Дитя

Смена на Титане менялась каждый год. В условиях низкой гравитации, которая уступает показателям земной Луны, находиться здесь больше не рекомендовалось из-за риска атрофии мышц и разрушения костей. Но для телепортированных сделали исключение. В Объединённом Космическом Союзе не хотели, чтобы об экспериментальном перемещении двенадцати человек на расстояние полутора миллиардов километров пронюхали журналисты из всех возможных медиа ресурсов Солнечной системы. Мы летели менять тех, кто год назад, здесь, на Титане, в научно-исследовательском центре Раушенбаха встретил первых телепортированных.

Прошли столетия опытов и исследований прежде, чем возможность проделать такой эксперимент стала реальной. В старые времена Ньютоновская теория делала невозможной телепортацию.

Согласно Ньютону вещество состоит из маленьких шариков, которые никуда не двигаются, если их не толкнуть. Объекты, которые состоят из вещества не исчезают и не возникают снова в другом месте. Это было невозможно, пока в 1925 году Шрёдингер и Гейзенберг не разработали квантовую теорию, согласно которой частицы способны вытворять невообразимые фокусы. Это позволило задуматься о перемещении предметов, а потом и людей на расстояния, преодоление которых с помощью традиционных средств занимало необъятное количество времени. Создание такой технологии обещало человечеству выход в межгалактическое будущее. И мы стояли на его пороге. Уже спустя четыре столетия после открытия квантовой теории из Швейцарии в Южную Африку с помощью телепортации смогли переместить материальный предмет. Создание установки перемещения (УП) затмило важность когда-то построенного Большого адронного коллайдера. В проектировке и строительстве двух блоков УП принимали участие более 50 тысяч учёных со всего мира.

Первым предметом, который отправили из Женевы в Кейптаун стала небольшая пластиковая ложка. Сейчас это самый дорогой экспонат в Королевском музее Онтарио. Но до того, как ложка стала знаменитой, героями УП сначала были сложные молекулы и некоторые неопасные вирусы. Но, и пока это стало возможным, пришлось преодолеть некоторые квантовые сложности, например, неопределённость Гейзенберга, то есть невозможность узнать точное расположение электронов в атоме. С этой трудностью справились, когда научились достигать когерентного состояния электронов. Если с первой частицей что-то происходило, то информация об этом немедленно передавалась другой частице. Этим способом получилось телепортировать атомы цезия, молекулы ДНК и вирусы бактериофаги.

— Использовать запутанный способ, как с той пластмассовой ложкой, при перемещении живых организмов не представлялось возможным. — Заговорил Глен, делая себе кофе.

Весь экипаж вышел из состояния гибернации за шесть дней до прибытия на Титан. Самочувствие было хорошим, ведь пребывание во сне не было длительным — всего месяц организм травился смесями и растворами, которые вводят в него, чтобы он не умер при низких температурах в криосне.

Согласно протоколу полёта, через два часа после пробуждения мы собрались в пищеблоке. В иллюминаторах уже хорошо был виден Титан и поднимающийся над ним Сатурн.

— Разве что отдельные небольшие органические молекулы, вирусы и простейшие бактерии. — Продолжил Глен. — Слишком много информации следует обработать, причём очень быстро.

— Современные компьютеры разве не могут работать с такими объёмами информации? — вмешался я.

— Дорогой мой Артём, представь себе обозримую Вселенную, как только можешь. Так вот в этой обозримой Вселенной меньше звёзд, чем атомов в наших телах. Семёрка с двадцатью семью нулями или семь октиллионов. Это невозможно осознать. И на данный момент нет компьютера, который смог бы мгновенно обработать такое количество информации о квантовом состоянии каждого атома. Кроме этого, нужно проанализировать и описать все связи между частицами и в новом месте их необходимо собрать в идеально правильном порядке, ведь мы говорим о телепортации человека, не так ли? Не уверен, что такое возможно даже в отдалённом будущем.

— Поэтому был выбран метод с заморозкой.

— Ты прав. Долгое время после перемещения ложки и других ничего не значащих предметов направление науки о телепортации находилось в тупике. Конечно, мы знали о конденсате Бозе-Эйнштейна (КБЭ), но добиться этого состояния вещества в наших лабораториях мы смогли лишь недавно. И на данный момент это единственный способ, который позволяет совершить телепортацию человека. Помимо лабораторных условий для создания КБЭ, весь учёный мир бился над решением и созданием средств выживания в этом агрегатном состоянии. Великие умы создали специальные растворы. Они сохраняли код жизни в теле, которое подверглось превращению в КБЭ. Кстати, эти растворы используют и при погружении в криосон и в длительных работах в открытом космосе.

— Никак не могу привыкнуть к охлаждению — сказал Лев, бортинженер, — сколько раз меня усыпляли, а привыкнуть не могу.

— Тех ребят тоже охлаждали на Марсе — Кэти, психолог и командир подала мне тюбик с кофе. — И температура там намного ниже, чем та, до которой охлаждают в криосне. И если честно, я бы не хотела участвовать в подобных опытах, хоть они и сулят невообразимые результаты.

— Результаты могут быть действительно невообразимые, если всё прошло хорошо — Глен погладил затылок и повернулся к иллюминатору. — Только представьте, станут доступны межзвёздные путешествия. Хм, да что там! Станет возможным исследовать другие галактики. Человек достигнет края Вселенной и это в обход фундаментального ограничения скорости света. Просто невообразимо.

— Я не совсем понимаю, Глен, то есть ты говоришь о превышении скорости света? — сказал я. — Это ведь невозможно.

— Принцип телепортации по ошибке некоторых СМИ неправильно понимают в контексте теории относительности и скорости света. Какой-то недалёкий журналист сказал, что эксперимент при удовлетворительном течении позволит превысить скорость света, а это уже станет фундаментом для покорения Вселенной. Ничего более нелепого я не слышал.

— Да, теперь во всех популярных медиа ресурсах эту тему раскручивают именно быстрее скорости света, — засмеялась Кэти.

— Самое интересное, что люди верят в эту ересь. — вмешался я.

— Ересь, точно. Лучше и не скажешь, — шутливо сказал Глен. Он повернулся к Кэти, пока она что-то записывала в журнал. По старинке, во время полётов записи велись в бумажном журнале и дублировались в цифровом варианте на жёсткие диски бортового компьютера. — Квант ведь это не материя, понимаете? — продолжил Глен, — он не обладает массой, потому что артефакт поля не может ей обладать, являясь локальным возмущением. По сути, это информация. То есть, я хочу сказать, что телепортация, которая произошла год назад, является квантовым процессом, в котором информация передаётся на некоторое расстояние быстрее, чем такое же расстояние пролетел бы фотон света.

— Это уже интересно, продолжай, — сказал я.

— В этом вся суть. Смотрите, вот пример, если экстраполировать, то что я сказал на материальные предметы. Объект, который двигается со скоростью света, преодолевает расстояние в один световой год за один год объективного времени. В процессе телепортации свёртывается пространство и мы можем перенести этот же объект на тот же световой год за один день. Понадобится время на разогрев установки, начальный разгон объекта в диапазоне ниже скорости света и так далее. Но это не значит, что скорость этого объекта была в 365 раз быстрее скорости света. В момент свёртки пространства понятие скорости для него вообще не применимо. Скорость света была и есть абсолютным пределом скорости равноускоренного релятивистского движения. Ничто не может нарушить это утверждение. Поэтому телепортация это не движение быстрее скорости света, а преодоление эталонного расстояния быстрее, чем это сделал бы свет. Надеюсь, что объясняюсь понятно для вас, друзья. — Глен улыбнулся, и снова уставился в иллюминатор, в котором незаметно приближался Титан. В пищеблоке повисла тишина.

— Вообще, это кажется невероятным. — Кэти прервала неловкое молчание. — Эти несколько человек, сколько их? Не помню. Уже год ждут, когда мы засвидетельствуем их чудесное перемещение.

— Их двенадцать, шесть мужчин и шесть женщин, — сказа Глен. — Без сомнения, очень смелые представители рода человеческого. Подвергнуть себя такому риску, знаете ли.

— Я всё время думала об этом. Ведь не было никаких гарантий, что хоть кто-то доберётся живым до Моря Кракена.

— Надо ещё разобраться, кто добрался до Титана. — сказал я. — Ведь не известно, в каком состоянии они очнулись в разморозных камерах. А у меня возникают некоторые сомнения. Мальцева показывала мне отчёт об ЭЭГ и знаете, там было не всё в порядке. Не критично, как мне показалось, но всё же. Я понимаю, это философский вопрос, о том, кто в результате телепортации оказался в медкорпусе Раушенбаха, во всяком случае пока летим к Титану. Это мы узнаем очень скоро, потому что результаты не афишируются, хоть и прошёл уже год.

— Ну, об этом эксперименте знает строго ограниченное количество человек. Специфика опыта не позволяет говорить о нём в открытую, сами понимаете. Все, кто переправился с Марса, были добровольцами во имя науки и будущего человечества.

— Возможно, без своего будущего.

Через три дня «Джон Гершель 3» вышел на орбиту Титана и мы стали готовится к спуску. На борту «Джона..» оставался Лев Колесников, который должен забрать тех, кого мы меняли и улететь обратно, а нас оставить нести вахту следующие двенадцать месяцев.

Я был первый раз в системе Сатурна. И вообще, признаться честно, дальше Луны не летал. Поэтому с воодушевлением следил за спуском на Титан. Из-за слабого тяготения атмосфера этого спутника простирается на целых шестьсот километров, в верхних слоях слегка отдаёт знакомой голубизной. Дальше взлётно-посадочный модуль погрузился в оранжевую атмосферу. В иллюминаторы я увидел зелёно-синие пятна Моря Кракена, на берегу которого находился космодром и поселение Эмам Сахеб. В километре от поселения был наш НИЦ и медкорпус, где нашей команде предстояло работать ближайшие месяцы. Там мы должны встретить тех, кто был телепортирован год назад с Марса. Через два часа модуль вошёл в портовый док и пришвартовался. Нас встретил персонал порта с устройствами, которые напоминали инвалидные коляски. Хоть гравитация здесь была невысокой, из-за того, что месяц мы провели в невесомости всем нам нужно адаптироваться несколько универсальных дней. Пока мы снова привыкали ходить, шла приёмка смены.

Надо сказать, что Титан мне очень понравился. Это был крайне негостеприимный мир, но виды, которые открывались в широкие окна медкорпуса, гостиницы и кафе просто сводили с ума. В оранжевом небе с лёгкими голубыми оттенками всегда висел Сатурн. Его грандиозная фигура плыла над Морем Кракена, отражаясь в его углеводородной глади. По утрам за чашкой кофе я думал о том, что возможно мне повезло увидеть эту жемчужину Солнечной системы. Туристические рейсы сюда были всё ещё очень дорогими.

В палатах медкорпуса пребывали одиннадцать человек. В начале их было двенадцать, но одна девушка не пережила последствия телепортации. Говорили, что она завяла как тюльпан, не проявляя абсолютно никакого интереса к жизни. Доктор Сэмюэль Фуллер, который сдавал мне свою смену, рассказал, что у погибшей наблюдалась глубочайшая форма аутизма. У остальных пациентов был тот же диагноз. Ещё на Марсе я допустил подобный исход, когда мельком просмотрел результаты ЭЭГ. Все доступные средства и методы лечения оказались бесполезными. Нашей смене поставили задачу наблюдать за больными и, если через несколько месяцев в психическом здоровье этих людей мы не заметим улучшений, то Космический Союз закроет эксперимент.

София Мальцева руководила нашей сменой из той лаборатории на Марсе, откуда эти двенадцать добровольцев отправились в своё несчастливое путешествие. Каждый день мы были на видеосвязи и докладывали доктору Мальцевой об их состоянии.

— Это стало неожиданностью для нас. — сказала София. — Глубокая форма аутизма, проявившаяся во взрослом возрасте. Такого я ещё не встречала в своей практике.

— В социальном мире они полные профаны, хотя неплохо ориентируются в мире вещей. – сказал я. – Мне кажется они не понимают, что люди, которые их окружают, например я или доктор Фуллер живые, думающие и чувствующие существа. Интересно, что у всех разная степень этой болезни, у кого-то очень тяжёлая форма, у кого-то полегче.

— Да, у некоторых наблюдается синдром Каннера. У этих пациентов весь спектр симптомов. Они абсолютно асоциальны, навыки речи слабые или их вообще нет. Не развиты важнейшие нервные структуры, а интеллект находится на уровне средней или тяжёлой умственной отсталости. Самостоятельно такие люди жить не могут.

— Собственно, Мишель Сото не смогла справиться. Она скончалась через месяц после перемещения. У неё зафиксировали симптомы, о которых вы сказали. А вот, например, Лиан Су Ху, у неё более лёгкая форма заболевания.

— Я видела видео отчёт и здесь тоже всё плохо. Вероятно Лиан хорошая девушка, была во всяком случае. Но все мы для неё ходячие трупы. Она живёт в мире, где есть только один человек — это она сама. Здесь не предполагается другого сознания, если об этом вообще уместно говорить. Она не понимает, что другой человек может испытывать боль, страдания. Она не знает, что мы тоже живые люди. Боюсь, что мы бессильны что-либо сделать. Если за год не было никаких положительных сдвигов, то все попытки вылечить бедняг и вернуть их в прежнее состояние бессмысленны.

— София Филипповна…

— Артём, называй меня София. Давай обойдёмся без этих официальных обращений.

— Хорошо, — сказал я, немного смутившись. — София, ясно ведь, что это не просто аутизм или какое-то психическое заболевание. Я уверен, что здесь кроется нечто большее. Нечто такое, что мы не понимаем. Такого ведь не бывает, всем нам это известно, чтобы так внезапно у всех проявилось полигенетическое нейробиологическое расстройство развития. Эти квантовые штуки вызвали нарушения в центральной нервной системе этих людей. Вот только понять, как это могло произойти.

— Ты прав, Артём. Массовое повреждение зеркальных нейронов довольно трудно, так как они располагаются по всей коре головного мозга. Обычно это генетические нарушения, как например в классическом аутизме. Но этот вариант мы не рассматриваем. Тогда остаётся инсульт или черепно-мозговая травма. Это самые распространённые способы повреждения. Очевидно, что при прохождении квантовых состояний мозгу испытуемых был нанесён непоправимый вред.

София замолчала и я не решался заговорить. В нашем коллективе она пользовалась большим авторитетом. Не смотря на молодость — ей было всего тридцать пять — она была большим специалистом и мудрым руководителем. Ко всему этому она была красивой женщиной. Мы все её любили и уважали.

— Больше мне нечего добавить. — прервала паузу София. — В Союзе, конечно, будут недовольны. Столько средств и времени было потрачено. Даже не знаю, будут ли продолжать эти опыты. У меня было предчувствие, что не всё идеально в этом эксперименте. Но увы. Что ещё мы можем сделать?

— Ничего, только наблюдать.

Следующие два месяца я много размышлял над тем, что же произошло с этими людьми. Меня не покидала мысль, что мы что-то упускаем. Значит, технология телепортации не доработана и не так совершенна, как нам было представлено. Но ведь тела были собраны идеально, никаких нарушений не обнаружили. Не считая сбоя в работе зеркальных нейронов. И это у всех испытуемых.

Как-то рано утром я застал Глена в кафе. Заказал двойную порцию крепкого американо и подсел к нему за столик. Основной линией работы Глена была астрофизика и квантовая механика. Отчасти он радовался, что технически эксперимент телепортации удался, все атомы до последнего электрона сложились идеальным образом. Но психическая патология, которая возникла в результате опыта и смерть одного из добровольцев рушили честолюбивые мечты учёного. Когда я садился он поднял глаза и по доброму ухмыльнулся. Несколько минут мы сидели молча и смотрели в панорамное окно.

— Их ужас начался в самом начале. — подавленно сказал Глен, прервав молчание. — Тяжело об этом говорить. Хорошо, что их сознание сразу отключилось. Во всяком случае, я очень надеюсь на это.

— Почему ты так говоришь, Глен?

— Начальная фаза опыта предусматривала охлаждение тел. Ты даже не представляешь насколько сильное охлаждение. Добиться такого снижения температуры смогли относительно недавно. Но, знаешь, за последние пару столетий этот метод достиг определённого совершенства.

— Что ты имеешь ввиду?

— Нашли способ охлаждать живые организмы без угрозы их жизни и физическому здоровью с целью их перемещения на неограниченные расстояния. После того, как были телепортированы несколько жужелиц, мы ликовали. Широкой общественности это не было известно. Потом было телепортировано около тысячи жуков и каких-либо дефектов не обнаружили.

— Прям таки не обнаружили? И что, все насекомые выжили в этих опытах?

— Не все, конечно, выжили. Но процент погибших жужелиц очень мал. Но тут я должен сказать об одном нюансе.

— Что за нюанс, Глен?

— Дело в том, что не совсем корректно спрашивать о выживших во время эксперимента.

— Я тебя не понимаю.

— Простым языком, изначальный объект уничтожается полностью и потом собирается из других атомов в другом месте. Фактически, телепортируемый уничтожается даже не на молекулярном, а на атомарном уровне. И здесь возникает вопрос, на который мы не можем ответить даже сейчас, когда по сути уже провели эти эксперименты. Кто перед нами? Те ли это, кто согласился переместить себя на миллиард с лишним километров в ледяной пустоте космоса? Выжило ли их изначальное сознание или во время перемещения было создано что-то совсем новое? Это двери, от которых у нас, к сожалению, нет ключей.

— Этим учёным надо поставить памятник, — отчаянно сказал я. — Но я думаю, что они зашли на территорию Бога, понимаешь? Было ли моральное право на такие эксперименты?

— Ты считаешь, что не следовало этим заниматься? — Глен повернулся к окну.

— Нужно было оставить опыты с КБЭ и людьми. Миллиарды лет назад мы вышли из тех состояний, в которые сейчас снова пытаемся себя поместить.

— Если бы ты только увидел, во что превращался человек перед отправкой на Титан. Это зрелище не понравилось бы тебе, я уверен. Испытуемый становился однородной массой из бозонов, которые охлаждали до температур близких к абсолютному нулю, а это, на минуточку, меньше миллионной доли кельвина. При таком охлаждении атомы оказываются в своих минимально возможных квантовых состояниях и все квантовые эффекты начинают проявляться на макроскопическом уровне. Благодаря этому и стала возможной телепортация человека. Уж не знаю, что пообещали подопытным в случае удачного окончания эксперимента, но что-то очень ценное, это точно. Лично я не согласился бы на такое, даже если бы мне пообещали целую планету в новой звёздной системе.

— Глен, неужели всё так ужасно, как ты говоришь?

— Смотри. Состояние КБЭ, это когда все атомы охлаждённого вещества, а в нашем случае это тела несчастных бедолаг, сваливаются на самый низкий энергетический уровень и становятся когерентными, то есть начинают вибрировать в унисон. Получается такой гиператом, в каком-то смысле.

— Из-за того, что у всех этих атомов перекрываются волновые функции?

— Абсолютно точно, мой друг. Мы привыкли думать, что квантовая физика преобладает лишь на микроскопическом уровне. Но чем больше мы узнавали, тем становилось яснее, что это не так.

— Почему перемещение решили произвести с орбитальной установки? В Женеве ведь была мощная УП, и университет Кейптауна тоже обладал таким оборудованием.

— Это более надёжно, с технической точки зрения, ведь мы работали с живыми людьми. В такой тёплой и шумной среде, как Земля или Марс, хрупкие квантовые эффекты быстро уничтожаются. Поэтому обычно мы не сталкиваемся с такими странными аспектами квантовой физики, как, например, возможность частиц вести себя, как волны. Но если вызвать квантовое поведение в холодном и спокойном месте, то оно будет сохраняться. Таким местом является внешний космос. Там квантовые эффекты способны простираться на огромные расстояния. Что мы, собственно и увидели. Полтора миллиарда километров, шуточки ли?

— Да уж, обхохочешься. Знаешь, я слышал, что в астрофизическом сообществе давно вращается идея о том, что конденсат Бозе-Эйнштейна может быть тёмной материей.

— Тёмная материя это вообще закрытая территория. За столетия мы не на много продвинулись в понимании этого феномена. Она не участвует в электромагнитном, но проявляет себя в гравитационном взаимодействии…

— Извини, Глен, я перебью тебя. Просто размышляя обо всём об этом я пришёл к одному, на мой взгляд интересному выводу.

— Делись, я с удовольствием послушаю.

— Заключения Мальцевой и Фуллера говорят о том, что у всех, кто участвовал в телепортации глубокая форма психического расстройства.

— Кэти говорила, что это, возможно, аутизм, но он не появляется у взрослых людей. А здесь на лицо все симптомы.

— Да. Я думаю, что все кто прошёл квантовый порог лишились некой плазменно-информационной структуры. Теперь они живут как бы по инерции, не имея воли и смысла существования.

— Ого, право, не ожидал такого поворота.

— Я не могу с уверенностью говорить об этом. Знаний в этой области практически нет, как и в случае с тёмной материей. Смотри, ведь плазма это одно из агрегатных состояний вещества, как и конденсат Бозе-Эйнштейна, верно? Так вот, столкнувшись с переходом между двумя этими состояниями, плазменно-информационная структура аннигилировала или, простым языком, исчезла. Осталась лишь материя, которая не обладает смысловым стимулом для продолжения жизни.

— Ты говоришь о душе, о том что, квантовая сингулярность лишила их души? – как бы спрашивая и утверждая сказал Глен.

— Не даром ведь этот неизвестный недуг называют психическим расстройством, что бы там ни было.

— Мы не можем серьёзно говорить об этом. — Глен иронично улыбнулся. — Нет даже косвенных доказательств. Вероятность того, о чём ты говоришь мизерно мала.

— Почему ты считаешь, что мгновенное разрастание Вселенной из 10-²⁷ см до 10 ²⁶ см это реально, а плазменно-информационная структура это выдумки профанов? Знаешь, ведь

возникновение жизни в данной конкретной наблюдаемой Вселенной имеет вероятность порядка 10-¹⁰⁸⁰. И вот мы с тобой на безжизненном спутнике Сатурна ведём спор о том, есть ли душа или это религиозный вздор.

— Это чистая наука. Здесь нет места суевериям и религиозным предрассудкам.

— Но ведь нельзя игнорировать духовный опыт человечества. Тысячи лет человек копил этот опыт и в конечном результате, благодаря ему наши предки выбрались из бессознательной тьмы животного мира.

— Прости, Артём. Нам больше не о чем здесь разговаривать.

Глен раздражённо отставил чашку, резко встал и пошёл в сторону медкорпуса. Я не думал о поддержке, но рассчитывал хотя бы на понимание. Но не получил ни того, ни другого. Как ни странно, я не расстроился. В тот же день я изложил свои размышления Софии. Её мнение было важным для меня.

— Это заслуживает внимания, — выслушав мои суждения, сказала София. — Не уверена, правда, что сможем добиться понимания у нужных людей.

— Глен с Кэти очень холодно приняли мои доводы.

— Я не удивляюсь. Не плохо уже то, что они выслушали тебя. В нашу квантовую эпоху, чему-то духовному сложно покинуть чёрную дыру научного мира. Такие идеи, как твоя подобны фотонам света, которые отчаянно пытаются преодолеть горизонт событий, — София засмеялась, но резко её лицо скорчилось и она потянулась за стаканом воды, в который бросила пару шипучих таблеток.

— Извини, Артём. Резко заболела голова.

— Ничего. Я хотел сказать, что не зря ваши родители назвали вас Софией.

— Я родилась в Крыму, в Бахчисарае. Родители часто водили меня в одно очень архаичное место.

— Что это за место?

— Представь, пещерный монастырь. Он до сих пор существует и люди посещают его, не смотря на технологический прогресс нашего общества. И знаешь, это место мне очень нравится с самого детства. Жаль, скорее всего я не смогу вернуться туда. — София сделала паузу. — И твоя идея о плазменно-информационной структуре близка мне. Знай об этом.

— Это всё, что мне нужно.

***

— Артём, где Глен и Суми? — навстречу мне бежала Кэти. — Надо всех собрать. Срочно. У меня неприятная новость.

— Что случилось, Кэти? — недоумевал я. — Час назад я видел их в холле, в зоне отдыха.

— Мальцева собирается провести телепортацию.

— Что ты говоришь такое?

— Она сама мне об этом сказала. Она смогла убедить совет в Союзе, что необходимо провести ещё один, контрольный опыт. Она сама будет участвовать.

— Она с ума сошла, что ли? Прошёл уже почти год нашей смены, а мы до сих пор у пустого корыта — не можем дать внятное заключение по итогу эксперимента. Медаль захотела? Не понимаю, что с ней?

— Не знаю. Но уже всё решено. Союз утвердил дату, первое сентября. Через две недели встречать её здесь будем мы. И я почему-то не уверена, что мы к этому готовы.

Мне как будто сообщили о смертельном диагнозе, исход которого был очень скоро. Резко заболела голова, что в этих краях происходит нечасто. Это осознания, что нашу Софию мы уже потеряли.

— Мы будем готовы.

Установка перемещения была готова для приёма тела Софии в НИЦ имени Раушенбаха на Титане.

Никакие уговоры не смогли переубедить её отказаться от участия в контрольном опыте. Мне казалось, что своим поступком она пытается загладить свою вину. Но какая была её вина? Ведь никто из нас не предвидел пагубных последствий. А на что надеялась София, когда добивалась повторного опыта? Что мы подкрутим ручки, изменим немного настройки и всё пройдёт хорошо. Конечно, так мы и сделаем, но гарантий никто всё равно не даст.

Все мы надеялись на положительный результат, но сомнения терзали душу, подобно норд-весту, рвущему паруса корвета.

Включилась связь с Марсом. На большом мониторе с опозданием в полчаса началась трансляция эксперимента.

Обнажённое тело Софии лежало среди капельниц. К гладко выбритой голове был подключен электроэнцефалограф, чтобы следить за активностью мозга, пока в кровь вводят необходимые растворы.

Когда все процедуры были закончены, Софию переместили в аппарат, который внешне напоминал позитронно-эмиссионный томограф. Компьютер произвёл обратный отчёт. Гантри УП интенсивно заработало вдоль зафиксированного тела Мальцевой. Через пятнадцать минут София утратила какой-либо человеческий облик и её тело стало напоминать большой кусок маргарина. Ещё через пятнадцать минут вся эта масса начала таять, как масло на сковородке. Я не верил своим глазам. Как будто всё это происходило в сюрреалистичном сне. Меня стошнило. Теоретически я знал, как проходит аннигиляция исходного тела и дальнейшее его перемещение между двумя блоками УП. Но наблюдать весь процесс воочию, хоть и в режиме видеосвязи, мне пришлось впервые и уверяю, это было самое ужасное зрелище в моей жизни.

Прошёл час, как тело Мальцевой полностью аннигилировало. УП в нашем НИЦ на Титане работала на полную мощность и быстро двигающийся гантри, подобно сканеру создавал ту же маслоподобную массу. Когда весь кусок был воссоздан, установка немного замедлилась. На наших глазах очертания тела Софии стали проявляться сквозь безжизненную массу холодного как смерть сверхатома. Подобно скульптору, УП воссоздавала человеческую плоть микрон за микроном.

Через полчаса её тело лежало на столе УП. Она дышала, но была без сознания. ЭЭГ не показывал каких-либо отклонений, кроме незначительного увеличения частоты тета ритма.

Через неделю София пришла в себя. Она была очень милой и походила на большого ребёнка. Мне даже стало казаться, что выбритая голова ей идёт больше, чем прямые русые волосы. Анализы были хорошие, никаких физических патологий не обнаружили — на первый взгляд София была здорова. Но в её глазах была космическая пустота. Кэти диагностировала Софии слабоумие.

Мальцева почти ничего не говорила. Многие часы она сидела в углу палаты, уставившись в стену. Она неестественно улыбалась и с утра до вечера как-бы напевала: «ден эхо психи,…ден эхо психи,…ден эхо психи». На старом греческом языке это означало «у меня нет души».

***

Когда мои ноги снова ступили на Землю, я не медлил. Отвалявшись в реабилитационном госпитале для космонавтов в Плесецке я отправился в Крым, в Бахчисарай.

Пассажирский флаер нёс меня на юг. В иллюминатор я смотрел на рассвет. Красный диск Солнца уже показался над горизонтом и я, зажмурив глаза, вспомнил разговор с Софией, в котором она говорила про какой-то монастырь среди гор. Когда я приехал в Бахчисарай, то без труда нашёл это место. Им оказался Монастырь Успения Богородицы, старый храм, построенный в скальной породе. Я был уверен — после всего, что увидел на Титане я просто обязан посетить эту древнюю христианскую святыню, иначе не будет мне покоя до конца жизни.

София не дожила до возвращения домой. Она знала, что не вернётся. О её смерти сообщили, когда мы вернулись на Марс. Позже я узнал, что у неё был рак мозга. Такой обычный и такой страшный. Последние месяцы она погружалась в работу с головой. Эта абсолютная увлечённость отвлекала от частых головных болей. Проекту перемещения София посвятила всю свою жизнь и успех в этом деле был единственным для неё спасением, потому что уже никакая терапия была не в силах ей помочь. Теперь понятно почему Союз так легко одобрил участие Софии в контрольном эксперименте. Была надежда, что опухоль, как злокачественное образование будет нейтрализована в процессе перемещения. Но результат оказался страшней медицинского приговора.

Поступок Мальцевой твёрдо убедил меня ехать в Крым, к монахам забытого среди гор храма. В последние летние дни местные жители вместе с монахами отмечали старый религиозный праздник — День смерти Богоматери, который они называли Успением. Среди просторной пещеры, в которой было основное помещение храма, монахи выносили на поклонение главную свою святыню — икону Успения Богородицы. Знаете, я не был религиозным человеком, но холодок пробежал по спине, когда мне удалось пробиться сквозь толпу и увидеть икону.

В центре этого лаконичного и малофигурного изображения располагается укрытое белой тканью ложе, одр, на котором покоится тело Богоматери. Перед ложем стоят апостолы в печальных позах, передавая всю скорбность запечатленного момента. За ложем находится фигура Христа. В своих руках он держит младенца в пеленах, который символизирует душу его матери. И тут я понял, что пыталась сказать своими старогреческими напевами София, душа которой, я был уверен, держалась из последних сил за вновь созданное тело прежде, чем кануть в ледяном мраке вселенной.

Я остался в Крыму. Я больше не мог летать в космос. Мне полагалась пенсия, которой вполне хватало на безбедную жизнь и я обосновался в маленьком домике на песчаном побережье.

Частенько по ночам мне снится София. Она стоит среди пустого храма. На руках у неё младенец, в котором я узнаю себя в нежном возрасте. Каждый раз она протягивает мне дитя и слегка улыбаясь, говорит: «Береги…»