Каждый из присутствующих на сольном выступлении священнослужителя, на концерте безумия, уныния и отчаяния, подходил к бездыханному телу в длинном деревянном ящике, целовал холодный, окостеневший лоб мертвеца, крестился и проливал жгучие слёзы. В очередной раз рыдания всего человечества, каждого когда-либо жившего на белом свете человеческого существа, обрушились потоком на этих беззащитных созданий. Настала и моя очередь последней встречи с Достоевским. Я посмотрел в его застывшее бледное лицо, на иссиня-серые веки, навсегда укрывшие от мира глаза, на одеревенелые, безжизненные скулы и щёки, позабывшие вкус свежести и дыхание ветра, — и у меня проступили первые за долгое время слёзы. На короткий миг мою голову пронзило сознание конечности жизни, её ограниченности и нелепости, а сердце сжалось в мёртвый узел, изнывая от горечи. Не знакомая до этого момента боль пронзила каждую клетку моего тела, — но не потому, что Достоевского теперь нет, а скорее потому, что не осталось ничего, только зияющая пустота. Я ощущал неизбежность своего положения, крайнюю обречённость, тщетность, комичность дальнейших попыток наполнить своё существование чем-либо действительно важным или изменить его. «Фарс всё и игра, невыносимая череда театральных манёвров, калейдоскоп смятений, ошибок и новых надежд и верований, безумная трагикомедия, длящаяся в жизнь» , — вспыхнуло у меня в мыслях ослепляющим огнём, сметающим всякое закоренелое убеждение и пристанище.
Я протянулся, чтобы поцеловать окоченевший лоб Достоевского, и краем глаза заметил, как он, чуть приоткрыв свои очи, подмигнул мне!.. Его тусклые зрачки пронзительно заблестели, и если бы его рот не потерялся, то расцвёл бы сейчас в лукавой, самодовольной улыбке! Испуганный и посчитавший только что произошедшее жутким видением, я отшатнулся назад, потеряв самообладание. Стараясь не показать своего помешательства — других объяснений случившемуся у меня не имелось, — я подошёл к остальным и, не замечая их протяжных, заунывных стонов, со всех сторон облепивших могильные ряды, стал заворожённо, как загипнотизированный, наблюдать, как закрывают гроб с Достоевским, забивая в тёмно-красное дерево поблёскивающие железом гвозди, и опускают ящик в яму.