонитесь, Леодоган!
-Я не позволю вам всем загубить моего ребенка, — траурно заявил Кармелид. – Она должна лежать, и…
-Леодоган, я вас утоплю в кружке, — пообещала Агата, — угомонитесь! У меня у самой дети…были.
Кармелид скосил на неё подбитый глаз и притих, решив, что, может быть, пока ситуация не в таком уж и критическом состоянии.
-Но у вас, герцог, проблемы, — пригрозила Агата, не в силах сдержать улыбки, — леди Моргана, да благословят её боги, пообещала оторвать вам всякую мужскую гордость, если вы ещё хоть раз закроете беременную девушку в комнате!
-Тебя забыл спросить, — огрызнулся герцог, — и Моргану твою тоже!
-Моргана не моя, но у меня есть разрешение применить к вам силу от нее, — хихикнула Агата.
-Как же вы меня все… — Герцог прикрыл глаза. Почти пять минут прошли в тишине, Агата испытала прилив стыдливого чувства и жалости. Ей стало жаль избитого герцога, одинокого, без дочери у постели, которого совсем, ну вот совсем в целом мире, словно бы никто не любит. Еще и она – хороша милосердная сестра! – стоит и упражняется в острословии, а у него советы, а у него дела…
И война уже подбирается к воротам – так все говорят!
-Герцог, — неуверенно позвала Агата, — герцог Кармелид…
-Чего? – он недовольно приоткрыл глаз, глядя на неё.
-Простите меня, я всего лишь кормилица, — Агата понуро опустила голову, — я не должна так говорить с вами.
-Ты часть нашей семьи, — возразил Леодоган, — ты вырастила мою дочь, стала ей матерью… она ведь совсем одна. Ты опекаешь её – не извиняйся, скоро это станет…неважно.
Казалось, последнее слово он нашел с трудом.
-Почему? – Агата с удивление взглянула на него, — что… о чём вы?
-Война, Агата, война, — герцог снова прикрыл глаза, — я должен идти и биться за своего короля, за короля Артура, за свою дочь, королеву Гвиневру и за своего нерожденного ещё сына.
Сердце Агаты дрогнуло. Она всю жизнь полагала в герцоге труса, который избегает всяческой драки и любого боя, если может. Он участвовал в походах, возвращался легкораненым, занимал должность пересыльного, гонца, переговорщика… в бою, как говорили, был слаб. Так откуда же пришла его самоотверженность сейчас? Невдомек было бедной, простоватой Агате узнать, что даже Кармелиду давно уже стало ясно: Мелеагант не пожалеет, если победит, и договориться с ним не выйдет. Все, что остается – пасть в бою, а он знал свой уровень владения мечом и потому шел уже практически на сознательную смерть.
Лучше прожить последние минуты героем… может быть это, в случае провала Артура (в случае почти что абсолютном), умаслит Мелеаганта и он пощадит, если не Гвиневру, та хоть видела что-то уже в этой жизни, то его нерожденного ребенка…его сына? Непременно, непременно Марди должна родить сына! Дочь у него уже есть, а с сыном будет проще. Сын может отомстить за отца, сын может править, он может потребовать свое право на трон и тогда кровь Кармелида воскреснет!
Но всего этого Агата не знала и знать не могла, а потому взирала на герцога с удивлением и странным чувством.
-Агата, — Леодоган вдруг подумал еще кое о чем, — ты ведь любишь Гвиневру?
-Больше себя! – Агата даже не задумалась.
-Если… Мелеагант победит в этой войне, — говорить было тяжело, потому что слова были неприятными, — сделай так, чтобы моя дочь не попала ему в плен…и чтобы мой ребенок от Марди выжил.
-О…- Агата испуганно прижала ладонь ко рту, — но что я могу? Ох, я же…я же не умею! Я не знаю, я не представляю! Сжальтесь! Попросите кого-нибудь, кто умнее! Сэра Монтессори, леди Моргану…
-Нет! – Кармелид рывком сел на постели и это совсем перепугало Агату, — Монтессори интриган! Моргана… Агата, милая Агата, как считаешь, ей выгодно оставить в живых мою дочь и моего нерожденного сына, если падет Артур? Она сама займет трон! Я тебя прошу…
Взгляд герцога смягчился, когда он увидел, наконец, испуг на лице кормилицы:
-У меня больше нет человека вернее, чем ты, Агата!
-Ох, герцог… — Агата упала на колени перед его постелью, но он жестом велел ей подняться. Она покорилась, хоть ноги не слушались ее совсем. – Я сделаю всё, что смогу или приму смерть с нею…с ними!
-Дай мне воды, Агата, — уже спокойным, словно бы ничего не произошло, тоном, попросил герцог.
***
-Это ни в какие ворота, Лея! – Гвиневра пыталась собраться с мыслями, но её руки дрожали слишком сильно, выдавая то, что их владелице слово «покой» ещё долго не будет известно. – Все говорят, что эта война затевается зря! Каждый протестует против неё! Почему мой муж никого не слушает?
-Потому что он король, — Лея пожала плечами, — Гвиневра, его никто не переубедит сейчас кроме Морганы. Мерлина нет, твоего отца он не послушает, и, если честно, правильно сделает, а твое мнение для него…
Лея осеклась. Слишком много она сказала из того, что говорить не следовало.
-Ничего не значит? – подсказала Гвиневра мрачно. – Что ж… для моего же мужа мое мнение ничего не значит – это победа, Гвиневра Кармелид!
-А как насчет Ланселота? – вдруг предложила Лея, — он в последнее время приближает его к себе, так что… поговори с ним!
-Нет, — Гвиневра поежилась, — я в последний раз могла его обидеть случайно.
-Но речь идет не об обидах, а о Камелоте! – возмутилась Лея, — Гвиневра, если есть хоть один шанс…
-Да хоть бы сгинул этот чёртов Камелот! – у Гвиневры даже глаза потемнели, руки она сжала в кулаки, Лея поперхнулась словом – такой злости в королеве ей прежде видеть не доводилось.
Она села – еще минуту назад грозная королева, а сейчас не более, чем растерянная девчонка, не нужная в целом свете никому, бессильно закрыла лицо руками.
-Поговори с ним сама1 всё же…ты королева! Поговори, милая…
И разговор стал роковым.
***
Артур даже удивился, увидев на пороге своих покоев Гвиневру – она в последнее время не заговаривала даже с ним лишний раз, без надобности, и весь двор уже понимал, что королева только таковой зовется, но если что надобно, лучше к Моргане – будет быстрее, благо, фею боялись, а потому не лезли к ней с лестью и просьбами.
Король минуту почти тупо смотрел на Гвиневру, пытаясь сообразить, что она здесь делает, но так и не придумал ничего лучше, чем просто спросить:
-Эм… Гвиневра?
-Мой король, я хочу поговорить с вами, с моим мужем! – её руки нервно цеплялись за ткань платья, она пыталась спрятаться от его взора, её щеки, помимо воли, полыхали, она вдруг подумала, что Артур прочтет в ее глазах, что она меньше получаса назад поцеловала в коридоре Ланселота, воспользовавшись тишиной и немотой стен. Вернее, она думала, что тишиной и немотой, и не могла знать, что Монтессори мрачно закатил глаза, успев увидеть их, но свернул в другой коридор.
-Да, говори, — Артур даже выпрямился, чтобы лучше ее видеть. Он был изумлен до крайности.
-Не надо войны! – Гвиневра не знала, какие слова ещё можно подобрать, какие слова ещё тут годятся, кроме отчаянного вопля.
-И ты туда же…- лицо Артура помрачнело. – Я понимаю, что Моргана, понимаю, что Монтессори, Совет, даже Гавейна, чтоб его черти забрали! Но ты-то куда?
Гвиневра ослепла на мгновение и оглохла от страха, но все-таки, увидев, что гнев Артура краток, вернула себе прежнее состояние усилием воли и повторила:
-Не надо войны! Народ пожалей. Пожалей нас. Мелеагант…
-Да вы сговорились?! – Артур ударил ладонью по столу, но от бешенства даже не заметил боли. – Мелеагант… сдался вам этот Мелеагант! Такой же человек, как я, как ты…
-Артур! – Гвиневра предприняла попытку вставить хоть ещё слово, но у неё не вышло. Артур бесновался. Сначала ему Моргана говорила, что Мелеагант опасен, и лучше видеть в нем союзника, потом Мерлин, и снова Моргана. Теперь еще и Гвиневра!
-Что-то я не помню, дорогая жена, — безумие Пендрагоновской крови скользнуло в глазах Артура. Мерлин забыл, или позволил себе забыть, что все потомки Пендрагонов, все представители этой крови носят в себе безумство в той или иной степени! Они все яростны, они теряют себя. Это просыпалось в Артуре понемногу, но, проснувшись, обратно уже не уходило.
-…чтобы тебя кто-то приглашал к управлению королевством, — Артур переступил к Гвиневре ближе и она, против воли своей, отшатнулась, а он наступал на нее медленно, с плохо сдерживаемым яростным торжеством:
-Что-то я не помню, чтобы тебя интересовало что-то помимо шитья и молитв! – Артур снова переступил к ней, Гвиневра сделала еще шаг назад и уперлась спиною в колонну, вскрикнула от неожиданности, и Артур остановился – медленно взглянул на колонну, затем на нее, казалось, удивился даже, что подошел к ней так близко и вернулся к своему прежнему месту. Взгляд его утих от ярости древней силы.
-Скажи честно, — голос Гвиневры дрожал, — что тебе просто плевать… на меня, на мои мысли.
-Это не так, — равнодушно отозвался Артур, пытаясь изучать карту Камелота, чтобы понять, через какие ворота лучше выводить свои армии через день.
-Потому что Моргану ты хотя бы слушаешь… ты не орешь на неё! – Гвиневра даже не заметила, когда слёзы скользнули по ее лицу, когда они вышли из плена блестящих когда-то юностью и жаждой жизни голубых глаз.
-Моргана знает ситуацию, — также равнодушно ответил Артур, — я знаю, что тебе страшно, Гвиневра, но я – твой муж, я – король, я – сын Утера Пендрагона…
-Всего лишь – его ублюдок, — шепнула Гвиневра. Рука Артура с зажатым пером над картой мелко-мелко затряслась от ее слов и Гвиневра была уверена, что он её сейчас ударит, не меньше.
Но прошло мгновение – очень страшное, еще одно – тягучее. А ничего не происходило. Артур отчеканил, взяв себя в руки:
-Только то, что ты моя жена спасает тебя от расправы за эти слова!
-Нет, не это…- Гвиневра покачнула головою, страха у нее больше не было. Ничего не было. Вся жизнь ее, настоящее, прошлое и будущее виделись ей теперь ясно и отчётливо, — не то, что я твоя жена спасает меня, не это! Твоё равнодушие – вот моё спасение.
Артур отложил перо, весь вид его был раздраженным и растерянным одновременно. Он скрестил руки на груди и, глядя на Гвиневру, как на чужую, спросил:
-Что ты хочешь сказать?
-Что ты меня не любишь, — теперь наступала уже она. Ей даже хотелось, чтобы её ударили, чтобы весь её мир упал к ногам, к осколкам всего разбитого отражения, к словам, которые были ложью, к слезам… — Ты любишь Моргану!
Она ожидала, что он испугается, вздрогнет, схватит её за руку, начнет отпираться, скажет, что любит лишь её, словом, сделает хоть что-то, чем она сможет поверить. Но он даже бровью не повел, остался холоден:
-Да, я люблю Моргану. Люблю так, как не следовало бы, но люблю.
И тогда ей захотелось сделать ему больно. Как можно больнее. Гвиневре захотелось, чтобы этот человек страдал.
-Тогда…- она начала ласково, но в ласке этой была горькая полынь, — я хочу, чтобы ты тоже знал кое-что. Обо мне. Наш брак не был счастливым никогда. И не будет. Ты любишь Моргану, а я живу… другой любовью.
Артур побледнел, уже догадываясь, что не хочет слышать продолжения.
-Я изменяю тебе, — Гвиневра ухмыльнулась, — мы с Ланселотом любим друг друга.
И мир Артура рухнул.
Глава 72
Сначала Артуру показалось, что всё, что имело смысл в его жизни мгновенно стало пустотой и ничего более не наполняло его мир. Затем возникла слабая, очень слабая, тонкая, почти прозрачная надежда на то, что она шутит, но её взгляд, в котором медленно проступало то, что она, наконец, осознала сказанное и только сейчас представила, к каким последствиям может привести такая откровенность, разочаровал Артура и в этой надежде. Проскочила, правда, на долю, безумная мысль – он спятил! Он совершенно спятил! Но комната висела перед его мысленным взором строго и ровно…
Гвиневра попятилась. Она уже жалела. Её желание отомстить за себя, за все свои обиды и отцу, и мужу, вышло из-под контроля, но теперь разум стремительно возвращался, и Гвиневру залихорадило от страха. Она цеплялась за стену, и только это одно спасало её теперь от того, чтобы упасть королю в ноги.
А он – потерянный и разом разуверившийся во всем светлом, во всем живом, стоял, не зная, куда смотреть, не зная, что делать. Он не мог представить! Решительно не мог!
-К…как? – наконец промолвил Артур, когда слова медленно начали его посещать снова.
-Я люблю его, — прошептала Гвиневра и медленно сползла по стене вниз, прикрывая голову руками, не ожидая уже, что уцелеет.
-И…когда? – Артур отвернулся от неё к окну, пытаясь собрать какую-нибудь картинку. Представился отдельно Ланселот – верный и преданный, отдельно Гвиневра – слабая, юная… вместе же разум отказывался их сводить.
Она не ответила. Тихо всхлипнула. Почему-то именно этот всхлип взбесил Артура гораздо сильнее е слов. Если уж она решила признаться, и вести себя, как королева, как взрослая женщина, пусть уже держит свою роль! Пусть держит голову! Время слез кончилось, он ей, в конце концов, не отец!
-Отвечай! – сурово приказал Артур, и в этой суровости прошли очень зловещие, очень сильные ноты. Гвиневра затрепетала ещё сильнее, задрожала, её затрясло, разум, и голос совсем уже покинули ее. Всё, что вырывалось теперь из ее груди, не складывалось в слова – лишь в тихий писк…
-Отвечай мне! – потребовал Артур и в один шаг преодолел расстояние, что их разделяло. Гвиневра упала ничком на пол, она странно выла или же…пищала. Её тело тряслось, как в горячке, она пальцами, ломая беспощадно ногти, царапала пол, и, кажется, совсем обезумела…
-Ответь! – Артур почти прорычал эту мольбу, он уже не помнил своего вопроса, помнил лишь, что она не ответила ему и вывела его из себя этой своей слабостью. Трон не место для слабости. Трон не место для тех, кто не может держать себя в руках!
Артур сел рядом с нею, преклонил колено и одной рукой поднял её голову, вырывая из её прически какие-то жемчужинки-заколки, которые тут же запрыгали по полу, весело укатываясь куда-то под диваны, кровать, стол… Артуру пришло в голову, что жемчужинки были на её свадебном платье. Ненависть заполнила всё его существо, он, не думая, сильнее вцепился в волосы Гвиневры, и только её вой и стон привел его в чувство. Король с удивлением увидел дело рук своих – полностью растрепанные волосы королевы и поспешно выпустил ее голову, поднялся…
Она так и оставалась лежать, сжавшись в комочек, словно это могло теперь ее защитить. Артур шагал по комнате, мерил её, не мог понять, что преобладает в нем.
Ненависть. Как она посмела? Как Ланселот (почему-то его имя вспомнилось Артуру с трудом), посмел? Разве Ланселот не спас ему жизнь? Разве Ланселот не был другом Морганы? Моргана… почему-то и её имя ударило тяжестью по самому сердцу Артура, захватило сухостью его горло. А она… Гвиневра! Жена. Да, он изменял ей…
Артур бросил быстрый взгляд на нее, но поспешно отвернулся. Сейчас его разум уже легко представил, и даже услужливо подсказывал, как Гвиневра и Ланселот тонут в страстном поцелуе, не в силах оторваться друг от друга, а её тонкие пальцы расстегивают его рубаху. Хватит…хватит! Хватит!
Не было такого! Не было. Это проверка. Провокация! Моргана прикидывалась гвиневрой, так почему кому-то еще так не сделать? Утер взял облик отца Морганы, чтобы обмануть ее мать, Моргана взяла облик Гвиневры, чтобы отомстить ему, так может быть и сейчас, кто-то взял облик его жены, чтобы разрушить все, что казалось ему нерушимым? Да, он не любил Гвиневру, но разве не жалел он ее? Разве не пытался быть заботливым мужем и даже действовал часто в укор своему настоящему желанию? Не проявлял ли он терпения к её не6рвному поведению, не спас ли, в конце концов, ее отца? Она должна была принять свой крест, должна была быть тихой, покорной, послушной…
Артур не знал, куда девать себя, все то, что он услышал, куда деть её? Не было места, куда теперь он мог бы уйти, спрятаться… сбежать.
***
-Что-то тихо, — подозрительно заметил Монтессори, оглядывая стены, будто бы пытаясь увидеть причину своего недовольства, — не к добру!
-Да ладно тебе, — попытался успокоить его Ланселот, — это ненадолго.
-Разумеется! – вклинилась Моргана, в которой кипело всё раздражение мира в эту минуту, — скоро начнется война и нам придется проститься с тишиной, замком, жизнями…
-Ну, у тебя ещё есть шанс выйти замуж за Уриена, — предложил Монтессори как бы между прочим, не спрашивая уже о результатах разговора Морганы с Артуром – она была раздражена, значит, все было плохо.
-Рот закрой! – огрызнулась Моргана и нервно схватилась за кубок.
-А, по-моему, неплохой вариант, он же тебе нравится, на самом деле? – Ланселот тоже решил позадевать слегка фею. Она, однако, не оценила. Хладнокровно долила в свой кубок с верхом вина, отставила кувшин и, взглянув на Ланселота, ласково пообещала:
-Еще одно слово на этот счёт и я выбью тебе коленные чашечки!
-Почему-то я ей верю… — заметил Монтессори и ткнулся в бумаги, — вообще, должен сказать, что всё не так плохо. То есть, нет, всё плохо, но не прямо ужасно или мрак, но стабильно плохо.
-То есть не «полный провал», не «кошмар», не «до чёртиков…» и даже не «скверно»? – уточнил Ланселот. – Всего лишь «стабильно плохо»?
Монтессори отложил бумаги в сторону и серьезно сказал:
-Нам нужно разработать оценочную шкалу дл текущих дел. То есть, например, текущая ситуация – «стабильно плохая», а вот если к ней прибавится голод на юге, засуха на севере, наводнение на востоке и чума на западе – это будет, допустим, скверно.
Моргана молча осушила кубок и, глядя хмуро на Ланселота и Монтессори, наполнила еще один.
-А вот если к текущей ситуации, голоду, засухе, наводнение и чуме добавится переход власти под управление Кармелида, — продолжал фантазировать Монтессори, — то это будет уже «кошмар».
-А самая ужасная часть, что в себя включает? – спросил Ланселот, с тревогой заметив, что Моргане ни разу не весело.
-Ну…- Монтессори хотел уже, было, развивать эту тему, но Моргана с шумом поставила кубок на стол и оборвала его:
-Хватит! Развели здесь… пойдемте к корою втроем и уже втроем попробуем в последний раз его переубедить!
-Ты пыталась это сделать, я пытался, и даже Ланселот, без обид, дружище, пытался! – Монтессори идея снова идти к Артуру и упрашивать его отложить, перенести. А лучше всего – отменить войну, не вдохновляла ни разу.
-Мы не можем просто так сидеть, — возмутилась Моргана, — может быть, нас троих он послушает!
-Не послушает, — уверенно заявил Ланселот, — не послушает он ни тебя, ни меня. Он уже все решил.
-Встали и пошли! – отчеканила Моргана и поднялась.
-Женщины, жестокие вы! – не остался в долгу Монтессори и всю дорогу до покоев Артура канючил, и предлагал ей вернуться. Затих он только когда уже у дверей в его покои услышались им шаги…
-А где стража?– шепотом спросила Моргана, замечая этот непорядок. – К нему же, кто угодно войти может.
-Королева всегда просит стражу удалиться, — сообщил Монтессори, прямо глядя на Ланселота, который покраснел так, что это было видно даже в темноте. – Ей неловко за разговоры с мужем.
Моргана фыркнула – неловкость, о которой говорил Монтессори, ей лично знакома не была. Скитания, трактирная жизнь и снова скитания отбили у нее всякую стыдливость. Она твердо решила для себя, что если кто-то услышит или увидит что-то строго личное, интимное, то это…его проблемы! Ланселот её мировоззрения не разделял.
-Может, тогда не надо? – спросил Монтессори, — если там королева…
Всхлип. За дверью отчетливо слышен был всхлип. Женский. Но даже не будь этого всхлипа, Моргана все равно бы вошла. Королева и Артур! Да, они муж и жена и Морганы быть не должно с ними, но фея полагала не без оснований, что у нее больше прав находиться с Артуром, чем у Гвиневры и просто так сдаваться не собиралась.
Моргана вошла первая, оттолкнув нерешительную попытку Монтессори преградить ей путь, отодвинув Ланселота.
-Ар… — она осеклась, застыла на пороге, увидев беснующегося, словно бы загнанного в клетку Артура, и ничком лежащую, плачущую на полу Гвиневру.
***
Артур не сразу заметил Моргану, но странно отреагировал, увидев ее, застывшую на пороге. Она судорожно соображала, а Артур…продолжил метания, словно так и было надо. Гвиневра тоже никак не отреагировала на появление феи, но вот Моргана сообразила.
Она круто развернулась и столкнулась с пытающимся протиснуться следом Монтессори и удивленного задержкой Ланселота, пытающегося заглянуть в покои. Среагировала она быстро – толкнула Монтессори в грудь снова и, пока тот, удивляясь её поступку, слегка качнулся, теряя равновесие, ловко захлопнула дверь перед носами спутников, но было поздно – Ланселот успел увидеть Гвиневру.
Не успела Моргана развернуться к Артуру, как дверь рванулась так, что опасно закачались узорные каменные вставки на ней, а Ланселот молодецки уже впрыгнул в комнату, не готовый мириться с тем, что его возлюбленную…он сам не понимал, что произошло. Но чувствовал, что ничего хорошего с гвиневрой не происходит.
Монтессори ничего не осталось, как зайти следом за рыцарем (он надеялся его удержать от глупостей), но для этого ему пришлось отодвинуть Моргану, которая всё еще прибывала в оцепенении, словом, у дверей образовалась некоторая свалка, которая и заставила Артура отреагировать на появление троицы. И даже Гвиневра попыталась поднять голову, но, увидев Ланселота, поспешно опустила ее на пол, пряча свое опухшее от слез и истерического страха лицо.
-А вот и наш герой! – Артур подошел к Ланселоту, который не мог отвести взгляда от королевы, и бешено затряс его руку в рукопожатии, при этом глаза его свернули зеленоватым отблеском безумства. Моргана поняла точно – знает.
Монтессори соображал. Он попытался протиснуться к королеве и попробовал коснуться ее, но та заверещала и ударила его. Закрылась, принялась отползать в сторону и новая волна всего невысказанного, заполнила ее тело.
Артур с презрением взглянул на нее, затем вдруг резко схватил Ланселота за шею и швырнул его подлым вывертом на колени перед нею.
-Артур! – Моргана бросилась наперерез королю, к Ланселоту, явно стремясь защитить его.
-Не смей! – Артур легко перехватил ее за талию, развернул лицом к себе, перехватил ее запястья и легко отшвырнул в сторону… его лицо было перекошено яростью и злобой.
Моргана отлетела так легко, словно ничего и не весила, упала на пол и осталась сидеть, быстро переводя взгляд с одного человека на другого. Монтессори бросился уже к ней, но под красноречивым взором Артура предпочел все-таки не вмешиваться.
-Вот… — с удовлетворением заметил Артур, пока Ланселот пытался привести Гвиневру в чувство, — все в сборе! Верно?
-Что происходит? – спросил Монтессори, которому надоело не понимать. Он догадывался, но хотел услышать это от короля.
-Моя жена предала меня, — тихим, свистящим шепотом ответил Артур, — мой друг предал меня! Ланселот усадил Гвиневру у стены так, что ее голова могла опираться на каменный выступ, и не моталась из стороны в сторону, и поднялся, сохраняя абсолютное хладнокровие:
-Ваше величество, я люблю вашу жену, это правда!
-Он бредит! – сразу сказала Моргана с пола, для которой потеря Гвиневры не была страшна, а вот потеря Ланселота…
-Благодарю вас, леди Моргана, но это ненужное заступничество, — губы Ланселота тронула едва заметная улыбка. – Мой король, я люблю вашу жену, как никогда никого не любил. Я сохранил все минуты с нею, все украденные у вас мгновения в памяти и теперь даже на самом страшном костре я буду спокоен. У меня были мгновения счастья с женщиной, которую я люблю. Я не знаю, кто вам сказал, но я благодарен, что вы теперь знаете, потому что есть вещи, которые я хочу сказать вам в лицо…
Артур смотрел на Ланселота с непроницаемостью, очень пугающей и завораживающей. Так мог бы выглядеть король…или безумец. Моргана глухо застонала, пытаясь сразу же придумать, как вывести Ланселота из-под удара, тюрьмы и смерти одновременно, куда бы его спрятать, отправить…
Да он же не согласится!
-Он бредит! – подхватил Монтессори, оставляя всякие попытки поднять Моргану, он бочком пододвигался к Ланселоту, — мой король, он перебрал вина…
-Благодарю и вас…сэр Монтессори, — Ланселот повысил голос, — но и ваше заступничество мне не нужно. Мой король, вы не стоите своей жены. Вы делаете ее несчастной с минуты вашей свадьбы. Вы не любите её. Вы любите…другую.
Даже в эту минуту рыцарю хватило ума не называть открыто имени «другой», хотя ни для кого не было это уже тайной. Гвиневра зашевелилась, подавая признаки присутствия.
-Вы не обращали внимания на свою жену, — продолжал Ланселот спокойно, не сводя взгляда с Артура, — не замечали, как долго она сопротивляется мне, как долго она борется со своими чувствами. Я… знаете, даже когда мы начали наши встречи, она постоянно пыталась отослать меня прочь…
Артур вытащил меч, глядя рыцарю в глаза. Стальной клинок мгновенно был приставлен к горлу Ланселота. Моргана зашептала не то молитвы, не то заклинания, перебираясь, как безумная, к Артуру, Монтессори с тревогой обернулся на Гвиневру, которая понемногу приходила в себя. По его мнению, если кровь Ланселота польется сейчас и здесь, лучше ей этого не видеть.
Но ничего в лице Ланселота не изменилось. Он продолжал стоять, только голову теперь чуть запрокинул, подставляя под сталь беззащитную шею:
-У меня было счастье. Я готов за это умереть. Но не заставляйте страдать её. Она не виновата ни в чем.
И Ланселот, всё также сохраняя достоинство, опустился на колени перед Артуром, показывая полную покорность судьбе. Клинок короля проследовал за его беззащитным горлом, готовый прорезать кожу и отнять жизнь в любое мгновение.
-Мой король, — заметил Монтессори, осторожно переходя чуть ближе, — скоро война…Ланселот хороший рыцарь и…
-Молчать, — прошипел Артур, и это его шипение пугало до чертиков. Столь страшного голоса и столь жуткого лица никогда не видела Моргана в своем сводном брате…
Она встала – тихо и незаметно для всех. Подошла так, как будто никакого меча не было.
-Убьешь его – убьешь и меня, — сказала она спокойно и положила руку на лечо Артура. – Он спасал меня! Он ни разу не задумывался о своем голоде и о своей жизни, пока я была рядом. Если бы не он…
Артур перевел на нее взгляд медленно, и сердце Морганы уже успело пропустить пару ударов. Как бы уверенно она не говорила, все равно страх жил в ней. Ближе Ланселота у нее никого не было и теперь… его судьба не зависела от нее.
Монтессори смутился этой сцены. Во взгляде Артура он прочитал не только колебание, но и…нежность, к Моргане. Ее он любил. И Монтессори отвел глаза в сторону, чтобы не смущать себя еще больше и вовремя, потому что он встретил взор королевы, которая, как обезумевшая, смотрела на меч, приставленный к горлу Ланселота.
Гвиневра бросилась вперед так стремительно, что Моргану едва не сбила с ног. Она упала перед королем на колени. Пытаясь грудью закрыть Ланселота, а тот пытался оттолкнуть ее в сторону, сам уже не замечая, что плачет.
-Это моя вина! – Гвиневра рыдала, как сумасшедшая, в ее голосе звучала истерика, — Ланселот не виноват. Я заслужила смерть. Я приму ее!
-Это моя вина, — упорствовал Ланселот, пытаясь оттолкнуть ее от опасной зоны, — она не при чём, она пала моей жертвой. Убейте меня, король!
-Может быть, убить вас обоих? – усмехнулся Артур мрачно и боль, которую он скрывал за маской ярости и безумства, проступила в его глазах. Он терял не только жену, он терял свою веру. Он терял не только рыцаря и своего друга – он терял преданность. Гавейн уже предал его. Теперь…Ланселот. Кажется, король не может рассчитывать на веру, преданность и любовь. Дружба проходит мимо короля, как и все человеческое, оставляя только смерть, боль, страх…страдание.
Их бы это устроило. Их обоих бы это устроило. Они даже как-то успокоились, услышав это предложение короля. И это совсем его подкосило. Они не цеплялись за жизнь. Без другого – этот мир им не нужен. И ничего в целом свете уже не могло этого изменить.
-Не надо. – Моргана обняла его за шею, словно бы вынырнув откуда-то из темноты, в которой было все существо Артура, — прошу… ты же не твой отец. Ты милосерден.
Артур оттолкнул её руки от себя – сейчас ему казалось, что она его душит, он решительно не позволил ей завладеть его телом и пошел прочь из покоев, из комнаты, не оглядываясь ни на кого.
-Всё…- выдохнул Монтессори, не глядя ни на кого, как и Артур. Ему не хотелось, чтобы все эти люди были смущены его обширным знанием ситуации.
-Ланселот, бери Гвиневру, и идите к ней, не выходите ни под каким видом! – у Морганы дрожали руки. – Или…нет, Гвиневра, стой!
***
Моргана нашла Артура очень быстро. Он забился в старую комнату Мерлина, которая после этого успела побывать уже комнатой для Леди Озера – Виты. Теперь, казалось, не было места, которое Артуру не опротивело бы, кроме этой комнаты того единственного человека, по которому Артур скучал так сильно. Даже Кей со своей страшной, но словно бы незаметной смертью, померк перед расставанием с друидом.
-Я присяду? – она говорила ласково и также ласково, когда Артур хмуро подвинулся в сторону, дозволяя ей сесть рядом, коснулась его руки, — эй… это не так страшно, как ты думаешь!
Артур даже не взглянул на нее, лишь спрятал лицо в ладонях. Тогда Моргана извлекла из кармана письмо от Гвиневры, которое менее получаса назад потребовала написать.
-Прочти, – предложила она.
-Не буду, — отозвался Артур и для верности отпихнул ее руку с письмом подальше от себя.
-Тогда я прочту,- решила Моргана и, развернув его, прочла: — «Артур, я знаю, что я причинила тебе боль, но и ты причинил мне такую же, и, может быть, даже сильнее, когда полюбил Моргану…»
-Как мило, — прервалась фея, — она помнит и обо мне. – «Ты полюбил её – это порочно и мерзко, ты был единственным человеком, единственным мужчиной кроме моего отца, которого я желала видеть в своем доме. Впрочем, у меня нет теперь дома. И отца – я ему не нужна, ты слышал ведь о беременности служанки? Артур, я останусь… послушай, мы с тобой не муж и жена в той мере, но мы можем быть союзниками. Я знаю, что для тебя развод, или монастырь, или… ты можешь сделать со мною все, что угодно, и с Ланселотом тоже, но…Артур, у меня путаются мысли, и даже заступничество Морганы мне не помогает собраться. Я растерзала все шансы на счастливую жизнь, но твоим милосердием у меня есть эта жизнь! Впрочем, это для меня и проклятие…»
-Хватит, — тихо попросил Артур, — я… не надо. Мне больно.
-Как знаешь, — Моргана неожиданно покладисто согласилась. – Я заставила её записать под диктовку мою и под диктовку собственных чувств примерно еще три листа.
-Чего тебе надо? – слабым голосом спросил король, бессильно отклоняя голову к стене, — мне больно, мне очень больно!
-И ей было больно, — жестко заметила Моргана. – Очень больно, когда вместо ночи с ней ты шел ко мне, когда вместо того, чтобы любить и лелеять ее, ты любил и лелеял лишь собственное тщеславие!
-Хватит!
-Теперь…- Моргана перевела дух, — идет война. Она уже у наших ворот. Армии готовы двинуться с места. Ты, быть может, не уцелеешь в ней! Зная же Мелеаганта, точно не уцелеешь… отложи же все эти заботы до другого дня. Ланселот – рыцарь, Гвиневра – твоя жена.
-Была…были, — беспощадно поправил Артур. Моргана закатила глаза:
-Ты не любил Гвиневру. Признай, что тебе так легче! Теперь у тебя есть хотя бы перед собою оправдание, почему она тебе так безразлична!
-Я…не хочу говорить о ней, — Артур снова спрятал свое лицо в руках, — я не знаю. Я убит. Я не любил её…наверное. Отчего же у меня в душе сейчас пустыня?
-От того, что ты считал ее своей вещью! – закончила за Артура Моргана. – От тебя, наверное, все-таки веет Утером. Он считал, что все жители Камелота – его собственность. И моя мать тоже.
-Моргана, я не мой отец! Иначе я убил бы…
-Утер не убил моего отца, и мать…и даже меня, — не согласилась фея, — он трусливо бежал, как бежишь ты. А бежать не надо. Надо просто… понимаешь, мы вернемся к этому, когда кончится война, которой ты так желал. Тогда, если мы все уцелеем, если Камелот ещё будет стоять, тогда мы все сядем и поговорим, как взрослые, разумные люди… позовем Монтессори и поговорим. Он все равно вечный наш свидетель. И разумный нам все-таки нужен…
-Поговорим… — Артур взглянул на Моргану с тенью надежды, — думаешь, у нас есть шанс на мирный путь? Я не хочу… я знаю, что она страдала из-за меня, и я не хочу…
-Я знаю, — Моргана предостерегающе приложила палец к его губам, — я все знаю, Артур. Обещаю тебе, что мы сделаем так, чтобы ты смог отпустить Гвиневру к Ланселоту без оскорбления королевской чести. Мы…что-нибудь придумаем.
-И ты? – с опаской начал Артур, но прикусил язык, боясь закончить вопрос.
-Останусь с тобою, — угадала его мысль Моргана, — потому что я люблю тебя.
Она в первый раз произнесла это. Рухнувший мир зародился надеждами. Артур взглянул на нее с благодарностью, он не считал, что заслуживает этих ее слов, знал, как ей тяжело произнести их, но она это сделала! Все будто бы отступило, но вернулось, когда он вдруг кое о чем подумал, и это снова омрачило лик его.
-Что? – напряглась Моргана, заметив столь быструю перемену в нем.
-Ты, когда зашла… ты как будто бы сразу поняла, — Артур схватил ее за запястье, надеясь, что она его разубедит. – Ты…знала о них? Скажи мне – ты знала, что моя жена изменяет мне с Ланселотом?
И как странно легко дался ему этот вопрос. И как тяжело было ждать ответ. Моргана вздохнула.
Глава 73
-Твой вздох ни разу не ответ, — Артур желал знать точно, — ты знала или нет, что моя жена изменяет мне с моим другом?
-Он мой друг! – обозлилась фея, — заведи себе другого!
-Ты знала? – Артур не понимал, почему в этом замке никто не может сразу ответить на простой вопрос, почему каждому необходимо упражняться в острословии?
-Да, знала, — признала Моргана, — знала. И что?
-И ты не сказала мне, — с мрачным удовлетворением протянул Артур, — знала и молчала! Сестра…
-Ох, скажем так, ты и половины не знаешь о происходящем, — Моргана прижалась к его руке, он дернулся было, но из хватки феи не убежишь, особенно, если не очень-то и рвешься.
-Почему ты молчала? Ты ведь могла сказать! – боль, затаенная, ушедшая на самые глубины голоса все-таки может сложиться в слова. – Ну почему, Моргана?
-Ты просишь «скажи», но как мне сказать? – Моргана заставила себя взглянуть ему прямо в глаза, — нет, Артур, как бы я тебе сказала? Проснулась бы утром и такая: «мой единственный друг спит с твоей женой?», или во время Совета: «кстати, господа, а вот ещё вопрос на повестке дня…». Артур, есть вещи, которые невозможно сказать!
-Если бы здесь был бы Мерлин…
-Но ты его изгнал! – Моргана обернулась на стену, где когда-то висели плащи друида, а теперь – пустота. Ничего не осталось. Да она сама сейчас была бы рада встрече с друидом и тому презрению, которое можно было бы ему выказывать, но нет! Она, вернее, и она, и Кармелид, и Артур… боже, как все совпало! Октавия, которую убил Кей, Артур, который устал от нравоучений Мерлина, Кармелид, который нашел способ избавления от опасного врага, Гвиневра, решившая вдруг влезть в политику…
«И Моргана, которая просто рассыпается изнутри», — горько закончила про себя фея, не удержав усмешки, отпустила напряжение.
-Ты улыбаешься…- заметил Артур, — почему? Почему ты улыбаешься, если мне плохо?
-Потому что мне ещё хуже, — ответила Моргана. – Поверь, Артур, мне хуже.
-Тогда…- король совсем растерялся, ему чужда была всякая материя, кроме той прочной, основной, — почему улыбка? Не слезы, улыбка?!
-Слезы для слабой боли, улыбка для сильной, — промолвила Моргана, — я давно уже не могу столько плакать. Гвиневра может. Её слезы – это слезы юности, а во мне… иногда мне кажется, что я стара душою, что мое детство состарило меня.
Артур замолчал почти на пять минут, не то, обдумывая ее слова, не то просто размышляя о чем-то уже своем. Наконец, он спросил:
-Неужели в твоих скитаниях не было ничего счастливого? Ни разу?
-Было, — теперь Моргана улыбнулась даже живо, — не поверишь, но было. Трактир у Гайи… да, наверное, там я была счастлива. Она плела мне косы с лентами, оберегала, как могла и учила
языку своей родины и истории. Но и это отняли у меня. И, если честно, даже в дороге я нашла дни, когда была счастлива… это были такие же украденные минуты.
-Расскажи! – потребовал Артур. Это было странное мгновение. Его сердце пыталось найти излечение именно в ее истории, он верил, что только Моргана может поведать сейчас что-то, от чего ему станет легче. Понемногу он даже забывал уже и про Гвиневру, и про…
-Это было связано с Ланселотом, — добила его Моргана, но, прежде, чем гнев Артура вернулся с той же силой, продолжила поспешно, — ты не был с ним в странствиях и переделках, в которых была я, Артур! Странно, да, но сейчас я живу в замке, но, иногда я снова хочу в леса, в сырость… я не сумасшедшая, Артур. Ты не знаешь, каково это – делить корочку хлеба строго на двоих, укрываться одним ветхим плащом от дождя, смотреть на звезды, жарить рыбу на костре, и дремать… дремать у этого костра, Артур! Каждый день был борьбой, каждый день мы либо натыкались на кого-то из тех, кто считал нас легкой добычей, либо мы искали пищу и ночлег. У нас не было цели – только мое желание отомстить всему живому и его желание стать рыцарем.
Артур не промолвил и слова. Он пытался представить Моргану немного моложе, в компании Ланселота скитающуюся по лесам. Как бы ни было, он заботился о его сестре. Как бы ни было…
-Он может пересоблазнять всех женщин Камелота, и всё равно я буду на его стороне, и всё равно стану его защищать, — продолжала Моргана, — потому что он всегда выгадывал, чтобы я съела больше, или, если деньги были на одну порцию, он старался затолкать её в меня, он вытаскивал меня из таких ситуаций… господи, даже не верю себе! В конце концов, столько раз спасал жизнь, продавал и отдавал последнее, чтобы мне было чуточку лучше…
-Если бы он пришел ко мне и честно сказал бы, что любит Гвиневру…- Артур опустил голову на грудь, — если бы она пришла и сказала, что больше не любит меня…
Моргана снова вздохнула, осторожно скользнула змейкой по полу с таким расчетом, чтобы положить голову на колени ему:
-Артур, твое счастье, что все открыто только тебе, мне, Гвиневре, Ланселоту и…бедный Монтессори!
Про то, что, скорее всего в этот список входят Лея, Агата, Кармелид и Мелеагант с Уриеном Моргана решила уже не упоминать – мало ли?!
-И тебе не пришлось пережить падения веры, суда над женою, понимаешь? Никто ничего не скажет об этом, ничего не изменится. Они…мы все сохраним в тайне. Все разберем уже потом, без огласки, как-нибудь…
-Почему у тебя всегда находятся для меня слова поддержки, а у меня для тебя нет? – Артур погладил её по волосам, наслаждаясь мягким шелком меж пальцев.
-Потому что я советница, а ты, всего-навсего, король! – она усмехнулась. – Советница, Артур, это призвание, а вот корона передается по крови и не играет решительно никакой роли здесь разум, сдержанность и наблюдательность…
-Армии сегодня стоят последний день, — Артур. Поглаживая Моргану по волосам, взглянул в витражное стекло, изображающее какой-то мифологический сюжет, незнакомый Моргане, она
вообще редко смотрела в окна, всё чаще впиваясь глазами в листы, в пергаменты, в лица. – Они готовятся выступать, и я поведу их завтра на войну.
-Да, я знаю, — Моргана приподняла голову с его колен, — они шумят так, что слышно даже здесь. Кажется, и до меня доносится лязганье железа и их вопли.
-Это звуки победы, — Артур взглянул уже на нее, — пока меня не будет, разумеется, кто-то должен управлять Камелотом. Я хочу, чтобы это была ты и…в помощники возьми Монтессори.
-Без тебя мне это было ясно, не надейся, — она усмехнулась, — на кого же ещё, Артур? Не переживай, мы…что-нибудь сделаем, выкрутимся, выживем.
-Моргана, если я вернусь, — он заговорил нерешительно и даже голос его стал сбиваться, — я, то есть, ты… дождешься меня? Будешь меня любить?
Моргана с трудом удержалась от того, чтобы не залепить ему пощечину:
-Артур, война эта будет идти не годы, любой тебе это скажет! Я что, по-твоему, такое? Дождусь, но еще раз услышу подобный вопрос – придушу.
-Тогда, когда я вернусь. – Артур заметно ободрился, — ты родишь мне наследника? Или наследницу? Мордреда нет, но ведь есть ты! И, если моя жена мне больше не жена… Моргана, я прошу тебя.
-Странные у тебя просьбы, — отмахнулась фея, – ты вернись сначала!
***
-Может, вам нужно бежать? – предположил Монтессори, переводя взгляд то на Ланселота, то на Гвиневру, то на Лею…
Вся компания находилась в покоях королевы. Наверное, никогда здесь не было столько гостей сразу же. Это пугало и в то же время вселяло уверенность в то, что всё пройдет, гроза отстанет. Лея уже была в курсе дела, она же и настояла на том, чтобы отправить добрую, но очень крикливую и слезливую Агату к герцогу и не посвящать её в произошедшее.
-Ни к чему ей волноваться! – губы Леи дрожали, но она сама была сосредоточием спокойствия. Абсолютно ровная, готовая вступиться за королеву, защитить её – у Монтессори она вызвала необыкновенное уважение, он вдруг понял, что хочет себе такую же женщину, с которой будет надежно и верно.
Гвиневра выглядела отвратительно. Её трясло, лихорадило, несмотря на весь влитый в неё Леей успокоительный настой, она казалась призраком. Под глазами – покрасневшими и заплаканными, залегли тени, кожа как-то посерела, голос не находил силы. Сама Гвиневра предпочла бы, чтобы Агата сейчас приютила ее в своих объятиях, но Лея так строго и так ясно сказала, что Агате не стоит волноваться, что у Гвиневры не нашлось сил для возражения. Гвиневрой опять пренебрегли, не давая ей возможности промолвить о своих желаниях. Сил оспаривать это у неё не было.
-Нет, — возразил Ланселот. – скоро война – это раз, убегать не по чести рыцаря – это два, и Моргана сказала сидеть и не попадаться на глаза никому – это три.
-А по чести рыцаря жен соблазнять? – не удержалась Лея, но в ответе не нуждалась, сама же и осеклась, увидев взгляд Гвиневры. – Ладно, чего уж…
-Разумно, — одобрил аргументы рыцаря Монтессори, — Моргана велела сидеть на месте, значит, сидите на месте. Артуру на глаза не попадайтесь лишний раз.
-Она уверена, что письмо твое сработает? – еще раз уточнила Лея, коснувшись с осторожностью руки Гвиневры, и задержала свою руку на ее запястье, унимая ее дрожь.
-Сработает, — ответил за королеву Ланселот, — Моргана найдет слова. К тому же, она верное заметила, что так для Артура лучше.
-И всё-таки, я поражаюсь тому, как вы легко отделались! – Монтессори даже прищелкнул пальцами в знак нетерпения, — вы просто не представляете! По законам Камелота, ещё Утер велел казнить за измену.
-А он это сделал до или после того, как обманул мать Морганы? – тихо спросила Гвиневра, но Монтессори её услышал и даже ухмыльнулся:
-История умалчивает, я, как человек, которого не прельщают крайности, хочу думать, что в процессе. Может быть, в процессе обмана, например, входя в облике отца Морганы в замок Корнуэл, великий король вдруг подумал, что за измену неплохо бы и казнить.
-Я понял, почему вы сблизились с Морганой, — заметил Ланселот, покачивая головой, — вы, Монтессори, очень циничный человек!
-А…да, — он даже не стал отпираться,- циничный, злой, жестокий, бессердечный, беспощадный… да, кажется, я забыл, что ещё я наблюдательный и мрачный. Ланселот, это произошло не по моей воле, я хотел бы быть веселым, сердечным и отзывчивым, но мир против! Стоит мне сказать кому-то приятность, как все вдруг начинают смотреть на меня с подозрением и допытываться, как я узнал их секрет. Они видят двойное дно там, где я его не подразумевал, и, понимаешь, какая штука, друг Ланселот, они находят! Потом объясняют мне, что я имел в виду!
-Вы закончили? – холодно спросила Лея, — у нас сейчас не настолько важные вопросы, я понимаю, чем ваши метания по жизни и сострадания, Монтессори, но все же… давайте попробуем выяснить, как поступать? Как поступать всем нам?
-А тут и выяснять нечего, — Монтессори ответил даже с каким-то яростным удовольствием, — Лея, милая Лея, я вам сообщаю следующее: Артур завтра уходит в поход, если вас не арестовали и не убили сразу же, уже не убьют. Скорее всего, Моргана сейчас пытается вывести короля из его… мрачности, не будем ей мешать. А уже завтра, после прощания с нашей доблестной армией, я, Моргана, вы, и, разумеется, ее величество…вас еще можно так называть? – мы все останемся здесь
-А кто будет управлять Камелотом, пока не будет короля? – спросила Лея и Гвиневра со страхом взглянула на нее – ей управлять не хотелось, но на какую-то минуту она представила, что, как королева и жена короля Артура…
-Моргана, — спокойно ответил Монтессори, наблюдая исподлобья за Гвиневрой, — ее высочество леди Моргана Корнуэл при поддержке совета, вернее, оставшихся его членов, в том числе, вашего покорного слуги.
-Она не леди! – вдруг промолвила Гвиневра, — она не леди Корнуэл! Артур не вернул ей титул.
-Гвиневра! – с укоризной воззвал Ланселот, — ты говоришь о Моргане! Какая разни…
-Разница есть, — перебил его Монтессори, — ваше величество, позвольте мне, человеку зрелых лет объяснить вашей почтенной юности, что такое «титул»? спасибо, ваше величество. Титул – это то, что дается человеку и передается по роду. Вернуть титул можно, отнять тоже. Но вот отнять то, что есть внутри человека – нельзя. Моргана может не быть леди в той мере, в какой мы привыкли думать, но почему мы ее упорно так называем? Мы ее уважаем и приписываем ей заранее тот титул, который ей, похоже, и не очень нужен, в любом случае, за его возвращением, если ваш муж, наш король умен, не станет. Но и в этом пока нет особенной нужды. Мы уже видим этот титул на ней и потому уже считаем ее не только герцогиней Камелота, но и сестрой короля, ваше величество.
***
-Агата, ты помнишь о моей просьбе? – герцог Кармелид со всею строгостью взглянул на кормилицу своей дочери. – Ты помнишь все. О чем мы говорили?
-Да, господин, — Агата кивнула. Неожиданно её глаза наполнились слезами. От внимания Леодогана это не ускользнуло:
-Что с тобой, Агата? Не можешь дождаться моего ухода?
-Господин, — Агата протянула к нему руки, — никто не защитит ваше дитя лучше отца, вернитесь ради нее!
-У меня будет еще одно дитя, — отметил сконфуженный герцог Леодоган, — Агата, уймись!
Но поздно. Доброе сердце никогда не может уняться, если заходится плачем. Агата еще не знала Марди, видела ее пару раз, да однажды заходила к ней, убедиться, по просьбе Леодогана, что все в порядке, но вот Гвиневра была для неё самым родным существом в целом свете. Если бы Агате сказали выбирать между жизнью собственной и жизнью Гвиневры, Агата, не задумываясь, отдала бы себя на заклание любому врагу, и даже самому Дьяволу! Она смело бы ступила в преисподнюю и пела бы по пути к владыке подземного царства любые песни, если бы за это Гвиневра могла прожить бы хоть на день больше.
Агата чувствовала, что у Гвиневры что-то происходит на сердце, в уме… сегодня же и вовсе произошло нечто странное. Все затихло, кроме лязга железа под окнами, где проходили отряды, да песни прощальные лились от бардов, что провожали достойную процессию. Все затихло, Артур и Гвиневра, и даже эта Моргана – все куда-то исчезли. Вернулась Гвиневра в компании и вовсе странной – с нею пришел советник короля, сэр Монтессори и Ланселот. Все были мрачны, а на лице Гвиневры не было и кровинки, она, казалось, держится только на руках Ланселота…
Агата заохала, заахала, принялась бегать вокруг своей любимицы, пока строгая Лея, непонятно откуда появившись, не заявила:
-Ступай, Агата, прочь!
-Но…как же…- Агата в толк не могла взять, как это ей идти, если Гвиневра с нею не идет, — как же это…
-У нас серьезный разговор, — отчеканила Лея и почти вытолкала женщину за порог, захлопнула дверь перед её носом и Агата, прислонившись лбом к двери, пытаясь успокоить свой бедный, истерзанный разум услышала:
-Ни к чему ей волноваться!
Ах, лея! Твоя юность не показала тебе ещё всей широты жизни. Сердце Агаты было бы спокойнее, если знало, что за беда случилась с пусть и не по крови, но все-таки родным («моим» — как всегда думалось Агате), дитём. Так, по крайней мере, хоть молча, хоть утешая, хоть даже в уголке дальнем стоять – и то легче! Легче, чем придумывать страшные муки в мыслях и метаться от одного видения к другому – все не так страшно было бы!
У герцога Агата пыталась вести себя ровно, не выдавая тревоги своей за Гвиневрой, да и тот сегодня был хмур, не стремился к изучению души кормилицы и только, когда она уже уходила, задал ей вопрос:
-Агата, ты помнишь о моей просьбе? – и строго взглянул на неё.
Теперь же дрожь Агаты коснулась какой-то очень тоненькой стены и просочилась наружу, пролилась слезами.
-Уймись, уймись…- герцог Кармелид не умел утешать женщин, да и Агата – монолит! Агата – мрамор, который тревожился за Гвиневру, несдвигаемый в любви своей, вдруг начал рассыпаться на его глазах, расползаться трещинами.
-Эй, — Кармелид сунул руку в карман и вытащил свой платок, подал его Агате, но у той дрожали пальцы и она не могла его подцепить.
-Да что ж вы…- Кармелид выругался, сам протер лицо Агаты своим платком, и оставил его в ее руках. Теперь Агата тихо плакала уже в платок.
-Вышьешь мне новый, — сказал герцог, чтобы хоть что-нибудь уже сказать, — когда вернусь – сделаешь мне такой подарок.
-Вышью, — губы Агаты едва-едва шевельнулись, еще и платок был на ее лице, но Кармелид расслышал. – вы только… вернитесь.
И Кармелид обомлел: это был первый человек, который пожелал ему возвращения.
***
Мэтта Марсера действительно назначили священником в землях де Горр. Для рода де Горр священники были неотъемлемой частью двора, но в политику, в дипломатию, или, того хуже, в переговоры – священники не лезли никогда. Вернее, были любители, особенно выходцы из Римских земель, но им быстро объясняли, что здесь такое не сработает, и что Бог, это, конечно, хорошо, а многобожие, впрочем, тоже неплохо, но ваше место в святилище, а не в Совете, господа. Те, кто объяснений не понимал, прощались со своей карьерой очень скоро.
За это, пожалуй, у рода де Горр и пошла некоторая темная слава. Кто-то говорил открыто, что люди эти, не меньше, чем колдуны, а кто-то – слуги Антихриста. Учитывая же тот факт, что священники по какой-то причине часто меняли своё место службы, эти слухи подкреплялись. Теперь же, после гибели по трагической случайности 9или драматичной прожорливости Теней),
место, неожиданно, пустовало недолго. И вот, Мэтт Марсер – человек многоликого Тракта, облаченный в рясу и связанный давним знакомством с Лилиан, имеющий в женах молодую веселую вдову, и отец четырех детей, вдруг занял этот пост.
-Не продержится, — уверенно заявляли из деревенской кузницы, — он хороший человек, но не продержится.
-Говорят, он был убийцей! – шептали молочницы, разливая свежее молоко по ведрам.
-Говорят, он спит с топором под тюфяком! – подхватывали пекари и делали страшные глаза.
Лилиан, когда до нее долетали эти слухи, каждый раз налетала на очередного разносчика слухов:
-Кто? Кто вам это говорит?
И человек, несчастная жертва, растерянно начинал мычать и водить плечами, или размахивать руками, явно не понимая, чего от него хотят, а затем выдавал:
-Да все говорят!
И Лилиан с раздражением выпускала свою жертву, не зная, что в замке де Горр. В привычном рабочем кабинете Мелеаганта, в перерывах между заседаниями и подготовками армии к выступлению, сам его высочество принц и граф Уриен Мори поспорили на бочку вина из Неаполя:
-Не продержится и полугода, — утверждал граф Уриен.
-Не продержится и трех месяцев, — Мелеагант ухмыльнулся. Пари заключили тут же. Господин Матео, докладывающий о том, что в случае морского похода корабли будут приведены в готовность в течение трех дней, разбил их соединенные руки, и пари было заключено.
-Не жулить! – спохватился Уриен. – Не подсылать к нему… их.
Он хотел сказать «теней», но вовремя сообразил, что в присутствии Матео не следует об этом говорить. Испанец довольно плохо знал ещё язык, но угадал неловкость ситуации и потому только глубже склонился над картой, отмечая крестиком места предполагаемой высадки. Если такая все же состоится.
-Уговорил, — кивнул Мелеагант. – Да начнется бой…
Устроился Мэтт Марсер с удобством. Он не был сторонником роскоши, как и настоящий, свободный духом, нищий, попавший в благоприятные условия. Ему важна была похлебка три раза в день, тюфяк, свеча и перо с пергаментом. Его жене и детям Мелеагант распорядился отстроить дом.
-Пусть заодно, на всякий случай, ищет нового мужа, — зубоскальничали в народе, но молодая веселая вдова – ныне жена священника, делала вид, что не слышит никаких шуток на этот счет. Она летала по деревне, покупала то, что хотелось (стабильное жалование Мэтта позволяло ей теперь жить лучше), и говорила детям:
-Ваш отец на службе принца де Горр! Гордитесь им!
Что было в сердце этой женщины? Тревога? Любовь? Надежда? Всё сразу, но ее судьба не была ценна для тех, кого оставляет в памяти своей история, а это значило, что и думать о ней было некому. И даже Лилиан уже была совсем другой. Раньше она бы подумала и об этой женщине, о ее чувствах, но теперь нет, этот замок изменил её.
Мэтт Марсер встретил Лилиан в своих новых владениях уже как хозяин, он чувствовал себя как дома и рад был встрече с Лилиан, хоть она и явилась к нему так, чтобы он вспомнил свою не самую путную часть жизни, связанной с Трактом и его ловушками. И всё же, видеть ее в здравости, румяной, улыбающейся, пусть и немного тревожной (истинный духовник умеет читать по глазам), было отрадной. Мэтта Марсер успевал разочаровываться в жизни быстрее, чем очаровываться, и это томило его. Встретив Лилиан в тот вечер, сберегая ее ночь от посягательств завсегдатаев трактира, Мэтта Марсер и не думал, что встретит ее однажды. Он в тот вечер пребывал в страшном упадке сил и едва ли видел просвет для себя, полагая, что дальше его ждет только путь во мрак, а она явилась – искренняя и светлая, и что-то внутри самого Марсера изменилось навсегда.
Уходя утром, оплачивая Гайе за себя и за неё, Мэтт пожелал ей счастья. Искренне пожелал больше не встречать ее, уверенный в том, что путь этой девушки лежит вверх. К величию и свету, а его – ко дну. И все же…
И всё же судьба свела их вновь!
-Я тоже тебе рада! – Лилиан улыбалась, — не представляешь, сколько раз я загадывала у неба узнать, что стало с тобою.
-Мэтта Марсер рассказал тебе свои цели в тот вечер и Мэтт Марсер сдержал свое слово. – усмехнулся священник, решив, что лучше ей никогда бы не знать, как именно он все получил, и через что прошел. – А вот ты, цветочек Скитаний, нашла ли ты своего названного брата?
-Нашла.- Лилиан настороженно кивнула, — но он… впутывается в то, во что не должен.
-Все братья такие, — отмахнулся Мэтт, — мужчины безрассудны, они идут за славой, за кипением крови, и часто не видят того, как отдаляются от реальности.
-Какое счастье, что не слышит тебя принц де Горр! – Лилиан не сдержала улыбки, но тут же посерьезнела, — завтра его армии выдвигаются.
-Слышал, — Мэтт кивнул, — все слышали. Ты любишь его, этого принца?
-А разве можно его не любить? – Лилиан взглянула с удивлением, — он часть меня, моей души.
-А ты ему любима? – Мэтт решил, что она не ответит или разозлится, но Лилиан только пожала плечами:
-Это мне и неважно. Знаешь, зачем я пришла?
-Исповедоваться, повидаться или помолиться? К священнику приходят только по трем причинам.
-Помолиться, — честно ответила Лилиан. – мне страшно.
-Мне тоже, — Мэтт осторожно кашлянул,- мне мерещатся по стенам желтые глаза, и странные фигуры…
Глава 74
Горячие ладони крепко прижаты к груди и Лилиан чувствует, как бьется её сердце. Этот странный шум собственной её жизни мешает ей сосредоточиться на молитве. Она не знает молитвы, ни одной, как оказалось, а потому её губы просто повторяют вслед за Мэттом Марсером – бывшим обитателем Тракта, человеком, который однажды спас ей жизнь и нынешним священником земли де Горр, замка Мелеаганта. Так…нереально. Ведь легко покориться, просто шептать следом слова, повторять и думать, что всё обойдётся, но почему же сердце так не унимается? Почему же оно никак не может успокоиться?
«Оно что-то шепчет», — вдруг понимает с ужасом Лилиан и пытается прислушаться к нему, но многозадачность для человека, находящегося на стыке тревоги и откровенного беспокойства невозможный навык. Она пытается прислушаться к сердцу и сбивается со слов, Мэтт Марсер прерывается, смотрит на неё…нет, не с укоризной, хотя Лилиан и кажется, что сейчас его укоризненный взгляд был бы, кстати, с пониманием. И это не понимание священника – вынужденное, вымоленное, поданное небом и собственным светом, это понимание – усталое. Он смотрит так, как будто уже видел и слышал подобную сбивчивость и, может быть, даже догадывается, что Лилиан пытается сделать.
-Да подари им защиту свою, — повторяет он негромко, но настойчиво, — сойдутся в пути девять ангелов Твоих, да станут стеною перед слугою Твоим…
Лилиан поспешно отводит взгляд и возвращается к молитве:
-Да подари им защиту свою, сойдутся в пути девять ангелов Твоих…
Гудят свечи. Трещит пламя в Священной Чаше, где догорает смесь из ладана, стакти, ониха и халвана – и если раньше аромат этих смол Лилиан даже нравился, то сейчас он, кажется, давит её к земле и выносить это все тревожнее и сложнее. Сами стены словно бы ополчились на неё – свод, итак заставляющий человека чувствовать себя полностью ничтожным, будто бы ещё тяжелее глядит, а витражные стекла в окнах темнеют тягучей краской и белилами. И даже лики святые кажутся сейчас не успокаивающими, а суровыми, заглядывающими в самое дно души и судящими, дескать, чего у тебя, Лилиан, в душе?
-Довольно! – Мэтт Марсер не вынес такого состояние Лилиан. Он не был сердит, скорее встревожен, но целительница почувствовала себя виноватой. – Где витает твой дух?
-Я не знаю, — и Лилиан чуть не расплакалась. Мэтт щелкнул языком, подошел к священной чаше и залил горящие смолы из простого глиняного кувшина. Он никак не вписывался в убранство, не подходил ни к мрачным ликам святых, ни к витражным стёклам, ни к величественным потолкам и сводам – но он был. Самый простой кувшин. Из самой простой, дешевой глины с Красного Рудника, куда Лилиан отправляла недавно травяные сборы.
-Не пойдет так, девочка, — Мэтт теплой ладонью взял дрожащие пальцы Лилиан, — если ты в доме Божьем, то мысли твои должны быть о Боге, а не блуждать где-то далеко, понимаешь? Иди, успокойся, проведи со своим принцем минуты прощания и, как будешь готова, приходи опять.
-Он уходит на войну, — Лилиан взглянула на Мэтта глазами, полными невыплаканных серебряных слёз, — на войну!
-Я знаю, — кивнул Мэтт, — открою тебе секрет, девочка… я молюсь за жизни всех, кто будет воевать, и сторона мне здесь не так важна. Короли убивают королей, королевы травят королев, а рыцари
рубят друг друга, не разбираясь, кто прав, и в результате – все виновны. Мне чуждо это. Я молюсь обо всех.
-Сколько…- Лилиан неожиданно почувствовала укол злости на саму себя и, обороняясь, обратила её против Марсера, — сколько…благочестия в том, кто недавно лил кровь! Ты, выходец с Тракта, ты, завсегдатай Трактирщицы Гайи… говоришь о том, что молишься за всех? Душа не черна?
-Лили, — на её удивление, Марсер даже улыбнулся, он не рассердился, не накричал, нет, лишь улыбнулся, и Лилиан стало ещё гаже на душе от этого, — только увидев тьму, только пролив кровь, человек может рассуждать о ценности жизни. Я не скрою, девочка, что я убивал пачками, я оскорблял короля Утера Пендрагона в памфлетах, я воровал и грабил, я залазил в окна к замужним и родовитым дамам, и от этого всего могу с уверенностью сказать, что я точно знаю, что такое жизнь. Жизнь обрывается в минуту, неподвластную человеку, а подвластную лишь небу. Ты не знаешь, когда и как придет эта минута и все, что ты можешь сделать – умереть достойно. Лили, моя душа полна грехов и судить меня за это будут, я знаю, но моя душа не жаждет зла. Я видел тьму и теперь я способен видеть свет. Имя Господа на моем сердце, молитвы к нему – на моих устах, я грешник – да, но чище многих. Мне была дана благодать служить последние свои годы людям, во имя искупления и для признания своей вины, и я несу это деяние, как высшее знамя.
Лилиан даже оторопела от такой спокойной, уверенной проповеди. Она неуверенно поежилась, промолвила:
-Прости, Мэтт.
Но прощать ему было нечего.
Лилиан вышла от Мэтта Марсера со странным успокоением. Теперь ей казалось, что всё скоро пройдёт, наладится, никакое зло не коснется её близких и ее саму. Почему-то от самого разговора ей стало спокойнее, чем от попытки молиться. Молитва всё равно не шла на ум и в душу, а разговор вышел куда более искренним.
-Лилиан? – Уриен Мори, незамеченный Лилиан, вынырнул из-за мраморной статуи Марса и поманил её.
-Уриен? – изумилась девушка, но подошла, полагая, что если он хочет ее отвести подальше от тропинки, разговор предстоит нелегкий.
-Прости, я, наверное, не вовремя? – Уриен смутился, — я видел, ты зашла к Мэтту…он священник и я решил, что…
-Глупости! – Лилиан рассмеялась, — я зашла узнать, не довели ли и его Тени до самоубийства, как предыдущего священника!
-И как? – Уриен неожиданно заинтересовался, — он их тоже видит?
-Сказал, что его преследуют желтые глаза, — Лилиан пожала плечами, — о чем ты хотел поговорить, Уриен?
-А как думаешь, — графа не отпускала странная живость этой темы, — он продержится на службе принца ну, месяца три?
-Думаю…да, — Лилиан с подозрением взглянула на графа, но ничего не сказала больше.
-А четыре? Или даже…пять? – граф оглянулся на двери, из которых вышла Лилиан, что-то прикидывая в уме.
-Так. Что происходит? – Лилиан строго взглянула на Мори. – Почему тебе так это интересно?
-Привыкать к нему или нет, — и солгал, и не солгал Уриен, решив, что не стоит посвящать Лилиан в детали пари с Мелеагантом. – Знаешь, а я ведь серьезно поговорить хочу. Даже…попросить.
-Да, чем могу помочь? – Лилиан сделала вид, что не заметила, как быстро Уриен перешел с Мэтта на просьбу, — что такое?
-Я… мы уходим, — граф мрачно обернулся куда-то за спину, Лилиан знала, что там уже с самой ночи готовятся к отходу, лязгали доспехи, проверялись мечи, ржали лошади, били копытами твердую почву земли де Горр, и иногда доносились пылкие и горячие речи полководцев…
-И вот, — Уриен мокрой от волнения рукой подал Лилиан свой оберег: плетеный кожаный шнур, с вырезанным из серебра треугольным клыком…или зубом.
-Что это? – Лилиан приняла оберег и взглянула на графа с изумлением.
-Мама подарила, — тихо отозвался он, и сжал её руку, чтобы она удержала оберег, — Лили, милая, если я умру…
-Ты не умрешь! – возразила она.
-Не перебивай, Лили. Если я умру… отдай его Моргане. Может быть, иногда она вспомнит обо мне.
Лилиан сжала оберег в кулачке и почувствовала, как ее руки от волнения тоже мокнут. Ей стало жутко. Этот спокойный тон графа, обыденность, с которой воины собирались в битву – всё это пугало до чертиков… словно война стала привычкой, данностью и не более того.
-Знаешь, — Лилиан почувствовала, что должна это сказать, — Моргана…она умная женщина, но такая дура!
Лилиан закрыла лицо руками, пряча проступающие слезы. Уриен засмеялся – тихо, по-доброму, осторожно коснулся макушки её головы губами, неловко потрепал по плечу, Лилиан, не отнимая рук от лица, не могла видеть, но слышала, как шелохнулась трава и скрипнула ветка… и все стихло. Граф Уриен оставил её.
Звенела сталь, готовая ворваться в бой, покоряясь умелым рукам своих воинов, громыхали тяжелые доспехи, и перешучивались юные оруженосцы, помогая своим сеньорам облачаться. Дамы провожали своих любимых, братьев, отцов, сыновей – стояли стайкой поблизости, прижимали платочки к глазам, а некоторые, не стыдясь, бросались кому-нибудь на шею, плакали…их уводили.
Флаги развевались. Зеленые – от графа Уриена, чёрные с серебром – рода де Горр. Лилиан видела, но не узнавала гербы на синих, желтых, алых, белых полотнищах. Казалось, из одних только флагов можно сплести ковер на всю Британию, но знамена прибывали и прибывали.
Коричневые с золотой перевязью, нежно-голубые с черными ромбами по канту, красные с белым крестом по диагонали…
Знаменам не было конца. Щиты складывались в дивные узоры – ромбовидные, овальные, круглые и даже треугольные и квадратные! А иные и вовсе без щитов. Мечи, булавы, копья, лук и стрелы, кинжалы – нельзя было сделать и шагу, чтобы не наткнуться на какое-нибудь оружие взглядом или не зацепиться взором за разжигаемый факел. Величественное зрелище, страшное. Ржание лошадей всех мастей и пород! От земель де Горр – вороные, рыжие, белоснежные… реже – в яблоках. Лошади беспокойно переминаются на уже отмирающей траве, кажется, и им передалось нервное возбуждение своих хозяев. Всадники в красивых плащах, чтоб различать своих на поле битвы, рыцари в белых доспехах, в черных, в золотых и серых. Кажется, Лилиан видела даже небольшой отряд в красных доспехах? Или то было очередное знамя? И снова – щиты, щиты… стены из щитов, леса из копий, глядящих вверх. Скоро каждое может пропитаться кровью. Скоро на каждом щите может быть вмятина от чужой вражеской булавы.
Щиты, щиты, улыбки, серебро, доспехи, лязг… чья-то молитва, чей-то растерянный взгляд. Ухмылки опытных, повидавших всякое, вояк. Щиты, щиты…
-Лилиан? – ее окликают за сегодня второй раз, и снова она вздрагивает, и, дрогнув, наконец, оборачивается, — решила нас проводить?
В разноцветье щитов и доспехов, в живом поле плащей – он может выделяться. Его конь – лучший, его доспехи выкованы с изяществом, которое может быть присуще только знатному родовитому потомку, он усмехается, а глаза – горят…и горят они не жаждой войны. Лилиан видит это. Но не понимает, чем он так восторжен. Она чувствует, что у Мелеаганта есть очередной план, гениальный замысел, и она не сомневается, что он воплотит его, но не может понять, как поймать его эту мысль, как настроить свой разум на его волны?
-Береги себя, — шепчут ее губы. Она знает, что он никогда не откроет ей своих тайн и мыслей до конца, и даже если будет знать, что это успокоит ее терзающуюся душу.
-Сберегу, — улыбается он, — знаешь, моя милая Лилия, когда я вернусь, мы с тобой поженимся.
Ей хочется рассмеяться ему в лицо – Мелеагант такой…Мелеагант. Ей хочется расплакаться – вернулся бы! Пусть разлюбит, пусть оставит, унизит, растопчет, но пусть вернется! Ей хочется броситься к нему на шею – он думает о ней! Ей хочется ударить его… как смеет он думать сейчас о ней?
Но она продолжает стоять и глядеть на него, пока ее мягко не отводят в сторону кто-то из придворных…кажется, де Шенье… Лилиан не уверена, и ей плевать. Она уже готова броситься обратно к Мэтту Марсеру и забыться у него до возвращения Мелеаганта, молиться, если придется молиться, плакать, если это поможет. Готова на все.
***
-Я поверить не могу, что это происходит! – Моргана крепко обнимает Ланселота, спиной чувствуя колючий и очень красноречивый взгляд Артура. Молчание молчанием, но все-таки, после того, что было…как смеет ланселот…
Он, быть может, и не смеет, но Моргана думает иначе. Ланселот ее друг и Артур, не желая ссориться с нею, не имея на это сил, лишь бессильно наблюдает.
-Так надо. – отвечает Ланселот, он пытается увидеть королеву поверх плеча Морганы и видит только ее голову – опущенный взгляд, она не рискует в присутствии короля броситься к Ланселоту, хоть и желает этого больше всего на свете. Ей сейчас даже завидно до Леи, которая, не скрываясь, обнимает своего мужа, целует его, плачет… у Персиваля самого глаза на мокром месте.
«Ну, точно – будет стычка», — успевает подумать Моргана, наблюдая за Гавейном, оказавшимся в числе простых воинов, лишенного всех рыцарских чинов. Он даже в таком падении умудрялся смотреть на Лею с презрением! Она была служанкой, а это для Гавейна было едва ли не клеймом.
-Моргана, ты береги себя, ладно? К черту Камелот, если он тебя загонит в могилу, — Ланселот неумело поправляет на своем плече кожаную перевязь. Моргана вздыхает и, правильно застегивая пряжку на плече рыцаря, отвечает:
-Меня в могилу загонит не Камелот, а мой собственный мятежный дух.
-И всё же…- просит Ланселот.
-И за нею я пригляжу,- Моргана кивает, — постарайся поменьше быть подле Артура.
-Приглядишь? – Ланселот боялся попросить ее об этом, у нее явно много дел и планов – корона ложилась на ее плечи в отсутствии короля, впрочем…
-Ничего нового, — она кивнула, — пригляжу. Я же знаю, что ты места не найдешь. Она дура, конечно, но если эта дура тебе дорога, пусть будет так.
-Ты лучше всех, — Ланселот обнимает фею.
-Если встретишь там…мало ли, — Моргана делает вид, что задумывается, но не находит слов в защиту, — проще говоря, что бы ни стало – не зверствуй там на поле битвы.
-Конечно не стану, — Ланселот уже обдумал это про себя.
-Молодец, — Моргана мнется, не зная, как еще передать все свои невысказанные чувства, и. наконец, не придумав ничего лучше, слегка бьет его кулачком в плечо:
-Умрешь – воскрешу и убью, — обещает она, пряча глаза и, не успевает ланселот отреагировать, уже отходит в сторону, на ходу прощаясь по пути с рыцарями:
-Да, возвращайся, Грегори, Монтегю, ты всё равно еще должен мне сто монет! Нет, Леверс, хватит цепляться за каждую юбку…оче-ень смешно, Юстас! Монтессори, черт тебя дери, ты не едешь, так какого же дьявола, ты тут устроил? Что, на жалость давишь?
-Тебя бы на войну, — Монтессори лениво выпускает какую-то девицу из своих объятий.
-Бывала, — отрезает Моргана грубо, — бывала я на войне!
-А мы тебя используем как заложницу, — предложил Грегори, услышав слова Морганы, — смотри, отправляем тебя на переговоры…
-И? – заинтересовался Монтессори.
-Говорим, что они могут оставить Моргану себе, если им не понравятся условия нашего договора, — продолжил Грегори, — предлагаем им невыгодные условия, они оставляют Моргану себе…
-И? – с подозрением осведомилась фея.
-И мы ждем, когда они сдадутся, когда эта женщина вынесет им мозг, душу, совесть, — Грегори развел руками.
Кто-то захохотал. Это привлекло внимание Артура, он, не замечая молящего, жалобного взгляда Гвиневры, приблизился к компании:
-Что здесь происходит? Прощание или пир шутов?
-Скажем так, — Моргана не засмеялась от шутки Грегори, — Монтегю, а Монтегю?
Рыцарь, которого как раз закончил одевать оруженосец, обернулся на ее окрик:
-Да, леди Моргана?
-Если ты сию же минуту запустишь чем-нибудь тяжелым в сэра Грегори…
Договорить она не успела. Сэр Монтегю взял какой-то кусок незаконченного доспеха и швырнул его в Грегори, попал…
-Я прощу тебе долг, – закончила фея, наблюдая за прыгающим от боли рыцарем. – Допустим…
-Ваше величество. – бодро появился Кармелид, облаченный по-походному, — мои люди готовы к пути!
-Господи, и он туда же! – Моргана закатила глаза, — Монтегю, а Монтегю…
-Моргана! – с укоризной, пусть и напускною, воскликнул Артур, — мы не бьем людей, даже если очень хотим. И…давай прощаться тоже.
Артур обнял Моргану, немного более крепко, чем того требовал случай, но так как все уже привыкли, то мало кто обратил на это внимание. Гвиневра так и не могла взглянуть никому в глаза. Лея, простившись с Персивалем, оказалась подле нее и коснулась ее руки, показывая, что она здесь. Гвиневра с благодарностью ухватилась за руку служанки, ей необходима была поддержка, казалось, что она вот-вот лишится чувств.
-Ну…как там люди говорят? Вернись? – вот теперь Моргане было немного неловко, но она мужественно играла свою привычную роль до конца.
-Подумай о нашем наследнике, — попросил Артур, — и о том, как…
Он помрачнел. Его мысли пришли к Гвиневре и Ланселоту.
-Поняла, — поспешила заверить Моргана, боясь, что чем больше он будет думать, тем больше успеет надумать совершенно дурного.
-Пора! В путь! – зашумело со всех сторон.
Здесь не было строгого порядка армии, отряды выходили поспешно, или же, напротив, медлили, из-за чего, на разных участках, то тут, то там возникала путаница и ступор.
-О, боже…- Моргана каждый раз закатывала глаза, показывая всем видом, что смотреть на это у нее нет сил, но продолжала стоять, наблюдать за уходящими силами. Она старалась не думать о том, как сейчас пойдет в зал Совета, опустевший…
Да, большая часть министров последовала за королем на войну, и не была в Совете-то особенно полезна, но все же, возвращаться в каменную чашу залы, где осталось всего два-три человека, благо, оставался Монтессори, но теперь…
-Усилить укрепления города, первым делом. Искать тех, кто может дать взаем за морем, — пробормотала Моргана, наблюдая за исчезающими в воротах верхушками знамен и копий, — берегите их, дороги! Берегите их всех!
Неожиданно рядом кто-то всхлипнул. Моргана, тщательно придавая своему голосу раздражение, промолвила, поворачиваясь:
-Гвиневра, я те….
Но рыдала не Гвиневра. Агата!
Моргана даже ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что она не спит.
-А ты по кому рыдаешь, Агата? – не удержалась Гвиневра, заметив состояние кормилицы, — разве тебе так дорог…
-Артур, — подсказала Моргана, — короля зовут Артур.
-Нет, — Агата приглушенно высморкалась в платочек, — мне жаль вашего отца, деточка…
-Кармелида? – не поверили Лея с Морганой в унисон. Переглянулись, взглянули на Гвиневру.
-Моего отца зовут Кармелид, — в тон Моргане ответила королева, уязвленная и изумленная.
-Он не успел оправиться от нападения, а его на войну-у, — провыла добрая женщина с вечным материнским сердцем.
Гвиневра нервно хихикнула. Лея явно захотела провалиться на этом же самом месте, а Моргана только тихо выругалась.
***
Мерно клонится к закату день, прыгают по землям тени, становясь всё длиннее и загадочнее, покрывая землю предночным покрывалом. Земля содрогается, ощущая холод на своей коже, холод подходящей ночной мглы, и тишина….
Медленно небо расчерчивается, прорезая улыбку полотна кровавыми полосами заката. Они появляются как рваные раны, и будто бы кровоточат, растекаясь по небесному покрывалу. Завтра это вечное небо будет свидетелем первой битвы, завтра…уже завтра. А сегодня осторожно сходятся две армии, уже чувствуя друг друга. Зелено поле, оно кажется в лучах заката желтым – это будущее, скоро здесь будет властвовать осень и трава высохнет, но закатный кровавый луч уже показывает это, потому что небо вечно и уже не в первый раз видит и осень, и смерть травы, и схождение двух армий…
А армии уже совсем близко. Одна слышит другую. Одна против другой… и одно поражение.
Земле все равно. Ей только в радость – больше пролитой крови и мертвых тел – больше растений взойдет на этом травяном поле. Больше войны – больше злости и больше силы.
А вот небу не всё равно! Не вмещаются, не могут вместиться столько душ в один лишь Авалон, не могут! Нет столько места для павших в битве солдат, сколько битв еще сносить это? Сколько еще будет литься кровь и сколько железа ещё будет облито ржавой смертью, когда эта кровь застынет – липкая и противная.
Две армии действуют как одна. Они враги друг другу, да, потому что идут под разными знаменами и с разных сторон, за разными людьми, но нет ненависти – полновесной и полносильной у отдельного солдата одной армии к отдельному солдату другой армии. Нет такой ненависти в их глазах, и не будет. Это всё войны королей и королев, принцев и принцесс, богатых дворян и бедных…дворян. Это не войны крестьян между собою, не битвы рыбаков и даже не сражение купцов Гильдий!
Это только демонстрация силы. У кого больше людей, за кем пойдут больше, охотнее? Чья армия будет сильнее, а значит – подлее, быстрее, стремительнее? Король против принца – и у короля мало шансов – и он сам видит это. Принц против короля и ближний к принцу Уриен и Мерлин, сопровождающие грозное шествие в первых рядах видят, что сам принц не настроен на войну. Он что-то придумал, что-то простое и изящное, но им не хватает (увы, не хватает), возможности понять, что он там такого задумал, замыслил, затеял.
Мелеагант спокоен и внутренне, и внешне. Артур пытается делать вид, что спокоен внутри, но вся его маска летит к чертям, как полетела маска Утера Пендрагона одной проклятой, роковой ночью!
И некуда скрыться отдельному солдату. Кругом – большое омертвелое…почти омертвелое поле. Желтое. Уже желтое, противное. Завтра его будут топтать тяжелые сапоги и тела, завтра копыта лошадей сомнут часть этой травы, и воронье будет кружить над этим полем, ища, какой бы умерщвленной плотью поделиться. Может быть, сюда придут волки? Может быть и не придут. Но воронье – оно видит, оно бдит за каждую битвой и оно слетится на еще живые тела, и не будет силы у павшего, чтобы отогнать проклятую стаю.
А вороны нацелены на глаза… вороны нацелены на мягкую плоть. На живую кровь. И она польется на землю снова, и снова.
И всё это будет завтра. Завтра, на этом желтом омертвелом поле. Под вечным небом. Может быть, небо заплачет и тогда земле придется потерять свое равнодушие и она станет растекаться под сапогами солдат.
Но всё это будет только завтра.
Собраны армии, стоят лагеря. Один против другого. Но битвы еще нет. Она будет лишь завтра.
Глава 75
У Артура было плохое настроение. В ночь, расстеленную над полем будущей битвы, он почти не спал, ему казалось, что в его горле застрял какой-то комок, который никак нельзя было проглотить. Он попытался заснуть, но покрывало на ложе беспокоило его, не позволяя сомкнуть глаза, забыться тревожным сном. Артур попробовал думать о чем-нибудь хорошем, но стоило ему подумать о возвращении домой, к Моргане, как он сразу же вспоминал о том, что ему предстоит ещё разбираться со своей женой и другом…
«Предателем-другом», — мысленно поправлял себя Артур каждый раз и от этого сердце его едва не останавливалось, преисполнившись горечи. Ланселот ему нравился, он был уверенным в себе, знал, чего хочет, благороден в отношении своей запретной любви и Моргана отзывалась о нем очень тепло и любовно. Артуру не хотелось признавать это даже для себя, но предательство Ланселота было для него куда хуже предательства Гвиневры. Жену он не любил и они так, и остались чужими друг другу людьми, несмотря на брак, а вот Ланселот…
Ланселот ему жизнь спас! И, если верить им всем – он уже тогда предавал его, так зачем он не дал умереть королю, который мешал счастью? И это меняло и сбивало решительно все! Артур не знал, куда податься, и даже жалел, что не попросил Моргану поехать с ним…
«Я глупец!» — в ярости всколыхнулся Артур, — «Моя женщина не должна ездить на войну со мною! Я король… я сын Утера Пендрагона!»
И он попытался заснуть вновь, но не удалось опять. Мысли о завтрашнем, вернее, уже наступающем утре не давали покоя.
После «пробуждения», Артур почувствовал себя окончательно разбитым, он не знал, что сказать своим людям, а те ждали его речи. Король не представлял, как вдохновить этих воинов на братоубийственную войну, как донести до них то, что это необходимость, что он сам не хотел бы воевать с Мелеагантом, но все же…
Артур обернулся на сопровождение – близкий круг из Персиваля, который был мрачен и явно думал о Лее, Кармелида, видеть которого Артур не желал… Ланселот тоже был тут, он смотрел на короля, как смотрел прежде, словно ничего не произошло, глаза только, взгляд выдавали легкую усталость. Его лицо, лицо предателя казалось Артуру самым живым и приятным. В который раз Артур пожалел, что Мерлина нет рядом…
-Ваше…величество, — осторожно заметил Кармелид, — когда мы выступаем? Не разумно ли послать гонца к принцу де Горру? В последний раз предложить ему вашу дружбу?
Кармелид был опытен. Он понимал, что Артур растерян и подсказывал ему верный ход. Как правило, гонцы выбирались из числа тех, кого было, не жаль, кто был верен, но неугоден, ведь нередко вместо гонцов возвращались лишь их лошади с привязанным обезглавленным трупом посланца.
-Да-а, — Артур огляделся, ища глазами кого бы отправить. Ланселота не надо – даже мысли об этом не быть. Моргана, случись что, голову снесет Артуру! Не простит. Да и Ланселот ведь спас Артура, не отправит же он ему теперь откровенную смерть на путь? Это подло. Это низко. Гнусно! Кармелида можно отправить, но тот… тот же надоговаривается! С Мелеагантом нельзя оставлять вообще никого из тех, кто может сам мыслить и решать. Кармелид полезет в дела, а от него итак спасу нет. Да и Мелеагант не выносит герцога. Кто тогда? Персиваль? Неплохая кандидатура…
-Ваше величество? – еще один предательский голос! Артур обернулся порывисто, и только потом подумал, что делать этого не следовало. Гавейн вышел вперед из числа солдат.
-Ваше величество, мой король, — Гавейн склонился в поклоне, не глядя ни на кого, не замечая ухмылку Кармелида, — если дозволишь быть твоим гонцом…
Артур едва не расплакался. Гавейн знал, на что идет. Он заметил растерянность короля и решил спасти его. Королю даже стало его искренне жаль, пока не встала перед глазами его тень убитого Кея, которого Гавейн увел из Камелота в руки Леди Озера…
-Идея неплоха, — недовольно шепнул Кармелид за спиной. Артур и сам знал это, но прежде, чем он решался, раздумывал, стражи-дозорные крикнули:
-Ваше величество, гонец! Гонец от стороны принца де Горра!
Это произвело на армию странное впечатление и оживление. Сам король тотчас обрел силу духа – видимо, принц устал ждать традиционной перепалки, и отправил своего смертника на последнее предложение мира или же…с угрозой?
Для короля создали специальный круг защиты. Мечники, в числе которых Ланселот и Персиваль стояли наготове, в любой момент, рискуя расстаться с жизнью, если это была ловушка. Король, под охраной своих приближенных, медленно пустил коня навстречу гонцу, ехавшему в одиночку под белым шелковым знаменем.
У Артура было хорошее зрение, но прежде, чем он успел в этом убедиться, он засомневался в собственном рассудке.
-Мерлин? – прошептал он, различая знакомые седые волосы на голове друида и угадывая его плащ. – Дьявол! Прочь!
Он прикрикнул на сопровождавших, и слез с лошади, сам хватаясь за рукоять меча, двинулся навстречу спешившемуся на безопасном расстоянии (чтобы не достали лучники), друиду. Личный круг приближенных короля шагнул за ним на таком расстоянии, чтобы не вызывать его раздражения, но, в случае нужды, встретить удар достойно.
Это действительно был Мерлин. Он поднял руки вверх, демонстрируя, что безоружен и медленно приблизился к королю, который сделал знак своей свите остановиться и вышел вперед нее на три шага. Мерлин приближался уверенно, как человек, знающий, что у него есть всякое право быть сейчас здесь, в этой роли. На этом месте. Когда между двумя переговорщиками оставалось всего каких-то три-четыре, максимум, пять шагов, Мерлин остановился и склонил в почтении голову.
У Артура было странное ощущение. Мерлин, которого он хотел бы видеть вновь, в котором, как оказалось, нуждался больше, чем во всяком другом защитнике, которого уже боялся узнать среди мертвых, не только был жив, но и находился в стане его врага! И явно не на последнем месте, если его принц отправил на переговоры. Враждебность, и отрешенность к происходящему, горечь… все это было Артуру чужим всегда, но сейчас он испытал и облегчение, и разочарование. Он уверовал в эту минуту, что все в его жизни ложь и эта война…он даже благословил ее! – открывала ему лица тех, кто казался только другом. Мерлин, как мог Мерлин быть заодно с де Горром? Как мог он, называвший его королем, своим другом, так жестоко предать все, чему он по наивности своих лет доверил?
-Ты…- Артур не спрашивал, он резюмировал этот факт.
-Артур, мой король, — Мерлин угадал его состояние, — я прошу тебя не делать сейчас выводов, у тебя это не всегда выходит верно. Я пришел как друг, которым я и остался тебе…
-В стане моего врага, — Артур закивал, — да-да, конечно. Давить таких друзей. Жечь.
-Артур, — Мерлин предпринял попытку воззвать к разуму короля, — принц де Горр, если верить тому, что видят мои глаза, не желает этой войны. Что-то изменило его решение, после того, как он пленил и убил Леди Озера…
-Что? – Артур побледнел. – Он убил ее? А Грааль?
Все рушилось снова. Друг стал предателем. Наставник тоже оказался из числа его врагов. Леди Озера – его ключ к Граалю и могуществу, пала и убита его врагом, на которого он так стремился походить!
-Так, — Мерлин вздохнул, — Артур, Мелеагант пленил и убил леди Озера, но на то у него были…свои причины. Я прошу тебя довериться мне. Мелеагант гордый, он не пойдет на переговоры, даже желая их, но вот шутка-то, он не желает уже войны, он желает мира, который уже, наверняка, придумал. Он… Артур, я прошу тебя, отправь гонца, дай возможность поговорить.
-У него было много возможностей! – Артур с отвращением и вызовом взглянул на друида. – Мерлин, ты глупец! Я сражаюсь против Мелеаганта за свой народ. Сам я не желаю его смерти или поражения, и…даже этой войны! Но…
Мерлин вздохнул, затем, прерывая Артура, спросил:
-Моргана здесь? Или Монтессори?
-Что? – Артур вздрогнул. Ярость охватила его. – Ты снова желаешь проворачивать свои дела мимо моих рук, друид! Ты… моя власть! Ты желаешь ее, вот оно в чем дело! Ты плел интриги, из-за тебя мертва девушка…
-Но убил ее не я, о чем тебе, полагаю, известно. – Мерлин печально улыбнулся, — и Кармелид плел интриги с нею, и Моргана… однако, они остались подле тебя. Впрочем, к Леодогану у меня вопросов нет: он трус…да, доброе утро, Леодоган, я знаю, что ты трус, и на стороне принца его ждет смерть. Слышишь, Кармелид? Подумай об этом! А Моргана…
-Не смей даже имя ее произносить, ты ничего о ней не знаешь! – гнев Артура переполнил всю его чашу милосердия. Этот друид, да что он возомнил о себе? Да как посмел так рвано и грубо говорить с ним? Он должен был молить о прощении, должен был прийти другом, рассказать ему, как победить Мелеаганта, победить которого Артуру не представляется возможным, а вместо этого…
-Хорошо, — Мерлин сдался, — Артур, я прошу тебя…
-Поздно, Мерлин, я рассчитывал, что однажды встречу тебя, и…мы снова будем друзьями, но теперь я вижу, как высоко ценил ты мою дружбу!
-Ты словно мальчик на троне! – терпение даже у друида может подойти к концу. – Я даю тебе шанс, я…мы даем тебе шанс.
-Вы с этим поганым принцем. – Артур повернулся спиной к Мерлину, давая понять, что разговор окончен. – Уходи, Мерлин.
-Я…- Мерлин сделал порывистый шаг за ним, но Артур сделал знак и его свита лязгнула сталью, мгновением позже к свите присоединился и Ланселот, но этого мгновения хватило для Артура. Он печально усмехнулся и бросил друиду через плечо:
-Убирайся.
-Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что наставлял тебя и поучал? – тихо спросил Мерлин ему в спину. – Я извинюсь, хорошо. Что мне сделать, чтобы ты дал мне шанс, чтобы ты им дал шанс вернуться к матерям и женам? Да и разве сам ты не хочешь вернуться к Моргане?
Артур взглянул на него из-за плеча, но так и не повернулся. Так и произнес, не глядя ему в глаза:
-Ты – хитрый лис, плут, погрязший в своих нитях интриг! Ты паук, запутавшийся в своей паутине, мешавший мне прозреть! Ты ведешь меня в ловушку, и мой народ желаешь толкнуть в рабство к де Горру, но я вижу тебя, Мерлин, насквозь!
Не давая шанса опомниться, Артур вскочил на своего коня и повернул к своему лагерю, бросив приказ:
-Лучники! Проводите нашего гонца градом стрел!
И уже тише добавил:
-Только не смейте попадать!
И град стрел обрушился на возвращающегося друида. Он знал, что ему не угрожает смерть от стрелы, даже если попадет, но ощущение было…неприятным. Даже небо стало черно.
В лагере Мелеаганта Мерлина встретили криками. Так могут кричать воины, которые готовы броситься в бой. Их оскорбило поведение короля Пендрагона, они готовы были вступиться за посла принца. Мерлин распихивал всех, кто попадался ему на пути, пытаясь пробиться к шатру Мелеаганта. Сам принц не появился навстречу своему послу.
***
-Что, уже? – Принц Мелеагант де Горр находился в своем шатре. Два герцога докладывали ему по очереди, когда Мерлин появился на пороге, но Мелеагант и до этого будто бы не очень был внимателен к словам своих соратников, предпочитая шахматы с Уриеном. Вернее, Уриен делал ход, а Мелеагант объяснял ему, кого и что он потеряет, если сходит так, а не иначе, и советовал другой хороший ход против себя самого. Принц де Горр, другими словами, играл сам с собою, только соперником выбрал себе Уриена.
-Переговоры провалились, — буркнул Мерлин. – Этот…
-Ублюдок проводил тебя градом стрел, — закончил за него Мелеагант, — Мерлин, я знаю. Мне необязательно выходить отсюда, чтобы видеть всё.
-Ты знал, что так будет? – Уриен попытался вывести на поле битвы слона, но Мелеагант нахмурился:
-Здесь ты потеряешь очень сильный рубеж защиты, друг мой. Конечно, я знал. Мои войска взбешены?
-Очень, — Мерлину было неприятно то, что Мелеагант с такой насмешкой реагирует на провал друида.
-Хорошо, — Мелеагант сделал ход и только тогда поднял взгляд на Мерлина, — ты чем озадачен?
-А я тебе скажу чем! – Мерлин отодвинул Уриена и сел напротив принца, — я озадачен тем, что у нас вот-вот начнется битва, а ты…сидишь, шахматы, даже к людям не вышел. У тебя явно что-то на уме!
-Артур хочет войны, а я ее уже не хочу, я знаю способ, который закончит нашу вражду, — спокойно ответил принц, даже не удивившись упреку друида, — как раз перед твоим появлением мы с Уриеном обсуждали этот вопрос.
-А вот и нет! – неожиданно возразил Уриен, — я сказал, что не понимаю, что ты творишь, а ты сказал, что всё идет так, как ты рассчитал. Я тебе много раз говорил, что я далеко не так умен, как ты и не понимаю всех этих змеиных ходов! Если ты не хочешь войны, то…
-Я хочу, чтобы Артур страдал, — просто ответил принц, — война…это хороший метод, но я нашел способ лучше. Он будет страдать, он будет унижен, ничего не сможет сделать и всё же, все же… вражда будет кончена!
-А нас ты посвятить не хочешь? – обозлился Мерлин. Мелеагант же только рассмеялся:
-Мерлин, все планы, в которые ты посвящен, катятся в пропасть! Нет уж, старый лис!
Мерлин с трудом сдержал дрожь ярости – Артур тоже назвал его лисом. Они что, сговорились?
Уриен же решил зайти с другой стороны:
-Мы могли бы помочь… доверься не ему, но мне! Я всегда на твоей стороне, даже если мне кажется, что ты не прав!
Мелеагант, кажется, устыдился, но длилось это волшебное мгновение совсем недолго. Он кивнул, немного подумав:
-Я знаю, мой друг, мой брат, но есть вещи, о которых я пока не хочу говорить. С появлением…некоторых людей в моей жизни, я стал другим и сказать это тебе – возможно, потерять в твоем лице опору для себя самого.
-Ваше высочество, — напомнил о себе один из присутствовавших герцогов, доклад которых оборвался с появлением Мерлина, — как нам поступить?
-Очень просто, — Мелеагант обернулся к ним, — отряд сэра Лерона?
-Прибыл к рассвету, ваше высочество. – поклонился другой герцог. – Отряд барона Плире задерживается на Тракте, там какие-то волнения опять, но к обеду появится, в худшем случае, к вечеру.
-Еще отряд? – ужаснулся Мерлин. – Сколько же…
-Не надо, — оборвал Мелеагант, — не надо тебе этого знать. Ресмер, передай приказ к наступлению, который мы обговаривали ночью, возьми отряд Плиера, пусть страхует с восточного фланга. Наступление должно быть кратким, как вчера решили… не зверствовать, повторяю еще раз! Небольшой налет и отступление под прикрытием Плиера, король, чтоб его черти подрали, Пендрагон, должен увидеть, что его ждет.
Герцоги, откланявшись, вышли прочь, тотчас Мерлин услышал быстрые приказы, произнесенные на нескольких языках. Мерлин знал, конечно, что Мелеагант в союзе с саксонскими племенами, но союз с италийскими воителями, греками и испанцами его слегка…удивил. Он даже не мог понять, когда Мелеагант умудрился заключить с ними соглашение и мир?
-Знаешь, — Уриен принялся собирать потерявшие всякую привлекательность для Мелеаганта, шахматные фигуры, — когда все это кончится, я уйду в кораблестроители, надоели мне твои загадки и тайны, все твои интриги… оставь их себе. У меня будет море.
В эту минуту Мерлин даже позавидовал Уриену.
***
Война состоит не только из крови, кратких налетов и боев, не только из риска и трусости, храбрости подвига и необдуманности, решительного удара, воли и отважной ярости. Это время диалогов, кратких, рваных, обрывающихся под градом стрел и ударом мечей, тонущих в криках.
-Ланселот, слева! – Гавейн забывает про свою ненависть к Ланселоту, когда видит грозящий ему удар саксонца, ловким вывертом Ланселот уходит от удара и обращает силу соперника против него самого. Саксонцы обычно более ловкие, но этот не успел среагировать. Сталь прорезает горло, кровь хлещет на благодарную землю.
-Я пойду сражаться, — решает Уриен, наблюдая с небольшого холма, где стоит Мелеагант со своими ближайшими соратниками за ходом сражения, — дозволь!
-Нет, — строго, но ровно запрещает Мелеагант, — мои люди скоро отступят, это только…как сказать, облегченная версия войны, и до Артура это должно дойти.
-Да что у тебя на уме, черт побери?! – Уриен в гневе. Он не привык стоять в стороне от побоища. Он привык быть рядом, в битве, и Мелеагант сейчас удерживает его от природной сути. Несправедливо!
-Ты нужен мне здесь. – тихо поясняет принц, угадывая гнев своего друга. – Это только первая атака, легкая, понимаешь, если дело дойдет до настоящей войны, тогда, пожалуйста! Сейчас – стой здесь, я не хочу, чтобы шальная стрела тебе попала в сердце.
-В кораблестроители уйду, — бурчит Уриен, но остается на месте, жадно наблюдая за игрою огней и стали под ногами. Он тихонько притоптывает ногою от нетерпения…
-Ваш величество, – задыхающийся Кармелид хватает Артура за локоть, оттаскивая его от смертельного удара клинком в грудь, — они готовят отступление!
-Что?– Артур не слышит ничего за шумом стали и криков, все становится однообразным, все мешается перед его взором в странную кашу.
-Они скоро уйдут! – кричит Кармелид.
-Почему? – Артур находится на дальнем участке битвы, чтобы не попасть случайно под удар, под охраной ближней своей свиты, но все же, достаточно близко к воинам и крови.
-Они подтягивают отряд с востока, это отступление! – Ланселот появляется словно из ниоткуда, прямо перед Артуром и снова отводит от него смерть, которую не заметил Артур.
Стягивается отряд людей в черных доспехах с восточного фланга, готовый ворваться в ряды, чтобы крушить всех, кто попадет под тяжелые копыта лошадей. Это отряд карателей, так их называют в землях де Горр, они не щадят на поле брани никого, не считают своих и чужих. Всякий знает, что этот отряд пускают для отступления, кто успевает – уходит.
-Отступаем! – ориентируется Артур, и голос небывалой силы прорезается в нем. – Все назад, к лагерю, прочь! Прочь отсюда! Лучники, где лучники? Пусть нас прикрывают лучники!
Суматоха. Кто-то доносит приказ короля до другого конца битвы, Мелеагант смеется, Уриен мрачно перечисляет в каких морях поплавает, Мерлин, замерев, с тревогой вглядывается в единственную, интересующую его сейчас маленькую точку на поле. Как там Артур?
Артур собирается под своим крылом верных ему солдат, которые понемногу, начинают действительно отступать за королем.
-Почему он отступает? – спрашивает Артур у всех и ни у кого. Ему отвечает Кармелид, немного лучше знакомый с Мелеагантом и до этого знавший его отца:
-Артур, это только демонстрация настоящей битвы, это была только разминка. Он показывает, на что способен, если ты не покоришься!
Артур мрачнеет, быстрее пускает своего коня вперед, к лагерю.
-Передайте Плиеру, что он может наступать, — хладнокровно приказывает Мелеагант и тотчас, не успевает он добавить еще что-то, как карательный, сминающий отряд Плиера вламывается в последние ряды сражающихся. Все становится кашей, одной человеческой кашей, месивом из разных цветов знамен, доспехов, стали, криков…
Люди, сражающиеся за разные стороны, одинаковы внутри. Одинаково хрустят их кости, попадая под копыта лошадей. Одинаково звучат головы, раскалывающиеся от удара топоров по головам сверху… смерть одинакова.
Битва расходится волнами людского моря по разным берегам, оставляя после себя кровавый след.
-Доложить о потерях, — приказывает Мелеагант и ничего не меняется в его лице. Он уходит в свой шатер, спокойный, не замечая прославляющих его и воинов криков, от тех, кому сегодня еще не пришлось вкусить крови.
Уриен следует за ним. Мерлин, спохватившись, на всякий случай, и тоже, не оставляя надежды на раскрытие тайны принца. Он что-то придумал, и Мерлин чувствует, что блуждает рядом, но никак не может найти нужный конец запутанного змеиного клубка интриг.
Уриен не заговаривает с Мелеагантом, пока тот не заходит в свой шатер, на пути раздавая приказы:
-Усилить охрану, доложить о раненых и убитых. Возьмите отряд, пусть проверят поле боя, если там есть кто-то, кто еще дышит…
-Добить? – предполагает кто-то.
-В лазарет, – возражает Мелеагант, — и еще…выяснять убеждения раненого будете после. Пусть сначала встанет на ноги, даже если он за этого ублюдка, он должен быть живым, если это возможно.
-Это вряд ли! – воины заливаются смехом, — Плиер поработал хорошо.
Плиер – заслуженный палач. Его род славился своими карательными отрядами. Отец Мелеаганта – Багдамаг де Горр однажды разбирал запутанное дело, касающееся рода Плиер и высокой смертности среди крестьян. Запутавшись в показаниях слуг, крестьян. Священников, которые говорили о некоем демоне, что убивает все живое, Багдамаг обратился к Утеру. Утер не стал долго думать – он понял. К тому моменту он уже сам был безумен и догадался, что смерть людей идет от господских рук, среди которых буйным цветом текла жестокость. Они говорили, что изучают боль и смерть. Утеру это не понравилось, и он казнил почти всех мужских членов семьи Плиер, за исключением юного наследника, который сейчас кроваво поработал…
Мелеагант зашел в свой шатер и принялся расставлять шахматные фигуры.
-Да хватит уже! – не выдержал Уриен, входя следом, — дай моим армиям, людям повоевать на славу, что ты творишь?
-Политику, — спокойно ответил Мелеагант, — сыграем?
-С тобой играть бесполезно, — отказался граф Мори и тут в шатер зашел Мерлин. Увидев его Мелеагант, казалось, даже обрадовался:
-Мерлин, а я уже хотел за тобой посылать, переживал, что ты не пришел сам, как обычно. Впрочем, твое появление здесь весьма кстати. Возьми из моей шкатулки чернила, перо и пергамент. Побудешь моим писарем.
-У меня есть свои чернила, — попробовал было отказаться Мерлин, но решил, что лучше не настаивать особенно. – Хорошо, к кому письмо?
-К Артуру, — Мелеагант жестом предложил Уриену сесть за шахматы, граф покорно сел и принялся сверлить взглядом доску, будто бы надеясь, что фигуры сами ему подскажут, куда идти, — записывай, дескать… в силу того, что вы, неуважаемый…бастард не догадались принять моего предложения перед битвой, я взял на себя смелость продемонстрировать…Уриен, нет, предыдущий вариант был лучше, так ты сразу можешь вывести ладью, так, о чем это я?
-Кораблестроители… — еле слышно пробормотал Уриен.
Глава 76
Артур рассудил правильно, оставляя Моргану вместо себя на престоле. Во-первых, учитывая, что большая часть дел и до отправления Артура лежала, главным образом, на ней, или же проходила через её руки, ей не пришлось особенно непривычно. Во-вторых, Моргана могла и управлять, и, если надо, защищать земли. У Артура же был тайный расчет на ещё один факт – он знал, что у Морганы наверняка есть несколько идей, которые он не очень-то и хотел принимать, но которые были необходимы, уходя же, и передавая власть ей, Артур практически давал ей хороший шанс на воплощение любого плана.
Моргана воспользовалась своей позицией так, как смогла рассудить сама. Первым делом она собрала остаток войск Артура, последние резервы Камелота и стягивала их к столице, чтобы, в случае опасности, быстро переориентировать армию.
-Но если у Артура кончатся силы, ты же отправишь им эти отряды? – с надеждой спрашивала Гвиневра, ломая тонкие белые руки. Теперь она пыталась ходить за Морганой и даже иногда приходила в Совет вместе с леей, где сидела в уголке, все равно ничего почти не понимая, Гвиневре было страшно за всех и за себя тоже, а присутствие Морганы ее успокаивало.
-Да-да, конечно, — солгала Моргана, про себя подумав, что она скорее направит эту армию против отрядов Артура, если удастся договориться с Мелеагантом, чтобы он не трогал жителей Камелота. Выдача короля в таком случае спасла бы население! Она, конечно, тяжело это примет, но примет, если придется.
-Спасибо, – шептала Гвиневра, не желая даже допустить мысли о том, что Моргана ей лжёт. Так было легче жить. Так было легче молиться и бессильно падать перед ликами святых.
Лея не знала Моргану так хорошо, как Ланселот, но все-таки чувствовала в ее голосе фальшь. Да и не нужно было бы мастером интриг, чтобы понять – Моргана не допустит, чтобы население осталось без последнего рубежа защиты! Лее вообще было чуть легче, чем Гвиневре – она переживала только за Персиваля, за его горячность в бою. Служанка прекрасно понимала, что никогда и ни за что Мелеагант не будет убивать мирное население Камелота даже в случае победы над Артуром и полного разгрома. К тому же – он никогда не тронет найденыша, и Моргану, и Гвиневру…и славную милую Агату, которая находила упоение своей невыплаканной любви в беременной, изрядно отяжелевшей Марди.
К слову, как бы тяжело не было признавать это, но Лея даже начинала жалеть о том, что Кармелида в замке нет. Марди совсем…
-Да говорю тебе, Гвиневра! – горячо восклицала Лея, — она ошалела! Устраивает приемы у себя! Ты представляешь? Да как она смеет…словно фаворитка, а не девка с…
-Лея, она носит ребенка герцога Кармелида, — устало возражала Гвиневра, которая не могла собрать свою ярость в душе, все уходило на молитвы.
-Ты тоже дочь Кармелида! – Лея пыталась пробудить ее к жизни. – Гвиневра, моя королева…то, что она в нужный час легла под твоего отца не дает ей право вести себя как герцогиня, Моргана, прости. Не в обиду сказано!
Моргана, присутствовавшая при этой беседе, казалось, ничего не слышала, вместе с Монтессори она высчитывала, до какого уровня можно поднять налог в провинции, чтобы покрыть расходы на перебрасывание армий. Услышав, как ее позвали по имени. Она с
удивлением взглянула на Лею, будто бы удивляясь, что она еще здесь, а затем, сообразив, очевидно, суть ее фразы, сказала:
-Да-да, Лея, я буду обедать, подойду через минуту…
И она снова углубилась в расчеты, расчеркивая три или четыре листа уже, и все никак не могла найти гармонию Лея закатила глаза – ей, конечно, было понятно, что у Морганы забот хватает, но такая беспечность казалась ей неоправданно безрассудной. Но было ясно, что у Морганы и без всех женских разборок и прений хватает дел. Что удивительно, в отсутствие Артура она и Монтессори составили удивительный дуэт сил! Им не требовалось спорить с каким-нибудь королем или его приближенным, не было Кармелида, а потому даже дела шли быстрее, они улавливали мысли друг друга, и иногда даже не требовалось заканчивать фраз. Гвиневра, следующая неотступной тенью по замку за Морганой, ища у нее защиты для своего терзающегося духа, вообще терялась, слыша:
-На юг мы не…
-Да, на юг не надо. Я думаю — три сотни хватит.
-Он думает, гляньте-ка! Хватит, конечно же, хватит!
-А если…
-Не стоит.
-Но всё же…
-Да, ладно, перестраховка не повредит.
И оба склонялись над картами. Бумагами, документами. Моргана ввела строгое правило по аудиенции с правителем, по жалобам и обращениям. Для этого она распорядилась поставить по деревянному ящику на городском рынке, площади и на въезде в замок, куда каждый мог положить письмо, излагая свою жалобу. Ящики были закрыты хитрым магическим приемом, который не позволял вытаскивать письма или открывать ящик кому-то, кроме Морганы. Она замкнула на себе всю жизнь Камелота, и каждый день пробегала глазами на удачу несколько писем из каждого ящика, не взирая на свою усталость, то же делала она и утром, совершая обязательный обход по замку, иногда останавливаясь для краткого выборочного диалога с первым, на кого вдруг мог попасть ее взгляд. Это мог быть поваренок, служанка, кухарка, лекарь, солдат или придворная дама – Моргана кого-то пропускала мимо себя, лишь отвечая кивком на приветствие, а кого-то вдруг останавливала и задавала пару вопросов. Тон ее был спокойный. Она ласково спрашивала, например, не беспокоит ли ее собеседника что-нибудь, нет ли печали у него на сердце?
-На кой черт? – не понимал Монтессори. – Это трата времени, тебя ни все равно или не любят, или боятся.
-Я должна знать. – отрезала Моргана и более не прибавила и слова.
Ей пришлось сократить свой сон, чтобы хоть как-то успевать. Как назло – по северным провинциям прошел пожар, который лишил восемь семей домов. Моргана ругалась на двух языках, безбожно мешая их, начиная фразу на одном и заканчивая на другом, но Монтессори не
мешал ей. Закончилось тем, что Моргана распорядилась пустить погорельцев в соседские дома и хотела направить добровольцев для помощи в постройке, но управляющий, узнав об этом, опередил ее решение и гневно спросил:
-Чтобы мы, в час войны и невзгод, требовали себе людей? Нет, леди Моргана! Мы сами построим дома для наших погорельцев, дайте нам только разрешение рубить дерево в лесу Буэден, он близок к нашим границам, но там дерево уже…оно почти готовое, понимаете? Мы отстроим, только вот…
Управляющий смутился. Он слышал на севере, что Моргана, оставшаяся вместо своего сводного брата на престоле, чудовище. О ней вообще любили пускать слухи, говорили, что она ведьма, что она пьет кровь и смотрит, как не смотрит даже волк…
А управляющий увидел на престоле красивую, очень молодую, и усталую, замотанную делами женщину, у которой под глазами были тени от недостатка сна и бледность мертвеца на заострившихся чертах, снова выделилась в ней и худоба… и управляющему стало стыдно! Он подумал впервые о короле Артуре, как о дурном человеке, хоть прежде любил его так, как любил его отец Утера Пендрагона! Управляющий подумал, что его беда – это ничто по сравнению с тем грузом, который упал на плечи этой женщины и потому, задавая себе немой вопрос: «что я вообще здесь делаю?», он спешно отступал, заверяя леди Моргану, что они справятся сами и вообще – все хорошо, вмешательство не требуется!
Моргана не стала заниматься тонкостью чувств и души просителя и подписала ему специальным указом разрешение на вырубку леса для строительства.
-К черту, — прошипела она, устало откидываясь на спинку престола, словно это был обыкновенный стул, когда управляющий с севера ушел.
-Еще пятеро сегодня, — добил Монтессори, хоть и он смотрел с жалостью.
Моргана мгновенно преобразилась, села ровно. Словно никакой усталости в теле ее не было, и кивнула:
-Пригласите следующего!
В перерывах она пробовала писать к Мелеаганту, не рассчитывая уже на успех. Писала и до Артура, но тот, либо был занят, либо не получал даже писем. А вот ланселот написал сам – коротко, по факту, но это был его собственный поступок:
«Моргана, мы на очень странной войне. Мелеагант не зверствует. Мы несем потери, но они малы. Артур в задумчивости. Мы живы. Кармелид пока тоже, но мы не теряем надежды. Пожалуйста, обними ЕЕ за меня»
-Ага, как же! – Моргана тотчас спрятала письмо в корсаж платья. – Мелеагант не зверствует – это ясно, задумчивый Артур – зрелище, которое я, к сожалению, пропускаю…
-Кармелид еще жив? – спросил Монтессори с надеждой.
-Жив, — Моргана кивнула, — но Ланселот не теряет надежды.
Выполнять его просьбу было и нужно, и нежелательно. Моргана не хотела приближаться к Гвиневре лишний раз, особенно обнимать ее – для Морганы объятие вообще всегда было едва ли
не высшей степенью доверия и привязанности, а обниматься с законной женой-изменницей своего сводного брата было выше ее сил.
-Лея, обними Гвиневру от Ланселота, — выход нашелся мгновенно.
Служанка моргнула, но спорить не стала – кивнула и выполнила ее просьбу, шепотом что-то сказав Гвиневре на ухо. Гвиневра просияла, бросила благодарный взгляд на Моргану, ведь если он передает объятие, значит, он жив…
А Моргана очень вовремя умудрилась отвернуться в сторону, изучая очередной пакет с письмом, и не заметила взгляда королевы.
Для королевы это было утешение, настоящее событие, ведь лея была права – Марди теряла контроль. Непонятно, что она себе вообразила, но в отсутствии Кармелида, и при полной поддержке Агаты, которая заботилась теперь об этой женщине, Марди стала часто бывать в кругу придворных дам, где они, делая вид, что удивлены ее беременностью и не знают, кто отец, выспрашивали различные подробности. Марди же не только охотно рассказывала о том, что носит ребенка Кармелида, но и делилась разными историями. Так можно было услышать весьма интересные обрывки фраз:
-Ах, он меня так умолял! Он мне такие слова любви говорил, что мое сердце просто пропало! – такую фразу услышал Монтессори, проходя мимо с пакетом документов для Морганы.
-Ох, счастливица! – выдыхал кто-то.
Моргана же, возвращаясь с тем же Монтессори уже под вечер через зал Приема, услышала:
-Он сказал, что когда вернется, мы поженимся! – вещала Марди, когда ее обступили придворные, и она купалась в лучах их внимания и вздохах. Среди которых, впрочем. Не было ни одного искреннего – над нею откровенно потешались, ею игрались…женщинам нужно было себя чем-то занять всегда, а когда рядом не было мужчин их насмешки и шутки становились изощреннее.
Моргана и Монтессори, не сговариваясь, остановились и посмотрели друг на друга:
-А Кармелид-то знает об этом?- шепотом осведомилась фея.
-Пусть будет неожиданность, — пожал плечами Монтессори и оба советника продолжили путь дальше. Но вскоре даже Моргана перестала отшучиваться от Марди и ее поведения. Марди заявилась как-то к обеду в неподобающе хорошем наряде, который был заказан ею у портного королевы. Более того, заказала она этот наряд, обещая, что расплатиться герцог, и. явившись так, села не на свое привычное место, а к придворным дамам, которые были слегка…сражены такой наглостью. Гвиневра только глотала слезы. Она поблекла даже на фоне служанки. Кусок не лез ей в горло. Еще хуже ей было от того, что некоторые из придворных, желающих задеть королеву больнее, принимались ее жалеть:
-Бедняжка королева! Такая наглость у этой девки! О, бедная королева…смотрите, как она переживает.
Но и сочувствующие королеве Марди не гнали от себя. Лея злилась и шпыняла девушку тайком, но не сильно, ведь та была беременна, но от ворот поворот к своей дружбе она дала.
Марди, очевидно, окончательно потеряла всякую опаску и попробовала стать другом Моргане! Мало того, что служанка посмела заявиться в ее кабинет, куда даже король был вхож только, когда у феи было не особенно паршивое настроение, так и пришла с перемирием, корзинки с едой и сплетнями.
-Пошла к черту, — мрачно предложила Моргана и, когда захлопала глазами от непонимания такой грубости, пока у нее задрожала губа от сдерживаемых рыданий, фея вытолкнула ее за плечи из своих покоев и демонстративно закрыла дверь перед ее носом. Проделав же это, Моргана обнаружила, что корзинка с принесенными угощениями все еще осталась в кабинете и ей пришлось взять корзинку, открыть дверь и вышвырнуть ее к ногам плачущей Марди с напутственным:
-Знай своё место!
-У тебя стало на одного врага больше, — возвестил часом позже Монтессори, осторожно заглянув в кабинет к Моргане и получив разрешение войти, — она про тебя такие гадости плетет… не боишься? Служанки – опасный народ!
-Сунется ко мне еще раз и ее даже дитя не спасет. – пообещала Моргана, — не думала, что скажу это, но я скучаю по Октавии. Она была дрянью, но знала свое место и умела прикидываться, а эта…
И Моргана с досадою махнула рукой.
-У тебя очень плохое настроение? – спросил Монтессори, усаживаясь напротив нее. – Вернее, насколько у тебя плохое настроение?
-Вот еще одна шкала, которая нам нужна, — Моргана прикрыла глаза, откидывая голову назад и разминая шею, — ну, представь, что ты живешь с постоянной головной боль, просыпаешься с нею и с нею засыпаешь, и от нее некуда деться. За окном идет дождь. Сильный. Ты не можешь даже открыть окно, потому что за окном еще и ветер и ты просто задыхаешься от духоты и жара несколько суток подряд, и, в итоге, кто-то приходит и говорит тебе, что ты в таком состоянии должен ехать на войну. Вот настолько я себя чувствую, вот такое у меня настроение.
-Но, разве не привыкаешь к боли, если она постоянная? – удивился Монтессори, — человек привыкает ко всему, значит, если постоянно болит голова, ты перестанешь ее замечать как боль? Разве нет?
Моргана моргнула. Затем задумалась, попробовала разозлиться на то, что ее слушают слишком внимательно 9это ее слова, постоянно она повторяла, что человек привыкает ко всему), потом поняла, что это звучит очень глупо и выдала самую простую формулу ответа:
-Пошел к черту!
-Понял, — заверил Монтессори, — но вообще, у меня к тебе маленькое дело…
-Еще одно? – Моргана ужаснулась, — да за что ж…
-Подожди, — попросил он, достал свиток и протянул его Моргане, — я решил, что Артур несправедливо обходится с тобою, и… то есть, может, тебе это и нормально, но мне кажется, что несправедливо, и я взял на себя смелость сделать то, что он обещает сделать для тебя давно.
Заинтригованная Моргана развернула свиток и прочла. Ее лицо изменилось. Она сначала прочла медленно, затем быстро, затем ее глаза метнулись по всему свитку, пальцы принялись переворачивать его вверх ногами и на другую сторону…
-Ты…серьезно? – наконец, выдавила она из себя.
-Почему нет? – Монтессори пожал плечами. – Твои земли – это твои земли. Там еще есть люди, которые знали твоих родителей. Ты должна получить их обратно, как и титул герцогини Корнуэл. Ты сестра короля! Ты сейчас управляешь Камелотом! Разве не глупо не вернуть тебе титул? Артур почему-то не подумал об этом, а ты слишком занята… я решил, что…
-Встань, — потребовала Моргана. Монтессори облился холодным потом:
-Слушай, я понимаю, что полез не в свое дело. Но мне казалось, что пока ты вместо Артура, ты можешь вернуть себе титул и земли, и…
-Живо встань, — повторила Моргана, — мне нужно тебя обнять!
***
-И какие у нас потери? – мрачно спросил Артур, когда ему доложили, что подсчет раненых и убитых закончен. – Ну?
Он был в самом печальном и траурном расположении духа. После того, как Кармелид сказал ему, что это была только легкая демонстрация настоящих битв, которые может развернуть Мелеагант, Артур резко разуверился в своей победе. Леди Озера не было больше на свете и, выходит. Грааль ему не получить. Против принца у него нет никаких сил и возможностей. Более того, по тревожному докладу и по собственному ощущению, Артур понимал, что даже его солдаты не особенно жаждут воевать с бриттами.
-Братоубийственная война, — доносилось откуда-то справа, пока Артур шел по лагерю.
-Так нельзя, — доносилось слева, — мы все проиграем!
Артур не мог найти выхода из этой ситуации. Он уже проклинал себя за несговорчивость с Мерлином, который явился к нему перед показательным боем и предложил дать возможность к еще одним переговорам.
-Ранено семеро, — доложили Артуру, — еще одиннадцать убито, троих не можем найти. Либо их взяли в плен люди де Горра, либо мертвы и пока не обнаружены в груде тел, либо…бежали.
Бежали! Как легко они могли все бежать! Артура затрясло, он не владел собою. Он понимал, что загоняет себя в ловушку и не видел для себя выхода. Отступить? Куда? В Камелот? Мелеагант останется победителем и скоро, убедившись в своей силе, придет под стены Камелота, чтобы захватить его трон. Впрочем, если так продолжится и дальше, даже захватывать будет нечего.
Моргана рассказывала Артуру про какого-то римского императора, против которого восстала вся империя…Артур тогда подивился – как можно настроить против себя и народ, и судьбу? Сейчас ему казалось, что он также. Как этот император, мечется по своей темнице, не зная, куда податься и как спастись. Интересно, как же его звали? Почему он не догадался записать его имя? Понадеялся на память?! Какой же глупец!
И Морганы нет, чтобы спросить у нее. Артур живо представил, как Моргана перед тем, как ответит, усмехнется, взглянет на него быстро, и отпустит какую-нибудь шутку, например…
-Например…- шепотом повторил Артур, понимая, что не может придумать шутки, которая звучала бы как ее шутка. Как это вообще ей удавалось, так отвечать? Она ведь не знала реплик заранее, не знала, кто и что скажет, так почему она могла быстро находить ответ?
-Что, ваше величество?– живо спросил Кармелид, — что например?
Артуру пришлось вынырнуть из своих мыслей. Он взглянул на Кармелида, помотал головою:
-Ничего. Уже ничего. Неважно.
-Я предлагаю, — инициативу взял герцог, — что нам, ваше величество, необходимо обратиться к испанцам за помощью. Мы предложим усиление их позиций, выгодные торговые пути. Договоры – все, что захотят! Они помогут нам разбить Мелеаганта…
-А дальше? – тупо спросил Артур, слушая герцога вполуха и даже не пытаясь уловить его мысль.
-Дальше…- Кармелид переглянулся с молчавшим Персивалем, который скрестил руки на груди, чтобы как можно ярче показать свою отстраненность, — дальше…придумаем. Или Моргана придумает, она умная.
-Хватит, — неожиданно тихо промолвил Артур, — не надо. Не надо испанцев.
-А что тогда? – не выдержал Кармелид, — ваше величество, вы…
Артур пожал плечами. Он не знал. Логично было бы пойти к Мелеаганту самому и попросить его мира. Или отдать ему уже этот чертов престол! Пусть сам разбирается со своими землями, Кармелидами, саксами… с него, Артура, хватит мучений. Столько забот и все без толку – у него нет даже одного друга, его все предают, оставляют. Каждый пытается им управлять. Он пытался построить счастье, женился, но даже жена предала его!
-Артур…- Кармелид встревожился, — солдаты хотят домой и не хотят войны, нужно что-то делать. Они же не зря все умирали сегодня?! Им умирать еще…
-Ваше величество. – Ланселота нельзя было выводить из числа приближенных, н7о он играл на руку Артуру, не открывая рта и не выдавая своего присутствия, и тут…все же – решился. Артур даже вздрогнул от неожиданности и взглянул на Ланселота затравленно и жалко.
-Ваше величество, — Ланселот отвел взор, — вы желаете начать переговоры?
-Переговоры уже проводили, — пожал плечами Кармелид, недовольный вмешательством Ланселота, — хотя, их вела женщина, а они…
Леодогану хватило ума не закончить свою остроту. Его взгляд встретился со взглядом короля. Это был взгляд безумца. Герцог ясно почувствовал, что ничего не удержит Артура от желания и возможности перегрызть ему горло зубами по-настоящему. Кармелид закашлялся, избегая необходимости продолжать. Артур отвел от него взор.
-Ваше величество. – крикнули с улицы, и Артур обратился в слух, все его чувства обострились разом, он был готов к любому известию, даже к тому, что его сейчас казнят его же люди.
-Что там за шум? – недовольно нахмурился Кармелид, — Ланселот, поди, узнай.
Ланселот вышел и вернулся очень быстро. Артур ждал его с безразличием, Леодоган с тихим нетерпением.
-Ваше величество, — рыцарь не мог заставить себя взглянуть королю в глаза, — там прибыл посол от Мелеаганта. Передали письмо…вот.
Артур не взял свиток, лишь коротко взглянул и, также скрещивая руки на груди, как Персиваль, велел приглушенным голосом:
-Читай!
Ланселот взял свиток, развернул его, нервно сглотнул прежде, чем пробежать письмо глазами и прочел, наконец, следующее:
«Сегодня погибли твои люди. Пали и мои. Жизнь некоторых находится на грани со смертью. Я имею право на эту войну так же, как имею право на Камелот. Но есть народ, который нельзя забывать. Я показал тебе малую часть той мощи, что готова идти в бой под моими знаменами. Я был мягок. Я был милосерден. Завтра такого не будет. Завтра ты встретишь смерть вместе со своей славной армией. Но – мы два короля, пусть один из нас незаконнорожденный, но мы оба правим. Мы можем сберечь мир, и похоронить вражду, которая мешает укреплению нашей родной, общей Британии. Я готов отказаться от претензий на Камелот, а ты никогда не станешь претендовать на мою покорность, и мы будем действовать во благо народа…если ты примешь предложение…»
-Предложение! – в негодовании вскричал Кармелид. – Да он загоняет нас в ловушку! Не оставляет выбора!
-Дальше, — велел Артур. И ланселот продолжил:
«…предложение. Мы встретимся с тобою в час рассвета. Со мною будет граф Уриен Мори и Мерлин. Ты можешь взять двоих. Ни у кого не будет вооружения…»
-Только вот Мерлин маг! – не выдержал Кармелид опять.
«И я тебе расскажу о своей идее, как мы похороним нашу вражду, действуя во благо всех.
Мелеагант».
-Ловушка, ехать нельзя! – сразу решил Кармелид. – Артур, я…
Но Артуру было все равно, убьют его или нет. Умрет он завтра или сегодня. Мелеагант был прав – он все построил таким образом, что Артур пойдет на любое его предложение, чтобы сохранить людей. В этом и заключался план Мелеаганта, сплетенный из кусочков, недоумений и вопросов. Мелеаганту не нужна была война в том широком смысле…
Уже не нужна.
-Пиши ответ, — распорядился Артур, принимая на себя в эту минуту очень важное решение и мысленно благодаря Мелеаганта за его письмо (если Артуру погибать – пусть так, он нашел выход для своего народа и армии, выполнит любые условия принца), пришедшее так вовремя.
Ланселот покорно взял чернила и бумаги. Уже представляя, как отпишет произошедшее Моргане.
-Пиши, — Артур взглянул на горящую свечу, капающую воском прямо на фрукты в золотой вазе. – Я, король Артур Пендрагон, принимаю предложение Мелеаганта и приду на встречу с ним в условленный час…
-Это ловушка! – Кармелид заходился в исступлении. – Ты идешь на гибель.
-Принимаю, — твердо продолжил Артур, — с собою я возьму…
Он задумался. Его оставили все. Каждый бросил. Каждый предал.
-Меня, ваше величество, – подсказал Кармелид, — я ваш покорный слуга, мой король! Для меня честью будет умереть, если это спасет вам жизнь.
-Храбрости-т хватит? – насмешливо поинтересовался Персиваль, — ваше величество, я…
-И я тоже, — тихо сказал Ланселот.
-Персиваль. – после недолго раздумья промолвил Артур. – ты храбрый рыцарь и ты пригодишься в бою. Если речь пойдет о переговорах, то здесь…
Он вздохнул и принял решение:
-Кармелид, герцог…
-Я с удовольствием, — взгляд Леодогана тревожно блеснул. Он уже пытался придумать для себя выход с минимальными потерями.
-С собою я возьму герцога Леодогана Кармелида, — продолжал диктовать Артур, — и…сэра Ланселота.
Ланселот не удержался. Взглянул Артуру в глаза. Впервые с самого разоблачения. Артур отвернулся и продолжил дрогнувшим голосом:
-Все будут безоружны. Подпись – король Артур Пендрагон. Сын великого короля Камелота, Утера.
Глава 77
Кармелиду не нравилось решительно всё! Ему не нравилось, что встреча с Мелеагантом вообще появилась на горизонте, что Артур на эту встречу согласился, что взял с собою Леодогана и Ланселота и что все они трое идут безоружными. С другой стороны Кармелиду не нравилось бы, если бы его не взяли на эту встречу, чего он смутно даже стал опасаться, услышав решительность Персиваля. Сам Леодоган себя бы не взял на переговоры на месте Артура, но на счастье герцога он был не на месте Артура.
Артур же брел к условленному месту, спотыкаясь, не разбирая дороги, и его приходилось постоянно поправлять:
-Сюда, нет, левее… камень, осторожно.
Всё, чего Артур желал, рассыпалось у него перед глазами. Он желал покорить Мелеаганта и теперь, не успев даже развязать войны против него в полной мере, уже искал его прощения и рассчитывал на…милость? Снисхождение к воинам, к народу. В свою судьбу Артур уже не верил, он с ужасом осознал вдруг, что человек бывает очень слаб перед лицом всех обстоятельств, которые складываются вокруг него.
«Подумать только! У меня был друид, который верил в меня, и он отвернулся от меня! У меня был молочный брат, который был предательски убит. У меня был друг – Гавейн, который предал меня, и Ланселот, названный брат, который воспользовался моей дружбой. У меня была жена, что меня не любит. У меня было все, и теперь я в компании предателя и труса иду на милость своего врага. Нужна ли такая корона, если она так давит к земле? Разве не был ли я счастливее, оставшись оруженосцем юродивого Кея, не зная, что я – плод предательства любви, своим появлением разрушивший жизнь женщины, которую так люблю?» — мысли Артура не меняли своей структуры. На разные лады, он так и эдак пытался понять, как дошел до того, что имеет сейчас. Он не мог понять, где ошибся, просчитался и не мог увериться в том, что корона – это всегда несчастье. Это тяжесть. Это боль и предательства, смерти и кровь, много крови. Меньше, чем за сутки, король Артур потерял весь прежний мир.
«Хочу домой, к Моргане. Она утешит. В ее объятиях я спрячусь от всего!» — явственно подумал Артур и едва не упал, запнувшись о траву, но ланселот удержал его. В отличие от Артура, которого терзало изнутри тоскою и страхом, Кармелида, который был еще невыносимее и придирчивее обычного, ланселот оставался собранным и сосредоточенным. Одному небу известно, сколько для этого ему требовалось усилий, но Ланселот не выдавал ни звуком, ни жестом, своего истинного состояния, предпочитая молчать.
Мелеагант их уже ждал. Между двумя лагерями расчистили примерно на середине пространство, где разбили легкий шатер, позволяя переговорщикам спрятаться от солнца и чужих взоров. Мелеагант уже сидел в этом шатре, абсолютно спокойный, даже чуть насмешливый. Он наблюдал за приближением Артура. По правую руку от него сидел граф Уриен Мори, довольно мрачный, но мрачность его была торжественной, по левую – Мерлин, с тревогой и беспокойством вглядывающийся в приближающуюся процессию. Артур, конечно, мог оскорблять Мерлина, мог гнать его от себя, но Мерлин, как бы ни было ему больно, оставлял в своем сердце безусловную любовь к Артуру. Он тревожился за него, и понимал, что решение, предлагаемое Мелеагантом (бессонные ночи привели его к примерному пониманию плана принца), пусть и жестоко, пусть и вытребованное не самым честным способом, но оно позволяло Артуру и Камелоту уйти от войны и заключить худой мир на не самых плохих из всевозможных условий. Пусть карта ляжет так и
короля Артура вынудили с легкостью пойти на любое перемирие, но Мелеагант и сейчас оставался по-своему благороден.
-Опаздываешь…король! – Мелеагант усмехнулся, такой фразой приветствуя Артура. Артур вздрогнул, Мерлин неожиданно тоже – друиду почудилось в интонации Мелеаганта «король» то же чувство, что было у Морганы, когда она произносила к нему свое фирменное «друид». Впервые он вдруг осознал, по-настоящему прочувствовал, что Мелеагант и Моргана примерно одного возраста, и его пробрало холодом до самых костей – Мерлин вдруг понял, какие они ещё должны быть дети! Им бы заниматься свадьбой, семьей, а не политикой и дипломатией. Это удел уже поживших, уже видевших людскую подлость. Мерлин испытал острый укол жалости к этим двоим…
-А лучше никого не нашлось? – поинтересовался Мелеагант, — мельком взглянув на Кармелида, пока Артур усаживался на самый краешек стула, боясь, что его любой ответ будет неправильным.
-Да как ты смеешь меня оскорблять! – возмутился Кармелид, — ты, наглый, самовлюбленный щенок…
Наверняка, он хотел добавить еще что-то, но Мелеагант не сводил с него самого ласкового взгляда и под его взором герцог как-то скукоживался, сжимался. «Щенок» — он произнес уже почти шепотом, неуверенный в том, что вообще желает, чтобы Мелеагант его услышал.
-Давайте к делу! – заторопился Мерлин, поглядывая на Артура, который смотрел только на столешницу, боясь взглянуть на кого-то еще.
-И то верно! – подхватил Мелеагант, — сегодня мы начнем со сказки.
-Сказки? – Артур не удержался, и подняло взор на принца, тут же, не выдержав его издевательского взгляда, снова взглянул на стол, словно в не было спасение его королевской чести.
-Сказку, — спокойно подтвердил Мелеагант, — я расскажу тебе, бастард сказку про одну дрянь, что испортила жизнь одному мальчику, не сумев засунуть своим амбиции куда подальше, про одного принца и одного короля… про две Чаши и про то, как мы пришли к тому, к чему пришли.
-Обожаю сказки, — мрачно и зловеще ухмыльнулся Уриен, — тебе надо было подаваться в барды.
-Начнем с двух Чаш Грааля, — решил Мелеагант, не реагируя на шутку Уриена, — да, именно так…
***
-Леди Моргана, к вам письмо! – доложил очередной безликий паж, появляясь в зале Совета.
-Разумеется, ко мне письмо! – обозлилась фея, у которой не сходились очередные цифры, а вдобавок этому несхождению, за спиной ее сидела Гвиневра, которая шумно вздыхала, перешептывалась с Леей об очередной проделке Марди, но стоило Моргане красноречиво взглянуть на нее, как королева тут же начинала смотреть со слезливой жалостью и просила:
-Морганочка, милая, я больше не буду тебе мешать!
-Будет, — не замедлил добавить Монтессори шепотом, тоже пытаясь разобраться, почему у него не сходятся цифры казны с цифрами, которые предоставил Кармелид.
-Мне ее жаль, — одними губами ответила Моргана и уже в голос спросила, — а ты не пробовала ставить Марди на место, королева? Ты же королева, да?
-Она заручилась поддержкой двора, ее полюбили все, а меня никто. – Гвиневра тихонько положила голову на плечо Леи, и девушка принялась гладить ее по светлым волосам.
-Давайте мы ее просто отравим, — предложил Монтессори, с трудом удерживаясь от того, чтобы не рассмеяться от вида, который приняла Моргана, артистично закатывая глаза.
-Ты что! – Гвиневра даже дернулась, — она же беременна! От моего отца! Это грех!
Моргана пришла в ярость. Цифры не складывались окончательно, а еще в памяти противно всплыл факт того, что Марди попыталась прийти к ней и просить вытравить плод из ее чрева, пока Моргана еще не отошла от смерти своего нерожденного ребенка, и она огрызнулась:
-Тогда не жалуйся! – и, сердито склонилась над расчетами, водя перепачканным в чернилах пальцем по строкам. – Да почему не сходится-то? Должно быть четыре сотни золотых к четырем сотням золотых, а выходит, что получил он четыре сотни…
-Леди Моргана, к вам письмо! – нарушил ее размышления паж.
-Разумеется, ко мне письмо! – Моргана с раздражением выдрала из пальцев пажа свиток, пробежала его глазами и нахмурилась.
-Ч…что, — дрогнула Гвиневра, едва не умирая от страха, чувствуя. Как ее сердце бьется в неровном ритме, готовясь остановиться. – Что?
-Нет, нет, ничего! – Моргана успокаивающе взмахнула ладонью, сообразив, что Гвиневра вот-вот лишится чувств, — он жив! Все живы.
-Тогда, если позволите…- Монтессори учтиво склонил голову, — не поделишься, леди Моргана?
-Король Артур, — Моргана медленно вернулась к строкам, которые вызвали ее удивление, — останавливает боевые действия с принцем…
-Перемирие? – обрадовалась Лея.
-Молчи, — попросила Моргана, — останавливает боевые действия с принцем де Горром, чтобы обсудить предложение о новом устройстве мира, выдвинутое принцем Мелеагантом де Горром. И еще… Артур просит, чтобы я приехала на переговоры.
Она в раздражении отшвырнула письмо в сторону, странное буйство было в ней:
-Он не может принять решение и вызывает меня!
-Тебя? – Гвиневра оскорблено встала, ею двигала любовь. Она поняла, что Моргана поедет в лагерь войны, увидит там Ланселота… О, сколько бы она отдала за эту возможность! – Почему тебя? Я же…его жена! Я…
Она не понимала со всей отчаянностью истерзанной любовью души, что речь идет о мире, о народе, о Камелоте. Ее вмешательство помешает. Она ничем не поможет. И вообще – какой глупец потащит на переговоры королеву, которая не знает даже сколько провинций и деревень принадлежит Артуру?
-Почему не я. Почему не я…- она обезумела вмиг. Она готова была рвать на себе волосы, и ее лихорадило как в горячке. Совершенно разбило ее это известие.
В былое время Моргана нашла бы слова утешения или поддержки, или причину, по которой стало бы понятно – «почему не я», впрочем, фея нашла их и сейчас. Уже не пороге залы, услышав причитания Гвиневры, ее безумие, Моргана ответила:
-Да потому что ты глупа, как тыква!
***
-Бред! – Кармелида бросало в жар. От сказки, от слов Мелеаганта, от его присутствия, от всего и всего… — Нет никаких Чаш, ты…обманываешь!
Кармелид более не сказал слова, которое так и хотело сорваться с его уст, потому что за спиной Мелеаганта он явно увидел вдруг, как заклубилась тьма и… что-то желтое, похожее на три пары горящих, словно бы кошачьих глаз, моргнуло из этой тьмы и тотчас пропало, испарившись вместе с этой тьмой. Крик застрял в горле Кармелида:
-А… — он не мог промолвить больше ничего, так его объял ужас и дрожь, невиданная прежде. Прошла по коже. В панике он взглянул на Мелеаганта, пытаясь понять, что это было, и тотчас вскочил, увидев, как в его зрачках мигнул тот же желтый огонек и исчез.
-Сядь, — снисходительно приказал Мелеагант, и обратился к Артуру – еще более растерянному и непонимающему, — а тебе продемонстрировать, что так напугало доблестного герцога?
-Не стоит, — вместо Артура ответил Ланселот, — Мелеагант, пожалуйста. Не надо!
И от испуганного Кармелида, в силу опытности лет, не ускользнуло то, что Ланселот и Мелеагант общаются между собой куда лучше, чем того можно было ожидать. Подумать только – нетитулованный, по факту даже безродный рыцарь и наследный принц! Будто уже знакомы, будто встречались раньше, намного раньше…
И тот послушал Ланселота и не стал демонстрировать ничего королю.
-Я..- Артур словно пребывал в каком-то своем мире, он почти не слышал постоянных перепалок герцога, не видел его страха и фантастического подпрыгивания с места, он пытался думать, погрузившись полностью в события, которых не мог уже изменить, — я не могу понять только одного…
-Только одного? – Мелеагант с трудом удерживался от шуток.
-Чего же? – тихо спросил Мерлин, — Артур, сын Утера, Мелеагант рассказал правду о Граалях, один пробудился и сила его в Мелеаганте…
-И теперь я хочу, чтобы ты пробудил второй, — прервал друида Мелеагант, — Артур, мы сможем найти равновесие в мире, если каждый из нас вберет в себя по Граалю, если мы вернемся к изначально начертанному, к тому, что два человека из разных родов должны быть сосудами сил Грааля…
-Почему ты сам не примешь в себя силу второго Грааля? – тихо спросил Артур. Уриен закатил глаза и откинулся на спинку кресла…
-Ты хочешь это знать? – спросил Мелеагант также тихо, но если голос Артура звучал устало, то голос маскировал опасность. – Я скажу…Мерлин, не вмешивайся. Я скажу, да. Не думай, что я утаю от этой правды тебя, Артур.
Мелеагант поднялся из-за стола переговоров и Кармелид поспешно сел на свое место. Не желая встречаться лишний раз взглядом с Мелеагантом. Ланселот настороженно следил за принцем, словно его хождения взад-вперед по шатру причиняли массу неудобств его чувству безопасности.
-Цена за силу, отданную одним Граалем – это сила, которая кипит внутри и не находит покоя, — заговорил Мелеагант, тщательно выбирая слова. – Я живу…не стану скрывать, в аду. Я вижу лик смерти, я вижу Тени, я вижу иногда больше, чем хочу видеть. Я слышу, как смерть ходит по миру. Я слышу ее в голосе ветра…
-В тебе умер поэт, — фыркнул Уриен, но и в этот раз Мелеагант не стал реагировать на его шутку.
-Я знаю, что мои слова тебе кажутся безумными, Артур, но цена за силу второго Грааля еще выше. Там ты приносишь в жертву то, чем дорожишь. Того, кем дорожишь. Двум чашам нельзя быть под властью одного владельца и оставаться при этом тому владельцу в мире людей полностью, не выйдет. Власть – это трагедия, а власть над двумя изначальными элементами сил – двойная трагедия. Вороний Грааль пробудился во мне, он отдал свою силу мне, пока я жив – Грааль не спит, пока я жив – сила его во мне, она дарует мне способности… это Грааль смерти, хаоса, войны. Разрушения. Но баланс нарушен, потому что второй Грааль, первый, Священный, еще не влился в свой сосуд, из-за вмешательства Леди, чтоб ее, Озера…
-Она названная мать твоей жены, а ты избавляешься от родственников…- Уриен снова не удержался.
-И она испортила ей судьбу, терзала ее, как терзала и тебя…- Мелеагант неожиданно взглянул на Ланселота и тот прикрыл глаза, прогоняя слишком яркий образ этой женщины. – Перед своей смертью она открыла мне, где второй Грааль и сказала, что есть цена, которую я должен буду заплатить, если захочу обладать двумя Чашами. Я должен принести в жертву того, кто мне дорог, но…
Мелеагант остановился рядом со своим теперь уже пустым креслом:
-Мне дороги только два человека: мой названный брат Уриен Мори и моя возлюбленная Лилиан. Никого из них я в жертву не принесу никогда…
-Стоп, что? – Уриен посерьезнел мгновенно, не веря своим ушам, поднялся, — ты…отказываешься от силы второй Чаши… это же то, о чем ты мечтал!
-Ради тех, кто мне дорог я пойду на многое, — ответил Мелеагант.
-Ты идешь против своей сути. – Уриен не верил. – Это же…ты!
-И пойду дальше, — заверил Мелеагант. – Мерлин, прекрати так смотреть на Артура, он от этого не поумнеет!
И принц снова заходил по шатру, продолжая свое рассуждение, а Уриен медленно сел на место в изумлении и произнес, все еще пораженный:
-Я думал, ты просто самовлюбленный… оказывается, ты нас любишь! Вот и молчишь… — у Уриена вообще, похоже, мир переворачивался в голове, впрочем. Оно так и было. Властолюбивый Мелеагант отказывался от власти, чтобы сохранить ему и Лилиан жизнь.
-Пожалуй, я поторопился уходить в кораблестроители, — не удержался Уриен, вспоминая, что недавно еще был зол на Мелеаганта за его вечную тягу к тайнам и загадкам, к умалчиванию…
-Значит, ты предлагаешь разделить силу Граалей? – уточнил Артур, — и…мир…
-Да. – кивнул Мелеагант, — нужен кто-то, кто примет из числа твоих людей, силу Грааля в себя. И тогда мы сможем восстановить мир, я буду править в своих землях, ты в своих, попробуем очистить Тракт сообща, постановить на место некоторых…
Мелеагант искоса взглянул на Кармелида, который поежился под его взглядом:
-Герцогов на место… нам не надо воевать, у нас один народ. Мой найденыш, моя Лея – жена твоего рыцаря Персиваля, мой граф Уриен Мори любит Моргану, которая твоя сводная сестра.
-Ты ее не получишь! – мысли о Чашах выдуло мгновенно. Артур стиснул кулаки. – Она не твоя! Не смей даже…
-Артур! – воззвал к нему Мерлин. – у тебя есть жена…
-Которая спит вот с этим! – Артур резко вскочил, пихнув Ланселота кулаком под ребра, и рыцарь согнулся со стоном от боли.
-А? – хором воскликнули Мелеагант, Уриен и Кармелид. Кармелид возмутился:
-Как ты смеешь лгать о моей дочери? – хотя прекрасно знал правду.
-Весело вы там, в Камелоте живете, — резюмировал Мелеагант, разводя руками.
-А безумец все равно я! – обиделся даже Уриен, — люблю, видите ли, не ту…
-Господа! – Мерлину пришлось восстанавливать порядок, он силой усадил кипящего ревнивой злобой Артура на место, — сядь же, сын Утера! У вас народ, вопрос глобальный, а вы…прекратите! Артур, идея Мелеаганта хороша, если удастся найти кого-то, дитя… влить в него силу второго Грааля, вы разойдетесь по своим замкам, и не будет войны. Вы будете зависеть друг от друга!
-Он привел саксов на мою землю, — Артур с ненавистью и вызовом взглянул в лицо Мелеаганту, — они лили кровь нашего общего народа!
-Допустим, — не стал спорить принц, — но ты, Артур, не защитил их. Считай, это была проверка тебя как короля, которую ты не прошел!
-А ты обрек их на голод! – взвился Артур, — а потом привез хлебов, чтобы тебя славили как защитника и посланника небес!
-А ты, — парировал Мелеагант, — не вини меня в голоде, а вини засуху и казнокрадство. А про то, что меня славили – так не ты ли это начал? К тому же, народ любит, когда о нем заботятся. А что сделал ты? Свалил все управление на Совет, где из числа советников три с половиной нормальных управляющих, а остальные либо честные, но недальновидные люди, либо Кармелид?
-А ты зато казнил большую часть своих советников!
-Это были не мои советники, а советники моего отца, — не сдался принц, — они мне были не нужны.
-Отправил бы их прочь, вернул бы домой! Ты жесток со своими соратниками.
-А ты жесток с теми, кто тебя любит. Что ты сделал со своей женой такого, что она предпочла короне безродного…без обид, Ланселот, рыцаря?
-Не смей говорить о ней! – попросил Ланселот. – Не надо впутывать ее свет в это.
-Я уже молчу о том, что ты сделал с Морганой, — Мелеагант будто не заметил возмущение Ланселота.
-Вот Моргану я тебе не прощу, — вклинился Уриен, — она потеряла ребенка! Твоего ребенка!
-Она подарит мне еще одного наследника, — не в ту сторону отреагировал Артур, — и он, если я сочту твое предложение достойным, принц, примет силу Грааля…
-Вряд ли подарит, – тихо промолвил Мерлин, и все затихли как-то сразу, с удивлением глядя на друида. Он же поморщился, словно от боли, которую долго таил, — отравление, которому она подверглась, нанесло ей серьезный вред, как женщине. Если бы… она не скиталась, нормально питалась бы и жила в хороших условиях, не зная холода и голода, можно было бы восстановить все, но сейчас…
Мерли не договорил. Предательская слеза выскользнула из его глаза, и он торопливо смахнул ее, пока остальные сделали вид, что не видят ее. Мерлин таил это долго. Он не только разрушил ее семью, ее жизнь, вверг в царство кошмаров и горя, но и не смог полностью спасти ее. Он спас ей жизнь, но Моргана не могла продолжить ее более… знала она или нет – Мерлин только боялся предположить, хоть и чувствовал, что она знает об этом где-то женским сердцем. Потому и избегает вопросов Артура о том, подарит ли она ему наследника, боясь, что если Артур узнает правду – то оставит ее… короне нужен наследник. Моргана не сможет его иметь. Гвиневра же Артуру изменила и теперь Артур не посмеет и не сможет более коснуться ее, не возненавидев себя при этом.
-Да-а, — Мелеагант смутился, — хм, неловко.
-Она знает? – тут же спросил Ланселот, — я знаю, что моя приемная мать, Леди Озера лечила многих женщин… может быть, Лилиан что-то знает? Если отвести Моргану…
Сначала Ланселот растерялся, но потом пытался сразу же придумать выход для нее. Что-то же должно ей помочь? Совсем они на небе обалдели, сваливать на одну женщину столько бед?
-Это неважно, — Уриен тоже был где-то в своих мыслях, — мне она нужна любая. Пусть она не подарит мне наследника, я…
-Она не твоя, — прошипел Артур.
-К переговорам! – напомнил Мелеагант, — хотя, переговоры явно в тупике.
-У меня предложение, — Кармелид поднялся. Он заговорил дрожащим голосом, словно сам не был уверен в своих силах, — мы говорим уже не первый час, уже полдень. Наши люди устали от
ожидания, а мы ни к чему не пришли и не придем. Как бы мне не хотелось это признавать, предложение Мелеаганта мне нравится…
-Тебя не спросили! – отозвался Мерлин.
-И, — Кармелид решил, что если не замечать друида, то друид замолчит, — я хочу, чтобы наш народ процветал дальше. Я не хочу войны. Но мы в тупике. Я предлагаю взять паузу, то есть – прекращаем всякое волнение и столкновение, и…
-И? – Мелеагант взглянул с интересом, — что за «И», герцог?
-Вызываем Моргану, — вздохнул Кармелид, — она за всякие Граали со стороны Камелота разбирается лучше нас.
-Кармелид сказал что-то умное, — Мелеагант взглянул на Уриена, — или я спятил?
Сердце Уриена затрепетало. Он почувствовал необыкновенный прилив сил – Моргана! Он сможет увидеть ее…
-Уриен не с нами, — догадался Мелеагант, — хорошо, вызывай Моргану, раздумывай, Артур. Боевые действия, столкновения я прекращаю. Более того – наши армии отойдут еще по сто шагов назад – это мое условие…
***
Армии двух сторон ощутили разрядку. Постепенно отступали и солдаты де Горра и солдаты Артура. Выходило, понемногу, что правители решили договориться и это радовало. Персиваль уже представлял, как вернется домой, к Лее, как закружит ее по всей зале, а затем увезет в свое поместье, где у них будет большая семья, трое детей, яблоневый сад… рыцарь уже видел, как он будет брать свою Лею за руку и водить ее по тропам сада и по дому, показывая ей все-все-все, как она будет знакомиться со слугами, которые будут кланяться ей и называть ее госпожой, как у нее самой будет служанка…
Когда Персиваль уходил с Артуром, ему казалось, что его счастье невозможно, несбыточно и хрустально. Но сегодня, когда два противника встретились под шатром на поле боя и вели долгие переговоры, после которых Артур вернулся в явной растерянности и задумчивости, надежда появилась. Счастье, кусочек тихого Авалона все яснее проступал в его мыслях.
Но не все было гладко. Некоторые воины из числа молодых солдат вдруг возмутились:
-Сегодня не будет боев? – спрашивали они друг у друга. – Почему мы отступаем? Мы готовы сражаться.
Атмосфера напряженности должна была разрядиться почти полностью, но этого не происходило, зловещий зверь фанатической юности, когда безрассудство имеет почти что романтический окрас, когда смерть не ясна, и кажется безумной далекой, плотно засела в рядах.
-Прекращены боевые действия, до распоряжения короля! – объявили в разных точках лагеря.
-Как? Почему? Что такое? – зашумели молодые солдаты, пока уже бывавшие в боях только переглянулись многозначительно, дескать, наконец-то, боги услышат нас. Воины хотели домой, а не убивать своих же земляков.
Но не всегда воины хотят одного и того же. Молодость требовала крови, мести за павших товарищей. Тот, кто собирал отряды, хорошо поработал с их духом, внедрив мысль о битве до конца, о битве ради битвы и теперь это вставало боком.
Напряженность атмосферы росла, когда прошел слух о том, что Кармелиду не нравится решение переговоров, что он выступает резко против.
-Если герцог против, а он был там, значит, у него есть к этому основания! – решили воины.
-Угомонитесь, — потребовал Гавейн, — Кармелид трус. Он всегда действует против Мелеаганта, боясь его.
-Мы тоже против Мелеаганта! – громыхнули в толпе и кто-то подхватил этот вопль.
-Опомнитесь! – Гавейн выскочил перед армией, перед отрядом молодых солдат, — прекратите! Вы повинуетесь королю.
-Мы отомстим за его унижение! – звонко прокричал чей-то голос и снова его поддержали восторженным, звериным воплем.
-Хватит! Это приказ! – Ланселот, услышав шум, оказался рядом. – Это конец войне, не вашего ума дело, что за переговоры проходят между королем и принцем, ваше дело – служить королю…
Напряжение схлынуло…пусть и не до конца. Но дальше было хуже. По лагерю прошел шепот, и это вновь взволновало армию:
-Моргана! Король вызвал Моргану!
-Переговоры, — решительно промолвил Персиваль, — она нужна.
-Женщины, — пренебрежительно отозвался Гавейн, — она уже не смогла договориться с Мелеагантом и сейчас не сможет.
-Она будет вести бои, — решили молодые солдаты и воспряли духом. И тут же, кто-то из не особенно умных решил:
-Давайте покажем к ее приезду нашу удаль? Сделаем вылазку! Покажем королю, чего мы стоим! Он сомневается в нас!
Сказано – сделано. В нарушение всяческого приказа и порядка две дюжины молодых солдат – решительных, жаждущих войны и славы, решили сделать вылазку и нанести урон врагу.
-Покажем, чего стоит наш король! Покажем, чего стоят наши клинки!
-Идиоты, остановитесь! – Гавейн находился среди простых солдат и видел их возмущение, он стал свидетелем их сборов на опасное дело и вместо того, чтобы донести об этом до полководцев, попробовал воззвать к их рассудку. Но это было такой же ошибкой, что взывать к милосердию дикарей и варваров.
-Убирайся, Гавейн! Тебе не место среди нас! Ты трус! Ты предатель! Убирайся!
Но он попытался остановить их сам, опираясь на то, что у него было еще недавно и то, что он сам утратил.
-Прочь, Гавейн! – убеждали его.
Но кто-то из молодняка, пользуясь численным превосходством и неожиданностью своего порыва, подошел со спины к рыцарю и…
Гавейн даже не понял, что произошло, когда почувствовал ужасную боль в области сердца. Он был старым воином и потому, услышав об отступлении, снял доспехи, и сейчас, когда его разум пытался удержаться на краю сознания, он сумел зацепиться мутнеющим взором за обломок копья, торчавший теперь из его груди.
Копье вошло в спину, пропоров его жизнь и перекрывая возможность для вздоха или вскрика – задевая легкое, тараня и его.
-Что здесь прои…- Персиваль со своими людьми услышал шум, и началось невообразимое. Запылали факелы, тотчас бунтовщиков окружили со всех сторон и те поспешили сдаться.
-Нет! – Персиваль бросился вперед и вовремя – Гавейн, словно жук, наколотый на веточку деревенскими ребятишками, медленно сполз по копью, вгоняя его еще глубже. Он упал на руки своему соратнику, бессильно мотнулась его голова, а взгляд…
Не так страшна смерть, как пелена, которая медленно проявляется во взоре, как то остекленение, которое превращает взгляд человека в страшную бездну, в провал…
-Гавейн. Прошу тебя… — Персиваль бессильно шарил по окровавленной груди Гавейна руками, не зная, как ему помочь, не зная, не понимая… Гавейн – сильный Гавейн вдруг…умер?! Этот человек не мог умереть. Это было невозможно! И все же – он пал. Лишенный титула и славы, заклейменный предательством, пал…
-Все кончено, — тихо произнес Грегори, кладя руку на плечо Персиваля, — встань, друг. Надо быть сильными.
Но Персиваль не мог заставить себя встать. Тогда пришлось бы положить тело Гавейна на землю, а он не мог допустить этого… земля – черная, грязная, холодная…
-Встань, Персиваль. – воззвал Ланселот уже тише.
И Персиваль встал, держа в могучих руках тело рыцаря. Он встал вместе с ним. Этот человек был резок в своих высказываниях к Моргане, к лее, ко всем, но увидеть его смерть было куда тяжелее, чем думал Персиваль. Ноша гнула его к земле, он держал тело Гавейна на руках. Словно дитя, и не мог поверить, что вот так кончается жизнь…
-Еще есть желающие идти и воевать? – спросил Грегори, обращаясь к молодым солдатам, притихшим и напуганным. – По двадцать плетей каждому, и я доложу об этом королю. О каждом из вас доложу! Кто его убил?
Вышел, покачиваясь от страха, юноша с наглыми и прилизанными природой чертами лица. Точеный лик благородства омрачался только страхом. Ланселоту очень захотелось разбить ему лицо в кровь. Огромным усилием воли он сдержал в себе это чувство.
—Сюда иди, Ублюдок! – Кармелид не дождался пока юноша сделает к нему шаг и продрожит до него…
Вместо этого герцог схватил его за руку и швырнул под ноги своим товарищам, и кто-то рывком поставил его за воротник на ноги. Юноша вскрикнул и тотчас. В свете факелов было видно, как по его брюкам расплылось постыдное пятно…
Кармелид сплюнул с отвращением ему под ноги. Ланселот и Грегори, не сговариваясь, взяли его под руки и потащили к шатру короля. Лишь один раз ланселот обернулся и увидел одинокую фигуру Персиваля, который бережно укладывал Гавейна на тяжелое темное покрывало. Рядом с ним неожиданно оказался Кармелид. Слов не было слышно, но герцог явно был пылок в речах. Положив руку на плечо Персивалю, он что-то говорил ему, а рыцарь стоял, понурив голову.
Артур вышел на шум, ему уже доложили. Ланселот и Грегори бросили почти бессознательного, всхлипывающего солдата к ногам короля, тот поспешил схватиться за его ногу и получил сапогом в лицо. Точеность черт обагрилась кровью, Ланселот с удовлетворением выдохнул…
Глава 78
Моргана не стала собирать с собою сопровождение, чтобы доехать до лагеря, куда ее вызвал Артур. Монтессори, впрочем, настаивал на большей осмотрительности:
-Моргана, фея, я умоляю, ну хоть ты прояви благоразумие! Если вдруг что станет с тобою? По дорогам много зла и…
-И что? – спросила Моргана, спокойно отталкивая советника в сторону, — не мешай мне! Чем скорее я уеду, тем быстрее, возможно, закончится всё это безумие.
Монтессори сдался. Он понял, что если Моргана не хочет его слушать – настаивать бессмысленно. Более он не чинил ей препятствий, решив, что лучше пойти иным методом, собрал трех солдат и велел им следовать за нею тихим ходом, не попадаться на глаза и в случае если они обнаружат свое присутствие, пенять на себя. Им полагалась проводить Моргану до лагеря Артура, но в лагерь не заезжать, а тотчас вернуться обратно в замок. Суть дела казалась легка, да и выполнение, на удивление, не подвело, хотя Монтессори не особенно верил в лучшее, но сопровождающие Морганы не выдали своего присутствия.
-Она вас не заметила? – не поверил Монтессори, с удивлением глядя на живых, целых и невредимых воинов.
-Нет, сэр, — хором ответили они.
Этому могло быть только два объяснения. Первое – Моргана очень далеко ушла в своих мыслях и даже не верила в то, что Монтессори может что-то подобное учинить, да и полагалась излишне на свою неуязвимость, второе – воины были хорошие. Второе было, конечно, соблазнительнее, но Монтессори полагал, что устроить Моргане некоторый выговор, когда она вернется, чтобы была впредь осторожнее, все же придется. Подумать только – если бы не его люди следовали за нею, а…враги? Что, не стало бы Морганы, сестры короля, феи, герцогини Корнуэл?
Моргана застала лагерь в упадке. Артур был мрачнее самого себя в минуту отъезда. Кармелид находился подле него и на его присутствие фея, прежде всего, спросила:
-Он что, еще жив?
-И я тебя рад видеть, — кисло отозвался Кармелид, — между прочим, дорогая Моргана, я предложил тебя вызвать.
-Рот закрой, — посоветовала фея, — так, где мой лучший друг?
-Моргана? – лучший друг появился из-за спины феи, он давно заметил ее, он также заметил тени трех всадников, которые отдалились от нее на подъезде к лагерю и развернули лошадей, — Моргана?!
-Ты жив! – фея обняла рыцаря порывисто, на ухо шепнула: — я рада тебе. Она…скучает.
Про то, что случайно оскорбила королеву, выйдя из себя, Моргана уже решила не говорить – не надо рыцарю знать таких подробностей. Потом, может быть, Моргана извинится за свою резкость, но это будет потом… когда-нибудь. Или не извинится – какой смысл извиняться ей за правду? Моргана спешила на переговоры, а Гвиневра – за любовью. Только вот любовь ее могла
ждать, а от решения Морганы могли зависеть жизни. Все-таки, Гвиневра не научилась мыслить по-королевски, нет, никак. Даже Артур в этом плане преуспел больше.
-Гавейн мертв, – приветствовал сестру Артур.
-А? – она даже отшатнулась, потом затравленно взглянула на Кармелида, дескать, что этот человек здесь несет, потом на Ланселота – неужели? Все трое хранили мрачность лика, медленно Моргана обернулась назад и увидела вдалеке небольшое столпотворение и черные покрывала…
-Как это «мертв»? – одно дело, когда Гавейн насмешничал над нею, не признавал, попирал всякое ее достоинство, но он был живым! Он не мог умереть, такие могучие и сильные воины, как Гавейн не умирают «вдруг». Их не берт горячка, они не замерзают в холодных реках и не травятся походной кухней! Их желудок переваривает кору, если нужно, и не пьянеет от самого крепкого вина… так как?
-Как? – повторила Моргана, оглядывая лица трех мужчин. Пытаясь понять.
-Бунт, — коротко ответил Ланселот, увидев, что Артур не намерен отвечать, — из молодых воинов. Им не понравилось, что начались переговоры с Мелеагантом, они попытались устроить какую-то…провокацию, или вылазку – я не знаю. Гавейн их остановил.
-Что с мятежниками? – Моргана взглянула на рыцаря тяжелым взглядом, но эта тяжесть, Ланселот знал, не относилась к нему, она относилась ко всей ситуации…
-Пока ничего, — прошелестел Артур, — я… буду их судить?
Он словно бы спрашивал у мудрых и опытных, как ему поступить с мятежниками. Искал подсказки, ответа в чужих взглядах и будто бы желал прочесть – угадал? Нет?
Моргана медленно покачала головою – она знала по опыту, что суд здесь дурное дело. Будут заступники. Будут те, кто невиновен. Будут плакать, жалобить толпу, и сердце какой-нибудь женщины, матери, жены – дрогнет!
-Мы решим это потом, — пообещала Моргана, осторожно коснулась руки Артура. Кармелида слегка передернуло не то от отвращения, не то от страха… — решим, ладно?
Сколько всего этого «потом» уже накопилось?! Нужно решить с королевой, с ее любовником, с народом, с правлением, с мятежниками… все откладывается на спасительное «потом» до тех пор, пока, очевидно, железный обруч не сожмет горло!
-Мы должны потрудиться, — мягко намекнула Моргана, — вы меня призвали для переговоров, верно?
-Да, — Кармелид взглянул куда-то в сторону черных покрывал, вздохнул, — Персиваль совсем затосковал от горя. Странно, они же не были друзьями. Ругались, как мы с тобой, наверное, Моргана…
-Не надейся, – парировала фея, — когда ты умрешь, я спляшу у тебя на могиле! И никто не посмеет меня упрекнуть в том, что я жестока!
-Злая ты…- вздохнул Кармелид снова. – Со стороны Мелеаганта все готово к переговорам.
***
Уриена залихорадило еще с вечера накануне приезда Морганы. Он не находил себе места, расхаживая между солдатами взад-вперед и дико раздражал всех своим нервным возбуждением. В конце концов, принц решил, что оставлять Уриена среди воинов чревато тем, что его убьют, дабы не мучился, забрал его в свой шатер и теперь граф ходил по шатру взад-вперед, раздражая самого Мелеаганта. За шагами графа внимательно следила одна из теней, вышедшая из тьмы, заклубившейся привычно уже за спиной принца, и иногда пыталась схватить его за ногу, если он проходил слишком близко, от этого граф смешно подпрыгивал и забавно ругался.
-Хватит! – взмолился Мелеагант, понимая, что маятник в лице графа, который мельтешит туда-сюда, отвлекает от чтения, мыслей, всякого творческого или же рабочего процесса, — у меня перед глазами уже десять Уриенов ходят!
Граф покорно сел в кресло, у ножек которого притаилась Тень и Тень, воспользовавшись этим обстоятельством, не могла удержаться от того, чтобы ни схватить графа за ногу, тот дернулся и едва не вылетел из кресла.
-И ты тоже прекрати, — строго велел принц и Тень, мурькнув о чем-то, скользнула в темноту.
-Как думаешь, — Уриен устал терзаться мыслями и решил все же поговорить, — а что нужно предложить Моргане, чтобы она отказалась от Артура и стала моей? Титул за нею, мои земли – ее, мое сердце и моя душа – все ей, но… что еще?
-Ей нужен инстинкт самосохранения, — отозвался Мелеагант, — Артур, не ровен час, обезумеет, предрасположенность у него к этому есть от отца, а вот… слушай, Уриен, не соперничай с ним. Она женщина умная – одумается. Хочешь ее – жди. Просто жди.
-А если убить Артура?- Уриен вроде бы ни у кого особенно не спрашивал и вряд ли размышлял всерьез, но Мелеагант не удержался от замечания:
-Так вот, как я выгляжу, когда ухожу в свои мысли-то…
Между тем в шатер протиснулся паж, с удивлением взглянул на сидящего смирно Уриена и доложил принцу, сбиваясь и нервничая:
-Ваше…ваше высочество, леди Моргана Корнуэл прибыла в лагерь врага, его величества…
-Пошел вон, – посоветовал Мелеагант, давая понять лишний раз, что всякие титулы Артура, чтоб его черти утащили в преисподнюю, Пендрагона, он не признает и признавать, не намерен.
Паж и пошел вон. Он выскользнул даже с каким-то облегчением.
-Черт, — Мелеагант проследил за ним взглядом и крикнул, — эй, паж, вернись!
Уриен видел, как бедный юноша замер, услышав зов принца, видимо, вся жизнь пронеслась у него перед глазами, но потом он медленно вернулся в шатер, гадая, где и когда прокололся и что ему за это будет.
-Мерлина позови, — приказал Мелеагант, — ты чего так побледнел?
-А, Мерлина! – паж едва-едва не задрожал от радости, опрометью бросился вон.
-Все вокруг спятили! – пожаловался принц де Горр, наблюдая за вскочившим с места Уриеном, который принялся мерить шатер принца шагами взад-вперед, туда-сюда…
***
И снова раскинут шатер меж двумя армиями, все присутствующие безоружны, только вот что Мелеагант, что Моргана, что Мерлин обладают оружием куда более смертельным, чем меч – они все маги, в той или иной степени, поэтому снисходительно смотрят на обыск своих соратников и не реагируют на свой собственный.
За стороной Камелота – Артур, Моргана, Ланселот, Кармелид. За стороной принца де Горра – сам принц, Мерлин, граф Уриен Мори. При этом все понимают, кто сейчас будет говорить, и как, посему Ланселот держится в стороне, больше глядя на поле, чем на стол, Артур откинулся чуть назад, на спинку кресла – он устал решать, теперь он сделает так, как хочет Моргана, это неважно… она умная. Кармелид напряженно смотрит то на де Горра, то на Моргану – ему тоже хочется в переговоры, он надеется подстраховать фею, но фея ясно дает понять всем своим собранным видом, что она скорее утопит кого-нибудь, чем покажет то, что ее нужно подстраховать. Уриен тоже не особенно увлечен темой переговоров, он знает Мелеаганта и понимает, что победа уже за ним, Моргана здесь для того, чтобы вывести Камелот из-под удара с наименьшей потерей чести. Уриен не сводит с феи восторженного взгляда… это ее злит и это ей льстит. Она старается не смотреть вовсе в его сторону, но все-таки, какое-то мстительно, дремлющее, когтистое удовлетворение в ней есть – граф всё еще влюблен в нее! Он добивается ее любви, в отличие от…
Артур даже не делает попытки начать переговоры. Мерлин, тяжело вздохнув, берет эту роль на себя:
-Вы все знаете, зачем мы здесь собрались…
-Нет, — тут же влезает Моргана, — не знаем.
-Женщина! – предупреждающе шипит Кармелид, недовольный тем, что Моргана ведет себя самым наглым способом. Однако герцог понимает, что за Моргану готовы заступиться с обеих сторон – Уриен, ланселот и Артур явно недобро смотрят на попытку унизить Моргану.
-Меня не было тогда, когда вы обсуждали все, — напоминает Моргана, — я не хочу довольствоваться объедками информации! То, что понял Артур, то, что услышал Кармелид и то, что они передали мне – это разные вещи, я хочу услышать все из первых уст. Так что, как ты там говорил, Мелеагант? Со сказки начнем? Начинай, я послушаю…
Моргана не Артур, с которым можно вести себя вольно. Моргана фея, и умный советник, ловкий делец. Ей нельзя не угодить на такой стадии переговоров, к тому же, если она согласится сейчас сама… да, определенно, придется еще раз рассказать все, с самого начала для нее. Надо было сразу вызывать на переговоры ее! Не пришлось бы смотреть тогда на глуповатое лицо Артура… не пришлось бы!
-Итак, — Мелеагант улыбается тепло и радужно, но его глаза остаются ледяными, — я расскажу тебе сказку про Леди Озера, две Чаши, двух королей и одного маленького ребенка…
-А я думала, что только я здесь рассказываю сказки, — Моргана подалась вперед, оперлась на столешницу, навалилась даже на нее, несчастную, не удержавшись, краем глаза взглянула на Уриена Мори…
***
Моргана выслушала Мелеаганта очень спокойно, сосредоточенно, задумчиво. Она вся обратилась в слух, и даже не влезала с насмешками и комментариями, вся в один миг став мраморной статуей. Когда Мелеагант закончил изложение старых событий и предложил повторно разделить силу Граалей, найдя кого-то среди Камелота, и жить в равновесии, разделить территории и никогда больше не сталкиваться в битвах, Моргана никак не отреагировала на это, продолжала смотреть перед собою, размышляя.
Кармелид от нетерпения заерзал на стуле. Ему не было ясно, чего она медлит? Почему не дает никакого ответа? Кто ее вообще позвал? С ужасом Леодоган вспомнил, что сам пригласил эту женщину сюда…
Уриену, кажется, вообще было все равно, что она скажет – он наблюдал за нею, пытаясь понять, сказать ли ей, что корабль, который он построил вместе с Матео, носит ее имя, что она губит его, как губит вода, что…
Он путался в своих собственных мыслях, блуждал в них потерянный и одинокий. Никакая сила не могла заставить его смотреть в сторону. Ланселот, впрочем, напротив, смотрел в сторону и явно не желал здесь находиться. Артур сидел, обхватив голову руками, выдавая полное свое бессилие. Мерлин успокаивающе и ласково взирал на него.
-Скажи хоть слово, — попросил Мелеагант и Кармелид отметил про себя, что если недавно принц практически требовал ответа от Артура, то сейчас он действительно…просит?!
-Ты просишь «скажи», — Моргана взглянула на принца, — но как сказать7 и, главное, что ты хочешь услышать? Моя знакомая верила в то, что есть только один Грааль, другой мой…знакомый не верил еще недавно ни в один. Ты говоришь про два – допустим, я знаю, что такое может быть и даже, опираясь на законы магии, верю легко.
-И в чем смущение? – спросил Мелеагант, — господи, Уриен, ты вообще моргаешь?
-А? – граф очнулся, с недоумением взглянул на друга.
-Моргает, — отозвался вместо него Мерлин, — но Мелеагант…
-Моё смущение, — легко прервала Моргана слова друида, чуть-чуть повышая голос, — идет от трех…фрагментов. Во-первых, ты один знаешь место второго Грааля и это, на мой взгляд, бесчестно. Во-вторых, ты не говоришь нам обо всех последствиях своей силы. Они ведь есть. Я знаю, я читаю это… так мы должны знать, на что обречь человека.
Артур с благодарностью взглянул на Моргану. Он никогда не мог бы так смело и спокойно отвечать Мелеаганту. Более того, он не желал этого делать ни за что. Кармелид недовольно нахмурился, Мелеагант, напротив, широко улыбнулся и неожиданно перешел на какой-то другой язык. Уриен от неожиданности подпрыгнул, сначала перепугавшись, что спятил. С Артура слетела вся маска бессилия, он напряженно взглянул на Моргану, затем на Мелеаганта… его знаний не хватало даже на то, чтобы узнать этот язык, не говоря уже о том, чтобы понимать его. В нем было
много согласных звуков и сочетаний, казалось, что на таком языке можно смело вести людей на смерть или оглашать им смертный приговор. Фразы рубящие, колющие…
Уриен слышал примерно такое наречие среди западных племен. Дикая помесь северных грубых наречий с западной быстротой. Он не был особенно удивлен. Это было в духе Мелеаганта взять один из языков, который знает Моргана и не знает Артур и заговорить на нем. Надо было видеть лицо Кармелида! Он даже покраснел от напряжения и злости, казалось, у него сейчас просто глаза лопнут от крови, прилившей к ним. Он не понимал! Эти двое не пустили его в свои настоящие дела!
Ланселот не реагировал. Он понимал одно слово из четырех в лучшем случае, но это его и не беспокоило – рыцарь не сомневался, что Моргана расскажет ему все-все… он опознал такие слова как: «смерть», «семья», «красный», «ход» и даже одно сочетание слов – «под горою три…», но под какой горою и чего три уже не понял. Все-таки, у него не было особенной тяги к языкам, как у его подруги и даже скитания не зародили в нем базовых знаний многих наречий.
Между тем, беседа набирала обороты. Мерлин тоже присоединился, бодро прыгая с этого незнакомого языка на язык бриттов. В результате получалось примерно так – звучала какая-то тарабарщина, затем Мерлин вдруг восклицал что-то в духе:
-Это невозможно! – и снова переходил на этот военный язык.
Мелеагант как-то даже в раздражении отмахнулся от друида, но Моргана понизила голос и что-то сказала ему, принц помедлил, но кивнул Мерлину и Мерлин заговорил опять, уже не перемежая свою речь с языком бриттов.
-Прекратите, — жалобно подал голос Артур, с завистью глядя на то. Как Моргана ловко вскочила из-за стола и, бурно жестикулируя, выводит очередную пылкую и горячую речь.
-Мы все имеем право на голос и обсуждение! – влез Кармелид и все трое замолчали и одинаково взглянули на него – столько презрения во взгляде, наверное, еще никогда не обрушивалось на головы никого из присутствующих здесь.
-Ладно, — неожиданно сказала Моргана, села на свое место, — мне нравится предложение Мелеаганта, оно кажется весьма удобным, потому что прекращает все войны между двумя родами и, более того, пробуждает у нас некоторые…силы.
Она многозначительно взглянула на принца, тот слегка кивнул, демонстрируя полное согласие.
-Мир и сила, равновесие, процветание для бриттов, — подвела итог Моргана. – остался только один факт, который меня смущает…
-Да что тебя опять смущает? – закатил глаза Мерлин,- мы же только что…вир хабен герад алес беспрохен!
-Все-все, — Моргана примиряющее развела руками, — но только один маленький момент…
-Говори, — разрешил Мелеагант, — надеюсь, это сущая мелочь.
-Да пустяк! – отмахнулась Моргана, — кто вберет в себя силу Чаши?
И наступила тишина.
-Я, — продолжала Моргана через минуту, когда так и не пришел ответ, — не могу. Да вы и не позволите мне!
-Фидель! – подтвердил Мерлин, переходя уже на какое-то другое наречие, но его утверждение было ясно и без перевода.
-Артур… — продолжала Моргана, — впрочем, любой взрослый человек…
-Да, — согласился Мелеагант, — я вынес, потому что был еще мал.
-Но дитя должно быть от королевской крови, — задумчиво продолжила Моргана, и тут Ланселот не удержался от быстрого взгляда на нее. Воздух будто бы повис страшным напряжением, казалось, напряжение это можно разрезать…
У Кармелида пересохло горло. Уриен потупил взор на мгновение и снова взглянул на фею. Моргана почувствовала вокруг себя эти странные изменения и не удержалась от вопроса:
-Что?
-Не знаю, что у вас творится в Камелоте, — Мелеагант аккуратно кашлянул, тщательно подбирая слова, которые никак не хотели найтись, — но…
-Я не могу иметь детей, не так ли? – как она угадала? Какая нечистая сила ей подсказала ответ? Может быть она, как всякая женщина и мать, изначально обладала какой-то мистической силою?
Ей никто не ответил, и это было ответом. Ланселот не выдержал:
-Лилиан, может быть…
И он не договорил. Моргана остановила его движением руки:
-Сейчас не надо обо мне, милый Ланселот, до той поры, пока я приму это, пока стану бороться, пройдет много времени, а у нас его нет. Чем быстрее мы разберемся с этим, тем вернее начнем новый виток развития…
Это были верные слова. Но как они дались ей? Как она умудрилась промолвить их, не задохнувшись от обиды, подкатывающей к самому горлу? Как смогла… как у нее нашлись силы на это?
-Тогда откуда? – напрягся Мерлин, — Гвиневра…
-Не упоминай ее, — ледяным тоном предостерег Артур.
-Определись со своими женщинами! – посоветовал Уриен, — у тебя жена, так не смей же…
Мелеагант слегка ударил его под ребра, призывая замолчать – сейчас эта ссора ни к чему. Когда закончится вся эта история с Чашами, тогда он подумает, как помочь Уриену получить Моргану. Да, Артур – человек, он не сможет противостоять стали или яду, не получится. Но это все должно случится потом. Артур закончит свою жизнь как король, который трусливо оставил войну, а тот, кто будет после Артура… там уже будет иной расклад.
-Нам нужен ребенок, — подвела итог Моргана, — ребенок из благородной семьи, королевской, который станет ключом к Чаше.
-Если бы твой пес, — с ненавистью промолвил Артур, глядя на Мелеагант. – не отравил бы Моргану, у меня был бы сын!
-Который должен был тебя убить, – вступилась за принца Моргана.
-Этот пес – мой наставник, — огрызнулся Мелеагант, — который пытался меня защитить от последствий зла, которое явила Леди Озера. Ну, и Мерлин, конечно, подавшись на желание твоего отца…
-Мой отец любил! – Артур с яростью взглянул на принца.
-Это Мерлин во всем виноват, — подхватил Кармелид.
-Хватит! – воззвал к разуму Уриен, — к делу, мы уже знаем, что такой диалог не ведет ни к чему, кроме как к ссоре!
-Нам нужен ребенок…- промолвил Кармелид, и вдруг глаза его радостно блеснули, — у меня скоро родится сын!
-От служанки? – скривился Артур, — Леодоган, это…
Моргана взглянула на Мелеаганта, и быстро промолвила ему на грубом наречии:
-Вир верден ирм ергебен сэйм!
-Да, — подтвердил Мелеагант на общем для всех языке, — это ставит вас в неловкое положение, верно.
«И в зависимость», — закончил он про себя.
-Мы скажем, что это сын Морганы, — предложил Мерлин, пожимая плечами.
-От ко…- начала, было фея, но смутилась, увидев энтузиазм Уриена, — ладно, допустим. Но Кармелид, ребенка должна воспитывать… без скромности – я. Я обладаю магией и я помогу справиться ему с силой…
-Верно, — согласился Артур, — это будет наш…твой ребенок.
-Но он должен знать, что я его отец, — быстро возразил Кармелид, составляя безупречный план возвышения.
-Он не должен об этом говорить, — предупредила Моргана, — а про мать…
-Отошлем ее в монастырь, — Леодоган пожал плечами, — всех дел-то! Ну что. Решено?
Поле битвы не становится кровавым в лучах заката. Поле битвы покрывается задумчивостью. Армии готовятся расходиться, не понимая, как вершатся судьбы мира…
Глава 79
-Это была война без славной битвы! – ворчали воины, поворачивая к своему дому. Даже те, кто следовал за принцем де Горром не первый раз, не имели особенного восторга на этот счет. Каждый солдат хотел вернуться домой, но возвращаться без славы, без победы, без добычи, было так неприятно, так странно и так неправильно. Зачем они шли туда, если изначально (теперь это было понятно всем), не надо было драться? Да, возвращались почти все, но каждого точило сомнение противным скользким червем, что все можно было повернуть иначе, и сдался бы Камелот! Пал бы Артур Пендрагон! А в итоге? Не было битвы, не было крови – лишь выезд одного отряда карателей для разгона и затем странные переговоры, и вот – армия Пендрагона уходит на запад, армия принца Мелеаганта – к востоку и…это все?
Более того – сам принц хранит странное молчание, он не обращается с речью к своим солдатам, не говорит со своими советниками и те только пожимают плечами и шепчутся между собою. Единственный, с кем говорит принц – граф Уриен, который бледен, расстроен и явно пребывает мыслями не здесь. К чему все эти тайны и все эти странные взгляды, вздохи солдат? К чему же бледность графа? К чему война?
-Это была война?- тут же злословят некоторые языки, осмелев от задумчивости и молчания принца. Советники хихикают, посмеиваются, усмехаются – они не понимают этого «мальчишку», как они величают Мелеаганта. Боятся и не понимают. Они думают, что он испугался, был обманут – все, кроме того, что это всё было спланировано.
Мелеагант, словно бы угадывает, наконец, мысли толпы, мысли опасные и скользкие, готовые обернуться заговором, он останавливает своего коня, разворачивает его, и армия тоже останавливается, растерянно переглядывается, дрожат под порывами ветра знамена – красные, черные, золотые, желтые, синие… плетут свое дивное полотно-ковер плащи из чудовищного разноцветья.
Армия замирает послойно, по рядам, доходя до своей точки, образует единый организм. Мелеагант выжидает еще немного, обводя взором свою силу, он не боится этой силы, он знает, как управлять армией и народом.
-Солдаты! – его голос хорошо поставлен, он оттачивал ораторское красноречие по работам греков, и готов к любым пылким речам, к тому же – здесь несложно.
-Солдаты, мои друзья, мои советники! – Мелеагант прикладывает левую руку к тому месту в груди, где у нормального человека должно биться сердце, а у него, как ему кажется сейчас, зияет дыра, прикрытая серебром доспеха, — вам кажется, что ваш принц предал вас, не позволив отведать крови врагов?
Он не ждет ответа, усиливает громкость своей речи так, чтобы никто не успел ответить:
-Но это кровь наших братьев! У нас один народ и одна земля! Нам не нужна война! Она не нужна никому. Их ждут дома так, как ждут нас наши сестры, жены и матери, мы не позволим затевать войну и не оставим наших домов, если можем избежать этого. Мы, каждый из вас, — Мелеагант медленно обводит всю армию взглядом, его слова тонут к задним рядам, но это и неважно, важно не то, что ты говоришь, а как, кому и что звучит в твоем тоне, — каждый из вас, показал, что нам нельзя навязывать волю Камелота, что мы…
Побольше воздуха в грудь:
-Свободны! Мы сильны! Мы едины! Мы не позволим себе покориться перед сыном Пендрагона! Мы показали наше единство, нашу мощь без битвы, и Артур понял…
«Понял он, как же!»
-Понял, наконец, что мы непобедимы в своем убеждении! Мы отстоим наши земли и наше право на независимость от Камелота! Артур отступил, он не посягнет на это наше право… мы же теперь прогоним саксонцев с нашей земли, не позволим им лить кровь наших людей!
Рано или поздно Мелеагант сам пошел бы против саксонцев. Нужно ведь отвлечь свои армии от истинных дел, а саксонцы так удачно шли на эту роль! Вот, против кого он обернет свои армии, чтобы они не обернулись против него! Да, саксонские племена поступали по-разному, некоторые жгли по его, Мелеаганта, приказу, урожай, или убивали на Тракте – но теперь пора очистить земли от этих псов! Без разбора, не деля бывших союзников и нынешних врагов – всех, всех смести, прочь, прогнать, сжечь!
-Славься принц де Горр! Славься, Мелеагант! Славься, славься!
Громовые выкрики. Вот и все. Они снова его. Все! Советники снова верят ему хотя бы для вида, надо будет их заменить – надоели со своим одномерным умом, не могут никак видеть его глубинные планы. Армия тоже его. Она любит крошить саксонцев, в их крови будут славные мечи, не в крови братьев. Речь проста, коротка, но он смог это сделать – перетянул все внимание на свою победу, облек несостоявшиеся битвы в свои заслуги, в дипломатию, в свой ум, а не в поражение или трусость.
Кто-то снова шепчет какое-то злое слово про непройденные битвы и пытается насмешничать. Не успев уловить, как изменилась ситуация меньше, чем за четверть часа, и тотчас, чья-то солдатская рука, не успевает Мелеагант обернуться, прокалывает шутника насквозь. Убийцу поддерживают одобрениями, Мелеагант делает вид, что не видел – они точно его. Все… теперь уж точно.
***
Гавейна решили хоронить в Камелоте. Моргана вообще ничего на этот счет решать не собиралась, она сразу поймала Ланселота, отвела его, чуть ли не за руку, в сторону, и потребовала рассказать, что вообще тут было, про битву, про Артура, про мятеж…
-Знаешь, ты аккуратно, — предостерег Ланселот, — некоторые итак полагают, что мы любовники, а ты еще так…
-Я женщина свободная, что хочу, то и ворочу, — обозлилась фея, — рассказывай!
-У Артура спроси, — предложил Ланселот, — к слову, как он поступит с Гвиневрой? Он ведь сказал, что будет разбираться после возвращения с войны…
Моргана дернула плечом в раздражении:
-А никак! Ни развода, ни ссылки не будет. Просто будет уделять ей еще меньше времени и внимания, чем прежде, и больше внимания мне. Он же… он не сможет, надеется, что оно само все исчезнет. Конечно, я ему пока не сказала, что так это не работает, скажу, если он где-нибудь ошибется или обидит меня…
-Когда ошибется или обидит, — мрачно поправил ланселот.
-Пусть так! – фея не стала спорить, — но, знаешь, я его убедила, а он и рад, что можно ничего не делать. Если мы будем делать вид, что ничего не знаем, то мы и не знаем. Все просто. Ну, и ты теперь неотлучно при мне, конечно, войдешь в мою свиту, он обещал мне титул принцессы, хотя, титул герцогини мне уже Монтессори отдал… суть не в этом, ты теперь принадлежишь к моей власти, скорее.
-А из Совета я исключен? – Ланселот был даже рад тому, что теперь он будет проводить больше времени с Морганой, все возвращалось на круги, на которых и должно быть.
-С какой радости? – фыркнула Моргана, — нет, только смерть тебя разлучит с Советом! И то, если ты умрешь раньше, чем я, не факт, что смерть тебя спасет, но это все неважно, мы успеем это обсудить, расскажи мне, что у вас здесь было в полной картине…
Артур тоже не решал о Гавейне. Он думал о том, что скоро в Камелот, как посол, будет прибывать Мерлин, и он найдет, верно, найдет, слова для поддержки его, Артура! Он поможет ему утешиться от измены жены, о которой Артур стал забывать, отмыться от унижения, которого, вроде и не было, а вроде бы и скребло на душе – Мелеагант так легко заставил его делать все, что Артур не хотел, быть может, делать! Никакая сила не могла теперь сладить с этим фактом. Немного радовало то, что ему не нужно было разбираться с Гвиневрой и Ланселотом. Моргана нашла слова и убедила Артура не делать ничего, она брала Ланселота в свою свиту и говорила, что теперь они с Артуром ближе друг к другу, а Гвиневра… а черт с нею!
Что до Персиваля… он скорбел. Он изначально не был человеком решений где-нибудь, полагаясь только на приказ и на сердце. Он знал, порою, как поступить правильно и как поступить должно, но выполнять что-то сам, без приказа чужого, на поле боя – это было не к нему.
Ланселот же считал, что он не вправе решать о Гавейне. Он полагал себя без пяти минут трупом, пока Моргана не успокоила его и не сообщила, что Артур собирается сделать ровным счетом ничего и с ним, и с гвиневрой, так что – беспокоится особенно не о чем, и незачем.
О Гавейне распорядился Кармелид. Распорядился спокойно, и не решившись все же потревожить кого-то, он решил, что если эти все юнцы не могут позаботиться о павшем товарище, это остается ему – опытному и мудрому.
-И старому, — мстительно добавила Моргана, когда Кармелид высказал эту мысль вслух.
-Я молод душой, — обозлился герцог, заметив, что Моргане неожиданно очень идет ее походно-боевой наряд, выполненный из грубоватой на вид ткани, с вкраплениями кожи и металла.
-Но стар телом, и этот факт не изменит ничего, — не согласилась фея, и снова вернулась к прерванному разговору с Ланселотом, мгновенно посерьезнела.
-Ты поосторожнее, Морганочка, — ласково предупредил Кармелид и Моргана дернулась от отвращения, но успела схватить за руку Ланселота, умоляя его этим жестом ничего не предпринимать, потому что он был готов к любым мерам, — я, все-таки, что-то…значу.
Это было слишком откровенно. Моргана выпрямилась, мгновенно стала напряжена, как струна на греческой арфе, ее лик потемнел, но Кармелид все-таки добавил, ничуть не смущаясь присутствия Ланселота:
-Однажды, милочка, Артур падет. Я дождусь этого часа.
Не говоря более и слова, он развернулся и, как ни в чем не бывало. Отправился распоряжаться о похоронах Гавейна в Камелоте. Ланселот проводил его ненавидящим взором и промолвил ему в спину:
-Знаешь, Моргана, он ведь может случайно умереть.
-Пока нельзя, — возразила фея, — но после… скоро будет можно. Я боюсь, тебе придется уступить мне право перерезать ему глотку!
-Ты, конечно, дама, моя подруга и сестра короля, но я сам слишком уж сильно жажду познакомить его голову с каменной стеной.
***
Живы! Живы, живы! Сама улица радовалась этому, сам замок принца де Горра, обыкновенно мрачный и неприступный будто бы расцвел от одного вида возвращающейся армии принца. Что началось! Трубили рога, горны, арфы, тут же появились уличные барды и поэты, зазвучали колокола, возвещая «Славься!», славили, кричали, обнимались…
Лилиан сбежала к принцу по ступеням, не утерпела, слишком жгло сердце, бросилась в его объятия, закружилась, впервые не смущаясь толпы придворных. Впервые не смутилась и поцелуя, которым он ее встретил – поцелуя крепкого и живого, обжигающего.
-Моя будущая супруга! – Мелеагант снова и снова обнимал ее, выдавая то, что скучал по ней. Она же не в силах была это остановить, не замечая ничего, плакала и смеялась от радости одновременно и даже не почувствовала сразу, что значат его слова «будущая супруга» и его обещание. Данное перед боями. Тоже не вспомнила…
Понемногу стихли первые порывы веселья и радости, Лилиан нехотя отстранилась от принца, и принялась оглядывать вернувшихся из похода воинов, ища своего друга, графа Уриена. Тем временем принц уже успевал раздавать указания, шествуя в замок, распоряжаясь по поводу празднеств, заседаний, вслушиваясь в отчеты. Он шел спокойно, приветствуя и бросая на ходу:
-Шенье, зайдешь ко мне через час! Кринис, горячую ванную. Эстер, к пиру пригласите Матео, не забудьте. Наш священник еще жив? Прекрасно – пусть проводит достойно тех, кого мы потеряли, это немного. Но всё же. Триста серебряных монет за каждого потерянного воина выдать их семьям – Рене, запиши. Сэр Тристан, вам еще предстоит отчитаться за задержку конницы! А как без моего участия собрали налог? Нет, прошения я буду смотреть только завтра. Так, а почему недобрали с пашен? Шоврез – разберитесь немедленно, у вас время до полуночи. Заседание состоится, нет, сегодня я этим заниматься не буду, Лео! Заседание состоится завтра, на рассвете, сегодня я устал! Все на пир! Прошу! Где певцы? Да хоть с улицы – мне все равно, а испанцы подписали договор?
-Уриен! – Лилиан, наконец, заметила бледного графа, подлетела, счастливая, — как я тебе рада! Что с тобой?
Он выглядел будто бы раненым, но никакой раны видно не было. Его рана приходилась на сердце, легла крестом на самую душу, продырявила ее, спекла любовью, причинявшей столько болезненных мук.
-Это он из-за Морганы! – хохотнул кто-то из придворных. Шутливо задев Уриена по плечу ладонью, но тут же отстранил ее, заметив взгляд графа, и торопливо пошел дальше, не успела Лилиан его, как следует, разглядеть.
-Морганы? – Лилиан взглянула на изможденное бессонницей и тревогой лицо графа и тихо спросила, — а что Моргана изволила делать на поле боя? Ее что, звали туда?
-Артур ее вызвал! – как этот чертов принц мог одновременно распоряжаться, слушать доклад от своих слуг и еще замечать ее вопросы, адресованные даже не ему?!
-Испугался! – визгливо заметил женский голос, — испугался славы нашего принца!
Громыхнули смехом. Лилиан схватила Уриена за воротник, смогла его отвести в сторону, он был выше ее, крупнее и сильнее, но не сопротивлялся, отдавая себя полностью на милость судьбе.
-Что она сделала с тобой? – Лилиан слегка коснулась щеки графа и тот даже не почувствовал ее прикосновения. Неожиданно, не успела целительница произнести и слова, как Уриен вдруг ткнулся ей в руки головою, и его плечи мелко-мелко затряслись.
Целительница не сразу сообразила, что граф…плачет! Плачет, как плакала она, или Лея… плачет от любви к жестокой фее, или, быть может, жестокой жизни и хрупкой фее, которая не смогла противостоять судьбе, а просто поддалась ей, стала удобной, приспособилась? Научилась выживать и лгать, обманывать, предавать… она решила, что стоять против течения слишком больно и просто влилась в буйные воды. Ее детство разорвал обман и она стала лгать, ее путь вел через мир жестокости, боли, преступлений и она стала частью этого мира, не деля плохое и хорошее, не ставя на душу клейма, пыталась выживать, пыталась не выделяться из окружения, пока не поняла, что огонь внутри нее сильнее и тогда наступила минута конфликта между миром реальным и миром в душе. Ее сущность – быть феей, целителем, помощником людей, мудрым советником, а она обратила все это против себя самой. Сила, предназначенная для исцеления, стала исследоваться как магия, как сила, способная покорять, ломать, менять. Душа, назначенная быть опорой и надеждой для людей, наполнилась осколками – ступишь и кровь… пальцы пытаются собрать осколки, выскрести их из души, чтобы оставить ее чистой, возродить, но не выходит – пока достаешь осколки, режешь пальцы, а осколки выскальзывают из окровавленных рук.
Лилиан не была хороша даже в собственном утешении, а тут…граф, воин, друг Мелеаганта. Да только то. Что принц де Горр называл Уриена своим братом и другом, уже должно было говорить о том, что у этого мужчины нервы, словно канаты, а выходит, что и он может быть таким…хрупким? И из-за кого? Из-за чего? Из-за Морганы!
Лилиан пыталась полюбить Моргану, когда поняла с тем, что Ланселот привязан к ней, но не смогла. Она жалела ее, сочувствовала и даже побаивалась, но сейчас, на какое-то мгновение, Лилиан ее возненавидела. Как эта Моргана может спокойно жить, если знает, что она делает с людьми? А она знает! Такие всегда знают!
-Как же она спит…- прошипела блуждающая в своих мыслях Лилиан, поглаживая Уриена по голове и плечам, он понемногу успокаивался.
-А она не спит, — тихо сказал Мерлин, неожиданно оказавшийся подле нее и с тихой печалью глядя на ее слабые попытки утешения.
***
-О, теперь мне неловко, — заметил Монтессори, когда унылая встреча, нарочито фальшиво-радостная, от чего становилось еще дурнее, наконец, закончилась, и народ отправился на организованные празднества.
-Это почему? – спросила Моргана, наблюдая за тем, как тело Гавейна увозят к кладбищу на повозке, а за ним, слепо спотыкаясь, идет Персиваль и Лея цепляется за его руку, словно так будет легче дойти.
-Потому что я рассчитывал на смерть Кармелида, — нельзя было понять, говорить он серьезно или же шутит, потому что лицо его сохраняло самую неожиданную мрачность, но уголки губ предательски подрагивали…
-Это им неловко, — Моргана взглянула вполоборота на короля и королеву, которые даже не обмолвились словом с момента прибытия Артура ко двору. Гвиневра сбежала по ступенькам замка, задыхаясь от собственного счастья, но Артур мягко отстранил ее, и даже не взглянул в ее сторону. Ланселот поглядывал на королеву, вмиг осиротевшую. Лея брела с Персивалем, они теперь были мужем и женою, и ничего не могло изменить уже этот факт. Агата стояла тут же, но она хлопотала подле Марди, которая счастливо взирала на торжествующего Кармелида…
-Когда ей рожать? – тихо спросила Моргана, глядя на Марди, которая что-то тихо говорила герцогу.
-Ну… — Монтессори замялся, — я не слежу за женщинами, откуда мне знать.
-Ты знаешь всё! – категорично заявила Моргана, — когда?
-Месяца полтора, от силы два, — сдался советник, Моргана сплюнула на Землю, как делали это часто воины или проститутки с Тракта.
-Герцогиня! – ухмыльнулся Монтессори, — благородный плевок…
-То ли еще будет,– пространно промолвила Моргана.
***
-Папа! – Гвиневра попробовала броситься к единственному, оставшемуся ей близкому открыто человеку, но наткнулась на его полное недоумение, он, конечно, ее не оттолкнул в сторону, но немного отстранился, когда она обвила его шею руками. Кармелид знал, что Гвиневра поймана с поличным, видел, что она не нужна Артуру, выходило, что его проект не оправдал своих надежд. Он любил дочь, но то, что она так глупо поступила и неоднократно – сдавливало герцога. Кармелид решил, что если он будет больше уделять времени Марди, то тогда все вокруг решат, что он полюбил служанку по-настоящему и у него будет полное влияние на ребенка, в котором потечет сила Грааля! И тогда уж Леодоган позаботиться о своей дочери! Он найдет ей удачную партию, сместит Артура, уничтожит Мелеаганта… нет, не уничтожит, но как-нибудь унизит его, как тот унизил самого герцога, лишив его земель и оставив титул в насмешку. Мог бы и потерпеть с долгом, щенок! Все делал из мести этот принц!
-папа…- Гвиневра заметила холодность герцога, но тот уже спохватился:
-Дочь! – обнял, потому что надо было обнять это хрупкое существо, неприспособленное к жизни, не умеющее выживать! Ничего, научится, а пока папа позаботится о ней. К слову, если вдруг Моргана решит, что Гвиневра обделена любовью, она вполне может пожалеть королеву и что-нибудь ей дать. Она умеет покупать любовь и купит ее за титул или земли, надо будет на досуге это обсудить с Гвиневрой. Не забыть бы…
Моргана…
Кармелид не знал ее матери, герцогини Корнуэл. Во время тех скорбных событий его не было при дворе, он видел только ее портреты уже позже и статуи, но если Моргана имеет в себе хоть половину красоты от своей матери, он, Леодоган, прекрасно понимает Утера! Нет, у нее правильные, благородные черты, но в них есть какая-то…порочность, что-то слишком уж изящное и грубое одновременно. Конечно, жизнь Морганы изменила ее лик, но все же – эти глаза, как кипящая бездна, тонкая кожа, грубоватые, но все-таки какие-то грациозные движения – это пленяет. Характер же ее, сопротивление ему – превращает Моргану в крепость, которая падет, когда не станет Артура, потому что Моргана умна, а у умных женщин всегда есть враги. Не станет Артура – начнется борьба, он бы выступил на ее стороне за некоторые…привилегии.
-Папа! – со слезами, с надрывом сердца не выдержала Гвиневра, ее голос прошел эхом, заставил вздрогнуть, обернуться многих, и даже Артур не удержался от быстрого взгляда.
-Да очнитесь же вы! – Агата, несмотря на свою полноту, подлетела к герцогу стремительно, и ударила его по хребту пустым подносиком, на котором поднесла фруктовую вод для Марди. Двор рухнул. Артур не сдержал ухмылки – уж больно забавным вышел вид у герцога! Моргана сразу завопила, перекрывая всех:
-Дам десять монет, если повторишь, Агата!
-Простите… — агата отскочила от возмутившегося герцога, который изошел на отборную брань.
-Кармелид! – воззвал к нему Артур, посмеявшись, и Леодоган решил, что раскаивается с Агатою позже, сейчас смех короля был ему даже на руку – нужно было снять напряжение. В конце концов, герцог решил, что немного смеха не повредит, но фраза Морганы заставила его еще раз подумать о том, с каким наслаждением он сломает эту фею!
И никто не заметил, как Гвиневра взбежала по лестнице, задыхаясь от слез обиды и унижения. Почти никто. Только Ланселот, едва заметно подал знак Моргане, что идет в замок и бросился следом за королевою, Моргана не сразу сообразила, проводила его следом и только сейчас заметила белое платье королевы, мелькнувшее в окнах, а Кармелид снова начал ворковать с Марди, многозначительно глядя на Артура принялся гладить ее по животу, а Марди тихо и счастливо засмеялась ему в плечо. Агата приблизилась, было, но Кармелид красноречиво указал ей пальцем, чтобы та отошла. Она покорилась, с жадностью вглядываясь в Марди, которая не поняла, почему даже со стороны короля сегодня вдруг к ней такое внимание и принимала все за чистую монету.
***
Моргана нашла Артура на кладбище. Она знала, где его искать и не удивилась даже, увидев его между двух могил – Гавейна и Кея. Он стоял, понурив голову, не решаясь даже взглянуть на приближающуюся Моргану.
-Я плохой король, – сказал он только, когда она позвала его по имени.
-Да, — не стала спорить фея, — я бы даже сказала, что отвратительный.
-Как думаешь, наш сын…- начал Артур, но Моргана порывисто прервала его, приложив палец к его губам, в полумраке блеснули слезы на ее бледном лице:
-У нас нет сына, и не будет. Скоро родится ребенок у Кармелида, и я буду считать его своим, но нашего сына нет. Я не полюблю его, он не мой, но я уже никого не полюблю.
-Я совершил ошибку, — с горечью признал Артур и медленно спустился на колени, провел рукою по могильному камню, расчищая его сорной травы, какого-то мусора, листьев, нанесенных холодным ветром и земли, — почему Мелеаганту все удается, а мне нет? Я всего лишь хочу счастья своему народу!
-Всё идет…не как мы желаем. – тяжело ответила фея, не зная, что еще сказать ему.
-Я остался один, — продолжил Артур, будто бы беседуя сам с собою, — вокруг пустота, и не у кого просить прощения, или силы, понимаешь? Жена мне не жена, наставник мне не наставник, мой названный брат оказался предателем…
-У тебя осталась я! – она взглянула на него прямо и сурово.
-Мой брат убит, мой другой названный брат убит, я король насмешки! У меня был чудесный шанс, но я не сумел принять его!
-Артур, Артур! – Моргана развернула его лицо к себе, — взгляни на меня, услышь! Гавейн был твоим названным братом, но он предал твой приказ. Это был его выбор. Гвиневру ты не любил. Ланселот… он спас тебе жизнь! Он спас жизнь мне! У нас все будет хорошо, когда у Марди появится ребенок, он вберет в себя силу Грааля и все начнется с самого начала, прогоним саксонцев, прогоним…
Артур не заметил ни ее прикосновения, ни ее горячих, напитанных внутренним плачем слез, ничего. Он погрузился в свое горе так глубоко, что не хотел ее видеть. Она заметила это и со всего размаха отвесила ему звонкую оплеуху, разрывая похоронную тишину.
На Артура нашло что-то. Он вдруг расхохотался, глядя на Моргану, а потом одним рывком сжал ее в объятиях до боли, до того, что ее кости хрустнули под его весом.
-Идиот! – заорала Моргана и с трудом высвободилась из его объятий, отдышалась с трудом, сползая на землю, цепляясь за свое горло.
Артур выпустил ее покорно. Его взгляд снова стал обычным, он протянул руку Моргане и поднял ее с земли, несмотря на ее сопротивление, порожденное страхом.
-Холодает, — заметил он самым будничным тоном, набрасывая на ее подрагивающие плечи свой плащ.
Глава 80
Ланселот всё же среагировал вовремя. Его присутствие на встрече двором короля Артура не особенно было заметным, да у Морганы были дела сейчас поважнее – помимо того, что она должна была как-то уладить дела, накопившиеся в ее отсутствие, ей требовалось начать обдумывать дело о Чаше и Кармелиде – Ланселот ни разу не сомневался, что Артур не сможет придумать ничего, чтобы найти достойный выход. Конечно, то, что войны не случилось, Ланселота не расстроило – он мечтал о боевой славе, но тогда, когда у него не было никого, любя же Гвиневру, рыцарь отдавал себе отчёт, что не будь его, Гвиневра не выберется никак, не сможет позаботиться о себе и её просто сметут в сторону: у неё нет зубов и когтей Морганы, нет отцовской хитрости и выживания, нет ничего! По факту королева была хрупким цветком, вырванным из родной уютной земли и брошенным в край ветров, где каждый порыв гнул её к земле – королеву не приняли во дворе, её не любил (а с недавних пор открыто избегал) король, подруга вышла замуж и это нужно было учитывать, бывшая кормилица прислуживала теперь новой возлюбленной отца, который, в свою очередь, использовал дочь для укрепления своих позиций.
Гвиневра бежала по коридорам, плача, Ланселот успевал её нагнать, как раз, чтобы остаться с нею наедине, утешить, сказать, что всё пройдёт…
-Гвиневра! – крикнул Ланселот в отчаянии, подбегая к ней, замершей от его приближения. Она взглянула на него красными опухшими глазами и дрожащим голосом с несвойственным ей высокомерием и потому фальшиво, промолвила:
-Я ваша королева…рыцарь!
В эту минуту даже она сама себе не верила, но до ужаса боялась показаться слабой. Снова слабой! Только такой её все и видели, только такой она себя и показывала – глупой, слабой, нуждающейся в защите!
Ланселот устало вздохнул:
-Гвиневра, я рос под воспитанием Леди Озера, моя названная сестра – возлюблённая принца де Горра, на переговорах с которым я недавно был, я прошатался по землям Британии не один год с Морганой! – неужели ты думаешь, что пытаясь мне грубить, ты меня оттолкнёшь? У меня уже панцирь от всех насмешек, высокомерия, злословия, шуток…
-Я должна тебя защитить, — Гвиневра попыталась отступить на шаг, вся её грубость рушилась, всё её напускное высокомерия стремительно оставляло её.
-Бесполезно, — Ланселот сделал порывистый шаг к ней, взял её тонкую руку в свои, — Гвиневра, я вернулся к тебе. Не бойся, Артур ничего не сделает, мы будем таиться, как прежде, прошу, взгляни на меня! Моргана заставила его отказаться от всяких идей… ему пока так проще. Позже мы что-нибудь придумаем, будем свободны… ты веришь мне?
Она не знала, как верить…можно ли вообще верить хоть чему-нибудь в этом мире! Даже солнце могло обмануть, но видела взгляд Ланселота, полный любви и тихой печали, которая сопровождает любовь и сжала тонкими пальцами его руку, как смогла – слов не было, слова с недавних пор не были в чести, ими легко управлять, ими легко лгать и обманывать, а здесь… это прикосновение, тайный подарок, тайна! – вот что было важнее, искреннее, памятнее.
-Я люблю тебя, — шепнул Ланселот, не потому что боялся, что их подслушают в коридорах, а потому что не мог сказать это громко – казалось, произнеси эту фразу, выкрикни, и Гвиневра исчезнет, словно бледный образ почти реального счастья.
-Однажды…- прошептала Гвиневра и доверчиво прижалась к рыцарю, передавая всю себя, всю жизнь свою в его руки.
***
-Ты действительно хочешь на мне жениться? – Лилиан уточнила уже в пятый раз, не веря, отказываясь верить в происходящее, — я же…
-Что? – Мелеагант прищурился, глядя на неё с усмешкой, он уже отвечал на все её «я же», призванные одуматься принца де Горра от брака с нею. Она любила его, но боялась той чести, той жизни, которую он предлагал ей – это ведь…статус! Титул! Куда…как же?
-А народ?! – Лилиан показалось, что она нашла спасение, — Мелеагант, я тебя люблю, но твоему народу не понравится, если ты женишься на такой как я! У меня нет титула, имени, рода, богатств, ничего нет!
-Уриен? – предложил Мелеагант, глядя на друга. Лилиан не знала, что Мелеагант долго советовался с Уриеном до того, как сделать по земле своей такое объявление о свадьбе…он, быть может, сомневался бы и дольше (все-таки, принц!), но граф не выдержал:
-Ты любишь её, она любит тебя! Не упускайте это! Ты же не хочешь походить на меня? Я люблю женщину, с которой не могу быть, я бы женился на ней и отдал бы ей всё, а ты…
-А народ? – Мелеагант тогда взглянул на графа, ища его совета, — народу не понравится, что она не из древних кровей.
-А когда ты, в последний раз, не мог справиться со своим народом? – обозлился Уриен, — ты что, Артур, что ли?
Аргумент был справедливым. Лилиан не знала, что по всем концам земли де Горр постепенно начали рассказывать про Лилиан. Завлекать народ угощениями и празднествами, но, на удивление Мелеаганта, особенного протеста и не было.
-Наконец-то, женится! — слышалось в толпе.
-Не из знати-то, невеста, — замечали рядом.
-А оно и к лучшему…
-Может, она ведьма7 говорят, она лечит…
-Целитель! Дочь Леди Озера!
-Ну, тогда пусть и не знатная будет!
Словом, понравилось такое положение не всем, но принц действовал одновременно двумя видами подавления: подкупом и страхом. Были устроены театральные представления, барды получили крупные заказы на создание мистерий и песен о Лилиан, декламировались стихи в её честь… с другой стороны, особенно говорливых из числа тех, кто сам планировал связать свой
род с родом Мелеагантом, обвиняли в неожиданном казнокрадстве…или вредительстве и казнили перед народом. Народ плевался в их сторону, а Лилиан, сама того почти не ведая, стала вдруг популярна…
-А народ тебя любит, — мягко улыбнулся Уриен, зная, что через три дня, когда Лилиан поедет впервые по городу как жена принца, толпа встретит её ликованием.
-Не знаю! – Лилиан метнулась, — у меня…все мои близкие…
-Я знаю, — обозначил Мелеагант, — но так складывается жизнь.
-А вдруг я буду плохой женой? – Лилиан желала стать супругой принца, но до ужаса боялась не оправдать его надежд, ожиданий…
-Ну да, ну да, — Уриен не удержался и залился хохотом, красноречиво глядя на Мелеаганта, — конечно…
Мелеагант сам не выдержал. Его губы дрогнули в едва заметной тонкой улыбке.
-Ты…правда этого хочешь? – тихо спросила Лилиан, касаясь плеча Мелеаганта, — меня всё устраивает, я не…
-Да, — откликнулся принц, не дожидаясь, пока она закончит, наверное, самую нелепую фразу из всех, когда-либо произнесенных ею, он коснулся ее руки, переплел свои пальцы с ее пальцами, другой рукою прижал к себе, — Лилиан, приёмная дочь Леди Озера, мой нежный цветок, моя целительница…
-Это была моя целительница! – напомнил Уриен, но Мелеагант только на мгновение оторвал руку от талии Лилиан, не глядя схватил чернильницу со стола и метнул её себе за спину, не целясь особенно в Уриена, но намекая ему на то, что вмешиваться не стоит.
Чернильница, скорее всего и не попала бы в Уриена, но одна из вежливых теней Мелеаганта, вынырнула из стены, довольно мурькнула и поправила лапкой-ручкой чернильницу в сторону Уриена и та красиво описала дугу в воздухе перед тем, как разлить свое содержимое по его камзолу.
Уриен разразился отборной бранью, Тень испуганно (если они могут бояться), нырнула в стену, Лилиан тихонько засмеялась, прижимая лицо к плечу принца…
***
-Король, — Кармелид начал свою пылкую, заготовленную речь, едва возникнув на пороге Малого Зала, где уже находились переговорщики: Монтессори (которого Моргана успела посвятить в курс дела), сама Моргана, Артур, Ланселот (а не надо было попадать в такой переплёт!) и прибывший для переговоров Мерлин, — я, кажется, имею тоже право на присутствие!
-Имеешь, — согласился Артур, надеясь, что сейчас кусок потолка обрушится на герцога. Он уже показывал, что поставил их в зависимость, понимая, что может выкручивать руки всем вокруг из-за того только факта, что нужен ребенок… войну они снова не развяжут, не посмеют уже. Не допустят…
Моргана пришла на помощь Артуру и промолвила с удивлением:
-Я лично послала за тобою служанку! Должно быть, вы разминулись? Мы ждали твоего прихода, герцог… решили, что ты нас не посетишь и начали без тебя.
-Напрасно! – заметил Кармелид, грубо отодвигая одно из кресел и садясь напротив Артура, что было допустимо в случае переговоров только такой же царственной особе… Моргана, однако, не отреагировала на эту наглость, растягивая губы в улыбке, Ланселот не был знаком с такими правилами вообще, как и Артур, а Мерлин решил, что если Моргана не возмущается, значит, и ему не следует, что до Монтессори, то тот предпочитал бы оказаться незамеченным…
-А этот что здесь делает? – спросил герцог, переводя взгляд на Монтессори, разрушая его маскировку.
-Нам нужен ещё один светлый ум, а это самый светлый, — заметил Мерлин, и сэр Монтессори благодарно кивнул друиду.
-Почему не посоветовались со мною? – возмутился Кармелид, — может быть, я против…
-Но остальные против не были, — мягко возразил Мерлин, — Ланселот, как член совета…
-С каких пор какой-то безродный рыцарь здесь?! – оборвал Мерлина герцог, — он вообще не имеет права здесь быть!
Неожиданно, не успела Моргана среагировать, на возмущение герцога отозвался Артур, он произнес спокойным и тихим голосом, заставляя Ланселота слегка поежиться от неприятного холодка:
-Ланселот имеет право здесь быть, он был на переговорах с Мелеагантом и будет здесь.
-Хорошо, — буркнул Кармелид, которому явно не понравилось резкое изменение в тоне Артура, — но Монтессори!
-Могу уйти? – Монтессори поднялся, собираясь покинуть зал, но и Моргана, и Артур одновременно, не сговариваясь, с двух сторон громыхнули:
-Сидеть!
Рыцарь, испуганно ойкнув, поспешил сесть на свое место и полностью покориться судьбе, Моргана, сообразив, что слишком остро отреагировала на возмущение Кармелида, решила сгладить ситуацию:
-М…милый герцог, — заговорила она ласково, — неужели вы сомневаетесь в своей позиции, что не хотите допустить по просьбе дамы…моей просьбе нашего друга?
Кармелиду очень понравилось, как ласково заговорила Моргана! Он оценивающе скользнул по её фигуре, по бурно вздымающейся груди и снисходительно дозволил присутствие Монтессори.
А у Артура непреодолимо зачесались кулаки, так захотелось ему приложить герцога об столешницу!
***
Мэтт Марсер не мог поверить, что та девушка, однажды ввалившаяся в логово Гайи на Тракте, будет когда-либо стоять перед ним в роскошном платье из шелка нежного кремового цвета, которое расходилось от тонкой талии пышною многослойною юбкою и расшивались эти юбки серебряными лентами и жемчугами, создавая дивное кружево… корсаж же платья не был расшит жемчугом и был лаконично и изящно расшит теми же серебряными лентами. Целительнице было непривычно стоять перед кучей народа в платье с открытыми рукавами, она поводила плечами, пытаясь ощутить ткань, но ничего не было – только серебряные браслеты создавали на запястьях чудаковатые узоры, да нарисованные специальной краской узоры по плечам – диковинные, витые, позволяли обмануться.
Мелеагант был облачен в бархатный наряд, с серебряным шитьём и темно-красными вставками ткани на вороте и рукавах, он был собран, сосредоточен и прекрасен. Настоящий принц, или даже…король! Корона сидела на его голове так, как должно, и смотрелась пугающе естественно!
Это была потрясающая пара! Разбойник с тракта, ныне священник принца де Горра видел много пар, где царила любовь, где жила ненависть или плясала страсть. У каждой пары был свой путь. Ненависть порою держала крепче любви, любовь могла угаснуть или перейти в покой, страсть же была обречена на безумство, смерть или пепел…
Но то, что было во взгляде Мелеаганта, когда он обращал вою клятву к Лилиан, когда он нежно взял её за руку, но твёрдо при этом повёл к Мэтту; то, что было в её взгляде, когда клялась уже она, когда они скрепили свои клятвы поцелуем… этого Марсер не видел прежде. Нежность, скреплённая уважением, страстью, силой, готовностью стоять до конца, доверием, верностью и чем-то таким, недоступным для многих. В одном взгляде их друг на друга было больше сказано, чем в их клятвах.
Кажется, это почувствовал и двор, присутствовавший при этом скреплении двух душ. Двор дрогнул – даже проникся, никто не смел более взглянуть на Лилиан как на простую целительницу, прибившуюся в постель Мелеаганта – даже самым глухим и отравленным злостью было ясно, что это небывалое чувство.
Лилиан трепетала, глядя на его фигуру, на его спокойствие и силу, ощутимую даже в эту минуту, и никак не могла поверить, что всё сложилось именно так! Сказка, ставшая вдруг реальностью, сон, вышедший за грани царства Морфея, фантазия, облачившаяся в нежное платье…
Но вот тяжелый плащ из светлой шерсти, подбитый серебром и шелком ложится ей на плечи, Мелеагант накрывает её плечи этим плащом и накрывает вместе с этим своей властью всю жизнь Лилиан.
Позже, когда они останутся один на один, когда служанки почтительно снимут с неё и плащ, и юбки, и все украшения, оставят лишь в одной полупрозрачной светлой ночной рубашке, вытащат из копны её тяжелых волос жемчужные заколки и омоют её тело розовой водой, когда она, наконец, в новом своём статусе будет стоять перед лицом принца, не смея поднять на него взор…неожиданно робея, принц заговорит с нею.
-Как ты думаешь, — спросит он, разливая лучшее фландрийское вино по двум, принесенным в дар, богато украшенным сосудам – подарок Матео, — почему я не пошёл войною до конца, не принял второй Чаши в себя?
Лилиан с удивлением воззрится на него, преодолевая неожиданную робость – так странно покажется ей замечание принца. И он угадает это:
-Ты сейчас поймёшь, когда я скажу тебе, что за всё в этом мире следует расплата. Моя плата – потеря близкого человека, тебя или Уриена. Я не пережил бы твой гибели…
-Ты отказался от власти невиданной прежде! – Лилиан посмотрит на него большими повлажневшими глазами, — ты же…власть – твоё призвание, а ты? Тебя сравнили бы с богом!
-И зачем мне это, если при этом я утрачу человеческое? – Мелеагант только пожмёт плечами, — Лилиан, мой цветок, моя любовь… зачем мне это? Ты утратила бы жизнь, а я – смысл, трон без смысла не трон, а эшафот. Артур, впрочем, кажется, этого не понимает… я же понял. Пусть я буду ничтожен, но жив.
-Ты не ничтожен! – она бросится к нему, порывисто, решительно, стремительно…
Но это всё будет чуть позже, когда Мэтт Марсер, наконец, узнает в этой девушке, что стала супругой принца Мелеаганта ту девочку, забредшую однажды на огонёк в обитель Гайи, что таился посреди Тракта…
***
-Простите, — не выдержал Монтессори, вклиниваясь в беседу, — может быть, вы уже решили этот вопрос, но, что будет с этой девушкой? С Марди? Она мать этого ребенка. Если мы и выдадим дитя за неожиданного отпрыска…Морганы, то, что делать с нею?
-Да какая разница! – горячился герцог, — в тюрьму, в монастырь!
-Я к тому, что, возможно, стоит рассмотреть вариант признания отпрыска герцогом Кармелидом как родного…- неуверенно закончил Монтессори, и Моргана с трудом удержалась от ругательства, зато Мерлин не удержался от вздоха – не подумав, Монтессори сыграл на руку герцогу. Теперь, если Кармелид вцепится в эту идею, они все точно увязнут в его власти.
-Это как? – не понял Артур.
-Смотри, Артур, это как бастард, только законный, — не удержалась Моргана от маленькой мести.
Король нахмурился, Кармелид хищно блеснул глазами, но погрустнел:
-Я не хочу, чтобы молва приписала мне связь со служанкой!
-Так это факт! – возмутился Мерлин, — бедная девочка…
-Иди к черту, друид! – огрызнулся Кармелид, — вот если бы, например, матерью была бы назначена Моргана, я бы на ней законно женился.
-Ты сейчас законно вылетишь в окно, — напомнила Моргана. Ланселот же тихо добавил:
-Герцог, вам этого не простят и никто, в том числе – я не допущу этого.
-Ты вообще кто такой? – Кармелид с негодованием взглянул на рыцаря, — у тебя нет права голоса, щенок!
-Моя названная сестра – возлюбленная принца де Горра, также я полновесный член Совета и я был на переговорах с принцем, леди Моргана пригласила меня и сюда, — Ланселот не выдержал и ответил герцогу, — а потому – у меня есть право быть здесь и высказывать то, что я думаю. Одно то, как вы обращаетесь со своей дочерью…
-Довольно! – предостерег Кармелид, — ты не имеешь права вмешиваться в дела королевы!
-Она не королева, — тут уже вступил Артур и Леодогана прошиб ледяной пот, — носить корону не значит быть королевой, а она не заслужила своей короны!
-Не ты ли выбрал её? – тут не выдержала уже Моргана, — не женился бы! Ланселот, нет, даже не думай, я прошу тебя помолчать!
-К делу! К делу! – воззвал Мерлин, у которого уже второй час сильно болела голова от перенапряжения сил и нервов. Уже не в первый раз он успокаивал их вот так…
-Может быть, хватит на сегодня? – робко предложил Мерлин, — все устали.
-Но мы ничего не решили! – обозлилась Моргана, — кроме того, что земли Тракта не принадлежат ни ему, ни нам!
-Ну и хватит, — взмолился Мерлин…
Пришлось отступить. Расходились злобно и яростно. Кармелид сильно толкнул плечом Ланселота, выходя, так, что тот едва-едва не влетел в дверь, но успел выставить руку, чтобы не допустить удара.
-Расквитаемся, щенок! – бросил герцог и скрылся в дверях.
-Леди Моргана? – позвал Монтессори, когда Ланселот ушел следом за герцогом, потирая ушибленное плечо, — вы идете?
-Да, — она взгляну4ла на Артура, который, кажется, тоже очень устал, — проводите Мерлина в его покои, Монтессори.
Ненавязчивый намек или почти грубое «пошел вон»… Монтессори поклонился, но Мерлин неожиданно заметил:
-Я бы хотел вернуться в земли де Горра, передать ему решение по поводу Тракта, а завтра я буду здесь.
-Очень хорошо, — отозвалась Моргана, даже не глядя на друида, — Монтессори, в таком случае, проводите, пожалуйста, гостя к лошадям.
Наконец, остались один на один. Артур поднял голову на Моргану:
-Он нас всех запутает в свою паутину.
-Герцог-то? – Моргана задумчиво поиграла носками туфель и согласилась, — да, запутает. Ничего, у каждого паука есть враги, мы его отравим прежде, чем он нас запутает в своем коконе и начнет медленно переваривать.
-Я не хочу больше смерти! – Артур подорвался, его взгляд запылал и страхом, и болью, и слезами, — Моргана, слышишь меня? Я не хочу, чтобы кто-то ещё умер! Никто не должен…я пролил уже достаточно крови из своих приближенных!
-Тогда учись кланяться Кармелиду, — предложила фея, — и я пролила не меньше, а может и больше. Вернее всего – больше, но я не позволю помыкать собою.
-Ты всегда можешь ему предложить себя, — заметил Артур, — его взгляд…о!
Артур сел обратно, обхватил в отчаянии голову, застонал:
-О, горе… нет, Моргана, я не отдам ему тебя!
-Угомонись, — посоветовала фея, — не отдашь, потому что я тебе не принадлежу! Герцог, хоть и сволочь, но всего лишь человек. Вопрос надо решать так, как решают его с человеком, усыпить его бдительность, умаслить и, пока он потеряет контроль, сломать пополам его жизнь. Ребенок должен родиться, и тогда уже будет настоящая дуэль интриг, если мы не сориентируемся и не среагируем раньше, понял?
Артур кивнул. Помолчали немного. Моргана задумчиво смотрела в окно, наконец, вздохнула:
-Бедный Монтессори, ты бы видел, как он обалдел, когда услышал наш план, и про Граали… он подумал, что спятил, а потом жалобно пискнул: «зачем ты мне это рассказала?» а он умен! Ум – это всегда сила! И всегда тяжесть чужих тайн.
Помолчали еще немного – Артур не отреагировал на эту ее речь, думая о чем-то своем. Моргана, впрочем, и не рассчитывала особенно на его поддержку или восхищение собственной мыслью, нет. Как и на сочувствие к Монтессори.
-А я за Ланселота заступился, — вдруг сказал Артур, — когда Кармелид на него налетел.
-Что7 – Моргана вздрогнула, — а…да, спасибо.
-Это оказалось так просто, — продолжил Артур, словно бы не слыша ее слов, — знаешь, он как будто бы остался прежним моим другом, но я подумал о том, сколько он сделал для тебя, и мне захотелось, чтобы герцог не смел даже говорить о нем!
-Я ценю, — осторожно заверила Моргана.
-Потому что ты для меня так много значишь…
Артур поднялся, прошел за кресло Морганы и обнял ее сзади за плечи, уткнулся носом в её шею – кожа Морганы пошла мурашками.
-Не надо, — попросила Моргана, — мне сейчас не хочется! Я должна подумать.
-Зато я думать не могу, всё сходит с ума, все летит к черту, в пропасть…
-Артур! – предостерегла Моргана и руки Артура отпустили ее.
-А когда-то ты говорила, что любишь меня! – обиженно заметил Артур, Моргана вздохнула:
-Люблю, но всему…- она не успела договорить, Артур ловко и сильно сжал ее так, чтобы она не дернулась и впился в ее губы тяжелым, рваным поцелуем, вдавливая в кресло.
-Ваше вели…- на пороге возник Монтессори, у которого очень не вовремя возник вопрос к Артуру, незамеченный, рыцарь поспешно отступил, прикрывая за собою дверь, но уже в коридоре он вслух посетовал:
-Да что ж у меня за жизнь-то?!
-Привыкнешь, — хмуро отозвался Ланселот, ожидавший тут же Моргану, у дверей.
-Да не хотелось бы! – признался Монтессори.
-Тебя не спросят, — «обрадовал» его рыцарь и Монтессори решил больше не отвечать.
Глава 81
Монтессори решительно постучал в самую загадочную обитель замка и поспешно приоткрыл дверь и его едва-едва не отшатнуло прочь от пронзительного:
-Нельзя! Ко мне нель…
И уже более тихого:
-А это ты, Монтессори! Заходи скорее!
Воспользовавшись разрешением Морганы, Монтессори поспешно (вдруг передумает?) скользнул в ее рабочий кабинет и даже не удивился присутствию Ланселота в нём. Рыцарь сидел спокойно, расслабленно, в кресле, и даже не поднялся навстречу гостю феи. Между двумя друзьями явно проходил какой-то не самый лёгкий разговор, о чём свидетельствовали со слепой укоризной две ополовиненные бутылки янтарной медовухи, стоящие по разные стороны стола и при этом, почти совершенно нетронутая закуска.
-Я не вовремя? – предположил Монтессори, он не хотел особенно говорить при Ланселоте, но в последнее время Моргана явно давала понять, что Ланселот не просто рыцарь и её друг – это ещё и человек, которому она сама доверяла безоговорочно, и приходилось принимать её правила. Банальна была причина, по которой Моргана вдруг явно потеплела ещё сильнее к дружбе – страх! Да, фея боялась и за себя, постепенно теряющую опору под ногами и всё больше не узнавая Артура, за Ланселота, который вот-вот вышел из-под удара, за судьбу…
-Пришёл же уже, — буркнула фея и указала ему на свободное кресло, Ланселот потянулся за нераспечатанной третьей бутылкой, которую извлёк из плетёной корзины и протянул её советнику. Тот покорно принял.
-Мы знали, что кто-то придёт, — ответил на его немой вопрос рыцарь.
-Понял, — ошарашено ответил Монтессори и откупорил бутылку – пахнуло пряным деревом. Осторожно обнюхав горлышко (старая привычка), Монтессори пригубил янтарный напиток – медленный и тягучий, налившийся солнцем, тёплый… мгновенно стало жарче в комнате, кровь бросилась в голову, а потом отступила волною усталой, оставляя приятный вяжущий хмель.
-Мы совещаемся по поводу Кармелида, — промолвила Моргана, бесцеремонно отпивая из своей бутылки, — знаешь, этот коварный…
-Моргана, — предостерёг Ланселот, — мы стараемся не выражаться, помнишь?
-Коварный ублюдок, — закончила Моргана, заменяя вертевшееся на языке слово, — этот старый вонючий козёл, этот грязный…
-Моргана! – Ланселот вздохнул с обречением.
-Герцог! – нашлась фея, — в общем, этот Кармелид, он предусмотрел много больше, чем кажется. Арестовать его нельзя – отец королевы! Убить тоже – слишком на виду. Да ещё, как мне донесли тут, оказывается, наш герцог спешно заводит друзей в числе армии…
-Он делает это от имени короля, — подтвердил Монтессори, — я думал прийти к яду.
-Риск, — покачал головою Ланселот, – да и он действительно на виду. К тому же…
-К тому же, пока нет ребёнка, — подхватила Моргана, словно угадывая думу Ланселота, — он опасен, но не настолько. Вот когда появится ребенок – тогда мы разыграем сразу же всё так, как должно.
-Вы уже всё решили? – с ужасом предположил Монтессори, — девчонку жалко!
-Меня не жалели, — огрызнулась Моргана, — а девчонка – сама дура!
-Мы отнимем ребенка у Марди, — перебил Ланселот, — а Кармелида… надо с ним будет закончить и не ждать…
-Он отец королевы, — тихо напомнил Монтессори, — убить его нельзя.
-Не переживай, — посоветовала Моргана, — он нас обложил по кругу, но оставил маленькую щель для своего побега, как всякий трус. Главное – время! Время может погубить нас или оставить с победой, главное, чтобы мы успели среагировать – вот это уже верно!
-Я хотел предложить отправление Кармелида к границам, — честно сказал Монтессори, — его отсутствие…
-Он не поедет, — сразу определила фея, — он скажет, что заболел…или еще что-нибудь придумает, но не покорится! Он же не идиот…и вообще, давайте не будем о Кармелиде? Давайте обсудим текущее положение налогов и почему у нас опять не сошлась казна?
-Боюсь, это связано с Кармелидом, — серьезно заметил Ланселот.
***
Гвиневра уже поняла, что ей всё время придётся наступать на горло собственной гордости. Однако, не имея защиты в замке, кроме Ланселота, жизнь которого ему уже давно не принадлежала, королева решила включиться ещё раз в борьбу и вернуть хотя бы расположение отца! Замирая от негодования, держа Лею за руку (милая подруга одобрила план, хоть и нашла его унизительным), Гвиневра шла к Марди – к беременной от своего же отца служанке.
Марди утопала в подушках и перинах, вокруг неё постоянно суетились лекари и, что было гораздо обиднее – Агата. Агата не нашла в себе сил взглянуть на королеву, когда увидела её и впервые кормилица показалась Гвиневре старой и глупой, даже отталкивающей. Гвиневра не могла понять, как быстро и почему так изменилось её расположение? Почему она больше не обнимает Гвиневру, не поёт ей песен и не рассказывает сказки? Почему не расплетает её волосы, позволяя это делать служанкам, и не ругается, когда она кормит Маоласа? Гвиневра как-то совсем упустила из виду тот факт, что сама не сделала для Агаты ничего, лишь таилась, грубила ей и была порою жестока. Теперь её юное, и от того мало помнящее сердце, дрожало от обиды и разбивалось, при одном только взгляде на то, как Агата бережно ухаживает за волосами Марди, как ласково улыбаясь взбивает ей подушки.
Сама же Марди не понимала, почему с окончанием действий войны, с возвращением Кармелида, её жизнь круто поменялась. Вокруг неё теперь крутились все – и лекари, и служанки, и повара (все угождали ей), и это было странно и очень приятно. Даже король, любимый и дорогой король Артур повелел ей сшить красивое платье, самостоятельно заказав его у лучшего портного, который обшивал и саму Моргану! Платье принесли на следующий день, когда к Марди зашла сама её бывшая госпожа – Моргана и фея, увидев платье, слегка изменилась в лице…
От розового корсажа, украшенного розами вниз шли пышные розовые юбки, украшенные теми же вышитыми розами… все выглядело слишком пышно и глупо, любой, обрядившись в это платяное недоразумение, походил бы на розовую клумбу, вдобавок, платье было сшито на очень худую девушку.
-Покажите мне, — попросил портной, кто будет это носить. Его самого разбирал смех, смешанный с возмущением. Он никогда не шил ничего более безвкусного!
-Мы…никто, — Моргана с трудом сдерживалась от смеха, пока Марди начала тихонько всхлипывать. Когда же явился Кармелид, он, сразу с подозрением глядя на Моргану, осведомился:
-Почему Марди плачет, гнусная ты дрянь?
-Король прислал ей подарок, — ответила Моргана, указывая на платье. Кармелид проследил за её рукой взглядом и вздохнул:
-Вот идиот…
Но даже платье особенно не расстроило Марди.
-Моя королева! – Марди весело поприветствовала Гвиневру, но не поднялась, впрочем, Гвиневра не настаивала, сухо кивнула, приблизилась, жестом веля лекарям отступить. Агата поспешно отошла в теневой угол, чтобы наблюдать за девочками, но не быть им видимой без нужды.
-Как ты себя чувствуешь? – ненависть горела в сердце королевы, но она понемногу научилась уже молчать и обращать огонь ненависти в любезность.
-Хорошо, — Марди положила руку на выдающийся объемный живот, — знаете, королева, я скоро выйду замуж за вашего отца!
Гвиневра обернулась, услышав за спиною странные булькающие горловые звуки – так и есть, Лея, отчаянно пыталась не засмеяться и засунула в рот костяшки пальцев, но это мало помогало – она уже успела понять Леодогана.
-Вот как…- Гвиневра ответила бесцветным, безжизненным тоном, — я вас поздравляю, Марди.
Марди счастливо засмеялась и Гвиневра, понимая, что стала лишней во всем замке, поспешно поднялась с места и торопливо выскочила в коридор, за нею метнулась верной тенью Лея, но в коридоре они успели разделиться, и этого хватило, чтобы Монтессори вынырнул из темноты перед лицом королевы.
-О господи! – выдохнула Гвиневра, — вы меня напугали!
-Простите, моя королева, — Монтессори смутился,- я хочу сказать вам, что Ланселот ждёт вас сегодня вечером в саду, у пруда. Он просил сказать об этом. Он не может… вы же знаете.
-Что? – Гвиневра схватила Монтессори за рукав, — я вас умоляю! Вы шутите? Это правда?
Больше всего на свете она боялась, что Монтессори сейчас рассмеется так, как смеялась Марди, и скажет, что пошутил, но Монтессори был верным и хладнокровным человеком, он, глядя королеве в глаза, взял ее пальцы, приложился к ним губами и спросил тихо:
-Моя королева, я разве был не серьезен когда-либо?
-Простите, — пробормотала Гвиневра, чувствуя, как запылало все ее лицо, в осознании того факта, что она обидела этого человека. – Я благодарю вас, очень, очень благодарю!
***
-Знаете, — вдруг хмельно проговорила Моргана, отставляя в сторону уже не первую свою бутылку янтарной медовухи – в ее кабинете прочно поселился запах яблок и дерева, — а я…вот если бы Мерлин попросил бы у меня прощения сейчас, простила бы ему всё!
-Так уж…- Ланселот перекрестил рот, — простите…все?
-Всё! – пафосно подтвердила Моргана и ударила кулаком по столу.
-Тебе уже хватит! – заметил Монтессори, и на мгновение у него немного раздвоилось в глазах – хмель оказался легким и быстрым, накрывал полностью, мягко, словно бы теплым одеялом, не допуская холодной и мрачной трезвости мыслей. Мир немного плыл, немного петлял…
-Мне? – Моргана обернулась на голос, наваливаясь на столешницу всей грудью, — да пшел…нет, Ласе…Лот, я клянусь тебе, если бы он пришел, слышишь? Если бы он пришел…
-Кто? – потерялся на мгновение Ланселот, выныривая из своего хмеля.
-Ме-ерлин! – Моргана потянулась через стол и постучала по виску Ланселота пальцем, — если бы он…слышишь? Пришел, и сказал: «извини, мол, Моргана…»
Она вдруг мотнула головой куда-то в сторону окна, дескать, извини, мол, окно…
-Извини, — продолжила она, — я что, не извиню его? вот сейчас извиню!
-Но это ж хорошо, — Монтессори расстегнул верхние пуговицы на камзоле и на своей рубахе – хотелось дышать и дышать свободно, — давайте еще…за это, как его, прощение?
-Но он же не ска-ажет! – Моргана схватилась за голову,- нет! Он не скажет.
-Не скажет,– подтвердил Ланселот, роняя голову на грудь, — не ска…кто?
Моргана, запрокинув голову назад, рассмеялась, но Ланселот уже не отреагировал – медовуха вырубила его, он как-то всхрапнул, дернул головою, но не подал признак жизни.
-Я тоже…- Моргана выронила бутылку на пол, обхватила голову руками и при этом чуть не упала со стула, — плохо.
-Вижу, — спокойно заметил Монтессори и поднялся – спокойный и почти трезвый, приоткрыл дверь в коридор и крикнул проходящему мимо Персивалю, — эй! Отнеси леди Моргану в…
-Ко мне, — захихикала Моргана, навернувшаяся все же со стула и теперь пытавшаяся безуспешно встать с пола, — только не приставай!
Надо было видеть лицо Персиваля в этот почти исторический момент. Но, надо отдать ему должное, справившись с собою, рыцарь, тихо радуясь, что теперь будет что рассказать в совете (пьяная леди Моргана – шутка ли?!), зашел в комнату, и приблизился к Моргане, осторожно пытаясь взять ее на руки.
-Ку-уда! – громыхнула Моргана и ударила его по рукам, — хамы!
-Удачи! – искренне пожелал Монтессори и оставил Персиваля бороться с пьяной Морганой, сам выскользнул же в коридор – ему не терпелось привести свой план в исполнение.
***
Ланселот очнулся от того, что его очень сильно тряханули за плечо. Он понемногу разлепил глаза и в изумлении, граничащем с ужасом, увидел перед собою бледное лицо герцога Кармелида. Уже был поздний вечер, судя по тому, что за окном темно, а в руках Кармелид держал свечу, при этом, луна ещё не взяла свою власть…
«Это кошмар!» — сообразил Ланселот, понимая, что заснул прямо в кресле, и это теперь отдавалось ему болью в пояснице, в спине, в шее…
-Рыцарь! Рыцарь! – Леодоган не унимался, он тряс его, уже проснувшегося, и всё больше и больше тревоги видел в нем Ланселот.
-Да? – пересохшим от медовухи и сна голосом отозвался рыцарь, высвобождая бедное плечо свое от цепких пальцев герцога.
-Беда! – глаза Кармелида расширились, он оглянулся на дверь, прежде, чем произнести это слово.
-Какая? – хрипло, пытаясь очнуться, спросил Ланселот, но неприятный комок, в довесок к похмелью и неожиданному сну, поселился в нем.
-Гвиневра! – трагично прошептал Кармелид, — тихо!
Ланселот рванулся из кресла, но герцог удержал его, не давая выскочить, как был, в чем есть, за дверь:
-Тихо! Тихо! Это тайна, ты погубишь её! Здесь нужна деликатность!
-Что с нею? Что? Что? – мысли, тысячи и тысячи обуревали рыцаря. – Она заболела? Плачет?
-Скучает, — печально улыбнулся герцог, — я отведу тебя к ней, это будет ваша встреча.
-Что? – Ланселот окончательно проснулся, — герцог? Вы? Да как вы…
-Я тебя ненавижу, — жестко ответил Кармелид, угадывая недосказанность Ланселота, — я тебя презираю и считаю ничтожеством, но моя дочь сходит с ума от любви, тоски и одиночества…
Слезинка, крупная, неожиданная блеснула в неровном отблеске свечи, парализуя Ланселота своим появлением. Герцог пребывал в странных чувствах, сомневаясь, будто бы, ломая сам себя.
-Ты пойдешь к ней? – спросил Кармелид, — она ждет тебя у пруда…
-Да! – твердо решил Ланселот, — я знаю, вы не желаете мне погибели, потому что Гвиневра любит меня, а я люблю ее.
-Моя бы воля, и ты был бы мертвецом, — промолвил Кармелид, идя следом за рыцарем, и тайком проверяя – на месте ли кривой, изогнутый кинжал, прикрепленный к поясу.
***
-Это что? – с удивлением спросил Артур, наблюдая за Морганой, которую Персиваль перебросил через плечо, пытаясь унести ее без особенного боя к ней. Моргана уже не отбивалась, просто ругалась и задирала всех, кто был рядом.
-Это я! – ответствовала Моргана и попыталась рукою коснуться головы Артура, — Идиот!
Настроение вмиг изменилось, она недовольно пнула носком туфельки по Персивалю, тот охнул, но упрямо продолжил подниматься к ее спальне. Сама же фея не обращала внимание на весь тот шум, который производила вокруг и на взгляды сбегающихся дворовых дам и рыцарей. Кто-то качал головою, улыбаясь, кто-то хихикал, кто-то смотрел с презрением…
-Не виню её за это! – громким шепотом сказал Грегори, наблюдая за тем, как Моргана, хватается за перила лестницы, хихикая, мешая Персивалю себя нести, отчего рыцарю приходилось останавливаться и отцеплять ее пальцы от перил.
-На ее месте я поступал бы так каждый раз после Совета, — подхватил Монтгомери, когда Моргана, обманным трюком схватилась не за перила, а за нос Персиваля, на мгновение не дала ему дышать, он едва ее не уронил, но все же удержал.
-И до Совета, — добавила ехидная Лея, радуясь, что у нее нормальный, надежный муж. Гвиневра просто смотрела на все это маленькое противостояние, думая о том, что совсем скоро увидит Ланселота. Она все оглядывалась, надеясь увидеть его здесь, в зале, но не находила. Где же он мог быть? О том, что Моргана и Ланселот друзья Гвиневра как-то забыла. Ей становилось чуть-чуть спокойнее, когда она находила взглядом Монтессори, который тихо улыбался ей одними уголками губ…
-Не урони, идиот! – грубо крикнул Персивалю Артур, который не мог не заметить, что рыцарь слишком уж бесцеремонно обращается с феей, слишком уж плотно прижимает её к себе, слишком не ценит её нежную кожу…
-Да она не бьется! – прокомментировал кто-то, и часть двора откровенно не смогла сдержать смеха, а Моргана, услышав это заливистое веселье, приоткрыла один глаз, взглянула с первых ступенек на всех, заметила красное от злости лицо Артура и…неожиданно запела – громко и хмельно:
-Отцвела-а в сердца-ах любо-овь…
«И почему Уриен не видел ее такой?» — с неожиданной злостью подумала Лея, тревожно оглянувшись на не находящую себе места Гвиневру.
-Осень ту-учи на-агнала! – вывела Моргана, и крякнула, когда Персиваль удобнее ее перехватил. – И кипит в красо-отках кровь, ночь в объятья при-иняла…
Персиваль завернул за угол и второй куплет песни, любимой в трактире Гайи, которую распевали обитавшие там же продажные девицы, куплет, повествующий о том, что ночь скрывает всяческий порок и приходит в трактиры и разбойник и святой, чтобы среди тысячи дорог провести ночь девицей простой, уже донесся из-за угла…
-Ты же с ней ничего не сделаешь, Артур?- тревожно спросил Монтессори, когда песня стала совсем тихой.
-С ней – нет, — отозвался король, — если кто захочет повторить – накажу. Расходитесь!
-Слава богам! – облегченно выдохнул Монтессори и поймал герцога Кармелида за руку,- отойдем?
***
-И почему я должен тебе верить? – тихо спросил Кармелид, испытующе глядя на Монтессори, неожиданно открывающемуся с другой, совершенно непонятной стороны. – Ты – поганый прихвостень Морганы!
-Верно, — не стал спорить Монтессори, — но у нас с вами общий враг. Артур! Если не будет Артура – младенец Марди, твой сын, Кармелид, останется твоим. Твоя дочь – королева… твой ребенок впитал в себя силу чаш…
Монтессори на ходу мешал то, что Кармелид хочет услышать с фактами:
-И Моргана…да, я вижу, как ты на нее смотришь, станет тебе покорна! Она не уйдет от Камелота, от Грааля! Твоя дочь будет счастлива, она забудет своего Ланселота, ты – будешь счастлив с властью и Граалем, ты возьмешь себе Моргану…
Монтессори сомневался, что у Морганы не найдется варианта отказа Кармелиду. Он был уверен, что даже если герцог загонит фею в художественно придуманную ловушку, Моргана его вернее прикончит, чем отдаст себя на его милость. Но это было неважно, Леодоган хотел слышать о ее покорности – пожалуйста!
-А тебе что нужно в таком раскладе? – Кармелид искоса взглянул на Монтессори. – Титул? Деньги? Власть?
-Это все, конечно, понятно, — согласился Монтессори, — и даже не обсуждается! Но это ещё не всё.
-Тогда что? – теперь Кармелид даже не хотел шутить, он был полностью сосредоточен на словах собеседника.
-Гвиневра, — спокойно солгал Монтессори.
-Нет! – Кармелиду кровь бросилась в голову, — ты…
Она разразился уже, было, отборной руганью, но вдруг остановился:
-Ты ее любишь?
-Ей будет нужна опора, — Монтессори выдумывал на ходу, — этот Ланселот – лишь порыв юности. Этой ночью мы избавимся от него, Моргана подумает на Артура… Гвиневра опечалится его смертью, но это поможет ей полюбить кого-то, кто будет более достойным человеком, чем Ланселот – рыцарь без рода…
-Тебе сколько лет…- хотелось и власти, и Морганы, и избавления дочери от неподходящей партии и жаль было этой самой дочери! – у вас в годах разницы столько…
-Сколько у тебя с Морганой, — напомнил Монтессори. – Эти пьющие дети, этот мальчишка на троне – все они не могут править, они нуждаются в опоре, и мы дадим им эту опору. Мы возьмем власть в свои руки, спасем народ, спасем этих детей от их самих, иначе они поубивают друг друга!
Кармелид угрюмо молчал. Ему не нравилась перспектива из-за того, что нужно было пожертвовать счастьем Гвиневры. С другой стороны – если Монтессори избавит его от всех врагов и опасностей, он, Кармелид, найдет способ избавиться от самого Монтессори и тогда останется он, ребенок, впитавший силу Грааля, Моргана в его постели и дочь, свободная, с сердцем, пусть и раненым, но заживающим. Может быть – Мелеагант возьмет ее…и тогда…или другой избранник с властью, силой.
-Этой ночью Ланселот должен прийти к пруду, — быстро сказал Монтессори, угадывая то, что Кармелид согласен, — мы убьем его. Мои люди будут ждать его. ты приведешь его… ты отстанешь немного, чтобы произошло убийство и тотчас, как прибудешь, поднимешь шум. Я приведу Артура и устрою так, что Ланселот умрет в его присутствии. Моргана этого не простит Артуру никогда!
-Но как я его приведу? – недоуменно воскликнул герцог.
-Ну…- Монтессори задумался, — скажи ему, что его ждет твоя дочь! Он точно пойдет!
-Это бесчеловечно…
-Это нужно сделать.
***
Монтессори было жаль до слёз и Гвиневру, и Моргану, чуть меньше жаль Ланселота и почти не жаль Артура. Он не предавал прежде сразу же всех, и Моргана ему вообще очень нравилась, как человек и как дипломат, и как советник, но после неудачной и путанной войны, после того, как появилось известие о двух Граалях, демоны подняли враз головы в душе Монтессори. Он вдруг понял, что покоя не будет. Никогда.
Более того, прежде, чем появится хоть жалкое подобие мира, прольется много крови и много жизней будет прервано. И тогда он решил действовать на опережение всех. Нужно было выбрать одного, одну сторону и оставить ее во главе. Самому остаться, конечно, при ней, чтобы иметь влияние, но кто мог стать этой фигурой?
Артур отпадал сразу – он был во главе и действовать в его интересах не хотелось. Он не мог ни править, ни воевать…даже любил не так, как позволял того закон людской. Гвиневра была слаба и непопулярна. К тому же, как оказывалось, она обладала тягой к интригам, к которым совершенно не была способна! Словом, по мнению Монтессори, эти двое были лишними и жалкими. Оставался лишь один кандидат из королевской семьи… Моргана.
Если у Морганы останется ребенок Марди – она признает его своим. Власть уже не будет шататься. Моргана станет настоящей королевой. И это пойдет Камелоту на пользу. Но вот нужно только расчистить ей дорогу – избавить от Артура и его глупости, от Кармелида и его похоти и Гвиневры – лишней и ненужной.
Все оказывалось просто!
Моргану любили в народе. К ней благоволили в землях де Горр, и Совет принимал ее на «ура!». Значит, оставалось дело за тем, чтобы оставить ее одну, и поддерживать так, как подобает поддерживать верному слуге. Дело было простым и решенным. Волею судьбы Монтессори оказался свидетелем раскрывшейся Артуру измены королевой с рыцарем-другом Морганы. Но одно дело, когда измена известна только королю, а другое – всем. В первом случае король может молчать и делать вид, что слеп и глуп…
Хотя, опять же, по мнению Монтессори, Артуру не надо было даже делать вид, но во втором – закон и народ не простят королю, если тот помилует изменщицу! Ему придется казнить Гвиневру – и вот уже одно препятствие мимо, и Ланселота – его, конечно, жаль, но тогда Моргана сама расквитается с Артуром, не простит ему такого. Что до Кармелида – тот все утратит со смертью дочери и либо спятит, либо уйдет в тень, либо Моргана сделает то, о чем все давно и тайно или даже вслух мечтают и прикончит Кармелида. Словом, прежде, чем она успеет опомниться, она уже будет у власти…
И даже если она не убьет Артура, она все равно не станет более ему помогать и тогда уже армии, народ и все-все-все могут устроить переворот. Словом, все, для восхождения Морганы на престол, могло пройти без ее ведома и сложиться совсем без нее. Другими словами, руководствуясь самыми лучшими мотивами, во благо народа, Морганы и Британии, Монтессори готовил для нее широкую лестницу к престолу настоящему, нерушимому…
-Она еще спасибо мне скажет, когда поймет, — убеждал себя Монтессори, не решаясь идти к королеве и передавать ей то, что Ланселот сегодня будет ее ждать…
***
Вечер набирает свою законную силу – загораются факелы по стенам коридора и замок живет своею жизнью. Повара готовят легкий ужин, ведется подсчет продуктов на завтрашний день, слуги убираются, полируют мебель, служанки помогают своим госпожам переодеваться… Лея сидит на подлокотнике кресла и читает Персивалю «Благое слово», переведенное давным-давно Мелеагантом, Персивалю дико скучно и непонятно от метафор, сложных словоформ, но он упрямо слушает Лею, потому что видит, как ей нравится читать знакомые строки. Грегори и Монтгомери собирают рыцарей, чтобы передать им кое-что, услышанное от Монтессори и скоро, совсем скоро, весь замок всколыхнется, но пока…
Просыпается от хмельного тяжелого сна Моргана и думается ей, что она не против была бы сейчас увидеться с Артуром, и пожаловаться ему на головную боль, пульсирующую и противную, но Артура нет рядом – Артур пытается разобраться в документах, которые не разобрала Моргана. По факту – большую часть их он просто читает и складывает обратно…
Ланселот торопится на встречу с Гвиневрой, не зная, какую ловушку приготовила ему судьба, и Монтессори, что сплел паутину из благих побуждений и желания помочь Моргане, и рыцарь не замечает даже, в какую минуту отстает Кармелид, и трусливо ежится герцог от того, что сейчас все может пойти не так. Кармелид не знает, что его дочь тоже в паутине, он думает, что ведет только к погибели Ланселота, но только что, сам подставил свою дочь под удар…
Гвиневра уже на месте – она пришла раньше, гораздо раньше, и стоит, едва-едва дыша, боясь напугать ночь громким, слишком громким дыханием, и пытается не думать о том, что сейчас делает Марди…
А Марди недовольно отчитывает Агату за слишком пресный фруктовый крем, который принесла ей старая кормилица и у Агаты дрожат руки, а у Марди торжествующий голос. Через пару минут Марди швырнет креманку под ноги кормилице и растечется весь крем по темному ковру…
-Гвиневра! Моя королева! – Гвиневра отмирает. Она слышит родной голос и совсем не слышит опасности, что напряженно звенит в воздухе, словно струна, бросается в объятия своего рыцаря:
-Ланселот!
Они стоят, не в силах наглядеться друг на друга, пока в замке уже вовсю грохочет железо, снуют поварята, с удивлением переглядываются слуги, растекается в одной из комнат фруктовый крем, который пытается убрать Агата дрожащими, старческими пальцами, а Моргана, набросив на плечи мантию, ищет Артура по залам и находит его, наконец, и даже рада она его видеть в эту минуту…
-Дорогой Ланселот, почему ты позвал меня сюда? – Гвиневра, наконец, находит в себе силы, отрывается от Ланселота, хоть и оставляет ладони на его груди, — Монтессори сказал мне…
-Твой отец сказал, что ты ждешь меня здесь…- Ланселот теряется, он оглядывается, пытаясь увидеть, где Кармелид…
-Нет! – догадывается вдруг смутно Гвиневра и отшатывается от Ланселота, но уже поздно. Со всех сторон, и напуганным любовникам кажется, что будто бы даже сверху, раздается грохот железа и крик:
-На колени!
-Нет! – Ланселот пытается оттолкнуть откуда-то вышедшего Грегори, но двое или трое рыцарей грубо хватают его сзади и он еще сопротивляется, хоть и не находит в этом успеха, а Грегори, с каким-то затаенным, мстительным даже удовольствием, толкает королеву на землю и та падает, как срубленная шахматная фигура – ее платье призрачно серебрит ночь.
Со всех сторон высыпают люди. Поднимается суматоха. Кто-то бежит к замку, кто-то из замка. В пляшущем, бешеном свете факелов растерянный, перепуганный Ланселот видит белое от ужаса лицо Кармелида, который увидел дочь и понял, как жестоко его провели…
-Гвиневра! – хрипит он, но старого герцога тоже кто-то сбивает, кто-то сильный, кто-то очень коварный.
Каждый звук усиливается до невозможности. Каждый треск, каждый грохот и каждый лязг.
-Приведите короля! – бушуют справа.
-Пусть казнит изменницу! – бушуют слева. Кто-то бросает в королеву комом влажной земли и комок попадает ей в грудь, Ланселот дергается, но его валят…сдерживают.
-Судить изменницу! Казнить! Повесить! Королева попалась!
Вопли смешиваются в живое полотно, и мир окрашивается в противный красный цвет, откуда-то несет запахом крови и Ланселот ощущает ее даже во рту, пока не понимает, что у него действительно во рту кровь – его слишком сильно приложили о землю…
Глава 82
-Что там за шум? – Моргане тревожно, ещё минуту назад она спокойно сидела напротив Артура, вглядываясь в его усталое, измученное лицо, и вот, словно бы минула целая жизнь, но она не в силах не заметить тревоги, и справиться с нею.
Артур тоже прислушивается – он раздосадован. Моргана, которую она так давно не видел, единственное его утешение в дни тяжелого провала с Мелеагантом, в дни, когда принц так легко выкручивает ему жизнь и нервы, заставляя покориться своему плану, Моргана осталась с ним, наконец, наедине, более того – пришла сама. И что же? Досадный шум снова разделяет их близость, снова строит между ними стену.
Но шум приближается. Шум становится невыносимым – уже слышны выкрики, тревожные, страшные, почти звериные, Артур переводит взгляд на Моргану и видит, как медленно цепенеет она от ужаса, что-то угадывая в этих выкриках, а быть может, догадавшись о чем-то, чего ещё не понял он.
-Ваше…- без стука, без вежливости, без дозволения, грубо и нервно распахивается дверь и вбегает взъерошенный Грегори – его глаза горят странным возбуждением охотника, который поймал, наконец, какую-то дивную птицу и вот уже готов он похвастаться своим трофеем.
-В чем дело? – зло прерывает его возбуждение Моргана, поднимается решительно и резко, будто бы обращение было к ней.
-Вашу жену поймали с рыцарем! – на одном дыхание выкрикивает Грегори и у Морганы сердце пропускает удар, она судорожно обхватывает запястье левой руки правой рукою, боится взглянуть на Артура, но Грегори добивает её: — с Ланселотом!
Вот и всё. Вот так кончается спокойная реальность. Вот так происходит обрушение целого пласта мироздания, которое ты складываешь подле себя. Так рушатся мосты, любовно выложенные мостовые…все происходит именно так.
-Она во дворе…- Грегори смотрит на Артура с непониманием, почему на лице короля такая маска, рыцарь слишком плохо знаком с человеческой сутью, чтобы увидеть, сколько боли в глазах короля на самом деле. Моргана бы, лишь бросив взгляд, увидела, но она боится даже дышать – грудную клетку будто бы зажали в железные пласты, и теперь…
Что будет теперь? Одно дело, если знать, что твоя нелюбимая жена изменяет тебе, и ты таишь это ради короны, ради того, чтобы не раскрывать в тяжелые годы всю свою слабость (какой же ты король, если не можешь углядеть за женой?), и совсем другое дело, если открыто об этом заговаривает весь двор и все твои слуги, все, как один, становятся вдруг свидетелями страшного предательства. Теперь уже молчание становится ядовитым. Теперь уже нельзя забыться и сделать вид, что вообще не понимаешь, о чем шепчутся в тенях.
Артур осознает это за долю секунды. Он не знает, кто и как, но чувствует, что это чей-то злой умысел, что Гвиневра была жестоко кем-то обманута, что это всё…
Моргана не думает об этом. Ее сердце вообще заходится тревогой и бьется так быстро, что может разорваться. Она боится. Боится за своего единственного друга, за Артура… ей плевать на Гвиневру, по факту – глупая девчонка позволила себе попасться! Да, жаль ее молодости и неопытности, но это жалость иного рода, а Ланселот – он часть ее собственной жизни.
Моргана боится посмотреть на короля. Грегори пятится, не понимая, что с Артуром, что за зловещая маска ледяного отчуждения легла на его лик.
Артур встает. Впервые в нем есть что-то по-настоящему королевское. От него веет холодом, но Моргана чувствует, когда Артур проходит мимо нее, как этот холод ее обжигает. Она не узнает Артура! Он никогда не был настолько решительным, настолько чужим… от него веет безумной яростью, но ярость та не сколько на факт измены, сколько на факт раскрытия. Глупая девчонка! Глупый рыцарь! Глупые…все!
Моргана пытается позвать Артура, но с ужасом осознает, что у нее нет голоса, как тогда…в проклятую ночь он пропал, много-много лет назад, положив начало другой ее жизни, личному спуску в ад, так и сейчас, она вдруг онемела.
-С рыцарем…- тихо повторяет Грегори, с ужасом видя в глазах короля небывалый стальной блеск.
Ни слова не говоря, Артур, не примериваясь, бьёт рыцаря рукою в живот – сильно бьет, и тот сгибается пополам с булькающим звуком, и, пользуясь его положением, беспрепятственно выходит прочь твердым, размеренным шагом.
Стон Грегори заставляет Моргану очнуться. Она спешно потирает свое запястье, замечая, что место, которое она обхватила пальцами, уже красное, и, не удосуживаясь даже запахнуть мантию плотнее, как есть, выбегает за королем прочь. Голос прорезается, пробивается, разрывает тишину вмиг опустевших коридоров (а кому там быть? Все высыпали полюбоваться на поругание королевы), пытается настигнуть короля:
-Артур! Артур!
Но Артур не слышит. Он уже далеко.
***
Странная эта была ночь! В бархате небес красиво горели звёзды, и завораживающе серебрила двор луна…
Но никто не думал даже поднять взор на небо. На земле было свое освещение, свой свет. Свет, зажженный в нижних этажах замка, свет от прыгающих бликов пламени факела причудливо отражался и на мечах, и на лицах, и все искажалось, словно бы каждый был в маске и в то же время – нереальным!
Людей было много. Каждый, привлеченный шумом, сплетней (как они только быстро распространились по замку?) был здесь. Не спал в эту ночь никто. Рыцари держали вырывающегося, но уже скорее, для порядка, чем для настоящего сопротивления, Ланселота. Другие рыцари держали на острие мечей королеву, которая обратилась в мрамор…
Это была странная ночь!
Артур сошел по ступеням, перед ним торопливо расступились, провожая кто злорадно (а ну-ка, король, покажи силу лихую), кто скорбно (бедняга, он так любил королеву!), кто с любопытством (ой, что будет!). Если же появление Артура произошло в тишине, то Моргана, вылетевшая за ним следом, уже не стала обретать себя в той же тиши, она появилась шумно, расталкивая всех, кто итак не особенно сильно мешался ей (безумцев стать ей на пути не было в
избытке), но сегодня ей почему-то потребовалось больше пространства вокруг, словно она боялась задохнуться в людском море, а потому интенсивно работала локтями.
Артур остановился между Ланселотом и Гвиневрой, но не взглянул ни на того, ни на другого. Гвиневра попыталась пискнуть, но Артур жестом, не глядя, велел ей замолчать и она покорно опустила голову, и словно бы вся сила оставила ее, ушла в этот безмолвный протест, в попытку оставить себя в живых.
Странная это была ночь! Мысли обрели почти физическую форму и могли быть даже прочитанными.
«Я рад, что всё, наконец, открылось, смерть меня не страшит…» — появление короля на Ланселота произвело необычайное действие. Король для рыцаря не был королем (Ланселот видел, как тот правит и кому Камелот обязан на деле), а потом для него Артур предстал скорее мужчиной: неверным мужем, слабым королем, плохим воином и тактиком, мучителем собственной сводной сестры, порочным и жалким. Такого ли было бояться Ланселоту? Ради любви ли – неважно, но бояться его, сопротивляться ему? Нет! Нет! Все уже кончено! Он уже долго притворялся. Единственное – жаль пасть от руки такого человека. Еще и на глазах у Морганы. Кто же позаботиться теперь о ней? Ланселот вкладывал все презрение к Артуру в свой взгляд на него, но глядя на Моргану, не мог сдержать своей печали – она оставалась на произвол судьбы, и он ничего не мог с этим сделать. У Морганы дрожат руки, Моргана едва-едва удерживает себя от обморока, он дорог Моргане и все же…предал ее, не сумел распознать ловушку, и попался! И теперь Моргана останется одна.
Ланселот взглянул на нее, решив для себя, что это в последний раз, потому что больше он не сможет выдержать – слишком дрожат ее губы, слишком жаль ему ее жизни, а дальше ему что? Только смерть – это просто. Он взглянул, беззвучно шевельнулись его губы, складываясь в одно лишь слово: «Прости». Моргану затрясло. Увидела она? Угадала? Но она упала на траву, на колени…
«Дочь…это моя дочь…», — Кармелид не осознавал, что делает и почему. Он не удержал равновесия уже давно, он ползал на коленях, плакал, постепенно понимая, какую ловушку сам создал для нее, его пальцы хватали землю и вырывали травинки, но он не замечал этого. Кармелид пытался подползти то к одному, то к другому, умолить кого-нибудь… в эту минуту он впервые не смотрел, кто перед ним: советник, поваренок – ему было неважно. Но он испортил отношения со всеми, а потому в основном от него отмахивались, а кто-то… умудрился даже отвесить ему пинка под герцогский зад.
«Пусть все кончится…» — Гвиневре не была страшна смерть. Она жадно вглядывалась в Ланселота, не замечая ни отца, ни Морганы, ни Леи, которая цеплялась безотчетно за Агату ногтями, царапая ее руку в немом ужасе… все умерли для Гвиневры. И она была готова умереть. Только бы не мучиться. Только бы не терзаться.
«Я больше не могу…» — Моргана даже не делала попытки встать. Все ее существо налилось свинцовой тяжестью и ее гнуло к земле, вдавливало, и не было никакого ресурса. Впервые она поняла, как сильно устала, как много на ее плечах. Воздуха не хватало и тот, что все же проникал в ее легкие, почему-то очень сильно обжигал.
«Ты скажешь мне спасибо!» — Монтессори сострадал! По-настоящему сострадал, глядя на терзания королевы, но все же, мысль о том, что он выступает в роли благородного целителя,
отделяя слабую ветвь от здорового ствола, не могла его не радовать. Он хотел подойти к Моргане, поднять ее с земли, но почему-то…не решился. Ему показалось, что стоит ему взглянуть на нее, стоит только один раз взглянуть, и она поймет, что все это подстроил он.
-Король, — позвал кто-то из рыцарей, замечая, что Артур, несмотря на свое появление, не задал и одного вопроса и даже взглядом никого не одарил, как будто бы, так и надо. Лишь стоял и смотрел, стоял и смотрел… куда-то мимо.
-Король, — второй, уже более уверенный голос, нагловатый, знакомый Моргане, но сейчас она не смогла даже указать, кто говорил, — ваша жена, королева Гвиневра, дочь Леодогана, была поймана в объятиях Ланселота. За преступление, свидетелями которого мы все стали, полагается смертная казнь!
-Не смей! – Моргана подняла голову, услышав слова о Ланселоте. Он стоял – презирающий короля, готовый к собственной смерти, — не смей…Артур!
«Пусть он начнет умолять, пусть он заплачет, сдастся, бросится к его ногам…» — пронеслось в голове у Леи, тоже услышавшей эту фразу рыцаря, — «и тогда он помилует, он не жесток!»
Но Ланселот не был готов умолять, сдаваться, просить. Он не считал себя виновным. То есть, считал, но не перед Артуром. Перед Гвиневрой – да, перед Морганой – да, перед Артуром – нет.
Персиваль не знал, куда себя деть. Долг велел ему направить меч на Ланселота или на Гвиневру, но он не мог сделать ни того, ни другого, а потому, увидев валяющуюся в траве Моргану, которая не могла встать, сделал решительный шаг к ней, поднял ее за талию, заметил, как колотит все ее тело от ночного холода – бедная женщина выбежала в ночной рубашке и тонкой мантии, в которой даже по замку было холодно передвигаться, не говоря уже о том, чтобы стоять посреди пусть и ясной, но уже не летней ночи.
Персиваль осторожно передал Моргану в руки Леи и обе они – служанка и фея, порывисто обнялись, не сговариваясь, не проронив и слова. Они словно попытались спрятаться, закрыться, затеряться…
-Как бы ты поступил на моем месте? – тихо спросил Артур, но каждое его слово разносилось эхом по всему двору, и все слышали вопрос короля, и напряжение ночи стало невыносимым. Он обратил свой вопрос к рыцарю, которого поставили на колени за его любовь и любовь взаимную к королеве.
-По…пощады, — простонал Кармелид в тишине, пока Ланселот не открыл рот.
-Закрой рот, Кармелид! – рявкнул Артур, и вновь не глянул на него. Гвиневра пошевелилась в своем плену, пытаясь разглядеть отца, не увидела и тоненько позвала плачущим голосом:
-Па-па?
И что-то страшное окончательно надломилось в Кармелиде. Безумство всколыхнуло всю его душу. Он порывисто вскочил, бешено захохотал, словно гиена, распугивая всех, кто был с ним поблизости, и в глазах его даже промелькнуло что-то совсем уже звериное…
-Ты! Мне! Не! Дочь! – он отчеканил каждое слово своего страшного приговора. И снова, снова, будто бы радуясь своей проделке, захохотал и спрятал лицо в ладонях, лишь плечи его мелко-мелко подрагивали.
-Я спросил тебя…- на Артура сумасшествие Леодогана не произвело никакого впечатления, — я спросил тебя, как ты поступил бы на моем месте?
И снова Ланселоту не дали ответить. На этот раз всколыхнулось людское море. Расступилось. Блеснули мантии, расшитые причудливым узором и знакомый, ненавистный и родной голос мягко промолвил:
-Но он никогда не будет на твоем месте, Артур!
Вот теперь Артур отреагировал. Он обернулся, не веря своему слуху, но к нему уже подходил – размеренным, хоть и быстрым шагом, Мерлин.
-Друид, — простонала Моргана, и даже вздохнула с облегчением. Она была рада ему. По-настоящему, рада.
Мерлин коротко приветствовал короля и спокойно замер перед ним, с вежливым интересом, оглядывая пленников. Артур обернулся на них, затем взглянул на друида, не понимая…
-Их чувство светло, — промолвил Мерлин, — светло и чисто. Так чиста родниковая вода, так чиста слеза младенца, так чист бриллиант.
Артур отвернулся от Мерлина. Холод сходил с его лица. Это был снова не король. Это был мальчишка. Растерянный, расстроенный, готовый расплакаться от несправедливости мира мальчишка. Он был готов простить Гвиневре измену, пока та была тайной, его это не тревожило – он не любил ее, но то, что она попалась, открыто… еще и с рыцарем! Это уже позор. Позор, который ему никогда не простят.
-Мой король, — подал голос Ланселот, и его взгляд обратился на одну только Гвиневру, потому что смотреть на Артура или на Моргану для него сейчас было все равно, что лезть в пылающий костер голыми руками, — я был вам верным слугой, но я не раскаиваюсь в своей любви. Если бы я мог умереть больше одного раза, я сделал бы это для вашего удовольствия, мне жаль ее, ее жизни жаль. Ее сердца жаль. Пощадите ее, мой король, терзайте меня, но не троньте ее… она не виновата. Это всё я. Вина на мне одном.
Гвиневра – эта маленькая, напуганная девочка, которая видела прежде в жизни своей только пренебрежение и чужую волю, сама, не обращая внимания на вздох и судорогу ночи, не замечая растерянности рыцарей, встала на колени, заставляя их отступить на полшага, чтобы их мечи не поранили ее. И эта синхронность в их полшага показала, каково этим суровым мужчинам поднимать, пусть и символически (во всяком случае, пока символически), поднимать клинки не на поле боя, а в ночи мирной, в ситуации щекотливой.
-Мой король, — заговорила она хрипло, ее голос дрожал, но она стояла на коленях, не заваливаясь, и смотрела прямо на Ланселота и во взгляде их друг к другу было непередаваемое чувство тепла и нежности, — я была вам дурной женой, я не подарила вам наследника, я не стала вам опорой для трона, я не была с моим народом, с моим королевством… я любила вас. Я была юна. Я была
счастлива. Но теперь в моем сердце только благодарность к вам и больше ничего нет… я заслуживаю смерти, а без него…без моего рыцаря мне не жить. Освободите меня, мой король.
Артур теперь смотрел на неё. Но его взгляд был таким, словно прежде он не видел Гвиневру.
-Пусти! – потребовала Моргана и грубо отпихнула не ожидавшую такого поворота Лею в сторону. Решительность овладела Морганой так же, как растерянность вернулась к Артуру. Каждый был снова при своей роли. Моргана прошла к Артуру, и тот странно взглянул на нее, не зная, что за чувство владеет им в эту минуту, пользуясь же его растерянностью, Моргана обратилась ко всем:
-Вы…- она обвела рукою всех присутствующих, с ужасом понимая, что не знает, что сказать дальше и начиная вдохновенно импровизировать, — вы видите перед собой Моргану Корнуэл – дочь обманутой, преданной женщины, сводную сестру короля Артура, советницу… у меня была отвратительная, полная страха и холода жизнь, но этот человек…
Моргана круто повернулась, указывая рукою на Ланселота, который с изумлением взглянул на нее:
-Был моей защитой, моей опорой, моим другом. Он ни разу не пожаловался, ни разу не упрекнул меня в том, что оставляет для меня, ни разу… вы слышите? Ни разу он не дал мне возможности сказать о нем, как о человеке жестоком или бесчестном!
-Моргана! – попытался воззвать к ней Ланселот, — не надо говорить…
-Да закрой ты рот! – обозлилась она, — ты был моим другом столько лет, не оставлял, оберегал… ни разу я тебе не сказала о том, что ты для меня значишь на самом деле, дай хоть перед смертью твоей наговориться!
Несмотря на то, что она произнесла фразу про смерть весьма иронично и насмешливо, в ее глазах проступило тревожное беспокойство. Кто-то из рыцарей и даже Мерлин не смог удержаться от улыбки.
-Ты защищал Артура, ты рисковал своей жизнью для него! Ты мог позволить его убить и быть с нею, но ты этого не сделал! – Моргана ткнула пальцем в грудь Артура, — ты помнишь это? Думаешь…Я защищаю ее? Девчонку, которая не знала никогда ничего о чувствах, которую бросили в кипящий ад? Ту, которую клевали всем двором, не желали принимать? Ту, на которую Артур сам наплевал, которая оказалась между отцом-сволочью и тобою – бесчувственным животным и мужем?
-Моргана! – фея была права, но Монтессори попытался вернуть ее в тактичное русло, хоть и был согласен с каждым словом.
-И ты пошел к черту, — ответила она, потому что больше, особенно сам Артур, ей не перечил, — Артур, ты спросил его, как бы он поступил на твоем месте… однако, сам ты бы как поступил на его месте? Подумай об этом.
Она поникла. Выцвела. Вся ее храбрость испарилась, она отошла в сторону, давая возможность Артуру решать, скрестила руки на груди, опустила голову, демонстрируя отрешенность, покорность и, одновременно с этим глотая выступившие от страха на лице слезы.
-Тогда и я скажу, — Мерлин воспользовался паузой, и обратился к королю, — мой король, я с первого дня сказал вам, что эта женщина не ваша судьба. Я ошибался часто…
Мерлин не удержался и взглянул на фею, шумно вздохнул.
-Но это не было моей ошибкой.
И не добавил больше и слова.
-Моя сестра права, — Артур всколыхнул ночную тишину, проклятую ночь, и двор оживился, предвкушая, наконец, развязку, — я не был достойным мужем. Я любил тебя, Гвиневра. Любил. Ты предала не меня даже, не мою любовь… ты предала больше. Но я не хочу остаться палачом! Сними корону со своей головы – ты не смеешь ее носить!
Она, под общий вздох – гул, вцепилась дрожащими руками в свои волосы, выпутывая тяжелый ободок короны Камелота, королевской короны, которую сама считала незаслуженной. Когда корона оказалась в ее руках, Гвиневра вздохнула даже с облегчением – она уже и забыла, каково это – быть свободной от этой тяжести на собственной голове.
-Брось ее! – приказал Артур хрипло.
-Бросить? – пронеслось эхом, — бросить корону! Позор!
Гвиневра бережно положила пальцами корону на траву, и та мгновенно прижалась к темной земле.
-Я оставляю корону, как благо, которого недостойна, — промолвила она.
-Встань! – приказал Артур и для верности сделал жест рукой, показывая, что нужно встать, — и ты…рыцарь, тоже!
Моргана смотрела, обратившись в мрамор, она не знала, что происходит и как на это реагировать. Любовники поднялись, готовые ко всему.
-Именем моего отца, Утера Пендрагона, именем моей сестры, Морганы Корнуэл, именем…Артура Пендрагона, я изгоняю вас из Камелота, убирайтесь оба, уйдите с рассветом и никогда больше не переступайте порог моего замка! Убирайтесь! Убирайтесь!
Вот теперь Артур не выдержал. Слезы вырвались – колючие и злые.
-Убирайтесь! – подвел он итог.
Надо отдать Мерлину должное, он сориентировался быстрее, чем Моргана. Поспешно, взяв обоих за руки, оказавшись между ними, он потащил их к замку, бросив Моргане:
-У меня. Они будут у меня.
Они не сопротивлялись. Они боялись взглянуть друг на друга или на кого-то еще, не верили, что судьба милует их! Жалеет, отпускает в изгнание!
Моргана не сдержала себя. Пока Монтессори разгонял весь двор, боясь даже представить, как долго будут обсуждать эту ночь и в замке, и за его пределами, Моргана бросилась к Артуру на
грудь, порывисто обняла его за шею, обвила его руками, плакала, целовала без остановки, повторяя лишь одно слово:
-Спасибо. Спасибо.. .
А Артур будто бы утратил опору под ногами. Он вцепился в нее, потянул ее за волосы, неосознанно причиняя ей боль, но Моргана даже не вскрикнула, камень упал с ее души…
Она сделала шаг назад, отрываясь, наконец, от Артура, но не отпуская рук его. Ее нога едва не наступила на корону и тогда фея вспомнила кое о чем. Пользуясь его растерянность, пользуясь случаем, коварной минутой, Моргана щелкнула пальцами, привлекая к себе внимание двух рыцарей, один из которых был Монтегю, и указала пальцем на распростертого. Униженного и совершенно разбитого Кармелида.
-Арестовать, — коротко и тихо бросила она. Артур ей не возразил.
Обнявшись, поддерживая друг друга, брат с сестрой смотрели, как Монтегю с огромным удовольствием хватает Кармелида за шкирку и тащит его за собою, в цепях…
-Какое у него обвинение? – выкрикнула Агата, материализуясь перед советницей, — как вы… за что… за что вы так с моим господином?
-Обвинение? – Моргана подумала и крикнула, — Эй, Монтессори, друг мой?
-Да? – кисло отозвался тот, потому что не все прошло так, как он хотел, — чего тебе?
-Какое у нас обвинение к герцогу? – Моргана погладила Артура по спине, расчетливо касаясь его руки, и шепнула, — иди к себе, я приду…очень скоро приду.
-Он – старая сволочь, казнокрад, интриган, распутник, — Монтессори задумался, — и…много-много кто.
-вот за это, — ответила Моргана и, пользуясь, наконец, растерянностью Агаты, бросилась уже в замок – нужно было спешить, но Артур вдруг остановил ее и возложил на ее плечи свой плащ – тяжелый, пропахший вином, костром…
Не говоря больше никому и слова, король поднялся к себе в замок.
-Бедный, — высказалась приличная, кокетливая девица, провожая его взглядом, — ах, такой мужчина!
-Закопаю, — пообещала Моргана ласково, — пошла прочь.
Не церемонясь, она толкнула девицу плечом и поднялась по ступеням в замок.
***
В эту ночь замок так и не заснул. Собирались по коридорам и залам – обсуждали. Перешептывались, шутили, предполагали.
-Оболгали! – мрачно заверял всех Персиваль, точно зная, что его слова – ложь, — оболгали! Они невиновны! Королева чиста перед Богом!
И всякому, кто был с ним не согласен, угрожал сломать нос или челюсть.
-А у нее еще с Уриеном было! На самом деле он не к Лее ходил – это всё прикрытие! Он к Гвиневре ходил! – утверждали в углу кокетливых молодых девиц.
-Да он ее не любил! – твердили в третьем углу, — она ж…бесплодная!
-Говорят, он путается с Морганой!
-Ты все путаешь, это Ланселот путается с Морганой!
-Моргана путается со всеми, а королева и вовсе девственница! Артур больше любит мужчин. Помните сэра Николаса? Вот он его и развратил!
-Королю надо жениться, — мечтательно замечали бароны, представляя своих дочерей или сестер в роли королев.
-Надо. Но кто же согласится? Говорят, он как зверь… вроде даже бил королеву!
-Да даже мне ее хотелось ударить, как можно так глупить? Ты королева – терпи!
-Прекратите!
Весь замок кипел слухами, а это еще не выползли разговоры в города и деревни! Страшные тайны, чаще всего лживые, реже – истинные, но приукрашенные, выползали на свет. Суть была такая – кто-то выставлялся откровенным гадом, а другие – его жертвами. Учитывая же тот факт, что сплетни исходили и разжигались в основном обществом, которое недолюбливало Моргану, нетрудно представить, кого рисовали в образе местного сосредоточения силы зла. Заявляли уже все, что было можно и нельзя, и страсти все кипели и кипели. Если бы Моргана услышала хотя бы о половине тех любовников, которых ей тут же приписывали, она была бы поражена, хотя, могла бы и возгордиться, что столь большое количество мужчин вообще смогла заинтересовать собою, ведь на полном серьезе жена сэра Грегори твердила, что Моргана – любовница Мерлина, поэтому и получила место в совете…
А это даже не было пределом фантазии! Откуда расползались такие слухи было неясно, но все начиналось так:
-Мне рассказывали по секрету, только тихо, не говори никому, я только с тобою поделюсь, что…
Далее шла сама сплетня, которую тут же подхватывали и переносили в другой угол, приукрашивая на ходу. Или разговор мог начаться так:
-Однажды я видела (слышала, угадывала, подслушивала)…
И все странно верили в только что придуманное – так хорошо и здорово все объяснялось! Почему женщина попала в Совет? Почему она оказалась на первых ролях?
Но если в одной части замка царило оживление, то в другой – полный упадок. Гвиневра, наконец, дала волю слезам. Она поняла, какой участи избежала и теперь перед нею стояла другая страшная жизнь – жизнь без титула, земли…в позоре. Отец отрекся от нее, он, допустим, и простит, но – куда возвращаться? Кармелид растерял в долгах все свои земли!
И куда ей податься?
-Милая, милая, — утешал ее Ланселот, пока Лея судорожно паковала вещи Гвиневры – само собою, отправить все их следом за нею она не могла, но хоть что-то? Лея старалась не думать. Она не была сейчас работником, падал в усталости на скамью, начинала всхлипывать, а время – уходило. Подгоняло, и она снова страшно вскакивала, начинала метаться, пакуя, обвязывая, роняя…
Агаты не было. Она унеслась к Марди, и потому никто из троих не знал, что Кармелид арестован. Марди сделалось от шума дурно, и сейчас ее присутствие у беременной было, наверное, важнее – Лея опять же старалась не думать, лишь сильнее закусывала губу, сдерживая крик. Ничего, ничего…она сильная – она вытерпит. Она еще потерпит. А потом – упадет ничком в постель и будет рыдать, без остановки рыдать, наконец, поддаваясь слабости.
Дверь толкнули – сильно, настойчиво. Гвиневра дернулась, ланселот круто обернулся и улыбнулся, выдохнул с облегчением – на пороге стояла взъерошенная, растрепанная, но вполне живая Моргана. Она тоже крепилась из последних сил, и, видит небо. Она еще неслабо даст себе слабину, будет рыдать не меньше, чем Лея, но сейчас, сейчас, когда она нужна… нет, не доставит она себе такой унизительной черты!
-Моргана! — Ланселот встал ей навстречу, обнял,– спасибо тебе.
-Нет времени, — быстро ответила она, — стоп, а где Мерлин?
-Мерлин пошел к королю, — тихо ответил Ланселот, — он не знал, что нам сказать…встревожился, вдруг встал и пошел к нему.
-Ладно – плевать, — решила Моргана и протянула Ланселоту свиток, но тут же передумала, и позвала. – Гвиневра!
Девушка едва не умерла от страха, когда Моргана позвала ее по имени и тут же дернулась снова. Ланселот бросился к ней, сел рядом, обнял. Лея замерла.
-Я прочту, — решила Моргана, сама разворачивая свиток, — видите ли, я успела кое-что предпринять. Так, вот: «Моргана, а почему ты удивлена? Так должно было случиться. Я удивлен, что они так долго могли хранить это втайне, учитывая, что у обоих не так много опыта и рассудка… впрочем, я понял тебя. Ее разоблаченное величество, королева Гвиневра может вернуться в земли, которые принадлежали Кармелиду. Скажем так, наводить там порядок сложнее, проще все сжечь и отстроить заново, так что – пусть вернется домой. Пусть привезет Ланселота. Лилиан горит желанием его увидеть, хотя, возможно, это желание продиктовано тем, что она хочет его придушить – я не знаю. Однако – у меня есть условие. Даже три. Герцог Кармелид никогда не станет больше властителем этих земель – я отдаю их Гвиневре, его дочери, а не ему. Второе – герцогство Кармелида зависимо от земель де Горр, что гарантирует полную поддержку моих решений. Третье – герцогиня (ведь Гвиневру следует именовать теперь так?), назначает управляющего из числа моих людей – и не вступает без моего дозволения ни в торговые, ни в военные, ни в дипломатические – ни в какие-либо еще блоки, союзы, объединения. Если все эти условия герцогиня готова выполнить – она может вернуться к своим землям. Мелеагант».
И снова…странная реакция. Лея не выдержала – разрыдалась с облегчением, села на один из кованых сундуков и не удержалась от восклицания:
-Славься! Славься!
-Он…действительно благороден, — промолвил Ланселот, — это спасение, Гвиневра!
-Он хочет подчинить земли моего отца своей власти. – не веря, прошептала павшая королева.
-Какая разница! – обозлилась Моргана, — они итак туда-сюда передаются, вы никому не нужны! Там твой дом. Будь со своим народом, со своими людьми, со своим домом!
-А мой отец? – тихо спросила девушка и Моргана поняла, что она еще не знает об аресте Кармелида.
-Отец остается советником короля, — бодро солгала фея, решив для себя, что при первом же удобном случае прикончит его!
-Гвиневра, моя любовь, — Ланселот тихо зашептал ей что-то на ухо, и понемногу тревога на лице королевы сменилась какой-то тенью…
-Пусть, — наконец согласилась она, — нам…пора?
***
-Пора, — Моргана наблюдала за тем, как пакуют сундуки на повозку – все не помещалось, но это ничего, главное, что живы, Мелеагант их встретит, сама она тоже вырвется в скором времени. Все будет хорошо. Теперь уже точно все будет хорошо.
-Пора, — согласилась Гвиневра. У нее не было уже слез. Она смирилась. Единственное, что жгло ее — отец не вышел проститься с нею. Моргана сказала, что у него срочный совет, но на деле, герцог уже был в темнице.
Так странно покидать замок, куда тебя привезли, едва месяц прошел с шестнадцатой весны твоей! Так странно горело и билось сердце в ожидании любви, вечного счастья, ласки и так скорбно разбивалось оно сейчас. В этом замке Гвиневре не удалось согреться. В этом замке даже стены остались ей чужими. И сама она осталась чужой для этих стен. Так странно ехать назад по осколкам собственных мечтаний, смутных желаний еще нераспустившегося женской сутью тела. Она приехала сюда юной, мечтательной, счастливой и наивной, а покидала это место чуть больше, чем через год уже совершенно другой: печальной, разбитой, униженной, разорванной…
Впереди – покорность Мелеаганту, зависимость от него и любимый человек рядом. Впереди годы серости, попыток забыться от всего произошедшего здесь. Впереди – дорога разбитых грез и надежд, где нужно идти след в след за проводником, иначе – пропасть. С каждого края пропасть.
Все разбито. Разорвано. Растрачено.
И ветер рассвет не жалеет. Теперь уже чувствуется, что на дворе осень холодно. Мерзко. Сонно. Тягостно.
Все кончено. Теперь уже навсегда. Ей больше не быть королевой. Ей больше не быть никем – лишь пустотой, с титулом, к которому навсегда прилипло клеймо ее отца и собственного позора.
-Ты…- Моргана коснулась руки Гвиневры, с трудом дождавшись, когда Лея, наконец, отлипнет от своей подруги, — ты…будь счастлива, ладно?
-Береги себя, — прошептала…прошелестела Гвиневра, не отвечая и села в повозку сама, не воспользовавшись помощью слуг. Ей теперь отвыкать, а она, впрочем. И привыкнуть не успела.
-Ей тяжело будет, — Моргана взглянула на своего друга, мрачного этим утром Ланселота, — ей досталось не по возрасту, не по душе, не по силам. Ты…излечи ее. Меня же излечил…почти.
-Не забудешь меня7 – ланселот взял ее руку, — бедная моя подруга, как я могу тебя оставить здесь?
-Ничего, — Моргана сжала зубы сильнее, чтобы не выдать себя, — здесь…все не так плохо. Я буду приезжать. Я никогда…
Моргана не договорила, обняла Ланселота за шею, вкладывая в это объятие всю благодарность и всю силу своей уже начинавшей жечь тоски. Почему же так больно? Почему ей было так больно – она сама не знала.
Короткое, обрывочное прощание. Тайком выходит Персиваль, Монтессори тепло прощается с королевой и желает ей счастья, Монтегю… Агата тоже вышла – рыдает, шепчет о несчастье, но Гвиневра не понимает, что речь идет об аресте ее отца.
-Это не конец. – Ланселот пожимает руки, три или четыре раза уже Моргане и никак не может оставить все. Оставить разом.
-Пора, — торопит Мерлин, тоже вышедший на прощание. – Будьте счастливы.
И уже тихо, серьезно добавляет Ланселоту:
-Кармелид арестован. Мы…будем скоро у вас. Посмотрим.
-хвала небесам. – тихо отзывается Ланселот. И снова…прощание, тяжкое…
Уходит дорога. Дорожная пыль смешивается с рассветной дымкой, с холодом. Моргана стоит, наблюдая за повозкой, которая уже скрылась вдали, за поворотами и все же не может вернуться в замок.
-надо идти, — зовет ее Мерлин и оба остаются стоять, глядя вдаль.
Проходит примерно четверть часа прежде, чем эти двое, простояв в молчании сблизившись больше, чем за все время их знакомства, идут, наконец, в замок. Моргана и Мерлин идут к Артуру – находят его в его собственных покоях, пьяного, жадного до любви, до отыгрыша, до возмездия и не желающего при этом одновременно, ни любви, ни победы, ни мести…
-Это будет…тяжело, — выносит вердикт Мерлин, пока короля тошнит на его же собственную постель, а Моргана пытается посчитать опустевшие бутылки.
А повозка едет, увозя по дороге разбитых грез двух любящих друг друга людей, изранивших любовью этой и себя, и других. Впереди – время… впереди исцеление и терпение друг к другу, впереди новый мир и ждущий их в землях Кармелида Мелеагант со своей женою – Лилиан и другом – графом Уриеном Мори…
Глава 83
В Камелот пришли тёмные времена. Монтессори выражался литературно и заявлял, что это «тяжёлый период для народа, который нужно преодолеть, объединившись всем», Моргана говорила короче и грубее. Она не считала, что у народа проблемы, выражая своё мнение, что народ живёт так, как жил и раньше, ну с небольшими колебаниями, а вот в самом центре, в замке Пендрагона всё действительно хуже. Прошло две недели с прилюдного разоблачения Гвиневры и Ланселота, с их отъезда, или вернее даже, бегства в земли герцога Кармелида, и вроде бы шепоты даже уже затихали, во всяком случае, оказалось, что обсуждать павшую королеву и рыцаря не так интересно на долгой основе – тема была ясная, и ничего особенного не произошло, но всё же атмосфера царила мрачная. Король, например, пил. Пил много, жадно, не жалея никого кругом. Всё правление полностью легло на плечи Морганы, Монтессори и Мерлина, решившего, что здесь он нужнее, чем принцу де Горру. «Союз трёх М воссоединился!» — злобно шутили в коридорах, но даже шутки эти произносились тихо, не приведи небо, кто-нибудь из этой троицы услышит – не оберешься проблем. Кому захочется ссориться с друидом, коварным советником или феей? Только самоубийце или идиоту, а запас таковых не был в Камелоте большим.
Персиваль действительно сломал пару носов, возмутившись на очень злые слухи и фразы, обращённые к Ланселоту и королеве. Персиваль не любил королевы, даже когда она была такой, пусть и только формально, но он не мог не пожалеть юной девушки. И Ланселота…и всех – Персивалю было жаль их всех, а больше того – Леи, которая не знала, куда деть себя. Всё чаще взор ее обращался к востоку, где сердце знало – там земли де Горр, там земли Кармелида, там Гвиневра! И даже редкие письма, полученные урывками, тайной не приносили Лее облегчения. Она хотела уехать! Уехать к Гвиневре. Прочь, прочь от Артура. По сути, Персиваль был не против, и он даже предлагал Лее уехать в земли Кармелида, к тому же его собственное поместье было южнее, не так далеко от земель герцога, но Лея…отказалась.
-Почему? – в отчаянии вопросил Персиваль, не выдержав ее мрачного и зловещего, непонятного молчания.
-У нее есть Ланселот, — коротко пояснила Лея, — у Морганы нет никого. Хоть кто-то…у человека всегда должен быть хоть кто-то.
Лея не любила Морганы, она ее откровенно побаивалась и предпочитала не пересекаться лишний раз, еще со времен своей любви к Уриену, который так и оставался преданным фее и только, но она не могла ее не жалеть – Моргана осунулась еще сильнее, к ней возвращалась почти болезненная худоба, и характер ее прямо отражал внешний облик.
-У нее есть Мерлин! – попытался возражать Персиваль, которому было жаль Морганы, он знал её как редких свойств женщину и умную советницу, но Лея была его женой и это место мучило ее, а смотреть на мучения любимой – невыносимо.
-Мерлин! – Лея рассмеялась, — Мерлин вечный интриган, он пытается управлять, как раньше, но он уже не все понимает.
Это было правдой. За время отсутствия Мерлина Моргана и ее соратники (подчас даже вынужденные), произвели ряд масштабных перемен. Разобраться во всех списках, в отложенных и текущих положениях дел было сложно. Если раньше это было вотчиной Мерлина, где он знал, с кого и что спросить, кого нужно и куда пнуть, то теперь, он порою до смешного терялся. Не имея полного представления о Камелоте, о его организме и управлении, Мерлин спрашивал себе некоторые области отдельных управлений и контроля и обитал в них, не влезая дальше. Что же до
поддержки Морганы… да, они перестали ругаться – у обоих уже просто не было на это сил, у них не было теперь ни мира ни войны, просто существование бок о бок. Порою, казалось, что им хочется что-то обсудить, расставить последние точки, но ни один не решался заговорить, и молчание продолжало висеть зловещей тенью над их душами, развивая напряженность обстановки.
-У неё есть Монтессори, — Персиваль не хотел сдаваться. Но Лея отмела и этот вариант, тихо усмехнувшись и это тоже было ясно. Монтессори вел себя так, как обычно, делая вид, что вообще не причастен ни разу к разоблачению королевы и не считая себя виноватым. Однако он с удивлением вдруг обнаружил, как отъезд Ланселота подействовал на Моргану и понял свою ошибку, а потому до жути не хотел, чтобы она как-то узнала о любом его участии и…Моргана, быть может, и не чувствовала и не подозревала, но Лея вынесла свой вердикт:
-Я ему не верю.
И почему-то Персиваль тоже не верил, как не верил когда-то в намерения Николаса или в намерения Мерлина. Для этого рыцаря всякий человек, обладающий умом и наглостью, умеющий держать себя в позиции властной, приравнивался к тому, кому нельзя верить.
-У нее есть Артур, — теперь Персиваль окончательно сдавался, понимая, что не убедил Лею, потому что в Артура не верил даже сам. И снова – не без оснований!
Его величество король Артур Пендрагон, сын великого короля бриттов Утера, пил. Сильно пил. Что важнее – пить он не умел совершенно, а потому – часто превращал пиршественную залу в подобие кабака с Тракта. Пьяные танцовщицы, рыцари, солдаты… похабные песни, глупые розыгрыши, гогот, коромыслом висящий тяжелый дух…
Хуже было только если Артур вдруг прозревал. Тогда он бросался в трезвость, в дела, и… суть его реформ, предложений и азарта, неутомимая жажда бурной деятельности вынуждала Моргану сделать брань еще одним языком. Персиваль вообще не подозревал, что ругаться можно…так! Отборная ругань обретала в устах Морганы смысл почти философский, перетекаемость же словоформ, образований, игры слов, метафор эпитетов, что невольно хотелось даже записать за нею…
-Она не повторилась еще ни разу, — тихо заметил Грегори в тот вечер, когда Артур, находясь в предпоследней степени нетрезвости, вырвал у одного из приглашенных бардов лютню, грубо впихнул ее в руки герцогу Боде, с трудом уговоренного Морганой на дипломатическую встречу, и пьяно проревел:
-Игра-ай!
Моргана, бледная, как смерть, появилась в роковую минуту в зале, чтобы перевести дух. Увидев же выходку своего сводного братца, фея не стала сдерживаться.
-Сейчас я тебе сама сыграю! – пообещала она, вырывая несчастную лютню у герцога, и далее последовал самый настоящий спич, в котором Моргана объясняла так, чтобы понял «даже такой тупоголовый ублюдок старого плешивого осла», каких сил ей стоило привести почтенного Боде в Камелот и что «своими павлиньими слабостями такое ничтожество и слабак, каким к несчастью является некоторое отродье последней коронованной сволочи» он ей не испортит триумфа.
Выражений вообще было много. Жестикуляции тоже хватило. Боде впечатлился.
Следующим же утром почтенный гость подписал все предложенные Морганой бумаги и спросил, не хочет ли она приехать к нему в гости как-нибудь, навести в нем порядок? Получив же в ответ только тяжелый вздох, Боде удалился, но не направился в свои земли, а поехал в гости к принцу де Горру, где в лицах, артистично, изобразил перед Мелеагантом тот вечер. Лилиан только вздохнула, Мелеагант пожалел, что его там не было, а Уриен до боли стиснул кубок в руках…
-Скорее бы родился ребенок Кармелида, — мрачно подвел итог Мелеагант, заметив реакцию Уриена.
Иронично, что эта же фраза буквально вертелась на языке «Союза трех М» в Камелоте. Что до Марди – она совершенно растерялась, но ее чувства никто не брал в расчет. Она осталась вдруг без поддержки двора (а зачем обсуждать какую-то девицу, вышедшую из служанок, беременную от герцога, если недавно произошло кое-что интереснее?), без Кармелида (о его судьбе она вообще ничего не знала, а Агата ей не говорила ничего ясного), но с пристальным вниманием…еще и кого?
Моргана заходила к ней утром и вечером, почти, как часы. Марди однажды пожаловалась:
-Леди Моргана, вы являетесь слишком рано! Я еще в постели, Агата мне даже грелки еще не принесла!
Леди Моргана одарила Марди волчьим взглядом, но сдержалась и ласково отозвалась:
-Когда-нибудь ты поймешь, Марди, что ранний приход гораздо лучше позднего.
И более она с ней не заговаривала, являлась, спрашивала у Агаты, как ее состояние и если Марди пробовала заговорить сама, притворялась глухой.
-Вредная эта Моргана! – как-то поделилась Марди с единственным человеком, который был с нею рядом, с Агатой. – Мне не нравится, что она ко мне ходит!
-Она – хозяйка этого замка, милая! – Агата не теряла надежды на примирение Марди с Морганой, полагая, что ссориться вообще занятие дурное, а тут ещё…с кем ссориться, тоже было немаловажно.
-Ну и что? Она всего лишь сестра короля, но не королева, — Марди никак не хотела принимать одной простой истины: корона не определяла абсолютную власть, напротив, она издевательски полагала большую слабость, потому что король зависел от совета, народа, армии и богов. И каждая его позиция могла расшататься в любой момент, без предупреждения и даже видимой причины.
Монтессори заходил один раз в день, строго перед обедом, пожелать приятного аппетита и убедиться, что Марди ничего не нужно. Этот визит, если говорить откровенно, был самым привлекательным – Монтессори хранил безукоризненную вежливость и был по-настоящему обходительным человеком. Что до Мерлина – он появлялся вместе с вечерним визитом лекаря, но с самой Марди не заговаривал, он заговаривал с лекарем, желая узнать, как себя она чувствует, каковы его предположения по поводу предстоящих родов.
Иногда появлялся и сам король! Он обводил мутным взором покои Марди, пространно изъяснялся, и Марди вообще терялась в догадках, пытаясь выяснить, что происходит вокруг ее маленькой скромной персоны. Пыталась выяснить судьбу герцога, но Артур реагировал мрачно:
-Герцог? А…герцог.
И всё. Больше никто ничего не пояснял. Это, конечно, заставляло размышлять.
Между тем, судьба герцога Кармелида беспокоила и «союз трех М». Монтессори не выдержал, и спросил однажды прямо:
-Моргана, как мы поступим с герцогом Кармелидом?
-Я не знаю, — честно ответила фея, — он и подлец и нет. То есть, все-таки, да, но не настолько, чтобы казнить его вот так. Не думай, Монтессори, что я забыла о нем, нет, помню. Я действительно не знаю. Мне принесли полное собрание его деяний, все его битвы, интриги – все, что было вскрыто, и, знаешь, он необычный человек. Он и губитель, и спаситель. В битве при Андалузии, он, например, спас Гавейна и его отряд! Зато вот в следующей же битве с саксонцами при Луазоне, он загубил половину отряда… и так на каждом шагу, на каждом!
-Но мы не можем держать его в тюрьме постоянно! – напомнил Монтессори. – Он герцог, пусть и его земли…не его. И даже не его дочери. Что делать? Казнить нельзя, оставлять тоже…
-Побить бы его кнутом, да сплавить в деревню! – в сердцах воскликнула Моргана и обхватила себя за голову, — боги, как болит голова…
***
Ланселот не знал, какой будет встреча с принцем де Горром. По факту, ничего дурного между ними не было, более того – его названная сестра была теперь женою принца, а это что-то да значило, с другой стороны… Ланселот уже не был ни в чем уверен. Если верить собственным глазам, а рыцарь им верил, Гвиневра тоже боялась не меньше его и тогда он храбрился.
Встреча вышла…неподражаемой.
Уже на подъезде к герцогству, когда Гвиневра совсем поникла, понимая, как жестоко провернула ее судьбу жизнь, понимая, как теперь ухудшилось ее положение – она понимала это и раньше, конечно, но тогда, в Камелоте, она едва-едва ускользнула от смерти, а теперь, видя же перед собою, свое родовое поместье, которое, впрочем, уже не принадлежало ей, Гвиневра ощутила серую тоску в сердце. Не обошлось и без тревоги.
Хотя приезд ее обставили более менее прилично и даже празднично. Присутствовал почти весь народ, принадлежавший герцогству, ленты вились в воздухе, а замок украсили родовым флагом Кармелида… когда же повозка остановилась, им открыли дверь…
-Надо идти, — тихо промолвил Ланселот, сжимая ее руку.
Вышли. Ступили на землю, и чужую, и родную одновременно и народ возликовал, словно встречал не павших короля и рыцаря, а триумфаторов. Ланселот с ужасом представил, какими методами Мелеагант вызвал эту радость у людей, как он их убеждал, как уговаривал… впрочем, он сделал это! Сделал, хотя, был и не обязан ни спасать их, ни уж тем более, организовывать такой прием.
Что до самого принца – он стоял со своей свитой у замка, возвышаясь на специальной трибуне, установленной для лучшего обзора. По левую руку стояла и бледная, но слабо улыбающаяся Лилиан и именно ее присутствие, почему-то вдруг успокоило Гвиневру. Она сделала несколько шагов вперед, слегка склонив голову вперед. По правую руку от принца стоял и граф Уриен Мори – он никак не изменился, если не считать какого-то странного блеска в его взоре…
Идти было тяжело, пусть дорога была не такой уж и длинной, но все же – каждый шаг давался с огромным трудом, словно ноги налились свинцом, а земля тянула в свои объятия. Мелеагант и его свита не сделали навстречу им и шагу – правильно, нужно сразу расставить значения, показать нынешнее положение дел.
-Герцогиня Кармелид, рыцарь Ланселот, — Мелеагант кивнул обоим, приветствовал легкой усмешкой, — я рад приветствовать вас здесь. Мою жену – Лилиан, вы, должно быть, знаете. Как и графа Уриена. Ваш управляющий…граф Шенье. Он временно, конечно…
Мелеагант замялся, быстро глянул на своего верного слугу, оба, очевидно, не испытывали энтузиазма.
Гвиневра решила тоже расставить все значения:
-Ваше высочество, — ее голос дрожал, но держалась она очень строго, не позволяя себе распасться на десятки мелких осколков, — принц де Горр, я ценю вашу услугу, но я хочу, чтобы вы знали – я не позволю собою помыкать. Я вам не раба!
Принц рассмеялся – добродушно, вроде бы, но в глазах мелькнуло почти настоящее темное удовольствие:
-Ваше…вернее, уже не ваше, величество, я не вижу причины помыкать вами, Гвиневра. Во-первых, это изначально не в моей природе, я не ваш отец. Во-вторых… какая уже от вас польза? Живите, хватит – у вас была попытка, вы ее провалили. Живите теперь так, как есть.
-Давайте, пройдем в замок, — предложила Лилиан, которая разделяла сердцем слова принца, но не могла смириться с тем, что звучало это грубо.
В замке был приготовлен пир. Атмосфера разряжалась понемногу. Лилиан, решив, что сдерживаться больше не стоит, порывисто обняла Ланселота и…одновременно с этим слегка ударила его в плечо:
-Как ты так мог? – возмутилась она.
-Обожаю, когда она ругается не на меня, — не удержался принц, и Лилиан ответила, не оборачиваясь:
-До тебя дойдет! Нет, ну как ты мог? А если бы Артур тебя убил?! А если бы…
Гвиневра стояла, обхватив себя руками за плечи, чувствуя себя лишней. Снова. Граф Уриен тихо подошел к ней и предложил ей присесть, пока Лилиан выговаривала Ланселоту, а тот только отшучивался:
-Пройдите, Гвиневра, к столу, вы устали с дороги.
Она покорилась. Теперь она всему была покорна.
-Как там…Лея? – Уриен чувствовал себя неловко, Мелеагант, услышал его вопрос, обернулся и фыркнул, но не сдал истинного вопроса Уриена.
-У нее все хорошо, — прошептала Гвиневра, Ланселот сел рядом с нею, сжал ее руку, и она поняла, наконец, что ничего больше плохого с нею не будет, и когда это осознание коснулось ее души, когда тепло понемногу разлилось внутри нее, она добавила уже громче и смелее, — ее муж очень ее любит и заботится о ней.
-Хорошо, — одобрил Уриен. – Лилиан, да хватит уже возмущаться! Артур не убийца и не безумец. К тому же – там… ему не дадут убить Ланселота.
-Я сама его убью, — пообещала Лилиан, но не сдержалась, улыбнулась, — теперь все будет хорошо. Правда…
-Граф, — Ланселот усмехнулся, он понемногу тоже осваивался в новой для него реальности, он уже научился адаптироваться к новым условиям, научился давно, — полагаю, что вы хотите спросить не совсем о Лее, а о Моргане.
-Да не то, чтобы…- Уриен смутился, — но если ты так хочешь, Ланселот, расскажи и о ней.
-Да, расскажи, пожалуйста, как она справляется, — поддержал Мелеагант, сделав знак поварам, что можно приносить дополнительные блюда и приборы.
-Она справляется, — ответил Ланселот, — а это главное. Она несчастна. Это тоже главное.
-Она любит Артура?- напрямик спросил граф.
-Граф, — Ланселот вздохнул, — я честно скажу, что она привязана к нему. Ожжет быть, у нее и есть к нему любовь, которую король своими поступками, сжигает. Она не позволит себе…терпеть. И я скажу честно вновь, что я предпочитаю для Морганы партию более достойную, чем…сын Утера.
-Он был моим мужем,- тихо напомнила Гвиневра, — не говори так о нем. Я благодарна ему. Как бы ни было.
-Придется нам обсудить гадкость короля позже, — Мелеагант легко разрядил обстановку, — оленину рекомендую, она сегодня удалась особенно – мягкое мясо, в сочных травах – прекрасный выбор к фландрийскому вину!
***
Моргана заявилась в обычный свой вечер к Марди с теми же целями, но в этот раз всё пошло не по плану.
-Леди Моргана, я хочу поговорить, — быстро заметила Марди, сегодня ей слегка нездоровилось. Целители говорили, что это обычная реакция на скорое разрешение от бремени и не стоит беспокоиться, на что Моргана напомнила, что, если что, спросит с них за смерть ребенка. До самой Марди ей, если честно, не было дела. Своим поведением, своей глупостью, Марди растеряла всякое сочувствие в глазах Морганы.
-Говори, — дозволила Моргана, но на предложение Агаты присесть к постели Марди, отказалась, оставшись стоять, показывая, таким образом, что не готова к долгому разговору.
-Леди Моргана, вам ведь нужен мой ребенок? – напрямик спросила девушка. – Вам, королю, Мерлину…
Скрывать не было смысла. Что могла сделать эта глупая девочка?
-Да, — ответила фея, — и даже Кармелиду был нужен только ребенок, не смей думать о нем хорошо.
Марди помолчала, обдумывая ответ, но вновь промолвила:
-Леди Моргана… вы заберете его у меня?
-Да, — она не стала лгать, для верности даже кивнула.
-Как вы смеете? – Марди не удержалась от вскрика, ее лицо исказилось гримасой боли, похоже, ей стало чуть-чуть дурнее, от услышанного. – Как вы…
-Смеем, — жестко сказала Моргана, — поверь, мы смеем. Ты не знаешь нашей цели, но она велика. Он будет жить, как король…
-А что будет со мной? – Марди откинулась на подушки, крупный пот каплями стекал по ее лбу. – Убьете?
-Зачем? – искренне удивилась Моргана, — отправим подальше, или выдадим замуж и отправим подальше. Партию найдем достойную. Живи, дальше живи.
-И…- Марди слегка застонала, ее рука легла на живот.
-Я вызову целителя, — испугалась Агата и мгновенно выскочила в коридор.
-И, — продолжила Марди, — как вы… будете жить? Вы разлучите мать и дитя… как же я вас ненавижу. Всех вас ненавижу.
Агата вбежала с целителем, и Моргана была избавлена от необходимости ответа. Нет, ей не было жаль Марди, совсем не жаль. Но было…неприятно. Она полагала, что с ней поговорит Мерлин, убедит, что им ее ребенок нужнее, что она не имеет права на кровь Кармелида, но нет, не вышло. Случай заставил именно Моргану разоблачить неожиданное внимание к персоне Марди.
***
-Почему у нас такой замок?- спросил Артур, когда Моргана вошла к нему в покои.
-Чего? – она даже от неожиданности остановилась, глядя на Артура с удивлением и почти забыв о том, зачем пришла, — чего?
Артур сидел на полу, в окружении каких-то огрызков, помятых пергаментных свитков, держа в руках кубок со стекающими по нему каплями вина.
-Почему у нас такой замок? – упрямо повторил он, и отхлебнул из кубка с шумом, да так, что вино немного потекло по его подбородку и по полурастегнутой рубахе, которая итак была уже не первой свежести и вида.
-Какой? – Моргана искренне не понимала. – Какой у нас замок?
-Почему он такой…прямой? – Артур отставил кубок в сторону и поманил ее пальцем к себе, и обалдевшая Моргана присела рядом с ним на полу, стараясь не залезть ногою или рукою в какую-нибудь тарелку или…чернильницу.
-Чего? – она даже замерла, не выправив платье для удобства, услышав ответ короля, — какой?
-Прямой! – Артур вскочил, его взор горел, — смотри! Смотри!
Он принялся быстро расхаживать и бурно размахивать руками:
-Смотри, — убеждал он и вдруг указал на стены, — они прямые. Коридоры у нас прямые, стены у нас прямые…
-Артур, — Моргана поморщилась, словно бы от боли, — не знаю, что ты придумал, но я хочу поговорить. Я думаю, как бы поступить с Кармелидом…
-Но! – Артур повысил голос, он не пытался даже вникнуть в ее слова, — я нашел решение! Круг! У нас будут теперь круглые стены, круглые комнаты…круглый город…
Моргане захотелось выпить. Прямо горло зачесалось от этого желания, а взор начал обшаривать комнату на предмет наличия вина.
-Круглый, ты понимаешь? – Артур упал перед нею на колени, заставил ее взглянуть на себя и указал рукой на окно, — оно будет круглым, комнаты будут круглыми…
-Так! – Моргана вырвала свою руку из его руки, — Артур, милый, я не знаю, шутишь ты или спятил, но ты несешь бред.
-Круглый город! Все в Камелоте будет круглым, — продолжал Артур, не слыша и не понимая ее. – Представь, круглые башни, круглые ворота…
-Мы можем построить тебе одну круглую башню, — сдалась фея, — но не сейчас. У Марди вот-вот родится ребенок…
-Ребенок…-тупо повторил Артур и вдруг понял, вспомнил все и сразу, — Грааль! Вторая чаша! Мелеагант?
-Да, — с облегчением выдохнула Моргана, — да, Артур! И я хочу знать…
Ей не удалось договорить. В дверь постучали. Моргана и Артур, словно бы застигнутые на месте преступления, одновременно вздрогнули, а в двери просунулся паж:
-Ваше вели…ой. Леди Моргана! ваше величество, ваше высочество, вы просили сообщить, когда леди Марди начнет э…
-Она рожает? – Моргана поднялась с пола, — уже? Я думала, у нас в запасе еще неделя-две…
-Мерлин послал к вам, велел сказать, что да…- паж смущенно смотрел Моргане за спину, она обернулась и увидела, как Артур, с абсолютно блаженным видом ковыряет стену.
-Мы идем, — решила фея, — иди…
Паж с радостью скрылся, а Моргана позвала:
-Артур? Нам пора…ребенок Марди вот-вот появится на свет, помнишь?
-И мы пойдем строить круглый город? – Артур отстал от стены. Он был беспомощным и жалким в эту минуту. Моргане даже стало его почти жаль – заросшего, неопрятного, потерявшего всякую мужскую привлекательность, он не вызывал у нее желания. Ей действительно стало жаль его. а потом – себя. Жизни своей жаль, того, что она обязана скитаться душою, того, что вот этот вот человек рядом с нею.
-Да-а, — Моргана отвернулась, смаргивая слезы.
***
-Он стал совсем безумен, — тихо рассказывала Моргана Монтессори и Мерлину, пока все они, включая короля Артура, сидели перед закрытой деревянной дверью. За нею рожала Марди. Сейчас на кону было действительно очень много и, хоть час был, мягко говоря, уже не самый ранний, сна не было ни у кого из троих, а вот Артур…мирно задремал в кресле. Во сне он чему-то ласково улыбался, был счастлив…
-Весь в отца, — не удержался Монтессори и бросил быстрый взгляд на дверь. Их не пустили туда, там осталась только Агата и три целителя, похожие один на другого, сейчас помогали Марди разрешиться от бремени. Монтессори был хладнокровнее всех, но и он не мог удержаться от того, чтобы не смотреть на эту дверь. За нею могло происходить все, что угодно, и от этого было еще страшнее и еще хуже.
-Тебе не судить Утера, — пристыдил советника Мерлин, — ты ничего не знаешь о нем.
-Зато я знаю о нем, — вклинилась Моргана, не давая быстротой реакции ответить Монтессори, — я вот знаю. Я могу судить и говорю вам, что это только начало. Дело даже не в вине, не в его…слабости. Он видел трон как место власти, как силу, как игру одновременно, он не думал, что править будет больно, что ему придется и так быстро столкнуться с тем, что на нем лежит ответственность за весь народ. Корона давит его! -Он всегда может ее снять, — буркнул Монтессори, — и переложить на голову поумнее.
-Это еще…- Моргана осеклась, — что?
-А что? – отозвался Монтессори с вызовом, — Моргана, ты ведь явно умнее!
-Э, — фея растерянно взглянула на Мерлина, но тот сверлил взглядом дверь и либо не слышал их, либо делал вид, что не слышит, — наверное, спасибо, но нет. Я не буду править. Хватит… не хочу.
-А кто будет после Артура? — возмутился Монтессори, — у него нет теперь жены.
-Найдет, — неуверенно ответила фея, — и вообще, нам сейчас нужно думать не об этом.
-Нужно думать обо всем, — Мерлин все-таки делал вид, что не слышит, — Монтессори прав, сейчас нужно думать о будущем. Кто-то должен будет быть против Артура.
-Еще раз сунешь Экскалибур в камень! – обозлилась Моргана, — в чем проблема?!
-Мое время уходит, — мягко улыбнулся друид, — я не доживу до следующего короля.
-Сдаюсь! – разозлилась фея и даже поднялась из кресла, — мы в тупике! Все, выхода нет! Никто же ни разу в истории не сталкивался со смертью бездетного…
Она не договорила. Забывшись, она даже забыла, что стоит рядом с дверью и потому резкое ее открытие заставило Моргану отскочить – створка едва-едва не ударила ее.
-Проклятие! – прошипела она, потирая слегка ушибленный локоть, — Артур даже пошевелился и открыл глаза, проснулся от ее голоса и легкого грохота.
-О! – Обрадовалась Моргана, игнорируя целителя, — ну что, пойдем строить круглые города?
-Что? – Артур недоуменно взглянул на нее, поднялся из кресла, — тебе больно? Какие города? Ты сошла с ума?
-А? – Моргана отстранилась от Артура, стараясь не замечать смеющихся Мерлина и Монтессори, — видимо, это было под наплывом чувств…
-Простите, — целитель, вышедший так невовремя, наконец, заговорил, — у меня для вас…весть.
-Говори, друг мой, — предложил Мерлин, — прости нас, что мы так сразу не среагировали.
Только сейчас все заметили, что целитель стоит, держа в руках какой-то сверток из чистых и теплых одеял, в котором что-то шевелится…
-Мамочки…- Моргана вцепилась в руку Артура, едва-едва не лишаясь чувств, — господи…
-Тише, — Артур плотно прижал ее к себе, не давая упасть, — благодарю вас, целитель!
Целитель не ответил. Он отбросил одно покрывало в сторону, позволяя всем увидеть маленькое сморщенное личико младенца, от резкого света, наверное, а может быть, от холода, младенец закряхтел и тихонько…заплакал.
-Я обещал, что не буду плакать, — Монтессори вздохнул, у него глаза были на мокром месте, — но это правда, трогательно.
-А я себе слова не давал! – Мерлин вытащил из кармана огромный носовой платок и шумно высморкался, не скрывая рыданий.
-Это мальчик, — сказал целитель и только сейчас Артур заметил, что он мрачен.
-Дайте ребенка, — попросила Моргана и целитель покорился. Моргана бережно, словно ценность, взяла его в руки. Ребенок… теплое что-то было в нем, в самой сути того, что на руках у нее была жизнь. Моргана могла еще недавно дать такую и сама, но судьба не сложилась. Ничего не сложилось.
Артур прильнул к ней, легонько поцеловал в плечо, Мерлин и Монтессори тоже приблизились, сплоченные моментом.
-Что-то еще? – спросил вдруг Артур, возвращаясь к мрачности целителя.
-Роженица мертва, — обронил он сухо. И в этой сухости была слышна усталость. – Не вынесла. Потеряла много крови. И сил. Мы…боролись.
Он сказал тихо, но чудовищный надрыв сердца… надрыв, который присущ еще не старому человеку, явно читался в его словах.
Гнетущая тишина повисла в коридоре.
-Можно ее увидеть? – спросил Мерлин, когда никто не заговорил.
-Значит, у него нет имени? – одновременно спросила Моргана, ее мысли уже были очень далеки от мыслей от Марди. Люди умирают. Марди должна была умереть. Все просто…
-Да, — ответил на оба вопроса целитель, — более того, смерть Марди, друид, немного…вызывает у меня вопросы. Пойдемте.
Мерлин заторопился к дверям, когда фраза, произнесенная Морганой, застигла его врасплох, заставила обернуться.
-Я нарекаю тебя своим сыном, я нарекаю тебя…Мордредом, — Моргана ткнулась носом в одеяла, пытаясь запомнить вернее это тепло.
-Мор…- начал было Монтессори, но горло его пересохло и он не стал спорить. Лицо Артура на миг исказилось призраком страха из прошлого, но он стремительно взял себя в руки:
-Хорошее имя, — спокойно ответил он, — надо…отдать его кормилицам.
-Мордред, — прошептала Моргана, когда целитель принял ребенка из ее рук, — когда он будет со мною? С нами?
-Мы передадим его утром, — ответил целитель, видевший уже едва ли не все в этом мире и состаренный душою больше, чем годами. Он ушел с Мерлином в комнату, оставляя Моргану тихо улыбаться в объятиях Артура и Монтессори, которому отчаянно захотелось выпить
Глава 84
Гвиневра никак не могла согреться в стенах родного дома, но будто бы навсегда теперь потерянного. Она смирилась с тем, что Мелеагант и граф Уриен теперь частые посетители, честно говоря, графа видеть ей было даже приятно – он был каким-то…уютным. С ним было безопасно – она сама не знала почему, но было. Доверия же к Мелеаганту у павшей королевы не было по-прежнему, она старалась не появляться лишний раз при нём, не заговаривать и не смотреть… зато сам Ланселот не возражал ни против графа, ни против принца и те прочно обосновались в герцогстве в качестве друзей. Сама же Гвиневра нашла неожиданное утешение…
-Гвиневра, — тонкая девушка, жена принца де Горра, Лилиан с самыми прекрасными глазами, которые когда-либо приходилось видеть дочери Кармелида, протянула ей в первый же вечер от прибытия большой деревянный кубок, пахнущий мятой… — Это средство от тоски и печали, это средство от тревоги и смятения.
Гвиневра в Камелоте уже поняла, что нельзя пить всё подряд, что даже Моргану можно было провести, но у этой девушки был такой чистый взгляд, такая нежная тихая улыбка, что Гвиневра вдруг подумала, что если это светлое создание обманет её и навредит – лучше вовсе уже не жить, к чему жизнь, где веры нет вообще?
И она приняла этот кубок дрожащей рукою. Глядя в глаза Лилиан, выпила. Нельзя сказать, что облегчение наступило сиюминутно, но оно пришло – тёплой волною прошло по каждой клетке тела, коснулось легким порывом ветра, бризом всколыхнуло всю нежность души и чувств.
-Раны залечит время, — тихо промолвила Лилиан…
Так и началась эта странная дружба. Лилиан не была навязчивой, а Гвиневра вдруг стала сама тянуться к ней – целительница не спрашивала ни о чем, не упрекала, помогала. Они много говорили о травах и цветах – говорила в основном Лилиан, а Гвиневра слушала, хоть и запоминала меньше половины, но этот голос, голос, когда с нею говорят, как с равной – прекрасное было мгновение! Гвиневра скучала по лее и по Агате, но теперь у нее было утешение, она, быть может, и ушла из Камелота ни с чем, но не осталась у разбитого берега. Иногда Гвиневра брала одну из своих старых детских книг, которые читала ей Агата и сама уже читала вслух для Лилиан, пока та раскладывала пучки трав по белому полотенцу, перетирала корни, запаривала смолу, расправляла свернувшиеся бутоны цветов или обрывала в нужном порядке лепестки…
Это были странные, какие-то тихие и очень радостные мгновения. Лилиан прибывала в земли Кармелида не каждый день, но всё же – довольно часто. Иногда она прибывала с графом Уриеном, а Мелеагант приезжал вечером. Лилиан тогда приветствовала Ланселота, быстро шла к Гвиневре, которая уже её ожидала в нетерпении и принималась за травы или шитье, а Гвиневра читала:
-Как столб позорный для убийц, Пройдох, иуд и кровопийц ,Банкротов тяжб, полночных татей, Что о чужом пекутся злате, Иль тех, кто, грабя каждый день, На тракт выходит, взяв кистень. А осуждённого в том веке — Возили на такой телеге, Средь сутолоки городской, Был вне закона он, изгой, И двор его не принимал, Его чурались, каждый гнал…
А Лилиан иногда отвечала ей или острословила, или же просто – молча слушала и само её присутствие было успокоением.
-У меня, между прочим, письмо от Камелота, — промолвил Мелеагант, входя в один такой вечер в залу, где уже расположились Ланселот и Уриен. Граф приехал сегодня гораздо раньше обычного, привез Лилиан и сам решил остаться, дожидаясь принца.
-Письмо? – ланселот поднялся навстречу принцу и тревоге, — что стало? Что еще хорошего случилось?
-Да Боги, — Мелеагант сел в кресло, коротко кивнув рыцарю и, сломав печать, развернул пергамент и принялся читать вслух, — так… Мелеагант, я спешу тебе сообщить, что ребенок – дитя Кармелида, явился в этот мир здоровым, полным жизни, и силы…
-Что, собственно, странно, учитывая, что оба его родителя живут в Камелоте, — не удержался Уриен. Мелеагант улыбнулся уголками губ, но продолжил читать:
-Милая девушка Марди произвела на свет мальчика! Однако это истощило её.. во всяком случае – так я и придворный лекарь Гаюс решили сообщить двору. На самом деле, у нас есть сильные подозрения, что причина смерти этой девушки, которую зовут Марди, не имеет под собою только природную силу. В ее крови найден остаток белладонны – ее используют для изготовления лекарств и ядов. Опять же – это не убийство, на пальцах этой несчастной обнаружена пыльца белладонны, и на губах, и в стакане, что говорит о том, что она СОЗНАТЕЛЬНО шла на смерть. Кормилица Гвиневры сообщила, что за несколько часов до разрешения от бремени Моргана говорила с Марди и Марди спросила, как поступят с ее ребенком. Моргана сказала, что его заберут и это Марди разволновало до крайней степени, я полагаю, что она хотела умереть и не допустить своей разлуки с младенцем, не страдать. Бедная душа!
-Вот не надо, — прервал Уриен, скрежеща зубами от злости, — вот не надо пытаться выставлять Моргану виноватой! Если эта дура считала, что такое внимание к ней только из-за того, что она раздвинула ноги перед Кармелидом…
-Граф! – укоризненно воззвал к нему Ланселот, — никто и не винит Моргану! Принц, продолжите?
-Душа…- Мелеагант нашёл место, где его прервали, и продолжил чтение, — в связи с кончиной девушки, Моргана назвала ребенка сама. Она дала ему имя смерти – Мордред.
-Ни разу не удивлен, — фыркнул Ланселот, — иного и быть не могло.
-Помолчи, — обозлился Уриен.
-Мордред… Марди похоронили без почестей, тихо и скромно, но честно, с отпущением всех грехов. Моргана открыто называет Мордреда своим сыном, а народ дивится – дескать, кто отец? Намекают на связь Морганы с королём, но Моргана…словом, не реагирует она. Что до короля – тот протрезвел, хотя, в последнее время его рассудок иногда мутнеет независимо от вина, и возится с ребенком. Вернее, насколько ему позволяет Моргана, настолько и возится, а она ему не позволяет почти ничего.
-Не позволяет…- задумчиво повторил Уриен, явно думая о чём-то своём, далеком и существующим лишь для него одного.
-Дела же в Камелоте идут так, как обычно. Я, Моргана и Монтессори управляем. Артур стал понемногу возвращаться к делам. Думаю, скоро можно провести ритуал по передаче силы из второй Чаши в Мордреда. Мерлин.
-Моргана успевает и с ребенком, и с Камелотом, — Ланселот вздохнул, — удивительная женщина она!
-Удивительная, — подтвердил Уриен мечтательно, — у меня теперь есть сын.
У Лилиан, вошедшей вместе с Гвиневрой в залу в эту минуту (вернее, шла она, а Гвиневра топталась за порогом), вылетело непроизвольное ругательство при этом слове, а потом сорвался с губ вопрос:
-То есть…что?
-Лилиан, — Мелеагант с укоризной покачал головою, но в его глазах плясали чёртики, — как так можно? Стоп…что ты сказал?
-Ну. – Уриен кашлянул, чувствуя сильное смущение, — я люблю Моргану, Моргана называет Мордреда своим сыном, значит, я…
-Это не так работает! – возразил Ланселот с горячностью, — то есть, друг мой, граф, я очень и очень понимаю твои чувства и я больше, чем кто-либо здесь хочу, чтобы ты, наконец, соединился с нею, но она…
-Да ты спятил! – Мелеагант не отличился корректностью выражений, вообще не подбирая формулировки, он был в ярости, вне себя. – Ты спятил? Она с Артуром! Она…с Артуром!
Уриен расхохотался. Бешено. Яростно. Совсем не так, как это подобает графу. Мелеагант осекся в своем спиче, потерял слова, чувствуя, что где-то и что-то всё-таки упустил, медленно сел в свое кресло, уже совсем иначе глядя на графа.
-Что…- Гвиневра робко вошла в залу, — что вас…смешит, Уриен?
И Мелеагант даже не взглянул на нее, сам удивленный не меньше, чем она внезапной веселостью Уриена.
-Вы так и не поняли? – граф Мори с трудом перестал смеяться, крепился он долго и всё неотсмеянное заполнило его существо. – Правда, не поняли?
-Чего мы не поняли, Уриен? – тихим и дрожащим голосом спросила Лилиан, опускаясь на ощупь на подлокотник кресла Мелеаганта. – Чего?!
Уриен оглядел их – сначала с недоверием, затем на его лице появилось выражение зловещего триумфа. Он вдруг осмелел. Его повело куда-то по петлям веселья, он откинулся на спинку кресла и, мечтательно взглянув на потолок, попросил:
-Леди Кармелид, вы сядете к нам? Неудобно говорить, когда кто-то стоит…
Гвиневра покорилась и он продолжил:
-Как же там? А, вот! Я расскажу вам одну сказку…
***
-Моргана, он всё же не твой сын! – Артур взглянул на неё умоляюще, — прошу тебя, не бери ты его так часто на руки это…
Он не мог подобрать слова. С тех пор, как умерла Марди и Гаюс вынес Мордреда к Моргане, Моргана не расставалась с ребенком за исключением совещаний. На Советы она не брала младенца, отдавая его в руки постаревшей и посеревшей Агате, у которой теперь не было смысла для жизни – Гвиневра далеко, у Леи муж, Марди умерла, ее собственные дети – тоже пали.
-Отстань, — посоветовала Моргана, на слова Артура и одновременно на его действия – король, не взирая на то, что она поправляла одеяло Мордреда, прижался к ней и принялся целовать в шею, — сгинь, бастард! Рассыпься!
-Моргана! – Артур развернул ее к себе лицом, — неужели ты не хочешь пожалеть своего несчастного короля? Меня оставила жена…
-Хорошо, что не отравила, — тени сочувствия в фее не прослеживалось. Во всяком случае – внешне.
-Я проиграл Мелеаганту, — Артур слегка потеснил ее к кроватке, не отступая.
-Хорошо, что не было настоящей войны, — Моргана тоже не сдавалась.
-Я, — Артур попытался притянуть ее к себе за талию, но она оттолкнула его, — потерял названного брата.
-Хорошо, что он был слишком благороден, — Моргана замерла, нащупав спиною стену. – Артур, не надо, пожалуйста. Я не хочу. И…тут ребенок. Я называю его своим сыном.
-Но он не твой, — напомнил король, в его глазах полыхнуло что-то очень опасное, жуткое…Моргана почувствовала, как в ее горле шевелится липкий холодный страх.
-Артур, — Моргана, пока оставалась возможность, нырнула в сторону, теперь в ее распоряжении была вся комната, — я прошу тебя, не надо. Слышишь? Это…неправильно. Да, ты мне дорог. Дорог не так, как дорог брат, ты дорог мне, как мужчина, но это неправильно. Не надо, ладно?
-Моргана, не испытывай моего терпения! – что-то властное было в его тоне. Не принадлежала эта нота к его прежнему голосу.
-Артур, давай вернемся в Совет? – Моргана наобум предложила, в Совете Артур в последнее время никого не жаловал, любое предложение, которое казалось разумным – воспринимал тяжело, со скрипом. Он не хотел войны, но и для мира ничего толком не делал. Он был… просто был на своем месте. Икона, чудо для народа – тот, за кого Камелот готов стоять. Хотя, Камелот уже не был в таком энтузиазме.
-Вернемся, – пообещал Артур, снова приближаясь, — Моргана, ну почему ты такая несговорчивая в последнее время?
-Сегодня мы едем на…- Моргана взглянула в кроватку Мордреда, где розоватый младенец мирно дышал, не подозревая о той участи, что готовилась ему под тень его мирных снов, — на встречу с Мелеагантом. И дальше – проедем на ритуал. Сегодня важный день для всех нас. Артур, я не…
Артур не позволил ей договорить, он грубо схватил её сзади, сжал в объятиях – сильно и цепко, не позволяя ей даже толком вздохнуть, и попытался повалить на пол, но Моргана задержала дыхание и, когда Артур, видимо, решив, что ее сопротивление ослабло, перевел одну руку с ее талии на юбки ее платья, снова сумела вывернуться…
-Дрянь! – с чувством выдохнул Артур и огонек в его взоре стал сильнее. Он в один прыжок оказался возле нее и с силой вдавил в стену, Моргана зажмурилась, но Артур заставил ее взглянуть на себя, — Моргана, я не хочу поступать с тобою…так.
-Мне больно, — прошептала фея, и Артур поспешно слегка ослабил хватку, оставляя только ее руки заведенными над головой, упираясь в них.
-Я не хочу так с тобой поступать, — повторил он, убеждая не то себя, не то ее. – Я люблю тебя. Ты дорога мне. Этот ритуал…какая разница? Что там с народом, законом, Мелеагантом? сейчас меня волнуешь больше ты! Почему ты сопротивляешься мне, не даёшься?
Она сама поняла вдруг, что не знает. Чувствовала, что больше нельзя. Чувствовала, что это – пропасть, бездна, ведущая куда-то в самые глубины преисподней. Нельзя – говорило сердце и разум, не надо – твердила душа, а плоть по-прежнему оставалась слабой. Но это было раньше. Раньше, когда у Морганы не было смысла для жизни и можно было гореть на кострах собственной похоти и слабости. Подаваться в порок всякого вида не так страшно, когда у тебя за спиною ничего нет, кроме слез и страданий, бессонных ночей. Конечно, она не жалела себя и эта ее связь с Артуром была для нее чем-то вроде…разрушения собственной целостности, что-то, что должно было привести ее к смерти, к аду, где, быть может, она, наконец, сумеет согреться?
Но в последние дни что-то свершилось. Что-то стало совсем другим. Может быть, она стала взрослее, умнее, старше… может быть поняла, что еще не все отжила и не хочет завершать свой путь полным падением и решила бороться? Может быть сама захотела жить?
Это был сложный вопрос. Но она поняла, что больше не хочет ни Артура, ни его любви. Она поняла вдруг всё.
Почему-то в эту минуту ей показалось, что Утер Пендрагон такими же словами и действиями уговаривал ее мать, герцогиню, пасть в его объятия, уговаривал, пока не кончились слова и терпения. Насколько большой запас того и другого у его сына? Вряд ли большой. Значит – теперь она в его власти? Теперь у Морганы нет путей, кроме как биться за себя, за свою целостность и пасть под его волей? Он сломает ее, он сам не понимает, как силен. Если только он догадается, что воля Морганы, ее покорность зависит от жизни Ланселота…или Леи…или этого младенца! – она пропала. Хорошо, что Артур юн и неопытен, хорошо, что Ланселота нет рядом, хорошо, что у Леи есть муж. Но как скоро Артур поймет, что он король?
Его ждет та же пропасть, что и его отца. Разница будет только в том, что герцогиню Корнуэл пришлось обмануть, Моргану обманывать не придется. Стоит Артуру дать понять, что он угрожает расправой в случае ее отказа над Ланселотом или Мордредом и она…
Чего уж таить? Она сама падет на колени перед ним в слезах, умоляя о пощаде, попутно срывая с себя свое же платье.
Вот и все. Расклад простой.
-Не хочу, — вдруг четко промолвила Моргана, отвечая себе на свои мысли. И только теперь осознала, что она прижата Артуром к стене. Он с удивлением взглянул на нее, но, видимо, что-то в ее тоне напугало его, и он отпустил ее руки:
-ладно-ладно, — примирительно поднял он руки, — не сегодня так не сегодня. Я понял, ладно.
Моргана, не моргая, смотрела на его поспешное отступление. Ей до сердечной боли захотелось расплакаться, но она не смогла – в глазах ее было сухо. Ни слезинки не удалось бы выдавить сейчас.
-Так значит, — Артур отвернулся в сторону кроватки, ему тоже было неловко от своего напора и от всей ее решительной фигуры, до того, пока она не произнесла это роковое «не хочу» он был уверен, что она играется с ним, что ей нравится его дразнить. Конечно, его собственное желание никуда не ушло, но он пока еще мог владеть собою…
-Значит. – Артур не находил слов, — сегодня мы едем к Мелеаганту с…Мордредом?
-Да, — процедила Моргана, ей было тяжело смотреть на Артура напрямую, и она была даже рада тому факту, что он смутился и теперь избегал взгляда на нее.
-Хорошо, это хорошо, — Артур хотел добавить еще что-то, как вдруг в дверь постучали и, не успела Моргана разрешить, как ворвался бледный Монтессори.
-Что еще? – злобно спросила Моргана, у нее не было настроения разбираться с очередными дурными бумагами или казною…
-На нас напали саксонцы! – Монтессори переводил взгляд с короля на фею, угадывая, что пришел он вовремя, что явно до этого здесь была неловкая ситуация. – На юге саксонцы!
С Артура слетело всякое смущение – он взглянул на Моргану, как бы решаясь, с чего начать.
-Мы сегодня уезжаем, — напомнила Моргана, — может быть… разделимся?
-Не понял, — честно признался Артур. – У меня саксонцы напали, слышишь? Мелеагант не подождет?
-Нет, — возразила Моргана, — знаешь…вот как мы поступим: Монтессори и Совет на управлении, я и Мерлин к Мелеаганту с Мордредом, а ты с рыцарями на юг.
-Ловко! – одобрил Монтессори. – Король ведет войну, ведьма и друид занимаются всякой…э…
-Всякой-всякой, — подтвердила Моргана, — Артур?
-Да, — Артур сжал ее пальцы, коснулся осторожно ее руки губами, — прошу тебя, будь осторожна. Я… не хотел причинить тебе боль, ты же знаешь. Я…
-Я знаю, — Моргана слегка коснулась его плеча, — мы справимся, не надо…сейчас.
-Монтессори, отряд лучших рыцарей! И лошадей, король Артур едет изгонять врагов с юга!
Моргана проследила за ним взглядом, за бодрой его походкой и странная тоска ледяною рукою сжала вдруг ее сердце, и едва не раздавила его прямо во льду, благо, Мордред задергался, запищал из своей кроватки, и фея испуганной тенью бросилась к нему.
***
-Слышишь ты, сказочник чертов, — Мелеагант был сама обходительность, но Уриен усмехнулся:
-Я твои сказки слушал? Слушал! Терпи и ты теперь. А она начинается с того, что некий мальчик подружился с другим мальчиком, который был младше, но явно умнее…
-Ты мне еще от времен сотворения мира расскажи! – Мелеаганту явно не нравилось то, что Уриен так тянет свои истории, ему не терпелось услышать суть, но Уриен растягивал это удовольствие:
-Они подружились, — невозмутимо продолжил он, — и настал однажды такой день, когда каждый взял от другого то, чего ему не доставало. Если тот, что изначально был умнее не был…человечным на весь расклад, предпочитая борьбу за власть и власть всему остальному, то другому не хватало интриг и ума для интриг.
-Я его сейчас убью, — бесновался Мелеагант, но Лилиан неожиданно улыбнулась, и положила успокаивающе руки на плечи принца.
-И случилось так, что тот, которому не хватало ума для интриг, — Уриен был сама невозмутимость, — влюбился в девушку. – Умную, проблемную, потому что других людей этот человек, похоже, не признает… очень несчастную.
Гвиневра с Ланселотом переглянулись – граф был очень забавен в своей сказке.
-Но у этой женщины, — продолжал он, — уже был…мужчина. Вернее, от мужчины там одно название, слабак, ничтожество, бастард, свинодой…
Ланселот вздохнул – он уже слышал нечто подобное от Морганы, определенно, эта женщина плохо влияет на людей.
-Но она к нему привязалась! – Уриен развел руками, — но я…то есть тот, который любил ее, которому не хватало ума для интриг, решил ее не отдавать. Он сражался за нее, а потом наблюдал за нее из тени, строил корабль, назвал его ее именем…
-Хочешь сказать, у вас есть корабль «Моргана»? – Ланселот взглянул на Мелеаганта.
-У меня вообще много чего есть, — мрачно ответил он.
-И, — продолжал Мори, — влюбленный вдруг понял, что она с этим слабаком только потому что…он жив!
Гвиневра вскрикнула, Лилиан едва не слетела с подлокотника, Мелеагант выругался, ланселот придержал Лилиан…
-Да, — пригорюнился граф, — он жив и в этом вся беда!
-Ты…- Гвиневра задыхалась от переизбытка чувств, — ты…хочешь убить Артура?
-Девочка, — ласково ответил граф, — я уже…уже убил Артура. Осталось донести его тело до могилы и бросить в яму.
-Как? – со странной интонацией спросил Мелеагант.
-Я использовал то же орудие, что ты использовал для себя, — саксонские наемники. Им нужна монета, и я обещал отдать им возможность контролировать Торговый Тракт, если они…найдут способ убить короля Артура.
-Подлец! – не выдержала Гвиневра, вскочила, — да как ты…
Это были смешанные чувства. Артур мешал, но убивать его так – это казалось подлостью, еще и отдавать тракт, соединяющий все части Британии, под контроль саксонцев? Да у Уриена нет такого права!
-Чтобы это произошло, – Уриену пришлось повысить голос, чтобы перекрыть негодование, — саксонцы нападут на южную провинцию Камелота, куда поедет король Артур в то время, как Моргана поедет к нам…
-А с саксонскими наемниками? – тихо спросил Мелеагант. – Что ты сделаешь с ними?
-А ничего, — ответил Уриен, улыбаясь, — они будут думать, что едут триумфаторами, победителями. Если их пропускать…
-Двух-трех отрядов хватит, чтобы перебить их! – Мелеагант щелкнул пальцами. – Нет саксонцев, нет Артура… Уриен, это… на тебя не похоже!
-Отказываться от второй чаши ради любви не похоже на тебя, — парировал граф, — принц, Лилиан, Ланселот…Гвиневра, я объясняю. Вам свои мотивы… я сыграл в игру, которая не назначена мне, но я смог это сделать, потому что никто из вас не считал меня игроком. я был другом принца и остаюсь им теперь, но я, глядя на тебя, Лилиан, глядя на вас – Ланселот и Гвиневра, вдруг понял, что я должен бороться за то, чем хочу владеть. Артур не понял, какое счастье, какой ум и какой человек попал в его руки, кто… я понял. Я никогда не буду любить кого-то, кроме Морганы, я никогда не буду взывать к ее старым ранам, я обеспечу ей то, чего она ищет- я дам ей покой. Да, мои методы подлые, да, мои ходы жестоки, но… я делаю это лишь раз. Для нее. Мелеагант. Скажи мне, скажи мне, как на духу, чтобы я поверил, если бы ты был на моем месте, чтобы ты сделал? Не убил бы Артура?
Мелеагант скрипнул зубами, досадуя на очевидность своего ответа. Да за Лилиан он бы не просто убил бы Артура, он бы его размазал.
-А ты, Ланселот? – Уриен обернулся к рыцарю, — ты бы за Гвиневру не убил его?
-У меня была возможность убить его, — напомнил ланселот, — но я не бог, чтобы отнимать жизни!
-Не Бог, — согласился Уриен,- судишь меня?
-Самое странное, что нет, — пожал плечами ланселот, — я знаю Моргану больше, чем каждый из вас, и я вам скажу, что она вытерпела многое.
-Это подло! – Гвиневра закрыла лицо руками, — он пощадил моего отца…
-Заточив его в тюрьму! – жестко закончил Уриен.
-Мой отец в тюрьме? – Гвиневра хлопнула глазами, она и предположить не могла…
-Да, — ответил за друга принц, — Артур…не знает, как быть.
О том, что это был приказ Морганы заточить Кармелида, он не сказал даже Уриену. Сказал лишь, что Артур держит Кармелида в тюрьме, оба позлословили на этот счет… Ланселот, правда, знал, но за свои годы он научился уже молчать – его можно было не считать за того, кто может случайно сдать.
-как? – Гвиневра вскочила, ее щеки залил румянец, — надо…бежать. Надо…
Она, в самом деле, сделала несколько порывистых шагов и вдруг остановилась – ее качнуло и она, как подкошенная, рухнула вдруг на пол.
-прочь! – Лилиан, молчавшая до сих пор. Сорвалась со своего места и, оттолкнув Ланселота, бросилась на колени перед павшей королевой. – просто сознание потеряла, бедная. Ланселот. Воды…
-Я не знаю, что тебе еще сказать, — честно признался Мелеагант. Пока Ланселот и Лилиан приводили Гвиневру в чувство. – Я и в ужасе, что ты способен на такое, и в восторге…
-Артур не умеет править, но это умеешь делать ты, — граф взглянул на принца искоса. – Если Артур умрет…Камелот останется без короля. Моргана умная. Она не поставит Мордреда на трон.
-Ну, всё, — Лилиан обернулась к ним, услышав их слова, пока Гвиневра тихо дрожала в объятиях Ланселота, — испортил ты Уриена, Мелеагант! Молодец! Теперь ты доволен?
-Пожалуйста, — Гвиневра дрожала в объятиях рыцаря, — если смерть настигнет моего…короля, пусть он умрет достойно. С почестью.
Ланселот с жалостью взглянул на нее. В такой момент думать о нем? Об Артуре?
-И… — Уриен вдруг усмехнулся, — не только с почестью, со всеми прощаниями, достойными короля. Не переживай, Гвиневра, я беру то, что моё. Отца твоего освободят., когда всё кончится…
-Сегодня. – Лилиан шевельнула губами, — ритуал же… вы же решили, что встреча сегодня!
Она вдруг обняла Гвиневру за плечи, словно бы прячась за ее слабость, за ее страх – сама себе Лилиан не могла уже позволить быть слабой.
-Мы сейчас уедем, – пообещал Мелеагант, — ланселот, ты не обязан, но…
-Смотри, и тебя испортят, — Уриен хлопнул рыцаря по плечу, — решай сам.
-Я поеду, — решил он и обернулся к Гвиневре, — только… пару минут… дайте мне пару минут!
Он хотел объяснить ей, успокоить, донести, что Артур сделал все для своей смерти и успокоить, объяснить и донести это и до себя самого. Совесть все же терзала его дух. Он ничего не мог сделать с нею, хоть и знал, что будет мучиться дальше и ничего не сделает для спасения Артура
Глава 85
И снова дорога! Такая разная, по-разному опасная, непредсказуемая, обрывная, резкая, неуклюжая… дорога! Кружат дороги, плетут полотно из судеб людских и жизней, сводя то в одной, то в другой точке своей, в насмешку и в назидание души, переплетают обстоятельства их и выводят неожиданно куда-то, порою непредсказуемо, порою…обыденно. Дороги неподвластны расстановке человеческого разума, и даже высшие существа, обладающие магией и силой, просят у дорог благословения перед тем, как пуститься в путь. Всё по воле дорог! Всё по случаю их. С дорогой надо подружиться, надо принести ей что-нибудь в дар и тогда, возможно, она сама проникнется к тебе и поведет мягко, сбережет, а врагов твоих пустит по ложному следу, запутает, закрутит…
Дорога – великая дорога!
В назначенный час из королевского замка Камелота выехали две группы: король Артур со своими рыцарями – в первой, и Моргана, Мерлин и Мордред – во второй. Первая группа – славные воины, латы, мечи, плащи и знамена…вторая – более тихая, но тихость эта обманная, вторая группа куда смертоноснее первой, даром, что состоит из старика с молодыми, пусть и усталыми глазами, женщины и ребенка, даром, что женщина и младенец едут в крытой повозке, а правит лошадьми старик…
Король – сын Утера – Артур Пендрагон держит путь со своими рыцарями на юг, навстречу саксонским завоевателям, не зная, что едет на свою погибель, не подозревая об этом. И Моргана, уезжая на север, чтобы свернуть на восток у Тракта, не знала этого тоже, ее тревожила легкая муть на сердце, но фея не связывала ее с Артуром. Судьба же того была сплетена дорогами: той, на которой Мелеаганту нужна была помощь феи, той, на которой он взял Уриена на встречу с этой феей и той, на которой эта же фея встретила своего сводного брата. Один узел, запутанный ещё грехами и страстями отцов, оказалось, очень легко перерубить, но это пришло в голову лишь одному человеку, которого никто в расчет не принимал как игрока, да еще и серьезного. И это было ошибкой. Ошибка похоти, гордости, страха… дороги сводили к решающей точке жизни.
В одну сторону направлялся отряд под руководством короля, в другую – ехала Моргана с Мордредом и друидом, чтобы провести над младенцем ритуал вливания в него силу Грааля. Моргана прижимала его к груди, баюкала…неумело, боясь нарушить его хрупкую жизнь. У нее не было опыта общения с такими маленькими детьми и она даже не представляла, что делать, если он вдруг заплачет…или заболеет? Как быть? Это же не взрослый, на которого можно наорать, которому можно отвесить подзатыльник или сунуть горькую микстуру и велеть выпить! Это что-то…чужое. Незнакомое и теплое.
Благо, Мордред был на редкость спокойным! Он не плакал, не дергался. Он смирно лежал в своих расшитых золотым шитьем пеленках, иногда, когда повозка налетала на особенную кочку, покряхтывал слабенько, но не дергался. Лежал на руках Морганы и смотрел на нее каким-то очень долгим и внимательным взглядом.
-У него такие…черные глаза, — заметила шепотом Моргана, когда Мерлин объявил небольшой привал, чтобы напоить лошадей. – Почему они такие черные?
Мерлин взглянул на Мордреда, бережно взял его в свои руки, разглядывая его тихое, умиротворенное лицо, пожал плечами, возвращая дитя Моргане:
-Это пока, многие дети рождаются с такими глазами, цвет приходит чуть позже.
-А почему он такой тихий? – всё тем же шепотом спросила Моргана.
-Не знаю, — серьезно ответил друид, — может он осознает, что ему расти под руководством тебя и Артура!
-Да пошел ты к черту, — обиделась фея, и вернулась в свою повозку.
-Согласись, что это не самое лёгкое испытание! – не сдавался друид, но, уже желая, скорее, оправдать неловкую свою фразу, чтобы фея совсем уж не обиделась.
-В путь! – не смилостивилась Моргана и повозка тронулась, и никто из сидящих в ней не знал, что в эту самую минуту король Артур тоже поднялся со своего последнего в его земной жизни привала…
***
Когда Ланселот увидел Моргану, вылезшую из повозки, он слегка остолбенел. Нет, он знал, что ребенок этот не её, что это вообще дитя Кармелида (что как бы уже накладывало в душу Ланселота некоторые сомнения в том, что воспитывать его будет просто), но всё-таки… Моргана сильно изменилась! Сложно было сказать, что именно стало вдруг не так, но что-то стало. То, с какой она осторожностью вылезла из повозки, быть может, то, что она вдруг стала казаться беззащитной (рассказал бы ему кто-то полгода назад, три месяца, месяц, что Моргана может быть беззащитной, вот смеху-то было бы!) – с этим свертком. Впрочем, это остолбенение было, похоже, заразительным, потому что Уриен, нетерпеливо вышагивающий под насмешливо-ласковые комментарии Мелеаганта, тоже вдруг как-то странно завис, и чуть не запутался в собственных же ногах. Мелеагант обернулся к нему, готовясь прокомментировать на предмет предположения в адекватности графа, но не решился произнести и слова – так поразила его вдруг дрогнувшая верхняя губа Уриена, и его взгляд, полный…
Надежды? Не совсем. Тепла? Нежности? Наверное, это было бы и ближе. Но это было поразительно. Разглядывая столь разительную перемену в графе, Мелеагант вдруг только сейчас заметил, что у него на лбу залегла уже глубокая морщина, странно, как он мог забыть, что граф немного его старше, и если сейчас принцу шёл двадцать третий год, то Уриену почти было тридцать, а он до смешного привык считать себя и старше, и мудрее, и опытнее…
Мелеагант почувствовал, что его сердце наполняется теплом к графу – без малого они дружны уже…пятнадцать лет! Так почему же эти годы пролетели так быстро и так стремительно, что он даже вспомнить не может, когда и как это случилось?
Но Моргана открыла рот и морок пропал.
-Мелеагант, я надеюсь, ты не смеешь оскорблять любым способом ни Гвиневру, ни моего друга!
Мерлин взглянул на нее искоса – в этот момент она подумала о Ланселоте, поразительно! Мелеагант фыркнул:
-Я тебе что, твой брат, обижать всех почем зря? Моргана, я если и оскорбляю, то только по делу… или по зову сердца.
-Боже, — Мерлин закатил глаза, — вы оба…вы все просто непередаваемы!
-И не передавай, — не осталась в долгу Моргана, подходя к Мелеаганту с ребенком ближе, — вот он…
Она хотела сказать «сосуд», но ее язык не повернулся. Он не был сосудом. Он был жизнью.
-Моргана, — Мелеагант внимательно разглядывал лицо ребенка, как будто бы что-то видел, а может быть, действительно видел?- сделай мне одолжение…
-Какое? – ревниво спросил Мерлин вместо Морганы.
-Воспитай его человеком, — попросил принц, — пусть хоть кто-то будет счастлив. Он сын Кармелида, он – плод обмана и скоро он станет сосудом силы Грааля, пусть хотя бы будет человеком!
-Он не сосуд, — тихо поправил Уриен, не сводивший прежде взора от лица феи и угадавший без труда, какое слово ее возмутило, но принц не отреагировал на это замечание, кажется, его меньше всего тревожило, что там сказали на счет Мордреда.
-Какое место тебе указала Леди Озера? – спросил Мерлин, чтобы разрядить атмосферу от напряженной до рабочей.
-Нам нужно проехать по Тракту немного, затем спуститься к Оврагу и там будет небольшая пещера, — Мелеагант ответил абсолютно спокойно.
И снова Тракт, снова путь!
***
Уриен ни взглядом, ни словом, ни движением не выдавал своей заинтересованности Морганой. Он ехал на своём коне за ее повозкой, и не пытался заговорить с нею или как-то привлечь ее внимание. Это давалось ему огромным усилием, но он терпел, понимая, что так Моргана точно его заметит и посмотрит на него в новом свете. Всю дорогу граф пытался прикинуть, жив ли еще король Артур? Он старался не думать о том, что тысяча и одна вещь могла пойти не так, что Артур может уцелеть и что сам Уриен, не будучи полновесным интриганом уровня Мерлина или принца, мог запросто упустить кучу линий судьбы, кучу дорог и путей её, не увидеть чего-то очевидного! Это не давало покоя, ревность грызла сердце и душу, но он терпел, терпел, сжав зубы.
До Тракта доехали вполне смирно, в молчании, изредка прерываемом кряхтением Мордреда или едким, но ленивым спором Морганы и Мерлина, в основном же всё было спокойно – от места их встречи ехать до Тракта было легко, дорога ложилась частая, мерная. но вот уже на въезде в Тракт Моргана слегка забеспокоилась – она не знала эти места полностью, знала лишь тот сожженный ныне трактир Гайи, в котором некоторое время жила и окрестности, а Тракт же и для нее был неподвластен. Она могла только предполагать, какие здесь есть тропы и явно знала их лучше, чем Мерлин, но гораздо хуже, чем Мелеагант. Принц де Горр же возглавил теперь их процессию, его вороной конь из северных пород был сильным, ступал твердо по земле… Моргане не хотелось признавать этого досадного обстоятельства, но ей было страшно, очень страшно, и страх этот передавался Мордреду, который ворочался всё активнее, благо, хоть молчал.
-Он на редкость смирный, — Ланселот, воспользовавшись небольшой остановкой принца, чтобы сориентироваться по трем одинаковым тропам, ведущим в разные стороны, заглянул в повозку, — очень мил…не скажешь даже, что Кармелид отец.
-Да, очень тихий, — Моргана улыбнулась уголками губ, — но я боюсь, что это ненадолго.
-Конечно, ненадолго, — это вернулся принц де Горр, — он будет жить в Камелоте, какое спокойствие может быть у ребенка?
-Так, ну хватит! — разозлилась Моргана, — вы, принц, за своим бы детством последили! И ты, ланселот, тоже!
-При всём уважении, Моргана, — Мелеагант не обиделся, но заметно посерьезнел, — у меня в детстве не было только любви отца, не было матери, но была любовь народа, образование высшего уровня, ой, Мерлин, ты не учил меня долго, не надо тут ухмыляться! У меня было все, а самое главное – у меня были Тени и был я сам…
-Что до меня, — вклинился Ланселот, с другой стороны заглядывая в повозку, — у меня была названная сестра – Лилиан. Мы поддерживали друг друга, нам было легче.
-А твой ребенок, — перехватил инициативу Мелеагант, — будет под воспитанием…Артура, человека, которого самого не воспитали, и, без обид, но ты очень истерзана жизнью, и…
-Мелеагант! – окрикнул его Уриен, как бы напоминая, что не следует так заговаривать с феей. К тому же Мелеагант вдруг вспомнил, что, благодаря Уриену, Артур, быть может, уже и мертв… стало легче, веселее.
-И ты справишься, — живо сориентировался принц, — вперед! У следующей развилки налево.
Моргана почувствовала что-то неладное – слишком быстро Мелеагант сменил тон. Уриен заступился за нее и принц…послушался? Да он даже сам с собою не в ладах, а тут – держитесь-ка, уступил!
Моргана выглянула из повозки, оглянулась, чтобы найти взглядом Уриена. Граф увидел ее маневр и сделал вид, что не замечает ее взора, ему хотелось обернуться, но он ждал, что она окликнет его…
-Уриен! – она не обманула его ожиданий и граф мгновенно, слишком быстро, выдавая свою нетерпеливость, развернулся к ней, сразу пожалел о своей скорости – у нее в глазах мелькнул бесноватый огонек – поняла? – наверное!
-Спасибо, — и она быстро спряталась в повозку обратно.
Мелеагант, почти совсем не издевательски похлопал графа по плечу и пришпорил коня.
***
Моргана признала, хоть и не сразу, но всё же – угадала сначала знакомые деревья и кустарники, затем увидела знакомую тропинку, по которой убегала так часто и, наконец, попросила:
-Мы можем остановиться?
Тон ее, жалобный, просительный – всё это трогало. Мелеагант дозволил, обернулся и только теперь сообразил, где находятся они. Здесь когда-то располагался трактир Гайи, то место, где Лилиан повстречала Мэтта Марсера, где жила Моргана, и то место, которое Мелеагант разнёс…
-Да, пожалуй, — решил принц и спешился первым.
Моргана вручила Мордреда Мерлину и поспешно вылезла из повозки, чтобы и размять ноги и сделать то, что теперь она чувствовала, необходимо было сделать ещё давно. Фея сделала несколько нерешительных шагов по тропе, вглядываясь в оставшиеся развалины трактира, несмело обернулась на своих спутников, не зная, стоит ли показывать при них свою слабость, решила, что Ланселот её уже видел всякой, Мерлину вообще не возникать бы в ее жизни, Мелеагант явно знает ее уже лучше. Чем она себя, а Уриен…
Внезапно Моргане захотелось показаться слабой в его глазах! Она вдруг решила, что можно, и уже увереннее зашагала к развалинам трактира, к тому месту. Где прошли, может быть, и не самые счастливые годы её юности и детства, но всё же, очень значимые. Каждый шаг пробуждал память, которую никак нельзя было оставить не в пожарищах трактира, не в вечном беге от собственной тени – нигде.
Ей девять и она разлила кувшин молока на пол, сжалась в комок, боясь, что Гайя сейчас увидит, и заругает, а не то и хворостину возьмет – она нередко расправлялась таким образом с нерадивыми девушками…
Да нет же! Ей уже давно не девять! и Гайя пальцем её не тронула никогда, хотя, возможно, сама Моргана не была бы на её месте так к себе мягка.
Её одиннадцать и она всё чаще смотрит на луну, гадая, где сейчас её дом и что там, за Трактом, какой мир идет… она просыпается каждую ночь от кошмаров и утром ходит сонная, а Гайя тревожно смотрит на её бледный лик.
Да нет же! Уже не смотрит. Никогда уже не посмотрит! А кошмары не утихают. Замолчат ли они когда-нибудь навсегда?
Моргана доходит до развалин, пытается прочувствовать, воссоздать в памяти трактир, какие там были двери, какие там были ступени и понимает с ужасом, что не может. Она забыла! Забыла! Посмела забыть. Кажется, здесь были ступени, ведущие от боковой двери, или нет, они были справа? Явь и навь, прошлое…настоящее – что-то выдуманное, сколько ей было, когда она бежала отсюда в страхе? Сколько ей было, когда она влетела прямо в Ланселота, запустив цепь следующих событий, определивших всё? Как…
Моргана падает на колени, не думая ни о платье, ни о том, что вообще-то не одна. Почему-то ей очень плохо, к горлу подкатывается ком, рукою, не видя ничего за пеленою подступающих слез, она шарит по земле, пачкает руки в помнящей золе, но даже не замечает грязи. Это длится совсем недолго – кто-то поднимает её, и она не сопротивляется, мир резко меняет свои черты, ей хочется назад, в девять ли…в одиннадцать, туда, где можно разлить молоко и бояться хворостины, туда, где у нее нет шрамов, туда, где…
Чьи это руки? Кто отряхивает ее – сильно, но осторожно, кто садит ее в повозку и укутывает плащом? Почему-то веет уютом и теплом, совсем не страшно. Голова клонится к чьему-
то плечу, кто-то гладит ее по спине… так поглаживала ее Гайя, когда думала, что она спит, может быть, она до сих пор спит и всё происходящее лишь страшный сон? Где-то тихо плачет ребенок, но Моргана не пытается даже понять, откуда идет голос, единственная мысль перед тем, как она проваливается в забытье:
-Что это за ребенок…
И все затихает, отступает, смиряется.
***
Моргана вышла из забытья также неожиданно, как и впала в него: просто вдруг открыла глаза, вспомнила всё, что сотворила, и это показалось ей неприличным, она устыдилась, а увидев, что рядом с нею едет Уриен в повозке, угадала, что это на его плече она заснула, и румянец коснулся ее щеки. Но он не сказал ей на этот счёт и слова, лишь промолвил:
-Мы скоро приедем, Овраг уже виднеется…
Моргана смущенно кивнула и отвернулась в сторону, делая вид, что поглощена наблюдением за спящим Мордредом – чудо, а не ребенок, в самом деле! И до самого конца пути не решилась повернуть головы к графу, даже вылезла из повозки с другой стороны, когда ей помог тактичный, угадавший ее желание, Ланселот.
Это была странная чащоба, непроходимая, непролазная дорога вела вперед – единственное свободное для прохода место было у спуска к Оврагу, но даже там тропинка была очень узкой и заросшей мелким колючим кустарником.
-Лошадей оставим здесь, — спокойно сказал Мелеагант, привязывая своего коня к дереву, — спустимся вниз – уже рядом.
-И как нам это сделать? – скептически спросил Мерлин, демонстративно глядя на крутую, уходящую вниз тропинку, — здесь же не пройти!
-Ох, простите! – Мелеагант картинно прижал руку к груди, — вы, друид, можете не идти, мы принимаем во внимание ваш почтенный возраст.
Но по лицу Мерлина было понятно, что он скорее проглотит тритона живьем, чем пропустит это.
-Я просто хочу сказать, что здесь опасно, — попытался оправдаться он, но Мелеагант уже дошел до тропинки и повернулся, чтобы объяснить последнее:
-Спустимся в следующем порядке: я, за мною Мерлин, за ним Ланселот, за ним – Моргана, за нею Уриен. Так, без пререканий. Женщина и старик – вы должны идти между теми, кто посильнее. Уриен – возьми Мордреда. Ступаем след в след за мною – здесь еще ямы есть…
-Отлично! – не удержалась Моргана, с неохотой отдавая дитя Уриену, — ну давай, ведите, ваше зловещее высочество!
Зловещее высочество хмыкнуло и повело. Спуск оказался не таким уж и страшным, если цепляться за Ланселота, и ступать за ним шаг за шагом, конечно. Мерлин чуть было не слетел в кустарник, и, таки попал немного рукою по ветвям, когда попытался схватиться в поисках опоры
(он-то не мог цепляться за Ланселота), в результате – словарь бранных выражений, который старательно вел в памяти Уриен, пополнился некоторым списком вариаций…
Когда же спустились, обнаружилось вдруг, что почва не так тверда – ноги разъезжались в грязи, но нужно было идти, нужно было…
Моргана оттерла пот со лба и шумно вздохнула – ругаться ни с кем не хотелось, не было сил, дорога была длинной, а теперь эта грязь, а уже хотелось присесть, к тому же воротник сжимал горло – Моргана пальцами ослабила узел воротника и дышать стало легче, но теперь появилось раздражение на шее от веревок…
-Туда, — Мелеагант же был неутомим, как всякий человек, который уже давно что-то планирует. Но, проследив взглядом за его рукою, Моргана увидела совсем близко лаз… широкий, но очень низкий, даже она не смогла бы войти в него, согнувшись, только если ползком.
-Да ты издеваешься! – прошипел друид, но так, чтобы принц не услышал, а Мелеагант уже бордо заспешил к лазу, и, вскоре уже подал пример спуска, на четвереньках пролезая внутрь.
-Ты можешь не идти, — Ланселот обернулся к Моргане, точно зная, что она откажется остаться.
-Иди ты к черту, — предсказуемо посоветовала она и опустилась на четвереньки. Поползла. Внутри лаза пахло сыростью и легкой гнильцой, какая бывает, идет от подтопленных деревьев, а еще было достаточно светло – во всяком случае, можно было разглядеть путь, благодаря тому обстоятельству, что лаз не был прочным, но…
Путь вперед оборвался слишком неожиданно, Моргана с воплем полетела вниз и вывалилась…
Под ноги принцу де Горру. Он рывком поднял ее за плечо, и она слегка качнулась, пытаясь привести мысли в норму, и только потом огляделась. Это было что-то вроде залы… здесь можно было стоять в полный рост, и даже простор ощущался теперь иначе. Внутри же был только один постамент, пустой, на котором Моргана увидела целую группу символов…
Иногда за ее спиной раздавались вопли, предвещающие падение кого-то из спутников. Уриен же сгруппировался так, чтобы Мордред не пострадал – по воплям он понял, что придется падать. Обошлось почти без брани…
-Что это? – Мерлин протиснулся к постаменту, весь плащ его был замаран страшной липкой черной грязью…- Этот язык мне незнаком.
-И не должен, — спокойно отозвался Мелеагант, извлек из своего кармана длинный и тонкий серебряный кинжал, поднес к руке…
-Эй! – возмутился Ланселот, — давай-ка без…
Он не успел договорить без чего, как принц одним махом рассек себе запястье левой руки, потекла кровь. Моргана часто сталкивалась с кровью и знала, что у кого-то она светлая, быстрая, у кого-то тягучая, потемнее. Кровь же, полившаяся из раны Мелеаганта, была почти черной. И при этом текла стремительно. Принц только успевал повторять пальцем рисунок каких-то символов и знаков на постаменте, повторяя узор…
Моргана отшатнулась назад, Мордред заворочался у Уриена на руках, граф принялся его покачивать, а Мерлин вдруг начал шептать какие-то слова…ланселот же ограничился выражением немого ужаса на лице своем.
Что-то происходило. Постамент впитывал кровь Мелеаганта, и словно бы не было ее вовсе! И тут, когда Моргана уже перестала понимать что-либо, постамент вдруг треснул, брызнул каменными обломками в сторону и обнажил постамент поменьше, а на нем…
Маленькую, потемневшую от времени бронзовую чашу. Мелеагант зажал рану пальцами, ланселот сообразил, подскочил к нему и принялся бинтовать его руку куском, оторванным от плаща.
-Это…Грааль? – Моргана почему-то охрипла.
-Он, — шепотом ответил Мерлин, не сводя глаз с великого сокровища, которое уже не полагал найти.
-Мордреда! – приказал Мелеагант. отталкивая Ланселота. Его слегка шатало, но голос остался твердым, а действия – слаженными.
Уриен покорился, передал младенца в руки принца и отступил на три шага, уже не предполагая, что произойдет дальше. Мелеагант же передал Мордреда в руки Мерлину, а сам взял Грааль, Моргане показалось, что Грааль слегка обжег его руку, но то ли это было видение, то ли принц просто не показал слабости, но…теперь уже ничего нельзя было остановить.
Мелеагант сжал рукою чашу и заговорил – странно высоким, не похожим на его обычный, голосом, его речь текла на незнакомом ни Моргане, ни Мерлину языке, и она походила на странную смесь из ласковых звуков и грубых. Отрывистых. Не было понятно, когда заканчивается одно слово и начинается другое, со всех сторон стены будто бы подхватывали его голос, его слова и отражались эхом, Моргана отступала и отступала от стен, как делали это Ланселот и Уриен – казалось, все вокруг приходит в движение и сами стены пещеры дрожат, и тут…
И тут качнуло уже Моргану.
На мгновение комната пропала из ее взора, и она вдруг почувствовала запах крови и тяжесть…железа на своем теле, а также – резкую, разрывающую, выворачивающую наизнанку боль в области груди и желудка. Ее скрутило, согнуло пополам, она закричала, но это был…ее ли это был голос? Вокруг звенела сталь, перед нею промелькнуло лицо перепуганного Монтегю…
Что тут делает Монтегю?
Справа полилась древняя речь, а слева вдруг продолжился грохот стали, Моргана разобрала, что с какой-то стороны говорят на одном из саксонских наречий, её сжало сильнее. Кто-то затряс ее за плечи, и снова лицо – Грегори! – перепуганный рыцарь, вдруг позвал ее:
-Ваше величество, ваше величество!
-Какое я тебе…- попыталась ответить Моргана, но язык распух, и она не смогла шевельнуть им, а Грегори крикнул куда-то вперед:
-Король ранен! Король ранен! Он умирает…
-Ко…
-Артур! – кто-то тряхнул ее тело, и Моргане показалось, что она одна большая струна, — Моргана! Артур…
Кто-то звал ее с двух сторон, в одном месте она была Артуром, в другом – Морганой. В мире, который был на юге, она умирала, в мире, который простерся на востоке – была живее всех живых.
-Артур! Он умирает!
-Нет! – это уже прорвался крик Морганы, вывалившейся в реальность комнаты и ритуала, снова чьи-то руки, чьи-то лица – всё замелькало, заблестело одной непонятной тягучей массой.
-Я люблю тебя, — прошептал кто-то на юге и закрыл глаза навечно.
Моргана всхлипнула и осела на пол, ее тело сотрясало от ужаса, от пережитого, от всего того, что вдруг разом вломилось в ее мир. Она поняла…поняла, что потеряла, теперь уже точно потеряла своего сводного брата – короля Артура.
-Я люблю тебя! – крикнула она, обращаясь на юг, и упала ничком на пол пещеры.
***
-Моргана?! – Мелеагант вернул ее в чувство. Она открыла один глаз, мутно взглянула на него, на пещеру и открыла второй глаз – медленно села, держась за голову.
-Что…- хрипло спросила она и осеклась. – Артур мертв. Я видела это.
-Мертв? – Уриен почувствовал, как в горле все пересохло в один миг, — в самом деле мертв?
-Да, — прошептала Моргана, — я видела. Я была им. Я умерла…то есть. Нет, он умер, но я как бы тоже… понимаешь?
Уриен не понимал. Да ему это и не нужно было. Ланселот осторожно помог Моргане подняться:
-Мне жаль, что так вышло, я…
-Это бред, — пожал плечами Мелеагант, — может, это было лишь видение?
Он точно знал, что это не так, но знал, что нужно показаться логичным.
-Нет, — вместо Морганы ответил Мерлин, и все обернулись на него, что-то было в его голосе…
-Он мертв, — прошептала Моргана, — он мертв… как Мордред?
-Жив, здоров, все удалось,- ответил Мелеагант. передавая ей ребенка, — пойдем отсюда?
-Давайте…- Моргана вздохнула, пытаясь найти в себе силы, чтобы сказать то, что нужно было сказать, — давайте еще посидим, как-то надо выбираться…
-Здесь есть обход, — мрачно ответствовал Мелеагант и указал на широкий вертикальный проход, которого точно не было меньше минуты назад.
-Сволочь! – сплюнул Мерлин.
***
На поляну вывалились. Путь всех измотал, произошедшее тоже – все хранили скорбно молчание, не зная, как быть. Моргана никак не могла понять, что она чувствует, зная, и зная точно, что Артур мертв? Она любила его, но он терзал ее… сейчас же, что? Свобода? Провал? Пустота? Как ей жить? Как править? Да и…не нужно это. У нее на руках живое существо, которому она теперь должна помочь стать опорой для Камелота и Британии, а королевство испортит его.
Ланселот тоже не знал, что сказать. Он знал про план Уриена, знал, что Уриен запланировал умертвить Артура, но тот факт, как на это реагировать, был ему недоступен. Он не любил Артура и даже презирал его, считая, что и Камелоту, и Моргане будет лучше без него, но… совесть все же слегка терзала его.
Уриен не знал, как реагировать. Он хотел обнять Моргану, показать, что он рядом, но не представлял, как она отреагирует на его любовь, поймет ли? Мелеагант же просто устал и был обессилен…
Мерлин молчал тоже. Он понимал, что Артур мертв по-настоящему, потому что слышал…песню Авалона, звавшую его. Его время было сочтено, наследник Пендрагона мертв, все. Он больше не нужен Камелоту, приходит пора уйти. Надо лишь… надо лишь проститься.
-Мы в Камелот, — тихо сказала Моргана, — ланселот, впрочем. Нет, тебя ждет Гвиневра. Уриен…ты не составишь нам компанию до Камелота7 я…
Я не хочу. Я боюсь. Мне страшно…я знаю, что сейчас в Камелот везут тело моего сводного брата, которого я любила, которого я ненавидела…
-Да, хорошо, — ответил Уриен сразу же. – Я…да.
Да, я поеду с тобой, буду рядом, да, я буду делать вид, что сочувствую твоей утрате, но мне не жаль Артура, мне жаль тебя.
Дороги расходятся вновь. Двое – Мелеагант и Ланселот едут в герцогство Кармелида, чтобы потом вместе с ними приехать в Камелот – все уже ясно, четверо – Моргана, Мерлин, Уриен и Мордред возвращаются в Камелот, уже зная точно, что найдут в нем.
Дороги разводят их на время, чтобы скоро снова свести у могилы короля Артура.
Глава 86
Что касается Монтессори, он очень боялся появления Морганы. Теперь ему казалось, что как только она узнает о смерти короля Артура Пендрагона, неизменно обвинит его…или сломается, ему казалось, что это подкосит ее, перерубит нежное существо феи и навсегда бросит ее куда-нибудь во мрак. Он пытался придумать, как бы ей помягче это сказать? Как бы…
Пока замок украшали флагами черного цвета, развешивали траурные покрывала и скатерти, готовили прощание и заказывали молебны, бедный советник вышагивал по коридорам, и все пытался придумать, как сказать фее, что человек, которого она ненавидела и которого любила, мёртв – тело его лежит сейчас в королевской поминальной зале, накрытое по самую шею черным шелком…
Монтессори представлял, как подъедет карета, из нее выйдет Моргана – как всегда бодрая, собранная, циничная, откинув голову назад вдруг увидит она траурные знамена и тут спустится он и скажет:
-Привет тебе, фея Моргана, отлично выглядишь, к слову, Артур мертв!
Что она тогда сделает? Прожжет его взглядом, в лучшем случае, в худшем – ударит, оттолкнет, бросится в замок, теряя нашивки своего костюма, поднимется до поминальной залы, замрет на пороге, увидев тело короля, и падет на колени в бесконечном горе.
Или нет! Подъедет карета, из нее выползет злая и усталая, перепачканная черной грязью фея Моргана, громко истребует себе вина, заметит траурные полотнища и спросит зловеще:
-Какой идиот отдал концы?
-Ваш брат, — смирно ответит ей Монтессори и она выругается так, что это услышит половина двора, истребует себе вина еще раз, опрокинет в себя кубок залпом, испьет его, швырнет о землю, отвесит пощечину Монтессори и бросится в замок, где наткнется на поминальную залу, увидит тело павшего короля Артура, бросится ему на грудь, заливая его слезами…
Но на деле всё оказалось не так, как предвидел это Монтессори. Подъехала повозка. Из нее немедленно вышел…Уриен, подал руку Моргане, которая вынесла на руках с собою Мордреда и Мерлин. Изменение в численности уже породило у двора слабый вздох, но стоило Монтессори встретить её взор, он понял – она все знает.
Её лицо было темным от горя и скорби, но глаза горели неугасимо, как у кошки и даже что-то безумное проскальзывало в них. Она не спросила, почему висят знамена, она не спросила ничего, лишь молча, передала заходящегося рыданиями Мордреда на руки Мерлину, поправила плащ и, позволяя толпе расступаться перед собою, пошла вперед. За нею, с ликом триумфатора, дошедшего, наконец, до победы, шел граф Уриен Мори.
-Почему он так сильно плачет? – неуверенно спросил сэр Грегори, устремляя свой взгляд на Мордреда, никак не желающего успокоиться.
-Пока не приехал в Камелот, всё было нормально, — грубо ответил Мерлин и слегка слукавил – Мордред начал заходиться плачем примерно на середине пути, уж чего они только не делали – успокаивали, укачивали, кормили, Моргана, тихо матерясь, даже попыталась рассказать сказку – бесполезно, все усилия шли впустую, спокойствие Мордреда рассеялось, словно дым.
***
Моргана хотела бы пойти к телу Артура одна, но большая часть придворных двинулась следом за нею, Мерлин, немного попытавшись успокоить Мордреда и потерпев крах, сдал его на руки Агате и пошел проститься тоже. Странное это было зрелище – темная, слабо освещенная зала, в которой нельзя протолкнуться от народа, каждому была любопытна даже не смерть Артура, а реакция на нее таких уважаемых и значительных лиц, как Моргана и Мерлин. Мерлин, разом состарившись лет на двести, сгорбившись, стоял, опираясь на палку, у высокого стола, на котором разложено было обряженное тело короля Артура. С тела сняли темный шелк, и теперь было видно, что для церемонии прощания короля переодели в парадные светлые, легко выкованные доспехи, украшенные королевскими вензелями и гербом дома Утера.
Мерлин тихо вытирал тыльной стороной ладони редкую слезу – Артур принял его советы за врага, но друид верил, что это была лишь неопытная юность и что из Артура мог выйти толк, однако, судьба, в виде саксонского наемника, вмешалась в эти светлые мечты и теперь последний законный отпрыск Утера, династии Пендрагонов, лежал здесь…
Свет свечей падал на его белое лицо, словно бы скованное из мрамора, черты навсегда замерли в неподвижности, и лицо его навсегда сохранило спокойное выражение и даже несколько…расслабленное. Мерлин не знал, о чем думал Артур в последние мгновения своей жизнью, но верил тому выражению, которое застыло на лице павшего короля и немного было ему спокойнее от того, что Артур ушел не в боли, а в некоторой сладкой, малопонятной неге.
Двор хранил скорбное молчание, которое изредка нарушалось всхлипыванием или вздохом, может быть, этого короля и не любили, но он был королем, а по ушедшему правителю положено скорбеть. К тому же, если отбросить личные отношения, которые знали лишь немногие, Артур не успел проявить себя в должной мере, заботился о своем народе как умел, писал законы, какие умел, контролировал сбор дани, как мог – юная же жизнь его, оборвавшаяся вдруг, так неожиданно и так стремительно, после предательского удара со стороны жены – это было страшно и жутко.
Если бы Моргана была бы одна, она с удовольствием бы всплакнула по-настоящему, истинно. Но вокруг было слишком много народа, слишком много тесноты. Она стояла, не в силах отвести взор и никак не могла понять, что чувствует больше. Облегчение? Да, облегчение было, она понимала, что в Артуре просыпаются не самые лучшие черты отца и то, что он ушел, не успев настроить ее против себя, ушел как воин, было настоящим облегчением. Отвращение? Тоже да. К себе, что поддалась, к нему, что позволил поддаться – к ним обоим за то, что они делали друг с другом и чего не сделали в итоге. Боль? И боль была. Ей было больно. Грудь жгло изнутри. Она пыталась понять, как жить дальше – вся ее жизнь сложилась вокруг мести Утера, для чего она хотела использовать Артура, затем в том, чтобы добраться до Артура, защищать Артура и причинять ему боль, а теперь он мертв. И она будто бы не жила сама для себя. Что нужно ей самой? Что нужно Моргане для Морганы? Чего она хочет?
От мыслей дурно и тягостно, воздух спертый от большого количества человек в помещении и голова медленно кружится и даже пол будто бы плывет под ногами, а может быть, так качается мир? Говорят, весь мир в постоянном движении, только оно такое медленное, что нам нельзя его ощутить, а вот теперь…ощутила.
За окном бьет набат, призывая горожан прощаться со своим королем, собираться на площадях за бесплатной раздачей хлеба и даров, за распивкой вина и молитвой за его душу…грешную? Несостоявшуюся? Какую? Этого уже не дано узнать.
Колокола грохочут, колокола звонят – спеши крестьянин и кузнец, спеши пекарь и советник, рыцарь и оруженосец проститься с телом короля Артура! Спеши! Его уже нет в этом теле, дух его у чертогов Авалона, но ты иди через площадь, через рынок, к королевской усыпальнице, где, как уже точно чувствовала Моргана, наверняка не протолкнуться.
Спеши, хоть ты не успеешь. Не застанешь настоящего Артура и все, что тебе останутся – домыслы и слухи, песни и баллады, которых расплодится в великом множестве и в скором времени даже близкие уже тебе не скажут, каким был настоящий король Артур – бастард Утера Пендрагона, сын герцогини Корнуэл, плод предательской любви и магического вмешательства, плод короля, не сдержавшего себя в рамках чести и прекрасной, но безвольной женщины, поплатившейся за свою верность и оставившей детей своих на произвол судьбы. Спеши, колокола зовут!
Моргана выпрямляется. Она знает, что не настало для нее еще время скорби. Она придет сюда с наступлением темноты, и тогда уже, оставшись один на один со своим врагом и со своим любимым в одном лице, бросится ему на грудь, но сейчас:
-Сэр Монтессори, — ее голос звучит очень громко в скорбной тишине зала, несмотря на то, что она говорит гораздо тише обычной своей тональности, — к нам приедет на прощание ряд…гостей.
Она заминается. Зал прислушивается, боясь вздохнуть и пропустить слово.
-В числе гостей будет сэр Ланселот, герцогиня Кармелид, — Моргана осекается, она вдруг понимает, что ей смертельно хочется увидеть герцога Кармелида, как единственное напоминание о существовавшей ранее жизни, — где герцог Кармелид?
-В тюрьме, — пожимает плечами Монтессори, нервно оглядываясь назад, ища поддержку и, конечно, не находит ее.
-Освободить, — Моргана облизывает пересохшие губы, которые трескаются до крови, но ей плевать, она не замечает такой мелочи, — все подготовить к прощанию…да, точно, по поводу гостей…
Мысли лихорадочны. Моргана здесь никто больше – советница. У нее нет права на трон. Но пока никто не решается сказать ей об этом, однако, молчание это продлится недолго.
-Также приедут принц де Горр со своей женою принцессой Лилиан де Горр, — она с трудом вспоминает имя целительницы, почему-то мысли очень вязкие, словно овсяный кисель, который давала ей Гайя, пока у нее была лихорадка…когда же это было?
-И граф Уриен Мори, — выдыхает она, и тут же замечает изумленный вид графа Уриена Мори справа от себя. – А, ты здесь…и…члены совета, граф…друид, прошу вас присоединиться.
Она круто поворачивается на каблуках, выходит, снова позволяя толпе образовать коридор. Она слышит шепоты за своею спиной, она знает уже, что эти шепоты предвещают и все, о чем молится (а она умеет, да!), это о прибытии Мелеаганта де Горра – хватит с нее трона и народа Камелота, хватит с нее всего этого непроходимого мрака и вечной тревоги, он хотел трон – он получит трон, он хотел власти – он будет властителем, он достоин. А она устала. Очень устала.
***
День богат на события странного толка. Странный приезд Морганы, уже знающей об Артуре, странное прощание, странные ее приказы (на которые она не имеет уже права) и странное послушание Монтессори, а теперь – странный совет.
Когда за Кармелидом спустились в тюрьму, он решил, что его ведут на казнь, он испугался, принялся упираться, но быстро заметил, что стража молчалива, угадал знакомые символы скорого переворота – шепот, сборные группы по разным фронтам замка, вооруженное молчание и понял все. Увиденные же траурные знамена подтвердили его опасения, а тут его еще и втолкнули в совет, да так, что он едва носом не пропахал пол. Однако жаловаться не было времени, он быстро привел себя в состояние рассудка и оценил обстановку – все мрачно, на столе почти полный кувшин вина, у каждого кубок наполнен, но почти никто не тронул его. Зала же малая – Моргана сидит на своем привычном месте, дальше пустое место короля, напротив граф Уриен Мори (надо же, кого черти приносят!), Монтессори (этот всегда здесь), Грегори, Монтегю (сила есть, ума не надо), Мерлин (надо же, кого черти приносят…где-то это было).
Кармелид оглядел всех и снова взгляд его скользнул на пустое место Артура.
-Надо полагать, что вы не могли взять и забыть позвать своего короля…
-Он мертв, — тихо сказала Моргана.
-Мне жаль, — ответил Кармелид, соображая, — а…
-Твоя дочь убралась в твои земли, — жестко прервала фея, — с рыцарем. Благодари Мелеаганта, что он дал ей эту возможность.
-Я помолюсь за принца, — сухо отреагировал Кармелид, пытаясь понять, как ему воспользоваться обстоятельствами…
-Он прибудет сюда лично, — усмехнулся Мерлин, — личная благодарность, она, знаешь…
-Довольно! – воззвала Моргана устало и надрывно. – Кармелид, сядь, не то я передумаю и суну обратно в тюрьму. Артур умер, у нас будет время…для скорби. Но сейчас мы должны понять, что делать.
-У Артура не осталось сыновей, — заметил Грегори, — и дочерей.
-Никого не осталось, включая жену, — обозлилась Моргана, — спасибо, умник!
-А…Мордред? – до Кармелида доходили многие слухи, он знал, что Марди мертва и как именно назвала ребенка Моргана. Ему хотелось взять своего сына на руки, и его голос дрогнул, когда он называл его по имени, и фея это угадала:
-Мордред в порядке. Я…мы…позже, Леодоган. Он в порядке. Только стал плакать, а казался таким тихим и спокойным. А теперь плачет, плачет и плачет… — у Морганы слезы подступили к глазам, она быстро отвернулась, стирая их ладонью – нельзя быть слабой, не заслужила!
-Моргану на трон и дело с концом! – ударил ладонью по столу Монтегю.
-Пошел к черту! – огрызнулась фея, — я никто для народа.
-Он тебя любит…народ, — заметил Кармелид, — поддерживаю Монтегю.
-Не выслуживайся, — не поддалась фея, — я не…
-Не выслуживаюсь! – Кармелид поднялся, — Моргана, у меня есть повод тебя ненавидеть, но если Артур мертв, то ты должна занять престол – ты знаешь правление, ты из древнего рода и ты была связана с Артуром.
-И я не смогу, — отмахнулась фея, — Кармелид, ценю, но нет. Ты ошибаешься! Я не вытяну правление. Сейчас каждый мало-мальски знатный лорд может объявить себя королем Камелота, мне что. С каждым воевать? Нет! Хватит!
Она обхватила голову руками, со стоном роняя ее на столешницу. Почему все эти люди не желают понимать, что она не будет править? Она не королева. Она советница. К тому же – королеве нужно продолжение династии, а ее не будет. Моргана не родит.
-Тогда, — Кармелид обвел взглядом советников, — моя дочь Гвиневра…
-Никогда! – хором воскликнули Монтессори и Мерлин, а граф Уриен прибавил:
-Пожалейте дочь, герцог!
-Не понял, — нахмурился Леодоган, — она жена Артура. Она королева.
-павшая изменница, — уточнил Монтессори, — прилюдно попавшаяся на измене королю с рыцарем. Прости, Моргана, каким бы милым и хорошим человеком Ланселот не был, в рамках королевства он только рыцарь!
Моргана сделал неопределенный жест рукой что-то между «да, я знаю» и «да гори оно всё в чертогах темного бога», и никак не промолвила слова.
-Вдобавок, — перебил Мерлин, — она не знает, как править, и что делать. Мы задыхались советниками, опытными интриганами и…
-И, честно говоря, — это вступил уже Уриен, — Гвиневре досталось, побойтесь бога, Кармелид, не тащите ее в логов змей, где ее загрызут в первые пять минут. Ее не любит народ – потому что не знает ее, а сейчас нужен тот, кого они любят, кого знают, за кем пойдут. Ее не любит двор – потому что…да потому что двор у вас, господа мои дорогие, отвратительный!
-А еще мы не идиоты, — поддержал Грегори, — и понимаем, что будешь править ты, а мне проще тебя убить, чем считать за короля.
-Оскорблять не смей, — нахмурился Кармелид, — вот она меня освободила.
-Представь, как отвратителен наш двор, что я советуюсь с тобой! – Моргана развела руками, — Гвиневра отпадает, Кармелид, сейчас будет смута, смурно…нам нужен воин, человек лидерских качеств, человек, который идет от древнего рода и не запятнал себя ничем. Прогрессивный, сильный…
-Нам нужен тот, за кем пойдет армия! – вступил Грегори, грозно глядя на Кармелида и потрясая могучими кулаками.
-Армия пойдет за теми, у кого казна! – спорил Монтессори, — а я закрыл ее ото всех. Нам нужно принять решение… срочно.
-Так казна-то, — скептически хмыкнула Моргана, — пуста!
-Я сейчас глупость скажу, — Кармелид вздохнул, медленно обводя взглядом малый совет.
-Мы привыкли, — успокоил Мерлин, решив, что пока не будет вмешиваться. Он уже знал, кого надо на трон.
-Но принц де Горр самый лучший кандидат, — признавать это было тяжело. Воцарилось гнетущее молчание – втайне все думали об этом, и Моргана вела к этому, и Мерлин готов был выступить за принца. Уриен молча встал и зааплодировал герцогу Кармелиду.
-Но он же не из Камелота…- попытался протестовать Грегори, — если уж на то пошло, то я голосую за то, чтобы власть осталась при советниках…
-Которые растащат по сторонам, — прищурился Мерлин, — и которые сожрут казну…
-Сразу видно, что тебе незнаком опыт Рима и его попытка во власть советникам, — Моргана даже не стала издеваться над Грегори, — рано или поздно совет пойдет против совета! Нам нужен король.
-Или королева, — быстро вставил неунывающий Кармелид и даже глазом не моргнул.
-Мелеагант, — подвела итог фея. – Возражения? Так и думала. Вы все не идиоты…ну, кроме тебя, Грегори. И тебя временами, Кармелид… если мы не передадим власть кому-то, кто сможет ее удержать, мы ввергнем Британию в раздор. Тот же Кармелид, наглая твоя морда, герцог, попытается усадить свою дочь на трон! Тот же лорд Гишон внезапно решит, что это его земля! Я уже не говорю о том, что нам нужна защита от саксонцев, а принц де Горр… господа, я тоже настороженно отношусь к принцу, но у него есть три преимущества…
«Не считая силу Грааля», — про себя проговорила Моргана. Мерлин, словно бы в ответ на ее мысли, усмехнулся, но ничего не сказал.
-Он умен, у него есть авторитет среди нашего народа, и он…успешный воин!
-Только, говорят, безумен, — ввернул Грегори.
-И жесток, — мрачно напомнил Кармелид, — хотя…да.
-Кармелид, выбери сторону! – обозлился Уриен. – Я говорю о своем друге, о принце де Горр. Да, он жесток, но разве не был жесток Утер? Или кто-то до Утера? Трон – это не место для херувима! Хорошо!
Уриен вышел из-за стола и принялся расхаживать по комнате, задерживая взгляд то на одном, то на другом человеке.
-Хорошо! – с воодушевлением, которое было продиктовано Морганой, вещал он, — давайте разложим кандидатов как колоду карт. У нас имеется изменница, без обид, Леодоган, жена короля, которая измотанное дитя, сразу же станет игрушкой в руках советников или отца…можешь обидеться, Леодоган.
-Гвиневра точно нет, — заметил Монтегю, — женщина, изменившая своему королю…
-Дитя, — вздохнул Мерлин с непередаваемой печалью.
-Ага, — кивнул граф и продолжил, — другой кандидат – сам Кармелид. Очнись, герцог, сейчас я буду говорить о тебе. Человек без принципа, без поддержки, любви и денег…
-И я тебя люблю, ценю и уважаю, — буркнул Леодоган, хотя крыть ему было нечем.
-Напрасно, — ухмыльнулся Уриен, — с третьей стороны…
Он сделал паузу и взглянул на женщину, которая уж долго жила в его душе, приходила к нему во снах и грезах, женщина, заставившая его убить короля Артура.
-Моргана, — нежно позвал он и фея вздрогнула, взглянула на него так, как будто видела первый раз в жизни, — да. Фея, советница короля Артура. Женщина, которая могла бы управлять, и я был бы…счастлив такому раскладу, но даже самое мирное правление – это война, а она навоевалась за нас всех в своей жизни. Давайте пощадим ее, отпустим и позволим ей жить так, как она хочет жить?
-Ты…- Моргана, не веря, поднялась, глядя на Уриена, — ты заступаешься за меня? Но…разве ты, разве ты еще можешь…
-Любить тебя? — сухо спросил Уриен, — знаешь, поражен Мелеагант, поражена Лилиан, и Ланселот… я так вообще в шоке, но, оказывается, могу.
Она села, словно бы не удержали ее ноги.
-Это мило, — одобрил Кармелид, — но давайте вы, потом все это закончите? Развели! Принц не идеальный кандидат, но…
-Но на фоне остальных идеальный, — резюмировал Мерлин. – Когда он прибудет на похороны Артура…
-Я отдам ему ключи от казны, положение дел и пусть у него голова болит! – хищно заметил Монтессори.
***
-Граф Уриен, подождите! – Монтессори окликнул спешащего по коридору графа Мори. – Мне нужно поговорить с вами.
Уриен остановился, позволил Монтессори себя нагнать и, пытаясь сказать вежливо, заметил:
-Дорогой друг, к сожалению, мне нужно спешить на встречу моим друзьям, они уже въезжают в Камелот, а я еще не знаю, оправилась ли Моргана…
Монтессори понимающе кивнул – оба знали, что Моргана провела всю ночь у тела Артура, проливая жестокие и холодные слезы, в которых смешалось все – жажда любви, жизни, мести, отвращение, облегчение, желание стать свободной и страх перед этой самой свободой…
-Я не задержу вас, — пообещал Монтессори, — лишь пара слов.
Уриен согласился, оба советника пропустили спешащего со свитой рыцарей Кармелида – радостного и нарядного – ему не возвращали ничего, кроме права проживания в его землях, однако, Моргана ласково пообещала лично приехать и оторвать ему все, что оторвется, если
Кармелид попробует покуситься на власть, обидеть дочь или хотя бы недобро взглянуть на Ланселота. Хозяйкой земли оставалась Гвиневра, Леодоган клятвенно заверял совет и фею, что будет мирно-мирно жить, заберет Агату, и они будут просто…обитателями герцогства и уж точно никогда не полезут в дела молодой хозяйки и Ланселота.
-Я не буду больше тебя прощать, — пообещала фея, — узнаю, а я, мой друг, узнаю, приеду и повешу тебя за твое естество на воротах, понял?
-Зачем нам ссориться? – не моргнул глазом Кармелид, — привози моего сына, будь моей…то есть, почетной гостьей моей дочери, оговорился!
И сейчас Кармелид, проносясь мимо них в новую жизнь свою, уверенный в том, что есть у него еще шанс отыграть свои позиции, радостно крикнул:
-Будущий король скоро будет здесь, торопитесь!
А про себя сделал отметку, что эти двое говорят о чем-то…
-Я позабочусь о нем, — пообещал Монтессори, провожая герцога взглядом. – Но я хотел поговорить о другом. Я все думаю, кому была так важна смерть Артура?
-Саксонцам, — Уриен пожал плечами, ледяной червь скользнул внутри него, но он не выдал себя, — врагам…
-У него было много врагов, — признал Монтессори, — но ради власти его не пытались убить, он все равно решал не очень много. Убивать из мести? Уже ближе, но… кому важна так эта месть? Принцу? Он бы не убил Артура так. Он бы его низверг.
-Вы к чему-то ведете? – спросил Уриен, глядя прямо в глаза Монтессори.
-Мне много лет, — ответил советник, — и я знаю, на что толкает людей любовь. Как вы думаете, что сделает фея, если поймет однажды, что вы приложили, а вы приложили, руку к смерти ее дорого брата?
-Причем тут я? – Уриен возмутился и…испугался. Он не мог понять, где просчет.
-Значит, правда вы, — улыбнулся Монтессори. – я проверял вас. Ей…выпало много и выпадет еще больше с этим ребенком. Если вы ее любите – по-настоящему любите, тогда готовьтесь к тому, что не будет легко. И постарайтесь стереть с лица эту притворную грусть, все знают, что вы человек принца де Горра…
-Вы не слишком забываетесь для советника? – усмехнулся Уриен, — осторожнее в словах, ныне люди умирают часто.
-Люди всегда умирают часто, — с достоинством ответил Монтессори, — разница в том, что они нередко успевают что-то сделать до своей смерти. Я готов умереть сегодня и сейчас, но я не пойду докладывать Моргане о том, что вы только что подтвердили. И никто не пойдет. Достаточно уже было смерти и боли. Поспешите же, граф, ваши друзья въезжают в город!
***
Моргана приветствовала гостей от лица старшей советницы. Рядом с нею был вооруженный отряд, она понимала, что с той минуты, как умер Артур и до той минуты, пока не отъедет от Камелота, ее жизнь и жизнь Мордреда, ничего не стоит. Слезы иссушили ее лицо, под глазами виднелись темные круги, которые она даже не пыталась скрыть.
В народе уже прошел слух о том, что принц де Горр – будущий король Камелота, что совет поддерживает это решение и толпа…ожила. Кто-то кричал ему обвинения, кто-то открыто восхвалял его, пока он проезжал на своем вороном коне по выстланной дороге из черных траурных цветов, подготовленной для траурной встречи гостей. За ним ехала карета, из которой, с одной стороны, несмело выглядывала принцесса Лилиан – жена де Горра, она пыталась прочувствовать настроение толпы и с радостью отмечала, что в основном принцу очень рады, а затыкать не очень радостных он умел хорошо. С другой стороны карета была завешана тюлью, в которой притаился лик павшей королевы. Она до смерти боялась, что ее узнают, но толпа – это не всегда порождение одних лишь идиотов и толпа узнавала.
За каретою ехал рыцарь в белых доспехах на светлой лошади – Ланселот. Он явно не был рад находиться здесь, но его держал долг и, к тому же, он хотел видеть Моргану и поддержать ее добрым словом или…молчанием – нередко им хватало молчания. За Ланселотом уже ехали рыцари де Горра, он не сомневался, что после того, как его отряд разметал саксонцев, пролезших на Тракт, с которыми договорился Уриен, и после того, как совет объявит его королем Камелота, столкновений не будет, но он должен был перестраховать себя и Лилиан и сделал это.
Въезд прошел быстро. Мелеагант скорбно склонил голову и выразил свое сожалении об утрате и упрекнуть его в неискренности было нельзя – Мелеагант хотел для Артура совсем другого конца. Лилиан также встретила Моргану, но больше ее взгляд был обращен к Мерлину – фею она…недолюбливала и по сей день. Гвиневра из кареты не показалась до самого двора, а после, завернутая в шаль, вышла и Кармелид, понимая, в каком он выигрышном сейчас положении, обнял прилюдно Гвиневру, забыв про свое недавнее еще отречение от нее. И Гвиневра разрыдалась у отца на груди так сильно, что подбежавшей лее и Леодогану пришлось увезти ее до церемонии прощания на кухню, дабы успокоить ее нервы крепким напитком.
-Прощание завтра, — хрипло возвестила Моргана, глядя куда-то поверх плеча Мелеаганта, — и совет предложит тебе корону Камелота.
-Мне? – изумился Мелеагант, — надо же! Какая честь.
-Некому больше, — ответила Моргана, развернулась и, хватаясь рукою за дверной проем и стену, ушла.
-Она совсем плоха…- Мелеаганту было жаль ее состояния, — она сильно переживает?
-Мордред не дает ей спать. Он утратил спокойствие,- Уриен мгновенно стал объяснять, — Скорбь душит. Советники заладили сначала про то, чтобы корону приняла она, но народ…
-Больше хочет видеть тебя на троне, — тихо закончил Мерлин.
***
Вечер вышел душным. Готовились к похоронам короля, суетилась стража, хватая подозрительных людей, чаще всего страдали барды, которым хотелось пропеть что-нибудь про уже почти выкрикнутое приглашение Мелеаганта к престолу, но принц устроил не только
деятельную подготовку к похоронам, привезя еще и своих бардов. Теперь пели новые песни, которые совсем скоро будут звучать гимнами Камелота.
Мерлин почувствовал, прогуливаясь на балконе, что пение Авалона становится невыносимым. Он оперся о стену, пытаясь тихой молитвой выпросить себе хоть еще несколько часов – страшно было уходить, страшно было раствориться, а еще хотелось увидеть Артура в последний раз.
-Мерлин? – Моргана тревожно схватила его под руку, с другой стороны его подхватил Мелеагант, а голос Лилиан тревожный и звонкий тревожно спросил:
-Вам плохо?
-Время…- прошептал Мерлин, хватаясь за нежную тонкую руку Морганы, — прошу…
-Ты что удумал, друид7 ты что удумал, я тебя спрашиваю? – она с испугом вгляделась в него. – Мерлин, шут ты дряхлый, пень ты трухлявый, ты…
-Мелеагант, — друид взглянул на лицо принца, во взгляде которого уже появилось понимание, — дитя…
Он перевел взгляд на Лилиан – та вскрикнула, понимая тоже.
-Нет, нет, нет! – Моргана затрясла Мерлина за плечи, отталкивая Лилиан, — ну почему сейчас? Ну пожалуйста, не надо…я прошу… я же прошу! Пожалуйста.
Она отшатнулась, сползая по стене, закрывая голову руками, и сотрясались ее плечи от рыданий.
-Так надо, – прошелестел ветер голосом Мерлина, — так…надо.
Он хотел еще многое сделать! Он не успел объяснить Уриену, что будет с Мордредом, почему у него вдруг появился беспокойный нрав, и почему его глаза с рождения просияли тьмой. Он не успел попросить прощения у всех, кому навредил, кому не помог, он не успел проститься с королем…
Он так много жил и все же ничего не успел!
-Прости меня, — прошептал Мерлин, его гнуло к земле.
-Нет! – Моргана вспугнутой кошкой вскочила, Мелеагант успел ее перехватить, — ты не оставишь меня! Ты не оставишь! Не оставишь!
Она зашлась в истерике. Эта истерика была следствием всего пережитого в последние дни. Ей не хотелось смерти Мерлина, но ей и вполовину не хотелось его жизни, как ему самому. Он вдруг подумал угасающим сознанием, что не увидит детей Лилиан и принца де Горра, не увидит, как Камелот и земли де Горр объединятся и какой счастливой, наконец-то, станет Моргана…ничего он больше не увидит.
-Простите всё, — Мерлин последний раз рванулся, простирая руки к задыхающейся от слез и нервного дыхания фее и тело его вдруг ослабело, ветер толкнул старика в грудь и уронил его легко, играючи. Мерлин повалился на пол, но упала лишь его мантия, а тело рассыпалось тысячью серебряных искр и закружились эти искры над балконом, медленно поднимаясь к самому небу, к свету далеких зажигающихся звезд. Он не успел проститься, он так откладывал момент своей смерти. Так хотел еще побыть, что забыл о неотвратимости и быстроте ухода. Теперь Авалон забрал его сам, если Мерлин не пришел по своей воле – Авалон распорядился.
Моргана упала на колени, тут же, ничком всхлипывала Лилиан, успевшая привязаться к друиду, Мелеагант бережно поднял его мантию и был очень рад, что в темноте никто, кроме звезд, не видит его слёз…
Предстояли похороны.
Глава 87
Королевское кладбище не вмещало всех желающих проститься с королем Артуром. Не все его знали или видели, но любопытство – а какой он был? – гнало всех жителей Камелота, окрестных деревень и даже герцогств и графств на похороны. В эти дни королевство заполнили гости, повсюду был шум, звонили тяжелые набаты, звучали схожие слова с площадей и улиц, но хоть слова были знакомы и понятны – жители разных земель говорили немного по-разному, например жители севера говорили быстрее, рубленее, а те, кто пришел с востока говорили медленнее, чуть растягивая слова. И всюду был шум. И некуда было деться от любопытствующего взгляда и напряжения, которое висело в воздухе.
Ни для кого не было секретом, что Мелеагант примет корону Камелота, которую ему предложит совет, и, хоть большинство это устраивало, все же кровь потекла, даже учитывая то обстоятельство, что Артур еще не ушел в землю.
Кто-то пытался стянуть свои армии к Камелоту, барон Милот отказался присягать на верность кому-то, кроме Гвиневры, как он считал, несправедливо изгнанной. Но не успел Кармелид даже подумать что-то по этому поводу, как Моргана сразу сказала:
-Даже не думай, Леодоган, порву и не пожалею.
И он предпочел не думать. Пока. Однако все же отправил тайного посла к барону с искренними признаниями в дружбе и радостью в поддержке. Послу же не было дано доехать до барона, потому что ехать пришлось через Тракт, а на Тракте случается всякое…
Но это было еще не самое страшное волнение. Кто-то откровенно пытался призывать Моргану на престол из народа, говоря о том, что у нее есть сын от короля Артура – Мордред и она должна быть регентом до его совершеннолетия. Моргана морщилась, словно от боли, плотнее куталась в траурные одеяния и делала вид, что не слышит обращенных к ней позывов.
На Мелеаганта было совершенно два покушения, ясное дело, неудачных. Одного разорвали Тени, когда убийца пролез в замок, миновав стражу. Моргана в тот же день распорядилась казнить не только дозорного на стене, который позволил влезть убийце, но и командира отряда, которому он принадлежал.
Люди же принца де Горра прибывали. На похоронах короля Артура, которые принц де Горр посетил и даже возложил на могилу Артура – еловую ветвь, сделанную из серебра – знак прощания и уважения, люди Мелеаганта явно прибавили в численности.
Моргана стоически вынесла прощание, еще более стоически выдержала она и то обстоятельство, что на нее саму попытались совершить покушение – какой-то крестьянин вылетел на нее из толпы с ножом, и был тотчас перерублен лихим ударом Ланселота ровно пополам. Моргана даже не дернулась.
Гвиневра все время куталась в плащ, боясь быть узнанной, но Кармелид выдавал ее присутствие с головою – он чуял, что и Мелеагант, и Моргана – расположены к его дочери, а значит и самому нужно преодолеть отвращение к ее любви к Ланселоту и всем видом демонстрировать раскаяние и общую любовь.
Лилиан тоже старалась держаться в тени. Она боялась огромного скопления людей, особенно не настроенного дружелюбно… да, это недружелюбие не проливалось конкретно на нее – толпа вообще пока не поняла, что это за девушка такая, похожая на настороженного зверька,
опасающегося сделать какой-нибудь шаг, но толпа не злобилась на нее – это явно была не Гвиневра, за которой стоит отец, это была не Моргана, которая творила все – это была какая-то сила, прежде невиданная…
-Благородство духа, — пошутил по этому поводу принц, — в Камелоте это понятие непривычно.
-Ты говоришь о своем народе, — тихо заметила Лилиан, и принц внимательно взглянул на нее, будто бы впервые видя по-настоящему. Лилиан не знала, не могла знать, что принцу де Горру предлагали брачный союз с дочерьми могущественных домов, даже когда он уже женился на Лилиан, полагая, что травница из лесов – это неудачная партия. Но Мелеагант отвергал эти предложения, точно зная, что Лилиан – та, кто ему нужен, его опора, его принцесса, а совсем скоро – и королева Камелота. И когда она заступилась за народ Камелота, он понял, как угадал и как ему повезло.
Лея тоже пришла на похороны Артура, хоть и то, что он однажды сделал с нею, то, что она поклялась себе забыть, захоронить на кладбище своего сердца, мучило ее в те минуты, пока шла церемония. Но рядом с нею был Персиваль… он ни о чем не спрашивал, но не мог не заметить угнетенного состояния духа жены, Персиваль о многом мог бы догадаться, предположить, что Лея переживала в своей жизни не самые лучшие моменты, но он ничего не хотел знать. Он предпочитал стоять за ее спиной, чтобы ее не трогал налетевший в этот день холодный ветер, держать ее руку…
А Лея искала глазами Гвиневру, нашла ее очень быстро и, улучив минуту, змейкой скользнула к ней, чтобы…не что-то сказать, а просто обнять ее – павшую королеву, разорванную ходом судьбы душу. Кто о ней вспомнит? Лея полагала, что таким гигантам, как Моргана или Мелеагант, нет дела до нее…и, если честно, была почти права. Моргана, может быть, и могла бы посочувствовать, но ей было не до этого – у нее отняли часть ее жизни. Что же до самого Мелеаганта – его интересовала больше Лея, он заметил как бережно относится к ней Персиваль и понял, что может не переживать за найденыша дома де Горр.
Гвиневра думала, что самое тяжелое, что будет – похороны, что человек, которого она когда-то любила, которому была женой и изменницей, заберет ее с собою в землю, но когда тело Артура предали земле, Гвиневра не почувствовала ничего, кроме еще большей тревоги.
-Он больше не встанет, не поднимет меча…- Монтессори прошептал роковые слова, и Гвиневра, представив это, дала волю слезам.
-И даже не выведет…- серо подхватила Моргана.
Ланселот обернулся, не зная, что именно ищет, кого-то не хватало, кого-то очень важного, но…
-А где Мерлин? Он же хотел проситься? – наконец рыцарь понял, кого не хватало.
Моргана не ответила ему. Она закусила губу, чтобы не разрыдаться. Ответ дал принц де Горр:
-Мерлина больше нет. Его забрал Авалон.
И это тоже стало ударом. Как это, Мерлина нет? Мерлин должен быть! Он не может…он же не может! Может умереть каждый, но Мерлин? Кто ему позволил? Как это случилось? И почему это случилось сейчас.
-Его срок вышел, — прошелестела Лилиан, и, смутившись своей смелости. Поглубже спряталась в капюшон.
***
-Еще не поздно все изменить, — напомнил Кармелид, — мы не обязаны…мы можем…
-Ничего мы не можем, — оборвала Моргана, — и уже давно! Чтобы избежать войны, мы объявим королем Мелеаганта.
-А почему молчит сам Мелеагант? – Монтессори взглянул на занятое место короля, принадлежавшее когда-то Артуру, затем пустовавшее, и вновь занятое.
-Жду, когда меня объявят королем, — очаровательно улыбнулся принц.
-Но ты уже на месте короля, — растерялся недалекий Грегори. Он обернулся за поддержкой на товарищей по совету, — Артур сегодня предан земле, мы должны выйти на площадь, все барды трубили о сборе целый день!
-Я пересяду, — пообещал принц, но не двинулся с места. Он наслаждался ситуацией и непонятливостью Грегори.
-Ну, хватит, — нахмурился Леодоган, — мы должны действовать, и я хочу заметить, что я, как член совета, требую, чтобы принц де Горр, будучи королем, уважительно относился к решению своих советников, и обещал не начинать войны, не заключать мира, брака…
-Закрой рот, — посоветовал граф Уриен, заметив, как иронически кивает головою Мелеагант в такт словам герцога. Что-то подсказывало Мори, что никогда Мелеагант не будет подчиняться Совету полностью.
-Я пытаюсь обезопасить народ! – Кармелид с ненавистью взглянул на графа, — вы не понимаете – у вас в голове любовь!
-Достаточно, — предостерег Мелеагант, когда Уриен хотел возмутиться и дать полный достоинства отпор Леодогану, — что там, в голове у Уриена, я не знаю, но и вам знать этого не нужно.
-Да Моргана у него там! – хмыкнул неосторожный Грегори и, заметив взгляд Морганы, на всякий случай отодвинулся от нее подальше.
-Я хочу сказать, — мягко улыбнулся принц, — что в голове у Уриена может быть какая угодно болезнь, идущая из души или сердца. Сейчас речь не о нем. Речь о том, что вы, Кармелид, полагаете меня врагом народа. Вы пытаетесь не обезопасить народ – вы пытаетесь приблизить собственную трусливую шкуру к трону и оставить свое влияние. Стыдитесь, герцог, вам уже дарована жизнь…к слову, дарована она болезнью графа. Я бы на ее месте так бы не поступил!
Мелеагант насмешливо кивнул Моргане, как бы выказывая ей почтение.
-Но сердца женщин легко поддаются сочувствию, — продолжил Мелеагант, — и вы не должны более испытывать это сочувствие – оно изменчиво.
-Раз уж заговорили обо мне, — тихо влезла Моргана, никак не реагируя на герцога Кармелида, который походил теперь на выброшенную из моря рыбу – с широко открытыми глазами и мелкими, частыми вздохами. Мелеагант не сказал ничего грубого или резкого, но Кармелид точно понял, что ему, в лучшем случае, не быть в совете, в худшем же не жить вовсе.
-Да? – Мелеагант обернулся к ней, Уриен поднял голову.
-Я хочу уехать…с сыном, — тихо продолжила Моргана. – Мне опротивел замок, мне опротивели интриги, мне невыносимо здесь. Мой сын, — она слегка улыбнулась, — Мордред, он стал беспокойным, словно само это место действует на него губительно.
-Разумеется, — Мелеагант кивнул, коротко и красноречиво взглянул на Уриена, — ты поедешь в свои земли, герцогиня Корнуэл? Или куда-то еще?
-Наверное, я попробую…- она задумалась, мысль об отъезде сформировалась крепко, но она представляла, куда отправится с Мордредом, который не давал ей покоя – он постоянно плакал, кричал, кормилицы уставали возиться с ним и даже до Морганы доносился его плач от детской, — куда-нибудь за пределы Британии. А потом вернусь в свои земли.
-Хорошо, — Мелеагант улыбнулся. – Ты заслужила покой, к тому же…у тебя Мордред.
-Который имеет чудный состав крови, — ввернул герцог Кармелид, понимая, что раскрывать тот факт, который не являлся секретом, но все же не нуждался в том, чтобы быть услышанным, означает конечную точку его жизни прямо сейчас, — он очень будет походить на тебя, Моргана.
-Ты прав, — кивнула фея, усмехнулась. – Он будет моей душою.
-Мы засиделись! – ситуацию спас Монтессори, — принца Мелеаганта ждут на площади! Ждет его народ. Идем, советники. Ваше величество?
-Ступайте вперед, — Мелеагант поднялся, — Уриен, два слова.
Уриен покорно остановился, глядя на него, дожидаясь, пока все покинут зал и спустятся вниз, где ожидала роскошная уже процессия из лошадей, украшенных плащами-накидками, серебром сбруи, реяли знамена, рыцари…
-Это день твоего триумфа, брат мой, — Уриен хлопнул принца по плечу, — я… ты даже не представляешь. Как я…
-Позже, — оборвал Мелеагант, — Уриен, ты всегда был мне верным другом, верным братом и слугою. Я знал, что как бы не сложилась моя судьба, у меня есть человек, который всегда поддержит меня, будет со мною до самого конца…
-Мне уже не нравится, — Уриен подозрительно взглянул на принца, — ты что задумал, чернокнижник?
-Я хочу, чтобы ты был счастлива, — Мелеагант вздохнул, — что ж такое-то? Хочешь сделать доброе дело, а на тебя косятся с подозрением!
-Репутация, — фыркнул граф. – Продолжай…
-Моргана хочет уехать, пусть едет. Ты поедешь с нею. Она отправится за море, и ты можешь увезти ее.
-Что? – Уриен даже решил, что спятил, — уехать? Сейчас? Когда тебе нужна защита? Когда может начаться война?
-Да, — твердо промолвил принц, — так надо.
-Куда же…как? – Уриен никак не мог понять, как это вдруг в самые тяжелые дни для принца – его самого с ним не будет?
-Ты отвезешь ее в Испанию, — продолжил Мелеагант все тем же твердым голосом, — потому что в Испании есть один бастард павшего короля, который нуждается в поддержке. Я передам письмо, которые ты, в свою очередь, передашь ему.
-Подожди, — Уриен отшатнулся даже, — Моргана сказала, что ей опротивели интриги, что она…
-Она может сказать, что угодно. Мордред не ее сын, как бы она не говорила, не пыталась себя убедить в обратном. Он стал не тем, и будет то же дальше. Что до Морганы – она всегда останется прежней. Она может попытаться уйти в монастырь, или в рыбаки, может уехать в лесную глушь или в бордель – но она все равно будет прежней. Она не изменится. Ей нужно пережить утрату Артура, и она вернется в Камелот. Вернется, как советница, и, если не будешь стоять и моргать, а сделаешь то, что я говорю, и твоею женой.
***
Моргана не стала дожидаться конца празднований коронации Мелеаганта. Утро началось с похорон короля Артура. День провозгласил королем принца Мелеаганта, а ночь – должна была стать празднованием этого всего и…резней врагов нового короля. Недовольные сразу дали о себе знать, хотя, нашлись и те, кто предпочел затаиться и подождать.
По городу рыскали специальные отряды, выискивали заговорщиков, кололи на месте, хватали и бросали в тюрьму до разбирательств. Но это были малые жертвы, если бы Совет Камелота не пошел на коронацию Мелеаганта, началась бы война, а так обходились единичными жертвами.
-Крестьянам неважно, кто ими правит, важно, кто их кормит, — заметил Монтессори, — это игры лордов, баронов, графов – а они трусливы. Если глупы – продолжают сопротивление.
Моргана не хотела оставаться. Ее имя было одним из знамен единичных восставших. Кто-то призывал убить ее и ублюдка Мордреда, кто-то – идти и убить всех за нее, чтобы отдать трон ей и законному сыну короля Артура. И фея решила, что с нее хватит. Она поспешно собрала самое необходимое, спешно простилась с Ланселотом, взяла Мордреда на руки и спустилась к подготовленной Лилиан для ее отъезда карете…
Карета остановилась у причала. Спутники Морганы – кормилица и возница дальше разделялись. Возница должен был вернуть в Камелот карету, а кормилица ехала с нею. Моргана все еще не знала, куда плыть – знала лишь, что не хочет больше здесь находиться, что надо уйти, уплыть, убежать…
Она решила, что сядет на первый же корабль, который увидит, и поплывет туда, куда он направится, не спрашивая, не жалуясь, принимая все на судьбу свою.
Но когда она сошла на пристань из кареты, то увидела целых четыре корабля! Фея совсем не приняла во внимание то, что к похоронам Артура прибыло несколько гостей и из-за моря. Рассеянно она брела по пристани, чудом не сталкиваясь с другими людьми, не зная, куда податься, за кем пойти – на какой корабль сесть? Кормилица покорно шла следом, чуя, что лучше не спрашивать, куда они идут, и где окажутся. Мордред спал редким, в последние дни особенно редким, сном и это было благом, потому что справляться с его криками еще – Моргана бы не вынесла, это точно!
Моргана прошла мимо большого блестящего корабля, украшенного голубыми парусами, пытаясь угадать по звучанию речи матросов, откуда – ясно, корабль шел от германских земель или соседствующих им, общий смысл фраз Моргана понимала, но грубое звучание чуть-чуть отличалось от того, которым она владела. Направление ясно…
Второй пришел с востока – легкий, маневренный, его паруса были из шелка, солнечные, расцвеченные красным, желтым, оранжевым. Странное дело – речь непонятная, но успокаивающая, плавная и все матросы веселые, смеялись много, перешучивались. Мордред заворочался на звуки этой речи, сморщил лицо, чтобы заплакать, но не заплакал…
Моргана шла дальше. Третий корабль был кораблем Камелота, и Моргана сразу отмела его, ну к черту – Артур не занимался обновлением кораблей, Утер в последние лет десять тоже, как они держались еще на воде, какие ветра благословляли их – кто ж знает. А четвертый…
Моргана застыла, как вкопанная, увидев четвертый корабль, но не белые паруса и новенькая обшивка, блестевшая лаком на закатном солнце, удивила ее, нет. Она замерла, увидев название корабля – с борта на нее смотрело ее собственное имя.
-Твое имя переводится как «морской круг», — Уриен незаметно приблизился к ней со спины. Моргана вздрогнула, кормилица охнула и приготовилась бояться, но Мордред снова зашевелился и весь ее страх перешел на ребенка. Она принялась качать его…
-Что ты здесь делаешь? – Моргана обернулась, взглянула на Уриена, почему-то заметила, как блестят его глаза. Странный блеск. Красивый. И вдруг облик его тоже заметила – благородные черты, одежда слегка помята, но это от дороги…и пыль.
-Как ты здесь оказался? – она отошла на шаг, чтобы взглянуть на него еще раз.
-Ланселот сказал, что ты будешь здесь, — усмехнулся Уриен.
-Я убью его, — пообещала Моргана.
-Пока тебя нет, он обещает не дать твоим землям разориться, — Уриен пожал плечами, — пожалей человека.
-Зачем ты здесь? – продолжала допрос Моргана.
-Зачем? – повторил Уриен и ответил, — потому что я тебя люблю, потому что у меня есть корабль, который построен отчасти моими руками, потому что мой корабль назван твоим именем, что значит опять то, что я тебя люблю, потому что…да, в общем-то все, Моргана.
-Я не могу тебя любить, даже если захочу, — Моргана покачала головою, — ты хороший человек, но, послушай…
-Нет, — вдруг прервал граф, — теперь ты послушай, фея! Я встретил тебя в дешевом кабаке, оборванную и голодную, полную мести и красоты. Я не забыл твой облик, хотя, поверь, были поводы, но продолжал тебя любить. Я знал, что ты используешь меня, я знал, что тебе важна месть и любил. Я слышал, как ты… в тот вечер, когда ты приняла облик Гвиневры – я все видел и слышал, я знал, что ты с Артуром, что ты беременна от него и что ты любишь его. Я совершил ошибку, связавшись с Леей, но это обошлось.
-Уриен, — попыталась влезть Моргана.
-Нет уж, — остановил ее Мори, — сначала скажу я! Хватит, Моргана, хватит. Я люблю тебя. Я не требую того, чтобы ты сейчас бросилась ко мне в объятия, но хватит уже бегать от меня, и делать вид, что ты не знаешь моих чувств. Я знаю, что не владею такими красивыми словами, как ты…или Мелеагант, или даже Ланселот. Я не так умен, не умею интриговать, не так образован, и, может быть, даже смешон, но я люблю тебя! Это моя слабость и это моя сила. Я выучу любой язык, чтобы заговорить с тобою, даже попробую понять, что там строчит Мелеагант своим грекам-философам – я сделаю все!
Уриен остановился, чтобы перевести дух. Моргана смаргивала слезы, кормилица даже застыла, глядя на этих двоих и даже Мордред, словно прочуяв важность момента, перестал дергаться. Некоторые люди оборачивались на них, матросы поглядывали с интересом… Моргана не знала, что сказать, как ответить, пыталась собраться с мыслями, с силами. Никто никогда не давал ей столько любви, никто не принимал ее безусловно, никто…
Она почувствовала, как что-то в ее душе происходит странное. Со смертью Артура она ощутила пустыню, но его похоронили сегодня, а ей показалось, что уже так скоро что-то изменилось в ней.
-Я… — голос ее дрогнул. Она вдруг вспомнила, сколько ей лет, как она молода, как хотела бы быть красивой, как ей хотелось бы очаровывать, любить. Ей захотелось жить – не для мести, не для Камелота, не для Мордреда – для себя. Впервые – для себя.
-Я, — попыталась она снова, — мне…Уриен, мне потребуется время… ты можешь увезти меня?
-«Моргана» плывет в Испанию, — ответил граф, — как капитан корабля, я приглашаю тебя с нами. И тебя, и кормилицу, и твоего сына.
Моргана осторожно вложила свою ладонь – тонкую и узкую в его – горячую, широкую, сделала знак кормилице идти следом и сама чуть прижалась к Уриену, скорее всего, не совсем даже осознавая, что делает, а пытаясь ощутить жизнь…или привыкнуть.
***
Годы – те же дороги. Время – Тракт. Годы плетут свои истории, переходят от одной истории к другой.
Резня в ночь коронации принца де Горра свершилась, но гражданской войны не началось – очень вовремя подошли саксонцы, которые были в сговоре с Уриеном Мори, и Мелеагант разбил их, чем вызвал доверие и любовь придворных, хотя разные случаи были. Иногда кто-то
пытался сказать, что принц де Горр, король Камелота – узурпатор, но заканчивалось это одинаково – вызвавшийся больше не мог говорить.
Моргана вернулась ко двору Камелота через три месяца от своего побега от двора. Вернулась как советница, живая, полная огня, силы, хоть и не жена графа Уриена, но явно благоволившая к такому повороту событий. Они все же поженились, через полгода от смерти Артура, в землях де Горр – парочку женил Мэтт Марсер.
Кстати, это был его последний день в рясе священника. Поженив перед ликом господа герцогиню Моргану Корнуэл и графа Уриена Мори, Мэтт Марсер оставил свой пост, заявив, что воспылал любовью к целительству, и вообще – быть священником в землях де Горр вредно, там ходят Тени.
Мелеагант развеселился, узнав об отставке – Тени не ходили в землях де Горр уже давно, они были в Камелоте, плодили слухи о нечисти и всяких чертиках, веселили, охраняли, шпионили, помогали на кухне избавляться от всего, что должно было быть испорчено скоро или уже испортилось…
Лея и Персиваль отбыли в земли Персиваля почти сразу за отъездом Морганы, но Персиваль не задержался надолго дома. Он присягнул принцу де Горру, а Лея осталась на управлении. у Леи родились две девочки-близняшки, и с каждым приездом любимого отца все семейство гуляло по яблоневому саду, шутило, смеялось.
Гвиневра и Ланселот тоже скоро вернулись в земли Кармелида, с ними отправился и сам Кармелид с Агатой. Неожиданно Леодоган и Агата поженились в местной церкви, правда, как оказалось, герцог был очень пьян, но до развода дело не дошло – его величество отказало Кармелиду в прошении о разводе. После такого своего провала Кармелид не смел уже выказывать недоброжелательность к Ланселоту – тот хотя бы был рыцарем, а не кормилицей…
Что до Лилиан – она прибыла на похороны Артура уже будучи беременной. К моменту, когда власть Мелеаганта утвердилась, у короля уже был наследник – сын, но вскоре родилось еще двое детей – девочка, унаследовавшая от Лилиан дар целительства и, еще через два года – мальчик, унаследовавший магическую силу отца.
-В друиды, — пошутила Моргана, склоняясь над колыбелью младенца., а потом ей показалось шевелении, она резко подняла голову и на миг ей показалось, что она увидела в зеркале стены отражение Мерлина…
Мелеагант не заметил этого, он усмехнулся:
-Ну да, отлично — Мелеагант, Лилиан, и их дети: рыцарь, друид и целитель. Кстати, последнюю я в лес не пущу, найдет себе либо Ланселота, либо кого-то вроде меня, как вы, дамы…
Лилиан и Моргана обменялись красноречивыми взглядами, что в духе:
-И это мой муж!
-Мой не лучше!
Но ссоры не вышло – незачем было. Да и как ссориться, когда позади столько уже пройденного? Бессмысленно.
Что же до детей, то Мордред рос очень тяжелым ребенком. Он отказывался называть Моргану матерью, а Уриена отцом, хоть те растили его в полной уверенности того, что они их родной сын. Но тот звал их только по имени, часто огрызался, в любой же ссоре заявлял:
-Ты мне не мать!
Или:
-Ты мне не отец!
Моргана пыталась его воспитать, вместе с Уриеном они пробовали увлечь его разными науками, обучениями. Но все шло впустую – Мордред делал то, что считал нужным, и тогда, когда считал нужным, не реагировал ни на что, не имел друзей, не чувствовал никакой вины, угрызений совести…
Рос очень замкнутым, диким, но умел, если нужно – показать свое лицо, обладал хорошими манерами.
Вопрос попытался решить король Мелеагант. когда Мордреду исполнилось восемь, он определил его в королевскую гвардию учеником, и на некоторое время это помогло – Мордред вроде был на глазах и у принца, и у Морганы и у Уриена, который считал его своим сыном. Но потом, когда ему исполнилось двенадцать, Мордред назвал Мелеаганта узурпатором трона и бежал в леса, а затем и вовсе скрылся и объявился лишь через пять лет на востоке, как ученик какого-то тайного магистрата, и противник Мелеаганта…
-Стабилизировали ситуацию, предотвратили войну, — мрачно промолвил Мелеагант.
-Мы отменно навернулись, — признала Моргана.
Но Мордред не появился в Камелоте. Он был на востоке – там собиралась его сила, он явно не хотел связываться с Мелеагантом и предпочитал другие войны – войны интригами, и редкие столкновения все же происходили, но такое соседство было неприятным. Моргана пыталась уговорить Мордреда, просила его, умоляла – он был непреклонен и в конце оставил даже в знак своего четкого «нет» — шрам у нее на руке.
После этого она смирилась. Возненавидеть его, правда, так и не смогла, отказывалась участвовать в заседаниях, посвященных угрозе, исходящей от него, и если речь заходила о Мордреде в ее присутствии, мгновенно мрачнела…
Годы плетут свой Тракт из любви и ненависти, вражды и обмана, предательств и дружбы. Все заканчивается со смертью…
Много было крови – это верно. И Мордред, и саксонцы, и Андалузия, и германцы…
Но и кроме войн и интриг было то, что уносит жизни, вернее стали и яда. Кармелид не прожил и месяца с похорон Артура – его срубила болезнь, и Лилиан даже грешным делом подумала на яд, но Мелеагант расстроился по-настоящему… без Леодогана не стало позиции шута – чуть раздражающего, но неизменного шута.
К сожалению, дочь Кармелида, тяжело принявшая смерть отца, пережила на жалкие годы. Она, до конца дней своих проживала в затворничестве, нарушаемом визитами Лилиан, Морганы или семейства Леи, и умерла чуть-чуть, не дожив до тридцати пяти лет. Неизвестно, что именно
унесло ее в долину покоя: неравномерная жизнь, начавшаяся с вынужденной муштры, нервы и переживания, сопровождающие ее юность, холод Камелота? – факт остается фактом, своему возлюбленному рыцарю Ланселоту павшая королева подарила трех детей и оставила в его душе печаль. Ланселот покинул земли Кармелид после ее смерти и окончательно прибился к Камелоту – Мелеагант принял его дружелюбно и даже ласково…
Сам Ланселот прожил до глубокой старости, увидел, как на престол взошел старший сын принца де Горра и короля Мелеаганта, и умер в день рождения Гвиневры.
Персиваль погиб в бою через двенадцать лет от смерти Артура. Лея вырастила детей, выпустила ко двору и ушла доживать свои дни в печальной сени деревьев и садов. Как она умерла и когда – точно никто не знает, она ушла тихо, как-то очень быстро и легко, словно бы в танце смерть унесла ее. Благодарные жители дома Персиваля похоронили ее рядом с мужем, под раскидистыми яблонями…
Граф Уриен прожил в браке с Морганой семнадцать лет. У них не осталось наследников. Моргана по этому поводу ему как-то сказала:
-Послушал бы меня и женился бы на нормальной женщине, был бы отцом!
-Я уже отец, — твердо отвечал Уриен, — Мордред и мой сын. Он может говорить на своем востоке то, что захочет, но я его отец.
Уриен пристрастился к морю, ходил под парусами и однажды не вернулся – шторм унес его жизнь, но оставил жизнь его команде. Уриен сумел спасти всех, пожертвовав собою.
-Он любил шторм, бурю…море сгубило его, — Мелеагант, узнав о смерти друга, плакал, не скрывая слез. Он не смог проститься с ним речью – он постоянно срывался, и не мог поверить, что нечего даже похоронить…
Мордред не появился на похоронах Уриена. Моргана же целую неделю пила как не в себя, до беспамятства, иногда ее, в прямом смысле, приносили с улицы рыцари, когда ее срубало алкогольным сном. Ланселот выходил ее сам, вернул…они сблизились снова, оба потеряли самое ценное, оба остались неприкаянными.
Почувствовав, что время ее уходит, Моргана отправилась в свое законное герцогство, привела дела в порядок и пришла в один из рассветов к пристани, где, глядя на восход солнца, приняла яд и бросилась, в чем есть, в море…
Она очень боялась старости и слабости, не хотела угасать, до конца желала остаться сильной и нашла выход.
Странное дело – волны пощадили ее тело и вынесли на берег, не тронув его, не разбив о камни. Мелеагант приказал обрядить ее в роскошный наряд и похоронил на королевском кладбище.
Агата ненадолго пережила Кармелида, ушла следом. Монтессори умер на своем посту, до конца дней оставаясь советником Камелота. Мэтт Марсер разочаровался в целительстве, вернулся к сочинению уличных песен, баллад… он так и остался уличным вольным творцом, немного рыцарем, немного священником… его дети выросли достойными людьми, пошли по разным путям следования.
Что говорить о принце де Горре, короле Камелота и о его жене? Он прожил славную жизнь, было много и плохого, и хорошего, но никогда не было скучного. Народ любил его, но больше полюбил чужеземку королеву, которая всегда пыталась исцелить нищего, накормить голодного, обогреть и найти место для сироты. Лилиан спасла от погибели тысячи людей, но ни разу не дала себе даже думать об этом. Она осталась верной опорой для Мелеаганта, даже когда ей казалось, что он неправ…
Ошибался ли принц и король? Ошибался. Он проигрывал и он побеждал, любил и ненавидел. Было многое…
Когда пришла пора уходить – Мелеагант и Лилиан сняли свои короны, Мелеагант передал свою силу – вернул ее в Чашу, оба они тепло простились с Ланселотом, и ушли в Авалон вместе, без корон, как любящие души, растворились тысячами лепестками серебряного света.
Многое сплели их жизни, многое создали… они остались где-то там, все они – живые. Живые, от Кея до Леди Озера, от Гавейна до сэра Николаса, от Марди до Монтессори и Мерлина. Кто-то прожил ярко, кто-то прожил коротко, кто-то достойно, а кто-то спорно, но их судьбы были Трактом, им и останутся, и даже если небо падет на землю – они уже останутся.
Конец истории.
Примечание: этот цикл действительно вышел мрачнее, однако, я нахожу, что он стал неотъемлемой частью истории. А пока я анонсирую расширение вселенной. В скором времени я познакомлю с отдельными историями. Случаями, которые раскроют отдельные эпизоды жизни и познакомят нас лучше с кем-то, а о ком-то напомнят…
В скором времени планированы (а некоторые уже и выпущены) следующие эпизоды:
1. Баллада оскорблений (Мэтт Марсер, Утер Пендрагон, Кармелид);
2. Сватовство Кармелида (Кармелид, герцогиня Корнуэл, герцог Корнуэл, Мерлин, Утер);
3. Вечер, полный дождя (Ланселот, Моргана);
4. Болезнь Морганы (Гайя, Моргана);
5. Библиотека дома Мори (граф Уриен Мори, Мелеагант);
6. Как не надо поступать со своим сыном (Багдамаг де Горр, Мелеагант, Уриен, Мерлин, сэр Николас);
7. Тайная страсть Ланселота (Ланселот, Моргана);
8. Случай, который придется забыть (Моргана, Гайя, Ланселот);
9. Всадник и погребальный костер (Уриен, Мелеагант, Багдмаг де Горр, Николас)
10. Ленты (Лея, Уриен)… и много других!
С любовью, Anna Raven
Еще почитать:
Паладин. Священный огонь — Паладин. Священный огонь. Пролог
Навстречу судьбе — Глава 10. Ведьмочка колдует
Созвездие жизни — Глава пятая. Часть первая. Случайная встреча.
Магинариум — Глава 9
«
»
07.06.2021
