Мы решили зайти в кафе, первым подвернувшееся под руку. С интересным названием «Заботы» кафе было довольное неуютным, грязненьким, пытающимся все же создать атмосферу современности, но как будто из-под палки. Заказав себе капучино, а моей спутнице полный набор — сендвичи с лососем, яблочный штрудель и чай с бергамотом — я начал ее расспрашивать обо всем, что было, с самого начала.
— И все-таки… — начал я, отхлебнув кофе.
— Да что тут и говорить! Господи…
— Нет, вы, конечно, извините, но…
— Знаю, знаю: не похожа. Ну, уж извините. Так уж сложилось.
— И это он вас бросил, потому что?..
— Дурак потому что. Пропустить такую женщину, как я!
— Ну…
— Нет, я серьезно! Мы же когда поженились только, он сказал мне тогда, что лучше меня на свете ничего и никого нет, и бла-бла-бла… Он обеспечивал меня, денег было просто ужасно много! Я всем родственникам, всем-всем, даже племяннику отправила на консерваторию его, чтоб учился, и старикам помогала… Себя, конечно, тоже не забывала. Но на машины не раскошеливалась.
— А как же?
— Все помогала в основном, да, вот как мы сейчас, только на тон получше. Ела, пила, веселилась, наряжалась.
— А где же ваши наряды?
— Что-то продала, что-то поизносилось, сами видите.
Женщина была немолода; на ней была черная куртка не первого сорта, но и не откровенно ужасная; обувь ее до конца не осознал: какие-то полуваленки-полуполуботинки с начесом — упаси Боже!
— Все началось спокойно, — немного остыв, начала женщина. — Утро, все как обычно, воскресенье.
— Значит, три дня прошло?
— Три дня, три дня. Я встала, думала убраться сегодня. Да он вошел, начал было с обыкновенного «доброго утра». Поцеловал. Сказал, с Любочкой позаниматься сегодня.
— С дочкой?
— С собакой, пуделёчек… Так вот. А сам, значит, ушел куда-то. Срочно надо ему было вроде как.
— И не говорил куда?
— Нет.
— А может, как-то упоминулось у него это невольно ранее?
— Да даже если и так, то теперь уж все равно… Ну вот, ушел. Я погуляла с Любочкой; горничные на выходных, а я решила поубираться дома. Пыли немного, да делать что-то нужно. Пока протирала все, он и вернулся. Заперся у себя, сидел. А ввечеру отперся, глаза выпученные были, страшные, но все ж таки родные, мои… А в руках… домик.
— Домик?
— Да, из спичек.
— Из спичек… Что за домик?
— Такой красивенький… С мезонинчиками, пристроечками. На Монплезир похож немного. Конечно, я порасспрашивать собралась, мол, странно же! что, да как, к чему? Хотела было рот открыть, так он меня и попёр из дому. Я и прихватить что успела, так что в карманах было, остальное из окна пошвырял, что-то горничные передали…
— Понятно теперь почему он такой агрессивный был, когда вас увидел… Нет, все ж таки непонятно, почему!
— Горничная сказала мне, что, мол кокаин… И домик.
— А домик причем?
— Горничная сказала, что, мол, его детей, родителей, его будущее, прошлое, настоящее… Ну, по бубнежу-то такому кто что разберет…
— Ясно…
Немного помолчали. Дама доела обед, поблагодарила. Еще немного посидела, уставившись в пол.
— Будущее… Домик… А без дверей домик-то…
Свечерело. Дама еще раз меня поблагодарила и пообещала более не бросаться под автомобиль.
Выйдя из кафе и распрощавшись с ней, я еще долго смотрел в этот удаляющийся ковыляющий небрежный силуэт в черной неряшливой куртке и странных валенках. Мне очень хотелось, чтобы она была счастлива.
Но, судьба вновь столкнула меня с ней.
Примерно через год после нашей встречи, я вновь увидел ее, но на окраине города. Я собирался на охоту, стояло морозное и влажное осеннее утро. Проходя небольшой мост через ручей, в звенящей тишине я услышал сиплый хрип, или хрипящий сип. Да, это была она. Она. Вся грязная. В обмотках и рванье. В дырявых перчатках и той же куртке, которой стало только хуже. И в серой свалявшейся шапке. С помпоном.
Она улыбнулась мне, приоткрыв гноящиеся глаза. Пустила скупую слезу. И сказала одно-единственное слово, раздосадованно, улыбнувшись, слегка пожав плечами: «Кокаин…» Затем, она указала пальцем с длинным сломанным ногтем на мое ружье, потом на себя. Я не прореагировал.
Она понимающе улыбнулась. Перекрестилась. И снова вымолвила слова, с теми же эмоциями: «Не пустил…»
Я кинул ей бумажку, старую, помятую, забытую, хоть на что-то, может на перчатки и хватит, или на хлеб, и ушел на охоту.
Она не задалась, конечно. На уток я лишь любовался, красавца-глухаря случайно спугнул. Пальнул по дроздочку, да мимо. Думал, положить лису… да мех противный. Вся она была извозившаяся в грязи, бледная, больная, скорее всего, жухлая, как осенняя листа под ногами.
Приближался мост. «Надо бы ее вытащить» — подумал я. Взойдя на него, я обнаружил даму.
Сложив руки на груди, в небольшой улыбке, с застывшими мыслями и глазами, продрогшая, сырая, грязная, бедная, несчастная дама умерла.
Еще почитать:
Жизнь только начинается — Начало путешествия
Бог, который живет в людях
Камелия Нгуен Тхи Ча Ми. Часть пятая. Лос Анджелес.
Семья
«
»
