Доверие

«Придворным верить нельзя» — так решил в один, далеко не прекрасный день принц Миран. С самого утра королевство затянуло беспросветными тучами, и юный принц Миран, желавший отправиться утром на охоту, был раздосадован и разъярен.

                Нет, теплилась еще надежда на сочувствие отца, но тот твердо возразил:

-Нет! ты можешь простудиться. Никакой охоты в дождь!

                Принц расстроился, но спорить с отцом не посмел. Придворные, собиравшиеся сопровождать еще вчера его на охоту, наперебой высказывали свое сочувствие:

-Не расстраивайтесь, ваше высочество, на ваш век еще будет добыча!

-Не переживайте!

-Мы скорбим вместе с вами.

                Принц хмурился – его слова не утешали. Он хотел поехать на охоту именно сегодня, слишком долго ждал и без того отложенного блаженства, повинуясь своему долгу и обучаясь в Цитадели. Один день в месяц ему была позволена полная свобода – никаких занятий, никаких книг и чернил, и…

                Дождь. Проклятый дождь!

                Принц Миран бесцельно бродил по саду, нарочито шлепал по лужам и не знал, чем себя еще занять, когда услышал разговор двух придворных, из числа тех, кто более других утешали его горе. Придворные шли, не торопясь и не зная, разумеется, что могут быть услышаны в эту минуту.

                Принц Миран, не отдавая полного отчета своим действиям, метнулся к огромной статуе древнего воина и притаился, ожидая, пока эти двое пройдут мимо.

                Но, по мере того, как они подходили, и как разгорался их разговор, принц Миран и думать забыл о своем укрытии – такая обида поднялась в нем!

-Хвала богам, — говорил первый, — что сегодня зарядили дожди, а не то пришлось бы опять по этим лесам шататься!

-Тише, — уговаривал второй, — этот юнец еще дитя, но он вырастет и вспомнит верных своих друзей…

                Так, пересмеиваясь, придворные прошли мимо, а Миран готов был разрыдаться: ему-то казалось, что восторги этих двух придворных самые настоящие, а они притворялись! Притворялись, что им нравится охотиться на оленей, скакать на лошадях и бродить по темному лесу, а они лишь…лжецы!

                Когда спала обида, когда отхлынула от сердца боль, Миран понял: «верить придворным нельзя».

***

                Своему Старому Мудрому Учителю принц Миран перестал верить сам, без обид, но с насмешкой. Старый и Мудрый Учитель (старый – по факту, а Мудрый – по его собственному признанию), объяснял все явления жизни вмешательством Божьим.

-Но почему он умер? – допытывался Миран, тыча пальцем в портрет своего предка. – Ему не было еще и сорока!

-Божье вмешательство, ваше высочество!

-Какое вмешательство? Почему?

-Неисповедимы пути бога…

                Миран махнул рукой, и, жаждая ответов, зарылся тайком в архивные свитки, откуда выяснил, что его предок, тот самый, с портрета, которому не исполнилось еще и сорока, умер от яда, подсыпанного ему придворными.

                Так Миран вновь убедился, что придворным веры быть не может, а заодно и перестал верить Старому Мудрому Учителю.

                Более того, начал даже подтрунивать. Старый Мудрый Учитель твердил:

-И случилась у реки битва…

-А точно – у реки? – переспрашивал Миран.

-У реки, ваше высочество.

-А мне привиделось сном, что не у реки.

-У реки, ваше высочество, — терялся Старый Мудрый Учитель.

-Но сон послан волей божьей, а та не лжет. Значит, битва была не у реки? Бог ведь не может ошибаться?

-Не может…- Старый Мудрый Учитель растерянно моргал.

-Стало быть, битва была не у реки?

-Стало быть…

                И тут Миран наносил финальный удар:

-А если все-таки у реки?!

                Старый и Мудрый Учитель жалко путался, сам не зная, у реки была битва или нет, и путались его слова, и знания он давал совершенно бесполезные и сбивчивые. Миран решил не обращать на них внимания и перестал доверять этому человеку окончательно.

***

                Потом ему пришлось перестать верить матери. 

                С самого раненого детства Миран слышал от нее, что она всегда будет с ним и никогда не оставит его.

                Она не сдержала этого обещания, и,  хоть Миран и понимал, что болезнь вносит в жизнь свои исправления, да и человек смертен, у гроба матери и королевы, его единственной мыслью было:

                «Не сдержала слова. Ей тоже нельзя верить».

***

                Оказалось, что и отцу верить нельзя. Старый Король уходил так, как подобает Королю: утопая в перинах, в окружении многих советников, диктуя свою волю.

-Сын мой, — заговорил отец и Король надрывно и тяжело, зная, что в последний раз обращается к  Мирану, — ты еще молод и не можешь править без поддержки. Слушайся во всем моего близкого друга – Филиппа…

                Миран скользнул взглядом среди лиц и без труда отыскал лисий оскал того самого Филиппа, который каким-то чудом не раскрыл перед Королем всей своей сути, жадной до власти, золота и женщин.

                «Отец не может мне верить, не может оставить трон мне. Но и я верить ему не могу – он доверял Филиппу».

                Но в этот раз Мирану пришлось перенести все это легче. Утрата Отца и Короля была так трагична и скорбна, что никто не обратил внимание на скорый уход Филиппа. Говорили, что он, наконец, переел своих собственных амбиций и захлебнулся желчью.

                Миран пережил это легче, потому что смог довериться уже своему ближайшему другу – лорду Неморру.- человеку самых необыкновенных качеств. Пылкий от молодости, желающий оценки и рьяный до жизни, лорд Неморр был тенью Мирана.

                «А верить можно…» — с удивлением думал Миран, наблюдая за ловкостью военных упражнений своего друга.

***

                «Верить можно и врагу!» — от этого открытия Миран был в восторге. У королевства его, как и у всякого любого уважающего себя королевства, был под боком опасный Враг, который иногда ходил войной, а иногда заключал перемирие и даже приходил на помощь.

                Это, конечно, не убирало имени Врага из списка врагов, но и союзником его делало таким опасным, что невольно каждый король задумывался о лучшем и более спокойном соседстве с гнездилищем гремучих змей.

                Было очередное перемирие, когда Враг участливо сообщил во время пирушки:

-Ваше величество, вы бы обратили внимание на своих памфлетистов и на содержание их листовок, а не то…закачается и под вами трон.

                На листовки и памфлеты Миран не обращал внимания. Он вообще до той фразы своего Врага не обращал внимания на уличное творчество и обитателей своих же улиц. Но, вняв той фразе, Миран убедился после серии арестов, что ситуацию ему подсказали взять под контроль очень вовремя – уличные певцы почти не скрывали жажды восстания.

                «Врагу верить можно, а народу нельзя!» — понял в тот день король.

***

                «Можно верить в чистоту любви…» — это чувство заполнило все его существо. Прекрасная девушка, облаченная в тяжелые расшитые платья была великолепна. Своими руками Миран надел на свою уже жену корону, и, взяв ее руку, провозгласил всем, кому не верил сам, но над кем стоял:

-Моя жена и ваша королева – леди Даллия!

                Даллия лучилась таким сиянием и такой нежностью, что нельзя было ей не верить. в  глазах ее святость, на губах смущение от каждого поцелуя. Как можно было не довериться?!

***

                «А нет, врагам тоже веры нет…» — мрачно думал Миран, разглядывая присланный Врагом ультиматум, который нельзя было исполнить, даже если кто-то бы и захотел это сделать.

-Как будем действовать? – спросил он же вслух.

-Войну объявим. Народ поддержит, — пожал плечами лорд Неморроу. – Это твои люди.

-Народу нельзя верить!

                Лорд Неморроу посмотрел на него внимательно и проникновенно, как смотрят юродивые, целители или священники, затем положил руку на его плечо и объявил:

-А придется!

***

                «Народ не подвел…» — Миран и это воспринял с удивлением. В его жизни задалась белая полоса: Враг разбит в очередной раз, народ, объединенный славной победой, блаженствует, а его любимая жена – королева Беллинда подарила ему дочь.

                «Жизни можно верить!» — радовался Миран и радовался по-детски. Радовался тому, что оказался неправ, и это не принесло в его жизнь разочарования.

***

                «Никому нельзя верить…» — дрожали руки, дрожали губы. Миран стоял, совершенно опустошенный и не мог даже поднять взгляда на пойманных с поличным двух самых близких своих людей.

                Королева Беллинда падала на колени, умоляла простить ей, как она сама говорила «оплошность» и «помутнение», а лорд Неморроу не просил – знал, что бесполезно.

-Убирайтесь, — тихо прошелестел король Миран, жизнь которого обращалась в ничто. Новые и новые тюрьмы выстраивались в его сердце, отравляя то немногое счастье, явленное  дочкой и еще не тронутое.

-Прости! – рыдала Беллинда и тянула к его шее руки, — я люблю тебя. Только тебя! Это все он! Он! Он! Это его вина!

                И Беллинда с силой, какая не подобает королеве, ударила Неморроу.

-А я-то что? – развел руками лорд. – С себя вины не снимаю, но моей в ней половина!

-Убирайтесь, а не то головы срублю и не пожалею, — прошелестел, не поднимая на них взгляда, король Миран.

                «Женщинам верить нельзя. Друзьям тоже» — вот и весь его вывод.

***

                Лучом была дочка – послушная, умная, красивая. Она росла настоящей принцессой, достойной образования и скромностью украшенная. Обнимая своего отца, твердила:

-Я буду с тобой всегда-всегда! Я всегда тебя буду любить, папочка.

                У Мирана щемило сердце от тоскливого предчувствия. Слишком много было в нем надежды и слишком много веры в бога, который, как он надеялся, пощадит его хоть раз!

                Не пощадил.

                Его принцессе было семь лет, когда она умерла от лихорадки и жара, трое суток, полных агонии, спустя.

                «Жизни веры нет. я могу верить лишь себе»

                Миран жил, веря лишь себе и доверяясь лишь своим ощущениям. Не оглядывался на веру, не мог раскрыться перед кем-то и привык на себя полагаться.

                Ему не было и сорока лет, когда в его горьком осознающем рассудке от скоротечности жизни и близости смерти, проступило отчетливо:

«Я сам себя подвел. Мне нельзя верить»

                А затем что-то нахлынуло на него, упало, распластавшись, по груди его, горячей тяжелой плитой и перехватило дыхание навек.